Значение Куликовской битвы нельзя недооценить. Еще Н. М. Карамзин писал о Куликовской битве: «Известие о победе столь решительной произвело восхищение неописанное. Казалось, что независимость, слава и благоденствие нашего отечества утверждены ею навеки; что Орда пала и не восстанет… и славили Димитрия как второго Ярослава Великого и нового Александра, единогласно назвав его “Донским”».

По мнению подавляющего большинства современных исследователей, на Куликовом поле Золотая Орда потерпела первое крупное поражение от русских войск, возглавляемых московским князем Дмитрием Ивановичем.

«Куликовская битва». Художник Адолф Ивон

Литературные памятники, сообщающие нам о Куликовской битве, историки объединяют в так называемый Куликовский цикл, который, в свою очередь, принято разделять на три группы.

К первой группе относятся летописные повествования о битве. Тексты этой группы принято считать наиболее ранними, они существуют в двух редакциях – краткой и пространной. Повесть о Куликовской битве в кратком изложении обнаруживается в составе трех летописей: Симеоновской, Рогожской и Суздальской. Пространная редакция текста содержится в составе Софийской первой и Новгородской четвертой летописей.

Текст пространной редакции повести о Куликовской битве интересен прежде всего тем, что в нем Дмитрий Иванович показан как защитник православной веры и великий царь всей земли Русской. Мамай же показан не только как захватчик, но и как гонитель христианства: «Пойдем на русского князя и на всю Русскую землю, как и при Батые царе было, и христианство истребим, а церкви Божии попалим огнем, а закон их погубим, а кровь христианскую прольем…»

Памятник в честь победы на Куликовом поле, воздвигнутый по инициативе С. Д. Нечаева по проекту А. П. Брюллова в 1848 году

Вторую группу цикла составляет эпическая поэма «Задонщина». «Задонщина» написана в том же ключе борьбы Русской церкви и русских князей против «неверных измаильтян», что и летописные повести о Куликовской битве. При этом «Задонщина», составленная в жанре эпических поэм или так называемых героических песен, более лирична и пространнее летописного повествования. «Задонщина» стала очень известна и любима на Руси наряду с другой героической песней, послужившей для нее образцом, – прославленным «Словом о полку Игореве». Автором «Задонщины» обычно считается названный в ней Софоний Рязанец. Из текста очевидно, что первостепенным для автора являются не исторические детали сражения, а значение великой победы, которая должна стать известна всему ведомому миру: «Уже ведь те соколы и кречеты и белозерские ястребы за Дон скоро перелетели и ударили по несметным стадам гусиным и лебединым. То ведь были не соколы и не кречеты – то обрушились русские князья на силу татарскую. И ударили копья каленые о доспехи татарские, загремели мечи булатные о шлемы хиновские на поле Куликовом на речке Непрядве. Черна земля под копытами, костями татарскими поля усеяны, а кровью их земля залита…»

Схема Куликовской битвы

Именно из «Задонщины» мы получили самое древнее и самое выразительное описание атаки засадного полка под водительством Владимира Андреевича, решившей исход сражения: «И, кликнув клич, ринулся князь Владимир Андреевич со своей ратью на полки поганых татар, золоченым шлемом посвечивая. Гремят мечи булатные о шлемы хиновские. И восхвалил он брата своего, великого князя Дмитрия Ивановича: “Брат Дмитрий Иванович, в злое время горькое ты нам крепкий щит. Не уступай, князь великий, со своими великими полками, не потакай крамольникам! Уже ведь поганые татары поля наши топчут и храброй дружины нашей много побили – столько трупов человеческих, что борзые кони не могут скакать: в крови по колено бродят. Жалостно ведь, брат, видеть столько крови христианской. Не медли, князь великий, со своими боярами”. И сказал князь великий Дмитрий Иванович своим боярам: “Братья, бояре и воеводы, и дети боярские, здесь ваши московские сладкие меды и великие места! Тут-то и добудьте себе места и женам своим. Тут, братья, старый должен помолодеть, а молодой честь добыть”».

Третью группу памятников Куликовского цикла образует «Сказание о Мамаевом побоище», как уже отмечалось, представляющее собой наиболее обстоятельное и наименее достоверное описание сражения русских ратей с полчищами Мамая, известное нам в десяти различных редакциях и сохранившееся более чем в 150 летописных списках.

В памятнике, например, присутствует вымышленный рассказ о сражении перед боем двух богатырей – Александра Пересвета, схимника из Троицкого монастыря, и Челубея. Фигура Пересвета вызывает споры у историков и по сей день. Он упоминается уже в самой ранней летописной повести, но просто как «Александр Пересвет», без уточнений. О Пересвете как «чернеце» повествует не только «Сказание…», но и другой памятник Куликовского цикла, более ранний, – «Задонщина», но о поединке в нем ничего не говорится – только о мужестве и героической гибели: «И говорит Ослябя-чернец своему брату старцу Пересвету: “Брат Пересвет, вижу на теле твоем раны тяжкие, уже, брат, лететь голове твоей на траву ковыль, а сыну моему Якову лежать на зеленой ковыль-траве на поле Куликовом, на речке Непрядве, за веру христианскую, и за землю Русскую, и за обиду великого князя Дмитрия Ивановича”». Из текста «Задонщины» мы узнаём, что Пересвета вместе с братом Ослябей на помощь Донскому отправил преподобный Сергий Радонежский, после того как благословил Дмитрия на ратный подвиг в Троицком монастыре.

Давно доказано, что очной встречи Дмитрия Ивановича с преподобным Сергием состояться не могло. Однако такой вымышленный сюжет был необходим для составителя, так как именно благодаря ему можно было показать ведущую роль церкви в деле спасения Руси.

Упоминание о благословении находим также и в «Житии Сергия Радонежского» («Житие»), редакции которого, создававшиеся на протяжении XV–XVII веков, содержат многочисленные разночтения и дополнения, происходившие из устных преданий. На основании текста «Жития» можно усмотреть обстоятельства идеологической борьбы между князем и преподобным.

Благословение Сергия Радонежского, якобы данное им великому князю Дмитрию и его войску перед битвой, занимает в «Житии» особое место. Значение этих побед очень хорошо осознавалось современниками великого князя, именно поэтому в «Житии» и было размещено пространное описание благословения, которое делает причастным преподобного, а вместе с ним и Русскую церковь к великой победе.

Дмитрий Донской на памятнике «Тысячелетие России». Великий Новгород. Скульптор М. О. Микешин. 1862 г.

По этому поводу один из последних, уже нового времени, редактор и исследователь «Жития» Никон (Рождественский) писал (цитата в тексте принадлежит В. О. Ключевскому): «…Великий избранник Божий Сергий дарован Богом земле Русской именно в такое тяжкое время, когда татары заполонили почти все пределы ее, когда междоусобия князей доходили до кровавых побоищ, когда эти усобицы, бесправие, татарские насилия и грубость тогдашних нравов грозили русскому народу совершенной гибелью. Конечно, было бы неправильным, с точки зрения средневекового автора, не задействовать в процессе спасения христиан и христианской веры преподобного – Сергий, как истинный печальник родной земли, конечно, по праву, наравне с великим князем, должен стать ее освободителем от неверных измаильтян. И вот мы видим, что “народ, сто лет привыкший дрожать при одном имени татарина, собрался наконец с духом, встал на поработителей и не только нашел в себе мужество встать, но и пошел искать татарских полчищ в открытой степи и там повалился на врагов несокрушимой стеной, похоронив их под своими многотысячными костями”».

«Оборона Москвы от хана Тохтамыша. XIV век». Художник А. Васнецов

И здесь вновь стоит подчеркнуть, что все авторы средневековых произведений, особенно раннего периода, выстраивали изложение действительности на прочнейшей идеологической – христианской, проведенческой – платформе, что впоследствии уводило многих исследователей от понимания реально происходивших фактов, имевших место в истории.

Аргументов против возможности самого факта благословения немало, и в первую очередь это острые противоречия между князем и митрополитом Киприаном. Примечательно также и то, что старейший источник, сообщающий о Куликовской битве, – московский свод 1390 года ничего не знает о благословении, данном преподобным Сергием великому князю перед боем. Ничего не говорит о благословении Сергия и поэма «Задонщина». А в «Слове о житии и преставлении Дмитрия Ивановича…» Сергий упоминается единственный раз среди присутствующих при кончине князя.

Возможно, как предполагают некоторые ученые, благословение могло быть заочным, предположительно посланником, вручившим князю грамоту и просфору от игумена, был Александр Пересвет. Легенда о благословении Сергия вне зависимости от ее историчности превратилась в символ единения русского народа, светской власти и Русской церкви перед лицом «неверных измаильтян», угрожающих всему христианскому народу.

В «Сказании…» содержится и еще один интересный факт – беседа митрополита Киприана с Дмитрием Донским перед сражением. Несмотря на противоречивые мнения историков на этот счет, мы склонны интерпретировать данную беседу как вымышленную, приведенную автором с целью позиционирования единства княжеской и церковной власти в борьбе против «неверных».

В действительности подобная беседа не могла состояться. Остановимся более подробно на этой проблеме. После смерти в 1378 году митрополита Алексия, как мы знаем, князь Дмитрий пытался возвести на митрополичий престол всея Руси своего духовника, к тому времени уже архимандрита кремлевского Спасского монастыря, Митяя вопреки решению Константинополя, пророчившего в митрополиты северо-восточных русских епархий Киприана, являющегося на тот момент времени митрополитом южнорусских епархий Великого княжества Литовского.

Князь Дмитрий не нашел поддержки своему решению у духовенства. Особенно ярыми противниками Митяя выступили епископ Дионисий Суздальский, игумен Сергий Радонежский и игумен Фёдор Симоновский, ратующие за объединение двух русских епархий под юрисдикцией Киприана. Однако Дмитрию все же удалось добиться от церковного клира пострижения Митяя в монахи под именем Михаила и введения его в управление делами Московской митрополии как митрополита. А когда в том же 1378 году из Константинополя на кафедру приехал Киприан, князь с позором прогнал его. Разгневанный Киприан за такое «непослушание» отлучил князя Дмитрия от церкви и предал анафеме. Этот факт не смутил князя, и уже в 1379 году он отправил Митяя в Константинополь на поставление. Но по пути в Царьград Митяй умер, вероятно отравленный заговорщиками, и в июне 1380 года решением Священного Собора митрополитом всея Руси был поставлен Переяславский архимандрит Пимен. Данное поставление оказалось совсем не по нраву Дмитрию, и он решил примирится с Киприаном, чтобы через него распространить свое влияние на западнорусские епархии, в которых Киприан по-прежнему оставался митрополитом.

Наконец-то в июне 1380 года утвердившись в Москве, Киприан не выказал желания продолжать политику Алексия, а вместо этого, напротив, вступил с Дмитрием Ивановичем в открытый конфликт, продолжавшийся долгие десять лет. Памятуя старые обиды, Киприан ни в чем не поддерживал князя. Так было и когда Дмитрий воевал с Великим Новгородом, и когда защищал Москву от литовского князя Ягайло. Основной задачей Киприана на посту митрополита стало отстаивание независимого положения церкви от власти московского князя. Такая позиция митрополита совсем не устраивала князя. В первую очередь это было связано с тем, что в лице церкви Дмитрий видел крупного землевладельца и к тому же серьезного претендента на его властные полномочия. После смерти Киприана в 1406 году ставший митрополитом грек Фотий также повел борьбу за единую церковную власть во всей Руси. Фотию удалось сохранить независимость церкви от государства, однако отношения церкви и власти оставались напряженными.

Теперь постараемся раскрыть второй уровень понимания источника – сакральный. Для прояснения всех аспектов этого уровня понимания приведем здесь еще раз выдержки из наиболее ранней летописной повести о побоище на Куликовом поле (цитата по тексту Рогожской летописи): «И помог Бог князю великому Дмитрию Ивановичу, а Мамаевы полки поганые побежали, а наши преследовали, избивая, иссекая поганых без милости. Ибо Бог невидимою силою устрашил сынов Агариных, и побежали, обратив плечи свои под язвы, и многие от оружия пали, а другие в реке потонули… Тогда же Мамай с немногими утек с Донского побоища, и прибежал в свою землю с малой дружиной, видя себе битым, и бежавшим, и посрамленным, и поруганным… и се, пришла ему весть, что идет на него некий царь с востока, именем Токтамыш из Синей Орды. Мамай же приготовил на него рать. Мамаевы же князья… оставили, как поруганного. Мамай же, то увидев, скоро побежал… Царь же Токтамыш послал за ним в погоню воев своих, и убили Мамая…»

Московский Кремль при Дмитрии Донском перед нашествием Тохтамыша в 1382 году. Художник А. Васнецов

Особенностью приведенного фрагмента «Сказания…» является то, что хан Тохтамыш и великий князь Дмитрий выступают здесь в роли союзников против «сынов Агари», то есть войска князя Мамая. Также в тексте князь Дмитрий показан хранителем земли Русской и веры православной: «желая оборонить свою отчину, и за святые церкви, и за правоверную веру христианскую, и за всю Русскую землю».

В приведенном тексте впервые прослеживается идея единоначалия власти великого князя – защитника православной веры и всей Русской земли.

Мамай, в свою очередь, описывается, так как обычно это было принято во всех древнерусских сочинениях, повествующих о «неверных» народах, «поганых измаильтянах», – как «безбожный злочестивый ордынский князь поганый». При этом хан Тохтамыш отнюдь не характеризуется подобными нелицеприятными эпитетами. В чем проявляет себя еще одна идея автора о легитимной и нелегитимной власти. В данном случае Мамай – князь, а не царь по рождению, ослушавшись Тохтамыша, пошел с ратью на Русь, где ему оказал сопротивление великий князь Дмитрий Иванович, хранимый Богом законный царь всея Руси и защитник веры христианской.

Очевидно, что фраза, говорящая о заступничестве Бога за князя русского и землю Русскую, приведенная в «Сказании…», тоже неслучайна: «И помог Бог князю великому Дмитрию Ивановичу…» В соответствии с христианской традицией заступничество и покровительство Бога возможно только по отношению к законному правителю, т. е. – праведнику. Эта идея подчеркивается следующей деталью – в летописи перед «Повестью…» размещен текст о Кириопасхе, в котором сообщается о совпадении Пасхи и Благовещения. Такое совпадение действительно приходилось на 1380 год, что являлось очень редким явлением и особо почитаемым православным праздником. Именно в этот день под Божьим покровительством князь Дмитрий Иванович решает выступить против «неверных».

В этой связи интересно будет еще раз обратиться к тексту пророчества Мефодия Патарского, в котором, как помним, Патарский сообщал о двух разрушительных варварских набегах, которые должны предшествовать светопреставлению. Первый набег произойдет из Етривской пустыни – из нее выйдут «измаильтяне»; а второй – с севера, откуда вырвутся Иафетовы потомки – Гог и Магог и другие нечистые племена для истребления христиан. И многие христиане истреблены будут ими, за что «нечестивых» покарает Бог великим землетрясением.

В соответствии с христианской традицией народы Гога и Магога воспринимались посланниками Сатаны или Антихриста, после пришествия которых, по свидетельству Патарского, должен прийти и сам Антихрист и погубить все грешные народы. После чего наступит Восьмой день Творения и на землю вновь придет Иисус Христос, чтобы открыть спасенным им мученикам врата в жизнь вечную.

Теперь постараемся посмотреть на текст «Сказания…» исходя из логики средневекового автора, основанной на указанных ветхозаветных аллегориях.

Итак, исходя из христианской логики, на основании которой летописец и вел свой рассказ, Мамай должен был восприниматься как Гог – некий предводитель «неверных» народов, вместе с Магогом посланный на землю Сатаной для истребления христиан в последние времена. В данном случае под христианами надо понимать христианскую Русь. Также становится очевидным, что посланники Сатаны – Гог и Магог, а также их народы, пришедшие по воле Сатаны, тем самым нарушили закон Божий.

Под законом, нарушенным посланниками Сатаны в образе Мамая и его войска, вероятно, надо понимать власть законных ханов, узурпированную самозванцем Мамаем. По пророчеству, Бог покарал «неверных» Гога и Магога, их земли и их народы страшным землетрясением. В нашем случае, т. е. в тексте «Сказания…», в качестве кары Божьей был послан на Мамая и «поганых измаильтян» великий князь – царь русский и защитник веры христианской Дмитрий Донской. Здесь прослеживается еще одна идея, разрабатывавшаяся русскими книжниками на протяжении более двух столетий, – московский князь – царь всея Руси. Москва – Третий Рим. Данная идея хорошо читается в Хронографе редакции 1512 года. В нем исторический процесс рассматривается как смена великих царств. Так, на смену ветхозаветному Израилю идут друг за другом Вавилонское, Персидское царство, Македонская держава, государство Египетских Птолемеев. Затем следуют Римская империя и Византия. Возвышение и гибель этих царств определяются Божьим промыслом, который ведет историю. Центральная идея Хронографа – с падением под натиском турок православных «благочестивых царств» – Греческого, Сербского и Болгарского – единственным средоточием православия осталась Русь. Она «растет, младеет и возвышается».

Таким образом, в представлении автора Хронографа, Русь, унаследовав от Византии традицию православного «царства», является законной преемницей былых империй. Долг русских государей как преемников православных «царей»-императоров – защищать православную веру во всем мире.

Историческая идея Хронографа, заключающаяся в концепции восприятия русской истории как части всемирной истории и божественного замысла, нашла отражение еще в одном памятнике – Никоновском летописном своде (40–50-е годы XVI века). Отдельные статьи этого свода посвящены биографиям русских князей, в них передана родословная от Рюрика до Ивана Великого, которая увязывается с жизнеописаниями царей, почерпнутыми из всемирной истории. Особенное внимание в источнике уделяется падению Византии и возвышению Москвы – Третьего Рима – центра православия. Роль Москвы как стольного города на новом, третьем этапе русской истории, как преемницы Киева и Владимира предопределяется уже в княжение ее основателя Юрия Долгорукого: «Сий великий князь Георгий Владимеричь в богоспасаемом граде Москве господьствуя, обновляя в нем первоначальственное скипетродержание благочестиваго царствия…»

Кульминацией идеологов концепции возвышения власти стала уже упоминавшаяся нами «Книга Степенная царского родословия» («Степенная книга»), содержащая жизнеописания русских государей – великих киевских, владимирских и московских князей. Ключевой идеей здесь является непрерывность самодержавной власти, берущей начало в Киеве и продолжающейся, несмотря на удельную раздробленность, во Владимире, а далее в Москве.

Завершает родословную биография царствующего монарха, первого русского царя Ивана IV.

Таким образом, следуя логике и идеологии средневекового автора, в рамках восприятия русской истории как части всемирной истории и божественного замысла великий князь Владимирский и князь Московский Дмитрий Донской видится спасителем земли Русской, осуществившим промысел Божий.

Подобное проведенческое понимание роли великого князя Дмитрия Ивановича позволяет нам в этом же ключе осмыслить и цифровую символику «Сказания…».

Сегодня подавляющее большинство историков сходятся в том, что в тексте не идет речь о времени как таковом, которое с точностью до часа было очень сложно определить русским воинам, всего лишь основываясь на расположении солнечного диска, также сомнению подвергается и сама датировка сражения.

Для понимания проведенческого значения для средневекового человека роли Куликовской битвы в масштабе вселенской истории необходимо разобраться с датировками, используемыми в русских летописях.

Итак, после принятия христианства на Руси стал использоваться юлианский календарь, продолжительностью 365,25 суток с семидневной неделей. Летоисчисление стало вестись в соответствии с византийским календарем (юлианский календарь по византийской эре) от сотворения мира, отсчет производился с 5508 года до Рождества Христова.

Исходный момент византийской эры служил началом для всех циклов, применявшихся в расчетах при определении дат подвижных церковных праздников, связанных с временем совершения Пасхи. Однако если в Константинополе, откуда и пришел на Русь юлианский календарь, год начинался 1 сентября, древнеславянское начало года долгое время приходилось на 1 марта. Но уже в конце XIV века наряду с весенним годом в русских летописях начинают встречаться датировки, основанные на сентябрьском новолетии. В XV веке сентябрьский год полностью вытеснил мартовский.

Важно иметь в виду, что в христианской традиции один день Творения был сравним с земным 1000-летием. В такой трактовке 6000-е и 7000-е столетия приобретали особый сакральный смысл – в понимании 6-го и 7-го дней Творения. Седьмая тысяча лет от сотворения мира должна была завершиться концом света, после чего последует последний день Творения – 8-й и на землю вновь придет Мессия.

В связи с тем что в 7000 году от сотворения мира, или в 1492 году от Рождества Христова, в соответствии с григорианским календарем конец света так и не наступил, на Московском церковном соборе была утверждена новая пасхалия, по которой начало года уже официально было перемещено на 1 сентября.

Несколькими столетиями позже, 31 декабря 7208 года от сотворения мира, Пётр I повелел перейти на новое летоисчисление от Рождества Христова, и следующий за 31 декабря 7208 года день был обозначен 1 января 1700 года от Рождества Христова, но с поправкой на 11 дней, по юлианскому календарю. Каждое тысячелетие эта поправка увеличивается на один день, так, в XXI веке она составила уже 14 дней в сторону отставания юлианского календаря (по старому стилю) от григорианского (по новому стилю). Так, с 1700 года от Рождества Христова в России стали отмечать Новый год 1 января.

«Утро на Куликовом поле». Художник А. Бубнов

Григорианский календарь, признанный во многих странах Европы еще в XVI веке, был утвержден у нас декретом Совнаркома от 24 января 1918 года, в соответствии с которым была введена поправка в 13 суток, и после 31 января 1918-го стали считать сразу 14 января. В связи с тем что дни недели в обоих календарях совпадают при переходе от одного из них к другому, день недели сохранился.

Теперь пришло время рассмотреть цифры, относящиеся к описанию Куликовской битвы, которыми мы располагаем на основании данных из известных нам источников.

Итак, во всех источниках датой Куликовской битвы указывается 8 сентября 6888 года от сотворения мира (1380). В соответствии с византийской эрой 8 сентября 6888 года являлось последним днем уходящего года и одновременно седьмого тысячелетия, другими словами, по христианской традиции 7-го дня Творения.

Крейсер «Дмитрий Донской»

С тем чтобы более подробно разобраться в символических деталях Куликовской битвы, нам придется вновь обратиться к тексту «Сказания…», а именно той его части, в которой описаны действия Владимира Андреевича Серпуховского и Дмитрия Боброка-Волынского, под чьим командованием находился тот самый засадный полк, решивший исход битвы: «Когда же настал седьмой час дня, по божьему попущению и за наши грехи начали поганые одолевать. Вот уже из знатных мужей многие перебиты, богатыри же русские, и воеводы, и удалые люди, будто деревья дубравные, клонятся к земле под конские копыта: многие сыны русские сокрушены. И самого великого князя ранили сильно, и с коня его сбросили… Христианские полки поредели – уже мало христиан, а все поганые».

Далее летописец описывает нетерпение князя Владимира, обращающегося к воеводе Дмитрию и побуждающего его более не ждать исхода сражения и вступить в бой: «Уже наши князья и бояре, все русские сыны, жестоко погибают от поганых, будто трава клонится!” И ответил Дмитрий: “Беда, княже, велика, но еще не пришел наш час…” И вот наступил восьмой час дня, когда ветер южный потянул из-за спины нам, и воскликнул Волынец голосом громким: “Княже Владимир, наше время настало и час удобный пришел!” – и прибавил: “Братья моя, друзья, смелее: сила святого духа помогает нам!”».

Храм Сергия Радонежского на Куликовом поле, построенный по инициативе С. Д. Нечаева

Итак, попробуем дешифровать детали «Сказания…», начиная с загадочной фразы – «Когда же настал седьмой час дня, по божьему попущению и за наши грехи начали поганые одолевать».

Очевидно, что для средневекового автора сакральная нагрузка, связанная с указанным часом, была просто колоссальна. Это связано с тем, что в соответствии с христианской логикой этот день был сопоставим с последним – седьмым днем Творения и, по пророчеству, именно в этот день должно было произойти сразу несколько судьбоносных для всего человечества, а в переносном смысле для всей Руси, событий.

Во-первых, этот день должен был знаменовать собой пришествие по грехам человеческим и по Божьему попущению «поганых измаильтян», ведомых Гогом и Магогом, которые перебьют христиан, в нашем случае это монголо-татарские войска, ведомые самозванцем Мамаем и перебившие на ратном поле Куликовом великое множество русских воинов христиан.

Так, в «Сказании…» находим: «Когда же настал седьмой час дня, по божьему попущению и за наши грехи начали поганые одолевать» – далее после избиения христиан в соответствии с пророчеством должна последовать кара Божия. Бог должен наказать «неверных», «избивших христиан», гибелью.

В нашем случае это пророчество интерпретируется следующим образом – «И вот наступил восьмой час дня, когда ветер южный потянул из-за спины нам, и воскликнул Волынец голосом громким: “Княже Владимир, наше время настало и час удобный пришел!”» – что свидетельствует о пришествии Мессии, который, придя на 8-й день Творения, должен даровать праведникам жизнь вечную. Южный ветер в понимании летописца ассоциируется с поддержкой Иисуса Христа и с избавлением от «неверных».

Великий князь Дмитрий предстает в «Сказании…» как избавитель земли Русской и спаситель веры христианской от неверных народов Гога и Магога (Мамая), посланных для истребления христиан, и одновременно как сила, ниспосланная самим Богом для кары «неверных». Спасенные князем праведники войдут в Царство Божие.

В 1980 году в СССР отпраздновали 600-летний юбилей победы над Мамаем. Празднования прошли 8 сентября, в соответствии с летописной датировкой по юлианскому календарю от сотворения мира. Историки решили не переводить дату на григорианский календарь, по которому празднование необходимо было бы перенести на 16 сентября.

Великая победа русского оружия на Куликовом поле так и вошла в историю восьмым сентября, знаменующим собой новый день Творения, в который Русь Великая вступит в Царство Божие.