Штурманн Генрих Гроссер, удостоверившись, что погрузка архива в грузовики закончена, отдал команду: «По машинам!»

Шеренга водителей, построенная для инструктажа, распалась. Солдаты поспешно залезали в кабины, хлопая дверьми, и заводили двигатели. Старший колонны сел в головную машину. Его брат Август занял место в замыкающем грузовике.

На высоких бортах машин, крытых брезентом, красовались опознавательные эмблемы — ветвь в белом круге — знак принадлежности зенитной части противовоздушной обороны. Водители имели знаки отличия люфтваффе. Из оружия у них были лишь пистолеты, висевшие в кобурах на поясных ремнях.

Старший конвоя обратил внимание на левый рукав унтер-офицера, стоящего в общем строю. Поверх обшлага блестел знак военного водителя. Он представлял собой автомобильный руль в венке из лавровых листьев. Гроссер взял себе это на заметку, значит, не все водители из тыловой обслуги. Знаком военного водителя награждали за вождение автотранспорта под огнем противника в тяжелых условиях. Унтер не так прост, как старается казаться. Учтем это на будущее.

Несмотря на стремительную подготовку и погрузку документов, Генрих в очередной раз оценил предусмотрительность Кемпке. Командир все рассчитал правильно. Близнецам-эсэсовцам, вооруженным «штурмгеверами», будет легко разделаться с необстрелянными водителями из тыловой части. То, что ему с братом придется убить таких же немцев, как и они, Генриха нисколько не смущало.

Они члены Черного корпуса. Эсэсовцы. Выполнить приказ для них — это не просто долг, а честь. Любой приказ…

Порыкивая двигателями, грузовики двинулись от здания городского архива, втягиваясь в узкие улочки Пассау. Их путь лежал в сторону Мертвых гор, где раскинулась гладь озера Топлицзе.

Рев моторов, отраженный от кирпичных стен старых зданий, распугивал редких пешеходов, возвещал о приближении войсковой колонны. Машины двигались быстро. Штурманн сделал лишь одну короткую остановку, чтобы водители смогли оправиться и выпить из термоса по кружке горячего эрзац-кофе, наскоро перекусив твердокаменными галетами из коробки с сухим пайком.

— Доберемся до озера, камрады, у меня для вас найдется кое-что получше этой бурды. — Генрих, весело ухмыльнувшись, похлопал по фляге, висевшей на боку. Повеселевшие водители разошлись по кабинам грузовиков. Флягу Гроссер получил у предусмотрительного штурмбаннфюрера. На прощание тот предупредил подчиненного: «Смотрите, сами не хлебните этого французского коньяка. Вы мне нужны в Киле целыми и невредимыми. Эффект наступит через четыре-пять минут». О том, что это за коньячок, было ясно и без слов.

Машины, натужно урча, петляли по горной дороге. На подъемах тяжелые грузовики иногда начинали буксовать. Но пока все складывалось удачно. Неприятности обходили колонну стороной.

Штурманн равнодушно смотрел из окна кабины на ускользающий безликий край обрыва и чернеющий за ним зев пропасти. Дорога казалась бесконечной. Но если верить карте, еще два перевала, и они доберутся до конечной точки маршрута.

Машины двигались вдоль горного хребта. Его снежные вершины, казалось, нависали над дорогой, покачивая ледяными шапками. Нереальность непрерывного переезда рождало зыбкое состояние сонливости, которое возникает между переходом от яви ко сну.

Генрих, опасаясь, как бы водитель не заснул за рулем, несколько раз пытался с ним заговорить. Но, наткнувшись на ответы: «Так точно!» и «Никак нет!» — оставил эту затею. Крутит баранку, и ладно. Водила, одним словом.

Проехали последний перевал. Мутное марево облаков висело над самой головой. За поворотом дорога пошла под уклон. Впереди расстилалась антрацитного цвета водная гладь. Свое название Черная Жемчужина оправдывала на все сто процентов. Противоположный берег терялся в зыбком тумане, сползающем с гор к поверхности озера.

— Глуши мотор, — коротко бросил водителю Гроссер, кладя на колени планшетку с картой.

— Слушаюсь, господин штурманн, — исполнительно отрапортовал солдат. Он быстро поставил грузовик на ручной тормоз и повернул ключ зажигания.

— Просто штурманн, — автоматически поправил его эсэсовец, удивляясь, что в люфтваффе не знают прописных истин. В партии господ нет. Все равны. Он не отрывал взгляда от карты. Три крестика черной тушью, чтобы не размыло, если попадет вода, отмечали возможные места для затопления архива. Колонна как раз достигла одного из них. Карта говорила, что в этом месте, где полотно дорожного серпантина закладывало очередной поворот, глубина Топлицзе достигала почти семидесяти метров.

Подойдет! Штурманн захлопнул кожаную планшетку, щелкнув металлической застежкой.

Он выпрыгнул из кабины и пару раз присел, разминая затекшие от долгого сидения ноги. Потом, повернувшись в сторону машин, замерших на пологом спуске, поднял вверх руки и, сложив их крест-накрест, знаком подал команду: «Заглушить двигатели!» Скоро над перевалом повисла звенящая тишина. Лишь над горячими капотами мощных трехосных грузовиков поднималось легкое марево. Горячий воздух, смешиваясь с холодным, создавал оптическую иллюзию, напоминающую о том, что в горах прохладно.

Фигура, выпрыгнувшая из кабины последней машины, приветственно помахала рукой. Гроссер сразу узнал в смазанном силуэте брата. Хотя сейчас было трудно ошибиться. Только у них были каски и автоматы.

Генрих сошел с полотна дороги и подошел к краю обрыва. Он с опаской посмотрел на озеро. В глазах потемнело. Скала отвесно обрывалась вниз, если не считать несколько чахлых кустиков, чудом проросших в редких расщелинах. Осторожно пятясь назад, эсэсовец отошел подальше от обрыва. Место что надо. Идеально подходит для задуманного.

Вскоре все собрались в голове колонны, рядом с первой машиной. Водители выжидательно смотрели на эсэсовцев.

Старший конвоя штурманн Генрих Гроссер, широко улыбаясь, обратился к водителям:

— Камрады! Основная задача выполнена. Груз доставлен на место. Дело за малым. Семь машин мы затопим здесь, сбросив с обрыва. С последнего грузовика ящики затопим вручную. На ней все вместе и вернемся обратно.

— Насчет машин никаких указаний не было, — вскинулся пожилой унтер-офицер, по-видимому старший в колонне водителей. — Только доставить груз и вернуться обратно в часть. Нам еще на складе снаряды к зениткам получать надо. Вот и наряд есть на пункт боепитания. — Водитель попытался расстегнуть нагрудный карман и показать документ со всеми печатями интендантской службы.

— Разговорчики! — рявкнул эсэсовец, сделав шаг вперед. — Еще кто-то меня перебьет, и я этому болтуну устав к башке гвоздями приколочу. А потом жалуйтесь хоть самому Герингу… если силенок хватит. — В злом голосе Генриха не осталось и намека на доброжелательность. Сейчас он был похож на зверя, изготовившегося к прыжку. Водители замерли, боясь пошевелиться. — Старший здесь я! Выполнять мои команды беспрекословно. Любое пререкание будет расценено как саботаж в военное время. Со всеми вытекающими последствиями. Ясно?

— Так точно, штурманн! — одновременно рявкнуло восемь глоток, словно до этого тем и занимались, что отрабатывали синхронный ответ.

— Уже лучше, люблю понятливых, — осклабился Гроссер. — Машины приготовить к затоплению: опустить окна в кабинах, забрать личные вещи.

— Вопросы? Предложения? — спросил штурманн водителей, вытянувшихся перед ним в струнку.

— Э-э, если позволите… — Неугомонный унтер-офицер с натугой справился с пуговицей на груди кармана и вытащил накладную на зенитные снаряды. — Здесь черным по белому написано…

Генрих брезгливо сцапал бумажку двумя пальцами и медленно процедил сквозь зубы, словно разговаривал с дебилом:

— Во-первых, не позволю, во-вторых, уставы пишутся кровью, в отличие от этого. — Он разжал пальцы, и ветер подхватил листок бумаги с синими отметками печатей и угловым штампом с разлапистым имперским орлом вверху. — Еще вопросы есть? — подчеркнуто ровным голосом поинтересовался эсэсовец, словно спрашивал сам себя.

Ответом было гробовое молчание.

— Надо будет, прикажу прыгнуть вниз с обрыва, прыгнете как миленькие. Еще наперегонки побежите, кто первый.

До командующего люфтваффе рейхсмаршала Геринга было так же далеко, как до звезд. А двое эсэсовцев здесь, рядом, неприятно пугающие своим зеркальным сходством. У обоих новенькие автоматы неизвестной конструкции. О «штурмгеверах» в войсках ходили только легенды. А водители сподобились увидеть новейшую разработку оружейников воочию, о которой слышали пару раз краем уха в солдатской курилке. На простое задание спецов и с такими автоматами не пошлют. Проще подчиниться, а потом доложить начальству «по команде». Будь что будет.

Угроза немедленной расправы намного быстрее достигает армейской подкорки мозга, минуя сознание.

Закончив то, что он считал последним инструктажем, эсэсовец подтянулся на руках и ловко, одним махом, перекинул тренированное тело через задний борт грузовика. Надо было забрать штурмовой рюкзак. Утопят вместе с драгоценным грузом в контейнерах двойной герметизации и глазом не моргнут. С них станется.

Солдат не стали привлекать к уничтожению машин. Причиной этому было то, что хороший водитель относится к своей машине не как к груде механизмов, а как к доброму товарищу, с которым пришлось исколесить не одну тысячу километров. На лицах водителей появилась вся гамма чувств, все эмоции. Наверное, в старину воины испытывали такие же теплые чувства привязанности к своим верным боевым коням. А для близнецов, прекрасно знавших разные марки автомобилей, спустить машины с обрыва не составляло труда.

Колонна из восьми грузовиков замерла на крутом спуске. Водители отошли на обочину и о чем-то перешептывались. Генрих залез в кабину головного грузовика и, не мудрствуя лукаво, снял ее с ручного тормоза. Если что-то не получится с первого раза, придумаем что-нибудь еще.

Машина, груженная под самый верх брезентового полога металлическими ящиками, медленно двинулась под уклон, с каждой секундой набирая скорость. В последний момент показалось, что она замрет на краю обрыва, вращая передними колесами над бездной. Но инерция помогла многотонной махине ухнуть в пропасть. Еще несколько минут со дна всплывали пузыри. Вода выдавливала воздух из затонувшей машины, стремительно заполняя даже самые неприметные пустоты.

Стоя на подножке очередного грузовика, Генрих уже собрался переключить рычаг коробки в нейтральное положение и отправить вторую по счету машину в пропасть, как замер с вытянутой рукой. На солнцезащитном козырьке, перед сиденьем водителя, он увидел закрепленную фотографию. С нее на эсэсовца смотрела весело смеющаяся женщина в обнимку с мальчиком.

«Семья, поди. Весточка из дома отцу и мужу. Пригодится».

На обороте каллиграфическим почерком шла лаконичная надпись: «Любим и ждем. Сегодня Эрику исполнилось восемь лет».

Штурманн что-то прикинул в уме и, довольно хмыкнув, спрятал фото в планшетку. Быстро переключил рычаг на «нейтралку» и неспешно спрыгнул с подножки.

С интервалом в пять-семь минут два штурманна отправили на дно вслед за первой и второй машиной еще пять. Последнюю машину аккуратно подогнали к повороту, на обочину съезжать не стали. Из кабины выскочил эсэсовец и, сложив руки рупором, проорал стоящим особняком водителям: «Перекур окончен! Приступить к разгрузке! Быстрее!»

Открыв задний борт, водители начали осторожно опускать ящики на землю, держась за специально предусмотренные для переноски боковые ручки. От машины контейнеры перетаскивали к обрыву и, раскачав, бросали вниз в озеро. Топлицзе, принявшее в свои воды грузовики, с таким же равнодушием поглотило и металлические герметизированные ящики с секретным архивом «Аненэрбе». Контейнер за контейнером, кувыркаясь в воздухе, падали в темные волны, бившиеся в прибрежные скалы.

— Все, последний, — доложил унтер-офицер, заправляя китель мундира, выбившийся из-под ремня.

— Отлично, управились за двадцать одну минуту. — Старший конвоя посмотрел на часы. — На девять минут раньше, чем я рассчитывал. — Неожиданно для всех он подкупающе широко улыбнулся, показав ровные белые зубы. В войска СС не брали, если у тебя больше одной пломбы. Таких отсеивали еще до экзаменов, во время жесточайшего медицинского отбора.

— Без преувеличения скажу: дело государственной важности выполнено. И заметьте, мы не выбились из графика, даже идем с опережением. У нас есть немного времени, чтобы отметить выполнение задания. Я горжусь вами, камрады! — С этими словами Генрих отстегнул флягу с поясного ремня.

— Всех благодарю за содействие. По возвращении я подам рапорт на имя старшего по команде о вашем поощрении в приказе… Гм-м, надеюсь, нет, уверен, что вы можете готовиться к краткосрочному отпуску. — Эсэсовец обвел взглядом довольно заулыбавшиеся лица водителей. Таких обмануть, что у ребенка конфету отнять. Он нутром чувствовал, как спадает разлитое в воздухе напряжение. Бдительность потеряна. Подозрительность спала. Еще пара штрихов, и можно закругляться. Он вытащил из планшетки семейную фотографию и, подняв руку вверх, спросил:

— Чья?

— Моя семья, штурманн. — Вперед шагнул немолодой солдат с тонкой шеей, торчащей из воротника кителя. Он искательно улыбнулся, забирая фотографию, и бережно убрал ее во внутренний карман. Поближе к сердцу.

— Кто бы сомневался, — сказал Генрих, — сын просто уменьшенная копия папаши.

Он отвинтил пробку, закрепленную короткой цепочкой у горлышка. — Хоть коньяк и французский, но выпьем за победу Германии. Хайль!

Эсэсовец высоко задрал подбородок и ненадолго приложился к фляге. Хорошо было видно, как пару раз дернулся кадык на шее. Август во все глаза смотрел на брата. У него мелькнула мысль: «Забыл! Или принял антидот, выданный штурмбаннфюрером Кемпке в комплекте с ядом?» Но все оказалось проще. Старший брат заткнул горловину языком и двигал кадыком, имитируя перемещение жидкости из горла в пищевод. Старый фокус из юнкерской молодости, когда пойло уже не лезет в глотку, а удаль надо показать перед собутыльниками.

Штурманн шумно выдохнул в сторону и вытер тыльной стороной ладони губы:

— Ух, хорош! Пара глотков, а как бодрит. Флягу по кругу! — скомандовал сам себе эсэсовец и протянул емкость ближайшему водителю. Потом неспешно отошел назад на несколько шагов, на ходу поправляя ремень амуниции. Чтобы было удобнее, перевесил «штурмгевер» уже со снятым предохранителем на грудь.

Близнецы стояли напротив водителей, выдерживая безопасную дистанцию. Гроссеры встали правильно по отношению к люфтваффовцам. Перекрыты все пути. Ни один не остался в мертвой зоне, где нельзя достать очередью, если что-то пойдет не по плану. Тем более братья не перекрывали друг другу сектор обстрела.

Водители пили по очереди, передавая друг другу флягу. Пили, как водится, «За победу!», «За удачу!». Фляга пошла по второму кругу. От коньяка отказался лишь один человек, зануда унтер-офицер, сославшись на больную печень. Он незаметно передвинул кобуру с боку на живот и расстегнул на ней ремешок накладного клапана. Во всяком случае, ему хотелось думать, что незаметно.

«Так, что-то почуял, крыса тыловая. Решил с нами потягаться?» — едко подумал Генрих, не сводя глаз со строптивца. Он все время мысленно отсчитывал время. Выходило, что истекает четвертая минута с тех пор, как первый водитель отхлебнул «особенного» коньячка.

Унтер почувствовал на себе пристальный взгляд. Он смущенно произнес:

— Я отойду на минуточку… приспичило. Вы меня не ищите.

Фраза получилась неестественной.

— А чего тебя искать? — насмешливо поинтересовался эсэсовец.

На вопрос последовала неадекватная реакция. Унтер, выпучив глаза, схватился за пистолет. Генрих краем глаза увидел, как водитель с тонкой шеей без звука рухнул на землю. Яд начал действовать, выбрав самого слабого.

— Вот ты стоишь, — продолжил Гроссер, глядя глаза в глаза унтеру, и короткой очередью перечеркнул грудь старшего из водителей. — А вот ты лежишь! — Штурманн мгновенно развернул корпус и перенес автоматный огонь на остальных.

Он нажал на спусковой крючок. МП-44 послушно загрохотал, выбрасывая цилиндрики стреляных гильз. На компенсаторе ствола заплясали злые огоньки. Несколько секунд, и огневой контакт закончен. Люди лежали в неестественных позах кукол, изломанных злым ребенком.

— Все-все, не раскисай, — бросил Генрих брату, не сводя глаз с перебитых водителей и не опуская ствол автомата. Вдруг кто-то уцелел? Так и есть, один попытался приподняться на руках. Короткая очередь в три патрона из «штурмгевера» поставила последнюю точку в бойне. — Я уже все за нас сделал. — Слова «за нас» он произнес с нажимом. Старший брат всегда в ответе за обоих, даже если старшинство измеряется двумястами сорока секундами.

Он вскинул левую руку, сняв ее с цевья, заранее прерывая возможные оправдания или возражения.

Смерть человека в погонах показывает, чего он стоит. Восемь трупов в коротких мундирах были хорошими водителями. Выше всех похвал, но вот бойцами оказались никудышными. Каждому свое.

Генрих снял с пояса запасную флягу с водой и несколько раз тщательно прополоскал рот. Прислушался к ощущениям внутри себя. Вроде все в порядке. Пока.

— Что за… — Август вцепился мертвой хваткой в ремень своего МП-44, но так и остался стоять. Неожиданно он громко спросил: — Неужели насилие можно использовать во благо?

— Вот такие мысли могут украсть у тебя драгоценные мгновения в настоящем бою, — прищурился брат. — Постарайся побыстрее избавиться от ненужной слабости в душе. Не можешь быстро принять решение, делай, как я. Никаких колебаний. — Близнец тягуче сплюнул на землю. В его голосе не было ни злости, ни осуждения. Простая констатация факта. — У нас карт-бланш от штурмбаннфюрера. Никаких инструкций, связывающих руки, да и ноги. Надо будет для дела кого-нибудь пнуть — пинай, а хочешь — топчи. А теперь я буду тебе интеллигентно объяснять, кто ты есть! Не умеешь командовать — подчиняйся.

Генрих поменял пустой магазин на новый и, передернув затвор, поставил автомат на предохранитель. Брат неподвижно стоял рядом, похожий на статую, раскрашенную художником в разные маскировочные цвета под местный ландшафт. Он не мог оторвать взгляда от тел, изломанных автоматными очередями в упор. Водители в кургузых мундирчиках застыли в нелепых позах. Показать бы эту картину тем, кто, закатив глаза к небу, в Министерстве пропаганды лопочет об эстетике смерти на поле боя. Или бойни? Хотя какая разница…

— Очнись! — Генрих ткнул брата кулаком в плечо. — Если что-то не хочется делать, то просто надо убедить себя ничего не делать, да? — Подначкой ему хотелось быстрее расшевелить брата.

— Ты что чувствовал, когда их убивал? — не отводя взгляда от трупов в форме люфтваффе, вопросом ответил брату Август.

— Мы как попали служить в «Аненэрбе», так я с тех пор уже ничего не чувствую. И тебе пора делать то же самое. Идет война, всех не пожалеешь. Все самое тяжелое еще впереди. Нутром чую.

Штурманн характерным жестом хотел поправить фуражку, но ребро ладони наткнулось на край каски, обтянутой тканью защитного цвета.

Трупы водителей лежали почти рядом друг с другом, один вообще завалился на товарища. Казалось, перед лицом смерти они попытались сбиться в кучу. Иллюзорная защита от пуль калибра 7,92 миллиметра, выпущенных в упор. Форма на глазах пропиталась кровью, расходясь темными пятнами от небольших входных и широких рваных выходных пулевых отверстий.

Генрих, размахнувшись, пнул полупустую флягу с остатками коньяка, отправив ее за край обрыва.

Он сказал брату со злостью в голосе:

— Что замер как истукан, берись за руки, я возьмусь за ноги.

Тот покривился, но сделал. Вдвоем перетаскали трупы к краю обрыва.

— Через пару дней у трупов раздует животы, они могут всплыть, — спохватился Август.

— Помню, занятия по спецподготовке трудно забыть! — Генрих вытащил кинжал из ножен на поясе с металлическим орлом, сжимающим круглый венок со свастикой в центре. Таким сподручнее колоть, а не резать. Это вам не штурмовой нож для рукопашного боя. Ничего не поделаешь. Что имеем, тем и «работаем». — Не учи ученого… белоручка хренов… маменькин любимчик.

Эсэсовец резкими, рвущими плоть ударами взрезал брюшины у убитых. Резал от себя, стараясь не испачкаться. Хотя одним пятном больше, одним меньше. На маскировочной форме незаметно.

— Никогда не видел такой концентрации дураков на один квадратный метр, — задумчиво сказал Генрих, воткнув кинжал несколько раз в землю, чтобы очистить от крови. Оставшись довольным проделанным, он вернул хищно блестевшее лезвие в ножны.

Тщательно вытерев об траву руки от крови, штурманн удовлетворенно оглядел искромсанные тела водителей. Он всегда считал, что любое дело надо делать хорошо. Все нужно доводить до конца:

— Теперь не всплывут. Сразу пойдут на дно.

На счет «раз-два-три» побросали тела в озеро. Последним с обрыва сбросили тело настырного унтера. Видно было, что он успел расстегнуть кобуру. Следом за хозяином полетел его пистолет. Близнецы молча стояли у края пропасти, уже без всякой опаски глядя вниз. Первое очарование страха перед бездной рассеялось, как туман на противоположном берегу. Словно это было в прошлой жизни. Как назло, начал накрапывать мелкий дождик. Нудный и противный. Небо затянуло низкими тучами, обещающими в скором времени пролиться ливнем, если не разродиться настоящей грозой.

Прежде чем избавиться от пилоток водил, в каждую вложили по увесистому камню, найденному тут же на обочине. Проверять степень их плавучести не было ни времени, ни возможности.

Вода равнодушно плеснула о скальный уступ. Волны разошлись концентрическими кругами на месте падения с высоты последнего тела. Озеро Топлицзе стало братской могилой для водителей и их машин. Но, скорее всего, не они первые стали диковинным украшением илистого дна. С поверхности не видно, что находится на глубине. Рыбы и темно-зеленые, под цвет дна, раки сразу начали обживать новые дома. В кузове одного из грузовиков, среди рассыпавшихся контейнеров, прорвавших брезентовый верх, быстро и уютно устроился, шевеля усами, сом внушительных размеров…

— У нас гости, — сказал Август.

— А? — непонимающе обернулся к нему брат.

Из-за поворота вышла группа мальчишек с высоким стариком во главе, одетым во все черное.

— Идите к нам! — повелительно крикнул-скомандовал штурманн, подкрепив требование властным взмахом руки.

Группа детей в молчании подошла к эсэсовцам. Мальчишки лет девяти-двенадцати с немым восторгом смотрели на двух статных высоких военных.

Дети были одеты в разномастные альпийские штормовки разной степени изношенности. Сразу видно, что экипировались они с армейских складов. Интенданты всех армий мира одинаковы — всегда стремятся избавиться от формы «второго срока годности». От чего не жалко отделаться. Начальнику склада все равно, кого объегорить и втюхать старье: лопоухий ли новобранец, стриженный под ноль, перед ним или сирота, уцелевший после ковровой бомбардировки В-17 из поднебесья. У тыловых крыс своя шкала ценностей.

Гроссер готов был побиться об заклад, что в книге учета «прихода и расхода» альпийки прошли как новые. А вот горные ботинки из толстой свиной кожи с высокой шнуровкой под колено были хоть и разношены, но без латок. Хотя, если подумать, в новой обуви не то что по горам не полазить, но просто несколько километров не пройти. Ступни сразу пойдут кровавыми пузырями мозолей. Потом или ползком, или босиком на цыпочках. Выбор скуден и небогат.

Старшим среди них был мужчина, практически старик, одетый в старую черную сутану с белым пасторским воротничком. В глаза бросились острые скулы и запавшие щеки, но взгляд его был цепким и внимательным. Священник подошел, опираясь на посох, и, не ожидая вопроса, начал беседу первым:

— Здравствуйте, сыновья мои. Мы услышали выстрелы и поспешили сюда. Может, кому-то здесь нужна наша помощь?

— Добрый день, — вежливо ответил за обоих Август. — Место безлюдно, решили пристрелять автоматы. Оружие новое, только со склада, сами понимаете, времени на проверку не было.

— Кучно бьет, — осклабился Генрих и перевесил автомат с плеча на грудь, одновременно снимая его с предохранителя. Он задержал правую руку на прикладе. — А вы, простите за нескромный вопрос, что делаете в этом забытом Господом Богом месте? Странное место для прогулок на свежем воздухе, не находите?

За спиной священника послышался восторженный мальчишеский шепот. Детвора, забыв про ремни походных рюкзаков, врезающихся в худенькие плечи, не сводила глаз с диковинного автомата. Мальчишки за спиной наставника вели себя на удивление почтительно, словно школяры при строгом учителе. Похоже, дисциплина у приютских еще та.

Не обращая внимания на тихий гомон за спиной, священник, нарочито медленно подбирая слова, ответил:

— Мы из приюта «Святого Бернарда». Находимся в пяти километрах от поселка, — он показал рукой за спину. — Это сироты, выжившие после бомбардировок наших городов. У них никого нет, даже дальних родственников. Но никто не должен остаться без присмотра, особенно в таком юном возрасте. Дети ни в чем не виноваты. Они должны знать, что не остались одни на белом свете, а кому-то нужны. Заботимся, как можем. А здесь мы потому, что ходим в пешие походы. Укрепляем душу и тело. Да и дисциплина улучшается, после такой прогулки сил у них на проказы уже не остается.

Один из мальчишек углядел под ногами золотистую автоматную гильзу. Он тут же поспешно нагнулся и сцапал блестящий латунный цилиндрик. Молодость — возраст непосредственный и пытливый. Паренек прижал гильзу к нижней губе и, раздув щеки, дунул в нее изо всех сил. Над перевалом раздался высокий громкий свист. Все разом посмотрели на него. Свистун покраснел и спрятал руку с гильзой за спину. Пастор укоризненно покачал головой. Август, стоявший рядом с доморощенным музыкантом, весело подмигнул ему и потрепал по голове, приглаживая непослушные мальчишеские вихры.

— Понятно! — кивнул Генрих, соглашаясь с человеком в поношенной сутане. — Иди к машине. — Коротко бросил брату рубленую фразу, словно выплюнул штурманн, перевесив автомат под правую руку и приняв удобное положение для стрельбы.

— Не надо! — одними губами попросил Август брата.

— Надо, еще как надо! — Генрих щелкнул предохранителем, поставив его в безопасное положение. — Открой задний борт и опусти скамейки. Я карту хорошо помню. До поселка восемь километров. Сделаем небольшой крюк. Все равно почти по пути.

Август облегченно вздохнул, переводя дух, и широким шагом двинулся к грузовику, стоящему на дороге.

Даже опираясь на сучковатый посох с отполированной ручкой, священник умудрялся сохранять прямую осанку. Без труда можно было догадаться, кем он был до того, как попал в лоно католической церкви.

— Если не секрет, святой отец, — вкрадчиво поинтересовался Генрих, ощупывая цепким взглядом фигуру в черном. Прусскую выправку, заложенную изнуряющими многочасовыми тренировками «гусиным шагом» на плацу, вколачивали в военнослужащих рейхсвера до самой смерти. — Вы где успели послужить до принятия сана? — Молодой штурманн везде искал подвох, боясь попасть впросак и не выполнить задание. Стоит сказать, что его звериное чутье еще ни разу не подводило своего хозяина.

— Шестнадцатый пехотный полк. В сражении при Сомне командовал взводом. В миру прозывался обер-лейтенантом Фрицем Веллером. После ранения уволен из рейхсвера в отставку по состоянию здоровья. — Священник коротко кивнул, словно представлялся на строевом смотре. Затем широко, по-детски улыбнулся: — Все мирское в прошлом. Сейчас я просто пастор Веллер.

— Коллега! — тепло улыбнулся Генрих и забросил автомат за спину. — Что же вы сразу не сказали?

— Не видел повода для воспоминаний о прошлом. — Священник опустил голову и начал перебирать четки, невесть откуда появившиеся в руках. Под ногами весело поблескивали свежие латунные гильзы без намека на патину зеленой окиси. — Не хотите исповедаться, сын мой? Я вижу, вы в походе, и имею право сделать для воинов исключение.

— Не сегодня, как-нибудь в другой раз. — Генрих равнодушно отмахнулся, словно рубанул воздух рукой.

— Чистосердечная исповедь может раздвинуть пределы возможностей человека, — с нажимом произнес бывший офицер. Хотя разве бывают бывшие офицеры?

— Куда уж больше для настоящего арийца, — буркнул себе под нос Генрих.

— Когда смотришь в бездну, она отражается в тебе.

— Вы про обрыв? Да, скалы тут отвесные…

— Нет, про душу. — Священник поджал губы и больше не проронил ни слова, пока они шли к грузовику.

Разговор угас, как спичка на ветру. Им обоим было понятно, что каждый останется при своем мнении и дальнейшая беседа бесполезна.

В небе глухо громыхнуло.

— Еще несколько минут, и хляби небесные разверзнутся, отче! Загружайте свой десант сильных духом. — Гроссер сделал приглашающий жест в сторону машины.

Детворе два раза повторять не пришлось. Они бросились к машине наперегонки, смешно обгоняя друг друга. Последним в кузов братья помогли взобраться наставнику малолетних путешественников. Поддерживая за руки, они практически внесли его в кузов и, убедившись, что все устроились, подняли и закрепили задний борт.

— Я буду молиться за вас, дети мои, — серьезно сказал святой отец, глядя сверху вниз на близнецов.

— Эт-та нам не помешает, — согласился Генрих и без всякого перехода приказал брату садиться за руль.

— Почему я? — взъерепенился Август. — Мы в одинаковом звании.

Генрих отогнул палец и жестко пояснил:

— Во-первых, я старший конвоя. — Он отогнул второй палец. — Во-вторых, я родился раньше тебя.

— Всего на четыре минуты, — огрызнулся брат.

— Этого немало, и в-третьих… — Близнец оттопырил третий палец, собираясь привести очередной неопровержимый довод, но не успел. По туго натянутому брезенту кузова зашлепали первые крупные капли. Водяная морось без всякого перехода обернулась ливнем.

Братья, каждый со своей стороны борта, опрометью бросились в кабину. Хлопнули дверцы. Генрих довольно хмыкнул, он сидел на месте старшего машины, а брат за — рулем. Штурманн снял с головы каску и положил себе на колени. Необмятые амортизационные ремни стального шлема неприятно врезались в голову. «Надо было подложить под каску пилотку. Она в штурмовом рюкзаке, а тот в кузове, — запоздало мелькнула мысль. — Потом, все потом». «Штурмгевер» был под правой рукой, втиснутый прикладом вниз между жесткой подушкой сиденья и дверцей кабины.

— Еще не повернули в обратный путь, а у нас уже потери, — нервно хохотнул Генрих, проверяя, застегнут ли подсумок с запасными магазинами к МП-44. Предусмотрительность была одной из черт характера, свойственной близнецам.

— Ровно восемьдесят процентов личного состава, — подтвердил брат, облизнув враз пересохшие губы.

— А-а? В смысле? — переспросил Генрих, поправляя ремень автомата.

— Нас было десять человек, осталось двое. Вот и вся арифметика, троечник.

Братья с детства считали, что настоящий военный, а в том, что они рано или поздно наденут военную форму, они ни секунды не сомневались: во время своей жизни должен быть готовым к любой ситуации, когда нужно не упускать ни одной малозначительной мелочи и быстро принимать единственно правильное решение. А вот с флягой коньяка вышла досадная накладка. Один из определенных на заклание пить отказался. Впредь надо будет считать вперед не на два, а на три хода. Выше жизни можно поставить цель, особенно если эта жизнь чужая.

— Заводи, отличник, — скомандовал старший Гроссер.

Август косо зыркнул на старшенького и повернул ключ зажигания. Под капотом сразу же заурчал мощный двигатель. Младший брат, опоздавший появиться на свет на четыре минуты, лихо развернул машину и отправился в обратный путь по горному серпантину.

— Вперед, братишка! — весело проорал Генрих, расстегивая планшетку с картой.

Август включил дворники на забрызганном дождевыми каплями ветровом стекле. Он подчеркнуто внимательно вглядывался в дорогу, всем своим видом давая понять, что разговор поддерживать не собирается. Тут уж ничего не поделаешь: младшие братья отличаются повышенной обидчивостью, особенно когда старшие с раннего детства постоянно стараются их поддеть своей избранностью.

Грузовик лихо затормозил у ворот низкой ограды сиротского приюта «Святого Бернарда». Ошибиться было невозможно и без карты. Никакие ориентиры не нужны. К небольшой кирхе приткнулось длинное двухэтажное здание из красного кирпича, отдаленно напоминающее старую казарму.

Близнецы одновременно вылезли из кабины. Август сразу же ринулся открывать задний борт кузова. Генрих на всякий случай решил сначала проверить, что находится под сиденьями кабины. Подозрительный унтер-офицер как раз был водителем этого грузовика. И как в воду глядел. Под одним из сидений он нашел невскрытую коробку с эмблемой люфтваффе. Судя по надписи, в ней был шоколад. Похоже, водители тащили все, что не приколочено гвоздями на складе, считая, что это может незаметно перекочевать в другие руки. Унтер, видать, не успел обменять шоколад на что-нибудь полезное и отправить посылкой домой.

Гроссер вытащил коробку из-под сиденья и двинулся к галдящим пассажирам, успевшим уже спрыгнуть из кузова на землю. Под взглядом священника мальчишки быстро стихли.

— Это вам, — Генрих протянул коробку. — Дети любят сладкое.

Пастор жестом подозвал к себе высокого подростка:

— Курт, отнеси на кухню.

Паренек послушно выполнил приказание.

— Дети мои, поблагодарим господ военных.

На близнецов со всех сторон обрушился шквал разноголосицы, в которой перемешались «спасибо» и «до свидания».

— Всем быстро умываться и ужинать. — Священник без лишних слов отослал малолетнюю паству в сторону кирпичного здания. Мальчишки наперегонки рванули в приют, ставший им вторым домом. — Спасибо, что подвезли. В наше время бескорыстная помощь — это такая редкость. — Священник буравил взглядом близнецов, словно пытаясь разглядеть что-то под камуфлированной формой.

— Все, что можем, — пожал плечами Август. — До свидания, нам уже пора.

— Я буду за вас молиться, — сказал пастор.

— Да, молитва нам не помешает, только заупокойную службу по нам не спешите справлять, — буркнул Генрих. — Прощайте. — В его голосе не было и намека на эмоции.

Он развернулся и, не оборачиваясь, двинулся к кабине, следом за ним двинулся брат.

Священник тяжело вздохнул и долго еще смотрел вслед удалявшемуся грузовику…

С началом жесточайших бомбардировок немецких городов союзниками с целью устрашения у социальных служб, особенно Германского Красного Креста, работы прибавилось. Но сбоев не наблюдалось, никто не был брошен на руинах своих домов. За судьбой же приюта для мальчиков «Святого Бернарда» стояла другая, более могущественная организация.

В РСХА всегда предпочитали перестраховаться. Неизвестно еще, какое будущее ждет Третий рейх, а за припрятанными в Топлицзе секретами и сокровищами партии нужен пригляд. Правда, некоторые предпочитали называть это не «предусмотрительностью», а «взглядом в будущее».

Очень скоро пастор Веллер, настоятель приюта… был отправлен в Аргентину с миссионерским заданием: нести свет истины заблудшим душам.

На должности настоятеля его сменил моложавый священник с такой же, как и у предыдущего пастора, военной выправкой. Следом поменяли весь обслуживающий персонал — от повара до сторожа. Все как один молодые, поджарые ветераны.

Итак, новый пастырь мальчишек, оставшихся без родителей, плохо разбирался в Священном Писании, впрочем, как и все его помощники. Поэтому в приюте сделали основной упор на военно-спортивную подготовку. В здоровом теле — здоровый дух. Постные дни были навсегда вычеркнуты из расписания рациона питания. Растущим, как молодой бамбук, подросткам нужны белки и углеводы. Ничего, что вся страна давно перешла на карточки и эрзац-продукты. Дети — это будущее нации.

В этом деле сменившие пастора наставники оказались более толковыми, а ученики — способными. Мальчишки как губки впитывали новые знания. Все равно это интереснее, чем занудная зубрежка молитв и псалмов.

Государство заменило сиротам родителей. Но оно никогда просто так ничего не делало. Придет время, и долги надо будет отдавать — не по принуждению, а по велению сердца и с радостью в душе…

РСХА уготовило мальчишкам роль будущих хранителей тайн озера Топлицзе. Никто в здравом уме и трезвом рассудке не оставит Черную Жемчужину без охраны.

* * *

Высадив пассажиров, мощный грузовик двинулся по шоссе в сторону Киля. Генрих расстегнул планшетку и вытащил заклеенный конверт из плотной бумаги. Его полагалось вскрыть после выполнения главного задания — затопления контейнеров с архивом. В том месте, где должна была быть печать, красовалась личная подпись штурмбаннфюрера. Почерк был неразборчивый, но красивый, словно летящий.

Штурманн осторожно надорвал край бумажного прямоугольника.

— Та-ак, что тут у нас. — Он вытащил содержимое конверта — послание от командира, которое надо было вскрыть только после выполнения задания. В руках у него оказался маршрутный лист в город Киль со всеми полагающимися печатями и отметками. Из текста, набранного готическим шрифтом на пишущей машинке, выходило, что машина давно приписана к Подводной академии Северного ветра. Осталось только вписать номер и марку машины, а также звание и фамилию старшего сопровождающего. Еще на ладонь выпали две синие бумажки, перечеркнутые по диагонали красными полосками. Это были пропуска на территорию Кильской бухты к причалу номер шесть. Пропуска были выписаны на фамилии братьев тем же почерком, но более разборчиво.

— Негусто, зато все ясно и понятно. Правда, братишка?

— Так точно, штурманн, — подчеркнуто официально ответил Август. Он продолжал дуться за «младшего», но, услышав беззлобный смешок брата, понял, что перегнул палку. Сконфузившись, уже мягче добавил: — Доедем — только топлива впритык.

— Доедем! Все будет хорошо. В кузове еще две канистры. Обе залиты под самую горловину, я проверял. Запасливый мужик был этот унтер.