Коньки фигуриста стоят примерно тысячу долларов, но деньги — это ерунда, для каждого спортсмена его коньки бесценны, это, пожалуй, самое главное, что у него есть. Особенно во время турниров и чемпионатов.

Свои коньки я берегу как зеницу ока и на соревнованиях — любого уровня — не расстаюсь с ними ни на минуту. Поэтому со мной за много лет выступлений не было никаких происшествий, тем более катастрофического характера.

Перед соревнованиями, когда страсти накаляются, в воздухе концентрируется дух соперничества. Зачастую честная борьба переходит в другое измерение — чтобы выбить конкурента с катка, совершаются диверсии, что угодно могут подсыпать в воду, еду или испортить коньки.

Поэтому, если мне хочется пить, я беру с собой только закрытую бутылку и потом, кроме тренера и хореографа, никому ее не доверяю.

А коньки — это вообще святое, я держусь за них мертвой хваткой.

Вывести из строя коньки, а следовательно, и их обладателя легко: можно наточить лезвия наждачкой, чтобы они затупились. Или потереть их как следует об пол или батарею, до появления заусенцев и зазубрин. В ботинки могут накидать мелких гвоздей или кнопок. А иногда коньки просто воруют или выкидывают на улицу.

Во Дворце спорта «Юбилейный» коньки одного фигуриста умудрились закинуть на крышу — кто-то вот так зло пошутил. К счастью, это была всего лишь тренировка, к тому же коньки через несколько дней нашли — так совпало, что именно в это время шел ремонт крыши «Юбилейного».

Когда лечу за границу на соревнования или на выступления в шоу, больше всего не люблю расставаться с коньками. Каждый раз, сдавая их в багаж, переживаю, у меня буквально сердце обливается кровью: вдруг они потеряются?

До трагедии 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке нам, фигуристам, разрешали брать коньки в ручную кладь.

Но после этого теракта ситуация изменилась. Согласно новым, жестким правилам, коньки признали холодным оружием и запретили брать с собой в салон самолета. Перед законом все равны — не важно, кто ты: олимпийский чемпион или начинающий спортсмен.

Для фигуристов всего мира это новшество стало настоящей катастрофой. Без своих коньков выступать бессмысленно. И если они потеряются, дело — труба, ты автоматически вылетаешь с соревнования. К новым конькам надо привыкать, их надо обкатывать, а на это могут уйти месяцы.

Коньки профессионала — живые и очень капризные существа. На них влияет все: и жара, и холод, и влажность. А ведь, например, в Америку они летят целых десять часов!

Конечно, у каждого, кто постоянно колесит по миру и постоянно выходит на лед, есть специальный чемоданчик, устойчивый к ударам. Но каким бы прочным он ни был, чемоданчик испытывает довольно жесткое внешнее воздействие, ведь в аэропорту его нередко кидают. Тем, кто грузит вещи в багажное отделение самолета, все равно, что в чемоданчике перевозят. Так что нет никаких гарантий, что, когда откроешь чемоданчик, тебя там не ожидает неприятный сюрприз: может повредиться лезвие, потрескаться или погнуться ботинок, могут вылететь крючки.

Запрет на перевоз коньков в ручной клади распространился не только на международные рейсы, но и на внутренние. Мы много раз упрашивали авиакомпании сделать для нас исключение, даже устраивали скандалы. Иногда нам шли навстречу. В таких случаях коньки летели вместе с нами, но в кабине пилотов, запертые на ключ. Правда, даже на такую уступку далеко не всегда удается уговорить авиакомпании, как наши, так и международные.

Я летел в Америку на шоу. И в российском аэропорту с руководством авиакомпании договориться удалось — мой чемоданчик с коньками прекрасно разместился в кабине пилотов.

Во Франкфурте нам нужно было пересаживаться на другой самолет.

Я со своим чемоданом прохожу через контроль.

— Что это?

— Коньки.

— Вы не можете пройти с ними в салон самолета.

— Но я только что с другого самолета, и там они были со мной!

— Нас это не волнует.

Мы долго спорили. Я пытался убедить контролеров, что не произойдет ничего страшного, если мои коньки пролетят в кабине пилотов. Позвали руководителей службы охраны, но сотрудники аэропорта стояли на своем.

В результате я, злой и расстроенный, отправился к стойке регистрации и сдал вещи в багаж.

Девушка за стойкой мне улыбается и говорит:

— Только лететь вам придется на другом самолете.

— Почему?

— А ваш уже улетел.

Пока мы спорили, я не смотрел на часы, было не до этого. Я боролся за свои коньки, за самое ценное, что у меня есть, с пеной у рта доказывал, что их нельзя сдавать в багаж. В результате и с коньками пришлось расстаться, и на рейс опоздал. К счастью, в тот раз мои коньки долетели до Америки благополучно.

Я безумно волнуюсь, когда коньки летят отдельно от меня. И, приземляясь, первым делом бегу в багажное отделение. Смотрю по компьютерной базе, прилетел мой багаж или нет. А потом слежу за сумками, выплывающими к вновь прибывшим пассажирам. В эти минуты нервы напряжены до предела, и, если твой чемодан оказывается в последних рядах, чужую поклажу начинаешь воспринимать, как боевые доспехи личных врагов. А когда наконец выплывает чемоданчик с коньками, облегченно выдыхаешь. Это значит, что тебе опять повезло.

К счастью, когда я выступал на ответственных соревнованиях, мои коньки ни разу не терялись и прилетали синхронно вместе со мной.

А вот на сборах, бывало, задерживались. Терялись, два-три дня болтались неизвестно где, а потом все равно прилетали. Все это время я страшно переживал, места себе не находил, не мог ни о чем другом думать.

Однажды очень грустная история произошла с одним фигуристом, олимпийским чемпионом.

Он летел на показательные выступления, а коньки и костюмы сдал в багаж. И то и другое исчезло бесследно. Он в отчаянии отправился в администрацию аэропорта.

— Ждите три дня. Если багаж не прилетит, напишете заявление, оцените свои пропавшие вещи.

Прошло три дня. Ни коньков, ни костюмов. А костюмы у фигуристов очень дорогие — иногда цена доходит до десяти тысяч долларов. Он написал заявление, сумма ущерба получилась порядка десяти тысяч долларов. Но это он так думал. Авиакомпания решила иначе: спортсмену выплатили четыреста долларов и сказали «до свиданья». Никто не ответил за потерянные вещи и сорванное выступление.

Известно немало случаев, когда коньки терялись или не приходили вовремя и спортсмены пропускали соревнования.

Тем, с кем это случилось, всегда сочувствуешь, даже если это твой соперник. Ведь каждый из тех, кто благополучно встретился со своими коньками в багажном отделении, подсознательно боится, что подобное когда-нибудь может случиться и с ним. Поэтому, прилетая в другую страну, ты и бежишь как оглашенный за своим чемоданчиком. И никогда не знаешь — улыбнулось тебе счастье или нет. Каждый раз это лотерея.

Правда, я всегда летаю бизнес-классом, и за нашим багажом стараются следить. Хотя и здесь всякое бывает. Есть несколько авиакомпаний, которые я не люблю. Но когда нет других билетов, приходится пользоваться услугами «нелюбимых». И почему-то обязательно что-нибудь случается. Может быть, мои негативные мысли материализуются и, чтобы все проходило нормально, мне просто надо пересмотреть свое отношение к этим авиакомпаниям.

Коньки и лед — самое главное на всех соревнованиях.

Лед во всех странах разный. Он бывает жестким и мягким, а случается, крошится под коньком. Все зависит от качества и температуры воды, которой каток заливают. И то, какой на катке лед, имеет огромное значение. Хоккеистам лед нужен жесткий, а фигуристам, наоборот, помягче, тогда легче кататься.

Когда я много падал и получал первые травмы, особенно в детстве, лед казался мне очень холодным, безжалостным и отталкивающим. Ты начинаешь на него злиться, бороться с ним, и в конце концов побеждаешь — падаешь уже не так часто, у тебя получаются сложные элементы.

А когда становишься чемпионом, выигрываешь соревнования, отношение ко льду меняется, ему начинаешь симпатизировать.

Сейчас, выходя на любой каток, я легко определяю и понимаю, что это за лед. И никогда на него не злюсь. Наоборот, стараюсь договориться, прошу его помочь, иногда даже беседую с ним. А разговаривать со льдом нужно как с близким другом, и желательно наедине.

Я разговариваю с ним перед ответственными соревнованиями — прошу помочь откатать программу чисто, прошу не ставить мне подножек. На тренировках мы тоже иногда беседуем, особенно когда я выполняю сложные элементы и у меня что-то не получается. Чаще всего мы говорим со льдом в Петербурге, во Дворце спорта «Юбилейный».

Но и в других странах, случается, я прошу его о помощи. И независимо оттого, на каком языке говорят в государстве, принимающем Олимпийские игры или чемпионат мира, говорю с ним только по-русски. И лед меня всегда понимает.

Правда, иногда и лед, и коньки устраивают спортсмену настоящее испытание на прочность.

Однажды я едва не лишился пальца на правой ноге.

Мы были на сборах в Испании. Я прыгаю, приземляюсь на лед, нога соскакивает, и я пяткой пробиваю себе правый ботинок и ногу.

Ощущение — будто я отрезал себе палец. Первые несколько мгновений даже боли не чувствую, просто ощущаю, будто на правой ноге нет пальца. И тут через ботинок, через шнуровку хлынула кровь. Когда снял пробитый ботинок, кровь стала идти еще сильнее. Вокруг образовалась лужа, лед побагровел.

«Скорую» ждали минут тридцать. Боль безумная, меня трясет, начались судороги.

Оказалось, что я перерезал себе сухожилия. Испанские хирурги наложили мне семнадцать швов.

Пока все тренировались, я лежал в больнице, а потом учился ходить на костылях. На них и вышел из самолета, когда прилетел домой. Мама, увидев меня, заплакала. Я ей заранее ничего не говорил, не хотел тревожить.

Прямо из аэропорта мы с мамой и Алексеем Николаевичем поехали в госпиталь, где меня ждала еще одна операция.

Эта травма до сих пор дает о себе знать — палец не работает. А правая нога, между прочим, является толчковой в нескольких сложных прыжках, на нее всегда приземляешься.

После операции я целый месяц ничего не мог делать, палец не двигался, не шевелился вообще. А потом потихонечку начал восстанавливаться.

Первое мое выступление после этой травмы проходило в Англии. И я едва не сорвал его: у меня появился страх — я боялся прыгать, боялся снова повредить травмированный палец.

Но в конце концов я сумел справиться со своим страхом. Сейчас эта травма не мешает, но иногда нет-нет да и напомнит о себе. Особенно во время одного элемента — когда делаешь ласточку и вращаешься на правой ноге. Однажды у меня свело ногу прямо во время соревнования.

Мне надо было кататься еще три минуты, сделать шесть сложных элементов. А ногу свело так, что я готов был орать отболи!

Я стиснул зубы и продолжал кататься. И выдержал: сделал все положенные элементы, пошел на вращение. Боль никуда не уходила. И тогда на последней минуте я стал делать движения, которые не значились в программе. Отвлекал судей руками и мимикой, а сам тянул ногу, чтобы судорога прекратилась. Те соревнования я все-таки выиграл.