До конца произвольной программы остается меньше минуты. Делаю последнее вращение, подъезжаю к судьям, показываю на них и говорю в камеру: «Все!»

Я сделал это — я выиграл Олимпиаду! Я сделал все, что мог, и оказался на голову выше своих соперников.

Наконец-то я добился того, к чему стремился всю мою жизнь с того дня, когда впервые встал на коньки. Двадцать лет изматывающих тренировок, прыжков и вращений. И все ради того, чтобы однажды на несколько минут подняться на первую ступень олимпийского пьедестала.

Я шел к этой победе через травмы и дедовщину, через множество соревнований, в которых побеждал и проигрывал, через неустроенность и нищету, через страдания и лишения моих близких. И вот олимпийское золото, круглая медаль весом 750 граммов, у меня в руках…

На Олимпиаду я приехал в идеальной форме.

Выхожу на лед, чтобы откатать короткую программу и в какой-то момент, на предпоследнем прыжке, вдруг чувствую: еще мгновение — и я упаду. И тут происходит нечто странное: мне кажется, будто чья-то сильная и уверенная рука поддерживает под локоть и не дает мне поскользнуться.

Короткую программу я откатал безукоризненно, сделал все, что было задумано. Когда музыка закончилась и судьи выставили оценки, я понял, что по этой программе соперники меня не догонят. От своих конкурентов я оторвался на десять баллов, а это серьезная цифра.

Поэтому на произвольную программу я выходил спокойным. Где-то в глубине души осталось облако легкого волнения — ошибаться нельзя, особенно на сложных элементах. «Женя, соберись!» — сказал я себе.

И снова повторилась та же история. Я точно знаю, что на четверном прыжке должен был упасть. Но в последний момент вновь почувствовал, будто кто-то поддержал меня и помог сохранить равновесие.

До сих пор не могу понять, что это было. Крыло ангела-хранителя?.. Не знаю…

Когда во время выступления я сделал последний сложный элемент, вдруг понял: теперь осталось просто докататься. Я уже чувствовал, знал, что выиграл эту Олимпиаду.

Надо было дождаться оценок, но в тот момент я уже не сомневался, что мне поставят самые высокие баллы. Иначе просто быть не могло.

В Турине все складывалось удачно: на жеребьевке мне выпало кататься впереди моих основных соперников. А это всегда хороший знак. Мне нужно было с самого начала как можно выше поднять планку, чтобы никто не дотянулся, и тогда меня уже никто не смог бы обойти.

Сидя после выступления на скамейке, я не чувствовал ничего, кроме опустошения. Было такое ощущение, будто после трудного дня, при сильной физической усталости я выпил бокал вина — меня словно повело. Я смотрел на оценки и никакой радости от победы не чувствовал. Я не чувствовал ни-че-го. Внутри была пустота, выжженная пустыня.

Словно на автомате пошел в раздевалку. Потом досматривал выступления своих соперников. Понимал, что досмотреть надо. А сам почти ничего не видел. Я стоял и думал: все-таки не зря я в спорте, не зря преодолевал трудности, не зря получал травмы.

Уже на пьедестале, когда подняли Российский флаг, когда зазвучал наш гимн, по телу побежали мурашки. Но адреналина не было, только усталость. Правда, усталость не совсем обычная, приятная.

Я отдал все свои силы, эмоции, всю свою энергию этой программе, зрителям и судьям. Крикнув «Все!» на последних тактах музыки, я выплеснул, кажется, последние сгустки своей энергии.

Потом я узнал, что за тысячи километров от итальянского города Турина, в моем загородном доме эту же фразу в это же самое время сказала моя мама.

В моей семье есть такая традиция: родные никогда не смотрят на меня в прямом эфире. Тем более если я выступаю на ответственных соревнованиях. А тут — Олимпиада, куда я ехал только за победой.

Мама включила телевизор и поставила на запись. Вся моя семья — родители, сестра и племянница — ушли в соседнюю комнату. Они смотрели другую программу и говорили о чем угодно, только не о моем выступлении. Все ждали звонка. Мама переживала страшно, она как никто другой понимала, насколько важна для меня эта Олимпиада. И когда домой позвонили и сказали, что я только что откатал произвольную программу, что все хорошо, мама выдохнула: «Все!» Это слово мы сказали с ней, должно быть, в унисон.