— Интересно, меня здесь еще помнят?
Я кричала, как в лесу, но никто не отзывался. Прошло еще несколько минут, пока наверху хлопнула дверь и появилась заплаканная Милуш. А что ж ей еще делать, как не плакать?
— Ты что, удрала из школы? Это вполне в твоем стиле! Мы тебя только завтра ждали, — испуганно всхлипывая, проговорила Милуш.
— А твой стиль — вечная подозрительность! Меня отпустила сама Мария! Вот я и приехала.
— Уж не автостопом ли?
— Только ты — послушная девочка из порядочной семьи — всегда ездишь общественным транспортом, — отрезала я.
Ну вот, не успела я войти в дом, как она в печенку лезет. Кажется, убежала я от них за тридевять земель, а она все продолжает меня воспитывать. И неужели я по ней скучала? Так вот, если еще когда-нибудь я соскучусь по ней, я себе голову о стенку разобью! Чтобы опомниться.
— Есть не хочешь?
— Не беспокойся, лучше расскажи мне, что тут у вас происходит.
— Ничего особенного, — ответила она, но голос предательски задрожал.
Она абсолютно не умеет врать. До сих пор у нас ходит в доме легенда, как она написала в своем дневнике, оправдывая пропуск занятий, что у нее был расстроен желудок… Сначала класс, а потом вся школа долго веселилась по этому поводу. Бывают случаи, когда приличнее соврать.
— Что у тебя случилось?
Уж я-то ее хорошо знала. Всегда видно, когда у нее что-то не в порядке. Тогда с ней даже можно кое-как общаться.
— Так, ничего.
И тут же бросила на меня трагический взгляд и отчаянно зашептала:
— Я попалась, Гелча!
Я не сразу поняла, о чем речь, но страшно удивилась, потому что Гелчей она называет меня крайне редко.
— У меня появились подозрения, я сделала анализ, и вот сегодня пришел положительный ответ.
Ах, вот оно в чем дело!
— Ну что ж такого? Будешь снова нянчить ребеночка!
— Не хочу!
— И не надо. Теперь аборты разрешены.
— Откуда тебе все так хорошо известно? — не удержалась Милуш.
— А ты что, не знаешь, сколько девушек сегодня выходят замуж еще в гимназии? — высокомерно бросила я. — Как ты думаешь, почему мама была в таком восторге от баскетбола? Ведь только из-за баскетбола у меня не было времени на гулянки, выпивки, курение, наркотики, знакомства… Разве не так?
— Надо думать, теперь у тебя есть на это время?
— А, брось, у меня другая программа. По крайней мере, на ближайшее время, так что оставь свои глупости. Смотри-ка, мы опять говорим обо мне. Если не ошибаюсь, речь поначалу шла о тебе.
— Любош против аборта, — объявила она.
Надо же, в таком отчаянии, а без Любоша ни шагу. Кому бог ума не дал, тот за чужую спину прячется.
— Что ж, твое дело. Раз ты все решила с Любошем, какого черта ты советуешься со мной?
— Потому что именно сейчас я мечтала заняться настоящим делом! — закричала она. — Это у меня был красный диплом, а не у него! А теперь он в научно-исследовательском институте, а я болтаюсь в больничной лаборатории! Ты обзываешь меня лаборанткой, и ты права, а я лучший биолог, чем он химик.
— Была, — ответила я. — Пора уже к этому привыкнуть, если ты ничего не хочешь делать и ничего не хочешь менять, — продолжала я противно-утешающим тоном, каким успокаивали меня мама, Дуда, Ивета (не говоря уже о Марии и Еве).
Я бы тут возмутилась, а Милуш кивнула в знак согласия, и я увидела прежнюю Милуш. Видно, с ней нужно только так разговаривать.
— Возможно, ты и права. Ну ладно, есть не хочешь, беги к маме. У нее как раз сейчас тренировка, она очень обрадуется. Уж она так соскучилась, что все время не отходит от телефона. Страшно даже взглянуть на счет…
— Не беспокойся, я могу разбить свою копилку.
В ответ она бросила в меня мокрой тряпкой, которую все время держала в руках. Вот характер: готова все время убирать и вылизывать, хотя уже созрела для психодрома! Конечно, я поймала эту тряпку, отпасовала ее и не промахнулась. Уже захлопывая дверь, я услышала крик опомнившейся Милки:
— Эй, Гелча, послушай, подготовь маму, век не забуду!
Еще бы, если появится новый член семьи, возникнет ситуация, которая коснется даже нашей мамы. А как же спартакиада, «девочки»? Осложнений наша мама не любит, хотя и утверждает, что ради семьи разрывается на кусочки. Разумеется, мама, наверное, тоже против аборта, но Милка все же опасается, боится ей сказать. Глупая клуша!
Когда я проскользнула в зал, мама будто бы и не удивилась. Мария по какому-то случаю описывала нам надсмотрщика на галерах — именно так выглядела сейчас мама. Она безжалостно гоняла своих подопечных по шведской стенке, и мне трудно было смотреть без смеха на то, как они задыхались, стремясь сохранить свою фигуру и доставить удовольствие маме. Старушки старались от души, но смотреть на это было невозможно.
— Привет, котенок! — обратила наконец на меня внимание моя родительница и помахала рукой. — Подожди, я скоро.
Она засвистела. Это означало окончание упражнения на шведской стенке.
— Спускайтесь, девочки, отдыхайте и становитесь на свои места в соответствии со значками.
Только сейчас я заметила значки из разноцветных ленточек, прикрепленных к зеленому искусственному покрытию (представляю себе, как мама ползала по полу, делая разметку. Но другого выхода у нее не было: разметка мелом исключается, так как в этом зале проводятся и другие тренировки).
Я стала разглядывать «девочек». Одну за другой. Вот настоящая старуха, морщинистая и усохшая, кости ее точно копья — вот-вот проткнут майку. Некоторые хотя и надели длинные тренировочные брюки, но большинство вырядилось в костюмы для аэробики. Вот у этой толстенной мамаши правая нога в резиновом чулке. Роскошь! А у этой живот как шина высшего качества. Одна, правда, красивая. Еще три кое-как сойдут. Остальные — страх и ужас. Я представляю себе парад на Страговском поле! А чего стоит творческая фантазия этих дам при создании костюмов для аэробики! Зрелище для преподавателя моей новой гимназии! Даже у самых привлекательных красовались собственноручно обрезанные колготки. И по лицу каждой ручьем текла косметика. Не зрелище — сказка!
— Сегодня репетируем второе отделение, — объявила мама, когда «девочки» заняли свои места. — С первым отделением все ясно; надеюсь, вы продолжите самостоятельные тренировки, чтобы не забыть последовательность перехода с быстрого бега на прыжки. Попробуем под музыку. Внимание! Танец номер один из первого комплекта! Не спутайте — все остальные танцы из второго комплекта. Все первое отделение сопровождает народный танец «Фуриант». Первыми делают движения стоящие на «клеточках», затем те, кто стоит на местах, обозначенных голубыми кружочками…
— …Пироги с грибами! — старательно выкрикивали «девочки», а мама одобрительно кивала и продолжала отчаянные манипуляции с магнитофоном. С техникой она всегда была не в ладах, — помочь ей, что ли? Не стоит, еще запутаешься в номерах.
— …Потом вы делаете четыре круговых движения в одну сторону, голубые берутся за руки через одного, а те, кто стоит на «кружочках», отматывают пояса — и застывают, образуя завершенную композицию первого отделения. Представляете, на поле стадиона тринадцать тысяч восемьсот двадцать четыре бабки…
— И прабабки, — добавила старушка. Мама продолжала как ни в чем не бывало:
— В задних рядах будут зеленые юбки и платочки, потом желтые, потом синие, а между ними узкими разделительными полосами — красные. Не забывайте, вы стоите в позиции для танца — это точно соответствует танцу номер десять, который будет звучать в это время, он нежный и лиричный. Еще не забудьте: платок в левой руке, левая нога вперед, руки поднять. Гедвика! Пальцы сжаты.
Грудь вперед. Выпрямиться. Прекрасно. Не напрягайтесь, посмотрите друг на друга.
Мама наконец справилась с магнитофоном, включила музыку и заняла свое место.
Как мама дальше вела тренировку, я описать не могу, ибо от меня ускользала вся специфика ее термине-логии, вся эта ее «шлифовка движений», «перемена пози-ций ног» в то время, как руки должны были то откреплять платочки от пояса, то поднимать их над головой и делать ими плавные круговые движения. Ну, наконец! Может быть, это кому-нибудь и нравится, мне — нет. Однако все бабки восторженно захлопали.
— Надеюсь, вы не забудете, что размахиваете платочками, а не стираете тряпкой пыль. Начинаем с медлен-ного поклона. Магда, ты не мешок с картошкой подни-маешь! Теперь наклон в сторону, Индржишка! Платок вверх, шаг вправо, перенести центр тяжести на правую ногу, протянуть руки по позициям — «семь», «два», «три», круговое движение — «восемь», «два», «три», наклон. А теперь вместе с зелеными отцепляют платок желтые. Потом синие и красные. Теперь наклон в другую сторону, три шага, очень красиво, Здена! Теперь попарно лицом друг к другу, как будто беседуете!
Я восхищалась маминым терпением. «Девочки», конечно, старались изо всех сил, но, разумеется, путали движения рук и ног. Если маме удастся наконец добиться от них элегантных движений, я сниму перед ней шляпу.
В конце она уже не кричала, а шипела.
— Не беспокойтесь, все у вас получится. Только будь-те внимательны. И не отвлекайтесь на разговоры — как же я вас перекричу? Тут ужасная акустика. Сейчас закон-чим. А теперь — приветствие!
— Привет!! — заревели бабки так, что солдаты бы им позавидовали.
И побежали в раздевалку.
Теперь я понимаю, почему после таких тренировок мама приходила домой без голоса. Я обняла ее.
— Надеюсь, ты не скучала? — прошептала она.
— Немножко, — ответила я.
— Дай-ка я посмотрю, не выросла ли ты.
— Куда уж! Зато наша Милуш выросла. Вернее, стала толще. Прибыль у нее, — выпалила я, чтобы скорее с этим покончить.
— Ну, вот видишь, я всегда ей говорила, чтобы занималась гимнастикой, а ей как об стенку горох. Она, конечно, ходит вместе с Барси на совместные тренировки детей и родителей, но это ей ничего не дает. И то в последний раз она связки растянула, а ведь делала простейший «самолетик».
— Ты что, не понимаешь? Она беременна. Конечно, тесные клетушки раздевалки не самое лучшее место для такого сообщения. Каково женщине узнать, что в третий раз она станет бабушкой? Но для моей мамы спортзал все равно что дом. Однако она окаменела с одним чулком в руке.
— О господи! Какой месяц?
— Откуда я знаю? Она только что сделала какой-то там анализ.
— Значит, третий. Конечно, перед уходом Любоша в армию… В марте ей рожать. С ума сойти — в июне спартакиада. А кто же будет ходить на тренировки с Барой? Я не смогу, я же работаю.
Разве я преувеличиваю? Я всегда говорю, что мать одержимая. Теперь для нее тренировки Бары стали таким же важным событием, как спартакиада. Весь ход ее мыслей могу вычислить наперед, с небольшими поправками.
— Подумаешь, не будет Бара некоторое время ходить на тренировки, еще успеет.
Мама надела шапку, заперла раздевалку и решительно покачала головой:
— Нет, невозможно, Баре очень нравятся тренировки. И спортивная школа очень хорошая. Нет, я никак не могу подвести руководство, именно я не могу себе этого позволить…
Мы подходили к дому. Я маму больше не интересовала. Столько времени я не была дома, и никому до меня нет дела! Неужели Мила не могла подождать со своей великой новостью до моего отъезда? Нет, ей надо все выложить сразу. Что делать, ведь я тоже говорила только о своем горе, когда оно случилось…
— Папа дома? — спросила мама, заходя на кухню, где Мила пекла пирожки.
И что же, я должна ей все простить за эти пирожки? А зачем вдруг маме так срочно понадобился папа? Что она хочет с ним обсуждать?
— Он наверху, — ответила Милуш.
Я подмигнула Милуш, давая ей понять, что ее задание выполнено.
Мама объявила папе, что теперь, когда у Милы будет еще один ребенок, в спортивную школу с Барой придется ходить ему. Папа всплеснул руками, потом драматически заломил их.
— С ума сошла! У меня ни секунды! Лаборатория переезжает, а ты из меня хочешь сделать дедушку!
Легкомысленный тон мало чем помог отцу. И он попробовал зайти с другой стороны.
— Я все же доцент!
— А я могла стать доктором биологических наук! — сухо констатировала Милуш.
— Если не ошибаюсь, у меня тоже имеется какое-никакое ученое звание, — угрожающе проговорила мама.
Точно. Она доктор философии. Я не забыла.
— Вы — женщины!! — ревел папа.
— Значит, мы годимся только для кухни, для постели и для ухода за детьми?
Милуш не плакала, она даже пыталась шутить, а это не предвещало ничего хорошего. Нет, папе не совладать.
— Перестаньте жаловаться на отсутствие подлинного равноправия, все дело в спартакиаде, и я ни о чем не хочу слышать!
Папа еще защищался, но слабо. Я пыталась ему помочь, но, наверное, переоценила положительное влияние своего отсутствия на нашу Милуш. Извини, папа, я и сама не рада, что так получилось.
— Все эти мероприятия ничего не стоят. Страговский суперстадион нужно использовать лучше и постоянно, а не раз в пять лет.
— А ты молчи, когда старшие говорят, — набросилась на меня Милуш.
Никогда не перестану жалеть, что я тосковала по ней там, в горах. Уж она-то ни капельки не скучала, она меня все так же не переносит, я тоже — по крайней мере, сейчас.
— Во время спартакиады я буду с утра до вечера на государственных экзаменах. Курсовые и приемные экзамены тоже в июне. — Папа обрел второе дыхание.
Все равно у него нет никаких шансов.
— А у меня выпускной класс, и, насколько мне известно, во время спартакиады все экзамены сдвигаются, — предположила мама.
— У меня еще лабораторные исследования в институте! — победоносно закричал папа.
— Но ведь они когда-то кончатся! — нанесла смертельный удар Милуш.
Папино поражение было полным.
— Что вы со мной делаете? — застонал он.
Мама смерила его командирским взглядом и переменила пластинку. Совсем другим тоном она качала:
— Ничего не поделаешь, дорогой, придется тебе все это выдержать. Мы будем изо всех сил помогать. А когда кончится спартакиада, я сама займусь розами. И ни звука не скажу, какие бы дорогие сорта ты ни покупал. И окапывать буду, и подрезать, все, что надо, и Мила тоже.
— Лисицы вы хитрые! Сыру захотели! — возражал еще папа.
Тут откуда ни возьмись в кухню влетела Бара. Она сделала какой-то пируэт.
— Смотрите, как я умею крутиться, я уже и «самолетик» делаю, и не боюсь. Значит, смогу тренироваться на Страгове! Мама говорит: кто боится, того туда не возьмут!
— А тебе, конечно, очень хочется? — сухо проговорил папа-дедушка. Вздохнув, он продолжал: — Дальнейшие дискуссии считаю излишними.
— Готовьтесь к приходу журналистов! — уколола я его. — Они скоро сюда нагрянут, и фотографы тоже. А возможно, с вас сделают и плакат под названием: «Спортивная семья» или «Завоюем Страгов!»
— Безусловно! — отвечала мама. — Все будут участвовать в спартакиаде: Катушка с младшими школьниками, папа с Барой в группе родителей с детьми и я с женщинами.
— Любош приведет туда солдат и из-за этого еще сто лет не вернется домой, а я буду тренировать грудных детей.
Только такая дура, как наша Милуш, могла смеяться и плакать, услышав эти слова.