До сих пор жалею, что не сохранились мои первые коньки.

Они достались мне совершенно случайно. Мама пошла в магазин и взяла меня с собой. Мы встретили нашу знакомую и ее маленькую дочку. Девочка рыдала.

— Таня, ты представляешь, с таким трудом нам удалось купить коньки, доставали их через московских знакомых! А дочка ни в какую кататься не хочет.

— Там холодно и больно! — Девочка заливалась слезами. — Я все время падаю!

— Давай тогда Жене твои коньки подарим! — совершенно неожиданно предложила женщина.

— Давай! — Девочка сразу же перестала плакать.

— Ну что ж, я прямо сейчас и отдам Жене коньки. — Мама девочки надеялась, что ее дочь передумает.

Но та стояла на своем:

— Отдавай! Я не буду кататься.

Тогда женщина взяла у девочки коньки и повесила их мне на шею. Вот такая судьба.

Не исключено, что, если бы не эта встреча, родителям и в голову бы не пришло отвести меня в секцию фигурного катания.

Когда мы вернулись домой, я надел свои конечки, мама зашнуровала мне ботинки, и мы вышли на улицу. Я, счастливый, аккуратно ступал по хрустящему снегу, стараясь не упасть.

А в это время бывшая хозяйка коньков возвращалась домой, снова увидела нас:

— Вы почему по снегу катаетесь?

— А где же нам кататься? — удивилась мама.

— Езжайте во Дворец спорта, там есть секция фигурного катания. Мальчиков берут сразу, они нарасхват.

И мы поехали. Я стоял возле бортика и во все глаза смотрел, как катаются дети. Они скользили, падали, вставали и делали на льду какие-то фигуры. Самые простые, конечно, но это было так здорово! Мне тоже захотелось кататься.

— Хочу стать хоккеистом! — заявил я маме. В четыре года я был убежден, что только хоккеисты катаются на коньках.

Во Дворец спорта мама привела не только меня, но и мою старшую сестру Лену, которой тогда было девять лет.

Тренер Татьяна Николаевна Скала посмотрела на Лену:

— Эта девочка уже большая, она переросла фигурное катание, — затем посмотрела на меня: — А вот эту девочку я возьму.

— Какая я вам девочка! — возмутился я. — Я мальчик!

— Тогда тем более берем! Коньки есть? Приходите в понедельник.

В четыре года я действительно больше походил на девочку: волосы длинные, глаза большие, а нос, наоборот, тогда еще был маленьким. С виду — такая маленькая, худенькая, миловидная девочка, а на самом деле — настоящий боец!

Я был очень гибким. Еще до появления в моей жизни коньков с удовольствием кувыркался, сворачивался в клубок. Родители смотрели на меня и смеялись:

— Женя, ты у нас пластилиновый!

Тренер тоже сразу это заметила:

— Знаете, ваш мальчик очень гибкий, — сказала она маме. — У нас нужно садиться на шпагаты, мостик делать, рыбку. Вот придете на следующий урок, посмотрите, как мы тянемся.

Нам показали, как правильно тянуться. И мама принялась за дело. Тянула она не только меня, но и мою сестру. Правда, Лена очень быстро поняла, что это больно, и решила, что ей шпагат точно не нужен.

Больно было до слез. Пока мама меня тянула, у меня несколько раз случались истерики, я хохотал и плакал одновременно.

— Мама! Что ты делаешь? Мне же больно!

— Еще немножко потерпи, и больно больше не будет, — уговаривала мама и продолжала меня растягивать.

— А ты жвачку мне купишь? — И я заливался истерическим смехом. За жвачку я готов был терпеть все, что угодно.

За четыре дня мама сделала то, на что у других родителей уходил месяц: я спокойно сидел в продольном и поперечном шпагате, задирал ноги за уши. Мне уже было не больно.

Потом я сам начал растягиваться. Брал два стула и провисал в шпагате — как Жан Клод Ван Дамм в фильмах, которые смотрели мои родители.

Тренер была просто шокирована, когда я пришел на занятия абсолютно растянутым мальчиком. Но, конечно, на льду у меня вначале ничего не получалось. Когда вышел на каток, я начал падать. Больно ушибался головой, падал на копчик. На руках живого места не было: я постоянно ранил руки о холодный и острый лед.

От обиды, что ничего не получается, от бессилия я плакал и уже не пытался встать на коньки, а просто полз к бортику. Татьяна Николаевна брала меня на руки, катала по кругу и укачивала. Я успокаивался и снова выходил на лед.

Я был новичком, а ребята в нашей группе занимались уже полтора года. Они умели скользить по льду, делать ласточку и казались мне настоящими мастерами. А у меня разъезжались ноги, я все время падал, и надо мной, мелким неумехой, смеялась вся группа. Ну а я снова начинал пускать сопли.

В один из таких моментов ко мне подъехала Татьяна Николаевна Скала:

— Женя, ну что же ты плачешь?

— Они смеются надо мной!

— А ты старайся. Если будешь стараться, ты их обязательно обгонишь.

Она умела вселять в меня уверенность. Я выходил на лед и упорно тренировался, пока не сделаю нужный элемент: шаги назад или «елочку». На смешки и подколки со стороны старших я вообще перестал обращать внимание.

На тренировку мы с мамой обычно приезжали заранее. Перед нами катались мальчики-хоккеисты. Я стоял за бортиком и во все глаза смотрел на них. Я им завидовал: у них были клюшки, шайба, ворота! Я уже понял, что хоккей и фигурное катание — это два совершенно разных вида спорта.

— А давай еще на хоккей ходить! — упрашивал я маму.

— Ну не знаю, сынок. Давай посмотрим, как у нас будет по времени получаться. Вот ты научишься кататься хорошо, тогда и в хоккей пойдем.

Но когда я наконец научился, никакого хоккея мне уже не захотелось. Я влюбился в фигурное катание.

Я до сих пор меньше всего люблю вращения. Обожаю прыжки, дорожки и только потом — вращения. Так сложилось с самого детства.

…До сих пор такое случается: во время ответственных соревнований у меня из носа идет кровь. А в раннем детстве носовые кровотечения были настоящей бедой.

Однажды я ужасно перепугал своих близких. Кровотечение было такое сильное, что родителям пришлось вызывать «скорую». В ожидании приезда врачей мне несколько раз сменили простыни — кровь шла не переставая полтора часа. У меня ничего не болело, но мне было страшно, мне казалось, будто вся комната залита моей кровью. Я тогда еще не видел ни одного фильма ужасов и мог сравнить происходящее только с жуткой сказкой, в которой главный герой попадает в серьезный переплет. Причем этим главным героем был я сам. Пока все это думал, я потерял сознание.

Потом мне рассказывали, что мое лицо буквально сливалось с подушкой — так оно побелело от потери крови. Даже врачи «скорой» не стали меня будить, пожалели. А перепуганной маме сказали, что у меня что-то с сосудами и надо пройти серьезное обследование.

Когда я пришел в спорт, такое стало со мной случаться значительно реже. Собственно, то же самое можно сказать и о сопровождавших меня до четырех лет соплях и кашле.

А вот с вестибулярным аппаратом беда была страшная. Я не переносил никакой транспорт, меня тошнило везде, любая поездка: в машине, автобусе, троллейбусе или трамвае — для меня оборачивалась настоящим испытанием.

— Мамочка, мне плохо! — предупреждаю я маму, и мы едва успеваем выскочить на остановке. Меня тошнит. Минут пятнадцать дышим свежим воздухом. Пересаживаемся на трамвай. Стоим впереди, где меньше всего укачивает. И когда наконец добираемся до Дворца спорта, я весь зеленый.

Из дома мы всегда выходили с мамой за два часа до начала тренировок — с запасом на вынужденные пересадки.

Зато на льду я совершенно забывал о том, что меня тошнит. Но только до тех пор, пока мы не начали делать вращения.

Тренер дает нам домашнее задание — крутиться на специальном диске. В течение года день за днем я встаю на этот диск, и все начинается сначала.

Я вращаюсь. Голова начинает кружиться, меня мутит, и в последний момент я выкидываю белый флаг.

— Меня сейчас вырвет! — кричу я.

Мама подхватывает меня и тащит в ванную. Короткая передышка. Я пью воду и снова встаю на диск.

Мама водила меня по врачам, рассказывала, как проходят мои «домашние тренировки». В детской поликлинике успокаивали, говорили, что это нормально, что у многих детей слабый вестибулярный аппарат и его просто надо развивать. Мы развивали. И через год я забыл, как это бывает, когда тебя тошнит.

К ненавистному домашнему диску я привык, и мы даже подружились. В свободное время я уже с удовольствием сам, без маминых напоминаний, на нем крутился.

Первое время, когда только изучаешь прыжки, надо рассчитать, когда сделать толчок, куда поставить ногу, как сгруппироваться. От скорости, когда вращаешься, разрывает руки. А если вращаешься уже двадцать лет, ты прекрасно знаешь, какую скорость набрать, как повернуться и сгруппироваться. Это все очень важно.

Когда становишься опытным спортсменом, и элементы вращения, и самый сложный прыжок выполняются на автомате. В это время включаются все внутренние ресурсы. Уже не думаешь, куда деть ноги и руки.

Но для того чтобы об этом не думать, мне пришлось пройти через боль, тошноту, рвоту, кровь. Уже позже, на льду, во время вращений на руках иногда появлялись кровоизлияния, кровь сочилась из-под ногтей. Порой становилось страшно оттого, что трудно было понять, что происходит с моим организмом. Но я перешагнул и через этот страх, перешагнул — и пошел дальше.

Я очень хорошо помню самые первые в своей жизни соревнования. Мама сшила мне костюм: в магазине купила дешевую сиреневую женскую сорочку, выкроила из нее рубашку, а брючки соорудила из чьих-то спортивных штанов, приобретенных в комиссионке.

На тех соревнованиях я занял шестое место из шестнадцати. Учитывая, что катался я всего три месяца, а ребята, с которыми состязался, — по полтора года, это был великолепный результат.

После такого экзамена тренер взялась за меня всерьез — сказала, что с моими способностями заниматься надо обязательно.

Наконец-то у меня все получается. Я моментально запоминаю программы, и тренер меня хвалит. А осенью, отзанимавшись чуть больше полугода, я — чемпион по своему разряду. С тех пор я уже никому не отдавал свое первое место.