— Разве так можно?! — опять кричала Милуш, и я на всякий случай отошла в сторону. Стоявшие дома плач и скрежет зубовный не имели никакого отношения ко мне и к неудачной поездке на летние работы — таким вещам мама не придает значения, и уж во всяком случае она не будет делать из мухи слона. Дело в том, что Любош получил повестку (или как там это у них называется?)

— Разве можно призывать отца семейства на военную службу? — Над причитаниями Милуш сжалился бы и зна менитый средневековый пражский палач Мыдларж. Только не наш папа.

— А ты думала, что отсрочки будут длиться до бесконечности? — неодобрительно отреагировал он на слезы дочери.

— До бесконечности!.. — воскликнула она возмущенно и в то же время жалобно. — Сначала ему предложили стажировку во Франции, а потом, когда что-то нарушилось в процессе управляемой кристаллизации стекла, пришлось заняться дополнительными расчетами. Он выполняет важное государственное задание. Что теперь будет?..

— Подумаешь, отслужит год в армии, а с государственным заданием ничего не случится. Ты что думаешь, на Любоше свет клином сошелся? И без него доделают, — сказала я, потому что мне стало противно ее слушать.

Еще недавно она была убежденной сторонницей женской эмансипации. Правда, в то время у них с Любошем случались нелады, и она заявляла, что, собственно, женщине мужчина не так уж и нужен, что он ей только в тягость и что само его присутствие осложняет жизнь, а детей можно иметь и вне брака. Чем спорить с мужем о воспитании детей, лучше быть матерью-одиночкой. Ну, вот и получай то, чего хотела. Правда, дети не совсем без отца. О чем спорить? Она просто пляшет под его дудку. А он даже симпатичный, только любит командовать. И требует, чтобы она его слушалась. Мне, конечно, все это безразлично, и безусловно, Любош умней Милуш с ее теоретическим мышлением.

Например, история с тренировками. В сентябре прошлого года Мила с дочкой Барой стали ходить в спортивную группу для родителей с детьми. Мила, наверное, предполагала, что это балет. Что правда, то правда, Бара годится для этого дела. А Милуш на заре туманной юности мечтала стать балериной. Но говорят, что стойку она сделала только один раз, и то по ошибке, хотя вполне могла бы преодолеть свою слабость усиленными тренировками.

Но нет, она решила, что пойдет с Барой на экзамен в школу Национального театра. Мама всерьез рассуждала о трудностях при изучении специальных предметов, о зыбкости надежды на успех, о преждевременном старении. Отец смеялся. Нашей же Милуш все было нипочем.

Тут возник Любош. Кстати, Любош очень высокого роста, ему бы не мужем моей сестры быть, а моим отцом. Послушай-ка, ты уже один раз пробовала, а балет — это тебе не баскетбол. Как только дело дойдет до соматических нарушений, тебе никого не удастся убедить, что и твой папа, и твой дедушка имели склонность к балету. Твою Бару никто в балет не возьмет. Я бы ее, например, не взял, хотя я не медик, а химик, потому что достаточно посмотреть на ее позвоночник, чтобы сразу стало ясно, что из нее балерина не получится. Надо смириться с тем, что из Бары вырастет еще одна Жирафка, и ее место в баскетболе. И ей еще очень повезет, если она, несмотря на свою нескладность, добьется хотя бы половины того, чего достигла Гелена.

На том и порешили. Я, конечно, была с ним целиком и полностью согласна, хотя меня и раздражало, что именно его слово было окончательным и напугало Милу до смерти. А что поделаешь, раз она такая квашня и мужик может ею командовать!

— Я сама прослежу за тем, чтобы у Бары все получилось как следует, — сказала я Любошу. — Как мне представляется, она годится для мини-баскетбола, но ей необходимо сначала заняться общефизической подготовкой, чтобы, в отличие от меня, ей не пришлось специально отрабатывать ловкость, быстроту реакции и скорость. Она более способна, чем была я в ее возрасте, это факт, но ничем нельзя пренебрегать. Нужно заниматься.

— А идея занятий родителей с детьми, по-моему, правильная. Почему бы туда не ходить? И ей полезно приобщиться к коллективным занятиям спортом, и тебе это, в конце концов, не повредит, — со всей категоричностью заявил Любош Миле.

Милуш уже давно стала поперек себя толще и по габаритам приближалась к нашей маме. Но мама-то в ее возрасте была как былинка.

Получилось так, что Баре эти занятия очень понравились, и Милуш взяла абонемент на следующий год.

— Абонемент-то я взяла, но нас предупредили, что утвердят только тех, кто перспективен для спартакиады.

— Ну, это ерунда, — сказала я, — они вам голову морочат.

Я ждала, что мама встанет грудью на защиту своей любимой спартакиады. Однако голос подал отец. На столе у него были разложены пробирки и еще всякая всячина, он как раз занимался исследованием удобрений для нового розария. Может быть, поэтому спартакиада маячила в его воображении как нечто отдаленное и нереальное. А он в это время раскладывал свои игрушки, хотя его научно-садоводческим изысканиям грош цена в базарный день, только всю гостиную загромоздил. Трудно представить себе более не подходящих друг другу людей, чем мои родители, а все у них в порядке. Бывает же так в природе!

— Не путай обман с реальностью, моя младшая дочь, — вдруг высказался отец, как будто это не он угрожал разводом во время подготовки спартакиады. — Спортивные залы нужны в первую очередь для подготовки спортсменов высокого класса. Помещений не так много, чтобы предоставлять их всем желающим. Перед нами стояли и стоят более важные задачи. И тебе пора бы уже привыкнуть к тому, что не существует прав без обязанностей, если у тебя хватает ума это понять.

Только бы он не начал выступать на свою любимую тему.

— Вот что у нас было (практически ничего), а вот что у нас есть (практически все). Чего мы (то есть они, старшее поколение) достигли и чего достигнете вы (то есть мы)!

Меня от этих рассуждений коробило. Я их воспринимала как любимую присказку деда: «Вот во времена Первой республики за утку давали всего два гроша!» Я думала, что этот способ выражения умер вместе с ним, однако вот он, живет! Не то чтобы у нас в семье любили Первую республику, но разговор о постоянной нехватке товаров, о продуктах по карточкам, об отсутствии игрушек и тренировочных костюмов велся все время в нравоучительно-педагогических целях.

— А я ничего против совместных спортивных занятий родителей с детьми не имею. Это единственное, что мне нравится в спартакиаде, — возразила я.

— Женщины на спартакиаде будут прекрасны, — вступила в разговор мама.

Это было перед моей поездкой на летние работы; мама как раз возвратилась с репетиции районных и окружных женских групп второй категории, выступавших со спортивными композициями (она отсутствовала все выходные), и в восторге вертелась перед зеркалом.

— Только посмотри, как красиво сочетаются эти движения!

Я выдавила из себя благожелательную улыбку — иначе поступить не могла. Когда мама заходится, ей хоть кол на голове теши — все бесполезно.

А вот с папой никогда не знаешь, что он на самом деле думает, в особенности когда речь идет о маме, я же с мамой всегда попадаю впросак. Неужели она не понимает, что спартакиада и я несовместимы? Из-за этой спартакиады мамы вечно нет дома; мне-то от этого ни холодно, ни жарко, но вот в прошлом году мне как-то поручили проводить занятия с младшей группой. Как я ужасно себя чувствовала, когда торчала среди малышек, как телеграфный столб! Правда, мама, узнав об этом, договорилась в школе, чтобы мне больше таких поручений не давали, но сама, когда на районной спартакиаде девочки в зеленых юбочках с бантиками шли по полю стадиона в сопровождении высоких молодых девушек, заливалась слезами умиления. Ведь и я могла быть с ними! Выигранное нашим обществом состязание по мини-баскетболу, входившее в программу спартакиады, ее не утешило. Ей было этого мало…

— Я не понимаю, что ты имеешь против спартакиады! Я-то обеими руками «за»! — Она тяжело вздохнула.

Я-то очень хорошо знаю, сколько раз нас лишали спортзала из-за занятий женских групп общефизической подготовки, пока вопрос не был поставлен ребром и мы не получили зал независимо от них.

— У нас не оздоровительные тренировки, мама, мы тренируемся всерьез, в этом и заключается принципиальное различие между нами.

— Насколько мне известно, тренировки подростков происходят на школьных уроках физкультуры.

И каждый раз во время наших бесконечных споров она пыталась доказать мне, что новая программа спартакиады будет чем-то из ряда вон выходящим. И мне приходилось сдерживаться изо всех сил, чтобы лишний раз ее не дразнить. Мама вообще-то не упряма и кое-что способна понять, но в этих вопросах ее с места не сдвинешь. А вот как раз сейчас ее злить нельзя ни в коем случае. Наоборот, мне сейчас в высшей степени важно узнать ее мнение, как вести себя в разговоре с директором нашей школы. Милуш даже не подозревает, насколько мне с руки ее плач и скрежет зубовный. Я вижу, что мама сердится, когда Милуш вновь выступает в своем репертуаре, а когда мама сердится на Милуш, она с благосклонностью относится ко мне, в чем я уже многократно убеждалась. Теперь надо только ловить момент.

Милуш шла напролом.

— Ты бы хоть немного помогла мне. Бара в детском саду валяет дурака, всех воспитателей в бараний рог скрутила. А если ты пойдешь на тренировки, все это ляжет на меня. Любош мне хоть с детьми помогал!

Еще как помогал, приходил с работы только в девятом часу. Неудивительно, он же выполнял важное государственное задание! — сажал Катку делать письменные задания и отгонял Бару от телевизора. А если в воскресенье шел с ними гулять, то прогулка оканчивалась в пивной у стадиона «Спарта». Дети плакали, так как хотели в детский театр-студию «Товарищ». Зато стоило ему посмотреть на Бару, как она успокаивалась, а Милуш могла орать до умопомрачения — и безрезультатно; Бара становилась совершенно неуправляемой.

— А может быть, не надо забирать Бару из детского сада после обеда; другие дети сидят там до половины шестого, и ничего с ними не случается. — Мама уже заведена до отказа, что мне и нужно: я слышу это по ее голосу.

Но Милуш ничего не замечает.

— Детский сад! — пренебрежительно фыркает она.

— Ты, например, и в ясли ходила, а я что-то не заметила, чтобы тебе от этого стало хуже, — продолжала мама.

— Но это было в те времена, когда утверждали, что детей нельзя баловать, нельзя их жалеть, когда они плачут. Бара воспитана по-другому. А Катка? Ты бы позволила ей ходить с ключом на шее? Ты на это не способна, и я тому живой пример.

Продолжай в том же духе, Милушка! Это только и надо! Именно об этом весело рассказывают гостям: как Милу воспитывали в строгости, и не потому, что мама пренебрегала своим родительским долгом, упаси боже, а потому, что полностью разделяла научные воззрения отца, она просто действовала так, как требовала тогдашняя педагогика. Но те времена давно прошли, и теперь все руководствуются природным здравым смыслом. Я очень ценю мамину самокритичность — именно благодаря этому с мамой можно иногда разговаривать обо всем. И все же, несмотря на мирный характер, она позволяет себе сердиться (она утверждает, что с собственными детьми трудно выдерживать необходимую дистанцию), но это ничего.

Однажды она поймала меня на том, что я подделала отметку за диктант (переправила «четверку» на «пятерку»). Это было в третьем классе, и мой поступок был ужасно глупым. Я тогда сказала ей, что сделала это потому, что ужасно ее боюсь. Она испугалась, как бы я не утратила доверия к ней. Правда, я тут же добавила, что боюсь ее не так сильно. Этот способ до сих пор срабатывает. А иногда она даже и не сердится. Но законом нашего дома остается добросовестное исполнение своих обязанностей.

— Насколько мне известно, — ледяным тоном произнесла мама, — Катка пока еще ходит на «продленку».

Кажется, Мила поняла, что пора остановиться.

— Мама, но я так несчастна, я так буду скучать! — всхлипнула она.

Напрасны все мои надежды — она опять купила маму.

— Ах моя девочка, — вздохнула мама, — у всех это было, и ты выживешь. А мы всегда тебе поможем.

Я взглянула на отца. Он терпеть не мог слез. Отец пожал плечами, как будто хотел сказать: в пианиста не стреляют.

— Ах, вспомнила! — Мама вскочила, как будто ее укусила оса. — Не хотите ли послушать прекрасную музыку? У меня такая кассета!

— Дорогая, мы уже столько раз слушали «Славянские танцы», — миролюбиво отказался отец (зачем он так? Еще испортит ей настроение!)

— Но если ты нам хочешь показать новое движение, то мы посмотрим, — предложила я миролюбиво.

— Не стоит метать бисер известно перед кем. Вот мои девочки оценят это по-настоящему.

Как бы не расхохотаться! «Девочкам» столько же лет, сколько маме: от сорока и выше. У них уже внуки и правнуки есть! Но каждую среду с семи до восьми они набиваются в спортзал, а в другие дни недели мама из-за этих занятий бегает по всему городу: то она достает какие-то особые резиновые мячики, которые нужны ей для упражнений, то какие-то разноцветные шесты, которые нужны для придания правильной осанки, а как-то, вместо тренировки она устроила поход в парк, и «девочки» (правда, мама иногда и сама их называет «бабками») бегали и скакали по парку и выделывали всякие штучки, совершенно не соответствующие их возрасту. После таких занятий мама всегда возвращается измученная, но веселая. А как-то от нее даже пахло пивом.

— Я думала, ты была на тренировке с «девочками», — ужаснулась я тогда.

— Так пить захотелось! Я выпила всего две кружки и совсем опьянела!

— Куда вы ходили? Надеюсь, ты там знакомых не встретила? — продолжала я возмущаться.

Мама не обращала внимания на мои слова.

— Что ж, в холодильнике есть еще бутылка «Пльзен-ского». Откроем? — предложил папа.

— Конечно! — воскликнула мама, усаживаясь к папе на колени.

Я не ожидала этого от отца — ведь он всегда ворчал, если мама закуривала лишнюю сигарету. Он вечно подтрунивал над ее тренерской деятельностью и административными восторгами, но никогда нельзя заранее предугадать его поступки. У них с мамой особые отношения.

Так и теперь. Я заметила его предостерегающий взгляд и на всякий случай оставила «девочек» без комментариев. Теперь уж мама побежит демонстрировать одной из «девочек» то, чего мы по своему невежеству не оценили. И значит, каш разговор придется отложить, но это неважно — вернется она определенно в прекрасном настроении, в этом я уверена, и берегись, директор, когда против тебя мы объединимся с мамой!

Я улыбнулась папе и снисходительно бросила маме:

— Беги скорей. Твои девочки умирают — хотят услышать музыку!