Оказывается, я очень разбаловался за последнее время. Привык летать самолетом, аристократ хренов! Думал, по простоте душевной, что и в этот раз по воздуху до места доберусь. Счаз! Размечтался! А в теплушку не хотите, товарищ старший лейтенант? Как не хотите? А придется! И пришлось трястись в этом СВ, черт бы его побрал! Нет. Поначалу, первые два дня, было даже прикольно. А вот дальше уже надоело. Причем мы-то, в смысле усиление комиссии, ехали с относительным комфортом, в отличие от остального эшелона. Всего 11 человек на теплушку, так что место было. И все бы ничего, если бы не старший нашей группы, которым назначили военюриста 2 ранга Пуриса. Если бы я не знал его имени и фамилии, ни за что бы не догадался, что он прибалт.
Военюрист Адам Янисович Пурис был маленький и кругленький, с густыми, жесткими на вид волосами на непомерно большой для такого тела голове. Хитрые, немного косящие маленькие глазки, спрятавшиеся в глубине пухлых щек под низким, скошенным лобиком, казалось, постоянно ощупывают все окружающее. Весьма отвратительный внешне тип. Именно так я и подумал в первый момент. Ну никак он не напоминал знакомых мне прибалтов! Хоть убейте! Этот мелкий живчик скорее напоминал кавказца или еврея, но не степенного латыша, кем он был на самом деле.
При всей своей невзрачной внешности Адам обладал шикарным, хорошо поставленным баритоном, услышав который я просто обалдел, вспомнив первую встречу с «Бахом», а в процессе знакомства я полностью поменял свое мнение о Пурисе — умница и весельчак! Именно так я стал считать уже через десять минут после знакомства. Энергия и шутки просто били из него во все стороны. Эх, если бы я знал его поближе, то заранее бы застрелился или пристрелил его! Мало того, что он оказался алконавтом, так еще и трепаться мог круглые сутки без перерыва! К концу второго дня вся наша группа явно мечтала пристрелить его. До того достала его болтовня, водка и бабы. Как он ухитрялся на каждой остановке находить себе новую пассию, просто ума не приложу. И чем он их так очаровывал? Голосом? Или весь в корень ушел? Вообще, компания подобралась нормальная. Все примерно одного возраста, за исключением Пуриса, которому было уже сорок три года. Звания тоже не сильно различались, да и относились почти все к одной «конторе». Только Пурис и еще один военюрист, Смолин Олег, были из прокуратуры. Все остальные — из НКВД: муровцы и три гэбэшника, считая меня.
В Ростов мы прибыли утром 25 июля, уже спаянной (или споенной Пурисом) командой. Дорога, которая в моей прошлой жизни занимала сутки, длилась целую неделю. Дорога была просто перегружена эшелонами, а наш не относился к первостатейным. Вот мы и тормозились почти на каждой станции. Довольным оставался только наш старшой. Мы же искренне обрадовались предстоящему расставанию с нашим «экспрессом». Увидев город, в первый момент я впал в откровенный ступор. Таких развалин мне еще не доводилось видеть! Только в старой кинохронике, посвященной Великой Отечественной, было что-то похожее. Но одно дело — кадры хроники, на которые ты смотришь, сидя в мягком кресле перед телеящиком, и совсем другое — видеть подобное вживую. Поначалу мне показалось, что целых зданий в городе не осталось совсем. Оказалось, что я, к счастью, ошибался. Такая разруха была в основном у железнодорожного вокзала. Как нам объяснил встречающий нас капитан, тут отметились и наши «соколы», и «птенцы Геринга». В результате их действий прилегающей к железной дороге части города просто не было. Были горы кирпича, которые разбирали небольшие группы женщин. Подведя нас к ЗИСу, ожидавшему нас на площади, капитан и Пурис направились к коменданту. А мы остались ждать у машины. Не успели мы выкурить по папироске, как «начальство» уже вернулось. Быстро погрузились в кузов ЗИСа и двинулись в путь.
— Адам Янисович, далеко нам ехать? — поинтересовался Серега Драчев, рыжий, добродушный здоровяк. Эксперт-криминалист из МУРа.
— Прилично. Есть тут такой городок — Ейск. Вот в него и направляемся. Капитан, — Пурис кивнул на кабину, — говорит, что к вечеру будем, если ничто не помешает.
Интересно, интересно. Пару раз мне доводилось отдыхать в Ейске. Маленький уютный городок на берегу Азовского моря. М-да. Хорошо там было! Во всяком случае, мне там больше понравилось, чем на Черном море. Увлекшись воспоминаниями, я прослушал, что еще говорил Адам, и вновь стал слушать его, только когда нас хорошо тряхануло на какой-то кочке.
— …Вот и получается, что работы будет много. Мало того, что там этот детский лагпункт был, нас еще, возможно, привлекут к работе с пленными. Для которых там устроили временный лагерь.
— Простите, Адам Янисович, — я решил уточнить. — Задумался и прослушал подробности. Что за лагерь в Ейске?
Пурис хмуро глянул на меня, тяжело вздохнул, но пояснил:
— Не у Ейска лагерь. Из Ейска мы в Мариуполь, морем. А уж у Мариуполя, — он тяжело вздохнул, — в одном из лагерей для военнопленных немцами был устроен временный концентрационный пункт для детей. После набора определенного количества детей немцы передавали их в специальные медицинские группы.
— Зачем? — Я начал догадываться, но верить ЭТОЙ догадке не хотелось.
— Кровь им нужна была. Раненым переливать, — голос Пуриса дрогнул, — мрази…
Желание о чем-либо говорить пропало у всех. Я смотрел в степь и ничего не видел. Перед глазами сами собой мелькали кадры кинохроники, на которой были засняты узники концлагерей. Господи! Неужели мне предстоит увидеть нечто подобное своими глазами?! Только теперь до меня окончательно дошло, в КАКОЙ комиссии мне предстоит работать! Да лучше с утра и до вечера с «мозговедами» общаться, чем это все видеть! Ну и руководители! За что они меня так? Из-за моего рапорта? Может, и так. Задумавшись обо всем этом, я окончательно ушел в себя.
До Ейска мы добрались уже глубокой ночью. Слишком оптимистичен был капитан, обещая быструю поездку. Хорошо еще, что по дороге была возможность остановиться на обед. А то бы совсем грустно было. Разместили нас в небольшом домике недалеко от центра города. Насколько я помню, в мое время эта улица называлась именем Карла Либкнехта.
Подняли нас рано, часов в пять, позавтракали, и в порт. Плыть нам предстояло на кораблике размером с «Метеор», мотающийся по рекам между маленькими городками. Но в отличие от «Метеоров» наш кораблик был вооружен пушкой на носу суденышка, упрятанной в танковую башню, и счетверенными «максимами» на корме. Как я понял, пулеметы являлись зенитной установкой. Мне уже доводилось видеть подобные конструкции, но не знал, насколько они эффективны. Надеюсь, что и не придется узнать. Вместе с нами на кораблик погрузили кучу каких-то ящиков, количество которых отслеживал Пурис. Сверившись со своим списком, он расписался в бумагах сотрудника НКВД, руководившего погрузкой, что-то сказал капитану нашей посудины, и минут через пять мы стали отходить от причала. Не знаю, как называют такое состояние моря сами моряки, я охарактеризую коротко — задница! Причем полная! Тепло, ветра нет, но море… Какие-то сплошные мелкие волны, от которых кораблик постоянно трясся как припадочный. Хорошо, что плыть было недалеко. Но и то, когда сходили на берег в Мариуполе, вся наша группа имела бледно-зеленый вид и пустые желудки. На ни в чем не повинный кораблик мы смотрели с плохо скрываемой ненавистью, которую оттеняли ухмылки экипажа корабля и встречающих нас сотрудников НКВД, а еще через пару часов мы были на месте.
В лагере нас встретил майор госбезопасности Владзимирский. Невысокий мужик лет сорока на вид с желтоватым измученным лицом человека, имеющего проблемы с печенью. Прямо около автомобиля он стал ставить задачи:
— Товарищи! Работа нам предстоит огромная, а времени на ее выполнение, как всегда, мало. Поэтому вынужден сразу включать вас в работу, распределяя в уже существующие группы. Военюрист 2 ранга Пурис, старший лейтенант НКВД Семин, лейтенанты ГБ Петренко и Гордеев. Вы направляетесь в группу, работающую в «Stalag № 190». Отправляйтесь немедленно, старший — капитан Щапов. Всю необходимую для работы информацию получите на месте от старшего спецгруппы. — Подождав, пока перечисленные снова разместятся в грузовике, Владзимирский повернулся к нам: — А нам, товарищи, предстоит работать здесь. Здесь располагался «Dulag № 152». Именно здесь немцы отсеивали из общего количества пленных командиров от сержантов и солдат. Помимо этого, при этом лагере размещался так называемый «детский барак». В нем собирали детей в возрасте от восьми до двенадцати лет, преимущественно из семей командиров Красной армии. После набора ста ребятишек с необходимыми им группами крови дети переправлялись в специальные мобильные госпитальные группы и служили поставщиками крови для немецких госпиталей. На момент освобождения города в «детском бараке» находилось 37 детей. Все они переведены в госпитали фронтового подчинения для лечения. В основной части «дулага» освобождено 17 462 человека, с которыми проводится проверка. На сегодняшний день непроверенными остались 3856 человек. В вашу задачу входит работа по проверке этих лиц и сбору информации по преступлениям гитлеровцев по отношению к нашим гражданам. Все работы вести строго под протокол! Недопустимы никакие, даже самые малые, нарушения в оформлении бумаг! Первые три дня вы будете работать в присутствии сотрудников, уже работающих здесь. Далее — самостоятельно. Прошу отнестись максимально ответственно к работе, учтите, что на сегодняшний день выявлено 735 человек, в отношении которых есть серьезные подозрения считать их изменниками Родины. В то же время не забывайте — это НАШИ люди! Люди, попавшие в плен и испытавшие на себе все «прелести» нацизма. За грубое, хамское и пренебрежительное отношение к бывшим военнопленным последуют серьезные санкции. Руководителю нашей спецкомиссии, товарищу Горшенину, товарищ Сталин сказал, что не их позор, а наша общая вина, что столько граждан нашей Великой Страны оказалось под пятой немецко-фашистских захватчиков! И не каждый боец и командир, попавшие в плен, — предатели. Следует очень осторожно, вдумчиво работать с людьми, оказавшимися в плену, и выявлять ТОЛЬКО настоящих изменников. Помните эти слова, товарищи! А сейчас пойдемте знакомиться с вашими коллегами на местах.
Слушая Владзимирского, я просто выпадал в осадок. Ни фига себе речь! Неужели информация от меня и Максимова ТАК изменила отношение Сталина к попавшим в плен? Если это действительно так, то все! Можно помирать и ничего больше не делать! Это, может быть, важнее, чем устранение Хрущева. Миллионам людей теперь не будут трепать последние нервы и тыкать в лицо несуществующей виной! Вспомнилась бабушка моего приятеля. Во время войны один из ее братьев попал в плен, был перевезен немцами во Францию и вернулся после освобождения американцами. А в 70-х ее не пустили в научную экспедицию от Института физики Земли на каком-то из научно-исследовательских судов. Судно должно было заходить в заграничные порты, и «умники» из спецотделов решили: «Так как близкий родственник находился в плену, во включении в состав экспедиции отказать». Не помогло даже ходатайство Гительзона, тогда еще не бывшего академиком. Все-таки история меняется очень заметно! И это радует.
Интерлюдия. Москва, Кремль, кабинет И.В. Сталина, 26.07.1942 г.
— Чито скажешь о комиссии Горшенина? — Сталин стоял у окна кабинета, спиной к Лаврентию Павловичу.
— Работают успешно, Иосиф Виссарионович. Эффективность работы спецкомиссии оказалась весьма высокой. Образовался еще один эффект от ее работы — политический.
— Чито за эффект? — Иосиф Виссарионович отвернулся от окна и заинтересованно посмотрел на наркома.
— Ваши слова об отношении к пленным и гражданам с временно оккупированных территорий быстро разошлись в народе. В результате этого ваш авторитет стал еще выше. — Берия развел руками. — Мы ожидали чего-то подобного, но не в таких масштабах. Также из-за изменений в работе особых отделов и «Смерш» повысились показатели их работы. Люди более охотно идут на контакт с сотрудниками, дают необходимую информацию. Повысилось количество выявляемых вражеских агентов и лиц, настроенных антисоветским образом. И это только за первые два месяца работы спецкомиссии. Считаю, что в дальнейшем ситуация будет только улучшаться.
Одобрительно хмыкнув, Сталин раскурил трубку, встал и стал медленно прохаживаться по кабинету.
— Чито по Рокоссовскому? Выяснили?
— Да, Иосиф Виссарионович. Предварительные данные подтвердились. В составе ЦК выявлена группа, планирующая смену власти в стране по окончании войны. Рокоссовского посчитали опасной фигурой в связи с вашим отношением к нему и решили убрать. Возглавляет заговор…
Сталин продолжал ходить по кабинету, время от времени выпуская клубы дыма и бросая короткие взгляды на наркома Берия. С последними словами, произнесенными Лаврентием Павловичем, он вернулся за стол и отложил трубку в сторону.
— Интэресно, Лаврэнтий, очэнь интэресно! Ты полностью уверен в своих выводах? — Он пристально посмотрел в глаза наркома.
— Да, Иосиф Виссарионович. Полностью! — Берия спокойно встретил взгляд вождя, но через мгновение отвел глаза. — Единственное, в чем нет полной уверенности, это в полном перечне лиц, причастных к заговору. В отличие от Хрущева, эти персонажи ведут себя гораздо умнее и тоньше. Андреев был последним, на кого можно было подумать в этом плане.
Сталин вздохнул, откинулся на спинку кресла и зло улыбнулся. Лаврентию Павловичу показалось, что в глазах Сталина стал разгораться яростный желтый огонь.
— Ну вот, Лаврэнтий! А ты прэдлагал Микояна сразу убрать. Видишь, какая зараза полезла? — Он хлопнул ладонью по столу. — Что с Молотовым?
— Он не с ними, товарищ Сталин!
— Ха-ра-шо. — Сталин с чувством, по слогам продолжил: — Ха-ра-шо, Лаврэнтий. Завтра начинай!
Из спецсообщения в ГУ ГБ НКВД СССР тов. Меркулову В.Н. от майора ГБ Владимирского по расследованию преступлений немецко-фашистских войск в лагере «Дулаг-152»
«…установлено, что немецкие офицеры и солдаты, выполняя установки германского военного командования, относились к военнопленным издевательски, зверски истребляли их путем массовых избиений и расстрелов, создавали невыносимые условия содержания в лагере и морили голодом.
Также установлено, что подобное зверское отношение немцев к военнопленным имело место и в других лагерях по содержанию военнопленных…»
Благодаря оперативности работы органов «Смерш» ЮЗ и Южного фронтов удалось захватить виновников гибели советских людей. В настоящее время они переданы в распоряжение спецкомисии, ведутся необходимые следственные мероприятия. Непосредственными виновниками гибели советских людей являлись:
Келлер Вернер, бывший комендант лагеря «Дулаг-152», полковник германской армии, 1889 года рождения, уроженец Судетской области (Германия), из купеческой семьи. В плен взят 10 июля 1942 года.
Лянгхельд Вильгельм — бывший офицер контрразведки (абвер-офицер) при лагере «Дулаг-152», капитан германской армии, 1891 года рождения, уроженец гор. Франкфурт-на-Майне, из семьи чиновника, член национал-социалистской партии с 1933 года. В плен взят 10 июля 1942 года.
Медер Отто, бывший адъютант коменданта лагеря «Дулаг-152», обер-лейтенант германской армии, 1895 года рождения, уроженец Эрфуртского округа (Германия), член фашистской партии с 1935 года. В плен взят 10 июля 1942 года.
Показаниями Келлера, Лянгхельда и Медера установлено, что существовало прямое указание Высшего командования германской армии об истреблении советских военнопленных — офицеров и рядовых — как людей «неполноценных».
Так, бывший офицер контрразведки при лагере капитан Лянгхельд на допросе 13 июля 1942 года показал:
«Немецкое командование рассматривало русских военнопленных, как рабочий скот, необходимый для выполнения различных работ.
Русских военнопленных, содержавшихся в лагере «Дулаг-152», как и в других немецких лагерях военнопленных, кормили впроголодь лишь для того, чтобы они могли на нас работать.
…Зверства, которые мы чинили над военнопленными, были направлены на истребление их как лишних людей.
Кроме того, я должен сказать, что в своем поведении с русскими военнопленными мы исходили из особого отношения ко всем русским людям, существовавшего в немецкой армии.
В германской армии по отношению к русским существовало убеждение, являющееся для нас законом: «Русские — неполноценный народ, варвары, у которых нет никакой культуры. Немцы призваны установить новый порядок в России». Это убеждение было привито нам германским правительством.
Мы знали также, что русских людей много и их необходимо уничтожить как можно больше, с тем чтобы предотвратить возможность проявления какого-либо сопротивления немцам после установления нового порядка в России.
…Издевательства над русскими военнопленными чинились как солдатами, так и офицерами германской армии, имевшими какое-либо отношение к военнопленным».
Этим объясняется, что в лагере, рассчитанном на 8000 человек, было заключено до 45 000 советских военнопленных, размещенных в невероятной тесноте и в жутких антисанитарных условиях.
Как показали немецкие офицеры Келлер, Лянгхельд и Медер, советские военнопленные, находясь в «Дулаге-152», кормились впроголодь, а с начала декабря 1941 года командование германской армии совершенно прекратило снабжение лагеря продовольствием, вследствие чего среди военнопленных возникла массовая смертность на почве голода.
«…С 5 декабря 1941 года смертность среди военнопленных от голода достигала 80–90 человек в день…»
Бывший комендант лагеря Келлер на допросе от 23 июля с. г. показал:
«…Военнопленные были размещены в невероятной тесноте. Они лишены были совершенно возможности лежать и спали сидя…
…С 5 декабря 1941 года среди военнопленных начался настоящий голод, на почве чего среди них наступила большая смертность.
С 10 декабря ежедневно умирало около 100 человек.
Трупы военнопленных, умерших за ночь, ежедневно утром выбрасывались из землянок, увозились за пределы лагеря и закапывались».
Кроме того, Келлер, Лянгхельд и Медер показали, что германские офицеры и солдаты избивали советских военнопленных за незначительные проступки, за вялость в работе, а также и без всяких провинностей.
Военнопленных, доведенных голодом до сумасшествия, во время раздачи пищи, приготовленной из разной падали, травили собаками для водворения «порядка».
Лянгхельд рассказал, что, производя допросы военнопленных, он сам, его фельдфебель и переводчик, в целях получения у них военно-разведывательных данных, избивали русских военнопленных. Также систематически избивала военнопленных охрана лагеря — солдаты и офицеры.
Лянгхельд признался, что он провоцировал через свою агентуру попытки к бегству военнопленных, в результате чего они были расстреляны.
Подобная практика насилий, издевательств, убийств и провокаций широко применялась не только в их лагере, но также, как это известно Келлеру, Лянгхельду и Медеру, и в других лагерях военнопленных».