Я сижу на торце причала возле самого уреза воды. У ног лениво катит волны море, солнечные блики на гребешках - словно множество улыбок. Море приветствует лейтенанта-инженера Портнова! Хотя я все не могу привыкнуть к офицерскому званию и частенько посматриваю на свое плечо. Две блестящие звездочки заставляют сильнее биться сердце.

Уже около часа я терпеливо жду рейсовый катер и перебираю в памяти все, что произошло в моей жизни за последние тревожные и радостные дни.

- Считайте, что вам повезло, - сказали мне в отделе кадров, - вы назначены командиром группы к Вольскому-одному из лучших ракетчиков флота!

Право, жизнь что-то чересчур меня балует: золотая медаль, удачное назначение. Не многовато ли сразу?

- Кстати, - продолжал кадровик, вручая мне предписание,- Вольский сам просил назначить ему офицера потолковее…

Как это понимать: то ли как комплимент, то ли предупреждение на будущее, - я так и не решил.

…Мои размышления прерывает треск мотора. Вскоре подошедший катер мягко упирается носом в деревянный причал. Вблизи территория соединения подводных лодок кажется мрачноватой. Берег зацементирован до самого подножия горы. На склонах ее - террасы для складов. Птичьим гнездом прилепился к серой скале сигнальный пост.

Дежурный офицер проверяет документы и провожает меня до самого места стоянки подлодки.

- А вон и сам Вольский. - Он указывает на высокого и чуточку франтоватого офицера.

Волнуясь, я ступаю ногой на узкий металлический трап.

- Товарищ капитан-лейтенант… прибыл для дальнейшего…

- Хорошо, - перебивает меня Вольский. - Давай знакомиться. Меня зовут Георгий Львович.

От него пахнет хорошим одеколоном, он подтянут и строен, карие глаза внимательно смотрят из-под черных бровей, сошедшихся над прямым точеным носом. От моего рукопожатия Вольский чуть заметно морщится.

Мы садимся на скамью возле врытой в землю и наполненной водой железной бочки, в которой плавает большая фиолетовая медуза. Капитан-лейтенант протягивает мне раскрытую пачку «Ореанды» с золотистой полоской на мундштуках сигарет.

- Спасибо, не курю.

- Ты окончил с отличием?

- Да.

- Молодчага! - Вытянув губы трубочкой, Вольский пускает несколько замысловатых колечек дыма. - Сразу открою свои карты: учусь заочно на втором курсе академии. Потому, сам понимаешь, - сопромат, теормех, высшая математика, как ревнивая жена, забирают у меня все свободное время. Особенно, когда очередная сессия па носу. Так что извини, кое-какие вопросы тебе сразу придется решать самому. Потянешь?

Я молча передергиваю плечами. Он швыряет в бочку окурок, целясь в колеблющийся зонтик медузы.

- Лично я считаю, что самостоятельность никому не была во вред. Зато лишняя опека не дает расправить крылья.

Мой кивок по-прежнему неопределенен.

- Ну что ж, считаем - договорились. Пошли теперь к командиру.

После обеда меня представили личному составу подводной лодки. И снова ошеломляющий сюрприз: в матросской шеренге я вижу Вальку Королева, своего школьного товарища. Еле сдерживаю себя, чтобы не крикнуть: «Валька, чертяка!» - забыв о своих лейтенантских погонах п офицерской солидности. Королев без улыбки смотрит на меня, негромко называет свою фамилию.

Когда после роспуска строя Вольский предложил мне ознакомиться с послужными карточками моих операторов, я, конечно же, начал с Валькиной. Родился, учился… Это пропускаю, об этом я знаю в десять раз больше, чем тут написано. Но куда же ты пропал, Валька, вскоре после окончания школы? Приезжая в отпуск, я надеялся что-то узнать о тебе. Напрасно. Никто не знал, где ты, что с тобой. Ага, вот, наконец, Новосибирское театральное училище… Харьковский библиотечный техникум… Долго же тебя носило по стране! Призван Харьковским военкоматом. Направлен… Третий класс. Да, небогато для второго года службы…

- Прочел? - спрашивает меня капитан-лейтенант. - Теперь слушай, я охарактеризую моряков, с которыми тебе работать. Самый слабый - Саркисян. Плохо знает русский язык. Тяжело с ним. Самый сильный, пожалуй,

Королев. Но твердый орешек: то, что положено, делает, а больше - ни-ни. Остальные - обычные толковые ребята. Служить с ними можно без особых хлопот. Сбагрить бы еще куда-нибудь этого Саркисяна, тогда совсем был бы полный ажур…

Вечером Валька Королев постучался в дверь офицерского общежития:

- Разрешите войти, товарищ лейтенант?

- Давай побыстрей, без церемоний!

Мы тискали друг друга в объятиях, шутливо тузили кулаками.

- Я и не знал, что ты офицер. Желаю вырасти до адмирала! А помнишь, как я тебе снегу за шиворот насыпал?

Он садится на мою кровать.

- Сетка у тебя панцирная… А я вот на втором ярусе перебиваюсь. - На его безбровое, веснушчатое лицо набегает тень. - Не сложилась моя жизнь… Высокие замки строил. Оказывается - на песке. Послужную мою небось читал? Всех вас хотел удивить - подался в артисты. Но вовремя ушел. Иначе быть бы мне вечным статистом. Не с моим носом Отелло играть! А после все вверх тормашками пошло. Даже на библиотекаря не выучился - стыдно стало хлеб у девчонок отбивать. Сюда ехал - тропики каждую ночь снились, кокосы, Южный Крест. А где они, пальмы с орехами? Два бачка картошки за час до подъема. Тропики где? Нынче квадрат «А», завтра район «Б». Южный Крест! Неделями обычного Солнца не видим! Правда, смирился и привык. Но к ракетам так и остался равнодушным. Да что мне? Я - тягловая сила. Тяну себе помаленьку до демобилизации, а там снова мотанусь за счастьем по белому свету.

Я молча слушаю Валькину исповедь. Сейчас мне нечего возразить ему и нечем ободрить. На языке вертятся только слова: «долг», «обязанность», А ими-то, я чувствую, Вальку не прошибешь.

- Боюсь, что и ты, Вася, быстрехонько набьешь себе здесь шишек. Заест тебя романтика авралов и больших приборок, - подытоживает Валька.

Вольский решил сразу же ввести меня в курс всех лодочных дел. Я словно тень хожу с ним по тыловым учреждениям, учусь оформлять документы, принимать и сдавать имущество.

А капитан-лейтенант продолжает наращивать темпы обучения.

- Лучшая школа - практика. Самый верный индикатор - собственный нос, - любит повторять Вольский.- Будешь принимать одну из ракет самолично,.-предупреждает он меня.

Впервые в жизни на мои неокрепшие плечи сваливается такая ответственность. Я суетливо бегаю вокруг транспортной тележки, на которой лежит ракета, останавливаюсь то у ее приборного отсека, то возле двигателя. Капитан-лейтенант - он сидит поодаль на раскладном стуле - подзывает меня.

- Не мельтешись, - вполголоса говорит он. - Главные качества командира - спокойствие и уверенность в себе. У тебя на руках контрольный лист. Твое дело рас-.ставить людей и проверить по порядку каждый пункт этого документа.

Я чувствую недовольные нотки в его голосе, «Это тебе не мелком по доске»,- скептически думает, наверное, он.

Возвращаюсь к расчету. Рядом со мной работает на штеккерных разъемах матрос Королев. Он догадался, о чем шел у меня разговор с Вольским: в уголках Валькиных губ прячется усмешка. И все-таки ошибаешься, Валька, не начали сбываться твои предсказания! Набью сколько угодно шишек, но своего добьюсь…

Мы с ним не договаривались, но в служебное время Королев со мной подчеркнуто официален: «Есть, товарищ лейтенант», «Разрешите, товарищ лейтенант?»

С некоторых пор он перестал заходить ко мне в общежитие. И вот почему. Валька хорошо разбирается в электронных схемах, и я предложил ему взять шефство над Саркисяном.

- Нет уж, избавьте, товарищ лейтенант, - заартачился он, - я совершенно не способен к дрессировке. Кроме того, я не слоняюсь из угла в угол и не забиваю «козла» в свободное время. Представьте себе, я читаю книжки! Художественные, - особенно выделил он последнее слово, - Вам бы хотелось, чтобы я читал только эксплуатационные инструкции? Или учебники из вашей личной технической библиотеки?

- Не паясничай, - сказал ему я, - ты не в театральном училище. Можешь усмехаться сколько хочешь, но я действительно люблю свою специальность!..

Мы с ним находились в приборном отсеке. Здесь стоял топкий, едва уловимый запах краски. Безликие, похожие друг на друга, отдыхали под чехлами узлы счетно-решающего устройства.

- Смотри! Вот тот автограф глубины я назвал Архимедом. Гирокомпас - Галилеем. Твой автомат - Лобачевским. Разве он не достоин этого имени? А наш центральный прибор я величаю Эйнштейном! Тебе никогда не приходило в голову - целые поколения людей столетиями бились над принципами работы этих приборов. И теперь ими управляем мы, ты и я, не гении - простые люди. Только за одно это можно проникнуться уважением к нашей профессии. - Разволновавшись, я ласково - поглаживал шероховатые от топорщившихся под чехлом нивелиров и рукояток бока «Эйнштейна». Валька без улыбки, внимательно глядел на меня. Может быть, что-нибудь запало в его душу?..

Я смотрю в контрольный лист. Следующей идет Валькина операция. Но нужная, для этого горловина на ракете задраена, и на ней краснеет сигнальный флажок.

- Товарищ Королев! - окликаю его. Он удивленно вскидывается.

- Разъем сто восемьдесят два, - подсказываю я.

- Соединен, - говорит Валька. - Соединен и законтрен. Но если вы сомневаетесь, я могу снова… - В его глазах вспыхивают злые огоньки. Эх, Валька, Валька, ничегошеньки-то ты не понял! Я на секунду теряюсь, оглядываюсь на Вольского. Тот, кажется, не смотрит в нашу сторону.

- Хорошо, - говорю я и делаю отметку в листе.

Из цеха выхожу уставший, но довольный, словно выдержал серьезный экзамен. «Так что не только мелком на доске», - мысленно отвечаю я Вольскому. Мое настроение передается всему расчету: -ребята весело переговариваются, вышучивают друг друга. Улыбается даже обычно неулыбчивый Саркисян. Только Вальки нет с нами. Я вернулся назад и увидел, как он один-одинешенек в пустом цехе возится около ракеты, старательно поправляет задравшийся брезентовый чехол. Королев оборачивается па стук двери, выпускает из рук шнур. Молча собирает инструмент.

С непривычки я чувствую себя чертовски уставшим, так что не нахожу в себе сил, чтобы добраться до общежития. Устраиваюсь спать на кожаном диване второго отсека.

Кажется, только-только заснул, а меня уже разбудил сиплый крик ревуна. Сунув ноги в незашнурованные ботинки, я заторопился на свой КП. На силовом щите глухо клацает переключатель, и па пультах вспыхивают гирлянды разноцветных лампочек. Начинается приготовление корабля к походу. Люди делают свое привычное дело, и, наверное, ни один человек сегодня не волнуется так, как волнуюсь я. Сегодня полетит моя первая ракета. Да, именно моя. Разве каждый ее блок, каждый клочок ее обшивки не обогрет и не обласкан теплом моих рук? А вдруг что-нибудь не так?

- Товарищ лейтенант, - как выстрел в наступившей тишине звучит тревожный доклад Королева, - не работает автомат…

- Снять питание! - командую я и чувствую, что палуба уходит из-под ног.

Я бросился к Валькиному пульту, снял заднюю крышку. Торцовый ключ соскочил с гаек и больно ударил меня но пальцам. Видать, давненько никто не заглядывал внутрь прибора. Вытаскиваю неисправный блок. Кто-то над моим ухом протяжно присвистывает. Да, дело - труба. Такие поломки устраняются обычно в специальных мастерских.

- Что ж,- говорю я.- Нашей вины здесь нет. Выход в море придется отложить.

- Техника тут ни при чем, - громко и отчетливо произносит Королев. Все головы поворачиваются в его сторону, на лицах недоумение. - Виноват я, - твердо повторяет Валька. - Еще вчера слышал посторонний стук, но не обратил на него внимания…

Минуту все настороженно молчат. Потом без команды операторы расходятся. по рабочим местам. Около пульта остаемся только мы с Королевым. Я смотрю ему прямо в глаза. Он не отводит взгляда, только чуть-чуть подергиваются его веки. Именно таким бывал Валька в школе, когда стоял перед классом, не выучив урока. Не краснел, не опускал глаз, только вот так же дрожали его веки.

- Мы не имеем права срывать стрельбу! - хриплю я. - Слышишь, ни ты, ни я, ни они! - И, внезапно успокоившись, распоряжаюсь:- Королев, Саркисян, быстро запасные части и инструмент! Автомат должен войти в строй.

В отсек влетает взъерошенный Вольский.

- В чем дело? - на ходу выкрикивает он. Я докладываю о поломке. Лицо его светлеет, из груди вырывается облегченный вздох. - Фу ты, пронесло! Я думал, запороли схему. Посадили за пульт Саркисяна - и хана, Плакала бы тогда моя академия…

Валька выдвигается вперед, хочет что-то сказать капитан-лейтенанту. Я крепко сжимаю Валькин локоть.

- Будем вызывать мастеров. Пиши заявку, - говорит. мне Вольский.

- Разрешите попробовать самим? - негромко спрашиваю я.

- Самим? Не сумеем. Да и не положено.

- Давайте рискнем, товарищ капитан-лейтенант, - продолжаю я настаивать.

Он несколько мгновений молчит, словно взвешивает, стоит ли рисковать, затем решительно снимает китель:

- Рискнем! Все равно этот блок придется менять.

Я никогда еще не имел дела с таким сложным механизмом. Здесь недостаточно инженерных знаний, здесь нужны еще и руки опытного слесаря-наладчика. Каждый кулачок, каждый валик надо выставить с микронной точностью. У меня двое помощников - Валька и сам капитан-лейтенант Вольский. Я не вижу их лиц, вижу только запачканные смазкой ладони и слышу за собой их прерывистое дыхание, понимаю, что на карту поставлен мой авторитет, авторитет корабельного инженера.

И вот автомат оживает. Я смотрю на узкую щель шкалы; в которой сменяют друг друга черные колонки цифр, я готов кричать, петь от радости. Да, это не мелком по доске. И что мне втемяшился в голову этот мелок?

- Молодец! - говорит мне капитан-лейтенант Вольский. - Пожалуй, я могу спокойно ехать на экзамены.

Через час мы покидаем бухту. Погода на редкость хорошая. Навстречу бегут мелкие волны и, ласково журча, разбиваются о форштевень лодки. Воздух чист и прозрачен. Мы с Валькой стоим на мостике и смотрим, как постепенно исчезает за кормой знакомый маяк. Долго он белым карандашом висит над горизонтом.

Я вспоминаю всех наших однокашников:

- Леша Комаров… Ого-го! Этот далеко пошел. Окончил институт, теперь строит металлургический комбинат в Индии. Коля Гладышев… Стал военным летчиком. Может быть, это он должен обнаружить для нас «противника»., определить и передать нам его координаты.

Королев дымит сигаретой и слушает.

Колокола громкого боя прерывают перекур. Боевая тревога! Значит, с борта самолета получена первая радиограмма.

Снова до мелочей знакомая обстановка: мерное жужжание электромоторов, мелькание стрелок, утиные покрякивания ревунов. Ракетная атака началась. Каким тесным стал вдруг ракетный отсек. Он напоминает мне кабину космического корабля, а операторы в кожаных шлемофонах удивительно похожи на космонавтов!

Рядом с Валькой сидит у пульта Саркисян. Сегодня он всего лишь дублер. Но я вижу, как напружинилась, вросла в кресло худощавая его фигура, и верю - будет он отличным ракетчиком.

Над лодкой сейчас колышется многометровая толща воды. Не пробиться сквозь нее солнечным лучам. А там, наверху, где-то за многие сотни миль от нас, идет конвой «противника», и напрасно обшаривают море цепкие взоры его радаров. Он не смог обнаружить нас, а на шкалах наших приборов уже протянулась к нему красная паутинка боевого курса.

Наши пульты, словно крепким рукопожатием, соединены с ракетой. Медлительно идут секунды. У меня на командном приборе вспыхивают транспаранты. Зеленые, желтые, голубые. Их становится все больше и больше. Передняя панель похожа на огромный калейдоскоп. Раз! И все вдруг гаснет. Остается только яркая белая надпись о готовности. Я почти наяву вижу, как рука командира лодки тянется к кнопке «ЗАЛП», хотя между нами стальные переборки.

И вот он залп! Ох, как вздрогнула лодка! Вздыбилась, словно конь, остановленный на полном скаку. С ревом - этот рев слышен во всех отсеках - вырвалась из шахты грозная ракета. Сейчас она, окутанная облаком пара, появится на поверхности, взмоет в небо и неотвратимо устремится к цели.

Остались последние, самые напряженные минуты ожидания. Нервно вздрагивает волосинка-стрелка секундомера. Лодка всплыла. И вот из динамика боевой трансляции врывается в отсек чей-то ликующий голос:

- Прямое попадание! Цель поражена! Поздравляю с удачей!

Кто-то подходит ко мне, стискивает так, что трещат кости. Прямо перед собой я вижу Валькино лицо.

- С победой, дружище!