Глава 1

Он был рожден героем, чтобы созидать, разрушая. Но душа его была полна горечи. Кажется, так люди называют щемящее чувство в груди. Живи он на восемьдесят жизненных циклов раньше, сражался бы сейчас за перекрестки пространства в истинном облике гарха или создавал логова в петлях времени. Но он появился на свет и вырос на Земле, а точнее в Германии, где совсем другая сила тяжести и ходить приходится на двух ногах без возможности опереться на кончик мощного хвоста, утыканного короткими острыми шипами. Его рост не дотягивал даже до двух метров, если быть точным, в высоту он был один метр восемьдесят два сантиметра и весил меньше девяноста килограммов. По меркам своей расы коротышка. Его человеческие кости были хрупки, а пальцы без саблевидных когтей — нежны и вызывали неприязнь. Он долго не мог привыкнуть к виду собственной белой кожи без надежной чешуйчатой брони. Попади он сейчас в родное гнездо, ему не удалось бы даже сделать вдох. Слабые грудные мышцы не смогли бы прогнать воздух через легкие из-за высокой силы тяжести. Хотя там нет воздуха. Последнее время он все чаще стал думать как человек, все чаще использовал земные критерии оценки. Пока он человек, он напоминал себе длинного комара, и, как хрупкое насекомое избегает ветра, так и ему стоило до поры до времени держаться подальше от родных мест, где действуют первозданные силы гравитации. Вот почему так неприятно щемило в человеческой груди, хотя он прекрасно знал, что его тело полностью здорово и все органы исправно функционируют. Иначе и быть не могло у штурмбаннфюрера Отто Кемпке.

Офицер шел по мощенной серыми камнями брусчатке мостовой Майнца, крошечного провинциального городка. Населенный пункт, находящийся в глубоком тылу, собирался погрузиться в темноту. На дворе стояла осень 1944 года. Авианалеты воздушных армад антигитлеровской коалиции превращали крупные промышленные города в дымящиеся руины. Смерть с неба могло приманить даже скопление поездов на железнодорожной станции.

В Майнце самым высоким зданием была католическая ратуша в готическом стиле. Высокий острый шпиль и острые коньки крыш грозно целились в небо. Но это была слабая защита от тяжелых бомбардировщиков Б-17, летящих над облаками на высоте, недоступной для 88-миллиметровых зениток, основных средств противовоздушной обороны.

Еще двадцать минут, и ранние вечерние сумерки превратятся в непроглядную темень. Отто досадливо поморщился. Теперь надо постоянно было учитывать такие мелочи человеческого тела, как невозможность видеть в темноте. Раньше бы на такую ерунду он даже внимания не обратил, просто его зрение перешло бы на ночной спектр видения. Надо было спешить.

Прохожих на центральной улице почти не видно. Да и то в основном женщины и дети. Практически все мужчины призывного возраста давно на фронте. Мобисты из Генерального штаба вермахта уже готовы подписать приказ о призыве резервистов преклонных лет, участвовавших в кровавой мясорубке Первой мировой. Молох войны требует свежей еды. Жернова фронта жадно перемалывают дивизию за дивизией, армию за армией, не разделяя людей на расы и классовую принадлежность.

Улица выходила к единственной и центральной площади. Во всех маленьких немецких городках улицы рано или поздно выходят к центру города — к площади. Завидное постоянство, упрощающее задачу. Приземистые домики с черепичными крышами, небольшие скверики с по-осеннему цветными деревьями, и снова глыбы домов, напоминающих заснувших исполинских доисторических животных с затемненными узкими бойницами окон-глаз.

Дыхание войны коснулось и этого городка. В витрине продуктового магазина стояли одноцветные пирамидки консервированной капусты, заменив витиеватые гирлянды сосисок и колбас. Население Германии уже давно перешло на карточки. Эрзац-хлеб, эрзац-мед, эрзац-кофе, а вот бумага не эрзац…

На унылых серых стенах мелькали разноцветные плакаты, напечатанные на хорошей бумаге. На пропаганду никто никогда не жалел средств. На одном имперском рекламном плакате Отто невольно задержал взгляд. С него смотрел чистокровный ариец, краса и гордость Третьего рейха: светлые волосы, синие глаза со стальным отливом, упрямо выдвинутый вперед подбородок.

Белокурая бестия — ариец с плакатов — был продублирован в различных ипостасях во всех общественных местах. Мало кто знал, что моделью героя, отважно глядящего со стен в победоносное будущее, был штандартенфюрер Вальтер Краус. Художник Зигель долго и придирчиво выбирал натурщика из многих кандидатов, предварительно прошедших строгие проверки на чистоту происхождения. В результате тщательного отбора стальные глаза Вальтера и его твердый подбородок можно было увидеть на многих плакатах — германский воин, поражающий молниями издыхающего красного дракона со звездой во лбу, офицер люфтваффе за штурвалом пикирующего «Юнкерса», заботливый отец улыбающихся белокурых детей, с гордостью носящих повязки со свастикой.

«Куда же ты так неожиданно сгинул, зараза?» Из-за таинственного и внезапного исчезновения штандартенфюрера его, Кемпке, в авральном порядке выдернули с фронта, где он занимался любимым делом: «зачищал» прифронтовую полосу от советских диверсантов из разведывательно-диверсионных групп. Он — оперативник, а не канцелярская крыса. Кемпке всегда был от перворождения охотником, а тут поставили на кабинетную работу. Включились невидимые механизмы агентурной сети, кто-то потянул за незримые нити, и он волею судьбы оказался на должности Вальтера — заместителем начальника подразделения архивных исследований «Аненэрбе» («Наследие предков») и проекта «Колдовская картотека» полковника вермахта Неринга. Они занимались архивными исследованиями в области изучения легенд и мифов: германских, индийских, китайских, латиноамериканских, славянских. Вслед за Краусом бесследно исчез и упомянутый полковник вместе со всей семьей. Охрана, неотлучно сопровождавшая офицера, ничего вразумительного сказать не смогла в свое оправдание и отправилась повышать бдительность на Восточный фронт. С какой радостью Отто поменялся бы с ними местами! Но его мнением никто не интересовался. Каждый должен быть на своем месте. Выполнять! Хайль!

Головокружительное назначение и стремительный переход из замов в начальники нисколько не радовали. Он прекрасно отдавал себе отчет, что не силен в аналитических выкладках, но терпения и упорства ему было не занимать. Ничего, как-нибудь справлюсь. Кемпке с ностальгией вспомнил, как по нескольку дней ему приходилось сидеть в болоте, изображая неприметную кочку. Чутье его никогда не подводило. Пути-дорожки штурмбаннфюрера с завидным постоянством пересекались с путями вражеских диверсантов, решивших порыскать в прифронтовой полосе. В своей вотчине он был настоящим хозяином. А здесь сиди, корпи над бумажками. И совета спросить не у кого. Наставник — доктор Эрик Гримм — затерялся в бескрайних джунглях Амазонки и, похоже, сделал это навсегда. Один, совсем один. Пришедшего на замену Гримму доктора Нильсена Кемпке не воспринимал всерьез. Хорош новый куратор, нечего сказать: провалил свое задание в России, теперь здесь пытается развернуться. Час от часу не легче…

Глядя на плакатного Вальтера, офицер невольно провел по лицу ладонью, затянутой в лайковую перчатку. У старшего товарища были совершенные, нет, классически правильные черты лица. А у Кемпке — непропорционально большие надбровные дуги и короткая толстая шея. Очень функционально и удобно для ближнего боя в этом теле. С трансформацией переборщили. Во всем стоит соблюдать меру. Но все равно похожи, как дальние родственники. Они и были родней в своей прошлой жизни, но очень далеко отсюда, там, где светит Синяя звезда.

Гархи всегда тщательно скрывали свои истинные возможности. Но один раз Кемпке не удержался. Это было еще до войны, когда к легализации в человеческом обществе подходили более тщательно. Им, первым, было особенно тяжело. Шаг за шагом, год за годом приходилось писать биографию своего человеческого тела. Задолго до войны судьба и юношеская гордыня привели Отто в передвижной цирк шапито. Тогда он носил погоны юнкера и учился в военном училище СС в городе Бад-Тельц. Под высоким шатром проходили схватки борцов-мужчин, в перерывах между которыми на арену приглашали добровольцев из зала, желающих побороться с цирковыми атлетами, показать свою удаль и помериться силой. Обычно никто из зрителей не был способен противостоять тренированным циркачам.

Двухметрового детину, затянутого в трико, Кемпке просто уложил на лопатки, как требовали правила французской борьбы. В начале схватки он сломал ему руку в локтевом суставе и медленно вывернул ногу под неестественным углом, слушая, как под дикие вопли борца рвутся мышцы и сухожилия. Победа не доставила особой радости, достойных противников среди людей у него не было. Больше подобных ошибок Отто не совершал. Наставник, бывший в то время в очередной отлучке, по возвращении коротко и доходчиво объяснил, что умение держаться в тени — залог выживания и успеха.

…Группа юношей из гитлерюгенда в коричневых рубашках и шортах, несмотря на осеннюю прохладу, приветствовали офицера, вскинув правую руку вверх. Эсэсовец коротко кивнул в ответ. Скоро и им придется надеть военную форму, если гениальное предвидение фюрера в очередной раз не сработает на Восточном фронте.

У здания мэрии возвышался старый памятник. Рыцарь, закованный с головы до ног в доспехи, пронзал копьем дракона. Голова в шлеме, больше похожем на ведро, нависала над чудовищем. Издыхающий дракон, казалось, что-то силится сказать человеку. Очень символично. На мгновение штурмбаннфюреру почудилось, что статуя мифического животного сильно смахивает на потомка Амфиптера из рода Драконов Времени, охраняющих перекрестки миров. Сходство было поразительно. Да и цвет. Не может быть, в этом трудно было ошибиться. Цвет потомков гордого Амфиптера — зеленый. Отто прищурился и широким шагом двинулся к памятнику. Слишком много случайностей имеют свойство складываться в неприятности, перерастающие в срыв программы. Этого он допустить не мог.

Фонари по периметру площади и окна в домах не горели. Светомаскировка соблюдалась строго. За порядком в городе следили полицейские. Городок был слишком мал, чтобы в нем размещать военный гарнизон. Фронт еще не докатился до патриархальной провинции, но уже был не так далеко, как хотелось бы. Майнц не имел никакого стратегического значения. До ближайшей железнодорожной станции было без малого семь километров. Но все равно никому из местных жителей не хотелось, чтобы авиация противника по ошибке приняла их уютный и безопасный городок за важный объект.

Самое крупное войсковое подразделение находилось далеко за городом, в районе старого карьера. Раньше в нем что-то добывали, потом строили. Местные жители считали, что теперь там находится крупный склад то ли артиллерийских боеприпасов, то ли авиабомб.

Из большого мира туда вела проселочная дорога. В самом узком месте между холмами дорога была перегорожена куском железнодорожного рельса с тяжелым противовесом. В полосатой будке возле мощного шлагбаума постоянно находился пост полевой жандармерии.

Курган в карьере, который еще до строительства раскапывали археологи, местные жители называли Могилой, и слава о нем шла очень дурная. О чем думали военные, начав в карьере строительство армейского объекта? Городской голова и местный священник предупреждали их о последствиях. Тогда самоуверенные вояки только посмеялись над местными суевериями. Как видно, зря.

Несколько лет назад в карьере произошел страшный взрыв. По официальной версии, катастрофу спровоцировал просочившийся из-под земли рудничный газ. Взрывная волна посрывала черепицу с крыш и выбила стекла в домах, обращенных окнами в сторону заброшенного карьера. Старый колокол сорвался с креплений и, пробив перекрытия, рухнул вниз, до смерти напугав служку, прибиравшегося в храме. К счастью, никто не пострадал. Подъем многопудового медного исполина отложили до конца войны. Стекольщики были обеспечены работой на несколько дней.

…Древний карьер с курганом в центре и солярными знаками на стенах привлек внимание ведомства Гиммлера с подачи предшественника полковника Неринга. Министерство пропаганды было не прочь обнаружить в этом месте культовый объект германцев и обустроить его как одно из мест национал-социалистического паломничества. Историки в красивой черной форме официально заявили, что «трон Кримхильды», как они назвали найденный в карьере артефакт, был алтарем служения Солнцу или неизвестному доныне богу огня.

Несколько лет работа в карьере велась без перерыва. Ночью копали при свете прожекторов, и синеватое зарево было видно в темноте за несколько километров. Местность охраняли патрули СС. Часовые и патрульные обязаны были постоянно находиться в поле зрения друг у друга; так что снять часового и не обнаружить себя было практически невозможно. Таких беспрецедентных мер безопасности не было даже на фронте. Вместе с солдатами местность патрулировали сторожевые собаки.

Раскопки карьера, точнее кургана, внизу были организованы под патронажем «Аненэрбе», научно-исследовательской организации, напрямую подчиняющейся рейхсфюреру СС Генриху Гиммлеру. Ученые из отдела целевых военных исследований заявили, что здесь можно найти источник для дальнейших разработок оружия победы. Они основывали свои умозаключения в первую очередь на провидческом энтузиазме и личной харизме рейхсфюрера, во вторую — на неких секретных документах, которые никто, кроме высших руководителей рейха, в глаза не видывал. Краус рассказал Отто, что лично видел, как Наставник наносил на старые пергаменты текст чернилами из коры дуба. Вот бы удивились ученые из СС, узнав, откуда дует ветер знаний. Старый пергамент, ставший точкой отсчета научных изысканий, не выдержал бы и поверхностной проверки у специалиста. Но этого и не требовалось. Он сразу был передан в коричневой папке с тисненной золотом свастикой на обложке рейхсфюреру Гиммлеру. Дальнейшая судьба документа была покоиться опломбированным в спецхране, недоступном для простых смертных с высшим образованием. Пришло время недоучек, мнящих себя всезнайками. И кроме того, пергамент «потянул» за собой из пыльных архивов, музеев и библиотек другие свитки и папирусы, но уже настоящие и потому достоверные и вызывающие почтительное доверие. Процесс пошел. Маховик тщательно спланированной операции стремительно набирал обороты.

Старый каменный карьер лежал на пересечении «священных линий», якобы найденных исследователями на севере Германии, и они, эти линии, связывали карьер с остальными древними религиозными сооружениями, в том числе с каменным кругом в Бад-Майнберге, где легендарный Зигфрид убил непобедимого дракона и омылся его кровью.

В карьере были найдены остатки молельни и древних сооружений, использовавшихся для астрономических наблюдений за движением Солнца, Луны и звезд. Предположительно карьер являлся центром отправления неизвестного древнего культа. Находки подтвердили гипотезу, в соответствии с которой отсутствие крыши и разрушения в молельне-обсерватории были результатом намеренного вандализма христианских монахов. Археологи уже откопали восьмидесятитонную плиту, лежавшую рядом со скалой. Эта плита прежде была боковой стеной молельни. Ученые из «Аненэрбе» посчитали, что плитой монахи специально закрыли проход в подземелья, скрытые под курганом…

При раскопках были найдены остатки статуи дракона. Примечательно, что голова, хвост и две лапы с тремя длинными когтями были специально отбиты и закопаны отдельно друг от друга в четырех удаленных местах карьера. Места символических захоронений были ориентированы на четыре стороны света. Археологи предположили, что эти увечья были нанесены дракону все теми же обрушившими плиту монахами. Части каменного дракона были увезены под охраной вооруженных до зубов эсэсовцев в специальное хранилище «Аненэрбе».

Кстати, современных трехпалых рептилий не осталось, хотя, как сказал один из археологов, ему попадались трехпалые останки ископаемых ящеров. Значит, они жили на Земле, но очень-очень давно, эдак с двадцать миллионов лет назад.

В относительно мягкой горной породе природа сотворила множество пещер и проходов. Обитатели этих мест только расширяли их и придавали нужную форму, приспосабливая под свои нужды. Назначение одних пещер не вызывало сомнений — это были древние молельни и кельи. Для каких целей использовались другие — загадка. Там были и ступени, ведущие в никуда, и загадочные платформы с непонятными символами, и высеченная в скале пустая гробница, по размерам подходящая великану, и просверленные в скалах мелкие и большие отверстия, длину которых не удавалось даже измерить. Самое современное горное оборудование не позволяло делать в скалах ничего похожего.

…Отто, прищурившись, вглядывался в скульптуру. Яркий луч на мгновение мазнул по памятнику, перед тем как солнце окончательно скрылось за тучами. Нет, показалось, две фигуры чудовища и человека, отлитые в бронзу, просто покрылись тонкой пленкой окиси. Зеленая патина равномерно покрывала и дракона, и рыцаря. Тем более от такого ранения дракон не мог бы умереть. Наконечник вонзился в то место, где не было никаких жизненно важных органов. Чтобы эта тварь, называющая себя Хранителем времени, испустила дух, надо было бить ниже и правее. Но все равно, какое сходство! Это неприятно настораживало. Значит, люди сохранили в памяти встречи с драконами, подобными этому. Задумавшись, Кемпке не услышал, как к нему подошел полицейский. Пост на центральной площади оставался неизменным с довоенных времен. Деликатное покашливание за спиной заставило офицера в черном кожаном плаще обернуться.

Перед ним стоял старый полицмейстер, по возрасту непригодный к призыву.

— Я чем-то могу помочь, герр офицер? — козырнув, спросил старый служака. О приближающемся комендантском часе он напоминать не стал. Широкоплечий мужчина в черной форме с единственным витым серебряным погоном на правом плече плаща, скорее всего, обладал полномочиями, которых не имела вся городская власть, вместе взятая.

— Э-э, где здесь у вас поблизости находится телефон? — спросил Кемпке, кивком ответив на приветствие. До отдания чести он не снизошел.

— Можно позвонить из мэрии, но, боюсь, все уже разошлись по домам. Но учтите, у нас только местная связь, в пределах города. — Полицейский развел руки в стороны, как бы извиняясь. — Если что-то срочное, телеграф работает на почте круглосуточно.

— Нет. Мне нужен ближайший телефон, — коротко ответил офицер, не вдаваясь в подробности. Отто прекрасно знал, где находится ближайшая будка таксофона с облупившейся синей краской на крыше. Он был здесь не впервые, но решил лишний раз это не афишировать.

— Сразу слева за ратушей, через дом с парикмахерской на первом этаже. — Постовой указал рукой направление.

Не поблагодарив и не попрощавшись, эсэсовец двинулся через площадь.

Полицейский проводил взглядом удалявшуюся фигуру. О чем-то еще спрашивать офицера он не рискнул. «Каким ветром его занесло к нам в город? Что он у нас забыл? — подумал старый полицейский, автоматически отметив, что подложка под погоном офицера светло-серого цвета, знак отличия Центрального аппарата СС. Он медленно побрел назад, возвращаясь на пост, под козырек крыльца мэрии. Спешить было некуда. Сменят его только утром. — И спрашивает, словно знает ответ наперед. Такие люди редкость в наших краях».

За весь короткий путь Отто попался навстречу только один человек: сутулый дворник обметал палую листву, шаркая метлой по земле. Оставалось только удивляться, что он мог видеть в сгущавшихся сумерках. Приближавшийся комендантский час, похоже, ничуть не смущал поборника чистоты. Этому было свое объяснение. Практически все дворники в Германии были негласными осведомителями гестапо или криминальной полиции. Работать на два ведомства в их среде не считалось зазорным. Такая вот профессия — следить за чистотой нравов, убирая мусор с улиц.

Через несколько минут Кемпке стоял у будки телефона. Ее окна были крест-накрест перечеркнуты приклеенными бумажными ленточками. Никто всерьез не верил в возможность бомбежек, но все приказы мэра дисциплинированно выполнялись. Порядок и еще раз порядок, возведенный в абсолют.

Офицер протянул руку вперед, собираясь открыть дверцу телефонной будки, но в последний момент передумал. Он запустил руку в карман форменного плаща, нащупывая мелочь.

На раскрытой ладони лежало несколько монеток. Пара десятипфеннигов как раз подходила для короткого местного разговора. Одна монетка выскользнула между пальцев и звонко запрыгала по брусчатке. Штурмбаннфюрер поспешно нагнулся.

В сумерках было трудно найти маленький металлический кругляш. Если бы кто-то наблюдал за ним со стороны, то он не удивился бы тому, что офицер, сидя на корточках, упорно ищет монетку. Бережливость, немного не дотягивающая до скаредности, была у немцев в крови.

Взгляд Отто скользнул по мостовой. Он дотронулся кончиками пальцев до брусчатки, потом засунул руку под нижнюю панель будки. Монетки здесь не было. Она лежала на виду рядом с носком хромового сапога. Его рука упрямо шарила под будкой. Неужели ничего нет! Только скользкая земля и жухлые листья, занесенные ветром. Кемпке должен был точно убедиться, есть тут для него посылка или нет.

Наконец кончиками пальцев он нащупал в небольшой выемке под будкой что-то мягкое, вроде небольшого свертка. Есть! Эсэсовец в черном кожаном плаще незаметно оглянулся по сторонам, потянул к себе то, что нащупал пальцами, и вытащил из-под будки сверток, уместившийся в кулаке. Затем встал и, передумав звонить, зашагал вниз по улице в сторону окраины. На ходу он поправил отворот плаща и заодно положил во внутренний карман драгоценную посылку.

Раньше получать посылки было намного проще. Объект «Трон Кримхильды» был законсервирован в декабре сорокового. С тех пор сюда изредка приезжал только Краус. Визиты были недолгими. Вальтер обходил весь охраняемый периметр с командиром роты охраны, обследовал карьер, потом обязательно один спускался вниз, на дно раскопа. Закончив инспекцию, он возвращался на полевой аэродром, откуда и отбывал без промедления.

В центре раскопа находилось циклопическое каменное сооружение, которое было принято называть алтарем. Он был вырублен на самом верху, в скальной породе, но верхний алтарь, или молельня, как его называли археологи, имел в центре колонну; нижний алтарь в своей центральной части походил на камин сложной конструкции без дымохода. Если одновременно нажать руками два угловых камня, верхушка алтаря открывалась, как крышка огромной шкатулки. Через него эсэсовец и получал зародыши — сердца гархов. Имплантированные в человеческие тела драконы принимали облик людей и присоединялись к тем, кто уже участвовал в великой миссии, смысл которой состоял в том, чтобы Земля со всеми находящимися на ней перекрестками пространств и времен перешла наконец под безраздельный контроль коричневых драконов. Но однажды хорошо отлаженному трафику пришел конец. Все хорошее рано или поздно заканчивается. А хорошее всегда заканчивается раньше, чем плохое.

Во время грозы, бушевавшей весной почти сутки, произошел оползень восточной стены карьера. Он практически похоронил под собой алтарь. Сотни тонн камня и грязи надежно укрыли памятник. Но посылки все равно приходили. Правда, очень редко. Заменивший Крауса и на этой работе, Кемпке получал их. Оставалось догадываться, какую цену гархам приходилось платить за переброску.

Никого больше не повстречав по дороге, Кемпке широким шагом дошел до окраины городка. Здесь он оставил свою машину. Черный «Хорьх» стоял в проулке между одноэтажной булочной и безоконным зданием, похожим на склад.

Машина завелась с первого раза после поворота ключа зажигания. Офицер прислушался к равномерному рычанию прогревающегося двигателя и поднес руку к груди.

Он вытащил сверток размером с сигаретную пачку и бережно положил на сдвинутые колени. Кемпке снял с него прилипший желтый кленовый листик и развернул. В посылке была коробочка из черного камня, больше всего походившая на дамский портсигар. Внутри лежали пять горошин — ярко-синие, прозрачные, с красным мерцающим ядром внутри. Они испускали голубоватое сияние. Горошины напоминали гранатовые зернышки прихотливой окраски, но для Отто эти сравнения были ненужными. Он видел именно то, чем эти зародыши были на самом деле: живыми сердцами неустрашимых гархов, покорителей глубин пространства, в просторечии — коричневых драконов.

Мерцающие переливы света то затухали, то разгорались сильнее в ровном ритме. По губам эсэсовца скользнула мимолетная улыбка, словно он увидел старого друга, с которым не встречался целую вечность. Наверное, он все больше становился похож на человека.

Энергетический потенциал зародышей его будущей боевой пятерки пока был стабилен. Но запас автономной энергии сердец ограничен, и без жестоких лучей родной Синей звезды они долго не протянут. Как можно быстрее их надо поместить в инкубатор. Стоило поспешить.

Кемпке еще раз ласково осмотрел содержимое свертка. Обертка из обрывка мягкой кожи со следами удаленных чешуек, с острыми неровными краями, была надежнее любого контейнера. Он осторожно завернул драгоценный груз и убрал обратно во внутренний карман плаща. Его сердце билось в ритме пульсирующих зародышей.

Офицер аккуратно вывел машину из переулка на дорогу. К утру надо успеть доехать до временного полевого аэродрома, не обозначенного даже на картах люфтваффе. Узкие синие лучи, сквозь прорези светомаскировочных насадок на фарах, скупо освещали дорогу. Скоро старая брусчатка сменилась ровным асфальтовым покрытием автобана. Вялая морось с неба плавно перешла в дождь. Крупные капли защелкали по ветровому стеклу. Машину занесло на повороте мокрого дорожного покрытия, но офицер за рулем даже не притормозил и не снизил скорости. Допустимый риск всегда являлся спутником выполнения серьезной задачи. Даже если ее ставишь себе сам. Обязательно к рассвету он должен быть на взлетной полосе. Самолет без него не улетит, а вот зародыши могут угаснуть, не дождавшись закладки в уютные гнезда инкубатора. Здесь, рядом с карьером «Трона Кримхильды», их незримо подпитывала мощность, излучаемая переходом. Даже надежно закрытый обвалом, он продолжал насыщать пространство вокруг себя невидимой энергией из другого пространства. Сквозь ткань кителя Кемпке чувствовал, как, удаляясь от места перехода, понемногу слабеет пульсация горошин. По человеческой аналогии это можно сравнить с истощенным организмом, у которого интервалы между ударами сердца становятся все реже и реже, в конечном счете потихоньку сходя на нет.

Кемпке прибавил скорости. Стрелка спидометра качнулась вправо. Ему нравилась эта машина. «Хорьх» был не только мощным и надежным автомобилем, но и крайне удобным. В нем можно было сидеть, не снимая фуражки с вышитым имперским орлом на высокой тулье. Отто не нравилось смотреть на свое новое лицо в зеркальце заднего обзора. К голубым глазам без защитных костяных пластин он успел привыкнуть, а вот голова, покрытая лишь светлыми волосами, еще вызывала глухое недовольство. Несмотря на то что прошло уже много лет.

Такие посылки он получал уже не в первый раз, но все реже, чем хотелось бы. Каждая новая поездка в этот городок означала безвозвратные потери в их рядах. Связника, оставляющего зародыши, он ни разу не видел. Да в этом и не было никакой необходимости. Каждый занимается строго своим делом. Последняя, почти выращенная для него пятерка бездарно и глупо погибла при ковровой бомбардировке Пенемюнде, ракетного центра на северной оконечности острова Узедом в Балтийском море. На его создание было затрачено тридцать миллионов марок. Ракетному центру присвоили кодовое название «Испытательная станция Норд».

Две недели назад воздушная армада бомбардировщиков союзников практически сровняла с землей ракетный центр. Хорошо, что Краус своевременно снабдил Кемпке информацией об инкубаторе, до которого никакой авиации никогда не добраться и где биоматериала под рукой с избытком. Отто мысленно похвалил себя за предусмотрительность. Так тщательно разрабатываемый им план крупномасштабной операции чуть не был сорван из-за досадной случайности. Хотя часовую бомбардировку трудно было назвать стечением обстоятельств. Кемпке стиснул руль руками. Время начала операции теперь намного откладывалось. В ней штурмбаннфюреру и его команде предстояло сыграть ключевую роль. Он не обольщался на счет своей значимости, но точно знал, что без него, безликого живого винтика, весь механизм грандиозного плана не сработает…

Быстро взглянув в очередной раз в зеркальце, он автоматически отметил, что надо заменить эмблему на новой фуражке. Старую он потерял, когда ворочал бетонные обломки в поисках собратьев. Пятисоткилограммовая фугаска превратила бетонный бункер наблюдения за пусками ракет в нагромождение глыб с торчащими в разные стороны обрывками изогнутой арматуры. Рядом бесформенным курганом высилась считавшаяся защищенной стартовая позиция. Утром это было мощное инженерное сооружение с бетонным куполом, в котором находились зоны сборки, обслуживания, кухня и медпункт. После налета внутри позиции переплелись остатки рельсов железнодорожной ветки, выходящей к забетонированной стартовой площадке. На самой зоне взлета чадно горели автомобили и бронетранспортеры, подвозящие все необходимое для обслуживания пускового стола. Оставалась слабая надежда, что кто-то смог уцелеть. Но нет, ничего и никого. В Пенемюнде все было сметено. Во время налета почти шестисот англо-американских «летающих крепостей» погибли несколько сот человек и все готовые ракеты. Тяжелые бомбардировщики засеяли остров фугасными и зажигательными бомбами. В результате были уничтожены или разрушены почти все здания, где размещались конструкторские бюро и научно-исследовательские отделы, монтажные мастерские, подъездные железнодорожные ветки, казармы охраны и склады. Вдалеке, превращая ночь в день, полыхали электростанция и завод жидкого кислорода. Не помогли всевозможные ухищрения, предназначенные сбить с толку воздушную разведку противника. Вблизи полигона соорудили макет деревни, где в песочнице играли гипсовые детишки, а на лавочках сидели куклы в человеческий рост. Нацисты считали, что картина вполне мирная, и уж никак нельзя заподозрить нахождение поблизости секретного военного объекта. Ошибочка вышла.

Так он опять остался один. После исчезновения Наставника и Вальтера штурмбаннфюрер автоматически стал старшим среди гархов в Германии. Отто не боялся груза ответственности, легшего на его плечи. Офицер страшился другого — не выполнить главное задание.

Опять вспомнился этот день. Надо гнать прочь эти мысли из головы. От грустных воспоминаний никакого прока, только расхолаживают дух и отвлекают от цели. Он не имел права предаваться расслабляющей горечи потери. Надо быть, как всегда, собранным. Все испытания еще впереди, все предыдущее было только прелюдией к главному.

Так, не забыть заменить эмблему. Головные уборы офицеров СС не отличались от армейских, за исключением лишь того, что вместо государственной эмблемы на кокарде носили изображение черепа. Полагалось иметь на фуражке эсэсовского образца череп с нижней челюстью. Но ветераны по фронтовой моде носили старый вариант «адамовой головы» — череп без нижней челюсти. Негласный знак, отличающий его от скороспелых тыловых выскочек. По большому счету, Отто было все равно, что у него на голове. Но за имиджем, оберегающим его настоящее «я», надо было тщательно следить. Не зря гестаповцы говорят, что большой провал начинается с маленького прокола. Надо будет обязательно заменить по прилете на место. Вкусы, как и привычки, со временем не меняются. Так считают люди.

Пятерка Отто, его резерв, была прикомандирована к научному подразделению конструктора «ФАУ» Вернера фон Брауна в Пенемюнде и носила кодовое наименование «Беовульф-2». Все задачи, стоящие перед теми, кто гордо именовал себя «драконоборцами», знали только они. Вообще-то новый спектр задач неприметного штурмбаннфюрера в ведомстве Гиммлера был так же широк, как и его полномочия, невзирая на его скромное звание в организации СС. Заменив Крауса, Отто стал негласным куратором всех проектов, так или иначе связанных с «оружием возмездия». Если создание подразделения архивных исследований в рамках «Аненэрбе» была заслугой Наставника, то у истоков ракетного проекта стоял Краус. Новая программа приносила видимые плоды, которые можно было демонстрировать вождям рейха. Вуаль секретности, накинутая на «Аненэрбе», стала мешать работать. Тяготили перекрестные проверки и выборочные слежки за всеми и вся, невзирая на звания, должности и былые заслуги. Все это отрывало время и отвлекало силы от главного. Ракетный полигон и сопутствующая структура были далеко от Берлина. Это сильно развязывало руки, предоставляя больше самостоятельности от Центрального аппарата СС, забюрократизированного сверх меры указами, циркулярами и всевозможными директивами. В свое время Краус подсказал Брауну несколько новых технических идей, сулящих резкий прорыв в ракетостроении. Сам Кемпке в приватных беседах с ученым ссылался на источники, доступные только просветленным истинным арийцам, и на авторство и славу не претендовал, предпочитая оставаться в тени. Барона такой расклад устраивал. Все лавры первооткрывателя автоматически доставались ему. В таких делах он не был щепетилен. Кому интересно устанавливать первоисточники, на которых основывались особенности расчетов конструкции «ФАУ». Надо было в авральном порядке ковать ракетный меч Германии. «Летающие снаряды смогут уничтожать города. А затем придет очередь целых народов, если они не захотят признать Гитлера своим повелителем» — так любил заявлять с пафосом Браун. Его грезы наяву вызывали у Отто только презрительную ухмылку. Хотя штурмбаннфюреру было все равно, пока это не шло вразрез с его планами. Пришло время решать судьбу этого мира.

Исчезновение Наставника, вернее его поспешный отъезд, было связано с известием, о котором ему рассказал Вальтер. Он неожиданно получил по своим каналам довольно необычную информацию. Хотя, как правило, такие задания получал сам штандартенфюрер и его люди. А сейчас команда была спущена с самого верха в обход него. Тем более будущие результаты необычного приказа заслуживали особого внимания. Не напрямую, нет. Проведенные полковником Нерингом исследования извлекли на свет неизвестный пласт информации, который они упустили. А вот Наставник — доктор Эрик Гримм — ничего не упускал.

Весьма далекий от идей национал-социализма, Эрик Гримм попал в «Аненэрбе» после того, как опубликовал в одном научном журнале монографию «Германские основы заблуждений в судебных процессах по делу ведьм». Трудом архивариуса заинтересовались. Выдержки из монографии легли на стол Гиммлера.

Поскольку архивариус основывал свои выводы исключительно на сведениях, почерпнутых в старинных манускриптах, ему было приказано заниматься изучением средневековых судов над колдуньями, охватывая период вплоть до восемнадцатого века. Он обязан был искать в книгах, свитках и любых иных письменных источниках описания методов дознания и пыток. В помощь ему выделили двух молодых исполнительных ученых с военной выправкой.

Поначалу «испуганный» архивариус ошибочно предположил, что эсэсовцы хотят пополнить свой арсенал методов воздействия на внешних и внутренних врагов рейха, и чуть не поплатился жизнью за попытку отказаться.

На самом деле программа, в которую был вовлечен пожилой архивариус, имела большое значение для высшего руководства СС. В «Аненэрбе» эта программа получила условное название «Колдовская картотека».

Необычная картотека состояла первоначально из нескольких десятков дел, в которых были описаны преследования и деяния ведьм не только в Германии, но даже в Индии, Южной Америке и в Мексике. В каждом деле было тридцать семь граф, в которые доктор и его подручные заносили все сведения, которые удалось узнать о колдунье: имя, место рождения, основания для преследования, цвет волос, глаз, особые привычки.

К удивлению почтенного доктора, постоянно ожидавшего начальственного гнева и обвинений в шарлатанстве и псевдонаучной деятельности, штат его помощников расширился до двух десятков. Доктору выделили небольшой неприметный особняк на одной из тихих окраин Вены. Предыдущий хозяин — еврей-ювелир — вместе с семьей и прислугой убыл ночью в неизвестном направлении, а все его имущество было национализировано в пользу государства.

Эрик Гримм вместо позора и обструкции удостоился личной аудиенции у Генриха Гиммлера. Оробевший доктор, судорожно вцепившись в подлокотники неудобного деревянного стула, в течение часа прослушал монолог основателя и предводителя Черного корпуса. Впавший в священный ступор архивариус уяснил, что в глазах Гиммлера преследование колдуний было очевидным преступлением, в котором была повинна в первую очередь католическая церковь.

Во время общения с ученым Гиммлер несколько раз повторил, что в результате этих вопиющих преследований Германия потеряла сотни тысяч наиболее ценных женщин. Гиммлер видел в колдуньях, ведьмах и чародейках носительниц истинной немецкой народной культуры, с которой церковь и необразованные власти веками вели неустанную борьбу. Имена, попавшие в картотеку, по словам рейхсфюрера СС, должны быть начертаны на кровавом знамени национал-социалистического движения.

Особый интерес Гиммлера к ведьмам был, возможно, обусловлен и тем, что 4 апреля 1629 года была казнена ведьма Маргарет Гимблер, числившаяся в его родословном древе. Она была сожжена на костре в этом самом каменном карьере, где сейчас велись раскопки. Основная мысль рейхсфюрера сводилась к тому, что преследования ведьм были начаты этрусками, которых он относил к азиатам, а стало быть, этруски, как и христианство, были порождением восточного мира, конец которого не за горами. На прощание Гиммлер энергично пожал доктору Гримму руку и сообщил, что его группа официально входит в отдел тайных наук «Аненэрбе», но напрямую подчиняется Имперской службе безопасности.

Несколько месяцев спустя группа доктора Гримма неожиданно получила дополнительное задание, не отменяющее работу над картотекой. Штат расширился, пополнившись этнографами и одним профессиональным путешественником, специально выпущенным из концлагеря. Он угодил туда за то, что ошибочно посчитал, что его экспедиция в дельту реки Амазонки важнее призыва на службу рядовым в вермахт. Несговорчивый исследователь джунглей сейчас был ниже травы и тише воды, робко ходил вдоль стеночки и старался лишний раз не высовываться из своего кабинета. Молодые вежливые ученые с короткими стрижками наводили на него панический страх. Хотя раньше он не боялся вступать в схватку с диким ягуаром, имея из оружия только острый обломок ветки дерева Джи.

Суть новой задачи сводилась к следующему. Подчиненные старого архивариуса занимались поисками книг, рукописей, касающихся сверхвозможностей людей, когда-либо оставивших след в истории человечества. Надо было изучить все: будь то средневековые рукописи или современные издания сказок, рыцарские романы, египетские папирусы или скандинавские саги.

Это занятие оказалось для доктора Гримма не только необременительным, но даже интересным. Он смог познакомиться со многими редкими фолиантами и старинными рукописями. Архивариус с головой ушел в работу. Тем более истории с ведьмами порядком уже надоели. Везде почти одно и то же: уличили, схватили, допросили — и милости просим пожаловать на костер.

Хранилище постоянно пополнялось новыми поступлениями. Бумажный поток тек без остановки. Спецкоманды изымали книги подобного характера не только на оккупированных территориях, но даже в прифронтовой полосе под артиллерийским огнем и авиаударами, не делая исключения между полуразрушенными музеями, библиотеками и частными коллекциями из старинных замков. Ничто не могло ускользнуть из цепких рук библиофилов в черной форме. Иногда попадались издания, считавшиеся давно утерянными во времена средневековой инквизиции. Стражи Темных веков — инквизиторы — разбежались бы как дети, рыдая от ужаса, если бы им довелось повстречаться с такими любителями книг — парнями из зондеркоманд.

Любой архивариус отдал бы, не задумываясь, полжизни за то, чтобы хоть одним глазком заглянуть в книги, обтянутые потрескавшейся от времени телячьей кожей. Герр Гримм начал составлять новую картотеку из фактов нечеловеческих способностей героев мифов и былин. Доктор, обладавший отличной памятью и работоспособностью, делал это с изумительной точностью, тем более что предыдущая работа была в чем-то схожа с нынешней. Он письменно излагал содержание книг, чтобы облегчить рейхсфюреру знакомство с необычными фактами. Конспективная справка, составляющая основу картотеки, постепенно превращалась в многотомное издание. Работа шла полным ходом.

Отдельно архивариус завел картонную папочку с несколькими листами, исписанными каллиграфическим почерком. В ней хранились выписки из отчетов разных экспедиций по дельте реки Амазонки. Зеленое море джунглей было буквально напичкано сведениями по загадочной теме. Но одна тема, так или иначе, особенно часто встречалась. В основе лежали предания нескольких индейских племен, живущих обособленно в малоисследованном районе. Правда, практически то же самое можно было сказать о многих областях Амазонки, остающейся терра инкогнита даже для местных жителей. Этот район — настоящее белое пятно на карте. Страшные предания защищали неисследованные места получше змей и кайманов да и других сухопутных и водяных хищников.

Кстати, многие белые путешественники, пытавшиеся исследовать этот район, не вернулись. Аборигены называли те места «могилой белого человека». Поэтому приходилось основываться на косвенных источниках. Индейцы рассказывали, что в том районе живут пигмеи, почитающие божество в облике дракона. Раз в год чудовище оживает во время праздника поклонения. Источником его силы и долголетия была человеческая плоть и кровь. Испокон веков ведется война между ними и теми, кто осмелится зайти на их территорию.

Так гласят древние легенды. В мире столько всего пугающего. Поэтому люди делают вид, что не верят в существование того, что выходит за рамки обыденного понимания.

Местные жители из числа проводников убеждали путешественников в том, что драконов нет и никогда не было. За них глупцы принимают водяного удава боа, в Большом мире прозванного анакондой. У боа есть свой царь, спящий в самом глубоком омуте дельты реки. Время от времени он всплывает на поверхность, чтобы утолить свой голод. Так исчезают легкие каноэ рыбаков и большие баржи лесовозов. По сравнению с ним любой дракон просто ящерица-переросток. Но правда в том, что они рядом с нами. Ближе, чем мы думаем. В этом месте доктор поставил три восклицательных знака и подчеркнул слова вождя местного племени: «Каждый знает, что время драконов уже давно прошло. Глупцы, время драконов только начинается».

Накопленной фактуры с избытком хватило бы на несколько диссертаций и, как минимум, одно научное звание. Когда предшественник штурмбаннфюрера начальник архива полковник Неринг сказал об этом доктору Гримму, тот с грустью ответил: «Фамилия обязывает. Хотя на самом деле сказки и побасенки не мой профиль. Но если это сможет помочь несчастной Германии, буду только рад. Можно сказать, что это материал по истории древних и не очень сказок… или по историям людей, возжелавших сравняться с богами… или краткое пособие по овладению безграничной властью над человеческим миром. В общем, я сам запутался. Соглашусь с вами без лишней скромности — эта работа потянет на диссертацию, если, конечно, найдется кто-то, способный ее оценить. Нашлись же желающие поэкспериментировать? Последствия описываются очень печальные. Хотя это всего лишь мифы и былины».

Полковник так зыркнул из-под бровей, что бедный архивариус сразу замолчал и, кажется, стал меньше ростом.

Немногие знали об артистических способностях доктора Гримма. Когда надо, Наставник изображал неприметную кабинетную крысу в потертом замшевом пиджаке с кожаными накладками на локтях, заискивающе улыбающуюся людям в черной форме. Но в глазах, прячущихся за толстыми линзами очков, нет-нет да и проскальзывали стальные искорки. Также мало кто знал, что он лично возглавил спецгруппу диверсантов в непроходимые джунгли Амазонки.

Принимая дела, Кемпке тщательно ознакомился с объемистым исследованием и был поражен обстоятельностью и неожиданно предугаданной информацией об Амазонке в отдельной тоненькой папке. Работа доктора Гримма и полковника Неринга впечатляла. Пухлые тома Отто сдал в подвальное хранилище «Аненэрбе». После исчезновения двух старших офицеров было принято решение дублировать поступления новой информации.

Аккуратно переплетенную справку-каталог по всем собранным материалам он лично повез сдавать под роспись дежурному офицеру в канцелярии рейхсфюрера. Тонкая папка, опломбированная его личной печатью, по дороге неожиданным образом исчезла из картотеки, чтобы потом появиться в потайном сейфе, о котором знали только трое. Он, загадочно исчезнувший штандартенфюрер Краус и Наставник.

* * *

Рослый дежурный адъютант в приемной рейхсфюрера ненадолго скрылся за высокой дубовой дверью в два человеческих роста, потом вернулся и бесцветным голосом потребовал:

— Ваш пистолет!

Восьмимиллиметровый «вальтер» и запасная обойма переместились из кобуры в одну из стальных ячеек-сот за деревянной панелью приемной. Ключ с жестяным номерком, как в гардеробе, от крошечной оружейной комнаты отдали ему.

Дежурный офицер указал рукой на дверь с накладным имперским орлом, держащим в когтях круг со свастикой:

— Идите. Вас ждут!

Отто без усилия открыл дверь, которая могла бы украсить вход в рыцарский замок, и вошел. Интересно, а как нормальные люди с ней справляются? Он вошел в огромный вытянутый в длину кабинет, прикрыл дверь и только собрался сделать шаг вперед, четко припечатав подошву сапога к паркету, как его остановил негромкий рык. Между ним и столом, за дальним концом которого сидел рейхсфюрер Генрих Гиммлер, лежали две овчарки.

Таких здоровенных псов Отто приходилось видеть в концлагерях и на подземном заводе, где производились ракеты «ФАУ». «Человека обмануть можно, собаку — нет». Кемпке вспомнил разговор караульных при проверке документов на контрольно-пропускном пункте, — раньше таких дополнительных мер предосторожности в кабинете главы и создателя Черного корпуса не было. Громадных ищеек специально натаскивали на поиск беглецов или персональную охрану конкретного человека. При любой попытке напасть один пес сбивал с ног и удерживал нападающего, другой рвал горло, не оставляя напавшему на хозяина ни единого шанса. Отбиваться от громадных зверей, слаженно действующих в паре как одно целое, было бесполезно.

Штурмбаннфюрер замер по стойке «смирно»: каблуки вместе, носки врозь, руки вытянуты по швам. Рейхсфюрер сидел под портретом Гитлера. Отец нации держал руки перед собой, судорожно сцепив их в замок ниже пояса, словно чего-то стыдясь. Волосы аккуратно причесаны, челка зализана над правой, удивленно приподнятой бровью.

Перед Гиммлером лежала на полированной столешнице раскрытая справка-каталог, подготовленная еще доктором Эриком Гриммом. Рейхсфюрер рассеянно барабанил тонкими белыми пальцами с наманикюреными ногтями. Стук складывался в ритм мелодии, что-то из Шопена. Неплохой знак, значит, настроение хорошее. Глаза холодно блестели за ледяными стеклышками очков в золотой оправе. Хозяин кабинета положил ладонь на лист и ровным голосом произнес:

— Хорошая работа. Сейчас каждый день на счету. Надо быстрее создавать новые образцы «оружия возмездия». Большевистские орды рвутся вперед. Только мы, а не вермахт, где заправляют чванливые пруссаки, сможем остановить красно-желтые полчища варваров.

— Работы идут полным ходом. Уже намечены новые цели для обстрела Англии самолетами-снарядами. Другие проекты в стадии завершения. Есть несколько многообещающих наработок, — коротко отрапортовал Отто. Вожди рейха могли разглагольствовать часами, завороженные значимостью своего голоса, но в подчиненных ценили лаконичность. Гигантская мясорубка — советско-германский фронт перемалывал все новые тысячи танков, орудий, самолетов, требуя их немедленного пополнения. На это и были нацелены специфические военные программы, лежащие в области иррационального. Их разработку теперь курировал Отто, заняв место штандартенфюрера Крауса. — Я докладывал, специалисты работают с перерывом на сон и еду. Мы успеем в намеченные сроки.

— Конечно, успеете, куда вы денетесь! — Гиммлер улыбнулся. Его глаза при этом не утратили мертвенно-холодного выражения. — Разберитесь, почему ракеты взрывались на всех участках траектории: на старте, при подъеме и при подлете к цели. Форсируйте проект «сверхсолдат». — Он вяло махнул рукой и опустил голову, углубившись в изучение лежащих перед ним бумаг. Аудиенция была окончена.

У Отто мелькнула мысль: «Может, он тоже не человек? Я же не могу все знать. Да и, может, не положено?» Чувствовать себе подобных он уже давно разучился. Как он знал, у других гархов эта способность медленно, но верно угасала. А может, засыпала до поры до времени? Штурмбаннфюрер вскинул правую руку, повернулся, щелкнув каблуками, и вышел из кабинета. На этот раз овчарки даже не шелохнулись. Безмолвные скульптурные изваяния, готовые ожить в любой момент, при малейшем намеке на угрозу для хозяина. Бледный человечек в хрупких очках с карандашом в руках делал пометки на листах.

* * *

Папка доктора Эрика Гримма с подборкой информации по Амазонке лежала в потайном сейфе, на полке с «красной папкой», в которой содержалась информация о работе Спецотдела биологических исследований НКВД.

Отто время от времени выкладывал на стол картонную папку, обтянутую красным ледерином. На обгоревшей обложке с обугленным верхним обрезом отчетливо виднелась тисненая пятиконечная звезда с перекрещенным серпом и молотом в центре и полустертая надпись черным типографским шрифтом: Секретно-биологический отдел Народного Комиссариата Внутренних Дел при Совете Народных Комиссаров СССР.

Кемпке развязал обтрепанные тесемки и открыл папку. Он знал наизусть ее содержимое. Сколько трудов и жизней стоило, чтобы ее добыть! Несколько разведывательно-диверсионных групп первого взвода «Бранденбурга-800» подотдела 2-С (специальные операции) отдела «Абвер-Н» в форме советских солдат и офицеров были заброшены в Киев еще до того, как в город вошли немецкие войска. Практически всех парашютистов поисково-истребительные подразделения НКВД обнаружили и обезвредили. «Обезвредили» на месте, без суда и следствия. Уцелела одна группа, присоединившаяся к колонне отступающих солдат и беженцев, отходивших за Днепр. Через два дня движения на восток колонна вошла в Киев.

Их задачей было любой ценой захватить людей и документацию из маленького неприметного особнячка за высоким зеленым забором с угрюмым орнаментом из колючей проволоки наверху. Официально здесь находилась контора по снабжению археологической экспедиции из главного палеонтологического музея страны. Археологи разрыли несколько древних курганов под Киевом еще в мае 1941 года. Население ближайших деревень было заботливо эвакуировано под благовидным предлогом «вспышка брюшного тифа».

На фоне общего хаоса и неразберихи охрана в фуражках с малиновыми околышами отступала слаженно и без паники. «Археологи» действовали незатейливо, но наверняка. Они попросту сожгли особняк во время ночного авианалета, сымитировав попадание зажигательной бомбы. Самое ценное вывозили утром на черной «эмке» в двух опломбированных прорезиненных брезентовых кофрах, в таких обычно возят дипломатическую почту. Достаточно выдернуть шнур с кольцом, торчащим из ткани, рядом с ручкой, и термический пиропатрон превратит все содержимое в невесомый пепел.

Связник из Киева, дежуривший несколько суток на чердаке ближайшего дома, успел сообщить об этом в последний момент. Легковушка, отчаянно сигналя, выбиралась из горящего города. Грузовик с охраной завяз в человеческом море. Понурые беженцы со скудным скарбом в руках никак не реагировали на гудки шофера.

«Археологов» перехватили при выезде из города, на самой окраине. Их остановили под предлогом проверки документов на ложном контрольно-пропускном пункте. Диверсантам из первого взвода «Бранденбурга-800» наглости было не занимать. Их отличительными качествами были уверенность в себе, умение мгновенно ориентироваться в обстановке, импровизировать «по ходу игры». «Неизвестно, чья пуля слаще, своя или русская. Подумайте над этим» — так напутствовало их командование перед заброской в русский тыл. Слишком хорошо начальство понимало, чем пахнет для них провал задания.

Главной целью были документы. Брать языка им в задачу не ставили. Пассажиров «эмки» перестреляли в салоне — как немецких парашютистов при попытке оказать сопротивление. Свидетели боя — окруженцы, вырвавшиеся из котла, и гражданские с детьми на руках — к стрельбе отнеслись равнодушно. К смерти и трупам, валяющимся на обочинах, успели привыкнуть. Слишком много ходило слухов среди отступающих о переодетых диверсантах, действующих в прифронтовой зоне. Ничего не поделаешь, ирония судьбы. Правда, не все прошло гладко, как планировали.

Смертельно раненный энкавэдэшник, пуская кровавые пузыри — одна из пуль пробила легкое, — в последний момент успел выдернуть запальные шнуры пиропатронов. Единственное, что смог сделать командир диверсионной группы, — разбить рукояткой нагана боковое стекло в машине и буквально выхватить из огня одну-единственную папку. Все остальное съел огонь. Железные кресты второй степени для всех членов группы и внеочередное воинское звание командиру — неплохая цена за обожженные руки. Остальное было делом техники.

…От папки до сих пор тянуло запахом гари. Перед Отто лежали пожелтевшие от времени и огня листочки. Раздался короткий смешок — уж чем-чем, а глупостью Кемпке не отличался. Когда он первый раз открыл ее, чуть не дрожал от нетерпения. Затеи русских оборачивались подчас неожиданными сторонами. Хотелось поскорее узнать, что такое добыла разведгруппа в советском тылу.

Мелькнула мысль: «Если пару выдержек представить высшему командованию для ознакомления, то равнодушных точно не останется. Нет, обойдутся». Штурмбаннфюрер понимал, что не сделает этого. Нет времени. Хотя руки так и чесались разыграть многоходовую комбинацию. Шутки шутками, но, в конце концов, нельзя забывать и о собственной безопасности.

Папка была подделкой, изготовленной на Лубянке. Между прочим, специально для того, чтобы ввести немцев в заблуждение. Вальтер и Наставник не попались на эту удочку и ходу бумажкам наверх не дали.

Папка превратилась в досье. Она год от года становилась толще, разбухала, пополняясь новыми материалами.

Отто сидел за столом и в который раз пролистывал пожелтевшие листы, заполненные убористым машинописным текстом. Перед ним лежали документы из довоенного архива ЧК — ГПУ — НКВД, «невзначай» оказавшиеся в Киеве. Партийный архив обкома успели эвакуировать, а со сверхсекретными документами прокололись. Поразительно, такие документы, по идее, вообще никогда не должны были увидеть свет за пределами спецхрана Лубянки. Думать, что это чья-то непредусмотрительность, — непозволительная роскошь.

Итак, речь в них шла о секретно-биологическом отделе ЧК, напрямую подчиняющемся Вождю всех времен и народов товарищу Сталину. Этот отдел сейчас возглавлял некто Федор Канунников, приемный сын известного археолога с дореволюционным стажем. По отзывам соратников по партии и работе, успевших сбежать за границу до тотальных чисток, талантливый ученый и редкостная скотина. В Стране Советов его знали как археолога, а вот в досье Кемпке он проходил как бывший офицер российского Генштаба, недорезанный большевиками. После октябрьской заварухи он на удивление ловко вписался в новую жизнь. Федор попал служить в аппарат зампреда ВЧК Серапионова.

«В какого археолога ни плюнь, попадешь в кадрового военного».

Офицеры немецкого Генштаба, армейской разведки и Имперской службы безопасности пристально изучали военную историю молодой страны и хорошо помнили про освободительный поход Рабоче-Крестьянской Красной армии в Монголию, ожесточенные бои с японцами летом 1938 года в районе приграничной территории у озера Хасан, а впоследствии и реки Халхин-Гол. Вот только в учебниках и разведсводках не было написано, что поход в глубь Монголии продолжился лишь для того, чтобы, пользуясь случаем, добраться до древнего буддийского монастыря на берегу реки. Некоторые называют такие стечения обстоятельств «судьбою». Грех было упускать такую возможность.

Буддийский монастырь назывался по-восточному просто и незатейливо — «Логово Громового дракона». Он на удивление мало сохранил помпезности от тех времен, когда был центром паломничества. От былого величия осталось немного. Но громадная восьмиметровая пагода Высшего Совершенства поражала особой красотой благодаря своим резным колоннам с изображениями драконов. Даже потолок храма украшал крылатый монстр.

Главная пагода была богато украшена позолоченной резьбой по дереву. На монахов, снимающих обувь перед входом, сверху задумчиво смотрела золоченая голова дракона. Монастырь пестрел шестами с длинными красными лентами. Для того чтобы матерчатые лоскуты не полоскались при сильном ветре, их утяжеляли деревянными палочками, прикрепленными к ним поперек, как шпалы. Ветер колыхал ткань, и ленты медленно извивались, словно летящие драконы.

Драконами был заполнен весь монастырь. При входе у ворот сидели два каменных чудовища, склонив головы набок. Они удивленно смотрели на вооруженных людей в выгоревшей на солнце, когда-то зеленой, а теперь почти белой форме и как будто спрашивали: «Что вы тут забыли?» Со стороны реки на холм, где расположился монастырь, вела узкая тропинка. По ней и поднялись чужеземцы в фуражках и панамах с красными звездочками. Остальные три штурмовые группы подошли с других сторон, строго ориентируясь по сторонам света.

Цель была объявлена широко — показать зарвавшимся самураям и божественному микадо их настоящее место. Монастырь, приютившийся на берегу речки с желтой водой, вроде бы никого и не должен был интересовать. А между тем именно он с послушниками в оранжевых одеждах считался столицей странствующих буддийских монахов, исколесивших белый свет в поисках новых знаний. Они не только прошли восточные земли, но и умудрились побывать в далекой Европе. Некоторые диковинки еще доколумбовой эпохи были привезены из Нового Света. В монастыре сохранилась одна из самых полных библиотек Азии о драконах и обширное собрание редкостей, связанных со всем, что касалось древних и вымышленных рептилий.

Обоюдная ненависть широко расплескалась по монгольским степям. Жалость с обеих сторон была растоптана и выброшена за ненадобностью. Не жалели ни себя, ни врагов. Доблестные красноармейцы генерала Жукова ходили в штыковые атаки, крошили японцев, поспешно окапывавшихся в степи, выжженной солнцем, и резались врукопашную с самураями на берегах Халхин-Гола. А в это время люди Канунникова, не привлекая лишнего внимания, выпотрошили монастырь. Что они искали и что нашли, так и осталось тайной. Всех монахов вместе с трофеями вывезли в закрытых грузовиках в сторону советской границы.

В степи еще не успела осесть пыль, поднятая автоколонной, как монастырь со всеми пагодами и другими постройками сровняли с землей мощным артиллерийским огнем, поддержанным авиаударом с воздуха сталинскими соколами. Из контрразведки 1-й армейской группы поступили данные и координаты места, где «японские милитаристы в последней агонии стягивают силы для контратаки по советским войскам». Угроза прорыва была ликвидирована получасовым огневым валом из металла и взрывчатки. Монастырь «Логово Громового дракона» перестал существовать. Ученые-боевики Канунникова радикально рубили концы.

…Отто перевернул еще несколько страничек. Сейчас он бегло проглядывал протокол допроса резидента ГПУ. Он жил во Львове под именем Анджея Романтовского, выходца из Варшавы. Незаметный поляк держал небольшую кофейню почти в центре города. Идеальное прикрытие для нелегала. Здание, в котором она располагалась, стояло над одним из бесчисленных ходов, ведущих в старые катакомбы под городом. Вход в подземелья находился в подвале кофейни, замаскированный старым хламом. Город стоял на фундаменте из горных пород, изрытых ходами, как швейцарский сыр. Часть из них была делом рук человека, добывающего известняк для постройки домов. Другие ходы имели природное, карстовое происхождение и тоже могли быть «воротами». Оставалось найти дверь и подобрать к ней ключик.

Резидента без лишнего шума и стрельбы — все-таки Европа — вывезла спецкоманда из бойцов диверсионного батальона «Эббингауз», переодетых польскими железнодорожниками, накануне входа советских войск в город. После подписания пакта Молотова — Риббентропа две державы, бряцая оружием, начали бойко делить между собой лакомые кусочки территории.

Из протокола допросов следовало, что особая группа из семи человек ведомства Канунникова — в нее входило еще трое профессиональных спелеологов — ограбила городской краеведческий музей. Их интересовала коллекция окаменевших яиц динозавров, одна из самых полных в Европе, и несколько потемневших от времени деревянных табличек с вырезанными на них текстами. Что они искали в катакомбах, резидент не знал или не успел рассказать. Остановилось сердце. Следователи так и не смогли выбить из него всю только ему известную информацию. Костоломы из гестапо всегда работали топорно, в основном полагаясь на примитивную грубую силу.

С легким шорохом перевернута еще одна страница. Важный документ с угловым штампом по линии транспортного НКВД. Хотя на первый взгляд не представляющий никакого оперативного интереса. Справка о доставке в Москву спецэшелона со статуями мраморными, фарфоровыми и железными, а также гипсовыми копиями-оттисками с наскальных рисунков пещерных людей. Спецэшелон формировался в пути. Первые два вагона отправлены со станции погрузки 11-й танковой бригады, сражавшейся с японцами в районе реки Халхин-Гол. Остальные прицеплялись в пути. Вагоны были опломбированы и охранялись спецконвоем. К документу прилагается расписка получателя — размашистая подпись Канунникова.

Выходит, чекисты не только в Монголии охотились за окаменевшими диковинками и всем, что связано с реликтовыми ящерами, но еще и основательно перетряхнули катакомбы Львова. Если совершить экскурс в историю, можно найти упоминания, что Хранителем края, где построили этот город, был мудрый дракон. В отличие от своих кровожадных сородичей из сказок, крылатая рептилия была живым кладезем уникальных знаний и людей не трогала, время от времени помогала им, а с некоторыми даже водила дружбу. Такое вот невмешательство в дела человеческого племени, граничащее с высокомерной снисходительностью. Сам город, по тем же преданиям, построен на месте его не то гнезда, не то могилы.

Разрозненные документы, по отдельности представляющие из себя набор бессмысленных нагромождений диковинок, складывались в оперативную разработку, отражающую титаническую работу ведомства Канунникова. Оставалось ответить на один вопрос. Какую цель поставили перед собой чекисты? Ответа не было. Это вызывало глухое недовольство, переходящее в раздражение. В целостной картине, сложившейся из кусочков мозаики, так долго и бережно собираемой, не хватало важного элемента. Одного, максимум двух.

Отто выложил на стол из папки еще несколько ветхих листов. Вроде бы ничего интересного — безобидный список, содержащий записи в гостевой книге гостиницы «Москва» о распределении номеров для делегатов первого съезда Комитета советских славяноведов. Стоит сказать, в образцово-показательном гостиничном комплексе кого попало не селили, только партийных бонз и идеологически значимые фигуры передовиков-ударников. Номер в гостинице означал сопричастность к власти, автоматически причисляя простого шахтера или ткачиху к списку «красных небожителей». Осчастливленных были десятки в стране с населением в сто с лишним миллионов.

Со всего Советского Союза в столицу собрали знатоков древних языков и наречий, на которых разговаривали вятичи, кривичи, болотичи. Все те предки славян, из языка которых, сплавившись в одно целое, образовался русский язык. Чем же так заинтересовал штурмбаннфюрера список делегатов? Одним из второстепенных вопросов, поставленных перед учеными на повестке дня съезда, была задача перевода надписи, вырезанной на деревянной табличке под изображением летящего дракона. Официально связка деревянных табличек, именуемая историками «Веды», считалась фальшивкой, утерянной в смутное время Гражданской войны. Но, похоже, какая-то из дощечек уцелела. Она была написана на языке, предшествующем языку древних славян. Профессуре надо было сделать перевод так, чтобы особенности текста не были искажены. В помощь к работе по расшифровке было предложено воспользоваться табличками, экспроприированными из краеведческого музея Львова. Их опознал один из лингвистов, имевший глупость поделиться своими знаниями с коллегами в перерыве между заседаниями. Он стал единственным человеком, не дожившим до конца съезда. Старый ученый плохо видел и умудрился попасть под машину, когда неосторожно переходил дорогу. Представителем от Академии наук, официально являвшейся организатором слета, был все тот же Канунников.

Между прочим, из тех отрывочных сведений нельзя было понять, смогли они перевести текст с дощечек или нет. Скорее всего, смогли. Иначе чем можно объяснить волну арестов и все те преследования лингвистов-славянистов, которые прокатились по стране через несколько месяцев после съезда. Ведомство, в котором служил Канунников, вырубало под корень всех, потенциально ознакомленных с переводом, чтобы никто, кроме него и его сотрудников, не смог, даже случайно, рассказать о тексте.

Создавалось впечатление, что секретно-биологический отдел НКВД был в своем роде «черным ящиком» в структуре «ордена меченосцев». Еще можно было отследить ценой титанических усилий и жертв со стороны агентуры, что в него попадало, но вот какая каша заваривалась внутри и чего стоило ожидать в будущем, было неясно. Отто, не без основания, подозревал, что командование Канунникова не знало, что в отделе на самом деле творится — и неспроста. У бывшего ученого-археолога, похоже, были свои планы.

Его люди скрупулезно собирали все сведения о любых драконах — и мифических, и ящерах, найденных в археологических раскопках, не делая между ними особой разницы. Все сметалось в общую копилку отдела.

Официально считалось, что Канунников был арестован и расстрелян в тридцать седьмом году вместе с компанией ученых-вредителей Академии наук СССР. Старую профессуру дореволюционной школы арестовали по обвинению в «антисоветской террористической деятельности и шпионаже в пользу французской и японской разведок». Процесс был закрытым, о чем мимоходом сообщала вырезка из передовицы газеты «Правда», хотя тогда в моде были показательные судилища. Кемпке не собирался слепо доверять такому документальному свидетельству. Чтоб такой человек пошел «под вышку»? Вряд ли…

Самый лучший способ замести следы — доказать, что тебя больше нет. И до Канунникова многие умело пользовались подобной уловкой не только в России. Все поддается проверке, если, конечно, не лень поставить себе такую цель. По человеческим меркам Отто лентяем никогда не был.

Вот циркуляр для служебного пользования, разосланный в тридцать первом году по всей стране. Бумажка с красной полосой по диагонали предписывала незамедлительно сообщать непосредственно в Москву представителям органов обо всех находках костей и фрагментов скелетов ископаемых ящеров.

Еще один интересный документ. Тоже вырезка из газеты, на этот раз из «Пионерской правды». В ней предлагалось детям Страны Советов немедленно сообщать обо всех находках древних костей в Академию наук СССР напрямую. Особо удачливых и смышленых ждут путевки на побережье Крыма, в пионерский лагерь «Артек». Ищите, копайте, и вас щедро одарят дарами взрослые. Осталось дело за малым: найти и доложить.

В конверте из плотной бумаги лежало несколько черно-белых фотографий, скрепленных блестящей скрепкой. Некоторые фотоснимки были плохого качества, похоже, переснятые с других. На всех фотокарточках был один и тот же человек. С верхнего снимка смотрел на Отто крепкий мужчина в выгоревшей от солнца тропической панаме на фоне свежего раскопа. На обороте фотографии шла надпись на русском языке, прыгающим почерком, а под ней прилагался листок перевода на немецкий: «Самарканд. Июнь 1940 г.». Это был Канунников собственной персоной — бывший офицер российского Генштаба, ученый, археолог, начальник секретно-биологического отдела НКВД, расстрелянный в тридцать седьмом году как «враг трудового народа».

«Мышка» неосторожно высунулась из подполья и случайно попала в объектив. Или неслучайно? Кемпке задумчиво вертел снимок в руках. Непохоже это на неосторожность. Может, это не признак разгильдяйства, а, наоборот, признак силы?

Или кто-то с той стороны подавал сигнал, предлагая выйти на контакт? «Вы знаете, что мы знаем, а мы знаем, что вы знаете об этом».

Отто не с кем было посоветоваться. Эту мысль он решил оставить до лучших дней.

Из захваченных материалов, а также из агентурных источников штурмбаннфюрер точно знал о существовании в недрах НКВД небольшого, хорошо законспирированного даже от своих отдела Канунникова, выполнявшего поставленные перед ним задачи, исходящие лично от товарища Сталина. По некоторым данным, секретно-биологический отдел НКВД был расформирован во время чисток. Закрыт, чтобы в том же качестве и с тем же личным составом снова возникнуть в структуре Главного разведывательного управления Рабоче-Крестьянской Красной армии. Аналогия с подразделением «Беовульф» напрашивалась сама собой. Эсэсовец поймал себя на том, что последнее время, когда открывает заветную папку, думает о Канунникове как о коллеге. Да, о многом бы они смогли переговорить, представься случай для личной встречи!

* * *

К рассвету штурмбаннфюрер добрался до аэродрома. С дороги взлетно-посадочная полоса была не видна, ее закрывали от посторонних взоров густые ели лесополосы. Дождь прекратился. В воздухе висела легкая морось, грозящая превратиться в туман. Низкие грозовые тучи, казалось, цепляются за верхушки деревьев. Дорога недолго петляла среди деревьев. «Хорьх» Отто вскоре остановился у полосатого шлагбаума. Внешняя охрана, едва Кемпке предъявил документы офицера Центрального аппарата СС, беспрепятственно пропустила легковушку, подняв полосатое препятствие. За будкой контрольно-пропускного пункта был отрыт окоп для пулеметного расчета с бруствером, обложенным мешками с песком. Несмотря на ранний час и промозглую погоду, в амбразуре торчал черный ствол пулемета МГ-34 и маячили две каски пулеметчиков.

Миновав КПП, Отто въехал на внутреннюю территорию полевого аэродрома, обнесенную по периметру забором. Между бетонных столбов тянулось несколько рядов колючки. Хлипкая преграда для постороннего, но только для непосвященного. Военные специалисты из противодиверсионной обороны объекта свой хлеб не ели даром. Хватало и других минно-инженерных преград, скрытых от постороннего взгляда. Слабость заслона была обманчива и таила множество неприятных сюрпризов для желающих испытать ее на прочность.

В начале взлетной полосы стоял транспортный «Юнкерс». Чехлы с двигателей были сняты. Штурмбаннфюрера ждали. Дело оставалось за малым — включить моторы и можно взлетать.

Кемпке подъехал к сборно-щитовому домику диспетчерской. Пройти в здание через тамбур караульного помещения сразу не получилось. Его встретил дежурный шарфюрер СС, тщательно проверил документы, только не обнюхал, сверил их со списком из полевой сумки и, попросив подождать, скрылся внутри здания. Отто остался в караулке один. Он прислушался к внутреннему такту пульсации, исходящему от посылки, обернутой в кожу и уютно лежащей во внутреннем кармане плаща. Ждать пришлось недолго. Через несколько минут появился шарфюрер в сопровождении летчиков, одетых в форменные комбинезоны люфтваффе, но без знаков различия.

Вместе с ними Кемпке прошел на взлетно-посадочную полосу к самолету. Громоздкий и угловатый «Юнкерс-52» был заправлен топливом и готов к вылету. Самолет в целях конспирации был приписан к летной инспекции «Люфтганзы».

Техник из наземной обслуги уже открыл боковую дверь и опустил раскладную лестницу. По ней летчики и Отто поднялись на борт воздушного судна. Сопровождающий важную персону эсэсовец остался на земле. Он не тронулся с места, пока «Юнкерс», взревев двигателями, не начал выруливать на взлетную полосу. Шарфюрер продолжал стоять, придерживая рукой фуражку, пока шасси самолета не оторвались от земли и зеленая туша, гудя двигателями, не поднялась в воздух. Проводив взглядом скрывшийся в тяжело нависших облаках самолет, дежурный двинулся обратно в караулку, зябко передернув плечами. Всего ничего пробыл на свежем воздухе, а форма, казалось, успела отсыреть.

Отто сидел один в пустом салоне. Фуражку он так и не снял, только поглубже надвинул козырек на глаза. Лететь чуть меньше двух часов, можно немного расслабиться после напряженной и в придачу бессонной ночи. Часа полудремы ему хватит за глаза, чтобы восстановить работоспособность своего человеческого тела. Пилотировали самолет молодые летчики, а за бортстрелка вообще была девушка. Кемпке сразу этого не заметил, и только сейчас, когда из-под шлемофона выбился длинный белый локон, он обратил на нее внимание. Без косметики женское лицо обезличивается, а форма вообще стирает любую индивидуальность у молодых. Все правильно, более опытные должны быть на фронте. На внутренних линиях и в тылу достаточно необстрелянного молодняка.

— Господин штурмбаннфюрер, не желаете кофе? — Бортстрелок подошла к его креслу, держа в руках термос. Похоже, она была здесь и за стюарда. — Эрзац, конечно, но горячий.

— Нет, спасибо, — отказался Отто. — И запомните на будущее, фрау… э-э фрейлейн, не стоит обращаться к офицеру СС «господин». Можете кого-нибудь ненароком обидеть. — Поймав недоуменный взгляд девушки, он терпеливо пояснил: — Мы, эсэсовцы, стоим на страже партии, а в партии у нас «господ» нет. Только товарищи. Запомните на будущее. Пригодится.

Больше его никто не потревожил.

«Юнкерс» летел низко, на грани эшелона туч. Время от времени машина проваливалась в воздушные ямы. Болтанка потихоньку усиливалась. Потом самолет набрал высоту и вошел в облака. Полет продолжался по приборам, болтанка стихла. Летчики, несмотря на молодость, уверенно летели, взяв курс на Нордхаузен. Там находился главный завод по сборке ракет «ФАУ». Он располагался недалеко от города, в горах Гарца, и был трудноуязвим с воздуха, потому что размещался в двух параллельных подземных туннелях, построенных в старых гипсовых карьерах. По докладам из абвера, единственными бомбами, которые, возможно, могли причинить незначительные разрушения этим туннелям, были бронебойные бомбы «Толлбой». Но их было очень мало, и американцы берегли их для атаки линейного корабля «Тирпиц». Тем более противник не видел необходимости бомбить один из многих подземных заводов.

Немцы многие производства, работающие для фронта, в авральном порядке передислоцировали под землю. Многометровая защита из скал, подкрепленная мощью бетона, была надежнее любой маскировки. Плюс ко всему машина дезинформации работала на полную мощность. Возникали проблемы с определением важности объекта для бомбардировок. С избытком хватало и ложных целей, имитирующих оборонные производства. Проще и надежнее было бомбить крупные города. Хаос, паника и бессмысленные потери среди гражданского населения тоже хорошие союзники в войне против Германии.

При подлете к конечной точке маршрута самолет начал снижаться. Со стороны могло показаться, что за штурвалом сидит самоубийца, решивший свести счеты с жизнью таким экстравагантным способом. «Юнкерс» с неубирающимися стойками шасси садился. Кажется, что среди гор, видимых в иллюминатор, невозможно найти не то что место для посадки самолета, но даже футбольную площадку. Кругом одни скальные вершины и блестящие среди них линзы горных озер. Машину ощутимо тряхнуло в очередной воздушной яме. Атмосферные потоки в горах имели свои особенности, которые трудно предугадать даже опытному летчику. Под крылом самолета внезапно появилась цепочка бегущих огоньков. Поле аэродрома, вырубленное среди скал, было выкрашено под горный ландшафт. Заметить сверху его границы можно было только по световым ориентирам. Летчик, подкорректировав курс, продолжал снижаться. Он заходил на посадку со стороны пологой горы.

Самолет резко дернуло, шасси коснулись посадочной полосы. Приземление не отличалось особой мягкостью, но этого никто и не требовал. Единственный пассажир хранил молчание. Конец полосы уходил в туннель, исчезающий в недрах горы. Рыкнув напоследок моторами, «Юнкерс» с вращающимися по инерции пропеллерами плавно закатился под массивный скальный козырек, прикрывающий вход. Они благополучно прибыли на место…

* * *

В январе 1943 года старшее командование Народного комиссариата внутренних дел озадачили приказом, поступившим с самого верха. Хозяин одной шестой части суши Земли, попыхивая трубкой, выразил недовольство тем, что отдельные советские солдаты и офицеры, попавшие в плен к фашистам, идут на сотрудничество с врагом.

Немецкое командование полным ходом создавало костяк Российской Освободительной Армии. Разведка РККА докладывала: во главе РОА планируют поставить идеологически согласного, но неодиозного офицера. Кандидатуры бывших белогвардейцев отмели сразу. Выбор пал на генерал-лейтенанта Власова, командира Второй ударной армии, попавшего в плен под Ленинградом.

Верховный Главнокомандующий приказал разобраться с изменниками Родины. Как? Это уже проблема соответствующих органов.

В НКВД долго «лоб не морщили». В этом ведомстве не любили разводить канитель. К решению любой поставленной задачи подходили серьезно и отдавали предпочтение самым быстрым и радикальным способам.

В глубоком тылу бесперебойно работал конвейер разведывательно-диверсионных школ. В них преподавали признанные мастера диверсий и саботажа. В свое время они прошли обкатку в горах Испании и степях Халхин-Гола.

Курсанты закрытых учебных заведений со специфическим уклоном должны были стать ядром будущих партизанских отрядов. В их задачи входило организовывать в тылу противника «силы сопротивления»: партизанские отряды из местного населения и руководство их боевыми действиями, а также сбор сведений о передвижениях, дислокации и планах врага.

Некоторых из них в авральном порядке переориентировали на новые цели.

В учебной программе произошли изменения. Сократив часы на огневую подготовку и минно-взрывное дело, расширили курс рукопашного боя. Инструкторы из числа ветеранов невидимого фронта обучали отобранных курсантов-добровольцев всевозможным способам убийства. На занятиях прививали навыки владения аналогами холодного оружия: гвоздями, заточенными ложками, стамесками. В ход шли всевозможные подручные средства — обрезок провода, металлические тарелки, зубочистки, куски ткани с насыпанным в них мокрым песком. Основной упор делался на умение уничтожать врага голыми руками.

Выпускников, успешно сдавших экзамены, разбили на группы по три-четыре человека и отправили в расположение разных фронтов.

Вчерашние курсанты, а теперь оперативные сотрудники переходили линию фронта и «добровольно» сдавались фашистам. Чтобы избежать ненужных потерь среди «перебежчиков» на ту сторону, на нейтральной полосе делали безопасный коридор.

Переход обеспечивали сотрудники армейской контрразведки — «Смерша».

Но все равно не обходилось без досадных накладок. На Втором Украинском фронте спецгруппу уничтожили в полном составе. Во время перехода оперативники НКВД столкнулись на нейтралке с полковыми разведчиками. Те возвращались с задания, одетые в немецкую форму. Они тащили с собой «языка» и раненого товарища. Перебежчики были им без надобности. Предателей никто не любит. Разведчики не были исключением из правил.

Молча, без лишних вопросов, агентуру тишком вырезали и поползли дальше к своим позициям. После этого случая меры безопасности во время перехода усилили, вплоть до снятия минных полей.

Спецгруппы получили задание добровольно сдаваться в плен и, попав в лагеря для военнопленных, уничтожать запятнавших себя сотрудничеством с немцами. По возможности они должны были вступать в ряды РОА. Наиболее удачливым диверсантам рекомендовалось не размениваться на мелкую сошку, а выбирать цель посолиднее, например старших офицеров и наиболее активных идейных врагов большевиков из числа военнопленных.

Даже в плену никто не должен был сомневаться в победе Советского Союза. Предатели подлежали ликвидации. Всем должно быть предельно ясно: кара постигнет любого изменника Родины, даже за сотни километров от передовой. Где бы он ни находился, хоть на дне Марианской впадины.

Если такой возможности не представится, агенты могли действовать по собственному усмотрению, выбирая цели исходя из приоритета важности. Про страх и риск никто не говорил. Добровольцы прекрасно знали, на что идут. Люди — сильные духом, крепче стали.

По прихоти судьбы, три месяца назад одна из таких групп младшего лейтенанта Перепелкина попала на подземный завод в Гарце…

* * *

Отто неспешно сошел по трапу. Техники из состава наземной службы подкладывали железные колодки под колеса транспортника. Экипаж «Юнкерса» остался в самолете. Летчикам было запрещено покидать винтокрылую машину. Заправка топливом, технический осмотр — и в обратный путь.

После ковровой бомбардировки Пенемюнде нацисты перенесли производство ракет в южные отроги горного массива Гарц. В подземном концентрационном лагере Дора неподалеку от Нордхаузена на семидесятиметровой глубине отстроили завод, где работали тридцать тысяч заключенных.

В недрах известковой горы Конштайн трудом арестантов были сооружены два огромных тоннеля длиной почти два километра. Их соединяли сорок шесть штолен, каждая по двести метров, где размещались производственные цеха с тысячами станков и техническим оборудованием.

По замыслам фашистов, ни один из хефтлингов, занятых на строительстве подземного завода или на работе в его цехах, не должен выйти живым на поверхность. Все они считались носителями государственной тайны и заносились в особые списки главного Управления имперской безопасности.

Работа на пробивке тоннеля — тяжкий, изнурительный труд. Люди спали в штольнях глубоко под землей. К одеялу каждого заключенного была прикреплена миска для еды, одновременно служившая и подушкой. Во время работы стояла такая густая пыль, что не было видно находящихся рядом. Воду из-под крана запрещалось брать под страхом расстрела. Она предназначалась только для машин и бетономешалок.

Подземное производство, больше похожее на крепость, назвали Миттельверке. Здесь действовало два конвейера. С одного сходили ракеты, с другого — конвейера смерти — несколько армейских грузовиков ежедневно вывозили на поверхность трупы узников. Цена собранной ракеты — двадцать человеческих жизней.

На правах преемника Отто занимал личные апартаменты штандартенфюрера, которые находились на самом нижнем уровне спецобъекта. Справа от входа в жилое помещение находилась дверь в комнату адъютанта, слева — гардеробная, совмещенная с кладовкой. Следующая комната была гостиной с овальным столом на дюжину персон и вместительным буфетом. Из гостиной можно было пройти либо в кабинет, либо в спальню. В кабинете был обыкновенный набор мебели: письменный стол, металлический шкаф, три кресла. На столе стояло два телефонных аппарата: один — для внутренней связи, подключенный к коммутатору, другой — прямой, для связи с «Аненэрбе». Карта мира во всю стену, от потолка до пола, скрывала за собой бронированную дверь инкубатора. Именно к этой двери спешил Отто, чувствуя сердцем, как ослабевает и замедляется жизненный ритм зародышей в кармане плаща.

Инкубатор представлял собой пустую квадратную комнату семь на восемь метров, пол которой был выложен черными и светло-коричневыми плитами из шлифованного гранита. Под потолком негромко работала вентиляция. Несколько стенных плафонов давали сглаженный рассеянный свет. Центральная плита пола скрывала небольшое углубление. Стенки камеры, дно и сама сдвижная плита были отделаны природной урановой смолкой. Ничего более подходящего для этой цели на Земле Наставник достать не смог. Здесь сердца гархов могли ждать своего часа очень долго. Беспокойные сновидения, тревожившие зародышей, тут сменятся тихой дремой.

Для многих форм жизни радиационное излучение губительно, но только не для гархов. Их вид зародился под лучами Синей звезды, фонившей в сотни раз сильнее, чем Солнце. В свое время Кемпке сам побывал в подобной камере, пока ему не подобрали человеческое тело. Нельзя сказать, что пробуждение в новой оболочке было приятным, но привыкаешь ко всему. С этим высказыванием людей он был полностью согласен.

…В платяном шкафу висело несколько запасных комплектов повседневной формы и стояли хромовые сапоги с круговыми вставками, чтобы не мялись голенища. В прошлом каждый из гархов, пробудившихся в человеческом теле, имел свои индивидуальные внешние черты. Но рост, вес и размеры были у всех примерно одинаковые.

Определенного сходства избежать и не пытались. В войска СС отбирали людей, соответствующих арийскому типу. В зародыши закладывали программу, отвечающую классическим чертам сверхчеловека. К тому же в Германии никого нельзя было удивить эсэсовцами из одного подразделения, похожими друг на друга как братья. Особенно это относилось к личному составу, принимавшему участие в довоенных парадах в Берлине. Перед камерами маршируют шеренги солдат-клонов под барабанную дробь, печатая шаг по Вильгельмплац.

Позже проблем с легализацией становилось все меньше, а потом они и вовсе отпали. Плюс ко всему у Отто всегда был при себе документ, подтверждающий особые полномочия, подписанный Гиммлером. Подпись рейхсфюрера СС избавляла от ненужных вопросов. В личном сейфе, вмонтированном в стену, пылились незаполненные чистые книжки офицерских удостоверений и набор печатей.

Когда он в первый раз заполнял их, на ходу придумывая имена и фамилии готовым к пробуждению зародышам, он испытал незнакомое чувство. Кемпке переполняла доселе неизвестная волна эмоций. Люди называют подобное отцовским чувством.

Сейчас за исход будущей трансформации зародышей Отто не беспокоился. Это ему с Наставником и Вальтером, а также еще нескольким гархам высшей касты, тем, кто были первыми, пришлось пройти настоящие муки, воплощаясь в человеческие тела и обучаясь всему, что знают и умеют все люди соответствующего возраста. Теперь все стало проще. Гениальный Наставник предложил идею, а Вальтер продумал процесс в деталях и воплотил его в жизнь. Отпала необходимость стряпать фальшивые документы и придумывать биографии, ежеминутно рискуя попасть в поле зрения недремлющей тайной полиции. Если ты веришь в победу рейха, это еще не значит, что рейх верит тебе.

* * *

Охрана у калитки в решетке, перегораживающей проход, не потребовала документы. Это был вход в тамбур-накопитель перед первой линией охраны.

Через двести метров тоннель перегораживала стена, сложенная из каменных блоков известняка. На белом фоне темнели прорези бойниц. Из двух торчали стволы станковых пулеметов. Одни могли перекрыть в своих секторах огнем весь проход. Другие предназначались для автоматчиков резервной караульной группы.

Попасть на засекреченный объект можно было, пройдя через несколько фильтров контрольно-пропускных пунктов. Здесь любого проверяли и перепроверяли, не делая ни для кого исключений.

Из ниши бесшумно вышел эсэсовец в звании ротенфюрера и жестом приказал остановиться. Охранника отличало флегматичное спокойствие, не соответствующее выражению глаз, цепкому и внимательному. Он быстро пролистал документы и карточку пропуска единственного пассажира, прилетевшего на самолете.

— Штурмбаннфюрер, прошу следовать за мной.

— Что-то не в порядке? — опешил Отто. — Я спешу.

— Пройдем, — с нажимом повторил ротенфюрер. Он скрылся в стенной нише, откуда появился, прихватив документы с собой.

Кемпке ничего не оставалось, как последовать за ним. Неприметная щель в стене оказалась проходом в комнату, где сидел за столом офицер с бляхой «Начальник караула № 2» на правой стороне груди.

Охранник положил перед ним документы.

— Все оформлено согласно установленным правилам! — Отто выдвинул вперед челюсть и нахмурился.

— К чему такая спешка? — Офицер, затянутый в черную форму, выдвинул верхний ящик стола и достал плоскую металлическую коробочку.

— В чем, собственно, дело? — изумился штурмбаннфюрер. Он привык сам задавать вопросы, а не отвечать. — Ты что, не знаешь, кто я такой? — Засунув руки в карманы плаща, он покачивался с каблуков на носки. Покачивался скалящийся серебряный череп на фуражке.

— Прекрасно знаю! Поэтому и задержал, — кивнул головой начальник караула. Он открыл коробочку и достал маленькую прямоугольную печать. Подышал на нее и поставил оттиск на обратной стороне пропуска. В графе «Особые отметки» появилась синяя печать, треугольник в квадрате. — Введены новые отметки, подтверждающие разрешение для прохода на нижние уровни. На этой неделе из строя одновременно вышли три гидравлических пресса и главный насос. По неустановленным причинам ракеты взрываются на старте или сходят со своей траектории. Чувствуется скоординированный саботаж. Введено усиление режима охраны. Сам понимаешь, служба. Тебя там часовые завернули бы и отправили обратно к нам. Потерял бы время, — примирительно сказал офицер и протянул документы Отто. — Клетью для спуска лучше не пользоваться. Сегодня дежурная смена опоздала к разводу. Почти час просидели в застрявшем подъемнике. Все из-за поломки. Клеть починили на скорую руку. Ремонтники вообще требовали поставить ее на ремонт. Так что спускаться в ней небезопасно. Наверное, имеет смысл воспользоваться лестницей. Дольше, но надежнее.

— Учту, — кивнул Отто, пряча документы в карман.

Между стеной тоннеля и возведенной стеной шел узкий проход. Миновав укрепление, Кемпке двинулся к центральной вертикальной шахте по тоннелю, пробитому в горе. По нему шла узкоколейка. Он двигался размеренным широким шагом.

Дорога была хорошо знакома, и офицер точно знал, куда идти.

Не доходя до площадки, где останавливалась клеть подъемника, он свернул в боковую штольню. Теперь путь шел под уклон, так как проход был пробит в скошенном горизонте. Он обошел несколько сцепленных между собой вагонеток, нагруженных мешками с цементом. Под потолком, через равные промежутки, приглушенно светили лампы. Вдоль стен тянулись кабели в свинцовой оплетке.

Кемпке продвигался вдоль рельсов, шагая по шпалам. Навстречу попался патруль в составе двух автоматчиков. Рядовые встали спиной к стене, пропуская офицера. На верхнем уровне документы у него проверять не стали. Раньше здесь было многолюднее. Заключенные закончили тут работу, и их перебросили на прокладку запасного тоннеля к цеху сборки ракет «ФАУ».

Отто дошел до лестницы, спускавшейся в ствол шахты. Снизу пахнуло тяжелым воздухом. Вентиляция не справлялась. В недрах горы вырубались все новые помещения под цеха. «Ничего не поделаешь, придется пешком, — равнодушно подумал Отто. — Иногда дальний путь оказывается самым коротким».

Чем ниже он спускался, тем более затхлым становился воздух. Неожиданно снизу прозвучало несколько глухих взрывов. Металлическая лестница опасно закачалась. Грохот пришел со стороны цеха сборки и стендов тестирования готовых двигателей. Точно не определить. Скала гасила и рассеивала звуки.

Прогремел новый взрыв, намного ближе предыдущих. Снизу дыхнуло кислым запахом сгоревшей взрывчатки. В горле запершило. Кемпке надсадно закашлялся.

На подземном объекте творилось что-то несусветное. Отто рванул вверх, перепрыгивая через ступеньки. Голос разума подгонял: быстрее, сейчас безопаснее находиться в штольне, откуда он начал спуск на нижние этажи.

Штурмбаннфюрер выскочил с лестницы в каменный проход. Только сейчас, когда последний лестничный пролет остался за спиной, Отто позволил себе облегченно перевести дыхание. Приятно ощущать под ногами надежный камень, а не шаткую опору лестничных маршей. Скорее на выход. Надо узнать, в чем дело. Запас времени еще есть. К инкубатору можно было добраться несколькими маршрутами. Он лихорадочно перебирал в голове различные варианты обходного пути. Все они начинались от главного входа. Надо было возвращаться. Штурмбаннфюрер развернулся, но только собрался зашагать обратно, как тряхнуло уже по-настоящему. Подрыв произошел где-то рядом. Взрывная волна подхватила и швырнула Кемпке лицом на шпалы.

С потолка тоннеля на лежащего офицера посыпались обломки камня. Лампы напоследок мигнули и погасли. Штрек погрузился во тьму, мягко укутавшую штурмбаннфюрера, потерявшего сознание.

…В темноте в клубах пыли, поднятых взрывом, заплясали два смазанных пятна света. Патрульные осторожно двигались по тоннелю, освещая себе путь ручными фонариками.

Желтый луч выхватил из темноты очередной завал. Из груды камней торчала рука. Скрюченные пальцы, с обломанными в кровь ногтями, сжимали обломок горной породы. Рядом лежала белая от пыли фуражка с треснувшим козырьком. Во время взрыва ее сорвало и отбросило в сторону.

Автоматчики начали сбрасывать камни, обвалившиеся на Отто. Помогая друг другу, они вытащили офицера из-под завала. Он был без сознания. Его форменный кожаный плащ был порван в нескольких местах, а еще утром белая рубашка и съехавший набок галстук пропитались кровью. Штурмбаннфюреру камнями поранило голову и сильно посекло щеку и шею. Он сипло дышал и все старался куда-то ползти, делая конвульсивные попытки подтянуть непослушное тело руками. Патрульный расстегнул плащ и засунул руку под форму. Охранник положил ладонь на грудь. Под пальцами чувствовались удары сердца. «Подсвети», — скомандовал он товарищу. Эсэсовец вытащил руку из-под обшлага плаща. Ладонь была измазана кровью и непонятной вязкой зеленоватой слизью. Разбираться, в чем он испачкался, было некогда. Старший офицер, их товарищ по Черному корпусу, срочно нуждался в медицинской помощи. Его надо было как можно быстрее вытаскивать из опасного места. Под сводом угрожающе потрескивало.

— Вовремя мы подоспели, — обратился к напарнику эсэсовец.

— Точно, — согласился второй патрульный. — Давай, берем его и потащили в караулку. Там есть аптечка.

Солдаты закрепили фонари на плечевых ремнях портупеи. Они подняли офицера под мышки и, особенно не церемонясь, потащили его по тоннелю. Один закинул автомат за спину, чтобы не мешал держать раненого. Второй, наоборот, передвинул оружие на грудь, в готовности отразить любое нападение. Любому, даже невоенному человеку ясно — взрывы сами по себе не происходят.

Голова раненого безвольно моталась из стороны в сторону в такт шагам патрульных.

Со стороны главного входа раздался пронзительный вой сирены. Ей вторили еще несколько сигнальных ревунов. Казалось, стая гигантских волков окружила жертву, взяла ее в кольцо и подбадривает себя перед нападением.

Никто не ожидал удара по спецобъекту изнутри. Неприступная подземная цитадель в первую очередь готовилась к отражению атаки извне. Вышколенная охрана быстро пришла в себя. Все входы и выходы были немедленно заблокированы. Началась планомерная и четко организованная зачистка всех проходов, ведущих в глубь горы. Группа младшего лейтенанта Перепелкина готовилась принять свой последний бой…

* * *

Краешком сознания Отто ощутил нечто призрачное, мимолетное и… неприятное. Он понимал, что стоит пошевелиться, и невидимка пропадет. Вот только ни пошевелиться, ни понять, где он находится, не удавалось. Не было ни тела, ни ориентиров, чтобы разум мог за них зацепиться. Присутствовало самоощущение собственного «я» в безграничном пространстве, и все.

Невидимка не собирался раскрывать свое инкогнито, но, поняв, что его засекли, тихим равнодушным голосом начал вещать:

— Кроме потомков Амфиптера, Хранителей перекрестков, еще есть род драконов Глубин Пространства. Они обожают бороздить мироздание и считают себя полновластными хозяевами всего, что открыли и исследовали. Они обустраивают защищенные логова в петлях времени, недоступных большинству других существ. Драконы пространства исключительно тщеславны и самоуверенны, считая, что превосходят не только других драконов, но и всех разумных существ вообще. Они одержимы слепой идеей господства. Их эгоизм не знает границ, их единственная цель — поработить все сущее в обитаемых мирах. Главная мечта драконов пространства — захватить перекрестки миров и свернуть время. Они сражаются без правил и начинают битву без предупреждения. Точнее, они сражаются по своим правилам, определенным моралью гнезда-логова, и называют себя гархами в честь прародителя великого и славного Гарха. Их цвет в видимом людьми спектре — коричневый. Окраска потомков гордого Амфиптера — зеленая.

Зеленые драконы контролируют перекрестки миров. Перекресток — это довольно сложное устройство, основанное на энергетическом обмене. Потомки Амфиптера, контролируя перекрестки и земли вокруг них, поддерживают хрупкий баланс, мешая распространению гархов в пространстве и не давая им создавать новые гнезда в петлях времени. «Гнездо гархов» — это не просто синоним разрушительной силы, подконтрольной коричневым драконам. Слово обозначает новый страшный смысл, иной, чем подразумевающий среду обитания. Гнездом управляет вожак. Под вашим термином «вожак» подразумевается группа старых драконов, давно разменявших не одно столетие. В нее входит не менее пяти и не более девяти особей. Их число выбирается по принципу единства власти. Когда старших гархов становится больше, возникают противоречия, что приводит к распаду «вожака», главная задача которого мыслить и действовать как единое целое и заботиться о тысячах молодых гархов.

В обычном течении жизни вожак воплощает волю и разум гнезда. До тех пор пока не приходит время создавать новое гнездо — событие довольно редкое даже по меркам долгоживущих. Оно резко меняет дальнейшую судьбу драконьего сообщества. Два вожака не могут долго уживаться вместе. Надо создавать новое гнездо подальше от старого. А для этого необходимо использовать перекрестки миров. Зеленые драконы препятствуют такой экспансии, она им не по нраву, особенно те методы, которые используете вы, гархи. Точнее сказать, метод всегда один — жизненное пространство захватывается за счет других. Все живое попросту уничтожается.

Укротить возникшее противостояние между старым вожаком и подрастающим гархом будет не легче, чем погасить кратер проснувшегося вулкана стаканом воды. Будущий кризис превратится в неуправляемый хаос. Его можно предотвратить только одним способом: создать для подрастающих гархов новое гнездо. Долгоживущие гархи все равно останутся слишком маленькими существами для необъятного пространства вселенной. Надо отдать должное, вы создали новый эволюционный вид племени драконов. Гнездо является одним из грандиозных творений представителей вашего вида. Само по себе оно стало гигантским сообществом, коллективной формой разума, сохраняющей индивидуальность особей. Гнездо пользуется всем, что было в драконах — их знаниями, памятью, одновременно являясь зеркальным отражением ярости своих создателей. Раньше его можно было сравнить с парящими в пространстве массами бронированной плоти на волнах солнечного ветра. Гнездо в те времена насыщалось энергией, излучаемой звездами. До поры до времени оно беззаботно висело в пустоте. Молодые гархи пребывали в сладкой полудреме. Полностью бодрствовал один вожак, облеченный всей полнотой власти, безраздельно управляя общим телом невероятного по размерам организма.

Потом настало время создавать новое гнездо. Пора было просыпаться и действовать. На смену беззаботным снам пришла всепожирающая ярость пробуждения.

— Не-прав-да! — прервал Отто монолог невидимки. — Мы живем на планете под лучами Синей звезды.

— Правда, правда, — эхом отозвался голос. — Хотя ты слишком молод, чтобы знать правду. Точнее будет сказать, знать всю историю своего рода. Ты сейчас в человеческом теле, а люди, исповедующие дарвинизм, говорят: «Когда у некоторых видов наступают перемены, возникает жажда перемещений». Мне лично такая теория по душе.

Отто, а может, гарх Варг гордо возразил на это:

— Это называется, когда душу тянет путешествовать далеко-далеко, ориентируясь по запаху солнечного ветра, по свету звезды в пространстве. Приходит древнее послание, призывающее родственные души братьев по крови собираться вместе. И только так они могут пережить грядущие тяжелые времена…

— Душа — это человеческое изобретение, — бесстрастно заметил голос. — Клянусь черным песком… твоей планеты, человеческая личность в тебе уснула не так крепко, как тебе кажется. Ты не боишься провалить свое задание, славный сын Синей звезды?! Подвести Гнездо?

Невидимый собеседник начинал раздражать. Отто-Варг хотел достойно ответить, но не смог подобрать нужных слов. Смутные образы ускользали, уступая место поднимающейся в душе волне гнева.

— Ты кто? — рявкнул гарх. Он чувствовал, как его разум заполняет ослепительная ярость. Неизвестный смеет его учить! — Назовись!

— Изволишь гневаться? — В доселе бесстрастном голосе прорезались довольные нотки. — Это хорошо. Вот сейчас я вижу настоящего повелителя пространства, а не человечка, рассуждающего о душе. — Собеседник не ответил на вопрос, кто он такой. Вместо этого невидимка с выражением прочитал четверостишие:

— А-а! Все понятно. — Гнев уступил место холодному спокойствию. Родовая память услужливо подсказала — это богл собственной персоной. Невидимка был порождением Зеркальной сферы, долгоживущее существо, прозываемое зеркальный летун, такое же древнее, как и драконы. Одинаково презираемое как гархами, так и амфиптерами. Причины такого отношения крылись в том, что боглы были банальными паразитами, живущими за счет эмоций драконов. Их самым любимым лакомством была боль межзвездных рептилий. Когда дракон мучился, а еще лучше для них погибал, то зеркальные летуны насыщались эманациями страданий, как губка, впитывающая воду. Чужая и опасная для дракона тварь. Никто не знает, откуда они взялись. Космические падальщики всегда появлялись там, где драконов ждали испытания. Они были порождениями зеркальных сфер, медленно дрейфующих на волнах солнечного ветра. Зеленых и коричневых драконов объединяло одно — лютая ненависть к паразитам, питающимся их болью. Обнаруженные сферы безжалостно уничтожались. Материальный дом для призрачных обитателей, живущих на грани реальности и сна. При разрушении сферы зеркальный летун, или попросту зеркальник, не мог долго существовать.

Считалось, что с боглами покончено давным-давно. Но оказывается, что кто-то из них уцелел.

Им нравились страдания драконов, их боль, их агония. Никто точно не знал их истинного облика, но гарх был в одном убежден точно: кем бы ни была эта тварь, она всегда враждебна драконьему виду. То, что он сейчас общался с боглом, было уже само по себе отвратительно.

— Пшел прочь, от тебя смердит падалью, богл!

— Мы… я предпочитаю, чтобы меня называли зеркальный летун. Представляться не вижу смысла, и так понял, с кем имеешь дело. Имени у меня нет, в твоем понимании, — зачастил собеседник, словно боясь, что его не станут слушать. — Смерть и жизнь всегда рядом. Ты сам это прекрасно знаешь. Не передать, как мне приятно общаться с разумным чело… гархом. Таких почти не осталось.

Слова всплывали в мозгу Отто, словно пузыри со дна моря, стремящиеся к поверхности. Наверное, он спит, а это все просто сон навеянный… Чем навеянный? Игры подсознания, так, кажется, называют это люди.

— Я не сон и тем более не кошмар. — Назойливости голоска можно было позавидовать. — Чтобы ты поверил, придется рассказать, чего не знаешь. Тот, кого ты называешь Наставником, убит подручными зеленых драконов. Людьми. Перекресток пространства амфиптеры закольцевали в петлю времени. А охранять поставили ледяного дракона. Его зовут Ска. Представь себе, уже готовая временная петля на перекрестке пространства. Уже готовое место для нового гнезда и под рукой… лапой целая планета с кормом.

— Кого поставили охранять? — более благосклонно поинтересовался гарх. Он не был против альянса, зарождавшегося на глазах. Любой договор можно пересмотреть в одностороннем порядке.

— Всего один ледяной дракон. Хранитель перекрестка пространства. Союзник амфиптеров. Я помогу тебе его уничтожить. А когда к нему на выручку придут другие Хранители, то и им придет конец. Перебьешь их одного за другим. Тебе вечная слава в веках, гарху-победителю. Звучит!

— Тебе с того какая корысть, зеркальный летун? — поинтересовался Отто, и так наперед зная ответ. Потенциального союзника как-то не с руки было называть паразитом. И его черед придет. Всему свое время.

— Твоя победа станет пищей для меня. Когда Хранители будут умирать, я буду рядом. — Без тени смущения бодро отозвался ментальный падальщик. Между союзниками, даже временными, не должно быть недомолвок. — Я все узнаю. Я буду твоими ушами и глазами. Я все устрою. Ты скован рамками человеческого тела, а я — нет. Главное сейчас не упустить момент, время здесь течет быстрее, чем ты привык. Тем более помощников у тебя не осталось. Только я.

— Хватит нести чушь!

— Ты забыл, что с тобой приключилось? — ехидно поинтересовался голос. — Ты так и не добрался до инкубатора. Не дошел. Не успел…

Отто судорожно дернулся, как от удара током, и попытался провести рукой по левой стороне груди. Там должна была находиться посылка с пятью сердцами-зародышами гархов. Его будущими помощниками и соратниками. Трудно проверить, на месте она или нет, когда не ощущаешь собственного тела.

«Не дошел! Не успел!»

Он собрал волю в кулак, в тугой комок и… открыл глаза.

Все вокруг было нечеткое, белое и смазанное. Сфокусировав зрение, Отто понял, что находится в госпитальной палате. Об этом он догадался, увидев, что от его руки тянется трубка капельницы, подвешенной к высокому металлическому штативу. Штурмбаннфюрер лежал на кровати, по грудь его укрывало одеяло. Вместо привычной черной формы на нем была надета белая больничная пижама в игривую синюю полоску. Рядом с постелью на стуле расположилась сиделка, она читала книгу.

* * *

Штурмбаннфюрер не мигая смотрел на медсестру.

Почувствовав на себе тяжелый взгляд, женщина оторвалась от книги.

— Мы думали, что вы уже не выйдете из комы, — запинаясь, произнесла она. — Я сейчас позову дежурного врача. Не вздумайте вставать. Ваши мышцы могли атрофироваться от долгого лежания.

— Пустое, то, что нас не убивает, делает сильнее. Не помню, кто это сказал… Кажется, кто-то из людей. — Кемпке одним рывком сел на кровати. Панцирная сетка жалобно скрипнула под его телом. Он смотрел на пижаму в синюю полоску, в которую был одет. Почти такой же расцветки, как лагерные робы хефтлингов. Эта ассоциация, мелькнувшая в голове, очень ему не понравилась. Офицер приказным тоном безапелляционно потребовал:

— Принесите мою форму.

— Но, герр доктор…

— Форму! Быстро! Бегом! — заорал офицер, вставая с кровати. — Сапоги не забудьте. — Последнюю фразу он бросил уже в поспешно убегающую спину в белом халате.

…Кемпке был приятно удивлен. Форма была постирана и отглажена, сапоги начищены до зеркального блеска. Порванный черный кожаный плащ был зашит аккуратными широкими стежками с изнанки. Все личные документы и спецпропуска на месте. Не хватало фуражки, потерянной в подземном туннеле после обвала, и бесценного контейнера с зародышами-сердцами будущих гархов, которым уже не суждено принять человеческое обличье. Тяжело на душе… но переживем и это.

Мелькнула горькая мысль: «Сколько подобных себе он сможет сейчас собрать?»

Кроме дыр, черный форменный плащ понес еще одну потерю: у него отсутствовал погон на правом плече, который был с корнем вырван. На такие мелочи офицер не обратил внимания. Надо как можно быстрее добраться в Пассау. Там, в здании городского архива, превращенного в секретное хранилище «Аненэрбе», он мог координировать выполнение своего плана. Так паук в центре паутины получает сигналы об окружающем мире. Никто, кроме него, не знал истинных размеров сети и длины связующих нитей.

Машину Кемпке просто реквизировал у начальника госпиталя, который все равно дневал и ночевал на рабочем месте. На всякий случай полковник медицинской службы возмутился. «По какому праву?!» — спросил он, хлопая красными от постоянного недосыпа глазами. Эсэсовец молча сунул замученному медику бумагу с перечнем полномочий и подписью всесильного Гиммлера, чем снял все оставшиеся вопросы. На лице полковника моментально нарисовалась гримаса злобной угодливости. При таких практически безграничных полномочиях Кемпке мог никому ничего не объяснять, а тем более просить. Молча сунуть бумагу под нос, так даже лучше, действеннее, быстрее нагоняет жуть и помогает добиваться того, что тебе надо в данный момент.

Отто не переставал удивляться особенностям людей этого мира. Они с благоговейным почтением относились к официальным документам с печатями. Чем больше штампов, тем больше уважения к их владельцу. Смешно было смотреть, с каким трепетом они читают бумаги, испятнанные черными строчками. Магия букв, складывающаяся в слова с недвусмысленно угрожающим текстом, действовала всегда одинаково безотказно.

Через несколько часов сумасшедшей гонки по шоссе Кемпке остановился у здания архива. Пару раз приходилось съезжать на обочину и пропускать колонны мотопехоты на «Ханномагах». Лязгающие при движении полугусеничные бронетранспортеры, двигающиеся на восток, высокомерно игнорировали легковушку, приткнувшуюся на обочине. В такие минуты штурмбаннфюрер стискивал руль так, что белели костяшки пальцев. Досадная помеха, но проще пропустить — начнешь качать права, только время потеряешь.

Когда рев моторов и лязг гусениц бронированных «Ханномагов» стихал, штурмбаннфюрер резко стартовал с места, словно за ним гналась сама смерть.

Кемпке ехал, стараясь представить себе, что думают о нем в «Аненэрбе». А думать могли разное. Понятно, какие предположения высказываются в подобных случаях: тяжело ранен, безобразно искалечен, никогда не выйдет из комы…

Отто избежал всех этих неприятностей. Смерть тоже обошла его стороной.

И вот сейчас он возвращается в свою вотчину, в свой архив. На нем была все та же черная форма, тот же кожаный плащ, только сильно ободранный и без одного погона.

Кемпке остановил реквизированную в госпитале машину у самого крыльца архива. Чуть не задев бампером высокую ступеньку. Не потрудившись закрыть дверцу легковушки, он вихрем ворвался в здание.

Караульный в каске и с автоматом на груди попытался заступить ему дорогу, но, узнав высокое начальство, отступил назад. Щелкнув каблуками, он замер, снова превратившись в неподвижную статую в черной форме.

Из-за стола, огороженного деревянным барьером, вскочил помощник начальника караула из роты охраны. Офицер выбросил руку вперед и быстрой скороговоркой зачастил доклад о несении службы:

— Зиг хайль! Штурмбаннфюрер, за время моего дежурства…

— Хайль! — Кемпке оборвал помначкара нетерпеливым жестом. — Все документы, поступившие на мое имя, ко мне в кабинет. Срочно!

Штурмбаннфюрер двинулся к лестнице, ведущей на второй этаж, где располагались его апартаменты. Проходя мимо ростового зеркала, обрамленного старинной рамой с начинающей облезать позолотой, он остановился, словно налетел на невидимую стену. Краем глаза он перехватил в зеркале свое изображение. Увиденное ему крайне не понравилось. Отто резко повернулся корпусом, встав напротив зеркальной поверхности. Сейчас он видел себя с ног до головы. Его отражение в зеркале красовалось в новеньком черном плаще без единой прорехи и серебряным погоном на правом плече.

«Зеркальник!»

Отражение улыбнулось уголками рта, словно намекая на доброжелательное отношение, и приветливо помахало рукой. Зеркальник был тут как тут, недвусмысленно давая понять, что готов к диалогу в любой момент.

Диалог подразумевает готовность двоих. Но тут коса нашла на камень.

Кемпке круто развернулся на каблуках и, подскочив к автоматчику, властно потребовал, протянув руку:

— Каску! Быстро снимай каску!

По уставу часовой на посту подчиняется только начальнику караула, его помощнику и своему разводящему. Но здесь Кемпке был царь и бог. Эсэсовец беспрекословно повиновался: снял с головы стальной шлем и молча протянул командиру. На лице караульного не дернулся ни один мускул, он никак не выказал удивления необычным приказом… и тем, что последовало дальше.

Штурмбаннфюрер намотал на кулак амортизационные ремни каски и с одного удара расколотил зеркало. Стекло разбежалось паучьими трещинами и осыпалось на паркет хрустальным крошевом. В последний момент отражение успело укоризненно покачать головой, прежде чем осыпаться на пол лавиной сверкающих осколков. Отто вихрем промчался по всем этажам здания, оставляя за собой груды зеркальных осколков. Он не забыл заскочить в туалетные комнаты, не сделав исключения даже для женских. Зеркала, висевшие над умывальниками, постигла та же участь, что и всех тех, до которых дотянулся бронированный кулак офицера.

* * *

Добравшись до кабинета, Кемпке сразу принялся за разбор скопившихся в его отсутствие документов. Из вороха секретных бумаг он сразу выудил пакет с шифровкой. Судьба недвусмысленно давала ему знак. Спустя несколько часов после прибытия на место службы Кемпке принял на его взгляд единственное и правильное решение. Неизвестно, как сложится судьба в будущем, главное — прислушиваться к ее шепоту. Во-первых, надо эвакуировать архив, чтобы не попал в чужие руки и не дал навести на его след. Во-вторых, надо как можно быстрее двигаться к перекрестку пространства. Такому манящему и многообещающему. Пора открыть проход братьям, гархам.

Конечная точка маршрута колонны с архивом должна находиться в шестидесяти километрах к юго-востоку от Зальцбурга, в австрийских Мертвых горах, окруженная отвесными скалами, поросшими буроватыми соснами. Там лежит Черная Жемчужина Австрии — озеро Топлицзе. Его длина — около двух километров, ширина — до четырехсот метров. Зато глубины в озере значительны — в некоторых местах свыше ста метров. Тяжелая дорога плюс три высокогорных перевала и слухи о том, что вот уже почти полтора века здесь творится что-то неладное, удерживают местных жителей от соблазна посетить эти края.

Расположенное между горными вершинами высотой от двух до трех тысяч метров, в пятнадцати километрах к северо-востоку от Бад-Аусзее, в труднодоступной местности, озеро Топлицзе несет в себе печать проклятия с древних времен. Этот фактор тоже учитывали, когда решили спрятать драгоценный груз там.

Сейчас оно должно было стать одним из последних бастионов германского сопротивления. По замыслу штурмбаннфюрера Кемпке, дно озера — прекрасный подводный тайник для секретной картотеки «Аненэрбе».

Офицер быстро пробежал шифрограммы. Одну он прочитал несколько раз. Она оказалась важнее удручающих оперативных сводок с фронта. Его куратор от «Аненэрбе» доктор Карл Штайер переслал ему выдержку из пророческой стенограммы фюрера своим доверенным лицам. Похоже, Отто невольно попал в негласный список немцев, облеченных особым доверием. На одном листе из пакета с несколькими сургучными печатями было написано: «В конце концов мы будем побеждены. Англия отказывается от перемирия. Черчилль будет нести главную ответственность перед будущими поколениями за разгром Запада. В будущей войне Европа будет уничтожена за один день, если наш народ уцелеет, ему нужно будет восстановить свет цивилизации и объединить западную элиту. Я хочу оставить богатое наследство для будущего Великого Рейха, который придет к власти».

Отто сжег этот листок вместе с остальными шифрограммами в камине. Глядя на язычки пламени, жадно пожирающие бумагу, он подумал: «Слишком долго я провалялся в коме. Боевому офицеру лежка на госпитальной койке в зачет не пойдет».

Перечитав шифровку от Штайера, он сразу понял, что рейх скоро падет, похоронив под обломками всех и вся. Но пока страсти, бушевавшие на полях Второй мировой, не собирались утихать, а разгорались с новой силой, надо было использовать момент. Национальные и политические интересы разыгрывались под другим углом. Похоже, места гархам в них не было. Восточный фронт трещал по швам, распадаясь на яростно огрызающиеся «котлы». Планы менялись со скоростью полета пули. Пришла пора «зачищать» концы и идти ва-банк.

Поражение Германии в войне было не за горами. Главари нацизма, застигнутые врасплох таким положением дел, терялись в судорожных раздумьях, что им предпринять. В отличие от них «рядовой» штурмбаннфюрер, правда облеченный большими полномочиями, соображал быстрее всех бонз Третьего рейха, вместе взятых. Душные совещания ни к чему не приведут. Линия Зигфрида давно лопнула в нескольких местах. Стальные клинья советских ударных полков не оставляли вермахту даже призрачной надежды на контрудар. Еще бы несколько десятков таких, как он, и история планеты Земля сложилась бы иначе. У Кемпке был свой особый взгляд на ближайшее будущее человечества.

Отто прекрасно знал, что мало ставить перед собой цель, надо упорно к ней двигаться. Главное — принять решение, все остальное приложится. Сейчас цель определена — скала Палец Дракона на Амазонке. Сводки с фронта его не обескуражили. Все, что нужно было для победы, находилось за несколько тысяч километров от Восточного фронта. Для его Победы. Вперед…

Телефонный разговор с доктором Штайером получился коротким. Они прекрасно понимали друг друга с полуслова. Похоже, далекий собеседник штурмбаннфюрера из Берлина давно все сопоставил, проанализировал и сделал единственно правильный вывод. Напоследок куратор лаконично бросил: «Вы надежда рейха, штурмбаннфюрер. Возможно, последняя надежда. Приступайте. Хайль!»

Ключевой фигурой операции был Кемпке. Они оба это прекрасно знали. Сейчас он «выписался» из госпиталя и был готов в любую минуту начать действовать. Отто все сделал так, чтобы только ему могли доверить это задание. Пока их планы с куратором его подразделения «Аненэрбе» не расходились. Вот только их взгляды на использование перекрестка пространства после его захвата были разные, можно сказать диаметрально противоположные. Карл Штайер очень удивился бы, узнав о задумке Отто, но тот ни с кем не собирался делиться своими планами.

…Кемпке повесил телефонную трубку. Недвусмысленный приказ получен. Неожиданно он поймал себя на мысли, что если бы он не видел куратора в лицо, то по его безликому голосу никогда не смог бы понять, какой он. Старый или молодой, высокий или низкий. Этот незаметный человек в круглых очках, словно невидимым экраном, был отгорожен от всего мира.

Штурмбаннфюрер неподвижно сидел в своем кабинете за массивным дубовым столом. Сторонний наблюдатель подумал бы, что он играет в гляделки с бронзовой статуэткой легендарного Зигфрида, стоящей на столешнице. Или гипнотизирует его? Во всяком случае, металлический воин с копьем наперевес оставался на месте, как и положено неодушевленному предмету.

Когда на твои плечи ложится большая ответственность, предаваться долгим размышлениям нельзя. Нужно решительно идти вперед, сметая все преграды, встающие на твоем пути. Задача — достичь перекрестка и захватить его, несмотря ни на что, стала для штурмбаннфюрера самой важной за всю его жизнь. От успеха операции теперь зависело слишком много. Малейшая оплошность — и вся многолетняя работа гархов на Земле пойдет прахом.

В прошлый раз Наставник отправился к перекрестку на подлодке? Отто мысленно перебрал другие возможные варианты, как быстрее или безопаснее добраться до запретной территории, оберегаемой Хранителями. Выбор маршрута — его персональная ответственность. Нет плохих маршрутов — есть неправильный выбор.

С другой стороны, если Наставник предпочел морской путь, значит, это лучшая альтернатива. Мудрый гарх всегда просчитывал все до мелочей. Следовательно, и Кемпке предстоит плыть на субмарине.

Что же все-таки случилось с Наставником? И чего опасаться ему, Варгу?

Но это он выяснит позже.

Решение принято. Пришло время действовать.

Не отрывая взгляда от статуэтки убийцы драконов, Кемпке нажал кнопку под столом. Не успел отзвенеть сигнал зуммера на другом конце провода, как дверь в кабинет распахнулась.

В кабинет вошел штурманн, один из близнецов Гроссеров. Август это или Генрих? Штурмбаннфюрер не смог бы сказать с уверенностью. Братья были похожи, как патроны из одной обоймы.

— Здесь штурманн Гроссер! — Эсэсовец замер у двери, щелкнув каблуками начищенных до первозданного блеска сапог со щегольской круговой вставкой в голенищах.

— Подойди, Авг… Ген… — Отто запнулся на полуслове, так и не определив, кто из близнецов перед ним. Неважно. После заминки он продолжил: — Все входы и выходы из здания заблокировать. Караул привести в состояние повышенной боеготовности. Бдительности не терять… до подхода грузовиков. Конвой и колонну возглавишь ты с братом. Старший ты…

— Генрих, — подсказал штурманн, правильно поняв заминку командира. Он с детства привык, что их не могут отличить друг от друга. Сейчас он преданно поедал взглядом начальство, ожидая дальнейших разъяснений. — Отступаем?!

— Нет, камрад, — рубанул рукой воздух штурмбаннфюрер. — Временная эвакуация, Генрих, на заранее подготовленные позиции. — Отто скривился. Получилось, словно выдрал цитату из пропагандистской речи Геббельса. Маленький вертлявый человек всегда вызывал у него чувство если не брезгливости, то уж точно внутреннего отторжения. — Начинайте паковать архив. В первую очередь секции «G» и «D». Переносные контейнеры для документов загерметизировать. Водителей не менять. В этом наше единственное отступление от правил. Подбирать парней на замену из нашей охраны наружного периметра не будем. Право выбора за мной. Будет восемь машин. Задача простая, как угол моего стола, но требует ответственных и преданных рейху людей. Таких, как ты с братом. Запас воды и еды взять с расчетом на двое суток. Конечная точка маршрута — озеро Топлицзе в горах на границе с Австрией. Контейнеры затопить. Если будут ненужные свидетели… то все концы в воду. Запомни, Генрих, у вас двоих в запасе останется трое суток, чтобы добраться до Киля. — На фразе «у вас двоих» Отто сделал ударение. — Место встречи на пирсе номер шесть. Если что-то или кто-то помешает вам прибыть в срок, то действуйте по обстановке. Не мне вас учить. Сейчас всем переодеться в полевую форму, получить каски. Вскрыть запасной арсенал в подвале и всем без исключения раздать автоматы. При себе иметь двойной носимый комплект боеприпасов. Подсумков должно хватить. Все ясно? Вопросы?!

На бесстрастном лице штурманна не дрогнул ни один мускул. Все было просто и понятно. Есть приказ, значит, надо его выполнять. Точно и в срок. Что может быть яснее для военного человека, для которого черная форма стала второй кожей?

— Зиг хайль! — Гроссер выбросил правую руку вверх перед собой, прежде чем стремительно развернуться на каблуках и опрометью рвануть из кабинета выполнять команду. Он нутром чуял, что времени осталось крайне мало. Недавняя выходка шефа с битьем всех зеркал в здании архива уже не вызывала удивления. Такие мелочи отошли на второй, если не на десятый план.

— Хайль, — автоматически ответил Отто уже захлопнувшейся за эсэсовцем двери, даже не сделав попытки встать из глубокого кожаного кресла или хотя бы поднять правую руку. Он снова погрузился в раздумья, уставившись на бронзового рыцаря, словно ждал, что тот подскажет, что делать дальше. Как ни крути, они оба были истребителями драконов. Оба находились в уязвимом человеческом обличье.

«Мы одной крови. Мы „беовульфы“».

Своим главным козырем он всегда считал отсутствие утечки информации. Кроме него, никто не знал о будущей цели. Не стоит долго задерживаться в архиве. Пришла пора выдвигаться в Киль. Субмарины Подводной академии Северного Ветра поди уже истомились без дела у причалов, ржавея клепаными бортами…

 

Глава 2

Штурманн Генрих Гроссер, удостоверившись, что погрузка архива в грузовики закончена, отдал команду: «По машинам!»

Шеренга водителей, построенная для инструктажа, распалась. Солдаты поспешно залезали в кабины, хлопая дверьми, и заводили двигатели. Старший колонны сел в головную машину. Его брат Август занял место в замыкающем грузовике.

На высоких бортах машин, крытых брезентом, красовались опознавательные эмблемы — ветвь в белом круге — знак принадлежности зенитной части противовоздушной обороны. Водители имели знаки отличия люфтваффе. Из оружия у них были лишь пистолеты, висевшие в кобурах на поясных ремнях.

Старший конвоя обратил внимание на левый рукав унтер-офицера, стоящего в общем строю. Поверх обшлага блестел знак военного водителя. Он представлял собой автомобильный руль в венке из лавровых листьев. Гроссер взял себе это на заметку, значит, не все водители из тыловой обслуги. Знаком военного водителя награждали за вождение автотранспорта под огнем противника в тяжелых условиях. Унтер не так прост, как старается казаться. Учтем это на будущее.

Несмотря на стремительную подготовку и погрузку документов, Генрих в очередной раз оценил предусмотрительность Кемпке. Командир все рассчитал правильно. Близнецам-эсэсовцам, вооруженным «штурмгеверами», будет легко разделаться с необстрелянными водителями из тыловой части. То, что ему с братом придется убить таких же немцев, как и они, Генриха нисколько не смущало.

Они члены Черного корпуса. Эсэсовцы. Выполнить приказ для них — это не просто долг, а честь. Любой приказ…

Порыкивая двигателями, грузовики двинулись от здания городского архива, втягиваясь в узкие улочки Пассау. Их путь лежал в сторону Мертвых гор, где раскинулась гладь озера Топлицзе.

Рев моторов, отраженный от кирпичных стен старых зданий, распугивал редких пешеходов, возвещал о приближении войсковой колонны. Машины двигались быстро. Штурманн сделал лишь одну короткую остановку, чтобы водители смогли оправиться и выпить из термоса по кружке горячего эрзац-кофе, наскоро перекусив твердокаменными галетами из коробки с сухим пайком.

— Доберемся до озера, камрады, у меня для вас найдется кое-что получше этой бурды. — Генрих, весело ухмыльнувшись, похлопал по фляге, висевшей на боку. Повеселевшие водители разошлись по кабинам грузовиков. Флягу Гроссер получил у предусмотрительного штурмбаннфюрера. На прощание тот предупредил подчиненного: «Смотрите, сами не хлебните этого французского коньяка. Вы мне нужны в Киле целыми и невредимыми. Эффект наступит через четыре-пять минут». О том, что это за коньячок, было ясно и без слов.

Машины, натужно урча, петляли по горной дороге. На подъемах тяжелые грузовики иногда начинали буксовать. Но пока все складывалось удачно. Неприятности обходили колонну стороной.

Штурманн равнодушно смотрел из окна кабины на ускользающий безликий край обрыва и чернеющий за ним зев пропасти. Дорога казалась бесконечной. Но если верить карте, еще два перевала, и они доберутся до конечной точки маршрута.

Машины двигались вдоль горного хребта. Его снежные вершины, казалось, нависали над дорогой, покачивая ледяными шапками. Нереальность непрерывного переезда рождало зыбкое состояние сонливости, которое возникает между переходом от яви ко сну.

Генрих, опасаясь, как бы водитель не заснул за рулем, несколько раз пытался с ним заговорить. Но, наткнувшись на ответы: «Так точно!» и «Никак нет!» — оставил эту затею. Крутит баранку, и ладно. Водила, одним словом.

Проехали последний перевал. Мутное марево облаков висело над самой головой. За поворотом дорога пошла под уклон. Впереди расстилалась антрацитного цвета водная гладь. Свое название Черная Жемчужина оправдывала на все сто процентов. Противоположный берег терялся в зыбком тумане, сползающем с гор к поверхности озера.

— Глуши мотор, — коротко бросил водителю Гроссер, кладя на колени планшетку с картой.

— Слушаюсь, господин штурманн, — исполнительно отрапортовал солдат. Он быстро поставил грузовик на ручной тормоз и повернул ключ зажигания.

— Просто штурманн, — автоматически поправил его эсэсовец, удивляясь, что в люфтваффе не знают прописных истин. В партии господ нет. Все равны. Он не отрывал взгляда от карты. Три крестика черной тушью, чтобы не размыло, если попадет вода, отмечали возможные места для затопления архива. Колонна как раз достигла одного из них. Карта говорила, что в этом месте, где полотно дорожного серпантина закладывало очередной поворот, глубина Топлицзе достигала почти семидесяти метров.

Подойдет! Штурманн захлопнул кожаную планшетку, щелкнув металлической застежкой.

Он выпрыгнул из кабины и пару раз присел, разминая затекшие от долгого сидения ноги. Потом, повернувшись в сторону машин, замерших на пологом спуске, поднял вверх руки и, сложив их крест-накрест, знаком подал команду: «Заглушить двигатели!» Скоро над перевалом повисла звенящая тишина. Лишь над горячими капотами мощных трехосных грузовиков поднималось легкое марево. Горячий воздух, смешиваясь с холодным, создавал оптическую иллюзию, напоминающую о том, что в горах прохладно.

Фигура, выпрыгнувшая из кабины последней машины, приветственно помахала рукой. Гроссер сразу узнал в смазанном силуэте брата. Хотя сейчас было трудно ошибиться. Только у них были каски и автоматы.

Генрих сошел с полотна дороги и подошел к краю обрыва. Он с опаской посмотрел на озеро. В глазах потемнело. Скала отвесно обрывалась вниз, если не считать несколько чахлых кустиков, чудом проросших в редких расщелинах. Осторожно пятясь назад, эсэсовец отошел подальше от обрыва. Место что надо. Идеально подходит для задуманного.

Вскоре все собрались в голове колонны, рядом с первой машиной. Водители выжидательно смотрели на эсэсовцев.

Старший конвоя штурманн Генрих Гроссер, широко улыбаясь, обратился к водителям:

— Камрады! Основная задача выполнена. Груз доставлен на место. Дело за малым. Семь машин мы затопим здесь, сбросив с обрыва. С последнего грузовика ящики затопим вручную. На ней все вместе и вернемся обратно.

— Насчет машин никаких указаний не было, — вскинулся пожилой унтер-офицер, по-видимому старший в колонне водителей. — Только доставить груз и вернуться обратно в часть. Нам еще на складе снаряды к зениткам получать надо. Вот и наряд есть на пункт боепитания. — Водитель попытался расстегнуть нагрудный карман и показать документ со всеми печатями интендантской службы.

— Разговорчики! — рявкнул эсэсовец, сделав шаг вперед. — Еще кто-то меня перебьет, и я этому болтуну устав к башке гвоздями приколочу. А потом жалуйтесь хоть самому Герингу… если силенок хватит. — В злом голосе Генриха не осталось и намека на доброжелательность. Сейчас он был похож на зверя, изготовившегося к прыжку. Водители замерли, боясь пошевелиться. — Старший здесь я! Выполнять мои команды беспрекословно. Любое пререкание будет расценено как саботаж в военное время. Со всеми вытекающими последствиями. Ясно?

— Так точно, штурманн! — одновременно рявкнуло восемь глоток, словно до этого тем и занимались, что отрабатывали синхронный ответ.

— Уже лучше, люблю понятливых, — осклабился Гроссер. — Машины приготовить к затоплению: опустить окна в кабинах, забрать личные вещи.

— Вопросы? Предложения? — спросил штурманн водителей, вытянувшихся перед ним в струнку.

— Э-э, если позволите… — Неугомонный унтер-офицер с натугой справился с пуговицей на груди кармана и вытащил накладную на зенитные снаряды. — Здесь черным по белому написано…

Генрих брезгливо сцапал бумажку двумя пальцами и медленно процедил сквозь зубы, словно разговаривал с дебилом:

— Во-первых, не позволю, во-вторых, уставы пишутся кровью, в отличие от этого. — Он разжал пальцы, и ветер подхватил листок бумаги с синими отметками печатей и угловым штампом с разлапистым имперским орлом вверху. — Еще вопросы есть? — подчеркнуто ровным голосом поинтересовался эсэсовец, словно спрашивал сам себя.

Ответом было гробовое молчание.

— Надо будет, прикажу прыгнуть вниз с обрыва, прыгнете как миленькие. Еще наперегонки побежите, кто первый.

До командующего люфтваффе рейхсмаршала Геринга было так же далеко, как до звезд. А двое эсэсовцев здесь, рядом, неприятно пугающие своим зеркальным сходством. У обоих новенькие автоматы неизвестной конструкции. О «штурмгеверах» в войсках ходили только легенды. А водители сподобились увидеть новейшую разработку оружейников воочию, о которой слышали пару раз краем уха в солдатской курилке. На простое задание спецов и с такими автоматами не пошлют. Проще подчиниться, а потом доложить начальству «по команде». Будь что будет.

Угроза немедленной расправы намного быстрее достигает армейской подкорки мозга, минуя сознание.

Закончив то, что он считал последним инструктажем, эсэсовец подтянулся на руках и ловко, одним махом, перекинул тренированное тело через задний борт грузовика. Надо было забрать штурмовой рюкзак. Утопят вместе с драгоценным грузом в контейнерах двойной герметизации и глазом не моргнут. С них станется.

Солдат не стали привлекать к уничтожению машин. Причиной этому было то, что хороший водитель относится к своей машине не как к груде механизмов, а как к доброму товарищу, с которым пришлось исколесить не одну тысячу километров. На лицах водителей появилась вся гамма чувств, все эмоции. Наверное, в старину воины испытывали такие же теплые чувства привязанности к своим верным боевым коням. А для близнецов, прекрасно знавших разные марки автомобилей, спустить машины с обрыва не составляло труда.

Колонна из восьми грузовиков замерла на крутом спуске. Водители отошли на обочину и о чем-то перешептывались. Генрих залез в кабину головного грузовика и, не мудрствуя лукаво, снял ее с ручного тормоза. Если что-то не получится с первого раза, придумаем что-нибудь еще.

Машина, груженная под самый верх брезентового полога металлическими ящиками, медленно двинулась под уклон, с каждой секундой набирая скорость. В последний момент показалось, что она замрет на краю обрыва, вращая передними колесами над бездной. Но инерция помогла многотонной махине ухнуть в пропасть. Еще несколько минут со дна всплывали пузыри. Вода выдавливала воздух из затонувшей машины, стремительно заполняя даже самые неприметные пустоты.

Стоя на подножке очередного грузовика, Генрих уже собрался переключить рычаг коробки в нейтральное положение и отправить вторую по счету машину в пропасть, как замер с вытянутой рукой. На солнцезащитном козырьке, перед сиденьем водителя, он увидел закрепленную фотографию. С нее на эсэсовца смотрела весело смеющаяся женщина в обнимку с мальчиком.

«Семья, поди. Весточка из дома отцу и мужу. Пригодится».

На обороте каллиграфическим почерком шла лаконичная надпись: «Любим и ждем. Сегодня Эрику исполнилось восемь лет».

Штурманн что-то прикинул в уме и, довольно хмыкнув, спрятал фото в планшетку. Быстро переключил рычаг на «нейтралку» и неспешно спрыгнул с подножки.

С интервалом в пять-семь минут два штурманна отправили на дно вслед за первой и второй машиной еще пять. Последнюю машину аккуратно подогнали к повороту, на обочину съезжать не стали. Из кабины выскочил эсэсовец и, сложив руки рупором, проорал стоящим особняком водителям: «Перекур окончен! Приступить к разгрузке! Быстрее!»

Открыв задний борт, водители начали осторожно опускать ящики на землю, держась за специально предусмотренные для переноски боковые ручки. От машины контейнеры перетаскивали к обрыву и, раскачав, бросали вниз в озеро. Топлицзе, принявшее в свои воды грузовики, с таким же равнодушием поглотило и металлические герметизированные ящики с секретным архивом «Аненэрбе». Контейнер за контейнером, кувыркаясь в воздухе, падали в темные волны, бившиеся в прибрежные скалы.

— Все, последний, — доложил унтер-офицер, заправляя китель мундира, выбившийся из-под ремня.

— Отлично, управились за двадцать одну минуту. — Старший конвоя посмотрел на часы. — На девять минут раньше, чем я рассчитывал. — Неожиданно для всех он подкупающе широко улыбнулся, показав ровные белые зубы. В войска СС не брали, если у тебя больше одной пломбы. Таких отсеивали еще до экзаменов, во время жесточайшего медицинского отбора.

— Без преувеличения скажу: дело государственной важности выполнено. И заметьте, мы не выбились из графика, даже идем с опережением. У нас есть немного времени, чтобы отметить выполнение задания. Я горжусь вами, камрады! — С этими словами Генрих отстегнул флягу с поясного ремня.

— Всех благодарю за содействие. По возвращении я подам рапорт на имя старшего по команде о вашем поощрении в приказе… Гм-м, надеюсь, нет, уверен, что вы можете готовиться к краткосрочному отпуску. — Эсэсовец обвел взглядом довольно заулыбавшиеся лица водителей. Таких обмануть, что у ребенка конфету отнять. Он нутром чувствовал, как спадает разлитое в воздухе напряжение. Бдительность потеряна. Подозрительность спала. Еще пара штрихов, и можно закругляться. Он вытащил из планшетки семейную фотографию и, подняв руку вверх, спросил:

— Чья?

— Моя семья, штурманн. — Вперед шагнул немолодой солдат с тонкой шеей, торчащей из воротника кителя. Он искательно улыбнулся, забирая фотографию, и бережно убрал ее во внутренний карман. Поближе к сердцу.

— Кто бы сомневался, — сказал Генрих, — сын просто уменьшенная копия папаши.

Он отвинтил пробку, закрепленную короткой цепочкой у горлышка. — Хоть коньяк и французский, но выпьем за победу Германии. Хайль!

Эсэсовец высоко задрал подбородок и ненадолго приложился к фляге. Хорошо было видно, как пару раз дернулся кадык на шее. Август во все глаза смотрел на брата. У него мелькнула мысль: «Забыл! Или принял антидот, выданный штурмбаннфюрером Кемпке в комплекте с ядом?» Но все оказалось проще. Старший брат заткнул горловину языком и двигал кадыком, имитируя перемещение жидкости из горла в пищевод. Старый фокус из юнкерской молодости, когда пойло уже не лезет в глотку, а удаль надо показать перед собутыльниками.

Штурманн шумно выдохнул в сторону и вытер тыльной стороной ладони губы:

— Ух, хорош! Пара глотков, а как бодрит. Флягу по кругу! — скомандовал сам себе эсэсовец и протянул емкость ближайшему водителю. Потом неспешно отошел назад на несколько шагов, на ходу поправляя ремень амуниции. Чтобы было удобнее, перевесил «штурмгевер» уже со снятым предохранителем на грудь.

Близнецы стояли напротив водителей, выдерживая безопасную дистанцию. Гроссеры встали правильно по отношению к люфтваффовцам. Перекрыты все пути. Ни один не остался в мертвой зоне, где нельзя достать очередью, если что-то пойдет не по плану. Тем более братья не перекрывали друг другу сектор обстрела.

Водители пили по очереди, передавая друг другу флягу. Пили, как водится, «За победу!», «За удачу!». Фляга пошла по второму кругу. От коньяка отказался лишь один человек, зануда унтер-офицер, сославшись на больную печень. Он незаметно передвинул кобуру с боку на живот и расстегнул на ней ремешок накладного клапана. Во всяком случае, ему хотелось думать, что незаметно.

«Так, что-то почуял, крыса тыловая. Решил с нами потягаться?» — едко подумал Генрих, не сводя глаз со строптивца. Он все время мысленно отсчитывал время. Выходило, что истекает четвертая минута с тех пор, как первый водитель отхлебнул «особенного» коньячка.

Унтер почувствовал на себе пристальный взгляд. Он смущенно произнес:

— Я отойду на минуточку… приспичило. Вы меня не ищите.

Фраза получилась неестественной.

— А чего тебя искать? — насмешливо поинтересовался эсэсовец.

На вопрос последовала неадекватная реакция. Унтер, выпучив глаза, схватился за пистолет. Генрих краем глаза увидел, как водитель с тонкой шеей без звука рухнул на землю. Яд начал действовать, выбрав самого слабого.

— Вот ты стоишь, — продолжил Гроссер, глядя глаза в глаза унтеру, и короткой очередью перечеркнул грудь старшего из водителей. — А вот ты лежишь! — Штурманн мгновенно развернул корпус и перенес автоматный огонь на остальных.

Он нажал на спусковой крючок. МП-44 послушно загрохотал, выбрасывая цилиндрики стреляных гильз. На компенсаторе ствола заплясали злые огоньки. Несколько секунд, и огневой контакт закончен. Люди лежали в неестественных позах кукол, изломанных злым ребенком.

— Все-все, не раскисай, — бросил Генрих брату, не сводя глаз с перебитых водителей и не опуская ствол автомата. Вдруг кто-то уцелел? Так и есть, один попытался приподняться на руках. Короткая очередь в три патрона из «штурмгевера» поставила последнюю точку в бойне. — Я уже все за нас сделал. — Слова «за нас» он произнес с нажимом. Старший брат всегда в ответе за обоих, даже если старшинство измеряется двумястами сорока секундами.

Он вскинул левую руку, сняв ее с цевья, заранее прерывая возможные оправдания или возражения.

Смерть человека в погонах показывает, чего он стоит. Восемь трупов в коротких мундирах были хорошими водителями. Выше всех похвал, но вот бойцами оказались никудышными. Каждому свое.

Генрих снял с пояса запасную флягу с водой и несколько раз тщательно прополоскал рот. Прислушался к ощущениям внутри себя. Вроде все в порядке. Пока.

— Что за… — Август вцепился мертвой хваткой в ремень своего МП-44, но так и остался стоять. Неожиданно он громко спросил: — Неужели насилие можно использовать во благо?

— Вот такие мысли могут украсть у тебя драгоценные мгновения в настоящем бою, — прищурился брат. — Постарайся побыстрее избавиться от ненужной слабости в душе. Не можешь быстро принять решение, делай, как я. Никаких колебаний. — Близнец тягуче сплюнул на землю. В его голосе не было ни злости, ни осуждения. Простая констатация факта. — У нас карт-бланш от штурмбаннфюрера. Никаких инструкций, связывающих руки, да и ноги. Надо будет для дела кого-нибудь пнуть — пинай, а хочешь — топчи. А теперь я буду тебе интеллигентно объяснять, кто ты есть! Не умеешь командовать — подчиняйся.

Генрих поменял пустой магазин на новый и, передернув затвор, поставил автомат на предохранитель. Брат неподвижно стоял рядом, похожий на статую, раскрашенную художником в разные маскировочные цвета под местный ландшафт. Он не мог оторвать взгляда от тел, изломанных автоматными очередями в упор. Водители в кургузых мундирчиках застыли в нелепых позах. Показать бы эту картину тем, кто, закатив глаза к небу, в Министерстве пропаганды лопочет об эстетике смерти на поле боя. Или бойни? Хотя какая разница…

— Очнись! — Генрих ткнул брата кулаком в плечо. — Если что-то не хочется делать, то просто надо убедить себя ничего не делать, да? — Подначкой ему хотелось быстрее расшевелить брата.

— Ты что чувствовал, когда их убивал? — не отводя взгляда от трупов в форме люфтваффе, вопросом ответил брату Август.

— Мы как попали служить в «Аненэрбе», так я с тех пор уже ничего не чувствую. И тебе пора делать то же самое. Идет война, всех не пожалеешь. Все самое тяжелое еще впереди. Нутром чую.

Штурманн характерным жестом хотел поправить фуражку, но ребро ладони наткнулось на край каски, обтянутой тканью защитного цвета.

Трупы водителей лежали почти рядом друг с другом, один вообще завалился на товарища. Казалось, перед лицом смерти они попытались сбиться в кучу. Иллюзорная защита от пуль калибра 7,92 миллиметра, выпущенных в упор. Форма на глазах пропиталась кровью, расходясь темными пятнами от небольших входных и широких рваных выходных пулевых отверстий.

Генрих, размахнувшись, пнул полупустую флягу с остатками коньяка, отправив ее за край обрыва.

Он сказал брату со злостью в голосе:

— Что замер как истукан, берись за руки, я возьмусь за ноги.

Тот покривился, но сделал. Вдвоем перетаскали трупы к краю обрыва.

— Через пару дней у трупов раздует животы, они могут всплыть, — спохватился Август.

— Помню, занятия по спецподготовке трудно забыть! — Генрих вытащил кинжал из ножен на поясе с металлическим орлом, сжимающим круглый венок со свастикой в центре. Таким сподручнее колоть, а не резать. Это вам не штурмовой нож для рукопашного боя. Ничего не поделаешь. Что имеем, тем и «работаем». — Не учи ученого… белоручка хренов… маменькин любимчик.

Эсэсовец резкими, рвущими плоть ударами взрезал брюшины у убитых. Резал от себя, стараясь не испачкаться. Хотя одним пятном больше, одним меньше. На маскировочной форме незаметно.

— Никогда не видел такой концентрации дураков на один квадратный метр, — задумчиво сказал Генрих, воткнув кинжал несколько раз в землю, чтобы очистить от крови. Оставшись довольным проделанным, он вернул хищно блестевшее лезвие в ножны.

Тщательно вытерев об траву руки от крови, штурманн удовлетворенно оглядел искромсанные тела водителей. Он всегда считал, что любое дело надо делать хорошо. Все нужно доводить до конца:

— Теперь не всплывут. Сразу пойдут на дно.

На счет «раз-два-три» побросали тела в озеро. Последним с обрыва сбросили тело настырного унтера. Видно было, что он успел расстегнуть кобуру. Следом за хозяином полетел его пистолет. Близнецы молча стояли у края пропасти, уже без всякой опаски глядя вниз. Первое очарование страха перед бездной рассеялось, как туман на противоположном берегу. Словно это было в прошлой жизни. Как назло, начал накрапывать мелкий дождик. Нудный и противный. Небо затянуло низкими тучами, обещающими в скором времени пролиться ливнем, если не разродиться настоящей грозой.

Прежде чем избавиться от пилоток водил, в каждую вложили по увесистому камню, найденному тут же на обочине. Проверять степень их плавучести не было ни времени, ни возможности.

Вода равнодушно плеснула о скальный уступ. Волны разошлись концентрическими кругами на месте падения с высоты последнего тела. Озеро Топлицзе стало братской могилой для водителей и их машин. Но, скорее всего, не они первые стали диковинным украшением илистого дна. С поверхности не видно, что находится на глубине. Рыбы и темно-зеленые, под цвет дна, раки сразу начали обживать новые дома. В кузове одного из грузовиков, среди рассыпавшихся контейнеров, прорвавших брезентовый верх, быстро и уютно устроился, шевеля усами, сом внушительных размеров…

— У нас гости, — сказал Август.

— А? — непонимающе обернулся к нему брат.

Из-за поворота вышла группа мальчишек с высоким стариком во главе, одетым во все черное.

— Идите к нам! — повелительно крикнул-скомандовал штурманн, подкрепив требование властным взмахом руки.

Группа детей в молчании подошла к эсэсовцам. Мальчишки лет девяти-двенадцати с немым восторгом смотрели на двух статных высоких военных.

Дети были одеты в разномастные альпийские штормовки разной степени изношенности. Сразу видно, что экипировались они с армейских складов. Интенданты всех армий мира одинаковы — всегда стремятся избавиться от формы «второго срока годности». От чего не жалко отделаться. Начальнику склада все равно, кого объегорить и втюхать старье: лопоухий ли новобранец, стриженный под ноль, перед ним или сирота, уцелевший после ковровой бомбардировки В-17 из поднебесья. У тыловых крыс своя шкала ценностей.

Гроссер готов был побиться об заклад, что в книге учета «прихода и расхода» альпийки прошли как новые. А вот горные ботинки из толстой свиной кожи с высокой шнуровкой под колено были хоть и разношены, но без латок. Хотя, если подумать, в новой обуви не то что по горам не полазить, но просто несколько километров не пройти. Ступни сразу пойдут кровавыми пузырями мозолей. Потом или ползком, или босиком на цыпочках. Выбор скуден и небогат.

Старшим среди них был мужчина, практически старик, одетый в старую черную сутану с белым пасторским воротничком. В глаза бросились острые скулы и запавшие щеки, но взгляд его был цепким и внимательным. Священник подошел, опираясь на посох, и, не ожидая вопроса, начал беседу первым:

— Здравствуйте, сыновья мои. Мы услышали выстрелы и поспешили сюда. Может, кому-то здесь нужна наша помощь?

— Добрый день, — вежливо ответил за обоих Август. — Место безлюдно, решили пристрелять автоматы. Оружие новое, только со склада, сами понимаете, времени на проверку не было.

— Кучно бьет, — осклабился Генрих и перевесил автомат с плеча на грудь, одновременно снимая его с предохранителя. Он задержал правую руку на прикладе. — А вы, простите за нескромный вопрос, что делаете в этом забытом Господом Богом месте? Странное место для прогулок на свежем воздухе, не находите?

За спиной священника послышался восторженный мальчишеский шепот. Детвора, забыв про ремни походных рюкзаков, врезающихся в худенькие плечи, не сводила глаз с диковинного автомата. Мальчишки за спиной наставника вели себя на удивление почтительно, словно школяры при строгом учителе. Похоже, дисциплина у приютских еще та.

Не обращая внимания на тихий гомон за спиной, священник, нарочито медленно подбирая слова, ответил:

— Мы из приюта «Святого Бернарда». Находимся в пяти километрах от поселка, — он показал рукой за спину. — Это сироты, выжившие после бомбардировок наших городов. У них никого нет, даже дальних родственников. Но никто не должен остаться без присмотра, особенно в таком юном возрасте. Дети ни в чем не виноваты. Они должны знать, что не остались одни на белом свете, а кому-то нужны. Заботимся, как можем. А здесь мы потому, что ходим в пешие походы. Укрепляем душу и тело. Да и дисциплина улучшается, после такой прогулки сил у них на проказы уже не остается.

Один из мальчишек углядел под ногами золотистую автоматную гильзу. Он тут же поспешно нагнулся и сцапал блестящий латунный цилиндрик. Молодость — возраст непосредственный и пытливый. Паренек прижал гильзу к нижней губе и, раздув щеки, дунул в нее изо всех сил. Над перевалом раздался высокий громкий свист. Все разом посмотрели на него. Свистун покраснел и спрятал руку с гильзой за спину. Пастор укоризненно покачал головой. Август, стоявший рядом с доморощенным музыкантом, весело подмигнул ему и потрепал по голове, приглаживая непослушные мальчишеские вихры.

— Понятно! — кивнул Генрих, соглашаясь с человеком в поношенной сутане. — Иди к машине. — Коротко бросил брату рубленую фразу, словно выплюнул штурманн, перевесив автомат под правую руку и приняв удобное положение для стрельбы.

— Не надо! — одними губами попросил Август брата.

— Надо, еще как надо! — Генрих щелкнул предохранителем, поставив его в безопасное положение. — Открой задний борт и опусти скамейки. Я карту хорошо помню. До поселка восемь километров. Сделаем небольшой крюк. Все равно почти по пути.

Август облегченно вздохнул, переводя дух, и широким шагом двинулся к грузовику, стоящему на дороге.

Даже опираясь на сучковатый посох с отполированной ручкой, священник умудрялся сохранять прямую осанку. Без труда можно было догадаться, кем он был до того, как попал в лоно католической церкви.

— Если не секрет, святой отец, — вкрадчиво поинтересовался Генрих, ощупывая цепким взглядом фигуру в черном. Прусскую выправку, заложенную изнуряющими многочасовыми тренировками «гусиным шагом» на плацу, вколачивали в военнослужащих рейхсвера до самой смерти. — Вы где успели послужить до принятия сана? — Молодой штурманн везде искал подвох, боясь попасть впросак и не выполнить задание. Стоит сказать, что его звериное чутье еще ни разу не подводило своего хозяина.

— Шестнадцатый пехотный полк. В сражении при Сомне командовал взводом. В миру прозывался обер-лейтенантом Фрицем Веллером. После ранения уволен из рейхсвера в отставку по состоянию здоровья. — Священник коротко кивнул, словно представлялся на строевом смотре. Затем широко, по-детски улыбнулся: — Все мирское в прошлом. Сейчас я просто пастор Веллер.

— Коллега! — тепло улыбнулся Генрих и забросил автомат за спину. — Что же вы сразу не сказали?

— Не видел повода для воспоминаний о прошлом. — Священник опустил голову и начал перебирать четки, невесть откуда появившиеся в руках. Под ногами весело поблескивали свежие латунные гильзы без намека на патину зеленой окиси. — Не хотите исповедаться, сын мой? Я вижу, вы в походе, и имею право сделать для воинов исключение.

— Не сегодня, как-нибудь в другой раз. — Генрих равнодушно отмахнулся, словно рубанул воздух рукой.

— Чистосердечная исповедь может раздвинуть пределы возможностей человека, — с нажимом произнес бывший офицер. Хотя разве бывают бывшие офицеры?

— Куда уж больше для настоящего арийца, — буркнул себе под нос Генрих.

— Когда смотришь в бездну, она отражается в тебе.

— Вы про обрыв? Да, скалы тут отвесные…

— Нет, про душу. — Священник поджал губы и больше не проронил ни слова, пока они шли к грузовику.

Разговор угас, как спичка на ветру. Им обоим было понятно, что каждый останется при своем мнении и дальнейшая беседа бесполезна.

В небе глухо громыхнуло.

— Еще несколько минут, и хляби небесные разверзнутся, отче! Загружайте свой десант сильных духом. — Гроссер сделал приглашающий жест в сторону машины.

Детворе два раза повторять не пришлось. Они бросились к машине наперегонки, смешно обгоняя друг друга. Последним в кузов братья помогли взобраться наставнику малолетних путешественников. Поддерживая за руки, они практически внесли его в кузов и, убедившись, что все устроились, подняли и закрепили задний борт.

— Я буду молиться за вас, дети мои, — серьезно сказал святой отец, глядя сверху вниз на близнецов.

— Эт-та нам не помешает, — согласился Генрих и без всякого перехода приказал брату садиться за руль.

— Почему я? — взъерепенился Август. — Мы в одинаковом звании.

Генрих отогнул палец и жестко пояснил:

— Во-первых, я старший конвоя. — Он отогнул второй палец. — Во-вторых, я родился раньше тебя.

— Всего на четыре минуты, — огрызнулся брат.

— Этого немало, и в-третьих… — Близнец оттопырил третий палец, собираясь привести очередной неопровержимый довод, но не успел. По туго натянутому брезенту кузова зашлепали первые крупные капли. Водяная морось без всякого перехода обернулась ливнем.

Братья, каждый со своей стороны борта, опрометью бросились в кабину. Хлопнули дверцы. Генрих довольно хмыкнул, он сидел на месте старшего машины, а брат за — рулем. Штурманн снял с головы каску и положил себе на колени. Необмятые амортизационные ремни стального шлема неприятно врезались в голову. «Надо было подложить под каску пилотку. Она в штурмовом рюкзаке, а тот в кузове, — запоздало мелькнула мысль. — Потом, все потом». «Штурмгевер» был под правой рукой, втиснутый прикладом вниз между жесткой подушкой сиденья и дверцей кабины.

— Еще не повернули в обратный путь, а у нас уже потери, — нервно хохотнул Генрих, проверяя, застегнут ли подсумок с запасными магазинами к МП-44. Предусмотрительность была одной из черт характера, свойственной близнецам.

— Ровно восемьдесят процентов личного состава, — подтвердил брат, облизнув враз пересохшие губы.

— А-а? В смысле? — переспросил Генрих, поправляя ремень автомата.

— Нас было десять человек, осталось двое. Вот и вся арифметика, троечник.

Братья с детства считали, что настоящий военный, а в том, что они рано или поздно наденут военную форму, они ни секунды не сомневались: во время своей жизни должен быть готовым к любой ситуации, когда нужно не упускать ни одной малозначительной мелочи и быстро принимать единственно правильное решение. А вот с флягой коньяка вышла досадная накладка. Один из определенных на заклание пить отказался. Впредь надо будет считать вперед не на два, а на три хода. Выше жизни можно поставить цель, особенно если эта жизнь чужая.

— Заводи, отличник, — скомандовал старший Гроссер.

Август косо зыркнул на старшенького и повернул ключ зажигания. Под капотом сразу же заурчал мощный двигатель. Младший брат, опоздавший появиться на свет на четыре минуты, лихо развернул машину и отправился в обратный путь по горному серпантину.

— Вперед, братишка! — весело проорал Генрих, расстегивая планшетку с картой.

Август включил дворники на забрызганном дождевыми каплями ветровом стекле. Он подчеркнуто внимательно вглядывался в дорогу, всем своим видом давая понять, что разговор поддерживать не собирается. Тут уж ничего не поделаешь: младшие братья отличаются повышенной обидчивостью, особенно когда старшие с раннего детства постоянно стараются их поддеть своей избранностью.

Грузовик лихо затормозил у ворот низкой ограды сиротского приюта «Святого Бернарда». Ошибиться было невозможно и без карты. Никакие ориентиры не нужны. К небольшой кирхе приткнулось длинное двухэтажное здание из красного кирпича, отдаленно напоминающее старую казарму.

Близнецы одновременно вылезли из кабины. Август сразу же ринулся открывать задний борт кузова. Генрих на всякий случай решил сначала проверить, что находится под сиденьями кабины. Подозрительный унтер-офицер как раз был водителем этого грузовика. И как в воду глядел. Под одним из сидений он нашел невскрытую коробку с эмблемой люфтваффе. Судя по надписи, в ней был шоколад. Похоже, водители тащили все, что не приколочено гвоздями на складе, считая, что это может незаметно перекочевать в другие руки. Унтер, видать, не успел обменять шоколад на что-нибудь полезное и отправить посылкой домой.

Гроссер вытащил коробку из-под сиденья и двинулся к галдящим пассажирам, успевшим уже спрыгнуть из кузова на землю. Под взглядом священника мальчишки быстро стихли.

— Это вам, — Генрих протянул коробку. — Дети любят сладкое.

Пастор жестом подозвал к себе высокого подростка:

— Курт, отнеси на кухню.

Паренек послушно выполнил приказание.

— Дети мои, поблагодарим господ военных.

На близнецов со всех сторон обрушился шквал разноголосицы, в которой перемешались «спасибо» и «до свидания».

— Всем быстро умываться и ужинать. — Священник без лишних слов отослал малолетнюю паству в сторону кирпичного здания. Мальчишки наперегонки рванули в приют, ставший им вторым домом. — Спасибо, что подвезли. В наше время бескорыстная помощь — это такая редкость. — Священник буравил взглядом близнецов, словно пытаясь разглядеть что-то под камуфлированной формой.

— Все, что можем, — пожал плечами Август. — До свидания, нам уже пора.

— Я буду за вас молиться, — сказал пастор.

— Да, молитва нам не помешает, только заупокойную службу по нам не спешите справлять, — буркнул Генрих. — Прощайте. — В его голосе не было и намека на эмоции.

Он развернулся и, не оборачиваясь, двинулся к кабине, следом за ним двинулся брат.

Священник тяжело вздохнул и долго еще смотрел вслед удалявшемуся грузовику…

С началом жесточайших бомбардировок немецких городов союзниками с целью устрашения у социальных служб, особенно Германского Красного Креста, работы прибавилось. Но сбоев не наблюдалось, никто не был брошен на руинах своих домов. За судьбой же приюта для мальчиков «Святого Бернарда» стояла другая, более могущественная организация.

В РСХА всегда предпочитали перестраховаться. Неизвестно еще, какое будущее ждет Третий рейх, а за припрятанными в Топлицзе секретами и сокровищами партии нужен пригляд. Правда, некоторые предпочитали называть это не «предусмотрительностью», а «взглядом в будущее».

Очень скоро пастор Веллер, настоятель приюта… был отправлен в Аргентину с миссионерским заданием: нести свет истины заблудшим душам.

На должности настоятеля его сменил моложавый священник с такой же, как и у предыдущего пастора, военной выправкой. Следом поменяли весь обслуживающий персонал — от повара до сторожа. Все как один молодые, поджарые ветераны.

Итак, новый пастырь мальчишек, оставшихся без родителей, плохо разбирался в Священном Писании, впрочем, как и все его помощники. Поэтому в приюте сделали основной упор на военно-спортивную подготовку. В здоровом теле — здоровый дух. Постные дни были навсегда вычеркнуты из расписания рациона питания. Растущим, как молодой бамбук, подросткам нужны белки и углеводы. Ничего, что вся страна давно перешла на карточки и эрзац-продукты. Дети — это будущее нации.

В этом деле сменившие пастора наставники оказались более толковыми, а ученики — способными. Мальчишки как губки впитывали новые знания. Все равно это интереснее, чем занудная зубрежка молитв и псалмов.

Государство заменило сиротам родителей. Но оно никогда просто так ничего не делало. Придет время, и долги надо будет отдавать — не по принуждению, а по велению сердца и с радостью в душе…

РСХА уготовило мальчишкам роль будущих хранителей тайн озера Топлицзе. Никто в здравом уме и трезвом рассудке не оставит Черную Жемчужину без охраны.

* * *

Высадив пассажиров, мощный грузовик двинулся по шоссе в сторону Киля. Генрих расстегнул планшетку и вытащил заклеенный конверт из плотной бумаги. Его полагалось вскрыть после выполнения главного задания — затопления контейнеров с архивом. В том месте, где должна была быть печать, красовалась личная подпись штурмбаннфюрера. Почерк был неразборчивый, но красивый, словно летящий.

Штурманн осторожно надорвал край бумажного прямоугольника.

— Та-ак, что тут у нас. — Он вытащил содержимое конверта — послание от командира, которое надо было вскрыть только после выполнения задания. В руках у него оказался маршрутный лист в город Киль со всеми полагающимися печатями и отметками. Из текста, набранного готическим шрифтом на пишущей машинке, выходило, что машина давно приписана к Подводной академии Северного ветра. Осталось только вписать номер и марку машины, а также звание и фамилию старшего сопровождающего. Еще на ладонь выпали две синие бумажки, перечеркнутые по диагонали красными полосками. Это были пропуска на территорию Кильской бухты к причалу номер шесть. Пропуска были выписаны на фамилии братьев тем же почерком, но более разборчиво.

— Негусто, зато все ясно и понятно. Правда, братишка?

— Так точно, штурманн, — подчеркнуто официально ответил Август. Он продолжал дуться за «младшего», но, услышав беззлобный смешок брата, понял, что перегнул палку. Сконфузившись, уже мягче добавил: — Доедем — только топлива впритык.

— Доедем! Все будет хорошо. В кузове еще две канистры. Обе залиты под самую горловину, я проверял. Запасливый мужик был этот унтер.

 

Глава 3

У некоторых людей есть привычка хватать судьбу за горло. Особенно если это судьба профессионального военного. Перед таким человеком, искренне считавшим себя до сих пор всего лишь «настоящим служакой», неожиданно откроется неприятная истина: он незаменим. Почему неприятная? Да потому что никто, кроме него, не сможет справиться со специфическими задачами, возникающими с завидным постоянством на его пути. Иногда они возникают совершенно неожиданно. Их не спрогнозировать и не предугадать.

Нечто подобное случилось и с Федором Канунниковым.

Сегодня опять пришлось заночевать в служебном кабинете. Все дела, дела. Вставать рано, а уже далеко за полночь. Вот закончится война, тогда и отосплюсь на нормальной кровати, а не на коротком кожаном диване, на котором приходится кемарить, неудобно поджав ноги.

Генерал-майор всхрапнул и открыл глаза. Он лежал, прислушиваясь к звукам. Федор всегда спал очень чутко. И теперь терялся в догадках: что могло его разбудить? Офицер замер… ничего, только за окном прогромыхала машина, судя по звуку работающего двигателя, полуторка.

Канунников поправил подушку, поудобнее устраивая голову, и закрыл глаза.

Приятный баритон пропел в кабинете: «Пора в путь-дорогу. Дорогу дальнюю-дальнюю-дальнюю идем…» Генерал-майор окончательно проснулся, сел на диване и, опустив ноги на пол, грустно подумал: «Заработался. Схожу с ума!»

Настенное зеркало, висящее рядом с вешалкой для шинелей и фуражек, налилось мерцающим светом. «Точно, так и есть! Сошел с ума». Однако тут же все разом и кончилось. Зеркало коротко моргнуло и потухло, как перегоревшая лампочка. Потихоньку придя в себя, Канунников прежде всего заметил, что не помнил ни одну из тех мыслей, с которыми лег спать накануне. Эти мысли унес из его головы вихрь ночного смятения, зато ночная тревога переливалась в груди, и с необыкновенной яркостью выступали из прошлого далекие воспоминания.

Генерал пристально глядел в черное пустое зеркало. От его пустоты прошлое становилось ярче, а тревога острее. Все вокруг погрузилось в глухую тишину. Ни тиканье настольных часов, ни лай собаки на улице не могли разогнать вязкую тишину. Да, Канунников не слышал ни того, ни другого. Он подумал: «Проснулся я или еще сплю?» — и для проверки ущипнул себя, но ничего не изменилось, прошлое продолжало неумолимо наступать. Вспомнились раскопки в Самарканде. Ожили картинки археологической экспедиции в пустыне под Бухарой. Но вместе с тем он понял, что не спит и что не заснет больше. Он протянул руку к лампе, стоящей на тумбочке у изголовья, чтобы зажечь свет.

Послушно щелкнул выключатель, но лампа не зажглась. Вместо нее на стене начал медленно высвечиваться прямоугольник зеркала. Обычно так тускло, вполнакала, светит лампочка, когда прыгает напряжение. Знакомый баритон уже не пел, а доверительно, словно старому приятелю, сообщил: «Только слабый огонь гаснет на ветру, а сильный разгорается. Я ветер! Ты огонь! Мы с тобой идеальная пара, мы подходим друг другу, не правда ли?»

Генерал поперхнулся, его глаза сузились. Он снова сел на диване и опустил ноги на пол. Паркет холодил ступни, прогоняя остатки сна. Несколько мгновений Федор сидел неподвижно, борясь с удушьем, всегда подступавшим к нему при сильных приступах злости. Он совладал со спазмом, подавил его усилием воли. Но от этого его лицо покрылось багровыми пятнами, сразу сделавшись похожим на маску африканского людоеда.

С кем только не приходилось ему сталкиваться за время службы! Тот раз людоеды остались без обеда, а развед… археологическая группа под командованием еще майора Канунникова лишилась трети боеприпасов. Неприятный момент, если учитывать, что боекомплект можно было пополнить лишь за счет трофейных стрел и копий. Хотя, если партия прикажет, настоящие большевики будут сражаться и отравленным дрекольем.

Злость продолжала его душить. Он откашлялся и с нажимом произнес: «Кто-то решил неудачно пошутить? Так я напоминаю: до первого апреля еще далеко. Намного дальше, чем до… карцера-одиночки».

Новая мысль, мелькнувшая в голове Канунникова, была такая: «Очередная проверка. И, похоже, без спецов из Института Мозга не обошлось. Мало им, малиновым околышам, постоянных перекрестных проверок, так они привлекли в подручные доморощенных психиатров-мозговедов».

Он встал с дивана одним рывком, как распрямившаяся пружина. Рядом на спинке стула висела кожаная портупея с пистолетной кобурой поверх формы. Самое необходимое должно всегда быть под рукой.

Сжав в ладони вороненый «ТТ», он зло произнес:

— Умный человек может делать только очень большие глупости.

— О чем вы? — шепнула темнота.

— О глупости, которую вы сейчас сделали и в которой непременно раскаетесь!

Мигнула и с опозданием загорелась включенная лампа. Как кстати. Генерал-майор неуловимо переместился, сразу оказавшись у зеркала. Не выпуская пистолета, он свободной рукой приподнял зеркало за раму. Между ним и стеной ничего не было, если не считать обоев. Ни лампочек, ни микрофонов с проводами.

С чем-то подобным Федор уже когда-то сталкивался. Память услужливо отмотала прожитые годы назад. Ах да, с похожими методами психологического давления ему пришлось столкнуться на спецзадании в пустыне Гоби восточнее Хух-Хото, когда пересекали Внутреннюю Монголию. Продвижению к центру пустыни мешали песчаные бури, зыбучие пески и фанатики из секты «Торговцы страхом». Наведенные зрительные и слуховые галлюцинации не смогли остановить их караван. Они нашли мифическое озеро Най-Нур. Убогая фантазия оказалась у сектантов. Стена огня до небес, песчаные люди-звери, невнятно мычащие скелеты, вооруженные изогнутыми саблями. Такой детский лепет не задержал красноармейцев, обкатанных в Туркестанском походе Фрунзе. Им бы у Михаила Васильевича поучиться, как наводить на людей реальную жуть, а не иллюзорный морок. В этом деле красный командарм был непревзойденным мастером. По сравнению с ним «Торговцы страхом» оказались банальными неудачниками со скудной фантазией прошлого века. Когда их взяли в плен, переловив среди барханов, то даже расстреливать не стали. Как ни крути, а экспедиция по документам официально числилась гражданской. Сектантам добровольно предложили «прогуляться» по зыбучим пескам. Кто не захотел, подбодрили штыком в зад… Эх, жаль, времени было в обрез. Не успели допросить как следует, чтобы выяснить, кто их нанял.

Федор спохватился. Не о том он думает. Делом надо заниматься. Он положил «ТТ» на стол и взял зеркало за раму двумя руками, собираясь снять его со стены.

Стоп! Непорядок!

Канунников стоял перед зеркалом, чувствуя, как по спине пробежали мурашки. Крупные такие мурашки, размером с тропических тараканов. Генерала редко кому удавалось сбить с толку, но это был как раз тот случай. В зеркале абсолютно ничего не отражалось. Ни Федор, ни обстановка кабинета. По серебристой поверхности мельтешили яркие блики, но это не был свет лампы. Яркие всполохи переливались в глубине зеркала.

Федор осторожно прикоснулся кончиками пальцев к твердой поверхности. По поверхности зеркала прошла рябь, словно круги по воде от брошенного камня.

— Приятно иметь дело с разумным человеком. Поверьте, таких почти не осталось, — отозвалось на прикосновение зеркало. Сейчас голос не шел откуда-то со стороны, а звучал прямо в голове.

— Верю. — Генерал неожиданно легко согласился. Он действительно считал, что Федор Канунников, то есть он сам, единственный и неповторимый человек на свете. Второго такого не сыскать.

— Хорошо, что зеркало сразу не расколотили. А то другие сразу бац — и одни осколки. Как это на вас, людей, похоже: нет человека, нет проблемы.

— Ты человек?

— А что, похож? — В голосе невидимого собеседника прорезались язвительные ноты. — Нет, и никогда им не был. Никакого мистического трепета переживаний не испытываете? Насколько я знаю, у вас в юнкерском училище всегда была твердая пятерка по Закону Божьему…

Генерал-майор Рабочей-Крестьянской Красной армии в юнкерскую бытность всегда учился на «отлично». В его выпускной диплом сиротливо затесалась одна четверка по военной топографии, но она общей картины не портила. Экзамены по выживанию Канунников тоже всегда сдавал на «отлично». У него были строгие и взыскательные учителя. Один из них, рябой, с вислыми усами и рысьими глазами, не раз устраивал ему проверки на прочность. В его работе, где главным призом была жизнь, Федор лидировал с заметным отрывом от других. Простым везением это назвать было нельзя. На это он сам себе не мог ответить с полной уверенностью. Судьбу никогда до конца не понять и не обмануть. Хотя попытаться можно. У некоторых это получалось. А что до мистики, то окопы Первой мировой и кровавая мясорубка Гражданской войны и вовсе сделали его атеистом. Хорошо еще, что не воинствующим безбожником. Такой радикальный подход к теологии претил его аристократическому происхождению и воспитанию. Но Канунников прекрасно помнил, кто бережет береженого, и на всякий случай размашисто перекрестил болтливое зеркало. Помедлил и перекрестился сам. Неожиданно на душе стало легче, настороженность исчезла, уступив место профессиональному любопытству. Крестообразные жесты начальника бывшего секретного биологического отдела НКВД, а теперь Главного разведывательного управления РККА не остались без внимания.

— Нет! Только не это! — отчаянно заголосило зеркало, поверхность сильно выгнулась, а потом обратно приняло старую форму. Голос, весело хихикая, поинтересовался: — Помогло?

— Так, на всякий случай решил попробовать. Вдруг сработает, — ничуть не смутился генерал, переступив босыми ступнями.

— Вы открыли много дверей, стремясь узнать, что за ними. Почему бы не узнать, что кроется еще за одной?

Зазеркальный собеседник, похоже, не отличался особым терпением, его привычка «брать быка за рога» импонировала офицеру. Сам такой. Вопрос неожиданно развеселил Федора. Он поинтересовался:

— Где надо расписаться? Может быть, скрепим договор кровью?

— Вы меня с кем-то путаете, — подчеркнуто сухо прозвучало в ответ. — Господ… товарищ генерал-майор.

— Давай перейдем на «ты»? — неожиданно предложил Канунников. Обычно он не любил опускаться до панибратства, но сейчас был особый случай, надо было «прощупать» собеседника, а для этого быстрее установить доверительный контакт.

— Легко, Федя! Когда-нибудь и на брудершафт махнем по заздравному кубку.

— А как мне тебя звать-величать? Свет мой зеркальце, скажи, да гм-м… лик свой покажи. — Канунников сразу же подстроился под манеру речи собеседника. — Не покажешься мне? Поговорим по-людски… по душам.

— Извини меня, что сразу не представился. Заболтался, такое со мной бывает. — Помедлив, зеркало продолжило после короткой паузы: — Зови меня Путник.

— Приходится часто путешествовать?

— Можно и так сказать, — уклонился от прямого ответа Путник.

— Врешь, поди. Что за имя такое — Путник? Это больше смахивает на кличку или позывной.

— Вру, конечно, — покладисто согласилось зеркало. По его поверхности прошла сильная рябь, застывшая горизонтальными складками, похожими на морщины старого и усталого человека. — Я постоянно вру. Скажу больше, иногда я сам себе не верю. Вот тебе верю, а себе нет. Путник — не кличка, а прозвище. Я к нему привык, и ты меня так зови.

Рябь на зеркале разгладилась. На нем, как на проявляющейся фотографии, проступило изображение человека в полувоенном френче. Лысая голова дынькой на короткой шее. Одутловатое холеное лицо с рыхлыми щеками и щеточкой усов. Переносицу мегрельского носа оседлало бликующее пенсне в золотой оправе. За линзами стекол прятались глаза-буравчики. Всесильный повелитель малиновых околышей с плохо скрываемой брезгливостью рассматривал Канунникова. Словно видел перед собой докучливое насекомое, а не человека.

— Перебор! — Федор скривился, как от зубной боли. — Не пойдет.

Изображение начальника самого устрашающего и могущественного наркомата страны картинно закатило глаза:

— Мнэ на тэ-ебя не угодить.

Рябь прошлась по зеркалу, стирая без следа неугодный образ. Прошла и на мгновение застыла. «Морщины» на зеркале вновь разгладились, и из его глубины всплыло изображение уже другого человека.

На Канунникова из рамы смотрел широкоплечий мужчина в кожаном доспехе, представляющем собой куртку с короткими рукавами и металлическими пластинами, пришитыми на груди. Голову закрывал остроконечный покатый шлем с изогнутыми рогами по бокам. Под горлом сходились концы синего плаща с меховой оторочкой, скрепленные заколкой в виде необычного знака, притягивающего взгляд, — вертикальная полоска металла, от которой справа под косым углом вниз тянулись два луча.

«Надо запомнить», — пронеслось в голове Федора.

Из-за плеча торчала обоюдоострая секира потрясающе внушительных размеров. Лезвие было инкрустировано серебряными накладками, испещренными золотыми рунами. Светлые волосы до плеч, короткая борода…

На Канунникова внимательно смотрели чудные глаза. Один был ярко-зеленый, второй — синий. Цвет у глаз был разный, а зрачки одинаковые, цепкие и одновременно притягивающие. Лицо обычное: прямой нос, упрямо выдвинутый вперед подбородок. На левой скуле, сползая на шею, багровело уродливое пятно, как от глубокого ожога. Выражение лица было в высшей степени неопределенное: посмотреть справа — смеется, а слева — едва не плачет. Возраст где-то под сорок лет, а может, и больше. Точно не определить.

— Так лучше? — поинтересовался Путник, широко улыбнувшись.

— Сойдет, — одобрил Канунников. Не сводя глаз с зеркала, он попятился назад и нащупал стул с формой. Не совсем удобно общаться с новым знакомцем, стоя перед ним в одной майке и сатиновых трусах…

Генерал запрыгал на одной ноге, стараясь попасть в штанину, быстро оделся, притопнул, загоняя ногу в сапог. К продолжению разговора он был готов через минуту. Опоясываться портупеей не стал, все-таки беседа носила неформальный характер, но и пистолет в кобуру убирать не спешил. Хотя понял, что максимум, что сможет сделать «ТТ», — разнести зеркало на множество осколков.

Канунников сунул руку в карман галифе. Пальцы нащупали портсигар. Федор щелкнул крышкой и вытащил папиросу «Беломорканал». Чиркнув спичкой, он прикурил и глубоко затянулся. Выпустив дым через ноздри, он бросил коробок на стол.

Путник неожиданно посоветовал:

— Бросил бы ты курить.

— Что-то не так? Не нравится табачный дым?

— О тебе забочусь. Придет время, когда ты попадешь в место. — Путник сделал ударение на слове «место». — Попросишь там огня… не дадут. Скажут: каждый приходит со своим.

— Это ты к чему? На что намекаешь?

— Жизнь дается взаймы, на время, и когда-то придется ее вернуть.

Канунников поперхнулся дымом. Кашляя, он смял папиросу в пепельнице. Провел рукой по голове, пригладив волосы. Теперь можно поговорить всерьез…

Путник внимательно смотрел на окурок, испустивший прощальный дымок. Не сводя глаз с пепельницы, он поинтересовался, имея в виду мраморную фигурку сфинкса, стоящую на столе:

— Зачем ты держишь рядом с собой копию «отца ужасов и кошмаров»? Хочешь походить на него?

— Я так же терпелив и умею ждать не хуже, чем он.

— Похвальное качество для воина, — одобрительно кивнул разноглазый. — Главное — добровольно не шагнуть в пропасть и никого не утащить с собой. Поговорим?..

* * *

Линд Уоррен сидел в удобном кресле, приятно обволакивающем его тело. Что бы это значило? В прошлый раз, когда начальство вызывало его на ковер, ему пришлось битый час просидеть на низеньком жестком стуле со скособоченной спинкой. Хорошо еще, что обошлось без гвоздей в сиденье. У всех бывают недочеты в работе, но ведь можно обойтись и без иезуитских штучек. Или нет? А как бы он сам предпочел читать нотации проштрафившемуся подчиненному. От сладких грез его отвлек властный голос:

— … Из внеочередных докладов Хранителей трех перекрестков вырисовывается тревожная картина. Кто-то или что-то очень осторожно пыталось проникнуть на их территорию. Скорее кто-то. Похоже на разведку. На нечисть из числа пожирателей пространства не похоже. Не их стиль. Те действуют нахрапом и всегда прут напролом. Как твои приятели танкисты под Прохоровкой…

Госпожа Принципал не смогла закончить речь. Линд Уоррен самым бесцеремонным образом перебил ее. Не мог стерпеть, когда его друзей сравнивали с нечистью.

— Они ничего не могли сделать. Им приказало командование. За невыполнение — трибунал. Позорная смерть.

— Еще раз перебьешь, и тебе будет трибунал, а также все остальное. — В подтверждение серьезности сказанного на кончиках пальцев Селены заискрились короткие пляшущие разряды молнии.

— Молчу. Нем как рыба. — Уоррен спохватился, чувствуя, как мягкое кресло-трансформер приобретает жесткость инквизиторского стула и неудобно обжимает его ручками с боков. Сдавило грудную клетку.

— Да молчу же! — просипел добровольный адвокат.

Кресло перестало сдавливать. Ручки раздвинулись в стороны, но прежняя мягкость сиденья уже не вернулась. Селена осталась довольна произведенным воспитательным эффектом на подчиненного.

— Хорошо! Слушай дальше. Самое интересное впереди. Если принять эти перекрестки пространства за условные точки и соединить их линиями, то в центре будет перекресток, где Хранителем является зеркальный дракон Ска. Ничего не напоминает? Нет никаких ассоциаций?

— Мы постоянно решаем уравнения с множеством неизвестных. А некоторые создаем сами, предоставляя другим ломать голову над ними. — Линд пожал плечами. Он не любил, когда с ним говорили загадками.

— Такое уравнение нам подбросили, что просто так не решишь. Особенно если учесть, что при одной из попыток проникновения неизвестные действовали в облике дракона амфиптера. А точнее, в твоем истинном обличье, что на это скажешь?

— Это не я! — опешил Линд.

— Это не ты, — согласилась Принципал. — Что из этого следует? — Не дожидаясь ответа, она сама ответила на свой вопрос: — Неизвестные или неизвестный действуют осторожно, с определенной долей наглости. Неприятным фактом является то, что он много знает о нас, раз посмел натянуть твою личину.

— Натянуть! Слово какое-то э-э неблагозвучное, — взвился Уоррен. — А вдруг этот неизвестный в следующий раз вас натянет… Я-а-х, хр-р…

Деревянные обручи-тиски сдавили стальными объятиями грудную клетку, выдавливая из легких воздух: ни вздохнуть, ни слова сказать.

— Чего замолчал? — ласково поинтересовалась Принципал. — Ну-ну, молчи, а я с твоего разрешения продолжу. Не против? Спасибо!

— Хр-р-р… — Линд придушенно дергался, стараясь освободиться из тисков кресла.

— Без ложной скромности скажу, я тут накопала, и немало. Все знают, что работа с информацией — это мой конек. Да?

— Хр-р-р…

— Косвенные признаки указывают, что мы столкнулись с проявлением активности зеркального летуна. Он же богл, а по-простому зеркальник. Считается, то есть считалось, что эта тварь, питающаяся энергией умирающих драконов, давно изничтожена. Но, похоже, одна из зеркальных сфер — место обитания боглов — уцелела. Мы слишком много сил и времени уделяем перекресткам пространства. И, как следствие, что-то выпало из нашего поля зрения. Какие соображения есть по этому поводу? — Принципал выжидательно посмотрела в сторону Линда. Она сделала жест рукой. Кресло послушно раздвинуло ручки и приобрело более удобную форму.

— Это чушь! В стародавние времена был момент, когда мы нашли последнюю зеркальную сферу, базировавшуюся на Земле, в районе современной Скандинавии, — просипел Линд, потирая ребра. — Единственное, что осталось от расы зеркальников, — это отголоски воспоминаний, сохранившихся в мифах Земли. В них он прозывается Локи. Я лично уничтожил последнюю зеркальную сферу, а пепел пустил по волнам солнечного ветра. Лично сжег и развеял. Никто из зеркальников от меня не ускользнул. Ни один не ушел, по-моему. — Он перестал растирать ноющие ребра. — И не надо к словам цепляться.

— «По-моему»! — передразнила его Принципал. — Все встало на свои места. Теперь понятно, откуда таинственный возмутитель пространства знает твой истинный облик. Уничтожил! Развеял! Большая часть… Не бо льшая, а большая часть просчетов идет от самоуверенности и недооценки ситуации и врага. Прописные истины, но о них часто благополучно забывают. На моей памяти немало молодых наглецов не просто погибло, а сгинуло и исчезло без следа, — вслух размышляла Селена. Фразы о «моей памяти» и «молодых наглецах» не вязались с ее обликом. Внешне она была молода и чертовски хороша собой. Ее высокая грудь, обтянутая переливающимся серебром, осиная талия и чувственные губы вызывали ассоциации, прямо противоположные мудрости и опыту прошлых лет. Или столетий? Кто разберется, как женщины считают свой возраст? — Кто гарантирует, что некоторые из зеркальников не уцелели и не затаились до поры до времени, выжидая подходящего момента для возвращения? Никто. Они не отображают реальность, а создают иллюзии, выгодные им для достижения своей цели, а цель у них одна — последний выдох дракона, без разницы: амфиптер это или гарх.

— Да, госпожа Принципал.

— У меня нехорошее предчувствие. Раз обжегшись на воде, будем дуть на молоко, чтобы без губы не остаться.

— Люди дуют на воду, а обжигаются молоком, — со знанием дела поправил Линд.

— Непринципиально. Нужна наживка, чтобы выманить зеркальника и загнать в ловушку. Прихлопнем паразита раз и навсегда.

— Да, госпожа Принципал. А что… или кто будет наживкой?

— Вот и подумай над этим. Удиви меня. — В задумчивости она провела пальцами по зеркальной поверхности стола, словно стирая невидимую пыль. — Пообщайся со своими… друзьями-танкистами, пока они не закисли без настоящего дела. Наконец найдется им дело по плечу. Гарх, считающий себя человеком, там же, у сектантов?

— Да. Куда же он денется!

— Глаз с него не спускай. Если он что-то выкинет, отвечать тебе.

— Отвечу, не в первый раз.

— Подумай, может, стоит попробовать использовать гарха как живца? Зеркальнику все равно, чьим последним выдохом питаться. На сегодня все, господин Великий Дракон. Хватит мне мозолить глаза. Свободен.

— Слушаюсь, госпожа Принципал. — Линд поспешно вскочил с удобного кресла, готового в любой момент превратиться в инквизиторский стул. Он почтительно склонил голову и выскользнул за полупрозрачную молочно-голубую дверь.

За дверью мелькнул смазанный силуэт. Слишком быстрый для тяжелой громадины амфиптера. Исчезновение было стремительным, но не бесшумным. Длинные серпообразные когти на лапах громко лязгали по полу.

Скребуще-лязгающие звуки затихали. Госпожа пяти мирозданий по пяти обитаемых миров предалась размышлениям: «Сколько ни спрашивала Линда Уоррена или Великого Дракона Линдворна „Кто из вас первичен?“ — смысл ответа всегда был один и тот же: „Я“. Почтительно-уважительный у амфиптера и непонимающе-удивленный у Линда. Последний обычно отвечал прямолинейно, но не скатывался до своей обычной хамской манеры вести разговор. А что? Каков вопрос, таков ответ».

Госпожа Принципал продолжила внутренний монолог: «Чем же гархам этот перекресток приглянулся? В прошлый раз им там клыки обломали. Так нет, все лезут и лезут. Гархи вместе с немцами в первый раз не смогли прорваться к Пальцу Дракона. И, похоже, будет вторая попытка. Учтут ошибки, подтянут и сконцентрируют силы на направлении главного удара. Другого шанса у них не будет. Поджимает время, да и союзники не дремлют. Значит… Значит, надо и нам подстраховаться. Великое уравнение не прощает недочетов. На суше за перекрестком приглядывал Хранитель — ледяной дракон Ска, обитавший в Святой роще. Нелишним будет прикрыть его и с воды. В прошлый раз немцы добрались туда, плывя по Амазонке. Решено. Так и сделаем. Осталось подобрать помощника. На эту роль хорошо подойдет Бермудский контролер. Уровень современных технологий еще века полтора не даст людям приблизиться к его перекрестку. Славная идея. Вот его и отправим на время к Ска. А то он уже совсем одичал у себя на Бермудах. Единственное развлечение — превращать целый район Атлантики в кладбище кораблей. Еще смеет говорить, что это единственно верное решение, на его взгляд, заставить людей держаться подальше от его территории. Год назад танкер отхватил ему винтом полщупальца, а он все никак не угомонится. Хотя у головоногих, а тем более у Хранителей, быстрая регенерация тканей. Поди, лежит себе на дне, среди обломков потопленных им же кораблей, и в ус не дует. Хотя кто знает, во что может дуть гигантский кальмар? Вот пусть и развеется. Смена обстановки еще никому не вредила. Сначала отправлю его к Линду на инструктаж, а потом — сразу на Амазонку».

Закончив размышлять, Селена сняла с шеи ожерелье из двадцати пяти мерцающих крупных бусин и начала их перебирать тонкими пальцами в поисках нужной. Она нажала на темно-синюю сферу, и в воздухе возникло изображение бушующего океана. Иссиня-черные волны вставали на дыбы, стараясь дотянуться барашками пены до низко плывущих серых туч. Растеряв силу натиска, волны рушились вниз и растворялись в океане, чтобы через мгновения повторить попытку дотянуться до небес. Многометровые валы пенили Атлантику, сливаясь в водовороты. На заднем плане виднелся смазанный силуэт корабля. Судно кренилось с борта на борт, но упрямо карабкалось на очередной вал, стремящийся опрокинуть его кверху килем. Вот оно оседлало гребень волны, чтобы через секунду рухнуть в пропасть между двумя водяными горами. Прямо по курсу корабля всплыла веретенообразная темная многометровая туша. Миг — и нос суденышка оплели могучие щупальца. Если у команды еще были шансы пережить шторм, то в схватке с чудовищем, поднявшимся с глубины, они бесповоротно проигрывали. Корабль медленно завалился набок, сразу же зачерпнув правым бортом тонны воды. Вскоре судно ушло под воду. Кальмар утянул его на глубину, чтобы добавить в свою многочисленную коллекцию суденышек, покоившуюся на дне.

«Ничего не меняется. Хранитель Бермудского перекрестка верен своим разрушительным пристрастиям. Может, это и к лучшему».

Из коридора раздался противный скребущий звук на одной высокой ноте. По спине госпожи побежали мурашки. Линд прекрасно знал, что она не выносит, когда он проводит когтистой лапой по облицовке стен из микенского мрамора. Также он знал, как его начальница дорожит драгоценной облицовкой, которую ей преподнесли как богине в дар жители давно сгинувшей в веках цивилизации.

— Ящерица-переросток! Хам! — громко сказала Селена. У амфиптеров, прирожденных воинов и идеальных стражей перекрестков, очень чуткий слух. На то и был расчет. Хамоватый Уоррен славился своей выдержкой. А вот Великий Дракон, наоборот, был обидчив и вспыльчив. Любому, знающему об этой особенности его характера, было парой пустяков разозлить амфиптера. Результат не заставил себя долго ждать. Действующий на нервы скрип прекратился. Из коридора громыхнул шипящий голос, сглаженный расстоянием:

— Ведьма!.. Старая, сварливая ведьма!

Селена еще могла согласиться и с «ведьмой», и даже со «сварливой», но эпитет «старая» в свой адрес стерпеть не смогла.

— Значит, «старая», а ты, значит, молодой дракончик! — закричала госпожа пяти мирозданий. — Ну все! В этот раз тебе это с рук… лап не сойдет!

Стройные ноги с мускулистыми икрами вознесли Селену в один прыжок в воздух выше спинки стула, на котором она сидела. В следующее мгновение совершенное женское тело схлопнулось в шар, светящийся красным цветом. Красная шаровая молния зависла над стулом, громко потрескивая статическими разрядами.

Из коридора раздался новый скрежет когтей по мрамору. Великий Дракон посчитал, что браниться ниже его достоинства, и решил разнообразить свару новыми квадратными метрами изуродованной облицовки стен. Чего скрывать, ему нравился процесс: когти медленно погружаются в полированную поверхность камня, оставляя за собой три параллельные борозды. Если повернуть лапу по часовой стрелке, то получится завиток, отдаленно напоминающий спиралевидную галактику… Коготь в камень. Мощь и сила…

Новый скрип мощных когтей. Перебор! Шаровая молния начала приобретать угрожающий багровый оттенок. Потрескивания разрядов слились в непрерывный треск. Шар сорвался с места и, сразу набрав скорость, по кратчайшей траектории устремился в коридор покарать вандала. Почуяв спинным гребнем опасность, Великий Дракон сделал попытку избежать столкновения с наэлектризованным сгустком. Мощные лапы скользили по полированному камню. Единственное, что он успел предпринять, — это заскочить за угол, стараясь увеличить дистанцию. В гонке он неумолимо проигрывал в скорости. Красный шар скользнул вдоль стены за угол вслед за чешуйчатым исполином, удирающим, словно нашкодивший сорванец. Болезненный контакт был неизбежен.

«Надо срочно переместиться к перекрестку. Быстрее на свою территорию. Шуток не понимает».

Громкий хлопок в коридоре свидетельствовал о перемещении в пространстве объекта большой массы и объема. Вслед за ним разом смолк угрожающий треск.

…В коридоре больше никого не было. О бушевавших здесь мгновения назад страстях больше ничего не напоминало. Лишь старые и свежие борозды на мраморе, и еще в коридоре сильно пахло озоном. Как после грозы.

А в кабинете, где проходило совещание старших контролеров, продолжал висеть в воздухе экран, который позабыли выключить. На нем яростно сшибались океанские волны.

* * *

Экипаж танка с бортовым номером «сто» третью неделю гостил у самоверов на острове Дракона. Ни забот, ни хлопот. За них уже все продумали и решили. Судьба вырвала танкистов из привычного замкнутого круга военной карусели: атака, короткая передышка и снова в бой, где в воздухе тесно от пуль и осколков.

В свое время танкисты эвакуировали божьих людей на этот остров из менее гостеприимных земель. На материке самоверы попали в немилость мирской и духовной власти Глиона.

Его Величество король Глиона, Провинций и Колоний вместе с Его Святейшеством епископом Кретским и Глионским, главой Единой церкви, изволили сильно гневаться на самоверов. Из-за чего решили извести жителей слободы железной метлой рыцарства. А ведь сначала никто не придал значения вольнодумству жестянщиков…

Сначала вся слобода отказалась от священников Единой церкви, заявив, что Господу не нужны посредники и что Слово Божье понятно каждому, кто имеет уши, чтобы слышать, и глаза, чтобы прочесть. Так появилась секта, члены которой стали называть себя самоверами. Они самостоятельно разбирали Священное Писание и разучивали псалмы, которые и распевали друг с другом. Еретики работали не покладая рук, исправно и вовремя платили налоги, но посланников Его Святейшества не подпускали к себе на полет пушечного ядра. Поначалу власти не придали этому значения. Прибыль в казну идет — вот и прекрасно. Сектанты не пили крепких напитков, рукам волю не давали, жили в согласии друг с другом и всем белым светом. Божьи заповеди чтили, как написано, без скидок и поблажек на возможные толкования. В связи с этим и случилась накладочка.

В Священном Писании перечислены все смертные грехи, и убийство — один из наиболее страшных. Как следствие, сектанты отказались сражаться и посылать юношей в королевское ополчение. Их тут же объявили государственными изменниками.

Но показательные карательные акции устрашения дали неожиданный эффект. К еретикам стали примыкать воины королевской армии. Еретики не сопротивлялись и шли на смерть, распевая псалмы. Воины отказывались убивать безоружных и переходили на их сторону. Ряды самоверов ширились. Опухоль ереси стала проникать в более высокие слои общества. Король пошел на переговоры с самоверами. Он предложил им покинуть страну и просить убежища у Хранителя. Решение было принято, и исход общины состоялся. Месяца хватило на сборы, пары недель на дорогу через всю страну. На территории, подвластной Хранителю перекрестка, они отстроили село и зажили по своим правилам и законам. Заброшенные земли превратились в цветущие сады. Своим примером они доказали, что человек может обойтись без направляющей «железной руки».

Король почувствовал опасность, поэтому послал к непокорным подданным Королевскую гвардию. Надо было укрепить державу и дух истинной веры. Так и сгинули бы самоверы, если бы, на их счастье, в этот мир не перебросило «тридцатьчетверку» капитана Ковалева, прямиком из пекла Курской дуги.

Рыцарям устроили горячую встречу, переходящую в кровавую баню. Это дало время самоверам построить плоты и, собрав нехитрые пожитки, искать лучшей доли и спокойной жизни за морем. Под прикрытием танка и его экипажа еретики покинули негостеприимный берег и обосновались на острове, который нарекли островом Дракона.

Короля Глиона такой расклад устроил. Ересь исторгнута за пределы страны. О «железном слоне», изрыгающем смертельный огонь, и живущих в нем черных демонах предпочли не распространяться.

Пошатнувшиеся государственные устои восстановились. Смущать незрелые умы черни стало некому. По такому случаю Его Святейшество отслужил благодарственный молебен. Жизнь в стране вернулась в привычное русло, к традициям прошлых веков. На чем стояли, на том стоять будем…

Безоблачное небо не мешало солнцу заливать лучами остров Дракона. Деревню давно отстроили. Участки под жилье разместили в том порядке, к которому селяне привыкли испокон веков. Самоверы перебрались из палаток, выгоревших до белизны на палящем солнце, под надежную крышу. Они все делали основательно и на совесть. Семьи строили себе дом, как две капли воды похожий на предыдущий, который пришлось бросить на разграбление рыцарям-мародерам во время поспешного бегства из Глиона.

В поселке стояла обычная для воскресного утра тишина. Все, от мала до велика, сидели по домам и читали воскресные псалмы. Не было слышно воплей детворы, окриков женщин и мужских голосов. Окончится семейная молитва, и все степенно разойдутся по делам: кто в поле, кто на мельницу. Все приходилось добывать своим трудом и потом. На околице, рядом с крайним домом, стоял танк Т-34-85.

Дом для танкистов был сооружен вместе с остальными постройками в селении. Когда он пустовал, то за содержанием его в порядке следили заботливые сельчане. Ежедневно в комнатах протирали пыль, проветривали, а в погребе не переводились свежие продукты.

Танкистов сюда определила госпожа Принципал на реабилитацию. Безмятежная жизнь на острове должна была восстановить память экипажу, которой они лишились, выполняя задание Хранителей перекрестков пространства. Танкисты начисто забыли все, что было с ними на Амазонке. А у Ковалева вообще полностью отшибло память. Петля времени не прошла для людей даром.

Пусть и не сразу, но память вернулась, а вместе с ней прибавилось новых хлопот. Хранители позволили поселиться у самоверов их боевому побратиму полковнику вермахта Виктору Нерингу с семьей. Это еще куда ни шло. Но Неринг умудрился «выдернуть» из реальности Земли гарха Гефора, жившего на земле под личиной штандартенфюрера Вальтера Крауса. Он и его семья были обязаны эсэсовцу жизнью, поэтому Неринг пошел ва-банк, перебросив при помощи жетона-коммуникатора гарха на остров. Вальтер убедил Линда, что человек подавил волю гарха в теле Крауса. Хранитель согласился оставить Вальтера, но настоял, чтобы ему отстроили дом за полем, отдельно от всех. Краус только поблагодарил за доверие. Штандартенфюрера, похоже, ничто не могло смутить: ни русские танкисты, ни Контролер пространства. По сути, он был для всех враг: и гарх, и эсэсовец. Объяснить свою лояльность Вальтер даже не пытался. Попав из передряг Второй мировой войны в мирную идиллию, штандартенфюрер моментально свыкся с новой обстановкой и, казалось, получал удовольствие от такой жизни. Гарх в его душе затих и не стремился управлять желаниями. Дракон дремал и одновременно наблюдал за чувствами человека, на которые раньше не обращал внимания.

Семье полковника Неринга дом еще строили. Пока они обосновались в гостевой избе и потихоньку врастали в размеренный сельский быт.

Пару раз танкистов посетил амфиптер. Каждый раз, глядя на Великого Дракона, самоверы испытывали трепет и старались не подходить близко. Вытянутое рыло, расширяющееся к ноздрям, начиналось от огромных — размером с футбольный мяч — близко посаженных глаз с узкими вертикальными зрачками. По бокам чудовищной исполинской головы шли перепончатые гребни.

Когда он двигался, голова медленно покачивалась на толстой, крепкой, но довольно изящной и гибкой шее, плавно переходящей в массивную грудную клетку. Удивительно было то, как огромная зеленая туша в природной броне из чешуи может стремительно двигаться, опираясь на лапы с тремя когтистыми пальцами.

Всякий раз, когда Великий Дракон видел эсэсовца, он наливался злобой. Его глаза меняли цвет с желтого на ярко-изумрудный, а перепончатые гребни на голове угрожающе поднимались. Амфиптер не скрывал, что терпит присутствие гарха лишь из-за сложившихся обстоятельств. Краус тоже всегда чувствовал в присутствии Великого Дракона отчетливую угрозу. Ощущение тревоги проходило при удалении.

Линд Уоррен тоже часто заглядывал к танкистам. Но и он со штандартенфюрером Краусом разговаривал без обычного дружелюбия. Ровно, но не более того. Вальтер к этому относился с пониманием и свое общество не навязывал. Он и раньше шел по жизни один. Это его не тяготило. Оставшись в детстве после смерти родителей сиротой, он научился чувствовать себя комфортно, довольствуясь своим собственным обществом. Да и гарх за долгие годы одиночества в чужом мире свыкся со своей ролью.

* * *

Добравшись до Киля, штурмбаннфюрер Кемпке первым делом ринулся в Подводную академию Северного ветра. Надо было уладить определенные формальности с ее начальником.

Это военно-учебное заведение не успело отметить даже десятилетний юбилей, но своим финансированием далеко переплюнуло все университеты Германии, вместе взятые. К ней было приписано несколько подводных лодок со своими экипажами. Поначалу моряки откровенно выражали свое недовольство, закидывая рапортами командование. Они справедливо считали, что за нарушение субординации «дальше фронта не пошлют». Для подводника линия фронта — понятие относительное, и пролегает она на глубине и курсе, которые определяет капитан. Топи корабли, подсчитывай тоннаж врага, отправленный на дно. Железные кресты на грудь, Рыцарские — на шею, почет и уважение, а заодно и дополнительный денежный оклад в марках за выполнение боевых заданий в особо опасных условиях. В славе и почете с подводниками могли соперничать только летчики люфтваффе. Летуны и моряки всегда ходили в любимчиках у фюрера, в отличие от вермахта, кроваво забуксовавшего на Востоке. Когда количество рапортов в Главном штабе военно-морского флота крингсмарин достигло критической отметки, в Подводную академию Северного ветра приехала небольшая группа неприметных людей в штатском, одетых в одинаковые серые костюмы. Последней каплей стало прошение молодого офицера-подводника с просьбой перевести его в боевую флотилию, написанное собственной кровью.

С членами экипажей были выборочно проведены задушевные профилактические беседы. Суть разговоров сводилась к одному: надо служить там, куда тебя определили отцы-командиры. Приезжие гестаповцы с одинаковыми незапоминающимися лицами не утруждали себя поиском задушевных слов. Можно даже сказать, они были косноязычны, но, видимо, в их суконных словах и крылся великий дар убеждения, подкрепленный фотографиями из ближайшего концлагеря, куда попадают все несогласные с военной линией национал-социалистической партии. После посещения неприметных людей из печально известного ведомства больше ни один рапорт с просьбой перевести в боевые флотилии не потревожил покоя адмиралов, планирующих, как понадежнее перерезать морские дороги антигитлеровской коалиции. Морская блокада островной Англии была в самом разгаре. Надо было срочно латать бреши, проделанные миноносцами — охотниками за субмаринами. Истребители подлодок неутомимо утюжили море, радарами выискивая в глубине немцев. Получалось у них неплохо. «Волчьи стаи» редели не по дням, а по часам.

В 1943 году был разработан проект «Лафференц», по которому предполагалось нанести ракетами «ФАУ-2» удары по территории Соединенных Штатов Америки. Для выполнения этой операции заручились поддержкой военно-морского флота.

Контейнеры с ракетами были доставлены в Киль специальным железнодорожным составом. Эшелон с грузом «оружия особого назначения» шел под усиленной охраной и без остановки. На всем пути следования состав сопровождали истребители «Мессершмитт». Контейнеры без происшествий разгрузили в порту.

Затем на двух подводных лодках огромные тридцатиметровые контейнеры с ракетами транспортировали в Балтийское море. Прибыв в точку пуска, экипажи субмарин вместе с расчетом и техниками из Пенемюнде перевели контейнеры в вертикальное положение. После контрольной проверки и предстартовой подготовки ракет произвели пуски.

Первая попытка оказалась неудачной. Почти сразу отказала система управления, и «ФАУ-2» потерпела аварию. Длинная черная «сигара», взлетев в небо, резко изменила направление полета и упала в море. К счастью, подрыв произошел на безопасном расстоянии от двух немецких субмарин, лениво покачивающихся на малой волне. До сезона штормов на Балтике было еще далеко. Время для испытаний специально подбирали с учетом погоды. Второй пуск посчитали более удачным.

Стартовавшая в Балтийском море «ФАУ-2» взорвалась на берегу Буга, в районе деревни Сарнаки. Прямого попадания не зафиксировали. Осколками был убит случайный мужчина и ранена женщина. Ракета упала в четырехстах метрах от населенного пункта.

После морских испытаний от обстрела Америки отказались. Слишком дорогое удовольствие получалось. Точность попадания оставляла желать лучшего. Решили остановиться на Англии. Внимательно проанализировав недоработки в системе наведения, Вернер фон Браун доложил командованию: «Лондон, имеющий в диаметре пятьдесят километров, — это не деревня. По городу мы попадем». Его заявление было благосклонно принято. От ракет морского базирования решили отказаться. Выбор остановили на подвижных батареях. Каждая ракетная батарея имела три «Мейлервагена», транспортировавших по одной ракете «ФАУ-2». «Мейлервагены» передвигались с помощью полугусеничного тягача, служившего одновременно и для перевозки боевого расчета установки. За ракетами следовали три автоцистерны: одна — с жидким кислородом, другая — со спиртом и третья — со вспомогательным топливом и остальным оборудованием. Кроме того, у подвижного комплекса имелись генератор электрического тока на автомашине и передвижная установка для проверки ракеты и управления огнем. Офицерский состав батареи размещался в штабных автобусах. Мобильные ракетные батареи имели неоспоримое преимущество. После пусков они быстро меняли свое месторасположение, что делало практически невозможным их обнаружение и ликвидацию.

Больше субмарины Подводной академии Северного ветра в ракетной программе участия не принимали.

…Молодой штурмбаннфюрер и старый адмирал, посетитель и хозяин кабинета, сидели за длинным столом друг напротив друга, разделенные полированной столешницей из темного дерева. Кабинет казался огромным и пустым. Ничего лишнего. На стене огромная карта, закрытая зеленой тканью на случай, если войдет посторонний с низким допуском секретности. На других стенах висели масштабные полотна в тяжелых позолоченных рамах с вычурными завитушками. На картинах были изображены флотские баталии, в которых, понятное дело, крингсмарин были одержаны блистательные победы. В углу стоял шкаф с застекленными дверцами, на полках которого выстроились шеренги книг в темных переплетах. К нему вплотную приткнулся низкий столик на гнутых ножках, заваленный тубусами с лоциями и морскими картами.

Старый адмирал в архаическом пенсне, чисто выбритый и злой, на глазах наливался дурным румянцем. Краснота захватила лицо и теперь стремительно оккупировала лысину в обрамлении венчика сухих волос. Начальник Подводной академии Северного ветра бесстрашно орал на офицера в черной форме, брызгая слюной и размахивая руками. При этом заслуженный морской офицер ругался, как обыкновенный боцман.

Всесильная бумага, подписанная самим рейхсфюрером Гиммлером, не произвела своего обычного эффекта. Взбесившийся старый служака в чем-то даже импонировал Кемпке. Похоже, у начальника академии было свое особое мнение о молодых выскочках, которое он не считал нужным скрывать.

Из мешанины слов и ненормативной лексики выходило, что лишить флотилию единственной подводной лодки снабжения, приписанную к академии, это, мягко говоря, нонсенс. До такого могла додуматься абсолютно «бездарная сухопутная крыса, видевшая корабли на картинках, а море с пляжа». Субмарины этого типа имели неофициальное название «Дойная корова». На весь флот их насчитывалось всего менее десятка единиц, а заложенные на верфях еще четыре лодки неизвестно когда будут спущены на воду. Эта посудина была плавучим складом, снабжающим топливом, боекомплектом и продовольствием другие корабли и подлодки, находящиеся на океанских коммуникациях противника.

— Юноша, зачем вам наша «U-487»? Вы что, в кругосветку по морям собрались? Рекорд на дальность хода с самозаправкой решили установить? — Адмирал уже не спрашивал, а почти шипел. — На ней же нет ни одного торпедного аппарата! Ни одного! Вооружение — тьфу! Плюнуть и растереть! Всего два орудия и 20-миллиметровая зенитка.

Штурмбаннфюрер подчеркнуто обернулся. Хорошо, что никого, кроме них двоих, в кабинете не было. Да, давно его никто не называл юношей. Если память не изменяет, то последний раз это было в юнкерские годы. Интересно, что бы сказал старый брюзга, если бы узнал, сколько ему лет по человеческим меркам? Но по-своему адмирал прав: как гарх, он еще молод. Начальник академии, тыча пальцем в небо, попал туда, куда не должен был: «кругосветка с самозаправкой»!

Эсэсовец мягко и доброжелательно улыбнулся:

— Господин адмирал, больше ни с кем не делитесь своими умозаключениями, иначе… — Кемпке поднял руку и выразительно согнул указательный палец, словно нажимал спусковой крючок. — Шестой причал к исходу завтрашнего дня. Полная готовность в девятнадцать тридцать. Выдвигаемся по моей команде.

— В каком смысле шестой причал? Что значит «выдвигаемся»? — Адмирал пальцем оттянул накрахмаленный воротник форменной рубашки. Шея его побагровела, казалось — еще чуть-чуть, и его хватит апоплексический удар. — Это невозможно, — проблеял адмирал, — за такой короткий срок подготовить субмарину к выходу в море в дальний поход.

— Если обстоятельства тебе не нравятся, измени их. Невозможное возможно. Вот девиз на сегодня, да и на завтра тоже.

Нравоучительный тон Кемпке вогнал в уныние и не оставил никаких иллюзий собеседнику. Отстраниться от выполнения поставленной задачи не получится при всем желании.

Кемпке потер складку, успевшую лечь за время тяжелого разговора поперек его переносицы:

— «U-487» со всем экипажем поступает в мое распоряжение. — Отто тяжело стукнул ребром ладони по столу, показывая, что все точки над «i» давно расставлены.

«Все, мое беспредельное терпение иссякло!»

— Кстати, за саботаж полагается виселица, невзирая на прежние заслуги перед Германией. Насчет расстрела я погорячился, извините. — Кемпке хорошо знал, что делал, когда приберегал «саботажный» аргумент к концу разговора.

Штурмбаннфюрер произнес эту фразу с такой холодной небрежностью и вместе с тем так бесстрастно, что начальнику Подводной академии Северного ветра ничего не оставалось, как только подумать: «Придется выполнять. Как ни крути, это меньшее из двух зол».

— Вы бы занялись чем-то более важным, чем препираться со мной. Долго еще будете собирать модельки кораблей? — ехидно поинтересовался эсэсовец, уже выходя из просторного кабинета. — Сами раскрашиваете? Так недолго и глаза испортить в вашем-то возрасте.

Адмирал хотел возразить, но осекся, не зная, что сказать в ответ. Тут крыть было нечем. Он догадывался, что в академии знают о его тайном хобби — собирать и раскрашивать миниатюрные модели судов. А теперь выходило, что об этом известно далеко за пределами Подводной академии Северного ветра. Удар ниже пояса. В закрытом на ключ отделении стола ждали своего часа древнеримская галера с изогнутым носом, набор красок и тоненькая кисточка. Осталось всего ничего: любовно раскрасить парус и осторожно натянуть такелаж из ниток.

Адмирал открыл дверцу стола и достал початую бутылку коньяка. Покрутив с сомнением в дрожащих пальцах изящную рюмку, он, со вздохом поставив ее на стол, взял стакан, стоящий рядом с графином воды. Налил в него из бутылки и, жадно сглатывая, выпил до дна.

Адмирал вспомнил взгляд штурмбаннфюрера и передернул плечами. Его серо-синие глаза, застывшие в холодной глубине упрямства и нескрываемой жестокости, вызывали оторопь у бывалого моряка, немало повидавшего на своем веку.

— Поганец! — Начальник академии повторил процедуру. Очередная порция обжигающей жидкости переместилась в желудок. Промочив пересохшее горло, он запустил стаканом в закрытую дверь с ревом: «За-а-асранец! Душегуб!»

Ни в чем не повинный стакан разлетелся веером стеклянных осколков.

На шум из приемной в дверь просунулась голова адъютанта:

— Что-то случилось, господин адмирал?

— Во-о-он! — прорычал старый морской волк, снимая трубку телефона. — Дежурный, срочно соедините меня с командиром шестой флотилии…

Покинув адмиральский кабинет, Отто двинулся к выходу из академии. Впереди он увидел большое зеркало, мимо которого ему предстояло пройти. Кемпке воровато оглянулся, что обычно не было ему свойственно. В длинном коридоре, застеленном посередине ковровой дорожкой, было пустынно, как на луне. Никого.

Он подошел к настенному зеркалу… и чуть не зашипел от злости, как рассерженная гадюка, которой наступили на хвост. Это уже выходило за рамки разумного. В зеркале перед штурмбаннфюрером стоял рыцарь, закованный с ног до головы в черненые доспехи с серебряным узором. Прямой намек на черную эсэсовскую форму. На стальном наплечнике топорщил крылья разноцветный попугай.

Отто уже было поднял руку, чтобы покончить с этим хамским спектаклем, но бронированное отражение протестующе замахало руками. Рыцарь из Зазеркалья прижал латунную перчатку к невидимой поверхности с той стороны. Казалось, что людей из разных эпох разделяет толстое стекло. Второй рукой рыцарь показывал знаками, чтобы Отто поступил так же и повторил его движение, прижав свою ладонь к его.

Кемпке, недолго думая, прижал свою ладонь к холодной поверхности. Разбить зеркало он всегда успеет.

— Приветствую тебя, мой союзник! — Доселе безмолвный рыцарь обрел голос. Он уловил желание Отто и поспешил его успокоить: — Не надо разбивать все зеркала у себя на пути. Я появляюсь в отражении лишь для обмена информацией. Для взаимовыгодного обмена.

— Что за маскарад? — поинтересовался офицер вполголоса. В коридоре по-прежнему никого не было.

— На все готов пойти, чтобы привлечь твое внимание и установить контакт. — Черный рыцарь поднял забрало у шлема с пышным плюмажем из разноцветных перьев. Невозмутимому Кемпке нахально улыбалось во весь рот, показывая ровные белые зубы, его собственное лицо.

Кто-нибудь на его месте, может, и обрадовался бы появлению близнеца, но только не он. Отто был на своем месте, и перспектива делить его с зеркальником восторга не вызывала.

— На большее фантазии не хватает! — едва разжимая губы, процедил эсэсовец.

— Вижу, не нравится, жаль! — Зеркальник притворно-обиженно вздохнул и опустил забрало. Из-под стального намордника голос раздавался глухо, словно человек говорил, опустив голову в пустое ведро. — На тебя не угодишь. А так лучше? — Он снова поднял забрало.

Кемпке остолбенел. Теперь его по-настоящему пробрало. В обрамлении черной стали белело лицо, знакомое сотням миллионов людей.

Косая челка, прилипшая к потному лбу, короткая щеточка усов под носом, расфокусированный взгляд бегающих глаз.

— Штурмбаннфюрер! — В хорошо узнаваемом визгливом голосе прорезались истеричные нотки. — Почему не приветствуете своего фюрера как положено?!

Отто усилием воли подавил желание щелкнуть каблуками, вытянуться в струнку и выбросить правую руку в фашистском приветствии. Разум понимал: все происходящее — выходка неугомонного зеркальника. Тело, наоборот, хотело повиноваться рефлексам, вколоченным в подкорку с юнкерских времен.

— Надо говорить «Хайль Гитлер!», когда меня видишь, — ласково-пугающе сказал лжефюрер.

Кемпке откашлялся. Получилось похоже на нечто среднее между приглушенным клекотом и сдавленным рыком. Прочистив горло, он произнес:

— Это просто смешно! К твоему сведению… э-э попугай.

Услышав, что о нем говорят, попугай переступил когтистыми лапами на бронированном плече. Он внимательно рассматривал штурмбаннфюрера слишком умными для птицы глазами. Перья пернатого красавца переливались всеми цветами радуги. Попугай осторожно почистил мощный изогнутый клюв о стальной шлем, потом наклонил голову к уху рыцаря и доверительно сообщил: «Скоро всем фашистам капут». Голос у птички был с сильным грузинским акцентом, хорошо узнаваемым благодаря пропагандистским фильмам о большевистской России.

— Знаю, знаю, попугаю положено сидеть на плече у пирата. Просто мне нравится эклектика, — рассмеялся рыцарь.

— Ты рассуждаешь и ведешь себя почти как нормальный… человек.

— Я быстро учусь. А ты? — спросил зеркальник. — Быстрая ассимиляция в чужой среде — залог выживания.

— Понимаю! — соглашаясь, кивнул Отто. — А ладонями касаться друг друга обязательно? Мне помнится, в первый раз мы общались напрямую. — Он спрашивал, опустив глаза, подчеркнуто внимательно разглядывая носки начищенных сапог.

Ему не хотелось лишний раз встретиться взглядом с бегающими из стороны в сторону глазами фюрера.

— Я уже думал, что не дождусь этого вопроса. Надо было сразу спросить, а не бить зеркала, — укорил зеркальник. — Мне так проще… легче общаться. У меня осталось мало сил. Я так давно не ел. О последнем выдохе умирающего дракона могу лишь мечтать.

— Мне что теперь, застрелиться, чтобы ты подкрепился? — ехидно поинтересовался офицер.

— Это предложение или шутка? Не отвечай, сам догадаюсь. — Зеркальник, выдержав паузу, продолжил: — А-а, я понял, люди называют это сарказмом. Да?

— Нет, черным юмором.

— Я так и знал — это фигура речи, — погрустнел «отец германской нации». — Жаль! — Без всякого перехода он запел приятным низким контральто женщины-сфинкса:

Кемпке перестал рассматривать сапоги и взглянул в зеркало. Нездоровая тяга зеркальника к вздорным шуткам и ужимкам могла сулить очередную каверзу. Он ожидал чего угодно, но не этого.

Персонально для штурмбаннфюрера пела Марлен Дитрих — стальная орхидея, отвергнувшая рейх. Рыцарь с попугаем бесследно исчез. Отто прижимал руку к ладони с длинными холеными пальцами. Породу сразу видно…

Певица, одетая в платье для коктейлей, томно повела плечами и роковым голосом продолжила:

Мало кто мог похвастаться, что для него одного поет несравненная Марлен Дитрих, кумир миллионов поклонников. В конце коридора хлопнула дверь. Песня смолкла.

Певица прекратила петь и нежно проворковала: «Помни: сегодня ладонь к ладони, а завтра плечом к плечу». Марлен послала офицеру чувственный воздушный поцелуй. Поцелуй на прощание…

Неуловимое движение в Зазеркалье. Миг — и Отто уже смотрел в зеркало на собственное отражение, неотличимое от оригинала.

Хлопнула еще одна дверь. Еще несколько минут назад безлюдный коридор стал наполняться людьми в военно-морской форме. Эсэсовец широким шагом двинулся к выходу из здания академии.

 

Глава 4

Стрелки часов на циферблате подобрались к цифре «восемь».

Неприметный особняк на Волхонке, где располагалось «хозяйство» генерала Канунникова, начал оживать после ночной тишины. По коридорам засновали сотрудники. Кто в форме, кто в штатском, в зависимости от задачи, которую выполняли. Хлопали двери, в одном из кабинетов со скоростью пулемета застрекотала пишущая машинка. Отлаженный механизм погружался в повседневный ритм рабочей суеты.

Федор Исаевич выглянул из кабинета в свою приемную и коротко бросил адъютанту: «Вызовите ко мне Шалдаеву».

Поразительная женщина работала у Канунникова заместителем. Проще перевернуть землю, чем найти еще одного такого помощника. Такой подчиненной, как Ольга Шалдаева, мог бы гордиться любой начальник. Волевая, трудолюбивая, обладающая чудовищной эрудицией и энциклопедическими знаниями. Сумма этих качеств, помноженная на развитую интуицию, помогла ей сделать головокружительную карьеру. Еще несколько лет тому назад она была студенткой, окончившей институт с красным дипломом, а сегодня начальник отдела психологических исследований. Именно звериная интуиция спасла ее в студенческие годы от серьезных неприятностей. Ольга создала на факультете атеистический кружок и занималась за этой ширмой всем, что ее интересовало, а именно мировыми религиями, а также мистическими культами разных народов — от вуду до якутских шаманов. Пытливому уму всегда было тесно в общепринятых рамках.

Сейчас ей позволялось все, лишь бы работа давала результат.

— Разрешите войти, товарищ генерал-майор? — Она замерла на пороге кабинета начальника.

Лукаво глядя на Ольгу, генерал произнес:

— Может, стоит позвонить на небо? Похоже, у нас в здании один из их ангелов заблудился.

— Туда уже телефонную линию провели? — рассмеялась Шалдаева, кокетливо поправляя локон на виске. — Вот не знала.

— Надо будет, и не только с ними связь установим, — многозначительно заверил ее Канунников. — Прошу, располагайся. — Федор указал ей на стул с мягкими подлокотниками.

В помещении витал терпкий аромат настоящего кофе, напоминая о полузабытой довоенной жизни. Генерал налил Ольге и себе из фарфорового кофейника в небольшие пузатые чашки.

— Настоящий бразильский. — Он не удержался, чтобы не похвалить напиток. — Если сейчас не выпью полкофейника, то усну. Ночка выдалась бессонной.

Шалдаева пригубила кофе и выжидательно поглядела на начальника. Понятно, что он оторвал ее от работы не для того, чтобы попотчевать напитком, вкус которого она успела позабыть. Ольга привыкла к его обходительным манерам и ждала продолжения.

Поставив на блюдце пустую чашечку, Федор пододвинул к Ольге по столу лист бумаги. На нем он изобразил синим химическим карандашом знак, который украшал заколку плаща ночного посетителя. Генерал рисовал по памяти, но ошибиться не мог. Ничего сложного в незатейливой закорючке не было.

— Не просветишь, что это такое? — Канунников развернул лист на столешнице и ткнул в него пальцем. — Это верхний край, а это…

— Это Анзус, — продолжила за него Ольга. Казалось, она ждала вопроса, чтобы дать на него заранее готовый ответ. Ни дать ни взять отличница-зубрила на экзамене. — Энергетическая рука-послание. Отголосок культуры древних скандинавов. Ее использовали с максимальной осторожностью, она посвящена богу Локи, совершавшему как добрые, так и злые дела. Лучше всего Анзус помогает в осуществлении дел, требующих коллективных усилий. Одному он не принесет пользы, если только не трикстер…

— Стоп! — прервал ее Канунников. — Я понимаю, что специфические термины — это для посвященных. Объясняй так, чтобы мне было понятно.

— Хорошо. Трикстер — это фигура, воплощающая в себе страсти и желания, неподвластные нормальному разуму. Это и нечеловек, и сверхчеловек, и животное, и божественное существо, главным пугающим свойством которого является неуправляемость.

— Говоря нормальным суконным языком, это создание, совершающее противоправные действия или, во всяком случае, не подчиняющееся общим правилам поведения.

— Совершенно верно. Классический пример — это Локи, один из богов скандинавского пантеона. Именно ему посвящена руна Анзус. Так вот, характерные черты Локи: двуличность, изворотливость и коварство. Часто его считают лживым, но это не совсем верно. Понятия «ложь» и «истина» для него просто отсутствуют. Согласно легендам, выходки Локи происходили не по «злому умыслу» противления, а ставились им во главу угла. Не сама игра жизни, а процесс был важен для него. Локи нарушал установленный порядок богов и законы природы. Иногда он делал это намеренно, но при этом добивался, пусть и неосознанно, положительного эффекта.

— Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо. — Генерал все схватывал на лету, мгновенно вычленяя из вала информации самое главное. — Легенды не говорят, как выглядел Локи?

— Люди всегда очеловечивают свои божества, — пожала плечами Шалдаева. — В человеческом облике был, как все. Но сейчас бы о нем написали в ориентировке: особые приметы — ожоги лица и головы.

— В смысле? — встрепенулся генерал, как ищейка, почуявшая след.

— За свои проказы Локи понес наказание. Когда боги его поймали, то в наказание приковали к скале, а над головой повесили змея. По легенде, яд змея непрерывно капает ему на лицо. Но его верная жена вечно держит над ним чашку. Когда чаша переполняется, она идет ее выливать. В это время яд капает ему на лицо, и он бьется в невыносимых мучениях. Что еще я могу сказать: он мог менять внешний вид как захочется. Бог, как-никак. Принимая облик человека, предпочитал не выделяться. Носил доспехи, шлем, плащ, кожаные штаны. Одинаково хорошо владел луком и копьем. Для ближнего боя предпочитал меч.

— Секиру он предпочитал, — неожиданно подытожил разговор Канунников. Он замялся, отбросив просившееся на язык слово «предпочитает», показавшееся ему сейчас неуместным. Проверить и перепроверить, а потом делать выводы, которые примут облик лаконичных приказов и конкретных действий. — Спасибо за консультацию, Ольга Михайловна. Вы мне многое прояснили. — Ясно было одно: работы впереди непочатый край. Генерал взялся за ручку кофейника. — Еще чашечку, и за работу?..

— Кофе можно не только пить, Федор Исаевич, — осторожно заметила Шалдаева.

— Это как? — озадачился генерал. — Жевать?

— Можно погадать на кофейной гуще, — предложила Ольга. — Когда мы с бабушкой гадали в сочельник… почти все сбывалось. Правда, это было давно.

— А что, давай попробуем, — развеселился Канунников. Он привык доверять Ольге. На его памяти ее интуиция и нестандартные подходы всегда срабатывали. В Средние века не миновать ей костра. Сожгли бы как ведьму под радостные крики толпы. — Хотя это и не наш метод, но попробовать стоит.

Шалдаева взяла свою чашку с оставшейся гущей, накрыла блюдцем и опрокинула на него. Вслед за ней Канунников повторил то же со своей чашкой.

Перехватив вопросительный взгляд начальника, Ольга пояснила:

— Подождем, когда кофейная гуща стечет по стенкам. Пары минут, я думаю, хватит.

Выждав положенное время, Федор поднял чашку с блюдца и поставил перед собой. На полупрозрачных фарфоровых стенках остались разводы гущи, сплетавшиеся в причудливый узор.

— Ну-с, попробуем разобрать, что тут у нас получилось, — сказал Канунников, вертя в руках хрупкую чашку. — Криптографов из шифровального отдела позовем?

— Обижаете?! — поджала губы Ольга. — Сами справимся.

— Кто бы сомневался, — генерал лукаво подмигнул. — Нам любые задачи по плечу. Да?

Федор рассматривал остатки ароматного напитка. В подтеках гущи проступили контуры узнаваемых фигур. Он начал вслух перечислять, что смог опознать глаз из сплетения черных узоров:

— Вижу кого-то, сильно смахивающего на крокодила с перепончатыми крыльями.

— Нечто приближается и скоро станет частью вашей жизни, — прокомментировала Ольга.

— Четко вижу глаз.

— Резкие перемены в жизни.

— Тут к гадалке не ходи, — не удержался генерал. С тех пор как он «надел» погоны на плечи, резких перемен в жизни у него хватало с избытком. — Похоже на голову быка.

— Подстерегает опасность или поездка в далекий край.

После упоминания о дальних краях генерал больше ничего не просил истолковывать. Расплывчатые иносказания все больше и больше обретали четкую форму. То, что он углядел на самом дне чашки, в комментариях не нуждалось. На донышке четко отпечатались четыре черные точки, они складывались в знакомое созвездие Южного Креста, как его изображают в школьном учебнике.

Последний раз он видел четыре яркие звезды, легкоразличимые на ночном небе, когда его била дрожь от лихорадки во время приступов малярии. Душная тропическая ночь другого полушария Земли, треск сучьев, рык хищных зверей в темных джунглях Амазонии. Один против всего мира. Песчинка, затерявшаяся на краю света…

— Свою чашку смотреть будете, Олечка? — поинтересовался Федор. — Не желаете заглянуть в будущее?

— Нет, думаю, пока не стоит, — отрицательно качнула головой Шалдаева, — как-нибудь в другой раз.

— Разумный подход, — сказал генерал. — Зачем беспокоиться заранее. Всему свое время. Хотя, с другой стороны, предупрежден — значит, вооружен.

— Мы люди военные. Не привыкать.

— Эт-т точно! Мы считаем себя военными людьми, — согласно кивнул генерал. — А вот наши конкуренты из «Аненэрбе» нас даже за людей не считают. Мы для них недочеловеки, доктор Штайер из «Аненэрбе» это официально доказал. Придется их переубедить…

* * *

Спускаясь на первый этаж по широкой мраморной лестнице Подводной академии Северного ветра, Кемпке услышал знакомый голос. Голос был злой и на повышенных тонах с кем-то препирался. Ему отвечал раздраженный бас:

— У вас пропуск только для прохода на территорию бухты. Здесь по-немецки, черным по белому написано: шестой пирс. Что, немецкий не родной?

— Роднее не бывает. А вот маршрутный лист на машину выписан на Подводную академию Северного ветра…

— Еще раз повторяю, — язвительно пояснил обладатель баса, прерывая оппонента, — катитесь вы отсюда со своей машиной и бумажкой… в автослужбу. Это по их части. Для особо одаренных поясняю, кто не уйдет самостоятельно, того увезут! Повторить?

Отто преодолел последний пролет почти бегом. Он уже понял, кто затеял свару на проходной академии. Кто бы мог подумать, что в этой готической цитадели подводного флота нежданно-негаданно произойдет такая встреча.

На проходной академии переругивались с охраной братья Гроссер. Им заступили дорогу два дюжих морских пехотинца из охраны и, похоже, дальше пропускать их не собираются.

Шумная перепалка привлекла внимание не одного Кемпке. Из неприметной двери караульного помещения выскочил лейтенант в сопровождении еще одного морского пехотинца необъятных габаритов. Здесь к своей безопасности относились серьезно. Рослый офицер терялся на фоне караульного. Высокий, длиннорукий, могучий, с выступающими надбровными дугами морской пехотинец походил на начисто обритую от шерсти гориллу, призванную на службу в крингсмарин.

Звероватый облик солдата не вязался с умными глазами, цепко ощупывающими наглецов в пятнистой форме. Рука поудобнее легла на поясную кобуру, ремешок, фиксирующий кожаный клапан, был уже расстегнут.

«Молодец. Быстро просчитывает развитие ситуации. Пора вмешаться. Объясняйся потом в комендатуре, теряй время», — мельком подумал Отто.

К проходной они успели одновременно. Не давая никому раскрыть рта, Кемпке повелительно рявкнул:

— Я сам разберусь. Эти по моей части.

Офицер охраны молча козырнул, но в караулку уходить не спешил.

— Оба на выход. — Это уже относилось персонально к близнецам, потерявшим дар речи при виде командира. — Шире шаг.

Два раза повторять не пришлось. Оба пожелали быстрее покинуть негостеприимный вестибюль академии и в итоге столкнулись в дверях. Никто не хотел уступать. Младший старался оттереть старшего братца. Тот в отместку пихнул его локтем в бок. Победила воля… и сила командира. Кемпке одним мощным толчком в спины вышиб возмутителей спокойствия на свежий воздух.

— Вы зачем сюда заявились? — рыкнул Отто на подчиненных, которые прямо на глазах становились ниже ростом. — Надо было сразу же ехать в порт. Место встречи бухта, шестой причал!

— Штурмбаннфюрер, мы решили использовать любую возможность для сбора дополнительной информации. Старались ничего не упустить, чтобы найти вас, — начал оправдываться Август. — Так сказать, решили расширить поиск.

— Мало мне аналитиков в отделе, и вы туда же. Мыслители, — цедил слова Кемпке. Несмотря на напускную серьезность, было видно, что он рад встрече.

— Да-да, расширили поиск… и результат налицо! — закивал Генрих, подтверждая слова брата. Потом, спохватившись, добавил: — Задание выполнено. Отступлений от плана не было. Архив доставлен в указанное…

— Тихо! — Офицер резко оборвал штурмана на полуслове. — Вы в своем уме?..

Мимо них прошли два молодых капитан-лейтенанта, весело переговариваясь на ходу.

Несмотря на возраст, у обоих на шеях красовалось по Рыцарскому кресту на красно-бело-черных лентах. Награжденные этим орденом автоматически переходили в разряд асов своего дела и пользовались заслуженным уважением окружающих. Но Кемпке никогда не терял бдительности. Паранойя, возведенная в абсолют, — один из залогов отсутствия утечки информации. Со временем у Отто это стало не правилом, а догмой.

— Где водители? — вкрадчиво поинтересовался Кемпке, когда подводники прошли мимо.

— Вместе с архивом, на семидесятиметровой глубине, — ответил Генрих. — Навечно заступили на пост в подводном карауле.

— Жизнь не вечна, и никто не бессмертен, — словно соглашаясь, кивнул офицер. — Хорошо, что вы на машине. Меньше хлопот. — Отто был искренне рад их появлению живыми и здоровыми. Его полку прибыло. — Надо заехать в службу артиллерийского вооружения, а потом в городской арсенал. Да, чуть не забыл, еще надо будет заскочить в пожарную полицию. — Отто перехватил недоуменные взгляды переглянувшихся между собой близнецов и пояснил: — Возьмем у них огнемет. Кстати, кто-нибудь умеет с ним обращаться?

— Я люблю смотреть на огонь, — неопределенно пожал плечами Август.

— Отлично! — Штурмбаннфюрер стукнул кулаком в раскрытую ладонь. — Что бы я без вас делал, парни! Кто за рулем?

— Он! — с плохо скрываемыми нотками превосходства Генрих кивнул в сторону брата. — Хотя мы равны в званиях, вы меня назначили старшим на время выполнения задания. К тому же я старший по праву рождения, — пояснил штурманн. — Я родился на четыре минуты раньше брата. У вас настоящий дар провидца. — Шутка получилась корявой и натолкнулась на полное непонимание.

— Даром провидца в Третьем рейхе обладает только один человек… — Офицер выдержал многозначительную паузу, разглядывая мгновенно притихших братьев. — Наш гениальный фюрер. — Без всякого перехода Кемпке задумчиво продолжил, словно разговаривал сам с собой: — А четыре минуты это действительно немало. В бою двести сорок секунд могут растянуться в вечность.

«Растянуться в вечность?! Что за дрянь! На философию потянуло!» — ругнулся про себя Кемпке.

Штурмбаннфюрер сам сел за руль. Так будет проще и быстрее. Он обладал прекрасной зрительной памятью и хорошо ориентировался в переплетении улиц города. Не стоит зря терять время. Его и так очень мало.

…Грузовик с высокими бортами кузова и брезентовым тентом, хлопающим из-за потоков встречного ветра, вез трех эсэсовцев по улицам Киля. Навстречу попадались легковушки, мельтешили велосипедисты, предупреждающе звенели зеленые трамваи.

Огнемет в пожарной службе раздобыли без особых проволочек. Попросту забрали у дежурной смены. На память о себе оставили расписку старшему полицай-офицеру, так и не закрывшему рот после того, как своими глазами увидел личную подпись всесильного Гиммлера под сопроводительным документом.

В кузов положили чехол с малым ранцевым огнеметом. Кемпке считал его одним из новых видов оружия, появившихся в двадцатом веке. Оружие, изрыгающее огонь, было гарху близко по духу. Он со смехом рассказал близнецам, что первоначально струйный огнемет планировали не как армейское, а как полицейское оружие для разгона демонстрантов. Немного странный способ усмирять собственных граждан, сжигая их дотла.

Большой и малый резервуары с огнесмесью и азотом располагались горизонтально в нижней части трапециевидного полужесткого холщового станка ранцевого типа на легкой сварной раме. Такая компоновка существенно уменьшала силуэт огнеметчика, снижая вероятность поражения противником легковоспламеняющихся баллонов. Достать огнемет в портовом городе Киле оказалось неожиданно легко по одной причине. На армейских складах подобной экзотики не держали. Почему он оказался в пожарной службе? В свое время им выделили несколько десятков ранцевых огнеметов для сжигания неопознанных трупов и фрагментов тел, найденных в развалинах после бомбардировок с воздуха. Пожарные ранцевыми огнеметами не пользовались. Неопознанные жертвы налетов хоронили по старинке в братских могилах. Огнеборцы относились к кремации сограждан без восторга и с одним огнеметом расстались без особого сожаления. Особенно когда узнали, что он жизненно важен эсэсовцам для победы над врагом.

В городском арсенале пришлось пробыть больше времени, чем планировал Кемпке. Он долго и нудно терзал пожилого подполковника, отвечавшего за противотанковое вооружение, одним и тем же вопросом:

— Какое самое эффективное средство для уничтожения советского танка Т-34?

— Залезть ему на корму с двумя ведрами бензина. Облить. Спрыгнуть. Поджечь, — отрапортовал подполковник вермахта, по памяти цитируя одну из инструкций, циркуляром разосланную по соединениям после сражения на Курской дуге.

— Смешно, да. — Штурмбаннфюрер потер подбородок и вкрадчиво продолжил: — Что у нас еще есть на вооружении, кроме ведер с бензином?

— Восьмидесятивосьмимиллиметровое зенитное орудие.

— Нет, не подойдет. Что-нибудь покомпактнее.

— Противотанковое ружье броню «тридцатьчетверки» не возьмет… — Оружейник начал вслух перебирать средства истребления танков: — «Фаустпатрон» — переносное, но одноразовое оружие, действует по принципу «выстрелил — бросил». Небольшая прицельная дальность. Идеально в городских условиях.

— Уже теплее. — Штурмбаннфюрер прищелкнул пальцами. — Переносное — это плюс, одноразовое — минус. Надо что-то подобное, но помощнее и многоразовое. Что-то из этой серии, но не для городских переулков. Продолжайте.

— Тогда вам идеально подойдет «панцершрек». Это реактивный противотанковый гранатомет многоразового использования. Калибр, как у зенитки, и весит побольше, чем фаустпатрон. Тяжеловат, конечно, но если снять защитный щиток с амбразурой, прикрытой огнеупорным стеклом, то он станет легче на два килограмма. Прожжет любую «тридцатьчетверку» на дальности до двухсот метров.

— То, что надо, — благосклонно кивнул Кемпке. Наконец кое-что из набора того, зачем они приехали в арсенал, приняло осязаемые черты грозного оружия. — Берем парочку.

Последняя фраза прозвучала слишком игриво и была бы уместна в магазине при разговоре покупателя с продавцом.

Подполковник вермахта — начальник службы артиллерийского вооружения городского гарнизона — ответил в том же тоне.

— На какой модификации «панцершрека» остановите свой выбор? — угодливо осведомился он, нутром почуяв, что уже скоро его оставят в покое и непрошеные гости покинут его вотчину. Тогда можно будет в кабинете пропустить рюмку-другую шнапса.

От приятных грез вернул его на землю голос старшего эсэсовской тройки:

— Есть варианты?

— Да, конечно: «арктический» вариант для Северного фронта, «тропический» — разрабатывался для Африки. В боеукладке три «поцелуя ведьмы». — Оружейник перехватил вопросительные взгляды и пояснил: — В каждом переносном контейнере по три кумулятивные ракеты.

— Значит так, мы берем два тропических «панцершрека», шесть контейнеров с «поцелуями», — подвел итог разговора Отто. — Мы у вас еще позаимствуем боеприпасы к пулемету МГ-43. Нужно пять коробок уже со снаряженными лентами на пятьдесят патронов и две на двести пятьдесят. Еще нам необходимы два оптических прицела в камуфлированных чехлах и снайперская модель карабина системы «маузера 98-К».

Подполковник сделал соответствующие пометки в блокноте и поинтересовался:

— Какие еще будут заявки?

— Это все, — ответил Кемпке. — Идемте, покажете, где хранятся ваши сокровища.

Пока подполковник и штурмбаннфюрер занимались бумажной волокитой — заполняли учетные формы на выдачу оружия и боеприпасов, близнецы, пыхтя, перетаскивали смертоносное «железо» в грузовик. Они сделали несколько ходок по маршруту «подземные казематы — машина». В помощь никого больше не привлекали. Зачем лишние глаза и уши?

Отто наконец разобрался с бумагами, поставив подпись в последнем формуляре. Из бетонного хранилища эсэсовцы поднимались все вместе, в шесть рук таща контейнеры с кумулятивными ракетами.

— Штурмбаннфюрер, осмелюсь спросить, — пропыхтел неугомонный Генрих, — мы готовимся открыть третий фронт, да?

— Может быть. Посмотрим, — усмехнулся Кемпке. На этот раз незамысловатая шутка подчиненного пришлась ему по вкусу. — Все в наших руках.

«У парня развито воображение. Символично сказано: „Третий фронт“. А что, звучит. Так и назовем операцию».

* * *

Кемпке не удалось собрать всех «беовульфов», распыленных по разным видам и родам Вооруженных сил Германии и охранным отрядам партии СС (РСХА). И среди них были безвозвратные потери, человеческое тело слишком уязвимо. Кто-то погиб, кто-то пропал без вести. Двух офицеров 1-й дивизии СС «Лейбштдандарт» не откомандировали без объяснения причин. Приказ просто проигнорировали. В телефонном разговоре по закрытой связи Зиверс объяснил причину отказа. Офицеры персонально отвечают за охрану копья Судьбы центуриона Касиуса, находящегося в Нюрнберге. Никто, даже всесильный рейхсфюрер Гиммлер, не смог бы отменить приказ Гитлера. Вождь Третьего рейха собственноручно подписал список личного состава, отвечающего головой за бесценный артефакт.

Троим, отозванным из 2-й бронетанковой дивизии СС, просто не повезло. Выполнить приказ прибыть в Киль они не смогли не по своей воле. Колонна, двигающаяся со стороны фронта в тыл, показалась лакомой добычей для русских «илов». После штурма самолетов с красными звездами на крыльях от техники и людей остались дымящиеся воронки, груды искореженного металла и пепел. Еще одна рядовая потеря в череде схваток в масштабах фронта, но не рядовая для Кемпке. Для офицера это была безвозвратная утрата. С каждым его новым запросом-требованием, не приносившим желанного результата, офицер чувствовал, как удушливая злость заползала в грудь, наполняя сердце черной тоской. Он давно заметил, что в нем все больше просыпается человек. Да и другие гархи рассказывали ему об этом побочном эффекте во время редких встреч. Он давно утратил способность чувствовать своих братьев. Еще пару лет назад штурмбаннфюрер с легкостью мог сказать, кто жив, а кто нет. Теперь приходилось довольствоваться лаконичными штабными справками: «погиб с честью», «пропал без вести» или «в списках живых не значится». От бюрократических перлов настроение не улучшалось.

Единственные, кто смог прибыть на его зов, чтобы встать под знамена отряда «беовульф», были два обер-лейтенанта парашютно-десантных войск, входящих в состав люфтваффе. Они по чистой случайности узнали о запросе штурмбаннфюрера Кемпке. Все «битые службой» офицеры стараются обзавестись друзьями и приятелями в штабах, чтобы держать «нос по ветру». Рапорт о временном переподчинении его подопечных СС вызвал у командующего военно-воздушными силами Германии Геринга приступ бешенства. Резолюцию на официальной бумаге он наложил короткую и до безобразия нецензурную.

Командиры спецвзводов проигнорировали реакцию Главного лесничего Германии и по совместительству своего командующего, попросту дезертировав из части. Скрытное проникновение сквозь вражеские порядки было привычным делом для профессиональных диверсантов, отточенное годами кровавой практики на разных фронтах. А тут даже не территория противника, а пока еще глубокий тыл, хотя и наводненный полицейскими патрулями и передвижными постами полевой жандармерии. Но факт остается фактом: они нашли Кемпке у шестого причала как раз на второй день, когда он «выбил» подводную лодку. Так на субмарине появились два новых пассажира.

* * *

В кабинете Канунникова на стене за столом висели две картины. На одной святой Георгий Победоносец побеждал змия, занеся над чешуйчатой гадиной копье с листовидным наконечником. На второй картине силы зла, наоборот, одерживали вверх над людьми. Исполинских размеров кракен утягивал под воду парусник. Матросы спасались бегством, спуская с противоположного борта шлюпки на воду. Морская баталия была так тщательно и подробно выписана масляными красками, словно художник писал с натуры.

Но главным украшением кабинета было чучело гигантского варана, стоящее на подставке из черного эбенового дерева у стены. Трехметровый исполин навечно застыл в гордой воинственной позе. Чучело выглядело слишком реалистично. Казалось, ящер сейчас выпустит длинный раздвоенный язык из-за частокола зубов, торчащих из полуоткрытой пасти. Неизвестный таксидермист должен был быть доволен созданным шедевром. Чучело стояло мордой к двери. Реакция людей, впервые входящих в кабинет, была удивительно схожей: они рефлекторно выскакивали и, навалившись телом на дверь, начинали громко материться. Адъютант, сидящий в приемной, в таких случаях говорил елейным голосом: «Не бойтесь, не укусит!»

Чучело привезли с маленького островка Комодо, затерявшегося на индонезийских просторах. По всем законам логики комодские драконы должны были исчезнуть с лица Земли еще миллионы лет назад. По непонятной людям причине этого не произошло.

Голландский пилот Боссе вылетел с острова Ява и взял курс на остров Сумбава. Летающая «этажерка» пилота не осилила дальний перелет. Когда летчик вернулся в цивилизованный мир на плоту, построенном своими руками, его ждало новое потрясение. Его рассказам о гигантских ящерах никто не поверил. Бред и вранье — таков был вердикт ученых мужей просвещенной Европы. А в России организовали экспедицию на остров Комодо. После ее возвращения мир узнал о существовании удивительных созданий.

Русские ученые из научной экспедиции, вернувшись с острова, привезли генералу Серапионову этот экспонат и по-уставному четко доложили: «Пустышка! Обыкновенный гигантский варан!» Еще одна папка со штампом «отработано» легла на полку в архив.

Картины и чучело остались от предыдущего хозяина кабинета. Генерал Серапионов, он же Седой, в последний момент ускользнул из цепких рук контрразведки. Просто вышел из дома и словно растворился в воздухе. Группы захвата безрезультатно рыскали по адресам, где он мог появиться. В итоге результат — «ноль». «Битье по хвостам» ни к чему не привело. Оперативники «Смерша» уныло разводили руками и что-то невнятно лопотали в свое оправдание «на ковре» у начальства. Их стихия погони, перестрелки… допросы. Ну какая может быть погоня, если ордер на арест есть, а подозреваемого нет. Для очистки совести оставили засаду на квартире Седого. Так звали Арсена Михайловича не только контрразведчики, но и друзья. После двухнедельных поисков широкомасштабные оперативно-разыскные мероприятия были свернуты. В линейные отделы «Смерша» были разосланы фотографии Серапионова и оперативки с особыми приметами. Сеть раскинули, оставалось ждать, когда «объект» даст о себе знать. Загонщики всегда наготове. Служба такая. В отличие от «смершевцев», Канунников не тешил себя иллюзией, что его бывший начальник окажется под конвоем. Не по зубам им Арсен Михайлович. Слишком умен и опытен. Такая добыча не по зубам даже волкодавам-оперативникам. Скорее всего, он давно покинул воюющую страну. Границы или прифронтовая полоса — это не те преграды, которые смогут остановить Седого. Он умудрился просчитать время и дату своего ареста, а заодно число сотрудников группы захвата…

…Оперативники застыли на лестничной площадке у двери в квартиру генерала Серапионова, когда на часах было полпятого утра. Заспанный дворник, взятый в понятые, переминался с ноги на ногу пролетом ниже. «Поди, не в первый раз, а все никак не привыкнет», — подумал старший группы и молча знаком руки дал отмашку на вскрытие двери. Отмычки были подобраны заранее, ничего сложного, обычный английский замок. Он не задержал профессионала, натасканного домушником, имевшим несколько ходок за плечами.

Человеческий организм так устроен, что в это время суток самый крепкий сон, бдительность полностью отсутствует. Более подходящего момента, когда легче всего застать предателя врасплох, не придумать. На это и рассчитывали те, кто собирался арестовывать Серапионова в предрассветный час. Если все пойдет по намеченному плану, отточенному предыдущими арестами врагов народа, Арсену Михайловичу заломят руки через минуту. А потом «пощупают» штабного генерала, до этого мирно сопящего в кровати и досматривавшего последние спокойные сны. Образцово-показательный захват и благодарность командования в приказе! Дальше следовало доставить задержанного к следователю на Лубянку, написать отчет о проделанной работе и, преисполнившись чувством выполненного долга, отправиться отсыпаться после бессонной ночи. Примерно такие мысли сменяли друг друга в головах энкавэдэшников.

«К дому Седой подъехал на служебном автомобиле. В квартиру вошел. Из подъезда не выходил», — торопливым шепотом доложил «топтун» из наружного наблюдения.

Щелкнул язычок открытого замка. Оперативники молниеносно рассыпались по квартире. «Никого! Пусто! Чисто!» — посыпались удивленные возгласы оперативников. Квартиру перевернули вверх дном, заглядывая во все уголки, только под ковер не лазили. Но в конце обыска и его отшвырнули в сторону, вдруг там тайник? Последняя призрачная надежда растаяла, как утренний туман под лучами солнца. Ни люка, ни генерала. Ничего и никого. Если не считать пятерых оперативников группы захвата и дворника, замершего в распахнутых настежь дверях. Работник метлы и совка не решался переступить порог без особого приглашения.

— Поди-ка сюда, — поманил его пальцем старший из глубины квартиры.

Дворник со вздохом снял шапку и протопал к нему по коридору на кухню.

На пол летели книги с полок и одежда из шкафов. Напоследок простукали стены и пол, надеясь отыскать скрытый тайник, где мог уместиться взрослый мужчина. Зачем содрали обои со стен, так и осталось в разряде загадок. Таинственная специфика службы не дает ответа на такие мелкие вопросы.

Скоро на полу образовались завалы из вещей и домашней утвари.

— Это что такое? — угрюмо спросил офицер госбезопасности, указывая на овальный стол, стоящий в центре кухни. На столешнице красовался медный чайничек с вычурно изогнутым носом в окружении пяти крохотных чашечек. Ровно столько, сколько было сотрудников в группе. Особняком на блюдце стоял граненый стакан, наполненный прозрачной жидкостью.

Дворник истолковал вопрос грозных посетителей на свой лад. Он осторожно взял стакан, громко шмыгнул носом и одним махом вылил жидкость в рот, элегантно отставив в сторону мизинец.

— Он спятил! — Один из оперативников сделал шаг к дегустатору. Старший придержал его за руку. Пусть пьет. На его памяти попадались «шутники», оставлявшие для незваных гостей отравленные гостинцы.

Дворник, одним разом перешедший в разряд подопытных, выдохнул воздух и сипло доложил результат эксперимента:

— Водка. Теплая. Кажись, «Столичная», начальник. — Он потрогал чайник ладонью. — А чаек успел остыть. Еле-еле греет.

По раскрасневшемуся лицу и веселым искоркам, заплясавшим в глазах дворника, было видно, что он не прочь повторить эксперимент.

Один из охотников на людей двумя пальцами приподнял крышечку чайника и, принюхавшись, произнес: «Надо же, настоящий „Жемчуг дракона“». В свое время он успел послужить на Дальнем Востоке в составе поисково-истребительной группы, зачищал тыловые коммуникации 2-й армии на Халхин-Голе от японских диверсантов. Тонкий аромат зеленого чая неожиданно пахнул в лицо ветром выжженной степи, навеяв воспоминания о многодневных изнурительных рейдах. Тогдашняя служба, в отличие от нынешней столичной, была намного опаснее и тяжелее. Но зато не было так муторно на душе… Сбежавший генерал Серапионов недаром славился умением заваривать чай «Жемчуг дракона» так, как никому другому не суметь, сколько ни старайся.

Генерал был из породы людей, «сделавших себя сами». В этот день он «сделал» братство малиновых околышей…

Старший грустно подумал: «Дешевое позерство профессионала вместо последнего „Прощай“. Да, накладочка вышла». Он громко рявкнул: «Все на выход».

Рыцари тайных операций гостеприимно «предложенный» им чай пить не стали и угрюмо двинулись в прихожую. Дверь закрыли и опломбировали заранее приготовленной сургучной печатью.

Начальство, с широкими лампасами на штанах, изволило гневаться и орать благим матом, срывая злость на подчиненных: «Идиоты толстомордые! Такие, как вы, барабан в телефонной будке не смогут найти!»

После бегства Серапионова его место занял полковник Канунников, тут же получивший звание генерал-майора. Серый кардинал вышел из тени наставника и занял еще теплое кресло в просторном кабинете в особняке на Волхонке.

* * *

Оставшись один в кабинете, Канунников сел за стол и положил перед собой лист бумаги. Через несколько минут белый листок был испещрен узором геометрических фигур: квадраты, вплетенные в треугольники, гроздья овалов, замкнутые в границах ломаных зигзагов из линий. Бессмысленный на сторонний взгляд рисунок помогал Федору сосредоточиться. Вычерчивая причудливые фигуры, он обдумывал решение новой проблемы. Обычно, когда на листе не оставалось свободного места, он принимал решение о том, как действовать дальше.

Через полтора часа автомобиль отвезет его в Генеральный штаб на еженедельное совещание.

Проект «Тоннель дракона» разрабатывали два силовых ведомства: наркоматы обороны и внутренних дел. Все это привносило в общее дело скрытые трения, неизбежные в совместных разработках. Его предыдущий начальник генерал Серапионов пытался не допускать недопонимания исполнителей и межведомственных интриг. Арсен Михайлович дважды осторожно намекал Верховному Главнокомандующему, что хорошо бы передать проект в одни руки. Первый раз Сталин просто обронил отрицательный ответ, попыхивая трубкой. После второго упоминания о возможном решении проблемы он так посмотрел с прищуром на генерала, что тот понял: третий раз будет для него последним. Хозяин никому не разрешал касаться, а тем паче двигать кирпичики империи, которую он любовно строил согласно своим вкусам и желаниям. Империя меняла мир, очертания границ, людей. Не менялся только главный архитектор с вислыми усами и рысьими глазами на лице, изрытом следами оспин. «Тоннель дракона» был одним из важных элементов исполинского конструктора будущего. Сталин справедливо считал, что никто не должен единолично работать над проектом: ни армия, ни органы госбезопасности. Разделяй и властвуй. Этот метод управления, исправно действующий тысячелетия, и на этот раз принес свои плоды. Когда генерал Серапионов был раскрыт как немецкий агент, работы и исследования не остановились ни на минуту.

Канунников успел послужить под началом Арсена Михайловича еще до Октябрьской революции. Многие царские офицеры не приняли новой власти, установленной в стране большевиками. Кто управляет народом, мало волновало Федора. Он присягал России и служил ей. Кадровый офицер никогда не лез в политические дрязги. Многие однокашники Федора по юнкерскому училищу с оружием в руках сражались против Советов. Они искренне верили, что в борьбе против Советской власти можно заключать любые союзы и альянсы, хоть с Антантой, хоть с фашистской Германией. Они сделали свой выбор, он — свой. Особых различий между великодержавной монархией и коммунистической империей Федор не видел. Числители разные, а знаменатель в формуле власти один.

Прожженному цинику, эмоционально выгоревшему внутри себя, генералу Канунникову было без разницы, какой России служить: царской или советской. Но за Родину он готов был рвать глотки кому угодно: и живым, и мертвым. Понадобится — и мертвеца убьет второй раз, пусть только шевельнется.

Первый исследователь Внутренней Монголии, перекрестков пространств и создатель проекта «Тоннель дракона» генерал Серапионов, как выяснилось, работал на стороне немцев, так считали контрразведчики. Канунников же был другого мнения, но благоразумно держал его при себе. Ночной посетитель из Зазеркалья лишь подтвердил его догадки. За перекрестками стоит третья сила, до поры до времени внимательно наблюдающая за противостоянием исследователей Советской России и фашистской Германии.

Федор поставил последнюю точку в двойной игре Серапионова после расшифровки очередной депеши «австрийского кузена» — связника генерала на той стороне. Контрразведчики получили такие сведения, что медлить было нельзя. Не было сомнений: фашисты собираются прорываться в район Амазонки в надежде захватить контроль над всей системой перекрестков.

Появление отборных бронетанковых и мотопехотных дивизий Черного корпуса СС в Монголии нарушало хрупкое равновесие на Дальнем Востоке. Исход войны для Советского Союза становился непредсказуемым. Спецкомандировка Канунникова и его боевиков из оперативного отдела предотвратила прорыв фашистов, восстановив сложившийся расклад сил. Но сейчас становилось ясно, что дерзкая операция не предотвратила, а отсрочила во времени новое наступление.

«Немцы хотят показать, что они хозяева будущего. А мы им докажем, что это наши перекрестки. Наша земля! Неважно, за сколько тысяч километров она находится от Москвы. На такие мелочи не стоит обращать внимание».

Проект «Тоннель дракона» был до такой степени сложным и запутанным, что во все детали мог вникнуть лишь узкий круг посвященных. Физической составляющей явлений, лежащих в основе межпространственных тоннелей и перекрестков, занимались подчиненные Кануникова.

Открывавшиеся перспективы поражали воображение. Возможность молниеносно перебрасывать войсковые соединения на огромные расстояния становилась реальностью.

Почему бы не использовать новые возможности? Прикажут использовать «Тоннель дракона», значит, так тому и быть.

…Когда Федор чертил фигуры или рисовал бессмысленные на первый взгляд закорючки, ему могло прийти озарение, понимание сути стоящего перед ним вопроса, как будто разрозненные части картины складываются в одно целое. И тогда сразу становится понятным, как решить задачу.

Он старался не смотреть на лист, зачастую просто закрывая глаза. Рука с остро отточенным карандашом быстро и бесконтрольно выводила спутанные линии. Карандаш волен заполнять белизну бумаги по собственному усмотрению. Сейчас главное не мешать руке жить собственной жизнью.

Постучавшись, в кабинет вошел капитан Еремин:

— Товарищ генерал-майор, во внутреннем дворе стоит ваш автомобиль. Вы приказали напомнить о времени выезда на совещание.

— Хорошо. — Канунников кивком отпустил адъютанта.

Еще один штрих. Ломаный зигзаг, напоминающий руну Сис, лег на лист бумаги. Пора. Ничего нового на совещании не скажут. «Быстрее, надо форсировать работу!» — все известно заранее. Все ждут результата.

Диалог с Путником из Зазеркалья мог дать новый толчок в развитии проекта. Новый знакомый помимо предложения о сотрудничестве поделился интересной информацией. Генерал иллюзий не строил. Действовать сообща обе стороны будут до тех пор, пока им это выгодно. А то, что общение выходило за рамки привычного, так что с того? Если для дела необходимо служить молебны всем личным составом, то будем служить. А понадобится ввести инквизицию, введем. Как положено: со званиями, знаками отличия, формой. Цвет одежды можно выбрать черный. Нет, слишком одиозно и навевает отрицательные ассоциации. Товарищ старший инквизитор Красной армии. Неплохо звучит. Маловеров должно впечатлить до дрожи. Красная инквизиция будет защищать Страну Советов от внешних и внутренних врагов. Может, пришла пора Наркомату внутренних дел поменять вывеску, а заодно и форму? Шальная мысль залетела так далеко, что Федор подумал, что неплохо было бы в Красной инквизиции создать спецподразделение экзорцистов. Устроить настоящие качественные чистки партийных рядов, а не их пародию, как в тридцать седьмом году. Тоже мне, нашли «стрелочников», желавших пустить паровоз истории по другому пути. Без настоящих экзорцистов в Кремль соваться не стоит. С ходу рога поотшибают. Уж слишком спаянная стая матерых волчар там подобралась. Или ушлых шакалов, позабывших о своем долге перед державой? Прогнав крамольные мысли, Федор сосредоточился на главном: что делать дальше?

«Тоннель дракона» Путник, отсмеявшись от души, назвал перекрестком миров. Перекресток — довольно сложное устройство, основанное на энергетическом обмене. Это места перехода как в пространстве одного мира, так и между разными мирами. Их обслуживают Хранители, которые могут общаться между собой и помогать друг другу. Когда им это нужно, Хранители привлекают на свою сторону помощников из числа людей. На листе появились одиннадцать равнобедренных треугольников со знаком вопроса внутри. Символично. Похоже на египетские пирамиды.

«Значит, Хранители, а у себя в отделе они называли их стражами».

Хранители — это контролеры перекрестков первого порядка. Они очень привязаны к своей территории. Им разрешено оставаться на месте, если их статус изменится. Над ними стоят контролеры, обязанные охранять и защищать Хранителей, когда тем нужна помощь. Они следят за перекрестками, а проницаемость перекрестков зависит от спокойствия жителей того мира. Таким образом, повышая стабильность общества, они повышают устойчивость своего перекрестка. Энергетический баланс в зоне перехода должен быть нейтральным или положительным с их стороны. Контролеры классифицируют перекрестки по пяти уровням. Выглядит это примерно так. Первый уровень — это культ животных. Второй — обожествление стихий природы: огня, ветра, воды. Третий — это поклонение существам, повелевающим стихиями: драконам, водяным. Четвертый — поклонение богам, подобным местным жителям. Пятый — это высший уровень общества. Оно является утилитарным. Люди в этом обществе не веруют, а знают. Путник несколько раз подчеркнул, что Хранители определяют порядок перекрестка уровнем общества, существующего вокруг него. Сейчас на Земле в начале 1944 года одновременно существуют один перекресток первого порядка, три — третьего, семь — четвертого. О местах их расположения собеседник не стал особо распространяться. Лишь вскользь заметил, что Федор в Монголии угодил в перекресток третьего порядка, а выбросило его на первом. Как тогда Канунников оказался в Финляндии, он не смог вспомнить, как ни старался. Информатором Путник оказался хорошим и взамен ничего не потребовал. Пока. Правда, на прощание он обронил: «Враг моего союзника — мой враг. Потом сочтемся». Генерал альтруистом не был, поэтому с охотой принял эту версию. Похоже, что в зазеркальном мире, так же как и в его, действовали те же законы взаимовыгоды и практицизма. Сегодня они с Путником плечом к плечу, а завтра их пути-дорожки могут разойтись. То, что Путник не все рассказал, это и ежу понятно. Посмотрим, что эта птичка споет в следующий раз. Так кто он: Путник или Локи? На листе бумаги появилась спираль, закольцованная в круг.

Интересно, а как дальше выстраивать отношения с Хранителями? Может, получится договориться, может, нет. Покажет будущее. Все используют друг друга, кто как может. Зависит от опыта, сноровки, ума и удачи. Сейчас надо разобраться с немцами. Со слов Путника выходило, что они скоро должны появиться в районе скалы Палец Дракона. По классификации контролеров — перекресток третьего уровня. А Хранителем там — Ледяной дракон. Странно, в прошлый раз Федор никаких гигантских рептилий не заметил. Ладно, разберемся.

Хранители — это хорошо. Раз существует иерархия и деление на ранги, значит, могут быть и недовольные. Можно будет им предложить что-нибудь заманчивое, от чего будет невозможно отказаться. И у могущественных существ должны быть свои слабые места. Надо только найти их и посильнее ткнуть. Из-под карандаша Канунникова появился трехголовый монстр, смахивающий на Змея Горыныча из славянских былин. Рядом — узнаваемый силуэт богатыря в коническом шлеме и с двуручным мечом-кладенцом в руках.

В любом случае придется снова наведаться к Пальцу Дракона: немцев окоротить да и с Хранителями поближе познакомиться. Федор вспомнил, как в прошлый раз уходил из того гиблого места. Хорошо, что он всегда заранее готовил пути отхода. В тот раз сбросили с арендованной авиетки парашютно-десантную платформу с разборным плотом. Выполнив миссию, Федор вместе с двумя офицерами из Главного разведывательного управления собрали плот. В шесть рук надули шины насосом, сцепили креплениями, поверху уложили настил из разборной бамбуковой решетки. Установили на плоту палатку. Все, можно плыть. Идеальный способ передвижения по джунглям Амазонки — это сплавляться по воде. Несколько десятков километров речного пути до условленного места, где их подберет катер. Для трех бывалых офицеров задача не из сложных. Но когда они отплыли километров пять, неожиданно небо над скалой Палец Дракона будто выгнулось сферическим куполом. Начали вспыхивать огни по направлению с востока на запад. Их группа ушла, а туда кто-то наведался после них. Без Хранителей, поди, не обошлось. Но тогда не сошлись их пути-дорожки. Значит, получится в следующий раз. Не будем надолго откладывать встречу. На листе появился абрис лодочки с косым парусом.

Генерал встал из-за стола и расправил складки коверкотовой гимнастерки под ремнем. Опаздывать на совещание нельзя. Товарищи не поймут…

* * *

Бывает просто тишина, а бывает тишина старинного дома. У такой тишины есть свой запах — запах старых пыльных книг — и свой голос, похожий на потрескивание рассохшегося паркета. Когда вечером двери кабинетов закрывались и опечатывались, под сводчатыми потолками здания на Волхонке повисала старая тишина. Сейчас она исчезла. Ей на смену пришел звук шагов, особенно громко раздававшихся в ночи. Канунников вернулся с совещания далеко за полночь. В особняке находились только он и часовые из роты охраны. Караульные на своих постах замерли неподвижными изваяниями и тишину не нарушали. Наоборот, они были призваны ее охранять, чем с усердием и занимались.

В коридоре горели редкие лампы дежурного освещения. В приемной начальника было пусто. Уезжая в Кремль, генерал отправил адъютанта с поручением, чтобы вечером не мозолил глаза.

Ночной разговор с Путником не шел из головы весь день. Мысли прыгали, как белки по дереву. Вопросов к новому знакомому накопилось предостаточно. Вместо того чтобы ехать домой, генерал приказал водителю отвезти его на службу. Под конец совещания Федору показалось, что он разгадал замысел ночного собеседника. Но тут же понял и другое: он с нетерпением ждал, когда дверь его кабинета захлопнется за ним и генерал наконец останется один на один с зеркалом… Поздно? Очень. Когда они выезжали через Спасские ворота, блеклый месяц уже вовсю кувыркался между изорванными фиолетовыми тучами, а над башнями Кремля весело сияли золотом звезды Большой Медведицы.

Свет лампы с зеленым абажуром освещал стол, за которым они с Ольгой сегодня гадали на кофейной гуще. Посмотрим, что из предсказанного сбудется. В кабинете было темно. Свет лампы еле-еле дотягивался до края стола, где блестел полированными гранями графин с водой.

Стоя у стола и разглядывая пятно света на зеленом сукне, генерал с головой погрузился в размышления. Громкий голос, неожиданно раздавшийся со стороны, где висело зеркало на стене, оторвал его от раздумий.

— О чем грустишь, Федя? — спросил Путник, появившийся в зеркале. Он не поздоровался, словно со времени их последнего разговора не прошло и пяти минут. «Хотя кто знает, какой мерой он меряет время? Не факт, что оно течет у него так же, как и у нас».

— Я не грущу, — отозвался генерал, подходя ближе к зеркалу. — Я стараюсь понять.

— Что-нибудь важное?

— Очень. Я думаю, смогу ли я убить или лучше договориться?

— Кого? — насторожился Путник. Канунников мог озадачить любого, когда хотел. И, похоже, не только человека.

— Тех, кого ты называешь Хранителями перекрестков.

— Убить, думаю, сможешь… С моей помощью, конечно. А вот договориться — нет.

— Почему ты так думаешь?

— Ты бы стал договариваться с пчелами, даже если они таскают на твою пасеку мед? Вряд ли. Мед — это хорошо, но опускаться до уровня пчел, какой тебе от этого интерес? Что нового ты от них узнаешь? Ты, твоя организация, да и вся страна в придачу, для них не больше чем еще один улей для пасечника. Какой резон общаться с насекомыми?

— Пчелы больно жалят, особенно если навалятся всем роем.

— Вот и я о том же толкую, — оживился Путник. — Пора им показать, кто в этом мире хозяин. А убить можно любое живое существо. Хранители — они долгоживущие, но не бессмертные. Ты — профессиональный военный, облеченный реальной властью. Тебя с юности учили убивать. Твоя биография насыщена убийственно реальными фактами. Так долго идти к цели, собирать по крупицам информацию о перекрестках пространства и, когда осталось сделать шаг, предаваться непонятным сомнениям: смогу или не смогу?

— Говоря по-армейски, убить Хранителя — большой пустяк! — язвительно сказал Канунников.

— Непостижимо! И это говорит боевой генерал, человек с инициативой и воображением, — теперь язвительный тон генерала перенял Путник. — Не будь у меня боевого опыта, заметь, побольше твоего, я бы…

— Что ты от меня хочешь? — Федор поставил вопрос ребром.

— Чтобы ты побыстрее занялся подготовкой похода к Пальцу Дракона. Или, как у вас принято говорить, «экспедицией». Надо идти навстречу событиям. Иначе они состоятся без вас, господин генерал-майор.

— Какой я тебе господин! — взвился Канунников. — Господа на Перекопе гниют да в Черном море рыбу кормят.

— А кто? Ведь не товарищ же, учитывая твое дворянское происхождение?

— Почему не товарищ?

— Н-нет, уж извини. Я… Путник, а вы… нет — ты мне не товарищи! Попробую, Федя, употребить твое собственное выражение. Мы временные соратники.

— Откуда ты все знаешь? Подслушивал, Путник? Или, может, Локи? А? — озлился Канунников.

— У меня собственный источник информации. А если и подслушал, то что из того?! — надулся Путник. — Зеркал везде полно. Впредь попрошу называть меня так, как я представился при первой встрече. У меня столько имен, сколько я захочу. Не стоит ворошить прошлое.

— Посмотрим!

— Смотреть нечего. Путник, и все! Точка!

Со стороны беседа напоминала обычный спор, готовый перерасти в свару. Первым взял себя в руки генерал. Как ни крути, Путник сам предложил ему помощь, и чего это на него нашло? Ведут себя как торговки на базаре. Он примирительно спросил:

— Не в курсе, с кем мы столкнемся на Амазонке?

— Будет один Хранитель перекрестка из амфиптеров, — тут же отозвался Путник, подчеркнуто доброжелательным тоном. — Численность немецкого десанта не больше шести десятков. Настоящих профи будет трое-четверо, максимум пять человек. Остальные так, для прикрытия, пушечное мясо, не более того.

— Как и в прошлый раз, хотят взять нахрапом. Они у себя в Германии «повернуты» на блицкриге. Он у них лежит в основе военной тактики.

— Еще бывает неучтенный фактор, — то ли напомнил, то ли уточнил Путник.

— Не пройдут, — резко произнес генерал. — Могу заверить. Никаких проблем с ними не будет.

— Просто удивительно, как мы иной раз бываем самонадеянны, — язвительно заметил Путник.

— Что? — встрепенулся генерал. Канунникову стал надоедать этот полушутливый, полусерьезный тон с привкусом снисходительного панибратства, когда «старший» прижимает «младшего» своим весом к полу. — Прошу тебя говорить в единственном числе!

— Пожалуйста. — Собеседник за словом в карман не лез. — Я хотел сказать: как ты бываешь самонадеян.

Несколько мгновений собеседники молча смотрели друг на друга, буравя взглядами. Один находился в реальном, материальном мире. Второй взирал на него из мнимого, обрамленного рамкой зеркала.

«Надо поспешить. Впереди долгая дорога». — Федор уже мысленно успел проложить маршрут для своего отряда.

— Ты же не думал, что все будет так просто? — ехидно поинтересовался Путник.

— Нет, конечно, — ответил генерал. Он уже решил, кого возьмет с собой из офицеров. Все проверены в деле. Слабые и недостаточно подготовленные выбраковывались в первых же операциях. Естественный отбор. Эволюция офицерского состава не останавливалась ни на минуту. Кто-то уходит, кто-то занимает освободившуюся должность. — В прошлый раз мы им рога пообломали на Амазонке! — с нажимом произнес Канунников.

— Верно, поэтому я тебя и выбрал. Ты настоящий воин.

— Когда нам надо там быть?

— Пара недель в запасе есть. Может быть, три, но не больше.

— Нам хватит! — с чувством произнес Канунников. Помедлив, он сказал: — Извини, если немного погорячился… Нервишки пошаливают. Сам понимаешь, служба такая.

— Извиню, — покладисто согласился Путник. — При одном условии: меня другим именем не называть. Осведомленность свою продемонстрировал, и хватит, не надо сор из избы выносить. Еще услышит кто.

Канунников сверкнул зубами в широкой улыбке:

— По рукам… Путник. Хорошая у нас изба получится, если из нее сор не выносить. Грязноватая. Очень сильно на родную контору смахивает.

— Значит, договорились.

Изображение в зеркале человека в рыцарском облачении и с уродливым следом от ожога на лице смазалось и исчезло. Путник или, может быть, все-таки Локи исчез, обронив напоследок:

— До встречи. До скорой встречи… товарищ!

 

Глава 5

Командир подводной лодки «U-487» капитан-лейтенант Шефер Ренг с нетерпением и опаской ждал появления на борту судна последнего и главного пассажира, приказы которого должен был беспрекословно выполнять во время похода. Капитан отвечает за корабль и экипаж, а тут слепое повиновение. Что прикажете делать, если сухопутная крыса, облеченная властью, прикажет плыть на рифы, чтобы сократить расстояние? Да и куда, спрашивается, плыть с таким запасом продуктов и топлива — в Антарктиду? Любой очередной выход в море может стать и последним.

Субмарина стояла у шестого пирса. Офицер лично вышел встретить трех последних пассажиров. Первые двое уже несколько дней как были на подлодке.

Неограниченные полномочия штурмбаннфюрера Кемпке еще раньше подтвердил начальник Подводной академии Северного ветра. Старый адмирал лично прибыл в бухту и с глазу на глаз переговорил с капитаном «дойной коровы». Главный пассажир поднялся по трапу и, поздоровавшись, передал капитан-лейтенанту черный тубус:

— Здесь все необходимые карты, лоции и конечная точка нашего маршрута.

— Слушаюсь, — коротко козырнул подводник.

На этом разговор закончился.

Вахтенные матросы, под бдительным присмотром близнецов, перетаскали оружие и боеприпасы в стальное чрево подлодки.

Кемпке представил близнецам Гроссерам обер-лейтенантов парашютно-десантных войск: Первый и Второй. Во избежание возможных неприятностей, связанных с их дезертирством из люфтваффе, цифры стали именами для диверсантов на все время операции.

«U-487» отчалила в полной тишине. Медленно и важно она отошла от пирса, высвободила свои горизонтальные рули и затем постепенно стала увеличивать скорость.

«Мудрый» план, разработанный штурмбаннфюрером, был неидеален и затруднял навигационную ориентировку. Однако за неимением лучшего Шефер решил его придерживаться, не отступая ни на йоту. Так и плыли дальше. День сменялся ночью, за кормой оставались пройденные мили.

Подводная лодка маневрировала, управляемая особым, «шестым» чувством штурмана, угадывающего по картам проход между встающими по курсу скалами или рифами. Нельзя было сбрасывать со счетов течения, которые могли отнести лодку на минные поля. Рогатой смертью были щедро засеяны воды Атлантики обеими противоборствующими сторонами. Плавание в таких условиях напоминало слепой полет. Оно велось только по приборам да по особому чутью морских волков, колдующих над картами в командном отсеке субмарины. Точность требовалась особая. Малейшая ошибка в навигационных расчетах могла навести подлодку на камни. В лучшем случае это могло сорвать операцию, в худшем — стальной корпус стал бы братской могилой не только для экипажа, но и для пяти пассажиров.

Ювелирное искусство штурмана и капитана вело подлодку в сторону побережья Бразилии, месту, где Амазонка, вторая по величине река мира, впадает в воды Атлантики.

* * *

Подлодка вынырнула на поверхность моря. Полным ходом она продолжала движение, оставляя за собой длинные пенистые следы, взбитые винтами.

Потянулись томительные дни похода в своем изматывающем однообразии. Пассажиры покидали свой отсек только для того, чтобы посетить гальюн. Еду им приносили в облюбованные ими стальные пеналы-гробики, гордо именуемые подводниками каютами.

Один из парашютистов, это был Второй, заглянул в каюту Кемпке. Тот сидел на койке и снаряжал магазин патронами. Поверх одеяла лежал разобранный карабин.

— Винтовка? — уточнил обер-лейтенант. — Зачем она тебе?

— Винтовка, — подтвердил штурмбаннфюрер, проигнорировав второй вопрос. — Винтовки разные бывают. Это с виду обыкновенный карабин системы «маузер 98-К». Снайперская модель с шестикратным прицелом. Отлично зарекомендовала себя на фронте как надежное, совершенное в своем классе оружие. Калибр 7,92 миллиметра. Ложе из орехового дерева, прессованная фанера, понятное дело, легче, но в условиях влажных тропиков может вздуться. Мне это надо? Скорее всего, нет. Фронтовики хорошо отзываются о ее боевых качествах. Она конкурирует на равных с русскими винтовками Мосина или английскими — Спрингфилда, потому что имеет хорошие баллистические свойства. Единственный существенный недостаток, характерный для всех винтовок с продольно-скользящим затвором с поворотным запиранием ствола, — сравнительно низкая скорострельность и, как следствие, — низкая плотность огня, но мы пока третий фронт открывать не собираемся. Стреляет, понятное дело, одиночными, перезарядка вручную. Собирается и разбирается без инструментов. Расположение патронов в магазине — шахматное. — Во время короткой обзорной лекции по стрелковому делу эсэсовец собрал винтовку. Он взвесил на руках поблескивающий заводской смазкой карабин с черным воронением, с лязгом передернул затвор и, вскинув к плечу, сухо щелкнул спуском, целясь в невидимую цель. — Отличное оружие. В хороших руках — верная смерть на расстоянии до 700 метров, а то и больше. Наша цель будет побольше, думаю, не промахнусь, тем более с шестикратной оптикой. Но самое занимательное здесь… — Прислонив винтовку к переборке, Отто показал магазин, снаряженный зелеными патронами с желтыми головками пуль. Неотличимые друг от друга заостренные цилиндрики лежали в магазине, будто оловянные солдатики в коробке. — С такой красавицей можно спокойно разобраться с любым Хранителем перекрестка, если он окажется на месте. Даже если ты в человеческом теле. — Кемпке ласково провел рукой по отполированному прикладу. — Получше будет любого копья или меча.

— И что из этого следует? Ну, попал? — удивился десантник. Было видно, что план ему был не по душе. Он ожидал чего-то большего. Хранители перекрестков миров никогда не опасались всерьез огнестрельного оружия в руках людей. Они успевали расправиться с ними раньше, чем получали опасные для жизни раны. На взгляд гарха, двуручный меч из стали хорошей ковки был бы куда надежнее и эффективнее. — Ему этот калибр — что слону дробинка. С его чешуей он может и не заметить.

Штурмбаннфюрер согласно кивнул и выщелкнул один патрон из магазина.

— Что это такое? — вкрадчиво спросил он обер-лейтенанта, демонстрируя на ладони патрон с зеленой гильзой и восково-желтой пулей с острым кончиком.

Обер-лейтенант почувствовал себя юнкером, у доски отвечающим преподавателю на вопросы по баллистике. Он напряг память и четко, без запинки, словно читал наставление по стрелковому делу, ответил:

— 7,92-миллиметровый патрон образца 1905 года. Масса пули — 12,8 грамма. Начальная скорость после выстрела — 880 метров в секунду. Первоначально использовался как боеприпас к карабину «маузер» модели 98-К, в дальнейшем — в разных образцах оружия, включая самозарядные винтовки, пехотные пулеметы МГ-34, авиационные пулеметы…

— Достаточно, — прервал его скороговорку Отто, выставив вперед руку с зажатым в ней патроном. — Мо-ло-дец! Но это еще не все. Есть маленький нюанс. — Насладившись паузой, он, довольный собой, продолжил: — Все просто. Как раньше мы до этого не додумались? Помнишь, Как устроена пуля? Медная «рубашка» в центре со свинцовым сердечником. Тут то же самое. Обыкновенная полуоболочечная пуля калибра 7,92 мм, а в середине — крохотный кусочек запекшейся крови гарха. — Он оттянул рукав пятнистого комбинезона и показал забинтованное запястье: — Просто и сердито — не надо быть оружейником, чтобы самостоятельно снарядить патроны. Надо иметь под рукой соответствующие инструменты. — Он приподнял край одеяла. Под ним на матрасе лежали маленькие тиски, пассатижи и обломанный тонкий напильник. — Частичка моей крови внутри пули попадет в тело Хранителя, а для него это яд. Жаль, что не мгновенный. Чем ближе к мозгу, тем лучше. Другой вопрос, что Хранителя нам надо найти первыми. С помощью обыкновенной винтовки можно увидеть и насмерть застрелить любого Хранителя. А если пуля попадет в голову, а лучше в глаз, контрольного выстрела не потребуется. Смерть. Никакая маскировка и привычка нападать неожиданно из засады не поможет.

Он умолк, задумчиво катая на ладони патрон.

— Впечатляет! Опасное оружие как раз под стать опасному заданию, — осторожно заметил Второй. Теперь он по-другому смотрел на винтовку, стоящую у переборки. Все стало на свои места. — По всем официальным и неписаным рыцарским кодексам, мы нарушаем правила поединка с драконом.

Наставник только хмыкнул и без запинки ответил:

— Как и все мы, ты все больше становишься похож на человека. Кто-то больше, кто-то меньше. Запомни, эволюция — несовершенный, а зачастую жестокий процесс. Нравственность теряет свое значение. Вопрос добра и зла сводится к одному простому выбору: выжить или погибнуть.

— Разве настоящие герои прячутся? — неожиданно для самого себя вырвалось у парашютиста.

— Ты слишком молод, даже по человеческим меркам. Отвечу подробно, со ссылкой на человеческую историю. Во-первых, герои еще как прячутся, если хотят жить. Во-вторых, Зигфрид убил зеленого дракона, надеюсь, что это был амфиптер, напав на него неожиданно, из засадной ямы, замаскированной травой и листьями. Скажем честно, заколол зеленую тварь исподтишка, но это нисколько не умаляет его победы, наоборот, в людской памяти он сохранился как настоящий рыцарь, герой. Его поступок я назвал бы военной смекалкой и сообразительностью. И, в-третьих, выбрось глупые мысли из головы. Думай о главном, не отвлекай свое сознание мелочными терзаниями. Иначе ты рискуешь застрять в развитии своей личности, как гарх. Оставь эту суету людям. Это их виду присуще искать ответы, давно известные любому мало-мальски разумному существу. Слушай и спрашивай меня. И ты будешь готов, когда придет время…

Убогость скудного рациона скрашивали консервированные персики и свежие яйца. Кок готовил из них разные блюда, насколько у него хватало фантазии. Яйца подавались в разных видах: гоголь-моголь перед вахтой, в виде омлета после вахты, вареными вкрутую на завтрак и всмятку на обед. Командир дизелистов ворчливо заметил: «По моим подсчетам, через пару недель экипаж должен закукарекать. Конечно, если кок не соизволит что-нибудь придумать». В результате на обед он получил двойную порцию омлета и записку с камбуза: «Ни в чем себе не отказывай, мечтатель!»

Электрик отправил вместе с грязной посудой на камбуз ответ: «Многие стремятся к совершенству. Но не все его достигают!»

Ответ от кока пришел незамедлительно. На промасленном клочке бумаги было написано: «Грешники в аду постоянно просят воды со льдом, но это не значит, что они ее получат».

Наконец наступил день прибытия. Ренг вошел в каюту штурмбаннфюрера и произнес:

— Мы прибыли в пункт назначения, указанный в приказе. Приказание командования выполнено.

Кемпке невозмутимо ответил:

— Замечательно! Приступаем ко второй части нашего задания, от которого зависит будущее Германии. — Он достал из-под подушки плотный пакет с сургучной печатью и с имперским орлом в верхнем правом углу. — Здесь навигационная карта Амазонки. Поверьте, все самое интересное еще впереди. Основная цель операции — подняться вверх по реке и высадить нас в районе скалы Палец Дракона…

* * *

Свет пылающего заката отражался от брони подбитых танков, открывая взору выгоревшие стальные коробки и торчащие стволы сорванных башен. Пламя затухало, его уже не было видно, но между застывшими навсегда громадами нет-нет да и проползет желто-красный огонек, подъедая остатки сухой травы. Искореженная броня потрескивала, источая нестерпимый жар. Всюду чувствовался смрад горелого мяса и горечь теплой, почти горячей черной пыли от падающего с неба и рассыпающегося в воздухе пепла.

Затем поле, усеянное разбитой техникой, исчезло. Вместо него проявились развалены зданий. Остовы домов были выщерблены пулями и осколками. Если бы не рыскающие щупальца прожекторов и не сполохи разрывов, освещавшие то кусками, то полностью всю картину вражеской атаки, невозможно было бы разобрать, что происходит. Каждая вспышка высвечивала новую деталь. То сверкнет ежик штыков, то блеснут касками бегущие навстречу солдаты… Из темноты вырываются размытые силуэты фигур, двигающихся вперед. Они накатывают живой лавиной прибоя, падают, ползут. Одни перекусывают колючую проволоку заграждений, другие рубят наточенными саперными лопатами, третьи валятся навзничь, раскинув руки. Во вспышке разрыва мелькнул высокий немецкий офицер с Железным крестом на мундире. Еще раз полыхнуло, и солдат стоит на коленях, но уже без головы. Почему у него нет головы? У каждого человека должна быть голова. Фашисты быстро шли густыми цепями, с каждой новой вспышкой оказываясь все ближе и ближе…

Гвардии капитан Ковалев понимал, что блуждает среди теней прошлого. Сон нес его по волнам ночного кошмара. Он сделал усилие, чтобы вырваться из его объятий. И в конце концов проснулся.

Александр Степанович вскочил в холодном поту. Успел. В каждом кошмаре враги подбирались к нему все ближе и ближе.

Степаныч встряхнул головой, прогоняя остатки сна. Солнце било в глаза из открытого окна. На дворе что-то до боли знакомое орал механик-водитель Иван Суворин, которому заряжающий Марис Эмсис случайно попал по руке гаечным ключом. Инструмент сорвался с головки болта и точно угодил Ивану по пальцам. Нецензурная составляющая русского языка преобладала в криках механика-водителя. Латыш отмалчивался, не опускаясь до банальной перебранки. Двухметровый прибалт — единственный член экипажа, кто не изъяснялся матом в спорных ситуациях и по мере сил и возможности боролся за чистоту русского языка. Неравная борьба в одиночку успеха не приносила, но Эмсис не унывал.

Ругань стихла. Со двора прилетел глухой звук удара.

— Понравилось? — не унимался Суворин. — Надеюсь, тебе сейчас больнее, чем мне.

В ответ раздалось невнятное бурчание. Так медведь огрызается на донимающую его собачонку.

— Не больно, да? — Иван никак не мог успокоиться. — Ну-ка, дай мне ключ!

— Держит-тэ! — Когда Марис волновался или сердился, его акцент слышался сильнее обычного. А если он переходил с другом на «вы», то тут нельзя было ждать чего-то хорошего. Его подчеркнутая невозмутимость порой давала трещину. — Нат-тэ!

Теперь со двора раздался шлепок громче предыдущего.

Не мешкая, капитан Ковалев в одних трусах выскочил на крыльцо, на ходу прочищая горло командирским рыком:

— Отставить!

Он немного опоздал. Суворин лежал на спине, прижав руки к солнечному сплетению, одновременно сжимая в ладонях гаечный ключ. Иван со сморщенным лицом внимательно разглядывал голубое небо без единого облачка и грустно размышлял: «Какой же все-таки тупой этот Марис! Я же просил дать ключ, а не вдарить им». О том, кого он собирался огреть разводным инструментом, механик-водитель, шлепнувшись плашмя на землю, благополучно забыл.

Марис медленно подошел к загрустившему другу, поднял его с земли и начал хлопать по комбинезону широкими, как лопата, ладонями, отряхивая пыль.

— Совсем обалдели? Вы что творите? — пророкотал командир танкового экипажа, обращаясь к Марису, машинально продолжавшему приводить товарища в божеский вид, и Ивану, так и не выпустившему из рук гаечный ключ. — Где Чаликов?

— На рыбалку ушел. Сказал, на зорьке самый клев, — ответил Марис и многозначительно добавил: — Без ухи в любом случае не останемся.

— Витька с собой две гранаты прихватил. Ну, если вдруг клевать не будет… — не подумав, ляпнул Иван и прикусил язык. Стукачество атеист с довоенным стажем считал смертным грехом.

Степаныч зло шмыгнул и пригладил встопорщившиеся усы. Характером Александр был крут, хотя быстро остывал. Когда капитан сердился, это было видно по взъерошившимся усам. В редкие вспышки гнева он приобретал сходство с внушительных размеров котярой. Вся беда была в том, что он слишком серьезно относился к жизни.

— Будет вам уха, — процедил капитан. — Сегодня у вас будет все. Жизнь заиграет и наполнится новым смыслом. Начнем со строевого смотра. Проверю форму, чтобы комбинезоны были постираны, воротнички подшиты свежие, а не вывернутые наизнанку. Сапоги почищены со всех сторон, а не только спереди. Это персонально для товарища Суворина. — На обуви он остановился умышленно. Иван считал, что сапоги все равно рано или поздно испачкаются. В строю все равно не видно, есть сзади грязь или нет. Настоящему танкисту стерильность противопоказана.

— Построение экипажа через пятьдесят минут, — подытожил командир.

— Это как? — уточнил Марис. Он во всем любил точность. — Можем не успеть. Надо еще Чаликова найти. Откуда нам знать, где у него рыбное место прикормлено.

— Каком кверху, — пророкотал Степаныч. — Построение по полной форме с личным оружием. — Он поправил сползшие синие трусы, громко щелкнув резинкой.

На этом прелюдия к дальнейшим воспитательным мероприятиям закончилась. Командир с силой захлопнул дверь, да так, что с притолоки посыпалась древесная труха. Из-за двери донеслось шлепанье боевых ступней по половицам, затихшее в глубине дома.

— И где прикажете его искать? Мы даже не знаем, на озеро он пошел или на реку. — Марис размышлял вслух, надеясь привлечь внимание Ивана.

Задумка сработала. Приятель незамедлительно подключился к «мозговому штурму»:

— Витька любит повыделываться, значит, пошел на озеро.

— С чего ты взял?

— Он что, «лимонки» зря с собой таскать будет? Нет! — безапелляционно заявил механик. — Рыбу удобнее глушить на озере. В речке течение быстрое, всплывшую рыбешку моментально снесет. Да, на озеро он пошел. Без вариантов, ага.

— Не знаю, не знаю, — задумался Эмсис. — А может…

Он не успел закончить мысль: что может, кто может, как вдалеке громыхнул гром. Потом еще раз прозвучал глухой раскат, похожий на далекий взрыв. На небе ни облачка, значит, у Чаликова сегодня не клевало. Но человек на то и царь природы, чтобы не ждать от нее милости.

— Что я говорил, а?! — торжествовал Суворин. — Пошли к нему. Поторопим.

Две широкие фигуры вышли со двора на улицу и, загребая пыль сапогами, двинулись к озеру. Ковалев запретил пользоваться жетонами-коммуникаторами без крайней необходимости. Что в его понимании было «необходимостью», не пояснил, лишь буркнул: «Ножками шевелите, как все нормальные люди. А то быстро жирком обрастете».

Рыбака они повстречали, не доходя до озера. Навстречу им со стороны берега, скрытого камышом, шел Витя собственной персоной с самодельной удочкой в одной руке и куканом из проволоки в другой. На проволоке болтались толстые рыбины, нанизанные через жабры. Пара особо крупных серебристо-чешуйчатых экземпляров волочилась по земле хвостами, подметая тропинку. Он возвращался с рыбалки, довольный собой, уловом и всем белым светом. Надо было сразу начинать с гранат, а не терять время на прикормку. Рыбалка удалась на славу. Кукан с уловом приятно оттягивал руку. Блаженство.

Пропавшая душа, стрелок-радист экипажа «тридцатьчетверки», Витя Чаликов шел босиком, подвернув штаны до колен. На нем была свободная рубаха навыпуск. Белая одежда самоверов была легкой и удобной.

— Здорово, селянин! — Суворин махнул другу рукой, сжимая гаечный ключ. Когда он с Марисом отправился на поиски, то забыл положить инструмент в ЗИП, а возвращаться не стали. Плохая примета — дороги не будет.

— И вам не болеть! — Витюха приподнял кукан, хвастаясь уловом. От резкого рывка снулые рыбы зашевелились и зашлепали хвостами, обдав рыбака веером брызг из воды и слизи. — Знатная уха получится, пальчики оближете. Еще и на жареху останется. Позовем Неринга с семьей, Вальтера. На всех хватит. Давно мы все вместе не собирались.

Иван-да-Марис с удивлением смотрели на пойманных рыб. До сегодняшнего дня их знакомство с местной озерной фауной ограничивалось тем, что ловили и готовили самоверы. Зеленоватое тело самой крупной рыбины было покрыто мерцающими изумрудными точками и голубыми пятнышками. Спина и плавники блестели оранжево-красными цветами. Длинный хвост такой же окраски был покрыт еще и желтыми точками.

Остальные пойманные рыбы тоже поражали своей окраской и разнообразием форм. Одни были круглые, как тарелка, а другие — вытянутые в форме веретена. Кричащая раскраска радовала глаз, но и одновременно вызывала опасение. Мухомор тоже красавцем в лесу растет, но кто же его жарить будет?

Витька был человеком своеобразным, о таких говорят — «с характером». Встретив друзей, он удивился, что никто не хвалит его за знатный улов. Обидевшись, он тут же разделил членов экипажа на две части: те, кто не скупился на похвалу, и все остальные. Иван с Марисом попали во вторую группу.

«Ничего, в следующий раз „лимонок“ возьму побольше. Славная будет рыбалка! А может, и охота?» — подумал Чаликов.

Когда он собирал с поверхности озера всплывших кверху брюхом рыбин, рядом с ним оглушительно плеснуло, обдав рыбака веером брызг. В глубине стремительно мелькнула огромная тень. Витька, как ошпаренный, выскочил из прохладной воды на берег. На суше он сразу же почувствовал себя намного спокойнее и увереннее. Такую огромную добычу он все равно не смог бы доволочь до дома в одиночку, да и гранат с собой больше не было.

Когда Витька с уловом ушел с берега, на гладкой поверхности с громким бульканьем стали исчезать самые крупные рыбины. Чешуйчатые тушки втягивались под воду, оставляя за собой мелкие водоворотики, словно их затягивало огромным пылесосом. Чмок-чмок! Поверхность озера стремительно очистилась от глушеной рыбы.

Если бы Чаликов решил обернуться, то он бы увидел, как тихая гладь бездонного озера внезапно вспенилась и по ровной воде пробежала одинокая волна. Из глубины показался огромный косой плавник и прочертил стремительный зигзаг по поверхности озера. В его движении было столько неукротимой, стремительной ярости и силы, что стрелок-радист, скорее всего, передумал бы со следующей рыбалкой и никогда бы не стал близко подходить к воде. И других бы предупредил: «К озеру ни ногой!»

Плавник скрылся в глубине так же внезапно, как и появился. Лишь круги разошлись по воде…

— Думаешь, их можно есть? — поинтересовался Суворин.

— Разберемся, — беззаботно отмахнулся Витька. — У местных спросим, они уже давно здесь живут, должны были разобраться, что к чему. Методом проб и ошибок.

— Ну-ну. Самый первый кусок тебе. А там понаблюдаем… — прокомментировал Марис.

— Ага! Щас почистим, выпотрошим и сразу же начнем жарить-парить. — Иван поддержал рыбака. — Сразу же после строевого смотра и приступим, помолясь. Одежда у тебя для этого самая подходящая.

— Степаныч про гранаты знает? — спросил погрустневший Витька. Хорошее настроение вмиг пропало.

— Ты что думаешь, командир у нас глухой? — Суворин уклонился от прямого ответа. Кому охота признаваться, что сболтнул лишнее. — Давай помогу, удильщик. — Иван забрал у товарища легкую удочку, внося посильный вклад в общее дело.

— Хватит болтать. Пошли, — напомнил Марис. — Время не ждет, и командир ждать не будет.

— Потопали, ага, — заторопился Иван. — Комбезы приведем в порядок. Побреемся. — Он провел рукой по колючему подбородку.

— Спокойно. Все будет нормально, — сказал Чаликов.

— Откуда знаешь?! — спросил невозмутимый Эмсис. — Озарение снизошло?

— Сердцем чую, — небрежно обронил радист.

— Вылитый карл… кардимол… кардонолог. — Блеснуть эрудицией у Вани не получилось.

— Кар-кар, — передразнил его Марис. — Кардиолог. У тебя что, русский язык не родной?

Двигаясь по дороге, Суворин и Чаликов упорно отказывались понять, чем метафора отличается от идиомы. Будущий филолог терпения не терял, возвращаясь к азам русской речи. Витя с Иваном сдаваться не собирались, но, споря, то один то другой срывались на грубость и нелицеприятные сравнения, справедливо считая их метафорой…

Троица запылила к деревне, беззлобно переругиваясь на ходу. В поединке интеллектов лидировал Эмсис. Латыш терпеливо объяснял Ивану и Виктору особенности родного языка. Он еще не решил, кем станет после войны: филологом или художником. Коренной рижанин одно знал точно: он поступит в университет или, на худой конец, в институт. Любое дело он привык доводить до конца. А пока Марис был штатным заряжающим экипажа, играючи справляясь с тяжелыми танковыми снарядами…

— Равняйсь! Отставить! Равняйсь! Смирно! Кругом! Суворину подровнять затылок! Кругом! Вольно!

Члены экипажа «тридцатьчетверки» реагировали на слова Ковалева одновременно и мгновенно выполняли команды.

— Командир, можно вопрос? — не по-уставному обратился механик-водитель. Суворин стоял по стойке «смирно» с оловянными глазами и при этом нагло улыбался.

— Не командир, а товарищ гвардии капитан, и не можно, а разрешите обратиться, — официальным голосом поправил Степаныч.

— Разрешите обратиться, товарищ гвардии капитан? — Иван подобострастно ел глазами начальство.

— Разрешаю.

— Подровнять затылок — это метафора или идиома?

— Ни то ни другое! Это значит подстричься. — Командир экипажа внимательно разглядывал заскучавших подчиненных.

Любой воинский коллектив, даже если он состоит из четырех бойцов, — отряд. Нет ничего хуже для человека, чем неопределенность. Люди, «заточенные» под войну, в мирной обстановке быстро теряют форму. Неизвестно, когда в бой. Завтра? Через месяц? Значит, нужно отдохнуть, расслабиться. Сначала чуть-чуть, а потом процесс может стать неуправляемым. Задача командира — не пропустить этот момент. Спустить пар или, наоборот, покрепче закрутить вентиль. Главное — не расслабляться. Механизм ржавеет без движения. Живой организм жиреет без активности. Военный человек без дела дуреет. Если закадычные друзья Иван-да-Марис начали занозиться, то дальше будет еще хуже. Командир все это видит, а значит, должен исправлять ситуацию.

Разобравшись с внешним видом экипажа, Ковалев приступил к проверке оружия и боеприпасов. Начали с личного. Он скомандовал:

— Личное оружие к осмотру.

Придирчиво осмотрев пистолеты танкистов, Степаныч не нашел ни одного недостатка. Оружие было вычищено и блестело свежей смазкой. Капитан на всякий случай обнюхал «люгер» Чаликова. От неугомонного москвича всегда можно было ждать неожиданностей. Но пистолет стрелка-радиста пах машинным маслом, а не порохом. Танкисты из его роты при случае любили щегольнуть или поменяться трофейным оружием. Сам Степаныч не одобрял этого, предпочитая штатный «ТТ», но своим ухарям хвастаться друг перед другом «парабеллумами» или «вальтерами» не запрещал. А сейчас тем более, когда от его роты в подчинении остался один танк под номером «сто». Витькина душа лежала к «люгеру». Неплохая «машинка» с точным боем.

— Что у нас с рацией? — вкрадчиво поинтересовался командир.

Виктор не по-уставному развел руки в стороны и пожал плечами. И так все ясно. Каждый день Чаликов залезал в башню танка и включал радиостанцию. Он обшаривал весь эфир на разных частотах. Тишина. Танкист слышал лишь обычный шум, ставший уже привычным, и треск электрических разрядов в атмосфере.

Дальше строевой смотр плавно перешел в нудную ревизию боеприпасов и бессмысленную инвентаризацию штатного вооружения. Орудие калибра 85 миллиметров — одно, пулеметов — три, два стационарных, в башне и у стрелка-радиста, третий — «Дегтярев» с сошками — предполагалось использовать для ведения боевых действий вне машины. Проверили укладку с дисками к автоматам «ППШ» и сами автоматы. Вместе с ними лежали два трофейных немецких МП-40 с откидывающимися прикладами и к ним три подсумка с запасными магазинами.

Ковалев проводил подсчет арсенала, сверяясь с записями Мариса. Латыш скрупулезно вел приход и расход боеприпасов после каждого боя и когда удавалось пополнить закрома трофеями.

Дошла очередь до ящика с гранатами и подсумков, в которых уже лежали «лимонки» с заранее ввинченными взрывателями. В ящике гранаты и взрыватели хранились отдельно.

Подсумок, лежащий сверху, оказался пуст. Ковалев демонстративно потряс его, перевернув расстегнутой горловиной вниз.

— Никто меня не просветит, куда у нас исчезают гранаты? — спросил командир, угрюмо буравя взглядом ссутулившегося Чаликова. — Усушка, утруска, да?

Все знали, куда делись «лимонки», и теперь смотрели на Витьку. О его умении выкручиваться из неприятных ситуаций в батальоне ходили легенды.

— Расход взрывчатых веществ произвел с целью особой важности… — Чаликов запнулся, подбирая слова, чтобы половчее и побыстрее закончить неприятный разговор.

— С целью… дальше… — угрюмо подбодрил Ковалев.

Чаликов расправил плечи и дальше оттарабанил без запинки:

— С целью повышения калорийности и сбалансированности рациона питания бойцов Красной армии две оборонительные гранаты «Ф-1» были заброшены мною в озеро с соблюдением всех мер безопасности. Пойманная рыба находится на кухне. Чудо-богатырям необходимы витамины.

— «Витамины»! «Чудо-богатыри»! — передразнил капитан. — В какой казарме тебя ораторскому искусству учили?

Чаликов ничего не ответил.

— Один наряд на кухню, улучшать рацион питания! — рявкнул Ковалев. — Смотри у меня… чтобы уха получилась двойной и сбалансированной.

— Есть один наряд, товарищ гвардии капитан, — громко ответил Чаликов. Он незаметно перевел дух. Гроза миновала. Хорошо, когда мнение начальства и подчиненных хоть изредка совпадает.

Все остались довольны друг другом. Экипаж, расслабленный после вынужденно затянувшегося отдыха, подтянулся, а Ковалев с чувством выполненного долга успокоился, перестав недобро щуриться и топорщить усы. Статус-кво восстановлен, но, как оказалось, ненадолго.

— Иван! Что с двигателем? — для проформы поинтересовался Ковалев. — Все в норме?

Танк, простаивающий без движения и настоящего дела, действовал на механика-водителя угнетающе. Странно, на войне Суворин скучал по рычагам своего трактора, а в минуты затишья ему хотелось поскорее оказаться на месте механика-водителя «тридцатьчетверки», ставшей ему привычной за последние годы.

— Двигатель исправен, тянет отлично, — подтвердил он.

После строевого смотра, проверки матчасти и вооружения командир собирался продолжить «закручивание гаек», как его учили в военном училище. Ничто так не сплачивает воинский коллектив и не прогоняет ненужные мысли, как монотонный, изматывающий труд. Можно начать с чистки ствола до появления отражения на внутренней поверхности, что невозможно теоретически, а на практике случалось не раз. Потом можно будет приступить к рытью танкового капонира по самую башню. Там, глядишь, и на ругань сил не останется. А то разболтались. Степаныч любил на практике применять все то, чему когда-то учился. Ничего, что сегодня повод не ахти какой, но практика не помешает, посмотрим, как сработает.

— Марис! Что у нас с боекомплектом? — спросил Ковалев.

Эмсис достал из нагрудного кармана замусоленный блокнотик и, послюнявив палец, перелистнул несколько страничек.

— Бронебойных по немцам расстреляли три, осталось двадцать один. Осколочных тридцать две штуки, укладка в полном комплекте.

Сверившись со списком, заряжающий запрыгнул на броню. Лязгнув крышкой, он ловко втиснул свое мощное тело в башенный проем люка. После доклада командиру «соточки» о количестве снарядов к орудию он полез в башню, чтобы их лично пересчитать. Порядок должен быть во всем. Похоже, что в башне его что-то сильно взволновало.

Идиллию нарушила громкая брань, приглушенная танковой броней:

— Твою дивизию… что за… — бушевал Эмсис в башне с открытыми люками, — вашу мать!

Танкисты во все глаза смотрели на танк, дожидаясь окончания монолога. В экипаже давно вошло в поговорку: «молчит, как Марис». О том, что будущий филолог и строгий ревнитель чистоты русского языка знает такие заковыристые обороты, построенные в три этажа, они еще теоретически могли предположить. Но то, что у коренного рижанина повернется язык произнести их вслух, поверить никто не мог.

Поток брани иссяк. Все ждали продолжения молча, гадая, что так могло вывести из равновесия всегда спокойного и невозмутимого латыша.

В голосе Мариса слышалась досада и неподдельная злость, правда непонятно, на чью голову изливались проклятия.

Чаликов сразу вспомнил ротного старшину, квадратного телосложения военкома, направившего его в танковое училище в сорок первом году. Пригорюнившемуся Суворину представился кузнец из родной деревеньки на Полтавщине. Митрич примерно так же изъяснялся, сообщая всему белому свету, что Иван опять попал по наковальне мимо раскаленной докрасна болванки.

Наконец из люка показалась белобрысая голова с растрепанными волосами. Понуро глядя и стараясь не встречаться взглядом с товарищами, он выдавил из себя:

— Пропали… сукины дети! Нас обокрали, братцы.

— Ты толком скажи, что пропало? — переспросил Ковалев.

— Исчезло два снаряда — бронебойный и осколочный.

— Уверен? — спросил Степаныч, и так заранее зная ответ.

— Я несколько раз пересчитал! — Марис потряс в воздухе блокнотом. — У меня все записано, как в аптеке! Двух снарядов нет! — Марис низко опустил голову, втянул ее в плечи, в данный момент ему хотелось провалиться сквозь землю. Исчезнуть. Ничего не видеть и не слышать. Прибалт в честности ничем не уступал самоверам. В любых даже косвенно касающихся его просчетах и ошибках всегда брал вину на себя, не стараясь переложить ответственность на кого-либо из товарищей. — Не углядел. Прости, командир.

— Не брал! — громко сказал Чаликов, заранее отметая возможные подозрения в свой адрес. — Я с таким размахом не рыбачу. Да и вы столько не съедите.

— Это не он! — на всякий случай подтвердил Суворин. Заступиться за друга совестливого танкиста подтолкнуло чувство вины за то, что из-за своей несдержанности он случайно «заложил» Витьку с гранатами.

— Да подождите вы, — отмахнулся Ковалев. — Люк был на ремне?

— Как обычно, — уныло подтвердил латыш.

Винить было некого. У танкистов давно вошло в привычку: как только получали новые машины с заводского конвейера, сразу же переделывали замки люков. Кто хоть раз выскакивал из горящего танка и руками без кожи искал защелку, предпочитал не запирать люк, а закреплял его брючным ремнем. Одним концом цепляли за защелку, а вторым пару раз наматывали на крюк, фиксирующий боеприпасы в башне. Если подбили, головой в танкошлеме ударяешь по люку, ремень соскакивает — и ты на свободе.

На командирской башенке люк вообще запирался двумя защелками на пружинах. Их здоровый человек с трудом открывал, а обожженный или контуженый точно не смог бы. Танкисты сразу снимали эти пружины, оставляя лишь защелки. Когда танк подбит и горит, счет идет на секунды. Такие переделанные защелки люков спасли жизнь экипажу «соточки», когда их на Курской дуге поджег «фердинанд».

Ременной запор, который, по идее, должен был спасать жизнь танкистов, не был рассчитан на злоумышленника. Похоже, вор был в курсе, как и что брать. Кроме двух снарядов, из «тридцатьчетверки» ничего не пропало.

— Может, самоверы? — спросил Ковалев и сам же ответил на свой вопрос: — Нет, они и иголку чужую без спросу не возьмут. Религия не позволит. Им проще рубаху с себя снять и отдать, чем покуситься на чужое добро.

— Я тут подумал… — Иван попытался высказаться.

— Не пугай меня. Он «подумал», — перебил приятеля Чаликов. Верный себе, Виктор в любой ситуации не упускал случая подковырнуть Суворина.

— Товарищ сержант Суворин, говорите. — Ковалев был готов выслушать любую версию, лишь бы побыстрее разобраться в неприятной ситуации.

— Так вот, я подумал… — Суворин запнулся и, покосившись на Виктора, продолжил: — и вспомнил. Когда мы в первый раз пили мальвазию, Великий Дракон рассказал, как в первый раз встретился с Нерингом. Помните?

— Точно! — встрепенулся Марис. — Неринг со своей танковой ротой охранял раскопки в Майнце. Там он увидел амфиптера и с перепугу шарахнул в него парой бронебойных. Великий Дракон потом его еще благодарил, ему это только энергии прибавило.

Чаликов вкрадчиво отметил, что эта версия выглядит несколько странной. Посудите сами, кто будет подрывать себя танковыми снарядами? Нет, ни один человек этого не сделает в мирное-то время. Ковалев тут же согласился с ним и с просительными нотками в голосе поинтересовался у Виктора, нет ли у него какой-нибудь другой версии в запасе. Например, помнит ли стрелок-радист, что штандартенфюрер не совсем человек. Чаликов признался, что, к сожалению, никаких других версий у него нет. Насчет того, что эсэсовец наполовину гарх, он забыл, но уверен, что 85-миллиметровый калибр может пригодиться лишь наводчику, да и то только в момент зарядки орудия. Капитан скривился и сказал, что это плохо, что забыли, утратили бдительность, расслабились, и вот результат…

— Интересная картина получается, — Степаныч потер подбородок. — Если Неринг рассказал об этом Краусу, то, возможно, он как-то собрался использовать эту информацию и что-то предпринять.

Или не он, а гарх, затаившийся в нем. Самим нам в этом ребусе не разобраться. Итак, необходимо, во-первых, узнать у Неринга, не рассказывал ли он о том случае Вальтеру, и, во-вторых, надо сообщить о пропаже Линду или Великому Дракону.

Суворин нахмурился, пытаясь осмыслить все услышанное. На его взгляд, все решалось намного проще. Он с ходу предложил:

— А чего ждать?! Все по местам, я за рычаги — и вперед. Пообщаемся с фашистом на ощупь. — Он выразительно стукнул кулаком в раскрытую ладонь. — По-любому у нас снарядов больше. Чужие здесь не пляшут. Я так и знал, что эсэсовцу веры нет. — Суворин не собирался успокаиваться. Баловень шальной удачи, он всегда был за решительные меры и скор на решения. — Я нутром чуял, что от этого фрица добра не жди.

Танкисты вопросительно смотрели на командира, последнее слово оставалось за ним.

— Тихо! — громко произнес Ковалев. Он снял с шеи шнурок с белым жетоном-коммуникатором и начал нажимать на значки. — Сообщение Великому Дракону я отправил. Пришла пора навестить Неринга. А потом…

Что они будут делать потом, Степаныч не успел сказать. Из-за низкого декоративного плетня, огораживающего двор их дома, раздался знакомый голос.

— Здорово, камрады! — Виктор Неринг собственной персоной стоял, опираясь на изгородь. Полковник вермахта, краса и гордость бронетанковых войск Германии, кавалер Железного и Рыцарского с дубовыми листьями крестов был одет в белые самоверские одежды. В зубах он держал стебелек травы. — Вот, решил к вам заглянуть и пригласить всех сегодня к нам в гости. У нас с Эльзой юбилей. Пять лет, как мы вместе. Отметим, как положено.

— Ты Крауса давно видел?! — не поздоровавшись, выпалил Суворин. Он всегда оказывался впереди всех. И на этот раз заслужил хмурый взгляд Ковалева. Тот предпочитал действовать обходительнее.

Поздоровавшись с немцем, танкисты двинулись к плетню. Марис последним присоединился к ним.

— Что за вселенская тоска приключилась? — Немец разглядывал лица танкистов, гадая, что могло случиться в этом райском уголке.

— С Вальтером давно общался? — повторил вопрос капитан. На вежливые реверансы времени не было.

— Недавно. — Неринг опешил от такого напора. — Точнее, вчера. Краус примчался ни свет ни заря. Рано утром. Весь в расстроенных чувствах и побритый лишь наполовину.

— Это как? — удивился Марис. — Наполовину выбритый или наполовину недобритый? — Он во всем любил точность, но от волнения запутался в словесных оборотах.

— Да подожди ты! — шикнул на него Чаликов. — Говори, что дальше было.

Полковник вермахта выплюнул изжеванный стебелек и продолжил:

— Вот я и говорю. Лицо в мыльной пене, одна щека выбрита. Скорее всего, побрит… наполовину. Прибежал утром и босиком. По-моему, ему кошмар какой-то приснился. Нес какой-то бред.

— Поконкретнее можно, ага? — не выдержал Иван. Казалось, еще немного — и он начнет подпрыгивать на месте от переполнявших его эмоций. — Что говорил? Почему в пене? Бритва в руке была, ага?

— Бритвы не было, а помазок, кажется, был. — Сбитый с толку Неринг старался припомнить вчерашний разговор, которому не придал особого значения. — Вальтер сказал, что во время бритья с ним заговорило зеркало…

— Приехали! Вот те раз, говорящее зеркало, — крякнул Ковалев.

— Вот те два! — невозмутимо продолжил полковник. — Он сказал, что зеркало открыло ему на все глаза. Оно рассказало, что все мы здесь как в концлагере у Хранителей. Представляете, ну, или в резервации. Комфортабельной, но резервации. Еще Вальтер сказал, что он точно знает: из лагеря есть только один выход.

— Какой? Не тяни! — опять перебивая, не вытерпел Иван.

— Не знаешь, что ли?! — прошипел Ковалев. — Выход из лагеря один — через трубу крематория. В виде дыма.

— Не может быть. Линд такого не позволит, — серьезно сказал Витька. — Не такой он человек. Я уж знаю.

— Здесь не может, — согласился Степаныч. — В другом месте запросто. Похоже, наш новый знакомый спятил. Начал с зеркалом разговаривать, а потом его вон в какие дебри занесло.

— Я думал, сегодня вечером соберемся, выпьем, расслабимся, поболтаем, то да се, — виновато развел руками Неринг. — Все обсудим, он и успокоится. Снимет стресс. Я помню, у меня один командир взвода со своим танком постоянно разговаривал, и, похоже, «тигр» ему отвечал. Никто, правда, диалога не слышал. В остальном нормальный обер-лейтенант. Воевал как все. Хорошо. А тут какие-то зеркала заговорили, советы непонятные дают. Я думал, пустяк. Да?

— Нет! — отрезал Ковалев. — У нас, похоже, под боком появился психопат с двумя снарядами. — Перехватив вопросительный взгляд Неринга, Степаныч пояснил: — Пропали бронетанковый и осколочный. Это шестнадцать килограмм тротила. Рванет — никому мало не покажется. Из-под носа увел. Усекаешь?

Неринг кивнул и спросил:

— Линдворну сообщили?

— Он уже в курсе, — кивнул капитан. — Будем ждать Линдворна или сами разберемся? — начал размышлять вслух Ковалев.

— Жертва военного психоза, ага! — Иван нетерпеливо поглядывал на танк. — Надо лечить. Лечить быстро и радикально. Я разделаю эсэсмана, как бог черепаху.

— На фронте шизиков хоть отбавляй. Да и в тылу их хватает, — встрял Чаликов. — Наш особист даже в баню без своего именного нагана не ходил. Считал его продолжением своей правой руки. Уж не знаю, как у него в голове шестеренки крутились, но лютовал «смершевец» сильно. Считал, что бойцы должны бояться уполномоченного особого отдела полка больше, чем врага.

«Смершевец» наяву грезил, как выявляет матерых «врагов народа» и приводит карающий приговор в исполнение. К его сожалению, ни одного из «бывших» в рядах подконтрольного ему полка выявить не удалось. Похоже, его старшие товарищи постарались на славу в тридцатых годах. Приходилось довольствоваться мелкой шушерой из числа паникеров. Штрафной батальон, как место исправления, он категорически не признавал. Искупление и прощение — это не по его части.

— Сам-то он как воевал? — ревниво поинтересовался Суворин. У него были личные счеты с особистами. При последней встрече «смершевцы» с ходу пересчитали ему ребра сначала с левой стороны, а потом с правой. Передохнули и повторили процедуру в обратном порядке. Только потом начали задавать вопросы, один гаже другого.

— Да никак не воевал. Не успел, — равнодушно обронил Витька. — Пал геройской смертью от шальной пули в спину. Так и написали «по команде».

— Погибнуть в тылу от шальной пули, ну и дела. Не может такого быть, — не поверил немец.

— На войне всякое бывает, — туманно пояснил Чаликов. — Пуля — дура, это все знают. Ей все равно: на передовой ты или в тылу.

— Она ж шальная, — поддержал друга Суворин, недобро хмыкнув. Концовка рассказа о боевом пути уполномоченного особого отдела пришлась ему по душе.

Исправлять ошибки труднее, чем их предотвращать. «Сами вляпались, сами будем разгребать», — подумал Степаныч. Он надеялся на скорое появление Линда, или Великого Дракона, но, похоже, у них есть дела поважнее.

— Становись! — рявкнул капитан подчиненным. — По местам! — Нерингу он положил руку на плечо: — Даст бог, вечером свидимся. Готовься, отметим юбилей свадьбы. Словом, погуляем.

— А я? — обиженно спросил полковник. — Я с вами.

— Ты останешься здесь. Будешь прикрывать наш тыл.

Нерингу оставалось лишь наблюдать за старыми товарищами. Хоть он был и старше по званию, но главенство капитана Красной армии признавал безропотно. Его танк, его экипаж. Он сам сделал свой выбор, перебравшись с семьей подальше от ужасов войны.

* * *

Корпус лодки чуть слышно вибрировал, тускло светили лампочки в отсеках. Невыносимо душный, спертый воздух стоял в стальном чреве — запах субмарины в многонедельном походе.

Капитан протянул руку, чтобы взять конверт с навигационной картой, по которой придется прокладывать новый курс. По неисследованной дельте реки Амазонки ему плавать еще ни разу в жизни не приходилось. Не успел он взять конверт, как снаружи послышался скрежет, словно кто-то осторожно коснулся корпуса металлическим штырем. Скрип начал нарастать, превращаясь в скрежет. Казалось, что кто-то ощупывает субмарину снаружи. Это не было похоже на акустические волны гидролокатора. «U-487» нарвалась на минное поле, поставленное так далеко от морского театра военных действий Северной Атлантики, что было обидно до слез. Скрежет повторился справа по борту.

— Минреп! — тихо сказал капитан.

Казалось, вся жизнь на лодке замерла.

Капелька конденсата сорвалась с потолка и упала за шиворот капитан-лейтенанту. Она смешалась с капельками холодного пота, неожиданно выступившего на теле подводника.

Все четверо неподвижно замерли, прислушиваясь к звукам. Только шорох минрепа да глухие слова команд из центрального отсека нарушали тишину. Все остальные звуки стихли. Весь экипаж в эти минуты напряженно вслушивался в леденящий скрип по корпусу. Самое худшее в такой обстановке — сидеть без дела, находясь во власти своего воображения, и ждать.

Всем было ясно: подлодка вслепую пробирается под водой, среди висящих на разной высоте мин, ведомая старпомом в центральном отсеке. В любой момент стальной трос минрепа может подтянуть к корпусу рогатую смерть, и взрыв восьмидесяти килограммов взрывчатки разорвет стальную обшивку, как обычную бумагу.

Царапанье стихло. Заработал компрессор, нагнетая воду в балластные цистерны. Офицер принял решение уйти на глубину, от греха подальше. Минное поле осталось позади. Капитан прижал конверт к груди и, пятясь как краб, выбрался из каюты эсэсовца. Надо было идти в командный отсек прокладывать новый курс…

Лоции бодро «сообщали»: глубина Амазонки в устье — почти сто метров, и еще спустя три тысячи километров она превышает двадцать метров, что позволяет морским судам проходить через всю Бразилию и добираться до Перу. Ширина пресноводного исполина в устье достигает двухсот километров. Вверх по течению река разбивается на множество рукавов, разделенных многочисленными островами. Встречаются на реке и плавучие островки, образованные переплетенными корнями растений и стволами упавших деревьев, на которых поднялась новая растительность.

Имело смысл входить в реку в подводном положении, благо глубина позволяла. Так и сделали.

Поднявшись вверх по течению, офицеры решили замаскировать субмарину под один из плавучих островков и плыть дальше в надводном положении. А дальше по ситуации.

…Всплыли с таким расчетом, чтобы попасть в момент, когда ночь заканчивалась и плавно перетекала в рассвет. Ближайший берег широкой реки представлял собой беспрерывную цепь густого болотистого леса. Впечатление было унылое. В это время года Амазонка выходила из берегов и затопляла прибрежные земли.

Тут и там пестрели тропические цветы, виднелись древовидные папоротники, фантастические губчатые растения или редкостно красивые орхидеи, корни которых цеплялись к стволам деревьев. С приближением рассвета лес просыпался. И отовсюду слышался непрекращающийся гул, свидетельствующий о бурной жизни джунглей.

Ни один художник с самой богатой фантазией не смог бы подобрать такие сочетания красок и форм, постоянно меняющихся, как в калейдоскопе, обнаруживая все новые диковинки. Высокую, стройную пальму в ее простоватой красоте можно увидеть рядом со светлым стволом дерева эмбоба, верхушка которого имеет форму зонтика. Стволы лесных исполинов задрапированы лианами, корни которых свешиваются вниз до самой воды или переплетаются, образуя густую завесу из листьев.

Стаи маленьких попугайчиков с громким писком пролетели над головами моряков и пропали за деревьями. Крупные попугаи — красные, зеленые и белые — летали парами, издавая пронзительные крики.

Ренг приказал на самом малом ходу приблизиться к берегу. Пора было воплотить в жизнь идею — замаскировать подлодку под плавучий остров. Истосковавшиеся по солнцу матросы под командой рыжего боцмана один за другим выбирались из рубочного люка на палубу. Вслед за ними высадились вооруженные автоматами десантники. Кемпке сжимал в руках карабин.

После тщательных промеров с носа выбрали место, где глубина позволяла максимально близко подойти к берегу.

Подводники, ступившие на берег тропического леса Амазонки, еще не знали, что человек, попавший в него, дважды испытывает острую радость: в первый момент, когда, ослепленный дивными красками джунглей, он думает, что попал в рай, и потом, когда, на грани отчаяния, он наконец сбегает из этого «зеленого ада». Круглый год здесь царят нестерпимая жара в паре с душным воздухом. В течение девяти месяцев огромную территорию леса захлестывает половодье. Множество неведомых болезней притаилось в болотах. Тучи москитов и комаров, укусы которых разносят малярию, муравьи, сжирающие все живое на своем пути, ядовитые змеи, смертоносные пауки, хищные животные — все это делает леса Амазонки поистине проклятым местом. В особенности для белого человека, возжелавшего найти и забрать то, что не принадлежит ему.

Подводники занимались маскировкой судна. Пассажиры, навязанные им чужой волей, взяли на себя охрану.

Непроходимый лабиринт тропических джунглей начинался сразу, как нога ступала на берег. Моряки вооружились топорами, пилами и длинными ножами, в добровольно-принудительном порядке «одолженными» у кока. Повелитель сковородок и кастрюль долго вопил и расстался с любовно наточенным инвентарем только после того, как ему лично капитан приказал заткнуться и не мешать экипажу бороться за общее выживание и будущую победу.

Вдруг среди электриков, занятых срезанием камыша, началась суматоха. Они побросали пучки зелени и опрометью бросились от воды. Виновницей паники оказалась длинная полосатая змея. Невозмутимо скользнув с берега, она без всплеска ушла под воду. Моряки заметили в этом месте какое-то странное движение и, вглядевшись, увидели еще несколько гибких туловищ водяных змей, извивавшихся между стеблями камыша, торчащими из воды. Наверное, они потревожили логово ядовитых гадов. Прерванная работа возобновилась, но уже на достаточном удалении от опасного места. Неожиданности на этом не закончились, а, как оказалось, только начались.

Один из подводников наткнулся в прибрежном иле на гнездо аллигаторов. Оно было сплетено из сухих веток и скреплено илом. Внутри лежали крупные продолговатые яйца. Вокруг него сгрудились рубщики камыша. Они с любопытством разглядывали кладку, позабыв об осторожности, как вдруг раздался сильный плеск воды и громкие крики с палубы. Обернувшись, моряки увидели, как одно из притопленных в реке бревен медленно разворачивается и направляется в их сторону, набирая скорость. Огромный шестиметровый аллигатор сообразил, откуда исходит угроза его будущему потомству, и готовился к нападению. Он приближался к берегу, увеличиваясь на глазах. Заботливая мамаша атаковала моряков. Подводники поспешно отступали, побросав срезанный камыш. Нестройной толпой они карабкались на берег в безопасное место. Один из них отстал. Его ноги глубоко увязли в прибрежном иле. Аллигатор быстро сориентировался, выбрав его в жертву. По иронии судьбы это он обнаружил и первым начал разбирать гнездо с яйцами. Рептилия остановилась в метре от подводника перед последним броском и раскрыла челюсти, обнажив два ряда острых блестящих зубов.

Раздался щелчок снятого с предохранителя затвора — и вслед за ним выстрел. На верху рубки стоял штурмбаннфюрер с винтовкой в руках, опершись локтями на леерное ограждение. Он был выше всех, и, на счастье моряков и горе аллигатора, вся картина происшествия была у него как на ладони.

Перевесившись через ограждение, Кемпке менторским тоном сообщил сбившимся в кучу морякам: «Уязвимое место есть у любой драконоподобной рептилии. Оно там, откуда расходятся челюсти. Еще с древности охотники-„беовульфы“ называют его „конец улыбки“. Вот туда и надо бить». Парашютисты никак не отреагировали на высказывание Отто. Похоже, для них это не было новостью. А вот Август и Генрих одновременно кивнули, приняв информацию к сведению. Они, как губка, впитывали любые сведения о том, как можно живое поскорее сделать мертвым. Всегда пригодится на будущее. Так сказать, специфика службы обязывала. Наглядное подтверждение слов командира было перед ними. Аллигатор неподвижно застыл в камышах, не подавая признаков жизни. С нарезкой камыша подводники решили закончить, переключившись на срезание зелени подальше от опасной прибрежной полосы. Под охраной пулеметчика и автоматчиков матросы, озираясь, продолжили работу.

Теперь боцману не приходилось подгонять подчиненных. Все уже и так прекрасно понимали: чем быстрее они покончат с маскировкой, тем быстрее уберутся с опасной суши. Подводники мечтали за время длительного океанского похода ступить на твердую землю, но надежды не оправдались. Опостылевший вонючий стальной корпус туши субмарины теперь с особой силой казался родным домом. Хотелось побыстрее попасть в отсеки, знакомые до последней заклепки, закрыть люк рубочного люка и отгородиться надежной броней от жадных до человеческой плоти обитателей «зеленого ада».

…Когда все поднялись на борт, капитан придирчиво осмотрел корабль. За короткое время, что лодка стояла у берега, некоторая особенно активная живность успела не просто пробраться на борт, но и просочиться внутрь. Бодро марширующую колонну ярко-красных муравьев перехватили в коридоре, в районе центрального отсека, до того как они успели оккупировать отсеки. Блицкриг — насекомые против человека — не удался. В неравной борьбе мурашей растоптали. Победу в схватке одержали старпом и акустик. Муравьев назвали огненными, места их укусов болели так, как после ожога от сигареты.

Пауку-птицееду, размером с кулак, повезло больше. Ориентируясь на запах, он добрался до камбуза, где и решил остаться на постоянное место жительства. С этим сразу же не согласился кок. Он привык в гордом одиночестве властвовать на своем рабочем месте. Моряк, когда-то в белом, а теперь темно-сером, колпаке на голове, не учел одного — проворства и ловкости мохнатого пассажира.

Первый раз, когда кок его увидел, паук полз по стене, подбираясь к открытой банке с консервированными персиками. Кок вскочил и, недолго думая, попытался раздавить его кулаком, но паук сделал молниеносное движение и очутился в двадцати сантиметрах от того места, по которому пришелся удар.

Несколько раз озверевший повар повторял нападение с таким же успехом. Паук всегда успевал отскочить в сторону раньше, чем моряк мог до него дотянуться. Потеряв терпение, подводник несколько раз безуспешно пытался рубануть его длинным разделочным ножом. Затем в ход пошла сковородка и молоток, одолженный у дизелистов. Охота на паука продолжалась до тех пор, пока кок вконец не обессилел. Но как только рука немного отдохнула, он решился на хитрость. Он демонстративно повернулся спиной к пауку, невозмутимо подбиравшему крошки со стола. А затем, резко обернувшись, хозяин камбуза бросил в непрошеного соседа консервной банкой с французскими сардинами. Неуловимым для глаза, молниеносным движением паук снова избежал опасности, и человек вынужден был признать себя побежденным.

С этого дня он оставил безуспешные попытки прикончить наглеца. Временами, когда накатывала тоска, он вполголоса рассказывал мохнатому соседу о родном Дрездене и белокурой невесте Магде, редкостной стерве с обворожительной улыбкой. Птицеед оказался благодарным слушателем и никогда не перебивал. Он флегматично шевелил мощными хитиновыми жвалами и внимательно слушал. Так паук продолжал преспокойно жить на облюбованном им камбузе. Вскоре кок начал оставлять ему небольшие кусочки шоколада из пайка на краешке стеллажа с консервами, за которым обустроился птицеед…

* * *

На замаскированной палубе осталась дежурная вахта во главе со старпомом. В переговорную трубу он передавал в центральный отсек команды, корректируя курс по петляющей время от времени реке.

Когда река делала поворот, «U-487» проходила под зеленым сводом переплетенных деревьев и лиан, склонившихся к воде. Тогда казалось, что лодка находится в огромном темном тоннеле, о длине которого нельзя составить себе представление. Матрос, назначенный впередсмотрящим, голосом сообщал офицеру о попадавшихся стволах деревьев, плывущих по воде. Старпом передавал информацию в переговорную трубу рулевому, помогая избежать столкновения с опасными находками. Глубиномер и глаза наблюдателя пока неплохо справлялись со сложной обстановкой. Река в этом месте все время извивалась, и рулевому приходилось рыскать на курсе, направляя подлодку от одного берега к другому, чтобы субмарина не села на мель. Наконец река перестала петлять и вытянулась стрелой. Огромный ствол дерева бесшумно скользнул мимо борта. Пришлось сбавить скорость и идти на самом малом ходу, чтобы топляк не пробил борт, а ударившись, по касательной отплыл от обшивки, не причинив вреда машине. Скоро плывущие деревья перестали попадаться на пути.

Моряк решил скоротать однообразие дежурства рыбной ловлей. От взгляда вахтенного офицера его надежно закрывала рубка и густая маскировочная зелень. Общаться они могли только голосом.

Он вытащил из кармана катушку с леской и крючком. Такие входили в стандартный спасательный набор для выживания, которыми были укомплектованы спасательные плотики. На его памяти никто из экипажей потопленных немецких субмарин не успел ими воспользоваться. Для наживки он использовал кусочек колбасы. Дежурной вахте выдали по паре бутербродов на каждого. Поклевки долго ждать не пришлось. Леску матрос намотал на палец. Почувствовав рывок, он немедленно подсек. На конце импровизированной удочки забилась серебристая рыбка величиной с крупную плотву. Пиранья. Маленькая тварь, даже вытащенная из воды, все еще пыталась своими острыми зубами отхватить у моряка палец. Он ловил пираний из спортивного интереса и, осторожно освободив от крючка, бросал обратно в воду. Тут на них немедленно накидывались их же собратья и пожирали. Оторванные плавники и чешуя летели в разные стороны. Даже в то время, когда подводник выбирал из воды леску с попавшейся рыбкой, другие, пользуясь ее затруднительным положением, терзали товарку. Привлеченные запахом крови, их становилось все больше. Теперь из воды впередсмотрящий успевал вытащить на палубу лишь обглоданные головы с остатками хребтов.

День заканчивался, начали сгущаться сумерки. Они принесли облегчение после палящего дневного жара. Солнце закатывалось, прячась за верхушками деревьев. Над водой начали подниматься испарения, восточный горизонт неба расцветился сполохами. Но это продолжалось недолго. Темнота в тропиках опускается на землю внезапно. Первая ночь на Амазонке принесла с собой новые впечатления. Все началось с многоголосого хора лягушек. Сперва раздавалось одиночное кваканье, но постепенно к нему добавились новые голоса. Очень скоро от громкого протяжного кваканья завибрировал воздух. Подводник перестал ловить рыбу. В темноте это стало неинтересно, и легко можно было остаться без пальцев. С берега раздался страшный рев, доносившийся из глубины леса. Казалось, это были крики сразу нескольких чудовищ, сошедшихся в смертельной схватке. Немец, проживший всю жизнь в городе, даже не догадывался, что вой исходит из одной пасти. Обезьяна-ревун сидит одна на верхушке дерева и издает эти жуткие звуки. Так вожак охраняет свое стадо, отгоняя опасность от спящих сородичей и обозначая территорию для хвостатых конкурентов.

Вглядываясь в темноту, моряк не заметил, как из-за орудия, закамуфлированного брезентом и густой зеленью, за ним неотрывно наблюдают два тускло мерцающих глаза.

Среди деревьев и над водой замелькали тусклые призрачные огоньки. Они хаотично летали по изломанным траекториям. Появились верные спутники темноты — крылатые светлячки. По трапу поднялись два матроса во главе со штурманом. Новая дежурная смена готовилась заступать на вахту.

Старпом окликнул своего матроса с высоты рубки. Впередсмотрящий в ответ даже не шелохнулся, застыв, словно статуя. Он прекрасно слышал вахтенного командира, но в ответ смог выдавить из горла только глухой стон. Тело не слушалось. Он пытался повернуть хотя бы голову, но безуспешно. Моряк не чувствовал ни рук, ни ног. Только дрожь волнами пробегала по спине и груди. Первобытный страх закрался в душу, парализуя тело. Подводник старался побороть хотя бы дрожь, но не смог. Волны дрожи нарастали. Теперь он содрогался с головы до ног, словно в эпилептическом припадке, полностью потеряв контроль над своим телом. Единственное, что он смог сделать, — громко заплакать. Даже под бомбардировкой глубинными бомбами ему не было так страшно.

«Это еще что за истерика?» — удивленно подумал офицер. Он осторожно, почти на ощупь, двинулся по палубе, огибая нагромождения срезанных веток и кустов, ориентируясь на судорожные рыдания. В темноте маскировочное озеленение превратилось в запутанный лабиринт. Плач подчиненного его не удивил. Иногда подобные нервные срывы случались у подводников, и каждый раз это было неожиданно и в самый неподходящий момент. Верным средством для лечения приступов ипохондрии была нудная задушевная беседа или крепкий кулак боцмана, если он успевал к больному раньше других. И то и другое помогало. Правда, у боцмана получалось намного быстрее и эффективнее, чем у господ офицеров.

Их вахта закончилась, наступала пора передохнуть, предоставив другим нести службу. Фонарик он включать не стал, свято помня о правилах светомаскировки.

Офицер двигался, выставив вперед руку. Тут, на его счастье, в прореху облаков выглянула луна. Он увидел, как одна из лиан, обвитых вокруг 88-миллиметрового ствола носового орудия, шевелится, словно живая. «Или это ствол гнется, как гигантский хобот, или у меня галлюцинация?» — оторопело подумал старпом. Мысль мелькнула и исчезла без следа. Луна не успела спрятаться за тучи и с интересом наблюдала за происходящим внизу.

Теперь отчетливо стало видно, что ствол, как ему и положено, остается неподвижным, а с него на палубу, медленно шевелясь, опускается ожившая лиана. Нет, это было не растение, это была огромная водяная змея. Хозяйка речных вод — анаконда собственной персоной.

Как она попала на подлодку, так и осталось загадкой. Может, во время остановок при промере фарватера? Глубиномер несколько раз сбоил, выдавая противоречивые данные. По некоторым из них выходило, что «U-487» давно и успешно продвигается по суше. Факт удивительный и никогда ранее не фиксированный. Тогда останавливали дизеля и промеряли глубину по старинке — грузиком лота, привязанного к длинному тросу. Змея медленно спускалась вниз головой. Хвост ее обмотался вокруг орудийного ствола, а тело повисло прямо в воздухе. Ее треугольная голова, приплюснутая с боков, уже коснулась задрапированного брезентом и дерном деревянного обрешетника палубы. Лоснящееся в лунном свете пятнистое тело бугрилось сокращающимися мышцами. Оно бесконечным потоком величаво струилось вниз, разматываясь кольцо за кольцом с орудия, и перетекало на палубу. Еще миг, и анаконда оказалась на палубе. Впередсмотрящий стоял к ней спиной и горько плакал. Змея вздернула голову и, высунув длинный раздвоенный язык, принялась раскачиваться, поворачивая голову то в сторону моряка, то в сторону так неожиданно появившегося офицера. Старший дежурный вахты успел вовремя. Анаконда, скрытно проникшая и затаившаяся в густой маскировке субмарины, долго выжидала, определяясь с жертвой себе на поздний ужин. Появление второго подводника на время отвлекло ее внимание от потенциальной еды, после которой можно было бы зарыться как минимум на месяц в теплый прибрежный ил или в тину и впасть в сладкий полусон, переваривая добычу.

Анаконда возвышалась над палубой конусообразной пирамидкой высотой в человеческий рост. Наверху раскачивалась голова. Взгляд широко посаженных глаз был устремлен в лицо офицеру. Холодный и презрительный, он будил потаенные страхи, исподволь подавлял волю.

Змея сделала выбор. Теперь она переключилась на новую жертву. Первая подождет. Между ней и старпомом было расстояние метров восемь. Водяной монстр и подводник неотрывно смотрели друг на друга. Призом в игре в гляделки должна была стать чья-то жизнь. Подводник чувствовал себя загипнотизированным. Он был не в состоянии не только сделать хотя бы один шаг назад и отступить к спасительному зеву раскрытого рубочного люка. Моряк понял, что не может даже думать или действовать по собственной воле.

Змея мерно двигала головой из стороны в сторону в убаюкивающем ритме. В лунном свете можно было видеть, как ее туловище, свившееся пирамидой, вытягивалось и сокращалось. Красноватые глаза, казалось, вбирали волю человека в себя, растворяя без остатка и подавляя любую попытку к сопротивлению.

Это напоминало сон, когда ты бежишь и не можешь убежать от ночного кошмара. Все движения медленны и неповоротливы, как будто двигаешься в тягучем прозрачном сиропе и все равно не можешь сдвинуться с места. Старпом пересилил себя и попробовал пошевелить пальцами. Мизинец дрогнул и согнулся. Следом чувствительность обрели и другие пальцы на руке. Уже немало. Он немного согнул правую руку в локте. Сантиметр за сантиметром рука скользила по бедру к кобуре с «парабеллумом» морской модификации. Подушечками пальцев он наконец нащупал твердую кожу и медленно расстегнул застежку клапана. Каждое следующее движение давалось все легче и легче. Рука легла на тыльную сторону рифленой пистолетной рукоятки. Сухо щелкнул предохранитель на пистолете. Офицер сделал усилие и повернул голову в сторону, чтобы освободиться от гипноза змеи. Потом вытянул пистолет из кобуры и выстрелил наугад в сторону анаконды. С грохотом выстрела, прозвучавшего, как орудийный залп в ночной тишине безмолвной реки, все магнетические чары пресмыкающегося рассеялись. Дальше старпом сделал несколько шагов вперед и почти в упор выпустил всю обойму в голову змеи. Матрос перестал давиться рыданиями и, пробудившись от гипноза, в свою очередь, сорвал со спины автомат, путаясь в ремне. Наконец ему это удалось, он выпустил магазин одной длинной очередью, чуть не застрелив своего спасителя. Впередсмотрящий стрелял и одновременно кричал, не переводя дыхания, чтобы быстрее избавиться от страха. «Шмайссер» ходил ходуном в трясущихся руках. Но все равно с десяток пуль попало в огромную голову, которая теперь высоко возвышалась над людьми с громким предсмертным шипением.

Выстрелы и крики эхом прокатились по реке. Змея развернулась и, судорожно извиваясь от боли, сделала попытку доползти до борта. Подводники уже полностью освободились от гнетущего чувства оцепенения. Они старались держаться на безопасном расстоянии от дергающейся анаконды и от могучих ударов ее хвоста, которые легко могли убить человека на месте. С верха рубки горохом сыпались подводники резервной группы. Боцман уже разворачивал ствол зенитной установки, вцепившись мертвой хваткой в гашетки спуска. Луне наскучило смотреть на схватку, и она спряталась за облаками. По корпусу зашарили лучи ручных фонарей. Впопыхах о светомаскировке забыли. В центральном отсеке остановили дизели. По корпусу лодки прошла дрожь вибрации, и все замерло. Капитану доложили о происшествии по переговорной трубе. Командир руководил подчиненными, не вылезая из центрального отсека. Он потребовал доложить ему, когда палубу очистят от чудовища. Да, и поменьше шума. А то их вопли слышны внутри лодки без всяких переговорных устройств. Змеи, что ли, никогда не видели?

Через четверть часа судорожные конвульсии анаконды начали слабеть, но подводники не решались приблизиться к чудовищу, даже когда его голова беспомощно свесилась с борта в воду. Было решено оставаться на месте всю ночь и в дальнейшем двигаться днем. Периодически субмарина подрабатывала винтами, когда течение медленно начинало сносить подлодку вниз.

Волны с тихим плеском неутомимо толкались в борт. Убедившись, что водяной монстр издох, моряки столкнули чешуйчатое тело за борт. Тут пришлось попотеть. Длинное тело переваливали в воду метр за метром, используя автоматы, как домкраты. Хвост еще был на палубе, а в воде уже раздавался подозрительный плеск и чавканье. Речные падальщики были тут как тут. Одним мощным рывком кто-то сильный и невидимый в темной, как чернила, воде сдернул тело анаконды и утащил на глубину. Моряки поспешно шарахнулись от борта и в беспорядке отступили в сторону рубки, под прикрытие зенитной установки. Боцман бдительно водил стволом из стороны в сторону, готовый в любой момент прикрыть огнем товарищей. Он последним спустился в люк и плотно закрутил до упора барашки запора. Внутри стального корпуса подводники почувствовали себя намного уютнее. На свежий воздух больше никому не хотелось. Теперь попасть в состав дежурной вахты на палубе могло показаться поощрением за былые заслуги только неисправимому оптимисту.

В командном отсеке переговорная труба сообщила голосом вахтенного офицера: «Стоп машина! Прямо по курсу противолодочное инженерное заграждение. Герр капитан, просим вашего присутствия на мостике!» Командир подводной лодки немедленно направился по коридору в сторону рубки.

Он по скобам взобрался на мостик. Дежурная вахта в полном составе жалась к рубке. Один из матросов сгорбился за щитком зенитного пулемета, не отрывая рук от гашетки. 20-миллиметровый ствол был направлен в сторону носа субмарины. Впередсмотрящий находился вместе со всеми. Матрос покинул свой пост на носу, но его можно было понять…

В этом месте русло сужалось. То, что приняли за противолодочное инженерное сооружение, оказалось гигантской сетью, сплетенной из перекрученных лиан толщиной с руку крепкого мужчины, перегородившей реку от берега до берега. Нижний край едва-едва касался поверхности, верхний возвышался над рекой в два человеческих роста. Всем сетям сеть.

Несмотря на внушительные размеры, она не смогла бы остановить стальную махину, да и утлое каноэ аборигенов могло без помех проскользнуть, если гребцы лягут на дно.

Ее задача была такой же, как у запрещающего дорожного знака «дальше хода нет, поворачивай». По-простому — греби обратно.

Сеть была обвешена мертвецами, как рождественская елка игрушками. Почти все тела давно превратились в скелеты. Почти все объедены птицами и насекомыми. Выбеленные солнцем костяки удерживали от рассыпания многочисленные веревки, сплетенные из лиан потоньше. Останки людей были прикручены к сети. Особняком, с края, темнели скелетированные тела в лохмотьях формы немецких подводников.

У висящих моряков были видны лицевые кости черепа, кожа свисала темными лоскутами. Вместо глаз темнели провалы глазниц.

Капитан подлодки еще несколько минут назад готов был побиться об заклад с кем угодно: никто из моряков крингсмарин не заплывал так далеко по Амазонке. Похоже, он сильно ошибался. Они здесь не первые, а может, даже и не вторые.

Глядя на сюрреалистическую картину, раскинувшуюся от берега до берега, капитану вспомнились сказки Гофмана. Сердце сжалось. Детские страхи накатили с новой силой. Сказки взрослеют вместе с нами. Хуже может быть, когда они становятся реальностью. Взгляд на сеть навевал не самые приятные воспоминания из далекого прошлого.

Лодку с выключенными двигателями течение понемногу сносило, подталкивая к берегу, заросшему густым кустарником.

Командир спохватился, оторопь, вызванная увиденным, прошла, уступив место привычной готовности принимать решения и тут же претворять их в действие. Он почувствовал, как по спине пауком поползла огромная холодная капля пота. Казалось, она ползет уже вечность.

— Боже правый, откуда все это? — спросил один из матросов, забыв про субординацию. Его откровенно трясло. — Почему мы здесь?

— Потому что мы лучшие. И мы уже здесь! — Командир сграбастал моряка за плечи и крепко встряхнул.

— Об увиденном должны знать только вы да я. Узнаю, что кто-то проболтался, лично пристрелю! — Последние слова были адресованы всей дежурной вахтенной смене.

— Мы их так здесь и оставим, герр капитан? — робко спросил вахтенный офицер.

— Конечно, нет! На обратном пути похороним наших товарищей, как положено… В море. Потом, Вильгельм, когда будем возвращаться домой.

— Да-да, на обратном, — поспешно согласился старший вахты. Уверенные слова командира убаюкивали совесть и гасили ростки страха в душе.

— Зачехлить зенитку. Пройдем немного под водой.

Лязгнул закрываемый люк.

— Заполнить среднюю, опускаемся на перископную глубину. Двигатели малый вперед, — скомандовал капитан-лейтенант. Через две минуты он отдал новый приказ:

— Лодка к всплытию. Дежурная вахта на палубу.

Трюмный матрос открыл вентиль воздуха. Между бортов зажурчала вода, вытесняемая из цистерны. Моряк, не спускавший глаз с приборов, перекрыл подачу воздуха. Субмарина всплыла, выпрямляясь на ровный киль.

Зеленый островок вынырнул из-под воды и как ни в чем не бывало поплыл дальше. Водные процедуры не нарушили маскировки. Наоборот, кое-где подвядшая зелень заблестела, словно клумба после полива.

Субмарина плыла дальше, оставив за кормой зловещее место.

Налетевший порыв ветра заставил мертвецов качаться в рукотворных ловчих тенетах. Один из человеческих черепов с остатками волос и рыжей шкиперской бородкой скалился ровными белыми зубами…

* * *

Кемпке взялся руками за рычаги перископа. Приник к окулярам.

Лодка двигалась по реке. Ярко светила луна. Вдалеке, над угольно-черной водой, торчала одинокая скала, высоко вздымаясь над верхушками деревьев. Одинокий горный кряж словно указывал в небеса, немного не дотягиваясь до низких облаков.

— Палец Дракона! — тихо произнес эсэсовец, не отрывая лица от перископа.

— Так точно, Палец Дракона, — подтвердил капитан.

Отто оторвался от перископа:

— Быть в готовности к отражению внезапного нападения. Мы подойдем к скале по суше, с тыла. У вас путь по воде займет больше времени. Утром высадите сводный десант из членов экипажа. Ориентировочная встреча днем в шестнадцать часов по местному времени. Соединимся у подножия скалы.

«U-487» остановилась. Открыли рубочный люк. Первыми по трапу поднялись боцман и комендоры, таща с собой ящик со снарядами к орудию. Вслед за ними поднялись Кемпке и капитан. Через две минуты они уже были готовы принять, если понадобится, бой. По обеим сторонам реки в лунном свете стояла стена джунглей. Узкая кромка берега между водой и деревьями казалась безлюдной, теряясь в темноте.

Налетевший ветерок прошуршал в кронах деревьев. В призрачном свете луны в лесу кривлялись и двигались тени от ветвей и лиан. Казалось, они приплясывают от нетерпения в ожидании людей, желая познакомиться с ними поближе.

— Готовы? — спросил Кемпке своих четверых товарищей. И, не дожидаясь ответа, скомандовал: — Пошли!

Надутый до звона штормбот матросы спустили на воду под наблюдением капитана.

— Пора, — сказал штурмбаннфюрер, поворачиваясь к капитану субмарины.

Они пожали друг другу руки на прощание. Пользуясь моментом расставания, капитан-лейтенант осторожно спросил, задержав руку таинственного пассажира в своей ладони. Было видно, что этот вопрос давно не дает ему покоя. И только приобретенная с годами осторожность не давала возможности задать его раньше.

— Вы из РСХА?

— Я не принадлежу ни к одной организации, которую можно сократить до аббревеатуры, — равнодушно бросил Кемпке в ответ. Вопрос его не удивил и привычного раздражения не вызвал. Иногда есть вопросы более могущественные, чем ответы на них.

— До встречи! — сказал капитан-лейтенант. — В случае непредвиденных обстоятельств или засады сразу падайте на землю. Мы вас прикроем.

— Живите вечно! — с искренним чувством попрощался Отто, занимая место в штормботе.

Тихо плеснули весла.

 

Глава 6

У Ковалева под сердцем неожиданно завибрировало. Дрожь от груди пролилась по всему телу, как круги по воде от брошенного камня. Но так же неожиданно и пропала. Капитан прижал руку к левому нагрудному карману, где хранил самое ценное для него: комсомольский билет, удостоверение личности офицера и чешуйку-амулет. С танковым маршем к домику, где обосновался штандартенфюрер, стоило немного повременить…

Загадочная металлическая зеленая чешуйка размером с царский пятак была семейной реликвией Ковалевых и передавалась из поколения в поколение по мужской линии. В стародавние времена ее привез из византийского похода лихой казак Григорий Ковалев. Не менее лихому танкисту капитану Ковалеву он приходился прапрадедом. Потом выяснилось, что казак получил чешуйку с функцией оберега от молодого и неопытного дракончика, у которого тогда был первый пробно-тренировочный переход между мирами, где он угодил в переплет. Гриша вытащил его из серьезной беды чуть ли не за хвост. Прошли века, сменились поколения. Неопытный дракончик заматерел и превратился в Великого Дракона. Казак Ковалев в благодарность за помощь получил от него не просто чешуйку, а настоящий оберег-коммуникатор. В случае неотвратимой смертельной угрозы владелец без промедления перемещается по ближайшему свободному пространственному каналу в безопасное место, под защиту эмитента, которым, нетрудно догадаться, и являлся Великий Дракон. Выданная чешуйка, одним словом, являлась обязательством, срок выполнения которого пришел, когда в разгар самого крупного танкового сражения под Прохоровкой танк потомка Григория Ковалева угодил под огонь фашистской самоходки. Точный выстрел «фердинанда» должен был превратить «тридцатьчетверку» с бортовым номером «сто» в погребальный костер для всего экипажа. Чешуйка выдернула «соточку» из пекла Курской дуги в другой мир.

Однако чешуйки бывают и простые, без обязательств. В древности амфиптеры одаривали ими людей, которые использовали их в качестве украшений и декоративных пластин на доспехи и щиты. Также артефакты использовались как амулеты и магические атрибуты сторонниками всевозможных культов и верований. Дары драконами преподносились не просто так, а с далеко идущим умыслом. Эти редкие украшения на самом деле были инструментами наблюдения, передающими информацию, которая непрерывным потоком стекалась в центральное хранилище контролеров перекрестков.

Чешуйка еще несколько секунд торопливо повибрировала и затихла. Ковалев привык доверять реликвии и на всякий случай осторожно огляделся. Как оказалось, не зря. В этот раз амулет предупредил о появлении чужака. В раскрытых воротах темнел силуэт. Рассмотреть его лучше не представлялось возможным, — человек стоял против солнца.

— У нас гости! — коротко бросил товарищам командир и зашагал к открытым воротам.

Незнакомец застыл на пороге и не спешил входить во двор без приглашения. Александр всматривался в незваного гостя. Он испытывал дежавю и не мог прогнать ощущение, что ему уже доводилось видеть подобное. Возникло чувство, что все начинается сначала. Степаныч потряс головой. Не помогло. В памяти всплыли образы, отрывочные зрительные мазки… Ах да, он и в прошлый раз думал, что спит…

…Со стороны рощи от гигантского мертвого кабана двигалась толпа ряженых людей, как тогда подумалось Ковалеву. Они смахивали на псов-рыцарей из довоенного фильма «Александр Невский», только без плащей и пешие. В тот момент Степанычу захотелось проснуться во что бы то ни стало, но псы-рыцари приближались, ускоряя шаг. Длинные пики равномерно колыхались над шлемами. Капитан в тот момент решил не двигаться с места. Идти на поводу у безумия — и вправду разума лишиться. Тогда они восстановили душевное равновесие тем, что размолотили живые консервы в блестящей металлической упаковке осколочными снарядами и намотали разноцветные полотнища знамен на окровавленные траки.

Как и сейчас, Ковалеву казалось, что он спит и видит сон. Чувство ирреальности происходящего отпустило, уступив место привычной настороженности.

«Сон не сон, а с товарищем надо поговорить», — подумал Степаныч.

Перед ним стоял низкорослый мужчина в возрасте. Даже для здешних мест он выглядел чужеродно и неуместно. На нем был поношенный синий камзол, обшитый потускневшими золотыми кистями и галунами. Из рукавов камзола торчали рукава рубахи с обтрепанной вышивкой и рваными кружевами. На ногах красовались черные кожаные штаны и высокие стоптанные ботфорты с серебряными пряжками.

На загорелом испитом лице, изрезанном морщинами, багровел нос в фиолетовых прожилках. Красная треуголка со страусиным пером была лихо сдвинута набок. Из-под треуголки насмешливо смотрели ясные серые глаза. Мочку левого уха оттягивала массивная золотая серьга. На боку незнакомца висел красавец-кортик. Ножны были отделаны драгоценными камнями и накладными узорами из золота и серебра. Изящную костяную ручку украшали крупные жемчужины. Короткие пальцы незнакомца были унизаны перстнями с камнями разных цветов и оттенков. На среднем и указательном сияло аж по два кольца, натянутых до второй фаланги. Некоторые перстни были разрезаны и растянуты, чтобы налезть на узловатые пальцы. Незнакомец смахивал на моряка, отставшего от своего корабля. В поселении самоверов он казался ряженым. Именно так в книгах описывают пиратов. Личность что ни на есть самого флибустьерского вида. Не хватало черной повязки, закрывающей глаз, и разухабистой абордажной команды за спиной.

Ковалев лихорадочно соображал, как начать разговор. Диковинный незнакомец, видя замешательство, пришел на помощь, вежливо осведомившись неожиданно приятным баритоном: «Сеньор, мне сообщили, что здесь я смогу увидеть уважаемого Линда Уоррена. Так ли это?»

Степаныч откашлялся в кулак, прочищая горло, и для начала решил представиться, а уж потом задавать вопросы.

— Капитан Ковалев, гм-м Александр Степанович.

— О-о! Такой молодой и уже капитан, мое почтение, сеньор! — Незнакомец прикоснулся правой рукой к треуголке и почтительно отвесил полупоклон. — Мне доводилось встречаться с двумя капитанами вашего возраста. Когда говорят «капитан», я сразу вспоминаю этих сильных и смелых людей. Лихие ребята были, доложу я вам. Вы их, часом, не знали? Может, приятельствовали?

— Нет, — растерялся Александр. — Но я дружу… дружил с гвардии капитаном Виктором Катасоновым. Большой души человек и сражался отважно. У него всегда были самые меньшие потери. Позывной Стрела. Где он сейчас, не знаю. — Неожиданно для себя он ударился в воспоминания. Незнакомец умел убирать опасения и располагать к себе. Обходительная манера речи и неподдельная заинтересованность собеседником втягивали в разговор.

— Охотно верю, что достойный человек. Просто так капитаном не станешь. Забота о людях в наши дни становится редкостью. Похвальное качество. Даст Нептун, еще свидитесь, Александр Сте-па-но-вич. Степанович — это прозвище?

— Нет, так звали моего отца.

— Сеньор, вы араб? По внешнему виду не скажешь.

— Я русский.

— Русский?! — в очередной раз удивился незнакомец. — Простите мою дремучесть, сеньор капитан. Ни разу не встречал русских. Судьба иногда забросит в такие места, что поневоле отстанешь от жизни.

— Русские везде бывали, то есть были, — ревниво подал голос Суворин. — А где не бывали, там скоро будут. — Он не смог ничего с собой поделать и встрял поперек командира в разговор.

Латыш театрально закатил глаза и покачал головой. Раньше он не замечал за другом таких всплесков национальной гордости с уклоном в географический шовинизм, тем более что у Ивана мама была украинка, а папа белорус, и он не раз спивал у костра: «Чому я не сокил, чому не летаю».

— Мой экипаж. — Степаныч обвел рукой стоящих поодаль товарищей.

— Да-да, конечно, капитан без экипажа — это нонсенс. Бравые парни, сразу видно. Хотя, признаюсь, я знавал случаи, когда капитаны оставались одни. Случались прецеденты. Ничего, что народа мало, экипаж со временем нарастет. А что это вас так далеко забросило от моря?

— Служба, — неопределенно ответил Степаныч. Вежливый гость, похоже, истосковался по общению и теперь наверстывал упущенное.

— Да, служба, будь она неладна. Плывешь, куда пошлют, а посылают часто. Когда я служил под флагом Ее Величества, тоже приходилось подчиняться всяким… из адмиралтейства. Потом мы флаг гм-м, поменяли. Славные денечки наступили, я вам доложу. В союзниках только море и соленый ветер. А затем опять попал служить. М-да, угораздило меня угодить на бессрочную службу.

— Вы ищете Линда? — Александр попытался повернуть беседу в другое русло. Того и гляди, собеседник ударится в воспоминания. Он не был похож на старика. Гость был в возрасте, это да. Но на старика не тянул, слишком молодые глаза и подчеркнуто прямая осанка человека, привыкшего повелевать. — Сеньор э-э… — Степаныч выдержал паузу. Меняющий флаги по собственному усмотрению так и не представился.

— О-о! Тысяча извинений, сеньор капитан! Нижайше прошу простить мою забывчивость! — Незнакомец снял с головы треуголку и изобразил куртуазный полупоклон, отступив на шаг назад. — Резкая смена среды влияет на память, да и годы берут свое. Еще раз простите, что сразу не представился, — новая отмашка треуголкой. — Меня зовут Грустный Шкипер. Можно просто Шкипер.

— Шкипер, и все? — переспросил Ковалев. Взрослый человек, а отзывается на прозвище. Может, из уголовников?

— Сеньор Шкипер, если вас не затруднит, — мягко поправил капитана его новый знакомый. — Так все меня давно зовут. Я к этому имени привык, и вы меня так называйте. Поверьте на слово, его пришлось заслужить. В кругах, где мне пришлось вращаться, имена дают не просто так, а гм-м, за определенные заслуги. Наша общая знакомая Селена сказала, что Линда я, скорее всего, найду здесь. Так ли это?

Ссылка на госпожу Принципал сработала как условный знак. Ковалев пароль принял.

— Уоррен к нам частенько заглядывает. Если Селена сказала, значит, сегодня объявится, правда, в какое время, я не знаю. Можете подождать. Располагайтесь. Сейчас мы немного заняты. Когда закончим со строевым смотром, тогда пообщаемся.

— Служба на первом месте. Понимаю, сеньор капитан. — Шкипер одобрительно подмигнул. — Полная уборка. Чем чаще матрос драит палубу, тем реже он помышляет о бунте. У меня был прекрасный боцман-дракон, у него все блестело и сверкало, а морячки валились с ног от усталости. Душевный человек был. Мир праху его, да упокоятся с миром его кости в пучине. — Он снял с головы треуголку и перекрестился слева направо. Новый знакомый с бандитской наружностью оказался набожным католиком. — Извините, что отвлек вас. — Шкипер глубоко вздохнул, широко раздув ноздри, и утвердительно сказал: — У вас в доме свежий улов. Я рыбу за милю чую. Если сеньор капитан не возражает, то я ее с удовольствием приготовлю. Буду при деле. Не люблю балласта на борту. Готов побиться об заклад, такой стряпни, как у меня, вы никогда не пробовали.

Ни сеньор, ни товарищ капитан не возражали. Шкипер уверенно двинул к дому морской походкой вразвалочку, словно под ним была палуба, а не земная твердь.

Когда он проходил мимо шеренги танкистов, Суворин не удержался от восторженного замечания, рассматривая хоть и потрепанный, но все равно роскошный наряд: «Царские одежды». Гость польщенно улыбнулся и ответил Ивану, приняв реплику за комплимент: «Сразу видно знающего человека. Похоже, молодой человек везде успел побывать, в том числе при королевском дворе». С этими словами он в два шага поднялся по ступеням крыльца и скрылся в доме.

Вскоре из открытого окна кухни послышался лязг и грохот сыплющихся чугунков и сковородок. Следом раздались крики и чудовищная ругань: «Чешуйчатая гнида, ты давно должна была сдохнуть». Очередной звон кухонной утвари перемежался с сочной морской руганью, в которой поминались все святые угодники и, что совсем уже не в кассу, рыбак, поймавший этих тварей.

— Навестим Вальтера. Становись! — Капитан Ковалев окинул цепким взглядом шеренгу танкистов и подал команду. — К маши-и-не! По местам!

Черный отрезок строя рассыпался на трех людей, бегущих к танку. С лязгом захлопнулись люки.

На мгновение стало тихо, все как будто замерло.

На кухне опять загремело. В мир вернулись звуки. Шкипер ругался, как пьяный матрос, загулявший в портовой таверне.

— Вперед, — сказал Ковалев и скомандовал по внутренней связи заводить двигатель.

«Тридцатьчетверка» мерзко загудела на холостых оборотах.

— Иван, к дому Крауса! — приказал командир.

Суворин увеличил обороты двигателя, включил скорость и плавно потянул на себя правый рычаг. «Тридцатьчетверка» легко развернулась на околице и запылила по дороге через селение самоверов.

Под гусеницами «соточки» лежала дорога, накатанная телегами.

Ковалев подключился к бортовой связи:

— Доложить о готовности!

— Заряжающий готов!

— Механик готов!

— Стрелок готов. Рация или сломалась, или, кроме нас, в эфире никто не работает.

Когда за кормой танка остались последние деревянные дома, механик-водитель прибавил скорости. Чтобы срезать путь, он махнул напрямую через поле, заросшее высокой травой с розовыми стебельками. Из геометрии Эвклида, сам не подозревая этого, Иван знал лишь одну аксиому: кратчайший путь между двумя точками — прямая.

На противоположном краю розового поля белел свежестругаными бревнами одноэтажный домик. Рядом с ним стояла фигурка человека, смотрящего на танк из-под руки. Человек быстро оценил обстановку и, не дожидаясь, когда танк подъедет, стремительно забежал в дом.

Поле закончилось. Розовый от пыльцы танк выехал на землю.

«Тридцатьчетверка» со скрежетом остановилась. Танкисты привычно стукнулись шлемами о скобы внутри башни.

Суворин поставил машину в двух десятках метров от дома. Неизвестно, что у фрица на уме. Любой рукастый боец второго срока службы может зарыть снаряд вертикально в землю. Всех делов — свинтить предохранительный колпачок и взвести боек взрывателя. Мина нажимного действия готова. Просто и эффективно. Экипаж танка возносится на небо или попадает в другое загробное место.

В перископ командирской башенки хорошо были видны стены, дверь и крыша дома, срубленного из цельных бревен. Резные перила крыльца поблескивали подтеками янтарных капель смолы. На окне шевельнулась занавеска. Хозяин не спешил с распростертыми руками навстречу гостям.

Ковалев открыл бронекрышку и наполовину высунулся из люка. Он помахал рукой, привлекая внимание немца, и громко выкрикнул:

— Вальтер, камрад дорогой, выходи! Поговорить надо.

Дверь распахнулась. В проеме показался рослый штандартенфюрер, голый по пояс, в одних штанах и босиком. На крыльцо он выходить не стал. Сложив ладони в рупор, он прокричал:

— Уезжайте, к вам у меня счетов нет! Так будет лучше для нас всех, камрады!

— Снаряды-то отдай, будь человеком! — Степаныч попробовал договориться по-хорошему.

— Они мне нужнее. Все, разговор окончен! — рявкнул немец. — Прочь!

— В смысле «Пошли вон!» или у нас с тобой «прочные отношения»? — Ковалев еще пытался шутить, в последней попытке сгладить ситуацию. — Что конкретно ты имеешь в виду?

Выкрикнув-выплюнув ответ, Краус с силой захлопнул дверь. За миг до того как дверь закрылась, Ковалев успел заметить, как за плечом Вальтера шевельнулась тень. В сумрачных сенях было трудно что-то лучше рассмотреть, но Александр был готов поклясться, что видел смазанный рыцарский силуэт с боевым топором внушительных размеров наперевес.

Командир скрылся в башне, лязгнув напоследок люком. Окончательное решение ворюги-эсэсовца он выслушал. Пришло время побряцать оружием. Покажем, кто здесь на острове настоящий хозяин. То, что они предполагали и во что не хотели верить, подтвердилось. Мало того, что ночью, тайком украл снаряды, так еще и разговаривать по-человечески не хочет. Степаныч почувствовал, как гнев начинает закипать внутри него.

Если враг не сдается, его уничтожают. Сколько волка ни корми, он все равно в лес смотрит. Нет, не смотрит, приглядывается, как половчее тебе горло клыками прихватить. Примерно в таком порядке сменяли друг друга мысли, состоящие из мешанины пословиц и штампов в голове командира. У него неприятно засосало под ложечкой. Страшно хотелось побыстрее разобраться с проблемой, возникшей из-за упертого немца. Нет, фашиста. Раскрасим серые райские будни в цвета поярче.

— Марис… осколочным заряжай!

Заряжающий подал снаряд.

— Командир, так и будем стоять на месте? — в наушниках раздался обеспокоенный голос механика.

— Иван, попробуем зайти сбоку. Правее! Виктор, действуй по обстановке! — скомандовал капитан.

Этим «по обстановке» озадачился стрелок-радист. Он давно держал на прицеле пулемета домик и лишь ждал команды «огонь», чтобы перечеркнуть врага короткой очередью. Команды «действовать по обстановке» в его солдатском запасе не было.

— Стрелять по ногам, — пояснил Степаныч и скомандовал: — Ваня, нажми на стену, чуть-чуть.

Танк взревел и двинулся с места, огибая дом по дуге и вздымая пыль. Башню отвернули. Розовая «тридцатьчетверка», гордость советского танкопрома, осторожно подъехала к дому.

«Соточка» медленно ткнулась в крыльцо дома и обрушила его, а затем плавным движением по касательной зацепила бревенчатую стену с торца, вывернув ее наружу, как гнилой зуб. Этому фокусу механика научил один пожилой танкист из Кирова. Стена вылетает, а весь дом стоит как стоял. В него можно загнать танк и устроить засаду. И с воздуха — дом себе и дом. В этот раз у нас была другая задача — вытащить на белый свет несговорчивого жильца.

— Отлично! Ваня, сдай назад! Давай потихонечку, — одобрительно прогудел командир.

Механик отжал рычаги от себя. Танк рыкнул, дернулся всем корпусом и выполз из раскуроченного дома задним ходом.

Капитан облегченно вздохнул: взрыва не последовало, Крауса, похоже, не задавили, танк исправен. Пока все идет хорошо. Вдруг захотелось вылезти из люка и крикнуть: «Вальтер, заканчивай! Подурили, и хватит, с кем не бывает!» Ковалев усилием воли отогнал невесть откуда возникшее желание. Как оказалось, кстати. Неизвестно, что бы случилось с ними, выгляни он наружу из-под надежной брони.

Внутри дома до боли знакомо ухнуло. Полыхнула яркая вспышка взрыва, следом за ней на сетчатке глаз отпечатался второй всполох. Ковалев на слух определил — сначала «сработал» бронебойный снаряд, а следом — осколочный.

В воздух взлетели обломки бревен, камни фундамента, комья земли. Танк изрядно тряхнуло. По броне забарабанили осколки. Второй взрыв превзошел по силе первый. Земля дрогнула, перекрытия дома не выдержали и обвалились.

На месте избы расцвел огромный черно-оранжевый цветок. По внутренней связи Александр услышал, как выругался Чаликов: «Су-у-ка! Обскакал нас, зараза». Стрелок длинными очередями начал крестить кого-то из «Дегтярева».

— Ходу, Ваня, ходу! Давай, вытаскивай нас отсюда, — закричал Степаныч.

Суворин оцепенело смотрел в триплекс механика, окрасившийся в багрово-красный цвет. Спохватившись от сильного тычка командирским сапогом между лопаток, Иван рванул рычаги. Машина тронулась с места. Бронированная громадина медленно попятилась, отъезжая от дома.

Степаныч прильнул к перископу командирской башенки. Его взору предстала завораживающая картина: огненный цветок разрастался, принимая знакомые очертания дракона. Красное пламя почернело, даже столб дыма менялся. Дым закружился вихрем вокруг пламени и стал принимать форму человеческого тела. Призрачный силуэт размахивал прозрачными руками, словно дирижировал невидимым оркестром, исполняя лишь ему слышимую музыку, сотканную из рева пламени. Налетел сильный порыв ветра. Пламя, свившееся в огненный шар, на некоторое время зависло над горящими развалинами, а потом вдруг стремительно метнулось вниз и, с ревом ударившись о землю, обернулось гархом.

Рядом с пожарищем сидел темно-коричневый дракон размером с бронетранспортер. Его уродливая голова была покрыта сверху красноватыми щитками с костяными острыми отростками. Спереди гарх напоминал уродливую собаку гигантских размеров, с угловатой башкой в мокрых кожистых складках. Он сидел на четырех лапах, словно изготовился к прыжку, и водил головой из стороны в сторону в поисках врага.

В башне заработал пулемет. Чаликов сегодня патроны не экономил. Он дважды перечеркнул уродливую морду. Пули рикошетировали от роговых щитков, не причиняя монстру вреда.

Дракон, дернув длинным хвостом с острыми шипами, прыгнул вперед, сразу вполовину сократив дистанцию до танка. Ковалев лихорадочно разворачивал башню, которую они отвернули стволом назад, перед тем как таранить стену дома. Гарх вильнул вбок, уходя из сектора обстрела пулеметчика. Огромная туша, прикрытая костяными пластинами, проворно для своего размера перемещалась на короткопалых лапах. Прыжок, и она оказалась в метровой зоне для стрелка. Тварь показывала твердые навыки ближнего боя и, похоже, прекрасно знала особенности конструкции танка, избегая попадать на линию огня. Радушие и гостеприимство танкистов сыграло с ними злую шутку. Когда Краус только попал на остров, они даже дали ему сесть за рычаги механика и поуправлять «тридцатьчетверкой». Вырвавшийся на свободу дракон теперь пользовался опытом, полученным в теле человека…

Ствол башни поворачивался слишком медленно. Еще несколько прыжков, и монстр окажется в метровой зоне для орудия.

Танк, ревя двигателем, отступал.

— Иван, корпус доверни влево! — проорал Степаныч, подкрепив команду сапогом по левому плечу. Танк повернулся корпусом навстречу двигающейся башне. Ствол уставился в сторону гарха. Со стороны могло показаться, что розовое бронированное чудовище принюхивается вытянутым хоботом, выискивая жертву.

Успели!

Ковалев увидел в перекрестье прицела оскалившуюся пасть и нажал на спуск. Выстрел! За миг до выстрела коричневый дракон прильнул к земле, звериным чутьем, усиленным памятью человека, уловив опасность.

Танк качнуло от выстрела. Пахнуло кислой гарью.

— Осколочным заряжай.

Еще выстрел. Неуязвимое чудовище стремительно двигалось с презрительной грацией, уходя от снарядов. Оно навязывало свои правила, играя с танком, как кот с мышью. Стремительно перемещаясь из стороны в сторону, гарх контратаковал. Он несколько раз изрыгнул из пасти сгустки лилового огня в сторону танка. В месте попаданий краска на броне вспухала шипящими пузырями, превращаясь в черную коросту, из-под которой проглядывала свежая окалина.

Живой огнемет старался подобраться поближе и одной мощной струей поджечь металлическую коробочку с ненавистными человечками внутри.

«Глупцы! Самонадеянные глупцы! Решили навязать ему бой на его же территории!»

Запасы огненного дыхания тварь расходовала экономно. Оно восстанавливалось медленно, а счет шел на минуты. Нет, на секунды. Самый мощный выброс лилового огня гарх приберег для решающего удара. Надо подобраться ближе… Еще ближе. Бросок в сторону, рывок вперед, дракон отыграл еще несколько метров. Так держать, осталось немного. Смахнуть досадную помеху с пути — и вперед.

Чаликов не стерпел и расстрелял оставшиеся в диске патроны, одной длинной очередью целясь в голову. Чувствительные шлепки пуль не смогли пробить панцирь из роговых пластин, но на мгновение переключили внимание дракона.

В скоротечной дуэли этого мига хватило. Руки Александра безостановочно двигались на поворотном механизме. Только бы гарх не отпрянул в сторону! Еще секундочку. Степаныч прильнул к прицелу, до боли вдавливая резиновый ободок в глаз. «Еще немного… Погоди, су-ука!»

Цель близко. Не делая упреждение на расстояние, он нажал на спуск. В нос шибануло пороховой гарью.

— Есть! — громко выкрикнул Суворин. — Зацепили гадину!

Снаряд разорвался под передними лапами монстра. Столб взрыва поднял дракона на задние лапы.

— Бронебойный.

Оптика послушно приблизила отвратительное брюхо. Сквозь узор щитков проглядывала белая, как у утопленника, кожа.

Огонь! Капитан всадил бронебойный в самое уязвимое место гарха. Из спины веером разлетелись осколки плоти и темно-коричневые шипастые пластины с брызгами оранжевой крови. Туша напоследок качнулась и завалилась на бок, нелепо дергая лапами. Шкура разорвалась в лоскуты. Из раскрытой пасти хлынул фонтан пузырящейся крови, растекаясь по земле. Трава задымилась, рассыпаясь в невесомую труху. Сизые кишки вывалились из огромной рваной раны на брюхе. Дракон изгибался всем телом и полосовал когтями землю. Во все стороны летели ошметки дерна и комья земли. Гарх не собирался сдаваться. Надо разменять драконью душу за души танкистов. Если сдохнуть, то вместе с врагом. Трусливые человечки спрятались в танке. Вырвать! Выцарапать их из-под надежной брони! Он с ревом попытался на боку ползти в сторону танка. Рев перешел в сип. Пробитые легкие не работали. Кровь из мощного тела стремительно впитывалась в землю. Но лапы продолжали дергаться, хвост то сворачивался в кольца, то стремительно распрямлялся. Глаза на запрокинутой морде люто смотрели из-под надбровных щитков.

Ветер нес дым пожарища на лежащую тварь. Облако на миг окутало тушу, укрыв ее от глаз танкистов. Но затем наваждение исчезло вместе с новым порывом ветра. Гарх ворочался, стараясь перевернуться на брюхо. Живучая тварь не собиралась подыхать.

Слишком низко для орудия. Дракон оказался в мертвой зоне.

— Иван, дави урода! — прогремел в шлемофонах голос капитана. — Намотай его на траки, пока не очухался!

— Есть, командир! — проорал в ответ механик. — Разделаю под орех, как бог черепаху.

Слова «танкист» и «таран» не зря начинаются с одной буквы!

Рукотворная человеческая броня должна была через миг схлестнуться с природной броней дракона.

Иван погнал машину вперед, утопив педаль до отказа. В последний момент перед тараном Суворин выкрикнул:

— Держитесь!

Танкисты вцепились кто во что смог. «Тридцатьчетверка» вздрогнула от резкого столкновения с тушей, закованной в костяной панцирь. Скорость и мощь двигателя помогли танку наползти на нее сверху. Дикий рев, хруст и скрежет неслись из-под гусениц. Разворачивая машину то в одну, то в другую сторону, механик съехал с туши и отвел танк назад, чтобы повторить маневр в той же последовательности.

Взгромоздив танк на поверженного врага, механик начал крутить его на месте. Он выжимал из двигателя невозможное. Так собака крутится на месте, пытаясь ухватить зубами недосягаемый хвост.

Под гусеницей с хрустом лопнула голова, как перегнивший орех. Многотонная махина наматывала кишки на катки, коричневые пластины трескались и рассыпались на мелкие кусочки под траками. Танк перемалывал огромное туловище дракона в кровавую кашу из мяса, древесной щепы, обрывков шкуры и земли.

По самые борта машина стала цвета крови гарха. Сверху — розовый от травяной пыльцы, снизу — оранжевый — танк ирреально смотрелся на фоне догорающих развалин дома. Последняя уцелевшая бревенчатая стена рухнула. Взлетел фейерверк шипящих искр. В небо вздымались черные клубы дыма, как пена на волне, срывались, опадали, и в тот момент языки пламени вырывались вверх. Это место со стороны могло показаться капищем огнепоклонников, совершивших обряд.

Жертва принесена. Огонь скоро погаснет. Среди головешек и пепла лежали закопченные осколки зеркала. Лишь один весело блестел, отражая солнечный лучик. В нем одновременно присутствовало и отражение из Зазеркалья. В стеклянном треугольнике с острыми краями был виден глаз неестественного ярко-зеленого цвета. Он весело подмигнул и исчез. Амальгама на зеркальном осколке затуманилась и потемнела, как засвеченная фотопленка…

«Все, приехали», — раздался голос механика-водителя по бортовой связи.

Командир на ощупь нашел ремень задвижки и открыл крышку люка. Он осторожно высунул голову из башни. Вылезать полностью не спешил.

Настоящие танкисты — совсем как моллюски — чувствуют себя уверенно лишь внутри своих бронированных раковин. Капитан не был исключением из этого правила. А также он был офицером, и никто с него не снимал обязанностей командира, который в ответе за свой экипаж. За своих друзей.

«Эх, конечно, грех комсомольцу креститься!»

Ковалев огляделся, словно кто-то мог увидеть его на месте побоища, и мелко перекрестился. Еще бабушка говорила: «Перекрести лоб, бесстыжий, от тебя не убудет!» Он оперся на руках и одним рывком вылез из башни. Осторожно перебрался на броню, придерживаясь за приваренную скобу. Сразу спрыгивать на землю капитан поостерегся.

Впереди темнел почти ровно очерченный круг, перепаханный гусеницами диаметром, равным длине танка. Иван постарался от души. От розового дерна остались ошметки, перемешанные с землей и останками гарха. Коричневый дракон превратился в жуткое месиво из раздробленных костей и плоти, лишь отдаленно сохранившее очертание грозной рептилии.

— Закурим, что ли? — раздался за спиной голос Мариса. — Дело сделано. Перекур.

Ковалев удивленно посмотрел на него. Обычно невозмутимое лицо заряжающего сияло такой заразительной радостью, что капитан невольно улыбнулся и полез в нагрудный карман комбинезона за папиросами. Латыш курил редко и всем маркам табака предпочитал тот, который удавалось «стрельнуть» у товарищей.

— Спички нужны?

— Не-эт, — пробормотал рижанин, осторожно прикуривая от солдатской зажигалки, сделанной из гильзы. — Хорошо-то как!

Все стихло. Даже легкий ветерок, игравший клубами дыма, улегся, успокоился.

И вот тогда изволил появиться амфиптер.

Подоспело подкрепление. С опозданием, но все же… Великий Дракон еще ни разу так не появлялся. Он начал материализовываться перед танкистами с силуэта, сквозь который можно было рассмотреть горящий дом. Появилась чешуйчатая шкура, проступил зеленый цвет, затем проявились когти на трехпалых конечностях. Последними нарисовались глаза-блюдца.

— Что вы тут учудили без меня, казачки дорогие, а? — без предисловия заревел дракон. — На пару дней вас нельзя оставить без присмотра. Что у вас за шум?

— Все закончилось! — прокричал Суворин из полуоткрытого люка механика-водителя, стараясь перекрыть звук работающего двигателя. — Мы справились! Все в порядке, ага.

Ковалев поймал себя на мысли, что уже не в первый раз так поступает. Александр осторожно спрыгнул с брони. Он был рад встрече с Великим Драконом. Может, тот прояснит ситуацию? Объяснит, что приключилось здесь?

— Приветствую, Великий. — Он приветливо помахал рукой.

— Ха, здорово, казачки! Рассказывайте, что тут у вас произошло! Вижу, стосковались по ратному делу. Решили устроить локальную войну местного масштаба. — Амфиптер начал шумно принюхиваться, широко раздувая ноздри на зеленой морде. Перепончатые гребни на голове встопорщились. — Чую: гархом смердит.

Степаныч показал Ивану, выглядывающему из люка, условным знаком скрестив перед собой руки, — «глуши мотор». Из-за рева двигателя было трудно разговаривать. Слова приходилось выкрикивать.

Мотор разом замолчал. В экипаже все давно научились понимать друг друга с полуслова, с полувзгляда.

В ответ на вопросы амфиптера капитан просто указал рукой в сторону, где так мастерски поработал гусеницами механик-водитель. Дракон резко развернулся на сто восемьдесят градусов, крутанув хвостом толщиной с бревно.

Амфиптер, грозно рыкнув, грациозно двинулся к остаткам дома. Степаныч не переставал удивляться, как легко и плавно, словно танцуя, могут двигаться эти многотонные исполины.

— Славная работа, казачки! Славная! — Великий Дракон подцепил кончиком когтя коричневый щиток, еще недавно прикрывавший широкую грудь гарха, вечного врага Хранителя перекрестков. Амфиптер глухо зарычал, не сводя глаз с останков поверженного неприятеля. Брезгливо стряхнув с лапы костяную пластину, он рыкнул: — Без меня управились. Гвардейцев видно по почерку. Если так и дальше пойдет, можно и мне на покой отправляться со спокойным сердцем. Славная смена подросла. Не зря я твоему предку чешуйку подарил. Не зря. Судьба, значит.

Гвардии капитан Ковалев неопределенно пожал плечами.

— Почему меня не дождались? — потребовал объяснений дракон.

— Наше упущение, что снаряды проворонили, нам и исправлять, — начал оправдываться капитан. — До поселка самоверов рукой подать. Неизвестно, как у этой твари шестеренки в башке вращаются… Таких дел мог наворочать, — неопределенно добавил Александр. К чему разъяснять? И так, без слов, все ясно. Съехавший с катушек эсэсовец и проголодавшийся гарх, вырвавшийся из плена человеческого сознания, — еще тот подарочек. Неизвестно, какие задумки они могли воплотить в жизнь.

— Все равно, хороши! — выдохнул дракон. Было не совсем понятно, хвалит он танкистов или не одобряет их скоропалительных действий. Правило «победителей не судят» еще никто не отменял.

— Может, трофей какой-нибудь прихватим? — Чаликов показался из люка и тут же озадачил командира неуместным вопросом. Лучше бы в танке сидел и помалкивал.

Капитан ничего не ответил. Лишь выразительно постучал указательным пальцем по лбу.

— А что? Я ничего! Просто думал, сувенирчик на память будет! Коготь там или клык, — обиделся Витька и скрылся в танке, мстительно громко захлопнув за собой крышку люка.

— Никаких трофеев! Изведем под корень. Чтоб следа от этой плесени не осталось, — прорычал амфиптер, обходя по кругу место сражения. Он играючи ворочал обгоревшие бревна трехпалой лапой. Иногда он опускал морду к земле, словно ищейка, старающаяся взять след. Похоже, Великий Дракон что-то искал и не мог найти. От этого настроение не улучшалось. И так проморгал гарха у себя под носом. Поверил поручительству Неринга.

Короткоживущего легко обмануть. Но сам-то куда смотрел?! Расслабился!

В душу лезла досада на самого себя, царапая нервы цепкими коготками. Хорошо хоть друзья не пострадали. Такого матерого зверюгу завалили.

Под мощной лапищей бревна трескались и ломались, как спички. Немного успокоившись и прекратив нарезать круги вокруг пепелища, дракон проревел:

— Возвращайтесь к дому. Отдохните. Я скоро… Надо здесь прибраться.

— Самоверам что расскажем? — поинтересовался Ковалев, разглядывая остатки того, что еще утром было ладно срубленным домиком. — Они ж не глухие. Тут так громыхало. Закончат молиться, и сразу сюда: «Что?» да «Почему?».

— Все просто, казачок. Не надо морщить лоб. — Амфиптер почти человеческим жестом пожал плечами в чешуе. — Скажешь, мол, пожар приключился. А что до взрывов… так э-э-э пожары разные бывают. Что еще можно селянам сказать?..

Крышка люка механика медленно поднялась выше. Из квадратного отверстия осторожно показалась физиономия Суворина. Он, как улитка из раковины, вылезать не спешил, но помочь товарищам в создании легенды посчитал необходимым.

— Неосторожное обращение с открытым огнем, ага! Или, например, курил в постели. Был сильно выпивши. Уснул…

Дракон задумчиво посмотрел на Суворина:

— Сержант Ваня, ты у нас механик?

— Ага! — подтвердил Суворин, не почувствовав подвоха в вопросе. — Механик-водитель.

— Вот и води! — Дракон кончиком когтя осторожно надавил на крышку люка. — Придумаем, что сказать. Мое слово для самоверов — закон.

Голова улитки в шлемофоне поспешно втянулась в бронированную раковину.

— Давайте до хаты, казачки. — Желтые глаза дракона, не мигая, смотрели на Ковалева. — Не волнуйтесь, мужики, скоро догоню. Ждите в гости. Отметим победу. Вашу победу!

Ковалев развернулся и пошел к танку:

— Экипаж по местам!

Ковалев обернулся, надо сообщить об утреннем визитере.

— Вас утром искали. Вас или Линда. Назвался чудно: Шкипером. Сказал, госпожа Принципал прислала.

— Похоже, сегодня на острове день открытых дверей, — озадачился дракон. Было видно, что известие его не обрадовало.

— Товарищ назвался Шкипером, — уставившись в одну точку, повторил Ковалев.

— Может, сеньор Грустный Шкипер?

— Точно! Так и представился, — подтвердил Степаныч. С сеньорами он до сегодняшнего дня не сталкивался. А господ немецких офицеров чаще всего видел в перекрестье оптики прицела. — Сказал, что можно просто сеньор Шкипер.

— Как он хоть выглядит?

— Колоритная личность! — Степаныч, хмыкнув, начал описывать человека, назвавшегося Шкипером. На ум приходили слова: «бандит», «уголовник», «пират», но он поостерегся от обидных сравнений. Иногда внешний вид бывает обманчивым. Иногда… Треуголка с перьями, камзол в золоте, кортик, ботфорты… Наряд дорогой, но сильно поношенный.

— Вроде он! Шкипер всегда любил блестящие цацки. — Последние слова амфиптер произнес с нескрываемым облегчением. От сегодняшнего дня он уже не ждал ничего хорошего.

— Зачем искал, не сказал? Сейчас чем занимается?

— Не сказал, просто ищет встречи. — Ковалев не понимал, чем могло насторожить дракона появление Шкипера. — Мы его оставили дома. Витька утром рыбы наловил, Шкипер бросился ее потрошить. Говорит, пальчики оближем.

— На него это похоже, — подтвердил дракон. — Шкипер в свое время начинал простым коком на камбузе. А теперь смотри, каких вершин достиг… — Амфиптер замолчал, не договорив, каких вершин достиг бывший кок. После паузы он попросил танкистов:

— Ему тоже ни полслова, ни намека, что здесь произошло. Пожар, и точка. С нашей стороны жертв нет. Несчастный случай. А я тут за вами все подчищу.

Ковалев махнул рукой и двинулся к танку. Вопрос, что дракон сделает с останками гарха, сейчас его волновал меньше всего. Степаныч сам себе утвердительно кивнул, подходя к родной броне.

Марис неподвижно стоял, опершись о розовый борт, пока Степаныч не тронул его за рукав. Танкисты забрались в люки. «Тридцатьчетверка» мерно заурчала двигателем. Иван шевельнул рычагами и лихо развернул танк на месте. Машина плавно тронулась и запылила по розовому полю, направляясь в поселок самоверов.

Амфиптер еще какое-то время рыскал по пепелищу, играючи ворочая бревна. Закончив поиски, Великий Дракон вернулся к трупу врага.

Он брезгливо кончиком саблевидных когтей сгреб в кучу ошметки искромсанной танковыми гусеницами туши. Амфиптер несколько раз воткнул когти в землю, чтобы счистить с них запекшуюся оранжевую сукровицу и вонючую слизь из брюшины. Суворин не только сдержал слово, что разделает гарха под орех, но и практически раскатал его в блин.

Великий Дракон выпустил из пасти несколько огненных выдохов желтого пламени. Разрозненные фрагменты туши, шипя, обугливались. Но защитные пластины только оплавились по краям, отвратительно смердя, гореть они не хотели. Амфиптер раздраженно рявкнул и закидал мертвого гарха еще дымившими бревнами и досками. Получилось нагромождение из импровизированных дров, доходившее ему до пояса. Сверху нагрузил все, что осталось от козырька крыльца. Сойдет.

Амфиптер выдохнул сноп пламени. Доски загорелись сразу же. Сухое дерево полыхнуло. Ветер, налетевший со стороны поля, то перебрасывал огонь с бревна на бревно, то свирепо кружил вокруг обугливавшихся остатков крыльца. На глазах амфиптера он перемахнул на деревяшки, лежащие снизу, как будто невидимая рука метнула огромный сгусток огня, который жадно доедал остатки деревянной постройки и заодно растерзанного дракона. В смрадный дым и чадящие головешки превращался тот, кто хотел вырваться на свободу, вероломно нарушив договор с давшими ему убежище на острове.

* * *

Субмарина на самом малом ходу приближалась к берегу. Кемпке накануне отметил на карте жирным черным крестом место высадки. Дизелисты остановили двигатели. Ближе подплыть к берегу не получилось. Мешало резкое повышение дна. Слишком рискованно, легко можно сесть на мель.

Капитан отдал приказ по внутренней сети. Из динамиков, установленных во всех помещениях, лязгнули слова командира:

— Полная готовность! Приготовиться к высадке! Десант на палубу.

Затаившиеся каюты ожили. Из коридора раздался громкий лязг металла. Через центральный отсек прошел старший помощник капитана со «шмайссером» на плече и подсумком с магазинами на боку. Следом в люк пролезли офицеры-подводники, вошедшие в десант. Сзади толпились матросы с автоматами. В тесных проходах несколько раз случились пробки. Электрики, акустики, дизелисты, вошедшие в состав десанта, не успели приноровиться к сухопутному оружию. Они исхитрялись цепляться им за все, что попало. В том числе друг за друга. Экипаж субмарины был командой, испытанной в разных передрягах, но в сухопутной операции принимал участие в первый раз. Громкая ругань боцмана в два счета ликвидировала заторы в проходах. Колонной по одному подводники выбирались на палубу.

Практически все члены команды вошли в штурмовой десант. Штурмбаннфюрер не собирался рисковать. В состав десанта включили подводников, свободных от вахты. Победа была нужна любой ценой. Субмарина превратилась в плавучую батарею, готовую поддержать десантников главным калибром.

Дежурная вахта и артиллерийский расчет первыми вылезли на палубу. Сейчас они замерли у расчехленных орудий и зенитной установки. Вместе с ними приступили к работе матросы палубной команды.

Они вытащили через люк рубки свернутые штормботы и связки разборных весел. Резиновые лодки раскатали на деревянном обрешетнике палубы. Штормботы один за другим подсоединяли к шлангу, идущему от баллона со сжатым воздухом.

Десант высаживался в шести милях вверх по течению от места, где они оставили штурмбаннфюрера и его четырех людей. Десантники быстро грузились в штормботы. Час настал. От проклепанного борта отчалили резиновые лодки, величаво переваливаясь на низкой речной волне. Штормботы устремились к берегу. Моряки синхронно ударяли веслами, размеренно сгибаясь и разгибаясь.

Плавучие средства шли к берегу, удаляясь от стальной туши подводной лодки. Подводники работали веслами, не жалея сил. Все помнили ночную схватку с анакондой, заползшей незаметно на палубу. Никто не знал, какие еще сюрпризы могут готовить темные воды Амазонки. Подводникам хотелось как можно быстрее выбраться на берег и ощутить под ногами твердую землю.

Первые штормботы ткнулись носами в берег. Старший помощник, командовавший высадкой, громко произнес: «Все на берег!» Кто-то сразу очутился на земле. Кто-то неудачно спрыгнул мимо — плеском отозвалась вода. Было хорошо слышно, как ругается один из офицеров, угодивший в яму у самого берега. Он выбрался из реки, держа автомат над головой.

Оказавшись на берегу, десантники одной нестройной колонной двинулись в глубь джунглей. Старший помощник, назначенный командиром отряда, шел в середине цепочки, ближе к арьергарду. Он подгонял отстававших, чтобы и так растянувшаяся колонна не вытягивалась до бесконечности.

Идеальной высадки не получилось, но, главное, десант вступил на берег без потерь. Похоже, их не ждали. А может, противника здесь нет вообще? Вокруг тысячи квадратных километров зеленых джунглей. Тут дивизия может блуждать годами и не встретить никого, кроме вездесущих обезьян. Может, важные пассажиры оказались банальными перестраховщиками? Нет, на них не похоже. С собой они прихватили целый арсенал и кучу боеприпасов. Задача десанта подойти к скале Палец Дракона. Там к ним присоединится группа штурмбаннфюрера. Посмотрим, что будет дальше.

Примерно в таком порядке сменяли друг друга мысли в голове старшего помощника капитана.

Река медленно несла зеленоватые тяжелые воды. Джунгли в месте высадки почти вплотную подходили к воде. Мягкий рассеянный свет лился сверху, сквозь переплетение ветвей и лиан. Крыша из растений заплеталась так густо, что ни единое дуновение ветерка не колебало под ней листьев. Но время от времени воздух приходил в неуловимое движение, тогда поднявшие его влажные испарения казались тяжелым дыханием тропического леса. Амазонка в этом месте была неширока — метров сто сорок, не больше. На берегу, куда ни глянь, пусто. Ни птиц, ни животных. От этой необычной пустоты холод перекатывался в сердцах. Десантники высадились на берег в нескольких километрах от скалы Палец Дракона, к которой они так долго и упорно стремились, не зная того, что их здесь ждет. Будущее было неясно и расплывчато.

Желтый крупный песок хрустел под ногами людей. В этом месте река делала плавный изгиб, и течение намыло пологую отмель. Из песка торчали суховатые стебли травы. Чем ближе к джунглям, немного отступившим от берега, тем гуще она становилась, тем зеленей были ее игольчатые стрелки. Из леса тянуло запахами сырости и древесной гнили. Колонна моряков, как исполинская змея, вползала в джунгли.

…Шедший впереди подводник неожиданно вскрикнул и схватился за грудь. Он издал приглушенный стон, пальцы схватили древко стрелы с красным оперением, торчащей из груди. Еще одна стрела вонзилась ему в шею. Матрос пошатнулся и упал. Скрытые в чаще индейцы стреляли из луков по морякам, выпуская стрелу за стрелой. Лес укрывал нападавших. Еще один закричал, когда его настигли острые орудия убийства.

Четверо в черных бушлатах, утыканные стрелами, словно подушечки для иголок, лежали на земле. Еще один оцарапавший руку умер через несколько минут. Санитар ничего не смог сделать. Вокруг обломанного древка плоть мгновенно вспухла и посинела. Изо рта раненого пошла пена, а лицо стало неестественного синюшного цвета. Похоже, лучники перед нападением смазали ядом наконечники, сделанные из острых рыбьих костей.

Подводники залегли за стволами деревьев и открыли шквальный огонь, стреляя на каждый шорох, по каждой шевельнувшейся ветке. Стрелы с тихим посвистом впивались в деревья, но больше не находили целей. Живые мишени хотели жить. Ответным огнем убили одного из нападавших, неосторожно подставившегося под автоматную очередь. Им оказался самый настоящий индеец, словно сошедший со страниц книг Фенимора Купера. Его кожа блестела, как потемневшая отполированная медь. Из одежды на нем была повязка, прикрывающая бедра, нагрудник из древесной коры и головной убор из пестрых перьев. Рядом валялись лук и колчан с рассыпавшимися стрелами.

Моряки уже рефлекторно стреляли на любой звук. Если не ты, то тебя. В ближнем бою, где дорога каждая секунда, лучше стрелять навскидку — точность при этом будет компенсироваться количеством выпущенных пуль. Десантники патроны не экономили. Автоматные очереди перемежались гортанными криками индейцев. Мощь оружия двадцатого века не испугала воинственных детей леса. Под шквалом свинца они не дрогнули и не побежали в панике. Теряя раненых и убитых, они рассеялись среди деревьев и теперь, прячась среди зелени, начали убивать подводников из луков снова. Моряки выкашивали длинными очередями широкие прогалины. Они только успевали менять магазины с патронами. С поставленной задачей автоматическое оружие справлялось, держа индейцев на почтительном расстоянии.

На верхушке дерева кто-то заворочался. Сразу несколько очередей перечеркнули крону лесного великана. Сверху, ломая ветви, рухнула оранжевая туша. Под ноги автоматчиков упала застреленная обезьяна-ревун. На свою беду, примат оказался в гуще разборок старших братьев, стоящих ближе к вершине эволюции.

В джунглях загремели барабаны: индейцы не то подбадривали себя ритмичным грохотом, не то хотели навести ужас на врага.

Моряки зажгли дымовые шашки, чтобы показать свое местонахождение и вызвать артиллерийскую поддержку. Жирные лиловые столбы дыма потянулись к небу, обозначив передний край залегших десантников. Хороший ориентир для комендоров из орудийной прислуги.

Ба-а-ам! Ба-а-ам! Джунгли вздрогнули, как живое существо, и глухо простонали, отзываясь на грохот разрывов и на гортанные выкрики индейцев. Ноздри защекотал запах сгоревшей взрывчатки.

Разрывы снарядов не так уж близки, а крики — почти рядом.

«Что происходит?» — подумал командир десанта, внимательно вслушиваясь в новые звуки, раздававшиеся из леса.

Ответ оказался прост. Индейцы быстро сообразили, что артиллеристы их сейчас мигом смешают с землей и деревьями, если только они останутся на месте. Вместо того чтобы благоразумно отступить, растворившись в зеленом море джунглей, спасая свои бронзовые шкуры, аборигены атаковали. Дикари учились тактике двадцатого века на глазах. Когда смерть рядом, всегда соображаешь быстрее. Индейцы решили взять врагов «за ремень». Сблизившись с подводниками, они вышли из-под губительного огня, но утратили фактор скрытности. В скорострельности луки бесповоротно проигрывали автоматическому оружию. До рукопашной дело не дошло. Стена автоматного огня остановила наступавших, подбадривающих себя гортанными воплями. Боевой клич не помог. Барабаны смолкли. Фигуры индейцев, нелепо взмахивая руками, роняли луки, копья и дубинки, утыканные крокодильими зубами. Примитивное, по меркам цивилизованного человека, оружие валились на землю. Стоял оглушительный грохот выстрелов. Кругом все кипело от огня. Пули щербили стволы, сдирая кору с деревьев. Земляные фонтанчики, поднятые пулями, надвигались кипящей стеной. Боевой клич потонул в грохоте выстрелов.

* * *

После битвы с эсэсовцем-перевертышем танк взял курс на деревню. Обосновавшись и отстроившись, самоверы дали ей название «Лучезарная». Деревни с названиями «Радостная», «Цветущая» и «Счастливая» остались на континенте — разграбленные и сожженные. В отличие от других граждан королевства, безропотно влачивших серое существование в поселениях с убогими наименованиями, типа «Мусорка», «Дурыкино» или «Отхожево», самоверы давали своим деревням только душевные и красивые названия. Они справедливо считали, что народная мудрость о том, как «лодку назовешь, так она и поплывет», относится и к названиям деревень, где живут тихие и светлые люди.

По единственной в поселке дороге, оставляя за собой розовую пыль, стремительно мчалась железная туша танка, издавая раскатистый гул. Самоверы жались к низким палисадникам, которыми дома огораживались от обочины. Они давно перестали опасаться посланцев Великого Дракона. Но страшно пугающее чудовище с длинным хоботом, которым повелевали четверо его слуг, все равно вызывало опаску и почтительный трепет. Но это у взрослых. Когда танк стоял на приколе, его вовсю осваивали босоногие мальчики, приспособив машину для своих детских забав.

Чудовище безошибочно свернуло с дороги в проулок, ведущий на околицу, где стоял гостевой дом. Танк на улице оставлять не стали. Хватило ночной пропажи. Суворин аккуратно загнал «тридцатьчетверку» во двор, тютелька в тютельку вписавшись габаритами в проем ворот.

Облокотившись о перила, их встречал на крыльце Шкипер. Он так и не снял своего роскошного камзола, лишь по локти закатал рукава, расшитые золотыми галунами.

Суворин заглушил двигатель. Танкисты вылезли из танка. Последним на землю спрыгнул Марис, отряхивая руки от розовой пыльцы.

— Все в порядке? — поинтересовался Шкипер. От его взгляда не укрылись подпалины выжженной краски на броне от огненного дыхания гарха. Следы попадания уродливыми язвами испятнали корпус.

— Так… — Степаныч неопределенно махнул рукой. — Пожар небольшой случился. Ничего страшного. Потушили.

— Главное, что экипаж цел. На все и всех настоящему капитану должно быть наплевать, — безапелляционно заявил Шкипер. Похоже, у него было собственное понятие о морали, сильно отличающееся от общепринятого. На танк он смотрел без удивления и благоговейного восторга. В отличие от жителей этого убогого мира, военно-техническая мощь двадцатого века не произвела на него ровным счетом никакого впечатления.

— В красный цвет выкрасили. Символично, — заметил Шкипер, разглядывая танк.

— Да нет, здесь пыльца у травы такого цвета, — пояснил Ковалев. — Помоем, будет как новенький. Зеленый.

— У нас знамя красного цвета, ага! — гордо заметил Суворин.

— Знавал я одного капитана, — оживился Шкипер. — У него тоже флаг был красный. У него все было красное, даже паруса в алый цвет выкрасил. Жутковатое зрелище, когда его бриг шел на всех парусах. Никаких предупредительных выстрелов из носовых пушек не надо. Купцы сразу ложились в дрейф, уповая на милость и снисхождение капитана. Все в Индийском океане знали, кто ходит под красными, словно выкрашенными кровью, парусами. Накладно, конечно, получилось, но оно того стоило. — У каждого настоящего э-э-э моряка, свободно бороздящего морские просторы, должен быть свой фирменный подчерк…

— И че? — перебил Иван Шкипера.

Всего два слова, а рассказ разбился, как суденышко, налетевшее на подводный риф.

— Да ниче! — досадливо махнул рукой Шкипер. Он не стал продолжать повествование, что капитан, промышлявший под красным флагом, делал дальше с дрейфующими купеческими кораблями. Похоже, он привык к более почтительным слушателям.

Шкипер заметил на поле камзола белое пятно от просыпанной муки и начал подчеркнуто внимательно отряхивать его ладонью. Его так заинтересовала вдруг чистка одежды, что он перестал замечать всех вокруг, и в первую очередь механика-водителя, так беспардонно перебившего его на самом интересном месте. Шкипер не знал, что торопыга танкист никогда не отличался усидчивостью и всегда старался забежать вперед, опережая события. Из-за этого он делил почетное первое место по нарядам вне очереди с другом Витькой Чаликовым, периодически вырываясь вперед с заметным отрывом.

— Великий Дракон сказал, что будет позже. Он в курсе, что вы его ждете, — устало обронил Степаныч.

— И кого только не встретишь на пожаре, — пробормотал Шкипер, но так, чтобы командир услышал. — Яркие зрелища всех притягивают, как маяк на мысе.

— А что люди подумают? — не стерпел Ковалев. Он не собирался делать вид, что не услышал реплики, адресованной в его сторону.

— Настоящему капитану плевать, что о нем думают. Главное — победа. Любой ценой. — Своих взглядов новый знакомый придерживался твердо и менять не собирался.

Как нельзя кстати вмешался Иван, что бывало с ним постоянно.

— Как «маяк на мысе», — запоздавшим эхом повторил Суворин слова Шкипера. — Восхитительная метафора. — Слово «восхитительная» он несколько раз слышал от фельдшера Эллочки из медбата, когда она выковыривала плоскогубцами из его спины и другой части тела пониже осколки от мины. Привет от фашистского минометчика разорвался далеко, но иззубренные кусочки металла попали в тело танкиста. Убить не убили, но «шкуру» гвардейцу издырявили. Обрабатывая раны, Элла постоянно громко охала и говорила «восхитительно». Сегодня это слово пришлось к месту.

— Молодой человек далеко пойдет с таким широким кругозором. — Шкипер доброжелательно и внимательно разглядывал Ивана, склонив голову на плечо. — Вы уж поверьте. Я в людях редко ошибаюсь.

Иван зарделся, что с ним редко случалось. Он двинулся к срубу колодца, где уже плескались танкисты, смывая с рук пыль и розовую пыльцу.

— Слышь, восхитительный ты наш, — не удержался Чаликов, наклоняясь к земле и складывая ладони лодочкой. — Слей воды из ведра.

— О-о, восхитите-эт-эльная водичка! — сказал Марис, отфыркиваясь и растирая лицо.

— А-а! — заверещал Витька. — Так нечестно!

Доморощенный лингвист так щедро плеснул из ведра на подставленные руки, что окатил и голову, и шею. Залилось за шиворот и пониже.

— Шуток не понимаешь? Без юмора можно быстро превратиться в солдафона, товарищ гвардии сержант.

— Правда, восхитительно, ага? Добавить? — поинтересовался Суворин, опуская на веревке ведро в колодец за новой порцией студеной водицы.

Танкисты шумной гурьбой направились в дом. Из окон тянуло аппетитными запахами.

— Сеньор капитан, — Шкипер церемонно обратился к Ковалеву, — обед готов!

— Обедать! — с удовольствием проговорил Иван, потирая руки.

— Прошу в дом! — приглашающе развел руками Шкипер. — Скорее к столу, пока все не остыло.

Шумно двигая табуретками, танкисты расселись за столом.

В комнате пахло жареной рыбой и приправами. Стол был заставлен блюдами и мисками с озерной добычей, приготовленной разными способами. Широкий стол, за которым обычно трапезничали танкисты, был застелен льняной скатертью. Посередине стоял большой дымящийся чугунок. Ковалев не помнил, чтобы у них в хозяйстве была скатерть. Приглядевшись, он понял, что Шкипер застелил столешницу занавесками, снятыми с окна. Нестандартно, но красиво. Похоже, его воспитанию претило сервировать стол без скатерти. Не хватало тяжелых канделябров с горящими свечами. Стояло шесть разнокалиберных деревянных стаканов и тарелок.

Танкисты веселой гурьбой стали рассаживаться, шумно двигая деревянными табуретами.

— Приятного аппетита! — произнес командир и первым начал накладывать себе на тарелку. Его примеру последовали остальные.

Суворин первым попробовал ломтик, лежащий на тарелке. Нежный и слегка солоноватый вкус рыбы в сочетании с подливкой, немного терпкой на вкус, заставил Ивана закрыть глаза от удовольствия. Танкист оказался в плену у блюда. «Волшебно вкусно!» — с чувством сказал механик.

— Хвала рыбаку, вернувшемуся с таким уловом! Настоящий добытчик! — скромно потупился Шкипер. Было видно, что комплимент Ивана пришелся ему по нраву. — Из такой рыбы готовить — одно удовольствие. Правда, одна оказалась с сюрпризом. Мясо — чистая отрава. Таких ядовитых созданий и в океане можно по пальцам пересчитать.

— Выбросили? — опасливо спросил Витька, замерев с вилкой в руке.

— Помилуйте, молодой человек, — всплеснул руками Шкипер. — Разве можно переводить такой ценный продукт? Скажете тоже, выбросил! Надо уважать чужой труд. Рыбацкая доля не из легких. Посмотрите, какие из них получились чудные биточки в панировочных сухариках. Заметьте, пришлось обжарить хлеб, чтобы получилась хрустящая корочка.

Он показал рукой на тарелку, где красивым веером были разложены биточки, украшенные листьями зелени. Они так и просились в рот. Ядовитая еда стояла под рукой Мариса.

— Заче-эм? — поперхнулся латыш, подальше отодвигая от себя тарелку с опасным блюдом. — Еще кто-нибудь отравится за столом.

— Вы меня удивляете, — сказал экс-кок. — А если кто-то заглянет на огонек, кого вы не хотите видеть.

— А мы ему раз… и биточки? — Степаныч грозно пошевелил усами.

— Биточки! — подтвердил Шкипер, ничуть не смущаясь. Он, в свою очередь, поинтересовался: — У вас нет списка врагов, которых стоит извести? Вы не можете себе представить, сеньор капитан, какое это удовольствие — вычеркивать их пером из списка живых. Одного за другим.

Ковалев только собрался возмутиться, но вместо этого задумался. Враги были, а списка не было. Да и рыбные биточки они с ним за одним столом бы есть не стали. Стоит ли осуждать Шкипера за его методы?

Хороший враг — это сытый и мертвый враг… Все методы хороши.

— Радикальное решение проблем, — прокомментировал Степаныч, внимательно разглядывая содержимое тарелки.

— На том стоим и стоять будем! — Шкипер гордо вскинул подбородок. — Нуте-с, сеньоры, приступим. Отведаем, что нам послали речные боги, а ваш покорный слуга смог приготовить.

За столом повисла неловкая пауза. Чаликов решил разрядить обстановку по-своему. Он начал громко чавкать, поглядывая на Мариса. Латыш аккуратно резал кусок на мелкие части. Он трепетно относился к правилам хорошего тона и не терпел бескультурья, в том числе и за столом. Пока он терпел и воздерживался от замечания, но на Витьку начал нехорошо коситься.

Первым не выдержал Степаныч. Хваленая командирская выдержка дала трещину:

— Виктор! Жуй с закрытым ртом. Я знаю, ты это умеешь.

— М-м-м! Можно добавки? — промычал Витька с набитым ртом.

— Чтоб я сдох! — обрадовался Шкипер. — Парню нравится моя стряпня! — Он одобрительно хлопнул Витьку по спине ладонью, широкой, как лопата.

Чаликов чуть не ткнулся носом в тарелку. Шкипер мигом навалил ему самых крупных кусков из разных мисок.

Витька грустно хлопал глазами на дымящуюся груду жареной рыбы в его тарелке, испускающей ароматы.

— Просил — ешь! — строго заметил командир.

— Чур, не чавкать! — не удержался Эмсис. — Или сразу в лоб. — В подтверждение своих слов показал Витьке ложку.

— Столько лет прожито впустую, без такой восхитительной еды! — подал голос Суворин. Он ослабил ремень на поясе на одну дырочку. Потом подумал и расстегнул еще на две.

Шкипер расцвел от похвалы, как цветок под лучами солнца. Неизвестно, как он командовал своей командой на морях-океанах, но коком он был знатным. Настоящим повелителем кастрюль и сковородок.

— Прекрасный обед! У меня нет слов! — проговорил Эмсис, обгладывая рыбий хребет.

Шкипер скромно спросил:

— Понравилось?

— Очень вкусно, — подтвердил латыш.

— Еще добавки? — встрепенулся повар.

Прибалт ответить не успел.

Дверь настежь распахнулась, и в горницу вошел Линд с двумя деревянными ящиками в руках.

Компания, сидевшая за столом, встретила его радостными приветственными возгласами.

— Что вы тут делаете, а? Жрете без меня? — прогремел знакомый голос.

— Сеньор Уоррен! — Шкипер церемонно встал. — С утра жду вас или Великого Дракона. Но, видимо, угадал, что прибудете вы. — Он указал на пустую шестую тарелку на столе: — Прошу вас!

— Сеньор Грустный Шкипер! Давно не виделись!

Они церемонно раскланялись, а потом обнялись, как старые друзья.

— Здравия желаю, товарищи танкисты. — Стройный молодой человек по очереди поздоровался со всеми за руку.

— Нашего полку прибыло, — радостно засмеялся Суворин. Было видно, он рад гостю.

— Пришла пора наполнять кубки. — Шкипер с сомнением покрутил в руках деревянную кружку. — Дайте угадаю, что в ящиках у Линда. Он у нас никогда не приходит с пустыми руками… и без вестей. Ром?

— Нет, мальвазия! — протестующе зашумел Иван, облизнув враз пересохшие губы. — Мальвазия, ага? Спорим!

— Рубите меня на филе и бросайте акулам, если там не ром. — В глазах моряка заплясали радостные искорки.

— Оба угадали! Проигравших нет. — Уоррен поставил подарки на стол.

Угловатые ящики были сколочены из почерневших от времени досок. Весело переговариваясь, Линд и Шкипер мигом сорвали крышки. Из коробок торчали пыльные бутылочные горлышки. Литровки в оплетке из почерневшей лозы быстро перекочевали из тесного плена ящиков на простор стола. Одна, пузатая, темного стекла, была с ромом. Вторая, вытянутая, с тонким аристократическим горлышком, — с мальвазией, любимым напитком гостя.

— Штопор есть? — поинтересовался Линд, оглядывая сидящих за столом.

— Обижаешь, все свое ношу с собой. — Шкипер выхватил из ножен кортик и двумя рубящими ударами обезглавил бутылки. — Первый тост опоздавшему.

Уоррен, улыбаясь, набулькал содержимое бутылок в кружки. Шкиперу налили рому с горочкой.

Тот лишь одобрительно крякнул, наблюдая за действиями запасливого гостя.

Терпкий запах поплыл по комнате и в первую очередь достиг Шкипера. Ноздри его вздрогнули и напряглись. Глаза увлажнились. Он вперился взглядом в открытый пузырь с темно-янтарной жидкостью.

— Полувековой? — полувопросительно-полуутвердительно сказал он. — Да нет, ему лет шестьдесят-семьдесят, не меньше.

— Восемьдесят два, — с гордостью выпятил грудь Линд, втайне радуясь, что подфартил старому товарищу. — Из моих запасов. Можно сказать, от сердца оторвал. Напиток эксклюзивный.

Иван осторожно поднес к курносому носу наполненную ромом кружку, принюхался и сказал:

— Я в книжках читал, что ром пьют только пираты или корсары. Точно не помню. Знатно пахнет. Снимаю шляпу, то есть шлем, танкошлем, то есть, короче, ясно…

— Ром пьют настоящие мужчины! Если его смешать с порохом, еще забористее станет! — радостно взревел Шкипер, поднимая кружку. — За тех, кто в море!

— И на суше! — закончил тост Уоррен. — Сеньор Шкипер — эксперт и ромоделия, и ромопития, — твердо заверил он танкистов, наслаждаясь мальвазией.

— Настоящий ямайский, — радостно проревел Шкипер, не сводя глаз с бутылки. — Удружил, приятель! Знал, чем порадовать. — Он пояснил танкистам: — Такой ром не только веселит, поднимает боевой дух, но и согревает в ненастную погоду. В морском походе без него не обойтись. Ром! Что может быть лучше крепкого напитка? За солнечный свет, друзья! За жизнь! — гаркнул Шкипер.

Линд торжественно поднял кружку и показал жестом, что пьет за всех присутствующих. В два мощных глотка он осушил посуду до дна. Остальные от него не отставали.

Сидящие за столом переглянулись и осушили кружки с мальвазией. Столетнее вино шло легко, согревало душу и веселило сердце. Утренние передряги, выпавшие на их долю, незаметно растворялись в череде новых тостов и здравиц и уже не казались такими важными.

Танкисты хранили вежливое, но чуть настороженное молчание. И тому были свои причины. Их редкие встречи с Линдом обозначали, что где-то пересеклись чьи-то интересы, а значит, возникла необходимость в гвардейском танковом экипаже капитана Ковалева и их «тридцатьчетверке».

Уоррен только успел откусить кусочек и прожевать его, как Шкипер взялся на свой манер откупоривать новую бутылку мальвазии.

— Для закрепления эффекта! — пояснил тот, наливая всем по новой.

Дружно сдвинули кружки, чокаясь. Выпили без тоста по третьей, и, похоже, сегодня далеко не последней.

— Неринга забыли позвать! — спохватился Эмсис, вылезая из-за стола.

— Немца звать не будем. — Линд сказал, как отрезал, пристукнув кулаком по столу. — Нам еще одного пожара не хватало.

Ивану, сидевшему напротив Линда, на миг показалось, что его глаза на мгновение стали желтыми, как у Великого Дракона. Уоррен мигнул, и наваждение исчезло. Перед танкистом сидел молодой статный парень с серьезным лицом.

Шкипер, разделавшись с очередным бутылочным горлышком, со всей силой воткнул кортик в стол. Степаныч неодобрительно покосился, но смолчал. Зато не вытерпел Суворин. Глядя на дрожащее лезвие с пропилами на одной режущей кромке, он одобрительно заметил:

— Хорошая сталь у вашего кинжала, сеньор.

— Это шпаголом, — поправил Шкипер. Он выдернул из столешницы острую полоску стали и ловко закрутил ее в руке, ускоряя движение. Металлический пропеллер, серебристо поблескивая, без устали резал воздух. — При абордаже незаменимая вещь.

— Впечатляет! — завистливо одобрил Иван, но, вспомнив про свой надежный «ТТ», успокоился.

Выпили еще и решили перейти на «ты» и без «сеньоров».

Захмелевший и от этого осмелевший Суворин поинтересовался, непочтительно тыча пальцем в сережку, торчащую в ухе Шкипера:

— Вам устав разрешает носить такие побрякушки?

— Это у вас устав, а у нас традиции, — огрызнулся Шкипер. — Моряк, прошедший мыс Горн из одного океана в другой, имеет право носить золотую серьгу, а в любом портовом кабаке — класть ноги на стол.

— Обогнуть мыс Горн и по сей день мечта любого моряка, — подтвердил Линд. — Мысгорновцы считаются настоящими морскими волками, элитой.

— Вот это да! — присвистнул Чаликов. — Никогда бы не подумал, что буду сидеть за одним столом с таким человеком.

— Мыс Горн считается одним из самых опасных мест на земле, — расхвастался Шкипер. Он умудрялся раскачиваться на табурете, одновременно размахивая шпаголомом, и при этом рассказывать. — Там дуют самые сильные морские ветра.

И свирепствуют самые страшные штормы. Это проклятое место — одно из самых опасных на свете. Там на дне покоятся обломки сотен судов и останки тысяч моряков, сгинувших в негостеприимных водах. Мыс Горн — самое большое подводное кладбище затонувших кораблей.

Шкипер лихо раскачивался, балансируя на задних ножках табурета. Он находился в прекрасном расположении духа, повествуя об опасностях, подстерегавших их во время морского путешествия. Амплитуда раскачивания угрожающе увеличивалась.

— Первый раз, когда мы огибали это место, ветер изорвал паруса в клочья. В следующий раз нам не повезло, весь такелаж потеряли, — разошелся моряк. — В «глаз» урагана угораздило попасть.

— А как плыть без парусов? — озадачился Витька.

— Да никак! — погрустнел моряк. — Мы еще кое-как пережили винтовую качку. Пытались поставить корабль носом к волне, но последнего маневра судно не выдержало. Перевернулось. Вся команда пошла ко дну.

— А ты? — удивился Марис, вытаращив глаза. Даже его проняло.

— А что я? — поник головой Шкипер. — Я тогда плавал, как пушечное ядро. Утонул вместе со всеми.

— Не может быть! — настала очередь удивляться Степанычу. Он хотел еще что-то спросить, уточнить у Шкипера. Скажет тоже, «утонул». Сидит вместе со всеми — ест, как живой, а пьет так вообще за троих! Но его опередил Линд:

— Степаныч, ты же человек! Где твое воображение?

— Осторожнее! — предупредил бдительный Марис. — У нас пол скользкий.

— Плавали — знаем! — отмахнулся от предупреждения Шкипер. Я и не такую качку выдержать могу. У меня идеальное чувство равновесия. Плевать!

Во время очередного качка, отдалившего бравого морехода от стола, он особо яростно взмахнул рукой, в которой держал бутылку с ромом. В тот же миг ножки табурета скользнули под стол, и голова Шкипера с бильярдным треском встретилась с досками пола. Слог последнего слова громко лязгнул с зубами:

— Ать!

Шкипер пожаловался из-под стола плаксивым голосом:

— Иногда мне не хватает соленого бриза в лицо. — Он одним движением поднялся с пола и пощупал затылок.

Шкипер ушел на кухню за новой порцией рыбных блюд.

— Непрост этот морячок. Чует мое сердце, ох непрост, — пробормотал себе под нос Ковалев.

Уоррен его услышал и неожиданно согласился:

— Непрост, но мужик надежный.

«Опять я за старое. Откуда у меня эта привычка думать вслух?» — подумал Александр.

— Вы тут хорошо устроились, — заметил Линд, внимательно оглядывая роскошный стол.

— В смысле? — поинтересовался Витька, приканчивая очередной кусок.

— В смысле перекусить, — пояснил свою мысль Уоррен. — Сам сеньор Грустный Шкипер у вас за кашевара.

— За кока! — поправил его вернувшийся с кухни моряк и многозначительно добавил: — Молодые люди сегодня славно потрудились. Когда у них еще выдастся минутка-другая по-человечески поесть за столом?

— А что вы делали, когда сходили на берег? — решил поддержать разговор Степаныч.

— О-о! Когда мы пришвартовались, то зацеловывали всех портовых девчонок до дыр! — весело осклабился Шкипер, вспоминая радостные минуты.

— Метафора, — веско заметил Суворин.

— Нет, это идиома, — тут же возразил Чаликов.

Утренняя лекция Мариса по филологии не прошла для друзей даром.

— Вовсе нет, — озадачился моряк. — По-моему, их звали иначе. Девчонок с такими именами я не припомню. Хотя кто его знает, столько лет прошло, всех не упомнишь.

За разговорами незаметно стемнело. Из пустых бутылок соорудили некое подобие подсвечников. В горлышки воткнули по свечке, которые давали ровный и достаточно яркий свет. Немигающее пламя освещало веселую компанию за столом. А по углам, наоборот, заплясали изломанные тени.

Шкипер наклонился к уху Ивана и доверительно сообщил:

— Линд — славный парень. Ты не смотри, что он молодой. Внешность бывает обманчива. Понял?

— Ага! — подтвердил Суворин, но так ничего и не понял.

— Лучше умереть, стоя на палубе, чем жить на дне, — шепотом поделился свежей мыслью Шкипер. Новый друг вызывал у него полное доверие и желание высказать сокровенное. — Там тихо. Очень тихо. Так приятно слышать, как еле-еле шелестят водоросли, когда трутся стеблями друг о друга.

Иван с сочувствием смотрел на соседа по столу. Похоже, у того начался пьяный бред. Танкисты пока держались. Мальвазия давно закончилась, и все перешли на ром, который обжигал горло не хуже спирта и теплым мячиком скатывался в желудок. Крепчайший ром, вышибавший слезу после изысканного вина, — вот это по-нашему.

— Нет ничего лучше, чем настоящий ямайский ром к серьезному разговору. — Линд не стал открывать новую бутылку, как Шкипер, — ударом по горлышку. Он вышиб пробку резким, мощным ударом ладони по дну. Пробка с чавкающим хлопком вылетела из горлышка и, упав на пол, закатилась под стол. Уоррен всем налил по очереди. Кроме Суворина. Тот успел накрыть ладонью свою кружку. Правда, со второй попытки. Он с тяжелым вздохом сказал:

— Благодарю. На сегодня мне достаточно.

За сегодняшний вечер механик-водитель исчерпал личный лимит вежливости на пятилетку вперед. Положа руку на сердце, можно было сказать, что Иван сделал это, почувствовав на себе испепеляющий взгляд командира, который он физически ощутил на себе. Таким взглядом можно танк остановить, а не только напомнить перебравшему подчиненному о нормах трезвости и допустимом градусе застолья. «Выпить — дело хорошее. Но меру надо знать, — любил говорить старшина из их второй роты, выдавая за обедом наркомовские сто граммов водки. — Хотя бы для того, чтобы солдат чувствовал себя живым».

Над ухом прозвенел комарик, будто стрела, выпущенная из крошечного лука. Марис отмахнулся от кровососа, примерившегося к посадке на его шею. Виктор снял с шеи шнурок с личным коммуникатором. Он одновременно нажал двумя пальцами кнопки биозащиты на жетоне. Кровососы, привлеченные светом и теплом свечей, исчезли, словно их сдуло порывом ветра.

— Старшие контролеры считают, что готовится вторжение на перекресток Палец Дракона, — глухо произнес Уоррен.

— Надо взять и изолировать перекресток на время. Всего-то делов! — Морская душа Шкипера тяготела к простым решениям.

Линд отложил вилку с наколотым на зубья аппетитным куском и со вздохом ответил:

— Мы не можем просто так взять и заблокировать крупнейший перекресток. Слишком много энергии уйдет на это в ущерб другим объектам. Еще немного промедлить, и гархи рука об руку, тьфу ты, в обнимку с другими тварями полезут из всех щелей. Придется обходиться собственными силами. Да и помощники у нас есть.

— Да-да, плавали-знаем! Капитан с юнгой сравнялись в мастерстве. Это ты не мне, а госпоже Принципал рассказывай. Последний раз я такое слышал, когда мы днище пропороли о рифы. Шлюпок было ровно в два раза меньше, чем нужно для спасения команды. Тогда коку пришлось встать к штурвалу! — взвился Шкипер и, присосавшись к горлышку, глотнул прямо из бутылки.

— Зря ты так! Ребята матереют на глазах, недавно без нашей помощи завалили одного из старших гархов. В одиночку! В клочья разодрали. Самый крупный кусок от шкуры не больше твоей ладони. Вот такие дела, — закончил Линд и пододвинул Шкиперу кружку. Но тот присосался к горлышку бутылки, как пиявка, и, похоже, отлипать не собирался. — Попробуй из кружки. Может быть, понравится.

— Смешно! — Моряк поставил на стол бутылку, показавшую дно. Он обтер рукавом камзола подбородок и, заметно повеселев, сказал, лукаво глядя Ковалеву в глаза: — То-то я смотрю, они вернулись на своей железной повозке, выкрашенной в кроваво-красный цвет. А они — пыльца, пыльца! — Шкипер задумчиво покрутил в руках пустую деревянную кружку, словно видел ее в первый раз. — Мало того, что смелые, так они еще и скромные… Не люблю противоречий.

— Славным капитанам самое время подышать свежим воздухом! — Линд встал из-за стола и первым вышел из горницы на крыльцо. — Проветримся. — Следом двинулся Шкипер. Его заметно штормило, хотя в комнате стоял полный штиль.

— По местам стоять! С якоря сниматься! Отдать швартовы!

В дверной проем он прошел со второго раза, чуть не своротив дверь с петель.

На крыльце было относительно светло. Из раскрытого окна падали отсветы от зажженных свечей. А дальше все тонуло в непроглядной чернильной темноте. Редкие звезды сияли украшением ночного небосвода, едва освещая силуэт застывшей громады танка.

— Говори, зачем звал? — без предисловий потребовал Шкипер.

— Приказ госпожи Принципал персонально для тебя: убыть в район перекрестка Палец Дракона. Будете защищать его вместе с драконом Ска. Скоро там будут гости… незваные гости. Он один не справится.

— Я ему не мальчик на побегушках, — заносчиво ответил моряк. — Нашли юнгу.

— Каждый сам себе начальник. Он на суше, ты на море, — устало пояснил Уоррен. — У вас только задача одна — не допустить прорыва к перекрестку.

— А по коммуникатору нельзя было сообщить? — сварливо поинтересовался самолюбивый моряк. — Заставили тащиться в такую даль.

— Все приказы на перемещение Хранителей теперь отдаются при личной встрече. Нашей связи госпожа Принципал последнее время не доверяет, — терпеливо разъяснил Линд. — Между прочим, это я мотаюсь как мальчишка-посыльный! И ничего!

— Чую, до последнего дня задания осталось не так долго ждать. — Голос Шкипера стал серьезным.

— Гархи будут, скорее всего, прорываться к перекрестку с двух сторон. Плюс ко всему появилась третья сила, которую мы еще точно не идентифицировали, — уклончиво продолжил Линд.

— А что, гордые амфиптеры уже не надеются на свои собственные силы? — язвительно поинтересовался морской волк.

— Все будет нормально, — подчеркнуто ровным тоном сказал Уоррен. Но было видно, что спокойствие дается ему с трудом. — Есть задачи высшего порядка. Нашего мнения никто не спрашивает.

— Конечно-о-о! — Шкипер упер руки в бока. В его голосе прорезались скандальные нотки, как у портовой торговки устрицами. — Все кладбища усеяны оптимистами. А соображениями высшего порядка можно оправдать все!

— Долги надо возвращать! — по-змеиному зашипел Линд. — Обратно на дно хочешь гнить? Или ты в обличье Хранителя только щупальцами шевелить можешь? Так пошевели мозгами! Не начинай заново старый спор! Не надо!

Последние слова были сказаны особым тоном. Есть такие интонации в голосе, услышав которые сразу хочется держаться поближе к туалету. На всякий случай. За себя уже не отвечаешь.

Ковалев стоял в сторонке, благо широкое крыльцо позволяло, и курил папиросу, глядя перед собой в темноту. В спор старых боевых товарищей он не собирался вмешиваться. Похоже, за долгую совместную службу у них успело поднакопиться взаимных упреков и невысказанных обид.

— Вы забыли, что у долгоживущих жизнь одна, — сбавил обороты Шкипер. — И вообще, мне все до утренней звезды, — вновь окрысился моряк. — Приказали — выполним! Сказали — сделаем!

— Приму это как обещание, — кивнул Линд.

— Каждый умрет от старости, но не каждый сможет до нее дожить.

— Может, еще по кружечке рома? — примирительно предложил Линд.

— А-а! Все не выпить, как ни старайся. Я пробовал! — авторитетно заявил Шкипер, спускаясь по скрипучим ступенькам крыльца. Прежде чем выйти из круга света, он махнул рукой и сказал, напоследок обращаясь к Александру: — С тобой, капитан, не прощаюсь. Скоро мы свидимся вновь. Разрази меня гром и пусть мою печень сожрут акулы, если это не так!

Ковалев докурил папиросу и щелчком пальцев выбросил окурок. Огонек описал в темноте правильную параболу и брызнул мелкими искрами на земле. Из темноты грянула залихватская песня:

Между куплетами сеньор Грустный Шкипер от избытка чувств гаркнул во всю глотку: «Ура канониру! Сушите весла, братцы!»

— Может, ему помочь? — предложил Ковалев. — Куда он на ночь глядя собрался?

— Не стоит, — равнодушно ответил Линд. — Своим ходом доберется.

Шаги и голос затихали в ночи. Скрипнула калитка несмазанными петлями. Моряк вышел со двора на улицу. Песня оборвалась. Хриплый голос моряка смолк, будто он вмиг исчез, захлопнув за собой калитку.

Линд и Александр замолчали. Каждый думал о своем. Обстановку разрядил громкий голос Суворина, донесшийся из окна: «Я как увидел в триплекс это страшилище, сразу подумал: все, отбегались. Потом Витька ему в глаз из пулемета засадил. Нет, шалишь! Еще побегаем, ага».

— Никак в толк не возьму, из-за чего эсэсовец решил в гарха перекинуться? Какая муха его укусила? — Линд избегал называть штандартенфюрера по имени. После утреннего побоища Вальтер перестал быть для него человеком, да и вообще перестал существовать кем-либо. Стараниями Великого Дракона от него остались непрогоревшие остатки когтей и оплавившиеся от огня нагрудные пластины. — У него все равно не было никаких шансов. Выбраться с острова ему не по силам. Личных счетов у него к вам не было. Натурально взбесился. При благоприятном раскладе максимум, на что гарх мог рассчитывать, так это превратить остров в одно большое кладбище. Но это даже не тактический успех, а так… неразумное бряцанье мускулами, после которого ему бы все равно башку снесли. В любом случае он сам себя в угол загнал. Зачем это ему понадобилось? — Линд размышлял вслух, выжидательно глядя на Степаныча. Может, ему в голову какая дельная мысль придет?

— С утра зашел Неринг, приглашал в гости отметить их с Эльзой годовщину свадьбы. Он рассказал, что накануне к нему прибежал Краус, весь взъерошенный, в мыльной пене. Нес какую-то околесицу, будто мы здесь все, как в концлагере.

— С какого недосыпа он это решил? — удивился Линд. — Озарение свыше снизошло?

— Гм-м, это ему зеркало сказало, когда он брился. — Ковалев торопливо добавил: — Во всяком случае, он так сказал Нерингу.

Услышав про зеркало, Уоррен не удивился, вопреки ожиданию капитана. Контролер задумчиво пожевал губами:

— Так-с, значит, зеркало, говоришь, чего-то подобного я и ожидал. Надоумили, а точнее сказать, спровоцировали. Гарх взял власть над сознанием человека, а дальше ты все знаешь сам.

— Он у нас украл два снаряда: осколочный и бронебойный.

— Знаю, мне Великий Дракон об этом поведал. Энергия их взрыва позволила трансформироваться гарху в его истинный облик — коричневого дракона. Всегда найдется мятущаяся душа, считающая, что и один в поле воин. — Линд выдержал паузу. — Единственная возможность разобраться с ним — это прикончить. Две искалеченные души в одном теле. Не многовато ли? — спросил Линд и сам же ответил на свой вопрос: — Мало кто выдержит такой груз. Вот и эсэсовец сорвался. Несдюжил. Слабак.

— Особенно если он думает о себе в единственном числе, — поддакнул Степаныч.

— Но все равно без посторонней помощи не обошлось.

— Махнем на танке. Ничего, что ночь, может, поищем э-э помощника? С острова он все равно никуда не денется, — предложил капитан.

— Нет! Его давно и след простыл. Он получил, что хотел… смерть дракона. Есть такие твари, прозываются зеркальными летунами, пищей им служит последний выдох умирающего дракона. Все равно какого, амфиптера или гарха. Тем более все мы… они одного роду-племени. У них был один предок, но потом разошлись пути-дорожки.

Ответ, оказывается, лежал на поверхности.

— А этот, зеркальный летун, больше не появится? — Ковалеву было все равно с кем сражаться, главное, побольше узнать о возможном противнике, чтобы как можно эффективнее и быстрее спровадить его на тот свет. — Как с ним бороться?

— Очень надеюсь, что мы с ним не встретимся, — не слишком уверенно ответил Линд. — Обычным оружием или когтями с ним можно справиться лишь тогда, когда он обретает плоть живого существа. Главная загвоздка в том, что он может принять любой облик.

— Твой тоже?

— И мой, и твой, вообще чей угодно! У него множество личин. Но долго удержаться в чужой форме он не в состоянии. На это идет большой расход энергии. А ее-то у него сейчас в обрез. Зеркальник не просто так подстроил смерть гарха. Жизненные силы у него на исходе, раз он решился на такой рискованный шаг… Если опознал перевертыша, бей без раздумий. Зазеваешься — уйдет. Выскользнет, как вода между пальцев. Зеркальник против всех и каждого, кто встанет у него на пути.

— Думаю, ты не только из-за пробудившегося гарха к нам пожаловал? — спросил Ковалев. — И Шкипера позвал не для того, чтобы он нам байки про кругосветку травил?

— Не только! — согласился Уоррен. — С гархом как раз все стало ясно, когда ты про зеркало сказал. А Шкипер хоть и любит побрюзжать, но в душе он романтик и надежный товарищ. Ты уж мне поверь.

— Верю, — проникновенно сказал Степаныч, выжидательно глядя на контролера. Захочет — сам все расскажет.

— Пошли в дом, поговорить надо. — Линд толкнул дверь. — Разговор всех касается.

Пока они беседовали на крыльце, танкисты, оставшиеся в доме, не унывали. Наоборот, застольное веселье набирало обороты прямо пропорционально выпитой мальвазии, перемежаемой кружками с ромом. Друзья сдвинули посуду в сторону, освободив край стола. Они собирались бороться на руках, чтобы раз и навсегда выяснить, кто из них сильнее. В интеллектуальном поединке, закончившемся минутой раньше, у них была твердая ничья. Ни одну из сторон это не устраивало. Марис тоже решил внести свой вклад в это неблагодарное дело. Он громко объяснял спорщикам европейские правила армрестлинга:

— В лицо противнику не плевать. Под столом ногами не пинать. Словесные оскорбления допустимы, но в меру.

Друзья, разгоряченные выпивкой и спором, его не слушали. Они засучивали комбинезоны по локоть на правых руках, буравя друг друга яростными взглядами.

Оглянувшись на вошедших, Эмсис слишком горячо для своего латышского темперамента воскликнул:

— О-о, Степаныч! Ты, как воспитанный человек, будешь у нас судьей. Чтоб все было по-честному.

Разговор с Линдом, похоже, предстоял серьезный, и капитан решил побыстрее привести подчиненных в чувство. Он громко произнес, словно катал во рту стальные шарики:

— Воспитанные люди встают, когда обращаются к старшему по званию.

Троица, оккупировавшая стол для силовых забав, одновременно вскочила, с грохотом отодвигая табуреты и вытягиваясь по стойке «смирно». Эти нотки в голосе командира хорошо знали — первые предвестники будущих разносов и выволочек. Танкисты замерли, превратившись в неподвижные изваяния, изображавшие танкистов. Было хорошо видно, что одного из скульптурной группы по имени Иван немного «тянет» вбок. Суворина потихоньку начинало «штормить». Главное, чтобы сухопутная качка не переросла в морскую болезнь. Он единственный из всех присутствующих пил ром полными кружками наравне со Шкипером. С горочкой. Настоящий танкист, а тем более гвардеец, никогда не ударит в грязь лицом перед каким-то морячком.

— А дисциплинка-то хромает, — вскользь заметил Линд, усаживаясь на свое место. — Хотя, если посмотреть с другой стороны, излишки пара надо выпускать. Иначе клапан у парней когда-нибудь сорвет.

— Вольно! Садись! — уже более спокойно скомандовал капитан.

Все чинно сели, а Иван с грохотом приземлился на пол. Он немного, совсем чуть-чуть, промахнулся мимо табурета.

Марис нагнулся и, ухватив Суворина за шиворот, одним рывком вздернул его с пола и усадил на табурет.

— Благодарю вас, сеньор! — манерно поблагодарил Иван и попытался отвесить поясной поклон, не вставая. После встречи с полом он уже плохо отличал своих от чужих.

Эмсис бережно и осторожно выровнял друга, придав его телу нормальное положение.

— Скажи, а такое понятие, как «закусывать», тебе о чем-то говорит? — ехидно поинтересовался Чаликов у товарища, с которым еще недавно собирался мериться силушкой.

— И че? — Иван косо посмотрел на приятеля. Отвечать вопросом на вопрос — хорошая тактика в любом споре. Всего два слова, о которые разбиваются любые аргументы.

Все приготовились внимательно слушать. Старый знакомый сам все расскажет. К этому танкисты уже успели привыкнуть. Если не хочешь получить вежливый, но уклончивый ответ на свой вопрос, то лучше и не спрашивать. Все равно без толку.

Линд привычно начал беседу издалека.

Он напомнил танкистам об их давнем сотрудничестве с Хранителями перекрестков миров:

— Когда у Великого Дракона возникли проблемы на его перекрестке, — ему помогли не только амфиптеры из его рода, но в первую очередь вы. Ваш экипаж не раз выигрывал в борьбе против гархов. Вы предотвратили прорыв хищных скуталов из глубин пространства. Вы участвовали в выполнении миссии у перекрестка в районе скалы Палец Дракона. Гм-м… места для вас знакомые.

— Во время прошлой встречи ты объявил нам, что принято решение отправить нас обратно. В наш мир с максимально возможной точностью, — перебил Чаликов. — Я ничего не путаю?

— Чуть не забыл! Тебе, Виктор, передала привет Селена. Просила сказать, что будет рада увидеться, как только разберется с делами.

Чаликов мечтательно вздохнул и больше с вопросами не лез. Судя по его задумчивому выражению лица, мыслями он был совсем в другом месте. Скорее всего, рядом с объектом своего тайного обожания, с госпожой Принципал. Правда, для всех это было секретом Полишинеля. Все Витькины секреты были написаны у него на лбу.

— Так вот, друзья мои… — продолжил Линд с тяжелым вздохом. — В отличие от вас старшие контролеры не могут там появляться. В силу э-э-э… определенных обстоятельств.

— У нас своя война! — веско заметил Эмсис. — С фашистами. Чем позже мы объявимся в бригаде, тем больше шансов, что нас в дезертиры запишут. А там и до стенки рукой подать.

— Могут и до стенки не довести, — мрачно обронил Иван. — Отведут к ближайшей канаве или воронке — и бац! В расход. Прощай, гвардейский экипаж. У нас с этим делом быстро… особо не церемонятся.

— Во-первых, от вашей гвардейской бригады под Прохоровкой уцелел всего один танк. Ваша «соточка». Остальные все сгорели. Все! Между прочим, в списках живых вы не значитесь. Вписаны в графу «Безвозвратные потери», — начал приводить аргументы Линд. — Мертвых еще раз убить нельзя.

— У нас все можно! — не стерпел Ковалев. — Надо будет, и по второму разу расстреляют. Трибуналу все равно, а особисту так только в радость. Похоронят, потом откопают и снова шмальнут контрольным. На это дело у нас патронов никогда не жалели. И вообще, наше место на фронте. На передовой!

Линд поднял руку, призывая к спокойствию:

— Я не закончил. С вашего разрешения, я продолжу. Так вот, во-вторых, десант, прорывающийся к Пальцу Дракона, — фашистский. Если мне память не изменяет, вы с гитлеровцами сражаетесь?! Поправьте, если ошибся! А фронт, он у каждого свой. Где встретил врага и принял бой, там и передовая. — Линд перевел дух и сел на свое место.

Танкисты «переваривали» услышанное. Крыть было нечем. Кроме гархов, у них у всех был общий враг — фашисты. Врага мало остановить, его надо уничтожить. «Тридцатьчетверка» — машина надежная. Танку все равно, где перемалывать гитлеровцев гусеницами, перемешивая с курским черноземом или сочным дерном амазонской сельвы.

— Танки легкоуязвимы без поддержки пехоты, — осторожно заметил Ковалев, барабаня пальцами по столу.

— Точно, командир! — поддержал капитана Чаликов. — В прошлый раз нам несказанно повезло. Немцы просто одурели, перли, как на параде!

— Везет подготовленным. А вы в десяточку тогда снаряды положили. Практически без пристрелки, — возразил Линд. — Вместо пехотинцев и стрелков там будут даялы, пойдет?

— Пойдет! — покладисто согласился капитан. Все равно другой альтернативы нет. Даялы хоть местность знают.

— Индейцы будут, как и в прошлый раз, только колотить в барабаны? — издевательски поинтересовался Иван. — Тогда нам без разницы. В танке все равно не слышно.

— Будут драться, как львы. До последней стрелы в колчане! — горячо заверил Уоррен. — Я их простимулирую.

В это легко верилось. Сказал «простимулирует», значит, так оно и будет. На все у него есть ответы и аргументы, с которыми не поспоришь.

«Линд не в первый раз использует индейцев из племени даялов. Он всех использует. Ищет любую возможность, чтобы делать свое дело — защищать перекрестки», — подумал Степаныч.

— Все ясно. Когда выдвигаться? — Капитан обвел взглядом танкистов. — Наш экипаж готов.

— Спасибо, — с чувством произнес Линд. — Другого ответа от вас и не ожидал. — Он жестом фокусника достал из-под стола и положил на столешницу зеленый брусок размером с карандаш. — Великий Дракон просил вам передать в случае, гм-м… положительного решения вопроса о нашем взаимодействии. В отличие от меня он всегда сомневается. Тем более амфиптер сказал, что у вас не осталось долгов друг перед другом. Вы квиты. — Последнюю фразу он произнес, глядя Ковалеву в глаза.

— Жезл контролера! — Суворин осторожно взял брусочек в руки.

Тяжелый и прохладный на ощупь, шестигранный брусок как влитой лег в ладонь. Он был разделен на пять уровней. Один над другим. На первой части был выдавлен золотой бык, на второй — узорчатая снежинка, третья скалилась зубастой пастью дракона, четвертую украшал выпуклый человечек, на пятой горело солнце с кривыми лучами. Все пять отделов могли поворачиваться вокруг общего стержня легко, с еле заметной, но четкой фиксацией каждого положения. На одной грани бруска были изображены фигурки, остальные пять пестрели символами и буквами.

— Напомнить, как работает жезл? — поинтересовался Уоррен, сдерживая улыбку. Все прошло так, как он и рассчитывал. Впрочем, как всегда.

— Не надо! — Суворин отодвинулся от стола, словно боясь, что у него заберут брусочек. Он не мог отвести от него глаз. Жезл завораживал и притягивал взгляд. Иван зачастил быстрой скороговоркой, будто статью из устава караульной службы, выученную назубок еще в учебке. — Смотрите, он работает очень просто. Совмещаем все рисунки на одной грани. Потом выбираем порядок перекрестка. Предположим…

— Хранитель перекрестка на Амазонке, амфиптер Ска, — на всякий случай напомнил Линд. — Ледяной дракон.

— Помню, не дурак! — отмахнулся от советчика Иван. — Значит, выбираем грань с пастью дракона, вот эту. Сейчас ставим удаленность перекрестка, поворачивая нужную часть вокруг оси на нужное число миров. Максимально возможная удаленность — пятая. Теперь достаточно сжать жезл с двух концов, и мы на месте. Таким способом перемещаемся, куда нам надо.

— Стоп! — рявкнул капитан. Ему на мгновение показалось, что механик слишком увлекся: нажмет на жезл и в один миг переместит их в непролазные джунгли Амазонки. Вместе со столом, заставленным рыбными закусками, но без танка. Такая перспектива капитана категорически не устраивала.

Иван замер, а потом с трудом отвел глаза от жезла. Он быстро, но бережно убрал его в нагрудный карман, словно боялся, что у него отнимут драгоценный брусок. Застегивая карман, продолжил:

— Для обратного перемещения надо привести жезл в исходное положение и снова нажать с двух концов. Все очень просто. Любой грамотный пехотинец справится.

— Вот только к нам домой попасть жезл не поможет, — пробурчал Виктор, ковыряясь ложкой в тарелке.

— Не поможет, — подтвердил Линд. — Ваш мир слишком удален от этого. В жезле контролера нет столько энергии. Нужен дополнительный источник энергии или ээ… очень мощный аккумулятор. Гигантская батарея, образно выражаясь. Но я о такой не слышал. — Линд был серьезен и взволнован. — Поверьте, проблема вашего возвращения решаема. Это вопрос времени.

За столом повисла тишина. Решение принято. Все точки расставлены.

— День у вас сегодня выдался тяжелый. Надо отдохнуть. Что будет завтра, не знаем, может, и вздремнуть не удастся. Поживем — увидим. — Линд решительно встал из-за стола. — А мне пора и честь знать.

— На посошок! — встрепенулся Витька и потянулся к последней непочатой бутылке с ямайским ромом, торжественно стоящей в центре стола.

— Я думаю, не стоит, — хмыкнул Уоррен. — На сегодня хватит, а вам с утра надо будет чем-то подлечиться.

— Линд, останешься у нас переночевать? Места на всех хватит, — гостеприимно предложил Ковалев.

— Нет, спасибо, — вежливо отказался Уоррен. — Пойду потихоньку. Нам со Шкипером не привыкать. Сегодня здесь, завтра там.

Уоррен обошел стол, по очереди попрощался за руку с каждым из танкистов. Он аккуратно прикрыл за собой дверь, чтоб не хлопнула в ночи.

— До свидания, Линд! До свидания! — попрощался Суворин. Он еще раз произнес, во весь голос, так, чтобы было слышно на крыльце. — До скорого свидания, товарищ Уоррен!

Последний гость ушел. В большом доме остались только члены экипажа «соточки», сидящие за разоренным столом.

— Мы когда-нибудь вернемся домой? — Иван задал вопрос, ни к кому конкретно не обращаясь. Он, не мигая, смотрел на неподвижный язычок пламени свечи, оплывавшей наростами воска на бутылку, заменившую подсвечник.

Виктор неожиданно поперхнулся и начал громко кашлять. Кусок рыбы, похоже, попал не в то горло. Откашлявшись, начал внимательно изучать содержимое своей тарелки. Остальные тоже решили отмолчаться.

В комнате повисла неловкая тишина.

— Я просто спросил, — продолжил Суворин, осторожно подправив мозолистыми пальцами прогорающий фитиль огарка. — Может, кто знает, ага?..

 

Глава 7

Два человека в пестром тропическом камуфляже лежали под деревом в густых зарослях папоротников. Неразлучные Первый и Второй. Утренний туман осел на землю крошечными капельками мороси. Трава была мокрая и неприятно холодила тело сквозь отсыревшую ткань формы. Лес был полон утренних звуков — странных, ни на что не похожих, таких, что и понять невозможно, кто их производит и зачем. Хотя нет, все просто. Вот трехрогий хамелеон шевельнулся, отходя от ночного сна. Ветка под ним дрогнула, прогнулась, листья зашуршали, и вниз упал сучок. А показалось, словно мир рухнул.

— Второй, — сказал широкоплечий человек своему напарнику, — я тебе еще раз повторяю, сюда кто-то идет.

— Ничего не слышу, — отозвался Второй, — это у тебя после контузии слух обострился? Советую поменьше болтать.

Среди деревьев показались полуголые фигуры с копьями в руках. Парашютисты переглянулись. Они давно понимали друг друга без слов. Гархи разошлись в противоположные стороны. Они выбрали старую тактику лесного боя: начать вырезать противника с флангов, чтобы встретиться в центре, двигаясь навстречу друг другу.

…На поляне валялись четыре бронзовокожих тела. Индейцы неловко лежали там, где их застала смерть. Смерть явилась в образе бледнолицего человека с двумя обоюдоострыми ножами в руках, одетого в диковинную одежду, в которой он практически сливался с зеленью леса…

В стороне от молниеносно зарезанных даялов два человека, сцепившись, как бешеные ягуары, душили, кусали, ломали и коверкали друг друга. Пятнистый одолевал последнего индейца, оставшегося в живых из пятерки. Дело пошло бы быстрее, но один из кинжалов Второго намертво застрял в позвоночнике, а другой торчал из глазницы одного из убитых. Десантник не успевал до него дотянуться, пришлось нож метнуть. Стрелять нельзя. Все в угоду скрытности и незаметности.

Пытаясь отбиться, жилистый индеец бил то локтем, то плечом, стараясь попасть немцу в лицо. Он делал это нарочно, отвлекая яростное внимание врага. Немец, уворачиваясь, дергал светловолосой головой. Из полу откушенного уха лилась кровь ручьем, заливая левый глаз. Вдруг его широкая спина, обтянутая пятнистой курткой, выгнулась дугой. Похоже, жилистому пришла подмога. Между лопаток фашиста задрожала стрела с красным оперением, воткнувшаяся в спину.

На поляну выскочил индеец, за ним из-за стволов деревьев безмолвно появились еще четверо. В воздухе мелькнул острый клинок. Удар был так силен, что голова немца отделилась от тела и покатилась по земле в траву. Мертвое тело осело на индейце, окатывая его пульсирующим потоком крови из перерубленной шеи.

— Вот так надо, — сказал индеец, срубивший голову врагу.

Это был верховный жрец племени даялов. Он ухватился за руку соплеменника и помог ему выбраться из-под тела поверженного врага. Бронзовый индеец был с головы до пояса в крови.

— Хороший знак — искупаться в крови врага, — одобрительно прогудел жрец и махнул рукой.

Шесть безмолвных воинов растворились среди зелени леса…

Сердце гарха в обезглавленном теле еще работало, упрямо продолжая гнать остатки крови по венам и артериям. Промежутки между ударами становились все длиннее. Вокруг тела в камуфляже сгустилась призрачная дымка. Сердце стукнуло последний раз и остановилось. Второй умер первым. Жизненная сила дракона оставила холодеющее тело. Невесомая дымка высосала все без остатка и стала плотнее. Она колебалась, на глазах приобретая силуэт человека. Сквозь прозрачную фигуру можно было разглядеть даже самый маленький листик на ветке. Повисев над убитым гархом, призрачный силуэт потек в ту сторону, где раздавался шум схватки. Зеркальник получил очередную порцию энергии за счет убитого. Грохот автоматных очередей перемежался легким свистом летящих стрел. Громкая немецкая ругань сливалась с воинственным кличем индейцев…

* * *

Покончив с индейцами, командир отряда решил дать морякам передышку. Привал устроили там же, где приняли бой. Кок мигом организовал походный обед. А может, поздний завтрак? Рюкзак, который пригибал его к земле, оказался под завязку набит хлебом, шпиком, герметично запакованным в целлофан, и консервами. Густав вытащил устрашающих размеров кухонный тесак, который нес на пиратский манер, засунув за поясной ремень. Повелитель камбуза, ловко орудуя длинным лезвием, нарезал гору бутербродов. Но все равно полевые сэндвичи моряки разбирали быстрее, чем он успевал пластать сало широкими шматами. Бой никак не сказался на аппетите подводников. Кок, вошедший в привычный кулинарный раж, попытался развести небольшой костерок, чтобы подогреть мясные консервы, но один из офицеров успел его остановить. Время, отведенное на привал, заканчивалось быстрее, чем хотелось бы измотанным переходом по лесу людям. Вскрытые банки пустили по кругу. Одна на четверых. Про ложки предусмотрительный кок тоже не забыл. Окунувшись с головой в привычную стихию готовки, он чувствовал себя в своей тарелке.

Съев свою порцию, старпом поднялся с земли и обошел место привала. Оружие лежало как попало, охраны почти не было. Часовые ели вместе с остальными подводниками, сгрудившимися возле импровизированного пункта раздачи пищи.

Экипаж был одним слаженным боевым механизмом. Но этот механизм действовал без сучка и задоринки, когда был единым целым с подлодкой. На суше моряки выглядели чужаками.

«Конечно, так не воюют, но, с другой стороны, правда и то, что уцелевшие индейцы вряд ли сейчас нападут. Скорее всего, они разбежались по лесу. Сидят где-нибудь в укрытии и ждут, пока мы не подойдем к ним сами или не выйдем на открытое пространство».

Перед тем как шагать дальше, похоронили убитых. Первый бой принес и первые потери у десантников. Наскоро перекусив, немцы двинулись дальше. Маршрут «субмарина — берег — скала Палец Дракона» остался без изменений. Кок, который раньше плелся в конце колонны, еле-еле переставляя ноги, сейчас бодро вышагивал чуть ли не впереди. Легко идти, когда все продукты из рюкзака переместились в желудки товарищей.

* * *

Вахтенный рассматривал в бинокль джунгли. Мощная оптика послушно приблизила лес. Ничего нового. Все одно и то же, разные оттенки зеленого цвета, изредка разбавленные яркими мазками разноцветных попугаев. Вдруг у офицера появилось гадостное и неприятное ощущение, словно рядом с ним кто-то есть. Ощущение близкой беды нахлынуло и не отпускало. Это чувство так быстро нарастало, что он начал крутиться на мостике, ощупывая окрестности в бинокль. Внутренний голос кричал: «Опасность рядом!» Достаточно было посмотреть себе под ноги, и моряк бы смог увидеть то, что вызвало его тревогу. Неясное беспокойство приобретало вполне материальные очертания. Сквозь толщу воды можно было разглядеть существо из галлюцинаций душевнобольного. Бред стал явью. Длинное вытянутое тело с десятью щупальцами, покрытое наростами, медленно покачивалось в такт течению. Щупальца находились в непрерывном движении, подергиваясь и закручиваясь, как змеи. Они были усеяны сотнями присосок размером с тарелку. Челюсти по форме напоминали гигантский клюв попугая. Над ними огромные, не меньше полуметра в поперечнике, выпученные глаза, смотрящие с пренебрежительной ленцой. Гигантский кальмар собственной персоной. Рассказами о таких монстрах, поднимающихся в полнолуние из океанских пучин, бывалые моряки пугали салаг в кубрике после отбоя.

Чудовище обвило щупальцем проплывающий мимо притопленный ствол дерева и одним движением всунуло его между рулем и медленно вращающимся винтом. Раздался глухой стук, и корпус субмарины задрожал. Топляк намертво заклинило между рулем и гребным винтом. Матрос, стоящий на корме, взялся за леерное ограждение, нагнулся над водой, стараясь рассмотреть, что произошло.

Глядя в мутную воду, матрос увидел огромные извивающиеся щупальца, неестественно длинные и толстые, сужающиеся к концу до толщины человеческой лодыжки. Крик застрял в горле. Из воды вылетело щупальце. Стремительной лентой оно обвило человека поперек туловища и одним рывком, оторвав его от палубы, утянуло в глубину. Никто не успел сообразить, что случилось, как гигантский спрут пришел за новой жертвой. Один из комендоров кормового орудия почувствовал осторожное липкое прикосновение к шее и затем острую боль.

Острые присоски с коготками впились в тело. Хруст шейных позвонков — вот и все, что успело отметить потухающее сознание. Тело подводника, с неестественно вывернутой головой, полетело за борт.

С кормы раздался заполошный треск автоматных очередей. Кто-то из матросов решил помочь и полосовал фонтанчиками пуль воду. Напрасно. Пуля из обычного оружия в воде почти сразу теряет скорость и пробивную силу.

Комендор, сидевший на снарядных ящиках к орудию, дико заголосил и, обмотанный змеевидным отростком, оказался за бортом. Стоявший рядом командир артиллерийского расчета попытался схватить его за руку и удержать, но поскользнулся на комке слизи, отвратительно пахнущей аммиаком, и упал за станину. На палубе начался переполох.

Старший вахтенной смены многое повидал, но такое не могло привидеться и в кошмарном сне.

Раздался ни на что не похожий звук. Нечто среднее между стоном и всплеском. Кальмар решил атаковать субмарину в открытую, дальше таиться не имело смысла. Его заметили. От партизанской тактики он перешел к активным действиям. С правого борта вынырнуло на поверхность веретенообразное тело гигантского кальмара, длиной больше двадцати метров. Через миг щупальца вцепились в обшивку и, дотянувшись до палубы, начали ловить разбегающихся в разные стороны людей. Спрут приподнялся над водой. По палубе пробежала волна, поднятая исполинской тушей. Кого-то смыло за борт. Казалось, что подлодка попала в клубок из змей. Куда ни глянь, везде шевелятся бесконечные щупальца. Накатила удушающе омерзительная волна аммиака. Тошнотворный запах перехватывал дыхание, вызывая рвотные спазмы. Плоть и сталь слились в одно целое. Казалось, порождения цивилизации и природы стремятся уничтожить друг друга в смертельном объятии.

Вахтенный офицер вцепился руками в ограждение рубки и никак не мог заставить себя разжать пальцы. Над мостиком поднялись огромные, удивительные, почти человеческие глаза, внимательно глядящие на него в упор. И мощный клюв, который быстро открывался и закрывался, будто что-то пережевывал. «Огонь!» — завизжал офицер. Это были его последние слова. Щупальце настигло его у самого люка. Глухо выстрелило орудие. Снаряд улетел в сторону джунглей, стараясь дотянуться до горизонта. Оставшиеся в живых открыли беспорядочный огонь из «шмайссеров». Промахнуться было невозможно. Но, похоже, кальмару было наплевать на крошечные кусочки стали, впивавшиеся в его тело. Одна автоматная очередь нащупала уязвимое место у монстра. Пули попали в глаз. Брызги отвратительного месива разлетелись вокруг. Из пустой глазницы потекла синяя кровь. Окраска его тела стремительно поменялась с бледно-белой, как у утопленника, на ярко-красную. Остававшийся в реке хвост кальмара судорожно замолотил в воде, поднимая фонтаны брызг. На палубу обрушился водопад.

Автоматы захлебывались длинными очередями. Моряки не успевали сменять расстрелянные магазины. Окривевшее на один глаз чудовище на ощупь находило моряков. Боль только добавила монстру ярости и сил, а заодно и ускорила кровавую развязку. Вода вокруг подлодки порозовела от крови. Все вокруг было опутано щупальцами. Пока щупальца охотились за людьми, кальмар пробовал клювом обшивку на прочность. Челюсти со скрежетом скользили по стали, оставляя глубокие борозды.

Смолк последний автомат. Над рекой повисла тишина. Лишь небольшие волны с тихим плеском толкались в борт.

Вся палуба была покрыта отвратительно пахнущей слизью и синими потеками, как будто разлили ведро краски. Никого из моряков не осталось. О присутствии людей — дежурной вахты и артиллерийских расчетов — осталось лишь одно напоминание: оторванная голова рядом с орудийной станиной.

Разобравшись с подводниками, чудовище нехотя сползло с палубы и ушло под воду. Прогрызть стальную обшивку или открыть люк ему оказалось не по зубам.

Кальмар затаился под днищем. Субмарина обездвижена. Остальные никуда от него не денутся. Рано или поздно все равно вылезут из-под стальной брони. Вечно отсиживаться не получится.

…Привычный шум работающих механизмов перекрыл скрежет, донесшийся со стороны кормовых отсеков. Субмарину ощутимо тряхнуло.

«Е-мое, неужели топляк корпусом поймали?» — обеспокоенно подумал капитан.

Не успел он поднести ко рту микрофон внутренней связи, как из динамика донесся заполошный голос старшины электриков, отвечающих за аккумуляторы:

— Господин капитан-лейтенант, в отсеке течь!

— Отсек задраить! Устранить…

Что устранить, командир не успел скомандовать. Подлодку тряхнуло так, словно по ней нанес удар исполинским молотом великан. С ударом совпало еще одно событие. На палубе началась форменная канонада. Выстрелило носовое орудие. Длинными очередями захлебывалась зенитная установка. В коротких перерывах между крупным калибром встревала сухая трескотня «шмайссеров». Похоже, все, кто был на палубе, одновременно открыли огонь.

— Малый ход вперед! — рявкнул офицер.

Подлодка дернулась, как привязанная лошадь, но не продвинулась вперед ни на метр.

— Винты заклинило, герр капитан, — доложил рулевой.

— Стоп машина! — Офицер не хотел рисковать понапрасну. Остаться без винтов — кошмар наяву для любого моряка.

Беспорядочная стрельба на палубе стихла как по команде, так же внезапно, как и началась. С мостика никто не соизволил доложить о причине шумного переполоха.

«Свиньи! — зло подумал о подчиненных капитан. — Совсем распоясались на свежем воздухе. Сначала стреляют без команды, а теперь затаились, как крысы. Думают, что пронесет! Не надейтесь, голубчики!»

— Боцма-а-ан! — заорал офицер. — Глянь, что там у них приключилось. Старшего вахтенной смены! Больше без приказа огонь не открывать!

…Боцман по пояс высунулся из люка. Это его и спасло. Кальмар был слишком занят, чтобы его заметить. Он обвил щупальцами носовое орудие, стараясь свернуть его со станины. Прицел и поворотные маховики он уже успел раскурочить. Боцман поспешно захлопнул крышку люка. Одного взгляда оказалось достаточно, чтобы оценить обстановку. Слетев вниз по скобам трапа, моряк ломанулся в командный отсек. По дороге он потерял пилотку и пару раз крепко приложился лбом о переборки.

Домчавшись до капитана, он невнятно начал выкрикивать, показывая рукой за спину:

— Там… Там такое!

— Хватит жевать сопли! — Командирский рык мгновенно привел боцмана в чувство, как если бы на него вылили ведро холодной воды.

На смену первобытному ужасу пришло чувство реальности. Осознав, что он еще жив, подводник доложил об увиденной сюрреалистической картине:

— Лодка атакована гигантским осьминогом или кальмаром. Точно не определить… Крушит навесное оборудование и орудия… Людей на палубе нет. В живых никого не осталось.

— Головоногие не водятся в пресной воде, — вот и все, что смог еле выдавить из себя командир.

— Заплыл, — мрачно предположил боцман. Ничего более дельного сейчас ему в голову не пришло. Руки у него уже перестали ходить ходуном и лишь мелко тряслись. Если специально не приглядываться, то и не заметишь.

Новый рывок сотряс подлодку. Всех ощутимо тряхнуло. Раздался громкий скрежет, словно по внешней стороне обшивки провели чем-то большим и острым. Неопровержимые аргументы подтвердили невероятный рапорт.

Капитан вовремя вспомнил, как у них в гавани команды противодиверсионной обороны порта боролись с английскими боевыми пловцами. Людей-лягушек глушили с катеров чем попало. Они легкоуязвимы для гидроудара. Их можно достать взрывом на любой глубине, и тогда либо всплывет, либо идет ко дну. Боевой пловец — просто здоровая рыба, впрочем, как и гигантский кальмар. Капитан смахнул на пол ворох лоций с гранатного ящика. Одним рывком открыл — сорвал крышку и начал выгребать гранаты на стол. Он отрезал кусок автоматного ремня. Обрезком связал три гранаты вместе.

— Пойдет! — одобрительно заметил немецкий офицер, взвешивая в руке смертоносную связку.

Первое оцепенение и растерянность прошли. Несколько офицеров и матросов, находившихся в центральном отсеке, следуя примеру командира, начали связывать гранаты. В ход пошли ремни, веревка и бинт из медицинской аптечки. Раненых нет, одни погибшие.

Боцман невнятно ругался сквозь зубы, затягивая узел потуже. Смысл бормотания сводился к тому, что в следующий раз старый служака не то что шага на палубу не сделает, а на километр к воде не подойдет без гранат.

Проверив узел, боцман вместе с капитаном рванули к трубочной шахте. У каждого в руке по связке гранат. Узкий проход вел к выходу из субмарины. По бокам на цепях висели койки матросов. Под ними в специальных креплениях размещались ящики с провиантом и боеприпасами.

На палубу из стального чрева субмарины шел вертикальный трап. Тусклая лампочка освещала рубочную шахту. Вскоре они уже стояли в тесном отсеке. Дальше — по трапу вверх.

Боцман осторожно разогнул предохранительные усики. Теперь можно было выдергивать кольцо у гранат моментально. Он тихо пробормотал себе под нос: «Посмотрим, какого цвета у него кровь. Легенды говорят — синяя». Капитан одобрительно хмыкнул.

Подводники переглянулись. Первым, нащупывая ногой стальные перекладины, стал подниматься боцман. За ним последовал капитан. Внизу толпились матросы с автоматами на изготовку. В приоткрытую щелочку люка боцман в течение нескольких секунд, полных ледяного ужаса, осматривал палубу. Никого не было. Ни подводников, ни монстра, пришедшего за ними из глубины. Низко над водой пролетела белая цапля, тоскливо курлыкая, как неупокоенная душа.

Моряк до упора откинул крышку и по пояс высунулся из люка. На палубе и рядом с лодкой все было спокойно. Он выдернул кольцо чеки и метнул в воду связку гранат. Глухо ухнул взрыв. Капитан-лейтенант все рассчитал правильно.

Ба-ам — почти одновременно поднялись два огромных фонтана воды. Самодельные глубинные бомбы сработали.

Фу-у, получилось! Моллюск всплыл на поверхность.

После первого взрыва над водой показалась стена щупалец. Оглушенный исполин попытался вскарабкаться на корпус подводной лодки.

Следом полетели остальные связки гранат — по цепочке живой конвейер из рук сработал как хорошо отлаженный механизм. Водяные фонтаны, поднятые взрывами, вздыбились выше лодки, а затем обрушились на палубу водопадом брызг.

Взрывная волна сорвала кальмара с обшивки лодки обратно в реку. Следующие взорвавшиеся связки гранат заставили монстра ретироваться. Выпустив в воду чернильное пятно, гигантский кальмар ушел на глубину. Прочь. Быстрее от опасного места…

* * *

Черная колонна моряков двигалась через лес. За спиной остались перепаханные артиллерийскими разрывами джунгли. Древесные стволы были разбиты снарядами. После артобстрела вокруг было тихо.

Очень тихо. Тропический лес казался зверем, затаившимся перед прыжком. Командиру немецкого отряда обстановка не нравилась. В голове неотвязно крутилась крамольная мысль: «Не пора ли прекратить операцию? Просто повернуть обратно и дело с концом». Он вспомнил холодные глаза эсэсовца, приказавшего им двигаться к скале. Сам капитан робел в присутствии штурмбаннфюрера, как матрос-первогодок перед придирой-боцманом. Хотя тот ни разу не повысил голос в редких разговорах с подводниками. Нет, этот не простит. Моряков снова отправят к проклятой скале, но командовать ими будет уже другой офицер. Придется им топать дальше, как овцам на убой.

Старпом оглянулся на моряков: они шли ходко, как и было приказано. Против обыкновения он был ими почти доволен. Матросы казались чересчур серьезными и собранными. Почти не растягивали строй. Может быть, они не меньше его думают о смерти. Может быть, им не хочется умирать, как и ему. Офицер шел в середине колонны, ближе к хвосту. Вскоре отряд вышел на открытое место, перед ним открылась широкая и вытянутая пустошь в обрамлении неохватных деревьев.

Головной дозор шел впереди колонны главного отряда. Подводники не привыкли бесшумно ходить по джунглям. Их стихия — океан. Под ногами хрустел валежник. Настоящий диверсант-лесовик даже невесомую паутину, растянутую между кустов, не порвет. Обойдет, чтобы ненароком не выдать своего присутствия.

Моряки прошли широкую пустошь и снова углубились в лес, чтобы выйти на небольшую поляну — один, другой и, наконец, все шестеро. Они шли через поляну, переговариваясь на ходу, и уже почти достигли края, когда диверсанты Канунникова, терпеливо ожидавшие остальных, открыли огонь. Били практически в упор. По разведчикам-дозорным стреляли из нескольких автоматов. Засада предназначалась для уничтожения всей колонны, все сразу же были скошены кинжальным огнем наповал.

Первая очередь по колонне ударила позади командира и скосила восемь человек. Первой мыслью старпома было: «Это случилось», а потом он осознал, что все еще жив. Мгновением позже он услышал позади себя крики, стоны и новую очередь, на этот раз очень длинную, точно палец стрелка прилип к спуску и никак не мог от него оторваться.

Со стороны леса раздалась частая дробь выстрелов. Били одной безостановочной очередью. Русские разведчики для создания большей плотности и точности огня применили пулеметный способ стрельбы из автомата. Чтобы оружие при стрельбе длинной очередью не трясло и не разбрасывало пули, «ППШ» ремнем прихватили за ствол дерева. Просто, эффективно и кучно.

Обычно в одну очередь расстреливают один магазин, не больше. Первый огневой налет на колонну длился секунд двадцать. Растянувшийся строй подводников на открытой местности представлял собой идеальную мишень. Трудно промахнуться.

Старпом, не стреляя, просто лежал на земле, пытаясь перевести дух и разобраться в том, что произошло. Все случилось слишком быстро, хотя он почти ждал этого. Офицер нутром почувствовал неладное, когда подводники вышли из леса на широкую прогалину; впереди и справа росли густые заросли кустарника с частоколом деревьев. Русло реки было где-то слева на расстоянии нескольких километров. Он оглянулся и по застывшим в неестественных позах телам моряков понял, что убитых очень много. Уцелевшие подводники, казалось, совсем растерялись. Старпом не мог понять, почему никто не командует. Должен же кто-то командовать. По тому, как лежат тела, стало понятно, что удар нанесли в голову и хвост колонны. Враг рассчитывал уничтожить офицеров, идущих впереди отряда. Вот почему он остался жив.

Главная огневая точка снова ожила, пройдясь свинцовой метлой пуль по залегшим подводникам. Она находилась впереди. Ответного огня все не было. Старпом немного приподнялся, дальше лежала еще одна груда мертвых тел.

Похоже, по ним «работал» пулемет. Он прислушался, стараясь определить на слух, какое оружие использует против них противник, и пришел к выводу, что по ним стреляют еще несколько автоматчиков. Сколько? В разноголосице боя необстрелянному моряку было трудно определить количество вражеских стволов.

Пулеметчик стрелял по залегшим морякам длинными очередями. Офицер огорченно подумал, что враг слишком уверен в себе, раз так неэкономно расходует боеприпасы. В джунглях не стоит зря бросаться патронами. Боекомплект здесь пополнить негде, если только не собрать с убитых.

Рядом лежали подводники. Живые и мертвые. Живые смотрели на офицера, ожидая, что он скомандует им, где и когда они умрут: там, где лежат, или на несколько метров дальше, сейчас или через несколько минут. Старпом вытащил из подсумка гранату и, выдернув чеку, метнул ее в сторону пулеметчика. Она взорвалась в высокой траве, далеко не долетев до кустов. Но все же это был хоть какой-то ответный огонь.

— Чего раскорячились, как полудохлые крабы, — рявкнул офицер, снимая «шмайссер» с предохранителя. — Огонь!

Он прицелился из автомата примерно туда, где находился враг, и, дав короткую очередь, отполз в сторону. Незамедлительно огрызнулся пулеметчик, ответ был гораздо длиннее и уверенней, чем его.

Залегшие подводники пришли в себя. Они начали стрелять, полосуя лес беспорядочными и неприцельными очередями. Падали ветки, срезанные пулями. Джунгли огрызались более точным огнем. Все посторонние звуки растворились в грохоте боя. Невидимый враг продолжал вести наступление. Его интенсивность не снижалась, но теперь отвечали и подводники.

Враг невидим, непонятно, куда стрелять. Но голос командира приказывает: «Огонь! Огонь!» Подводники строчат изо всех сил, но это все равно что пытаться убить океан. Нельзя сразить джунгли.

Старпом пополз к голове залегшей колонны, все больше забираясь в простреливаемую зону и двигаясь все медленней. Он уже хорошо различал очереди из пулемета и автоматов. У чужого оружия был другой звук. Более глухой и частый, нежели у немецких «шмайссеров». Подводник с нарастающим беспокойством гадал: когда же враг ударит в полную силу?

Офицер полз вперед метр за метром, каждую секунду ожидая пулю. Теперь он видел, что авангард колонны пострадал так же сильно, как и замыкающие. Перед ним вповалку лежали трупы. К горлу неожиданно подступила тошнота.

Моряки, те, кто пережил огневой налет, пытались укрыться за еле заметными неровностями почвы. Немцы вели ответный огонь, паля в каждое подозрительное, по их разумению, место.

Старпом дополз до клубка из тел четырех убитых матросов. Среди них лежал моряк, у которого он утром брал дымовые шашки, чтобы скорректировать огонь артиллерии с подлодки. Вот и прорезиненная брезентовая сумка валяется рядом.

Скоро сигнальные лиловые дымы потянулись к небу. Вот только долгожданного горячего «привета» от комендоров подводники так и не дождались. Может, они слишком далеко забрались в джунгли? Комендоры не оставили бы их без артиллерийского прикрытия.

Кок лежал, уткнувшись лицом в землю, закрыв голову руками. «Шмайссер» с полным магазином валялся рядом. Про оружие кашевар забыл, стараясь как можно плотнее вжаться в землю. Он не переставая громко причитал: «Все убиты, все убиты!»

Убитых действительно много. Намного больше, чем в первый раз, когда они столкнулись с индейцами. История с нападением повторилась снова. В этот раз сразу же уложили половину десантников. Перекрестный огонь. Засекут одну огневую точку, тут же начинает стрелять другая. Враг все рассчитал заранее. Заместитель командира отряда Ральке убит. Он шел во главе колонны и, когда началась стрельба, не растерялся, рванув с группой матросов в обход, чтобы оказаться снова впереди. Противник этот обходной маневр предусмотрел: встретили их шквальным огнем. Уложили всех сразу, буквально изрешетили. Атаковали колонну одновременно с нескольких сторон.

Противник продолжал вести непрерывный огонь. Залегшие подводники огрызались очередями из автоматов. К старпому подполз унтер-офицер из трюмной команды и сообщил, что гранатометный расчет убит первой же очередью.

Офицер пополз, разыскивая оружие. Наткнувшись на новенький, без единой царапины гранатомет, он без раздумий схватил его. Старпом ненавидел всякие новинки, не относящиеся к флоту, но «панцершрек» взял в руки с удовольствием, прикинув, что эта штука сейчас сможет сделать. Он прихватил еще три компактных контейнера с ракетами, сколько смог утащить, и пополз вперед, пока не наткнулся на штурмана. Офицер срывающимся голосом отдавал команды. Некоторые моряки пытались атаковать. Но стена пулеметного огня быстро остановила наступающих бойцов. Фигурки матросов, поднявшихся в самоубийственную атаку, нелепо взмахивали руками и, роняя оружие, валились на землю.

Еще несколько раз подводники пытались прорваться вперед. Но каждый раз их останавливал, опрокидывая на землю смертельно-точный огонь «Дегтярева».

В живых осталось два офицера: старпом и штурман. Они пытались объединить вокруг себя разрозненные группы уцелевших моряков.

Старпом отдал лейтенанту «панцершрек», укладки с ракетами и приказал подобрать хорошего матроса. Слово «хороший» он произнес с ударением.

Штурман махнул рукой коренастому обер-фельдфебелю из палубной команды. Когда тот подполз, старпом объяснил свой план. Надо уничтожить главную огневую точку противника — пульсирующий огонек пулемета рядом с огромным поваленным деревом. Он с моряками будет вести интенсивный огонь, прикрывая. А лейтенант с матросом подберутся поближе и уничтожат пулеметное гнездо.

Указав рукой направление обер-фельдфебелю, штурман медленно, очень медленно пополз. Когда они продвинулись примерно на половину пути, снова ударил пулемет — так близко, что лейтенант решил: конец. Но пули легли сзади. Он оглянулся в тот момент, когда ранило его помощника. Второй номер новоиспеченного гранатометного расчета дернулся всем телом и замер, а потом снова пополз, не выпуская контейнеры с боеприпасами из рук. «Отличный моряк, — подумал штурман. — Когда вернемся, буду ходатайствовать о представлении его к награде… Если вернемся». Оба продолжали ползти, по дуге забирая вправо. Когда они наконец добрались до места, откуда можно было произвести прицельный пуск, лейтенант понял, что стрельба подводников практически сошла на нет. Редкие автоматные очереди — плохое огневое прикрытие.

Штурман замер, разом растеряв боевой задор. Гримаса боли на лице помощника сменилась растерянностью. Это заставило офицера собраться: обер-фельдфебель во всем полагался на него. Офицер вспомнил, что его дело не замирать от страха, а командовать. Он стянул с плеча «панцершрек».

Но тут прогремела новая пулеметная очередь. Лейтенант снова остался цел, и к нему вернулось обычное спокойствие. Где-то сзади стреляли их товарищи. Штурмана опять неприятно поразило, насколько редок огонь из «шмайссеров».

Он поднял в вертикальное положение прицельную планку на гранатомете и пожалел, что слушал вполуха инструктаж одного из пассажиров, когда тот объяснял, как правильно пользоваться «панцершреком». Теперь придется разбираться самому.

Он до щелчка вложил ракету в пусковую трубу. Высокая непримятая трава скрывала подводников от чужих глаз. На инструктаже по использованию нового оружия он хорошо запомнил один совет: «Не стреляйте прямо в цель — лучше стрелять с небольшим недолетом, тогда осколки делают свое дело наиболее убойно и эффективно». Фридрих разложил перед собой оставшиеся восемь гранат, похожие на боеприпасы к миномету. Такое же оперение стабилизаторов, только более короткие. Он решил, что в обстановке боя фактор неожиданности может сыграть решающую роль. Значит, надо постараться создать у противника впечатление, будто огонь ведут сразу несколько расчетов. Хотелось верить, что враг не знает об их гранатомете. Тогда можно было смело рассчитывать как на психологический, так и на поражающий эффект.

Он сделал правильный вывод: врагов мало, иначе из подводников уже давно никого не осталось бы в живых. Штурман не видел, как деморализованные остатки десанта, кто поодиночке, кто группами по два-три человека, отступают в джунгли. Подводники были хороши на океанских просторах, но никак не в сухопутном бою, где смерть подстерегает за каждым деревом. Если бы не артиллеристы, они еле-еле смогли бы отбиться от индейцев, вооруженных примитивным оружием. Чего уж тут говорить о моральном духе и стойкости, когда моряки столкнулись с диверсантами Главного разведывательного управления Красной армии, бойцами, обкатанными и закаленными в кровавой круговерти спецзаданий.

Но в любом правиле всегда есть свои исключения.

Фридрих взвалил «панцершрек» на правое плечо и навел ствол на разлапистый куст немного сбоку и впереди от поваленного дерева, где, по его расчетам, засел пулеметчик. Он мысленно представил себе цель, встал на одно колено, крепко сжимая рукоятки ствола, и, задержав дыхание, выстрелил чуть ближе объекта.

Граната, оставляя за собой дымный след, устремилась к пулеметчику. В плечо толкнуло отдачей.

Лицо опалило жаром ракетного выхлопа. Несколько томительных секунд, пока второй номер расчета загнал в жерло ствола новый заряд. Щелчок. Ракета встала на боевой взвод. Пальцами, непослушными от страха, штурман плавно нажал на спуск и вскоре услышал новый разрыв. Почувствовав себя уверенней, он опять выстрелил, на этот раз прицелившись чуть правее. Из зарослей раздался короткий вскрик. Методом тыка он уничтожил выставленных для охраны огневой точки и затаившихся на случай, если моряки решатся на обходной маневр, автоматчиков.

Страх лейтенанта стал спадать, руки задвигались уверенней, и он выпустил в сторону поваленного дерева еще две ракеты. Обер-фельдфебель только успевал заряжать гранатомет. Бушлат на его боку пропитался кровью. Наложить повязку не было времени. Темп скорострельности снижать нельзя. Все потом, когда выпустят по врагу последнюю гранату и можно будет заняться раной.

Страх почти совсем прошел. Офицер мысленно сказал спасибо «панцершреку» и министру вооружений Шпееру. Штурман знал, что ему повезло: он первый раз в жизни стрелял из гранатомета, но ракеты взорвались примерно там, где он хотел. Лейтенант был уверен, что противник понес потери, но не сомневался, что в живых еще остались враги, способные стрелять. Фридрих выпустил новую гранату на случай, если кто-то попробует переползти, меняя позицию. Он был уверен, что враг не собирается вести открытый бой. Время рыцарских турниров давно кануло в Лету. Они устроили засаду, чтобы убивать. И убивать безнаказанно. Хотелось верить, что, столкнувшись с новым оружием, враги станут осторожнее, а еще лучше отступят. Уйдут обратно в лес, откуда пришли. Навсегда затеряются в джунглях.

Последний разрыв ракеты заставил пулемет замолчать. На левом фланге еще стреляли из леса автоматчики по залегшим подводникам, однако Фридрих был уверен: товарищи поймут, что пулемет прекратил огонь, и изменят тактику.

Лейтенант точно не знал, уничтожил он пулеметчика или нет. Двое подводников поползли дальше, стараясь определить, в каком месте могли засесть враги. Примерно в двадцати метрах за поваленным деревом виднелись густые кусты. Место мало подходило для новой засады. Но молодой офицер решил подстраховаться. Он выпустил по ракете в левый и правый край кустов и прислушался к разрывам. Ему показалось, что второй взрыв прозвучал глуше, чем первый. До него как будто донесся сдавленный стон. Чей-то словно проглоченный вопль, только чуть-чуть вырвавшийся наружу. Штурман выпустил в правый край кустов еще одну, последнюю ракету. Потом, положив «панцершрек» на землю, взял в руку автомат, до этого перекинутый на ремне через спину. Обер-фельдфебель от потери крови ползти уже не мог. Он остался лежать, сказав, что будет прикрывать лейтенанта огнем из «шмайссера».

Осторожно хлопнув на прощание моряка по плечу, Фридрих пополз к кустам.

— Порядок, герр офицер. К бою готов!

Второй номер расчета тут же начал стрелять по каждому подозрительному, на его взгляд, месту. Моряк методично всаживал очередь за очередью по кустарнику, расстреливая магазин за магазином.

«Надолго патронов у него не хватит».

Лейтенант упрямо полз вперед по-пластунски. Он двигался, стараясь как можно плотнее вжиматься в землю. Левая рука вперед, оттолкнулся правой ногой. Левая-правая, левая-правая… Зеленые кусты, со срезанными осколками верхушками, стали на несколько метров ближе. Переползание в густой траве отнимало последние силы.

Штурман устал от невероятного напряжения. Во рту пересохло. Но не так, как прежде, — не от жажды, о жаре он давно забыл, а от страха и смертельной усталости. Офицер продолжал ползти. Из кустов больше не стреляли. Когда до них оставалось метров пятнадцать, подводник замер и, выдернув чеку, бросил ручную гранату. Немного выждал, а затем бросил еще одну. Последнюю. Дождавшись взрыва, он вскочил и, пригибаясь, добежал до кустов.

Ни убитых, ни оружия он там не нашел, только большое кровавое пятно, россыпь стреляных гильз да примятая трава. Желтые латунные цилиндрики весело поблескивали среди стеблей. Фридрих сделал несколько осторожных шагов, пробираясь сквозь колючую зелень. Раздвинув ветви, он увидел прямо перед собой лежащего на боку врага — белого мужчину с коротким ежиком пшеничного цвета волос. Он был одет в пятнистые штаны и куртку-балахон, почти такие же, как у их «пассажиров», которых они высадили ночью на берег. Похожие, но все-таки другие. В раскраске маскхалата у лежащего на земле солдата преобладали более темные цвета. В первый миг лейтенанту показалось, что он видит одного из их «пятерки»: у мужчины были точно такие же глаза, как у десантника, проводившего инструктаж о правилах пользования гранатометом. Цепкие равнодушные глаза, как у акулы, только более тусклые.

Они уставились друг на друга в немом изумлении. Их разделяло не более трех метров. Фридрих увидел русский пулемет с круглым диском и расщепленным прикладом. Увидел огромную рану на ноге, алеющую рваными краями сквозь разрезанную штанину… Увидел широкую улыбку, появившуюся на лице мужчины.

Эта подкупающая улыбка и удержала палец на спусковом крючке «шмайссера». Штурман уже нацелил автомат, чтобы расстрелять вражеского пулеметчика одной длинной очередью.

— Хайль Гитлер! — рявкнул раненый, не переставая тянуть губы в широкой подкупающей улыбке.

— Хайль! — автоматически отозвался немецкий офицер.

Улыбка плюс обмен приветствиями. В итоге молодой лейтенант потерял почти целых три секунды.

Младшему лейтенанту Василию Фатигарову этих секунд хватило за глаза. Немец с красным, словно ошпаренным, лицом еще шевелил губами, произнося ответное «хайль», а финка, которой советский диверсант распорол штанину на раненой ноге, уже летела ему точно в кадык. С такого расстояния Василий мог попасть во фрица с закрытыми глазами, ориентируясь лишь по звуку.

Штурман захрипел, пуская ртом кровавые пузыри. Инстинктивно он выпустил автомат и схватился за шею, пытаясь вытащить стальную занозу. Немец так и завалился на спину, не отпуская рук от горла.

Фатигаров на боку пополз дальше от места схватки. Жаль, нет времени вытащить из убитого финку. Может, фашист был не один? Досадно, знатный был «ухорез». Диверсант в свое время «одолжил» его у белофиннов, да так и не сподобился вернуть. Он так сроднился с трофейным клинком на боевых выходах, что начал считать его своим личным оберегом. Вот и на этот раз не подвел.

Если разобраться по совести, предыдущему владельцу клинок давно был без надобности. Финн вместе со всеми остальными лыжниками истребительного отряда остался лежать ничком в глубоком снегу, заметаемый поземкой. Небольшие по численности, но очень мобильные в условиях суровой зимы тридцать девятого года отряды шючкора, отрядов самообороны Финляндии, вовсю хозяйничали на тыловых коммуникациях частей Рабоче-Крестьянской Красной армии, забуксовавшей на Карельском перешейке. Хотя почему хозяйничали? Это была их земля, а большевикам стоило напомнить, что они здесь непрошеные гости. Такие летучие отряды рвали тыловые колонны, как тузик грелку. Одиночными машинами тоже не брезговали. Сделав дело, финны растворялись без следа в зимнем лесу среди заснеженных деревьев.

Передовые части, завязшие на линии Маннергейма, не могли нормально сражаться без регулярного подвоза боеприпасов и продовольствия. Порядок в тылу смогли навести, только когда на уничтожение лыжников-диверсантов бросили поисково-истребительные группы, сформированные в авральном порядке из офицеров и сержантов тактической разведки особого Ленинградского военного округа. В вышестоящих штабах мудро решили, что клин завсегда легче выбить таким же клином. Поставленную задачу можно было сравнить с тем, как если бы гвозди начали заколачивать телескопом, прибором дорогим и предназначенным совсем для других целей. Разведчики «заточены» для выполнения совсем других задач. Но они не подвели, войсковые истребители зачистили тылы от финских диверсантов. Тогда Фатигаров и обзавелся идеально сбалансированным ножом с рукояткой из оленьего рога…

Младший лейтенант решил, что на сегодня для него война закончена. Сердце бешено колотилось.

Надо поскорее уползти, затаиться на тот случай, если немцы решат прочесать местность. Потом надо перевязать рану и добраться до запасной точки сбора группы. Василий знал, что доберется до «лежки». Как здорово он притормозил немчуру. Всего одна фраза, а цена ей человеческая жизнь. Заметьте, не его жизнь.

Распечатан бинт из индивидуального медицинского пакета. Поверх язвы-раны наложен на бедро жгут, сделанный из ремня, отстегнутого от «дегтяря».

«Ничего, от карателей с овчарками, специально натасканными на людей, уходил и от морячков уйду. Не впервой. Еще те охотнички за головами. Прут по лесу, как стадо бегемотов. За километр слышно…»

…То, что произошло с головной походной заставой, действующей в разведдозоре, рассеяло последние сомнения командира. Слишком уж хорошо, слишком профессионально все было организовано. У старпома возникло жуткое ощущение, что враги играют с ними, как кошка с мышкой. Он увидел себя одиноким пятнышком на экране чужого радиолокатора. Враги наблюдали за каждым передвижением его отряда. Поджидали их в удобном для себя месте, в удобное для себя время. Все рассчитали. Даже солнце сегодня было у них в союзниках. Светило немцам в глаза, выжимая слезу и мешая целиться. Офицер твердо знал, что впереди их ждет смерть. Возможно, враги как раз теперь выбирают, стрелять ему в голову или живот, и советуются, что будет лучше.

Старпом увидел, что моряк, лежащий перед ним, в несколько длинных очередей расстрелял магазин по ближайшим кустам. Ответная стрельба по подводникам не снижала темпа, но офицер не мог определить, откуда ведется огонь. Он старался угадать расположение огневых точек противника по вспышкам, но как ни вглядывался в непроницаемую стену леса, ничего обнаружить там не смог. Из-за такой неопределенности офицер пришел в уныние, граничащее с отчаянием. Это напомнило старпому внезапную грозу, случающуюся в тропических широтах, когда кажется, что грохот никогда не прекратится, а будет возрастать и усиливаться, пока не смоет все на своем пути. Но дождь когда-нибудь заканчивается. Неожиданно стало заметно тише, а потом, прежде чем старпом осознал, что произошло, наступила тишина.

Старший помощник капитана четко знал цель задания подводников, включенных в состав десанта: добраться и закрепиться у высокой скалы, одиноко взметнувшейся ввысь над джунглями, словно палец исполина, грозящий небу. Еще он точно знал, что если жалкие остатки десанта не вернутся на лодку, то сил и возможностей моряков, оставшихся на субмарине, не хватит, чтобы не то что вернуться домой, а просто убраться отсюда восвояси. Им не добраться до океана. Громадному судну будет суждено встать у берега на вечную стоянку.

Поэтому офицер не стал препятствовать тотальному отступлению. Тем более уже свершившемуся. Собирать моряков, разбежавшихся по лесу, — задача из области невозможного. Инстинкт самосохранения еще никто не смог отменить. Он погонит моряков в самое безопасное место… на подлодку, ставшую им за последние годы вторым домом.

Убравшись с открытого места, под защиту деревьев, старпом наткнулся на тело в черной форме. Убитым оказался унтер-офицер, старший рулевой на лодке. Пуля попала ему точно в затылок. Вражеский пулемет молчал, но вместо него по остаткам десанта начали «работать» несколько автоматов. Противник деловито отстреливал подводников, как зайцев, беспорядочно отступающих назад, под прикрытие джунглей.

«Пора уносить отсюда ноги, убираться восвояси. Все. Капут!»

Немногим счастливцам удалось добраться до леса.

Старпом снял с убитого рулевого флягу и отхлебнул большой глоток воды. Потом достал его документы из внутреннего кармана. Оказывается, ему было всего двадцать четыре года, хотя всем говорил, что ему уже двадцать шесть. Членский билет какого-то яхт-клуба. Фотография молодой миловидной женщины — жены или невесты. Стопка писем, перетянутых широкой резинкой от комплекта запасных батарей. Не зная, зачем он это делает, офицер начал читать верхнее письмо из стопки. В глаза бросились последние строки: «…Целую тебя крепко-крепко. Я так счастлива, что я твоя жена, хотя ты и не со мной. Я чувствую себя счастливей всех остальных женщин…» Старпом торопливо, но аккуратно сложил письмо и сунул в карман вместе с остальными документами. Ему стало неловко, потому что он неожиданно для себя позавидовал покойнику. В отличие от убитого, старпома никто не ждал дома. Вся его семья погибла во время американской «площадной» бомбардировки Штутгарта. Он прислонился к дереву. Нестерпимо захотелось покурить. Кора под его лопатками была изжевана пулями.

Подбирать мертвых не было возможности. Моряков, уцелевших под кинжальным огнем, было намного меньше, чем убитых. Путь отступавших с поляны к лесу можно было проследить по черным бушлатам менее удачливых товарищей. Следы попаданий красными пятнами выделялись на черной форме. О том, что среди лежавших на поляне тел могут находиться раненые подводники, никому не хотелось думать. Редких смельчаков, высовывавшихся из-за деревьев, вражеские автоматчики выбивали точными, короткими очередями в два-три патрона. Хорошо замаскировавшийся противник не оставлял морякам никакого шанса на победу. Сейчас стоял вопрос: как уцелеть выжившим морякам, угодившим в «огневой мешок»?

Сбоку раздался шум. Повернув голову, старпом увидел, что к нему подбегают двое моряков — акустик и дизелист.

— Ранены? — спросил широкоплечий здоровяк акустик. — Дайте-ка я погляжу.

— Нет, — ответил офицер. — Со мной все в порядке. Сейчас дух переведу и двинем.

Они были без оружия. «Шмайссеры» с пустыми магазинами остались где-то на поляне, среди убитых, забытые во время панического отступления. Но командир ничего не сказал. Может, попросту не обратил внимания?

— Уходим?! — осторожно спросил дизелист. Его голос предательски дрожал.

— За мной. — Вместо ответа скомандовал старпом и быстро зашагал в ту сторону, откуда пришел отряд. Путь, знакомый до места высадки. Скала Палец Дракона, постоянно маячившая перед глазами, сейчас была за спиной.

Подводники дружно двинулись следом.

Джунгли не хотели отпускать немцев, заявившихся без приглашения.

«Надеюсь, что всем уцелевшим в лесной бойне удастся добраться целыми и невредимыми до лодки, — подумал старпом. — Конечно, капитан устроит ему страшную выволочку. Так ведь не привыкать».

Человек охотно верит в то, во что ему хочется верить.

«Все обойдется».

Жизнь есть жизнь. Не прошло и получаса, как старпом, чудом оставшийся живым под перекрестным огнем, уже строил планы на будущее. Пробираясь сквозь чащу с двумя спутниками, офицер заранее начал перебирать в уме подходящие аргументы для оправдания…

…Солнце потихоньку заходило за горизонт. На джунгли скоро начнут накатываться багровые сумерки. Моряк в черной робе продирался сквозь колючий кустарник, выискивая проход к реке. Он один остался в живых из всей группы матросов-мотористов. Остальных перебили, когда угодили в засаду. Моряк пробирался к берегу. Где-то в той стороне не так давно грохотало орудие подводной лодки. Главное — добраться до своих. Призрачный шанс на спасение вливал новые силы в уставшее тело. Его ноги утопали в мягком ковре темно-зеленой травы. Пробираясь к берегу, он забрел в заболоченную низину. Камни, на которые он наступал, шатались и скользили под ногами. Подводник все кружил да кружил, стараясь обойти болотце. И так докружился, что его накрыло снарядом. Гигантский фонтан грязи взвился над человеком. Раскаленный осколок врезался в бок. От боли заныло сердце. Матрос упал, заерзал по мокрой траве, судорожно подтягивая колени к подбородку, и потерял сознание…

Душа моряка не хотела уходить из раненого тела. Подводник пролежал рядом с болотцем до вечера. Почти в темноте на него наткнулась, выходя к реке, группа отступающих. Своими оказались старший помощник капитана, дизелист и акустик — трое.

Подводники из разгромленного десанта просачивались к реке группами по нескольку человек, а кто и поодиночке. Как кому повезло. Моряков всегда тянет к воде. Где-то там должна быть их субмарина с горсточкой товарищей. Все, что осталось от полнокровного экипажа… Одна из таких групп и обнаружила свернувшегося калачиком раненого матроса.

Акустик взвалил товарища на спину и потащил. Пробираться сквозь заболоченные джунгли — тяжелое занятие. Особенно для новичков, привыкших иметь дело с точными приборами и механизмами, органично встроенными в корпус субмарины. Подводник не обращал внимания на то, что его бушлат покрылся пятнами от крови раненого товарища. Через сотню метров вес раненого тела почти пригнул акустика к земле.

— Стой! — приказал старпом, снимая с себя и дизелиста ремни. Их пропустили раненому под мышками. — Понесем в четыре руки.

— Господин офицер, — тихо просипел моторист, будто пробитый футбольный мячик стравливал воздух. — Мне умирать, а вам зачем погибать вместе со мной?!

— А-атставить разговорчики! — забывшись, рявкнул офицер и тут же перешел на шепот, вспомнив, где они находятся. Враг мог затаиться за соседним деревом. От привычки отдавать приказы командным голосом в одночасье трудно избавиться. — Я всегда знал, что у нас в команде самые болтливые — это мотористы. Умирать без приказа запрещаю. Спорить ни о чем не будем. Вперед.

То ли морякам скомандовал, то ли себе.

Старпом и дизелист подхватили раненого под руки и, намотав ремни на кулаки, чтоб сподручнее тащить, поплелись в сторону реки. Через каждые пятьдесят метров подводники останавливались, переводя дух. Время от времени они встряхивали головами, чтобы сбросить со лба набегавшие капли пота. Руки были заняты раненым товарищем. Шаг за шагом, метр за метром они приближались к берегу.

* * *

Над лесом снова поднимались лиловые столбы дыма. Второй раз за сегодняшний день. Двое десантников-парашютистов из команды штурмбаннфюрера подстраховывали моряков от самого берега. Ряды индейцев они существенно и качественно проредили, смягчив первое боестолкновение моряков. А вот диверсантов Канунникова последний из оставшихся в живых гарх-парашютист проглядел. Пришла пора исправлять допущенный промах. Первый проверил направление ветра старым дедовским способом. Послюнявил палец и поднял руку вверх. Ветер сегодня был у него в союзниках.

Десантник выпустил из огнемета длинную струю пламени вдоль деревьев, почти над самой землей. Сухие ветки и трава мгновенно занялись. Огонь с ревом начал пожирать и тонкие ветки, и толстые стволы деревьев. Первый вошел в раж и выпустил еще несколько огненных змеек, весело и быстро расползшихся по лесу. За двадцать секунд он опорожнил бак огнемета, водя соплом по широкой дуге.

Все! Парашютист снял с плеч лямки опустевшего огнемета. В баллонах не осталось ни капельки огнесмеси. Признаться, ему надоело таскаться по джунглям с неудобным грузом…

Ветер раздувал лесной пожар, гоня огненный вал перед собой. Вот и славно. Огонь спутает карты врагу, а если повезет, то и зажарит живьем.

…Не повезло. У русских диверсантов была запасная, вторая линия обороны. Канунников приказал ее оборудовать на случай, если появятся Хранители, привлеченные шумом боя. Немца, нагло нарушающего правила пожарной безопасности в лесу, решили взять живьем. План был хорош, но что-то пошло не так. Фашист сразу засек подбирающихся к нему разведчиков. Вместо того чтобы отступить, наглец контратаковал и с ходу уничтожил одну из двух двоек, посланных на его захват. Оставшаяся в живых пара бойцов еле-еле смогла сдержать его натиск до подхода товарищей. Огнеметчик ловко и уверенно маневрировал в горящем лесу, уклоняясь от ближнего огневого контакта и огрызаясь жалящими очередями. О том, чтобы захватить «языка», уже никто не вспоминал. Свиридову прострелили плечо. Николаев навсегда уткнулся лицом в траву, широко раскинув руки в стороны. Надо было как можно быстрее ставить точку в затянувшейся автоматной дуэли.

Взять врага в клещи не получилось, слишком увертлив, как змея, смазанная маслом. Немец играл в смертельные прятки с русскими в пылающем лесу, ловко используя дымовую завесу. Его выцеливали несколько стволов «ППШ», но стрелять разведчики не спешили. Дым пожара укрывал десантника, застилая прицел. В ход пошло проверенное средство — карманная артиллерия. Одна за другой в дым, скрывавший немца, полетели гранаты…

Двоих или троих Первый скосил из «штурмгевера». Точнее определить мешала высокая трава и дым от горящих деревьев. Ветер сыграл с ним злую шутку. Он сместил клубы дыма на парашютиста, мешая целиться. Вновь появившиеся враги решили действовать наверняка и лишний раз не подставляться под пули. Вокруг немца начали рваться гранаты, разбрызгивая вокруг ошметки дерна. Расчет был прост и верен. Надо забросать гранатами возможную позицию десантника. Немец вскочил, чтобы уйти от приближающихся разрывов. Но только он успел сделать один шаг, как его обдало гарью, дымом и комьями рваной земли. Первый упал, ему показалось, что он споткнулся. Когда же десантник поднялся, что-то заставило его оглянуться. Сквозь разрывы в дыму он отчетливо увидел зеленую фигуру. За ней появилась еще одна. Вид новых врагов сам по себе был ничто. Но из него родилась неожиданная мысль: индейцев перебили, сейчас эти, и так до бесконечности. От мысли о бесконечной гонке, чтобы добраться до перекрестка, в душе гарха закипала злоба. Она становилась необъятной для тела и нестерпимой по остроте.

Он поднял руку, чтобы сменить магазин в автомате. Что такое?! Пальцы не слушались. Черный антибликовый циферблат наручных часов со стрелками почему-то поменял форму, сжался и ушел в запястье, превратился в неопрятный комочек из эмали, осколков стекла и металла. Под комочком заныла рука. Что произошло? Золотисто блеснула в глаза начинка часов. Кисть бессильно повисла на бахроме из розовых жил и мелких, раздробленных белых костей. Да что же это? Ослепительная боль перебралась с перебитой руки на грудь и живот, куда еще попали осколки. Бывший парашютист люфтваффе попытался одной рукой перезарядить автомат. Он только успел отсоединить от «штурмгевера» пустой магазин. Из дыма вылетел ребристый металлический шар прямо ему под ноги. Граната, брошенная умелой рукой, нашла свою цель. Враг нащупал его позицию. Первый не успел ни отбить ее ногой, ни отскочить. Израненное тело не повиновалось хозяину. «Вот, — подумал обер-лейтенант, глядя на свою смерть, — вот и все!» Немец бессильно скрипнул зубами. В последний миг его лица коснулось легкое дуновение свежего ветерка. Он бы еще мог уйти, уползти, затаиться в чаще, где бы раны скоро затянулись.

«Откуда взялись эти уроды? И откуда такая знакомая тактика скоротечного боя в лесу? Ах да, Восточный фронт — белорусские леса, кишащие партизанами…»

Перекресток был рядом. Рукой подать. Яркая вспышка взорвавшейся «лимонки» — последнее, что отпечаталось в сознании гарха и человека. У искореженного тела целым осталось только лицо с приставшими ко лбу прядями слипшихся волос. Сердце дракона в человеческом теле было разорвано на мелкие части.

Первый умер вторым.

Зеленые фигуры, убедившись, что немец мертв, двинулись дальше, выискивая новую цель. Никто из них жалостью к врагам не страдал.

Плотный клочок тумана на миг приник к развороченной осколками грудной клетке и медленно заскользил дальше в лес. Он стал плотнее, растерял свою зыбкую прозрачность. Сквозь него уже нельзя было ничего разглядеть.

* * *

Окрестности Пальца Дракона особо не выделялись из привычного для Амазонки пейзажа. Ровное плато, крутое с одной стороны и пологое с другой, джунгли и болотистая низина. Бой стремительно разгорался и вместе с пожаром приближался к вытянутой серпом роще. Как раз там жил местный Хранитель, дракон по имени Ска.

Ледяной амфиптер не был бесцветным или прозрачным. Его чешуйчатая шкура была зеркальной. Из-за того что зеркальные поверхности чешуек были кривыми, сторонний наблюдатель видел не собственное отражение, а отражение деревьев, неба, лиан — обычный смазанный фон. Еще одной особенностью ледяного амфиптера была способность изрыгать холод, мгновенно понижая температуру окружающей среды.

В горячке боя солдаты, увлеченные азартом взаимоуничтожения, не видели, что за ними внимательно следят огромные печальные глаза. Печаль в них постепенно исчезала, сменяясь растущей лютой злобой.

Через некоторое время зеркальный дракон Ска пришел в бешенство. Почему эти люди никак не оставят его в покое? Не могли выбрать другое место для своих мелочных разборок? Зря вы сюда пришли. Зря…

Терпение дракона лопнуло, когда двуногие запалили лес на его исконной территории. Человеческие страдания Ска не волновали, а вот к своей роще он относился трепетно.

Полупрозрачный силуэт Хранителя появился в тылу русской разведывательно-диверсионной группы. Ледяной дракон выдохнул белесый конус холода. Зеленый кусок джунглей превратился в криогенное царство. Амфиптер, в одно мгновение израсходовав заряд холода, который долго накапливал в организме, превратил разведчиков Канунникова в ледяные глыбы.

Ска призрачной тенью отступил назад, растворившись среди деревьев.

Среди белых лиан застыл ледяной капитан, сжимая в руках автомат. Рядом с ним замерли в нелепых позах разведчики, промороженные космическим холодом. Из-за дерева торчал посеребренный инеем генерал Канунников с гранатой, зажатой в руке. Советские офицеры мертвой хваткой сжимали оружие, застыв в последнем движении.

Белая скульптурная группа людей застыла в тех позах, в которых их накрыл ледяной выдох дракона. Зимнее царство длилось недолго. Жаркое лето быстро отвоевывало свои позиции. В лесу началась капель. С остроносых сосулек быстро срывалась капля за каплей, звонко барабаня по ледяным панцирям, сковавшим разведчиков. В центре промороженного цветка застыла крошечная колибри. Холод превратил птицу и цветок в ювелирное украшение, поблескивающее сотнями переливающихся крошечных граней, истончающихся на глазах под тропическим солнцем.

* * *

— Молодцы! — одобрительно заметил Кемпке, оглядывая замаскированную позицию гранатометчиков. Ничего не скажешь, грамотно выбрали место. Ничто не загораживает сектор обстрела. Не мешает точно прицелиться и сделать пуск ракеты. С флангов позиция прикрыта широкими стволами деревьев. Высоких лесных исполинов можно свалить лишь из орудия, да и то не с одного попадания. С фронта расчет «панцершрека» прикрывает от чужих глаз густой куст папоротника. Штурмбаннфюрер добавил, невольно отдаваясь привычному для себя течению командирской мысли: — Заметьте, парни: лучше лежать хорошо замаскированными зеленью, чем сидеть в самом крепком, но незамаскированном доте. Да еще с таким оружием.

— С ним не пропадем! — Генрих ласково провел рукой по корпусу «панцершрека». Было видно, что он гордится своей смертоносной игрушкой.

— А пропадать никто и не должен, — усмехнулся Кемпке. — Вы солдаты, я — тоже. Будем вместе — не пропадем. Значит так, слушайте боевой приказ. — Штурмбаннфюрер поправил капюшон маскхалата на голове. — Ваша задача — уничтожить любое незнакомое живое существо размером больше слона. Не удивляйтесь, мои боевые товарищи. Русские проводят здесь секретные эксперименты по созданию нового биологического оружия. Думали, мы до них не доберемся. Спрятались на краю света. Слушайте ориентировку на тварь, с которой, возможно, придется столкнуться. Размерами с двухэтажный дом. Легко сливается с окружающей местностью, как хамелеон. Обладает зачатками разума, может заранее планировать нападение. При обнаружении уничтожить. — Отто скрипнул зубами. — Стереть с лица земли тупую тварь. Биополигон могут охранять русские танки. Маршрут бронепатруля неизвестен. Членов экипажа, танкистов, в плен не брать. Лишняя обуза нам не нужна. Постоянно быть начеку, в боевой готовности. Все ясно? Вопросы?!

Близнецы-эсэсовцы хором подтвердили, что все ясно и вопросов нет.

Штурмбаннфюрер коротко кивнул и крадущейся волчьей походкой скрылся в лесу.

* * *

Кок продирался сквозь джунгли, не разбирая дороги. Он ловко орудовал кухонным ножом, как мачете, прорубая себе путь сквозь густые заросли.

Одиночный марш-бросок по лесу с препятствиями, попадающимися на каждом шагу, измотал бравого труженика камбуза. Силы были на исходе.

Отдуваясь, как загнанный кабан, он поднял руку, чтобы перерубить очередной ствол бамбука высотой в два человеческих роста. Последние полчаса кок продвигался, а точнее, прорубался сквозь бамбуковую рощу. Зеленые побеги стояли сплошной стеной. Удирая с поляны, Густав проложил в зарослях настоящую просеку, словно здесь прошли заготовители удилищ для рыбной ловли. Подзатупившееся лезвие не успело коснуться нежно-зеленых стволов, как они сами упали ему под ноги. Оказывается, ему навстречу прорубался еще один блуждающий в джунглях. Разница была в том, что у них были прямо противоположные направления движения. У судьбы военного свое, особенное чувство юмора. Маршруты двух одиночек пересеклись в бескрайнем зеленом море леса.

Перед коком стоял мужчина, с ног до головы облепленный засохшим илом и тиной. Из-под воротника свисала мочалка подсохших водорослей. Один глаз был наспех замотан грязной повязкой с кружевной оборкой. На импровизированный бинт пошел рукав рубашки. Сквозь шелковую ткань проступило неопрятное бурое пятно.

Враг! Сейчас для кока все были враги.

— И-и-и-и! — визгливо заголосил моряк и, широко замахнувшись, рубанул наотмашь кухонным ножом.

Это ему хотелось верить, что рубанул.

Незнакомец, с которым его столкнула судьба нос к носу, с брезгливой ленцой поймал лезвие кухонного тесака одним из пропилов своего проверенного шпаголома. Клинок в очередной раз не подвел хозяина. Полоска стали, предназначенная для нарезки продуктов, сломалась, жалобно тренькнув на прощание. Кок обиженно заморгал, глядя на потертую рукоять, зажатую в кулаке. Автомат остался на поляне. Никакого оружия у моряка с собой больше не было.

Обезоружив противника, фехтовальщик не собирался останавливаться на достигнутом. Следовало закрепить успех и закончить поединок. Неуловимо переместившись в сторону, он подставил коку подножку и ударом предплечья в грудь сбил подводника с ног.

Моряк лежал на земле и боялся глубоко вдохнуть. Осторожно скосив глаза, кок увидел зазубренное лезвие у своего горла. Можно было и не смотреть. Острый кончик клинка больно колол в шею. Из-под него потекла тоненькая, теплая струйка крови, заливаясь за воротник.

— Кто ты? Назовись! — потребовал незнакомец. От него остро пахло тухлой рыбой, соляркой и… морем.

— Режь, давай! Не тяни! — просипел подводник. — И так все обрыдло. Когда ж закончится этот ад на земле?!

— Кто ты? — настаивал любознательный незнакомец. Он надавил клинком чуть сильнее. Струйка крови побежала веселее.

— Кок! — Подводник не придумал ничего лучше, чем назвать свою флотскую должность. Он закрыл глаза, и, похоже, открывать их больше не собирался. Слишком много впечатлений выпало на его долю за сегодняшний день.

— Кок — это хорошо, — раздался голос сверху.

Густав почувствовал, что шею перестало колоть.

Незнакомец убрал шпаголом в ножны и сказал, глядя сверху вниз на поверженного соперника:

— Ты, никак, помирать собрался? Разлегся тут, как на пляже! Думаешь, сегодня у смерти нет дел поважнее? Запомни на будущее: среди коков много долгожителей, клянусь святой устрицей. Пойдешь по моему следу, как раз к реке и выйдешь.

Моряк благоразумно отмалчивался. Вступать в диалог и открывать глаза не собирался.

— Сдох, что ли?! Какой-то ты хлипкий для кока!

Удар ногой по ребрам заставил труженика камбуза открыть глаза. Над ним нависал незнакомец, брезгливо отряхивающий с себя речную флору. Он оторвал второй рукав от своей рубашки, выдрав его из-под отворота одежды. В нескольких местах подсохшая грязь отваливалась пластами с ткани камзола, обнажая затейливый узор золотого позумента. Когда-то белый лоскут ткани упал коку на грудь.

— На, перевяжи шею.

Подводник не верил своему счастью. Жив. Все еще жив.

Незнакомец не собирался его убивать. Похоже, он собрался уходить. Перед тем как уйти, он обронил на прощание:

— Команду получше корми. Не жалей солонины, кок! А то морячки у тебя все какие-то заморенные. — Неожиданный совет, учитывая место встречи.

«Не джунгли, а проходной двор, — грустно подумал кок, зажимая рану на шее обрывком чужой одежды. — Сам бы попробовал что-нибудь изысканное приготовить из консервов, а рецепт записал бы».

Налетевший порыв ветра донес до кока обрывок песни: «…я не старый баркас, а фрегат с парусами йо-хо-й!»

«Голос хороший, а вот со слухом беда», — мельком отметил кок, с кряхтением поднимаясь с земли…

* * *

Танк, покачиваясь на земляных буграх, выполз из-под полога джунглей, на опушке немного замедлил ход, принял влево и помчался по открытой местности, поднимая короткий хвост пыли. Опушка леса осталась позади. Показалась и начала уплывать назад густая пальмовая роща. И вот из-за нее-то и раздался первый выстрел. Перелет! Оставляя за собой дымный инверсионный след, противотанковая ракета пролетела над башней и надсадно ухнула, разорвавшись среди деревьев. Второй выстрел не заставил себя долго ждать. Невидимый враг, скрытый густой зеленью, по-видимому, внес поправку в прицел. Неизвестные противотанкисты из засады целили «тридцатьчетверке» в уязвимые места: в борт или в корму.

Удар! Есть попадание! Сноп огня блеснул сбоку башни, пахнуло перекаленным железом. Танк содрогнулся и остановился. Башня развернулась в ту сторону, откуда велся огонь. Орудие выстрелило осколочным снарядом. Танк быстро развернулся, словно человек, пожелавший увидеть, кто это его ударил в спину.

«Тридцатьчетверка» быстро пошла задним ходом и очень скоро кормой вломилась в лес, под надежную защиту джунглей. Враг затаился и больше не стрелял, чтобы не засветить свою огневую позицию.

Скоротечный бой не испугал близнецов. Испугала наступившая тишина. Затаился русский танк или ушел? Отчего ему убраться, зачем? Русские, наверное, спрятались и ждут. Поэтому все и затихло — только легкий звон в ушах. Снаряд разорвался в опасной близости от расчета «панцершрека». Нет, эти просто так не уйдут.

Братья почти интуитивно знали, а не только чувствовали, что это тишина перед атакой. Их сердца бились так часто, как и сердца тех танкистов, которые тоже готовились идти в бой.

Из джунглей на просеку снова выехал русский танк. Большая приземистая машина с цифрой «сто» на башне замерла на миг. Длинное жерло орудия, будто хобот исполинского чудовища, поворачивалось из стороны в сторону, вынюхивая врага. В этот момент по «тридцатьчетверке» точно вдарили из гранатомета. Ракета, выпущенная из «панцершрека», попала в танк.

Машину сильно тряхнуло. Ракета броню не пробила, но перебитая гусеница, простучав траками по ведущему катку, сползла на землю.

В шлемофонах, подключенных к внутренней связи, раздался голос Суворина:

— Подбили, су-уки! Похоже, правую гусеницу сорвало! Что делать, командир?

— Разберемся, — процедил Степаныч. Он вертел перископом командирской башенки, стараясь засечь огневую позицию противотанкистов. Обездвиженный танк — легкая добыча.

Непоседа Чаликов в этот момент открыл люк и ужом вылез из башни. Надо разобраться, что произошло. Оценить повреждения и доложить. Раздался страшный грохот, будто по «тридцатьчетверке» жахнули паровым молотом. Виктора ударило и, словно пушинку, смело с брони.

— Есть! — Степаныч засек яркую вспышку между двух исполинских деревьев. Враг обнаружен. — Осколочным заряжай!

Танк еще раз ощутимо тряхнуло. Попали! Руки на поворотном механизме безостановочно двигались. Капитан приник к прицелу, навел орудие и нажал спуск. Выстрел! Александр увидел, как между деревьями расцвел исполинский цветок разрыва. Для верности «сотка» плюнула еще несколькими осколочными. Последний разрыв был особенно мощным по сравнению с предыдущими. Похоже, сдетонировал вражеский боекомплект.

На месте позиции братьев-гранатометчиков ничего не осталось. Там, где еще недавно затаился расчет «панцершрека», курилась легким дымком воронка. С громким шумом подломилось и рухнуло огромное дерево. Его ствол расщепило одним из снарядов. Лесной великан ненадолго пережил немцев. Густая листва укрыла воронку зеленым саваном.

…Когда Чаликов вылез из люка, его резко толкнуло в бок и дернуло за руку. Неведомая сила сбросила Витьку с брони. Боль ослепительной молнией проскочила от затылка до пяток. Он упал на землю, вскочил, пробежал несколько метров, потом ноги подломились, а в нос шибанул запах крови. Танкист снова упал. Падая, он успел увидеть рукав комбинезона и на его черном фоне — белые кости руки.

Он не застонал и не вскрикнул.

Земля властно притягивала его к себе. Чаликов чувствовал ее затылком и спиной. Было такое ощущение, будто левый бок растворяется в ней. Он попытался приподняться на локтях, но земля не отпускала, она вцепилась мертвой хваткой в человека.

— Живой? — услышал он голос Ковалева.

— Живее всех живых, — это ответил за него Марис.

Чаликов все прекрасно слышал, он находился в полном сознании, когда его перевязывали. Настоящая боль еще не заявила о себе. Нервы, пришибленные эндоморфинами, бешено поступавшими в кровь по команде мозга, еще не оклемались, не обрели полной чувствительности. Организм позаботился о себе, чтобы человек не умер от болевого шока. Наконец, туманная пелена беспамятства мягко обволокла сознание, даря отдых израненному телу.

Постепенно в голове стало проясняться. Чаликов заново увидел мир, услышал его запахи.

Запахи — раньше всего. Сперва едва уловимый прелый аромат листьев, на которых он лежал. Потом запах солярки и пота, которым насквозь пропитан комбинезон танкиста, даже тогда, когда рядом нет его стального друга.

Потом эти запахи смыло, и аромат вечнозеленых джунглей, бодрящий и пряный, захлестнул его, как волной. От всего этого буйства закружилась голова.

Он широко открыл глаза и увидел над собой, чуть ли не перед самым лицом, проглядывающие в просвет среди верхушек деревьев бело-серые пушистые облака. Почему-то синее небо отделилось от них и висит где-то в недосягаемой дали. Почему облака так низко? Раньше он ничего такого не замечал… Словно все разом раскрылось, ожило, враз расцвело.

Все вокруг белым-бело. Белым-бело…

Глаза закрывались. Веки, словно стальные бронезаслонки на амбразурах, с трудом повиновались его воле. В его сознании все сразу стало на свои места. Он понял, что произошло нечто непоправимое, плохое… Конец. Отвоевался. Никаких желаний. Никакой мечты о будущей победе не осталось… Куда его несут? Не все ли равно куда. Не в том главное.

А в чем?

Лежал, думал и искал, в чем суть того, что случилось, и что главное в прожитом. Искал и не мог найти ответа, но в конце концов его осенило. Главное в том, что он сделал. А сделал он все, что мог. Совесть чиста. Может, сделал не так хорошо, как хотелось и как старался, только сейчас уже не переиграть… Он не просил у судьбы поблажек и снисхождения. Не перекладывал на других то, что выпадало на его долю. Не уклонялся ни от чего.

Мысленным взором он окинул весь путь, что прошел на войне. Вспомнил каждый свой шаг. Ему было важно убедиться, что он сделал все, что требовалось. Решительно все.

А убедившись, что ему не за что судить себя, Виктор облегченно вздохнул и попытался вытянуться, устроиться поудобнее.

Он лежал, прикрыв глаза. Ему казалось, что весь окружающий мир отдельно от него, а он сам по себе.

Душа отделилась от тела и поплыла сквозь серо-белые душистые облака. Куда плывет? Она, душа, не знала…

Витю Чаликова похоронили недалеко от берега реки. На холме, но не рядом с водой, чтобы, когда Амазонка разливается в сезон дождей, могилку не подмыло. Вместо памятника холмик обложили запасными танковыми траками. Сразу видно, здесь покоится с миром танкист, да и хищное зверье косточки по лесу не растащит…

* * *

Штурмбаннфюрер Кемпке пробирался сквозь джунгли, пока не вышел к месту гибели советских диверсантов. Удовлетворенно разглядывая вымороженных русских, штурмбаннфюрер прозевал появление главного противника. Мерзкий холодок прошелся по спине. В паре десятков метров из-за поваленного дерева на него глядели большие, размером с блюдце, светло-стальные глаза, полуприкрытые прозрачными веками. Глядели с лютой ненавистью.

Времени целиться не было. Отто выстрелил навскидку, от бедра. Уловив его движение, глаза за мгновение до выстрела исчезли. Приклад беззвучно толкнул в плечо.

— Не уйдешь! Я уже здесь. — Эсэсовец передернул затвор и уже собрался выстрелить вслед стремительно проламывающейся сквозь заросли блестящей туше. — Путь к перекрестку забыл? Так я помогу! Забыл? Я напомню! — азартно бормотал немец.

Тут ему помешали. Один из неучтенных факторов проявил себя во всей красе. С противным «з-з-з» короткая стрелка впилась в кожаный ремень плечевой лямки амуниции. В левое плечо больно кольнуло. Кемпке обернулся. Из высокой травы высунулся индеец и целился в него из длинной духовой трубки. Немец плавно, как на стрельбище, спустил курок винтовки. 7,92-миллиметровая пуля с чавкающим звуком попала в обнаженную грудь. С такого расстояния промахнуться было невозможно.

Пуля отбросила индейца назад. Тело дернулось и, ударившись о ствол полуупавшего сухого дерева, сползло вниз на землю. Даял пытался встать, опираясь на духовое ружье, как на костыль. Живучий! Кемпке опустил ствол и выстрелил еще раз, целясь посереди головного убора из перьев, в макушку. В разные стороны разлетелись куски черепа вперемешку с мозгами и разноцветными перьями.

Ледяному дракону хватило этих мгновений, чтобы скрыться в джунглях. Но он вернется. Обязательно вернется. Отто был в этом уверен, поэтому следовало подготовиться. У врага мог остаться запас замораживающего дыхания. Старые и опытные воины всегда имеют неприкосновенный запас. Этот, судя по повадкам, был из такой когорты.

Штурмбаннфюрер выдернул из ремня амуниции застрявшую стрелку. Это оказалась обыкновенная длинная колючка с красным пером на конце. Она смогла только немного пробить ремень, чуть оцарапав кожу. И этим примитивным охотничьим оружием они хотят его остановить?!

Кемпке не был любителем смотреть, как кровь хлещет во все стороны, но сейчас пришло время измазаться в ней по локти. Инстинкт ледяного дракона погонит его прочь, но одновременно этот же инстинкт подскажет, что надо вернуться и уничтожить врага. На это и рассчитывал Отто, занимаясь переодеванием убитого в свою маскировочную накидку. На то, что осталось от головы, он натянул капюшон. Тело убитого он пристроил у развилки дерева, замаскировав листьями папоротника. Он сильно не старался, но и не выставлял приманку на показ.

Теперь пора и самому подыскать надежное укрытие. Он быстро нашел заболоченную низину, из которой открывался прекрасный обзор на приманку. Несколько далековато от трупа индейца, но ничего, надежная оптика не подведет. Главное, не замазать линзы грязью. Игра пойдет по правилам, которые он навяжет хозяину здешних мест. Пусть знает, что в джунгли пришел новый властелин!

Отто пристроил винтовку на разлапистую корягу. Сам неподвижно замер, превратившись в одну из пятнистых лесных кочек. Звуки леса исчезли.

Влажная земля потихоньку вытягивала из тела тепло и силы. Кемпке с удивлением отметил, что его начинает познабливать. Раньше такого за собой он не замечал. Улучшенное человеческое тело всегда служило ему верой и правдой.

Где этот анахронизм, пережиток давно исчезнувшего ледяного мира?! Время неожиданно понеслось в ускоренном темпе.

Засохшее дерево заискрилось в лучах солнца, будто отлитое из металла. Ствол, скрюченные ветви, труп индейца, одетый в камуфляж, трава вокруг в радиусе нескольких метров превратилась в ледяной пятачок посреди буйства зелени. Заросли бамбука дрогнули. Из них показалась блестящая морда ледяного дракона. Вот сейчас мощная оптика прицела пришлась кстати. Кемпке смог различить отдельные изящные крошечные чешуйки вокруг вывернутых ноздрей. Из них выбивались небольшие белые клубы, опадавшие на землю в виде снежинок. Бронированное тело плавно перетекало из зарослей, грозно возвышаясь над землей. Когда дракон сражался с другим драконом, то рост имел значение. Сейчас шансы у Отто победить Хранителя перекрестка были один к тысяче. Честь в подразделении «беовульф» никогда не была в почете. «Предусмотрительный, — отметил эсэсовец, думая о враге, — минимум один замораживающий выброс оставил про запас. Вот только любопытство сгубило не только кошку». Он совместил перекрестье прицела и глаз с голубыми искорками. Промахнуться было невозможно. Он затаил дыхание и плавно выбрал ход спускового крючка. Винтовка послушно отозвалась отдачей в плечо.

Ветер донес рев раненого чудовища. Дракон рычал, прижав лапу к морде. Он заковылял обратно в гущу леса, оставляя за собой приметный след из вывороченных деревьев.

Драконоборец медленно поднялся с лежки. Каждый шаг давался с трудом. Ноги предательски дрожали, отсыревшая камуфлированная форма неприятно липла к телу. Немца начинало знобить все сильнее. Ничего, он все равно справится.

Скрадывающим неслышным шагом он направился к месту, где нанес смертельную рану ледяному дракону. Сейчас кровь гарха уже начала отравлять Хранителя, смешиваясь с его кровью. Долго ему не протянуть. За спиной чадно горел лес.

Немец прислушался, но ничего не услышал, кроме треска горящих деревьев. Огненный вал, подгоняемый ветром, двигался в противоположную от него сторону. Сочная зелень горела плохо. Так хорошо разгоревшийся лесной пожар начал затухать, разбиваясь на отдельные локальные кострища, где огонь наткнулся на залежи сушняка.

Отто еле добрел до места, где оставил мертвого индейца, замаскированного под себя. Снег и лед успели растаять под палящими лучами солнца. Об атаке дракона напоминал лишь темный круг от воды. Не останавливаясь, Кемпке побрел по приметному следу. Каждый шаг давался с трудом. Сердце с натугой билось в груди в сбивающемся ритме, гоня по организму стремительно густеющую кровь.

Яд все глубже проникал и в его тело. Холод лизал ноги, поднимаясь выше. Медленно действующая отрава, попавшая через царапину от колючки, выпущенной индейцем из духовой трубки, сковывала конечности. Штурмбаннфюрер остановился. Последнее, на что у него хватило сил, — рассмеяться, увидев, как на онемевших руках выступают капли пота, срываются и летят вниз на землю. «Не смог, не успел выполнить задание. Не смог, не успел. Не…» Земля и небо поменялись местами. «Беовульф» в полный рост рухнул навзничь, потеряв сознание.

Он нырял и выныривал усилием воли из бездны темного беспамятства. Упрямо пробиваясь к свету.

Любопытные обезьяны, скользнув вниз по лианам, подбирались, осмелев, все ближе к человеку, лежащему на земле. Одна стала хватать обойму к винтовке с блестящими патронами из расстегнувшегося подсумка; другая потянула за пуговицу куртки; третья стащила с головы кепи с засыхающими маскировочными веточками папоротника; еще одна теребила в лапках ремень винтовки. Отто потянулся безвольной рукой к кинжалу, закрепленному на поясе. Слабый намек на движение, но обезьяны испуганно заверещали и, запрыгнув на деревья, скрылись в чаще. Опять одно только небо да верхушки деревьев.

Задача не выполнена. Неужели все зря?! Сквозь сомкнутые веки угадывалось солнце. Время остановилось для него. Эсэсовец лежал неподвижно, как статуя, свергнутая с пьедестала. Он всегда был бесчувственным воином, бездушным солдатом и здесь, на земле, и там, за звездами в родном гнезде среди гархов. В нем боролись человеческие чувства и эмоции с холодной расчетливостью коричневого дракона, никогда не боявшегося смерти. Внутри пронеслась ослепительно-белая волна боли, спазмы перехватили дыхание. Он почувствовал, как что-то невидимое покидает его. Пропали злоба и ненависть, сменившись умиротворением и легкой тоской. Он так и не успел выполнить свой долг перед родным гнездом у Синей звезды. Мелькнула и погасла мысль: «Наверное, это люди и называют душой…»

* * *

Ледяной дракон чувствовал, что умирает. Силы уходили из бронированного тела. Надо было выбрать место, где испустить дух. Маленький человечек из Большого мира оказался подлее и сильнее, чем он думал. Хотя нет, это не был обычный человечек, подобный многим, приходившим до него. Извечный враг замаскировался, приняв людской облик. Ска ведь сразу почувствовал неладное. Как жаль, что он не успел дотянуться до его сознания. Старый враг оказался хитрее и изворотливее. Что творится с мирозданием? Все меняется слишком быстро. Драконы-гархи становятся людьми, а люди, наоборот, покрываются непробиваемой броней чешуи и отращивают когти.

Проклятые гархи и здесь достали его. Нигде нет от них покоя. Лично он никогда не любил насилие и избегал боя, кроме случаев, когда надо было оберегать перекресток миров и Святую рощу. Сегодняшний противник оказался сильнее. Что станет с перекрестком, ледяного дракона уже мало волновало. Последние силы уходили. Вокруг было слишком грязно в изломанных и обгоревших джунглях. Неподобающее место для последнего пристанища Хранителя. Ска медленно брел к берегу, оставляя за собой широкую просеку. Наконец он добрел до реки. Быстрая вода струилась у подножия скалы, названной в его честь.

Амфиптер, натужно сопя, рухнул в полосу прибоя, подняв тучу брызг. Зеркальная броня чешуйчатой шкуры с серебряным отливом быстро тускнела, теряя свой ослепительный блеск. Блестящий глянец на глазах темнел. Он медленно вползал в реку. В воде его чешуя напоследок заискрилась светом горных ледников под лучами солнца. Цвета в последней вспышке блеснули и затем окончательно померкли. Течение медленно затягивало Ледяного дракона на глубину. Там тихо, очень тихо и удобно лежать на мягкой почве. Лучи солнца уже не могли пробиться сквозь толщу воды и дотянуться до дна. Оно не слепило единственный глаз. Голова ледяного дракона опустилась на подушку зеленого ила, шелковистого, как пух…

Плотное облако, уже даже отдаленно не напоминающее клок тумана, робко коснулось поверхности воды. Оно зависло точно над тем местом, где покоился на дне реки амфиптер. В этом было невозможно ошибиться. Небольшие льдинки поднимались со дна, указывая место последнего приюта дракона лучше любого маяка. Облачко еще больше уплотнилось, уменьшившись в размерах. Оно немного помедлило, совсем как человек на краю проруби, собирающийся с духом, и в один миг ушло под воду, исчезнув с поверхности.

Через минуту вода вспенилась, и вместо очередного куска льда на поверхность всплыл человек в одежде старинного покроя. Голову венчал рогатый конический шлем, за спиной пристроилась двуручная секира. Путник явил свой материальный облик окружающему миру. Не обращая внимания на вес намокшей одежды и оружие, тянувшие ко дну, он короткими саженками поплыл к берегу. Несмотря на примитивный стиль плавания, зеркальник вскоре почувствовал дно под ногами. Прочно встав на ноги, Путник уже не обращал внимания на быстрое течение и сапоги, увязавшие в илистом дне. Он, как линкор, неумолимо двигался к берегу, гоня перед собой небольшую волну.

Выбравшись на твердую землю, Путник радостно улыбнулся и завопил во всю глотку: «Мои смертные дети, я вернулся!» Ответом был сердитый стрекот стайки птиц, испуганно вспорхнувших с верхушки пальмы.

Путника, в очередной раз появившегося на белый свет во плоти, ничуть не огорчило отсутствие благодарной и внимательной аудитории. Не привыкать. Всему свое время. По лицу со следом ожога блуждала озорная улыбка. Разноцветные глаза искрились безудержной радостью и весельем. От избытка чувств он сорвал пудовую секиру с перевязи и высоко подбросил вверх. Поймал за рукоять и снова подбросил. Натешившись вволю, он широким походным шагом двинулся в лес, громко разговаривая сам с собой.

Не зря он столько охотился за последними выдохами драконов. Путник шел, сам задавая себе вопросы, и сам же на них отвечал: «Нужен еще один, последний драконий выдох, для подстраховочки. А лучше парочку. Тогда посмотрим, кто кого! Потягаемся! Кого хочешь: гарха или амфиптера? Да мне без разницы. Все равно! Хочешь вернуть должок? Конечно, я привык возвращать долги, даже если прошла без года вечность. Верну с процентами!»

Широкоплечая фигура, оставляя за собой мокрые следы на земле, поднырнула под толстую, низко висящую лиану и скрылась в лесу…

* * *

Элегантного Шкипера было трудно узнать в осунувшемся бородаче, покрытом с головы до ног коростой грязи, а тем более с бурой повязкой-тряпкой, закрывающей один глаз.

— Как ты нас нашел? — от удивления Ковалев забыл поздороваться.

— Хранитель издалека чует других Хранителей, — хмыкнул старый моряк и демонстративно шумно вдохнул, будто принюхивался. Он тоже не стал здороваться. Сегодня было не до церемоний.

— Из нас такие же Хранители, как из Ивана… — Марис не успел закончить фразу.

Суворин его опередил, одновременно показывая кулак:

— Э-эй, не вздумай меня использовать для сравнения. Знаю я тебя: все равно ничего путного не сможешь придумать!

— А кто же вы такие, как не Хранители? — неискренне поинтересовался Шкипер. И тут же сам ответил на свой вопрос: — Перекресток защитили. Амфиптер Ска погиб, как вы любите говорить: «Пал на боевом посту». Жезл у вас. Все сходится. Теперь вам это место и оберегать. Перекрестков без Хранителей не бывает. Сразу же начнется бардак и… мор по всей округе. — Между прочим, в работе, службе… — Шкипер замялся, подбирая нужное слово. — М-м, назовем это службой. Так вот, в звании Хранителя есть и положительные моменты. Они не стареют, не дряхлеют, не толстеют…

— Это плюс, — отметил Марис.

— Они смертны, — продолжил моряк.

— Это минус, — капризно сказал Иван. — Не знают страха, ага. Бесстрашные хлопцы!

— Все зависит от личных качеств каждого персонально, — пожал плечами Хранитель. — Это можете быть вы… Это будете вы.

— А ты? А вы?! — опешил Эмсис от такой беспардонной нахрапистости.

— А мы-ы-ы! — передразнил прибалта Иван. — А нам пора. У нас свой перекресток без пригляда остался!

— У нас потери в экипаже! — с болью произнес капитан.

— На войне без жертв не бывает, — скорбно вздохнул Шкипер. — Кто-то должен погибнуть, чтобы другие жили…

— Товарищ! Гм-м, сеньор Шкипер, — встрепенулся Ковалев. — Вы, наверное, хотите сказать, что нам ненадолго придется принять на себя обязанности Хранителей? Временно, да?

— Конечно, временно, — с издевкой подтвердил моряк и ядовито добавил: — Сеньор капитан, неужели вы еще не усвоили таких прописных истин: у служивого человека временно — это значит навсегда.

— Шалишь! — вскинулся невозмутимый Эмсис. — Мы так не договаривались!

— А я-то тут при чем, молодой человек? — скривился Шкипер и осторожно потрогал пальцем повязку, заскорузлую от засохшей крови.

— Нам здесь задерживаться надолго нельзя, — серьезным тоном предупредил Иван. — У нас есть неотложные дела. Там! — Он неопределенно махнул рукой в сторону.

— Э-э, вы чего удумали? — заволновался Марис. — Он правду говорит. Нам здесь долго находиться не положено.

— Удачи. В де-лах! — с чувством произнес Шкипер. Последнее слово он произнес по слогам.

— Да пошел ты… — процедил сквозь зубы Степаныч.

— Ну, я и пошел! — легко согласился Шкипер вместо того, чтобы выхватить шпаголом из ножен и вызвать обидчика на дуэль. Он даже не оскорбился для приличия. — Линду привет! Хотя не факт, что скоро с ним свидитесь. У всех дел невпроворот.

Битый морской волк развернулся на каблуках и зашагал в сторону реки. Танкисты ошарашенно следили за фигурой, удаляющейся фирменной матросской походкой вразвалочку.

— Ну и ну, — выдавил прибалт. Он ссутулился, на глазах став меньше ростом.

— Я так и знал! — заорал Суворин. Он сорвал с головы черный танкошлем и со всей силы шваркнул его об землю. — Так и знал!

Иван с надеждой посмотрел на капитана и с надрывом спросил:

— Что будем делать, командир? Ты это учти, я на Хранителя не учился. Я механик-водитель и гвардии сержант. У меня это в первый раз, ага.

— С почином, — отрешенно поздравил подчиненного Ковалев. — Все когда-то бывает в первый раз. Первая сигарета. Первая рюмка.

— Первый наряд вне очереди, ага, — продолжил за командиром механик. Он поднял танкошлем с земли и отряхнул его, хлопая по ноге.

Александр думал, играя желваками на скулах. От криков Ивана и угрюмого молчания Мариса в нем зрела глухая злость. Но сейчас не время давать волю чувствам. Командир, он и на Амазонке командир.

С верхушки дерева на башню танка спланировал здоровенный попугай. Разноцветный пернатый красавец переступил когтистыми лапами по крышке люка и начал чистить мощный клюв о перископ командирской башенки. При этом птица внимательно следила одним глазом за танкистами, готовая в любой момент взлететь.

Гвардии капитан бронетанковых войск задумчиво смотрел, как тоскливо-красный шар солнца медленно опускался, прячась за непроницаемой стеной джунглей. Заканчивался еще один день на Земле.

«Скоро сумерки, пора обустраиваться на ночлег, — равнодушно подумал Степаныч. — На Амазонке быстро темнеет. Не то что у нас на Кубани».

Не пройдет и получаса, как взойдет луна, меняя солнце в небесном карауле…