— Ленда, ты с ума сошла, не страдай. Я тоже так начинала.

Богунка сидела в большом кресле, обтянутом белой материей, нога в гипсе на табуретке. Кресло стояло сразу у входа в палату, а с коек (к счастью, в послеоперационной палате их было намного меньше) на нас с огорчением и неодобрением смотрели прочие обитатели палаты. Был неприемный час, но Богунка уговорила главного врача, что мой визит ей просто необходим, и сразу же после обеда я к ней пришла.

— Если ты тут будешь устраивать такой переполох, я к тебе больше не приду, — ругалась я.

— Понимаешь, мы ведь начали репетировать, хоть и с опозданием. Помешала моя поездка. Полагается начинать подготовку в сентябре, и потому, конечно, девочки почти ничего не знают, — продолжала Богунка давать добрые советы. — Но в этом есть и свои преимущества: поскольку тебе придется начинать с самого начала, ты все сделаешь в своем едином стиле.

— А ты что, умирать тут собралась? Ты же ведь вернешься в конце концов?

— Конечно, я когда-нибудь вернусь, но будет поздно все начинать сначала. Не бойся, я у тебя ничего не отниму, буду только твоим ассистентом. Я же все равно ничего не смогу, мне еще долго нельзя тренироваться. И вообще, неизвестно, смогу ли я когда-нибудь двигаться, как раньше.

Богунка вздохнула, и на глазах ее вдруг выступили слезы.

— Видишь, Лени, это мой вариант астмы. Наверное, девочки из моей прежней команды были правы. Я слишком эгоцентрична — такое мне бы и в голову не пришло. Ведь если подумать, положение Богунки далеко не сахар, она должна очень сильно страдать.

— Ладно, попробуем. — Я приняла бодрый вид, который еще так недавно раздражал меня у всех моих утешителей. Слишком бодрый вид. Она, конечно, заметила.

— Да брось ты! Буду стараться, буду выполнять все их требования. Такой примерной больной, как я, у них, наверное, никогда не было, и постараюсь выздороветь. А музыку ты подобрала?

Сразу после того, как я вынужденно дала Богунке согласие, я получила от ее мамы комплект записей.

— Понимаешь, я не очень сильна в музыке. Я, конечно, все прослушала, но, к сожалению, еще очень плохо отличаю ансамбль «Олимпик» от пения Вондрачека.

— Музыка тебе понравилась?

— В общем, да, — ответила я без энтузиазма. — Но мне подбор кажется заигранным. Это такая же древность, как мюзикл «Любовь к трем апельсинам».

— Ты не ошиблась, музыку написал тот же автор. Скоро ты привыкнешь работать под музыкальное сопровождение, научишься сопоставлять такты с соответствующими движениями.

Так мы с ней разбирали описание композиции, страница за страницей, поскольку Богунка считала, что я должна прочувствовать ее в полном объеме.

— Кроме того, будут такие моменты, когда несколько групп синхронно исполняют различные движения.

Вторая часть — лирическая, но исполняется с реквизитом. Богункина мама принесла мне и реквизит. Это двухметровая шелковая лента, прикрепленная цепочкой к шесту с конусообразным наконечником.

— Представляю себе, как я с этой лентой предстану перед девчонками! И что я с ней буду делать — понятия не имею.

— Это неважно, поверь мне, — успокаивала меня Богунка. — Руководительница вовсе не должна все уметь лучше других. Главное, как она это объяснит. Я тебе подскажу, кто из девочек сможет все выполнить как следует. Они будут у тебя живым наглядным пособием. Например, эти упражнения очень хорошо исполняют — Ганка, Моника из класса «А», в первом классе Ивана, а в третьем Зденка. И еще не забудь про Еву! Ты должна только держать в голове всю композицию и одновременно контролировать всех. У тебя будет три группы. Не забудь об этом, потому что общее число участниц не восемнадцать, а намного больше: девочки из шести классов. Значит, это составит несколько групп по тридцать шесть человек, исключая выпускниц. В Прагу поедут две группы.

— Все равно их очень много, я и представить себе не могла, что их столько.

— Я договорилась с директоршей. Она обещала переделать расписание таким образом, чтобы занятия физкультурой у девочек приходились на последние часы и чтобы у тебя в это время либо не было уроков, либо какие-нибудь второстепенные. Она согласилась с удовольствием. Понимаешь, если бы прекратились тренировки в нашей школе, сорвалась бы районная спартакиада, потому что в ней должны участвовать пятьсот семьдесят шесть девушек. Без нашей школы не обойтись.

Хотя наша директорша была в восторге от моего согласия, Гаврда постарался мне отомстить. Как-то на уроке он застукал Яю, читавшую под партой роман (он назывался «Свадебная ночь у озера», и когда Гаврда зачитал нам вслух отдельные выбранные места, мы хорошо повеселились), и Гаврда, глядя на эту книгу, сказал:

— У нас в классе слишком яркие индивидуальности: читательницы и знатоки озер, тренерши. Интересно, кто будет заниматься уроками? Что вы думаете по этому поводу, Сохорова?

— Если вы имеете в виду четверку за диктант, то я ее получила потому, что была рассеянна, а вовсе не потому, что не готовилась к урокам.

— Допустим, но вы до сих пор спортсменка, извините, теперь организатор спартакиады.

Придушить бы его! Хотя раньше мне импонировало его ироническое отношение к спартакиаде. Но пачкать собственное гнездо, пусть я и сижу в нем далеко не добровольно, не желаю.

Богунка глубоко вздохнула и виновато добавила:

— Понимаешь, есть еще промышленное училище. Но там я сумела договориться только на вторую половину Дня.

— И нарочно помалкивала! — набросилась я на нее.

— Я боялась, ты не согласишься.

— Тут ты права на все сто процентов.

— Если не хочешь промышленное училище, придется брать какое-нибудь убогое районное училище — там девчонок как маковых зерен.

— Ты всем наобещала, а расхлебывать мне? У них что, нет своей преподавательницы физкультуры?

— Пока мне не дали уроков чешского языка, полставки я получаю в гимназии, а полставки в промышленном училище.

— Ах так!

— Ты моя золотая Ленчичка! Давай переходи к четвертой части. Четвертая часть — это сложная комбинация из движений с реквизитом и без реквизита. Она естественно завершает всю композицию, все движения, все элементы танца и музыки повторяются, но в более сложных вариациях. Заключение — видоизмененное вступление, только с лентами. Если ты не спешишь, вернемся еще ненадолго к первой части.

— А ты еще не устала?

— Ты как Ева. Если бы ты спросила меня, не болят ли места от уколов, я бы ответила утвердительно, но я не устала. И перестань со мной обращаться как с беспомощной старушкой.

— Я мечу тут бисер…

— Ты как разговариваешь с преподавателем?

— А ты как со мной разговариваешь? Значит, начинаем с основной позиции, потом возвращаемся — это понятно, но сразу перед буквой «А» начало пятого такта…

— Вот видишь, все понимаешь, а еще говоришь, что путаешься в обозначениях.

— Нечего мне льстить! — проворчала я, однако мне было приятно, что она оценила мои старания.

Но ей еще не известно, что не все мне дается легко, что я еще до конца не могу разобраться в терминологии, не представляю себе, как буду произносить вслух названия движений, потому что мне смешны все эти «шаги», «полушаги», «руки вместе», «руки врозь»… Не взялась ли я не за свое дело?

— Вот, посмотри это движение, отмеченное буквой «А». — И Богунка попыталась мне его показать прямо в кресле с ногой в гипсе.

Никто в палате не обращал на нас внимания — они, наверное, уже привыкли.

— Если тебе не понятно, на последней странице разработки эти фигуры нарисованы так, что любой дурак разберется.

— От такого слышу!

— Я же понимаю, что ты проработала тетрадь целиком, а не только начало — какой смысл делать кое-как?

— Ну да, проработала. Ты выражаешься, как наш Шеф. Мне все-таки надо это видеть, особенно учитывая мою любовь к вашей гимнастике и мои способности к ней.

— Ладно, за букву «А» я больше не беспокоюсь. А вообще, останавливаться на отдельных элементах мы будем, если возникнут трудности и тебе не помогут даже твои демонстраторы, хотя они очень ловко и хорошо работают. Я бы больше внимание обратила на хореографические моменты. Они тут тоже все нарисованы со всеми позициями, это намного сложнее. Кстати, тебе ясно, что вот это, это и это, — она показала описания и рисунки, — репетируется одновременно?

Это мне совсем не было ясно, хотя могла бы и догадаться, потому что ломала над этим голову весь вчерашний вечер.

— Есть еще одно темное для меня место. Посмотри на странице девятой первый такт из двадцати восьми в густых диагоналях. Тут упор на правую или левую ногу? Написано, что правая половина стадиона делает упор на правую ногу, а левая — на левую. Так какая из этих половин — мы?

Богунка быстро перелистала разработку и нашла страницу, где была расчерчена схема площади стадиона. Она нашла трибуну, где будет находиться наш край, область и наши группы по тридцать шесть человек.

— А вот это заруби себе на носу, это тебе потребуется еще много раз: когда начнутся перемещения, все твои группы разделятся по видам движений. На краевой и областной спартакиадах будет иначе — все зависит от количества участников, но это тебя не должно интересовать. Можно переходить к хореографии?

Это звучало очень торжественно. Поначалу мне казалось, что это легко, но только казалось. Квадраты, треугольники, потом позиции на цифрах и небольших кружках и снова квадраты, потом перестроение квадратов в ромбы, а в это время другая группа из тридцати шести человек составляет большой квадрат, и снова перемена, и снова мои воспитанницы разделятся на четверки и станут по краям, но этого еще мало — от наружного ряда они двинутся к центру. Потом будут листья, затем овалы плюс солистки — господи боже мой, с ума сойду!

— Тут есть картинки для ориентации. Ты будешь заниматься с девочками до тех пор, пока они не достигнут полного автоматизма, — сказала Богунка.

— Большое спасибо! У меня уже был печальный опыт участия в соревнованиях по спортивному ориентированию с помощью карты и компаса. Когда я прошла первый контрольный пункт, я стала двигаться не в том направлении, доказав тем самым свой топографический идиотизм, — ответила я, глядя на общую схему размещения участников спартакиады на стадионе.

Схема была, конечно, красивая, но к ней прилагался чертеж, где был указан путь каждой из участниц по стадиону. Каждая из них должна была пройти столь сложный путь, прежде чем занять свое окончательное место, что я безнадежно запуталась.

Мама всегда говорит, что репетиции сами по себе — ничто, главное — представить себе картину в целом. Сливающиеся массы, ряды, квадраты, листья, другие листья, потом тройные круги, встречное движение — все это, естественно, мы должны отработать, а тут еще нарисованы какие-то полосы, а между ними нечто напоминающее кренделя. Значит, мы участвуем почти во всех фигурах, мы тут во всех бочках затычки.

Итак, с присущим мне теперь оптимизмом — вперед к составлению заключительного построения! Собственно, какая разница, что мы там сделаем — листья или диагонали, что-то надо оставить и на долю других.

— Брось, Богуна, я в нокдауне. Для меня это нереально. Я отказываюсь и ухожу.