#img_9.jpeg

Давно это было. Жил-поживал в краях наших уральских Загид-батыр. В лесах мед и зверей добывал, в степях отары овец и табуны конские пас. Весело жил, вольно!

А в чащобе-урмане глухом леший Шурале обитал. Приходит как-то Шурале к Загид-батыру с обидой:

— Только и слышу: башкир — хозяин пчел, башкир — хозяин гор и лесов, башкир — хозяин степей и озер! Все одному, давай поделимся!

Смеется Загид-батыр:

— Чего же нам делить с тобой? Леса богатые, степи широкие, озера глубокие! Живи!

— Давай делить! — уперся на своем Шурале. Хвостом туда-сюда крутит, злобствует.

— А как делить?

Нечистый в затылке скребет, копытцами землю бьет, башкой мохнатущей крутит. Придумал.

— Сроку нам три дня и три ночи. Кто какую веревку за это время сплетет, тот столько земли себе и захватит. Согласен?

— Согласен. Но смотри, чтоб без обмана какого.

На том и порешили. Поскакал Шурале по глухим урманам да по болотцам поганым своих подручных скликать.

Явились тридцать три старых зеленых черта, тридцать три кикиморы, да с полсотни лесных ведьм — мэскэй — набежали. Стали они с осины лыко драть да веревки вязать. Шум, гам, визг — не без этого!

Шурале подгоняет работников, а сам думает:

«Ну, хозяин гор, степей и лесов, посмотрим, какую веревочку ты за три дня да три ночи сплетешь. Удавиться разве».

А, Загид-батыр пошел в горы. Поднялся к заветному роднику, откуда голубые реки начало берут. Крикнул:

— Эге-гей! Иргаил-карлик! Покажись!

Раздвинулись тут горы, старичок с ноготок показался.

— Кто Иргаила-карлика звал?

Поклонился башкир Иргаилу, о своем споре с окаянным Шурале рассказал.

Пообещал помочь Иргаил-карлик. Взмахнул палочкой — откуда ни возьмись налетели золотые пчелки, зажужжали.

Приказал им Иргаил-карлик. Закружились пчелы над большой чашей из яшмы-камня, с крылышек золотую пыльцу стряхивают.

— Вот, — говорит Иргаил-карлик, — сейчас мы золото это переплавим и в кузнице моей горной начнем нить ковать. Помогай, Загид-батыр.

Загид-батыр уголь древесный в горн подбрасывает, молотком по наковаленке стучит.

Тонкая, прочная золотая нить получается. Вроде и небольшой клубочек вышел, а хватило окружить и степи жаркие, и горы, и леса, и тундру до самого Ледовитого море-океана.

Леший Шурале, как ни старался, как свою веревку из лыка осинового ни вытягивал, — достались ему болота топкие да чащи непроходимые.

А ниточка та золотая прошла через хребты уральские, через души и дела человеческие.

Известно, золото — металл благородный, не ржавеет и не старится.

 

Торопливая работа

Это еще при наших дедах-прадедах было. Они-то и рассказывали — жили на земле Уральской высокого мастерства люди. На руку твердые, на глаз острые. Ремесло свое отменно знали. Издавна о таких говорили: швец, жнец и на дуде игрец.

И жил-поживал старик один. Дедом Куделькой его звали. Что о нем люди рассказывали, то и мы не утаили. Одно доподлинно: никогда дед не якал — я да я. Рабочий человек сам себя в середку выставлять не любит.

Присказка у деда была любимая:

— Не бойся работы, пусть она тебя боится. Да еще одна:

— Глаза облюбовали — руки сделали.

Глаз у него приметливый, на работу веселый. Все у него спорилось, любое дело в руках горело. Да и в мастерстве огневом не в последних числился.

Построил дед Куделька избушку в поселке лесном. К самой горе прицепился. Хоть и малы горницы, да светлы. В одно оконце глянешь — раскинулась в зеленом мареве тайга уральская, в которой птицы и зверя не считано. В другое посмотришь — голубое озеро глаза слепит. На крылечко выйдешь — слышно, как щука хвостом бьет да рыбью мелочь по камышам гоняет.

А вокруг горы синие щетиной сосен заросли. Золотыми свечками березы горят, красными шапками рябины покачивают. Прыгая с камушка на камушек, падают с гор звонкие ручьи. Вербы смотрят в студеные воды быстрых речек, а по берегам топким — заросли черемухи и хмеля буйного.

Уважали деда Кудельку, за советом не раз приходили. А дед мужикам молодым как бы невзначай подсказывал: такое-то, мол, место малахитом богато, а в таком-то вот огненной змейкой жилка золотая проскочила.

Народ здесь рослый, могучий. Все больше по горному делу старались, а который и зверем пушным промышляли. Но и такие были, на которых и слов хороших тратить не хочется.

Соседом у деда Кудельки никудышный жил мужичонка. Шаромыга-Торопыга, Алеша — два гроша, шейка — копейка, алтын — голова, по две денежки — нога: вот и вся ему цена. Верхушкой прозвали. Словами туда-сюда, а делами никуда. За десяток работ сразу брался, да ни одной до конца не доводил. Все верхоглядом. А на язык подковыристый, занозистый. С рыжеватинкой в волосе да со ржавчинкой в голосе.

Работник так себе, зато на еду-питье дармовое — лютый!

Ну, народ у нас не жадный, последним куском поделятся. Заходи в дом, угощайся.

Верхушка и повадился. К одному, к другому столу прибьется. Поест, попьет, языком помелет-почешет.

Похваляется:

— Человек сыт одним хлебом да еще одним ремеслом. Я вот (пальцы на руке растопырит!) — столько ремесел держу. И то могу, и другое, и третье.

Мастером себя выставляет. А ему отвечают:

— Дело мастера хвалит. Не все годится, что говорится. Ремесло не языком держится. Ты бы, Верхушка, работенку какую одолел. И народу польза, и тебе пропитанье. Вон дед Куделька — и швец, и жнец, и на дуде игрец.

И верно. У деда талантов много. Кафтан пошьет — любой красавцем писаным станет. В поле с серпом выйдет — ни один колос даром не пропадет. На дуде заиграет — ноги сами в пляс идут.

Мужики деда за тонкую работу уважали, а девки да бабы за ремесло портняжное особенно.

Осенью хлеба уберут, по амбарам-закромам развезут, так и свадьбы играть начинают.

Забегают тетушки да мамушки:

— Ты уж, дедушка, одежонку нашей невесте поприглядней да пофасонистей смастери. Один раз замуж-то выходят. И жених новую рубаху просит. С петухами. Чтоб на всю округу горланили..

Ну, как тут молодым не угодить? Невеста — ягодка-красавица. А жених — точно дубок молодой.

Хитро улыбнется дед:

— А как же, фасон дороже приклада. Не за работу платят, за фасон.

Вот и Верхушка задумал портняжному ремеслу обучиться.

«Ладно, — думает, — я ведь страсть как башковитый, враз деда за пояс заткну».

Приходит и говорит:

— Я, слышь, ремесло портняжное осилить хочу. Мужиков наших в кафтаны новые наряжать буду. Научи!

Отвечает дед:

— Ремесло пить-есть не просит, а хлеб приносит. Я свой секрет не таю, все на виду. Только ремеслу много учиться надо.

— Да чего там! Я понятливый — враз науку осилю.

— Ну, смотри. Однако языком и лаптя не сплетешь.

Проучился Верхушка у деда три дня. Где иглой ткнет, где утюгом прижжет, где черное белой ниткой пришьет.

На четвертый день говорит:

— Давай мне иглу да припас — сам себе мастером буду.

Дед сомневается:

— Не рано ли?

— В самый раз. Ученого учить — портить! — отмахнулся Верхушка и прочь со двора.

Всем объявил: я, мол, самого Кудельку в портняжной науке превзошел. Дед мне иглу волшебную подарил.

Поверили ему. Невесте одной платье шить заказали.

— Будет! — важничает Верхушка. — Нам лишь бы мерку снять да задаток взять. Такой фасон сварганим — с бантами да с оборками!

И сварганил. Куль не куль, мешок не мешок. Примерила невеста платье и в слезы:

— Не желаю быть посмешищем!

Жених, осерчал:

— Подать мне мастера этого, я из него душу вытряхну!

Завертелся юлой Верхушка:

— Это все дед Куделька виноват! Подсунул вместо волшебной иглы простую, разве это по совести!

Что взять с неумехи?..

Плетется Верхушка по дороге и думает:

«На жнеца я учиться не стану. Не по мне это. От такой работы не будешь богат, а будешь горбат. Мне бы работенку полегче, повыгоднее. Пусть меня дед Куделька на дуде играть обучит. Буду народ веселить, глядишь, и по отчеству навеличивать станут. А на свадьбах музыканту всегда первая чарка да лучший кусок пирога».

Пришел Верхушка к деду и покаялся. Для виду, конечно.

— Кафтаны шить — таланту нету. Поучи меня, дед, на дуде играть. Тоже ремесло.

Отвечает Куделька:

— Ремесло не коромысло, плеч не оттянет. Так ведь опять же и на дуде умеючи надо. А ты — раз, два и готово! Не годится это. Всякое дело терпение и время любит.

Загорячился Верхушка:

— Вот увидишь, не хуже тебя возгудать буду!

Не стал спорить дед. Кто знает, может, и впрямь из Верхушки на дуде игрец получится.

Учить стал.

Дня через три (деда на ту пору дома не было) Верхушка взял дуду, пришел на свадьбу и говорит:

— Превзошел я деда Кудельку в игре. Он меня по отчеству называл, дуду свою отдал и наказал: весели народ честной!

Заиграл Верхушка на дуде, словно поросенок недорезанный заверещал.

Зашумела свадьба:

— Да ты что, такой-сякой, праздник портишь? Гоните его в шею!

Взяли мужики Верхушку и в крапиву жгучую выкинули.

А дуду вернули хозяину.

Загудел дед Куделька веселую плясовую. Ударили по земле крепкие ноги, закружилась, поплыла белой лебедью по кругу невеста. Зашумела свадьба, все молодых поздравляют, наказывают жить-поживать, ремесло в руках держать.

Да в деле своем поспешать с толком: торопливая работа всегда вкривь да вкось идет.

 

Доброе имя — дороже богатства

Дело-то вот как было.

Парнишечка жил один, Вася-Василек. Сирота круглый. А фамилии доброй, знаменитой мастеровыми-умельцами. Минуло Васе-Васильку лет четырнадцать, собрал он свои пожитки, инструмент немудрящий в котомку уложил. Думает:

«Родитель мой кое-чему обучил меня. Только в руках еще крепости нет. Пойду-ка я по людям, присмотрюсь. Может, и определюсь к мастеру доброму».

Отправился в путь-дорогу. Добрался до лесного поселка, где дед Куделька жил. Зашел в крайнюю избу и попал к Верхушке.

Тот одно время к гранильщикам прибился, заучил словечек несколько. Так и сыплет — топазы, рубины, бериллы, турмалины. Напустил туманцу словесного. Мастера, которые помоложе, удивлялись даже — зря, мол, Верхушку-то в дураках держали. А гранильщики опытные и говорят:

— Слушай ты его! Попусту языком чешет. Такому не добрый камень переводить, а булыжники обтесывать.

Тогда и объявил себя Верхушка часовых дел мастером. Да только наука эта точная, а Верхушка в тонкость ремесла вникнуть не удосужился. За часы, им сделанные, его такими прозвищами наградили, что и сказать-то вслух совестно.

Иные прямо в глаза говорили:

— Часовых дел мастеру Косоруку Полоротовичу наш поклон с кисточкой!

Шапку сдернут с головы и допытываются:

— А который час на ваших серебряных? Поди, опять вчерашний день показывают?

Вот к нему-то, к Верхушке, и попросился переночевать Василек, да и рассказал о своем житье-бытье.

Верхушка и говорит:

— Повезло тебе, малец. Я и есть первеющий в округе мастер. Возьму тебя на пробу. Может, и толк выйдет.

А сам думает:

«Парнишка фамилии доброй, знаменитой. Силы своей не понимает. За кусок любое сделает».

Крякнул и важно:

— В убыток себе, да ладно. Беру в ученики. Кое-какой работенкой отплатишь.

Согласился Вася-Василек.

Да смекнул-то быстро, что у Верхушки учиться нечему: сам мастер инструмент в руки толком взять не может.

Встретил Вася-Василек деда Кудельку и рассказал о своей беде.

А дед ему говорит:

— Ты, Василек, горюй, да не очень. Имя тебе доброе родители оставили. Деды твои с тульскими мастерами на равной ноге были. Могли и блоху подковать. Талант, он что камешек дорогой — огранки требует, чтоб все люди красоту его видели. Вот и покажи свое имя работой искусной.

— У меня, дедка, давно задумка из головы не выходит — часы сработать из дерева. И цепочку тоже деревянную, легкую. Такую, как, на каслинском заводе из чугуна отлили.

— Вот это дело! — хвалит дед. — А материал подходящий я тебе укажу. Повадился как-то медведь у одного башкирца пасеку разорять. Пчелам — смертоубийство, хозяину — разоренье. Вооруженье-то у него — лук и стрелы каленые, а у медведя шерсть густая, не берет его стрела… Тут кто-то башкирца того и надоумил: сделай, мол, наконечники стрел из капа-корня. В лесах этот капа-корень на стволе березы растет. «Железным» зовут его. От сырости не разбухает, от жары не трескается. Одну только стрелу с наконечником каповым и сделал башкирец. Выстрелил — тут медведю-разорителю конец пришел.

Рассказывали, будто батыры-соколы Салавата Юлаева наповал разили врагов своих острыми стрелами с наконечниками из капа-корня. Ну, а мастера башкирские и по сей день из него вырезают шкатулки, табакерки да прочие мелочи обихода домашнего.

Стал Вася-Василек отпрашиваться у Верхушки в Башкирскую землю, в леса бурзянские, березовые. Верхушка хозяином себя показывает: да что, да как, да зачем?

А сам-то подумал: «Ежели выйдет дело — продам часы за свои, а мальцу пятачком-гривенником рот заткну. Завсегда мастерам слава была, а ученики да подмастерья в счет не шли».

— Ладно, — говорит, — ступай. Да мигом. Одна нога здесь, другая там.

Раздобыл Вася-Василек удивительной красоты капа-корень. Светлый, с подпалинкой. За работу засел. Ну, Верхушка туда же, с подсказкой лезет. Помалкивает Вася-Василек, работает.

Дед ему из шкатулки заветной кое-какой припас дал. Из стран заморских много тогда знатных вещиц привозили на ярмарки.

Корпус часов смастерил из капа, стрелки из жимолости, пружину из бамбука упругого. Ну, а простые детали — из пальмового дерева. Мудреные получились часы — не только минуты и час показывают, а день, и месяц, и год. Поставил на часах и тайный свой знак.

В день воскресный собрался Верхушка на базар. И часы с собой берет. Вася-Василек тоже напросился.

Поехали. На базаре народу тьма-тьмущая. Карусель крутится, шарманки визжат, приказчики в лавки зазывают. В балаганах комедию показывают. Стоит у входа скоморох, куклу Петрушку на руку, выкрикивает:

Все товары свои хвалят, спорят, торгуются, кричат, смеются, песни поют. Ленты горят, платки кумачом пылают, кружева, словно пена. Калачи сдобные, орехи грецкие, конфеты тягучие, квас ядреный, семечки жареные, яблоки крепкие, огурцы свежие и соленые, лук зеленый стрелами щетинится.

Даже старый лесовик Букан Деревянный Кафтан и сестрица его Шишига товары свои выставили.

Жили они в глухом лесу, в избушке на курьих ножках. У Букана Деревянного Кафтана голова — чурбан осиновый, нос — сучок березовый, глаза — шишки еловые, а руки-ноги из кривой сосны сработаны. В бороде лохматой опенки растут.

Бабка Шишига — ну, право, сосновая шишка с ручками и ножками да глазами-смородинками. До комариного пения была великая охотница.

Букан Деревянный Кафтан скрипит:

Дед Куделька тоже свой товар красный предлагает:

И Шишига не отстает, тоненьким голоском верещит:

Лошади ржут, коровы мычат, овцы скачут, петухи орут, поросята визгом исходят.

Шум, гам — тарарам! Вот это базар!

Пришел и Верхушка в торговый ряд, часы выставил, похваляться стал — я да я. Мастера здешние сбежались, ахают, дивятся. Народу столпилось несметно. Любопытно всем.

Люди из стран заморских тоже здесь оказались, удивляются. Много чудес на белом свете видели, а такого не приходилось.

Подошел мастер часовых дел, по фамилии Мозе. Увидел Васяткины часы и ахнул! Ну, конечно, зависть шевельнулась. Трубочкой попыхивает, Верхушке руку трясет:

— Гут, гут, — говорит, — отшень чудесна!

Верхушка от важности надуваться стал — индюк индюком. Разглагольствует, мастеров здешних по плечу похлопывает. Удивить всех обещает. А дед Куделька тут как тут:

— Видно ли, чтобы у козла рога до неба выросли?

Взял он часы, оглядел да и увидел метку тайную, подковку, которой тульский Левша блоху подковал.

— Не летай, ворона, за соколом, крылья обломаешь. Скажи-ка, Верхушка, кто эти часы мудреные сделал?

Окрысился Верхушка:

— Ты что, старая перечница, из ума выжил? Уважаемые, уберите старого дурака. Торговлишке мешает, доброе имя мое позорит.

Покачал головой дед Куделька:

— С каких это пор ты чужую метку себе присвоил? Смотрите-ка, вот она!

Опростоволосился Верхушка. Однако ершится еще, выкручивается.

— Это, — кричит, — ученика моего проделка! Из милости его подобрал, на хлеб свой посадил, а он вот как отплатил за мое добро!

На шум великий прибежал Вася-Василек.

Спрашивают у него:

— Твоя работа?

— Моя!

— Чем докажешь?

— Работой и докажу! Дайте мне сроку до конца ярмарки. В последний день, в полдень принесу.

Ровно в назначенное время пришел и говорит:

— Готово!

Весь базар к нему кинулся — покажи!

Открыл Василий ладонь, а на ладони с копеечку круглые часы лежат — и крохотный-крохотный ключик для завода чернеет. Без стекла увеличительного и не рассмотреть. Взревел Верхушка:

— Смеешься, свиненыш, над нами, мастеровыми!

— Ты, — говорит дед Куделька, — очки надень да стекло увеличивающее возьми. Читай, что на ключе написано. Вслух читай!

Делать нечего. Разобрал по складам Верхушка:

— Доброе имя — дороже богатства!

На том и дело кончилось. Верхушку с ярмарки на хромой кобыле вывезли. Задом наперед.

 

Наследство

Вот уж верно сказано: в семье — не без урода…

Верхушка-то из хорошей семьи был. Отец его в лесниках служил, с умом хозяйничал. Лес — ему поилец-кормилец, друг и пособник. Если для надобности пять деревьев срубит — десять посадит. С почтением к лесу относился. А лес ему — избу новую, утварь веселую. Все из дерева, все весело смотрит.

Любил старый лесник говорить:

— Леса наши всему свету известные, нету их краше да богаче. С умом ежели — дети и внуки-правнуки припеваючи жить будут.

Умер он. Стали искать ему замену. Тут Верхушка вперед всех и выскочил:

— Я! Я желаю лесником! Дело знакомое: топор в руках — щепки в стороны. Во как!

Говорят ему:

— Так да не так. Лес, он что ребенок малый — большой заботы требует. Такое дерево не родилось, чтобы в дело не годилось: не годится на пол, пригодится на кол. Однако посмотрим.

Пришел Верхушка в лес. Красота! Сосны, как струнки, на ветру гудят, птицы заливаются. Цветы глаз веселят, из травы зеленой ягоды манят, грибы к себе зазывают.

А на краю болота лесного стоит избушка на курьих ножках. С давних времен живут тут Букан Деревянный Кафтан да сестрица его Шишига. Безобидные старички.

Верхушка перво-наперво к ним и прицепился:

— Это что за чудища лесные? А ну, прочь отсюдова. Я здесь хозяин и — точка! Чтоб духу вашего не было! А в избушке на курьих ножках сам буду жить.

Прогнал стариков. В избушку на курьих ножках топор да пилу закинул, балалайку в руки взял и пошел по лесу шататься. Долог день до вечера, коли делать нечего.

Дружки-приятели к нему повадились. Место себе хорошее облюбовали — у родничка лесного, там, где две сосны росли. Ахнут березу топором, огонь разведут — искры до неба! И орут песни.

К слову сказать, сосны сразу невзлюбили этот огонь. Жаркие языки его лизали сухие ветки, метались из стороны в сторону, стреляли звонкими искрами, и все время пытались дотянуться до неба.

Молодые березки были сырыми, и языки огня слабели, задыхались в молочном дыму.

Вот тут-то и застучал топор по бронзовым бокам сосен, а костер жадно хватал смолистые щепки, набирал силы, метал огненные стрелы ввысь.

Долго ли, коротко ли, стал лес чахнуть. Намусорено изрядно. Зверье и птицы кто куда разбежались. Траву-мураву повытоптали сапожищами.

А Верхушка и ухом не ведет. На балалайке наяривает, сквозь зубы сплевывает, дружкам-приятелям жалуется:

— Не-ет, лесом сыт-пьян не будешь. Вот ежели бы злато-серебро…

Тут из-за кустика голос подали:

— Поищи клад родительский. В лесу зарыт.

Выходит рыжая Лиса:

— Коль найдешь, благодарностью мне гусак да уточка будут.

С Верхушки и сон слетел:

— Клад, говоришь, рыжая? Злато-серебро? А ведь и взаправду, поди, под сосной какой моя доля лежит.

Валит Верхушка лес без разбору — только щепки летят.

Пошел дед Куделька в лес за травой лекарственной. Видит, худо лесу. Ягод не видать, только мухоморы свои шляпки цветные напоказ выставили. Муравьи, и те в другие места переселяются.

Обидно стало:

— Тебя, Верхушка, народ к такому богатству приставил, а ты чего? В уме ли, такую красу губишь. Смотри, парень: копейку найдешь, на рубль потеряешь.

Орет Верхушка:

— Чего жалеть-то? Этого добра у нас хватит, не убудет.

Ну, народ тут собрался, дали Верхушке по шапке да и сказали напоследок:

— Что с дураком спорить? Дурак, он и есть дурак.

 

Хрупкая чаша

Жил-был старый мастер дел камнерезных. Глаз у мастера острый, даже на простом камне видел он рисунок — цветок редкостный, узор небывалый, фигурку дивную.

Руки его делали из камня такие вещи, что, если поднести к уху, можно было услышать разговор воды, посвист ветра.

Приходил к нему дед Куделька, брал осторожно в руки чашу или шкатулку и говорил:

— Важная штука! Отменная. И слышь! Теплая ведь, ровно ожил камень-то.

Задумал как-то мастер чашу из горного хрусталя. Только рисунок подходящий подобрать не может. Бился, бился — от огорчения пропало у него здоровье.

Принес ему дед Куделька травки лесной. Укоряет:

— Сам виноват. Не берег ты его, здоровье-то, не жалел. Вот оно и ушло. Недавно, говорят, в лесу его видели. Будто бы меж трех сосен плутает. Иди, поклонись Лесу-батюшке. Он тебе и подскажет.

Лес-батюшка старому мастеру говорит:

— Проходил тут недавно кто-то, бледный да немощный, а куда подался… Так и быть, дам тебе совет, ежели службу мне выполнишь.

— А велика ли служба?

— Да нет. Владения мои шагами измерить вдоль и поперек. Да чтобы цифра точная вышла.

Ходит старый мастер по лесу, шагами вдоль и поперек измеряет. День ходит, два ходит, за неделю перевалило.

Стал старый мастер различать — будто все деревья одинаковые, а все же каждое свою особинку имеет. Листочек, и тот прожилками да зубчиками на других непохож.

И еще одно понял: по лесу шагать надо умеючи. Напролом пойдешь — лесным жителям беду принесешь. Скажем, тропинка муравьиная под ногами или паутинка серебряная на кусте. Все на Лес-батюшку работают.

— Как шагалось? — спрашивает Лес-батюшка у мастера.

— Да вроде бы легко. Такая служба — пустяк сущий. Ну, давай совет.

— А вот он: поклонись Траве-матушке. Все следы ей ведомы.

Трава-Мурава тоже говорит:

— Проходил кто-то по утренней росе. Да следы солнышко высушило. Скажу тебе, к кому за советом пойти. Только сперва работой оплати.

— А какая работа будет?

— А такая: бери-ка звонкую косу да помаши ею на лужках да полянках. Стожка два-три соберешь — и хватит.

Запела коса на лугах. Старый мастер сено душистое сушит-ворошит, в стожки складывает.

— Не отмахал руки-то? — спрашивает Трава-Мурава.

— Ничего. Кабы не пропащее здоровье, я бы таких стожков добрый десяток уставил.

— Слушай теперь. По этой тропке дойдешь вон до тех сосенок. Там гриб Боровик, всем грибам полковник, тебе все и расскажет.

Гриб Боровик бравый из себя да строгий с виду. Выслушал просьбу.

— Совет дам, коли приказ мой исполнишь. Слушай команду: бери лукошко — и всю мою гвардию домой к себе! Выполняй!

А год на грибы урожайным выдался. Мастеру работы хватило: грузди на засол берет, подосиновики да белые сушит. Гриб Боровик командует:

— И меня с собой забери, не гоже командиру от войска отставать!

Встречает мастера дед Куделька, смеется:

— Нашел здоровье свое? Аль не смекнул еще?

— Давно смекнул. Спасибо Лесу-батюшке за науку да подсказку.

 

Черт и барабан казачий

Раз-два! Раз-два!

Гремит походный барабан. Развеваются на ветру бунчуки, горят знамена. Возвращается из далекого похода доблестное казачье войско. Далеко по необъятной степи уральской растянулись обозы. Твердо ступают по ковыльному ковру выносливые казачьи кони. Еще совсем недавно купали их казаки в реке Сене, в далеком Париже.

В награду за храбрость отвели казакам земли в степях уральских. Каждый полк обживал новые места, распахивал вековую степь, строился и называл свою станицу в честь победы русского оружия — так появились поселки Париж и Берлин, Форштадт и Варна, Балканы и Лейпциг.

Ну, да это вроде как присказка. А сказка впереди…

У старого черта Анчутки такой беспорядок в хозяйстве был! Визг, писк, беготня, черт на черте сидит, чертом погоняет. Вздумают на чертенятах воду возить, те по дороге передерутся, бочку сломают, за хвосты друг друга таскают. Старые черти с утра до вечера бражничают, табачищем дымят. Ни дела, ни работы — совсем худо!

Отправился старый черт Анчутка посмотреть — отчего это у людей порядок во всем? Работа кипит, ни шуму, ни гаму.

Кузнецом оделся, инструментишко в сумку положил, шляпу ветхую натянул, чтоб рожки не видно было. Ходит Анчутка по казачьим поселениям, приглядывается — ничего понять не может. Люди веселые, на дело охочие, видом бравые. А если что важное сказать-объявить всем надо, загремит старый полковой барабан, всех на широкую площадь созывает.

Старый черт Анчутка и думает:

«Видно, в этом-то барабане и вся сила. Эх, в моем бы хозяйстве такой! Да где взять! Купить негде, украсть — казаки народ отчаянный, огонь, воду и медные трубы прошли, ни бога, ни черта не боятся. Поймают ежели — ой-ой! Второй барабан из шкуры моей сделают».

Плетется черт Анчутка по дороге, рассуждает:

— Найти бы человечка лихого, корыстного, лентяя-неумеху, такие на даровые деньги падкие. Да и чего плохо лежит — мимо не пройдут.

Видит, мужичонка сидит, дым колечками пускает, на травку поплевывает. Одежонка на мужике латанная-перелатанная, однако нос кверху задирает.

— Здравия желаю, добрый человек! — поклонился старый черт Анчутка.

Увидел его Верхушка (это был, конечно, он), захихикал:

— Закоптился, дядя, словно черт. Кузнец, что ли?

— Угадал. От сажи-копоти любой кузнец почернеет, да только денежку чистую всегда имеет.

Тут старый черт Анчутка кошельком своим тряхнул. У Верхушки от звона монет и глаза округлились:

— Ай, выгодно дело? И сколько же ты выколачиваешь?

— Да не обидно. Дело-то нехитрое. Желаешь ежели, обучу ремеслу кузнечному. Даром.

— Благодетель! — завопил Верхушка. — Вот уважил!

А сам в умишке доходы подсчитывает.

Пошли в старую кузню, огонь в горне раздули, меха кузнечные починили, инструмент разложили.

Кузня эта старая на бойком месте была. Всяк, кто мимо едет, сюда и завернет. Кому колесо у телеги подлатать, кому коня подковать. Да и в хозяйстве домашнем кое-какие вещи починки требуют.

Старый черт Анчутка на руку ловок, работает быстро. Молотком звонко стучит, далеко вокруг слышно. Каждый кузнецу благодарность имеет, денежку платит.

Верхушка от жадности совсем ошалел. Все подумывает, как бы кузнеца-то выпроводить, самому к наковальне стать да деньги загребать.

Старый черт Анчутка, видя жадность эту, ухмыляется:

«Обожди, друг сердечный — таракан запечный, я тебя еще под упор подведу. Да так, что любой приказ мой исполнишь».

Говорит:

— Ну, тут мне делать боле нечего. Вижу, мастер из тебя лихой получился. Дарю тебе инструмент — оставайся лавка с товаром! Прощевай пока.

Остался Верхушка в кузне. Заказчиков ждет. Проезжал мимо дед Куделька, заглянул.

Удивился:

— Тит на работу вышел — каждый услышал. Это когда же ты успел ремеслу-то обучиться?

Верхушка важно глядит:

— Не лыком шиты. У нас быстро — раз-два и готово! Говори, какой заказ исполнить надо?

Дед и говорит:

— А вот на загадки мои ответь, тогда и заказ будет.

Верхушка лоб морщит, губами шлепает, глазами хлопает, руками разводит.

— Да ведь это работа в кузнице. А вот…

Ай не угадал? Да ведь ты в руках его держишь, молоток-то. А когда железо раскаленное в воду опустить, тут оно и почернеет. Какой же ты мастер, если про инструмент свой рабочий ничего не смыслишь?

Сел на конька своего да и уехал.

Проезжал мимо казачий генерал с денщиком своим. Конь под генералом горячий, сам генерал видный, с медалями да орденами. Да и денщик у него парень здоровенный. Остановились у кузни.

Генерал и говорит:

— Эй, кузнец! Путь у нас долгий, а подковки у коней стерлись. Быстро перековать, а за работу вот тебе — золотой.

Верхушка засуетился. В саже от усердия перепачкался, молотком невпопад лупит. Понятия о работе нет, что у старого черта Анчутки высмотрел и то позабыл. Пережег все подковы, в чан с водой сунул, а над чаном только — пшик! И парок легкий поднялся.

Генерал разгневался.

— Эх ты, горе-кузнец! Одно слово — мастер Пшик!

Верхушка на колени пал, простить умоляет. Тут, откуда ни возьмись, старый черт Анчутка Появился. Быстренько коней перековал, в звонкие подковы обул да и генеральскую благодарность получил.

Верхушка радуется:

— Ой, выручил! Век не забуду! Чего хочешь для тебя сделаю!

Старый черт Анчутка приказывает:

— Укради мне барабан полковой. Доставишь — кошелек с золотыми червонцами получишь. Как Верхушка кошелек увидел, последнюю совесть потерял. Договорились, что принесет полковой барабан к одной горке. В той горке пещера была.

Под вечер пробрался Верхушка в избу, где полковое имущество хранилось, схватил барабан. Только старый черт Анчутка барабан в руки взял — загудел, зарокотал барабан, словно на помощь зовет.

Слышат казаки: зовет их полковой барабан, на выручку кинулись. А старый черт Анчутка в пещере спрятался, да вход-то громадным камнем и закрыл. Уж больно за шкуру перепугался — казаки народ бедовый, отчаянный, за своего в огонь и в воду пойдут.

Окружили гору казаки, кричат:

— Кто таков есть? Почто полковое имущество украл?

Старый черт Анчутка отвечает:

— Воровать не воровал, а купил у кузнеца вашего, мастера Пшика, с него и спрашивайте. Взяли Верхушку под караул, а потом все дружно за камень принялись, которым старый черт Анчутка вход в пещеру загородил. Бились, бились всем миром, ни с места камень.

— Черт с ним! — сказали.

Старый черт Анчутка тоже смекнул, что не выбраться ему отсюда, взвыл:

— Братцы, казаки! Не оставьте! Золотом осыплю, барабан полковой отдам. Я ведь на него польстился, чтоб в своем хозяйстве порядок навести. Вон как у вас под барабан все ладно да складно выходит.

— Не в барабане дело! — отвечают ему. — Да пустая голова до этого не дойдет…

…В степях между Петропавловской и Кидышем гора есть. По вершине палкой стукнешь, гора и отзовется. Словно барабан. А зовут люди эту горку — «Пустая голова».

 

Про Огня-Великана

Жил да был на земле нашей уральской великан Семигор. Всему Уралу хозяин и Каменному Поясу голова — и рекам, и озерам, и тайге, со всею живностью лесною, и тем богатствам несметным, которые в горных кладовых до сих пор хранятся.

Было у него три сына.

Старший по железу знаменитый мастер. Плуги, топоры, грабли, вилы, косы мастерил.

Лесоруб топором намахается за день, а устали — никакой, радуется:

— Звонкой работой топор сделан, славно рубит, только песенку поет!

Другой сын Семигора по чугуну был искусен. Посуду делал, фигурки разные отливал отменно.

Иная хозяйка чугунок в руки возьмет и скажет:

— Огневые руки посуду сработали! Век сносу не будет.

А для доблестного войска российского отливали братья пушки, перед которыми вражеские крепости устоять не могли, звонкие сабли, меткие ружья.

Во все времена так говорили: мастеровой Урал — армии арсенал.

Лестно Семигору такие речи о сынах слышать. Почет и уважение за работу свою старшие братья имели.

Вот только младший — озорник, задира. А уж принарядиться любил! Носил он одежды красные, с голубой и дымчатой отделкой. Сначала, было, за ремесло огневое взялся, с маху осилить хотел. Думал, прозовут: Огонь-парень! Прославиться решил да обжегся. Прозвали его Бедовик-Огневик. (За глаза больше Бедовиком называли.) Дружка-приятеля себе заимел — Красного Петуха, бездельника и забияку.

Красный Петух веселую жизнь любил. Только бы на гармонике с колокольчиками играть да лихие песни горланить.

Ох, и проказничали они!

Старшие братья все время Бедовика совестили. Да куда там! Сморщится младший — у братьев фартуки рабочие дымом пахнут, железом горелым. Тряхнет кудрями огненными и опять пошло-поехало.

Поначалу жалко было Семигору младшего наказывать: образумится, мол, за дело возьмется, еще мастером себя покажет. Но видит — дальше некуда. Указ дает:

«За великое разорение лесов заповедных, за урон хозяйств крестьянских и прочие делишки Хозяин Каменного Пояса велел: беспутного Красного Петуха образумить утоплением в пруду, а лентяя и неумеху Огня-младшего до особого срока в камешек невзрачный заточить, да и забросить тот камешек куда подальше».

Так и сделали. Ну, что дальше с Бедовиком было, после расскажем. А сейчас самое время к деду Кудельке заглянуть.

Дед на бережку озерном новую лодку мастерит, топориком помахивает, молотком постукивает. Рядышком в конопле-траве высокой Верхушка валяется, сны богатые видит: золотые горы, сундуки, полные дорогих каменьев, да себя, в бархатном кафтане и в сапогах со скрипом да носками кверху загнутыми.

А у деда под руками парнишка соседский, Пострел-Семидел прозваньем, крутится. Мальчишечка такой непоседливый: то там, то сям его видят. Все-то ему любопытно, все-то узнать хочется.

— А на какую насадку чебак берет? Как кружки на щуку ставят? Да как…

— Тише ты, Пострел, эдак всю рыбу распугаешь. Так и есть — только хвостом сверкнула.

Удивляется мальчишка:

— Да разве рыба слышит?

— А то как же. И разговаривает. Вот сейчас карпу ерш про тебя сказал: вон, мол, Пострел-Семидел к нам на озеро пожаловал.

Мальчишка обиделся было:

— Никакой я не семидел. Павлушка я.

Помолчит — опять за свое:

— А из чего у тебя одежка рабочая сделана?

— Из горного льна — кудельки. В деле удобна и огня не боится.

Проснулся Верхушка и здесь свой нос сунул:

— Сказки все это.

— Эх, ты! — рассердился дед. — В каждой сказке правдинка есть. Любопытствовать надо. Идешь по земле-матушке, так не по верхам гляди, а в оба. Тут она тебе тайный знак свой и объявит. Вон в Коелге, к примеру, белый мрамор из-под земли выходит. А возле реки Урал, в степях, так и вовсе из цельного железа гора.

— Вот бы из золота! — насмешничает Верхушка.

Плюнул тут дед:

— Одно звание тебе — Верхушка! Верхушка и есть! Доброму хозяину и железо к месту. Пойдем, Пострел, ушицу варить.

Потягивается Верхушка, рассуждает:

— Не везет мне никак! Сегодня опять тот же сон видел: иду я будто, а камни дорогие везде разбросаны. Играют, переливаются!

Слышит слова эти Пострел-Семидел, смеется:

— Куда тебе! Матушка про тебя говорит: и простого камня не заметишь, пока не запнешься.

Побрел Верхушка к себе домой. Идет, лаптями пылит да и запнулся за камень, в котором Бедовика-Огневика заточили.

— Эй, ты! Выпусти меня, — шумит Бедовик-Огневик. — Одарю несметно!

Перепугался Верхушка. Потом осмелел, торговаться стал:

— Много ли дашь?

— Сколько захочешь! Золото, рубины, топазы, хризолиты… Хозяина настоящего ждут.

— Я, я настоящий хозяин! — завопил Верхушка, а сам думает: «Не продешевить бы». — Только как же я вашу светлость из камня выпущу?

— Ударь камень о камень! — приказал Бедовик-Огневик.

Ударил Верхушка. Выскользнул Бедовик из камня. Пал на сухую траву малой искрой, стал набираться сил. Огненным столбом выше Верхушкиной избы прыгнул. А Верхушка кланяется:

— Палите мою избенку, ваша огненная светлость, на доброе здоровьице!

Сам-то думает: «Подарит Бедовик богатства несметные — каменные хоромы построю».

Огневик радуется:

— Ох, погуляю! Ох, накуролесю!

Верхушка козлом скачет:

— Ваша огненная светлость! Не забудьте про обещанное-то…

Смеется Огневик:

— Сроду ничего не было — ветер в карманах. Брысь!

Дохнул на Верхушку горячо — завопил тот, бежать бросился. Налетел Бедовик горячим ураганом на леса, деревья на корню погубил, зверьи шкуры опалил. Растопырил горячие ручищи:

— Все сокрушу!

Горы черным дымом окутались, в озерах и реках вода кипит, паром к небу идет.

Посылает дед Пострела за мужиками работными, сам одежку из горного льна надел, лопату на плечо — пошел навстречу буйному Огневику.

Тот огненным глазом на деда косит, опасается:

— Ты чего это, хитрый старик, задумал? Аль не боишься меня?

— Оно, ясное дело, боязно — силища-то у тебя непомерная. Ну, да ничего.

Прибежали люди с лопатами. Канаву глубокую выкопали, ведра с водой наготовили.

Бушует Огневик, горячим жаром пышет, искрами сыплет. Хотел канаву с маху перепрыгнуть да силенок не хватило. Свалился в ловушку, совсем маленьким стал, сизым дымом задышал. Просит деда:

— Не губи!

— Губить тебя расчета нет. Ты вот посиди-ка пока в горшке глиняном, а мы тут обмозгуем, к какому ремеслу тебя определить.

Позвал дед Куделька Пострела:

— Пойдем, Павлушка, к Семигору. С ним посоветуемся.

Привела их тропка к вершине Таганая. Из горы дым идет, грохот.

Закричал дед:

— Эге-гей!

Раздвинулась гора, показался человек огромный. Одет по-рабочему: рубаха простая, фартук. Волосы тесемкой подвязаны. Борода русая, глаза молодые, живые, с хитринкой.

Заговорил Семигор, словно гром в горах зарокотал:

— Кто зовет? Какая надобность в Семигоре вышла?

Пригляделся, деда узнал:

— Здравствуй! Все еще по горам, по лесам ходишь, мужикам работным места богатые подсказываешь? А мальчонку-то в ученики привел?

Протянул Семигор свою громадную ладонь Павлушке. А на ладони камни драгоценные. У Павлушки в глазах круги цветные пошли. Посмотрел он на лицо Семигора, а оно у него то красным, то зеленым, то золотисто-желтым становится.

Грохочет Семигор:

— Горщиком знаменитым сделаю. Али не хочешь? Тогда по чугуну мастера равным тебе не будет.

Посмотрел Павлушка на Семигора, а тот словно сам из чугуна отлит.

— Не по душе, вижу. Тогда огневому ремеслу учись. Радостное это дело. Особливо сталь варить.

И сделался тут Семигор голубым-голубым — борода голубая, волосы голубые, фартук рабочий и тот оголубел.

Задумался Павлушка, говорит твердо:

— Мне бы своим умом до дела дойти.

Загрохотал Семигор, горным эхом вокруг рассыпался:

— Слыхал, усмирили вы Огневика? В помощники тебе определяю. Пора и младшему в люди выходить.

Дома у деда дым коромыслом. Это Бедовик вздумал уху варить. А с непривычки только в золе да саже перепачкался — трубочист трубочистом.

Говорит ему дед:

— Голова-то большая, только ума маловато. Сколько лет чугунок мне верой-правдой служил, а ты его враз прожег.

— Новый сделаю, — гудит Бедовик-Огневик.

— Скор на слова-то! Ладно, определим тебя к работе горячей — присматривайся, что к чему. Может, и в мастера, как братья, выйдешь. Сталь да чугун — это, брат, не уху варить.

Отвели Огневику хоромы. Ну печь не печь, больше на дом походит, только громадный. Поэтому и называется эта печь — доменная. Стал Огневик ремеслу учиться. С охотой. Мозоли набил, фартук прожег, дымом пропах — силу в себе почувствовал.

И Павлушка-Пострел к огневой работе тянется, про секреты мастерства у деда Кудельки выспрашивает.

— Не в обычае человека работного тайны ремесла при себе хранить. Научу тебя сталь особую варить, дорогую.

Взялись за дело. День и ночь у печи пропадали — большую работу наскоком не возьмешь. И вот, словно молния, побежал по желобу металл, голубым огнем вспыхнул, птицей в небеса взвился.

Говорит Пострелу дед Куделька:

— Ну, мастер, по-твоему вышло. Внукам, правнукам своим расскажешь: такого-то, мол, дня Павлушка-Пострел дорогую сталь выплавил. Да и Огневик себя показал. Быть ему Огнем-Великаном.

…Красным всадником пронеслись по нашей земле годы. Настали времена другие. Песни новые люди запели.

Подрос Пострел и его друзья-товарищи. Хозяевами всему стали. Дружно за работу взялись. Один придумает, другой подскажет, третий руки золотые приложит. И побежали по земле машины, по воде поплыли, по воздуху полетели. А мастерам и этого мало.

Говорит Пострел деду Кудельке:

— Хочу я, дедка, такой металл выплавить, чтоб конем крылатым выше звезд поднялся.

— Верно, — говорит дед, — нет такого дела на земле, на воде и на небе, до которого бы рабочие руки не дошли.

Упорны в работе мастеровые, слов на ветер не бросают. Варит Павлушка-Пострел звездную сталь. Подходит к печи доменной, в огненные глазки заглядывает и, как доктор, спрашивает:

— Как дела? На что жалуетесь, Огонь-Великан?

А Огонь-Великан красным глазом подмигивает и гудит весело:

— Все в порядке, Мастер!

РЕБЯТА!

Издавна Уральские горы называли Каменным Поясом, или просто Камень. Еще в двенадцатом веке — а это почти семьсот лет назад! — русские знали, что край этот несметно богат, а живут здесь ханты, манси, татары, башкиры.

Поэтому на карте нашего Южного Урала так много башкирских названий рек, гор, озер, поселков и городов.

Этимганово — село в Сосновском районе. Название происходит, по рассказам, от слов «ит» — собака и «эмган» — вскормленный, то есть собакой вскормленный.

Килен-таш — «невеста-камень». Скала неподалеку от города Магнитогорска напоминает фигуру женщины.

Атач-гора — около нее находится Магнитогорский металлургический комбинат имени В. И. Ленина. Когда-то там пасли лошадей. Ат — по-башкирски лошадь. Поэтому на карте много названий, начинающихся со слова Ат (Атлян, Аткуль, Атжатарово и т. д.).

Бердяуш — рабочий поселок и железнодорожная станция. Бердяуш по-башкирски — таинственные звуки. Как узнали позднее, это был шум подземной реки.

Миньяр — город в Челябинской области. Мин — тысяча, яр — каменный столб. Старики-башкиры рассказывают, что тысячи каменных столбов высятся вдоль берега реки.

Кунашак — районный центр. Можно перевести как «место ночлега».

Таганай — горный массив на Южном Урале. Переводится как «подставка луны» (таган — подставка, ай — луна).

Юрма — горный массив (высота 1034 м) к северу от Златоуста. По-башкирски означает «не ходи», словно предостерегает о трудностях восхождения на гору.

Чебаркуль — озеро. Свое название получило от множества островов. «Чубар» — по-башкирски пестрый.

Тугайкуль — озеро неподалеку от города Копейска. Здесь был открыт каменный уголь. Нынешние города Челябинской области Копейск, Коркино, Еманжелинск — центры добычи каменного угля на Южном Урале.

Тагт-Талях-Ялпынг-Неройка — так охотники-манси назвали гору на приполярном Урале. (Нер — камень, ойка — старик, то есть «Старик Урал»).

Кременкуль — озеро неподалеку от Челябинска. По рассказам стариков-башкир на берегу озера находили кремни.

Янган-тау — означает «горящая гора». Из трещин горы кое-где бьют горячие источники, вырывается пар.

Касли — город, расположенный между озерами Большие Касли и Иртяш, соединенными речкой Вязовкой. Название озера в переводе означает «гусиное» (каз — гусь, казлык — гусиное место).

Маузлы — башкирское название озера Банное (в 60 км от города Магнитогорска). «Маузлы» — мычащее, гудящее. Во время замерзания озеро своеобразно гудит и звуки напоминают мычание быка. Русские называют озеро Банным: вода очень мягкая.

Миасс — правый приток реки Исети. По реке назван город Миасс, село Миасское, озера Большое и Малое Миассово. Воды река несет в Северный Ледовитый океан: впадает в Исеть, затем в Тобол и Иртыш.