1. Рысенок

Я родилась на Хэйве, в Кхаэль-Тариет. Отец мой, Владыка Света, избранный Эль-Тару и Хранитель Равновесия, правит княжеством больше десяти тысяч лет. Мы народ Кхаэлей, что в переводе с языка Древних означает «царствующие боги». Но чаще нас зовут просто зверями и боятся. Мы почти похожи на людей, но внутри нас живет звериная суть, и на мир мы смотрим глазами зверя. Царство наше простирается почти на весь материк Кхаалет, но и в границах своих клановых земель мы живем бок о бок с людьми. Мои братья-князья правят Кланами и дают людям свое покровительство, отец служит Матери Хэйве душой и телом. Как, впрочем, и я.

В то далекое лето я каждый день просыпалась с ощущением бесконечного восторга. От всего на свете: от жизни, которая только начиналась, от яркого солнца в небе и запаха меда с отцовой пасеки, от гудения пчел в тяжелых сладких соцветиях розовой калии и щебетания птиц в ветвях вековых деревьев. Мы в тот год жили не в столице на севере, а в священном лесу, возле древних Колонн, где меж гигантских голубых елей и кедров резвились большие и малые духи, где без счета плодилось зверье. Хищники кхаэлей не трогают, держат за своих, и я могла без опаски лазать по чаще, рискуя разве что свалиться по своему же недосмотру в овраг или вывихнуть ногу об корягу. Ну, а в этом уж сама виновата, никто за косу в лес не тянул. Люди в этих местах отродясь не хаживали, так что и с ними встретиться мне не грозило. Уходила из дому я рано утром, возвращалась, когда небо на востоке уже темнело, грязная, как дикий мури. Мама ворчала, но поделать со звероватым детенышем ничего не могла.

А еще тем летом у меня появился мой ифенху. На человеческом языке это означает «старший». Ифенху живут на Темной стороне Колеса, на Десмоде. Люди сочиняют истории про то, что Темные пьют человечью кровь и едят живых младенцев, но большинство из них сами же и не верят в эти байки.

Отец нашел его, когда в очередной раз ходил к Колоннам разговаривать с Великими духами. Ифенху выглядел так, будто только что вывалился из серьезной драки — в крови, грязи и пылище. Шипел, зло косился на всех и наотрез отказывался даться кому-то в руки, а у самого уже истекал последними каплями зыбкого марева магический шит от солнца. Отец просто-напросто дождался, пока ифенху свалится в обморок и только тогда отнес его домой, чтобы заняться лечением.

Все дети — существа страшно любопытные. А у меня, по словам отца любопытный нос очень часто перевешивал все остальное. Посему я, разумеется, напросилась помогать маме ухаживать за неожиданным гостем. Папа сказал, что он нам родич и будет учиться магическому мастерству. От всамделишного ифенху меня было и веником не прогнать. Я тише мыши сидела возле его постели, пообещав маме сразу же позвать ее, как только он проснется.

И, разумеется, с любопытством разглядывала.

Темный оказался совсем не страшным. Всего лишь угрюмый мужчина с молодым лицом и седыми волосами, в которых слабо проглядывали темно-русые прядки. Так седеют только, если в жизни случается что-то очень страшное, о чем стараются не вспоминать. Он походил на нас и одновременно — на людей. Тоже когти, клыки и острые подвижные уши, но человеческого в нем было больше.

Едва я углядела первое слабое движение, как тотчас без раздумий ринулась к подопечному и запрыгнула на одеяло. Подопечный как-то странно квакнул, и застонал, когда я случайно проехалась лапкой по ребрам и животу, и уставился на меня мутноватыми желтыми как у дикого волка глазами.

— Привет, — мявкнула я, дружелюбнейше улыбнувшись во все клыки. Ифенху поморщился и дернул ушами. Слабые попытки меня спихнуть успехом не увенчались.

Красивый он был. Как мы. Только совсем бледный и какой-то замученный.

— Волчик, — сказала я первое, что в голову пришло. — Серенький волчик.

И только вознамерилась было ляпнуть еще что-то столь же глупое, как вошел папа.

— Илленн, — от его строгого голоса по спине у меня тотчас побежали мурашки. — Ты почему позволяешь себе прыгать на гостя, если он болен?

Я обиженно фыркнула, когда отец бесцеремонно сгреб меня за шиворот, на несколько мгновений подвесил в воздухе, а потом поставил на пол.

— Веди себя потише рядом с больным.

«Волчик» как-то булькающе вздохнул и попытался приподняться на локте. А я забилась под стол и предпочла наблюдать оттуда, то и дело сдувая с лица непослушные рыжие прядки волос. Я любила смотреть, как отец работает.

Вот он подошел поближе, почти неслышно ступая босыми когтистыми ногами по теплым дубовым половицам, вот прошуршали полы его кафтана, когда он осторожно присел на край постели. От него пахло яблоками и медом, и разливались волны жара.

— Вы кто? — дернулся ифенху, плеснув во все стороны настороженностью. — И где я? — говорил он немного непонятно, с тягучим рыканьем, с лова произносил вроде те же самые, но не так, как мы.

— Лежи-лежи, Ваэрден, — папа придавил его голову широкой ладонью, пресекая ненужное дерганье. — Ты на Хэйве, в землях кхаэлей. Меня зовут Кетар эль Сарадин. Остальное потом. При сотрясении мозга и трех дырках в животе болтливость вредна.

Я старательно не высовывала нос из-под стола, принюхиваясь, прислушиваясь и приглядываясь к происходящему. Пусть знаний и навыков у меня не было ни на грош, но магическое чутье уже проснулось, истинные слух и зрение тоже. Отец стиснул руками голову ифенху, время от времени чуть выпуская и снова втягивая когти, а я увидела почти незаметное сияние, разлившееся по комнате. Как будто солнце нарочно переползло по небу, чтобы заглянуть именно в эту спальню с северной стороны дома. Несведущему могло бы показаться, что папа просто перебирает пальцами спутавшиеся седые прядки. На самом же деле он исправлял смятое и поврежденное эфирное тело мозга, залечивал внутренние ушибы, помогал «голове встать на место». Нет, тогда я таких мудреных слов знать не знала — просто чуяла, что он делает.

И даже не удивилась, когда он когтем вспорол себе запястье и, как щенка в молоко, ткнул ифенху носом в кровоточащую рану. Что бы ни делал отец — он никогда не ошибается. Оказавшаяся правдой «выдумка» меня тоже не испугала.

— Пей.

Волчик заворчал и припал губами к алой влаге, но на третьем глотке его сморило. Отец поправил подушки, зажал ладонью рану и подозвал меня к себе.

— Вылезай, егоза. Вылезай, говорю. Под столом сидят зверята, а не маленькие девочки.

Я навострила уши и высунулась, стоя на четвереньках. Если папа говорит таким тоном, значит, намечается что-то интересное. Или кто-то интересный.

— Поди сюда, поди, — подманивал отец.

Я, недолго думая, вскочила и подбежала к нему, уткнулась лицом в колени. Подставила голову, громко мурлыча и напрашиваясь на ласку.

— Ваэрден — такой же Хранитель Равновесия, как и я, маленькая, — заговорил папа, кончиком когтя почесывая меня за ухом. — Только у себя в мире. Он пришел сюда учиться. Но он среди нас совсем один, у него нет друзей. И он привык, что его все боятся.

— Это плохо, — я перевела задумчивый взгляд на спящего ифенху. — Те, кто боятся — они не знают, что он хороший?

— Не знают. Только это все равно обидно, согласись.

— Обидно, — кивнула я. — А можно, я буду с ним дружить?

— Нужно! Сама знаешь, как скучно бывает в чужом месте, где полно незнакомцев, верно ведь?

Я кивнула еще раз. И с того момента от Ваэрдена не отставала, искренне не понимая, почему он стал пытаться от меня сбежать, как только смог вставать с постели. Я не унывала. Раз папа сказал, что нужно дружить, значит, нужно. Я вон, тоже от невкусной картошки за завтраком сбегаю, а мне все равно ее дают. Так что, где бы наш гость не пытался скрыться, я все равно его находила.

А еще ифенху умел обращаться в волка. Большого, черно-серого, с дли-инными клыками. Такое в нашей разноликой семье могут проделывать только старший брат Йиртек, да еще дрейг Айфир Обсидиан, который живет с нами, сколько я себя помню. Но Айфир ленивый, толстый и в основном предпочитает спать возле большой печи на кухне в виде раздобревшей от сытной кормежки псины. Посему сильная поджарая «собачка» приводила меня в восторг. Мы так и нарекли ифенху Волком — негоже лишний раз без толку теребить настоящее имя, особенно магу. Чуть ли не каждый день, едва папа отпускал его с очередного занятия, как тут же ему на шею, едва не сбрасывая с головы прятавший лицо от солнца капюшон плаща, прыгала рыжая бестия. То есть я.

Он возводил глаза к небу, но под тяжелым взглядом отца не смел противиться — и мы шли играть.

Девчоночьи забавы с куклами мне были не по нутру. Чуть ли не с самого рождения игрушками мне служили братнины ножи, отцовы заготовки для артефактов и амулетов, а то и сами амулеты, если удавалось со стола стащить. Ругали меня за это частенько. А уж когда я, извернувшись всеми правдами и неправдами, добралась до отцовского меча… Уж очень он был красивый — волнистый, матово-черный, с едва проглядывающим в стали узорочьем и гардой в виде кошачьего черепа. Любопытно было невмерно — откручивается этот череп или нет?

В общем, выпороли меня тогда. Не столько за то, что без спросу боевое оружие взяла, сколько за беспросветную глупость — знала же, что неспроста меч зовется Ловцом Душ, а все равно полезла. В наказание папа подарил мне куклу. С которой я, разумеется, играть и не подумала. Ведь с живым существом куда интереснее!

Как почти все кхаэли, я была оборотнем. И настырный рысий котенок часами развлекался «охотой», неумело выпрыгивая из кустов на «добычу». «Добыча» лениво отмахивалась и старалась убежать подальше, спасая лапы, хвост и честь от рысьих молочных зубов. Если ему совсем уж надоедало, он хватал меня за шкирку и аккуратно закидывал в пруд. Я вылезала, отряхивалась с обиженным мявом, перекидывалась и начинала забрасывать его вопросами:

— Волчик, а правда, что когда у нас день, у вас ночь?

— Правда. Отстань.

— А зачем ты кровь пьешь? Молоко же вкуснее!

— А зачем ты кашу на завтрак ешь?

— Потому что вкусно и мама дает. А ты почему не ешь?

— Потому что я мясо ем, отстань!

— Во-олчик, а почему трава зеленая?

— Потому что солнце светит.

— А почему солнце светит?

— Потому что так надо.

— А почему так надо?

— О Стихии, когда ты повзрослеешь!

И я беспечно отвечала:

— Никогда! Мне так больше нравится.

Сущая правда — мы не взрослеем, пока сами того не захотим, пресытившись забавами и беготней. А я могла часами гонять Волка в звериной ипостаси по лесу и вокруг дома, пока он не падал, вывесив язык на всю длину и недоумевая — откуда в детеныше столько прыти? Отец только посмеивался, мол, полезно для здоровья, причем обоим.

Дом наш стоял прямо посреди елового леса, недалеко от девяти белых исполинов, пронзавших небо столпами чистого Света. Срублен он был в два этажа из светлого мореного дуба, обильно и любовно украшен резьбой и пропитан Силой. В окнах блестели тонкие пластины цветного лирофанита — голубого, желтого, розового. По скатам крыши распустили хвосты и крылья диковинные резные птицы. С одной стороны к дому примыкал пышный яблоневый сад, с другой — денники грельвов и псарня. Там круглый год жили с дюжину громадных рыжих волкодавов, свирепостью и силой не уступавших диким волкам и даже беррам, но с отцом ласковых, словно щенки. А на неогороженном, поросшем мелкой кудрявой травкой дворе как раз хватало места носиться взапуски и кататься спутанным клубком рыжей и черно-седой шерсти. Я, конечно, в конце всегда оказывалась внизу, под брюхом матерого волка. Он прижимал меня лапой, в назидание ерошил языком шерсть на загривке, фыркал и отпускал — перекидываться и раздирать колючим стальным гребнем спутанные лохмы. Другой мои волосы после таких забав просто не брал.

Еще я очень любила смотреть, как отец и Волк танцуют друг с другом на этой же травке, раздевшись до пояса и взяв настоящие мечи или прочные боевые шесты.

Бывало это по вечерам, когда солнце скатывалось за лес и уже не могло обжечь белую кожу ифенху. Могучий смуглый, в узорах шрамов отец до седьмого пота гонял жилистого поджарого Волка.

Кто не видал, как танцуют с оружием кхаэль и ифенху — потерял много. Они ни на миг не замирали, не сбавляли шага, не сдерживали ударов. Они летали по земле так, что воздух не успевал схлопываться за разгоряченными телами, но каждое движение было четким и лаконичным, не размазывалось и не растягивалось. Тишину вечернего леса нарушали лишь короткие азартные рыки да звон металла о металл.

— Хорош ты в бою, это да, — говаривал отец после, умываясь у колодца или заплетая в нетугую косу длиннющую гриву снежно-белых волос. — А вот в Служении не преуспеешь, пока душа твоя сломана, что стволик древесный. Злости в тебе больно много, смири ее и распрямись. Что Тьма, что Свет — все едино, Сила должна течь через душу по чистому прямому руслу. Тогда и станешь ты своему миру истинной опорой, осевым столпом Равновесия.

— Ради кого смирять? — ворчал Волк. — Завиляй хвостом — так они мигом страх потеряют и за рогатины да колья схватятся. А потом на цепь да в клетку. Это в лучшем случае!

— А разве не для кого? — хитро щуря золотые солнечные глаза, удивлялся папа. — Отыщи. Вон, хоть ради нее, детеныша. Она-то злости не понимает. И тебя, дурня, любит.

— Да ну тебя! Ты мне ее еще в жены просватай, — отмахивался Волк.

— А и просватаю. Чем плоха невеста? Как раз к шестистам годам в самый возраст войдет. Будет тебе женой хорошей. Оставайся, сам и воспитаешь себе Эль-Тари

Я, слушавшая этот разговор в пыли под крыльцом, так и застыла. Сватают! Меня! Меня? В жены Волчику? Сердце зашлось от непонятного пока еще волнения. Знала я, что знатных девиц иначе как по сговору замуж не отдают, да по малости лет об этом не задумывалась. Таинственная взрослая жизнь была еще где-то там, в невидимом далеке, о тех чувствах, что связывают меж собой родителей, я имела весьма смутное понятие. У мамы есть отец. А у отца есть мама. Это хорошо, это правильно, так должно быть. А что такое любовь я знать не знала.

Значит, мы с Волчиком когда-нибудь будем как папа с мамой, и у нас тоже будет все хорошо и правильно?

Если отец что решил — он это непременно исполнит. Я сидела под лестницей, забившись в самый пыльный угол, и не дышала. Как же так, Волчик мой друг — и станет носить загадочное наименование «муж»? Долго еще после того разговора я не смела по-прежнему набрасываться на Волка, да и сам он был странно задумчив.

Впрочем, надолго моей покладистости не хватило, через месяц тот разговор выветрился из головы, пришла обычная шкодливость, замешанная на сиюминутных желаниях. Мне ведь почти ничего не запрещали, а наказывали только тогда, когда я слишком уж волю брала. Однажды собственный проступок заставил меня крепко задуматься, а так ли хороша вседозволенность, как мне казалось.

Мне тогда досталось за дело. Я решила повторить любимую шалость старшего брата Ринорьяра. Рино — кхаэль-амфибия и служит Колонне Воды. От его водяных шариков и холодных струй с потолка по утрам иногда просто спасу нет. Так вот, набрала я воды на кухне и плеснула на нашего гостя из-за угла. Там было с полведра — сколько силенок хватило утащить; в мои тридцать две зимы выглядела я как семилетний человечий ребенок. Соображения было ровно столько же. Как я перепугалась, когда, попав на лицо и руки ифенху, влага разъела их до мяса! Чистая вода Темным вредит, для умывания они пользуются наполовину разбавленным молоком, но откуда ж мне было знать! Отец впервые до громкого рыка повысил на меня голос, а мама назвала негодной глупой девчонкой. Я ходила пристыженная весь день, не смея поднять глаз от пола, а вечером, отказавшись от ужина, пошла в комнату Волка. Извиняться.

До нужной двери ползла через силу, едва переставляя босые ноги и царапая когтями деревянный пол. Комкала в руках подол платья в цветочек. Постояла, справляясь с дрожью в коленках и желанием дать деру. Останавливало лишь то, что он прекрасно слышал мои мысли — мы все умеем пользоваться истинным слухом, это не сложнее, чем дышать. Я сглотнула, подняла еще днем перепачканную травяным соком трехпалую руку и робко поскребла когтями по дереву. Сердчишко заколотилось, коленки снова предательски задрожали.

— Да входи ты, не трясись, — глухо раздалось из-за двери. Я пискнула и, потянув за блестящую медную ручку, просунула лохматую голову в щель.

Он сидел с книгой на коленях в желтом пятне света от кристалла на столе. Я вошла целиком и встала возле двери, не зная, с чего начать Уши беспорядочно дергались, а язык будто к небу прилип. Меня бросило в жар.

— Ну? — ифенху поднял глаза от страницы и уставился на меня. — Опять ты? Чего пришла?

От его голоса меня сковало морозом. Я открыла было рот, но не смогла выдавить из себя ничего кроме невнятного писка. Не от страха — я его не боялась, хотя знала, что он, как и отец, зовется в своем мире Эль-Тару. Меня давила к полу вина за причиненную боль.

— Я… — слова упорно не шли. Он выжидающе смотрел на меня сверху вниз и молчал.

И тут я разозлилась: на себя за некстати напавшее косноязычие и на него — за то, что молчит. Ведь мог бы, как и полагается, отчитать меня какими-нибудь умными строгими словами, я бы, как полагается, устыдилась, опустив глаза долу, пообещала, что больше так не буду, и с чистой совестью удалилась к себе. А он молчит!

И я совершила немыслимое, за что отец непременно посадил бы меня под замок на неделю, а дядька Димхольд, отцов воевода и амиран шлепнул лапой пониже спины. Я гордо вздернула подбородок и ожгла ифенху испепеляющим взглядом. Так мне казалось. Я княжна, а он молчит! Два шага шагнула, чуть царапнув половицы когтями босых двупалых ступней. Глянула ему прямо в глаза. И с языка моего сорвались слова, которых я сама от себя не ждала:

— Эль-Тару, я прошу простить меня за дневное происшествие. Оно было вызвано моим невежеством и неусидчивостью, а так же желанием досадить тебе, — и поклонилась. Как полагается, в пояс.

Волк долго смотрел на меня, и лицо его выражало не больше, чем кирпич в стене. О да, так извинения не приносят, особенно маленькие девочки княжеского рода. Так на поединок вызывают или признаются в вечной ненависти. Теперь я готова была в самом деле провалиться сквозь пол прямо на месте. А он… расхохотался!

Из глаз моих брызнули злые слезы, уши прижались к голове. Я почуяла, как запылали щеки, уже от обиды. Я к нему!.. а он!..

А он внезапно оказался рядом, и я взлетела. То есть, это он подхватил меня под мышки и поднял, не переставая смеяться. В желтых, чуть светящихся в полумраке глазах поблескивали слезы.

— Вот это я понимаю, воистину княжеская порода! Правильно, девочка, никого и ничего не надо бояться. А то на шею сядут и запрягут, не успеешь глазом моргнуть.

Я только ресницами хлопала и вглядывалась в бледное лицо, ища следы давешних ожогов.

— А это, — продолжил Волк, — тебе на будущее уроком будет. Мне-то не страшно, а ты запомнишь. Учиться надо не на чужих наставлениях — только на своих собственных ошибках, чтобы в кости знание вплавлялось.

Ифенху был теплым. И совсем не излучал гнева. А вот сила была. Не так мощно, как от отца и братьев, но она исходила уверенными железными волнами. Не могу лучше описать… Родичи всегда добрые, мягкие, ласковые. А Волк — всего лишь не злой. Вот в чем разница. Я тогда не могла до конца понять ее — но скажу, что жесткая уверенность, эта твердость стального меча, на которой он летел по жизни, была всего лишь укрытием, щитом, опорой. А иначе выть бы ему на обе луны бездомным волчонком. Или и того хуже — быть убитым в первую сотню лет жизни…

— Сказку! — потребовала я, едва почуяв волчье добродушие. — Расскажи?

— Я тебе не сказочник, малявка, — ворчливо отмахнулся ифенху, но кому, как не детенышу, знать, когда отказывают, а когда нет. Волк плюхнулся в кресло и усадил меня к себе на колени. — Да и сказок я не знаю. А какие знаю, те страшные.

— Давай страшную! — упрямо потребовала я.

— Сама напросилась, — ехидно и как-то слишком предвкушающе улыбнулся он. У меня аж мурашки поползли по спине и я невольно съежилась.

— В одном далеком царстве жил, как это у людей называется, король. Призрак!

…С тех пор на сказки я напрашивалась часто. Волк сочинял их на ходу, одна другой чуднее, подвывал мастерски, так что волосы сами собой вставали дыбом. А бояться было вкусно — отчего бы не побояться всласть, зная, что ничего не случится, потому что случиться попросту не может?

Шалости я, разумеется, не оставила. Чего стоила только одна история с порталом, когда я, соскучившись сидеть дома, удрала следом за вождем людей-птиц Яносом Джанрейвом, который зачем-то приходил к отцу, в работающую Арку, а после забралась в горы. Несмотря на внешнюю безмятежность и даже рассеянность, старый вемпари всегда был внимателен к мелочам и не заметить меня позади себя, да еще оставить портал включенным мог только специально. Наверняка чтобы преподать урок здравомыслия и показать, чем обычно заканчиваются шалости.

В горах Нар-Эрири даже летом холодно. Ледяной панцирь в теплое время года отступает хорошо если до середины склонов, и шлейф морозного воздуха всегда стекает вниз, в долину Эри. Чтобы не мерзли обширные фруктовые сады и овощные делянки, вемпари прикрывают их магическими тепловыми щитами. На скалах же может ютиться только жесткая и выносливая северная трава с мелкими цветами и цепкий кустарник ри, который объедают горные козы.

Вывалившись из Арки, я очутилась на одном из таких скалистых пятачков. Он был хорошо прогрет солнцем, а выше по уступам вилась еле заметная козья тропка. С чего я решила, что где-нибудь там, где солнца побольше, непременно найду яйцо дрейга? Вон и что-то округлое виднеется… Взрослые потом только диву давались — как забраться смогла. На тот уступчик можно было только взлететь.

Волк и взлетел. Я так удивилась, что даже стучать зубами от холода забыла и чуть не свалилась с узкого карниза, на котором стояла, вжавшись в камень спиной. Ифенху, полуодетый и злой, висел в воздухе под магическим щитом, ругал меня на чем свет стоит, удерживаясь только от того, что неприлично произносить при детях, а за спиной у него гулко хлопали самые настоящие крылья! Насыщенно-черные, с еле заметным стальным блеском на жестких перьях.

— Ты, девчонка негодная, дура малолетняя! — шипел ифенху, сгребя меня в охапку и плавно спускаясь вниз, к отцу с матерью. — А если бы свалилась и шею себе свернула?! Куренок безмозглый!

Я молчала, уткнувшись носом ему в грудь. Замерзла. Только немного удивилась, когда с молчаливого разрешения отца Волк забрал меня к себе. По дороге обрычал, как хотел, а потом я сидела у него на коленях, укутанная пледом чуть ли не по самый нос, и пыталась отбрыкнуться от горячего молока с медом.

— Пей, — впихивал Волк в меня глоток за глотком. — Пока не простудилась, козявка.

— Не хочу, — упиралась я.

— А я говорю, хочешь, — настаивал ифенху. Я отфыркивалась, но он держал крепко.

— Тогда расскажи про Десмод!

— Опять? Что на этот раз, козявка?

— Я не козявка!

— Ну малявка.

— И не малявка!

— А кто?

— Рысь!

— Ры-ысь? Если рыси скажут «брысь», не вернется сразу рысь. Побежит она по лесу и поймает сразу мысь.

Я округлила глаза и поерзала, устраиваясь поудобнее.

— Кто такая мысь?

— Зверь такой.

Я замурлыкала, крепче прижалась к широкой груди. А вот и не страшный серый Волчик, а вот и не злой! Рядом с ним было так же хорошо и спокойно, как с папой. Только можно было чуть-чуть больше — например, доверить самые секретные детские секреты.

Теперь-то я понимаю, почему родители в тот день ругались только для виду — как и все дети я была чутка на истинность эмоций и немедленно сообразила, что строго меня не накажут. С моей помощью отец пытался пробудить в безжалостном и жестоком хищнике хотя бы крупицу… У человеков это называется «человечность». А как это назвать у нас, не-людей, способных проявлять «истинно человеческие» качества иногда куда чаще сих самоуверенных двуногих?.. Ведь птицы вполне могли и сами привести меня домой — они очень хорошо слышат, когда на их землях появляется кто-то чужой, а долететь от их цитадели до Арки это дело пары минут. Но не иначе, они подчинились приказу Яноса-эрхе, которого упросил отец.

А отец своих целей добиваться умеет.

Сон слетел как всегда, легким мотыльком вспорхнув с лица. Солнечный луч защекотал веки, заполз а нос, и я чихнула, открыла глаза и села. Новый день означал новые дела и приключения!

Я мячиком скатилась с кровати, кое-как пытаясь расчесать когтями спутанные рыжие космы волос и одновременно надеть платье. За окном раздался шум — лязг металла, скрип кожи, рев верховых животных, веселые мужские голоса. Я тотчас высунула в раскрытое окно любопытный нос, посмотреть, кто это там приехал.

— Братик! Рейю!

Я люблю старшего брата. Самого старшего, самого сильного и серьезного в нашей семье. Несмотря на то, что он иногда бывает слишком мрачен и холоден. Чуть ли не самые первые воспоминания в жизни кроме отца и матери рядом, — это его золотые глаза и большие крепкие руки, его громадные черные крылья с теплыми бархатными перепонками. Он наполовину кхаэль, наполовину дрейг, и даже умеет летать. Первые двадцать лет своей жизни я вместе с родителями провела в Дрейгаур Лар, его крепости в сердце хребта Горная Корона. Надо ли говорить, что его приезд был для меня самым лучшим подарком и большущим праздником?

Я вылетела из комнаты шальным ветром, едва успев небрежно застелить постель. Громко топая и визжа, я стремглав неслась по коридору, но едва собралась съехать по лестничным перилам на первый этаж, как меня остановил окрик:

— Илленн!

Ой. Мама.

Она на мое несчастье как раз шла по коридору со стопкой полотенец. И как я ее не учуяла? Она, конечно, самая лучшая мама на свете, но за уши ловить умеет преотлично.

Моя мама — человек. Но, несмотря на это, все наши Кланы почитают ее как богиню. И есть за что. Она великая волшебница и жрица, Хранительница Жизни. Самая важная опора отца. Колонны дали ей бессмертие в обмен на служение, и она будет с ним до самого конца, который наступит тогда, когда он сам захочет… Простите, не к месту.

— Илленн, — строго глядела на меня мама. — А причесаться? А позавтракать? А зубы почистить? Рей от тебя никуда не денется.

Я немедленно изобразила «бездомного котенка». Брови домиком, уши книзу, глаза честные-пречестные.

— Ну ма-ам! Я только встречу, вот только разик поцелую и вернусь, честное слово! Мам, ну Рейю же ненадолго…

— Ну хорошо, — смилостивилась она. — Иди. Но смотри мне!

Меня как ветром сдуло.

Я скатилась с высокого крыльца прямо в солнце, прямо под ноги фыркающим и рыкающим грельвам, прямо в смех высоких, сильных, пахнущих потом, металлом и кровью мужчин, только пришедших порталом с поля боя. Они спешивались, успокаивали животных, стаскивали шлемы со звериными личинами, улыбались клыкасто, разминали затекшие от долгой езды крылья. Будет сегодня вечером застолье в честь воинов из Клана Дрейпада. Буду я сидеть на коленях у брата, слушать рассказы взрослых кхаэлей и потихоньку таскать у него с тарелки кусочки повкуснее. Все равно он их подкладывает нарочно для меня.

Вон он, такой статный и красивый, что дух захватывает, спрыгивает с высокого седла большого пятнистого черно-серого грельва, снимает с головы шлем с мордой дрейга и встряхивается, расправляет крылья. Рассыпаются по плечам черные, чуть вьющиеся волосы, он смеется, топорщит усы, сверкает глазами цвета червонного золота. Я бегу к нему, проталкиваясь сквозь лапы и ноги, воины хохочут, а я бегу, чтобы скорей очутиться в родных руках…

— Стой! Куда?! — испуганный окрик одного из амиранов брата просвистел мимо ушей. Я напрочь не замечала никого кроме Рейю. Ужом вывернулась из чьих-то рук и еще быстрее припустила к нему.

Когда знакомая задорная улыбка успела превратиться в оскал мертвеца? Когда погасло солнце? Почему мне протягивает руки скелет в роскошном княжеском облачении? Куда все подевались? Только зыбкие испуганные фигуры маячат за гранью пустоты, не смея приближаться, а голоса долетают, как сквозь воду. Испугавшись, я завизжала так, что у самой заложило уши. Хотела остановиться, развернуться, убежать… Но будто увязла в сером липком мареве, а взгляд жутких белесо горящих глаз на лице того, что еще секунду назад было моим братом, властно притягивал. Звал. И я не могла остановиться, с ужасом понимая, что если он до меня дотронется и не дай Стихии, поцелует… Мне не жить.

Дрожащую серь с гулким треском разорвал взмах оперенных крыльев. Горячие руки схватили меня в охапку, оттаскивая прочь, и только тут я поняла насколько вокруг холодно. Я ничего не видела, кроме немыслимых мертвых глаз. Отчаянно сопротивлялась то притяжению твари, то рукам своего спасителя. И откуда столько силушки взялось у дитяти? Меня накрыли жесткие, пахнущие горечью и металлом перья. Все вокруг взбурлило от Силы, тварь яростно зашипела. Ифенху не остался в долгу, оскалился в ответ, и я всем телом ощутила его рык. Они боролись незримо, не двигаясь с места. Я могла только прижиматься крепче к широкой груди, дрожать и чуять те самые железные волны, что не давали твари взять меня прямо здесь и сейчас. Но вокруг все равно сжималось удушливое серое кольцо.

А потом ударил жар. И Свет. Пылающий белый метеор пролетел к нам откуда-то сзади, разрывая ледяной туман в клочья. Отец. Его бешеное рычание было в разы страшнее.

— Ваэрден! Бери ее и вон отсюда! Живо!..

Дальше я плохо помню. Мы неслись куда-то сквозь лес, мне было страшно, но я не смела даже пикнуть. Сердце стучало о ребра, когти судорожно впивались в одежду и кожу ифенху. Мне казалось, что за нами мчится чудовище. Я не могла оторваться от Волка даже тогда, когда мы остановились на какой-то моховой полянке. Едва поняла, что опасности нет — разревелась в три ручья. Он гладил меня по голове, шептал какую-то успокоительную чушь, а у самого дрожали руки. Меня колотило, как от удара разрядом.

— Ну вот, — вздохнул Волк, чтобы хоть как-то отвлечь меня. — Моей одежде опять конец пришел, а у тебя платка нет.

Я шмыгнула носом и подняла на него заплаканные глаза.

— Почему конец?

— Надо же было крыльям куда-то расти. Я ж не думал — тебя спасать или перья распускать аккуратно. Опять твоей матушке работа…

Мы сидели на старом замшелом бревне, сквозь густую темную зелень пятнами пробивалось солнце. Слышался шум ветра в кронах да редкий стрекот лесных птиц. Пахло землей, сыростью, прелыми листьями, травяной горечью и водой. Я, все еще вздрагивая от пережитого ужаса, с интересом разглядывала длинные маховые перья. Их края были остры настолько, что при неосторожном касании можно было порезаться, а сами они на ощупь больше напоминали металл.

— А у папы такие же бывают, — глубокомысленно изрекла я. — Только совсем серебряные и холодные…

Тут же в памяти промелькнули черные паруса братовых крыльев, и я, содрогнувшись, снова вцепилась пальцами в порванную куртку ифенху.

— Твой брат служит Смерти, — угадал мои мысли Волк. — Ты зачем к нему полезла, когда он еще не отошел от боя? Маар — самый непокорный из Духов и в слиянии со своим Хранителем всегда стремится его одолеть. С Мааром бы ты и обнялась, дуреха.

— Я же не знала, — я опять шмыгнула носом и уткнулась ифенху в плечо.

— Он тоже хорош, мог и головой подумать. А не чешуей на… спине.

Я наотрез отказалась идти домой. Не хотелось, чтобы задавали бесконечные вопросы о том, все ли в порядке и не болит ли у меня чего. Голод был утолен ягодой с ближайшего куста ярицы, жажда — водой из ручейка. Страх отступил, и я тараторила без умолку, выдавая другу все свои нехитрые детские секреты и таская по любимым местам. Волк стоически терпел мою болтливость с выражением снисходительного любопытства на лице. Сколько же выдержки требовалось ему, непривычному к детям убийце и полководцу, чтобы вести себя столь очаровательно день за днем?

Вернулись мы только к вечеру, причем я по дороге благополучно уснула и доехала до дома на его руках. Сквозь сон до меня доносились голоса, обрывки разговоров, хмурое шипение ифенху на брата и даже на отца.

— При всем моем уважении, Кетар-эрхе, но не мог бы твой сын думать, прежде чем являться в дом, не отпустив боевой одержимости?

— Ишь ты, — голос отца чуть насмешлив, самую малость. — По сердцу, видать, дите-то мое пришлось. Да и она только о тебе и трещит.

Мой ифенху отчего-то споткнулся при этих словах. Я только крепче обхватила его за шею, не спеша просыпаться.

— Много ли ребенку для счастья надо. Я ведь не навсегда здесь. Подрастет — забудет.

Отец отчего-то хмыкнул. И ткнул меня когтем.

— Слезай с Волка и пошли отмываться и ужинать, горе мое. А то ишь, уши развесила. Спит она, видите ли…

Пришлось подчиниться. Я нехотя отпустила Волкову шею и сползла наземь, поплелась за отцом. Ни о каком веселье, разумеется, не было и речи, весь дом стоял какой-то тихий и пришибленный. Я сидела за большим столом на кухне и уже почти расправилась с кашей, когда ко мне подошел Рей.

— Рыська, — негромко позвал он. — Рысенька…

Я вздрогнула и подняла на брата глаза, невольно отодвигаясь подальше. Таким несчастным я его еще ни разу в жизни не видела. Он ссутулился, невзирая на тяжелые крылья, всегда державшие его спину прямой, уши понуро опустились, а взгляд червонно-золотых глаз был таким тоскливым, что хоть на стену лезь. Огромный, выше многих на голову кхаэль, сам годившийся мне в отцы, готов был чуть ли не на колени пасть.

— Я не хотел тебя напугать, честное слово!

— А ну-ка, вон отсюда пошел.

Я вжалась в скамью, на которой сидела. Мне очень захотелось научиться становиться невидимой, как брат Меф. Волк, злой, как стая загрызней, беззвучно возник за моей спиной и почти сомкнул вокруг меня медленно и аккуратно проступившие вьяве крылья. Ой, что сейчас будет… Я всей шкурой чувствовала, как они готовы сцепиться друг с другом, как их взгляды скрещиваются и лязгают не хуже тех мечей.

— Ты что, Темный, совсем страх потерял? — поинтересовался брат еще спокойным тоном.

— Сам-то больно Светлый? — прошипел в ответ ифенху. — Отойди от ребенка, от тебя Смертью несет, как от некроманта.

«Не надо!», хотела пискнуть я. Да кто бы меня слушал.

— Ты мой Свет не трожь, — глухо бросил Рей. — Какой ни есть, а весь мой.

— Я-то не трону, если ты от ребенка отойдешь, — хрипловатый голос Волка наполнился явной угрозой. — Думай, прежде, чем делать, и желательно, головой а не тем местом, на котором сидишь! А если бы я не успел ее от тебя оттащить?

Это становилось невыносимо. Я вцепилась пальцами в гладкое дерево скамьи так, что когти едва в нем не застряли, закусила клыками губу и отвернулась.

— Я бы ее не тронул!

— Ты — может быть. А Дух?

По столу грохнула сковорода.

— А ну-ка замолчали оба!

Мужчины отшатнулись друг от друга, как будто их огрели плетью. Мама встала между ними, уперев руки в боки и закрыв меня от обоих. Лицо у нее было жесткое, серые глаза метали молнии не хуже грозовых туч.

— Еще хоть слово скажете — и я вас обоих приложу по наглым мордам этой сковородкой! — пообещала она. — Не посмотрю ни на титулы, ни на возраст. Вон с моей кухни, оба! Живо!

Задиры поспешно ретировались, а я уткнулась в мамину юбку, обхватив ее колени руками, и замурлыкала.

— Тебе пора спать, дочка, — мать ухватила меня за руку и повела с освещенной кухни в темень спящего дома.

Ночь раскинула свой расшитый бисером шатер над Кхаалетом, равнодушный голубой Акрей и персиковая Силетла висели в небе двумя светильниками. Их свет казался незначительным и тусклым в сравнении с ровным белым огнем, которым пылали в ночи Колонны, упираясь в небеса. Резвились мелкие Стихийные духи, перезвоном серебряных колокольцев рассыпая в воздухе смех. Гонял теплые летние ветра змей Юдар, собирал облака в тучи. Уставшая от дневного зноя земля нежилась под струями то там, то здесь проливающегося дождя. Спали ее мятежные дети, люди, кхаэли, дрейги, вемпари, бросив суетные дела и на короткое время став абсолютно равными перед Матерью-Хэйвой. Утром дневные беды снова навалятся, разогнав призрачные стайки снов. Снова польется кровь на полях сражений…

Счастливым это время было только для меня, огражденной родительским вниманием и заботой в маленьком уютном мирке, за границы которого стараниями родных не проникали беды.

А на самом деле шла война.

За несколько десятков лет до моего рождения народ кхаэлей постигла беда. «Паучий» Клан моего брата Мефитериона накрыло кровавое безумие — они сочли, что вправе превращать людей в пищу. Уверенные в своей безнаказанности, благородные кхаэли, живые боги, налетали на людское селение и вырезали его до последнего человека. Пили у еще живых людей кровь, глумились и пировали над мертвыми телами. А потом сжигали все дотла.

Общими усилиями безумие, подорвавшее Клан, удалось остановить и не дать ему перекинуться дальше. Но, к сожалению, люди стали нас бояться. Монахи культа Богини-матери — так они называли некое существо, вовсе не имевшее отношения к Матери-Хэйве, — подняли восстание и вместе со своими рыськарями, специально обученными воинами-ищейками, начали охоту на кхаэлей по всему материку. Нас ловили и убивали самыми изощренными способами, на которые только было способно человеческое воображение. Разразилась война. Обозленный отец собрал все Кланы под свой стяг, заручившись поддержкой вемпари и дрейгов. Оставляя в тылу лояльных людей, объединенные войска трех народов начали зачистку Клановых земель и наступление на земли монахов и верных им человеческих князьков и корольков.

Мы удачно разбивали крепость за крепостью, город за городом. Перед напором великанов-гайсем, личной гвардии отца, и Клана Дрейпада под предводительством Рейдана монахи сдавали свои позиции. Рей налетал как смерч с неба, обрушивая всю мощь своих воинов на вражьи головы. Именно тогда он впервые начал прибегать в бою к помощи Маара. Его прозвали «черным демоном» и, чтобы вернее нанести поражение отцу, начали за ним охоту. В конце концов, рыськарям удалось взять Рея в бою измором, положив при этом сотни три своих. Брат попал в плен. Люди то грозились казнить его, то требовали за его жизнь и свободу немедленного повиновения и признания поражения.

Свои хотели другого. Дрейгские и вемпарийские старейшины день за днем в один голос уговаривали отца оставить судьбу Рея на волю людей и продолжить наступление. С каждым подобным предложением Владыка все больше свирепел, пока в один прекрасный день ударом когтистой лапы не отшвырнул прочь с дороги Яноса-эрхе. Бросив все, обезумевший от горя правитель взял с собой лишь меч-фламберг по имени Ловец Душ и в одиночку ринулся на штурм ненавистной твердыни, в подвалах которой постепенно сходил с ума от темноты, одиночества и общества Маара Рей…

Часовые никак не ждали нападения. Они были уверены в том, что, опасаясь за жизнь своего сына, Владыка не двинет войска на приступ. Бродя по стенам, сложенным из крупных плотно пригнанных округлых валунов, вояки лениво зевали, поглядывали на плывущие в ночной выси луны. Выжженная солнцем пустынная земля еще отдавала дневной жар, но скоро приятная ночная прохлада сменится морозом. Внизу, в лощине мигал редкими огоньками кхаэльский лагерь. Над ним кружили, не приближаясь к крепости, сторожа-дрейги. Люди пофыркивали — грозны оборотни, а из-за одной чернокрылой твари хвосты поджали.

А потом к людям пришла смерть.

Яростная желтоглазая тень, взлетев над стеной, забила оперенными крыльями. Перья срывались с них с металлическим лязгом и впивались в шеи и лица стражников. Не успевая даже вскрикнуть, воины с бульканьем и хрипом валились с ног. Тень помедлила еще чуть и опустилась на стену. Крылья разлетелись зыбким маревом.

Кетар принюхался, брезгливо морщась. Запах немытых человеческих тел забивал все остальные. Найти Рея можно было только по слабому трепетанию его Уз в сознании. Он был жив, зол, откровенно беспомощен и почти совершенно безумен.

А тем временем на шум и возню уже начал сбегаться гарнизон крепости.

— К оружию! Кхаэль на стене! Это Кот!

Полусонные люди с криками хватали какое попадало под руку оружие, поджигали факелы. Большинство так и спали одоспешенными и явно надеялись, что железо их спасет. Но разъяренный кхаэль думал иначе. Он коротко размахнулся, и белый шар света, сорвавшись с ладони, ударил в толпу и взорвался. Людей разметало как щепки, запахло паленым. Кетар сбежал по узкой лестнице, на ходу выдергивая из-за спины меч. Щелкнуло крепление на ремне, фламберг взвыл, полыхнув глазницами черепа в гарде. Издав жуткий рев, кхаэль прыгнул в гущу врагов. Волнистое черное лезвие раскроило первого попавшегося человека наискось от плеча до бока вместе с доспехом, по металлу пробежал дымок. Выдернуть оружие из уже мертвого тела. Развернуться на когтях, очертить клинком широкую дугу, располовинить при этом еще троих. Развернуться, отбить удар секиры и, не останавливаясь, обрушить меч на чью-то голову. Выдернуть, с разворота отрубить руку. Отскочить, уходя от чьего-то удара, отбить второй, третий. Снова широкими взмахами расчистить путь для следующего шага. Кровь на лице, руках и одежде, волосы слиплись. Лица-лица-лица… Искаженные яростью и ужасом, орущие, хрипящие лица. Надо пробиться через полкрепости к казематам — там родная кровь! Меч в руках поет так сладко в унисон гневу.

Кетар шел по телам, рыча страшнее самых свирепых пустынных львов. Он отсекал врагам руки-ноги и оставлял их дергаться на залитых кровью камнях, не добивая — через час, день, неделю они все равно окажутся частью клинка. Зарево разгоревшегося пожара превратило его лицо в перекошенную окровавленную маску. Кхаэль методично прорубал себе дорогу к цели, не сбавляя шага, не замечая пропущенных ударов. Одежда на нем уже висела клочьями, но ни один тычок копья или удар меча не мог его даже пошатнуть. Вновь возникшие серебряные крылья отбивали смертельные удары, костром разлеталось белое марево Силы. Выскочившая откуда-то кучка монахов порскнула врассыпную, стоило Коту лишь обозначить движение руки в их сторону.

Очередной шар света, в глубине которого стали пробиваться опасные сполохи фиолетовой тьмы, взорвал оружейный склад, пламя охватило уже половину крепости. Из Кота, как из ежа, торчало несколько стрел. Но он шел ровным почти механическим шагом маньяка-убийцы. Прямо к главному зданию крепости. Прямо на замершую возле ворот стражу и нескольких рыськарьских магов.

— Убейте немедленно черную тварь! — разлетелся над плацем высокий визгливый голос.

Кот глянул вверх. В небе промелькнул знакомый пернатый силуэт. По сознанию коротко мазнуло лучом внимания.

«Янос, не лезь! Зашибу!»

И он задумчиво метнул в сторону посмевшего раскрыть рот еще один шар. Тот залетел точно в окно, но цели не достиг, разбившись о магический щит. Обстановку в комнате, надо думать, все равно разнес.

— Ну? — кхаэль нарочито медленно повернулся к людям, сгрудившимся возле ворот. — Кому еще жить надоело?

Лязгнули крылья. Не дожидаясь ответа, Кетар вышиб толстые деревянные створки вместе с железными засовами невидимой волной чистой Силы. Людей смело и перемололо, а кхаэль, одним махом одолев завал из обломков дерева и железа, прыжками помчался к цели.

Все слилось в круговорот убийств и бега. Приказ должны были вот-вот исполнить — наверняка здешний отец-настоятель уже послал кого-то, оправившись от удара шариком. Собственная Котова кровь обильно пятнала каменный пол, но тело не чувствовало ни боли, ни слабости. Свет его души удерживался лишь стремлением спасти любимое чадо и полыхал оттого еще ярче.

Он успел ровно в тот момент, когда троица монахов снимали охранные заклятья с тяжелой железной двери и отпирали ключом массивный навесной замок. Налетел сзади, в три движения посворачивал им шеи и вломился в камеру, полыхнув светом. В нос ударило тюремное зловоние.

Князь Дрейпада лежал в углу на стылых камнях, болезненно щурясь от внезапной вспышки. Он больше походил на вымазанный в грязи и крови скелет, чем на живого кхаэля, а уж цепей для него не пожалели и подавно — обмотали так, что смяли пальцы крыльев.

— Рейю! — Кот одним прыжком очутился подле сына и приподнял растрепанную голову.

В ответ Рей только слабо захрипел — даже рычать не получалось. От него метнулась в темный угол мелкая красноглазая тень и растворилась там, как не было. От князя веяло мертвенным холодом. Тяжелая кровяная вонь перебивала все прочие запахи. Кетар ощутил, как его начало потряхивать и знобить — силы кончались, раны начали давать о себе знать. Думать об этом не оставалось времени: чутье уже подсказывало, что враги близко и собираются загнать его в угол, накрыв магической сетью. Кот, недолго думая, просунул лезвие меча в одно из звеньев цепи, аккуратно, чтобы не дай Вещий не оцарапать Рея.

— Не подведи меня, дружок, — сказал он фламбергу и надавил на рукоять, как на рычаг. Заскрежетала сталь, Ловец Душ коротко взвыл. Второе, третье усилие — и звено, наконец, поддалось, лопнув с жалобным звяком.

Морщась и шипя, Кетар принялся распутывать цепи. Пропитанное чарами железо леденило руки, ловушка постепенно схлопывалась. Рей тяжело, со свистами и всхлипами дышал и не мог шевельнуть даже пальцем — от многодневной неподвижности и потери крови тело совершенно не слушалось.

— Держись, мой мальчик. Сейчас выберемся.

Вернув меч за спину, Кот успокоил нервно-усталую дрожь в руках и начал собирать в ладони силу для сплетения портала. В голове вертелась всего одна мысль: «Куда угодно, только подальше отсюда!» Кхаэль готовил проход а у самого беспрестанно шевелились уши — он пытался расслышать приближение врагов.

«Как можно дальше!»

Полыхнуло светом, белая арка, достаточно широкая и высокая, чтобы пропустить Кетара с ношей, встала прямо посреди камеры. Кот, уже не чуя ни рук ни ног от усталости и навалившиеся боли, закинул обмякшее тело сына себе на плечо и, шатаясь под весом немаленькой туши, шагнул в проем.

Кто же знал, что один бесконечно долгий миг падения в пустоту приведет обоих в густые леса затерянного мирка…

Так мой отец познакомился с моей матерью. Они с братом вывалились в чужом мире прямо посреди кольца древних менгиров, где Велирия, волшебница и целительница, в тот день говорила с духами. Она ничуть не удивилась появлению двух растерзанных мужчин нечеловеческого вида, сочтя их ответом богов и судьбы на свой вопрос. С помощью подручных — местных лесных обитателей — привела обоих в дом, вымыла, перевязала раны и оставила у себя. А когда наши маги разыскали след тропки, проложенной отцом в иномирье, и прошли по нему, чтобы забрать обоих беглецов — мама отправилась на Хэйву вместе с ними…

Иногда я думаю — а сумела бы я поступить так же как мама?

Перед тем, как переступить границу портала, она знала своих нежданных гостей меньше месяца. Она понимала, что уходит навсегда. Что обратной дороги не будет. Она не знала ни письменности, ни языка, а из вещей взяла с собой только узелок с травами да ту одежду, что на ней была. Она отправлялась в страну хищных оборотней, где ее никто не ждал и никто не знал. И все равно сделала этот шаг, круто изменивший всю ее жизнь — прямо в сердце измотанной войной страны, к больным и раненым.

Война длилась еще несколько десятков лет, хотя мы и переломили рыськарям хребет. После заточения Рей долго и тяжело болел из-за того, что пришлось поддерживать свои силы с помощью Маара. Разгневанные братья больше не желали ничего слышать о терпимости к людям и всеми Кланами ринулись на рыськарей. Охотились с упоением, пока не перебили большую часть супостатов. Их потом долго еще ловили по лесам да пещерам — но от нас совсем отдалились и все прочие люди. Считали уже не богами — потусторонними демонами, с которыми лучше не связываться.

Вот тут-то отец и начал подумывать о заключении открытого союза с десмодскими ифенху и Алден с Акрея. Мы больше не могли оставаться всемогущими богами со столь позорным пятном на чести — нам требовалась поддержка. И поэтому отец взял в ученики десмодского Хранителя Равновесия, служителя Темных Колонн. То есть Эль-Тару Ваэрдена Трилори. Моего Волка. И взял не просто так, а ухитрился выдернуть на Хэйву чуть ли не за миг до смерти, из-под рухнувшей плиты. Вернуть обещал почти в то же время, получасом позже того взрыва в здании. Для меня — в далекое прошлое…

И как бы мне ни хотелось отдалить день расставания с лучшим другом, он все же настал почти через триста лет после памятного дня. Много чего успело случиться за это время, я из детеныша превратилась в весьма своенравного и упрямого подростка с виду лет одиннадцати, которого не могла остановить ничья воля кроме отцовской. Ну еще, пожалуй, Волковой и Рея. Лишь им троим я позволяла собой командовать, во всех прочих случаях полагаясь только на собственное мнение и желание. Отец почти никогда меня не останавливал, но и не помогал — всего, чего хотела я добивалась сама, не понимая, к сожалению, что репутация из-за этого у меня весьма двойственная.

К тремстам годам я вполне успела осознать весь смысл своего положения невесты. Особенно когда инстинкт впервые позвал меня в День Середины Лета, и я к позору своему повела себя ничуть не лучше мартовской кошки перед будущим супругом. Он, к чести своей, на провокацию не поддался, наоборот, вынужден был пару раз макнуть расшалившегося оборотня, меня то есть, в бочку с холодной водой. Сидела потом, мокрая и обиженная, в углу, а он гладил мне загривок нарочито холодными руками.

После того случая отец и решил, что время детской дружбы подошло к концу и мне пора из ребенка превращаться в девицу, а Ваэрдену — возвращаться в родной мир, в то самое время, откуда он был вызван.

День подходил к концу. Солнце скатывалось за лес, за покатые плечи могучих синих елей. В воздухе невесомо плыли серебряные паутинки. Неслышно подкрадывалась осень.

А мы стояли на священном лугу, на древних белых камнях с золотым узором письмен, под сенью бесконечных Колонн. Их кольцо словно обнимало нас своим теплом и светом. Прижавшись к краю древнего круга, мы не смели ступить здесь и лишнего шагу: Волку даже дыхание в этом месте давалось тяжко, я же была еще слишком мала, чтобы сметь приближаться к самому сердцу Силы.

Вот-вот должен был прийти отец. Он милостиво дал нам время проститься.

Глаза у меня были на мокром месте. Но я отчаянно не позволяла себе разреветься и вместо этого жадно вглядываясь в его лицо, обрамленное небрежно рассыпанными по плечам седыми волосами — живя у нас, он отпустил гриву. И плаща от солнца теперь не носил, при выросших силах не нужен был больше… Колонны тихо звенели и пели, их мощь, что стоит от земли до неба, пронизывала меня новыми, еще непривычными ощущениями.

— Смотри, — сказала я, чтобы разбить молчание. — Я теперь тоже Хранительница.

Совсем рядом текла сила моей Колонны. Такая же рыжая, как я. Горячая. Подвижная и текучая. Способная ласково согреть и снести все на своем пути. Я позвала ее по имени — и мне на ладонь словно из ниоткуда скакнула то ли пламенеющая птица, то ли ящерка с крыльями. Ее шкурка была пламенем, глаза — двумя угольками. Она щекотала ладонь, вертелась, чирикала, норовила цапнуть за коготь.

— Ты молодец, — сказал Волк. Похоже, и его одолело косноязычие не к месту.

— Ты еще вернешься?

В тот день я уже не была ребенком. Тело мое еще оставалось детским, но душа начинала стремительно взрослеть, огорошенная первой потерей. Я смотрела на него и понимала, что нам придется очень долго ждать, прежде, чем мы сможем увидеться вновь — таковы шутки у Времени, всемогущего и незримого, соединяющего и разделяющего миры.

— Конечно, вернусь. Я же теперь знаю к вам дорогу. Тебе почти и не придется меня ждать, малявка. Вернусь за тобой и не отдам больше никому, поняла?

В голосе промелькнула небрежность, но я ей не поверила. Она была ненастоящая. В чем он хотел меня уверить? В том, что не придется ждать? Или что его разлука совсем не трогает? Дух на моей ладони застрекотал, скакнул ифенху на плечо и потерся горячей головкой о бледную щеку. Как поцеловал. Еще немного и я расплачусь. Хватит ему видеть, как я развожу мокротень. И я, следуя этикету, поклонилась в пояс.

— До свидания, Эль-Тару. Мне было в высшей степени приятно узнать тебя. Да охранит Великий Вещий твой путь и долгие дни твои.

Выпалив это единым духом, я развернулась и сорвалась с места. Прочь от Колонн, от Волка, от отца. В самую глухую чащу.

 

2. Огненный Канон

Примерно 600 лет спустя.

«Илленн, будь добра, оденься прилично и спустись сегодня к ужину. У нас гость».

«Гость?» — я фыркнула. «Здесь, в Ареи-Калэн — и я ничего о нем не знаю? Не может быть!»

Однако, даже мысленный тон отца был таков, что ничего иного, кроме немедленного повиновения, мне не оставалось. Я со вздохом расстегнула надетый было пояс с ножом.

Одеться прилично — это значит «в роскошное платье». А в платье даже по Ареи-Калэн не полазаешь, не то что по окрестным горам. Но отец редко изволяет мне приказывать, как сейчас, зачем же нарываться на упреки?

— Ну-ка цыц! — велела я настырному Духу, сидевшему на подоконнике, и принялась за ритуал «приличного одевания». Сердце у самой почему-то екало предчувствием. Тот ли гость, о котором запретила себе думать?

С моей невероятно рыжей гривой и глазами, которым то и дело взбредала охота менять цвет с изумрудно-зеленого на золотистый и обратно, подобрать тон платья было, мягко говоря, нелегко. Чаще всего для приемов я выбирала переливчатый красно-огненный шелк или черный с глубинными отливами зеленого и золотого атлас. Сегодня же меня прельстил глубокий синий.

Платье без модных нынче среди людей корсетов и кринолинов с высоким строгим воротником, длинными рукавами и юбкой до полу сидело на мне как влитое. Возиться с рядом крючков на спине не пришлось — на это есть проворные лапки Фирре. Он (или она? Честно говоря, я до сих пор не знаю, как определяет себя мой Огонь) ловко застегнул платье и улегся на плечах этакой мантильей. Я затянула на щиколотках ремешки открытых золоченых туфель, позволявших демонстрировать когти, собрала волосы несколькими опаловыми заколками, плюнула на ухищрения с пудрой и помадой — обойдутся! — и почти выбежала из комнаты.

Спуститься из башни вниз можно было двумя путями: по длинной винтовой лестнице с резными перилами или ступив на круглый каменный диск с кристаллом-накопителем с нижней стороны. Чтобы не запыхаться, я выбрала второй путь — не хотелось появиться перед неизвестным гостем, что называется, вывесив язык через плечо. Слегка притопнув по светящемуся голубоватым огоньком сенсору, я вдруг словно вывалилась из тела на краткий миг и увидела себя со стороны — почему-то стремглав бегущей по лестнице. Из прически вылетает заколка и брякается на ступеньки, я не замечаю…

Картинка мигнула и пропала. Мимо меня проплывали лестничные витки, я стояла посреди диска одна-единственная. Что за шутки? Опять воображение разыгралось. Хватит, пора бросать детские привычки.

Раньше я частенько воображала себя в разных небывших приключениях и переделках — то пираткой на бриге, то вемпарийской волшебницей, то мысленно гуляла по узким ячеистым коридорам обители Алден, где по словам отца всегда светят только кристаллы и не бывает ни холодно, ни жарко… Но сбывались почему-то, только те видения, в которых мне доставалось за шалости. Со временем, следуя им, я научилась скрывать «следы преступлений». Но сейчас-то с чего?

Я дернула ушами, отмахиваясь от глупостей — диск уже скрежетнул по камню своего ложа. Можно было спуститься еще на десяток шагов и войти как все, через дверь, но я решила появиться эффектнее и вошла на галерею вдоль стены.

Важные гости по обычаю принимаемы были в Каминном зале Ареи-Калэн Мортан — Крепости Снежного Кота. Под высоченными узорными сводами всегда, невзирая на погоду, днем и ночью пылали три огромных очага. Дабы не переводить зря деревья, пламя в них большей частью магическое, но разницы от этого почти никакой, разве что греет чуть меньше. Светлый камень стен тоже всегда хранит тепло рук, которые любовно возводили их.

Я медленно спускалась по широкой лестнице, стараясь разглядеть того, кто сидел напротив отца спиной ко мне. Вроде бы кхаэль, но было в нем что-то странно знакомое. Я видела только длинную гриву седых волос, небрежно стянутую ремешком где-то посередине, да венчающие голову наподобие короны рога на висках, длинные, загнутые назад. Широкие плечи, массивная фигура, затянутая в черный, расшитый алым шелком и серебром бархат… Отец прервался на полуфразе и чему-то загадочно улыбнулся.

— Ваэрден, позволь заново представить тебе — Илленн эль Сарадин, моя дочь.

Он обернулся.

Я застыла как вкопанная.

Время почтительно замерло подле нас.

Он изменился. Навстречу мне медленно и потрясенно поднимался ифенху с почти нашей, кхаэльской внешностью. Сердце мое заколотилось где-то в горле.

Он стал еще выше и шире в плечах, чем был. Кожа отливала благородной зеленью — признак зрелого могущества у Темных — и обнимавшие голову рога только усиливали ореол царственной власти. Взгляд желтых волчьих глаз стал другим — в них теперь жила спокойная мудрая хитрость, сейчас спрятавшаяся за неподдельным изумлением. Я залюбовалась руками — широкими, трехпалыми, с глянцево-черными лезвиями когтей.

— Очень рад вас… — хрипло начал он и осекся. А голос остался прежним! — Очень рад видеть вас снова, эрхан.

Я? Эрхан?! Так позволительно обращаться только к старшим, вроде моей тети, отцовой названной сестры, но не ко мне!

— Взаимно… рада, — я чуть не навернулась с лестницы, но все-таки поклонилась.

— Я вас оставлю, — папа с милейшей клыкастой улыбкой сделал вид, что ужасно занят. — Пойду распоряжусь насчет ужина.

И удалился, оставив нас одних. Конечно — он-то был доволен шуткой.

У нас, в отличие от людей и ифенху, не принято кормить нахлебников, то есть, толпу придворных. Даже слуги нам нужны только там, где совсем уж не хватает рук. А Клановые приближенные всегда знают, когда надо слиться со стенами подальше и не отсвечивать, не лезть даже в мыслях. Так что мы на самом деле остались одни.

Первым моим порывом было броситься с визгом ему на шею. И я уже дернулась так и поступить, но холодное и гордое слово «княжна» словно затянуло на моей шее удавку. Разве подобает особе царской крови напрыгивать на другого монарха? Даже если это старый друг, жених? Даже если сия особа не обременена этикетом? Мы ведь не в лесном поместье, где, кроме отца с матерью, никто не видит, да и детство давно прошло. Скажут — вот мол, княжна ведет себя, как детеныш несмышленый. Слухи-то все равно пойдут, каким бы явным ни было наше уединение.

Потому я всего лишь улыбнулась, постаравшись вложить в эту улыбку все, что накопилось в душе за прошедшие столетия. Все. Я так ждала тебя… Столь многое хотелось рассказать. Или может, показать? Скоро ночь Лунных Песен. Я смогу танцевать Огненный Канон, и если Ваэрден останется на это время… Фирре отозвался на мои мысли, поднял головку, предвкушающе зачирикал.

Я вздрогнула — моя рука оказалась в теплых пальцах ифенху, темные губы коснулись запястья вежливым поцелуем. Щеки мои запылали под его взглядом, колени едва не подломились. Очаровывает. Ой, мамочки…

— Вы так внезапно и тихо пробрались в наш дом… — я опустилась на место отца, в кресло возле одного из каминов, чувствуя, как меня начинает обволакивать природное охотничье очарование ифенху. Они даже не задумываются, когда начинают очаровывать собеседника. Для них это и еще один способ охоты, и дипломатическое оружие. Не напустить ли собственного? — Обычно я заранее знаю обо всех гостях Ареи-Калэн.

Слова отскакивали от высоких стен и сводов чертога, как мячики, рождали легкое эхо. Нас озаряли только отблески ревущего в очагах пламени да мягкий зимний полусвет, льющийся из высоких окон.

— Увольте, не люблю пышных церемоний, — усмехнулся Волк, совсем чуть-чуть показав клыки. — Мне их и дома хватает с избытком. Если и здесь начнется то же самое, я умру со скуки.

— И что же привело вас к нам на сей раз? — я скользнула взглядом по его фигуре и улыбнулась, распуская ответные чары. Да, он куда более опытный хищник, чем я, но надо же на ком-то навыки оттачивать?

А ведь для него прошло куда больше, чем шесть с лишним столетий. Несколько тысяч наверняка, я чую. А еще я чую в его жилах кровь отца. Он заставил свой Дар изменить тело, чтобы стать ближе к нам.

Это многое значит.

— Политика, Илленн-эрхан, политика, — вздохнул Волк. — Нам с вашим отцом необходимо договориться о военно-дипломатическом союзе. Поэтому и запущены порталы Древних, чтобы наладить постоянное сообщение между нашими мирами.

— Вы не представляете, насколько это радостная новость, — снова лучезарная улыбка, снова схлестнувшиеся чары. Ифенху намного сильнее меня, и я готова сдаться, но вместо этого сама иду в атаку.

Великий Вещий, зачем этот официоз, зачем эти никому не нужные общие фразы? Я просто соскучилась!

— До ужина есть еще час, — неожиданно проговорил он. — Вы могли бы показать мне крепость.

Чистая уловка — он здесь бывал. Но это, несомненно, прекрасный повод побыть вдвоем.

И через пять минут он сводил меня под руку с заснеженного дворцового крыльца. Поверх одежды на нас были только плащи, подбитые мехом — что холод нынешней мягкой зимы нашим сильным телам? Фирре по-прежнему сидел у меня на плече, но я грелась Волчьим теплом. Снующие туда-сюда соплеменники как-то слишком старательно не смотрели в нашу сторону. С неба сыпал снежок.

— Он вас не беспокоит? — спросила я встревоженно, памятуя о его водной уязвимости.

— Благодарю, ничуть, — улыбка не сходила с его лица, под маской вежливости он прямо-таки лучился довольством. — Время способствовало.

Невыразимо приятно было идти рядом, держа его под руку, и чувствовать себя не меньше, чем Эль-Тари. Белое безмолвие зимы глушило все звуки, набрасывало пушистые узоры на деревья и постройки. Белая крепость в белом снегу… Над нашими головами в вечном полете застыли дуги висячих мостов, соединявших вершину дворца с вершинами шести крепостных башен — по числу Кланов. Ваэрден старательно восхищался архитектурой, я старательно поддакивала, то и дело косясь на гвардейцев и слуг. И оба мы не смели даже в мыслях вести настоящий разговор. Не из опасения быть подслушанными, кто посмеет лезть в головы к нам! Тем более что про десмодского Эль-Тару ходили упорные слухи, будто он абсолютный телепат.

Нет… Нам обоим просто не хватало духу переступить через звания и титулы и вернуться к дружбе. Но, видит вещий, очень этого хотелось. Мы молча прошли сквозь тишину и снег к башне Клана Арсинаи, чьим гербом была птица сиф, знак мудрости и тайных знаний. Стража почтительно расступилась, давая нам дорогу. Мы поднялись по узкой крутой лестнице на внешнюю крепостную стену. Вид оттуда открывался потрясающий.

Ареи-Калэн Мортан вольно лежал на широком плато у восточных отрогов кряжа Нар-Эрири. Под ним раскинулась широкой чашей долина, где жили люди, над ним бриллиантово-снежными громадами возносились к небесам пики гор, за которыми по легендам обитали последние Вемпари. В крепость можно было попасть лишь одной дорогой. Она порогами поднималась по склону прямо к мосту через ущелье, а через каждые сорок шагов по обе стороны от нее скалили клыки каменные головы снежных котов с магическим пламенем в огромных пастях.

Сама крепость, выстроенная из белого в золотистых прожилках камня, напоминала редкой красоты венец, лежащий на горной ладони. Силовые кристаллы на вершинах дворцовых и крепостных башен лишь усиливали это сходство, украшая ее подобно драгоценным камням. Летом, когда оживали водопад и бегущая по дну ущелья речка, их яростные косматые воды дарили каменной ладони вуаль из водяного тумана. Сейчас, в середине зимы водяной поток застыл широкой белой стеной, ущелье умолкло и все облеклось в двухцветный строгий наряд. Ветер, закручиваясь спиралью, беспрерывно тянул одну и ту же ноту.

У подножия Ареи-Калэн Мортан раскинулся город, в котором бок о бок жили люди и кхаэли. Он террасами спускался по заснеженным склонам в долину, по вечерам расцвечиваясь огнями шаргофанитовых фонарей — синих, желтых, оранжевых, розовых, даже зеленоватых. Горожане считали крепость храмом, а Отца Отцов — богом, и если обращались за советом или помощью, то всегда почтительно. Здесь, рядом с нашим домом зараза страха людей не коснулась.

Сейчас город, как и крепость, был укутан вечерним снежным безмолвием. Должно быть, снежинки порхали в разноцветном сиянии, как диковинные бабочки, а редкие прохожие кутались в теплые плащи…

— Всегда думал, что Свет слишком ярок для меня, — задумчиво произнес Ваэрден, опершись рукой о резной зубец стены. — А теперь понимаю, что соскучился по нему.

Я украдкой взглянула на царственный рогатый профиль. В вечернем полумраке морщинки вокруг глаз сгладились, исчезли, он стал выглядеть моложе — почти таким, как я его помнила.

— Сколько лет прошло на Десмоде? — спросила я, заранее пугаясь ответа.

— Три с небольшим тысячи. По человеческим меркам — вечность.

«Вечность ожидания»

Его это была мысль или моя? Не знаю. Но в тот момент я поняла, что другом детства он мне больше никогда не будет. Будет кем-то другим, гораздо более непонятным и незнакомым, но оттого не менее близким. Просто выкладывать ему все и сразу, как раньше, не выйдет. От этого сделалось грустно, но вместе с тем в животе как будто затрепетали крылышками десятки бабочек, и я ощутила себя чем-то вроде воздушного шарика, готового вот-вот взлететь. Куда понесет меня ветер? И где опустит?

— Скажи. — внезапно заговорил он. — Каким образом ты ухитрилась развязать войну?

Я вздрогнула от неожиданности и вскинула на него глаза. Откуда узнал? Этого еще не хватало! Отец, наверное, рассказал… Вспоминать об этом больно и неприятно, но объяснить, все-таки стоит.

— Я уже лет двести помогаю отцу по дипломатической части, езжу с посольствами в соседние страны, помогаю вести переговоры… Несколько лет назад король Аллар II, наш восточный сосед, потребовал себе часть плодородных земель Рамарэнов — роскошнейшие заливные луга… меня послали помочь братцу Рино, а этот… достойный человек… стал уговаривать меня выйти за него замуж. Отец ведь никому не объявил о том, что я уже просватана.

— Почему? — удивился Волк. От него повеяло настороженностью.

— Не знаю. — я пожала плечами. — В его замыслах, как говорит дядька Дим, «без полбочки не разберешься». В общем, я этому корольку отказала, разумеется. А он повел себя еще и нагло… В ответ стал угрожать, дескать, Соглашайся по-хорошему, пока я тебя, нелюдя, беру. А то хуже будет. Мы даже представить себе не могли, что настолько хуже. Тебе отец рассказал, да?

Ваэрден мрачно кивнул. Очарование вечера пропало, тут же сделалось зябко и как-то слишком темно для прогулок. Не хотела я, чтобы он узнал, как мне приходилось убивать, да куда теперь денешься

Обратно во дворец мы шли в молчании. Меня не оставляло чувство полета, стремительного движения в неизвестность по натянутой нити Судьбы.

Невероятное ощущение, от которого захватывает дух. Меня пробирал мурашками еще и страх.

Вернулись мы как раз к ужину. Кроме нас и родителей за столом присутствовал Рейю, как всегда, строгий и суровый до мрачности, в цветах своего Клана — белом и черном с золотом. Разговор вился вокруг заключения союза: обговаривались условия подписания договоров, сроки, детали, нужные и ненужные формальности. Я молчала, не вмешиваясь, хотя кое-что в этом деле понимала. Не следовало мне вмешиваться, пока старшие не спрашивали. Лучше повнимательнее послушать и крепко усвоить то, о чем говорят, чтобы потом не сесть в лужу. Я жалась к брату, незаметно ластилась к его сознанию, упрашивая посодействовать и задержать гостя подольше самую малость. Рей отмалчивался. Но тут…

— Простите, Кетар-эрхе, но, думается мне, что лучшей кандидатуры, чем ее Светлость Илленн-эрхан, не найти. Она прекрасно справится с обязанностями хэйвийского посла при моем дворе.

Словно очнувшись от этих слов, я чуть не выронила вилку, но, сохранив самообладание, польщено улыбнулась.

— Это несомненно, честь для меня, Эль-Тару, — дерзко ответила я. — Но я смею просить вас об одном условии, при котором соглашусь на ваше предложение.

— Вот как? — Ваэрден удивленно откинулся на спинку стула. Его забавляла недетская игра с котенком, мои первые для него попытки быть взрослой противницей в этой взаимной охоте. — И каком же?

— Останьтесь на ночь Лунных Песен.

По залу прокатилось долгое понимающее «о-о-о!». Служившие нам за трапезой отроки, свои же подростки-кхаэли, тут же сделали вид, что они ни при чем и испарились. Я услышала мысленный смешок отца. Папа все обо мне знал лучше меня самой и прекрасно обставил нашу сегодняшнюю встречу.

— Я был бы невежей, если бы отговорился делами, — витиевато ответил Волк. — Поэтому с удовольствием приму ваше приглашение, Илленн-эрхан. Тем более что это позволит мне видеть вас у себя.

И на ту дюжину дней, что оставалась до желанного праздника, нас оставили в покое. Мы бродили, где вздумается, занимались, чем хочется, и, наконец, решились завести этот бесконечный разговор — «а помнишь?». Так я узнала, что для своих подданных он «официально женат». То есть. Фаворитка оказалась настолько наглой, что умудрилась убедить всех в том, будто брак был заключен. Я сделала вид, что для меня это не имеет значения. Женское чутье все настойчивее твердило, что этот мужчина уже принадлежит мне и только ждет момента, когда ему смогу принадлежать я. Что ж, по неписанному правилу царственные семьи заключают только династические браки, она должна была об этом помнить. Я внутренне фыркнула, посочувствовала незнакомой женщине, понятия не имеющей, что она скоро слетит с высоты, на которую забралась, и упрямо решила, что Огненный Канон все равно станцую. И пусть видит. Соглашаться выйти замуж только потому, что родители так решили, я не собиралась.

Ночь Лунных Песен наступает раз в несколько лет, когда и неподвижный Акрей и хэйвийская луна сияют в полную силу одновременно. Тогда приходит время Кланам собираться вместе, чтобы сливаться душами в единое целое и петь до рассвета. Тогда мы чувствуем себя по-настоящему близкими, зная рядом плечи и руки родичей, слыша их голоса и мысли, видя свет глаз. Не все, конечно, сходятся в одном месте, наше число слишком велико, а земли слишком обширны. И песни в эту ночь звучат везде, где только есть наши родичи.

В бело-золотые стены Ареи-Калэн Мортан съехались мои братья со свитой и многочисленными женами и кхаэли со всех ближайших селений. Спешили вернуться те, кто был в рейде и на северных рудниках. Приехал даже дядька Димхольд, огромный полуседой великан с могучими руками кузнеца и воина. Суров он, и с языка частенько срывается крепкая брань, но сложно найти кого-то столь же доброго и теплого, как Хранитель Земли — уж я-то знала, что Димхольд Каменное Сердце на самом деле переживает за всех нас больше, чем мы сами за себя. Я визжала от счастья, когда он подбросил меня высоко в воздух а потом поймал и подбросил еще раз, как в детстве.

Заветная ночь приближалась, и волнение все больше захлестывало меня. Я сама себе казалась перетянутой струной, что должна вот-вот лопнуть. Ничем не выдавать себя было сложно — чуткий Фирре, как магическое зеркало, отражал мои чувства, но, в отличие от меня, не умел их скрывать. В результате надо мной посмеивался даже мой учитель Слова, молчаливый хромой Тирель дин Хашериф, у которого я спасалась от колючек насмешника Рино. Сухощавый и болезненно худой, с волосами пепельно-мышиного цвета, мой наставник, как поговаривали, жил только благодаря Камню Искры в груди. Отец нашел его последним из из предсказанных шестерых амиранов, когда страшная гниль уже догрызала кости несчастному. Камень остановил болезнь и даже немного оттолкнул ее, но сильным быстрым хищником, как все кхаэли, Тирель стать так и не смог. Его пожизненными друзьями оставались книги, а Клан Арсинаи, главой которого он формально назывался, едва ли насчитывал больше двух дюжин душ. В его библиотеке можно было отыскать книги по любой науке, от изящной словесности до алхимии, химерологии и высшей магической физики. Чтобы хоть как-то отвлечь себя, я часами просиживала, зарывшись в старые страницы и отгородившись даже от Волка.

Но вот, она, наконец, настала — та самая ночь.

В крепости погасили почти все огни, оставив лишь пламя в очагах. Затушили факелы и свечи, накрыли специальными колпачками световые кристаллы. Всюду теперь царствовал только и единственно лунный свет. Снег искрился в перемешанном персиково-голубом сиянии алмазной россыпью, деревья будто оделись в серебро и золото. Наши маги уговорили ветра не дуть, морозы — не крепчать. Костры разжигать не полагалось, чтобы не мешать светить ни равнодушному голубому Акрею, ни доброй Силетле. Разве что потом, когда к исходу ночи голоса охрипнут и позамерзнут ноги-руки.

А пока все обитатели и гости Ареи-Калэн Мортан собрались на дворцовой площади, вернее сказать, на внутреннем дворе. Весело пересмеивались, обнимались, мурлыкали, почесывая друг друга за ухом, ласково дотрагивались разумами. В гул разговоров уже вплетались первые поющие голоса. Кто-то садился прямо на снег, кто-то сажал на колени детей, родичей, девушек. Некоторые догадывались бросить плащи, чтобы не так мерзнуть или не застудиться. Брались за руки, грелись теплом друг друга. Плотным кольцом окружали, обнимали за плечи отца, мать, братьев, даже Волка, которого Владыка усадил подле себя. Тот, удивленный таким вниманием, поначалу смущался и пытался «держать лицо», но потом попросту плюнул на это — и правильно сделал.

Первую песнь повел отец. Но его внезапно прервал другой голос — не такой низкий и чуть хрипловатый, незнакомый. Или нет… Знакомый, конечно. Но я никак не ожидала, что он запоет.

Его сильный звучный голос мягко плыл в звенящей тишине низкими переливами. И столько было в нем тоскливой нежности, что хотелось выть, плакать и в отчаянии когтить пушистый снег. И в то же время задыхаться от ответной нежности, рвущей грудь и горло. Я стояла под теплым крылом Рея в ожидании своего часа и судорожно стискивала пальцами меховую опушку накинутого на плечи плаща, кусая губы, чтобы в самом деле не заплакать. Темный мерзавец, сам того не зная, вынимал мне душу. Я боялась поднять на Волка взгляд и только теснее прижималась к брату. А тот с мурлыком гладил меня по волосам жесткой воинской рукой. Иногда он сдерживал тяжелый кашель, и на мой мысленный тревожный вопрос ответил, что просто наглотался холодного воздуха, пока встречал братьев, и не стоит о нем беспокоиться в такой день. Я хмыкнула, но промолчала.

Песнь смолкла, началась еще одна. К могучему басу отца сначала робко и почтительно, а потом все увереннее и звонче, присоединились другие голоса — от густого гудящего баса Димхольда до высокого, чуть резковатого альта какого-то мальчишки. Грусть, навеянная первой песнью, постепенно уступала место горячившим кровь напевам. И когда кто-то начал отбивать ладонями ритм, я сбросила с плеч плащ и шагнула на свободное место.

Одежды на мне не было ни лоскутка.

Я глядела прямо в глаза Эль-Тару.

Смотри на меня!

Резкий всплеск рук, хлопок — с ладоней с ревом срываются вниз два языка пламени, текучего рыжего пламени, что не обжигает меня, но ласково греет. Первый шаг. Первый взмах. Пламя топит снег на камнях, обвивается вокруг моего тела, подчиняясь движению рук. А я подчиняюсь песне. Вьется и пляшет огонь, укрывает меня, летящую, то плащом, то то платьем из длинных языков своих, то узкой лентой. Мои руки что братовы крылья, вьюсь я змеей и кошкой, шипастым дрейгом и огненной птицей. Я не вижу лиц, но один единственный взгляд, неотрывный и острый, держит меня, как стержень, не давая упасть, не давая устать. Все быстрее звучит мелодия, все быстрее руки бьют ритм. Я лечу, и пламя со мной. Я и есть это пламя, что плавит даже камень.

Я жар, что не даст тебе покоя. Я бред, наваждение и безумие, которое навеки опутает тебя вязью свадебных уз. Я приму в себя твой огонь и вдесятеро преумножу его, чтобы вернуть продолжением твоего Рода.

Я стану частью тебя.

Мой ифенху.

Силы все-таки кончились, я едва не упала. Но волна чужого телекинеза поддержала меня доброй рукой. Я обернулась и поймала блаженную улыбку. Волк сидел, привалившись головой к плечу отца, обмякший и настоящий. От тепла общего единения, в которое его приняли безоговорочно, как своего, он только что не урчал. Не умеют волки урчать, к сожалению. Два Хранителя Равновесия были в этот миг так похожи меж собой. Оба белоголовые, золотоглазые, родные. Снежная белизна силы и серебряная седина боли…

Я улыбнулась ему, словно ничего необычного не случилось, кивнула, снова закуталась в плащ и пошла одеваться, собираясь вернуться попозже. Приходилось с трудом протискиваться сквозь плотную толпу. Вслед мне летели восторженные возгласы, хлопки и курлыканье. Жар танца спадал, и морозец начал потихоньку кусать меня за босые пятки. Подхлестываемая гулом новых песен и веселья, я резво взбежала по широким ступеням крыльца и прошмыгнула в незапертую дверцу возле главных ворот. Попадаешь все равно туда же, а тяжелые окованные створки открывать не надо.

В главном тронном чертоге было пусто и почти совсем темно. Только Клановые знамена чуть колыхались от легкого сквозняка да пламя в массивной каменной Чаше Совета посередине еще выбивалось тонкими слабыми язычками изо рдеющих углей. Гул праздника доносился как морской прибой, то накатывая волнами, то отступая. В высокие окна и бойницы под крышей затекал лунный свет, ложился на пол широкими полосами. Я устало вздохнула и кликнула Фирре, прося его раздуть огонь и посветить — готовясь к танцу, я оставила одежду здесь, на одной из скамей, стоявших возле стен за колоннадами. Гулкое эхо шепталось по углам само с собой, меня охватывала сладкая истома. Какая-то там призрачная фаворитка, которая есть где-то там за несколько звездных систем от нас, меня не волновала. Как и то, что он, возможно, любит ее. Существовало только загадочное «здесь и сейчас», в котором умещались мой танец и его взгляд. И та блаженная улыбка, что посмела тронуть его губы.

Пока я возилась с сорочкой, туфлями, нижними юбками и платьем, в зал вошел брат. Не обращая на меня внимания, он странной неровной походкой приблизился к огню и, как подрезанный, рухнул подле него на колени. Дрожащие крылья безвольными тряпками расползлись по узорчатому мраморному полу.

— Рей! — кое-как, проклиная все на свете, я застегнула последние крючки платья на корсаже трясущимися пальцами и бросилась к нему. — Что с тобой? Тебе плохо?!

— Нет… — ответил он. — Просто холодно…

Его «просто холодно» обычно заканчивалось отварами, мазями, порошками, горячим питьем и теплым одеялом. Так что я без лишних разговоров поднырнула ему под руку, обхватила за пояс и, почти взвалив на себя, повела к его покоям.

— Горе мое, — ворчала я по дороге. — Ну спрашивала же, помочь ли чем! Нет, уперся, как сагал винторогий, а я тащи тебя теперь!

Рей в ответ только вздыхал.

Увы, у почти всемогущего Хранителя Смерти, искусного воина и политика, наполовину дрейга, было слабое по кхаэльским меркам здоровье. Он легко подхватывал то простуду, то бронхит или воспаление легких (особенно если перестужал крылья), то какое-нибудь отравление. Сила никогда не дается даром, а Смерть всегда взимает особенно большую плату. Это была цена за навыки мага-смертоносца, за возможность пользоваться в бою одержимостью Маара, за умение ходить по Грани между миром живых и мертвых.

— Осторожно, ступеньки… Нет-нет, поворот налево, а не в стенку! Порожек… Лестница… Правильно, держись за перила, а не виси на мне, а то мы оба свалимся. Еще один порожек. Уф… стой, куда, дойди хоть до кресла!

Тяжелый он. Еле довела. Исхитрилась не уронить по дороге. Велела своему духу: «охраняй!» и помчалась по пустынным дворцовым коридорам на кухню — греть воду, искать нужные травы, заваривать. Совсем плох стал братец, если в нынешнюю мягкую зиму простудился.

Я почуяла присутствие спиной, но оборачиваться не стала, пытаясь одновременно развести огонь в очаге, повесить на крюк котелок с водой и найти на полках нужную баночку.

— Что случилось, Илленн-эрхан?

Волк образовался в самом темном углу, от него веяло тревогой. Я слишком долго не возвращалась и слишком громко думала. Услышал.

— Рей, кажется, опять заболел, ему стало плохо, — я в отчаянии металась туда-сюда, кляня свою усталость — после сегодняшнего танца требовалось отдохнуть, Сила мне не подчинялась, а искать кремень, кресало или, на худой конец, спички у меня рук не хватало.

«Какого алден ваши физиономии не почуяли, что Рею плохо?!» — мысленно рявкнула я братьям. Ни от одного из них ответа не последовало — отгородились. Вот же напасть…

Доберусь — убью зараз.

— Давайте помогу.

Меня… взяли и переставили. Потом отобрали котелок, легким толчком Силы запалили дрова в очаге. Отыскалась будто сама по себе нужная баночка. Опешив, я могла только головой вертеть, наблюдая, как Волк со спокойной деловитостью хозяйничает не у себя дома.

Внезапно накрыло волной уверенности, спокойствия. Не нужно никуда спешить и бежать впереди Колеса — из зряшной спешки никогда ничего хорошего не выходит. Как завороженная, следила я за его движениями и словно впервые видела эту четкую плавность и лаконичность. Воистину, как же отличается видение ребенка от взгляда, которым смотрит на мужчину юная девушка, взрослая женщина. Я словно заново узнавала его, на самом деле незнакомого мне. Мне еще только предстояло вступить в свое бессмертие, а Волк — познал его сполна, ощутил весь горько-сладкий вкус веков, мастерски умел интриговать и добиваться своего. «Никогда не верь бессмертным» — говорят люди. «Их правда не всегда такова, каковой ты ее слышишь». Верно, в общем-то. Но они за свою короткую жизнь — всего-то две-три сотни лет! — не видят столько, сколько видим мы…

От размышлений отвлекло вежливое покашливание. Ифенху стоял передо мной с дымящейся кружкой в руках.

— Думаю, не стоит заставлять вашего брата ждать, Илленн-эрхан.

Я кивнула.

До покоев брата мы почти бежали, и общность этой ночи все еще сковывала нас. Не было времени думать о том, почему обычно шустрая родня не учуяла Реев недуг и не кинулась помогать всей толпой, как это обычно случается. Теперь-то знаю — негласный запрет отца, который умелым своим невмешательством делал все, чтобы сблизить любимого ученика со мной. Именно потому все обитатели и гости крепости словно растворялись куда-то, едва нам стоило оказаться рядом или взяться за какое-то дело вместе.

Рей отыскался там же, где я его оставила: полулежал в кресле, чуть завалившись на бок и свесив крылья через подлокотники. Вид у него был жутковатый, как у покойника, дыхание частило, лицо покрылось испариной.

— Неосмотрительно с вашей стороны в ночной холод летать в горы, Аль-Теру, — попенял Ваэрден, легко вздергивая брата на ноги.

— Не следует доверять птицам, — хрипло каркнул Рей в ответ. — Особенно с бумагами нужного характера.

Я сделала вид, что разговор меня не касается, но на самом деле навострила уши. Там, где звучат недоговорки, всегда жди интриг. И Стихии знают, кого они могут задеть. Эту истину я успела усвоить — живя в семье политиков, нужно быть готовой ко всему.

Вдвоем мы довели братца до постели и, уложив, вручили еще горячую (конечно, чтоб у двух магов да питье остыло!) кружку с отваром.

— Документы, предназначенные вам, лежат за подбоем моего плаща, Эль-Тару, — не унимался Рей, морщась от травяной горечи. Но пил, зная, что я не отстану. Ваэрден кивнул и, пока я разжигала камин с помощью Фирре и уговаривала пламя гореть поярче, что-то тихо забрал из указанного тайника.,

— Бумага выглядит довольно-таки старой, — хмыкнул Волк, на треть раскрутив толстый свиток. — Это точно оно?

— Бумаги заверены недавней датой, я проверял. Возможно, они долго ходили по рукам вемпарийских Старейшин, пока их одобрили.

— Ладно, я проверю из своего угла. Спите, Аль-Теру.

Едва мы оказались за дверью — наш дрейг заснул почти мгновенно, и теперь не стоило даже пытаться его будить — как Волк очень пристально посмотрел мне в глаза и негромко, но так, что волоски на шее встали дыбом а по спине поскакали мурашки, прошипел мне в самое ухо:

— Никогда не доверяйте Вемпари. Особенно Яносу Джанрейву. Слышите меня, Иллен-эрхан? Никогда и ни в чем!

Я опешила. Нет, конечно, Владыке Тьмы с его опытом виднее, но… Люди-птицы всегда считались нашими друзьями, среди них было много названных родичей. Янос Джанрейв много веков был Хранителем Воздуха и вемпарийским Вождем, домашним лекарем нашей семьи, даже другом отца. Удар исподтишка? Подозрения в какой бы то ни было подлости с его стороны никак не могли уложиться у меня в голове. Что такого узнал Рей? Что за документы он раздобыл и куда летал сам, лично? Положение обязывало меня уметь решать такие задачки, но не хватало опыта. Как бы ни хвалились своим умением вести политическую игру люди, важно уметь просчитывать не только настоящее и один-два варианта будущего положения вещей. Нужно уметь видеть все вероятности прошлого, связанные с настоящим событием и все возможные варианты будущего на несколько десятков лет вперед. И это всего лишь начало! Старшее поколение, вроде дрейгского старейшины Брендомара, способно видеть и думать на тысячи лет вперед и назад, перебирая нити небывшего и небудущего узора Судьбы. Так куда же заглянул старый синий пернатый?

— Что-то случилось? — вскинув одно ухо, спросила я.

— Пока — ничего. Но может случиться, если мы не будем внимательны.

— Я учту ваше предупреждение, — кивнула я. — Но сегодняшняя ночь еще не кончилась. Пойдемте?

И мы, сняв за ухо с одной из балюстрад Ринорьяра, прицельно стрелявшего горохом по гостям, отправили его сидеть с Реем. А сами на эту ночь забыли о государственных заботах, снова окунулись в праздник. Мы пели, грелись у костра, пили теплое вино с пряностями и мечтали, чтобы эта ночь не кончалась подольше. Что еще взять с двух влюбленных?

На следующее утро Ваэрдену предстояло вернуться на Десмод.

— Рей, скажи, каков он — двор Владыки Тьмы?

Я сидела на полу, на мохнатой бурой шкуре берра, обняв укутанные толстым пледом ноги брата. Позади меня гудел камин, и я изо всех сил старалась, чтобы пламя не опадало. Рей дремал на низкой тахте, но, услышав мой вопрос, приоткрыл один золотистый глаз и мысленно — потому что голоса напрочь лишился, — ответил:

«Гадюшник»

— Почему? — удивилась я.

«Потому что там полно людей»

Я вздохнула в недоумении. Нет, мне никогда не понять, зачем смертные постоянно усложняют себе жизнь кучей ненужных условностей.

«Видишь ли, родная», — брат приподнялся и притянул меня к себе, загребая под плед, в объятия крыльев, так ему было теплее. Я охотно прилегла рядом, прижалась к широченной груди. «Ифенху — не мы. Они зубами и когтями вырывали у людей право на существование. Ваэрден провел свой народ через десятки войн, прежде чем сумел добиться теперешнего положения. Он мог бы, конечно, превратиться в диктатора, загнать людей в рабство и превратить их в корм. Но этому ли мы его учили? Поступи он так — и посадил бы себя на бочку с порохом, у которой постепенно тлеет зажженный фитиль. Чтобы заставить людей признать себя главой над ними, он вынужден был играть по их правилам. Перенять человеческие дворцовые обычаи, устроить привычную им придворную жизнь с интригами и заговорами, даже пойти против исконного обычая ифенху не заключать браков. Бунтуют-то ведь не крестьяне, которым все едино, кто на троне, лишь бы коровы доились да хлеб исправно рос. Возмущается обожравшаяся знать… А им показали привычную маску — уж с долголетием правителя они как-нибудь смирятся. Волк научил людей и ифенху сосуществовать. Сделал смертных частью Кланов, ввел что-то вроде гильдий, которым ифенху покровительствуют. Но за процветание расплатился свободой. Они не могут даже в повседневности жить так, как им хочется, — все решает этикет и человеческое мнение. Репутация»

Я молча слушала. Запоминала. Мне предстояло с головой окунуться в человеческую придворную жизнь, и я не желала оплошать, подвести Эль-Тару. Обоих.

«Вот, что я тебе скажу, котенок. Берегись Зиерры, его фаворитки. Никакой пылкой любви там и в помине нет, но она не захочет лишиться ни трона, ни своего законного, как она считает, положения, ни Волка — своей собственности»

— Собственности? — я была неприятно удивлена. И даже высунулась из-под крыла, чтобы заглянуть брату в глаза. — Ты ничего не путаешь?

Рей коротко рассмеялся в усы, пригладил лапой вольно рассыпавшиеся по плечам черные волосы.

«Да не бойся ты! Под каблук его ни одна женщина не загонит, или я сделаюсь бескрылым! Тем более такая бездушная стерва, как эта. Но безразличие Владыки не отменяет ее амбиций, так что, умоляю, будь осторожнее! Не ровен час, подсунет тебе яду в вине с льстивой улыбочкой»

Я спрятала от его взгляда хищный клыкастый оскал: пусть только попробует! Найдет у себя, самое меньшее, мышей в тапочках поутру.

Перед отъездом к Колоннам мне пришлось выслушать множество подобных наставлений и от прочих братьев. Даже дядька Дим, теребя длинный сивый ус, прогудел что-то этакое об опасностях дворцовой жизни.

И вот, стоя поодаль от древних камней, я наблюдаю танец отца, который побуждает силы древних белых исполинов к действию. Под ногами Владыки камни основания шевелятся, золотые письмена скользят по ним и складываются в слова, начерченные золотом стрелки указывают на символы. С треском в воздухе проскакивает разряд, молочно-белое сияние раздвигает пространство в широкую вертикальную щель.

И я в сопровождении свиты и грельвов делаю шаг в эту поющую белизну.

И мы падаем, падаем… Ледяной холод Междумирья отдаленно касается кожи сотнями острых иголочек, бесконечное кружение рвет в клочки ощущение верха и низа, а когда замедляется — перед глазами открывается картина иного мира.

 

3. Посол или невеста?

О Десмод! До самого конца дней моих я, дочь светлой Хэйвы, буду славить твои просторы. Ибо можно любить край детства, то благословенное место, где родился и вырос, мир, в котором ждут тебя родичи и где каждая тварь тебе знакома. А можно на всю жизнь влюбиться в тот мир, где ты однажды потеряешь свое сердце.

Каждый мир по сути своей — живое существо. И, как все живые существа, определяет себя. Мать-Хэйва — солнечно-зеленая женщина, она пахнет медом и печеными яблоками, кокетлива и любит наряжаться, скрывая свою опасную хищную природу. Ее супруг Десмод, что никак не может догнать возлюбленную в вечном кружении вокруг Оси Колеса, — муж суровый и воинственный, боевой доблестью вскормивший своих обитателей. Хвойными лесами, туманами и грозой пахнут его темные одежды. Говорят, есть у них сын, жемчужно-серый и совсем юный, но родители укрывают его от посторонних глаз, и найти самый юный мир осевой Триады никак не удается.

Едва лапы наших грельвов ступили на черно-синий в золотых письменах мрамор десмодских Колонн, едва завораживающее низкое пение древних гигантов коснулось моих ушей, я поняла, что полюблю этот мир. Вокруг нас полукольцом вздымались ввысь, пропадая в небесах, девять прозрачных и гладких, словно хрусталь, столбов в три обхвата толщиной. Их наполняла Тьма, глубокая и не менее прекрасная в своей мощи, чем Свет. Если подойти ближе, можно было разглядеть, как она стремительно мчится от земли к небу, пестря яркими искорками и пузырьками фиолетового сияния. Этот неясный глубинный свет жил в центре каждой Колонны, словно тонкий стержень, та самая сердцевина Силы, что дает им легендарное могущество. В наших такого не разглядеть — Свет глаза застит… И здесь легче дышать. Потоки темных Колонн по напряженности отчего-то слабее наших.

А еще это место знало Ваэрдена. Обостренным чутьем влюбленной женщины я чуяла, как все здесь наполняла его искренность Хранителя Равновесия. Все правильно, здесь нельзя быть иным.

Шествовала весна в самом разгаре. Вокруг Колонн цвела вересковая пустошь. Казалось, сойди с камней и утонешь в бело-розовой пене. Нежные облака цветков, в которые нарядился колючий кустарник — так старушка примеряет свадебный покров, в котором приносила когда-то главные в своей жизни обеты, — покрывали равнину почти до самого горизонта. Резко дунул ветер, донес из-за спины запах моря. Я почуяла присутствие Юдара, Змея-Воздуха. Значит, и духи здесь те же самые, родные. Пахнуло цветами и тучами, набухающими дождем.

Мы с любопытством принюхивались и прислушивались, оглядывались по сторонам, ища тех, кто мог бы нас проводить.

Встречающие не заставили себя долго ждать. Из ближайшей рощицы уже мчался отряд всадников в черных мундирах с яркой алой отделкой. Алые же короткие плащи бились у них за плечами За моей спиной изумленно зашушукались гвардейцы-гайсем, выделенные дядькой Димхольдом мне в сопровождение. Я не сдержалась и тоже округлила глаза. Нам навстречу верхом на гибких сильных животных, похожих на помесь собаки с антилопой, скакали самые настоящие кхаэли-дрейпада!

Или нет? Я пригляделась к тому, что ехал впереди.

Черноволосый и желтоглазый, он был крепок и строен, словно клинок меча, а с лица бледноват, как все ифенху. Крылья песочно-золотистого оттенка были раза в полтора меньше, чем у наших дрейпада, и чешуей не щеголяли. А в остальном сходство с нами было таким же, как у Волка. Его китель украшала золотая вышивка по воротнику, рукавам и груди, на красном эмалевом наплечнике справа красовалось что-то вроде золотого дрейга.

Он спрыгнул с седла прямо на ходу, подбежал, поклонился.

— Раз-эр-Энтьер Воладар, первый гвардии Кланмастер Служащих Трону Эль-Тару Ваэрдена Трилори, к вашим услугам. Простите великодушно, госпожа моя, у нас нет опыта по приему гостей из иных миров, да еще столь высоких… Простите.

Голос у него был приятный. Не низкий, не высокий, чуть бархатный такой. Свита с моей и с его стороны с любопытством друг друга разглядывала. Они жужжали мыслями, перебрасывались вопросами — я не вслушивалась.

— За что же мне вас прощать, за отсутствие пышного кортежа? Увольте, я дикое лесное существо, — я улыбнулась, показав клыки. Все шесть. — К человеческим условностям непривычное.

Кланмастер улыбнулся в ответ не менее клыкасто.

— Эль-Тару велел мне встретить вас и проводить в столицу. Он передает извинения за неудобства в долгой дороге — с порталами сейчас неладно, работают не все, и пару недель нам придется ехать своими, вернее сказать, звериными ногами.

— Что же, — ответила я любезно. — К походной жизни мне не привыкать, и это хорошая возможность познакомиться с Десмодом поближе лично.

И мы отправились в путь. Пришлось немного подождать, пока ифенху свернут лагерь, разбитый в роще ради нашего ожидания, но и только. После мы покинули вересковую пустошь и бодрой рысью двинулись по дороге. Грельвы поначалу косились на незнакомых зверей, те в ответ повизгивали и хрипели, норовя вскинуться и затеять драку, но ифенху жестко пресекали всякое неповиновение поводьям. Животные звались ашигхами. Морды у них были хищные, клыкастые, крепкие мощные ноги вместо копыт оканчивались лапами а длинные хвосты напоминали метелки. И вели они себя все больше по-собачьи, принюхивались, возмущались тем, что вожак идет не впереди них.

Воладар держался подле меня справа и чуть позади, как и подобает галантному мужчине, воины обоих отрядов окружили нас плотным каре. Я оглянулась назад, чтобы в последний раз насладиться величественным видом живых Колонн, но, к своему изумлению, ничего не увидела, кроме голой равнины. А наши видны были отовсюду, даже с острова Мерреид далеко на юго-востоке, где когда-то стояла столица человеческих императоров.

Раз-эр-Энтьер заметил мое удивление и любезно пояснил:

— Наши Колонны долгое время опустошались недобросовестными Хранителями, госпожа. Когда мой Владыка был призван Ими к служению, он закрыл магам все пути сюда и развесил кругом не одно и не два кольца мороков. С тех пор дорогу знают лишь единицы, те, кому положено.

Что ж, разумно, если находятся умники, желающие разобрать священные камни по кусочку. У нас такое не прошло бы — и Духи к своей обители не подпустят, и отцу мало какой человек, даже маг или вельможа, смеет перечить.

Десмод словно красовался передо мной. Дни стояли погожие, солнечные, и пока мы ехали по Маредской равнине — так назвал ее мой любезный провожатый, — я во все глаза разглядывала попадавшиеся на пути городки и деревеньки, широкие полосы заливных лугов, на которых паслись табуны ашигхов и стада молочных коров. С севера постоянно дул ветер, смягчая жару и принося с собой запахи морской соли, водорослей и камня. Ифенху Клана Воладариан все как на подбор были сильны и лиц под капюшонами от солнца не прятали. Только с тревогой поглядывали на небо, когда в ясной голубизне начинали собираться тучи.

Когда мы проезжали какой-нибудь городок насквозь, люди старались почтительно уступить нам дорогу, не попасться на глаза и вообще, держаться подальше. Вот уж этим меня было не удивить — мы, проходя отдаленные от Клановых столиц человеческие поселения, вообще набрасывали мороки и личины.

Ну не жалуют люди бессмертных. Не любят. Боятся того, чего не понимают, и не понимают то, чего боятся. Найти выход из этого замкнутого круга удается немногим. Прочие либо молчаливо сторонятся нас, либо при встрече хватаются за оружие.

Пока мы ехали, Разэнтьер (так его было проще называть, чем выговаривать полные имя и титул) рассказывал мне о стране, об обычаях, законах. И о себе, конечно. Я с удивлением — в который раз уже! — узнала, что перепончатые крылья ему подарила огненная кровь Рейдана, которой тот предложил напиться обожженному водой ифенху. Большинство Темных бескрылы, получают сей подарок только Аль-хэйне — Высокородные. Те, кому сила Темного дара, наследственность, либо упорные многолетние тренировки тела и духа позволили взойти на эту ступень. Их крылья — чистый эфир, обретающий форму лишь в бою или тогда, когда они желают показать свою силу.

А Разэнтьер принадлежал к старинному роду Эр-риану, людей, издревле служивших Высокородным компаньонами, когда надо — кормильцами, лекарями, няньками. Даже хранителями душ. Вечерами, когда мы останавливались отдохнуть в каком-нибудь леске, предпочитая держаться от селений подальше, я заслушивалась его рассказами об эпохе войн между двумя народами, о том, как насмешница-Судьба свела вместе бродягу Волка и рыцаря-инквизитора, как рыцарь, вместо того, чтобы отвезти пленника к своему магистру, решил помочь ему бежать, как их приютил последний Старейшина ифенху Тореайдр Змей. Как едва не убитый инквизиторами Ваэрден решил отстаивать честь своего народа и в этой войне к нему присоединился Воладар. Как Ваэрден передал ему свой дар и они навсегда стали близкими друзьями, почти братьями.

Много было историй. Я слушала, запоминала и складывала их как сокровища в самый дальний уголок памяти, чтобы потом, наедине с собой вытащить на свет и полюбоваться снова причудливой игрой судеб.

И вот, наконец, когда усталость от долгой поездки уже начала подбираться к нам, впереди замаячили огни предместий Тореадрима. Как пояснил Разэнтьер, столицу Империи в честь Старейшины назвали намеренно: и приятное Мастеру сделать, и его авторитет среди людей укрепить.

Мягкий весенний сумрак ложился на землю, как кот с разноцветными глазами-лунами. Вот-вот готовилась прийти ночь в звездной темной вуали. Грельвы и ашигхи резво цокали когтями лап по плитам широкого тракта. Пряные ароматы цветов, трав и земли смешивались с запахами близкого человеческого жилья, отнюдь не столь приятными. Люди пахнут слишком резко, даже если держат себя чистюлями. Как-то кисло, что ли. А уж если на дороге попался пьяница, у которого в жилах вместо крови бражка бежит, так от сивушного духа только удирать и остается. Мне хотелось чихнуть.

Но этикет никак не позволял. Потому что к нам приближался Эль-Тару.

Я выпрямилась в седле своей грельвицы, сбросила с плеч усталость. Меня, дочь Владыки соседнего мира, он обязан был встречать лично. И его черный злющий ашигх так и рвался в галоп, чуя желание всадника, но крепкая рука не давала ему слишком разогнаться и оставить позади свиту. За спиной Волка скакали Кланмастеры — я поняла это по блестящим наплечникам и властной манере держать себя. Я увидела их лишь мельком.

Весь окружающий мир в ту минуту сошелся в одном-единственном мужчине. Лицом к лицу. Глаза в глаза. Мои зеленые смотрели в его желтые. Мы поравнялись так, что звери под нами заплясали и закружились с фырканьем. Здесь, на дороге, где в этот час не было ни единой человеческой физиономии, Ваэрден позволил себе открыто обрадоваться мне, не надевая маску железной властности и равнодушного величия. Но все равно, сколько царственности было в его радушной улыбке, в пожатии руки, стиснувшей мои пальцы для поцелуя. Неслышное мысленное «здравствуй» было предназначено только мне.

Я все-таки чихнула. И мы оба рассмеялись.

— Рад вас видеть, Илленн-эрхан. Я подумал, что вы будете против утомительного путешествия в компании толпы назойливых придворных, посему послал вам навстречу всего лишь маленький отряд. Вы простите меня?

— Прощаю, — кивнула я. — Лучшего подарка, чем знакомство с вашим миром воочию, вы не могли придумать, государь.

Я не я буду, если в этот момент все, кто был с нами рядом, не поняли того главного, что звенело между мной и Волком и что мы оба не осмеливались высказать. Но ифенху собирались молчать как рыбы, особенно в присутствии Зиерры. А мои сородичи скоро должны были отбыть назад.

— В таком случае, позвольте проводить вас, — любезно улыбнулся Ваэрден. — Официальный прием в вашу честь назначен на завтра, а сейчас вы наверняка устали с дороги.

— Благодарю, Эль-Тару, я вам крайне признательна за все.

Ох уж этот этикет с его обязательным словоблудием! Я была искренне благодарна Волку за то, что большую часть утомительного сплетения словесных кружев мне придется выслушивать завтра. На свежую голову, которую я очень хотела бы вымыть перед сном.

Я плохо помню тот первый проезд по вечернему Тореадриму — слишком хотела спать. В седле держаться умудрялась только благодаря выучке и, кажется, чьему-то телекинезу. Помню яркие огни световых шаргофанитовых кристаллов на главной городской улице, широкой, обсаженной похожими на обелиски деревьями, названия которых я не знала. Помню, как людские голоса сливались в невнятный шум, а лица — в ворох цветных пятен. Мир, говорят, слухами полнится, и о приезде «иноземной особы монаршей крови» многие прослышали. К тому же выезд Владыки с ближайшей свитой — зрелище редкое, а люди развлечения очень жалуют. Так что мы были вынуждены раздвигать людское море, как корабли раздвигают ледяные поля в холодных северных водах.

Помню, как мы пересекли реку, одетую в гранит набережной. Под могучим мостом свободно проходили небольшие барки, а в опорах скрывался механизм, позволявший развести его для прохода больших судов. Бросилась в глаза ажурная ковка перил — чугунная вязь складывалась во вздыбленных грифонов и змей. Я скользнула взглядом по прихотливым изгибам металла, сонно моргнула и уставилась на небо. Оно было расцвечено голубыми и зелеными полосами северного сияния, словно бы брошенного на шпили зданий ворохом роскошных шелковых шарфов. Мелькали перед глазами прозрачные силуэты духов, ставших в полудреме явственнее видимыми. Я предпочла следить за их кружением, чтобы отвлечься от оглушающего гвалта людских мыслей, и на меня снова накатила усталость.

Помню, как увидела издали замок, высившийся на холме над городом темной, подсвеченной огнями громадой. Его строили еще во время войн, и каждый камень в его стенах служил одной-единственной цели — защищать тех, кто укрылся внутри. Отголосок той военной суровости зыбким маревом витал над Волчьей твердыней, бился на ветру алыми знаменами с серебряным крылатым волком. Мы въехали в распахнутые крепостные ворота и оказались на огромной дворцовой площади, расцвеченной желто-оранжевыми и голубыми огнями кристаллов. Парадная лестница широким мраморным языком сбегала вниз от высокого крыльца, по бокам замерли в почетном карауле гвардейцы. Я улыбалась и кивала, что-то отвечала на приветствия, но на самом деле спала на ходу.

Потом, много позже, я очень удивилась, узнав, что в тот вечер пошел слушок, будто Эль-Тару намерен развестись со своей «супругой». Скажу честно, я б с такой на его месте не просто развелась — я бы ее убила. Но об этой особе я расскажу не сейчас.

На следующий день незадолго до полудня мне пришлось испытать на себе все прелести официального дворцового приема в Ифенху-Тариет.

Тронный зал, убранный ало-золотыми драпировками и отделанный янтарем, сверкал от обилия кристаллов и факелов. Дневной свет, скромно проникавший в узкие высокие окна-бойницы, отступал, словно старался стать незаметным. Воздух от множества дыханий, слившихся запахов благовоний и факельного дыма был спертым, так что несчастные гвардейцы-ифенху, замершие вдоль стен статуями навытяжку, старались шевелиться поменьше. Придворные делали вид, что им духота совершенно не мешает, перешептывались и шушукались, бросая редкие опасливые взгляды в сторону округлой колоннады, державшей купол над дальним концом зала. В сторону черного престола на возвышении из нескольких ступеней.

Черный базальтовый монолит, которого рука резчика коснулась совсем чуть-чуть, только чтобы государь мог воссесть и в спину не давили острые сколы, как будто обнимал застывшую на нем седовласую фигуру в парадном алом с серебряно-черной отделкой облачении. Вместо венца голову монарха почти незаметно охватывало плетение из тонких серебряных полос, большей частью сбегавшее по волосам на затылок. Жесткий взор янтарно-золотых глаз был устремлен прямо перед собой, правая рука лежала на эфесе внушительного фламберга зеленоватой стали с оскаленным клыкастым черепом в гарде. От оружия веяло Силой, хозяин брал его в руки не каждый день и не просто так. Пальцы иногда поглаживали блестящее оголовье кончиками когтей. Подле ног Эль-Тару сидела этаким черным грифом женщина, завернутая в дорогие блестящие шелка. Она поджимала тонкие карминовые губы и изо всех сил старалась держаться так, чтобы свет играл в бриллиантах ее диадемы. До нее успели дойти городские слухи, и она прекрасно поняла. Что вот-вот слетит со свего места.

Высокие двустворчатые двери распахнулись сами собой, и сильный голос Разэнтьера представил всему честному собранию меня.

— Ее Светлейшее высочество, княжна Илленн эль Сарадин, владетельница Дома Ветров, опора Столпа Пламени стороны Света, дочь хэйвийского Владыки Света, Эль-Тару Кетара ан'Сира эль Сарадина!

Я вплыла в зал. И зал затих.

Мне не было нужды долго готовиться, придирчиво выбирать платье из сотни нарядов, наводить красоту и долго переживать по поводу «слишком длинного носа» или «слишком маленьких глаз». Я шла такая, как есть, выбрав для этого приема платье, подаренное рыжим братом Мефом, нашим князем-пауком — «на удачу».

Огнистый переливчатый шелк льнул к телу, как вторая кожа, в разрезах длинной, в пол, верхней юбки при каждом шаге мелькал золотистый газ нижней; казалось, будто вспышками по вытертому камню пола перетекает пламя. В вырезе скромного декольте поблескивало ожерелье из подобранных в тон глазам изумрудов, волосы я убрала нитками мелкого речного жемчуга, открыв шею и оставив кокетливо выбиваться лишь пару локонов. Я ослепительно улыбнулась монарху во все клыки и острия зубов и решительно двинулась к престолу. За мной следом шли двое дрейпада из моей свиты. Один нес на плече длинный сверток.

Мой Волк был прекрасен. Он испускал волны почти осязаемого могущества, припечатывал ими глазеющих на меня придворных и гвардейцев. Именно так и никак иначе выглядит ожившая Власть. И никто не замечал, что ему не по нутру духота, что его злят неудобная каменюка и желчная особа, привалившаяся зачем-то к ноге. Назойливых смертных он вообще разогнал бы к хильденовой праматери… Все это тоненьким ручейком текло мне, как смущенная жалоба старому другу.

Я нацепила на лицо любезную маску, улыбающуюся всем и сразу в меру скромно и в меру с достоинством. Худая ворона в вульгарных перьях и вызывающем платье, почему-то именующаяся Эль-Тари, аж скрипнула зубами со злости — она быстро углядела соперницу намного сильнее себя. Вернее сказать, она мне была никак не соперница, Ваэрден думал о ней не иначе как с брезгливым презрением. Что уж их там связывало, какие договоры — я по сию пору не знаю. Но только не любовь. Я невозмутимо отбила заряд ненависти, посланный ее обжигающим взглядом. Врешь, душенька, не возьмешь — меня такие фокусы с десяти лет не берут. И даже то, что ты некромантка, тебе не поможет. А если повезет, ты у меня сама от его ног отлипнешь и с визгом из этого дворца сбежишь.

Нет, я не хотела ни власти, ни короны. Мое положение Эльи, дочери Хранителя, и так было достаточно высоким. Но стоило только взглянуть на то, как кривится при одном взгляде на нее Воладар, как скрывают презрение остальные Кланмастеры, как Ваэрден сдерживает желание то ли отодвинуть ногу, то ли пнуть постылую — и зверь внутри меня вздыбливал шерсть на загривке и принимал боевую стойку.

Уста мои тем временем медовым голоском произносили подобающие случаю речи. Ваэрден отвечал, сыпались титулы, любезности. Придворные ловили каждое слово, чтобы потом и так и этак вертеть сегодняшний день в тесных будуарных кружках и на светских приемах. А обсудить им было что. Потому как, едва отзвучал положенный поток взаимных приветствий, я жестом велела своим воинам приблизиться и обратилась к Эль-Тару:

— В знак искренней и долгой дружбы между двумя нашими народами позвольте преподнести вам скромный дар, государь. Он наверняка придется вам по душе.

Стоявший справа от меня кхаэль шагнул вперед и, осторожно сняв мягкую ткань, с поклоном протянул Владыке Тьмы оружие. По залу прокатился общий ах.

Еще бы. Дядька Димхольд чего попало не кует. Оружие из-под его молота выходит всегда единственное в своем роде. Вот и этот меч-шигара был особенным. Гладкая рукоять из черного дерева доходило Волку до груди, широкое, чуть изогнутое лезвие возвышалось острием над его головой. Шигара в бою заменяет и меч, и бердыш, и копье разом. На светлой с травленым узором стали стояло клеймо мастера — оскаленная морда берра. Сам металл искрился вкраплениями чар и чуть отливал зеленью. Такое железо водилось только возле Шайнар-Мерит Мортан, Крепости Сердца Камня. Оно легко хранило в себе магию и придавало сплавам небывалую прочность.

Я видела, как у Ваэрдена от изумления расширились зрачки. Еще бы. Этот подарок означал признание, принятие в семью. Димхольд никогда и ничего не дарит чужим.

Волк быстро взял себя в руки, поднялся (хоть минуту отдохнуть от неудобного трона!) и с искренней благодарностью принял подарок из рук склонившегося воина.

— Это воистину более чем княжеский дар! — не скрывая восхищения, сказал он, осторожно взвешивая оружие на ладони, примеряя к руке и любуясь отполированным до зеркального блеска металлом. — Передайте мастеру мою искреннюю благодарность.

— Еще не все, государь, — улыбнулась я, дерзко глядя ему прямо в глаза. — К оружию полагаются подобающие доспехи, и думаю, они уже ждут вас в оружейной.

Воцарилась тишина. Сегодня ложь, лесть и притворство с позором бежали от каменного престола Эль-Тару. С каким безумным восторгом придворные сплетники будут смаковать этот день, как тщательно интриганы станут продумывать свои заговоры! Эль-Тари на ступеньках едва не плевалась ядом. Застыла, как кукла, а глаза превратились в два черных камешка. Она словно пыталась просверлить во мне дырку взглядом, но не тут-то было! Я обожгла ее в ответ. Ко мне, наивной, тоже снизошло понимание, потому что Дим не берется за молот просто так — и тем более не дарит плоды своего труда чужим. Я чуяла руку отца, эту игру он вел открыто. Нарочито прямой удар в лоб, демонстрация силы тем, кто мог бы усомниться в нашем могуществе. Дружеский союз должен быть скреплен династическим, с которым на редкость удачно сплелась любовь. На нынешнюю фаворитку десмодского Владыки отцу было плевать. Но убрать ее со своей дороги мне предстояло самой — он сделал все, что мог. Хэйвийский посол, как же. Ха! Просватанная невеста! И об этом знали все присутствующие.

Тем временем спектакль продолжался. Ваэрден передал шигару кому-то из Кланмастеров и вернулся на место.

— О необходимых формальностях и договорах мы поговорим позже, Илленн-эрхан, — Волку вконец надоело страдать от жары и разлитых в воздухе густым киселем мыслей придворных. — А пока все благородное собрание ожидает торжественный прием в честь ее княжеской Светлости!

Мать моя ведьма! Мне предстоит выдержать еще и это. Раз так, значит, нужно устроить маленький праздник не только всему этому сборищу, но и нам с Волком.

И поверьте, мы его устроили! На глазах у всего высшего света Эль-Тару вел себя со мной так, будто я уже его нареченная, а свадебные договоры подписаны. Вороне в перьях внимания доставалось ровно столько, сколько получала бы обычная фаворитка в присутствии законной невесты. То есть никакого. Я, весело щебеча, порхала по бальному залу, улыбалась окружающим, играла роль, играла с ними, как кошка с выводком мышат. На самом деле столь внезапное пренебрежение Зиеррой меня насторожило. Это был вечер ее падения, несомненно. Вальс кружил нас с Ваэрденом в танце, мы касались друг друга сознаниями, и я тихонько спрашивала по-хэйвийски:

— Разве допустимо так вышвыривать ее, как ненужную вещь? Разве можно вот так сходу превратить ее в пустое место?

— Можно, — так же тихо отвечал он. — И нужно, поверь мне.

— Я слышу, как они радуются, как честят ее на все корки.

— Она это заслужила. Не думай о ней.

Раз-два-три, раз-два-три… Я понимаю, что он мой так же, как я — его. Мы двигаемся в такт, в лад, и столь же ладно бьются наши сердца. Вокруг скрежещут зубами вельможи — еще бы, мы разрушили столько блестящих планов единым махом. А нам все равно. Меня хлещет ненавистью черный пронизывающий взгляд Эль-Тари, так что прогибаются силовые щиты — нам все равно. Игры в кошки-мышки будут потом. Сейчас есть мы в водовороте слившихся лиц.

«Я всегда буду рядом»

«Я знаю»

Две эти мысли слились в одну, перепутались. Где чья?..

Дворец затих далеко за полночь. Кто отбыл восвояси, кто остался в отведенных покоях. Слуги принялись сновать туда-сюда по полупустым коридорам — их время наступало, когда благородные господа нахлебники отправлялись почивать, и простолюдины никак не могли оскорбить их взор. Эль-Тару наверняка корпел над бумагами, его «жена» где-то злилась — вонь этого чувства растекалась чуть ли не на весь дворец.

А я сидела возле полуоткрытого окна своей новой спальни, набросив на плечи шелковый пеньюар, и расчесывала мокрые после мытья волосы. Свечей я не зажигала, световые кристаллы прикрыла. Мне хватало света двух лун. Как странно, и здесь виден Акрей… Его огромный голубой диск ни с чем не спутаешь, потому что он никогда не вращается, как положено обычному небесному телу, всегда сияет в одной точке неба. Я вспомнила рассказы отца о том, как в дни самых первых войн Древних между собой народ Алден, ища спасения, перебрался на эту луну и затянул ее в какое-то другое измерение. С тех пор ее будто бы нет нигде, но видна она везде. А люди-рептилии свободно путешествуют чуть ли не по всем мирам Колеса Судьбы…

Я тряхнула головой, отгоняя непрошеные мысли. Недосуг о лунах думать. Мне предстояло, во-первых, исполнять посольские обязанности, во-вторых, набить руку на дипломатии, все равно так или иначе понадобится, в-третьих, тщательно продумать план искоренения некромантской заразы подле трона. Занять сие могло не один год и даже не один десяток лет — но я бессмертна и терпелива. Времени у меня была уйма.

Следующее утро началось для меня с мышей. Дохлых. И не в тапочках Зиерры, к сожалению — а на моей же подушке. Изрядно вымотавшись после тяжелого дня в непривычной обстановке, спала я крепко, посему шутника не заметила. А не то быть бы красавцу откровенно исцарапанным.

Проснулась оттого, что одна мышь бревнышком скатилась по подушке и проехалась мне по волосам. Кое-как разлепив глаза, я приподнялась и хмыкнула. Тушка тут же радостно докатилась до ложбинки между подушкой и периной. Вторая осталась лежать на краешке, возле самой кружевной отделки. Я хмыкнула еще раз и задумалась — заорать или нет? Пожалуй, не стоит. А то шутничок наверняка будет очень доволен удавшейся гадостью. Кстати, кто это сюда пробрался? И как?

Горничной велено было не беспокоить меня еще с вечера. Терпеть не могу, когда вокруг суетятся чужие, и приходится стоять столбом. Будто для того, чтобы одеться и привести себя в порядок у меня руки растут не из того места! Так что, то и дело косясь на мышиные трупики и обдумывая план страшной мести, утренний свой туалет я совершила сама. Потом, держа окоченевших зверьков за хвостики, я прошла к окну в гостиной своих апартаментов. Ага, на подоконнике задержалось несколько песчинок с чьего-то сапога. Значит, шутник забрался через окно. Чуть приоткрыла створку и выглянула наружу. Зрелище представилось роскошное.

В розоватом полусвете раннего утра на серой брусчатке дворцового плаца проходил утреннее построение один из Кланов. Мелькали черно-желтые мундиры с нашивками разных рангов на жестких стоячих воротниках, и у мужчин и у женщин длинные волосы были схвачены в высокие конские хвосты. Они не слишком стремились соблюдать дисциплину, пересмеивались и шутили, порой очень даже скабрезно. Чем-то напоминали водяных охламонов братца Рино. Я, стараясь сильно не высовываться, чтобы не заметили, пыталась разглядеть две вещи: во-первых, как можно забраться на карниз второго этажа, а во-вторых, кто среди «хвостатых» Кланмастер. Что до карниза, то на одной из фальшивых колонн был местами недальновидно помят плющ. А Кланмастер…

Признать его можно было не только по вышивке на воротнике. Тонкий и стройный, почти как девушка, он двигался с изяществом бойца-танцора и чуть нарочито-манерно. Гладкие каштановые волосы до пояса, зеленые глаза на бледном лице, очень тонкие правильные черты и голос звонкий, юношеский. С ним одним это сборище не решалось перепихиваться локтями и подсовывать ему за шиворот тараканов — похоже, сегодняшним утром насекомые под одеждой были обязательной дежурной гадостью.

А еще, проводя перекличку, раздавая указания, благодарности и гауптвахты, этот тип старательно не смотрел в мою сторону. Очень старательно. Так что мне, привыкшей вычислять пакости Рино, его старательность яснее ясного кричала о вине.

«Так во-от кто мне мышей подложил! Ну-ну…»

Я задумалась. Он, конечно, важная птица и все такое, но мыши говорят сами за себя. Новичок подвергается испытаниям на прочность нервов. Выходит, красавчики не слишком обременяет себя почтительностью к высоким званиям… Ну и прекрасно. Свое получит.

Явившейся с легким дворцовым подобием привычного мне завтрака горничной я велела тихо и незаметно выбросить тушки, чтобы никто этого не видел, в особенности «даритель». Женщина поохала, всплеснула руками — «опять этот Зараза про приличия забыл!» и пообещала все сделать. Я коротко поблагодарила и жестом отослала ее.

Через час, после общегвардейского построения, мне надлежало присутствовать на очередном бесполезном человечьем действе — ежедневном докладе государю. И проводить меня до малого тронного зала вызвался, разумеется, сам шутник.

— Фицгерн Айвар, — представился он, галантно целуя мне руку. — Гвардии Кланмастер Несущих Мир, к вашим услугам.

— Взаимно рада, — я лучезарнейше улыбнулась. — Знаете, так мило было получить столь приятный подарок в первый же день пребывания в незнакомом месте.

Он слегка опешил и запнулся от неожиданности. Изогнул точеную бровь, не сумев скрыть удивления. А я продолжала, глядя на него честными глазами невинной девушки:

— Ну, вы же понимаете, мы, кхаэли, в некотором роде, кошки. И подарить кошке мышку — значит, проявить не только уважение, но и… определенную долю расположения.

Фицгерн со свистом втянул воздух и как-то странно дернулся. Лицо его из бледного стало серым с прозеленью.

— Насколько… глубокого? — спросил он, явно вот-вот собираясь сбежать. Этого не позволяли лишь приличия и придворные, постоянно сновавшие туда-сюда мимо нас.

— О, почти свадебный дар! — прощебетала я.

Ифенху побледнел.

— Простите, я… не знал, светлейшая эрхан. Такого больше не повторится, уверяю вас!

— Конечно, — кивнула я. — вы же не станет больше приносить мне их по утрам, верно?

— О да, сударыня. Вину свою признаю, раскаиваюсь. Мышами вас более беспокоить не буду.

— Вы найдете другой способ, — я еще раз улыбнулась, демонстрируя клыки. — Знаете, один из моих братьев любит на досуге пошутить…

— Не знал, не знал… — вздохнул Фицгерн. Облегчение в этом вздохе слышалось столь явно, что я едва сдержала усмешку. Ручаюсь, что он готов был отправиться выяснять, не устроил ли сдуру дипломатический скандал.

Так, перебрасываясь намеками, мы шли по дворцовым коридорам. Придворные шмыгали мимо, кланялись на ходу, сыпали приветствиями и во все глаза таращились на меня. Еще бы, кхаэльская дочка.

Надо сказать, вычурной пышностью дворец Эль-Тару не отличался, в убранстве сквозила все та же военная суровость. Роскошь была… строгой что ли. Без излишних завитушек и позолоты. Но вот знатных оглоедов во дворце водилось явно слишком много. Они пестрели нарядами, как тропические птицы перьями, а в прическах некоторых дам впору было вить гнезда тем же птицам. А уж шумели!.. От топота и гвалта — хотя сами себе они наверняка казались верхом беззвучия, — я поневоле прижимала уши.

В малом тронном зале дышалось гораздо легче, чем в парадном — народу здесь толпилось меньше, окна были шире, разжигаемые для пущей эффектности факелы отсутствовали напрочь. Я про себя хихикнула: здесь вместо каменюки стояло обычное кресло. Еще бы, Волку с лихвой хватило одного куска скалы.

Я, как полагалось, склонилась перед государем, получила в ответ милостивый кивок и заняла свое место — справа от Разэнтьера. Зиерры на «законном» месте не было, не то не избежать бы мне шипения. Людей по большей части тоже — только самые высоко залетевшие. С такими самодовольными рожами, что казалось, будто они вот-вот лопнут от собственной важности.

«Приготовьтесь скучать, сударыня», — мысленно шепнул мне Втоладар. «Это только поначалу вызывает интерес».

«Надо же хотя бы поначалу изобразить рвение к государственным делам» — ответила я, усмехнувшись. При этом на лице ничего кроме живейшего любопытства и интереса к происходящему написано не было.

Увы, через полчаса я поняла, что Разэнтьер оказался прав — откровенно дремал даже сам Эль-Тару. С открытыми глазами, и умудряясь сохранять на лице маску строгой суровости. Скучные отчеты о происшествиях за ночь во дворце и городе навевали тоску. Хотя сам начальник дворцовой и городской охраны, которого тоже с души воротило от каждодневной рутины, пробудил во мне настоящее а не показное любопытство.

Он был из Воладариан — черно-красный мундир, нашивка на рукаве в виде свернувшегося золотого дрейга, обязательная шпага в отделанных красной кожей ножнах на левом боку, хорошая бойцовская выправка, заработанная явно не на плацу. Но, во-первых, в отличие от большинства виденных мной Служащих Трону он был бескрыл, по крайней мере, внешне. А во-вторых, он уродился абсолютным, чистой воды альбиносом.

Белейшая кожа, бесцветные, схваченные в низкий хвост на затылке, волосы, ярко горящие рубиновые глаза на довольно жестком лице, выдававшем прожженного циника и забияку. По-своему он был даже красив, но от него хотелось держаться подальше.

— Таким образом три пьяных дебоша, учиненных ночью в приречных кварталах столицы, и одно разбойное нападение, устроенное бандой Кривого гвоздя… Хильден побери, для кого я тут птицей сиф каркаю?!

Присутствующие зашушукались, а Волк заметно оживился, сбросив с себя скучающее оцепенение.

— Мэйрис, — ласково ухмыльнулся он. — Во-первых, порядок есть порядок, и негоже его нарушать. Поэтому все мы тут и собрались. Во-вторых, твои орлы разобрались? Устранили? Молодцы, вырази им благодарность от меня, и давай дальше. Избавь меня от ненужных подробностей.

Мэйрис фыркнул, всем своим видом давая понять, куда он хотел бы послать столь бесполезное времяпровождение вместе с двором и его правилами. Но отчет все-таки закончил, стараясь излишне не витийствовать и выражаться покороче. Дождавшись царственного взмаха лапой со слегка выпущенными от нетерпения когтями, белоголовый ифенху почти бегом ринулся из зала, на ходу что-то бурча себе под нос. Я его понимала — дела в любом случае важнее стояния здесь.

Следом чередой прошли главы гильдий — кто с прошением, кто с докладом. Это были как ифенху, так и люди, последние иногда весьма почтенного возраста, лет за двести. Эль-Тару в разговоре с ними ограничивался короткими замечаниями, изредка — двумя-тремя фразами. Главы Кланов являлись пред государевы очи с недельными отчетами, во время которых Ваэрден перестал откровенно грезить и навострил уши. Я при этом честно старалась вслушиваться в отчеты, потому что беглую гортанную речь десмодцев, разбавленную еще и разными диалектами, понять было сложно.

К моему изумлению некоторые из них оказались еще и Хранителями. И как я накануне не почуяла? Наверное, от усталости. Моему знакомцу Фицгерну явно благоволил Юдар, Рахабьеру Найкамару — Дух воды Акуис. Как тихонько пояснил мне в голову Разэнтьер, Кланмастер был главой всего флота Ифенху-Тариет. Правда, при нелюбви к воде, только формальным главой, но зеркальное совпадение с нашими Рамарэнами меня позабавило. Интересно, он случаем не скрывает под высоким воротником жабры?..

Дум-ар-Тар Тевар, олицетворявший собой высшее армейское командование, тоже походил на кхаэлей, в особенности дядьку Димхольда, и не зря — его Стихией, как оказалось, была Земля. В самом Разэнтьере под конец я уловила предрасположенность к Огню… Надо же, можно сказать, напарник.

Меня отвлек его негромкий полушепот. На сей раз, словесный:

— Ваша Светлость, вам слово.

Я встрепенулась и подошла к Волку, еще раз поклонившись. Он благосклонно взирал на меня и мысленно подбадривал.

«Ну давай же, ты прекрасно справишься»

Справлюсь, куда я денусь.

— Мой государь, — начала я. — По условиям договора, подписанного вами и моим отцом в год пять тысяч тридцать шестой от Начала Царствия в месяц спокойной воды, четыре из шести кхаэльских Кланов готовы отправить к вам на службу по пять сотен воинов в знак союза между нашими народами. Они будут подчиняться приказам вашего командования и участвовать в боевых заданиях точно так же, как ваши собственные воины при условии, что им позволят сохранить их собственные родовые гербы. Согласно договору срок их службы вам равен полувеку, но может быть продлен по их желанию.

Выдохнула незаметно. И умолкла, ожидая его ответа.

— Две тысячи бойцов, — кивнул Эль-Тару. — Что ж, согласно договору Кланы Служащих Войне, Броненосцев и Хранящих Покой отошлют на Хэйву равное число воинов сроком на полвека на тех же условиях. Для обсуждения деталей я жду вас у себя в полдень, ваша Светлость Илленн-эрхан.

— Как пожелаете, Эль-Тару, — отозвалась я, еще раз поклонилась и, медленно отступив на три шага, вернулась на свое место в строю придворных. От предстоящего разговора помимо упомянутых Волком «деталей» можно было ожидать чего угодно.

До полудня меня галантно развлекал все тот же Фицгерн, не иначе, по высочайшему приказу. Мы гуляли по дворцу — напоминающему маленькую крепость в крепости четырехугольному зданию с башенками по углам и просторным внутренним двором, — по самой цитадели, куда более огромной и внушительной, чем само Волчье логово. Я своими глазами увидела знаменитый симбиоз ифенху и людей: смертных в замке было куда больше, чем Темных, и многие из них носили Клановую форму подобающих цветов. Зло взяло на своих — почему люди заставляют нас прятаться в укрепленных городах и замках вместо того, чтобы понять? Почему мы боимся их? Да, мы, хотя могли бы…

Я отбросила незваные мысли. Мне следует научиться у Темных жизни среди людей и научить этому сородичей а не лелеять старые обиды.

Интересно, что скрывается в Тореадриме за старинным фасадом? Дома мало того, что работали все вемпарийские Арки, так еще и благодаря любезному допуску Яноса-эрхе в библиотеку Мунейро-ви-Иллес многие старые технологии были подняты из небытия. Под Ареи-Калэн, например, скрывается древний Храм Душ а при нем лаборатории, где по рассказам учителя Тиреля можно запросто вырастить или собрать любое живое существо или машину. На Десмоде с виду не ушли дальше мечей, конно-воловьей тяги и доспехов. Но кто знает, что Ваэрден решил утаить от людей ради их же спокойствия?..

Я спросила об этом Фицгерна.

— Мы освоили луну, — ответил он. — Чем мы хуже хильден? Нашли когда-то птичий портал, а он оказался рабочим. Наши Умники из Клана Вопрошающих туда, разумеется, первыми полезли. Там оказались целые катакомбы внутри! Теперь Умники оттуда почти не вылезают, науку двигают.

— А почему люди ничего об этом не знают? Вы не приносите им открытия?

— Зачем? — пожал плечами Айвар. — Кто хочет — в академии поступает, учится, мы же не запрещаем. Медицину и магическую, и обычную, поддерживаем в обязательном порядке, всякие там словесные науки. Механику, оптику, алхимию… да много чего! Но дай им в руки что-то посерьезнее меча, щита и кирасы — княжна, вы представляете, во что они способны ввергнуть Десмод при их постоянном стремлении воевать? Мы хоть в драках молодняк учим, а они делают это неизвестно зачем. Так что, Мелкаэн и его Вопрошающие Вещего держат всю науку только под своим крылом. Надо будет — им решать, что дать людям в пользование.

Я не нашлась, что ответить на такое. На Хэйве войн и потрясений не было уже очень давно, а сами люди просто не стремились менять привычный уклад жизни. Жажда знаний укладывалась большей частью, в магическое русло, а это отменяло необходимость что-то слишком сильно менять в повседневном быте. Тайные же знания оставались тайными, не предназначенными для обычной жизни и обычных дел.

При виде здешних лошадей я искренне удивилась. Хрупкие очень, тонконогие, но красивые. Я бы не рискнула на таких ездить — неровен час, загонишь ненароком, и что потом? Нет, выносливые грельвы привычнее.

В полдень за мной явился лично Разэнтьер. Чем дальше, тем сильнее казалось, что меня взялись опекать не больше не меньше — ближайшие соратники Волка, не доверяя этого никому другому. Делать им больше нечего! Но не лезть же в чужой дом со своим уставом… мне оставалось только следовать за провожатым, про себя гадая, что же может сулить разговор с Эль-Тару.

Личный кабинет Владыки располагался в его покоях на третьем этаже, куда не было ходу ни назойливым придворным, ни обычным гвардейцам, ни даже Кланмастерам без особого на то дозволения. Ваэрден отвел огромный лабиринт залов, будуаров и комнат для себя и своей Эль-Тари. Там же скрывалась его личная библиотека, собрание книг в которой по словам Разэнтьера превосходило древностью саму столицу раза в три.

Личную обитель Волка охраняли только крылатые Воладариан высшего ранга. Проходя мимо караулов, я всей кожей чувствовала их силу, от которой хотелось ежиться. Такие умрут на месте, но врага к Эль-Тару не допустят.

Мне здесь понравилось. Аромат старинного темного дерева смешивался с едва уловимым металлическим запахом кованых светильников по стенам, тонким пыльным налетом бархата драпировок и старинной мебели. Орудуй здесь хоть рота горничных — запах пыли и книг из таких мест не выветривается никогда и только придает еще большее очарование старым жилищам. Толстые ковры полностью глушили шаги, тишина была почти осязаемой. Казалось, еще чуть — и она сгустится во что-то зримое.

— Мы пришли, — тихо сказал Разэнтьер, остановившись перед высокой двустворчатой дверью с вырезанным на ней личным гербом Ваэрдена — не то стилизованным крылатым человеком, не то… нетопырем? Причудливые изгибы рисунка сливались перед глазами во что-то непонятное.

Замершие возле дверей гвардейцы еще больше подобрались при виде нас. Они почтительно толкнули створки дверей, распахивая их, и Разэнтьер поманил меня за собой.

— Идемте, госпожа моя, Эль-Тару уже ждет вас.

Оговорку я заметила, но промолчала. Я не его госпожа и уж точно не скоро ею стану, но то, что для него мое царствование — дело решенное, дорогого стоило. Я молча кивнула и прошла за ним в небольшую, но уютно обставленную приемную. В глаза бросилось диковинное, причудливо изогнутое дерево, росшее в кадке у окна. Узкие синеватые листья были изузорены серебристыми прожилками и трепетали даже в спокойном воздухе приемной, источая сладковатый приятный запах. Оно здесь росло, чтобы просители не так маялись ожиданием, что ли?..

Я прислушалась. От двери справа веяло сосредоточенностью и работой, там клубились густые мысли. От дальней слева веяло покоем и уединением. И запретом приближаться.

— Прошу вас, — Разэнтьер с поклоном отворил передо мной резную створку, подтолкнул вперед и оставил наедине с Волком.

Я даже оглядеться не успела — всколыхнулся от прыжка пахнущий бумагами и воском воздух, крепкие руки сгребли меня в охапку, и Ваэрден радостно рявкнул в самое ухо:

— Ну наконец-то! К хильденовой праматери условности, я безумно рад тебя видеть!

Меня оторвали от пола и закружили, вынуждая с визгом вцепиться в плечи. Он улыбался во всю пасть, полную острых звериных зубов и довольно, по-волчьи рычал.

— Поставь меня на место! — смеясь, потребовала я.

— Зачем? — проурчал он.

— А разговаривать мы так и будем?

— А чем плохо? Ты маленькая, вот посажу тебя себе на плечо…

— Поставь! — я вывернулась из объятий и соскользнула на пол, успев наградить его дружеским поцелуем. — Ты же позвал меня для дела.

— Ну и что? — Волк искренне вскинул бровь. — Могу я, в конце концов, встретить старого друга, как хочу?

А глаза медовые, хитрющие. Совсем не дружеское проглядывает в них иногда, но тут же прячется за привычной маской. Он вздохнул и отступил, давая мне оглядеться. М-да…

Кабинет больше походил на старый библиотечный архив — везде громоздились завалы книг и бумаг. Фолианты горками высились на полу, на кушетке в углу, на массивном письменном столе у высокого стрельчатого окна. Со столешницы чуть ли не валились свитки писем и отдельные листы отчетов. На кресле, стоявшем возле стеллажа с книгами — на полках зияли изрядные бреши, а тома, коим надлежало в них стоять, прочно прописались на полу, — цветным покрывалом расстелилась полная карта Десмода со всеми материками. Я бы ничуть не удивилась, обнаружив горку книг даже в Волчьем кресле, но сидеть на знаниях, как видно, было не слишком удобно…

Заметив мой оценивающий взгляд, Ваэрден смутился и поспешно кинулся сворачивать карту — освободить мне кресло, надо думать.

— Понимаешь, неохота каждый раз лазать по полкам в поисках нужного. — пробормотал он, зашвырнув толстый рулон в угол. — А так все нужное под рукой.

— Понимаю, — кивнула я и хрустнула суставами, приподнимаясь на цыпочки в позу «звериных лап». Присмотревшись к корешкам, я принялась на пальцах кружить между книжными завалами и расставлять труды по полкам, ориентируясь по названиям. — Но ходить здесь уже вовсе негде.

— А может, совсем наверх не надо? — обреченно спросил Ваэрден, глядя на мои метания туда-сюда.

— А тебе лень телекинезом дотянуться? — съехидничала я и, приглядевшись к названиям книг на самой верхней полке, отправила еще одну гулену в полет на место.

— Не лень, — возразил он. — Но когда я в работе, я не думаю о том, как бы мне запрыгнуть наверх или дойти до библиотеки!

— А как порыться в неразобранной бумажной куче, значит, думаешь?

— А куча — это мой священный рабочий беспорядок! — возмутился Волк, отобрал у меня «Высшую трехмерную математику», хлопнул ею об стол а меня загнал в собственное кресло. Я плюхнулась в его мягкую глубину и вжалась в спинку — не дай Вещий раздавит своей зеленой тушей. — Ты не помнишь, куда я засунул брачный и союзный договоры?

— Нет, — ответила я, сделав круглые глаза. Он буквально затапливал меня чарами, обаяние подавляло волю и умоляло, упрашивало сдаться. Ага. Так я и поддалась. — Откуда мне знать, куда ты важные бумаги запихиваешь.

— Жаль, — ифенху навис надо мной, склонился ниже, так что меня накрыло волной его запаха — мятного, с легкой примесью горечи. — Видишь, к чему приводит разграбление моего беспорядка?

— Вижу, — кивнула я, сопротивляясь давлению его теплой обволакивающей воли. — К наглости некоторых волков. Мы еще не супруги.

— Это временно, — промурлыкал он, отстраняясь. Я тут же выпорхнула из кресла и почти прыжком очутилась на середине комнаты.

— Временное настолько, насколько я захочу, — улыбнулась я, скрестив руки на груди. — Есть еще некая особа по имени Зиерра.

Я прошлась по кабинету, как бы невзначай остановившись так, чтобы между нами оказалась неразобранная груда книг.

— Задержавшаяся возле трона фаворитка, — скривился Ваэрден, делая шаг в обход. — Устранить ее несложно.

— Скажи это ей, — я на шаг отодвинулась. — И вообще, займись договорами!

Волевой удар. Решившись на такое, я еще на шаг отскочила в сторону. Его разум был тверже и острее стальных лезвий, что выходят из-под молота дядьки Дима, так что от отдачи зазвенело в ушах, но сдаться?! Даже если самой очень этого хочется?! Да хвостом меня по голове, как говорят дрейги!

— И этот котенок рос у меня на руках, — хмыкнул Волк и двинулся на меня таким же «звериным шагом». Игра становилась опасной, но от этого только быстрее бежала по жилам кровь и жар приливал к щекам.

— Котенок вырос, — ответила я, чуть выпуская когти. Мы кружили по кабинету, шурша одеждой и неотрывно глядя друг другу в глаза и не переходя грани игры, за которой когти могут впиться в плоть а клыки в горло.

Я ударила еще раз, но импульс лишь скользнул по щиту с воображаемым скрежетом металла о металл. Не стоило даже пытаться, Ваэрден опытнее и сильнее меня на тысячелетия.

— Рыси слабее волков, — ухмыльнулся он и выметнул руку мне навстречу, будто метя ударить когтями.

Я успела вскинуть ладонь, перехватить — и ощутила шершавую, загрубевшую кожу натруженной оружием руки. Словно разряд пробежал от пальцев до плеча и по позвоночнику, меня передернуло, и колени подогнулись. Он поймал, упасть не дал, но зажал в тиски рук так, что невозможно оказалось даже пискнуть. Я изо всех сил ощетинила разум этаким ежом со стальными иглами. Злилась на себя за то, что от ласкового касания его пальцев до моей щеки и уха все желание сопротивляться пропадает. От бессилия запищала — рык уже не получался, — но писк был заглушен поцелуем. А потом этот гад укусил меня за ухо.

— В следующий раз я не сдамся так просто! — в отместку я дотянулась и дернула его за изогнутый рог. Эффекта не возымело — что сделается покрытой зеленоватой кожей кости. — Иди ищи договоры!

Ваэрден со смехом разжал руки. Я обиженно мявкнула и забилась в то самое кресло, на котором валялась карта, исподлобья глядя, как он роется в бумагах. И ведь знает, где что лежит! Эль-Тару протянул мне с десяток скрепленных шнурком листов, исписанных четким мелким почерком. Я узнала руку наставника Тиреля — значит, это он составлял бумаги, причем задолго до моего посольства. Просватали заранее, интриганы!

Брачный договор… Формальность, предназначенная большей частью, для смертных. Половину документа составляли взаимовитийствования и титулы — отца, Ваэрдена и мои. Вторую половину…

Оная половина заставила меня непонимающе воззриться на Волка. Он сидел боком на столешнице, сцепив пальцы на колене, и внимательно следил за выражением моего лица.

— Что не так? — спокойно поинтересовался ифенху.

— Вот это, — я помахала листом.

— Ну и что тебя смущает? — Волк чуть подался вперед и вдумчиво прочел вслух: — «Я, Кетар ан'Сир эль Сарадин, милостью Колеса Судьбы Владыка Света, Опора Столпа Равновесия, Эль-Тару хэйвийский… и так далее… отдаю в жены Ваэрдену Трилори, милостью Колеса Судьбы Владыке Тьмы, Опоре Столпа… и так далее, это не интересно… свою дочь, владетельную княжну Илленн эль Сарадин, милостью Колеса Опору Столпа Пламени и наследницу Равновесия Хэйвы и моей волей — Кхаэль-Тариет, Владычицу Света…» Ну и что тебе не нравится?

— Все! — рявкнула я.

— Совсем все? — поник Волк, поджав уши и глядя на меня несчастными глазами побитой собаки. — И… за меня ты не хочешь?

— За тебя хочу, — успокоила я его. — А вот все остальное мне не нравится! Почему я узнаю о своих титулах последней?!

— А ты разве не знала?

— Откуда? — я взвилась на ноги так, что ифенху чуть не подпрыгнул на своем насесте. — Меня выбрал Фирре, ты знаешь! И никогда речи не шло ни о каком Равновесии! И о наследстве тоже! Потому что править должен Рей! И вообще, как это возможно, если я буду здесь?!

— Тихо, — он скользнул мне за спину и положил руки на плечи. — До всего этого еще далеко, не скандаль. Что странного в том, что наследницей назначена кровная дочь, а не одаренный Искрой полудрейг? К тому же, место Рейдана за троном, а не на нем, он там себя лучше чувствует, и лучше способен помочь. Ты с таким риану не пропадешь. Или как это у вас… Амиран, страж?

Я упрямо дернула левым ухом. Да хоть десяток амиранов, не мое это дело и все тут! А уж быть главной Круга Девяти…

— Если я — наследница Равновесия, то… ты знаешь закон.

— И до этого еще далеко, — успокаивающе прошептал Волк. — Ты всерьез думаешь, что Отец Отцов взойдет на погребальный костер? Скорее я поверю в то, что он превратится в божество.

— И это значит, что мы будем видеться раз в полвека, потому что я буду вынуждена остаться на Хэйве, чтобы нести свой долг.

Обойдя письменное чудовище с бумажными завалами, я встала у окна. Светившее с утра солнце затянулось плотной пеленой туч, и все представало перед глазами в жемчужном полусвете. С этой стороны стены замка сливались с утесом, на котором он стоял, а сам дворец служил одновременно и частью внешних укреплений. Здесь кончался Тореадрим и начинались владения диких духов.

Взгляд мой проваливался прямо в зеленую пропасть леса внизу — темные ели перемежались с незнакомыми мне лиственными гигантами. Если глаза меня не обманывали, у некоторых одна ветка могла сравниться толщиной с целым стволом иного старого дерева. Лес простирался до самого горизонта, растворяясь в серой туманной дымке. Где-то там далеко, накатывало на берег холодное северное море. Там у устья реки стоит оживленный порт Скельгарим, куда приходят суда со всех концов Десмода, там ключом бьет торговля и можно встретить кого угодно. Но отсюда не разглядеть — лишь безмолвный простор, над которым кружат стаи мелких ветряных духов.

Стало тоскливо. В памяти всплывали разные мелочи, над которыми я никогда не давала себе труда подумать, считая их само собой разумеющимися. Например, мою способность видеть и слышать всех стихийных духов сразу — тогда как Хранитель-стихийник способен разглядеть и подчинить только духов своей Стихии и никак иначе. Или разномастные видения, сопровождавшие меня всю жизнь — это тоже свойство Хранителя Равновесия.

Кто никогда не был связан с духами мира — не поймет. Чья душа никогда не летела вместе с потоком Силы Колонн от земли до небес и выше, в вечную черноту междумирья — тому не ощутить, не осознать всей полноты жизни. Когда душа становится песчинкой в потоке первородных сил, а разум объемлет все пространство от края до края — ты превращаешься в Огонь тысяч и тысяч звезд что горят на Колесе, согревая сотни больших и малых, молодых и старых, плотных и призрачных миров. Ты становишься тягучим жидким огнем вулканов, что бурлит под каменной кожей твоего родного мира. Ты вспыхиваешь кострами в очагах, что согревают живущих долгими холодными вечерами. Ты пламенеешь — а рядом с тобой еще семеро таких же как ты, познавших всю глубину одной из первородных основ бытия. И девятый, тот, кто ведает все и владеет всем, но и груз несет вдесятеро более тяжкий.

Кто такие Хранители? На Десмоде об этом забыли, на Хэйве мало кто помнил. Говорили, мол, «девять магов, поддерживающих мир и служащих Великим Колоннам». Это воистину так, но это и не вся правда.

Восемь спиц у Колеса Судьбы. Огонь, Вода, Земля, Воздух — основы явного существования. Жизнь. Смерть, Дух и Время олицетворяют бытие неявное. Восемь помощников у того, кто способен, пользуясь мощью белых или черных исполинов, проникнуть в любой одушевленный мир галактики, поговорить с ним, узнать о его обитателях, вмешаться в их жизнь; кто способен, видя одновременно несколько вариантов прошлого и будущего, изменить ход событий. В худшую или лучшую сторону — остается целиком на совести Хранителя. А для собственного мира он ни больше и не меньше, чем залог существования, точно так же, как мир — для него. Нет ничего крепче и полнее этой связи. И если отец решится передать ее мне, то дни его жизни начнут быстро клониться к закату…

А мне останется кружить в вечном танце с Волком на разных полюсах Оси, не отдаляясь и не приближаясь, потому что Свет и Тьма едины и противоположны, и нам должно поддерживать равновесие вращения Колеса.

— Не хочу… — выдохнула я, судорожно сжимаясь и чувствуя, что вот-вот сменю облик на звериный, и будет это выглядеть весьма неэстетично. Только сейчас обнаружила, что Ваэрден стоит позади меня, крепко обхватив за талию и не давая сорваться в превращение или еще какую дурость. — Не хочу, чтобы он уходил!

— Ш-ш-ш. У тебя есть я, — он наклонился к самому уху и опять куснул, всего лишь чуть прихватил клыками. — А денется отец куда-то или нет, это еще неизвестно. До этого еще дожить надо. И разделить нас я не позволю никаким обстоятельствам. Поняла, ma sierri?

Я невольно мурлыкнула, греясь его теплом. Сдавившая сердце серая муть постепенно отступала. Нужно было, в конце концов, прочесть второй договор и поставить подписи везде, где требовалось. Если уж родилась наследницей, все равно от этого не получится никуда сбежать.

— Разумеется, ma sierru, — кивнула я, в который раз за эти пару часов вывернулась из кольца могучих рук и потянулась к кисти для письма, лежавшей на подставке рядом с маленьким шаргофанитовым кристаллом, служившим по вечерам лампой. — Где и что я должна подписать?..

Примерно то же время.

Хэйва, Мунейро-ви-Иллес

Кетар молча ждал хозяина птичьей цитадели. За высоким, от пола до потолка, окном злобно бесилась метель, но ее горестный вой почти не долетал сквозь створки. Пусть лучше гнев выплеснет буря, чем он задушит мерзкую птицу своими руками.

В покое с высоченными сводами царил полумрак, скрадывая очертания обстановки. Кристаллические светильники по стенам горели тускловато — видимо, кончался заряд, — а пламя в камине тем более не разгоняло зимний сумрак.

Клац, клац, клац — черные когти по истертому камню. Шелест светлой одежды. Пальцы судорожно сжались на толстом конверте из плотной коричневатой бумаги, смяли его.

Гнев все же прорывался дрожью. Кхаэль как заведенный ходил туда-сюда по комнате и тяжело дышал. С каждым лишним мгновением ожидания его все больше трясло от ярости.

— Чего ты носишься, как дверью придавленный? — тихо спросил Янос. Как и когда он вошел — Кетар не слышал. — Что-то случилось?

— И ты еще… — Владыка захлебнулся словами, задыхаясь от бешенства, — спрашиваешь!

Вемпари вздохнул и сделал несколько шагов навстречу с видом смертника, безмятежно ждущего казни. Но абсолютное спокойствие Вождя на сей раз не охладило кхаэльский гнев.

— Тварь пернатая! — сдавленно выплюнул Кетар. Оскалился, швырнул под ноги Яносу конверт. Содержимое наполовину вылетело из него. Кот вновь заметался. Слышался бешеный трехтактовый стук сердца.

Вемпари мельком взглянул на бумаги и остался стоять, где стоял, сложив крылья и опустив руки. На лице, превратившемся в застывшую серую маску, не отражалось ничего. Только в красновато-карих глазах проглядывала усталость.

— Узнал сейчас… — тихо, одними губами произнес вемпари, глядя куда-то вовнутрь себя. — Да. Это был лишь вопрос времени…

— Ты бы предпочел, чтобы я вообще ничего не знал, — Кетар резко остановился. Развернулся, скребанув когтями по полу. Свободно сплетенная белая коса хлестнула по спине и перелетела через плечо, разметавшись.

— Наверное… бессмысленно мне что-то пытаться объяснить. Однако… если ты хочешь — я скажу. Если нет… что ж… делай что хочешь.

— Этому… извращению может существовать объяснение?! — кхаэль усилием воли держал себя на месте, чтобы не дай Вещий не размазать хрупкого крылатого по стене кровавым пятном. В глотке нехорошо клокотало рычание, глаза побагровели.

— Всему существует объяснение, — Янос вздохнул, разом как-то осунувшись и постарев. — Вопрос лишь в том, нужно ли оно тебе.

Кетара колотило. Бешенство изливалось из него ядовитым жгучим Светом, уши прижались к голове. Крик, вой, рев — это все было накануне. Когда Рей только передал ему злополучные бумаги. Когда он своими глазами увидел подпись Джанрейва, утверждающую проект «Химера», когда прошелся глазами по отчетам многочисленных операций, проведенных когда-то в акрейской лаборатории. В тот вечер Рейдан еле сумел удержать его от убийств, споив несколькими кувшинами вина. Сейчас…

— Я замечательно подхожу на роль подопытной крыски, правда? Меня можно было вот так запросто сунуть под алденский скальпель, заплатить за работу немалые деньги, запихать в тело какую-то дрянь… А после нагло лгать!

Крылатый продолжал смотреть в никуда, лишь слабо вздрагивая через слово. Каждое первое припечатывало Силой не хуже увесистых оплеух, каждое второе ножом резало по сердцу. С крыльев соскользнуло несколько перьев, бесшумно опустились на пол мертвыми бабочками.

— Кетарэ, я… — но слова застряли в горле, рассыпавшись бессмысленным бормотанием.

— Что ты? Ну что ты? Преподал мне прекрасный урок доверия и «всеобщего блага», спасибо. Я его усвою. Или скажешь, будто не знал, что у химерологов не сработал наркоз?

Голос Владыки внезапно сел и с басовитого рыка скатился в зловещее сипение. Гнев спадал, уступая место страшной ледяной пустоте. Он оглянулся, ища за что бы уцепиться, но так и остался стоять посреди комнаты, истекая тускнеющим Светом. Наркоз тогда действительно сработал не полностью. Он лежал под слепящими лампами, неспособный двинуть и пальцем, но видел и ощущал абсолютно все. А крылатые рептилии с человеческими лицами полосовали и переделывали его тело… По живому. Хотя, честно старались облегчить страдания хотя бы наркотиком.

— Неужели ты с высоты своей нынешней мудрости не осознаешь, что так было нужно… — прошелестел Янос уже почти беззвучно.

— Для чего нужно? Из-за этой дряни внутри я больше не могу исполнять работу Хранителя, не могу взойти на Колесо. Она меня давит, разрывает изнутри. Или вы что, специально ждете, когда я взорвусь, как бомба?

Кот снова начал метаться туда-сюда. Хотелось по перышку ощипать вемпари перья, вцепиться когтями в лицо и глаза, рвать на части, выплескивая внезапную обиду и боль… Но даже сейчас он не мог себе такого позволить, оставаясь… кем? Хранителем? Эль-Тару? Или другом этому вот… Кетар и слова-то подходящего найти не мог.

— Есть и другие пути оказаться единым с Колесом… — туманно бросил Янос, поднимая взгляд на кхаэля. Взгляд этот, впрочем, оставался по-птичьи стеклянным.

— Объясни мне, идиоту кошачьему, для чего ты ввязался в это сам. И для чего заложил в меня камень? Я, хоть убей, не вижу в вероятностях ничего, кроме взрыва, ставящего под угрозу всю Хэйву!

Кхаэль отвернулся и отошел к окну, махнув лапой. На душе стало мерзко. Как будто нырнул по уши в помои или канализацию.

— Мог хотя бы свои руки не пачкать… друг.

«В чужие я бы тебя не доверил…» — донеслось обрывком мыслей. Говорить крылатый уже не мог. Казалось, еще чуть, и он просто перестанет быть, раздавленный грузом собственной вины.

Кетар прислонился лбом к холодной лирофанитовой пластине в раме окна. Метель утихала. Было больно и пусто. За спиной дрожал сжавшийся комок страдания в хрупкой оболочке из мяса, костей, кожи и перьев. Птица, с которой он играл в том, человеческом детстве, ушедшем из памяти, и «детстве» новом, через которое пришлось пройти после скальпеля. Птица, не раз латавшая его раны после тяжелых боев.

Злодейка-память подбрасывала картины.

Тусклый свет, заливающий ничего не различающие глаза. Древесный запах. Боль во всем теле, неподвижном, чужом, горячем.

Какие-то голоса.

Страшно. Кто они?

— Янос, ты понимаешь, что ты натворил?! — взбешенный хриплый полушепот. Кто-то очень сильно переживает за него. — Если бы не я, он умер бы там! Как ты вообще посмел меня отослать?

— Не умер бы. Вероятности не указывали на смерть. Хотя возможность была высока, да.

Спокойный, усталый голос. И теплые добрые руки, от которых боль в страхе бежит. Надо сказать. Надо поблагодарить… Надо? Что такое «надо»? Как это делается? Кто он? Сиплый мяв из глотки. Все слова разбежались. А что такое слова?.. Как больно…

— Мяу…

— Тише, тише, хороший котик. Пройдет. Скоро все пройдет.

Руки. Крепкие, жилистые, хоть и тонкие, с синей кожей. Какая-то невкусная гадость на ложке, но от рук никак не увернуться. Шелест перьев, черных как уголь…

Кетар в бессильной ярости ударил лапой по пластине минерала. Лирофанит выдержал. Зачем, зачем все это? Зачем он сам, руководствуясь «всеобщим благом», играет судьбами не простых смертных — своих же детей?

— Эх ты… Чучело пернатое.

И снова несколько перьев, враз поседев, опустились на пол серыми клочьями пепла. Янос сейчас больше походил на старую помятую игрушку — забытую и сломанную, но, возможно, дорогую как память. Кетар тихо подошел, подплыл на сильных лапах. Мягко положил руки на жилистые тонкие плечи, придержал.

— Ты моя птица, — шепнул он в самое ухо вождю. — Слышишь?

Вемпари вздрогнул и затих, на мгновение подняв взгляд на друга. То ли не знал, что сказать, то ли все еще не верил, что его не пытаются придушить или ударить. Он молчал, нервно дрожа крыльями.

— Кетарэ, разве… — но снова голос предательски дрогнул и вырвался слабым кашлем.

— Разве мы люди или дети, чтобы рассориться из-за того, что было тысячи лет назад, и за что давно заплачено? А если мне когда-нибудь придется проделать то же самое — кто возненавидит меня?

Янос странно встрепенулся, быстро дернув взглядом в сторону, помотал головой:

— Это все… слишком неоднозначно… Может быть… И я… Когда…

Казалось, крылатый пытается говорить о нескольких вещах сразу и путается между ними.

— Ты говори яснее, — Кетар убрал руки и отстранился, зная, что друг не любит лишних нежностей. — Невмешательство — хорошая штука, но иногда излишне вредная. Если что-то видишь — скажи, прекрати молчать!

— А… кажется, мне не показалось… — в красновато-карих глазах вспыхнул белесый огонек, но тут же исчез. — Рейдан…

Кхаэль вздрогнул. Удушливый страх подкатил к горлу, сердце снова ударилось о ребра. Его Первый князь. Его опора? Что с ним? Порой вытягивать из Яноса правду было все равно, что гнутый гвоздь клещами драть. И за это точно стоило перья выщипать!

— Что ты видишь? — снова навис он над пернатым.

— Рей, он… с ним что-то не так, и потом… будет… — Янос зажмурился, отступил назад, пытаясь ухватиться за стену и начиная медленно сползать на пол.

Кетар прыгнул. Поймал, отнес в кресло. Присев на колено рядом с полуобморочным вемпари, пару раз легонько хлопнул по щекам, досадуя на капризный дар — чем сильнее и ярче вождя накрывало предвидением, тем меньше он успевал сказать перед обмороком. А потом, к несчастью, не помнил ничего из того, что говорил.

Черные крылья вяло скребущие по полу, вдруг резко выгнулись вверх, заостряясь сталью броневых перьев — лязгнул металл, поднялся удушливый и непривычно едкий запах грозы и пепла с серно-чешуйным послевкусием. Янос трепыхнулся, едва не вывалившись из кресла:

— Смерть… смерть в небе… черный… Рей, стой! — и вемпари разом опал, окончательно, на этот раз, потеряв сознание.