Весна 1509 года

В тихом монастыре в Борли скорбела над телом почившей матери сестра Мария, бывшая графиня Луиза Бэкхем. Её матушка, сестра Бенедикта тихо скончалась во сне. Утром её нашли бездыханной в её келье. Лицо женщины было спокойным и очень чистым. Разгладились скорбные морщины, ушла напряжённая складка у губ. И стало видно, что ни годы, ни даже смерть не смогли победить её удивительно нежной, какой-то почти ангельской красоты. Дочь сидела над её телом, не отрывая глаз от любимого лица, и слёзы текли и текли из глаз тихим, но нескончаемым потоком.

Что же теперь остаётся ей, Луизе? По правде говоря, в душе она так и не стала сестрой Марией. И только присутствие матери рядом, общение с ней делали вполне терпимой жизнь за стенами монастыря. А как теперь?

Ответ пришёл довольно быстро. Через два месяца после смерти сестры Бенедикты в монастыре появилась Сесилия Уоркленд, бывшая Сесилия Бэкхем, любимая внучка старой графини. Молодая ещё женщина была угасшей и как будто неживой. Она казалась гораздо старше своих лет, и пришла сюда, за эти высокие стены в поисках отдохновения для усталой, измученной души. Мать смотрела на неё с удивлением, не понимая, как могла её яркая, искрящаяся светом черноглазая красавица дочь за несколько лет превратиться в это невзрачное серое существо с пустыми, потухшими глазами. Оказалось, что жизни под силу такие превращения, когда находятся люди, способные терзать чужие тела и убивать души. Для бедной Сесилии такой человек, волей короля Генриха нашёлся. Марклен Уоркленд, мужчина очень жёсткий, чтобы не сказать жестокий, получив от монарха отличный замок в Эссексе вместе с рукой опороченной девицы, не скрывал своего презрения к супруге, хотя новым владением были очень довольны и он, и его сын от первого брака, очень похожий на отца юнец с садистскими наклонностями. Вдвоём они доводили бедную Сесилию до обморока, требуя от неё того, о чём она и понятия не имела. Но супруг считал, что шлюха должна знать и уметь всё, что может доставить удовольствие мужчине. А она ведь шлюха, кто же ещё? Никому не ведомо, сколько раз несчастная женщина кляла в душе короля Генриха за то, что он сломал ей жизнь. И каких только проклятий не посылала ему, презрев все постулаты христианской морали. Когда супруг, наконец, скончался, подавившись костью, она не смогла даже ради приличия выдавить хоть одну слезинку над его гробом. И ушла в монастырь прямо в день его похорон. А теперь собиралась вымаливать себе прощение за неподобающее поведение в годы замужества.

Графиня Луиза смотрела на дочь в полном отчаянии. Сесилия, как видно, до конца, до самого дна исчерпала свои силы в борьбе со злом, каким была окружена в последние годы. Она уже не производила впечатления человека, способного жить. Вот и сестра Анна, которая обладает умением всё видеть наперёд, глядя на новую послушницу, только сокрушённо качает головой и горестно шепчет:

– Не жилец. Нет, не жилец.

И душа графини рвётся от горя:

– Господи! Ну, как ты мог допустить всё это? Как позволил злобному королю Генриху погубить моих детей? Они-то чем виноваты были перед тобой? В чём их провинность?

Она хорошо знает, что это кощунство, требовать от Бога ответа за людские дела. Но материнское сердце, изболевшееся за своих детей, уже не знает границ отчаянию и не ведает, что творит. И вместо слов благочестивой молитвы несчастная графиня посылает горькие упрёки небесам. И шлёт из-за высоких стен монастыря проклятия человеку, сломавшему её жизнь. Не по-христиански, да. Но материнское сердце исходит болью, и эта боль должна найти выход.

А королю Генриху и без того плохо.

Последние годы, после внезапной смерти Артура он, казалось, и не жил совсем, так, существовал. Душа его стала нечувствительной ни к радостям, ни к бедам, своим ли или чужим. А какие ещё невзгоды могут свалить мужчину? Что может быть хуже и страшней, чем потеря первенца, наследника, в которого были вложены все надежды на будущее рода и династии? Который специально обучался, чтобы царствовать, долго и тщательно обучался. И был готов. А этот громкоголосый Генрих, который единственный остался ему, что сможет он, необученный, неуправляемый, самонадеянный мальчишка, у которого в голове только турниры, охота и женщины? А обучать его нет уже ни сил, ни, откровенно говоря, желания.

Меньше, чем через год после смерти Артура ушла из жизни королева Элизабет, его супруга на протяжении долгих семнадцати лет, наполненных заботами о королевстве, борьбой за сохранение короны и постоянным беспокойством. Молодая сильная женщина сгорела как свеча от родильной горячки, произведя на свет их последнее, седьмое дитя, ушедшее вслед за матерью. Генрих остался вдовцом. И только теперь понял, что тихая нетребовательная Элизабет была ему хорошей женой. И, наверное, нужно было быть более ласковым с ней, более заботливым и, скорей всего, более открытым. Они же были близки душевно только в те часы, когда вместе горевали по поводу утраты старшего сына. Опять его вина? И снова сожаления. А рядом осталась одна только матушка. Она стара уже, но держится бодро, проявляя неусыпную заботу о нём.

Между тем, силы короля тают, как снег на весеннем солнце. Не успев встать утром с постели, он уже через пару часов ощущает усталость и слабость. Стал подкашливать. Думал, простыл. Старательно пил заваренные под наблюдением матушки травяные отвары. Не помогало. Кашель усиливался. Совсем страшно стало, когда впервые увидел на белом платке алые пятна крови после приступа кашля. Хотя, по правде говоря, даже сильно испугаться сил уже не было. Это что же получается? Он, выходит, закончит свою жизнь, как когда-то Анна Невилл, герцогиня Глостер, королева Англии? Теперь, когда жизнь пошла уже с горки, он может, не кривя душой сказать, что, да, Ричард Йорк был королём Англии, и совсем неплохим королём, а Анна была его королевой. Но кому нужны теперь его запоздалые признания? Все, кто был тогда в водовороте событий, ушли из жизни, их тела истлели, а души… Кто знает, куда попали их души? И кто знает, куда попадёт после смерти его душа? На ней большой груз, тяжёлый груз.

В королевстве всё идёт своим порядком. На нужных местах сидят нужные люди, хорошо им вымуштрованные, и добросовестно делают свою работу. Кое-кто из них, правда, уже поглядывает в сторону Генриха младшего, которому недалеко теперь до становящейся всё более доступной короны. Ему скоро восемнадцать, он давно уже не мальчик, но вполне взрослый мужчина. Рано набрал силу, однако в голове ещё много шелухи, много лишнего. Это не Артур, царствие ему небесное!

Время бежит, и силы короля всё тают, уходят, как вода в песок после жаркого лета. И свой близкий конец он уже ясно читает в глазах матушки. Бедная старушка! Она недолго задержится на этом свете после него, он уверен. Но пока он жив, она всегда рядом, отдавая ему без сожаления те жалкие остатки сил, что ещё есть у неё самой.

Ему же всё чаще приходят в голову вопросы. Множество вопросов, на которые он так и не нашёл ответа. Одно знает твёрдо – то, за что боролся всю жизнь, ради чего рисковал бессмертием души, не принесло желанного удовлетворения. Душа измучена. И не было бы лучше, если бы он тогда, давно, не позволил сделать себя пешкой в чужой игре? Никто ведь не думал, каково будет ему на захваченном неправым путём троне. И никто особо не рвался ему помогать. Всё, всё пришлось делать самому. Разве что матушка, незаменимый дядюшка Джаспер Тюдор да верный Джон де Вер были всегда рядом. И он, Генрих, выстроил свою защиту так, как сумел. А что же было делать, если ни крепким здоровьем, ни могучим телосложением, ни воинской доблестью его Господь не наделил? Приходилось делать то, что по силам.

А может быть, лучше было не слушать злобных голосов тех, кто травил Ричарда: «Ату, ату его!»? Может, не нужно было вмешиваться в эту свару, затеянную много лет назад теми, чьи кости давно уже сгнили в земле. Он мог бы жить не хуже других. Всё же он был граф Ричмонд, а не простой мелкопоместный дворянчик. Может, надо было мирно вернуться в Англию и склониться перед Ричардом, повинившись ему? Он бы простил. Он всех прощал, кто причинял ему зло, благородная душа. За что и поплатился жизнью.

Но нет, он, Генрих, совсем не таков. Он никогда никому не верил и никогда не прощал. И не оставлял врагов в живых. Он, пожалуй, не смог бы жить иначе. Не только матушкины амбиции, но и его собственные толкали его на эту борьбу за трон. Трон, давший власть, но не принёсший ни особого удовлетворения, ни радости, ни счастья. И вот теперь он быстрыми шагами идёт к своему концу. А ему всего пятьдесят два…

Впрочем, о чём сожалеть? Жизнь прошла так, как прошла. И теперь остаётся только предстать перед Господом и ответить за всё, что совершил. Может, Господь смилуется?