Опять Москва. Беглянка счастлива. В одном из писем она признается, что после северного безмолвия все, все радует ее: и шум большого города, и уличная толпа, и даже извозчичьи клячи…
У Инессы множество наметок: после недолгого отдыха надо восстанавливать старые связи, а потом… Но все планы нарушает тревожное известие из Швейцарии: Володе плохо.
Быстрые сборы, хлопоты, экстренный отъезд — и, не отдохнув еще, не отдышавшись после побега из Мезени, Инесса оказывается в эмиграции.
Пусть она сама расскажет о том, как это случилось, и о том, что ожидало ее в Швейцарии:
«Вы, может быть, знаете, что я теперь вот уже три — почти четыре месяца за границей — так писала И. Ф. Арманд своим друзьям, супругам Аскнази. — Мне пришлось уехать потому, что Владимиру внезапно стало хуже. Мне, к счастью, удалось очень быстро обставить свой отъезд. Уезжая, я, конечно, и не подозревала, что ему так худо, и думала, что предстоит лишь небольшая операция — вскрытие нарыва. Но ему внезапно, неожиданно даже для самих врачей, сделалось много хуже, и через две недели после моего приезда он умер» (фонд Музея революции СССР, № 33308/3).
Последующие строки скупы, они могут показаться даже какими-то обесцвеченными, но сколько в них заключено неизбывного горя:
«Для меня его смерть — непоправимая потеря, так как с ним было связано все мое личное счастье, а без личного счастья человеку прожить очень трудно».
В то же приблизительно время, когда писались эти горькие строчки, Инессу повстречала в Париже давнишняя ее знакомка, подруга по тюремной камере — Елена Власова. И вспоминала потом, как поразил ее вид Инессы: бледность, худоба, печаль в глазах..?
Жизнь нанесла Инессе страшный удар. Привела в отчаяние, расшатала здоровье. Но не сломила.
Читаем дальше все то же письмо:
«Так как я для работы сейчас совсем не гожусь — ведь для нее нужна бодрость и энергия, в особенности теперь, — а у меня ничего этого нет, то торчу здесь. До пасхи сидела в одном маленьком французском городке, теперь переехала в Париж — хочу попытаться здесь позаняться. Хочу познакомиться с Французской социалистической партией; если я сумею, смогу все это сделать, то наберу хоть немного опыта и знаний для будущей работы. Надеюсь, что смогу заниматься».
Преодолев тяжелейшее личное горе, она нашла в себе силы, чтобы засесть за систематическую учебу.
Инесса Федоровна берется за дело всерьез, со всей свойственной ей энергией.
Осень 1909 года застает Инессу Арманд в Брюсселе. Город тихий; обстановка здесь более, чем в кипящем Париже, располагает к занятиям. Она посещает университет, изучает социальные и экономические науки. Человек, поставивший перед собой жизненной целью революционное преобразование мира, должен познать законы общественного развития, изучить политэкономию и историю.
…Перед нами официальный документ, карточка регистрации населения в бельгийской провинции Брабант, отпечатанная типографским способом на французском и фламандском языках. В ответ на вопросы от руки вписаны данные об Инессе-Елизавете Арманд. Профессия — студентка. Адрес — ул. Жан Волдер, 32. Дата записи — 27.X.1909 года (ЦПА ИМЛ, ф. 127, оп. 1, ед. хр. 2, л. 1, 2).
В той же архивной папке следующий по порядку лист — это диплом, выданный Новым университетом в Брюсселе мадам Инессе Арманд. На листе — какие-то затейливые виньетки, несколько печатей и множество подписей, принадлежащих деканам, профессорам, секретарям. Все они свидетельствуют, что мадам Арманд, с отличием выдержав экзамены, удостоена ученой степени лиценциата экономических наук.
Курс был пройден, экзамены сданы, и диплом получен на протяжении всего одного только года. Но то были двенадцать месяцев напряженных занятий, пятьдесят две недели самозабвенной учебы.
Так Инесса, человек сильной воли, лечила свое горе.
Правомерно ли, однако, называть Инессу человеком сильной воли?
Читатель уже, конечно, привык к тому, что на всем протяжении этой книги, когда только появляется возможность, я предоставляю слово самой Инессе Арманд; широко пользуюсь ее перепиской, высказываниями, документами. Делаю я это намеренно — ну кто лучше моей героини сумеет ответить на вопрос, поставленный выше?
Теперь, после необходимого авторского отступления, слово предоставляется Инессе Федоровне. Несколько лет спустя, уже во время войны, она вела в письмах из Швейцарии задушевный разговор со старшей дочерью, Инной. И признавалась:
«…Скажу про себя — скажу прямо — жизнь и многие жизненные передряги, которые пришлось пережить, мне доказали, что я сильная, и доказали это много раз, и я это знаю. Но, знаешь, что мне часто говорили, да и до сих пор еще говорят? «Когда мы с вами познакомились, вы нам казались такой мягкой, хрупкой и слабой, а вы, оказывается, железная». Да, совершенно внешние и поверхностные впечатления посторонних не имеют никакой цены, и неужели на самом деле каждый сильный человек должен быть непременно жандармом, лишенным всякой мягкости и женственности — по-моему, это «ни откуда не вытекает» — выражение одного моего хорошего знакомого. Наоборот, в женственности и мягкости есть обаяние, которое тоже сила» (ЦПА НМЛ, ф. 127, оп. 1, ед. хр. 25, л. 38).
Чуть дальше в письме содержатся интересные рассуждения о воспитании силы воли: ее, как и мускулы, следует развивать постоянными упражнениями. А самое силу воли Инесса условно делит на пассивную и деятельную. Первая — когда человек может, к примеру, заставить себя молчать или заставить себя учиться. Но одного этого мало. Надо не только уметь промолчать, но и уметь говорить, не только уметь сдержаться, но и уметь действовать, не только уметь переносить страдания, но и уметь возмущаться и бороться.
Инесса безусловно обладала такой волей.
Не хотелось бы, чтобы у читателя создалось впечатление, что занятиям Инесса отвела один только год. И что в тот год она отошла, отказалась от борьбы. Нет. Училась Инесса непрерывно. И до Брюсселя — в Москве, в ссылке, везде. Это обстоятельство, кстати говоря, помогло ей в короткий срок осилить обширный университетский курс. После Брюсселя, в Париже училась в Сорбонне; в Швейцарии была постоянным посетителем лекций, завсегдатаем читальных залов и библиотек; в Москве выкраивала драгоценные часы, чтобы позаниматься в Румянцевской библиотеке. И читала, читала — без отдыха и срока.
Трудно удержаться, чтобы не подкрепить эти мои утверждения примерами. Два — из огромного множества — приведу.
К лету 1909 года относится, по-видимому, письмо Инессы московским друзьям — супругам Аскнази, на три четверти посвященное вопросам воспитания. Здесь не место излагать педагогические взгляды Инессы, важно отметить широту кругозора и степень подготовки:
«Я этими вопросами (педагогикой. — П. П.) в свое время интересовалась, но только по ним «почитывала» и вы, вероятно, уже читали все то, что читала я, т. е. Спенсера, Гюйо, Толстого, и, кроме того, некоторые книги по психологии — книгу Payot «Воспитание воли», книгу Рибо «Болезни внимания» и т. д. Специалисты по этим вопросам советовали мне читать Гефдинга и James’a, но до них я не добралась. Я посещала тоже педагогическое общество. Не знаю, существует ли оно теперь» (фонд Музея революции СССР, № 33308/7).
Педагогика и психология, как известно, лежат в стороне от главных интересов Инессы Федоровны. Тем не менее, когда речь зашла об этих вопросах, выяснилось, что она читала труды многих серьезных и известных в ту эпоху авторов.
Другой пример. Сохранились черновые выписки из сочинений английских политических деятелей о роли Англии в войне. Высказывания Джозефа Чемберлена, Сесиля Родса и других, выписанные Инессой из книг на английском языке. Заготовки для какой-то работы. В архивном деле они отнесены к 1912 году, правда со знаком вопроса. Но суть не в дате — для нас важно обратить внимание на широту интересов, которыми жила Инесса Арманд?
На обороте одного из листков — беглые пометки: «М. Энджель. Немецкий империализм (книжка о пацифизме). Багдадской дороге прибавить ссылку на книжку «Diplomatische Krieg»» (ЦПА ИМЛ, ф. 127, оп. 1, ед. хр. 13).
В каждой торопливой записи видна упорная работа над книгой.
Даже в тот, брюссельский, период Инесса не превратилась в затворницу. Внимательно изучает западноевропейское рабочее движение. Наездом бывает в Париже. Втягивается в революционную работу.
К концу брюссельского периода, к лету 1910 года, она энергично включается в партийную жизнь. Тому свидетельство — письмо, адресованное в Париж Д. М. Котляренко, который ведал тогда партийными финансами и «техникой». Инесса просит прислать денег для переотправки газет (что делалось по поручению партии), сообщает, что ей «пришлось даже занять — так как в собственных финансах был кризис». Далее в письме содержится тщательный (до сантима) отчет в израсходовании партийных средств. И высказывается желание попасть на международный социалистический конгресс в Копенгагене (ЦПА ИМЛ, ф. 18, оп. 43, ед. хр. 36113).
Побывала ли Инесса на Копенгагенском конгрессе? По-видимому, да. Во всяком случае ее просьба была услышана Лениным.
В XIII Ленинском сборнике можно прочитать следующую записку, адресованную большевику М. Кобецкому: «Прилагаю две карты — все, что я добыл. Впишите имя Инессы.
Жму руку. Ленин».
«Карты» — пригласительные, гостевые билеты на международный социалистический конгресс. Вот еще когда, оказывается, Владимир Ильич решил включить Инессу в активную международную работу партии. Разве стал бы он иначе отдавать ей один из двух с трудом добытых, гостевых билетов?..