Глава 7
На крыльце «Хоттабыча» Шаржуков притормозил. Как его встретит хозяин ресторанчика, не укажет ли сразу на дверь? Нет, не должен. Олег с того приснопамятного празднования Дня Военно-морского флота не появлялся.
Собравшись с духом, лифтер потянул на себя дверь и вошел в заведение. Полумрак зала расслаблял, притупляя неприятное ощущение возможного облома. Вот те на! За барной стойкой возвышался Савчинский собственной персоной. Он меланхолично полировал салфеткой идеально чистый бокал, изредка посматривая через него на лампу, пылящуюся под потолком, и снова протирал.
Олег замер на входе, придерживая дверь, так и норовившую подтолкнуть его в спину.
Иван Петрович, не отрываясь от своего занятия, громко сказал:
– Не стой столбом. Заходи.
– Разрешите? – произнес Олег. Когда он чувствовал себя не в своей тарелке, в нем особенно явственно проступало армейское прошлое.
– Да заходи ты уже, – донеслось из-за барной стойки. – Не стой в дверях.
Шаржуков в две секунды оказался у высокой полированной столешницы, подковой замыкающей бар. На полированную поверхность легла китайская крысиная отрава в яркой упаковке.
– Презент! Как только увидел, сразу понял, что сама просится в вашу коллекцию.
– Спасибо, Олежка! Уважил старика, – хозяин ресторанчика, не глядя, смахнул подарок со стойки, растянув губы в улыбке. Подношение было благосклонно принято. «Простил!» – облегченно подумал каэсэсовец. Жизнь налаживалась.
Савчинский оставил бокал в покое.
– Я тут клиента тебе подобрал. Ничего сложного. Рядовая экскурсия по проторенному маршруту. Выберет раковину на собственный вкус, и айда в обратный путь. – Старый прагматик не собирался терять время на дежурные вопросы «Как дела?», «Какие новости на службе?». Он всегда предпочитал брать быка за рога. У него всегда вначале было дело, а потом слово. – Платит вперед.
– И где он?
– Она! – со смешком поправил хозяин «Хоттабыча», указав глазами вбок. В самом дальнем углу особнячком стояли два столика. Переговорный закуток обычно занимали «жучки» с черного рынка и рядовые клиенты. – Ждет проводника не дождется. Сидит уже второй час. Хорошо, что ты пришел. Судьба, значит. Никто другой, кроме тебя, думаю, не согласится.
Последняя фраза прозвучала, как констатация факта.
«Не простил до конца старый хрыч», – решил Олег, поворачиваясь в сторону заказчицы. Так и есть, его опасение подтвердилось с первого взгляда. Савчинский оказался злопамятнее, чем обычный человек с характером. Он был в своем репертуаре.
Иван Петрович взял из стеклянной когорты высокий бокал и нацедил в него из краника темного пива. Он не стал дожидаться, когда опадет высокая шапка пены, а сразу поставил выпивку перед Олегом со словами:
– На, иди знакомься с девушкой. – Заметив движение Шаржукова, тот сунул руку в карман, опередил: – За счет заведения. Посмотри, как принарядилась, – весело добил парня Савчинский.
«Точно не простил, если таких клиентов подкидывает!»
За столом сидела особа, вызывающе одетая в черную футболку с глубоким вырезом, подчеркивающим все, чем ее щедро наделила матушка-природа. На груди красовалась растянутая в двух местах надпись, выложенная переливающимися блестками «Поживем – увидим». Лицо дамочки почему-то было омрачено грустью.
В каждой эпохе существовали свои эталоны женской привлекательности. Например, белесые дамы Средневековья с семеняще-утиной походкой вызывали священный трепет у рыцарей, закованных с головы до ног в лязгающую броню. Впрочем, румяная толстушка-хохотушка из портовой таверны производила на загулявшую матросню не меньшее впечатление. Правда, совершенно другого толка. Перед Шаржуковым восседала настоящая женщина периода барокко – нестандартная, пышущая жизнью, вобравшая в себя все соки земли. Женское тело соответствовало всем критериям той эпохи, оно было «богатым», с лебединой шеей, широкими, откинутыми назад плечами и пышными бедрами. Все было на месте, что удивительно, даже талия присутствовала там, где ей положено быть.
Олег двинулся к столу, за которым в ожидании дозревала клиентка. Тут спешка не нужна, но и долго мариновать человека тоже не стоит. Перегорит, и беседа не склеится. Уйдет клиент.
Обещанная Савчинским девушка оказалась почти ровесницей Шаржукова. А он уже давно не оборачивался, когда слышал на улице громкое обращение: «Молодой человек!»
На столике перед нею стояли несколько пустых бокалов из-под коктейлей и пепельница, полная окурков. Официанток в зале не было видно. До вечернего наплыва посетителей еще далеко. Или это психологические выверты Ивана Петровича? У него в арсенале имелось немало заготовок, как быстрее довести клиента до кондиции. Сделать сговорчивее.
Олег взял с соседнего столика чистую пепельницу и поменял ее местами с заполненной.
Женщина, не отрывая глаз от недопитого бокала с коктейлем, будто силилась разглядеть на его донышке что-то важное, попросила:
– Повторите заказ. Мне еще один «Волчий персик» и черные оливки без косточки.
– У меня альтернативное меню. – Олег поставил бокал с пивом и без приглашения уселся за стол. – И заказы принимаю другие. Тут вы не ошиблись. – На слове «другие» он сделал ударение и приготовился слушать. Теперь ее очередь.
– Я жду, гм-м… одного человека, – женщина соизволила оторваться от созерцания бокала и рассматривала того, кто так бесцеремонно прервал ее уединение.
– Он уже здесь. – Шаржуков решил побыть сегодня немного загадочным и тактичным одновременно. Он шумно отхлебнул пива и, в свою очередь, рассматривал возможную клиентку.
Обычно невозмутимого Олега поразили яркие, даже слишком яркие, зеленые глаза заказчицы. Они не сочетались с немного расфокусированным и настороженным взглядом исподлобья, словно женщина жила в постоянном ожидании, что ее обидят. Просто так, без всякого повода. Типичное лицо недовольного жизнью человека. Вблизи стала заметна сеточка морщин вокруг глаз и уголках рта. Похоже, кто-то любит капризно хмуриться и надувать губки. Взгляд скользнул по ее рукам. Холеные пальцы с необычным черным лаком на ногтях. Обручальное кольцо отсутствует. И надевалось ли оно когда-нибудь? Кисти рук с матовой кожей не вязались со сбитыми костяшками на правой руке, покрытыми свежей корочкой запекшейся крови. Удивляло, что после удара, или ударов, не были вывихнуты пальцы. Одним словом – классика. Каэсэсовец внутренне напрягся. От нагрузившейся коктейлями дамочки вместо заказа можно было легко получить занудную историю о неустроенной жизни.
Женщина живописно откинулась на стуле, закинув руки за голову. Шаржуков поперхнулся пивом. Если б у него был сертификат «Золотой фонд России», он тут же вручил бы его незнакомке. Декольте футболки только подчеркивало достоинства фигуры, притягивало взгляд и будоражило воображение. На секунду лифтер испугался, что майка не выдержит внутреннего напора и лопнет. Не обломилось. Чудо не было предусмотрено в его сегодняшнем расписании дня. А может быть, и свершится, но не для него и не сейчас. Женщина поправила волосы, собранные в пучок на затылке, и повернула голову в сторону бара. Савчинский, полирующий очередной фужер, многозначительно кивнул: «Свой!»
Откашлявшись, каэсэсовец ждал. Следующий ход за ней.
Красавица вытащила соломинку и одним махом прикончила «Волчий персик». Хищно облизнув губы, она произнесла низким грудным голосом:
– Давайте знакомиться. Меня зовут Аделаида Свердловская. Можно просто Ада. Поэтесса.
– Олег Иванович Шаржуков. Можно просто Олег. Лифтер. – Каэсэсовец не удержался и спросил: – Аделаида – это творческий псевдоним?
– Нет. Папа так назвал, хотя мама была против.
– Как же они договорились? – неожиданно для себя поинтересовался лифтер.
– Никак. Маму переубедить нельзя. Отец сам пошел получать свидетельство о рождении. Так я стала Аделаидой, а ведь могла бы и Жоржеттой, как хотела мама. Сейчас звали бы Жорой!
– Господи прости, лучше Адой, – горячо согласился Олег. Победила мужская солидарность. Незнакомый папаша из двух зол выбрал меньшее. – Они у вас, наверное, тоже поэты. Стишатами балуются. Строчат, так сказать.
Ада громко засмеялась, показав в улыбке крупные, желтые от никотина зубы:
– Хуже! Мама с папой художники. А стихи пишут кровью сердца и души. Как вы изволили выразиться, «стишатами балуются» школьники. Кто ж не строчит вирши в пятнадцать лет? – отсмеявшись, она погрозила пальчиком зардевшемуся лифтеру. – Сам, поди, тоже рифмы пробовал подбирать? Да?!
Оторопевший Шаржуков решил побыстрее сменить тему разговора, лихорадочно вспоминая, когда и кому в последний раз удавалось его смутить. Память неопределенно подсказала: «Давно! Очень давно!»
– Свердловская – это псевдоним?
– Могу паспорт показать, – потянулась за сумкой работница творческого труда.
– Не надо, верю, – проникновенно произнес лифтер. – Сегодня на меня весь день сыпятся сюрпризы, как в детском саду.
– Итак! Переходим к главному меню! Что хотите заказать? Какие будут пожелания?
Каэсэсовца трудно было сбить с толку, когда в воздухе ощутимо витал запах денег.
– Какие будут предложения? Огласите весь список, пжа-алста!
– Любой каприз за ваши деньги! – максимально серьезным тоном ответил Олег. Он тоже не дурак посмеяться. Щегольнуть цитатой из старинного фильма и лифтер может при случае. На первом месте дело, а потом уже все остальное. – Насколько я в курсе, вы хотите сами выбрать раковину, на свой вкус. Меня правильно информировали?
– Все верно! Еще мне нужно вдохновение.
– Эт-та как?! – Олег, позабыв про пиво, разглядывал Аду, словно диковинное существо. – Под землей отродясь ничего подобного не встречал. – Проще сразу разыграть из себя дуболома, чем потом оправдываться, что один из пунктов договора не выполнен. Контракт, заключенный устно, каэсэсовцы всегда выполняли, как если бы он был заверен у нотариуса.
– А-а! – досадливо махнула рукой поэтесса. – Сейчас все разъясню. Под серьезный разговор – соответствующая выпивка.
Она встала и двинулась к бару. Официанты так и не снизошли до посещения их столика. Поэтесса шла на высоких каблуках, ее фиолетовая юбка была украшена такими же блестками, что и майка. Серебристые переливающиеся стеклярусы в районе ягодиц складывались в два затейливых иероглифа. В такт ее шагам они шевелились, будто живые. Впервые Олег пожалел, что не знает китайского языка. А может, японского? Кто тут разберет, чьи это иероглифы.
Ада вскоре вернулась, гордо водрузив на стол бутылку водки, пару стопок и пиалу с оливками.
Похоже, ее успели проинструктировать. Традиционно проставляется заказчик, но только после того, как все условия обговорены и обе договаривающиеся стороны ударили по рукам. Не дожидаясь, когда кавалер начнет действовать, она свернула бутылочную пробку и лихо набулькала с горкой в высокие рюмки.
– Стоп! – Олег попытался перехватить бутылку. Если не получается контролировать процесс разлития, то стоит его притормозить.
– Такса похода за раковиной стандартная. Я говорю, вы все беспрекословно выполняете. На время, гм-м, экскурсии у нас тирания. Я сказал, вы делаете!
– Знаю!
– Отлично! Тогда все будет в лучшем виде.
То, что впереди ждут незабываемые впечатления, он не сомневался. Понятно, что, если на экскурсионных маршрутах не попадется никого крупнее таракана, то бизнес накроется. Люди платят за подземное сафари, чтобы пощекотать нервы, а не послушать шум собственных шагов в гулких коридорах. Пустопорожний променад – не то, что требуется. Довольный клиент даст «наколочку» друзьям, очередным клиентам для гида из КСС. Таких заказчиков надо холить, лелеять и оберегать. В определенном случае в пустые коридоры следовало искусственно вдохнуть жизнь и приключения. Для этого идеально подходил, к примеру, щелкунчик. Тварь имела устрашающий вид, но на самом деле была не опаснее обыкновенной мокрицы, от которой, собственно, и произошла. Щелкунчик представлял собой насекомое размером с сигаретную пачку, тело которого сплошь состояло из чешуек и шипов. Попав на новое место, щелкунчик сразу же начинал обживать свой дом. Главное, что он никогда не уползал дальше десяти-пятнадцати метров от того места, где родился или куда его определила алчная рука каэсэсовца. Домосед, одним словом. Еще одно неоспоримое достоинство мокрицы-переростка заключалось в том, что она ревниво относилась ко всем чужакам, забредшим на ее территорию. Как только такое случалось, щелкунчик, стараясь отпугнуть нарушителей, начинал издавать громкие звуки, похожие на щелчки. Делал он это при помощи своих сочленений, покрытых хитином. На большее его не хватало. Устрашающий вид и звуковое сопровождение всегда производили впечатление на экскурсантов. Время и деньги потрачены не зря. Все довольны друг другом.
Где взять щелкунчика для пускания пыли в глаза, знал любой каэсэсовец. Но даже если лень ловить насекомое, то можно использовать другой реквизит в подземном спектакле для зрителей с поверхности. Тут главное для постановщика – не переборщить. Все должно быть в меру. Альтернативным вариантом проходили псевдослизни. Покровы их мягких тканей вырабатывают фосфоресцирующий пигмент. Псевдослизень с одинаковой легкостью ползает по горизонтальным и вертикальным поверхностям, не делая исключения и для потолка. Ползал он медленно, оставляя за собой причудливый извилистый след из желеобразных выделений. Колонии слизней могли разукрасить все поверхности сюрреалистическими мерцающими картинами, увидев которые любой авангардист съел бы от зависти свою кисточку и мольберт в придачу. Причудливые светящиеся разноцветные полосы на стенах тоннелей особенно выгодно смотрелись в зеленом свете приборов ночного видения. Но псевдослизень, помимо впечатляющего окраса, имел еще и неприятную для человека особенность. В момент опасности он испускал едкую вонь, стремясь отпугнуть агрессора. К счастью, на большее он не способен. Для постановщиков подземных декораций это было легко преодолимое препятствие. Всех делов-то: надеть маску биологической защиты, перчатки и прихватить с собой герметичный контейнер. Упаковать, принести и выпустить в нужном месте.
Особняком от остальных любителей экзотики стояли нелегальные коллекционеры диковинных раковин. В подземном, как и в любом другом бизнесе давно существовало такое понятие, как маркетинг. Есть спрос, есть предложение. Поэтому специально для любителей ползающих тварей было разработано особое предложение. В одном из тупиковых тоннелей, где проходила труба с горячей водой, по соседству с воздухозаборником обосновалась целая колония сухопутных моллюсков. Чем именно это место им так приглянулось, понять никто не мог, но использовалось оно постоянно. В сопровождении каэсэсовцев коллекционер попадал сюда и выбирал раковину по своему вкусу. Но только одну. Это условие соблюдалось особенно строго. Рынок нельзя обваливать. Следует сказать, что не было ни одной раковины с одинаковой расцветкой. Похожие попадались, но каждая имела свой индивидуальный оттенок.
Каэсэсовцы предпочтение всегда отдавали знакомым охотникам за раковинами. Цены, правда, кусались, но «добытая» своими руками диковинка особо ценилась в среде собирателей, сильнее грела душу и самолюбие.
Вчерашние беспозвоночные так и не обзавелись хребтом, но нарастили раковины, светочувствительные клетки на «стебельках» заменили им глаза, а острые зубки и хоботки с ядовитым гарпуном на конце помогали выжить. Раковины некоторых улиток обладали потрясающей прочностью. Для того чтобы проникнуть внутрь оболочки, ученым пришлось использовать сверла с алмазными насадками. Компьютерная модель панцирной оболочки показала, что раковина состоит из нескольких слоев и имеет уникальные особенности. Нарушенный слой при появлении незначительных трещин не подвергался дальнейшему разрушению. Следующий слой, как подушка, гасил физическое воздействие. Самая идеальная природная броня, известная на сегодняшний день. Исследованиями сразу же заинтересовались военные и тут же засекретили всю информацию.
Помимо безвредных для человека улиток существовали такие, которых лучше не трогать – здоровее будешь. Но к этим ядовитым брюхоногим коллекционеры были особенно неравнодушны, поскольку их раковины отличались невероятной красотой. Некоторые из них удостоились весьма поэтических названий: «Слава подземелья», «Жемчужина мрака». Количество пойманных экземпляров таких «редкостей» исчислялось сотнями, но тем не менее они традиционно оставались мечтой многих собирателей. Ажиотаж умело поддерживался каэсэсовцами, что позволяло сохранять стабильные цены.
Сведения о биологии мутировавших сухопутных моллюсков редко просачивались из закрытых лабораторий. Точно было известно, что у «Жемчужины мрака» имеется длинный и подвижный хобот, выстреливающий полую гарпуновидную иглу. Зазубрины на конце иглы плотно застревают в теле жертвы, стенки хобота с силой сокращаются, впрыскивая яд в добычу.
Одни улитки питались плесенью, которой хватало в избытке во влажных городских катакомбах. Другие охотились на мелких грызунов, крупных насекомых и не брезговали себе подобными. Улитки, в которых попадала ядовитая стрелка, очень странно реагировали на токсин. Моллюски выползали из своей раковины, чтобы хищному собрату было удобнее их съесть. Это казалось чем-то невероятным, как если бы охотник мог заставить кабана выйти из леса и самого себя освежевать. Над феноменом токсичного яда долго ломали головы фармакологи и нейробиологи, но так ничего и не смогли понять.
Единственное, что у них получилось, так это синтезировать противоядие, да и то не от всех видов улиток. Дальше в этой области они продвинуться не сумели.
Подлинное царство улиток – влажные колодцы и тоннели вблизи труб тепломагистралей. У настоящего профессионала были свои заветные «грибные» места, свои огороды с медленно ползающими плодами, дающими постоянный урожай раковин.
Самые большие улитки достигали размеров с кулак взрослого мужчины. Но это были редкие экземпляры, которые под ногами не валялись и встречались нечасто. Однажды Олег слышал, как некий ассенизатор с пеной у рта рассказывал, что видел своими глазами спиралевидную раковину величиной с двадцатилитровый пивной бочонок. Его послали прочистить засорившийся сливной коллектор. Исполинская раковина закупорила сток, и ее пришлось раскрошить переносным перфоратором, чтобы освободить путь для сточных вод. Рассказ шел у барной стойки в «Хоттабыче». Ассенизатор клялся и божился, но по лицам собутыльников было видно, что ему никто не верит. Он пришел раньше всех, и перед ним стояла ополовиненная бутылка коньяка. А всем известна прописная истина: с увеличением алкоголя в крови мухи превращаются в слонов, а улитки – в кровожадных гигантов, передвигающихся со спринтерской скоростью. Реальные события и мифы так тесно переплелись в головах людей, что со временем становилось все труднее отличить одно от другого.
Всякая экскурсия предварялась тщательной разведкой. Мало ли кто мог обосноваться в тоннелях, всего пару дней назад вычищенных огнеметчиками до стерильной чистоты операционной палаты. Каэсэсовцы относились к халтуре так же добросовестно, как к службе. И тут, и там цена одна – здоровье людей и человеческие жизни. Если действительно попадалась особенно зловредная тварь, то всегда можно было обратиться к военным на ближайший спецобъект. Они с пониманием относились к таким просьбам. Но после этого шансы «неожиданно» столкнуться с подвижным патрулем возрастали в геометрической прогрессии. Ничего не поделаешь, в любом бизнесе есть свои издержки…
– Насчет вдохновения, э-э, даже не знаю, что сказать. Может, проясните запрос?
– Легко.
Из сбивчивого монолога поэтессы Шаржуков уяснил: ее творчество – это «про уродов, уродищ, уродцев», только без людей. Она устала приобщать узкий круг своих читателей к черному юмору и учить их не бояться мирового зла. Скорее всего, газетный критик вчера был прав на ее творческом вечере в Доме литераторов. Сказав это, она задумчиво попыталась сковырнуть корочку засохшей крови на сбитых костяшках пальцев.
Олегу сразу же припомнилась поговорка «С любовью и творчеством шутки плохи».
– Согласись, приятно витать в грезах, ожидая вдохновения. Оно приходит, и тебя несет на гребне волны, когда рождаются рифмованные строки, складывающиеся в четверостишия, а те, в свою очередь, – в стихи.
– Может, стоит жить в реальном мире? – высказал свою точку зрения Олег на сам факт пришествия музы. Той единственной, без которой нет вдохновения, нет поэта.
– Реальный мир! – фыркнула поэтесса. – Реальный мир для тех, кто не может придумать себе что-нибудь получше! – Ада с надрывом заявила: – В моих путешествиях по дальним астральным мирам фантазии… я выдохлась. Исписалась. Нет новизны.
– Муза ушла?! – констатировал, подведя черту под услышанным, каэсэсовец.
– Банально. Хотя можно сказать и так, – вздохнула Ада. Ей претили такие приземленно затасканные определения.
– После восемнадцати лет человек обычно привыкает к разочарованиям, – заметил Шаржуков. – Ничего, экскурсия под землю развеет любую хандру. Я уж не говорю о массе новых впечатлений.
– Странно такое слышать от лифтера. Не находишь?
– Нет. Во-первых, у нас в КСС приветствуется взаимозаменяемость. Во-вторых, в подземельях города без лифтового хозяйства не обойтись. Работы хватает.
– А мне необходимо вдохновение! – занудно настаивала поэтесса. – Нужны новые впечатления. Встряска!
– Все это будет. Обещаю! – Олег понял, чего от него хотят. Так сразу бы и сказала: «Закисла я в городе. Надо взбодриться, чтобы кровь по венам быстрее побежала!» А то заладила: муза, вдохновение.
– Человек рождается, живет и умирает, – не к месту произнесла Ада, водя пальцем по краю бокала.
– Учти, если сдохнем, переиграть не получится, – резко предупредил Шаржуков. Рефлексирующую интеллигентку надо сразу остановить. Такие на счет раз-два «выносят» мозг собеседнику. Свои они давно изломали во время посиделок на кухне с себе подобными. – Кстати, сколько вы весите? – поинтересовался лифтер.
Вопрос был не праздный, но собеседница даже поперхнулась.
– Есть вопросы, которые неприлично задавать женщине, – Ада на всякий случай втянула живот, который все равно не был виден под столом. – Вы еще про возраст спросите. Я же не спрашиваю, сколько вы получаете. – Она демонстративно осмотрела замызганный комбинезон лифтера.
Олег попытался изобразить на лице доброжелательную улыбку, чтобы сгладить неловкость ситуации. Но после приема препарата, противодействующего ментальной атаке гремучки, лицевая работа мышц еще до конца не восстановилась. Улыбка больше смахивала на волчий оскал. Он попытался объяснить причину своего любопытства:
– Интересно, кто первый придумал, что интересоваться у женщины о ее возрасте – неприлично? У мужчины женщина может полюбопытствовать «между делом», а вот мужчина задавать такой вопрос не должен. Там, куда мы пойдем, в центральных тоннелях установили новые средства противодействия тварям. Так сказать, опытные образцы ловушек – разрушители живой органики. Излучатель реагирует на движущиеся объекты массой до пятидесяти килограммов. Датчик изменения объема пространства реагирует на движение. Засечка. Сканирование и… приехали. Так каков же ваш вес?
Поэтесса кокетливо поправила волосы. Если она выглядит всего на полцентнера, то еще не все потеряно. Наверное, не стоит садиться на диету с понедельника, как собиралась она сделать.
– Во мне живого веса, гм-м-м… больше пятидесяти. Немного больше.
– Ну и славно, – подытожил лифтер. – Теперь можно и поговорить. В поход отправимся хоть завтра. С утра пораньше.
…Прибор «Контролер М», засекая движущуюся цель, облучал ее особым полем, вызывающим распад живых органических соединений.
В подземельях установили несколько «Контролеров М». Смертоносный излучатель был прототипом. Его так и не запустили в серию из-за дороговизны. Эффективный истребитель мутантов оказался не по карману бюджету Службы. Приборы смонтировали в центральных тоннелях города. Здесь они проходили обкатку в реальных условиях. Под удар направленного излучения попадало все, что шевелилось и имело вес меньше пятидесяти килограммов. «Контролер М» был экологически чистым оружием. После его работы не надо было прибирать смердящие разлагающиеся туши или их фрагменты. Там, где срабатывал излучатель, оставался невесомый прах ослепительно-белого цвета…
– Отлично! Будем считать договор заключенным. – Ада сияюще улыбнулась, в предвкушении ожидаемых впечатлений. – Откладывать в долгий ящик не стоит. Завтра?!
– Завтра так завтра. Рано утром, в пять тридцать. – Олег решил начать экскурсию пораньше. Раньше начнем, раньше закончим. Все равно время под землей течет по своим законам. Там нет ни солнца, ни луны, лишь редкие лампы дежурного освещения. Да и то не везде. Роскошь, присущая центральным тоннелям. – Хотелось бы получить, э-э, весомые подтверждения вашего решения. Накладные расходы, гм-м, издержки.
Ада приняла к сведению более чем прямой намек на оплату услуг. Она начала копаться в объемистой дамской сумочке, водрузив ее на стол. Поэтесса извлекла на свет божий книжку в мягком переплете с дико-яркой обложкой. Что-то быстро написала на титульном листе неровным почерком.
– Вот! – поэтесса с гордостью протянула лифтеру книжку. – Это мой последний сборник стихов. Называется «Обезьяна с открытым ртом».
Возможно, она думала, что Олег не умеет читать? Тогда зачем дарить?
Оторопевший каэсэсовец покорно взял сборник и машинально открыл в том месте, где красовалась надпись. Почерк был красивым, надпись двусмысленной.
– Чуть не забыла. – Ада выхватила у него книжку, вытащила из сумки цилиндрик алой вампирской помады и отточенным движением подкрасила губы. Затем она ненадолго промокнула рот под автографом.
– То, что надо! – она осталась довольна результатом. – Когда будешь читать нетленку, не удивляйся: сначала идет ямб, потом хорей. У меня такой стиль. Люблю эклектику.
– Да! А какая разница? – Шаржуков в одиночку маханул стопку водки и закусил оливкой.
– Для вас там самое интересное – закладка, – Ада игриво подмигнула и сцапала свою рюмку. Надо догонять Олега, пока он не успел уйти в отрыв, поглощая миллилитры. После услышанного лифтер испытал доселе незнакомую тягу к стихам и к хорею с ямбом, вместе взятыми. Он быстро пролистал поэтический сборник. Так и есть, между страницами лежала стопка денег в разорванной банковской упаковке. Даже чуть больше, чем полагалось за экскурсию подобного рода. Вот закладка так закладка! Если бы во всех книгах были такие, Шаржуков пошел бы в библиотекари.
– За поэзию! За великую силу слова! – искренне произнес тост Олег, поднимая рюмку.
Шаржукову почудилось, что еще пара стопок, и поэтессе, оставшейся без своей музы, станет дурно, но она была намного крепче, чем казалось на первый взгляд. Или сказывался многолетний опыт организма, привычного к действию алкоголя? Ада лихо маханула еще рюмку водки. В этот момент ей явно стало гораздо лучше.
– Что бы ты сейчас хотел сделать больше всего на свете? – заплетающимся языком спросила нимфа, наматывая волосы на указательный палец.
– Осыпать тебя поцелуями, а потом задушить в объятиях, – не раздумывая ни секунды, выпалил каэсэсовец.
– О-о! Да ты в душе поэт. Мы родственные души. Я приятно удивлена.
– Нам пора закругляться, завтра трудный день.
Закруглялись, как обычно. Сначала выпили за романтиков и родственные души, а потом на ход ноги.
* * *
Они встретились там, где и договорились накануне. Олег лелеял надежду, что поэтесса не придет после вчерашнего возлияния, останется в постели, борясь с симптомами разгорающегося похмелья. Деньги приятно грели карман и душу. Однако Шаржуков, видимо, плохо разбирался не только в современной поэзии, но и в ее творцах. Аделаида пришла на пять минут раньше оговоренного срока. Нелишняя предусмотрительность, учитывая, что каэсэсовец предупредил: «Допустимое опоздание одна минута, шестьдесят секунд. Сверим часы». Уговор есть уговор.
– Приветик! – поэтесса игриво помахала лифтеру рукой. – Я пришла вовремя, а ты вчера переживал, что опоздаю.
– Как я припоминаю… – Олег запнулся. Его слегка замутило. Память услужливо высветила картинку, как после водки они пили шампанское за знакомство и целовались на брудершафт. «Брют» был противно теплым, а поцелуй приятно волнующим. Воспоминания о застольном обряде всколыхнули неясное томление в груди. Но это чувство угасло так же быстро, как появилось. За поцелуем зиял провал в воспоминаниях. Последнее, что мог вспомнить галантный лифтер, – он ловит такси для заказчицы. Все, тоска. Приплыли.
– Здравствуй, – выдавил в ответ лифтер, завороженно глядя на ладонь, затянутую в лайковую перчатку, расшитую бисерными узорами и с черной кружевной оборкой по краям. – Во что ты одета?
– А мне нравится, – поэтесса демонстративно оглядела себя с ног до головы. Пошевелив пальцами в лайке, сказала: – Ты сам вчера вечером говорил надеть то, в чем удобно и комфортно.
– Правильно, я так сказал. – Крыть было нечем. Шаржуков помнил не все, что было вчера во время их посиделок в «Хоттабыче». Память зияла провалами, как полноводная река омутами. Как целовались на брудершафт, помнил, а насчет «удобно и комфортно» вспомнить не удалось. Ситуацию надо было исправлять.
Лифтер достал из кармашка комбинезона баллончик.
– Снимай кружавчики. Прибережем их для светского раута и лучших времен.
Поэтесса, закатив глаза, послушно выполнила приказ.
Лифтер глубоко вздохнул, задержав дыхание, и, нажав на головку баллончика, начал распылять аэрозольный полимер. Он равномерно водил струей, распыляя полимерные волокна от длинных наманикюренных ногтей до запястий.
Через пару минут на белых ручках красовалась вторая кожа – черная пленка, не пропускающая электрический ток и неуязвимая для активных химических соединений. Пленка не хуже лайковых перчаток обтянула холеные ручки поэтессы, Шаржуков остался доволен проделанной работой.
– И че? – спросила Ада, брезгливо осматривая новую кожу на руках. – Некрасиво и некомфортно.
– Отпечатки пальцев нигде не останутся, – пояснил лифтер. – Потом оставишь себе на память. Сувенир, так сказать.
– А на все тело можно такое нанести? – Креатив так и пер из поэтессы. – Раскрасить потом можно?
– Можно и раскрасить! – подтвердил лифтер. – Можно и на все тело. Только в этом костюмчике будешь выглядеть голой. Полимер затекает во все щели, подчеркивая даже маленькую складку на фигуре.
– Согласна! – выдохнула муза.
– Дорого обойдется! – заметил лифтер, забросив баллончик на газон с пожухлой травой.
– Я за ценой не постою! – поэтесса сжимала и разжимала пальцы, привыкая к обновке. – Узоров не хватает! Ну ладно, сойдет на первый раз!
– Хорошо, – подвел итог своей работы лифтер. На всякий случай он предупредил: – Учти, у меня больше нет тканевого полимера. – Неизвестно, что еще взбредет взбалмошной подшефной в голову. Может, какую-нибудь другую деталь туалета захочет заменить?
Они подошли к неприметной трансформаторной будке, которую собирались снести со дня на день последние десять лет. Кирпичная коробка, раскрашенная переплетением многослойных разноцветных граффити, при всем желании не могла украсить лик города. Все потуги главного архитектора разбить на ее месте очередную клумбу с быстро увядающими цветами ни к чему не привели. Все официальные бумажки, отправленные на согласование в мэрию, наталкивались на стойкое сопротивление чиновников. Секрет был прост. В старой будке находился один из многих замаскированных входов Службы в подземные лабиринты. Хотя для живущих в округе это не было тайной. Но обычному человеку открыть люк не представлялось возможным. Для проникновения внутрь в дальнем углу в стену была вмонтирована панель управления замком, замаскированная под выщербленный кирпич. Достаточно было нажать на нем небольшие углубления в определенной последовательности, как тут же срабатывал механизм, открывающий вход. Его можно было закрыть изнутри вручную. Если этого не происходило в силу каких-то причин, то электрозамок закрывал вход автоматически через четыре минуты.
Шаржуков оперся рукой о стену, незаметно пробежавшись кончиками пальцев по холодной поверхности кирпичной стены. Сезам, откройся. Люк глухо лязгнул и послушно ушел вбок. Поэтесса, ойкнув, отпрянула в сторону. Такие маленькие эффекты входили в программу экскурсии. Человек заплатил и вправе рассчитывать на впечатления.
Перед тем как спуститься вниз, Ада достала из рюкзачка камеру. Она перевела ее в режим фото и сунула Олегу в руки:
– Держи!
Шаржуков неуверенно разглядывал дорогую новомодную игрушку. Такие он видел лишь в рекламных роликах. Аппаратура позволяла делать стереоскопические снимки. Чтобы купить такой символ достатка и богатства, ему надо было бы корячиться месяца три без выходных.
– Это еще зачем? – недовольно осведомился каэсэсовец. – Стопроцентный вещдок. Возьмут за жабры, ни за что не отмажемся.
Поэтесса поставила ногу на крышку открытого люка. Она наклонилась над бездонным зевом проема, ведущего вниз, игриво прогнувшись в талии. Ни дать ни взять разверзшиеся врата в преисподнюю.
Олег собирался еще что-то сказать, развивая мысль о последствиях необдуманных поступков, но она вовремя успела ткнуть ему в больное место:
– Не завалишь фон, премиальные гарантированы.
Каэсэсовец вздохнул и навел на нее объектив. Камера щелкала, Ада принимала все новые позы. Без выкрутасов не обошлось.
– Анфас фотографируй! А теперь вот так! – она замерла на одной ноге, разведя в сторону руки и одновременно показывая камере язык.
Обшарпанная трансформаторная будка знала и лучшие деньки, но фотосессия проходила в ней впервые. Съемку закончили, когда творческая натура исчерпала свою фантазию, перепробовав все способы, как лучше и вызывающе можно сфотографироваться на убогом фоне трансформаторной будки и открытого люка.
– Хорошие будут снимки? – требовательно спросила поэтесса, вперившись взглядом в каэсэсовца.
– Замечательные! – горячо заверил Олег, убирая фотокамеру в чехол. – Зачем тебе все это? А снимки – пальчики оближешь.
– То-то же, – удовлетворенно хмыкнула Ада. – На сайте «Поэты и их музы» повешу. Пусть знают, гады: я смелая и талантливая женщина. Интеллектуал, готовый на все. Вот так!
Равнодушно лязгнул металлический затвор за спиной. Солнца нет. Свет остался за четырехсантиметровой толщиной брони.
Перед тем как включить прибор ночного видения, закрепленный на легком защитном шлеме, и шагнуть в проем, открывающий путь в подземелье, Олег закрыл глаза. Несколько глубоких вдохов и выдохов. Подобное дыхание по специальной методике помогало ему взять под контроль свои эмоции и повысить мышечный тонус. Йоги использовали такие техники для просветления сознания. В отличие от них Шаржуков был человеком сугубо прагматичным. Он отдавал себе отчет, что ему до просветленных гуру так же далеко, как до Памира. Глубокое дыхание также помогало контролировать резкий выброс адреналина. Контроль – повышение его способности эффективно использовать свой разум и навыки в нестандартных ситуациях, провоцирующих совершение ошибок. К чему может привести ошибка, думать не хотелось. Олег и так прекрасно знал, что грань между жизнью и смертью слишком тонка. Да и проходит она совсем рядом…
Первым в шахту полез каэсэсовец, осторожно нащупывая ногой металлические скобы, вмурованные в стены. Следом не отставала поэтесса, уже молчаливая и сосредоточенная. Все, как всегда: любой новичок, впервые попадая в чрево мегаполиса, оставался один на один со страхами, затаившимися в темноте.
Скобы закончились. Они достигли одного из центральных тоннелей, прямого, как стрела, протяженностью с добрый десяток километров. Теперь им надо поскорее свернуть в боковое ответвление технического прохода и затеряться в лабиринте лазов и отнорков. Парочка включила приборы ночного видения, закрепленные на шлемах. Там же крепились обыкновенные фонари, но это уже на крайний случай. Любой источник света здесь, как маяк на берегу океана, на него тянутся все, кому не лень: и свои, и чужие. Включенную пээнвэшку можно засечь лишь в такой же прибор. И с этим ничего поделать нельзя. Пассивная подсветка выдавала на чужую сетчатку ярко-зеленый огонек. Хотя и производились автономные модели, но они стоили дорого и были по карману лишь спецслужбам. А санитары города действовали не в тылу врага, а на своей территории. К чему лишнее расточительство.
– Теперь нам куда? – бодро спросила поэтесса, почувствовав под ногами пол.
– На кудыкину гору! – зло ответил Шаржуков и трижды сплюнул через левое плечо. «Закудыкала дорогу, дура!»
О суевериях каэсэсовцев ходили легенды. В силу опасной специфики службы они всегда относились с особым трепетом и вниманием к приметам.
– Без моего разрешения ничего руками не трогать. Не шуметь. Не болтать. Все, что я скажу, выполнять, не раздумывая. Да, и не забывай смотреть под ноги, словно ищешь оброненный кошелек.
– А можно, я буду искать обручальное колечко? – с придыханием спросила Ада.
– Можно, – милостиво разрешил лифтер. – Найдешь мужской перстень, не забудь сказать мне. Я тут в прошлый раз свой посеял. – Олег закончил короткий инструктаж. – Вопросы есть? Вопросов нет. Хорошо.
Они свернули в боковой тоннель, резко изгибающийся под прямым углом. Проход не кончался, а только поочередно сворачивал то влево, то вправо, будто здесь проскакал огромный шахматный конь. А может, в этих местах славно и ударно потрудилась бригада сумасшедших горнопроходчиков, не сумевших правильно «прочитать» чертеж прокладки подземного сооружения?
Впереди тоннель от потолка до пола перегораживала завеса из тонких, почти невесомых, светящихся водорослей. Завеса была абсолютно безопасна, поэтому ее никто не убирал. Но неопасная и привлекательная завеса из толстых нитей плесени, мутировавших в побеги белых растений, мягко и ненавязчиво обволакивала любого, кто проходил через нее. Что, безусловно, очень пугало несведущих.
«Привет, друзья! Здорово, братцы! Как дела?» – донеслось с низкого свода. Шаржуков пошел тише. Еще одна «домашняя заготовка», безотказно действующая на новичка. Он с трудом удержался, чтобы не обернуться. Впрочем, Олег и так прекрасно знал, что поэтесса шарит взглядом по стенам и потолку прохода в поисках невидимого, но вежливого собеседника.
По бетонным поверхностям ползали короткие тушки болтунишек-повторяшек. Безвредные личинки жуков-двухлеток могли заучивать простые фразы. В этом отрезке перехода они повторяли одни и те же слова приветствия. Обучали их каэсэсовцы при помощи навороченного ipoda с записями одних и тех же слов, передающихся через динамики, спрятанные за трубой. Олег был одним из многих, кто скидывался на герметизированную электронику и аккумуляторы, садившиеся намного раньше, чем гарантировала реклама из торгового проспекта.
Никто не знал, как личинки могут запоминать, а потом повторять слова. Болтунишки – новая головоломка для ученых.
Проходя сквозь привычный шелест приветствий, Олег готов был поклясться, что услышал сквозь обычное и привычное бормотание «Привет!» и «Как дела?..» неожиданно вклинившееся: «Шаржуков, я тебя жду… лицом к лицу!» Захотелось вернуться и послушать снова. Но график движения нарушать не стоило. Побочный звуковой эффект Олег списал на похмелье и то, что мало поспал. Можно было списать на гордыню и известность в узких кругах, но этими качествами лифтер не страдал ни разу после того, как принял присягу.
За спиной громко засопела поэтесса. Услышав болтунишек, она натянула полумаску респиратора биозащиты.
«А как же вожделенные впечатления? Слишком прагматично для того, кто собрался сюда за вдохновением. Быстро ориентируется. Осторожная, да и предусмотрительная!»
«Шар-Шарж-Шаржуков, давно не виделись!»
Олег отогнал шепоток вместе с ярким видением запотевшей кружки пива с пенным ободком по краю. Похмелье и не такие фокусы может выкидывать. А болтунишки и есть болтунишки. Ничего больше не могут, только ставить людей в тупик. Надави пальцем, и брызнет зеленой жижей. Вот и весь ответ науке!
Он поднял руки и убавил контрастность пээнвэшки. Под потолком пошел сплошной ковер светящегося лишайника, испускающего мертвенный зеленый свет. Излишняя контрастность неприятно резала глаза. Попутчице он ничего не стал говорить. Все обговорено на инструктаже. Ей все едино. Потерпит. За один раз сетчатку глаз не испортит.
Ада не смогла удержаться от идиотского вопроса:
– Как ты тут ориентируешься, неужели по памяти?
– А как ты наверху в городе ориентируешься? – вопросом на вопрос ответил лифтер. – Любой каэсэсовец должен знать вверенный ему участок.
Шаржуков умолчал про электронный планшет с картой, закрепленный на запястье. Компактный навигатор на поверхности показывал твое местонахождение с привязкой к местности с точностью до метра. Небольшая погрешность никого не смущала. Под землей он высвечивал заложенные в его память переплетения лабиринтов. Чтобы определиться с тем, где ты находишься, надо исходить из промежуточных ориентиров. Здесь не видно указующей Полярной звезды, и самый примитивный компас тут не поможет из-за магнитных полей, излучаемых кабелями, встречающимися на каждом шагу.
Тоннель раздвоился. Они остановились перед развилкой. Здесь их ждал маленький, но неприятный сюрприз. Олег принюхался. В воздухе ясно ощущался специфический запах мускуса. Он сел на корточки и начал внимательно осматривать пол. На бетоне лежала свежая кучка помета. Экскременты по величине и форме напоминали желудь среднего размера, у которого один конец немного заострен, а другой утолщен. Похоже, здесь не так давно пометил свою территорию крупный панцирохвост, оставив послание на самом видном месте. Навыки подземного следопыта позволяли Олегу видеть вещи совсем иначе, чем другим людям. Он размял один «желудь» между пальцами. Так и есть, на ладони остались мелкие кусочки костей, шерсти и… хитина. Оголодал мутант, если начал жрать сородичей. Помет был белесого цвета из-за вкраплений извести. Следовательно, тварь пила воду из старого водовода, часто подтекающего на проржавевших стыках. Если не изменяет память, он тянулся через правый проход. Значит, дальше придется идти по левому ответвлению. Немного дольше, чем он рассчитывал. Ну, ничего: иногда приходится выбирать путь в обход, занимающий больше времени, чем планировал лифтер, но зато более безопасный.
Олег не страдал излишней брезгливостью, копаясь в помете. Став каэсэсовцем, он выбросил щепетильность за ненадобностью. Этого требовало дело и желание уцелеть. С полгода назад Шаржуков наткнулся на экскременты костерога: аккуратные светло-желтые круглые лепешки, будто россыпь монет, оброненных кем-то на пол. Тогда костерога, затаившегося среди труб, отловили без труда. А все благодаря «монеткам», выдавшим хозяина. Копаясь, изучая помет, нюхая и чуть не пробуя на зуб, лифтер нашел оловянного солдатика. Желудочный сок обезличил фигурку, сняв краску получше любого растворителя.
Очищенный от экскрементов солдатик превратился в римского гоплита. Путешествуя по желудочно-кишечному тракту мутанта, воин лишился копья, а заодно и руки, сжимавшей его. В другой руке он держал круглый щит с рельефным изображением бегущего кабана. Еще не хватало обломанного гребня шлема. На доспехах зазубрины от острых зубов твари. Стойкий солдатик не побоялся вместе с хозяином спуститься под землю, встретиться с мутантами и разделить с ним судьбу. Лифтер положил оловянную фигурку в карман разгрузки. Вернувшись домой, поставил его на письменный стол…
За скобу, торчащую из стены, зацепившись, висела, касаясь пола, свежесброшенная кожа. Олег присмотрелся, пошевелил ее носком ботинка – явно кожа трехлетнего плоскоголова. Судя по длине, тварь была немаленькая. Дальше идти по этому проходу сразу же расхотелось. Они вернулись назад и вошли в другой тоннель.
Лифтер без предупреждения затормозил:
– Остановка одна минута. Никуда не уходи, стой на месте.
Шаржуков шагнул в узкий боковой проход и сразу исчез из поля зрения. Ни через минуту, ни через три он не появился. Поэтесса осталась наедине с опасностями и неизвестностью подземного мира. Страх зацементировал ноги и холодной змейкой вполз в душу, обвил сердце, заставляя его биться быстрее. У любого живого существа панический страх вызывает три варианта реакции: бежать, сражаться или… замереть. Организм поэтессы выбрал третий вариант. Она застыла неподвижным истуканом, впав в ступор.
Лифтер появился через восемь минут и почти ласково сообщил:
– Экзамен на случай нештатной ситуации сдан. Зачет!
Ее страх, не позволивший женщине сдвинуться с места или просто позвать на помощь, Олег принял за выдержку.
– Молодец, Ада! Не забоялась одна?
Она отрицательно мотнула головой и поняла, что давно не слышала слова «забоялась». Какое-то оно более живое, чем «испугалась», почему-то подумалось ей с перепугу.
Поэтесса шла следом за лифтером, дисциплинированно выдерживая дистанцию, не наступая на пятки, но и не отставала. Сначала движение проходило под редкими тусклыми лампами, скрывающимися за решетками и открывающими отрезки пути в кромешной тьме. На неосвещенных участках автоматически включались «пээнвэшки», превращая окружающий мир в призрачный, и отключались, переходя в режим ожидания в миг приближения к очередному источнику света.
На стенах и потолке гнездились колонии белого лишайника. Пол покрывал толстый слой трухи, образовавшийся из отмерших частичек растений. Спутница неосторожно шаркнула по полу ногами, подняв облачко невесомой пыли.
За спиной лифтера раздалось громкое: «Апчхи-и!»
– Тихо, – цыкнул Олег. – Вот появится попрыгунчик, он твой насморк быстро вылечит.
– А что он ест? – спросила она, шмыгая носом.
– Поэтесс, – ответил, не задумываясь, каэсэсовец. – Но ты не бойся, тебе ничего не грозит.
– Тебе не понравились мои стихи?
– Наоборот, они восхитительны. Сразу берут за сердце, – покривил душой лифтер. Немного подумав, он внес уточнение: – Попрыгунчик предпочитает графоманов-рифмоплетов.
– Здорово! Жаль, что прыгунов нет на поверхности. Навел бы порядок в поэтических кругах. И критики не будут нужны. Нам не помешала бы тотальная… – женщина прищелкнула пальцами, подбирая нужное слово.
– Зачистка, – подсказал каэсэсовец.
– Вот-вот, – обрадовалась служительница музы. – Зачистка. А плохих критиков он жрет или, как все, брезгует?
– Тихо, – пресек словесный поток Олег.
Они шагали и шагали. В какой-то момент перед ними оказался не очередной поворот, а прямой отрезок пути, заканчивающийся вдалеке глухой стеной.
Лифтер не зря свернул в старый заброшенный тоннель. Это была часть экскурсии. Проход заканчивался тупиком, освещаемым единственной тусклой лампой, установленной предприимчивыми каэсэсовцами.
На пыльном полу отчетливо виднелись многочисленные отпечатки ботинок. Несмотря на внешнюю заброшенность, проходом, похоже, не так давно пользовались. Впереди зажегся синий светлячок. Завидев свет рукотворного маячка, лифтер ускорил шаг. Свет автоматически включался от датчика, реагирующего на движение. Не лишняя предусмотрительность, рассчитанная на экономию энергии.
Они свернули в очередной проход. На этом отрезке широкого тоннеля еще светили через одну тусклые лампы. Вокруг лишь сумрак и тишина. Если не считать звука шагов. Ада невольно прислушалась. Легкий стук подошв ботинок о бетон заглушился, перейдя в поскрипывание. Поэтесса посмотрела вниз. Под ногами следы проводника чернели на белой поверхности. Она сначала решила, что это снег. Любой бы так решил, тем более новичок. Неожиданно захотелось слепить снежок и засветить им меж лопаток лифтеру. Вернуть должок за то, что заставил ждать ее в полном одиночестве. Ишь ты, устроил экзамен на «нештатную ситуацию». Повинуясь накатившему детскому желанию, Ада на ходу зачерпнула ладонью белую субстанцию. «Снег» оказался невесомой пылью. Она тоненькими струйками просочилась между пальцами женщины.
Олег неожиданно остановился и повернулся к ней. Как будто угадал ее нереализованное желание влепить ему что-нибудь в спину?
– Здесь раньше стояла первая модель «Контролера»… недоработанная. Сначала действовала по программе, пока что-то не замкнуло в позитронных мозгах. Это чудо техники столько тут натворило, начало распылять всех подряд. Когда сели аккумуляторы, увезли на доработку и отладку… Так что мы сейчас идем по кладбищу.
Сбой в программе случился неожиданно. Боевой излучатель «Контролер М» перестал отличать своих от чужих и, засекая любую движущуюся цель, облучал ее особыми частотами, вызывающими распад органических соединений в белках живых существ.
…Белая пыль стекла между пальцами. Прах к праху. На ладони осталась лежать маленькая полевая четырехлучевая эмблемка с каплей зеленой эмали в центре. Такие носят военнослужащие спецподразделений Сухопутных войск. Как раз из них формировались патрульные группы.
– Это лучше оставить здесь. – Лифтер аккуратно взял эмблему двумя пальцами с ладони, затянутой в перчатку, и бережно положил на пол. Белый прах жадно проглотил кусочек металла. Олег вздохнул: – Не убереглись парни. А ученым хоть бы что. Устроили тут у нас испытательный полигон. Все новинки здесь обкатывают.
– Тут только солдаты полегли?
– Нет, здесь и наши где-то лежат. Пока разобрались, в чем дело, слетевшая с катушек железяка косила всех подряд. Не стоит лишний раз беспокоить прах погибших.
Ада начала поспешно отряхивать ладони.
Пошли дальше, невольно ускорив шаг. Хотелось побыстрее уйти с погоста.
Лифтер не забывал шарить взглядом по полу. Ему не улыбалось угодить в выемку, заполненную бетонной пылью и крошевом. Такие отметины оставляют после себя бетоноройки. Сами по себе они безобидны для человека, но в такой «луже» мог под слоем серой взвеси затаиться электроскат, поджидающий добычу. Тряхнет – мама, не горюй. Бетоноройки напоминали собой полуметровый обрезок шланга. Они предпочитали необычное меню, обкусывая кусочки бетона вместе с плесенью и лишайниками, особенно бурно разросшимися там, где проходят трубы теплоцентралей. У бетонороек есть наружные резцы, которыми они дробят пол и стены в поисках пропитания. В глубине рта у них находятся глоточные зубы в виде пластин, с помощью которых они перемалывают прочный строительный материал в мелкую труху. Ну, а отработанный бетон выходит ясно откуда. Бетоноройки выгрызают себе убежища в виде извивающихся ходов, куда всегда могут скрыться при опасности. Когда приходит время спячки, они начинают обильно выделять слизь и этой быстро затвердевающей на воздухе желеобразной массой, как пробкой, запечатывают вход в свой дом. Там бетоноройки спокойно отдыхают, переваривая пищу: ни один враг не учует. Когда же приходит время выбираться наружу, они просто прогрызают «дверь».
Проход начал сужаться, открывая синеватую мерцающую перспективу. Освещение было довольно сносным, особенно если учесть, что источник света установили Шаржуков и Бормотов собственными руками. Их личная задумка для подобных экскурсантов.
Синий цвет лампочки они специально выбирали для соответствующего антуража, в мертвячьем свете все выглядит особенно эффектно. А посмотреть было на что.
У стены лежал пустой панцирь высотой в половину человеческого роста, утыканный костяными метровыми иглами. Поодаль лежали останки хитиновых конечностей, перекрученные огнем. Головогрудь панциря зияла пустыми провалами глазниц, выеденных пламенем. Армейцы с огнеметами в руках преследовали прыгуна, пока не загнали в тупик. Здесь мутант встретил последние мгновения бытия. Запах гари со временем выветрился, но следы копоти отчетливо виднелись на шипастых боках. Когда еще не были забетонированы все проходы на нижние уровни, такие твари прорывались снизу, стараясь выбраться на поверхность. На первом уровне они не успевали вырасти до огромных размеров. За этим следили сотрудники Службы и военные. Разумеется, по мере своих сил.
– Обожрался графоманчиками, – серьезно проговорила Ада, обозревая колюче-костяные останки. – Обожрался, бедненький, и сдох.
Вместо того чтобы охать и ахать, поэтесса решительно шагнула вперед и, цепко ухватившись за костяной шип, с силой дернула на себя.
Такая реакция не понравилась лифтеру.
– Э-э-э, стой! – каэсэсовец протестующе замахал руками.
– Сувенирчик, – ответила женщина, не выпуская костяную иглу из рук. – На память.
– Не трожь экспонат. – Олег чуть не проговорился. Он тут же поправился: – На шипах может оставаться яд. Поаккуратнее, красавица.
Неизвестно, что больше подействовало: «яд» или «красавица». Но Ада перестала корежить корпус прыгуна, выламывая памятный сувенир. Осквернение декорации прекратилось.
На место последнего приюта прыгуна приятели наткнулись во время очередной вылазки за раковинами сухопутных моллюсков. Друзья сразу же решили включить устрашающую находку в маршрут нелегальных экскурсий. Подобной проделке их научил один ветеран Службы, когда они проставлялись «старикам» после присяги. Пожилой каэсэсовец, крепко приняв на грудь, делился пьяными откровениями, уча уму-разуму новичков: «Нет ничего зазорного в том, чтобы пускать пыль в глаза богатеньким экстремалам, возжелавшим острых ощущений. Зарубите себе на носу: главное – безопасность клиентов. Шевелите мозгами и на рожон лишний раз не лезьте!»
Впереди раздался тихий шорох. Навстречу им ковылял жук-отшельник. Некоторые твари стремятся вылезти на поверхность, поближе к солнцу, потихоньку осваивая новые территории. Другие, наоборот, спускаются в подземелья, чувствуя себя в безопасности лишь в кромешной темноте. Выросшие до гигантских размеров жужелицы представляли собой лакомую добычу для зубастых обитателей, поэтому насекомым пришлось приспосабливаться. Быстрое врастание в чужую агрессивную среду – залог выживания. Жуки, чья защита состояла лишь из тоненьких надкрыльев, приспособили себе под переносной дом пустые раковины улиток. В случае опасности жужелица скрывалась в раковине, защищая вход острыми челюстями жвал.
Вот такой жук-отшельник спешил по коридору, шурша кончиками лап по бетону. Странно, обычно он достаточно медленно, даже можно сказать, чинно шествовал, с достоинством неся на себе известковое убежище. Может, кто-то напугал его?! Время сезонной миграции еще не пришло. Надо быть осторожнее.
Дальше тоннель шел под уклон. Еще пара поворотов, запланированная встреча с щелкунчиком, выбор раковины, фотографирование на память под громкие восторженные оханья, и можно будет с чистой совестью поворачивать в обратный путь.
* * *
Олег остановился как вкопанный. Ему показалось, что впереди мелькнула какая-то тень, похожая на силуэт человека. Мелькнула и сейчас же исчезла. Лифтер нервно облизнул враз пересохшие губы. Впереди снова мелькнула призрачная тень. На всякий случай они поспешили укрыться в боковом тоннеле. Кольнула мысль: может, судьба свела их нос к носу с Черным каэсэсовцем?
Начиная с каменного века все необъяснимое и не слишком понятное совершенно обязательно обрастало всевозможными легендами и слухами. Сплетники и болтуны выступали в роли очевидцев, рассказывая побасенки от первого лица, тем самым умножая невероятные подробности. В этом человек совершенно не изменился за прошедшие тысячелетия.
Там, где люди реально рискуют жизнью, там и суеверия имеют большую силу. Будни каэсэсовцев не стали исключением. Коммунальщики изредка, но все-таки сталкивались с явлениями иррациональными и не поддающимися логическому объяснению.
В подземельях города люди периодически видели блуждающие огоньки. Иногда они имели форму шара, иногда бывали вытянутыми, как веретено. Огоньки никогда не стояли на месте, постоянно перемещались с места на место, словно маня за собой. Им давали разные определения: блуждающие, призрачные, потусторонние. Ученые приписывали их происхождение радиоактивным частицам, попавшим в бетон при строительстве. Только вот досада, индивидуальные дозиметры не показывали никакого излучения в местах подобных встреч. А если нет разгадки или какой-либо удобоваримой гипотезы, то на их месте тут же появляются поверья. Пессимистично настроенные считали, что блуждающие огоньки пытаются завлечь в опасное место и погубить. Оптимисты же приводили в пример случай, когда присутствие необъяснимого явления сослужило добрую службу. Новичок-электрик при плановой проверке исправности оборудования сбился с пути. Каэсэсовец банально запутался в незнакомых переходах. Вдруг он увидел голубой шарик, который маячил вдалеке от него. Он пошел за ним, терять все равно было нечего, авось и выведет куда-нибудь. Так и вышло. Когда вдалеке послышались голоса патрульных, огонек моргнул на прощание и погас.
Некоторые считали, что это резвятся души покойников, не желающих покидать подземелья.
Из этой же серии легенд было Предание о Черном каэсэсовце – призраке погибшего коммунальщика. Черный – профессиональный миф стражей подземелий. До того как погибнуть и стать неприкаянным призраком, он был сотрудником Службы. Черный – это собирательный образ, у него нет персонального прототипа. Хотя предположений предостаточно, так как хватало каэсэсовцев, погибших в подземельях. Ведет себя Черный по-разному: его одновременно боятся и уважают. Чаще всего с ним встречались в катакомбах под Новодевичьим монастырем. Там втихаря кто-то прикрутил на стену медную табличку с гравировкой: «Черный всегда с нами». Во влажном воздухе тоннелей медь обычно быстро окисляется и покрывается зеленой патиной. Но эта табличка всегда блестела, словно ее только что надраили до солнечного сияния. Выходки Черного ограничивались тем, что на глазах живых коллег по цеху он входил и выходил из стен тоннелей.
Черного использовали для воспитания молодого пополнения в качестве традиционного средства «ритуального» запугивания новичков. Черный каэсэсовец поможет тем, кто служит правильно и не отказывает в помощи товарищам, но за нарушение писаных и неписаных правил может и наказать.
Согласно устным преданиям, Черный погиб при загадочных обстоятельствах и теперь бродит по тоннелям, кого-то ищет. Его описывают как человека выше среднего роста, с лицом, закрытым темной маской, и в черном комбинезоне. Встретить его можно исключительно под землей. Конечно, существует версия, что такие встречи – просто галлюцинации, вызванные недостатком кислорода в старых коммуникациях или переутомлением. Может, это и так, но слишком серо и под землей и в современном мире, людям просто не хватает чудес!
В детстве многие любят страшные истории и сказки-страшилки. Но кто сказал, что настоящие мужчины взрослеют?
У военных тоже был свой пантеон призрачных героев, свои Черные патрульные. С той лишь разницей, что у армейцев призраки не любят ходить в одиночку. Они шляются в подземных лабиринтах группами. Чуть ли не строем ходят, как на службе. Либо стеснительно кучкуются в заброшенных тоннелях.
В свое время без следа сгинуло несколько патрульных групп в полном составе. Будто корова языком слизнула или стая особых клыкастых тварей порезвилась. Черные патрульные заступили на вечное дежурство, незримо помогая нести службу живым…
Впереди пару раз моргнул и тут же погас зеленый огонек прибора ночного видения. Олег посмотрел в ту сторону, откуда они пришли. Такое же неясное движение.
Парочка продолжала прятаться в боковом ответвлении. Короткий отрезок заканчивался тупиком с несколькими нишами. Шаржуков понимал, что их грамотно обложили со всех сторон. Оставался единственный проход – технический тоннель, где не мелькали зеленые огоньки и не раздавался подчеркнуто громкий лязг оружия о пластины защитных костюмов. Но туда еще надо было добраться.
– Тихо! Замереть и не дышать, – прошипел Шаржуков.
Но подшефная не обратила внимания на его злой шепот.
– Что делать? – спросила Ада, вместо того чтобы молчать. – Надо сматываться! – авторитетно заявила поэтесса, не уточнив маршрут. Из каменного мешка был один выход к развилке, которую перекрыли патрульные.
Иногда даже самая блестяще разработанная и многократно отработанная экскурсия может столкнуться с непредвиденными обстоятельствами.
– Надо выждать, может, уйдут, и только тогда пойдем, – злясь на торопыгу, ответил Олег. – Угомонитесь, наконец.
– А поговорить, – ласково шепнула темнота у него за плечом. – Куда-то спешите?
– Были планы, – нахмурился каэсэсовец.
– Уже нет! – доверительно продолжил голос. – Пришли.
– Кто здесь?! – взвизгнула поэтесса, собираясь рвануть подальше из бетонной ловушки. Впереди были патрульные. Это ясно, а то, что происходило здесь, давило на нервы чувственной натуры. Не так она представляла себе явление музы.
– Погоди! – спохватился Олег, пытаясь задержать даму, схватив ее за воротник жилета.
– Постой! – глухо приказала темнота. От подчеркнуто ехидно-ласкового дружелюбия не осталось и намека. Голос приобрел повелительно-приказные интонации. Настоящий командирский голос. Такой ни с чем не перепутаешь, будто стальные шарики во рту катает. Правда, эффект он произвел прямо противоположный, чем тот, которого хотел добиться.
Дама рванула с места в карьер, как боевой конь. Непреложная аксиома, что новичкам везет, доказала в очередной раз свое существование. Вместо того чтобы сразу угодить в горячие, но далеко не дружественные объятия военных, она через несколько метров споткнулась и, падая, попыталась ухватиться за скобу двери в стене. Металлический лист, проржавевший насквозь, не выдержал такого напора и с грохотом провалился внутрь. Женщина, долго не раздумывая, ломанулась в проход. Никто не хочет быть наказанным, даже если заслужил этого, нарушив закон. Еще столько стихов не написано! Инстинкт гнал ее прочь. Эмоции захлестнули голос разума. Что она собиралась делать одна в незнакомых закоулках, потом поэтесса так и не смогла толком объяснить.
– В сумасшедшем доме сегодня день открытых дверей? Куда она так стартанула? – Чернильная темнота рядом с Олегом обрела очертания рослого человека в армейской экипировке. Хоть какая-то ясность, но Шаржукова эта материализация не порадовала. Последняя модель армейского комбинезона-хамелеона делала его владельца недоступным взору, если не включать прибор ночного видения. Комбинезон жрал слишком много энергии, поэтому постоянно находиться в режиме невидимости было дорогим удовольствием. Его включали по мере необходимости.
Военным было скучно здесь под землей. Вот они и развлекались тем, что устраивали сафари со всеми положенными атрибутами. Охотники все просчитали правильно: загонщики медленно, но верно загнали экскурсантов в ловушку, где их поджидал старший патруля, потирая ладони от удовольствия. Выгнали на «номер». Хорошо еще «Ату их!» не кричали. И не лень им играть в казаков-разбойников? Совсем одурели от безделья. Истомились. А тут им как раз подвернулась сладкая парочка, и пошла потеха.
Сам сержант обожал простые и быстрые действия. Но его парням нужна была периодическая встряска. Солдат надо держать в тонусе, чтоб не закисли. Да и самому не грех тряхнуть стариной.
Со стороны развилки, где сходились вместе тоннели, не спеша подошли четверо загонщиков. Их приборы ночного видения уже не мигали, а светились в темноте зелеными огоньками свободных такси. Ближе подходить не стали, выдерживая почтительную дистанцию. Похоже, старший еще не закончил первичный допрос и снятие показаний. Или переговоры? Может, торг еще в разгаре. На их памяти попадались разные «фрукты», и не все были сговорчивыми. Но командир дока в своем деле. Психолог армейского разлива любил и умел работать с человеческим материалом. Будучи редкостной бесчувственной гнидой в казарме наверху, на боевом дежурстве сержант своих парней никогда не обижал и за солдатские спины не прятался.
Подземный патруль имел репутацию головорезов, особенно когда дело касалось поимки нарушителей, их зоны ответственности. Поначалу патрульные подчеркнуто демонстративно лязгали оружием о металлокерамические пластины защитных жилетов и громко шаркали подкованными ботинками с высоким берцем. Когда им было надо, громилы в погонах могли скользить бесшумными тенями в сумраке тоннелей. На этот случай у них имелись специальные прорезиненные накладки на обуви, больше смахивающие на старинные галоши. Накладки гасили звук шагов, но самое главное – являлись изолятором, если где-то происходил пробой электрокабеля. Нелишняя предосторожность во влажных казематах. Но сейчас не тот случай. При столкновениях с нелегальными экскурсантами надо сразу навести жуть. Показать, кто здесь хозяин и в чьих руках оказалась дальнейшая судьба гражданских шпаков.
Каэсэсовцы с пониманием относились к поборам коллег из смежного ведомства. У самих рыльце в пуху. Главное – не нарваться на новичков, готовых в служебном рвении наломать дров, чтобы заслужить похвалу начальства. Встреча с молодыми патрульными никогда не сулила ничего хорошего. А с ветеранами всегда можно было найти общий язык и взаимовыгодное понимание.
– Сержант Попугайло, начальник патруля, – официально-казенно представился обладатель командного голоса. – Нарушаем?! – уже выжидательно продолжил он.
Олег еще больше пригорюнился. Лично ему раньше не приходилось сталкиваться с обладателем угрожающе смешной фамилии. Но был наслышан. Обдерет как липку. Голым на поверхность отпустит. Но хоть повезло в том, что не новичку попались. Уже не так обидно. В любом минусе всегда можно отыскать хоть маленький плюсик.
– Предъявите ваши документы, – потребовал сержант. Не дождавшись ответа от Олега, хранившего гордо-угрюмое молчание, продолжил за него: – Дай угадаю: неужели, как все остальные, забыл дома? А вот домой вы, голуби, еще долго не попадете. Только твою девушку поймаем и милости просим: с вещами на выход.
– Хорош глумиться, – вяло выдавил Олег. – Поговорим?
Несмотря на то что Шаржуков числился в КСС лифтером, у него был допуск и разрешение на спуск в подземелья мегаполиса. А вы не знали, что на заглубленных нижних уровнях существуют лифтеры? Они не только поднимают, но могут и спускать людей.
– Шар-жу-ков, – сержант по складам прочитал фамилию Олега, вышитую металлизированной нитью на прямоугольном кусочке ткани, намертво пришитом на левой стороне груди. Рядом красовалась черная буква «Л», обозначающая, что владелец нашивки служит в лифтовом отделе. В Коммунальной Службе Спасения, так же как в армии, была своя иерархия со всеми полагающимися знаками отличия и регалиями. У каэсэсовцев имелось несколько вариантов формы. Была даже парадная форма – белый китель и синие брюки. Парадку Олег так и не сподобился получить. Надо было писать рапорт, оформлять вещевой аттестат и потом тащиться через весь город на склад. Зачем? Он не видел в этом надобности, да и просто лень. Обычно все носили повседневные комбинезоны. Удобно и практично. Никогда не знаешь, где тебя застанет вызов… Сержант, похоже, неплохо разбирался в классификации, принятой в КСС.
– Ты что здесь забыл, лифтер?! По твоей специальности нет ничего ближе двух километров.
– Заблудился, – буркнул Шаржуков. Ничего более дельного в голову не приходило. Может, еще все обойдется?
– Кого вы обманываете? Себя? Меня? Нас? – ехидно поинтересовался сержант. – Как я погляжу, собеседник вы слабый, – ухмыльнулся Попугайло. – Неразговорчивый. Смотрю я на вас и вижу перед собой…
Кого видит перед собой армеец, Олег так и не услышал. Да особо и не горел желанием.
Монолог военного прервала подельница каэсэсовца. Искать ее не пришлось. Видимо, лимит везения, отпущенный фортуной для новичков, поэтесса исчерпала до дна. Возвращалась она бодрым галопом, и если бы остальные патрульные, перекрывшие выход из тупика, не посторонились, прижавшись спинами к стене, она посшибала бы их, как кегли в боулинге. Скорость ее была невероятной для столь пышного тела. Финишной точкой забега стала глухая стена.
– Там такое! Такое!.. – отдуваясь, голосила женщина. Сбившееся дыхание мешало внятно говорить.
– Такое какое? – передразнил сержант. Выбрав ернический тон, он не собирался его менять. Дежурство у них выдалось спокойное, и теперь он развлекался как мог в меру своих сил и фантазии.
– Во! – поэтесса широко развела руками, показывая размеры. Ее необъятный бюст выглядел намного скромнее объемов неизвестного объекта.
– Ого! Впечатляет, – с ходу подыграл сержант. – Хотите познакомить меня с подружками?! Согласен!
– Там все шевелится и шуршит! – одним духом выпалила поэтесса.
– Наконец-то бред начинает обретать хоть какой-то смысл. – Сержант жестом подозвал к себе одного из патрульных. – Давай сюда огнемет!
Попугайло, к изумлению Шаржукова, в одну секунду смахнул с плеч патрульного ранцевый огнемет и так же быстро нацепил его на себя. Сухо щелкнула металлическая застежка на груди, надежно зафиксировав ремни оружия.
Растрескавшиеся бетонные стены, просевшие перекрытия. Перед ними тянулся заброшенный, давно не ремонтируемый техниками тоннель. Забытый людьми и освоенный другими существами. Одни уходят, другие приходят. Впереди послышалось монотонное шуршание. Так прибой шуршит мелкой галькой в набегающей волне. Дальше тоннель поворачивал под прямым углом направо. Попугайло и Шаржуков крадучись подошли к повороту. Шуршащие звуки стали громче. В ноздри ударил терпкий запах. Такой ни с чем не спутаешь. Одновременно запахло мышами, мокрой псиной и… свежеиспеченным хлебом. Непередаваемое удушливое амбре – визитная карточка роя.
Роем называли колонию фараоновых муравьев во главе с маткой. Они время от времени мигрировали, бросая обжитый муравейник, чтобы построить другой на новом месте. Сами по себе вечные скитальцы не представляли опасности, если не стоять у них на пути во время миграции. Но опасность представляло редкое заболевание, источником которого являлись муравьи.
Сержант принюхался, словно овчарка, взявшая след:
– Похоже на…
– …рой, – продолжил за него Шаржуков.
– На моей памяти был всего один официально зафиксированный случай появления роя на верхнем уровне. Они так близко к поверхности не любят подниматься.
Мутации не изменили внешний вид муравьев, но с насекомыми случилась другая метаморфоза: в случае опасности они стали выпрыскивать жидкий секрет, несущий в себе смертельную опасность. Попав на кожу или слизистую оболочку, вещество активировало в теле жертвы биологический механизм, который запускал процесс старения. Продолжительность жизни клеток резко сокращалась, что приводило к стремительному угасанию организма.
Абсолютно здоровые и нормальные люди старились в сто, а некоторые и в двести раз быстрее обычного. Пышущий сегодня здоровьем мужчина через пару недель становился дряхлым седым стариком, шамкающим беззубым ртом. Геронтологи – ученые, силящиеся понять механизм человеческого старения, – всесторонне исследовали последние дни жизни заболевших. Они пытались уловить момент, когда можно притормозить необратимый процесс. Но чем больше лучшие медики изучали молодых стариков, проводя все мыслимые и немыслимые обследования пациентов, угасающих на глазах, тем больше заходили в тупик. Вердикт прозвучал как приговор: современная медицина не в состоянии их лечить.
Нет правил без исключений. Там, где официальная медицина бессильна, в свои права вступает нетрадиционная. Неоспоримо был зафиксирован единственный случай, когда молниеносное старение удалось остановить. Восемнадцатилетнюю девушку, внешне и физически перешагнувшую бальзаковский возраст, вылечил якутский шаман. Каким северным ветром его занесло в клинику, выяснить не удалось. Скорее всего, подсуетились родственники больной.
В свое время народный целитель окончил Второй медицинский институт в Москве. Но большую семью и нескольких детей от предыдущих трех жен он не мог прокормить на зарплату терапевта в районной больнице. Дедушка посоветовал будущему шаману припасть к истокам. Жизненный опыт старшего родственника, помноженный на врожденные способности, поставил на ноги не одного больного, а заодно укрепил материальное положение рода. Как это у него получалось, бывший дипломированный врач и сам толком не мог объяснить. Но факты упрямая вещь, однако…
Шаман взял в руки бубен и начал камлать. Служитель древнего культа самозабвенно колотил в бубен, туго обтянутый кожей. Ойун пел, закатив глаза, дурея в ритуальной пляске. Войдя в транс, потомок оленеводов созвал духов-помощников, совершая над больной пассы, дабы изгнать из нее злого духа подземного мира. Шаман носился вокруг пациентки круг за кругом. Его движения стали напоминать насекомое… а точнее, муравья с четырьмя конечностями. Потом астральные помощники поведали вызвавшему их, что необходимо принести очистительную жертву. Шаман велел открыть бутылку водки, объяснив, что «дыхание» от водки поднимется в жертву духам помощникам. Может, он имел в виду перегар? Медленно и торжественно алкоголь откупорили. Ойун немного спрыснул на больную и надолго приложился к горлышку сам. Жертва была принесена. Камлание продолжилось. Частота спрыскиваний и вливаний нарастала. Очень скоро якут больше камлать не мог в силу собственного генетического изъяна. Двести граммов водки – та планка, которую он физически не мог перешагнуть из-за особенности организма. Все имеет определенные границы. Свою норму шаман знал. Как ни странно, после народной процедуры старение прекратилось. На слезные мольбы родственников вернуть пациентке восемнадцатилетний возраст шаман ответил категорическим отказом. На робкий вопрос медиков: «Возможно ли это?» – шаман подумал и ответил: «Однако, можно было бы попробовать. Однако, я столько не выпью». Шутки шутками, но это был единственный случай, когда болезнь ускоренного старения выпустила жертву из костлявых лап.
Ничего более внятного шаман сказать не мог. Ссылки на духов верхнего и нижнего мира ясности не добавили. Все закончилось тем, что народный целитель отправился к себе в тундру, сообщив напоследок ученым: «Бежать из города надо. Здесь душно и нет ягеля, однако».
Титаническими усилиями химиков фараоновых муравьев удалось перетравить на поверхности. Некоторые тешили себя надеждой, что с насекомыми покончено. Но нет, разносчики страшной заразы просто ушли на самые нижние уровни…
Двое мужчин осторожно двигались по узкому и сухому тоннелю, уходящему под наклоном вниз. Оттуда потянуло чуть заметным ветерком, несшим неприятный запах с оттенком грибной прели. Включенные нашлемные фонари освещали дорогу. Из стен торчали изогнутые концы арматур. Там, где их срезали, на бетонной поверхности выступали рыжие пятна ржавчины.
Начинался проход с проема, который закрывала проржавевшая дверь, державшаяся на честном слове. Через десяток метров потолок стал резко опускаться, высота теперь не превышала полутора метров. Идти приходилось в полусогнутом состоянии. На стенах появились крепления для труб. Под ногами, мешая идти, валялись сваленные ржавые обрезки. Не сговариваясь, они переглянулись. Свободной рукой сержант показал Олегу оттопыренный большой палец: «Не дрейфь!» Тот в ответ лишь равнодушно пожал плечами. Крадучись, они преодолели этот отрезок до поворота. Последние метры, и они свернули за угол.
Пол был подозрительно сухой и чистый: ни пыли, ни плесени, ни единого катышка крысиного помета.
Олег мысленно ахнул. Лучи фонарей сошлись на недостроенном муравейнике, тянущемся к потолку. Вокруг него кишели живым ковром насекомые. Миллионы крошечных существ, повинуясь невидимому дирижеру, сновали вокруг своего обиталища. Шорох издавали лапки муравьев, скребущие по бетону пола. Живое море волнами прокатывалось и по стенам.
Людям повезло, что они обнаружили рой в процессе строительства. Достроив муравейник, насекомые сразу расползлись бы по округе, распространяя заболевание. Эпидемий еще не было, но все когда-нибудь происходит в первый раз. Как правило, заболевал тот, кто контактировал с насекомыми. Опоздай сержант с огнеметом на пару дней, и беды не миновать.
Глядя на недостроенный муравейник, Шаржуков почувствовал облегчение. Повезло.
Перед ними возвышался усеченный полутораметровый конус, похожий на недостроенную пирамиду. В свете нашлемных фонарей стены и пол вокруг колыхались. У основания глухой стены виднелись плантации бледных грибов. Фараоновы муравьи из-за нехватки еды в каменных закоулках научились жить в тесном симбиозе с грибами. Они выращивали целые сады рядом с муравейником.
В безликом, равномерном шорохе появились новые звуки. Щелкая жвалами, муравьи-солдаты предупреждали соплеменников: «Опасность! На нашу территорию вторглись чужаки».
– Как раз вовремя подоспели! – радостно выдохнул Попугайло. Громко щелкнул предохранитель спуска. Одновременно с этим на конце факельной трубки заплясал призрачный голубой огонек пьезоподжига. – Пора слегка согреть этот каземат. Займемся настоящим делом, – то ли просто сказал, то ли скомандовал сам себе патрульный.
Он выпустил длинную струю пламени из огнемета и опалил стылые бетонные стены, да так, что в некоторых местах появилась паутинка трещинок.
Часть муравьев отделились от ковра-роя и колонной, как солдаты на параде, двинулись в сторону людей. Щелкая хитиновыми жвалами, колонна приближалась слишком быстро. Коллективный разум, помноженный на инстинкт, отточенный миллионами лет выживания членистоного вида, сделал его мобильнее.
Фаланга фараоновых муравьев перестроилась на ходу и теперь надвигалась на мужчин серпообразной волной. Пришло время действовать. Патрульный выпустил длинную струю пламени из ранцевого огнемета практически над самым полом. Боевой авангард, а затем и вся шестиногая армия превратились в невесомый пепел. Запоздало выделенный в воздух феромон тревоги заставил всех ближайших муравьев-рабочих кинуться в бой. Фуражиры накатывались волна за волной, без следа исчезая в огне. Древний инстинкт, требующий защитить муравейник и королеву-матку, гнал их в самоубийственную атаку. Страх – это ничто, когда речь идет о выживании роя. Гнездо надо спасти любой ценой, не считаясь с потерями, главное – добраться до двуногих врагов.
«Работа» шла полным ходом и вскоре закончилась вместе с огнесмесью в одном из баллонов. Раздался характерный щелчок. Сержант мгновенно переключил оружие на запасной резервуар. Пламя жадно сжирало насекомых. Не сгоревшая огнесмесь продолжала чадно дымить на бетонном полу. Дошла очередь и до муравейника. Он мгновенно полыхнул погребальным костром, озаряя тоннель инфернальным светом. Королева и коконы с куколками ненадолго пережили своих подданных.
Пирамида, построенная из сухого мусора, быстро прогорела и обвалилась внутрь. Муравейник сгорел вместе с его строителями.
Сержант на этом не собирался останавливаться. Так же как муравей-солдат, он выполнял долг перед своим видом. Патрульный выпускал все новые огненные струи, заливая пламенем каменный тупик. Из-за его плеча Шаржуков видел, как он гонит перед собой огненный вал. Хорошо! Горящая смесь выжжет заразу. Высокотемпературная дезинфекция была в разгаре. Попугайло не забыл обдать из огнемета плантации грибов и потолок. Водя широким соплом по короткой дуге, он опорожнил второй бак огнемета. Оставался еще один. Настоящий профессионал всегда оставит резерв на непредвиденный случай.
В горле першило от дыма. Дело сделано, можно с чистой совестью возвращаться к остальным.
Пятясь назад, они внимательно смотрели под ноги и водили светом фонарей по стенам. Нельзя было допустить, чтобы хоть один муравей выполз из тоннеля. Сержант сорвал с пояса матово блеснувший металлом цилиндр и, сорвав предохранительную чеку, бросил его за угол. Дымовая шашка, звякнув об пол, откатилась к глухой стене. Из открывшихся по бокам отверстий повалил инсектицидный аэрозоль, который быстро заполнил каменный мешок.
«Чистой воды перестраховка», – подумал Олег. После огнемета остался лишь раскаленный бетон.
Он вместе с сержантом припустил наперегонки к выходу в главный тоннель.
Подойдя к поэтессе, Попугайло зло рявкнул:
– Раздевайся!
– Что-о! – гневно вытаращилась женщина.
– Мало того, что баба, так еще и глухая! – рыкнул сержант. – Снимай одежду и обувь. Быстро!
– Всю? Да?!
– Размечталась! Только верхнюю. – Попугайло уже не говорил, а почти рычал. Раздался глухой щелчок пьезоподжига. На конце раструба огнемета заплясал синий огонек. Маленький язычок пламени дрожал и кривлялся. Похоже, где-то поблизости заработала вентиляционная установка, нагнетая воздух в подземные легкие города. Ощутимо потянуло сквозняком. Запах сгоревшей огнесмеси и аэрозоля стал слабее. – В сторону! – рыкнул сержант, направив огнемет на сваленные неряшливой кучкой одежду и обувь поэтессы.
Короткое нажатие указательным пальцем на крючок спуска, и огнемет послушно харкнул плевком пламени.
– Это что?! – ахнула поэтесса, вжавшись в стену и чувствуя спиной каждый бугорок шершавого бетона.
– Уже ничего – будет пепел, – равнодушно ответил Попугайло, наблюдая, как пламя на глазах пожирает одежду. У него была маленькая слабость – сколько себя помнил, он всегда любил смотреть на огонь. Не важно, пожар ли это, чадно горящий танк или крохотное пламя зажженной спички.
– Чем занимаешься? – бесцеремонно разглядывая почти полностью раздетую женщину, поинтересовался Попугайло.
– Стихи пишу, – с вызовом ответила Ада. – У меня вышли уже два сборника!
– Когда же вы перестанете водить сюда с поверхности интеллектуальный сброд? – со вздохом спросил Олега старший патруля.
Риторический вопрос повис в воздухе. Если разговор пошел на отвлеченные темы, значит, пришла пора расплачиваться. Патрульные были прекрасно натасканными механизмами для выполнения своей службы. Но от них было бы немыслимо ожидать какого-либо сострадания или снисхождения. Попался, плати.
Шаржуков вытащил из нагрудного кармана заранее приготовленные для такого случая деньги и отдал сержанту.
– Ничего больше не забыл? – Попугайло не спешил опускать протянутую руку. Он выразительно потер между собой большой и указательный пальцы.
Остальные патрульные обидно заржали. Солдатам было скучно, а тут хоть какое-то развлечение. Любо-дорого посмотреть, как их командир ошкуривает гражданского.
«Крысы! Хорошо выдрессированные крысы! – зло подумал Олег. – А с денежками пора расставаться, скорее всего, и свои придется добавить. Матерый волчара попался. Так просто, за здорово живешь, не отпустит».
Шаржуков угодливо растянул в неестественной улыбке губы и во второй раз полез за деньгами.
Олегу оставалось только вытащить из-под запасного аккумулятора к пээнвэшке резервную заначку. Хрустящие бумажки присоединились к первому траншу.
– Ошибаться никому не заказано, – благосклонно кивнул сержант, убирая мзду подальше в подсумок и придавив ее сверху цилиндром ядовитого аэрозоля. Похоже, мысли у них работали в одном направлении. – Шаржуков, тебя упоминать в отчете? – вкрадчиво поинтересовался Попугайло.
– Это еще зачем? – насторожился Олег.
– Ну, мол, проявил бдительность, обнаружил почти сформировавшийся рой! То да се… – нехорошо прищурился Попугайло.
– Боже упаси! – лифтер выставил перед собой руки, будто защищаясь от готовых свалиться на его бедную головушку славы и наград. – Все вам в зачет!
– Уговорил, красноречивый, – притворно покладисто вздохнул старший патрульный. – Все запишем на свой счет.
Его сговорчивость объяснялась просто. Можно было побиться об заклад, что перед тем как обработать гнездовье роя из огнемета, он одновременно включил нашлемный фонарь и видеокамеру, смонтированные на защитном шлеме. Письменный отчет, подкрепленный видеоматериалом об уничтожении редкого гнездовья насекомых, являющихся опасными разносчиками смертельной болезни, и грамотно поданный рапорт о предотвращении вспышки пандемии сулили хорошие бонусы. Вплоть до крупных премиальных и внеочередного отпуска. Начальству тоже прямая выгода: смотрите, как наши парни стоят на страже города. Генералы, поднаторевшие в паркетных интригах, не упустят возможности утереть нос всем, кто критикует их за разбазаривание и нецелевое использование бюджета. Сержант принесет им славный козырь для будущих подковерных сражений, когда придет время подавать заявку в администрацию города на новый финансовый квартал. Армейские части, привлеченные для усиления мер безопасности горожан, стояли на полном обеспечении мэрии Москвы.
– Я буду жаловаться! – неуверенно пообещала поэтесса.
– Вы не на ту дорожку встали, девушка, – почти нормальным голосом произнес сержант. – Шевелитесь быстрее. У меня нет желания возиться с вами.
– Прощайте, – нервно дернула плечиком поэтесса и поправила бретельку лифчика, скользнувшую с плеча. Разобравшись со скудными остатками гардероба, она бодро зашлепала босыми ногами по холодному бетону. Похоже, что это ее не сильно волновало, хотя идти босиком по бетону – удовольствие сомнительное.
– До скорого… – осклабился Попугайло. – Еще свидимся, – последние слова относились уже к лифтеру.
– Надеюсь, что нет, – огрызнулся Олег.
– А я почему-то даже не сомневаюсь, – донесся из темноты въедливый голос сержанта.
Патрульные, перекинувшись парой шуток, выключили нашлемные фонари, а приборы ночного видения активировать не спешили. Развилка, к которой сходилось несколько тоннелей, погрузилась в непроглядную темноту. Армейцы превратились в неподвижные изваяния. Ни звуком, ни шорохом не выдавая свое месторасположение. Тишина. Военные давно научились таким образом поджидать новых искателей приключений, если повезет. Если нет, то придется сцепиться с тварями, вышедшими за пропитанием. В подземельях охотник легко может стать добычей. Удача военного – дама капризная, как хочет, так и тасует колоду из судеб людей в погонах… Ничего, дело привычное. Все знали, на что шли, подписывая контракт с Министерством обороны. Все добровольцы, силком никого не тянули.
Парочка ускорила шаг. Перейти на бег Олегу мешала гордость. Он ни секунды не сомневался: армейцы зубоскалят у них за спиной. «Обуть» гражданских по полной программе и выжечь рой – удачное выдалось дежурство. Хотелось побыстрее убраться на безопасное расстояние.
Чем дальше, тем лучше. Шаржуков за себя не опасался. А вот поэтесса со своим острым язычком, да еще и в неглиже могла нарваться на неприятности. Под землей свои законы, а прокурор здесь сержант Попугайло. Ни адвокатов, ни присяжных тут никогда не было и в ближайшем будущем не предвиделось. Если только здание городского суда не провалится под землю в один прекрасный момент.
Олегу не понравилось, какими взглядами патрульные мазнули по фигуристому телу поэтессы, когда они проходили мимо них. Если бесформенный и мешковатый комбинезон не смог скрыть пышные формы, рвущиеся из-под водоотталкивающей ткани, то лифчик в кружавчиках тем более.
Через несколько переходов и поворотов Шаржуков почувствовал себя в относительной безопасности. До ближайшего выхода на поверхность оставалось не более сорока минут ходьбы спокойным шагом. Пора привести в порядок попутчицу, так и норовившую забежать вперед. «Не каждый человек, впервые оказавшийся под землей, мог похвастаться такой зрительной памятью», – с уважением подумал лифтер.
Когда они проходили через технический зал, заставленный непонятными механизмами с толстым слоем ржавчины и опасно накренившимися штабелями полусгнивших деревянных ящиков, их ждал еще один сюрприз. Под самым сводом кружили крошечные светящиеся огоньки. Почувствовав тепло человеческого тела, огоньки спикировали вниз. Это оказались не светлячки, а вездесущие комары со светящимися брюшками и с острым хоботком, легко прокалывающим самую дубленую шкуру. Кожа у поэтессы была тонкая и нежная, призывно белеющая в полумраке зала.
Комары-светлячки оказались не просто кровососущими, а стремительными, юркими и злыми вампирами.
Спецткань комбинезона лифтера не поддалась их хоботкам. Поэтому слаженно, как по команде, перестроившись в эскадрильи, крылатые насекомые атаковали попутчицу. Лифчик и трусы оказались слабой защитой для тела. Крошечные самонаводящиеся ракеты не знали промаха. Били в цель, зачастую попадая в самые уязвимые места: в шею, спину и… пониже.
Ада закрутилась на месте, звонко хлопая себя ладошками и оставляя на белой коже нарядные кровавые кляксы. Тишину подземелья нарушала громкая ругань. Нецензурщина изредка перемежалась особенно громким хлопком. Почуяв запах свежей кровушки, комары усилили воздушный натиск. Со стороны казалось, что поэтесса исполняет языческий танец поклонения неведомым божествам подземного мира в окружении мельтешащих огоньков.
Шаржуков даже заслушался. Почти так же виртуозно ругался в их экипаже боцман третьего срока службы. Но некоторых слов он точно не знал. Вот что значит интеллигенция. Образованного человека сразу видно, то есть слышно. Если бы они были на поверхности, потоки забористой брани, слетающей с нежных женских губ, могли бы затмить солнце. Похоже, ее посетила муза, правда, не совсем относящаяся к стихосложению.
Олег скомандовал: «Стой!» – быстро снял с себя разгрузочный жилет и расстегнул до пояса комбинезон. Когда он начал выпутываться из рукавов, подала голос поэтесса:
– Ты что удумал, скотина? – Пятясь, она внимательно следила, как поспешно раздевается ее гид.
– Размечталась! – буркнул каэсэсовец, повторяя шутку сержанта. Он стянул через голову тельняшку и протянул ее женщине. – На, держи! Здесь можно ходить в чем угодно, но нам скоро выбираться на поверхность.
О том, что она заплатила за раковину, поэтесса даже не вспомнила. Обещанные впечатления с лихвой компенсировали отсутствие памятного трофея.
Два раза повторять не пришлось. Лифтер еще не успел застегнуть «молнию» на комбинезоне, а она уже, одернув тельник, подворачивала рукава, оказавшиеся чересчур длинными для нее. Тельняшка идеально облепила фигуру, как гидрокостюм, подчеркивая все изгибы и достоинства тела. Справная женщина, все при ней. Ни дать ни взять платье для автопати, только постирать не помешало бы.
Перехватив взгляд Олега, поэтесса огладила бока и сказала:
– Жаль, зеркала нет, но чувствую, что наряд мне идет. Сюда нужны туфли на шпильках. – Ее аппетитные ножки, не прикрытые тельняшкой, навязчиво маячили у лифтера перед глазами.
Шаржуков согласился, что жаль, и понял, что надо убираться отсюда подобру-поздорову.
Поэтесса, ничуть не смущаясь Олега, ожесточенно чесалась, иногда задирая тельняшку намного выше, чем следовало.
«Это еще что. Вот завтра зудеть будет – мама, не горюй!»
В самом конце пути неунывающая попутчица огорошила Шаржукова вопросом:
– Олежек, тебе чего сейчас больше всего хочется?
Вместо того чтобы цыкнуть на непоседу и призвать к тишине, он выпалил честно, как на исповеди:
– Пива, – он сглотнул слюну. В горле еще першило от дымной копоти сгоревшей огнесмеси. – Светлого пива, без пены.
Вчерашние посиделки с заказчицей, когда обсуждали условия, цену и маршрут сегодняшнего похода, не прошли для него бесследно. Внутри организма тлели угольки неумолимо разгорающегося похмелья. Будто мираж в пустыне, у него перед глазами появился высокий запотевший бокал с янтарным напитком. Олег мотнул головой, прогоняя наваждение. Нельзя расслабляться. Сколько людей сгинуло вот так. Думали, что остались последние метры, и дали слабину. Потом. Все потом, там, наверху.
– Скорей бы выбраться на поверхность, – мечтательно протянула Ада. – Погреть косточки на солнышке.
– Тихо! Чего орешь! – зашипел Шаржуков. – Столкнемся с огнеметчиком, сразу согреешься. Здесь не все такие, как этот сержант. Попадется новичок-неврастеник, пиши пропало. Такие сначала жгут, а потом спрашивают документы.
Гремучая смесь впечатлений и так уже переполняла творческую душу. Скорее домой! К рифмам, готовым превратиться в нетленные произведения, которые теснились в голове поэтессы. Их надо побыстрее выплеснуть на бумагу, пока не упорхнуло вдохновение.
До выхода на поверхность осталось минут двадцать неспешной ходьбы. Лифтер решил дать себе минутную передышку, а заодно и своей спутнице.
– Перекур, – сказал Олег. Он сел на корточки, прислонившись спиной к бетонной стене. Даже сквозь разгрузочный жилет и комбинезон почувствовал, как бетон вытягивает из тела тепло.
Спутница осталась стоять рядом.
– Шоколадку хочешь? – Он вытащил из нагрудного кармана энергетический батончик «Коммандос» в зелено-черной хрустящей обертке.
– Ой, мой любимый! – совсем по-детски обрадовалась поэтесса. – Я когда лыжами занималась, нам их тренер перед стартом выдавал.
– И как?!
– Кандидат в мастера спорта! – она увлеченно разрывала упаковку.
– С таким потенциалом тебе светила прямая дорога в большой спорт. Медали, кубки, почет.
– К сожалению, нет. Сошла с лыжни на обгоне, когда на мастера сдавала. Пенек в сугробе, порвала ахиллово сухожилие. Операция, гипс, больница. В палате я написала свое первое стихотворение.
– Физкульт-привет, – лифтер одним рывком встал на ноги. – Жуй на ходу! Хорошо?
Дальнейший путь до люка на поверхность они проделали без приключений. По скобам шахты запасного выхода поднимались молча. Сбыться мечте «погреться на солнышке» было не суждено. На улице шелестел дождь. Осень все-таки.
Через пару минут Олег остановил такси.
Шаржуков открыл дверцу машины и сделал приглашающий жест: «залезай».
– А ты?
– Нам не по пути, – лифтер поскреб щетину на подбородке. – Мне в другую сторону. Через два часа развод на дневное дежурство.
Повисла неловкая пауза. Поэтесса одернула тельняшку.
– Может, поцелуешь меня на прощание? – кокетливо-серьезно произнесла Ада.
– А мы разве вчера… того… не целовались? – невпопад спросил каэсэсовец.
– У меня правило: никогда не целоваться на первой встрече. А на брудершафт не считается.
– А, ну да… я… – начал мямлить Шаржуков, ошарашенный таким натиском. Он неловко чмокнул ее в щеку. – А у тебя есть парень?
– Скажешь тоже, я ведь с книжками разговариваю.
– …?
– Шучу. Я люблю поболтать с цветами!
– У меня недостаток покруче, я храплю.
Поэтесса вздохнула. Все как всегда. Если хочешь что-то сделать – делай сам. Она не стала ждать второго неудачного дубля, встала на цыпочки и крепко поцеловала в губы послушно замершего каэсэсовца.
– Не зачет! – серьезно сказала Ада, глядя ему в глаза. – Будем учиться и пересдавать. Учти, у тебя строгий экзаменатор. Поблажек и снисхождения не жди!
Пока Олег приходил в себя, собираясь с мыслями, что надо сказать в подобной ситуации, поэтесса стремительно развивала натиск. Тоном, не терпящим возражений, она спросила:
– Дежурство во сколько заканчивается?
– Всегда по-разному. Никогда не угадаешь.
– Время окончания смены?! – в голосе Ады прорезались командирские нотки.
Шаржуков сразу вспомнил своего начальника военного училища и четко отрапортовал на выдохе:
– Девятнадцать ноль-ноль.
– Отлично! Я назначаю тебе свидание в «Хоттабыче» в двадцать один ноль-ноль по Гринвичу… Встретимся через четыре дня, в субботу, если ничего не случится. – Забираясь в салон такси, она продолжила: – Не забудь побриться. Форма одежды произвольная. Костюмы и галстуки приветствуются. До встречи!
Дверца захлопнулась. Лифтер проводил взглядом удаляющуюся машину и мечтательно произнес: «Уже считаю дни. Нет, часы! Может, пришла пора привести свою жизнь в порядок?»
* * *
Шаржуков встретил Бормотова в раздевалке. Тот копался в личном шкафчике, тихо ругаясь себе под нос.
Олегу одному идти на свидание с поэтессой не хотелось. Оробел. Одно дело встречаться с клиенткой, другое… Бормотов вытаскивал из личного шкафчика разноцветные химшашки, рассовывая их по карманам разгрузки. По бокам на поясе висели два дополнительных подсумка. Похоже, он в одиночку собирался дать бой всем мутантам.
– На войну собрался?
– А?! – Алексей отвлекся, и синий цилиндр с аэрозольным токсином вместо подсумка упал на пол и закатился под шкафчик. Лифтер, встав на четвереньки, пытался нашарить его на ощупь.
– Куда собрался, спрашиваю?
– Да, блин, на Нижней Масловке облава. Гребнистые шестиноги взбесились, кабели погрызли. Электрики требуют подкрепления. Говорят, сами не справятся. Михалыч меня от отдела отрядил. Хочет, чтобы меня, бедненького, сожрали. – Он вытащил баллон и встал с корячек. – Расплодились, паразиты. Совсем озверели.
Поодиночке шестиногие ящерицы не представляли опасности. Но изредка, когда они сбивались в стаи, то жрали все и всех. Чем больше они это делали, тем разъяреннее становились. В таком состоянии что-то в голове у них переклинивало, и мутанты начинали глодать кабели, обрезиненные распределительные щитки – короче, все, что попадется на их пути.
Ученые называли это состояние «голодным бешенством». Каэсэсовцы – «внеочередным вызовом на локализацию». Даже самые маленькие и трусливые шестиноги представляют опасность во время такого бешенства. На усиление выделяли сотрудников со всех отделов Службы: «с бору по сосенке» и никому не обидно.
– В этот раз очередь Андрея Гаравского, а этот старый хрыч Михалыч меня заткнул, говорит, что мне там самое место. А сам…
Шаржуков не стал дожидаться, когда Леша озвучит очередной смачный эпитет в адрес начальника отдела. Это было вполне в его духе.
– Подгребай в «Хоттабыч» в субботу к шести. У меня там встреча назначена. Посидим втроем. Вина выпьем.
– Чего выпьем? – Алексей перестал проверять амуницию. На его памяти они еще ни разу не пили вино во вменяемом состоянии. – С кем посидим?
Шаржуков замялся, подбирая нужные слова. От объяснений его спас зычный бас из коридора:
– Где Бормотов? Опять его одного ждать приходится!
– Лечу-у-у! – Леха рванул из раздевалки, на прощание хлопнув друга по плечу. – Ничего не обещаю, но буду. В конце смены встретимся в комнате отдыха. Если задержусь, дождись меня.
У Олега в кармане разгрузки коротко звякнул коммуникатор. Причиной сигнала стала эсэмэска от Ады:
«Приветик! Звонить не стала. Вдруг отвлеку от службы в самый неподходящий момент. Надеюсь, что у тебя все в порядке. Встречаемся в «Хоттабыче», не забыл?!» В конце последней строчки стоял смайлик.
Каэсэсовец улыбнулся, протер экранчик коммуникатора о рукав комбинезона. Он покосился в сторону открытой двери и начал набивать ответ:
«Здравствуй! Такое забыть невозможно!»
Никто из них не решался позвонить первым. Оба предпочитали обмениваться эсэмэсками, приберегая слова для личной встречи. Олег банально робел, а вот какие завихрения происходили в симпатичной головке служительницы муз, этого она и сама не смогла бы толком объяснить. Наверное, боялась спугнуть удачу своим всесокрушающим напором. Действовать нахрапом поэтессу отучили предыдущие неудачные романы. Слишком бурные и более короткие, чем ей хотелось бы…
