«…освобождены города: Кременчуг, Днепропетровск, Запорожье, Мелитополь! Войсками Красной армии уничтожено более 150 000 фашистских солдат и офицеров! Более 200 самолетов! Захвачено в плен более 30 000 человек. Захвачено и уничтожено 230 танков, 547 орудий и минометов…»

М-да. Все радиоточки разливаются соловьями по итогам нашего наступления на Южном и 2-м Украинском фронтах, но молчат о положении севернее. Да и на лице Лаврентия Павловича, которого видел утром, не замечалось эйфории — скорее серьезная озабоченность. Как бы не получили мы по сопатке опять! На юге дела хорошо развиваются, просто загляденье! А вот севернее… дела не очень. Нет, в сводках сообщают о боях на старых рубежах, только вот лица руководства не внушают оптимизма. Правда, за последний месяц я видел Берия всего два раза, мельком. Но мне хватило общения с Меркуловым для понимания — что-то идет не так, как хотелось! Да и наркомат на усиленный режим службы перевели не просто так. Практически на казарменном положении уже две недели живем. Только какая от этого польза, непонятно. Конечно, начальству виднее, но… Вон Яшка, неделя как из госпиталя, ему бы отдохнуть нормально, но не судьба. Сидит, зарылся в бумаги. Не узнаю я его! Совсем не тот веселый парень вернулся из госпиталя. Хмурый, молчаливый. За семь дней так и не поговорили толком. Отмалчивается, и все! Пытался поговорить о произошедшем с ними, объяснить, что он не виноват ни в чем, — отмалчивается. Глаза в сторону отводит. Пытался с Мартыновым поговорить на эту тему, тот тоже темнит. Мол, все наладится, не трогай его пока и т. д. и т. п. Хрень какая-то, а не ответы. Ну и черт с вами! Если бы не новички, я бы свихнулся, наверное. А с ними как-то легче все идет. Парнишки хорошие, внимательные. Врубаются во все с полуслова! Сейчас дружно шелестят бумагами, работают. А я не могу. Сижу, тупо смотрю в папку, а в голову ничего не лезет. Ч-черт!!! Так завис, что от звонка телефона чуть со стула не грохнулся!

— Слушаю, Стасов.

— Это Смирнов беспокоит. Товарищ старший лейтенант, зайдите ко мне. Тут для вашей группы передали пакет. Заберите.

— А Мартынов?

— Товарищ старший майор на совещании. Приказано передать вам.

— Хорошо, Игорь Матвеевич. Сейчас подойду.

Лейтенант Игорь Матвеевич Смирнов. Дежурный из «секретки». Каждый раз при общении с ним я испытывал странный дискомфорт. Вроде нормальный мужик, лет сорока. Приятный, слегка картавящий голос. А в глаза глянешь — мурашки по коже. Ему бы дознавателем быть, а не на спецпочте сидеть! Он бы одним взглядом раскалывал подследственных. Что-то такое непонятно жуткое проглядывало сквозь его глаза, и не хотелось лишний раз с ним встречаться. Вздохнув, я направился к нему, предупредив ребят о своем «маршруте».

Пакет был небольшим. Размером с пачку бумаги для принтера формата А4. Проверив целостность пломб и швов, я расписался о получении в специальном журнале и направился к себе. Вскрыв пакет, я обнаружил очередную подборку донесений. Главным отличием от прошлых был отправитель — Особый отдел Южного фронта. Наверное, опять «пустышка». Но первая же бумага заставила меня насторожиться. В руки особистов попал портфель с бумагами какого-то эсэсмана. Вот они, вместе с переводом, и лежали передо мной. Особой ценности я в них не видел — обычная, не особенно важная служебная переписка. Только вот в одной из бумаг я увидел интересное словосочетание — «как и Стасов». Бляха муха! Про однофамильца писали? Сомневаюсь. Очень сомневаюсь. Документ был служебной запиской, вернее справкой, написанной каким-то унтерштурмфюрером Зонтаг для следователя не то Бляхке, не то Бляшке (на документе фамилия была нечитаема, вода попала, и чернила «поплыли»). Унтерштурмфюрер сообщал, что в зоне действия его подразделения «агенты не сообщали о появлении людей, как и Стасов, охраняемых сотрудниками НКВД. Как и не отмечалось приезда спецкомиссий из Москвы». Да что же они уперлись-то в меня! Группу потеряли, Гейдрих сдох — а эти все роют! Плюнув на все, убрал документы в сейф и закурил, задумавшись о поступивших бумагах. Что прислали документы в Москву — понятно. Но почему в наш отдел? Опять что-то мутят начальнички мои? В ином случае хрен бы я увидел эти бумаги! Может, опять готовят к роли «подсадной утки»? Не, вряд ли. Не станут они опять моей башкой рисковать. Хотя… теперь есть Максимов, которого наши доят, как корову-рекордистку! Думай — не думай, от меня ничего не зависит. Как решит руководство, так и будет. Снова достал бумаги и стал их просматривать. Да, все же единственной причиной, по которой нам их прислали, остается упоминание моей фамилии. Со злостью посмотрел на свою ручку. Достали эти чернила! Когда же появятся нормальные шариковые ручки? Мартынов заикался, что работы ведутся, причем по многим вещам, неизвестным сейчас. Только я начал составлять набросок служебной записки, как снова зазвонил телефон. Мартынов вызвал к себе, с бумагами особистов.

Через пять минут я уже сидел у Мартынова и ждал, пока он изучит полученные материалы.

— М-да. Значит, не успокоились… Продолжают собирать информацию по «личной спецслужбе». — Мартынов дочитал бумаги и задумчиво посмотрел на меня.

— А вы бы прекратили сбор информации на их месте, Александр Николаевич?

— Это были просто мысли вслух, — Мартынов усмехнулся. — Естественно, не прекратил бы. Копал бы изо всех сил. Но над этим будем работать не мы, так что не будем забивать себе голову. Честно говоря, когда я узнал о захваченных документах с твоим упоминанием, я рассчитывал на несколько другие материалы. А эти нам не нужны. Расскажи лучше, как у тебя с новичками дела обстоят?

— Нормально обстоят. Хорошие ребята, грамотные. Меня больше Зильберман волнует.

— Все наладится, Андрей. Все наладится… — Мартынов вздохнул, тоскливо покосился на свой сейф. — Что-то новенькое есть?

— Идея появилась, Александр Николаевич. Правда, не по нашему ведомству, но… — И я начал излагать свою мысль о патентах. Вернее, о подписании СССР Парижской конвенции.

Мартынов слушал с заметным интересом, при этом задавая вопросы, на некоторые из которых я не мог сразу ответить. В конце концов я выдохся, а Александр Николаевич, подумав пару минут, подытожил:

— Даю тебе час на составление служебной записки по этой теме. А я пойду «вентилировать» этот вопрос к Лаврентию Павловичу. Тема слишком серьезна, чтобы просто отмахнуться от этого. Иди и готовь бумагу. Все…

Интерлюдия. Москва, Кремль, кабинет И.В. Сталина. 12.07.1942 г.

— С этим ясно, — Сталин, закрыв папку, поднял взгляд на наркома НКВД. — Поработали хорошо. Молодэц! Значит, в сорок пятом бомбы у них не будэт?

— Не будет, Иосиф Виссарионович, — Берия утвердительно кивнул. — Устранено несколько ключевых ученых. Без них работа американцев замедляется в разы. Но мы продолжаем контролировать ситуацию. Сюрпризы нам не нужны.

— Точно говоришь — не нужны. — Сталин, кроша папиросный табак, набивал трубку. — Что по «Оракулу»?

— От привлеченных специалистов получены предварительные результаты, касающиеся изучения Стасова и Максимова и их возможного воздействия на окружающих их людей. Особенно интересную информацию, независимо друг от друга, дали товарищи Ананьев, Авдеев и Фейнберг. Выводы, повторюсь, предварительные, но важные для нас.

— Так-так-так, — Сталин заинтересованно прищурился, раскурил трубку. — Излагай.

— Первым выводом является полная уверенность специалистов, что Стасов и Максимов по своему поведению значительно отличаются от нас, то есть от современных людей. В первую очередь это выражается в более быстром образе жизни. От простой походки до восприятия информации и реакции на внешние раздражители. По мнению уважаемых экспертов, это связано с более быстрым ритмом жизни в том времени, из которого они к нам попали. Косвенно это подтверждается и рассказами самих объектов изучения о своем «мире». Отмечена определенного рода подверженность объектов своеобразному состоянию, которое товарищ Фейнберг определил как информационный голод. В своем времени Стасов и Максимов привыкли к ежедневному потоку информации, который по сравнению с нашим периодом просто огромен. Не испытывая привычной информационной нагрузки, они испытывают сильный стресс. Справиться с этим Стасову помогает его работа, Максимову — ежедневное общение с нашими техническими специалистами. И именно привычка к оперированию большими потоками информации сделала их психику более пластичной, что и помогло им сохранить душевное равновесие. Помимо этого, отмечено, что и Стасов, и Максимов увлекались фантастической литературой про «попаданцев», очень популярной в их времени. Товарищ Ананьев высказал мнение, что это послужило своеобразной тренировкой психики объектов. На уровне подсознания они были готовы к подобному развитию ситуации. Естественно, это только предположение, но товарищи Фейнберг и Авдеев склоняются к такому же выводу.

— Интэресно, Лаврэнтий, очень интэресно. — Сталин, выпустив клуб дыма, встал и отошел к окну кабинета.

Помолчав пару секунд, он спросил:

— А как себя ведет Максимов теперь?

— Знаете, Иосиф Виссарионович, — Берия пожал плечами, — на удивление хорошо. Сейчас о нем можно говорить не только как об объекте изучения и получения информации, но и как о ценном сотруднике. Он дал уже несколько очень ценных советов по работе наших специалистов. Некоторые мы уже внедрили в работу, некоторые изучаются аналитиками. Одно из его предложений я хочу озвучить после основной части доклада.

— Хорошо. — Сталин вернулся за стол и отложил погасшую трубку. — Продолжай, Лаврэнтий.

— Второй вывод еще более интересен. — Берия достал очередной листок из папки. — Все три товарища убеждены, что Стасов и Максимов значительно влияют на поведение контактирующих с ними специалистов. Особенно это заметно на примере Стасова. Отмечено, что сотрудники НКВД, чаще всего общавшиеся с ним, стали более «ускоренными». Они стали «быстрее жить». То есть двигаться, говорить, излагать и воспринимать информацию. Для проверки этой версии в группу Мартынова включено три молодых сотрудника, ранее не задействованных в операции «Оракул». Спустя месяц можно с уверенностью говорить о полном подтверждении версии экспертов. Сами молодые сотрудники в своих ежедневных отчетах заметили, что их стала раздражать «медлительность» основной массы окружающих их людей. И в быту, и в работе. Сотрудниками внешнего наблюдения также отмечено изменение скорости походки у молодых товарищей. Изменения в восприятии окружающих и себя произошли у них через неделю с начала общения со Стасовым. Подобные изменения в поведении сотрудников отмечены и в группе, работающей с Максимовым. Но там это касалось в основном работы с информацией.

— Что нам может дать эта особенность? — Сталин задумчиво посмотрел на наркома.

— Пока не знаем, — Берия вновь непроизвольно пожал плечами. — Пока специалисты затрудняются ответить на этот вопрос. Недостаточно статистических данных.

— Хорошо, подождем. Продолжай. — Сталин вновь взялся за трубку.

— Интересным является еще такой факт. Несколько раз у Стасова проскальзывало недовольство вашей мягкостью по отношению к врагам. В основном это касалось Кавказа и ВКП(б).

Сталин, перед этим начавший раскуривать трубку, аж поперхнулся и закашлялся. Наконец, справившись с кашлем, он раскурил трубку, помолчал пару мгновений и спросил с нескрываемым интересом:

— И где же товарищ Сталин должен действовать более жестко, по мнению вашего сотрудника, товарищ Народный комиссар внутренних дел? — Голос вождя стал обманчиво добродушным и мягким. — Поясните мне, товарищ Берия.

— Конкретики нет, товарищ Сталин. — Лаврентий Павлович прикрыл папку. — Но я разберусь.

— Разбэритесь, разбэритесь, Лаврэнтий Павлович. Послезавтра передо мной должен лежать рапорт Стасова с его предложениями и вашими комментариями. — Сталин снова встал и начал ходить по кабинету. — Привыкли говорильни устраивать! Если недоволен — пиши бумагу! Товарищ Сталин не может услэдить за всэм и все знать!

Остановившись, он что-то тихо пробурчал себе под нос по-грузински и спросил:

— Все?

— В основном да, Иосиф Виссарионович. Осталась только идея Максимова, которую в целом одобрили аналитики. Что интересно, сегодня подобную идею изложил и Стасов в рапорте на имя Мартынова.

— Ну, давай послушаем. — Сталин вновь сел на свое место. — Что там за идея?

— Предлагают присоединиться к Парижской конвенции по охране промышленной собственности — патентов.

— Интэресно. Обоснование есть? Что это даст нам?

— Деньги, Иосиф Виссарионович. Аналитики утверждают, что многое из того, что нам теперь известно, вот-вот откроют и запатентуют в других странах. Некоторые вещи мы пока просто не можем выпускать. Естественно, что это не касается вооружений и оборонных направлений.

— Этот вопрос очень непростой, Лаврэнтий. Оставь мне все бумаги, я подумаю. Если у тебя все, то иди. И не забудь: послезавтра рапорт Стасова — на моем столе!