Арий

Христианское учение стало из гонимого торжествующим, и Церковь христианская наслаждалась внешним миром. Но внутреннего мира в ней не было. Ереси, или ложные учения о предметах веры, появившиеся еще со времен апостольских, умножились и возбуждали вражду между последователями различных учений. Отцы Церкви и местные соборы обличали лжеучения, но от лица всей Церкви Христовой не было провозглашено, в чем должно состоять истинно православное учение, по которому следует отличать правую веру от неправой.

В царствование Константина появилась в Церкви новая, не бывшая до того, ересь — арианство. Арий, александрийский пресвитер, человек даровитый, но гордый умом своим и ученостью, составив по своему рассуждению понятие о лицах Святой Троицы, стал учить и проповедовать, что Иисус Христос не единосущен с Богом Отцом и не безначален, но сотворен Отцом, и было время, когда Его не было. Это заблуждение Ария могло бы остаться личным его заблуждением и не произвести волнений в Церкви, если бы он не был человеком столь гордым и честолюбивым. Он надеялся быть епископом в Александрии, но клиром и народом был выбран не он, а Александр. Выслушав от Ария богохульное его мнение, надменно высказанное, Александр ужаснулся; но Арий, не внимая никаким увещаниям, стал обзывать еретиками всех несогласных с ним, и, не подчинившись суду епископа, стал распространять свое учение. Он не покорился и собору в Александрии, осудившему его, но стал проповедовать ересь свою в Египте и в Палестине и распространять ее в народе посредством стихотворений, гимнов и песней. Сам Арий привлекал к себе множество последователей: его изможденный, почти дикий вид, порывистые, нервные движения, часто безумно-возбужденная речь производили странное впечатление, а тихий, мелодичный голос и что-то душевно-ласковое в обращении имело удивительное воздействие на всех, кто ближе подходил к нему. Вскоре арианская ересь охватила весь Восток. Повсюду поднялись горячие, соблазнительные споры о лице Господа Иисуса Христа, не только в среде духовенства, но и в народе, споры, возбуждавшие ненависть до драк и кровопролитий. Многие из епископов, увлекаясь учением Ария, приняли его сторону. Разрасталась ужасная ересь, которая вела к отвержению искупления рода человеческого, а следовательно и всего христианства.

Константин, объезжая Восток, со скорбью и удивлением услышал о споре, о котором на Западе почти ничего не знали. Сначала, так как он был еще не достаточно посвящен в вопросы церковного богословия, ему казалось, что весь этот спор есть не что иное, как суетное словопрение. В надежде примирить враждующих, он отправил к Александру и к Арию письмо, убеждая их кончить спор полюбовно и его, императора, успокоить. В этом письме Константин свидетельствует с клятвой, что он почитает своим призванием и целью своей жизни — соединить весь мир в одном правлении и в одной вере. "С какими надеждами, — говорит он, — ехал я от смятенного бранями Запада к восточным пределам, откуда воссиял Божественный свет, и — о, Божественное Провидение! — какой язвой поражен здесь слух мой, или скорее, мое сердце! Оставьте пустые, бесконечные ваши споры, возвратитесь к согласию единой, общей веры! Возвратите и мне безмятежные дни мои и спокойные ночи — дайте мне свет и радость вместо воздыханий и слез".

Это письмо было привезено в Александрию Осией, епископом Кордубским, одним из самых уважаемых пастырей всего Запада, близким другом и советником самого Константина. Но было уже поздно надеяться на примирение, когда ересь распространилась так далеко. Осия, выслушав Ария на новом соборе в Александрии, вместе с прочими епископами осудил его лжеучение. Арий не уступил. Тогда император взглянул на все это дело иначе. Он понял, какую великую и существенную важность имело рассматриваемое учение. Необходимо было возвратить мир взволнованной Церкви: невозможно было допустить, чтобы вечность и Божественность Христа Спасителя оставалась вопросом, спорным для верующих. Вся Церковь через предстоятелей своих должна была изложить веру, преданную ей Христом и апостолами Его. Константин остановился на мысли — созвать всех епископов христианского мира на Вселенский собор в город Никею, столицу Вифинской области.

До сих пор еще не было и не могло быть Вселенского собора; он стал возможен только теперь, когда все обширное Римское государство, от Востока до Запада, в первый раз объединилось под властью одного христианского царя.

Призыв на собор по необходимости должен был исходить от императорской власти, как единственной власти, которая непререкаемо признавалась всеми христианами империи.

Императором были разосланы призывные грамоты епископам всей вселенной. Епископы со всех стран с готовностью поспешили в Никею. Все издержки их путешествия и пребывания в Никее принимал на себя император. Прибыли епископы из Египта и Палестины, из Сирии и Месопотамии, Африки, областей Малой Азии, Греции, из Персии, Армении, Мизии и Дакии, от задунайских готфов, недавно обращенных в христианство: всех 318; их сопровождали и другие духовные лица, пресвитеры и диаконы. Были здесь и ученые, и малограмотные, и знатные, и бедные, и старые, и молодые, престарелые епископы, которые уже стояли на краю могилы, молодые, только что поставленные диаконы, едва вступившие на свое служение. В этом собрании подразделение на старое и новое поколения имело особое значение, потому что как бы олицетворяло события истории Церкви Христовой: новое поколение выросло во времена мира и тишины, оно смутно помнило радость, возбужденную первым эдиктом великого императора, — но само через страдание оно не прошло… Старое же поколение, которое составляло самую значительную часть собрания, наоборот, великого этого страдания сподобилось… Это все были воины Христовы, прошли они все чрез брань, оставившую на них следы страшных увечий, отпечаток тяжких мучений. Постановления этого Собора закреплены навсегда и в силу того, что он был Вселенский, и в силу того, что почти все члены его принадлежали к святому воинству мучеников и исповедников.

Собор открылся в июне 325 года в обширной палате царского дворца. Всех присутствовавших с пресвитерами и диаконами было более 2000 человек; епископов — 318. Вокруг рядами расположены были седалища и скамьи для епископов и пресвитеров; посреди, на престоле, лежали книги Священного Писания, как верное свидетельство истины, с которым должно было согласоваться решение Собора.

Все ждали с напряженным вниманием — всеми чувствовалось приближение давно желаемого… Извне послышался сдержанный шум — императорское шествие приближалось, и в зал один за другим стали появляться лица свиты императора. Оруженосцы и воины отсутствовали. Они не были допущены на великое это христианское собрание, которое собой уже освятило место, на котором заседало. Из приближенных царских получили разрешение сопровождать своего владыку лишь те, которые приняли христианство.

Наконец широко распахнулись двери зала, все собрание мгновенно поднялось со своих мест, и в первый раз его восторженному взору предстал император. Его величавая осанка, красивые, правильные, выразительные черты вполне соответствовали величию его сана. Было что-то светлое в его взгляде, какое-то удивительное сочетание силы и кротости во всем его облике, которому великолепие и пышность царских одежд придавали еще более блеска и красоты.

Многим из собранных здесь епископов доводилось в первый раз в жизни находиться в присутствии царя… При виде царского величия и царственной красоты, при сознании того, что сделал для них и для их Церкви этот именно царь, все они трепетно взирали на проходящего мимо них Константина, видя в нем не человека, но Ангела Божиего, посланника небесного.

Константин в первый раз видел себя в среде представителей той Церкви, в которую привела его благодать Божия: перед ним стояли люди, которые почти все успели страданием исповедать перед Богом и людьми свою крепкую, юную веру, и все они на него с восторгом взирали как на своего покровителя. Благоговея перед ними, император сам смутился — краска разлилась по лицу его, он неровной поступью, с поникшим взором подошел к креслу, которое было ему уготовано, и стоял неподвижно, пока епископы сами не пригласили его сесть.

Таково было начало великого Вселенского собора, постановившего твердый, непререкаемый и на Востоке, и на Западе закон православной нашей веры.

Арий упорно защищал свое учение; его сторону открыто держали до семнадцати епископов, но православные с силой оспаривали их. Особенно привлек на себя общее внимание молодой диакон, прибывший с Александрийским епископом, Афанасий, которому суждено было прославиться своей твердостью и постоянством в борьбе с арианами. Никто не превосходил его силой красноречия; меткость его возражений удивляла его противников, но тщетны были все усилия вразумить ариан: чем долее продолжались прения, тем очевиднее становилось, сколь далеки ариане от истины. Арий не уступил, лжеучение его было торжественно осуждено, и он был изгнан с некоторыми из приверженцев своих.

Решив главный предмет спора, Собор занялся обсуждением и других вопросов. Вопрос о времени празднования Пасхи до сих пор оставался еще нерешенным; и Пасха еще в некоторых Церквях совершалась в одно время с иудейской. Отцы Собора положили праздновать Пасху везде одновременно, а именно в первое воскресенье после весеннего полнолуния.

Во всех постановлениях Собора строгость смягчалась духом христианской любви, снисходящей к человеческой слабости. Некоторые епископы предложили безбрачие духовенства; но против этого очень сильно восстал исповедник и пустынник Пафнутий, епископ Фиваидский. Хотя сам безбрачный, он не считал нужным возлагать на клириков непременную обязанность безбрачия, и словами апостола Павла доказывал честность брака. Его мнение превозмогло.

Отпуская епископов с Собора, Константин в прощальных словах, обращенных к ним, умолял их иметь мир между собой. "Берегитесь, — говорил он, — горьких ваших споров между партиями. И пусть никто не имеет зависти к епископам, явившим особенную мудрость: достоинство каждого считайте общим достоянием всей Церкви. Высшие и превосходные, не смотрите высокомерно на низших: Богу одному ведомо, кто превосходнее. Совершенство редко где бывает, и надо иметь снисхождение к слабейшим братьям; все неважное покрывайте прощением, берите в рассуждение людские слабости: мирное согласие всего дороже. И спасайте неверующих — помните, что не всякого можно обратить ученым рассуждением: искренние любители истины редки. Мы должны походить на врачей и соображать свои лекарства с болезнями, а свое учение с различными расположениями каждого".

Собор разошелся, совершив свое великое дело утвердив на вечные времена догмат воплощения Сына Божия Христа Спасителя, основной догмат христианства. Вера Вселенской Церкви единодушно выразилась следующим образом в Никейском Символе:

Веруем во Единого Бога Отца, Вседержителя, Творца всего видимого и невидимого; И во Единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единородного, рожденного от Отца, т. е. из сущности Отца, Бога от Бога, Света от Света, Бога истинного от Бога истинного, рожденного, несотворенного, Отцу единосущного, чрез Которого все произошло как на Небе, так и на земле. Ради нас человеков и ради нашего спасения низшедшего, воплотившегося и вочеловечившегося, страдавшего и воскресшего в третий день, восшедшего на небеса и грядущего судить живых и мертвых; и в Духа Святого.