Не зря предупреждал Абу, что путешествие к ледяному континенту будет трудным и опасным. Мы были готовы ко всяким испытаниям, но, должно быть, по-настоящему и не представляли, что это значит — пробираться к берегам Антарктиды на крошечной парусной яхте.

Миновав экваториальную штилевую зону, «Мечта» устремилась на юг. Никаких земель уже не было, впереди — один океан. Дули сильные ветры, навстречу яхте вздымались большие волны. Мы страдали от качки, особенно Джон. Ведь это было его первое большое морское путешествие. Но держался он молодцом. По натуре Джон человек веселый и жизнерадостный, любит пошутить. И все невзгоды этого путешествия умел облегчать шуткой. Во время качки главное правило: не поддаваться отчаянью. К морской болезни привыкнуть нельзя, но заставить себя не поддаваться ей, не замечать — можно. И в этот момент добрая шутка — спасение.

Чем дальше к югу пробиралась «Мечта», тем океан становился все более суровым. Когда подошли к южной оконечности Африки и благополучно обогнули мыс Доброй Надежды, вздохнули с облегчением. Ведь лоция утверждает, что в это время года здесь обычно дуют штормовые ветры, превышающие восемь баллов!

Мы вышли в Индийский океан, самый бурный из всех океанов. Теперь нас ожидали главные испытания — курс держали в самые тяжелые широты. Предстояло помериться силами с «ревущими сороковыми», с «бешеными пятидесятыми», с «неистовыми шестидесятыми» широтами. Эти грозные прозвища говорят сами за себя.

И вот когда «Мечта» достигла пятидесятых градусов южной широты, океан преподнес первый неприятный сюрприз. Нам всегда казалось, что наша яхта полностью герметична. Однако сейчас в ее помещениях даже воздух пропитан влагой. Мы натянули: на себя все шерстяные вещи, которые были с нами, и все-таки постоянно мерзли. Особенно страдал от холода Джон. «Мне кажется, что меня, как сардельку, поместили в холодильник и забыли, что я существую», — грустно шутил он. Температура с каждым днем падала, такелаж обледенел. Временами налетал шквал, и над вершинами волн проносились тучи снега, смешанного с белой морской пеной.

Но самое трудное было впереди. Над океаном часами висел густой туман, и курс прокладывать приходилось почти вслепую. И вот однажды мы увидели, что барометр резко упал. Шел шторм. Как и в Атлантике, мы стали к нему готовиться заранее. Но здесь, в южных широтах, шторм грозил куда большей бедой, здесь ветры сильнее, беспощаднее, пронизаны ледяным дыханием недалекой Антарктиды.

И вот шторм разразился. Ветер гнал по морю целые водяные горы, которые обрушивались на «Мечту» со злобным остервенением. Иногда казалось, мы уходим на дно, потому что в иллюминаторы не было ничего видно, кроме серо-зеленых потоков воды. К вечеру ветер достиг почти самолетной скорости. Даже в наглухо задраенной рубке, разговаривая друг с другом, приходилось кричать, чтобы пересилить рев шторма. Был момент, когда накатившийся гигантский вал развернул яхту бортом к волне, а следующий, еще более громадный, повалил набок. Мы с ужасом ожидали: успеет ли «Мечта» выровняться, пока не налетел следующий вал? Но тяжелый киль вернул яхту в вертикальное положение, и мы облегченно вздохнули. «Мечта» снова упрямо встала носом к волне.

Два дня продолжался шторм. Мы выдержали единоборство с океаном, но «Мечту» наш свирепый противник потрепал изрядно. Штормовой парус не справился со шквальным ветром, лопнул, мачта дала трещину, сорвало крышку одного из люков, и во внутренние помещения судна хлынули потоки воды. Несколько часов пришлось повозиться, чтобы привести люк в порядок и откачать помпой проникшую в каюту воду. В помещениях яхты побилось немало стеклянных предметов, да и мы сами были в синяках и шишках. Ведь швыряло нас, как горошины в погремушке.

Дальнейшее плавание проходило без особых серьезных происшествий. Море оставалось по-прежнему бурным, не прекращались шквалы, мы по-прежнему страдали от холода и сырости, приходилось постоянно быть начеку, чтобы не наскочить на белую громаду айсберга, который мог внезапно появиться в тумане.

Наконец после долгих дней плавания мы увидели впереди поля битого льда и на них первую колонию пингвинов. Пингвины радостно заверещали, будто давно ждали нас, ныряли в воду и долго сопровождали яхту, словно почетный эскорт.

Однажды нам пришлось сбавить ход, чтобы обойти большую льдину. Мы с Леной стояли у борта и внимательно смотрели за тем, чтобы яхта не наскочила на плавающие куски льда. Вдруг Лена закричала:

— Смотри! Что это такое?

Я взглянул туда, куда она показывала, и увидел, что возле льдины покачивается на волне зеленая пузатая бутылка. В другом месте на это не обратили бы внимания — много всякого мусора плавает в океане. Но здесь, возле Антарктиды, появление бутылки показалось необычным.

Абу тут же застопорил машину, с помощью рыболовного сачка мы извлекли находку из воды. Бутылка была плотно закупорена, а внутри ее лежала свернутая трубочкой бумага. Мы чуть не задохнулись от волнения: вдруг это сообщение от потерпевших бедствие или о спрятанных на острове пиратских сокровищах? Но когда прочитали бумагу, то немного разочаровались. Из напечатанного на бумаге типографского текста на английском языке узнали, что эта бутылка в числе тысячи подобных была брошена индийскими гидрологами пять лет назад в Аравийское море, недалеко от Бомбея. Цель — изучение течений Индийского океана. Индийские ученые просили всех, кто найдет записку, отправить ее в Бомбей за хорошее вознаграждение.

Абу, прочитав записку, сказал:

— Факт замечательный. От берегов Индии к берегам Антарктиды! Думаю, это важная научная находка. Пожалуй, нам на обратном пути придется завернуть в Бомбей.

Так неожиданно определился наш будущий маршрут.

Вскоре после выхода из Лагоса у нас вдруг отказала радиостанция, и до самой Антарктиды мы шли без связи с землей. Можно себе представить, как волновались наши товарищи! Должно быть, считали уже погибшими. В этих южных широтах редко попадаются корабли, нам за много дней пути не встретился ни один. Значит, никто не смог сообщить о нас никаких сведений. А ведь «Мечту» наверняка искали — мы не сомневались.

И вот однажды мы услышали рокот моторов и увидели, как со стороны Антарктиды к «Мечте» приближается небольшой двухмоторный самолет. Он прошел так низко над яхтой, что мы даже разглядели лица летчиков в пилотской кабине. Крылья самолета были оранжевыми, как у всех полярных самолетов, и на них мы с волнением увидели такие дорогие для нас буквы: «СССР». Самолет развернулся над океаном и снова низко пролетел над яхтой, помахав яркими крыльями. Мы стояли на палубе, бросали в воздух шапки и что-то восторженно кричали. Теперь уже не одни! О нас знают!

Подгоняемая попутным ветром, яхта осторожно пробиралась между льдин. Впереди по курсу, поблескивая под солнцем, вздымались, как сахарные скалы, гигантские айсберги, за ними угадывались белые просторы шестого континента.

Снова и снова прилетал к нам оранжевокрылый самолет, будто хотел убедиться, что не пропали, что идем верным курсом. А потом пожаловал вертолет с оранжевым фюзеляжем. Издали он был похож на веселую тропическую птицу, унесенную ветрами в полярные широты. Вертолет завис над яхтой, и вдруг сквозь грохот моторов мы услышали усиленный радиодинамиком голос, долетевший с неба: «Приветствуем отважных покорителей южных широт! Добро пожаловать в Антарктиду!»

Еще несколько часов пути, и перед «Мечтой» уже непреодолимой преградой встал прикрывающий подступы к континенту трехметровый припайный лед. Мы подвели к нему яхту, и на лед тут же сел вертолет. К краю льдины подбежали люди, приняли от нас швартовы, помогли перебросить с борта трап. И вот мы уже на твердом льду. Со всех сторон к нам тянутся руки полярников, одетых в яркие нейлоновые куртки с капюшонами.

Нас посадили в вертолет, и вскоре он совершил посадку в Мирном, в самом центре поселка. Вокруг вертолета собралось множество обитателей советского полярного поселка. Все выглядело как во сне. Нам снова жали руки, говорили приветственные слова. Понятно, героем дня стал наш нигерийский друг Джон Адеде. Ведь он первый африканец, оказавшийся на шестом континенте. В честь Джона по радиорепродукторам поселка передали торжественный марш, его особо приветствовал начальник экспедиции, а на крыше главной радиостанции подняли еще один флаг — нигерийский. Кроме советского, там уже развевались английский, японский, американский, австралийский, чехословацкий, новозеландский, французский, норвежский, аргентинский. Такое количество флагов означало, что на завтрашнее торжество прибыли гости почти со всех полярных станций Антарктиды.

В центре поселка стоит столб, к которому прибиты указательные стрелочки. Каждая нацелена острием в определенную сторону света, и на ней цифры, обозначающие расстояние от Мирного до Москвы, Ленинграда, Киева, Варшавы, Вашингтона, столиц других государств, участвующих в антарктических исследованиях, а также до Южного и Северных полюсов, до Луны… В присутствии всех мирян н их гостей к столбу прибили еще одну табличку: «До Лагоса — 10 651 км».

Джон ликовал. Его темнокожая физиономия, которая на фоне антарктических снегов казалась еще чернее, сияла. Наш друг сразу же понравился мирянам. Он часто шутил, и это нравилось полярникам. Без улыбки, без юмора в Антарктиде существовать невозможно.

Когда кончились приветственные речи и торжества по случаю прибытия «Мечты», нас повели знакомиться с поселком. Оказалось, что знакомиться и не с чем. Мы так и не могли понять, где сам поселок: вот это электростанция, там — радиостанция, в той будке работают метеорологи…

— А где же сам Мирный? — недоумевали мы. — Где живут люди?

Миряне смеялись:

— Вы стоите сейчас на улице Ленина. Это самая красивая у нас улица. На ней дома, где мы живем и где вы будете тоже жить.

Мы осмотрелись: никакой улицы! Никаких домов! Или мы ослепли от яркого полярного солнца, или миряне нас разыгрывают?

На снежной площади в нескольких местах торчали из снега фанерные будки. Нас подвели к одной из них и сказали, что здесь наш дом. Мы заглянули вниз и увидели лаз, который вел как будто в погреб, только из лаза пахнуло нам в лицо теплом. Когда по длинной и крутой лестнице мы спустились куда-то очень далеко, наверное, в глубину Антарктиды, то неожиданно очутились в просторном уютном доме с яркими абажурами под потолком, ковриками у кроватей, картинами на стенах. Вроде бы вошли в обыкновенную московскую квартиру.

Оказывается, Мирный давно уже погребен под снегом. Над его крышами двух-трехметровая снежная подушка, которая с каждым годом становится все толще.

В Антарктиде лето. Самый его разгар. Небо безоблачно, и нестерпимо ярко светит солнце. Ходить можно только в темных очках. Иначе заболят глаза. Губы надо мазать специальной полярной губной помадой, а то сгорят под солнцем. Честно говоря, мы с Леной были немного разочарованы. По совету Абу приготовились к «суровым испытаниям»: еще на подходе к берегам Антарктиды придирчиво рассматривали свою теплую одежду, купленную в Лагосе. Вздыхали: разве для Антарктиды эти свитерочки из тонкой шерсти? Оказавшись в Мирном, с удивлением узнали, что здесь сейчас можно безо всякого риска в одних трусах загорать на досках, положенных прямо на снег.

И еще удивила нас в Мирном тишина. Слышно, как свистит воздух под крыльями поморников, хищных антарктических птиц, которые проносятся над берегом на краю поселка. Ледяной панцирь Антарктиды здесь словно обламывается, образуя крутой и высокий берег. Его называют барьером. Внизу у подножия барьера начинается белый, уходящий в океан простор припайного льда. На нем можно часто встретить веселые и крикливые компании пингвинов. Эти смешные создания издали похожи на маленьких неуклюжих человечков в белых манишках и черных фраках. Едва появишься на льду, как они со всех сторон несутся к тебе сломя голову, падают на ходу, и вид у них такой, будто они боятся опоздать на поезд. Окружат кольцом, поглядывают на тебя бусинками глаз, качают головами и громко между собой переговариваются скрипучими голосами — обсуждают твой внешний вид: мол, какое уродливое существо этот человек — голова маленькая, клюв крошечный, еле разглядишь на голове, крыльев нет, а вместо них торчат две палки. На льду возле полыньи лежат неподвижно жирные туши зверей с бульдожьими мордами. Это антарктические тюлени. Они целыми днями греются на солнце, как обленившиеся курортники на пляже. Подойдешь — даже не шевельнутся. Звери и птицы в Антарктиде человека не боятся, потому что человек их здесь не обижает. Мы вчетвером в сопровождении мирян ходили на припайный лед знакомиться с тюленями и пингвинами, посмотреть на айсберги, которые вздымаются в океане, как оледеневшие синеватые тучи, послушать тишину…

— Неужели где-то на свете есть Африка?

Это сказал Джон, который долго, задумчиво глядел в океан.

Может быть, сейчас он сумеет убедиться, что Африка действительно существует на свете. Нам как раз идти на радиостанцию. Приближается время для выхода на связь со школой в нигерийском городе Монго.

Радисты нас встречают радостно. Начальник радиостанции Владимир Андреевич Саенко не знает, куда усадить своего давнего друга Андрея Борисовича Утехина — Абу. Еще бы! Были вместе в первой экспедиции, высаживались с судна, на котором работал Абу, на хрупкий припайный лед, жизнью рисковали при разгрузке, устанавливали впервые радиосвязь Антарктиды с Москвой. Словом, есть что вспомнить. Ведь прошло-то двадцать лет!

Конечно, не остался без внимания и Джон Адеде: ведь тоже друг, правда недавний, так сказать, заочный — по радио. Но радисты Мирного уже многое знают и о Джоне, и о его учениках, и о Нигерии. Сколько раз перестукивались между собой ключом Морзе, посылая друг другу вести через моря и океаны. И вот наконец встретились!

На радиостанции по этому поводу еще одно торжество. Улыбающийся Джон с важным видом протягивает Саенко радиокарточку, подтверждающую, что коротковолновики Мирного действительно установили прямую связь с Нигерией. В ответ получает такую же карточку от Саенко. А вместе с ней цветные фотографии Мирного и в качестве сувениров кусок камня из Антарктиды, большое, размером с маленькую дыню, яйцо пингвина и значок советского полярника. Теперь на выставке школьной радиостанции в Монго появятся свидетельства необычной дружбы людей, живущих в одном из самых холодных и в одном из самых жарких мест мира, — советских полярников и нигерийских школьников.

Стучат аппараты, подмигивают красными глазками радиолампы. Саенко сам вертит ручками настройки — ищет Монго. Не такое простое дело. В наушниках попискивают сигналы тысяч радиостанций со всех концов мира. Попробуй-ка отыщи нужный тебе писк! И все-таки чуткое ухо радиста в этой свистопляске ловит наконец нужное.

— Школа в городе Монго нас слушает, — улыбаясь, говорит Саенко и глядит на Джона, который от волнения даже слова произнести не может.

Сейчас первый африканец пошлет свой первый привет из Антарктиды в родную Африку!

Джон кладет на стол перед Саенко текст радиограммы. Я представляю себе учеников Джона, которые сейчас склонят свои темные головы над радиограммой своего учителя. Окна раскрыты, и слышно, как под порывами ветра сухо шелестят огромными листьями пальмы.

А у нас тоже ветер, он посвистывает в проводах радиоантенны, и этот свист слышен даже через двойные стекла окон. У радистов на лицах все сильнее проступает тревога.

— Ураган идет. Скоро закрутит! — сокрушенно говорит Саенко.

Нам советуют отправиться домой. Никто не знает, сколько будет продолжаться непогода. Штормовать может неделю. Саенко вызывается сопровождать нас до дома.

Удивительно! Совсем недавно ярко светило солнце, а сейчас все утонуло в белой мгле. Мы выходим на улицу и тут же сгибаемся под напором ветра. Ветер такой тугой, такой ощутимый, что, кажется, можно потрогать его мускулы. Он почти валит с ног, сечет лицо сухой снежной крупой, его дыхание обжигает холодом. Вот теперь мы понимаем, что такое Антарктида!

Саенко, пересиливая ветер, кричит:

— Это еще только цветочки! Ягодки впереди.

Так пришел в Мирный ураган.

Над поселком бесновались, неистовствовали в адской пляске белые ведьмы. Они колючим снегом захлестывали наши глаза, раздували наши легкие, как воздушные шарики, сбивали с ног, заставляя ползти на четвереньках. Они утопили все вокруг в белой мгле, и для каждого из нас видимый мир кончался на расстоянии вытянутой руки. Даже мощный корабельный фонарь над лазом, ведущим в кают-компанию, светился, как затухающая головешка, и никого не способен выручить из беды. В такую пургу на японской полярной станции «Сева» однажды вышел человек из своей палатки, чтобы перейти в соседнюю, которая находилась в нескольких шагах в стороне, и исчез навсегда. Как хорошо, что Саенко пошел нас провожать! А то, пожалуй, и заблудились бы! Хотя Абу человек опытный, но уже много лет не бывал в Антарктиде.

И вот наконец с трудом открыв дверь лаза, спускаемся в наш уютный дом. Он погребен под трехметровым слоем крепко спрессованного снега, и никакой ураган не сдвинет его с места.

Мы сидим в комнате, слушаем, как завывает ветер в вентиляционной трубе. Джон смотрит на ручные часы и нарочито невозмутимо говорит:

— Через полчаса, как обычно, к нашей школе подойдет старик мороженщик. У него мороженое очень вкусное и очень холодное. Одно удовольствие отведать в жаркий день.

Лена сидит за столом напротив Джона. Слушая его, она задумчиво улыбается, водит попавшимся под руку карандашом по старой газете, оказавшейся на столе. Я уже изучил Лену. Наверное, пурга произвела на нее сильное впечатление и сейчас она соображает, как бы изобразить пургу на бумаге. Абу в углу комнаты о чем-то разговаривает с Расселом Бергом, молодым, высоченного роста австралийцем. Он вместе с японским ученым Ватанаба два дня назад прилетел с австралийской полярной базы Моусон в Мирный на открытие монумента памяти погибшим. Берг с Ватанаба занимают соседнюю с нами комнату. Кроме них, в доме еще шесть мирян — это ученые и механики, обслуживающие вездеходы.

Одиннадцать вечера. По радио в который раз передают: «Из домов поодиночке не выходить. Комендантам проверить наличие людей!»

Нашего коменданта, оказывается, нет в доме. Начинаем беспокоиться. Куда мог запропасть Василий Кононов, маленький суетливый человек, лучший механик экспедиции? Утром он встретил нас в доме, как родных, помог поудобнее устроиться, сам лично обставлял маленькую комнатку — специально для Лены. Поглядывая на Лену, вздыхал: «У меня дочка такая. В Ленинграде».

То и дело звонит телефон, и разные голоса спрашивают: «Не вернулся?»

Наконец приходит весть, что Кононов с двумя авиационными механиками уехал на аэродром. Нужно было выручать из беды самолеты иностранных гостей, прилетевших в Мирный. Ураган страшен даже тяжелым самолетам. Если не прикрепить к ним на тросах трактора в качестве якорей, если не закрепить их винты — покалечутся машины. Однажды в Мирном во время урагана сам собой взлетел с аэродрома самолет и «приземлился» за ледяным барьером берега на припайном льду.

Трое уехали на аэродром и не вернулись. Прошел час, второй, третий… Миряне-то знают, что значит не вернуться в такую пургу.

Тревога растет. Где могли заблудиться механики? Люди опытные, знают, что в такую погоду самое главное — никуда не двигаться. Где застала пурга — там и оставайся.

— Наверняка они сейчас сидят или в самолете, или в вездеходе! — неуверенно замечает кто-то.

— А если решились ехать? Ведь пурга-то может неделю свирепствовать!

Все молчат. Должно быть, думают сейчас об одном и том же. Сразу за аэродромом — барьер, крутой обрыв над океаном. Даже в солнечный день подходить к краю обрыва опасно. Неверный шаг — и понесет тебя по скользкому насту вниз. С другой стороны аэродрома не менее опасный район. Здесь под тонкими снежными мостами прячутся бездны ледниковых трещин. Они устрашающей глубины — до ста и больше метров, как говорят миряне, «до конца географии». Сердце холодеет, когда заглянешь в такую пропасть.

— А вдруг все-таки вздумали вернуться?

— Надо искать.

Это уже приказ. В нашем доме формируется спасательный отряд. Желающих много, но Лебедев, главный инженер поселка и руководитель отряда, отбирает только самых опытных. Идут Лебедев, Саенко, двое молодых ученых. Нашего Абу тоже взяли. Не могли отказать и Расселу Бергу — он в Антарктиде человек бывалый. Все собираются быстро, без суеты, по их сосредоточенным лицам видно, что они хорошо себе представляют, куда идут. Я им завидую! Вот когда надо по-настоящему проявить мужскую стойкость и бесстрашие. Я подхожу к Абу и пытаюсь осторожными словами подвести его к мысли, что в отряде я бы тоже мог пригодиться. Но Абу только качает головой, даже не считая нужным мне что-то объяснить. Понятно, я для них всего-навсего — подросток! Всерьез не принимают.

Так лее наотрез отказывают и Джону, когда он предлагает свои услуги.

— В Африке мы к вам обратимся за помощью. Но в Антарктиде вы — новичок.

Распределяют обязанности. Лебедев и Берг будут продвигаться впереди вездехода, страхуя себя веревками, привязанными к машине. Той же веревкой впереди идущие будут сигналить, показывая вездеходу дорогу.

Мы провожаем спасателей на улицу. Трое наваливаются на дверь. Прижатая снаружи ветром, она поддается с трудом, трещит, будто ее выламывают. Уши больно бьет сильный ветер. Сделай шаг в сторону — и ты беспомощный, как слепой. А им нужно идти.

Зашнурованные в штормовки спасатели сейчас похожи на водолазов в глубоководных скафандрах. Вот первый, схватив конец веревки, делает шаг вперед и тут же тонет в белой пучине…

Мы смотрим вслед уходящим, и наши сердца сжимаются. По пути на аэродром им предстоит пройти узким коридором между барьером и зоной ледниковых трещин. Сейчас, в пургу, у них нет никаких ориентиров, только чутье. Беда, если ошибутся!

Нам, оставшимся в доме, предстоит долгое и томительное ожидание. Звонят с метеостанции. Главный синоптик бодро сообщает:

— Скорость ветра — сорок два метра в секунду. Возможно усиление. Смотрите не заработайте насморка!

— Сорок два метра! Это больше ста пятидесяти километров в час, — подсчитывает один из ученых. — На обжитых людьми землях таких ураганов почти не знают.

И вспоминает, что в Мирном однажды было зарегистрировано пятьдесят три метра в секунду. При подобном ветре выйти из убежища — все равно что оказаться на крыле летящего самолета.

Иногда сквозь вой ветра до нас доносится отдаленный грохот. Это в океане с пушечным грохотом ломается припайный лед и тяжело содрогаются высоченные, как горы, айсберги. Где-то сейчас в пурге заплутались трое, и шестеро их ищут.

Через каждые полчаса звоним на радиостанцию. Там должны по радио получить вести от спасательного отряда. И вот наконец отвечают:

— До самолетов добрались. Только что передали. Винты на самолетах закреплены, но те трое не обнаружены.

Снова томительное ожидание.

В четыре утра спасатели возвращаются назад. Они еле держатся на ногах. Особенно Лебедев и Берг. Ведь им пришлось ползти по снегу впереди вездехода, потому что ветер идти не давал. Спасатели молча вытряхивают из карманов снег, который при таком урагане набивается в каждую складку одежды. Все молчат. Настроение тяжелое. Не нашли!

Через час в нашем доме формируется новый спасательный отряд. Берг просится снова в поход.

— Вы же вконец замучены! — удивляются полярники.

Но Берг отрицательно качает головой.

— Ничего подобного! За час я уже отдохнул. Полон сил. У меня собачий нюх на дорогу, и без меня вы заплутаетесь.

Удивительно энергичный человек этот Берг. Ватанаба нам рассказывал, что Берг всегда вызывается идти во все рискованные походы, что иногда кажется, будто он нарочно ищет опасности. «Неспокойно у Берга на душе. Мне кажется, что он очень одинокий человек», — говорил Ватанаба.

Но новый спасательный отряд так и не успевает отправиться в путь. Мы вдруг слышим по лестнице, ведущей из лаза, тяжелый топот сапог. Дверь открывается, и в комнату входит наш комендант Николай Кононов. Живой, невредимый Кононов!

— Где остальные?

— Все живы и здоровы! — улыбается механик.

Мы набрасываемся на Кононова с вопросами, но он еле ворочает языком. Узнаем только, что вездеход на обратном пути с аэродрома встал — заглох мотор, пургу переждали в кабине, а как прояснилось, решили идти пешком.

— Знали, что вы здесь переполошитесь, — ворчит Кононов, с трудом поднимая тяжелые, налитые усталостью веки. — Знали, искать будете. Вот и боялись за вас. Занесет еще кого-нибудь под обрыв или в трещину. И все по нашей милости. Не стали ждать, пошли.

— Ну вот, мы за вас, а вы за нас, — смеются полярники.

Кононов щурит глаза, то ли пытаясь улыбнуться, то ли сердясь.

— Чудаки! — бормочет он и вздыхает. — Мы же не дети. И зимовка у нас не первая. Куда ж денемся, когда…

Так и не договорив, нетвердыми шагами идет к своей койке, валится на нее и засыпает мертвым сном.

До утра остается часа два. Пурга стихает. Абу говорит, что утром наверняка будет хорошая погода и открытие памятника пройдет нормально. Спать уже неохота. Все разбрелись по своим комнатам, но никто не ложится.

Берг вроде бы даже разочарован, что не состоялась вторая спасательная экспедиция. Вид у него неприкаянный. Вдруг снял со стены гитару, сел на диван, тронул струны:

На другом диване сидел Абу и, склонив голову, слушал Берга. Когда тот допел песню до конца, Абу спросил:

— Это Бернс?

— Он!

Они помолчали. Лена не выдержала, простилась и все-таки ушла спать. Я хотел тоже пойти, но хотелось послушать Берга. Он вдруг отложил гитару и взглянул на Абу.

— Как вы пойдете обратно? Будете ли проходить архипелаг Бисмарка?

— Пока еще мы не решили, — сказал Абу.

Берг кивнул:

— Понятно.

Опять помолчали. Абу спросил:

— А почему вас интересует этот архипелаг?

Берг ответил не сразу. Долго смотрел в одну точку, словно прислушивался к вою ветра в вентиляторе.

— Есть на этом архипелаге остров Новая Ирландия, — сказал негромко. — И на этом острове прекрасный порт Кавиенг. Там с большой добротой встречают гостей. Если по пути зайдете в Кавиенг, то почувствуете замечательное гостеприимство…

— Вы бывали в этом городе? — спросил немного удивленный Абу.

Берг улыбнулся уголком рта.

— Нет! Но там сейчас живет близкий мне человек, которого я не видел уже три года.

Больше Берг на эту тему не сказал ни слова. Взял снова гитару:

Я подумал, что у Берга, наверное, в самом деле судьба несчастливая. Наверное, переживает какую-то беду. Может быть, разлуку с тем близким человеком, который живет на острове Новая Ирландия в архипелаге Бисмарка. И вдруг вспомнил, что сегодня, когда заходил в комнату Берга, чтобы принести ему сигареты, которых он хватился, увидел на стене над его кроватью фотографию молодой и красивой женщины. Может быть, Берг говорил о ней?

В девять утра начались торжества, связанные с открытием памятника. Памятник открывали на маленьком каменистом островке, расположенном в километре от Мирного, в океане. На нем когда-то были похоронены советские полярники, погибшие при освоении Антарктиды. И вот недалеко от маленького кладбища на скале соорудили монумент.

В десять утра все миряне и их гости собрались возле монумента, который пока был закрыт плотным материалом. Среди почетных гостей оказался и наш Абу, и его друг Саенко, и еще несколько полярников, которые когда-то первыми из советских людей высадились на этот негостеприимный берег. Джон тоже оказался среди почетных гостей, как и другие иностранцы.

Вокруг монумента развевались флаги разных стран. Начальник экспедиции профессор Виноградов, обращаясь к собравшимся, говорил об Антарктиде, о том, какой это страшный и неприступный континент, как много бед он таит для человека, и все-таки человек ради поиска неведомого бросил свирепой Антарктиде вызов и смело вступил в единоборство с ней. Сколько замечательных и мужественных исследователей побывало здесь! Беллинсгаузен и Лазарев, отважный капитан Скотт, неукротимый Амундсен, стойкий Моусон… С огромным трудом доставалась победа над Антарктидой. С трудом и потерями. Здесь, в Антарктиде, навсегда остались капитан Скотт со своими товарищами, остались многие исследователи, пришедшие на этот континент из разных стран. Они отдали жизнь за науку, за то, чтобы человек лучше знал свою родную планету Земля, чтобы планета эта была счастливой…

— И вот этот монумент олицетворяет мужество человека перед природой, — говорил Виноградов. — Мужество человека Земли, Гражданина Земли. Перед отважным Гражданином Земли, всегда готовым на жертвы ради истины, мы сейчас склоняем головы.

С монумента сползло покрывало, и мы увидели высеченное из гранита изображение человека, который сильным движением рук пытается раздвинуть перед собой белый занавес неизвестности и через образовавшийся просвет заглянуть пытливыми глазами в неведомый мир.

Склонив головы перед памятью павших, мы застыли в долгом молчании.

Событий в Мирном в этот день было немало, все не опишешь. Мне кажется, стоит вспомнить об одном эпизоде, вроде бы незначительном, но определившим для нас завтрашний день. Мы сидели над картой и намечали по ней маршрут нашего возвращения на родину. Вдруг подошел Берг. Постоял молча над нами, заглядывая в карту, потом спросил:

— Ну и как же вы планируете свое возвращение?

Абу поднял на него глаза.

— Отсюда пойдем прямиком в Бомбей. Дело есть. — Он в размышлении потрогал подбородок. — А вы думаете, что нам стоит зайти в Кавиенг?

Берг кивнул.

— Уверен, что не пожалеете.

Абу взглянул мне в глаза.

— Зайдем? Ведь нам все равно нужно по пути пополнять запасы продовольствия, воды и горючего. Ну как?

— Зайдем! — согласился я. Мне сразу стало ясно, что и Абу видел фотографию женщины над кроватью Берга.

— Я тоже «за»! — сказала Лена, не догадываясь о тайном смысле нашего разговора.

Мы с Абу не удивились, когда просиявший Берг сказал:

— Если не возражаете, то я кое-что с вами пошлю в Кавиенг… Одной женщине. Она работает там. На метеостанции.

Он быстро вошел в свою комнату и тут же вынес зажатый в руке кусок пористого камня. Протянул Абу.

— Можете вы взять?

— Разумеется! — удивился Абу. — И больше ничего?

— Больше ничего. Только этот кусок камня. Вы передадите его Маргарет Томпсон и скажете, что камень этот ей пересылает Рассел, что взят камень с горы, которую я открыл, нанес на карту и дал горе имя Маргарет.

— Хорошо! — кивнул Абу. — Вы можете быть уверены, мы найдем Маргарет и вручим ей ваш подарок.

Берг протянул руку:

— Спасибо!

Так неожиданно определился наш дальнейший маршрут. Пора было покидать Мирный. Мы получили запас продовольствия, воды и горючего, простились с мирянами. Простились и с Джоном Адеде, который домой будет возвращаться уже самолетом. Грустно было с ним расставаться. Перед расставанием он сказал: «Благодаря вам теперь на родине я стану человеком невероятно ценным. Столько накопил в себе холода, что в Нигерии буду людям нести живительную прохладу. — Он грустно улыбнулся. — Только сердце у меня по-прежнему осталось горячим. В этом вы можете не сомневаться. Особенно если приедете снова в Нигерию».

Когда «Мечта» отошла от края припайного льда, направляясь к чистой воде, со стороны континента направился в нашу сторону оранжевый вертолет. Он низко прошел над яхтой, и мы увидели за стеклами его кабины Саенко, Рассела Берга и Джона Адеде. Друзья провожали нас в далекий путь.