…Тяжкий млат, дробя стекло, кует булат. После первой «отсидки» Инесса, выйдя на волю, с новой энергией принялась за революционную работу.

Это был малоприметный, кропотливый, изнуряющий труд низового партийного организатора. Ни малейшего праздника: ни митинговых речей, ни эффектных приключений, ни ярких дискуссий. Завязывание связей. Инструктирование. Подбор людей — тщательно, не торопясь, по одному. Расстановка пропагандистских сил. Руководство рабочими кружками. Встречи, явки, беседы. И все это в условиях строгой конспирации, когда приходится ежечасно уходить из-под гласного и негласного надзора полиции, водить за нос шпиков и филеров.

«Я много работаю, — писала она в тот период Владимиру Арманду, — так, что подчас остаюсь совсем без ног; особенно много пришлось бегать на прошлой неделе… до сих пор не могу еще вполне отдышаться».

Изменения отразились и на внешности Инессы: лоск постепенно сходит. Не следует, однако, думать, что она старается умышленно опроститься, что это своего рода камуфляж. Конечно же нет. Всякая поза, рисовка — и тогда, и в любой другой период ее жизни — абсолютно чужды ей. Перемены происходят естественно: просто недосуг заботиться о платье, голова занята не тем.

Нетрудно представить себе, как по тем улицам, по которым еще недавно, три-четыре года назад, Инесса проезжала в коляске, теперь она спешит-торопится «по образу пешего хождения». Инесса похудела, побледнела — но вовсе не подурнела. Горят глаза, она оживлена, одухотворена. Она счастлива потому, что нашла себя. Нашла себя в революции.

Летом 1906 года Инесса Арманд — пропагандист в Лефортовском районе. С Арбата каждодневно вышагивает версты и версты — в Анненгофскую рощу, в Измайловский зверинец (лес за Семеновской заставой), за Яузу — на дальнюю окраину Москвы. Она организует кружки, выявляет и готовит для них руководителей, оказывает методическую помощь, занята составлением программ.

Она общается не только с учащейся молодежью — пропагандистами. Ее видят в каморках рабочих, в фабричных спальнях-общежитиях. В районе полно мелких и мельчайших фабричонок, мастерских. Кондитеры, пекари, текстильщики тут особенно угнетены и отсталы, многие неграмотны, забиты. Инесса умело находит ключи и к сердцам этих людей, задавленных нуждой и безудержной эксплуатацией.

Вспоминает Елена Власова (партийная кличка Варвара Михайловна). Она была парторганизатором района и постоянно сталкивалась с Инессой, наблюдала ее в деле. Вот свидетельство Е. Власовой, особенно ценное потому, что оно почти единственное, относящееся к тому периоду:

«Тов. Инесса вела пропаганду со свойственной ей настойчивостью. Она находила достаточно простых слов, чтобы самые серьезные наши разногласия с меньшевиками сделать популярными и доступными полуграмотной аудитории. Помню, как сейчас, тихий и вкрадчивый голос Инессы во время ее бесед и так сосредоточенно слушающих ее рабочих… После таких собраний и слушатели, и она уходили в бодром, приподнятом настроении» (сб. «Памяти Инессы Арманд». М., 1926, стр. 70).

Позволю себе внести некоторый корректив в процитированный сейчас текст. Думается, что Е. Власова неправомерно употребила здесь слово «вкрадчивый». Оттенок ведь у этого слова вполне определенный: вкрадчивый значит умеющий возбудить доверие хитростью либо лестью. Совсем непохоже на Инессу!

Простота, искренность, предельная убежденность — только этим она влияла. Зажигала, завораживала. И тогда, и потом.

Лишь этим можно объяснить, почему Инессе в 1917 году удалось повести за собой делегатов крестьянского съезда — бородатых мужиков, распропагандированных эсерами. Или еще позже, в трудные революционные годы, когда, выступая на митингах, тихим своим голосом овладевала вниманием любой, даже самой разбушевавшейся, аудитории.

Интересно еще одно свидетельство Е. Власовой: «Изредка собирались пропагандисты на квартире у товарища Инессы (где-то возле Арбата) для разбора программ и методов занятий в кружках с рабочими. Что поразило нас, молодежь, при первом посещении ее квартиры— это то, что тов. Инесса была матерью двух детей. (Тут налицо явная ошибка. Не двоих, а пятерых ребят родила и растила Инесса! — П. П.) Инесса так много и самоотверженно работала, что казалось невероятным, чтобы у нее могло быть что-либо личное».

Характерное замечание. Кстати сказать, к подобным выводам приходили и другие товарищи на различных этапах жизни и борьбы И. Ф. Арманд. Не верилось, что у такого борца, да еще при такой нагрузке, оставалось время для личной жизни, а тем более для воспитания детей. То, как Инесса Федоровна их воспитывала, достойно большого уважения. К ее материнскому подвигу (а это был действительно подвиг!) мы еще специально вернемся.

После Лефортовского — другой район, Железнодорожный. Перебазироваться вынуждена была потому, что слишком уж назойливой стала полицейская слежка: шпики прямо на пятки наступали… Железнодорожники — народ более подготовленный, нежели те, среди которых приходилось вести работу в Лефортове, но дел все прибавляется, да и времена становятся все тяжелей— усиливается реакция. Инесса с одной из товарок по партии снимает комнатенку где-то на Старо-Басманной улице: ближе к рабочим, да и спокойнее для семьи. По существу, она переходит на полулегальное положение.

Ведя партийную работу в московских районах, она не забывает про Пушкино. Пользуется малейшей возможностью, чтобы сеять там революционные семена. Ситуация создалась весьма острая — бунтарская «зараза» гнездится не где-нибудь, а в доме хозяина, против которого и бунтуют рабочие, на интересы которого они и покушаются. Есть от чего прийти в ужас полицейскому приставу!..

В Пушкине активно действует сплоченная революционная группа интеллигентов: врач Николай Николаевич Печкин, библиотекарь Александр Родд, фельдшерица В. А. Евтихина, младшие сыновья Арманда. Привлечены и рабочие — братья Петр и Николай Булановы, Василий Милютин, Иван Киров, Михаил Завьялов и ряд других.

«Потом все это сгруппировалось, и получилась недурная местная ячейка, распространявшая свое влияние и на соседние фабричные районы». Эти слова принадлежат А. Шестакову (Никодиму), одному из руководителей Московского окружного комитета партии в 1905–1906 годах. Я выписал их из его статьи «Начало Московской „Окружки“» (см. сб. «Путь к Октябрю», вып. 2. М., 1923, стр. 75).

В другом выпуске сборника «Путь к Октябрю» — четвертом, изданном в 1925 году, напечатаны воспоминания братьев Булановых, под заглавием «Дела давно минувших дней» (см. стр. 71–80).

Братья-большевики припоминают, что мысль создать в Пушкине нелегальный кружок фабричных рабочих исходила от Инессы Федоровны. Собирались на квартире доктора Печкина, устраивали массовки в лесу, печатали прокламации, разбрасывая их по ночам у колодцев, чтобы женщины, придя поутру за водой, разбирали листки и относили домой… От одного кружка отпочковались другие. «В 1906 году из всей организации были выделены наиболее способные, составившие пропагандистский кружок. Им руководила Инесса Федоровна, занимаясь преимущественно политической экономией в связи с текущей экономической политикой и рабочим движением» (стр. 76).

Отдыхать удавалось разве что только… в тюрьме.

В этом смысле весьма насыщенным был год 1907-й. Весна застает Инессу за решеткой. Как сообщает Н. К. Крупская, арестовали Инессу по делу военного союза; при обыске отобрали прокламации, нелегальную литературу. Не успели ее выпустить — дело еще не было закрыто, — как вновь затворились ворота тюрьмы. 7 июня 1907 года И. Ф. Арманд арестована вместе с товарищами из Железнодорожного районного комитета партии.

«Живется мне здесь недурно», — пишет она Владимиру Арманду из лефортовского арестного дома. И фраза эта продиктована не только естественным желанием успокоить близких — в ней отражается боевое настроение Инессы. Далее в письме рассказано, как протекают тюремные дни:

«Говорят, что осенью и зимой наши камеры очень сырые, но теперь это незаметно. Спим с открытыми окнами. Едим хорошо. У нас здесь коммуна, и мы все по очереди дежурим, т. е. сами готовим, стираем полотенца и т. д. Я один раз уже дежурила и, как ты понимаешь, очень волновалась за суп; он вышел довольно удачен, но только овощи были demi naturel (полусырые. — П. П.). Целый день очень занят, это лучше, так как он проходит скорей. Утром я читаю до 2-х; около трех у нас обед и чай, затем урок французского, затем мы гуляем полтора часа, затем ужин, после ужина еще два урока французского (последнее — конспирация)».

Время действительно уплотнено до предела. Инесса и сама учится, и других учит, так что унывать некогда.

А что же ее ожидает в ближайшем будущем? «После допроса ротмистр заявил, что освободит меня через два- три дня, и вот все сижу. Ну, черт с ними!» Это очень характерно для Инессы: личные интересы на втором плане. И, отмахнувшись от собственной судьбы, она тут же, с той же строки письма, переходит к поручению:

«Володя, вот какая у меня к тебе просьба: зайди туда, где я квартировала в течение июня (ты понимаешь?), там спроси „Иду“ (ее лучше всего застать около пяти часов) и попроси ее от моего имени попросить мой паспорт у хозяйки».

Судя по всему, поручение это связано с недавним нелегальным положением Инессы — паспорт надо забрать, чтобы не дать жандармам лишний козырь в руки…

Ротмистр, который обещал, что Инесса Федоровна будет через два-три дня на свободе, разумеется, соврал. Товарки по камере одна за другой выходили на волю, а Инессино тюремное сидение все затягивалось. Лишь 30 сентября 1907 года внесена была ясность. Министр внутренних дел соизволил подписать постановление: высылается в дальние уезды Архангельской губернии под гласный надзор полиции. Срок — два года.

Инессе предстояло, таким образом, пройти обучение еще в одном «университете».