1
Лейтенант Петров вышел из питомника во двор и в первую минуту не узнал Меженцева.
В замасленной куртке из «чертовой кожи» и таких же брюках, вправленных в кирзовые голенища, Гора Меженцев повертел в руках новую серую кепку, решительно бросил ее на землю и начал топтать пыльными тяжелыми сапогами.
— Горка, ты что дуришь? — удивился Антон.
— Обзаведусь, как ты, дочкой — остепенюсь! — Меженцев невозмутимо приплясывал на месте. — Кепка, друг, больно новая, не подходит.
— На операцию? — уразумел Антон.
— Коллега, вы проницательны!
— Ладно ты, — добродушно отмахнулся Антон. — А чего не в новой? Шоферы — ребята фасонистые.
Меженцев поднял кепку, выбил ее о сапог, секунду с искренним огорчением смотрел на дело рук и ног своих.
— Почему не в новой? — На серьезном, все еще чуточку огорченном лице Меженцева смеялись одни только глаза. — Я где, друг, работаю? В совхозе. Совхоз где? В районе.
— Ну и что?
— А то! — Лейтенант подмигнул. — У нас «налево» много не насшибаешь. По отделениям мотаюсь, народ свой — с кого брать? Вот и выходит: если я себе такую кепочку справил, то ношу ее после работы, вечерком. А если на работу надеваю, должна она у меня постарее быть. Я человек семейный, хотя еще и бездетный. Понятно?
Лихо, чуть набекрень, приладив побуревшую мятую кепку, Меженцев двинул Антона под бок.
— Понятно, — засмеялся Антон. — Слушай, Гора, а из нас никого не берут?
— Что? — преувеличенно изумился Меженцев. — Вас?! С дрессированными собачками на арену цирка?
— Да ну тебя! — невольно нахмурился Антон; он прощал все шутки, кроме тех, что задевали его профессию. А в милиции, нечего греха таить, охотники позубоскалить насчет розыскных собак и их проводников были.
— Антон, шучу! — хлопнул Меженцев по плечу приятеля. — Ты, да я, да Пик с тобой! Привет!
Антон покачал вслед головой: нет, Горка всегда остается Горкой, даром что недавно женился.
В кабинете Чугаева собрались Бухалов, капитан Лебедь, лейтенант Меженцев и младший лейтенант Пильщиков. Нет, это не оговорка: оплошность с гильзой от «парабеллума» стоила ему одной звездочки; каждый раз, когда, по старой памяти, его называли лейтенантом, Пильщиков краснел и бледнел. Болезненно переживая понижение в звании, младший лейтенант напрашивался теперь на самые ответственные операции в тайной надежде вернуть слетевшую с погон звездочку быстрее, нежели обычной выслугой.
— Так оно, — оглядел собравшихся Чугаев. — Ну, что же, можно начинать смотрины.
Он вышел и почти тут же вернулся с полковником.
Офицеры по привычке вытянулись.
— Вольно, вы теперь люди штатские. — Необычный вид офицеров, которые всегда являлись к нему подтянутыми, аккуратными, невольно смешил. — Хороши!
Заулыбались и офицеры — участники несколько необычной оперативной группы.
Первым в маленькой шеренге — не по росту, не по званию, а по выпавшей ему роли шофера — стоял Меженцев. Из-под замасленного воротника куртки выглядывал краешек голубой рубашки, на черной копне волос ухарски сидела мятая, неопределенного цвета кепчонка.
— Ничего, — внимательно оглядел «шофера» полковник и, скользнув взглядом по туловищу, приказал: — Руки!
Словно первоклассник перед уроком, лейтенант быстро показал ладони — темные, со следами несмытого машинного масла, металла, мазута.
— Сойдет.
Полковник остановился перед Бухаловым, в восхищении покачал головой.
— Силен, Сергей Петрович!
— Мировой бухгалтер! — похвалил и Чугаев. — Похлеще нашего Сухорукова!
Определив не только внешность, но, кажется, и характер своей роли, высокий сутулый Бухалов смотрел на полковника деловито, не улыбаясь, всем своим видом и суховатым выражением лица являя образец строгого бухгалтера, самую малость смущенного бесцеремонным разглядыванием. Он был в парусиновой, плотно надвинутой фуражке, опрятном поношенном пиджаке с острыми, слегка загнутыми лацканами, в синих диагоналевых галифе и старых, зато безукоризненно начищенных хромовых сапогах. Вышитая украинская рубашка под пиджаком перехвачена тонким пояском, в руках — толстый потрепанный портфель.
— Да, такой за государственную копеечку постоит! — улыбнулся полковник. — А сапоги, Сергей Петрович, не очень блестят? Вы же из района ехали?
— Человек я в летах, аккуратный, — с достоинством отозвался Бухалов. — Езжу в кабинке: при деньгах.
— Ну, ну, — согласился полковник и, перейдя к капитану Лебедю, похвалил: — Колоритная фигура!
— Это чевой-то? — осведомился капитан под общий смех.
Капитан Лебедь, а с этой минуты — грузчик, стоял в старых армейских галифе и тапочках. Его небритое, тронутое щетинкой лицо с хищноватым, с горбинкой, носом и хитрыми быстрыми глазами выражало такую неукротимую готовность подработать и схватить на «сто грамм», что удержаться от смеха, в самом деле, было нелегко.
— А вы что-то уж очень хмурый, Пильщиков, — заметил полковник последнему участнику опергруппы. — Повеселее надо, из района в большой город приехали.
Младшему лейтенанту в спокойном доброжелательном замечании полковника почудился какой-то намек, он густо покраснел.
— Слушаюсь.
Видом Пильщикова полковник остался вполне удовлетворенным: простые сапоги, старая рубаха, ватник под мышкой.
— Ну, что ж, — кивнул полковник Чугаеву. — Вроде все в порядке.
— Как будто да.
— Повторяю, товарищи. — Полковник обвел взглядом стоящих у стены офицеров. — Если этот Семенов под каким-либо предлогом откажется ехать, — брать на месте, у бани. Тянуть дальше нельзя. Группы наблюдения высланы, поддерживайте контакт... Ну, и, как говорят, — ни пуха ни пера!
— К этому еще добавляют, Михаил Аркадьевич, — подмигнул Чугаев.
— А-а, — засмеялся полковник и уже в дверях послушно развел руками. — Ладно, ради успеха чего не сделаешь: иду к черту!
— Мировой мужик. — кивнул Меженцев.
— Это еще что? — круто обернулся Чугаев.
— А что? — играя в простодушие, спросил лейтенант. — Мы по-простецки, по-шоферски!
2
Случилось это незадолго до отъезда капитана Бухалова в отпуск.
В одиннадцатом часу ночи в милицию позвонили из скорой помощи; профессионально спокойный голос сообщил, что к ним только что доставлен раненый шофер Истомин.
— Машину угнали, — невозмутимо добавил дежурный врач.
Спустя полчаса, облаченный в белый короткий халат, Бухалов сидел в небольшой комнате с марлевыми занавесками на окнах; сидевший против него узкоплечий, все еще испуганный Истомин, с трудом двигая забинтованными челюстями, с возмущением рассказывал о бандитском нападении.
Четыре дня тому назад шофер нефтеразведки Истомин получил по наряду на Горьковском автозаводе грузовую машину «ГАЗ-51», начертил мелом на ее новеньких бортах магическое слово «перегон», избавлявшее от объяснений с автоинспекторами, и тронулся в путь.
Запруженную бесшумно мчавшимися автомобилями Москву, с ее светофорами, регулировщиками и постовыми на каждом углу, скромный неискушенный шофер из районного городка брал, что называется, приступом и с облегчением вздохнул только на самой окраине. Здесь, вдалеке от шумных магистралей столицы, по которым, казалось, не только что проехать, а пройти-то мудрено, Истомин снова обрел присущее ему спокойствие. В голубом, похожем на дачный вокзальчик ларьке он купил жене и детишкам гостинцы — связку крохотных сушек, и две коробки монпансье, а затем уверенно вывел машину на знакомую автостраду.
До дома оставалось девятьсот с небольшим километров. Время от времени, по своему выбору, Истомин подсаживал кого-либо в кабину, чаще всего девчат, весело зубоскалил, на ночь останавливался где-нибудь переночевать, а с рассветом трогался дальше.
Административный центр своей области Истомин проехал вечером, когда город зажег уже огни. Теперь до дома оставалось сто двадцать километров, самое многое — четыре часа езды, и останавливаться на ночлег не было никакого смысла. Послушный «ГАЗ-51» проскочил домики окраины. Повеселевший Истомин замурлыкал свою излюбленную шоферскую:
Машина мягко бежала по асфальту, фары выхватывали из синевы узкую ленту дороги и подступившие к ней с обеих сторон темные стволы деревьев. Поднявшись с обочины, коренастый человек в клетчатой рубашке и черном картузе шагнул на дорогу, поднял руку. «Запоздал, видать», — сочувственно подумал Истомин, останавливая машину.
— Куда? — выглянул он из кабины.
— Подбрось, парень, — попросил коренастый. — До Селища мне, что сто́ит — заплачу.
До Селища, маленького городка, расположенного на самой трассе, было километров пятьдесят. Лишняя рублевка после хлопотной командировки не мешала.
— Садись.
Коренастый грузно плюхнулся на мягкое сиденье, захлопнул дверцу.
— Перегон? — с еле заметным акцентом спросил пассажир.
— Точно! — охотно отозвался Истомин, приглядываясь к соседу: лицо загорелое, скуластое, здоровая короткая шея. Татарин вроде. — Сам-то не шофер?
— Нет.
Дорога пошла как струнка; впереди не светился ни один огонек встречной машины, и Истомин прибавил скорость. Татарин, как назвал его про себя Истомин, достал папиросу, размял ее и, высунувшись из кабины, оглянулся назад. Как и впереди, дорога позади непроницаемо синела, вдалеке растекалось сияние города.
— Что глядишь? — поинтересовался Истомин.
— Так просто...
Вспомнив о папиросе, пассажир полез в карман, но вместо спичек вынул наган. Истомин не успел даже ничего подумать, как хлесткое упругое пламя резануло его по щеке, грохнул выстрел. В ту же секунду цепкие железные руки сгребли Истомина, как перышко, выбросили на темную дорогу.
Оглушенный выстрелом, Истомин упал; мимо просвистели шины, резко хлопнула закрываемая дверка кабины.
В следующее мгновение Истомин был уже на ногах. Не чувствуя сгоряча ни острой боли в коленке, ни текущей по щекам крови, он бросился за грабителем. Но машина была уже далеко, малиновый бортовой огонек насмешливо мигнул и скрылся за пригорком.
Припадая на левую ногу, Истомин пробежал еще несколько шагов и остановился, яростно размахивая кулаком, сплевывая соленую кровь и бессильно всхлипывая...
Вскоре его подобрало возвращавшееся в город такси. Зажимая грязным окровавленным платком простреленные щеки, Истомин требовал, чтоб водитель немедленно гнал машину вдогонку за бандитом; молодой, порядком напуганный, но не потерявший самообладания шофер упрямо вел «Победу» в город, настойчиво урезонивал:
— Подумай ты, голова садовая! Навстречу он не попался — свернул, значит. А куда? На каждом километре по десять съездов, вот и ищи! Сам-то в кровище, тебя в больницу надо, а оттуда позвонят. Без тебя найдут!
Доставленный в скорую помощь Истомин потребовал, чтобы немедленно позвонили в милицию, что тут же и сделали.
— Дешево еще отделался, — говорил врач, провожая Бухалова. — В щеки, мягкая ткань. Чуть бы повыше или ниже — и дело хуже... Повезло, через пять дней петь будет.
Осмотр места происшествия ночью и — повторный — утром, с участием потерпевшего, ничего не дал. В пяти километрах от города в кювете была найдена кепка Истомина, на асфальтовой кромке сохранилось пятно засохшей крови. Но все это были только свидетельства преступления, но не следы преступника; широкая лента шоссе с выступившей от зноя смолкой, отполированная сотнями шин, не сохранила ничего, что могло бы подтолкнуть следствие.
Возникли две версии: машина похищена для того, чтобы с ее помощью совершить какое-либо крупное хищение или продать ее по частям, многие из которых очень дефицитны. На первой версии настаивали работники автоинспекции, приводившие как основной довод трехгодичной давности случай, когда на похищенной легковой машине преступники увезли украденные из магазина товары. Такой вариант поддерживало и большинство работников уголовного розыска.
Вторую версию выдвинул Бухалов и, несмотря на ее кажущуюся громоздкость, а в глазах иных — и нелепость, не спешил отказываться от нее. Расчет простой, доказывал капитан: автопарк в области непрерывно пополняется, запасных деталей, особенно в селах, не хватает, и человек опытный, хорошо знающий машину, — а грабитель, несомненно, и был таким человеком, — сумеет выручить на продаже одних только деталей кругленькую сумму. Бухалов был убежден даже в большем: заметая следы, преступник постарается не предпринимать никаких действий как можно дольше, в ближайшее время и ждать нечего.
Прошел день, два, три, четыре... Грузовой автомобиль «ГАЗ-51» как в воду канул. Преступлений, связанных с применением автомашины, в области не произошло. Молчали и управления милиции соседних областей, немедленно извещенные о похищенной машине и приметах угнавшего ее человека. Авторы первой версии заколебались. Еще через два дня версия эта отпала совершенно: в двадцати километрах от города, в лесу, были обнаружены новый кузов, рама и тронутые первой ржавчиной диски от колес. Сообщили об этом ребятишки, собиравшие грибы. Выехавшей на место опергруппе не повезло и в этот раз: прошедшие дожди смыли следы людей, спокойно разобравших на глухой поляне машину и бросивших все, что не представляло особенной ценности. Оперативники, работники НТО и автоинспекции тщательно исследовали всю местность вокруг, стараясь обнаружить следы подводы или, вероятнее всего, другой автомашины, на которой был увезен мотор и детали переставшего существовать как единое целое автомобиля «ГАЗ-51». Проселочная дорога, смоченная дождями, а затем снова исполосованная машинами, была нема.
Ничего не смогли сообщить и жители близлежащего села Липовки. Человека, имеющего такие приметы, как грабитель, в селе не оказалось; два молодых шофера, работавших в колхозе, были вне всяких подозрений, а кроме них никто в селе на машине никогда не работал.
Версия капитана Бухалова, также пока не оснащенная никакими прямыми фактами, по логике обстоятельств становилась наиболее убедительной. Было ясно, что грабитель притаился и выжидает, пока вся эта история потеряет новизну, а с ней и напористый поиск. Чем дальше уходит факт преступления, тем меньше возможностей раскрыть его.
Уезжая в отпуск, Бухалов передал дело капитану Лебедю. У Чугаева и Бухалова была вначале мысль поручить дело лейтенанту Меженцеву, но после короткого обсуждения они решили воздержаться. По молодости и натуре своей лейтенант был слишком кипучим, дело же обещало стать затяжным, требующим терпения и выдержки. Малейшая неосторожность и горячность могли в таких условиях оказаться на руку преступнику. Капитан Лебедь, не обладавший буйной фантазией, владел другими, незаменимыми в подобных случаях качествами: завидной терпеливостью и настойчивостью. Это было как раз то, что требовалось.
На вокзале, крепко пожимая руку пришедшему проводить его Меженцеву, Бухалов откровенно сказал:
— Не печальтесь, Гора. Для интереса дела — так лучше. — И, заметив, что его юный друг явно огорчен, уверенно пообещал: — Знаете, сдается мне, что и вам и мне придется еще принять в этой истории участие. Поверьте на слово!
Сосредоточив в своих руках все нити дознания, капитан Лебедь повел дело спокойно и методически последовательно, незаметно, исподволь, углубляя давно уже начатую работу. Сотрудники автоинспекции и райотделов милиции, проверяя в районах автохозяйства колхозов и предприятий, расспрашивали шоферов, не покупали ли они или не предлагали ли им купить частным образом каких-либо запасных деталей. Все шоферы, на которых можно было положиться, руководители сельских учреждений и предприятий, имевших автотранспорт, были предупреждены: при малейшем подозрении, не предпринимая никаких самостоятельных шагов, звонить в любое время дня и ночи!
Особо тщательная проверка была проведена в двух татарских селах. Подвергшийся нападению Истомин уверял, что грабитель по еле заметному акценту и чертам лица походил на татарина. Глубокая проверка ничего не дала: в расположенных на отшибе от железнодорожной и автомобильной дорог селах жизнь каждого протекала на глазах своих соседей. Народ здесь жил дружный, работящий; шоферами в обоих колхозах работали молодые ребята-комсомольцы.
К возвращению Бухалова дело внешне не подвинулось. Однако, как это всегда бывает рано или поздно, кропотливая, незаметная работа оказалась не напрасной.
За день до убийства участкового Александрова в милицию пришел шофер совхоза «Завет» Николай Филин. Выслушавший его дежурный по управлению майор Гольцев немедленно позвонил Бухалову.
— Вот я насчет чего, — рассказывал кареглазый парень в поношенном комбинезоне. — Приехал я вчера в город с нашим экспедитором. В «Сельхозснаб». Пока он там бегал, оформлял, я малость перекусить зашел. В чайную, за базаром сразу. Машину, известно, тут же поставил, под окном, чтоб видать было. Только я это сел, подходит незнакомый гражданин, спрашивает: «Не занято?» Нет, говорю, пожалуйста. Сел он, заказал стопку водки, еще чего-то. Не молодой уж, здоровый такой. — Филин усмехнулся. — Шея — ну, как у бугая!
— А говорит как? С акцентом? — поинтересовался Бухалов.
Припоминая, Филин на минуту задумался, покачал головой.
— Нет, чисто говорит. Ничего такого не заметно.
— Продолжайте, продолжайте.
— Ну вот... Я, стало быть, щи свои хлебаю, он эту стопку выпил, закусил. Потом спрашивает: «Твоя, что ли, машина?» Моя, говорю... «Козел, смеется, драный, а не машина!» — Филин смущенно кашлянул. — Тут я, правда, осерчал на него. Сам ты, говорю, козел! Знаешь, какие у нас в районе дороги? Гражданин-то этот ничего не ответил, закусывает. А как закусил, спрашивает: «Запасных частей не надо?» Как, говорю, не надо, видал ты, спрашиваю, шофера, которому что-нибудь не надо? «А тебе, говорит, что надо?» Да уж и не знаю чего, говорю, — все бы надо: от мотора до болта последнего; твоя, мол, правда, — потрепалась машина, сколько лет без капиталки... «Продать, говорит, могу». А что? «Да все, говорит, что твоя душа любезная пожелает, весь запас, только с завода привез...»
Перечисляя такое богатство, шофер оживился.
— Тут уж я, конечно, уцепился! Может, говорю, «единичка» есть? Вкладыш это, по-нашему. «С собой, говорит, нет, а вообще — все есть». Давай, говорю, может, сойдемся! Где тебя искать? Нынче же, как только приеду, пойду к завгару. Все нам надо. Давай, говорю, мужик! А он, вижу, не больно торопится, спокойненько так: «Узнай, говорит, узнай. Насчет цены, говорит, сойдемся, мне только чтоб наличными, сам понимаешь — не магазин, дружку с завода надо послать...» Спрашиваю: адрес свой дай, где тебя искать-то? «А ты, дескать, как договоришься, письмо мне напиши». А куда? «Да все сюда же, говорит, в город, на главную почту, до востребования Семенову...»
Честные глаза шофера смотрели с нескрываемой досадой.
— Ну вот. Приехал я в совхоз, побежал к завгару, думал, обрадуется, а он мне другое. Тут, говорит, Николай, плохим, похоже, пахнет: предупреждали меня об одном деле. — Филин развел руками. — Вот к вам сюда с утра и послал...
Бухалов попросил шофера подождать, а когда вернулся, сразу же отпустил его.
— Большое спасибо, товарищ Филин, — пожимая шоферу руку, говорил капитан. — Передайте нашу благодарность и завгару. К вам у меня две просьбы: о нашем разговоре помалкивайте и вторая — постарайтесь в ближайшее время в город сами не ездить. Пусть другие товарищи поездят. С начальством вашим мы договоримся. Всего доброго.
Под диктовку Бухалова капитан Лебедь, славившийся в уголовном розыске своим крупным, как у первоклассника, почерком написал неведомому Семенову письмо. Директор совхоза, говорилось в этом письме, согласился купить мотор и другие запасные части, и, пока есть деньги, пусть он, Семенов, известит, когда и где можно встретиться.
Капитан Лебедь заклеил конверт, указал обратный адрес совхоза и фамилию Филина, поднялся было, чтобы отнести письмо на почту.
— Нет, — засмеялся Бухалов. — Вот это и есть дешевка! Возьмите машину, отвезите письмо в совхоз. Штемпель должен быть того отделения, где живет Филин. А с начальником отделения договоритесь, чтобы он сразу же нас известил об ответе.
Ответ пришел через неделю — в самый разгар следствия по делу Зарембы. Отупевший от бессонных ночей Бухалов не сразу даже понял, о чем докладывает ему прибежавший в самое неурочное время капитан Лебедь; потом с остро вспыхнувшим любопытством прочитал ответ Семенова.
Коротенькое письмо было написано на страничке, вырванной из ученической тетради, крупным натужным почерком малограмотного человека. Впрочем, автор письма снова выказывал себя человеком неглупым и осторожным. Семенов просил написать, кто приедет, сколько будет с шофером человек, кто передаст деньги.
Очередной допрос пришлось прервать; вместе с капитаном Лебедем Бухалов отправился в майору Чугаеву, а от него — к полковнику. На коротеньком оперативном совещании было принято решение: за «покупкой» отправятся лейтенант Меженцев, умеющий водить машину, Бухалов — в роли бухгалтера и «грузчик» — капитан Лебедь. Уже впоследствии, накануне операции, группа была пополнена еще одним «грузчиком» — только что пониженным в звании младшим лейтенантом Пильщиковым.
В посланном Семенову ответе от имени все того же Филина сообщалось, что приедут бухгалтер, грузчик и шофер Горка Климов; сам Филин, указывалось далее, получил отпуск и собирается с женой к родне на Кубань. «Возился ты, друг, долго! — сочинял Лебедь, вошедший во вкус необычной переписки. — Ну, ничего, Горка парень толковый, и что нужно взять, знает не хуже меня. Следующее письмо теперь пиши ему, тоже по этому адресу. А вернусь с Кубани — за тобой магарыч!»
О получении второго письма начальник совхозного отделения связи известил только через полторы недели. К этому времени дело Зарембы было передано в прокуратуру, и отдохнувшего капитана Бухалова такая задержка начинала уже основательно тревожить.
Семенов, наконец, назначил день встречи — 10 сентября. Незнакомый ему Горка Климов должен подъехать к двум часам дня к центральной городской бане, остановиться, выйти из кабины и ждать. Семенов, одетый в ватник, сапоги и черную фуражку, подойдет к нему и спросит, сколько времени. В ответ шофер должен показать письмо Семенова.
Сегодня было 10 сентября, операция началась.
3
— Гора, а вообще-то вы машину водили? — спросил Бухалов.
Щеки Меженцева порозовели.
— Как же! Когда на курсах учился, ездил. А что, разве заметно что?
— Виляет уж очень.
— Отвык, Сергей Петрович, — признался Меженцев и тут же с присущей ему уверенностью успокоил: — Ничего, рука окрепнет, еще как пойдет!
Словно доказывая это, Гора лихо завернул за угол; слева, в конце квартала, показалось белое, увенчанное старомодной башенкой здание центральной городской бани. Позади, над плоскими крышами основного корпуса и пристроек, густо дымила огромная каменная труба, смоляной дым сносило к реке.
Бухалов вынул из карманчика галифе часы, далеко, как старый человек, отставил их.
— Ну что же, для людей из района мы очень аккуратны. Без четверти два — на пятнадцать минут раньше. Ого! Видите — Гольцев?
Почти у самой бани стояла коричневая «Победа» с раскрытым капотом. Молодой, похожий на мальчишку, шофер возился в моторе; рядом, наблюдая за его работой, стоял, заложив руки за спину, майор Гольцев. В белом кителе и брюках, в соломенной шляпе, полный и недовольный, он очень походил на раздосадованного начальника, теряющего терпение при виде медлительности своего шофера.
— Эй, друг! — укоризненно крикнул Меженцев. — Встал неладно.
Молодой паренек продолжал работать, не поднимая головы; рассерженный «начальник» хмуро бросил:
— Давай, давай, проезжай!
Обогнув «Победу», Меженцев остановил машину, вылез из кабины. Выпрыгнули из кузова и грузчики. Бухгалтер, скрестив на толстом портфеле руки, оставался сидеть на месте.
У бани никого не было. Из мужского отделения, зажав под мышкой растерзанный березовый веник, вышел распаренный старик и медленно побрел в гору.
— Не разбредайтесь, — предупредил Меженцев грузчиков.
— Я попить, — кивнул Лебедь на колонку.
Пильщиков лениво направился к «Победе», понаблюдал за шофером и воровато шмыгнул в раскрытую дверь буфета — роль свою он исполнял безукоризненно.
Меженцев, как было условлено, не отходил от машины, гадая, откуда появится Семенов: из-за угла, спереди, или сзади, из города.
Коренастый краснолицый человек в фуражке, одетый, несмотря на жаркий сентябрьский полдень, в ватник, вышел из бани. Быстро оглядев улицу, он направился прямо к Меженцеву.
— Сколько время, парень?
Улыбаясь, Меженцев вынул из нагрудного кармана тужурки конверт, надписанный крупным почерком.
— Вот. А времени-то два, точно.
— Ну, здравствуй. — Человек сунул Меженцеву жилистую крепкую руку.
Он бесцеремонно разглядывал шофера, точно просверливая его узкими, как буравчики, глазами. Кажется, с усилием, но на самом деле необычайно проворно повернул, кивнув на машину, короткую бычью шею:
— Твоя?
— Моя, — коротко отозвался Меженцев, продолжая улыбаться и, в свою очередь, разглядывая Семенова. На вид ему было лет сорок, не больше, и то такое впечатление создавали только морщины на загорелом темном лбу и резкие складки у мясистых губ. Человек, казалось, был налит тяжелой медвежьей силой. Пожалуй, и правда на татарина чем-то смахивает...
— Колькина? — быстро спросил Семенов.
— Нет, — так же быстро ответил Меженцев, помня, что машину Филина Семенов видел у чайной. — Та совсем встала, вся надёжа теперь на тебя.
— Тоже плохая, — ответил Семенов.
— Говорю, вся надёжа на тебя, — повторил Меженцев. — Замучились совсем.
Не отвечая на прямой намек, Семенов покосился на вышедшего из буфета Пильщикова.
— С тобой?
— Со мной, — подтвердил Меженцев и кивнул в сторону колонки. — Вон еще один.
Лебедь, отогнув железную рукоятку, нагнувшись, ловил вытянутыми губами упругую, искрившуюся на солнце струю воды.
— Давай мал-мал погуляем, — предложил Семенов и, не дожидаясь согласия, тяжелой развалкой направился к реке.
Оперативным планом такой вариант не предусматривался. Меженцев обменялся с Бухаловым, все так же неподвижно сидевшим в кабинке, быстрым взглядом, догнал Семенова.
— Иди к машине, — кивнул он Лебедю. — Поедем скоро.
Широкоплечий грузчик в выгоревших галифе, смешно обтянувших кривоватые ноги и заканчивающихся на тонких щиколотках бурыми тесемками, с простодушным удовольствием вытирал грязным платком мокрую шею. Лицо у него было довольное и немного глуповатое.
Семенов окинул его равнодушным взглядом, промолчал.
На берегу было довольно людно. Дорожа последними жаркими деньками, бронзовые ребятишки с визгом плюхались с самодельной вышки в золотисто-зеленую дремотную воду; на песке, закрыв голову развернутой газетой, тучный человек, не успевший загореть за лето, тщетно подставлял солнцу свое рыхлое дебелое тело; выше, почти у дороги, сидя на жесткой подсушенной траве, два рыбака перебирали свой небогатый улов (это были старшины Семенчук и Филатов); чуть в сторонке, наблюдая за ними, стоял лейтенант Богорудько в синих брюках, куртке от пижамы и с авоськой в руках.
Место для разговора было неудачным. Семенов кивнул в сторону пешеходного моста:
— Походим.
— Пошли, — невозмутимо согласился Меженцев.
Рыбаки, прикрыв серебряных язьков зелеными лопухами, начали раздеваться; лейтенант Богорудько вскинул авоську с бельем, неторопливо пошел к бане. Поравнявшись с машиной, он негромко сказал:
— Все в порядке — ходят, разговаривают...
— Зачем четыре приехало? — недовольно спрашивал в это время Семенов. — Писал же — трое?
— А я что? — удивился Меженцев. — Директор послал, велел, чтоб скорее.
Ответ звучал убедительно, недовольное выражение на темно-красном лице Семенова смягчилось.
— Деньги привезли?
— А как же, покупать да без денег? Видел у бухгалтера портфель?
— Сколько?
— Вот это уж не знаю: он у нас жила, слова не выдавишь! — ответил Меженцев, кажется больше одобряя, нежели осуждая хозяйственного бухгалтера. — Слыхал только, как директор на него кричал: десять тысяч, говорит, выброшу, в тюрьму сяду, а машины у меня пойдут!
— Якши, — удовлетворенно вырвалось у Семенова. — Хорошо, значит.
Последние подозрения или обычная в его положении осторожность полностью рассеялись, татарин (теперь в этом не было никакого сомнения) доверительно взял Меженцева за пуговицу куртки.
— Так, парень, делать будем. Приезжай сюда в шесть, тогда поедем.
— Ну вот! — возмутился Меженцев. — Чего ты голову-то крутишь?
— Надо так, — внушительно сказал Семенов. — Туда надо приехать темно. Понял?
Мозг Меженцева бешено работал. «Что это? Разгадал? Выдали себя чем-то?.. Или еще одна проверка? Брать сейчас, вот тут же? Но как? Машина за углом, «рыбаки», правда, следят, но пока они подбегут, может быть поздно. И что это дает? Главная улика — машина!»
Выгадывая время и с трудом подавляя желание выхватить пистолет, Меженцев сердито говорил:
— Мудришь ты больно! Ехали, ехали — и на тебе!
— Смотри, дело хозяйский, — пожал плечами Семенов. — Товар есть, купец найдется.
— Да не мели ты! — совсем разозлился Меженцев. — Столько людей с работы сорвал, и зря, что ли? Чепуху городишь, Семенов!
— Не Семенов я, — впервые улыбнулся татарин. — Валиев.
— А мне все едино, кто ты! — наступал Меженцев. — Мне мотор надо, детали надо! Чего тянешь?
— Ай, горячий какой! — крутил головой Валиев. — Слушай, что говорят. Там темно надо быть, понял? Приезжай в шесть — поедем.
— Тьфу, шут с тобой! — сдался, наконец, Меженцев. — Всыпет нам директор!
— Не всыпет, — успокоил Валиев. — Мотор привезешь, кардан привезешь — спасибо скажет.
— Далеко хоть ехать-то?
— Пустяк один, двадцать километров не будет.
— Ладно, не подводи только, — окончательно смирился Меженцев. — День ведь потеряли!
— Валиев не пес — брехать не будет.
Не оглядываясь, тяжелой, неторопливой походкой Валиев двинулся к мосту; Меженцев минуту посмотрел на его покачивающуюся спину, повернул за угол.
Разморенные зноем грузчики перебрались в тень, на лавочку, и дружно курили. Коричневой «Победы» уже не было. Бухгалтер, не покидая своего хозяйского места, сидел в кабине со скучающим выражением на выбритом равнодушном лице. Поравнявшись с Богорудько, с независимым видом прохаживающимся по тротуару и поглядывающим на дверь женского отделения, Меженцев, не останавливаясь, обронил:
— Выезд в шесть, отсюда...
Грузчики, завидев шофера, вскочили с лавочки. Лейтенант коротко распорядился:
— Садись, поехали.
Взревел мотор. Бухалов нетерпеливо спросил:
— Ну, что там? Куда едем?
— Сейчас, сейчас!
Разворачиваясь в узкой улице, Меженцев больше всего опасался, чтобы не въехать на тротуар. Нет, благополучно! Ведя машину на самой малой скорости, он коротко доложил обстановку, бросил на капитана выжидательный взгляд.
— По-моему, правильно?
Продумывая неожиданно изменившиеся обстоятельства, Бухалов некоторое время молчал, машинально поглядывая в ветровое стекло и беспокоя своим молчанием лейтенанта, потом утвердительно кивнул:
— Правильно.
Гора облегченно вздохнул, повеселел, прибавил скорость.
— Давайте влево, к парку — распорядился Бухалов. — Не исключено, что это все-таки еще одна проверка. Машину поставим кому-нибудь во двор, сами будем ждать в парке.
#img_13.jpg
— Правильно, мы же не здешние, — понял Меженцев.
Спустя полчаса, без особого труда договорившись с хозяйкой, Меженцев загнал машину в просторный двор. Офицеры отправились в сквер.
Расположившись в укромном тенистом уголке, под густой старой липой, Бухалов бросил на землю тяжелый коричневый портфель, набитый бумагами, снял пиджак, с наслаждением вытянулся на густой прохладной траве. Он коротко рассказал офицерам об изменениях в плане, послал Лебедя позвонить из автомата полковнику.
— Попросите позвонить домой, — добавил капитан. — Пусть предупредят сына, что я задержусь.
Лебедь вскоре вернулся, сел рядом с товарищами.
— План одобрен, — негромко доложил он. — Все остальные инструкции остаются без изменений. Домой позвонят.
Не ожидая другого ответа и, тем не менее, почувствовав себя как-то увереннее, капитан удовлетворенно кивнул, прикрыл ресницы.
— Сергей Петрович, а поесть? — окликнул его Меженцев, выкладывая на расстеленную газету хлеб, яйца, помидоры, темные соленые огурцы — все, как у приезжих!
— Не хочу, — не размыкая век, отозвался Бухалов.
Начав закусывать ради пущей убедительности, молодые здоровые люди увлеклись, с завидным аппетитом уничтожили всю снедь.
— Теперь бы еще пивка! — мечтательно сказал Лебедь.
— А я кружечку успел, — признался Пильщиков. — В буфете.
— Эх, и не мог сказать!
— По плану не положено, — засмеялся младший лейтенант.
— Тш, — предупредил Меженцев, показывая на Бухалова.
Удобно, как на подушку, положив на портфель голову, капитан лежал, раскинув руки. Грудь его мерно вздымалась и опускалась. Широкий рукав вышитой украинской рубашки на левой руке завернулся, открыв смуглое, поросшее рыжеватыми волосками запястье. По пальцу трудолюбиво взбирался маленький муравей... Офицеры заговорили тише.
Но Бухалов не спал. Пользуясь часами вынужденного отдыха, он лежал, расслабив все мышцы и наблюдая, как в неплотно прикрытых ресницах голубеет высокое небо. Старое, как мир, и вечно изумительное зрелище. Жаль только, что в суете, в спешке люди смотрят вверх только тогда, когда собирается дождь или очень уж низко пролетает самолет, — первозданная же голубизна эта заслуживает внимания сама по себе! Потом без всяких ассоциаций мысли перенеслись в библиотеку, где за столом сидит неизменно спокойная молодая женщина в полотняном платье с вышитой на груди наивной вишенкой... После первого знакомства Бухалов заходил в библиотеку еще два раза и оба раза уходил оттуда непривычно взволнованным: странное чувство внезапной близости, навеянное первой встречей, осталось, оказывается...
— Надо бы завтра сходить, — вывел его из задумчивости голос Меженцева.
Капитан прислушался — речь шла о деле Зарембы, назначенном на завтра к слушанию в суде.
— Случайно нашли, из-за этого же случая мне и попало, — горько сказал Пильщиков.
— Нет, не случайно. — Бухалов приподнялся на локте, посмотрел на младшего лейтенанта спокойными несонными глазами. — Гильза, Пильщиков, к вам попала не случайно: ее принесли в милицию! А забыли вы ее — да, случайно, по нелепой случайности...
В аллее послышались детские голоса, в укромный тенистый уголок влетел и шлепнулся рядом с офицерами красный мячик. Это было так неожиданно, что все вздрогнули.
Почти следом, из-за густых кустов подстриженной акации выбежала девочка с белым бантом на маковке. Голубые ее глазенки брызнули веселым изумлением.
— Ой, тут дяденьки!
Она подхватила свой мячик и ускакала, как козочка.
Начатая было беседа оборвалась — в суровый мужской разговор ворвалась сама жизнь, юная и прекрасная; офицеры смотрели вслед попрыгунье с невольными улыбками. Над головами ласково шумела старая липа.
4
Массивная стрелка на электрических часах у бани перевалила за цифру 6; минутная, изнурительно медленно отсчитывая время, надолго застывала, а потом, точно поддразнивая, подскакивала и падала все ниже и ниже.
Валиева не было.
Засунув в карманы куртки стиснутые кулаки, Меженцев нетерпеливо прохаживался возле машины, стараясь не смотреть на товарищей. Ему казалось, что и Бухалов, неподвижно застывший в кабине, и Пильщиков с Лебедем, притихшие в кузове, наконец, четверо других работников уголовного розыска, возымевших вдруг одинаковое желание помыться в один и тот же день и сидящие сейчас на лавочке с чемоданчиками и авоськами, — казалось, что все они провожают каждый его шаг укоризненными взглядами. Да, черт подери, что он мог в таких условиях сделать, сами же потом одобрили!..
Лейтенант не выдержал, подошел к Бухалову.
— Что делать?
— Ждать, — невозмутимо ответил капитан. — Ждать и быть спокойным.
От негодования Меженцев передернул плечами: ничего себе, железный он, что ли! И невольный холодок сомнения пробежал по спине: неужели упустили?
Когда, наконец, Валиев неожиданно показался из-за угла, у Меженцева от волнения лоб покрылся испариной.
— Прости, друг, мал-мал опоздал, — тяжело дыша, извинился татарин.
— Ну и ну! — только и нашелся сразу повеселевший Гора.
Не теряя времени, Валиев открыл кабинку, кивнул Бухалову.
— Давай, начальник, наверх — дорогу буду показывать.
Понимая справедливость такого требования, строгий бухгалтер не удержал все же недовольной мины, нехотя вылез. Отказавшись от помощи грузчиков и не выпуская из рук драгоценный портфель, он ловко перебрался через борт; наблюдавший за ним Валиев одобрил: этот копейку из рук не уронит!
На улицах посинело. За городом горизонт раздался — ненадолго посветлело, но началась роща, сумерки стали гуще и уже не рассеивались.
Офицеры стояли в кузове, загораживая спинами заднее окошечко, и больше помалкивали: из кабины торчал локоть Валиева, и хотя было договорено, что Меженцев будет отвлекать его беседой, — осторожность необходима.
В полукилометре от того места, где был выброшен Истомин, машина свернула вправо. Бухалов трижды мигнул карманным фонариком: позади, то смутно угадываемый, то совсем теряемый из виду, шел «ГАЗ-69», в котором ехали майор Чугаев и капитан Лобов. Три вспышки фонарика, снабженного красным стеклом, означали: «Следуйте за нами, все в порядке», одна быстрая и короткая должна была предупреждать об осторожности. Для того чтобы преждевременно не выдать себя, «ГАЗ-69» шел с погашенными фарами, вызывая заслуженную брань водителей встречных машин.
Переезд с асфальтированной трассы на проселочную дорогу сказался сразу: машину начало подкидывать на ухабах, стоявшие в кузове офицеры поминутно хватались друг за друга. Положение осложнялось еще и тем, что машина шла теперь словно на ощупь, без огней — осторожный провожатый, должно быть, запрещал включать фары, из кабины доносились громкие спорящие голоса.
Тревожась за Меженцева, справится ли он в таких условиях со своими шоферскими обязанностями, Бухалов напряженно всматривался назад. Мотор газика слышался совсем близко.
Машину резко бросило вниз. Бухалов схватился за край левого задравшегося борта, коротко, предостерегающе мигнул фонариком.
Но было уже поздно.
«ГАЗ-69» едва не налетел на съехавшую в овражек старую полуторку и, полоснув зажженными фарами, промчался мимо.
— Секретарь райкома, — спокойно прозвучал в напряженной тишине гортанный голос Валиева. Он уже выскочил из кабины, деловито разглядывал, как лучше выбраться. — Давай слезай, толкать будем..
Напряжение спало; натужно заревел мотор, повеселевшие грузчики вместе с бухгалтером и татарином навалились на дрожащий кузов.
— Pa-бота, будь она проклята! — спустя несколько минут, когда машину снова начало подбрасывать на ухабах, ожесточенно ругался Меженцев. — Ни тебе покоя, ни заработка, мотаешься, как черт! Умные люди, вроде тебя вот, не гнутся. Положишь десятку в карман — и гуляй!
— Не завидуй, — недовольно сказал Валиев. — У каждого своя беда.
Наверху, облокотившись на покатую кабину, офицеры пристально всматривались в загадочно темневший лесок и петлявшую между деревьями дорогу. Было неясно, ушла ли машина Чугаева вперед или, наоборот, съехав с дороги, осталась снова позади. Непредвиденная встреча в овражке еще раз подтвердила общеизвестное правило: меняющаяся обстановка вносит свои поправки даже в самый безукоризненный оперативный план. Почти лежа на кабине, Лебедь и Пильщиков зажигали спички, без нужды часто прикуривая. Отвернувшись от них и прикрывая полой пиджака фонарик, Бухалов посылал назад короткие сигналы.
Лес кончился, дорога пошла поровнее. Машина въехала в какое-то село, остановилась у белевшего тесовым навесом колодца.
Валиев пошел через улицу; офицеры повыпрыгивали из кузова, обступили Меженцева.
— Ждать велел, — пожал плечами лейтенант. — Дальше поедем.
Огней в домах не было, но село еще не спало. Под гармонику где-то приплясывали, донесся игривый девичий смех, прямо по дороге, покачиваясь, шли двое подвыпивших. Неприятное чувство настороженности, которое всегда поначалу охватывает человека ночью в незнакомом месте, сразу исчезло.
Подгулявшая пара меж тем поравнялась с офицерами. Один визгливым бабьим голосом пытался затянуть «Шумел камыш», второй, останавливая его, захлебывался счастливым пьяным смехом:
— Митька, ну, брось!.. Брось!
Офицеры посторонились; незадачливый певец, раскачивая плохо державшейся на плечах головой, ткнулся Бухалову в грудь.
— Закурить есть?
Это был Чугаев, а его «компаньон» — капитан Лобов. Продолжая покачиваться, майор быстрым шепотом предостерег:
— Если приведет нескольких человек — не ездить. Могут завезти в лес и попытаются ограбить. Он знает, что у вас деньги. Тогда брать на месте. Мы недалеко. В общем, действовать по обстановке. Мы — в Горяевке...
И, пьяно мотнувшись, повис у Лобова на плечах.
— Сенька, гуляем!
Окно в доме напротив засветилось, хлопнула калитка. Валиев вернулся в сопровождении молодого парня, скупо распорядился:
— Садись.
— Может, еще кого взять? — недовольно спросил бухгалтер. — Проваландаемся всю ночь!
— Не надо, начальник, — успокоил Валиев. — Нас двое, вас четверо: сразу накидаем.
— Далеко еще?
— Теперь рядом.
Считая объяснение законченным, Валиев хлопнул дверцей кабины, белая рубашка парня в одно мгновение перенеслась в кузов.
В темноте исчезла крайняя изба, потянуло свежестью.
Пильщиков и Лебедь пытались разговаривать с новым попутчиком, знающим, кажется, только два слова «да» и «нет»; Бухалов, держа на коленях портфель, вновь обретший свою условную ценность, сидел на запасном скате, вглядывался в темень. Напряженный слух улавливал далекий шумок мотора...
Машина внезапно остановилась, мигнув красным бортовым огоньком; в тишине громко прозвучал голос Валиева:
— Стой тут. Погляжу, как ехать.
Он взял вправо от дороги, уменьшаясь с каждым шагом, через минуту исчез совершенно.
— Доехали, что ли? — спросил Лебедь.
— Свернем — и все, — ломающимся баском отозвался парень.
Послышались тяжелые шаги. Вынырнувший из темноты Валиев крикнул:
— Давай за мной.
Машина свернула, осторожно, точно ощупывая почву, пошла под уклон. Воспользоваться фонариком было невозможно, но предупредить Чугаева о повороте необходимо во что бы то ни стало. Бухалов чиркнул спичкой, золотистый огонек затрепетал у папироски. Парень прикрикнул:
— Не балуй!
— Курить, что ли, нельзя? — буркнул капитан.
— Здесь не надо. — Ломающийся басок прозвучал твердо.
Машина круто наклонилась — люди в кузове скатились к самой кабине, — потом, отбросив всех назад, так же круто начала подниматься вверх. Лебедь ушиб колено и азартно чертыхался. Остальные, чтобы не вывалиться, крепко держались за борта.
Подъем кончился, машина уткнулась в опушку леска, остановилась.
Парень спрыгнул, вслед за ним повыпрыгивали и офицеры.
— Тут ждите, — отрывисто сказал Валиев. — Сейчас принесем. Огонь не зажигать.
Фигуры татарина и рослого молчаливого парня смутно мелькнули между деревьями, исчезли — темный лес словно поглотил их.
Ночь была тихая, теплая, кротко мерцали крупные сентябрьские звезды. Некоторое время, удаляясь, доносился сухой хруст валежника, потом умолк и этот последний звук...
Офицеры зашли за машину, прислушались. За оврагом, то затихая, то снова явственнее, урчал мотор. Было похоже, что машина то уходила, то снова возвращалась, кружила на месте.
— Досада! — огорченно вырвалось у Бухалова. — Ну-ка, попробуем!
Прикрываясь обступившими его товарищами, он несколько раз мигнул фонариком и, до предела напрягая слух, закрыл глаза. Сигнализация, предпринятая с явным риском, ничего не дала: звук мотора удалялся и наконец затих вовсе.
— Ну, что делать! — философски спокойно констатировал Бухалов. — Значит, так: подождем, пока принесут все, что есть, потом действуем. Валиева берем мы с Пильщиковым, парень — ваш. Будьте осторожны: у Валиева пистолет, может, есть оружие и у того. Начинаем по моему сигналу, как условились. Ну, все!
— Идут! — возбужденно предупредил Меженцев.
Донесся треск сучьев, на опушке показалось странное темное чудовище, в котором не сразу можно было узнать согнувшихся под тяжестью Валиева и парня. Хрипло дыша, они дошли до машины, осторожно опустили на землю тускло отливавший алюминиевой краской мотор.
— С ума сойти! — искренне поразился Меженцев. — Триста килограммов!
— Здоровый, черт! — вытирая рукавом рубашки лоб, согласился тяжело дышащий татарин.
Парень стоял в сторонке, ровно и глубоко дыша.
— Хлопцы, а ну в кузов! — захлопотал Меженцев.
— Погоди, — остановил его отдышавшийся Валиев. — Давай про цену толковать.
— Сколько? — выдвинулся вперед со своим портфелем Бухалов.
— Моя цена — четыре тысячи, — объявил Валиев.
— Две, — твердо сказал бухгалтер.
— Шутишь, начальник, — засмеялся татарин. — Смотри какой: ночью видно — совсем новый!
— Две.
— Ай, какой жадный! Давай без торговли — три.
— Две.
— Даром совсем хочешь? — Валиев начал сердиться. — Зачем зря говоришь!
— Директор больше не разрешит, — пояснил бухгалтер сознательно, в надежде, что их все-таки найдут, оттягивая время. — Не могу больше.
— Директор понимает, Горка говорил! — кипятился Валиев. — Ты не понимаешь!
— Ну, давай за две с половиной, — пошел на компромисс Меженцев.
— А вас я просил бы не вмешиваться! — раздраженно оборвал бухгалтер. — За финансовую сторону отвечаю я.
— Да ведь, Сергей Петрович, — начал оправдываться шофер, — во как мотор надо, позарез!
Вступились грузчики, начавшие уговаривать Валиева; немного побурчав, тот сдался, махнул рукой:
— Аллах с тобой, бери!
Валиев и не принимавший участия в торговле парень ушли снова. Офицеры, тихонько посмеиваясь, взялись за мотор и тут же про шутки забыли: словно свинцом налитый мотор они едва-едва подняли вчетвером.
— Повозимся мы с ними! — пообещал Бухалов. — Двое ведь дотащили.
За три приема Валиев со своим молчаливым помощником принесли передний и задний мосты, коробку скоростей, хвостовик, кардан и радиатор. О цене после первой стычки договаривались теперь быстрее; бухгалтер, по примеру продающего ставший сговорчивее, запротестовал только против покупки радиатора.
— Хватит, и так все купили!
— Сергей Петрович! — заволновался шофер. — Да вы что! У Егоркина какой радиатор? Дыра, одни запайки! Надо, надо!
— Ладно, — устало согласился бухгалтер и похлопал себя по шее. — Вот у меня где ваши мосты да радиаторы — до первой ревизии!
Начали подсчитывать — куплено всего оказалось на 6500 рублей. Бухалов считал быстро, на лету: 2500 — мотор, 1500 — мосты, 600 — коробка скоростей... Валиев, сильное тело которого издавало острый запах крепкого пота, подсчитывал медленнее, повторял по нескольку раз сумму, ворчал, что продешевил, и, наконец, выторговав литр на магарыч, успокоился.
— Давай деньги.
Наступал решающий момент операции. Офицеры внутренне подобрались. Меженцев и Лебедь оказались за спиной парня, позади Валиева встал Пильщиков.
— Свет бы надо зажечь, — предложил Бухалов.
Валиев не согласился.
— Пачки давай, увидим.
Бухалов поставил ногу на подножку автомашины, положил на колено портфель и, взмахнув пистолетом, крикнул условную фразу:
— Стой! Уголовный розыск!
Первым, могучим рывком сбив Лебедя с ног, бросился к лесу парень. Валиев коротким ударом сапога свалил Пильщикова, побежал под гору. Бухалов тут же настиг его, прыгнул на спину, обхватив спереди руки так, чтобы тот не смог вынуть пистолет. Татарин резко, словно надломившись, согнулся, норовя бросить капитана через голову. Бухалов вовремя уперся ему коленом в хребет. Подбежавший Пильщиков попытался схватить Валиева спереди, но тот отбросил его яростным пинком...
Недалеко успел убежать и парень. Он сделал только несколько огромных скачков и, подмятый навалившимся на него Меженцевым, грохнулся. Он тут же перевернулся на спину, пытаясь прижать лейтенанта к земле. Меженцев, выворачивая ему руки, на мгновение снова оказался наверху и тут же, придавленный горячим сильным телом, едва не задохнулся. Через секунду к слившимся и перекатывающимся по земле телам подскочил капитан Лебедь.
Некоторое время в темноте слышались только ожесточенная возня, прерывистое дыхание, приглушенные возгласы. Нащупавший в брюках у Валиева пистолет Бухалов не мог ослабить своих напряженных объятий, продолжал висеть на татарине сзади. Пильщиков, отбиваясь от ударов сапогами, пытался подвалить Валиева спереди. Судорожно шаря кистью правой, зажатой Бухаловым, руки, татарин как-то достал пистолет, нажал спуск. Грохнул выстрел, Пильщиков вскрикнул.
«Сейчас отпустит, и тогда...» — Бухалов не успел додумать, как Валиев, споткнувшись о Пильщикова, упавшего ему в ноги и рванувшего на себя пахнувшие дегтем сапоги, упал. Он тут же вскочил на четвереньки, но, сбитый Бухаловым, упал снова.
— Ремень! — крикнул запаленно дышавший Бухалов. Пильщиков снял с себя поясной ремень, стиснул зубы и принялся скручивать Валиеву ноги.
— Снимай мой! — хрипло командовал Бухалов.
Через минуту все было кончено. Связанный по рукам и ногам Валиев лежал на земле, зло дергался и, мешая русские и татарские ругательства, грозился:
— Знал бы — как кутят, перебил! Купцы!..
Подбежал Меженцев и, увидев, что здесь все в порядке, бросился к машине. Два ярких снопа прорезали ночь, скользнули по бугру. Откуда-то снизу в ответ раздалось два револьверных выстрела.
Крытый «ГАЗ-69» влетел на бугор, как птица, и не успел еще затормозить, как из него выпрыгнули Чугаев и Лобов.
В центре освещенного фарами круга лежал Пильщиков с разодранной до паха правой штаниной. Склонившийся над ним Бухалов перебинтовывал ногу. На белом накладываемом выше колена бинте тут же проступали влажные темные пятна.
— Это что?
— Ранен, — коротко откликнулся Бухалов, продолжая перевязку.
— Как так?! — резко спросил Чугаев и, заметив в стороне двух связанных, лежавших, точно кули, людей, обмяк, повеселевшим заботливым голосом спросил:
— Ну что? Сильно болит?
— Ничего, товарищ майор, — улыбнулся вымученной улыбкой Пильщиков. — В мякоть, ерунда...
Рана была неопасной, Пильщиков говорил правду. Но он много потерял крови, голова у него кружилась.
— Лушков, заводи машину и гони в санчасть, — скомандовал Чугаев. — Из чего стрелял?
Капитан Лебедь протянул майору пистолет. Чугаев подкинул на ладони увесистый «ТТ», хмыкнул.
— Занятно! — Майор тут же забыл о пистолете, с живейшим интересом спросил: — Как же мы вас потеряли?
Кончивший перевязку Бухалов выпрямился.
— Это уж вам видней. Фонариком нельзя было пользоваться, спички жгли.
Увидишь за километр спичку, — усмехнулся Чугаев. — Ну, ладно, на разборе выясним. Давайте трогать, половина одиннадцатого.
Машины осторожно спустились под уклон, перебрались через небольшой овражек и прибавили скорость. Обратный путь занял меньше времени.
Проехали сонную Горяевку, где начался последний этап операции и куда завтра же предстояло выехать снова; промелькнул лесок — теперь, при свете, он не казался таким таинственным; под шинами мягко зашуршала лента автострады. «Газик» с Пильщиковым вырвался вперед и скоро исчез из виду.
Теперь, когда операция была закончена и навстречу бежали веселые огни города, мысли вернулись к привычным, будничным делам и заботам. «Как там Генка? — размышлял Бухалов. — Надо бы к тетке проводить, не знал, что так задержусь. А еще в милицию нужно...»
На углу улицы Чкалова Чугаев постучал в кабину, кивнул Бухалову:
— Слезай, Петрович. Мальчишка, наверно, заждался. Мы уж тут сами...
Поднявшись на второй этаж, Бухалов отряхнул на площадке пыльную одежду, вошел в коридор. Дверь в комнату была почему-то не запертой. Бухалов тихонько открыл ее и остановился. За столом, освещенным настольной лампой, сидела женщина, в затемненном углу на диване спокойно спал Генка.
— Ой, да вас не узнать! — удивленно оглянулась Лидия Николаевна, в первое мгновение действительно не узнавшая Бухалова в его необычном наряде. Она проворно поднялась, захлопывая книгу, улыбнулась. — Удивлены приходом поздней гостьи?
— Нет, что вы! Добрый вечер, — смущенно пробормотал Бухалов.
— Я была у полковника, когда ему капитан Лебедь звонил. Вот он и попросил навестить вашего сына, — все еще улыбаясь, просто объяснила Приходько. Она сняла со спинки стула белый плащ, надела его. — Мы тут с ним подружились, пообещала записать его в библиотеку. Ну, я побежала.
— Я провожу вас, — спохватился Бухалов.
— Не надо, мне близко. — Карие глаза молодой женщины смотрели дружелюбно.
Не слушая, Бухалов вышел следом, неуверенно поддержал Приходько за локоть.
— Осторожно, у нас тут темно.
Город еще не спал. Прошумел ярко освещенный троллейбус; под руку с двумя молодыми людьми прошла девушка; из репродуктора лилась знакомая песня:
Прислушиваясь к песне и с невольной улыбкой посматривая на своего чуточку смешного молчаливого провожатого, неловко и без всякой необходимости поддерживающего ее под локоть, Лидия Николаевна серьезно сказала:
— А знаете, это ведь к вам очень подходит — песня вот.
— Почему? — не понял Бухалов.
— Как почему? Вы со своими товарищами для того и работаете, чтоб люди спали спокойно. Разве не правда?
Бухалов промолчал, мысленно повторяя давно знакомые слова песни, вдруг наполнившиеся для него новым смыслом. Лидия Николаевна осторожным движением высвободила локоть из руки капитана, кивнула.
— Мне сюда, спокойной ночи.
— Спасибо вам! — с запозданием, горячо поблагодарил Бухалов.
— Ну, что там, — помахала рукой Приходько.
Твердые быстрые каблуки ее туфель простучали по асфальту и стихли за углом.
1957—1958 гг.