В долину бойкой пряжей дождь течет С куделей уходящих туч. Но вот закатный солнца луч К вечерне звоном пригласил приход. Свежее стал на взгорке темный бор, И воздух, как стекло, лучист, И шум ветвей, и птичий свист — Сливалось все в единый дружный хор. Окутал сон умытые поля, Погас багряный свет небес, И ветер отдыхать залез В стога, покой с вечерней мглой деля. В заботах спорых небо, супя бровь, Смотрело на осенний дол. Народ с надеждою с молебна шел, Топча устало падших листьев кровь.

Вы любите зиму, я — знойный день. О холодах стихи писать я не могу. Меня не радуют: лежащий дол в снегу, и неба решето, и туч плывущих тень. Когда вокруг, сверкая как эмаль, слепит жестокой стужей белизна меня, я лишь сомкну глаза и вижу зеленя, простор и стежку, убегающую вдаль. И греет сердце мысль: не вечны холода, что солнце щедрое продлит мои года. И молодость, и жизнь прославлю я не раз. А может, глупо ждать весны погожих дней? Я, видно, позабыл — не вечна жизнь у нас. Об этом же кричат сединки все сильней.

Забывшись в полусне, слегка прикрыл глаза — и сразу всполох искр — горячий сладкий свет. Лишь бьются две волны, бунтуя и грозя,— рождает солнце в них слепящий, яркий цвет. Смотрю на их игру и слышу голос твой. Мне вязкая печаль сжимает грудь свинцом, и думы — лодки след за быстрою кормой, и небо, и вода — лежат с одним лицом. Меж нами горизонт — летящая стрела. И небо, и вода — завидую я им! Меня целует солнце. Щедрость обожгла… А мне б у ног твоих лежать песком морским. Иль птицею взлететь в простор голубизны, тебя, кружа, согреть своей души теплом, рассыпаться песком, стать огоньком блесны — но лишь бы ты могла вновь вспомнить о былом.

Ждут перед домом кони. И вот последний раз Сбегаю по стежке в сад. Прощальный луч угас              На небосклоне. Спешу, спешу сейчас,              Дедуля, к вам! Как я безмерно рад,              Как рад,              Что иду сам! И вот последний раз Позволила судьба              На наши тропинки              Взглянуть. Листвой мельтешели осинки — То солнце, то сумрака муть — Когда утро, зарей горя, Помогало искать тебя              По тихому следу —              Зря. Иду уже. Скоро уеду! Нынче последний раз Прощаю сладким мечтам —              Тебя здесь недостает… Даль зовет сейчас. Ты была повсюду — Теперь тебя нет там… И больше уже не будет.              Нет и утрат… Конь землю копытом рвет. Укутанный в полумрак сад Усмехается в лунном пруду. Я иду, иду, иду!

Тебе лишь одной свое сердце открою, где спрятаны мысли мои и терзанья. Должна ты понять, что живу я тобою, и холод гранита — не скроет молчанья. Твой взгляд лишь — я верю — узрит мои думы, что прячу в словах я, как в листьях крапивы, они для сторонних — смешны и угрюмы, одеждой бродяги прикрыты игриво. Твои лишь слова разметают обиду — чужие уста бы зажечь твоим счастьем. Но немы они, безразличные с виду, проходят без робкой надежды участья. Тебе не обман я открою, а чудо, в которое верю — все в жизни бывает: когда разбираю я тайн своих груду, то кровь, холодея, вином опьяняет.

Я дерзкое желание вымечтал себе: чтобы, как мысль, свободным и справедливым быть, и с небом, и с толпою в достойном мире жить и жар простого слова не растерять в борьбе. И вдруг, желая, встретил негаданно тебя — с живым, как время, взглядом — и я про все забыл: свободу, счастье, правду — в одно объединил. И стала жизнь, как вечность… Да, ты — моя судьба!

Прощальный день. Обида жжет сильней. Не плачь над нами, сумрачное небо. Всю жизнь я в счастье верил слепо и вот терзаюсь праздной грустью дней. Но позднее прозрение придет, веслом взбурунит вольных мыслей волны, и день раскаянья, тревоги полный, подстреленным оленем упадет.

Весенний шум дыханьем нежным света вдруг, одурманив счастьем, разбудил меня, и взгляд возлюбленной, лаская и пьяня, согрел лучами будущего лета. Ее лицо не стерло пробужденье. И, возвратившись в явь из розового сна, душа хмельными мыслями полна, в разливе их мне не найти спасенья.

Не беда, если Ваша душа ледяная. Не беда, что себе, как и Вам, я не верю. В лютый день декабря ждал я светлого мая, Не факир, а буран веселился за дверью. Я, как Вы, не приемлю жестоких трагедий. Я хочу быть Вам нежным и добрым знакомым. Почему Вы грустны, неприступная леди? Если надо, судите, но добрым законом. Знайте: сердце — не бабочка, жизнь — не поляна, Что дубы-великаны ломаются бурей. Вы глядите из дальних Америк так странно, Будто мне целовать дает ногу Меркурий. Вы признаний в стихах не поймете — обидно. Годы, годы… Но чувства они не заглушат. Все ж шагать по земле будем вместе, как видно, И удары шагов бой сердец не нарушат. Но отныне не стану тревожить Вас словом. Только Вы не сердитесь, что я всегда рядом. Если ж я провинюсь, то не будьте суровы, Одарите меня снисходительным взглядом. И еще мне простите, что Вас обожаю. Чуб судьба теребит. Ветер времени тает. Мимо Вас пролечу я, подобно трамваю, А точней, словно лебедь, отбившись от стаи.

Вновь не пошел к тебе. А столько длинных дней листки календаря срывал, как с крыльев перья. Я рвал, но улететь к огню твоих очей не мог. Не мог, и вот совсем один теперь я. А мне бы хоть побыть незримым средь гостей, смотреть бы на тебя — я б ревностью не мучил. А нежный голос твой — мечта любви моей! — Он — музыка сквозь смех, он — солнышко сквозь тучи! Но я пойти не мог. Я наблюдал с высот завихренной души, смятением объятой. Что мог я всем сказать — лишь старый анекдот. Поэтому один пил чай с душистой мятой.

Одна лишь ты хранишь мои мечты, далекие, согретые весною. Порыв свободы я в груди не скрою, но как поднять застывших сил пласты, поджечь угасший пепел лет искрою моей давно уснувшей теплоты. И кто ж меня разбудит тишиною, улыбкой ярче, чем цветы,—              одна лишь ты! Все мысли спутаны лихой судьбою и в чаше горестей, как в омуте воды. Но пролетят невзгоды стороною, меня минует злая тень беды. Кто ж сердца жар готов делить со мною —              одна лишь ты!

Когда же имя твое станет милым словом, цветком целебным для моей больной души — ты не щади меня, пожалуйста, скажи, я мало женщин знал, к тебе же с чувством новым              я смело поспешу. Когда же имя мое вдруг и ты полюбишь и станет дорого оно твоей душе, как песнь моя, давно звучащая уже, к тебе — ведь ты моею ненаглядной будешь! —              я смело поспешу!

Может, завтра, может, послезавтра молодость уйдет. Явится другой. И, расторопной вольностью горяч, без стесненья (так в кино бывает) за руку возьмет, уведет, играя сердцем, — для него оно, как мяч. Но сегодня только ты лишь можешь, только ты одна, душу растрепать, как деревья треплет нежный ветер. Выдуй злые ревность и тревогу из лихого сна… Одного хочу: чтобы век наш был любовью светел!

Жду письма. Нет! Лишь слова: «Здорово… Встретимся…» Дни без тебя — угар              и тьма. А ночи? Все снятся твои очи —              пью любви нектар — Твои уста. В душе — пустота, Подумать дай:              встречу ль тебя. Лихая судьба. Прощай, Счастье мое и тюрьма… И снова жду — ни письма, ни слова — Тебя!

Скажу вам, не тая: вы — пленница химеры, царевна дум соседских и собственный каприз, то в небесах парите, то падаете вниз. Вы разная всегда — нет у меня к вам веры. Скажу вам, не тая: прическа цвета серы, румянец пухлых щечек и модной юбки плис, смех громче всех похвал и зубок белый рис — мне подсказали мысль, что вы пусты без меры. О сила впечатлений от этих горьких встреч. Не верю им, не верю, пытаюсь сбросить с плеч. В глазах моих не гаснет смешинок ваших свет. Когда иду от вас — то дерзкой, то желанной,— я знаю, для меня вы остаетесь тайной, и я несу с собой ненайденный ответ.