Интро

— Алло, Алексей Семёнович? Добрый день.

— Здравия желаю, товарищ генерал!

— Наш с вами «крестник» заказал билеты в Якутск на послезавтра. Готовьте своих ребят. Мне нужны лучшие группы наружного наблюдения. Лучшие! Если он что-нибудь заметит, вся наша разработка полетит к чертям, а это — полтора года кропотливой работы. Ну да не мне вас учить, Алексей Семёнович, сами столько сил на этого подлеца потратили.

— Я всё понимаю, Константин Анатольевич, не волнуйтесь. Группы давно подобраны, ждут только отмашки. Всё будет в полном порядке, уверяю вас.

— Хорошо, работайте. Обо всех изменениях в процессе докладывать мне лично. Всего доброго.

— Слушаюсь, товарищ генерал! До свидания.

 

Нехороший вечер

Прошло всего пять часов со времени отъезда жены к маме, а с Фёдором Сивцовым уже случилась гнусная история. Вечером в пятницу, то есть вчера, Амина, пакуя сумку с гостинцами, посмотрела в сторону обречённо наблюдающего за её приготовлениями супруга, и сердце её на секунду тревожно сжалось.

«Господи, да я ж только на выходные! — с тоской подумала она. — Не может же он за два дня успеть во что-нибудь вляпаться?»

Вторая половинка её мозга отрезала: «Может!» И Амина, тяжело вздохнув, продолжила сборы.

Уж кому-кому, а ей ли было не знать о феноменальных способностях мужа попадать в неприятности. За восемь лет их брака у Амины было несколько сот (как минимум!) случаев, чтобы в этом убедиться. Каждый раз, отправляя мужа в соседний продуктовый магазин, она с трудом сдерживалась, чтобы не сыграть ему «Прощание славянки». Это поистине были проводы на войну, ибо против Фёдора был весь окружающий мир, а также все известные и неизвестные науке законы природы.

Так, например, отправляя его раз в месяц в парикмахерскую, Амина с равной долей вероятности могла ждать через пару часов звонок из реанимации, милиции, скорой психиатрической помощи, общества защиты животных или отовсюду одновременно. Тогда она бросала все дела и мчалась вызволять благоверного. Даже дочь Алиса в свои шесть с половиной лет абсолютно не признавала отцовского авторитета и относилась к нему по-женски снисходительно.

Сейчас Алиса крутилась вокруг матери, больше мешая, чем помогая ей собираться. Она обожала поездки к бабушке «в деревню», пусть та и называлась уже пять лет посёлком городского типа. Но всё же просто так уехать от беспомощного отца она не могла.

— Папа, запомни: в холодильнике суп и сосиски, — довольно строго для своего возраста сказала она. — Холодным ничего не ешь, обязательно разогрей. И кактусы поливай.

— Да, и не забывай кормить Налима, — добавила жена. — А то сам поешь, а он и не попросит. Так и будет два дня голодный.

В то, что здоровенный сибирский котяра по прозвищу Налим может умереть с голоду, верилось с трудом. Даже Алиса, безумно любящая Налима и постоянно пичкающая его колбасой, однажды сказала, что «у него уже лицо больше папиного». Да и попросить он мог так, что слышно было в соседних квартирах, благо голосом его тоже бог не обидел. Больше всего на свете Налим любил лежать на боку, вытянувшись во весь свой немалый кошачий рост. При этом в и без того невеликой квартирке всем приходилось проявлять чудеса изворотливости, огибая и перепрыгивая его.

— Сиди дома, никуда не ходи, — продолжала напутствовать Фёдора Амина. — Продуктов тебе хватит, читай, смотри телевизор. Чертёж вон можешь закончить.

Фёдор работал в захудалом НИИ рядовым научным сотрудником с мизерным окладом. Институт со дня основания занимался каким-то одним страшно секретным агрегатом, который целиком был никому не ведом, но отдельные его части весь штат института доводил до ума вот уже лет тридцать. На двадцатом году ударного труда в коллектив влился и Фёдор Сивцов. Работником он был, в принципе, хорошим, исполнительным и мог бы, наверное, постепенно продвигаться по служебной лестнице, как и многие другие. Но с Фёдором постоянно что-нибудь происходило, нередко в стенах родного НИИ, а иногда и с многочисленными жертвами. Поэтому он так и оставался на своей должности уже почти десять лет. На счастье, рядом находился престижный вуз и, когда настали новые времена, его быстро заполонили сынки богатых родителей, которые, однако, не знали, с какой стороны нужно подходить к кульману и что такое рейсшина. Зато это знал Фёдор. И он (и не он один) брал на дом и изображал для нерадивых студентов любой сложности чертежи, расчёты, пояснительные записки и тому подобное. Естественно, за небольшую мзду, которая, тем не менее, весьма существенным ручейком вливалась в их с Аминой семейный бюджет.

Закрыв за женой с дочерью дверь, Фёдор горестно вздохнул и поплёлся в комнату, при этом наступив на Налима, заоравшего дурным голосом. Скорбящий этого даже не заметил и, пройдя к телевизору, включил его, привычно ощутив лёгкий удар тока. Показывали какую-то криминальную хронику. Сивцов почему-то в глубине души боялся таких передач, хоть и понимал, что это глупо и что в него ну никак не могут выстрелить из автомата прямо сквозь кинескоп, но всё равно было не по себе. Показывали про побег из городского СИЗО каких-то уголовных личностей. Всего личностей было пять и лица на показанных фотографиях такие жуткие (особенно в профиль), что Фёдор боязливо поёжился и оглянулся. В квартире личностей не было, и это его немного успокоило.

Над их квартирой тоже жил тип, которого околоподъездные бабушки иначе как «бандитом» и «головорезом» и не называли. Говорили даже, что как-нибудь он уж точно всех порешит. Возможно, потому, что тот скупил три квартиры на этаже и сделал из них одну, а возможно и на самом деле знали про него какую-то страшную тайну. Во всяком случае, пожилой, всегда хорошо одетый сосед постоянно здоровался со всей семьёй Сивцовых, не делая исключений и для Алисы, что наполняло её неслыханной гордостью. Поэтому Фёдор, в отличие от бабушек, совсем не боялся «трёхквартирного» соседа, а однажды даже, набравшись храбрости и зажмурившись, попросил у того прикурить. К удивлению Фёдора, его не стали бить, как это бывало раньше в аналогичных ситуациях, а вежливо угостили огоньком, причём от золотой (как ему показалось) зажигалки. Сивцов так возгордился, что упал с крыльца и сломал два ребра, но до сих пор вспоминал те мгновения отчаянной своей смелости со сладким щемлением в груди.

Решив разогреть суп, Фёдор пошёл на кухню, открыл холодильник и одной рукой потянул на себя кастрюлю с супом, а второй потянул вверх норовящие сползти домашние спортивные штаны. При этом он обдумывал сразу две пришедшие ему в голову мысли. «Интересно, это резинка на штанах ослабла или я похудел?» и «Что-то кастрюля больно тяжёлая, полная что ли?» Получалось, что Фёдор совершал четыре действия одновременно, причём два физических (тянул штаны и кастрюлю) и два умственных (думал о предыдущих двух действиях). Будь здесь Юлий Цезарь, он бы непременно позеленел от зависти (а может, и лопнул!). Фёдор стал тихо восхищаться собой. Именно в этот момент под кастрюлей кончилась опора и она начала движение вниз.

Сивцов, чувствуя, что одна рука на ручке летящей вниз кухонной утвари неуместна, отпустил вторую руку от штанов, но всё равно не успел. Полная до краёв кастрюля смачно ухнула его по ноге и, кувыркаясь, покатилась по полу, разбрасывая в стороны капусту, картошку и куски мяса. В то время как Фёдор прыгал на одной ноге, баюкая в руках другую, ушибленную, радостно заоравший Налим бросился к разбросанному по кухне мясу.

Недолгое мародёрское счастье длилось ровно четыре с половиной секунды. Хозяин совершил на своей здоровой ноге всего несколько кособоких прыжков, затем оскользнулся в разлившемся супе и начал плашмя валиться назад. При этом на его лице было написано такое мужественное спокойствие, какое бывает только у людей, привыкших много и больно падать.

«Такие лица бывают у альпинистов в кино. Ну, может, ещё у Штирлица. Когда он в этом… В кафе „Элефант“…», — успел погордиться Сивцов перед падением.

Налима редко наказывали. Даже когда он воровал со стола, чаще всего его ждал лёгкий шлепок, которого он при своём весе почти и не ощущал. И если люди иногда воруют вагонами, то зарвавшийся Налим воровал, бывало, целыми пирогами. Тем страшнее показалось ему наказание, которое постигло его из-за маленького кусочка варёного мяса. На этот раз хозяин ударил его всей спиной.

Обычно наглый, Налим после удара только глухо мявкнул, будто из него разом вышибли весь воздух, отлетел в угол и там секунду прибалдело глядел перед собой. Но в этот самый миг в сантиметре от него с грохотом обрушился сорвавшийся со стены посудный шкаф. Видимо подумав, что терпение хозяев кончилось и сегодня его собираются убить, кот отчаянно заорал, серой молнией метнулся через лежащего Фёдора в комнату, попутно расцарапав тому живот, сшиб лбом тяжеленную напольную вазу и с нечеловеческой хитростью юркнул в кладовку. Ваза грациозно завалилась на бок и с резким звуком раскололась на несколько неравных кусков.

Сивцов лежал на спине в луже холодного жирного супа и героически смотрел в потолок. Всё-таки на чистый, белый потолок смотреть было неизмеримо приятней, чем на параллельную ему нижнюю поверхность. По стенам и водопроводным трубам в квартиру Сивцовых привычно заколотили соседи, но сегодня как-то вяло и неартистично. Фёдор лежал на полу, как покойник. Он даже руки сложил на груди, чтобы не испачкать их. Роль цветов и венков на теле усопшего исполняли пучки капусты и фигурно нарезанные овощи. Открытый холодильник страшновато подсвечивал всю эту фантасмагорическую картину.

«А ведь это я Амине овощерезку подарил, которой можно овощи так красиво резать, — неожиданно подумал зашибшийся Сивцов, рассматривая морковную „звёздочку“, снятую со своей груди. — Она ещё обрадовалась тогда сильно, что я хоть что-то целым до дому донёс…»

И ещё почему-то он не мог себе представить — ну хоть тресни! — чтобы Амина вот так же, как он, не удержав ни штаны, ни кастрюлю, грохнулась посреди кухни спиной в суп и уронила шкаф с посудой. Видно, всё же они в чём-то разные…

Через четверть часа горьких дум Фёдор замёрз и стал подниматься. Вставать было ещё противней, чем падать. Потратив около часа на смену одежды и относительную приборку кухни (шкаф он вешать не стал по причине позднего времени), Сивцов вспомнил, что он пришёл сюда поужинать. Но сначала надо было что-то сделать с расцарапанным животом. Когда-то Фёдор читал, что на самом деле Ленин умер от сепсиса, и очень переживал по этому поводу. Найдя дома пузырёк зелёнки, Сивцов обработал царапины, перемазавшись при этом, как чёрт. Достав из холодильника холодные сосиски, он стал вяло жевать их, изредка бросая исполненные сдержанной гордости взгляды на свой изумрудный живот.

«А и хорошо, что супа нет! — подумал, неожиданно приходя в хорошее настроение, Фёдор. — Тарелки-то всё равно все в шкафу разбились!»

Тут он вспомнил, что ему наказывали покормить Налима.

— Налимчик! Кис-кис-кис! — фальшиво пропел Фёдор, доставая из холодильника ещё пару сосисок. — Иди сюда, котик!

Котик не шёл.

«Наверное, уже спать лёг, — успокоил себя Сивцов. — Значит не так уж и голоден!» В кладовке что-то с шумом упало.

— Надо и мне пойти прилечь, — зевнул гроза котов. — Поздно уже…

Ночью Фёдору приснился нехороший сон.

…Будто бы попал Фёдор на войну, да не на какую-нибудь простую, а на самую главную. И попал он в плен почему-то к китайцам, а они, даже не спрашивая у него главной военной тайны, сразу повели Фёдора на расстрел. А когда проходили мимо их полевой кухни, пленённый Сивцов случайно её локтем задел и опрокинул. И разлил весь китайский суп. Прибежал тут главный над всеми мандарин и стал кричать, что нельзя такого косорукого лазутчика расстреливать, а надо его подвергнуть какой-нибудь древней китайской пытке. Например, капать ему на темя по капле воды, пока он, Сивцов, с ума не сойдёт! Тут уж другие стали волноваться, что мол, сумасшедший косорукий ещё страшней обычного. И решили Фёдора после пытки всё-таки расстрелять. Привязали его китайцы к позорному столбу, да и давай на голову водой медленно капать…

Не выдержав пытки, Сивцов проснулся.

На голову капало.

 

Нехорошая ночь

Не веря, что его всё ещё пытают, Фёдор чуть сдвинул голову. Капать стало на подушку.

«Может, дождь? — спросонья подумал он. — Хотя, какой, к чёрту, дождь? Январь на улице. И я в квартире».

Сивцов окончательно проснулся и включил светильник. На потолке, прямо над кроватью, расплывалось огромное сырое пятно, в центре которого собирались и мерно падали на Фёдорову подушку крупные капли.

— Амина! — в панике закричал Сивцов. — Амина, нас топят! И почему-то через спальню!

Тут он вспомнил, что жена с дочерью уехали в деревню и будут только завтра вечером. Тогда Фёдор по-настоящему испугался. И почему-то особый, животный какой-то ужас на него нагонял именно тот факт, что и топят-то его не как всех нормальных людей, через ванную там, или кухню, а именно через спальню.

И тут он вспомнил, что говорили о соседе сверху уличные старухи, и ужаснулся.

«Убивать начал! Топить! — ахнул Фёдор про себя. — Весь подъезд! Через спальни, чтоб во сне. Господи!»

— А потом старухи скажут, что я у него прикуривал, — не к месту сказал он вслух. — Чего ж я стою! На улицу надо, крик поднять!

Фёдор стал суетливо одеваться, засунул в карман пиджака документы, затем вытащил из укромного места все деньги, которые они с Аминой копили на новый мебельный гарнитур, и сунул туда же. По карманам пиджака и жилета удалось рассовать и всё Аминино золото, коего, к удивлению Сивцова, было немало: три серёжки, кулон на цепочке и обручальное кольцо. Вдруг он вспомнил про кота.

— Налим, Налим! Иди сюда! Налим! — надрывался осипший от горя Фёдор. Но кот, видимо, твёрдо решил утонуть.

— Ну и чёрт с тобой! — в сердцах сказал Сивцов. — Я дверь открытой оставлю, сам выйдешь!

Он вышел из спальни и включил свет в большой комнате. Здесь уже капало почаще и сразу в двух местах.

«Блин, а может просто трубы прорвало? — пришла к Фёдору первая здравая мысль с начала паники. — Ну, конечно, трубы! На кухне! Ну я дурак!»

Он облегчённо выдохнул, дошёл до кухни и включил в ней свет. И снова облился холодным потом. На кухне было сухо. Обречённым шагом Сивцов дошёл до ванной комнаты и взялся за ручку с таким видом, словно это была гремучая змея.

«Всё, — подумал он. — Если там сухо, значит, специально топит!»

Он с криком распахнул дверь и тут же прислонился к дверному косяку, дыша, как марафонец. В ванной с потолка лился небольшой водопад. Фёдор стоял, бессильно прислонившись к стене, в новеньком костюме-тройке, в тёплых шерстяных носках, с измазанной зелёнкой физиономией и счастливо улыбался. Если бы кто посмотрел на эту картину со стороны, он бы очень удивился. Но удивляться было некому, утопающий был совершенно один посреди этой водной феерии.

— Что ж. Придётся нанести поздний визит нашему соседу, — стал размышлять Фёдор вслух, засовывая ноги в свои любимые тапочки. — Наверное, он замочил в одной ванной бельё, забыл закрыть воду, а сам пошёл спать в другую квартиру. Ведь у него их три.

Пока Фёдор поднимался по лестнице, он думал.

«В какую же из трёх квартир позвонить? Как угадать, где этот миллионер спит сегодня? И что ему сказать?»

С этими невесёлыми мыслями Фёдор поднялся на лестничную клетку соседа и только тут обнаружил, что дверь здесь присутствует, собственно говоря, только в одном экземпляре.

«Видимо, две другие просто замуровали», — виртуозно предположил затопляемый.

Сивцов несколько минут стоял и тупо глядел на красивую, явно бронированную дверь, не решаясь позвонить. Он даже не знал, что ему нужно будет сказать, когда дверь откроется. В голове крутилось какое-то дурацкое «Кто вы, доктор Зорге?», но Фёдор понимал, что так разговора не завяжется.

Неожиданно для себя он вдруг понял, что давно смотрит не на саму дверь, а на щель, образовавшуюся между кромкой двери и железным косяком. Тут новоиспечённый переговорщик окончательно обалдел.

«Он что же, вышел? Открыл кран, чтобы замочить бельё и ушёл? Ну и ну!» — мысли неслись в голове, как электровоз.

Почему сосед должен был замочить именно бельё, и почему имел привычку уходить из дома, не заперев дверь, Фёдор даже не задумывался. Он выдохнул, решительно сосчитал до трёх и два раза надавил на кнопку звонка. Подождав для верности ещё пять минут, Сивцов, обмирая от собственной смелости, потянул дверь на себя. Бронированная створка неожиданно легко поддалась. Внутри горел свет.

Вежливо кашлянув, Фёдор шагнул навстречу судьбе и потянул дверь за собой с целью прикрыть. Массивная бронеплита, разогнавшись, ударила смельчака под зад и, толкнув его на середину огромной прихожей, захлопнулась с каким-то плотоядным лязгом. Фёдор бросился назад к двери и попытался понять, где и что в ней захлопнулось. Но обтянутая бежевой кожей стальная конструкция была монолитна и спокойна. Все попытки замурованного найти хоть какой-нибудь выступ кроме дверной ручки, не увенчались успехом. Тогда Сивцов, отчаянно взвизгнув, с разбегу ударил в дверь своим худеньким ИТРовским плечиком.

Когда круги перед глазами перестали плавать, сидящий на полу Фёдор внимательно осмотрел сначала дверь, потом плечо. Надо признать, дверь выглядела намного лучше. Хозяин почему-то даже не выглянул на шум.

«Где же он? — подумал Фёдор. — Ведь я пришёл к нему поговорить!»

О том, что пять минут назад он пытался методом тарана двери покинуть эту квартиру, Фёдор уже забыл. До его слуха вдруг донёсся шум льющейся воды.

«А, он в ванной! Вот и не слышит ничего!» — догадался Сивцов.

Он двинулся на шум воды, зачем-то громко крича:

— Я иду! Вы слышите? Я иду! — при этом он колотил рукой по стенам и громко топал.

«А то человек думает, что он дома один, — резонно рассуждал лозоходец. — Спокойно принимает ванну. А тут я. Бац! Инфаркт».

Рассуждая таким несколько диковатым образом, так как инфаркт заработал бы скорее тот, кто увидел бы в данный момент приседающего, притопывающего и голосящего Фёдора, который таким странным образом передвигался со скоростью двух метров в минуту, Сивцов наконец дошёл до ванной. Он остановился за пару метров от цели и даже рот открыл от удивления, так как дверь в ванную была открыта. Там даже горел свет, и именно из этой двери по полу лились целые потоки воды и сворачивали в противоположном от Фёдора направлении. Видимо, в ту сторону пол давал небольшой уклон, и вся вода текла как раз в сторону квартиры Сивцовых.

— Здравствуйте! — громко сказал Фёдор. И радостно добавил: — Я иду! Вы слышите?

В ванной стояла гробовая тишина, нарушаемая лишь плеском воды.

«А может, там девушка? — ужаснулся Сивцов. — Услышала мужской голос, испугалась, залезла под ванну и затаилась? А может и застряла!»

Поражённый новой версией в самое сердце, Фёдор заорал с удвоенной энергией:

— Эй, девушка! Вы застряли? Если стесняетесь говорить, можете кивнуть! — зачем-то добавил он.

Вдруг его осенило. Если девушка стесняется его в голом виде, надо дать ей одежду. Всё гениальное просто! В коридоре на вешалке он видел какую-то одежду. Фёдор бросился в прихожую, схватил с вешалки первую попавшуюся дублёнку, вернулся, затем, прижавшись к стене рядом с открытой дверью и крикнув «Ловите! Я не смотрю!», с хаканьем метнул её из-за угла в проём двери. Так обычно в фильмах про войну партизаны бросают гранаты в окна фашистских штабов.

Выждав необходимое для переодевания дамы время, партизан из квартиры этажом ниже смело шагнул в дверь ванной комнаты. Шагнул и обмер. Девушка не стала надевать столь деликатно предложенный ей предмет мужского зимнего гардероба. Там не было вообще никакой девушки. Дорогая дублёнка мирно покачивалась на воде, заполнявшей ванну доверху. А под дублёнкой, в воде лежал сосед.

И было сильно похоже, что он совсем даже не живой.

«А я кактусы не полил», — почему-то вспомнил Сивцов.

В глазах у него потемнело…

 

Нехорошая ночь (продолжение)

— Ик… уф-ф… в-ва… — попытался поздороваться Фёдор с трупом.

Труп соседа, естественно, и не подумал ответить. И вообще, лежал в воде так, как живому человеку и в голову не придёт принимать ванну. Во-первых, на нём был дорогой спортивный костюм и домашние, когда-то пушистые тапочки, которые в данный момент плавали рядом с дублёнкой. Во-вторых, его руки были прикручены к телу верёвкой, а на лбу красовалась огромная ссадина, обрамлённая великолепным синяком. Но самым главным обстоятельством было то, что его лицо было полностью под водой и оттуда, из-под воды, вверх смотрели открытые немигающие глаза.

Как ни странно, Сивцов в этой ситуации не утратил присутствия духа и довольно быстро пришёл в себя. В данный момент он обдумывал следующее: кто же выпустит его из квартиры? Бросив косой взгляд на хозяина, Фёдор ещё раз убедился, что тот ему в этом деле не помощник. Сосед всё так же смотрел куда-то вверх из-под воды. Сивцов видел в кино, что покойникам надо закрывать глаза. А вот надо ли утопленникам? Этого Фёдор не знал, поэтому просто задвинул мёртвое лицо плавающей дублёнкой. Теперь показались ноги. Но на них смотреть было не в пример спокойнее. Ну, ноги и ноги. Может, мёртвого человека ноги, а может, очень даже и живого. Кто знает?

Тут Фёдор обратил внимание, что вода до сих пор хлещет из крана. Крепко перекрыв оба вентиля, он поёжился, живо представив себе, что сейчас творится в их квартире.

«Господи, я же дверь нашу открытой оставил! — запоздало спохватился Сивцов. — Что же делать?»

Наконец он догадался уйти из ванной. Зайдя в комнату наподобие гостиной, он сел на кожаный диван и обхватил голову руками. В другое время он бы обязательно из любопытства осмотрел обстановку квартиры, но сейчас ему было очень жалко себя. Он представил, как сидит здесь, в запертой квартире, с трупом в ванной несколько дней кряду, а за это время домой возвращаются жена с дочкой. Амина зайдёт в открытую дверь, обойдёт все комнаты, подумает, что он, Сивцов, её бросил и заревёт. Фёдор всхлипнул. Тут он вспомнил, что Амина не найдёт также ни документов, ни денег, ни драгоценностей, и совсем расстроился. Что она о нём может подумать? Да ещё скажет потом подругам, что, мол, перед тем, как дать дёру, он ещё и сожрал полную кастрюлю супа. Сивцову стало совсем плохо.

В этот момент раздался звонок в дверь, и Фёдор подскочил от неожиданности.

«Амина!» — с этой радостной мыслью он резво побежал к двери.

Он настолько привык, что жена везде его находит и вытаскивает из любой ситуации, что даже не вспомнил, где та сейчас находится. Подбежав к двери, он крикнул:

— Амина, это я! Я здесь, всё в порядке!

За дверью забубнили неразборчивые, но явно мужские голоса. Сивцов похолодел и только тут заметил мощный дверной глазок. Трепеща всем телом, он опасливо заглянул в него. И чуть не лишился рассудка. Видимо, глазок обладал свойством увеличивать предметы, потому что прямо перед широко распахнутым от ужаса глазом Фёдора раскачивалась какая-то невообразимая, бритая, шишковатая, вся в шрамах, харя.

— Там кто?! — взревела вдруг харя. — Где Папа?! Открывай немедленно, сволочь! — и «харя» так жахнул кулаком по двери, что Фёдор отшатнулся.

— Сазон, ёлы-палы, опоздали мы! — продолжало греметь в коридоре. — Завалили, похоже, Папу! Но слинять, кажись, не успели — там колупается кто-то в хате! Давайте трое на улицу, чтоб они балконами не ушли, суки! — по лестнице прогрохотали, быстро удаляясь, несколько пар тяжёлых ботинок.

Сивцову тут же, до рези в животе, захотелось уйти балконами. Думая о том, откуда у покойного враз появилось столько решительных сыновей, он пошёл искать выход на лоджию. Выйдя на мороз в одном костюме, Фёдор сразу почувствовал себя неуверенно. На улице дул пронизывающий ветер, отчего казалось вдвое холоднее. Сивцов свесился через перила и посмотрел вниз.

От этой лоджии, на седьмом этаже, до их лоджии, на шестом, за зиму выросла огромная сосулька. В самом толстом своём месте, основании, она достигала сантиметров тридцати в диаметре и, постепенно сужаясь, упиралась в перила лоджии Сивцовых. Фёдору всегда казалось, когда он сидел дома, что по этой сосульке при желании можно было бы кататься с этажа соседа к ним на лоджию легко и просто. Однако сейчас это впечатление пропадало начисто. И всё же Фёдор отважно перелез через перила и, судорожно вцепившись в них руками, начал болтать одной ногой под соседской лоджией, пытаясь нащупать сосульку. Первым же порывом ветра с Сивцова сдуло лёгкие домашние шлёпанцы. Внизу послышались крики, по стенам зашарили лучи карманных фонариков. В доме напротив зажглось несколько окон. Сжав зубы, Фёдор продолжал истово махать левой ногой в январской ночи, уже не совсем отчётливо соображая, что и зачем он делает.

— Вон он! Вон! По балкону лезет, падла! — раздались снизу вопли.

— Где?

— Да вон, правее посвети! — при этих словах Фёдора выхватил из тьмы яркий круг света.

— Это Артист, бля буду! — снова заорали снизу. — Они вчера с кичи подорвались впятером, в новостях говорили! Точно, Артист — только он на дело в костюмах ходит!

— Да хоть кто!! Он Папу успел мочкануть, а нам за это сам знаешь, что будет! Так что вали его по-быстрому, пока он в тень куда-нибудь не спрыгнул! Вишь, как ногой болтает, сволочь, щас уйдёт!

Снизу раздалось несколько громких хлопков подряд. В стену рядом с Фёдором что-то ударило, в лицо сыпанула бетонная крошка. Между тёмных домов метнулось эхо. От неожиданности Фёдор дёрнул ногой чуть сильнее и, наконец, неожиданно даже для себя самого, достал до сосульки. То ли от слишком сильных морозов, то ли ещё по каким причинам, но сосулька оказалась совсем не такой крепкой, как он предполагал. От удара ноги она просто переломилась пополам, и две крутящиеся половинки устремились вниз. Через мгновение в ночи раздался громкий щелчок и ещё один какой-то невнятный звук. Примерно секунду внизу было тихо.

— Сазон!!! — раздался затем из-под балконов страшный рёв. — Он Калгана завалил, гнида!! Не пойму только чем, но у него полбашки снесло!

— Сваливаем! — приказал другой голос. — Через минуту здесь мусоров будет — не протолкнуться. Забирайте Калгана и мотаем! А Артист так уж и быть, пусть ментам достаётся! Он и в камере наш будет.

Внизу захлопали дверцы машин, заурчали моторы и «сыновья» отбыли в неизвестном направлении. Фёдор ничего этого уже не слышал. Потеряв цель, ради которой он пятнадцать минут махал ногой на морозе, он неимоверным усилием перевалил своё тело обратно на лоджию и, шатаясь, как пьяный, ввалился в квартиру соседа.

«Чёрт, снова я здесь, — подумал он устало. — Ну сколько можно?»

Сивцов, лёжа на полу, даже не заметил, что машины «братков» под окнами уже сменяют спецмашины милиции и ОМОНа. Причём было их столько, словно здесь собирались вести маленькую войну. Видимо, опять постарались подъездные бабушки, страдающие бессонницей.

 

Откровенно плохое утро

Фёдору, с трудом заползшему в тепло квартиры, казалось, что несчастней человека, чем он, на данный момент не существует во всём обитаемом и необитаемом мире. Да что там в мире! Во вселенной! Ведь его только что хотели убить сыновья покойного соседа. Причём, как он всё-таки понял из их кратких высказываний, состоявших в основном из междометий и каких-то непонятных словосочетаний — они подумали о нём, Фёдоре Сивцове, очень плохо… Ему стало ещё хуже. К тому же в животе непрестанно бурлило.

«Пойти поесть что ли? — вяло подумал „папоубийца“. — Поди не от того он утопился, что вся еда в доме кончилась?»

Мысли в голове Фёдора после всех потрясений сегодняшней ночи стали совсем уж ни в какие ворота.

Бормоча себе под нос: «Интересно, в каком из трёх холодильников он хранит свою еду?», Сивцов поплёлся по незнакомой квартире. Огромную соседскую кухню он принял почему-то за гостиную.

— Ищешь тут, ищешь, — зло бормотал себе под нос новоявленный первооткрыватель, — а они эвон куда холодильник удумали поставить!

Он рванул на себя дверцу холодильника, ловко увернулся от возможной кастрюли с супом и только затем заглянул внутрь роскошного «бошевского» агрегата. С первого взгляда Фёдор понял, что его сосед, судя по всему, очень редко употребляет супы из огромных кастрюль. Да и маленьких кастрюль не наблюдалось в этом объёмистом и прохладном нутре. На полках лежали фрукты нескольких видов, пучки каких-то растений вроде салата, маленькие пластиковые коробочки с некой бурой массой внутри, а внутренняя сторона дверцы — сплошь уставлена минеральной водой без газа. Заметно осмелев при виде пищи, Фёдор взял одну из коробочек в руки и прочёл: «Салат из морской капусты по-приморски в соевом соусе без добавления соли».

— Хм! — хмыкнул вконец обнаглевший от безнаказанности Сивцов. — Прикуривает он, понимаете ли, от золотой зажигалки, а ест, понимаете ли, всякое говно! Да и пьёт тоже! — добавил он, театрально посмотрев в сторону ванной комнаты. И, грозно сдвинув брови, вопросил: — А чем мне до приезда жены питаться прикажете?!

В это время до слуха Фёдора донёсся какой-то звук. Звук шёл явно из глубины квартиры. Голодный нахал мгновенно побледнел и сделался как будто меньше ростом.

«Господи, неужели услышал? - отчаянно подумал готовый упасть в обморок Фёдор, имея в виду покойника. — Что же делать, царствие ему небесное, а?»

Звук повторился.

Сивцов привычно ударился в панику и начал бестолково метаться по кухне в поисках оружия. Наконец, увидев на столе специальную деревянную подставку, полную различных ножей, он схватился за самую большую рукоять и изо всех сил дёрнул её на себя. Рукоять дёрнулась почему-то вместе с подставкой, из которой, повинуясь силе инерции, стали вылетать остальные ножи числом никак не меньше десятка и, красиво кувыркаясь, направились в сторону ничем не защищённых ступней ног пикадора, ибо тапочки Фёдор потерял ещё во время убийства Калгана.

«Со второго этажа полетели три ножа: красный, синий, голубой — выбирай себе любой!» — довольно-таки уместно вспомнилась Фёдору детская считалочка.

Правда, на этот раз право выбора судьба-злодейка предоставила колюще-режущим орудиям кухонного труда, а не человеку. Хорошо ещё, что нож был не очень большой — для фруктов, с чёрной красивой ручкой и к тому же очень острый, как успел отметить про себя Сивцов, доставая его из ноги.

«Повезло, что в другую ногу воткнулся, — ласково глядя на свои многострадальные конечности, подумал Фёдор, — а не в ту, на которую кастрюля падала. А то б совсем обидно было!»

В этот момент до обострённого последними приключениями слуха страдальца вновь донёсся приглушённый шум. Только сейчас Фёдор догадался, что звук идёт не из квартиры, а из подъезда.

«Не ушли всё-таки! — мелькнула в голове раненого неожиданно весёлая мысль. — Ну, я вам сейчас!»

И Фёдор, держа перед собой фруктовый нож, как пику, сильно хромая на обе ноги и оставляя позади себя капли крови, отчаянно двинулся вперёд. Не боялся он большей частью ещё и потому, что на собственном опыте (вернее, плече) выяснил, какая прочная у соседа дверь.

«Давайте, давайте, отбейте себе руки-ноги!» — злорадно пророчил увечный, ковыляя к двери.

В то, что дверь можно вынести ещё чем-нибудь, кроме собственных рук и ног, милосердно не приходило ему в голову. Подойдя к двери, Сивцов затаил дыхание и прислушался. Тишина. Тогда Фёдор, набрав в грудь побольше воздуха, так как совсем недавно где-то прочёл, что киллеры стреляют в своих жертв в основном через дверные глазки, посмотрел сквозь страшно увеличивающую линзу. Ничего. Пустая лестничная площадка. Фёдор перевёл дух. И в этот самый миг мимо глазка справа налево переметнулась тень. Переметнулась и исчезла. Был секундный лёгкий шорох — и нет его.

Осаждённый громко икнул от страха и тут же в испуге зажал себе рот. Хоть тень и двигалась молниеносно, Сивцов всё же успел заметить камуфляжную форму и чёрную маску с прорезями для глаз. Он часто видел такие одеяния по телевизору, в фильмах про Чечню.

«Мамочки! — ужаснулся любитель передач из цикла „Совершенно секретно“, чувствуя, как удушливой волной накатывает паника, и слабеют израненные ноги. — Спецназовцев привезли, из Чечни! Денег не пожалели!»

Ещё раз, но уже не так уверенно осмотрев дверь, Фёдор похолодел: «Эти, пожалуй, сломают».

«Надо что-то срочно делать! — неслись в голове у Сивцова лихорадочные мысли. — Нельзя сдаваться без боя. Думай, ведь ты же инженер, а это звучит гордо!»

И главнокомандующий инженерных войск, несмотря на полученные в сегодняшних боях с суровыми жизненными реалиями ранения, походкой подстреленного в ногу пингвина отправился сооружать первые в своей жизни фортификационные сооружения.

Познания в фортификации и обороне жилых помещений от врага Фёдором были почерпнуты лет десять назад во время просмотра фильмов «Один дома» и «Один дома-2». Он искренне надеялся, что за столь малый срок в этой области прикладной военной науки мало что изменилось. Да и что он, сам без головы, что ли…

Прошло пять минут.

Фёдор Сивцов воинственно бубнил себе под нос какие-то боевые марши девятнадцатого столетия и искал по всей соседской квартире предметы потяжелее.

Вызванный милицией СОБР готовился к штурму квартиры, в которой, по оперативным данным, находился особо опасный рецидивист Алексей Артюхов, по кличке Артист, совершивший дерзкий побег из-под стражи, чтобы отомстить вору в законе Виктору Папанову, больше известному в определённых кругах как Папа. Последние данные позволяли надеяться, что после совершения мести Артюхову не удалось уйти из квартиры потерпевшего, и это давало сыщикам хороший шанс взять Артиста, что называется, «на трупе», тёпленьким.

Фёдор бубнил.

Спецназ готовился.

Светало…

 

Штурм унд дранг

Капитан милиции Семён Попович внешность имел самую заурядную: светлые редкие волосы, мальчишеское, несмотря на разменянный четвёртый десяток, лицо, неброская, но удобная одежда. Семён сидел в раздолбанном дежурном «УАЗике», прихлёбывал чай из крышечки термоса, который захватил с собой предусмотрительный Витя Синельников, и наблюдал за творящейся вокруг неразберихой. Как всегда бывает в подобных случаях, количество начальства на квадратный метр превосходило все мыслимые и немыслимые нормы.

«Чёрт, не спится же им!» — с плохо скрываемым раздражением подумал Семён.

Сам он сегодня успел поспать часа два-три, когда позвонили из отдела и сообщили, что, кажется, «нарисовался Артист».

«Однако, быстро! — подумал Попович, споро одеваясь и на бегу запихивая в рот кусок хлеба с подсохшим сыром. — Вчера только ушёл из-под стражи, а на другой день уже здесь. Лихо! И ведь, главное — наверняка знал, что его именно тут ждать будут, а всё равно пришёл! Видимо, здорово ему Папа насолил, раз он так на встречу с ним рвался!»

Сразу после побега Артиста, зная о его «большой и чистой любви» к господину Папанову, Семён уговорил начальство прицепить к Папе «наружку», чтобы следовала за ним по пятам, куда бы тот ни отправился. Но известный вор был вовсе не дурак, тоже смотрел новости и выходить в ближайшее время никуда не собирался, что облегчало задачу наружного наблюдения. Пару раз к Папе приезжали братки из его личной «гвардии», привозили продукты, газеты, задерживались в квартире не более пяти-семи минут и так же быстро покидали своего босса. Видимо, в собственном жилище Виктор Васильевич чувствовал себя в полной безопасности. Тем не менее, это не помешало злоумышленнику проникнуть внутрь и, по всей видимости, совершить своё чёрное дело.

Самым странным в этом деле было то, что ребята, фиксирующие каждого, кто входил в папановский подъезд и выходил из него, а также тех, кто по той или иной причине подозрительно долго ошивался во дворе дома, не заметили ничего подозрительного. Тем более что у подъезда постоянно сидели старушки, старожилы этого двора, которые знали здесь каждую собаку. Из всех, кто заходил в подъезд за время наблюдения, старушки не здоровались только с «гвардейцами» Папанова, но это было более чем понятно. Очевидно, дотошные бабушки знали досье Виктора Васильевича Папанова лучше всех сотрудников милиции и прокуратуры, вместе взятых. Другой вопрос, что кроме правды, в этом «досье» была и пара-тройка «томов» досужих сплетен, но это уже действительно другой вопрос.

К слову сказать, милицию тоже вызвала одна из бабулек.

«Кончают, сердешного. Прям пулями пуляют по окнам, совсем, боюсь, ухайдакают! — радостно сообщила она дежурному по городу и, как бы в оправдание, добавила: — Спать не дают!»

Как выяснилось чуть позже, бдительные соседки Папанова и не думали спать — картину происшедшего удалось восстановить почти поминутно.

Часов в десять вечера в квартире Виктора Васильевича был посетитель или посетители, причём вели они себя довольно шумно, что-то роняли, всё время гремела музыка. Продолжалось это часов примерно до двенадцати ночи, затем стало тихо. До трёх часов никто не тревожил страдающих бессонницей и излишним любопытством престарелых свидетельниц. Но в начале четвёртого в квартире соседа стали твориться странности. Сначала громко хлопнула дверь папановской квартиры. Затем страшный голос долго и монотонно тянул на одной ноте «Я иду! Я иду!», а потом зачем-то переспрашивал: «Вы слышите?» И совсем уж не по себе стало, когда голос так же громко сказал: «Здравствуйте! Я иду!» Все эти голоса звучали под монотонные медленные удары, как будто кто-то шёл, но очень тяжело и медленно.

«Не иначе как Сатана за ним приходил! — крестились свидетельницы. — Время-то самое бесовское!»

Ещё через пару минут Сатана крикнул «Ловите! Я не смотрю!» и всё стихло на довольно продолжительное время. Самое страшное в этой истории, по мнению старух, было то, что антихрист обращался к их соседу исключительно на «Вы», а тот ему и не думал отвечать. Около пяти утра примчались «как оглашенные» «Витькины бандюки».

— Видать, опасались чего, — степенно говорила Евдокия Александровна, одна из главных свидетельниц происшедшего. — А могёт, и точно знали. Потому как примчались, словно чёрт за ними гонится, и ну в дверь евонную названивать. Позвонили они, значить, а им из-за двери кто-то: «Бу-бу-бу!» А один ка-ак жахнет кулачищем по двери, как заорёт благим матом: «Хто там?! Куда Папу дели?!» Это они Витьку промеж собой Папой называли, Папанов он, потому что, — доверительно сообщила Евдокия Александровна оперативникам. — Затем ещё громче заорал, что убили, мол, Папу нашего, но кто-то вроде в квартире есть и надо, чтоб они, значится, через балкон не спрыгнули. «Бежимте, — кричит, — братья, на улицу, ловить негодников будем!» И — бух-бух-бух! — по лестнице сапожищами, будто белый день на улице, а не ночь глубокая! Зоя Анатольевна говорит, что в глазок видала, как они автоматы на бегу доставали! — заговорщицки понизив голос, закончила она.

Другая пожилая свидетельница, Елена Сергеевна, оказалась полезной следствию тем, что её окна выходили как раз на ту сторону дома, где продолжилась ночная драма. Ну и ещё тем, что «по счастливой случайности» тоже не спала.

— Я, знаете ли, очень рано встаю, — жеманно говорила она сыщикам. — Это очень полезно для организма.

Семён подумал, что это действительно довольно рано — вставать в полпятого утра.

— А тут слышу — в подъезде какой-то шум, топот. Да ещё и Евдокия Александровна по телефону позвонила и сказала, что Витьку Папанова вроде убили, а сейчас под мои окна целая шайка побежала. Ну я и не удержалась — взглянула одним глазком…

Одним глазком Елене Сергеевне удалось увидеть больше, чем смогли бы высмотреть в этой серой предутренней мгле пара опытных корабельных вперёдсмотрящих.

— Сначала выбежали четверо, ну, из тех, кто чаще всего к Витьке шлялись. У двоих фонарики были, китайские такие, оранжевые, их ещё в автомобилях возят…

Семён опять подумал насчёт «взглянула одним глазком». «Китайские такие, оранжевые»! Ещё бы цену назвала, для полного комплекта. Воистину, никогда не знаешь, где найдёшь, а где потеряешь: столько свидетелей в пять утра! И каких! Ещё бы ерунды поменьше болтали…

— …И сразу же давай ими по окнам светить, представляете? Это ночью-то! Потом один как гаркнет: «Вон он, вон он!» и ещё: «Правее свети!» Тут они все вроде как кого-то увидели, головы вверх задрали, засуетились. А этот, горластый, опять орёт «Вон он, ногой машет!», а другой восхищённо так: «Во, — говорит, — артист!» Тут я тоже не удержалась и выглянула вбок — куда они светили, а там, — голос Елены Сергеевны задрожал от немного театрального волнения, — мужик висит на балконе — руками за Витькину лоджию держится, а ногами в воздухе болтает, прямо над сивцовским балконом. Сивцовы — это его соседи снизу, — пояснила она. — В смысле, его — это Витьки, а не мужика…

— Понятно, — устало перебил её Семён. — Мужика этого описать сумеете?

— Какого? — недоумённо захлопала глазами старушка. — Их там много было.

— Который ногами болтал, — терпеливо подтолкнул её к нужной мысли капитан.

— А, артист-то? — беззаботно переспросила свидетельница. — Да ничего особенного вроде, мужик как мужик — в костюме хорошем и в тапочках.

— В та… — Семён поперхнулся. — В чём?!

— Так я ж и говорю — в костюме и тапочках, — она самодовольно улыбнулась. — А когда он одного ихнего убивать стал, они с него и слетели!

«Опа, опа, голуби летели, одному дали по башке — тапочки слетели! — вспомнилась не к делу дурацкая частушка. — Стоп! — сказал сам себе Семён. — Без паники! Давай по порядку».

— Елена Сергеевна, давайте по порядку. Вы говорите, что человек на балконе кого-то убил? У него было оружие? Если можно, с этого места поподробнее, пожалуйста.

— Пожалуйста, пожалуйста! — упрашивать соседку не было необходимости, её так и распирала необычная информация. — Оружия у него никакого не было, да он и не виноват! Эти, что внизу, дружки Витькины, первыми стрелять в него затеяли. Бац! Бац! Я прям оглохла вся! Ну, думаю, всё — в милицию звонить пора, а то порешат тут всех, недоумки! Но сначала решила взглянуть: попали или нет?

«Ну конечно, — подумал Семён отрешённо, — как же не взглянуть!»

Свидетельница молчала, выдерживая МХАТовскую паузу, и смотрела на капитана умоляющими глазами: «Ну же, ну, спросите меня!»

— Ну и как? Попали? — устало спросил Семён, прекрасно зная ответ.

— Нет! — торжественно провозгласила Елена Сергеевна. — Не попали! И тогда он, ну этот, висящий, извернулся и ловко так — раз! — ногой по сосульке!

Старушка так неожиданно крикнула «Раз!» и пнула в воздухе ногой воображаемую сосульку, что капитан Попович вздрогнул и чуть было не дёрнулся за табельным оружием.

«Тьфу ты, дура старая! — подумал он в сердцах. — Встала в четыре, бодрая, весёлая, ещё и ногами дрыгает, блин!»

— И что? — спросил он, стараясь быть как можно вежливей.

— Сосулька — бац! — и пополам! — свидетельница раскраснелась, ей явно нравилось вспоминать произошедшее. — И обе половинки — вниз! А этот внизу, видимо задумался, а тут ему — раз! — и по голове!

— А с чего вы взяли, что он убит? — разозлился Семён.

— Как с чего? — удивилась Елена Сергеевна. — Тот бандюк, что рядом с убитым был, так и сказал: повалили, мол, нашего Калгана! Полбашки, кричит, снесли незнамо чем! Да только я-то видела чем — сосулькой! — и она, страшно гордая собой, замолчала.

«Да, — подумал Семён, — если это окажется правдой, значит это просто супермен какой-то! Самого Калгана, который курировал у Папанова что-то типа контрразведки, завалить! Причём находясь в подвешенном состоянии, да ещё и под пулями! Конечно, вряд ли это было проделано при помощи сосульки, скорей всего бабка просто сопоставила по времени сломанную сосульку и крик об убийстве, а на самом деле — обычный пистолет с глушителем».

— И что же было дальше? — вежливо поинтересовался он у свидетельницы.

— Так что ж дальше? Дальше подхватились они: сейчас, говорят, здесь — пардон! — мусора будут, тикать надо! Взяли побитого своего, дотащили до машины и уехали. А тут уж и милиция следом едет — даже полминуты не прошло, во как быстро! Наверное, позвонил кто-то, когда они ещё в подъезде буянили.

— А мужик? — спросил Семён.

— А чего мужик? — удивилась Елена Сергеевна. — Мужик перелез кое-как через перила, видать устал уж больно, да и к Витьке зашёл. Да тут уже ваших целая армия стояла, неужто они не видели? — она кивнула в сторону двора, забитого милицейскими машинами.

Закончив быстрый опрос свидетелей, капитан Попович поделился с Витей Синельниковым своими соображениями, что преступник, похоже, в квартире, вооружён и способен на всё, так как только что совершил ещё одно убийство.

— Да, — сказал Синельников, — ребята под окнами нашли четыре гильзы и кровь, а также углубление в снегу в форме тела и следы волочения. Также имеются отпечатки протекторов. Объявили «Перехват».

— Ты давай ребят пока убери из-под окон, пусть огородят всё лентой и сами особо не высовываются — вдруг шмалять из окон начнёт. А сам иди СОБРовцев встреть, они уже выехали. Я думаю, просто так он не сдастся. Можно было бы, конечно, и своими силами попробовать, но мы не знаем, один он там или нет.

— Да и дверь больно уж капитальная, — поддержал его Синельников. — Нам такую самим не вынести. А у СОБРовцев «спецуха» направленного взрыва есть и всякие там пиротехнические прибамбасы…

СОБР прибыл быстро, но тут начались звонки от начальства всех уровней с указанием «блокировать и ничего не предпринимать» до их приезда. Всем хотелось поруководить задержанием особо опасного преступника, а может даже и получить за это какую-нибудь медаль. Попович плюнул с досады и пошёл в «УАЗик» пить горячий чай из термоса, который захватил с собой запасливый Синельников…

Первое, что сделало начальство — это организовало «штаб операции». Штаб разместили в стареньком японском микроавтобусе, рассчитанном на одиннадцать человек. А так как желающих приобщиться к штабной работе было, мягко говоря, больше, то скоро около машины образовался «альтернативный штаб», стоявший обособленным кружком. «Альтернативщики» топали ногами на морозе, потирали руки и носы. И, хотя почти у каждого из них была тёплая машина с водителем, они предпочитали мёрзнуть, но «быть причастными» к руководству операцией. К тому же, как подозревал Семён, «штабные» подогревали себя коньяком из маленьких никелированных фляжек. Он брезгливо поморщился и пошёл искать майора Сомова, командира СОБРа, который по сути и являлся сейчас руководителем операции. Сомов был давним другом Семёна Поповича, отличным командиром, которого любили подчинённые, и просто хорошим, настоящим мужиком.

— Здорово, Сомыч!

— Приветище, Сеня! — рука Поповича утонула в широкой, как лопата, лапе майора. — Твои подопечные? — Сомов кивнул в сторону дома, оцепленного милицией.

— Мои, — улыбнулся Семён. — А может, мой. Уж лучше б он там был один, как думаешь?

— Конечно, — майор был серьёзен. — И моим парням легче, и живым больше шансов взять. Ты ведь об этом хотел попросить?

— Да нет, что ты, — смешался Попович. — То есть да, конечно, нам бы лучше не трупы, но ты не рискуй из-за этого понапрасну, лучше не надо…

— Сеня, ну что ты, как маленький? — Сомов посмотрел на окна квартиры Папанова. — Сделаю для тебя, что смогу, я же понимаю. К тому же, по моим сведениям, он всё-таки там один.

— Откуда дровишки? — живо вскинулся Семён.

— А у меня снайпер вон на той крыше лежит, Тимохин Саня, — Сомов показал на крышу противоположного дома. — Очень грамотный парень. Так вот, он уже полчаса в прицел наблюдает: все шторы задёрнуты и сквозь них иногда мелькает силуэт. В разных окнах, но силуэт явно принадлежит одному и тому же человеку. Других не видно — либо очень хитрые, либо нет никого. Я тоже в бинокль смотрел, долго. Похоже, действительно один. Просто уйти не успел. Кстати, он у вас что — хромой?

— П-почему х-хромой? — поразился Попович такому неожиданному переходу.

— Не знаю, у тебя хотел спросить. Ходит, как будто у него обе ноги прострелены. И всё время таскает что-то.

— Что таскает? — Семён не успевал усваивать новые порции информации о своём «подопечном».

— Да хрен его знает. Ненормальный какой-то. Хотел бы пошутить, сказал бы — баррикады строит, — майор закурил. — А так не знаю. Как инопланетянин какой, ей-богу! — он выплюнул только что зажжённую сигарету под ноги и с чувством её раздавил. — Хочешь взглянуть?

Семён взял протянутый бинокль и навёл его на окна седьмого этажа. С Сомычем было что-то не так, и это чувствовалось. Майор в своей жизни не боялся ни бога, ни чёрта, ни афганских моджахедов, ни чеченских боевиков, а вот поди ж ты… Когда Попович заметил силуэт за шторами, у него невольно отвисла челюсть — такой нереальной была открывшаяся взору картина: у человеческого силуэта было, во-первых, две головы (одна над другой), а во-вторых, его походку не смогло бы повторить ни одно живое существо на земле — какая-то немыслимая смесь лёгких полуприседаний, нелепых ужимок и едва заметных подпрыгиваний, во время которых одна из голов качалась сильнее, а другая — меньше.

— Сомыч, — пробормотал Семён мгновенно пересохшими губами, — почему у него две головы, а?

— Не знаю. Это не голова, это, похоже, предмет какой-то, — Сомов закурил новую сигарету. — Я ж говорю, он что-то там таскает, из одной комнаты в другую. А через десять минут — обратно. И так уже сорок минут.

— А обратно-то он зачем носит? — удивился Попович. — Я понимаю ещё в одно место что-то таскать, но туда и обратно? Бред какой-то!

— Ты меня знаешь, Сеня, — майор заметно нервничал, это было необычно и потому удивительно. — Меня мало чем испугать можно. Я много тварей, считающих, что им всё в этом мире позволено, упаковал. Вот этими вот руками. И на ножи ходил, и на стволы, и повоевать успел, ну да ты сам знаешь, тоже разок в госпитале повалялся. И всегда боялся только одного — неизвестности. Когда не знаешь, какой противник против тебя воюет, чем вооружён, на что он способен и с какой стороны ждать нападения — это страшно. Так вот, Семён. Этого, — он кивнул в сторону окон, — я боюсь. Я не понимаю, что он там делает. Это какие же нервы надо иметь — столько времени ходить перед снайпером и делать вид, что занимаешься какими-то домашними делами, а ещё через час пойдёшь на работу? И ещё я боюсь, чтобы Саня, — кивок в сторону крыши, где залёг снайпер, — не начал стрелять без команды. Потому что он тоже на пределе. От этой его… походки.

На груди Сомова раздражённо затрещала рация.

— Вас понял, — ответил майор. — Разрешите выполнять?

Рация удовлетворённо хрюкнула.

— Ну вот, — сказал Сомов. — Штаб выдал свой гениальный план.

— Какой ещё план? — удивился Попович.

— Штурм — в восемь ноль-ноль! — бодро отрапортовал ему Сомов и, отдав честь, дурашливо повернулся через левое плечо и, строевым шагом подойдя к СОБРовскому автобусу, скрылся внутри. Через секунду из автобуса грохнул мощный раскат хохота — командир донёс до своих подчинённых приказ штаба.

Семён автоматически бросил взгляд на часы. Было без двенадцати минут восемь.

Всё пошло не так ещё в самом начале штурма.

Сомов решил атаковать квартиру через окна и двери одновременно, чтобы не оставить противнику никаких шансов. Всё было готово: по периметру металлической двери был наклеен специальный термический шнур, прожигающий метал в доли секунды, а также небольшие направленные заряды, которые с силой бросят выжженный кусок металла вовнутрь. В образовавшееся отверстие должны хлынуть его бойцы, мгновенно растекаясь по квартире. Одновременно в окна квартиры на альпинистских тросах влетят ещё трое бойцов, отвлекая и рассеивая внимание противника при помощи светошумовых гранат.

Вроде бы всё было правильно, верно, отработано сотнями тренировок и десятками реальных операций, но что-то тянуло майора изнутри, он чувствовал, что чего-то не учёл в диспозиции. Чего-то очень важного, того, что он сам видел своими собственными глазами, отметил сей факт, но не придал ему особого значения. Нет, не вспомнить. Поздно. Штурм!

Шипение термошнура, какой-то вопль внутри, — взрыв! — и дверь, как ему показалось, медленно начинает влетать в проём. Ребята слаженно, как на тренировке, выставив вперёд стволы автоматов, делают первый шаг вслед за ней и… В следующий миг та самая дверь, которая только что, казалось бы, летела внутрь квартиры, брошенная туда мощным взрывом, с такой же скоростью вылетает обратно и, увлекая своим немалым весом двух СОБРовцев, припечатывает их со страшным металлическим звуком к шахте лифта.

«Слава богу, заставил всех надеть „сферы“ и „броники“ перед боем!» — вихрем пронеслось в голове майора, но затем место в его голове вновь заняла пустота.

Потому что в дверном проёме, из которого только что вынесло тяжёлую металлическую дверь, стоял и сам виновник такого экстравагантного её поведения.

В дверях стоял огромный антикварный бильярдный стол орехового дерева.

Весь верх стола был заставлен не то ящиками, не то сундуками, а пространство под столом занимали какие-то тряпки, подушки, одежда и тому подобное. Не было видно ни одной щели — ни сверху, ни снизу стола. Первым пришёл в себя Сомов:

— Семёнов, Дягилев — займитесь ранеными, — он кивнул на дверь, образовавшую с лицевой частью шахты лифта этакий интимный шалашик. Из шалашика неслись сдавленные матерки. — Остальные, все вместе — взяли! — и он первым навалился на край бильярда, пытаясь втолкнуть его в квартиру.

Навалились и остальные. Пыхтел майор с бойцами около трёх-четырёх секунд, после чего стало ясно — стол сделан крепко. И так же крепко (если не крепче) закреплён в проходе. Самым страшным в данной ситуации было то, что ребята, атакующие квартиру через окна, уже должны были оказаться внутри. Сейчас в квартире, возможно, происходит короткая, но от этого не менее опасная схватка с оголтелым убийцей, которому нечего терять. А он — их командир, друг, да и просто не лишняя в данной ситуации боевая единица, бестолково топчется у забаррикадированной двери.

«Нет, но когда он всё-таки успел так приготовиться? — спросил майор сам себя, имея в виду убийцу. И сам же ответил: — Да как же ему было не приготовиться, когда эти гребаные „штабисты“ непонятно из-за чего штурм на полтора часа отложили? За это время Измаил в квартире построить можно! А он не растерялся, да и построил. Тёртый, видимо, волчара, матёрый!»

Сомов не удержался и, длинно выматерив всё начальство, «руководившее» сегодняшней операцией, в бессильной ярости изо всех сил ударил ногой по столу. Стол недовольно загудел.

— Тихо, командир, не психуй! — он ощутил на своём плече руку и, обернувшись, увидел Диму-Маленького, одного из двух сержантов-тёзок. — Через окна тоже не вошли, кажется… Мы бы «Зарю» точно услышали!

Чёрт, и как он сам не подумал! Светошумовые шоковые гранаты «Заря» потому так и назывались, что травмировали одновременно и слух, и зрение атакуемого. Ну конечно! Они бы услышали грохот «Зари», даже если бы здесь по-прежнему стояла дверь. Но почему они ничего не слышали? И тут у майора Сомова словно пелена упала с глаз. Как он мог об этом сразу не подумать! Ещё размышляя над тем, как лучше провести операцию, он с удовлетворением отметил, что во всей этой немаленькой квартире нет ни одного зарешечённого окошка. Ни одного! Решёток не было даже на балконах. А ведь, учитывая образ жизни хозяина квартиры, это, по крайней мере, странно. Да и ценности здесь водятся, судя всё по тому же антикварному бильярду — будь он трижды неладен! — немалые. Дверь — банковская, а окна — без решёток. Что это означает? Правильно — бронестекло. Сейчас такое кто угодно заказать может, были бы деньги. Ему ещё в бинокль не понравился отблеск стекла — как будто оно толще, чем стёкла соседей. Хотя почему «как будто» — оно и есть толще.

Сомов включил рацию.

— Двойка, двойка! Вы ещё снаружи? — спросил он, волнуясь. — Все живы? Чирков ногу сломал? Ну, нога это ерунда, главное, чтоб голову не сломал! Тогда всем на исходную, мы сейчас к вам поднимемся, — выдохнул он облегчённо. — Пошли на восьмой, подумаем, что делать. Гатауллин, останешься здесь, глаз с двери… гм… со стола не сводить! Если наш друг выползти решит — прикладом ему по ноздрям!

«Думать надо, думать надо, Сомов! — ругал себя последними словами майор, пока они поднимались на восьмой этаж. — А потом уже лезть, куда не следует. А то устроил, понимаешь, „штурм унд дранг“, блин! Ладно хоть ребят не положил, а то с тебя станется, полководец хренов! Но бандюга-то каков, а? Тёртый калач, по всему видно… Не зря я его боялся. Ну что ж, тем приятней будет его взять!»

Майор Сомов любил брать преступников по возможности сам. И чаще всего фортуна была в этом отношении к нему благосклонна. Поднимаясь по лестнице, майор ещё не знал, что скоро ему представится редчайшая возможность — увидеть филейную часть этой непостоянной дамы собственными глазами…

 

Уберите «Першинги» из Европы!

Фёдор тяжело дышал и обливался по́том. Уже полчаса он таскал на голове тяжеленный гипсовый бюст какого-то композитора, а снайпер всё не стрелял.

«А может, нет никакого снайпера? — устало спросил сам себя Фёдор. И сам же себе строго ответил: — Есть. Милиции без снайперов не бывает!»

И Сивцов продолжал, хромая на обе ноги и покачиваясь под тяжестью гипсовой болванки, самоотверженно прогуливаться перед окнами.

План Фёдора был предельно прост: продержаться до приезда жены из деревни. А тогда — Сивцов был в этом абсолютно уверен — его врагам не поздоровится! Продержаться оставалось, по прикидкам осаждённого, часов тридцать-сорок.

То, что он окружён со всех сторон, Фёдор понял ещё больше часа назад, выглянув в окно. Весь двор напоминал гигантский ночной клуб, как их показывали по телевизору — по стенам, земле и людям метались синие и красные сполохи проблесковых маячков, установленных на десятках милицейских машин. Под балконами возились какие-то люди.

«А я не верил, когда Ефим Бабурин говорил мне на работе, что вся милиция куплена на корню! — ужаснулся Сивцов. Теперь он видел в окно своими глазами, как прав был Ефим. — Надо же, не смогли сами меня достать — тут же наняли спецназ из Чечни и половину милиции города! И что характерно, они не смогли им отказать — примчались прямо посреди ночи, чтобы выкурить меня отсюда! Буду жив, расскажу Ефиму», — Фёдор отошёл от окна и стал думать, как быть дальше.

«Первым делом — дверь! — чётко определил себе задачу выкуриваемый. — Надо задвинуть её шкафом!» — решил он и пошёл смотреть, где у соседа находятся шкафы.

Почему дверь надо задвигать именно шкафом, Фёдор не знал, но подсознательно чувствовал, что это правильное решение. Шкафы у соседа были почти в каждой комнате и все, как один — встроенные, так называемые «купе». Фёдор знал это название, потому что, во-первых, его часто упоминали в телевизионной рекламе, а во-вторых, Амина очень хотела иметь такой шкаф в спальне и уже почти собралась заказать его в какой-то фирме, которым Фёдор не очень-то доверял.

«Надо сказать ей, чтоб не заказывала, — рассуждал он, расхрамывая по квартире Папанова. — А то, не дай бог, что случится — даже дверь задвинуть нечем!» — с этими слегка параноидальными мыслями Фёдор набрёл на бильярдную.

«Вот! — тут же сверкнула в его голове мысль. Сивцов увидел бильярдный стол. — Вот оно! Как раз то, что надо! Большой, тяжёлый и красивый. Как в кинофильме про „Неуловимых“, только лучше!» — Фёдор обошёл стол и упёрся в него плечом.

К его удивлению, стол поехал по паркету в нужном направлении. Не слишком легко, конечно, но Сивцов думал, что ему вообще не удастся сдвинуть с места это сооружение.

Через десять минут бильярдный стол работы неизвестного Сивцову мастера занял своё место согласно гениальной фёдоровской диспозиции. Между столом, придвинутым вплотную к дверному косяку, и противоположной стеной оставалось ещё много места.

«А ведь они этот бильярд в два счёта отодвинут, — имея в виду спецназовцев, тревожно подумал Сивцов. — Я один его досюда дотолкал, а их вон сколько приехало! Вмиг оттолкнут от двери…» — Фёдор задумчиво посмотрел на оставшийся проход между бильярдом и стеной.

Ещё через пять минут вакантную пустоту в прихожей занял настоящий рояль на колёсиках, который встал на своё место, как будто оно для него и предназначалось — зазор оставался не больше двух сантиметров. На верхней крышке инструмента сиротливо возвышался чей-то гипсовый бюст, приехавший сюда вместе с роялем, так как Сивцов не догадался оставить его в комнате.

«Моцарт, — взглянув на бюст, уверенно определил Фёдор. — Или Чапаев».

Создатель сей удивительной музыкально-спортивной баррикады удовлетворённо потёр руки. Тут его внимание привлекло свободное пространство над бильярдным столом, оставлявшее открытым доступ в квартиру в случае, если дверь всё же не выдержит. Фёдор видел в одной из комнат какие-то ящики, а потому, не медля ни секунды, пошёл за ними — в квартиру могли начать ломиться в любой момент.

Вскоре антикварное сукно стола было плотно заставлено какими-то жутко тяжёлыми промасленными ящиками, и верхняя часть двери была полностью закрыта для доступа.

«А снизу надо забить всё пространство каким-нибудь тряпьём, — азартно подумал разошедшийся баррикадостроитель, направляясь за очередной порцией „стройматериалов“. — Иначе они мне там каких-нибудь газов напустят!»

В то, что «каких-нибудь газов» можно напустить и сверху, а также из множества других мест, он, как обычно, предпочитал не задумываться.

Наконец новоявленный архитектор осмотрел своё теперь уже полностью законченное творение. Даже на первый взгляд выглядело это сооружение инженерного искусства впечатляюще и довольно-таки надёжно. Сверху всё это нагромождение ящиков, подушек и дублёнок Сивцов накрыл снятым с окна в одной из комнат большим голубым тюлем. Получилось очень красиво.

«Амине бы понравилось, — с грустью подумал Фёдор. — Жаль, что она сейчас меня не видит».

Его порезанная нога больше не кровоточила, но кровавые следы по всей квартире на непосвящённого навели бы жуть.

«Чёрт, холодно, — подумал комендант крепости. — Угораздило же меня тапочки потерять!»

Он нашёл и разорвал пополам какую-то простыню и соорудил себе некое подобие обмоток, популярных в солдатской среде в годы первой мировой войны и революции. Обмотки смотрелись с костюмом немного ужасно, но Фёдор остался доволен.

На улице стало чуть светлее, и революционный солдат решил ещё раз выглянуть в окно, чтобы оценить обстановку. Фёдор направился в сторону ближайшего окна и вдруг, не дойдя до него пары метров, он, как подкошенный, с диким воплем рухнул на пол и прижался к нему всем телом. Там же могут быть снайперы! Как он умудрился про них забыть? Казалось бы, столько фильмов пересмотрел за свою жизнь, и на тебе — расслабился. Дверь он, видите ли, забаррикадировал! Что им твоя дверь, Федя? Один выстрел через окно — и всё, пишите письма! Сивцову вдруг стало очень страшно и очень жалко себя. Неожиданно в голову пришла спасительная, как ему показалось, мысль — снайперов тоже можно обмануть! И он, Фёдор Сивцов, сейчас это блестяще проделает! Всё-таки просмотренные в своё время фильмы помогают ему сейчас, в трудной ситуации!

От избытка переполнявших его чувств лежащий на полу Фёдор захотел издать какой-нибудь индейский клич или, на худой конец, закричать болотной выпью. Сивцов, конечно же, не знал, что закричи он сейчас болотной выпью, то майор Сомов, находящийся в настоящий момент на улице внизу, заслышав из квартиры вопль этой редкой птицы, наверняка отказался бы от планов взять обороняющегося обычными методами. К счастью, у Фёдора не было достаточной голосовой практики, поэтому, издав из горла только хриплый куриный клёкот, он пополз по-пластунски обратно в глубину квартиры, искать необходимые для осуществления хитроумного плана предметы.

Обратно разведчик приполз в мохнатой меховой шапке на голове и бильярдным кием в руке.

— Сейчас, голубчики, — злорадно бормотал пластун. — Я вас выведу на чистую воду!

Выведение вражеских снайперов на чистую воду состояло в надевании меховой шапки на конец бильярдного кия и приподнимании всей этой конструкции над подоконником. Шапка, по замыслу Фёдора, должна была имитировать его голову и тем самым вводить снайперов противника в лёгкое заблуждение. Вообще-то в фильмах про войну, подсказавших Сивцову эту идею, наши бойцы на палку надевали каску, чтобы выставить её над окопным бруствером. По каске немедленно начинали со всех стволов лупить фашисты, и всем становилось ясно, что место это хорошо пристреляно врагом, и вставать здесь в полный рост не рекомендуется.

Однако, сколько Фёдор не поднимал шапку, никто по ней лупить не собирался. Либо место оказалось не пристрелянным, либо снайперы невнимательными. Разозлившись, Сивцов поднял шапку почти до потолка, благо кий это позволял. Никакой реакции.

— Уснули они там, что ли? — буркнул хитрец себе под нос.

Фёдор ещё несколько раз подряд плавно поднимал шапку до потолка и так же плавно опускал её обратно к подоконнику. Выстрелов не было.

«Что за чёрт, — думал Сивцов, начиная злиться, так как у него уже затекла спина, — слепым надо быть, чтоб такую здоровенную шапку не заметить!»

И тут до него дошло.

«Ну я дурак, блин! — выругал себя прозревший. — Ну конечно, что они — идиоты, что ли? Сразу раскусили, что это я их специально на выстрел выманиваю. Шапка-то зимняя! Кто ж будет в зимней шапке по квартире разгуливать? Сидят, поди, да посмеиваются надо мной, дураком!»

Сивцов даже плюнул с досады.

«Что же делать? — лихорадочно соображал раскушенный. — Свою ведь голову не будешь под пули совать. Стоп! А бюст Моцарта, то бишь этого, как его там? Чапаева! Чем не голова? По-моему, она почти что в натуральную величину».

И Фёдор, вторично издав воинственный клёкот, снова пополз в недра квартиры.

На этот раз он отсутствовал у окна дольше, чем в первый раз — ползать по-пластунски с бюстами известных людей до Фёдора не пробовал никто в мире. Отдуваясь, как выброшенный на берег кит, Сивцов привалился спиной к стене рядом с окном.

«Как же сделать так, чтобы они сразу поверили, что он — это я? — думал он, ласково глядя на гипсовую голову. — Если я заставлю их поверить, что это на самом деле моя голова, тогда они выстрелят в бюст, подумают, что убили именно меня и спокойненько разъедутся по домам… По-моему, неплохо! Хотя, наверное, надо сначала задёрнуть все шторы, чтобы был виден только контур головы. Иначе они сразу поймут, что это не я, а Чапаев. Вон они как быстро вычислили, что шапка зимняя».

Фёдор нежно погладил рукой гипсовый парик с гипсовыми же буклями на голове легендарного комдива и пополз задёргивать портьеры вдоль всей передовой линии обороны. Вернувшись через минуту на исходный рубеж, Сивцов сел на корточки, проверил, не торчит ли его макушка над подоконником и, крякнув от натуги, водрузил себе на голову многострадальный бюст. Поддерживая его на голове одной рукой, на манер восточной женщины с кувшином и помогая себе свободной, Фёдор начал медленное движение вдоль окна. Передвигаться, сидя на корточках, было жутко неудобно. Последний раз Сивцов передвигался таким образом в шестом классе, во время общегородских соревнований «Весёлые старты», но тогда у него не было на голове бюста композитора.

«Терпи, — приказывал сам себе спортсмен. — Чтобы они поверили, что это ты, надо двигаться. После шапки они настороже, могут сразу не клюнуть. Поэтому надо убедить их. Ходи, ходи!»

Фёдор и сам не замечал, что ходил он уже почти на прямых ногах, так как с каждым шагом они почему-то распрямлялись всё больше и больше. Кроме того, он бы очень удивился, если бы узнал, что пресловутый снайпер, ради которого и была затеяна вся эта контригра, уже давно имеет возможность лицезреть сивцовский силуэт в окнах квартиры и видит его почти по пояс. Но ещё больше Фёдор был бы поражён, увидев со стороны, что его «макет человека» ходит спиной вперёд — Сивцов по оплошности взгромоздил бюст задом наперёд, так, что лицо несчастного композитора грустно взирало на весь только что пройденный Фёдором путь.

Но Сивцов ничего этого не видел, не знал и знать не хотел. Он вообще уже плохо соображал, так как очень устал, болели ноги и хотелось пить. Он ходил уже минут пятьдесят, может, больше, а никто так ни разу в него и не выстрелил. Со стороны прихожей тоже было тихо.

«Блин, а может, они уже уехали? — подумал страдалец. — Поняли, что я их не боюсь, да и поехали себе по домам?»

Фёдор решил выглянуть в окно.

Сделав неуверенный шажок в сторону окна, он снял одну руку с бюста Чапаева-Моцарта и, собрав всю свою волю в кулак, резко отдёрнул портьерную ткань в сторону. В следующее мгновение Сивцов понял, что лучше бы он этого не делал.

…Прямо на Фёдора летел на верёвке молодой парень с автоматом, в пятнистой форме и в каком-то причудливом шлеме на голове. Одной рукой парень держался за верёвку, а в другой сжимал что-то, сильно напоминавшее гранату.

И тут Сивцову в первый и, наверное, последний раз в жизни удалось сымитировать вопль никогда им не виданной болотной выпи. И столько горечи и разочарования было в этом крике, что спецназовец, видимо, что-то почувствовав даже через двойное стекло, поднял глаза и столкнулся взглядом с орущим Фёдором.

Орущий Фёдор держался одной рукой за гипсовый бюст, находившийся у него на голове, а второй — за только что отдёрнутую им штору. Он был одет в приличный костюм-тройку, но при этом его ноги были замотаны белыми тряпками до колен прямо поверх брюк. В глазах парня за окном плеснулся ужас. В его взгляде ясно читалось желание оказаться как можно дальше от этого окна, но сила тяжести, инерция и центростремительное ускорение несли его прямо в ад. И он ударил ногами в страшное окно с явным намерением живым не сдаваться. Сивцов был настроен примерно так же.

Когда тяжело хрястнула оконная рама, Фёдор перестал кричать: у него кончилось дыхание. Не веря своим глазам, он смотрел на мгновенно покрывшееся белой сеточкой трещин стекло и только благодаря этим трещинкам заметил, что стекло это — толстое, многослойное, и треснул самый дальний от Фёдора слой. Он резко задёрнул штору обратно, чтобы не видеть этих страшных трещин. В соседние окна тоже что-то ударило, но Фёдор уже не обратил на это внимания.

«Вот это да! — мысли в голове Сивцова сменяли одна другую. — Они через окна хотели. А я дурак, снайперов тут выманиваю!»

Во дворе что-то грохнуло, яркая вспышка осветила окрестные дома даже сквозь шторы. Кто-то заорал, пару раз хлопнули выстрелы.

«Наверное, он гранату хотел мне в окно бросить, — не без доли логики предположил заново рождённый. — А стёкла оказались толстые. Граната и отскочила от стекла во двор. Ну, сосед, ну, молодец!» — Сивцов уважительно посмотрел в сторону ванной.

«Почему, интересно, во дворе кричали? — подумал он тут же. — Неужели кого-нибудь убило? Хорошо бы Евдокию Александровну!»

От приятных размышлений его отвлекло громкое шипение и приглушённый взрыв, раздавшийся со стороны баррикад в прихожей. Командир славного гарнизона снял, наконец-то, композитора с головы, взял его под мышку и осторожно проследовал в сторону входной двери. Бильярд не подвёл. Рояль тоже стоял на своём месте, разве что немного гудел, как от сильного удара. Из-под красивого голубого тюля, накрывавшего ящики, ползли тонкие струйки дыма, исчезая на глазах. Двери больше не было, как правильно догадался Фёдор, потому что густой трёхэтажный мат начинался сразу за бильярдным столом, в общем коридоре.

Сивцов похолодел. Если атакующие сейчас начнут разбирать ящики — сверху бильярда, или подушки и шубы — снизу, то через пять минут они будут уже здесь. Фёдор поставил бюст обратно на рояль и стал беспомощно озираться в поисках оружия. Как назло, ничего не попадалось на глаза. Но тут Сивцов услышал, что штурмующие удаляются. Ещё он услышал обрывок фразы о том, что они пошли думать, что делать с ним, Фёдором Сивцовым, дальше. Тут Фёдор с облегчением понял, что судьба даёт ему ещё один шанс, и решил подготовиться к новому штурму поосновательней.

Первым делом он осмотрел задвижки на всех окнах и балконах. Ещё тогда, когда ночью выходил на соседский балкон, он поразился их толщине и крепости. В квартире Сивцовых на двери задвижка была чуть тоньше, чем у их соседа — шпингалеты на окнах. Осмотрев все окна и выяснив, что с этой стороны опасность ему не грозит, Фёдор разумно предположил, что его противникам остаётся только дверь. На этом разумные мысли временно оставили гарнизон маленькой крепости.

«Первым делом, — решил для себя Сивцов, — нужно оборудовать засаду в одной из комнат. Бильярд они всё равно взорвут, — он с жалостью посмотрел на ставший ему родным стол и виртуозно довёл свою мысль до логического конца: — Раз уж они принесли с собой взрывчатку, не понесут же они её обратно?»

Вдруг его ударило, словно током:

«А если они решат взорвать меня вместе с домом?! — ахнул про себя организатор засады. — Ефим говорил, что для ФСБ пару домов взорвать — вообще не проблема! Бац, и всё! А Амина наверняка подумает, что я опять забыл газ на кухне выключить… Сядет на развалины и заревёт».

Сивцов всхлипнул.

«Ну ладно, хватит! — одёрнул он сам себя. — Разнюнился тут. А засаду кто делать будет — папа Римский?» — и Фёдор, живо представив себе сидящего в засаде престарелого понтифика, весело пошёл на разведку подходящих укромных мест.

Место для засады начинающий диверсант выбрал довольно-таки быстро. Это было нечто вроде большой закрывающейся антресоли, верхняя часть одного из бесконечных соседских шкафов-купе. Одно только было плохо — отъезжающая дверь была сплошной, от пола до потолка, то есть открывала сразу всё пространство шкафа вместе с антресолями, предназначенными для засады. Но Фёдор решил, что всегда сможет прижаться к задней стенке и снизу его не будет видно. И вообще, под словом «засада» Сивцов почему-то понимал такое место, где можно отсидеться, подождать, пока все нападающие разойдутся по квартире и, улучив момент, выскочить и пробежать мимо них на лестничную клетку, а потом — к себе домой. А там — позвонить Амине и всё будет в порядке.

О том, что жене можно было позвонить и отсюда, Фёдор понял только тогда, когда в квартире раздался телефонный звонок. Сивцов замер посреди комнаты с набором кухонных ножей в руках, который он тащил на антресоли в качестве оружия. Телефон стоял на журнальном столике и продолжал звонить. Ему вторили ещё два или три аппарата в разных концах квартиры.

«Кто бы это мог быть? — судорожно глотнув, подумал счастливый обладатель набора ножей всего за 199 долларов. — Может быть, Амина? Узнала, где я, и позвонила?»

Сивцов бочком подошёл к столику и осторожно поднял трубку. Трели смолкли.

— У аппарата, — противным канцелярским голосом сказал Фёдор. Голос, на удивление, не дрожал. — Кто говорит?

В трубке удивлённо помолчали.

— Это ты, Артист? — громыхнуло затем металлом.

— Нет, это не я, — сказал чуть не помешавшийся от страха Сивцов. И зачем-то добавил: — Он вышел.

— Ах, вы-ышел, — издевательски протянула трубка. — А Папанов Виктор Васильевич как? Тоже вышел?

— Н-нет, — проблеял вконец обалдевший Фёдор. — Дома.

— Дома? — удивились в трубке. — А могу я с ним поговорить?

— Н-ну, — протянул Сивцов, — он, знаете ли, в ванной…

— В ванной?! — перебила его трубка и голос в ней опять стал металлическим. — Хватит ваньку валять! Это говорит командир СОБРа майор Сомов. Слышал о таком?!

— Да, — зачем-то соврал Фёдор.

— Так вот, Артист, Альпинист или кто ты там есть на самом деле — сроку тебе даю ровно двадцать минут. Усёк?

— Усёк, — уже смелее ответил Фёдор.

— Молодец, — похвалил его невидимый собеседник. — Если в полдевятого я не буду наблюдать твоей фигуры в дверях подъезда и с поднятыми вверх лапками, я разнесу эту вашу блатхату к чёртовой бабушке! Вопросы есть?

— Есть, — отрапортовал Сивцов.

— Давай, — удивился неизвестный майор.

— Передайте товарищу жене, что я никого не убивал! — чётко произнёс Фёдор фразу, которую готовил несколько последних секунд. Это были слова из какого-то революционного фильма, но Сивцов ловко переделал «товарища Грача» в «товарища жену» и теперь тихо гордился собой.

В трубке изумлённо выругались и понеслись гудки отбоя. Фёдор аккуратно положил трубку на место и стал думать, что ему делать дальше. В том, что обладатель голоса действительно разнесёт «блатхату», сомневаться не приходилось. Сивцов решил, что одних ножей ему будет мало, и перетащил на антресоли с рояля так полюбившийся ему бюст.

«Надо чем-то отвлечь их внимание, — думал Фёдор, роясь в какой-то подсобке в поисках неизвестно чего. — Чтобы они первым делом подумали не обо мне, а о чём-то постороннем».

В этот момент он наткнулся на связку каких-то пожелтевших от времени бумаг. Развернув их, Фёдор пришёл прямо-таки в детский восторг. Это были старые агитационные плакаты, которые непонятно зачем лежали здесь. Возможно, бумага осталась со времён ремонта, а может и ещё с каких времён. Фёдор помнил эти плакаты ещё по своей юности: ему даже иногда приходилось их развешивать. По своей тематической направленности это были, в основном, антивоенные плакаты, разнообразные «Голодающие дети Африки», «Ястребы Тель-Авива», «Миру-Мир», «Нет войне» и «Уберите „Першинги“ из Европы!».

Последний особенно понравился Сивцову: симпатичная европейка, стоя на пороге дома с надписью «ЕВРОПА» на крыше, не пускает на крыльцо толстого человечка в чёрном цилиндре с нарисованным на нём знаком доллара. У человечка недовольная физиономия и две атомные ракеты под мышкой. У европейки — строгое и задумчивое лицо и такая же красивая грудь. Вокруг всего плаката идёт надпись — «Уберите „Першинги“ из Европы!».

«Вот так и я, — самоотверженно думал Фёдор Сивцов, волоча в прихожую ворох плакатов, — укажу им всем на дверь. Фигурально, конечно».

Он нашёл моток скотча и, высунув наружу кончик языка, начал обвешивать квартиру отвлекающими, как считал Фёдор, плакатами. В заляпанной кровавыми следами квартире агитки пацифистского толка смотрелись несколько нелепо, но Сивцов этого не замечал. Плакатов было на удивление много, особенно с надписями «Нет войне!», и Фёдор в знак протеста расклеил их по всем окнам изображениями наружу.

Снайперы тихо сходили с ума.

На обратном пути Сивцов лепил наглядную агитацию на все двери, которые встречались ему по пути, причём двери в ванную достался весёленькой расцветки плакатик с пожеланием: «Миру-Мир!»

Сосед не протестовал.

Дойдя до прихожей, Фёдор бросил оставшуюся типографскую продукцию на пол и пнул кипу плакатов ногой. Бумага разлетелась по всей прихожей.

«Вот так! — злорадно подумал пацифист. — Подумайте-ка, что всё это значит!» — и оглядел немного сумасшедшим взглядом заклеенное плакатами пространство.

Он взглянул на часы и, удовлетворённо хмыкнув, пошёл садиться в засаду.

Кое-как взгромоздившись на верхотуру, Фёдор задвинул за собой дверь и попытался устроиться поудобнее. Под ним затрещало.

«Э! — подумал Сивцов. — А перекрытия-то здесь совсем слабые, не провалиться бы! Денег он, что ли, на шкаф пожалел?»

Он взял в одну руку нож, а другой поставил на колени композиторский бюст (каждое движение сопровождалось громким треском) и стал ждать.

Ждать пришлось недолго. Через две минуты ударил взрыв и по стенам замолотили обломки чего-то тяжёлого.

«Взорвали всё-таки бильярд, — закручинился на антресолях Фёдор. — Не пожалели красоты!»

Почти одновременно раздался грохот множества тяжёлых ботинок и страшные крики: «Всем лежать!!», «На пол, суки!!» и даже «Лапы в гору!»

«Интересно, с кем это они разговаривают? — искренне удивился Сивцов. — Ведь я здесь!»

В это время кто-то упал, видимо, поскользнувшись на разбросанных плакатах, а может быть, запутавшись в красивом голубом тюле, и громко заматерился. Крики постепенно стихали, ботинки дробно простучали по всем комнатам, в том числе и по той, где сидел Фёдор, и снова вернулись в прихожую.

— Командир, никого нет, — доложил кто-то.

— Спрятался где-то, гад, — сказал смутно знакомый сидящему в засаде Сивцову голос. — Перетрухал, видимо, в последний момент. Ничего, найдём… Только аккуратнее, ребята, шкафы, кровати, шторы — ну да вы сами знаете. Я ему покажу «товарища жену»…

Сивцов обмер. Он узнал своего телефонного собеседника.

— Командир, тут труп в ванной, — сообщил другой голос.

— Точно мёртвый? — спросил телефонный майор Сомов.

— Мертвее не бывает.

— Н-да, он мне говорил, что Папанов не может подойти, потому что он в ванной, — задумчиво проговорил майор, как бы вспоминая тот необычный разговор. — Шутничок, блин! Ладно, ничего там не трогай, оставь сыщикам, а сейчас все — быстро! — искать его!

В голосе майора Сомова было столько власти и бесконечной уверенности в своей правоте, что Фёдор понял — найдут. Он сидел в своём убежище по-турецки, скрючившись в три погибели, и боялся.

Дверь, за которой располагалась «засада», поехала в сторону примерно через полминуты и открылась до самого конца, обнажив посторонним взорам всё содержимое шкафа. Внизу Фёдор увидел обтянутые камуфляжем плечи и сферическую поверхность шлема. Майор, а это был именно он, опять верно вышел на цель. Он стоял по всем правилам военной науки — чуть в стороне, с автоматом наизготовку, напружинив ноги, и всматривался куда-то в глубины гардероба, шевеля висящую там одежду стволом своего оружия. Ещё один боец с автоматом, находившийся в комнате, смотрел совсем в другую сторону — контролировал большое кресло, за которым можно было бы спрятаться, и портьеры.

— Здравствуйте, — неожиданно даже для себя сказал Фёдор сверху.

Плечи майора как-то странно дёрнулись, а его голова медленно, как в рапиде, стала подниматься лицом кверху. Второй боец от неожиданности подпрыгнул и развернулся почти на 180 градусов, но, похоже, так и не запеленговал источник голоса. И здесь, в самый неподходящий момент, под Сивцовым треснуло сильнее обычного и он почувствовал, что проваливается. В панике он разжал руки, и увесистый бюст неизвестного композитора, а может быть, поэта, отправился в свой последний полёт.

Второй боец наконец сориентировался по треску и, не долго думая, послал в сидящего в засаде короткую очередь из автомата.

Туп-туп-туп! — ударили пули в заднюю стенку шкафа, не причинив Сивцову никакого вреда, потому что тот уже успел ловко куда-то провалиться.

Двигаясь вниз сквозь мягкое, Фёдор вспоминал серьёзное и задумчивое лицо европейки с плаката. Она как бы говорила ему: «Что же вы такое делаете, Фёдор? Ну куда вы опять падаете?» Сивцов хотел ей что-то ответить, но тут и в самом деле упал и потерял сознание.

Европейка грустно вздохнула и исчезла.

 

Начало путешествия

Фёдор очнулся от того, что его не очень вежливо тащили за ноги. Голова болела и билась по пути обо все встречные твёрдые предметы. Тащили его, похоже, из того самого шкафа-купе, в который он имел неосторожность провалиться прямо в середине разговора.

Первое время Сивцов раздумывал, стоит ли ему поздороваться с гостями ещё раз, но решил пока обождать и притвориться убитым, дабы выиграть время. Его выволокли на середину комнаты, довольно грубо обыскали, при этом он услышал удивлённое: «Чисто…» Затем Фёдора не менее бесцеремонно перевернули на живот и, заведя руки за спину, ловко сковали их наручниками. После этой не очень приятной процедуры о Сивцове временно забыли и Фёдор понял, что в комнате есть и другие раненые.

— Командир, слышишь меня, командир?! — хрипло надрывался кто-то совсем рядом с Фёдором. — Да снимите же с него «сферу» наконец!

— Голова вроде цела, крови нет, — второй голос был спокойней и уверенней первого. — Похоже, небольшая контузия, только и всего. Сейчас должен прийти в себя.

— Вот скотина! — опять закричал хрипатый, непонятно к кому обращаясь. — Он три войны прошёл, а для чего?! Чтоб какой-то урод его статуей по голове?! — и Сивцов ощутил довольно чувствительный удар по рёбрам.

— Тихо, тихо! — остудил товарища спокойный. — Не надо этого… Всё обошлось, тяжело раненых, а тем более убитых нет, а задержанный нужен ребятам в способном к разговору состоянии. А ты, — обратился он уже в сторону Фёдора, — перестань изображать убитого, а то я тебе так помогу, что и притворяться не надо будет! Ну, поднялся, живо!

Сивцов, кряхтя, поднялся. На него с умеренным любопытством смотрели несколько человек, двое в штатском, остальные — в камуфляже.

— Так вот ты какой, северный олень! — его внимательно разглядывал человек с погонами старшего лейтенанта. — Вовремя провалился, ничего не скажешь, вовремя… Жека у нас лучший стрелок в батальоне, но — и на старуху бывает проруха… Но всё равно, если когда-нибудь с зоны выйдешь — свечку поставить не забудь.

Только сейчас Сивцов заметил следы от автоматных пуль в том месте шкафа, где он две минуты назад сидел, искренне полагая, что сидит в засаде. Его замутило от запоздалого страха. Он вдруг отчётливо представил, как Амине выдают его изрешечённое пулями тело, говорят, что он сидел в шкафу на антресолях, был за это убит и просят расписаться. От жалости к себе Фёдор тоненько икнул.

Квартира постепенно заполнялась какими-то людьми — и в штатском, и в милицейской форме, и в армейском камуфляже, и люди до сих пор продолжали прибывать.

«И чего им не спится? — отрешённо думал Фёдор. — Девять утра всего, да и день-то нерабочий — суббота. Или у них суббота рабочая? А может — субботник?» — Сивцов запутался в собственных мыслях и временно перестал думать.

— В прихожей, напротив двери стоит чёрный концертный рояль, — монотонно бубнил кто-то в коридоре. — …Вся поверхность пола покрыта пятнами бурого цвета, предположительно — кровью… — голос уже давно перечислял сивцовские безобразия, но до Фёдора только сейчас дошёл смысл произносимого.

«Господи! — испугался виновник торжества. — Меня сейчас посадят в тюрьму, а Амину заставят возмещать причинённый мной ущерб! А тут один бильярд стоит столько, сколько я зарабатываю за десять лет!»

В этот момент в комнату вошла ещё одна делегация: двое людей в джинсах и свитерах с усталыми лицами, заспанный человек с видеокамерой на плече и ещё двое в форме, которые подняли под руки приходящего в себя майора Сомова и осторожно повели его из квартиры. Взгляд у майора был какой-то весёлый и не сконцентрированный.

— Понятых прошу пройти в комнату, — устало произнёс один из двух «джинсовых». Его спутник отчаянно зевал.

В комнату бочком, как бы стесняясь необычных обстоятельств своего присутствия, а на самом деле — сгорая от любопытства, вошли Евдокия Александровна и Елена Сергеевна. Увидев Фёдора, они радостно округлили глаза и молча уставились на его руки, скованные наручниками.

«Это конец, — обречённо подумал пленённый Сивцов. — Амина никогда не узнает правды».

— Капитан Попович, — представился мужик в джинсах Фёдору. Он сел за журнальный столик, достал из папки какой-то бланк и приготовился писать. — А ваша фамилия, имя, отчество?

— Синяков Андрей Валерьевич, — ловко подсунул дезинформацию Сивцов. И на всякий случай добавил: — Холост.

Старухи-понятые вылупили глаза.

— Год рождения? — капитан, казалось, не заметил реакции понятых.

— Тысяча девятьсот тридцать третий, — выдал Фёдор первые пришедшие на ум цифры.

Попович удивлённо поднял глаза на задержанного, осмотрел его с ног до головы и, ничего не сказав, записал что-то на бумаге.

— Сейчас, в присутствии понятых, будет произведён личный досмотр гражданина… — капитан посмотрел в свою запись, — …Синякова Андрея Валерьевича, одна тысяча девятьсот тридцать третьего года рождения. Наркотики, деньги, драгоценности имеются? Сами ничего не желаете выдать? Витя, приступай.

Второй сыщик, который до этого беспрестанно зевал, подошёл к Сивцову и стал не спеша, но со знанием предмета обыскивать подозреваемого под постоянным контролем видеокамеры. Через минуту на журнальном столике лежали два паспорта, золотые украшения и довольно толстая пачка денег.

Старухи, шевеля ушами от возбуждения, выделывали ногами что-то вроде сдержанной тарантеллы. Фёдор удивлённо смотрел на извлекаемые из его пиджака предметы — он уже давно забыл, как спасал семейные ценности от внезапного ночного наводнения.

— Так… — капитан Попович первым делом заинтересовался документами. — Сивцов Фёдор Юрьевич… Тысяча девятьсот семидесятого года рождения, — он ещё раз осмотрел Сивцова, довольно хмыкнув при этом — видимо, новый возраст подозреваемого пришёлся ему по душе, и продолжил: — Сивцова Амина Фаридовна, семьдесят третьего… Это кто? — обратился он к Фёдору, показывая второй документ. — Ваша жена?

— Это племянница дедушки. По материнской линии, — из последних сил начал спасать Амину Сивцов. И мужественно добавил: — Вам всё равно её не найти!

Попович не спеша листал паспорт Амины, — видимо, врун Сивцов стал ему неинтересен. Старухи плясали.

— Ага, — констатировал капитан, добравшись до нужной странички. — Семейное положение — зарегистрирован брак, такого-то, такого-то, счастливый супруг — Сивцов Фёдор Юрьевич… Так… Дети — Сивцова Алиса Фёдоровна…

Фёдор молча переносил позор. Как он мог не догадаться, что милиционер просто возьмёт и прочитает весь паспорт! Их ведь учат там, в милиции, документы внимательно читать. Они и на улице вон всё время тренируются — «ваши документики», да «ваши документики»! От злости на себя Сивцов стал есть глазами волосяной кукиш, сооружённый на голове Евдокии Александровны и борющийся за право называться стильной утренней причёской.

— Стоп! — вывел его из ступора голос сыщика. — Вы что же — здесь прописаны? — капитан обернулся к старухам. — Сто тринадцатая квартира где находится?

— Так здеся прям, под нами, — с готовностью выдвинулась на полшага вперёд Евдокия Александровна.

— Так чего ж вы молчите-то вдвоём стоите?! — взорвался вдруг Попович. — Он здесь проживает? Постоянно? Вы его знаете?

Понятые, втянув головы в плечи, мелко-мелко закивали головами.

— Это ваш сосед? — продолжал наседать капитан. — Сивцов? Фёдор Юрьевич? А это кто?

— Жена его, Амина, — кое-как проблеяла Елена Сергеевна.

— А ты чего мне тут наплёл, придурок? — ласково обратился оперативник к Фёдору.

— Придурок тридцать третьего года рождения, — сказал молчавший до этого момента второй сыщик и заржал.

— Погоди, Витя, — поморщился капитан. И обращаясь к Фёдору, как к душевнобольному, очень вежливо поинтересовался: — А в квартире соседа ты как оказался?

— Затопил он нас, — буркнул Сивцов.

Старухи сдержанно охнули.

«Надо же! И за это — насмерть ухайдакал!» — донёсся до Фёдора восторженный шёпот Евдокии Александровны.

— И что же — он тебя впустил? — продолжал любопытствовать Попович.

— Нет, я сам вошёл! — с вызовом ответил Сивцов. — Взял вот и вошёл!

— Вот это специалист! — опять заржал Витя. — Такую дверь «крякнуть»! Её Сомыч-то кое-как открыл: в два прихода, да ещё с парой закрытых черепно-мозговых!

— Виктор, удалю! — строго сказал товарищу капитан. И, кивнув Сивцову на деньги и украшения, изъятые из его карманов, поинтересовался: — А это откуда?

— Это наши с женой сбережения, — торжественно заявил военнопленный. — Я их взял из дому, чтоб не утонули.

— Разберёмся, — вздохнул Попович. — Вить, опишите пока с понятыми побрякушки, да и деньги тоже пересчитайте. — Он снова обратил свой взгляд на Фёдора, и в его глазах мелькнула искорка мимолётного интереса. — Слушай, а ты всегда в таком виде ночью к соседям ходишь?

— На ответственных мероприятиях я всегда стараюсь соответствовать, — надменно процедил пленный аристократ.

Капитан хмыкнул, с интересом посмотрел на замотанные до колен простынями ноги Сивцова и, не удержавшись, спросил:

— А с ногами у тебя что?

— А на этот вопрос я буду отвечать только в присутствии моего адвоката! — заявил неожиданно вспомнивший юриспруденцию Фёдор и тут же испугался.

Но капитан Попович, вопреки ожиданиям, не стал бить Сивцова, а только ещё раз хмыкнул, пробормотал «разберёмся» и вызвал конвой.

И Фёдор отправился в новое, неизведанное путешествие.

Причём он ещё даже не подозревал, каким оно окажется длинным и запутанным…

 

Тюрьма и сума

Фёдора привезли в какое-то отделение милиции (во время поездки он тупо смотрел прямо перед собой и на дорогу не обращал никакого внимания) и временно посадили в «обезьянник». Кроме Сивцова в «обезьяннике» вольготно расположилась мятая личность неопределённого пола и возраста, испускавшая целый спектр непередаваемых запахов, в котором выпускник химико-технологического факультета безошибочно определил бы несколько видов сивушных масел и сопутствующих им продуктов. Существо вяло переругивалось с сержантом, стоявшим по ту сторону решётки и явно хотевшим спать после ночной смены.

— Слышь, ты, мусор! Дай че-еку закурить, не жмоться! — вещал новый сивцовский сосед в пространство, похоже, не особо и рассчитывая на успех.

— А вот я те щас дубиналом-то перее… промеж рогов!.. — не менее вяло отбрёхивался сержант, не делая, впрочем, ни малейших попыток взять в руки обещанный «дубинал».

Фёдор изумлённо переводил взгляд с одного краснобая на другого и обратно.

— Смотрите, люди добрые — зажмотил у меня целую пачку «Парламента» и стоит, гляделки вылупил! У-у, харя! — не успокаивался пахучий обличитель. — Дай хотя б «Примы» потянуть, ирод!

Сивцов с удивлением посмотрел на товарища по несчастью. Судя по его виду, «Парламент» он мог видеть только в виде окурков. Фёдор стал с интересом ждать, чем милиционер ответит на обвинения в свой адрес.

— А вот я те щас дубиналом-то перее…! — снова не растерялся сержант.

В этот момент за Сивцовым пришёл конвоир, и он так и не узнал, чем же всё-таки закончился этот глубокомысленный разговор. Фёдора провели в какой-то кабинет на втором этаже, в котором сидел довольно добродушный дядька, который представился то ли следователем, то ли дознавателем — Сивцов уловил только общий смысл и понял, что сейчас его будут допрашивать. Имя и отчество дядьки тоже прошло голову Фёдора насквозь, оставив лишь лёгкий осадок на подкорке.

— Вы, Фёдор Юрьевич, говорят, адвоката требовали? — радостно спросил дядька, как бы не веря, что Сивцов мог сморозить такую глупость.

— Нет, — подумав, соврал Фёдор.

— Что ж, ладненько, ладненько, — он начал что-то писать на бланке. — Значит, «от адвоката отказался…»

— Нет, — ещё раз подумав, сказал Сивцов. — Не отказался.

— Тьфу ты! — удивился дядька. — Так вам нужен адвокат или нет?

Фёдор ещё немного подумал.

— Нет, — заявил он твёрдо. — Не нужен!

Мужик отложил в сторону ручку и некоторое время внимательно изучал Сивцова, словно увидел его только что. Фёдор на всякий случай стал смотреть на какой-то чахлый цветок, стоящий на шкафу, и фальшиво замычал мелодию из кинофильма «Ошибка резидента». Дознаватель-следователь, видимо, понял, что просто так, наскоком, Сивцова ему не расколоть, потому что немного нервно предложил:

— Так. Давайте чётко и ясно определимся: нужен вам адвокат? Да или нет? — он закурил. — Если не нужен — будем снимать с вас показания прямо сейчас. Если нужен — идёте дожидаться вашего адвоката в камеру, а потом — всё равно сюда. Ну, решили? Нужен?

— Нет. Не нужен, — решился Фёдор. Ему очень не хотелось в камеру прямо сейчас.

— Ну наконец-то, родили! — вздохнул дядька и снова схватился за ручку. — Итак, фамилия, имя, отчество, год рождения? — он внимательно посмотрел на набравшего полную грудь воздуха Сивцова и тихо, но строго добавил: — Только не врать.

Фёдор поперхнулся и закашлялся, ибо он как раз и собирался начать врать про Синякова Андрея Валерьевича, тридцать третьего года рождения, имеющего на попечении племянницу покойного дедушки по материнской линии.

«Как же он так быстро меня раскусил? — думал Сивцов, продолжая кашлять. — Наверное, ему тот капитан тоже дал почитать мой паспорт».

— Ну же? Я жду, — сивцовский визави протянул ему не слишком чистый стакан с тёплой водой. — Попейте.

— Сивцов Фёдор Юрьевич, — придушенным голосом произнёс Сивцов Фёдор Юрьевич. — Тысяча девятьсот семидесятого года рождения.

Дядька записал.

— Ранее судимы?

Фёдор горестно помотал головой.

— Ну что ж, — мужик потёр руки. — Давайте, рассказывайте с самого начала, как дело было…

— С какого начала? — растерялся Сивцов.

— Ну как же? — поразился дядька. — Когда-то ведь вам пришла в голову идея проникнуть в квартиру Папанова? Вот и начните с этого момента или чуть раньше. Чего ж тут непонятного?

— Подняться в его квартиру мне пришло в голову, когда я понял, что он не собирается нас всех утопить во сне, — начал подробно вспоминать Фёдор. — А понял я это тогда, когда увидел, что в спальне течёт, в комнате — течёт, а на кухне — не течёт. Я сначала испугался, а потом заглянул в ванную — тоже течёт! Ну, я сразу успокоился и решил к нему подняться. А, да! Ещё деньги перед этим собрал!

— С кого? — не понял дядька.

— Не с кого, а из секретера, — пояснил кающийся. — Деньги и драгоценности. Наши с Аминой.

Сивцов посмотрел на следователя (а может, дознавателя) и удивился. Тот пил воду из стакана, который незадолго до этого предлагал кашляющему Фёдору, и вид имел немного обалдевший. Допив воду, он отставил стакан и жалобно посмотрел на Сивцова.

— Фёдор Юрьевич, — просительно произнёс он. — Давайте с начала и чуть помедленнее? А то я, знаете ли, не успеваю за вами записывать…

— Давайте, Валерий Мольбертович, — вспомнил вдруг Фёдор имя следователя.

— Меня зовут Евгений Модестович, — удивился тот.

Сивцов не возражал.

— Итак, вы сказали «наши с Аминой». Амина — это ваша жена?

Фёдор немного подумал и кивнул. Евгений Модестович записал.

— А теперь я попрошу с начала, — дознаватель докурил сигарету и затушил окурок где-то под столом. — Я не совсем понял, где и что текло?

— Ну как же, — загорячился Сивцов, — я же говорю: текло в спальне, в большой комнате и в ванной, а в кухне — не текло! Представляете?

— Представляю, — осторожно сказал следователь. — А что текло-то?

«Вот гад, запутать хочет!» — в панике подумал допрашиваемый.

— Вода текла! — отчаянно крикнул Фёдор. — Если б он топил нас бензином или, скажем козьим молоком, я бы немедленно поставил вас в известность, Армен Филиппович!

— Евгений Модестович, — автоматически поправил Сивцова собеседник. — Так вы хотите сказать, что Папанов затопил вашу квартиру? И вы поэтому решили к нему подняться?

«Вот хитрая бестия, как будто сам всё видел!» — восхитился следователем Фёдор.

— Да, всё именно так и было, как вы сказали, — покаялся Сивцов.

— А как случилось так, что вы его убили? — запустил пробный шар Евгений Модестович. — У вас с Папановым произошла ссора? На почве потопа?

— Ай, да никак! — отмахнулся Фёдор. — Не убивал я его.

Эти золотые слова были так же аккуратно, как и все предыдущие, вписаны в протокол.

— Тогда расскажите свою версию развития событий, а я вас с удовольствием выслушаю, — предложил Сивцову Евгений Модестович, закуривая снова. — Как вы оказались в квартире Папанова? Он сам вас впустил?

— Нет, — не попался на удочку Фёдор. — Дверь была открыта.

— Открыта? — удивился следователь. — Это немного странно, вы не находите, Фёдор Юрьевич?

— Я тоже сначала удивился, Пётр Лукич, — признался Сивцов. — Я ещё подумал тогда: чего это он — бельё замочил, а сам ушёл?

Евгений Модестович после этого откровения так запутался, что пропустил мимо ушей «Петра Лукича».

— Фёдор Юрьевич, помилуйте, — пробормотал он беспомощно, — какое бельё? Куда ушёл? Вы знали, что он ушёл?

— Конечно, не знал, — надменно произнёс Сивцов, блестяще обходя столь явную ловушку. — Откуда бы мне знать, интересно, такие вещи? И вообще я, пока дублёнку не кинул, думал, что в ванной — девушка.

— Там что, ещё и девушка была? — осоловело уточнил следователь. — Описать сможете?

— Девушка была, — Фёдор изящным жестом постучал себя пальцем по лбу, — вот здесь. В голове, я имею в виду. Описать, может, и смогу, но зачем вам в официальном документе мои фантазии? — он снова уставился на цветок и немелодично замычал. На этот раз надругательству подверглась музыкальная композиция из эротической киноэпопеи «Эммануэль».

Следователь тоже молчал, пустым взглядом рассматривая свою ручку и бессмысленно шевеля губами. В этот момент на столе зазвонил телефон. Евгений Модестович схватился за трубку, как за спасательный круг в открытом море.

— Алло! — гаркнул он. — Здорово, Семён! Как раз у меня сидит, допрашиваю. Да. Да. А вот это — с превеликим удовольствием! Пусть посидит пока, отдохнёт. Что-то выяснилось? Угу… Да. Говорит — не убивал. Поднялся, мол, потому что Папанов его квартиру затопил. — следователь покосился на Сивцова. — Правда, тут ещё какая-то девушка вырисовывается… Да. Нет. Я не совсем понял, но сейчас у меня уже сил нет с ним общаться, позже допрошу. Как, говоришь? Дурак, но не убийца? — он снова быстро взглянул в сторону Фёдора. — Насчёт первого — полностью с тобой согласен. Просто абсолютно! А насчёт убийства — не знаю, ещё много неясного… Да. Ну ладно, давай, пока!

Евгений Модестович положил трубку, ещё раз взглянул на Фёдора и протянул ему протокол:

— Прочитайте. Внизу напишите: «С моих слов записано верно, мною прочитано». Если со всем согласны — вот здесь распишитесь.

Пока Сивцов подписывал протокол, следователь уже успел, выглянув в коридор, вызвать конвой.

— В ИВС, к трофимовским, — отдал он короткое указание вошедшему милиционеру и принялся что-то писать.

— До свидания, Модест Евгеньевич, — вставая, попрощался Фёдор.

— До свидания, Сивцов, — не отрывая головы от бумаг, пробормотал Евгений Модестович.

Сивцова вели куда-то вниз, насколько он ещё мог ориентироваться в этом огромном и запутанном здании.

«Похоже, в подвал ведут, — в панике думал Фёдор. — Как бы не расстреляли!»

Но тут они подошли ещё к одному милиционеру, который сидел за столом и смотрел на несколько маленьких чёрно-белых телевизоров, на которых ровным счётом не было ничего интересного — все показывали одинаковый пустой коридор с дверями по его сторонам.

«Камеры наблюдения! — неизвестно чему обрадовался Сивцов. — Здорово! Надо будет потом рассказать Ефиму, что не все деньги в милиции разворовывают, а вот, например, технику покупают!»

Про скорый расстрел Фёдор, естественно, тут же забыл, так как смотреть на чудо милицейской техники было намного интереснее, чем думать о чём-то плохом. Сразу за пультом наблюдения начиналась решётка, перекрывающая всю стену и имеющая только маленькую решётчатую же дверцу посередине.

«Чтобы не разбежались!» — догадался пленник.

Дверь отомкнули и Фёдора завели внутрь коридора, который он только что видел на мониторах. Сивцов тут же начал вертеть головой в поисках видеокамер, за что незамедлительно был награждён лёгким, но обидным ударом по шее.

«Прямо!» — сказал голос за спиной, и Фёдор пошёл прямо по коридору, мимо мощных металлических дверей с закрытыми окошечками посередине.

«Стой! Лицом к стене!» — посоветовали Сивцову у двери с номером «8».

Фёдор подчинился. Залязгали стальные засовы, и только сейчас Сивцов по-настоящему испугался. Тут же пришли на память рассказы всегда обо всём знающего Ефима, как в милиции неугодных заключённых бросают в специальные камеры, в которых их душат.

«Заходи!» — услышал он голос за спиной и, как под гипнозом, сделал шаг в душную темноту камеры.

«Ну почему Амине именно в эти выходные понадобилось ехать к маме?» — успел подумать отчаявшийся остаться в живых Сивцов.

В этот момент с бодрым гильотинным звуком за его спиной захлопнулась дверь.

Когда глаза привыкли к полумраку, Фёдор осмотрелся. На Сивцова с умеренным любопытством смотрело человек шесть жуткого вида мужиков.

— Здорово! — сказал один из них, по пояс голый и весь в страшных синих татуировках. — Чего столбом встал? Давай, заходи, что ли, познакомимся.

Фёдор понял, что сразу его душить никто не собирается, и немного успокоился. Он сделал два шага внутрь камеры и оказался почти на её середине. Несмотря на то, что внутри находились шесть человек, спальных мест, как успел заметить Сивцов, было только четыре — два яруса слева и два справа. Сейчас все здешние обитатели занимали нижний ярус — похоже, до появления Фёдора шла игра в карты, но пришлось на время прервать неположенное занятие, чтобы не лишиться самодельного инвентаря — азартные игры находились под строгим запретом. Все с интересом смотрели на Сивцова — видимо, своим появлением он разогнал царящую здесь скуку.

— Ну чё, — сказал голый, — давай, представься: кто такой, откуда, какая статья?

— Фёдор Сивцов, институт стали и сплавов, — представился новоиспечённый узник, робея. — Статей, к сожалению, не писал. Вот наш профессор, Иван Артемьевич, тот каждый год печатается. Один раз даже в зарубежном…

— Эй ты, хорош под дурика косить, — перебил его другой заключённый, в тельняшке. — Здесь свои все. Тебя за что закрыли?

— Сюда-то? — уточнил Фёдор, смущаясь. — За убийство.

— Да иди ты! — поразился голый, недоверчиво оглядев нового сокамерника с ног до головы. — Неосторожное, что ли?

— Нет, — Сивцов даже зарделся от удовольствия, так ему льстила реакция уголовников, — за умышленное.

— Ну-ка, Слива, встань-ка, — сказал мужик в тельняшке сидящему напротив худенькому пареньку. — Уступи дяде место. Видишь — у него статья серьёзная, не то что ты со своей «бакланкой». Вставай, вставай, постоишь немного, не переломишься. А не то он тебя пёрышком — чик! — по горлу и под шконку! — и, довольный своей шуткой, заржал.

— Садись, — указал Фёдору на освободившееся место полуголый. — Погоняло-то есть? Как кличут?

Сивцов поперхнулся и попытался как-то выкрутиться; он хотел сказать: «Раньше было, а сейчас нет», имея ввиду свою детскую кличку «Сивый», но смешался, закашлялся и у него получился какой-то непонятный «бынет».

— Быня? — переспросил полуголый. — Хм… Вроде что-то знакомое, только вот никак не вспомню, — он неожиданно встрепенулся. — Это не вы два года назад с Зайцем кассу на Высоцкого взяли?

Фёдор на всякий случай кивнул.

— Во, — обрадовался новый сивцовский кореш, — я ж говорю, что крутится у меня в голове какой-то Быня, а у меня память — дай бог каждому! — он радостно потёр руки. — Меня как Мальборо многие знают, а это — Турист, — он кивнул в сторону «тельняшки». — Будем знакомы!

Сивцов пожал руки сокамерникам, затем его познакомили с менее серьёзными обитателями изолятора — хулиган, брачный аферист и два мелких вора. Все они смотрели на Фёдора с явно читаемым уважением в глазах, и он даже немного собой погордился.

«Ефим бы сдох от зависти!» — думал опасный преступник.

— Слушай, а чё у тебя с ногами? — спросил через некоторое время Турист, глядя на намотанные на Сивцова простыни.

— Ножом изрезал, — небрежно бросил Фёдор. — При задержании.

— Во, менты-суки! — поразился Мальборо. — Нормальных бинтов, что ли, не нашли? А тебя кто задерживал?

— Майор Сомов, — поднапрягшись, вспомнил Сивцов фамилию своего недавнего противника. — Со всем своим спецназом.

Мальборо изумлённо присвистнул и переглянулся с Туристом.

— Сомов, конечно, тот ещё волчара… Ему лучше под горячую руку не попадаться, — пробормотал Турист. — А он тебя сам заломал? Он обычно сам любит брать…

— Нет, не сам, — Фёдор беззаботно махнул рукой. — Хотел сначала сам, но я его оглушил. Он сейчас в больнице должен быть. Меня там чуть не убили из-за него потом… Вот так пули прошли, — Сивцов показал, как прошли пули, хотя даже приблизительно не догадывался, где и как они прошли на самом деле.

— Сомова оглушил… — произнёс обалдевший Мальборо. Вся остальная камера, раскрыв рот, смотрела на своего нового героя. — Ну ты, Быня, блин, даёшь…

— Слушай, — спросил вдруг Турист, — а кто у тебя «терпила»? Ну, кого ты завалил? Сомова с его волкодавами абы на кого не пустят…

— Да никого я не убивал! — взорвался Фёдор. — Сколько раз можно повторять!

— Да ладно, ладно, — испугался неожиданной вспышки эмоций Мальборо. — Понятно, что все мы тут ни за что сидим. А всё-таки — кого тебе шьют?

Сивцов оглядел притихшую аудиторию, которая, казалось, ждала от него какого-то чуда, выдержал изрядную паузу, вздохнул и ответил:

— Папу.

Чудо удалось на славу. Некоторое время все сидели молча и только переглядывались. Затем Мальборо восхищённо выматерился и уставился на Туриста. Турист, не отрываясь, глядел на Фёдора. «Шестёрки» тоже смотрели на знаменитого убийцу недоверчиво-радостно-преданными глазами.

— Ну ты, Быня, опять, блин, выдал… — проговорил, приходя в себя, Мальборо. — Да об этом весь изолятор с самого утра гудит! А это ты, значит… А я думаю, чего это тебя к нам закинули, а не в «пятёрку» или «тройку» — там и народу поменьше, и всё такое. А тут вона какое дело…

— А что в «пятёрке»? — запоздало испугался Сивцов. — И в «тройке»?

— Так в тех хатах из Папиной кодлы пацаны сидят, — охотно пояснил Турист. — Они ж тебя за Папу на ленточки бы порезали. Ну да менты тоже не дураки — к нам, в «восьмёрку», тебя закинули. Знают, что мы с папановскими «на ножичках», а значит, ты для нас дорогим гостем будешь! — он снова захохотал, довольный своим остроумием.

— Да уж, — поддержал его Мальборо. — А у нас и угостить-то тебя нечем! Крендель, у тебя там вроде было чего-то из хавки, ну-ка доставай! Да, Быня, ты просто демон какой-то… Как ты, интересно, Папу подловил? Он по жизни шибко осторожный был… На улице? Так он вроде всегда со своими барбосами ходит…

— Не, — ответил Фёдор с набитым ртом, в который он успел запихать полпачки поднесённого Кренделем магазинного печенья. — Он дома был. В ванной…

— Так ты что, вскрыл-таки его хвалёную дверь? — восхитился Турист. — А он-то на весь город волну гнал: Германия, индивидуальный заказ, то, сё! Ха! Пришёл Быня, дверь — щёлк! Папу — хлоп! — вот тебе и Германия, ёшкин корень! Пишите письма! — Турист снова трубно расхохотался и так хлопнул Сивцова по спине, что тот едва не подавился очередной порцией печенья.

— Не, если честно, то Папу давно пора кончать было, — поддержал Туриста Мальборо. — Ему уж последние лет пять, наверное, на кладбище прогулы записывали. А в последний год совсем зарвался — многим серьёзным людям мешать стал… Вот кто-то, — он подмигнул Сивцову, — и пригласил Быню. Уладить, так сказать…

Сивцов снова поперхнулся печеньем.

— Да не убивал я его, сколько можно говорить! — он оглядел всех присутствующих и принялся за вторую пачку печенья, которую, повинуясь голодному взгляду нового «авторитета», достал откуда-то печальный Крендель.

— Всё, всё, — выставил перед собой ладони Мальборо. — Нет так нет, чего ж тут непонятного? Тема закрыта, — и он обвёл грозным взглядом остальных. — Всем ясно?

Всем было ясно.

Через полчаса принесли обед — невкусный суп из капустных листьев и картошки и жидкий чай. Чай обожравшийся печеньем Фёдор выпил сам, а свою порцию баланды милостиво отдал несчастному Кренделю, который вспоминал — видели Мальборо с Туристом, что у него в заначке оставался ещё кусочек сала, или не видели?

После обеда за Сивцовым пришли и снова повели его на допрос. Отдохнувший следователь думал, что уж сейчас-то он быстро закончит разбираться с Фёдором, но не тут-то было. За час с небольшим подозреваемый в убийстве окончательно запутал бедного Евгения Модестовича, а когда под конец допроса в очередной раз назвал его Серафимом Игнатьевичем, тот не выдержал и ударил Сивцова папкой с уголовным делом по голове. Когда Фёдор пообещал пожаловаться на произвол со стороны следователя «начальнику тюрьмы», Евгений Модестович затравленно посмотрел на своего оппонента, скомкано извинился, сказал, что раньше с ним такого не бывало, и отправил Сивцова обратно в камеру.

— Ну и как там? — живо поинтересовался у вернувшегося Фёдора Турист. — Ничего нового не пришили?

— Не без этого, — степенно молвил Сивцов, присаживаясь на краешек нар. — Ещё один труп у них имеется — тоже мой, говорят.

— Да ну? — обрадовался Мальборо. — Известно, кто?

— Некто Калган, — ответствовал только что допрошенный. — А печенья больше нет?

— Ёкарный бабай… — только и смог выдавить из себя Турист. — Ты, Быня, получается, за один день половину штаба ихнего угваздал. Им теперь и не оправиться, наверное… Как думаешь, Мальборо?

— Наверное… У них заместо Папы если кто и мог встать — так это только Калган. Он один полностью во всех курса́х был. Да, Быня… Тебя бы Трофиму показать — ему такие отчаянные как раз нужны, — Мальборо посмотрел на Фёдора задумчиво. — Ты бы у него быстро в гору пошёл…

— Слушай, Мальборо, а может, его завтра?.. — Турист непонятно кивнул на Сивцова. — Ну, в смысле — где двое, там и трое, а? Нам Трофим спасибо скажет за такого человека!

Мальборо немного подумал, затем тряхнул головой:

— Ладно, пойдём, пошепчемся! — они встали и направились в дальний угол камеры. — Извини, Быня, сам понимаешь… — сказал ему из угла Турист. — А ты, Крендель, пока сальца порежь, знаю, есть у тебя в заначке…

Крендель глубоко вздохнул, полез зачем-то под нары и что-то долго и шумно там искал, поминутно вздыхая и бормоча вполголоса. В углу совещались ожесточённым шёпотом. «Ладно, если что — вместе ответим…», — услышал Фёдор конец непонятного ему спора и Турист, обернувшись, махнул ему рукой. Сивцов подошёл и, повинуясь жесту, наклонился к заговорщикам.

— Значит так, Быня, — горячо зашептал ему в ухо Мальборо. — Завтра отсюда идёт этап в Казань. Из нашей хаты в ту сторону повезут четверых — меня, Туриста, Кренделя и вон, Саняру. Везут «автозаком» до загородной станции, дальше — поездом. Нас с Туристом люди Трофима в пути отбивать будут, — он оглянулся на остальных, — но об этом только мы вдвоём знаем. Остальные вряд ли побегут — им ни к чему свои мизерные срока увеличивать, а нам — один хрен пожизненное ломится. С паровоза свалить — проблема, там охрана вэвэшная, поэтому наши пацаны «автозак» за городом как-то притормозят, что-нибудь уж там придумают, ну а мы в это время и подорвём когти! Ну как тебе?

— Нормально, — сказал Сивцов.

— Ну так что? Ты с нами? — зашептал в другое ухо Турист.

— Куда? — поразился Фёдор.

— Как куда? — крякнул от досады Мальборо. — Мы ж тебе толкуем — уйдём все втроём, а там — к Трофиму, на «лёжку», у него отличное место есть. Ни одна собака не найдёт! Ведь тебе, я так понимаю, суда ждать тоже резона нет. Шутка ли — два «жмурика»! А тут такая возможность подворачивается! Потом локти кусать будешь. Ну как?

— А сколько мне могут дать за двух этих… ну, как их… «жмуриков»? — Сивцов был почему-то абсолютно уверен, что дотошный Евгений Модестович обязательно докажет причастность Фёдора к убийствам.

— Ха! Да двадцатка — это в самом лучшем случае! А вернее всего — пожизненное. «Заказняк» всё-таки. Давай, Быня, решайся! Ты мужик тёртый, — и в дороге вместе легче придётся, и Трофим нам за тебя спасибо скажет — Папа ему давно поперёк горла стоял. Глядишь, и премию какую от него получишь!

— Да я-то согласен, — окончательно решился Сивцов, — только как же я с вами поеду? Меня, наверное, следователь не отпустит…

— Шутник ты, Быня, чес-слово! — облегчённо расхохотался Мальборо. — Да вон вместо того же Кренделя и поедешь! Вы с ним даже похожи чем-то. Ты думаешь, тут физиономии особо сверяют? Хрена лысого! Никто ведь по своей воле на этап не пойдёт. Сказали — «Кренделев», и менты уверены, что выйдет именно Кренделев, а не кто-то другой. Вот ты и будешь у нас завтра Кренделевым! Это при посадке в поезд уже серьёзно сверять с личными данными станут, да мы до паровоза-то доезжать и не собираемся! Дошло?

— Здорово! — искренне восхитился Фёдор. — А Кренделев пусть вместо меня на допросы ходит! То-то Алексей Терентьевич удивится!

— Ну, это уж по желанию Кренделева! — захохотал довольный поворотом дел Турист. — А что это за следак такой — Алексей Терентьевич? Новый что ли?

— Не знаю, — пожал плечами Сивцов. — Наверное.

— Да нет, — вступил в разговор Мальборо, — к нему, наверное, из Генпрокуратуры следака прислали, вот мы и не знаем таких. Быня же у нас — знаменитость! Тьфу-тьфу-тьфу, если завтра всё нормально обойдётся — вот подарочек-то Трофиму сделаем!

— Да уж, — усмехнулся Турист и тут же крикнул: — Эй, Крендель, сало нарезал? Молодец! Давайте-ка, пацаны, закусим, чем бог послал!

Все сели за импровизированный стол, разобрали бутерброды, нарезанные при помощи заточенной алюминиевой ложки. Настроение во время трапезы царило самое приподнятое. Мальборо отвешивал Сливе весёлые необидные щелбаны, Сивцов, по своему обычаю, мычал с набитым ртом саундтрек из «Джентльменов удачи», Турист беспрестанно и, как казалось Фёдору, беспричинно хохотал, и только Крендель грустно смотрел на быстро исчезающие кусочки сала. Видимо, решив подбодрить товарища, Мальборо сообщил ему новость часа:

— Крендель, ты в курсе, что не идёшь с завтрашним этапом? Так что можешь отдыхать, тебя никто не потревожит — мы договорились.

— К-как не иду? — спросил несчастный Крендель. — Совсем?

— Совсем, — отрезал Мальборо. — Вместо тебя идёт Быня. Ему нужнее. Так что, когда утром выкрикнут Кренделева — лежи и не дёргайся! Усёк?

— Усёк, — упавшим голосом пробормотал Крендель. — А чё мне ментам потом говорить? Они ж меня с дерьмом сожрут…

— Не боись, не сожрут, — помог с другой стороны Турист. — С тебя-то какой спрос? Скажешь — спал, ничего не видел, ничего не знаю. А то, что другой человек у них на этап ушёл — так это уже их головные боли, тут не тебя, а их начальство жрать будет! Ясно?

— Ясно, — Крендель приободрился. — А зачем это? Менты же, как прочухают, что обознались — Быню сразу с поезда снимут — и обратно. А меня — туда. Только уже со следующим этапом.

— А вот это уже не твоего ума дело, Крендель, — задушевно произнёс Турист, обнимая мгновенно съёжившегося Кренделева за плечи. — Может, Быня просто прокатиться хочет? Развеяться, так сказать, на берёзки из окна посмотреть? И всё, перестали эту тему обсуждать, ясненько?

Крендель торопливо закивал, а остальные сделали вид, что вообще не слышали никакого разговора.

— Вот и славненько, — сказал Мальборо, зевая. — Давайте-ка укладываться спать, а то, сдаётся мне, денёк завтра муторный предстоит…

Фёдору снова приснился сон.

Во сне его вели на верёвке прямиком в татаро-монгольское иго, а Амина с Алисой махали ему вслед платочками и почему-то громко хохотали. Алиса сквозь смех просила привезти ей из плена куклу Барби, а рядом со связанным Фёдором на маленьких кривых ножках бежал Евгений Модестович, бил Сивцова папкой с делом по голове и после каждого удара радостно кричал: «Ходя, соли надо?»

Таких страшных снов Фёдор не видел уже давненько, поэтому он тут же проснулся, едва сдержав крик ужаса. К счастью, в реальности всё было хорошо — Сивцов преспокойно лежал на тюремных нарах. Вокруг все мирно спали — до утра ещё было далеко. Фёдор перевернулся на другой бок, сетуя себе под нос о жёстких досках, из-за которых снится всякая чушь, и через минуту снова уснул.

В эту ночь ему больше ничего не снилось.

 

Спасение близко

Капитан Семён Попович пришёл сегодня на работу чуть раньше обычного, и тем не менее рядом с их с Витькой кабинетом уже сидела какая-то молодая женщина.

«Симпатичная, — мимоходом отметил Попович. — Хотя, похоже, и проплакала всю ночь».

— Вы ко мне? — спросил капитан, отпирая кабинет.

— Мне нужен капитан Попович, — неуверенно произнесла женщина, — или старший лейтенант Синельников.

— Я Попович, проходите, — пригласил жестом Семён. — Вы по какому вопросу?

— Да у меня, вообще-то, повестка к следователю, — замялась посетительница, — а его ещё нет…

— Неудивительно, — перебил её Попович, отпирая сейф. — Рабочий день начинается только через пятнадцать минут. Да вы присаживайтесь, присаживайтесь… И что же?

— Да, — продолжала женщина. — Следователя ещё нет, а внизу мне сказали, что вы тоже занимаетесь этим делом…

«Да она просто красавица!» — мысли Семёна почему-то упорно сбивались не в ту сторону и он, тряхнув головой, заставил себя вникнуть в суть разговора.

— Каким именно делом? — уточнил капитан. — У меня их, по-моему, тысяч сто. А может, двести. И все срочные.

— Как двести? — изумилась ранняя посетительница.

— Это я так шучу, — вздохнув, пояснил Попович. — Иногда не очень удачно. Так что извините.

— Ничего, ничего, — она заторопилась. — Мне позвонили вчера утром, по поводу мужа — он попал в какую-то неприятность, и его обвиняют в убийстве. А здесь никто ничего не говорит, и я уже не знаю, к кому обращаться…

— Подождите, подождите, — снова перебил её Семён. — Я вам так тоже ничего не скажу! У нас тут почти каждое дело — убийство. Отдел у нас такой, понимаете? Дайте мне хоть немного информации: что за убийство, когда произошло, кто ваш муж, кого убили? Тогда я, может быть, вспомню.

— Да вчера ночью это произошло, — быстро проговорила женщина. — Соседа нашего убили, Папанова Виктора Васильевича! А мой муж оказался в его квартире — не знаю как, но уверена, что случайно! Он у меня, знаете, такой… такой…

— Идиот, — вырвалось у Поповича. — Извините, пожалуйста…

— Ничего, — сказала женщина, почему-то обрадовавшись. — Значит, вы видели его, правда? С ним всё в порядке? Он не ранен?

«Ну надо же, — расстроился про себя капитан. — У такого записного придурка — и такая умница и красавица жена!»

— Он не ранен, — отчеканил Семён. — Ранены несколько сотрудников милиции. И ранены, кстати, благодаря вашему… гм… супругу! Вас, я забыл, как зовут?

— Амина…

— А по отчеству?

— Ой, да что вы, ну какое ещё отчество? — она смущённо улыбнулась, и капитан тут же простил её мужу половину раненых сотрудников. — Просто Амина.

— Ну, тогда и вы можете звать меня просто Семёном, — Попович улыбнулся в ответ. — Что ж, Амина, давайте вместе обсудим сильно запутанную судьбу вашего благоверного.

— А она сильно запутанная? — с замиранием сердца спросила Амина.

— Просто ужасно, — заверил её Семён. — Но у вас есть один маленький повод для радости: я не верю, что ваш Сивцов и в самом деле убийца.

— Спасибо, — искренне сказала Амина. — Спасибо, Семён.

— Пока не за что, — развёл руками капитан. — Дальше всё — хуже некуда.

— Скажите мне всё, прошу вас, — умоляюще проговорила жена злодея. — Много он успел натворить? Ну, прежде чем его… обезвредили?

— Да уж порядком, — вздохнул Попович. — Следственная бригада из квартиры убитого вот уже вторые сутки не вылазит — следы пребывания Сивцова Фёдора Юрьевича в этой скорбной обители описывает. Я вчера вечером туда заезжал — мужики злые все, матерятся, как сапожники. И в самом деле — нормальному человеку, чтоб столько следов после себя оставить — недели мало будет! А этот ваш Сивцов, пожалуйста — за пару часов такой кавардак в квартире навёл, что… В общем, я ребят вполне понимаю.

— Господи, да что он там натворил? — ужаснулась Амина. — И, главное, зачем?

— Зачем, говорите? — усмехнулся Семён. — Лично я — не знаю. Сам он показал на допросе, что готовился оборонять квартиру сначала от преступной группы, а затем — от сотрудников милиции, которые его якобы хотели убить. Он успел забаррикадировать дверь в квартиру, которую после этого пришлось взрывать, успел каким-то образом порезать себе ногу и заляпать всю квартиру кровью, из-за чего криминалисты предположили следы борьбы и пошли по пути ложных представлений о происшедшем, да он много чего ещё успел! Вот скажите, например: зачем надо было обклеивать всю квартиру покойного старыми плакатами «Нет войне»? Не знаете? Или вот ещё задачка: зачем было нести из коридора одежду хозяина, чтобы бросить её на его же труп, плавающий в ванне? А? Каково? Я уж не говорю о том, чтоб сбросить с антресолей гипсовый бюст на голову командира группы захвата! Это — вообще ни в какие ворота!

— А с ним всё в порядке? — дрожащим голосом спросила расстроенная до крайности Амина. — Ну, с этим… С командиром группы?

— Относительно, — неохотно буркнул капитан. — Из госпиталя своими ногами ушёл. Сейчас дома отлёживается. Сотрясение у него.

— Пожалуйста, скажите мне его адрес, — попросила супруга террориста. — Я ему фруктов свежих принесу, да и извиниться бы очень хотелось!

— Не надо, — смягчился от такого прямодушия Попович. — Он у нас человек, конечно, серьёзный, опытный, но ей-богу, может не сдержаться, если ещё раз имя вашего мужа услышит. Я уж лучше сам ему передам ваши извинения — мы с ним хорошие друзья, так что я аккуратно…

— Просто ума не приложу, — продолжала Амина, — зачем он туда вообще попёрся? Ведь сказала ему — сиди дома, смотри телевизор, продукты есть, не ходи никуда! — на её миндалевидные глаза навернулись слёзы.

«Вот блин, — в сердцах подумал Семён. — Обо мне бы кто так волновался!»

Вслух же сказал:

— Говорит, что сосед, то есть потерпевший, затопил вашу квартиру водой. Он поднялся узнать, в чём дело, а дверь якобы была открыта, ваш сосед — уже мёртв.

— Значит так и было, как он говорит! — горячо воскликнула Амина. — Во-первых, Феде в жизни не придумать такого специально, а во-вторых, — он за всю свою жизнь и мухи не обидел! Его бьют — это да, а он даже руку ни на кого поднять не в состоянии!

— Отвечаю по пунктам, — сказал Попович, предвкушая разоблачение Феди в глазах жены. — Первое — насчёт того, что он сам ничего такого специально придумать не может: не далее, как вчера, сразу же после задержания, ваш муженёк, не моргнув и глазом, ловко поименовал себя Синяковым Андреем Валерьевичем, — Семён заглянул в какие-то бумаги, — тысяча девятьсот тридцать третьего года рождения и, ко всему прочему, холостым. — Капитан посмотрел в удивлённо округлившиеся глаза напротив и продолжал: — Вас, Амина, он, ничтоже сумняшеся, сделал племянницей своего дедушки по материнской линии. Хорошо ещё, что рядом оказались соседки-понятые, которые и помогли прояснить ситуацию с вашим супругом.

— Господи, стыд-то какой, — пробормотала Амина, порозовев. — А я-то, дура, думаю — чего это соседки на меня так странно смотрят и всё время за спиной шепчутся? Ну, приди только у меня домой…

— А по поводу «мухи не обидит», — продолжал свою обличительную речь Попович, — могу вам прочитать заключения медиков военного госпиталя, — он выудил из кучи бумаг ещё один листочек. — Вот, пожалуйста: «Чирков Алексей, старший прапорщик. Сложный перелом ноги со смещением. Ушиб коленного сустава. Ушиб мягких тканей бедра». Смотрим дальше. «Ефимович Дмитрий, сержант. Ушиб грудной клетки, закрытая черепно-мозговая травма, сотрясение головного мозга». Или вот, моё любимое: «Сомов Александр, майор. Закрытая черепно-мозговая травма, сотрясение головного мозга по типу контузии». А? По типу контузии! А вы мне про каких-то мух толкуете!

— Ну пусть даже это всё правда, — Амина упрямо подняла голову и посмотрела в глаза капитану, — но ведь не он же Папанова убил! Ведь вы сами мне только что говорили, что не верите в это!

— Не верю, — легко согласился Семён. — Потому что слишком уж невероятные вещи творил ваш муж в квартире потерпевшего, чтобы на самом деле являться убийцей. Убийцы себя так по-идиотски не ведут. Особенно после совершения преступления. Другое дело, что после пребывания Сивцова в этой злосчастной квартире шансы найти настоящего убийцу Папанова практически равны нулю.

— Почему? — удивилась Амина.

— Да потому! — взорвался капитан. — Потому что ваш благоверный потрудился на славу! Он, видимо поставил себе в задачу, чтоб в квартире не осталось никаких пальцевых отпечатков, кроме его собственных! Никаких! А чтобы окончательно загнать наших экспертов в тупик, он ещё передвинул всю мебель в квартире, а также вывалил из шкафов всю одежду и постельное бельё! А затем вытащил всё это в коридор и уляпал всё вокруг своей кровью. А больше — ничего особенного. Только и всего!

— А что думает по поводу убийства следователь? — осторожно спросила Амина. — Он тоже не считает Федю убийцей?

— Женька-то? — хмыкнул Попович. — Конечно, не считает. Что он — совсем без глаз, что ли?

— Тогда, — стесняясь, начала Амина, — может быть, стоит его отпустить? Или это запрещено?

— А вот это уж дудки! — радостно объявил Семён. — Я, может, и отпустил бы его исключительно ради вас. Но больно уж остальной народ зол на вашего Сивцова. Он даже Женю, следователя нашего, сумел достать. Уж на что, казалось бы, спокойный человек, а и то мне признался: хочется ему Фёдора Юрьевича избить временами. А ведь решение об избрании меры пресечения следователь принимает. Так что, Амина, — он развёл руками, — рад бы, но не могу. Не я решаю такие вопросы.

Амина неожиданно заплакала. Она молча смотрела куда-то в сторону, а слёзы тихо, но неудержимо катились из её красивых глаз. Поповичу стало не по себе — больше всего на свете он не любил женских слёз. Особенно, когда плакали такие симпатичные женщины. Особенно, когда они плакали по такому дураку мужу.

— Да не расстраивайтесь вы, Амина, — пробормотал он, смешавшись. — Ну что вы, в самом деле? Ему это только на пользу пойдёт, честное слово! Посидит несколько дней, ума наберётся, подумает над своим поведением — сразу шёлковым станет, вот увидите! Да что ж вы всё плачете-то?

— Извините меня, Семён, — прошептала Амина, аккуратно промокая глаза крохотным платочком. — Извините…

— Ох ты, боже ж ты мой, — тяжело вздохнул капитан. — Ну неужели он вам так уж нужен, ваш Фёдор? Отдохнули бы вы лучше от него. С недельку…

— Дочка спрашивает, — негромко сказала Амина. — Где папа, да где папа. А что я ей скажу? Да ещё не сегодня-завтра по двору слухи пойдут, соседки уж постараются, а там и доброжелатели найдутся — шепнут девочке, что папа в тюрьме, а что я смогу ей ответить? Единственный способ — это предъявить папу.

— Ладно, Амина, — крякнул Попович, подумав. — Исключительно ради вашей красоты.

Он поднял трубку телефона и набрал номер.

— Алло! Жень, ты? Привет, Попович беспокоит. Зайти сможешь ко мне? Да так, обсудить кое-что. Только пришёл? Да нет, не спеши тогда. Оʼкей, давай через пятнадцать. Договорились, — капитан положил трубку на место и посмотрел на Амину.

— Значит так, Амина, — сказал он серьёзно. — Следователь, который сейчас придёт сюда, — мой друг. Его зовут Евгений Модестович, можно просто Евгений. Я думаю, что мне удастся уговорить его выпустить вашего лоботряса под подписку о невыезде, только вы мне должны немножко помочь. У вас есть с собой деньги?

Амина торопливо закивала и полезла в сумочку.

— Да что ж вы, в самом деле, — разозлившись, остановил её движение Семён. — Дослушайте сначала!

Амина отложила сумочку и с такой надеждой посмотрела на Поповича, что ему стало неловко.

— Женька у нас большой любитель коньяка, — начал объяснять задание капитан. — Так что сходите пока в магазин и купите ему бутылочку чего-нибудь поприличнее. А я, пока вы ходите, начну его аккуратно подталкивать на нужную нам лыжню. Когда вы вернётесь — тут-то мы его втроём и захомутаем.

— А почему втроём? — удивилась Амина. — Будет кто-то ещё?

— А как же? — радостно воззрился на неё Семён. — Вы, я и коньяк! Женьке ни за что не устоять, — и он так задорно подмигнул Амине, что та не выдержала и рассмеялась.

С резко поднимающимся настроением Амина побежала в магазин, а Попович остался дожидаться «великого и ужасного» Евгения Модестовича.

Когда Амина вернулась, следователь уже сидел напротив капитана и о чём-то повествовал, оживлённо жестикулируя. Обернувшись в сторону открывшейся двери, он вскочил, картинно округлил глаза и вскричал:

— Боже мой, Семён! А ещё друг называется! Таких умопомрачительных свидетельниц у меня уводишь! И кто ты после этого? — он помог Амине раздеться и провёл её до стула. Она села, чувствуя себя непривычно под двумя красноречивыми взглядами.

— А ты бы, Женечка, попробовал хоть раз на работу пораньше прийти, — поддел его Попович. — Глядишь, и тебе повезло бы. Знакомьтесь, Амина, это Евгений — самая светлая голова во всём управлении. Знакомьтесь, Евгений, это Амина — самая симпатичная женщина из всех, кого я когда-либо встречал утром у дверей своего кабинета. А также, по совместительству и недоразумению, жена известного с недавних пор всему городу субъекта.

— М-да, — протянул Евгений. — Наслышан. И даже навиден, к сожалению… Редкостный экземпляр. Он и дома такой же?

— Да нет, что вы! — вступилась за Фёдора Амина. — Он дома хороший. Дочку очень любит и вообще… Просто он немного нескладный и в истории всё время попадает…

— Да уж, история, ничего не скажешь, — хмыкнул Семён.

Амина тем временем выставила на стол бутылку армянского коньяка и большой набор шоколадных конфет.

— Евгений Модестович, — начала она неуверенно. — Вы бы отпустили Сивцова под подписку, а? Нельзя ему в камере — он там опять чего-нибудь устроит! Пожалуйста…

— Да чего можно в камере устроить? — удивился Евгений Модестович. Затем кивнул на бутылку и перевёл суровый взгляд на Поповича. — А это, я так понимаю, взятка, которую один бессовестный капитан, прикрываясь моим честным именем, обманом выманил у слабой и беззащитной женщины?! — и следователь сурово засопел, театрально раздувая ноздри.

Семён беззаботным и чистым взором смотрел в потолок, а Амина переводила испуганный взгляд с одного на другого. Наконец, Евгений решил сменить гнев на милость. Перестав сопеть так же неожиданно, как и начал, он посмотрел на Амину, подмигнул одним глазом и спросил:

— А лимончик вы, случайно, не купили?

— Нет, — засуетилась Амина, собираясь снова бежать в магазин. — Сейчас!

— Стоп! — властно остановил её следователь. — У меня где-то был. Минуточку.

И он плавно удалился из кабинета. Амина перевела дух и только тут заметила, что Попович весело смотрит на неё.

— Испугались? — спросил Семён.

— Не то слово, — призналась Амина. — Я думала, он сейчас и вас, и меня посадит. За взятки.

— Это он шутит так, — пояснил капитан. — Строгость на себя напускает. Женька ужасно мягкосердечный человек, но пытается в себе это искоренить — считает, что следователь должен быть жёстким. Вот и отрабатывает свои приёмчики при всяком удобном случае.

— А как вы думаете, Семён, — осторожно спросила Амина, — он Фёдора отпустит?

— Отпустит, — раздражённо буркнул Попович. — Что вы, в самом деле, со своим Фёдором, как с писаной торбой носитесь?

— А он сейчас в этом здании находится? — не унималась Амина.

— В этом, в этом, — успокоил её капитан. — В подвале он сидит, почти что под нами.

— Как бы он не натворил здесь чего, — словно сама себе сказала Амина. — А то точно не выпустят…

Семён снова с интересом посмотрел на неё, но от комментариев воздержался. В этот момент в кабинет влетел уже окончательно растерявший всякую строгость Евгений. В руках он держал немного дрябловатый лимон.

— Вот! — провозгласил он, держа лимон над головой, как чемпионский кубок. — В сейфе лежал! Семён, есть нож?

— Ты бы, Женя, лучше Амину успокоил, — протягивая ему нож, посоветовал капитан. — А то она боится, что с нашим общим другом может какая-нибудь неприятность в ИВС произойти.

— Какая неприятность, Амина? — спросил следователь, ловко нарезая лимончик. — Давайте сделаем так: вы мне называете версию какой-нибудь неприятности, а её мигом разбиваю в пух и прах. Идёт?

— Да он бы, главное, оттуда никуда не делся до освобождения, — попросила Амина. — А больше мне ничего и не надо.

— Ну, — усмехнулся Евгений Модестович, — тут и разбивать даже нечего. Ввиду полной несостоятельности данной версии. Куда он может из камеры, как вы выражаетесь «деться»? Вам самой не смешно?

— Ну, не знаю, — протянула Амина. — Он, знаете, какой…

— Знаю! — отрезал следователь. — Всё, слышать больше ничего не хочу о Сивцове в ближайшие пять минут! Берите, Амина, — он кивнул на стол, и Амина только сейчас заметила, что он уже успел разлить коньяк в три неизвестно откуда взявшихся рюмки.

— Ой, а можно я не буду? — испугалась Амина. Она даже в компании друзей редко употребляла алкоголь, а так, как сейчас, только-только познакомившись с людьми, ей вообще не приходилось пить.

— Нельзя! — отрезал Евгений, снова напустив на себе строгость. — Иначе я не то что не отпущу Сивцова, а вообще, — он повращал глазами для устрашения, — прикажу его расстрелять! — и он состроил Амине зверскую рожу. Та ойкнула и быстро схватила свою рюмку.

— Ну, — сказал Семён, — за знакомство!

Выпили, закусили лимоном и конфетами. Попович посмотрел на сосредоточенную Амину и понял, что она может сейчас выпить с ними ещё две, три, а может и пять рюмок коньяка, но всё это будет сделано исключительно ради скорейшего освобождения её непутёвого мужа — Фёдора Сивцова. Семёну стало почему-то грустно.

«Любит она его, что ли? — не спеша рассуждал он, обсасывая дольку лимона. — Вот повезло-то дураку!»

— Ну что, Семён, — разогнал его невесёлые мысли Евгений, — отпустим оболтуса нашего? Под подписочку?

— Звони, — вяло отозвался Попович. — Он в «восьмёрке» вроде должен сидеть, вместе с трофимовскими.

Амина переводила напряжённый взгляд с одного на другого, пытаясь вникнуть в смысл непонятных слов. Евгений Модестович снял трубку.

— Алло, — сказал он через секунду, — ИВС? Сивцова из «восьмёрки» в двадцать третий доставьте. Да, к Поповичу… Всё, — он положил трубку и разлил ещё по одной. — Ну, Амина, за возвращение вашего непутёвого мужа в лоно семьи!

Выпили ещё по одной. Сивцова почему-то всё не вели. Раздался телефонный звонок, от которого все разом вздрогнули.

— Тьфу ты, чёрт! И когда ты, Семён, громкость отрегулируешь? — пробормотал Женя, беря трубку. — Алё! Что? Не понял, что значит «уехал»? Погодите, кто говорит? Ты чего, сержант, белены объелся?! Какой ещё, твою мать, этап?! Он здесь должен быть, следствие идёт! Кто это сказал? В камере сказали? А ты проверял? Ну так иди и проверь, умник! Он, может, сидит там в уголке, да смеётся над тобой, придурком! — он в сердцах бросил трубку. — Блин, наберут идиотов по объявлению! Представляешь, он, говорит, на этап ушёл, в Казань! Как тебе это нравится?

— Совсем мне это не нравится, — сказал Попович, поднимаясь. — Спущусь-ка я сам в ИВС, всё на месте выясню, — он стремительно вышел.

В тревожном ожидании прошло около пятнадцати минут. Женя всё это время барабанил пальцами по столу, а Амина ёрзала на стуле, как будто тот был весь утыкан иголками. Наконец вернулся мрачный Семён.

— Вы были как всегда правы, Амина, — заявил он с порога. — Он именно «делся». Куда-то взял вот — и «делся»! — Он с силой ударил по дверному косяку. — Да что ж это за человек такой, скажет мне кто-нибудь или нет? Ни минуты покоя! То он СОБРовцев калечит, то он врёт о себе неизвестно что, а сейчас вот взял — и поехал в Казань! Вместо Кренделева, который, видите ли, спал. Ничего не видел, ничего не слышал. Тьфу! — и капитан ещё раз с силой засадил ногой по косяку.

— Погоди, Семён, — перебил его следователь. — Надо его просто перехватить до погрузки этапа в поезд, и всех делов!

— Думаешь, самый умный? — ехидно поинтересовался Попович. — Позвонил я уже на станцию. Сказал, чтоб его не отправляли, а до нашего приезда в линейном отделе подержали. Так ведь ехать за ним сейчас придётся, машину искать! Нет, ну что за человек — его освободить хотят, а он тут такие фортеля выкидывает!

Амина сидела расстроенная и чуть не плакала. Семёну внезапно стало жалко её: как же она, бедная, с ним живёт уже столько лет? Это ж застрелиться, наверное, проще.

— Ладно, Амина, не расстраивайтесь, — сказал он как можно душевней. — Дальше узловой он от нас не уедет — задержат и сразу мне отзвонятся, я договорился. Вот только с машиной может быть проблема…

— Семён, у меня есть с собой деньги, — тихо сказала Амина, — поймаем такси. Главное чтобы он опять куда-нибудь не пропал!

— Да куда ж он… — начал было Евгений, но осёкся под красноречивым взглядом Поповича. — Ну да… Вообще-то он уже пропал из ИВС, так что — кто его знает, этого вашего Сивцова…

По коридору вдруг загрохотали чьи-то быстрые шаги, раздались громкие, но невнятные команды. Дверь открылась и в комнату заглянул взъерошенный Синельников.

— Здрасьте! — поздоровался он с мгновенно побледневшей Аминой и тут же зачастил скороговоркой: — Сеня, руки в ноги, живо! На ребят напали, которые этап на станцию везли. Оглушили и связали, но все живы, слава богу. Одиннадцать этапируемых остались, а троих — не хватает: двое матёрых — Мальборо с Туристом, это из трофимовской братвы, а третий — некто Кренделев, вообще неизвестно зачем побежал — ему максимум «трёшка» светила. В общем, аврал полный, всё вокруг прочёсывать надо, собирайся, я на улице жду, в машине! — и Витька исчез так же внезапно, как и появился.

— Ну что, Жень, — спросил Попович, доставая из сейфа свой пистолет. — Ты уже догадался, кто есть на самом деле бежавший третьим «Кренделев»?

— Догадался, — буркнул следователь. — Век бы с гадом не встречаться!

— Скажите, это как-то связано с Фёдором? — испуганно спросила ничего не понимающая Амина. — Что с ним?

— Ничего, — зло ответил капитан, надевая наплечную кобуру. — Если не считать, что он опять «делся». Куда-то. Причём в компании двух опаснейших рецидивистов, которые бежали от пожизненного заключения. В отличие от вашего драгоценного Фёдора, который бежал зачем-то как раз наоборот — от освобождения!

— Семён, — вскрикнула Амина, — я прошу вас, будьте аккуратнее — не застрелите случайно Федю!

— Я постараюсь, — язвительно заметил Попович. — Хотя мне безумно хочется сделать именно это! Женя, — обратился он к следователю за секунду до того, как покинуть помещение, — Оставь вдове мои телефоны, по которым она сможет узнать, где и во сколько будут выдавать тела беглых.

Хлопнула дверь. Амина с ужасом посмотрела на Женю. Губы её тряслись.

— Он пошутил, — натянуто улыбнулся Евгений Модестович. — Нервы, знаете ли… Выпейте лучше коньяку, полегчает.

Амина безропотно взяла протянутую ей рюмку.

 

Digitus index

Альберт психовал уже вторые сутки подряд, что само по себе было чертовски неприятно — никому не нужен работник его профиля, которого так легко можно вывести из себя.

Нет, внешне по Альберту ничего сказать было нельзя: спокойный, даже чуть флегматичный молодой человек, чуть выше среднего роста, одетый в потёртые джинсы и короткую дублёнку, сидел на скамеечке стадиона и развлекался наблюдением за катающимися на коньках людьми. Маленькая вязаная шапочка скрывала под собой светлый ёжик волос, а руки были спрятаны от холода в карманах дублёнки. В общем, один из нескольких десятков людей, сидевших на трибунах то ли потому, что не умели кататься на коньках, то ли из-за того, что им просто нравилось смотреть на катающихся. Отличался от остальных Альберт, пожалуй, только взглядом: цепкий, всё замечающий полуприщур его прозрачных серо-голубых глаз странным образом и видел окружавших его людей и предметы, и одновременно проходил, казалось, прямо сквозь них. А ещё Альберт был не похож на остальных отдыхающих тем, что в его душе бушевала настоящая буря.

«Откуда взялся этот урод? — металась в его голове одна бешеная мысль. — Кто он? И главное — знал ли он про общак?!»

Эта мысль не давала покоя Альберту Ростоцкому последние двое суток.

Фамилию Ростоцкий Альберт носил только два последних года, но уже успел к ней привыкнуть: фамилия ему нравилась. Своё имя он, по сложившейся традиции, не менял никогда, и оно так и перекочёвывало из документа в документ, коих Альберт в своей жизни переменил уже более десятка. Он жил один в огромной квартире, в солидном «сталинском» доме, хотя и числился внештатным корреспондентом одной не особенно популярной газеты, получая за свои редкие статьи какие-то копейки.

Тем не менее, в громадной квартире было всё: от всевозможных кондиционеров с домашними кинотеатрами до суперсовременной и сверхдорогой посудомоечной машины, которая, по большому счёту, была Альберту совсем не нужна — гостей он не принимал. Его квартиру посещали только два человека, которые передавали Альберту заказы и деньги. Эти люди, в лучшем случае, могли пригубить немного коньяка или виски, так что посудомоечный агрегат в основном простаивал, немым укором выставив наружу свои хромированные конечности.

Но Альберта не расстраивала бесполезность машины: место в квартире имеется, аппарат есть-пить не просит — ну и пусть себе стоит. А потраченные зря деньги его тем более не волновали — он мог себе позволить и куда более значительные траты. Денег у Альберта было много. До неприличия много. Столько денег просто не может иметь корреспондент малотиражной газеты. Но работа в газете была для Ростоцкого лишь прикрытием — он был специалистом совсем в иной области. И до последнего времени являлся одним из лучших специалистов в своём классе — этим-то и объяснялись его бешеные гонорары.

Альберт Ростоцкий был наёмным убийцей.

Сейчас он сидел возле катка, мёрз и заводился всё сильнее.

«Где его черти носят? — зло думал Альберт, то и дело поглядывая на часы. — Замёрзну тут, к хренам собачьим, если он ещё на полчаса задержится! Может, пойти погреться в машину?»

В этот момент в его кармане запиликал телефон.

— Алло! — крикнул Альберт в трубку, предварительно посмотрев на определившийся номер звонившего. — Где ты шарахаешься столько времени? Сейчас у входа? Давай быстрее, я уже околел здесь сидеть! — он отключился.

Альберт Ростоцкий никогда не жалел денег на информацию — именно поэтому он был до сих пор так успешен и, самое главное, жив. Он легко вербовал информаторов в любой нужной ему среде, всегда щедро оплачивал принесённые ими сведения, даже если они были не слишком важными или уже устарели. Альберт резонно рассуждал, что стоит хоть раз «завернуть» человека с ненужной информацией, не заплатить ему, то в следующий раз, узнав что-то действительно важное, обиженный «источник» задумается: идти с этой новостью к Ростоцкому, или предложить её за те же деньги, но кому-то другому? И наверняка выберет другого. И наверняка, по «закону подлости», именно эта информация окажется жизненно необходимой для Альберта. Поэтому он предпочитал платить всем — так спокойнее.

Сейчас он ждал человека, который занимал небольшую, но не последнюю должность в стане последнего заказчика Альберта — очень авторитетного вора по имени Резо Изочилиани. Ему, конечно, не положено было знать заказчика, да и человек, принёсший Ростоцкому предложение «решить вопрос» с Папановым, ни словом, ни полсловом не обмолвился, от кого исходит сей заманчивый контракт и, тем не менее, Альберт это знал. Помогли всё те же наведённые и уже устоявшиеся связи — ему шепнули о предстоящей работе буквально за полчаса до того, как Альберту было сделано «официальное предложение». Поэтому, когда вышел такой неожиданный «облом» с деньгами, а главное, под угрозой оказалась репутация Альберта, как «честного» исполнителя — он немедленно позвонил Георгию и предложил встретиться.

— Привет! — за спиной Альберта неожиданно оказался маленький юркий кавказец, пританцовывающий от мороза. — Ну и холодина сегодня! — и тут же, без перехода, спросил: — Ты зачем мне в офис звонишь? Я же просил тебя: звони только на мобильный.

— Так ты бы ещё включал свой мобильный хоть иногда! — разозлился Ростоцкий. — Для разнообразия, так сказать!

— Извини, — нисколько не смутившись, развёл руками Георгий, — батарейки что-то быстро садиться стали.

— Ну так смени, — приходя в своё обычное, спокойное состояние, пробурчал Альберт. — Вчера весь день дозвониться не мог. Ну как, узнал что-нибудь?

— Да всё то же самое, — вздохнул Георгий, присаживаясь рядом на скамеечку. — Резо кричит, что Папу кто-то другой ухлопал, а ты, мол, опоздал и деньги ни за что ни про что у него взять хочешь. Если он, говорит, ничего не делал, зачем я ему такие бабки отстёгивать буду? Настоящего убийцу, говорит, менты практически на тёплом трупе взяли, — а Альберт за чужой счёт погреться хочет. Ничего, мол, у него не выйдет: аванс, так уж и быть, пусть себе оставит, а про остальное — может забыть.

— Вот скотина! — не сдержался Ростоцкий. — Аванс, значит, он мне подарил, да? Ну спасибо! Да я в жизни за такие копейки не работал. Он что, Гоги, действительно считает, что Папу убрал не я, а кто-то другой?

— Так ведь, в самом деле, Альберт, — будто бы извиняясь, зачастил его собеседник, — сам посуди: менты в Папиной квартире какого-то мужика взяли? Взяли. Он при задержании сопротивление оказывал? Оказывал, да ещё какое — нескольких ментов в больницу, говорят, увезли. Калгана, по слухам, тоже он завалил. Ведь не ты?

— Калгана — не я, врать не буду, — буркнул Альберт. — А вот мужик… Да в самом деле не знаю я, откуда он проявился в этой квартире! Никого там не должно было быть — я за Папиными сявками неделю следил, кроме них, туда никого и близко не пустили бы!

— Ну, не знаю, — осторожно протянул Георгий. — Фактик-то налицо: паренёк этот в ментовке парится, ждёт обвинения по двум убийствам, а может и ещё за что-нибудь… И, кроме того, почерк-то ведь не твой, Альберт, — он хитро взглянул на своего оппонента. — С каких это пор ты людей топить стал? Да ещё и предварительно связанных, а? Раньше вроде бы проще делал — из пистолетика — раз, раз! — и всё. Быстро и чисто. А тут такие сложности развёл: ванны, верёвки… Естественно, Резо не поверил, что это твоих рук дело. Вот ты бы сам на его месте — что подумал бы? Правильно: что тебя пытаются надуть и содрать деньги за чужую работу, — и он снова посмотрел в глаза Альберту.

— Ладно, хватит тут логические этюды разводить, всё более-менее понятно. Держи, — Ростоцкий протянул Георгию тонкую пачку денег, которую тот, не считая, сунул в карман. — Батарейку новую купи. До скорого.

— Пока, — попрощался кавказец, поднимаясь. — Будет что интересное, позвоню, — сказано это было не слишком уверенно.

«Сам виноват! — глядя в удаляющуюся спину Георгия, ругал себя последними словами Альберт. — Погнался за сиюминутной выгодой, а в результате вся долгие годы создаваемая репутация — псу под хвост».

Он посмотрел на часы. До следующей назначенной на сегодня встречи оставалось ещё целых два часа. Альберт вздохнул, поднялся с неудобной скамьи и направился к выходу со стадиона — там была припаркована его машина.

Альберт действительно погнался за сиюминутной выгодой: незадолго до предполагаемого дня «ликвидации» Папы один из его «проверенных источников» шепнул, что двадцать пятого января на квартиру Папанова привезут часть воровского общака, который Папа должен будет распределить по зонам — организовать так называемый «грев» своим людям, находящимся за решёткой. Общак будет находиться в квартире всего сутки — на следующий день его, уже поделённый на необходимые части, Папины гонцы повезут по городам и весям огромной страны. Даже часть общака являлась огромным кушем, ради которого стоило рискнуть всем.

И Ростоцкий рискнул — он перенёс «мероприятие», как он его называл, на два дня вперёд, на двадцать пятое число. Выполнение намеченного плана неожиданно осложнил побег из-под стражи Артиста, заклятого врага Папанова. Папа тут же «забаррикадировался» дома и на улицу даже носа не казал — всем занималась его личная охрана во главе с Калганом. Альберту оставалось только скрипеть зубами от досады и продолжать наблюдение. Но Альберт Ростоцкий славился в определённых кругах именно этим — чем труднее, на первый взгляд, казалось задание, тем изящней и проще он его решал.

Двадцать пятого, с самого утра, он отмычкой открыл люки, ведущие на крышу, во всех подъездах без исключения, но так, чтобы жильцы с последних этажей не заметили, что кто-то интересуется выходом на крышу: замки висели на своих местах, а крышки плотно прилегали к краям отверстий. На самом же деле всё было готово бесшумно распахнуться в любую минуту, даже от лёгкого усилия со стороны — Альберт предусмотрительно смазал петли.

Затем он спустился во двор и с безопасного расстояния стал наблюдать за нужным ему подъездом. Альберту показалось, что подъездом интересуются ещё два типа, сидящих в неприметной «шестёрке», припаркованной на той стороне улицы, и Ростоцкий вновь похвалил себя за предусмотрительность. Через полчаса в дом вошли несколько папановских «пехотинцев» во главе с Калганом, на плече которого болталась спортивная сумка.

«Общак привезли», — догадался Альберт, отметив про себя точность полученной информации, — всё-таки потраченные на неё деньги окупали себя сторицей.

Через пятнадцать минут «братки» вышли уже без сумки и отчалили в неизвестном направлении. Ростоцкий не спешил покидать свой наблюдательный пункт. Он уже достаточно изучил поведение «пехоты» и знал, что Папанова навестят ещё раз, поздно вечером. Убедившись, что всё в порядке и Папа спокойно может отходить ко сну, они покинут его уже до утра. Вот тогда и наступит время Ростоцкого, а уж он своё не упустит.

Примерно с такими мыслями Альберт отправился в ближайшее кафе, чтобы перекусить, отметив по пути, что неприметная «шестёрка» на той стороне неизвестно когда и как трансформировалась в столь же неприметный «Москвич». Правда, рожи внутри, казалось, не изменились — такие же квадратные, с отпечатком явной принадлежности к органам.

«Неужели менты? — думал, заходя в закусочную, убийца. — Им-то чего от Папы надо? Неприятно, чёрт побери. Не смертельно, конечно, но и без них сложностей хватает».

Он плотно пообедал, а заодно и поужинал, так как понимал, что поесть сегодня ему вряд ли ещё придётся, и вернулся на своё облюбованное место. Пистолет был с собой, но Альберт не собирался пускать его в ход сразу: мертвец не скажет, где лежат деньги, а искать их — терять и без того считанные драгоценные минуты. Хорошо бы, конечно, если деньги были бы разложены на столе аккуратными пачками, готовыми к транспортировке, но Ростоцкий не обольщался по поводу Папанова — в хитрости тот может дать фору любому. Наверняка в квартире оборудован надёжный тайник, а может, и не один.

В девять часов вечера Альберт зашёл в последний подъезд дома, поднялся на крышу, прошёл по ней до нужного люка и аккуратно проник в подъезд «клиента». Стараясь не производить лишнего шума, он спустился и занял выжидательную позицию на один пролёт выше нужной ему лестничной клетки. Через три четверти часа появилась группа «проверяющих» во главе с Калганом. Позвонив в дверь — два длинных и один короткий — они стали ждать. Папанов открыл им лишь через пару минут и впустил только Калгана — остальные остались топтаться возле двери.

«Наверное, общак прятал, — подумал Ростоцкий, имея ввиду задержку. — Осторожный, гад».

Калган вышел минут через десять и вместе с сопровождающими стал ждать вызванный лифт. Как только двери лифта закрылись за отъезжающими, Альберт подлетел к папановской двери, нажал на звонок — два длинных и один короткий — и стал ждать. Пистолет уже был в его правой руке.

На этот раз дверь открылась сразу — хозяин, естественно, подумал, что его порученец забыл о чём-то сказать и вернулся, — ведь со времени ухода Калгана до нового звонка в дверь не прошло и пятнадцати секунд. Это казалось настолько очевидным, что Папанов проигнорировал глазок и открыл дверь, не раздумывая. Чего, собственно говоря, и добивался очередной поздний посетитель.

— Что ещё… — недовольно начал Виктор Васильевич, но тут же получил удар рукояткой пистолета в лоб, от которого изумлённо выпучил глаза и повалился кулём на наборный паркет собственной прихожей.

Альберт ужом скользнул внутрь, аккуратно, чтобы, не дай бог, не захлопнуть, прикрыл за собой бронированную дверь с секретным замком и склонился над Папановым. Вот тут бы ему самое время было выполнить заказ, да и покинуть эту квартиру с максимально возможной скоростью, но, как уже говорилось выше, жадность застила Ростоцкому глаза — он взалкал воровских денег.

Альберт включил музыкальный центр, связал Папанова сорванным со штор витым шнуром и, отдуваясь, отволок тяжёлое тело в ванную. Перевалив держателя общака в огромную ёмкость, которой больше подошло бы название «бассейн», он открыл оба крана на полную мощность и пошёл осмотреться. В квартире был идеальный порядок и, конечно же, никаких следов большой суммы денег. Сделав музыку погромче, Альберт вернулся в ванную.

Папа уже пришёл в себя.

— Ну ты, придурок, попал, — процедил он сквозь зубы. — Кто это тебя надоумил эту хату подломить? Ты хоть знаешь, на кого тебя навели?!

Альберт посмотрел на расцветающую на лбу хозяина гематому, достал пистолет и положил его рядом с собой на раковину. Папанов медленно побледнел.

— Знаю, Папа, прекрасно знаю, — ласково проговорил Ростоцкий. — Я абы какие квартиры не подламываю, как ты изволил выразиться, я всегда с многократной проверочкой в гости захожу. Чтобы случайных людей не напугать. Честно говоря, мне не особо хотелось навещать тебя в твоей берлоге, но ты что-то последнее время совсем на свежем воздухе не бываешь…

На лбу Виктора Васильевича появилась испарина.

— Кто? — прохрипел он не своим голосом. — Кто?

— Резо, — понял его Альберт и улыбнулся одной из самых своих располагающих улыбок. — Чем-то ты, видимо, с ним не поделился.

— С-сука… — с трудом выдохнул Папанов.

Они немного помолчали.

— Послушай, — раздалось из «бассейна» через минуту, — Ты ведь меня сразу не убил, так? Это значит, что тебе от меня что-то надо. Говори, я тебя слушаю.

«Быстро он взял себя в руки», — поразился Ростоцкий.

Вслух же сказал:

— Общак, — немного подумал и добавил: — Тогда я исчезну и разбирайтесь с Резо сами.

— Какой ещё общак?! — Виктор Васильевич довольно натурально выпучил глаза. — Ты что, малый, упал откуда-то в детстве? Неужели ты думаешь, что я держу его дома? — он натужно рассмеялся. — Как говорил один мой хороший знакомый — фраера живут в соседнем подъезде! Дома у меня лишь несколько картин старых мастеров, да немного бранзулеток с камушками, вот и все мои ценности. Кстати, можешь их взять — это на приличную сумму вытянет, особенно картины.

— В соседнем подъезде, говоришь? — Альберт сокрушённо вздохнул. — А Калган сегодня утром в сумочке тебе что принёс? — он успел заметить, как в глазах Папанова метнулся мгновенный страх, и удовлетворённо улыбнулся. — Ещё одну картину старого мастера?

— Они мне еду каждый день носят, — сипло пробормотал Папа. — И газеты.

— Еду они тебе носят в фирменных пакетах из магазина «Дирижабль», мой дорогой, — вежливо сообщил Ростоцкий. — А газеты — так и подавно в руках. Или ты хочешь сказать, что они тебе полную сумку газет сегодня принесли? — он с лёгким осуждением взглянул на собеседника.

Виктор Васильевич молчал и тяжело отдувался, по его лицу тёк пот — видно, вода из смесителя лилась слишком горячая. Альберт вздохнул, положил руку Папе на темя и аккуратно погрузил его в воду с головой. Подержав дёргающегося хозяина квартиры в таком положении секунд тридцать, необычный гость дал ему возможность немного подышать, но, не разрешив ему произнести и слова, снова окунул его в горячую воду.

Только повторив эту неприятную для Виктора Васильевича процедуру несколько раз, Ростоцкий соизволил выслушать свою жертву. Выслушивать было, в общем-то, нечего — Папанов лишь хватал ртом воздух и бессмысленно вращал глазами. И тогда Альберт совершил ещё одну ошибку — он снова начал окунать Папу, не делая скидок ни на его возраст, ни на здоровье, ни на не совсем правильный образ жизни и, неожиданно даже для себя самого, выполнил заказ Резо — у Виктора Васильевича случился сердечный приступ. Прямо «в подводном положении», очень быстро и незаметно для своего убийцы, Виктор Васильевич Папанов, солиднейший вор в законе, больше известный органам правопорядка и преступному сообществу под кличкой Папа, отошёл в лучший из миров.

Ростоцкий даже не сразу понял, что произошло, и некоторое время тупо смотрел в мёртвое лицо грозы преступного мира. Затем ему захотелось завыть, да так, что он с силой ударил раскрытой ладонью по воде, лишь бы сдержать вопль, готовый вырваться из глотки. Папанов всё-таки обманул его. В одиночку в этой огромной квартире тайник можно искать неделю. Но попытаться всё же стоило. Альберт вышел из ванной, забыв закрыть воду, выключил музыку и принялся за поиски.

Он не заметил, сколько прошло времени с тех пор, как он начал искать, но похоже, что много. Альберт уже простучал весь пол в квартире и уже принялся за стены, когда раздался телефонный звонок. От неожиданности Ростоцкий подпрыгнул, но тут же выругал сам себя: куда это годится — скоро от любого шороха прыгать будешь! Телефон продолжал звонить.

«Чёрт, — подумал убийца, — а если это Калган страхуется? Всё-таки крупную сумму привёз, может, они договорились, что он ещё раз, на всякий случай, позвонит Папе? Во избежание недоразумений, так сказать?»

Он посмотрел в сторону ванной, где как раз и произошло «недоразумение». По полу текла вода.

«Ёлки-палки! — выругал себя Альберт. — Воду забыл закрыть!»

Ростоцкий двинулся было в сторону ванной, но тут же остановился.

«Если это звонил Калган, — лихорадочно заработал его мозг, — надо немедленно сваливать отсюда, не теряя ни секунды. Не получив ответа, он наверняка уже несётся сюда со своими боевиками».

И Альберт, развернувшись, направился в прихожую. Он слегка приоткрыл входную дверь и прислушался к происходящему на лестнице. Сначала всё было тихо, и Ростоцкий собирался уже было выскользнуть в общий коридор, когда его обострившийся до предела слух уловил лёгкие шаги, которые раздавались всего одним пролётом ниже. Производящий этот слабый шум человек явно двигался наверх.

«Вот, блин, невезуха! — досадливо поморщился убийца. — Соседям, что ли, не спится?»

На всякий случай он всё же отошёл в комнату и достал пистолет, взяв его на изготовку — стволом вверх. И всё-таки резкий звонок в дверь раздался столь неожиданно для Альберта, что он вздрогнул и едва не влепил пулю в потолок. Адреналин ударил ему в голову, мысли лихорадочно налезали одна на другую: «Чёрт, почему так быстро?», «А может это не Калган?» и даже «Блин, я же дверь не закрыл!» Всё вместе это образовывало в голове Ростоцкого очень неудобоваримую для трезвого понимания ситуации кашу. Но в дверь пока не входили, и Альберт понемногу взял себя в руки.

«Без паники, — приказал он себе. — На балкон!»

Стараясь ступать только на цыпочки, преступник вышел на лоджию. В этот момент хлопнула и входная дверь — кто-то вошёл в квартиру, оставив наёмному убийце только один путь к отступлению. Но это больше не волновало Альберта — он уже подтягивался, забрасывая своё хорошо тренированное тело на балкон, находящийся этажом выше. В самый последний момент он успел услышать из квартиры какой-то протяжный крик, что-то вроде «Я иду!», но не стал задерживаться, а взялся руками за выступающий нижний край следующей лоджии. Через пять минут Альберт был уже на крыше, а ещё через пять — выходил из самого крайнего подъезда с видом припозднившегося гуляки.

Никто его не преследовал.

Но всё-таки главный удар поджидал Ростоцкого на другой день — когда Резо через посредника передал свой отказ платить Альберту деньги, мотивируя это тем, что Папанова убил не он. И почерк, видите ли, «не тот», и мужика какого-то на это убийство в ментовке уже крутят вовсю, и вообще он, знаете ли, «разочарован». Главное в этой истории, конечно, были не деньги — чёрт с ними, с деньгами, — а пошатнувшаяся репутация Альберта, до этого дня безупречная. Если пойдут разговоры, что он, Альберт Ростоцкий, хотел присвоить себе плоды чужого труда, сам не ударив пальцем о палец, да ещё и содрать за это деньги с заказчика — да он после этого не то что ни одного заказа не увидит, а жив-то вряд ли останется!

Альберт сидел в машине с включённым двигателем возле стадиона, курил и думал, как ему реабилитироваться в глазах «общественности». Выход пока виделся только один: узнать, что говорит на допросах этот самый мужик. Ведь не дурак же он, в самом деле, чтоб на себя лишнее убийство брать? Калгана, допустим, он возьмёт, а Виктор Васильевич-то ему на хрена? Уж он-то наверняка знает, что не убивал Папанова. Хотя, если менты всерьёз «колоть» его будут, он и убийство Кеннеди на себя возьмёт… Вот чёрт, куда ни кинь — всюду клин! Альберт докурил сигарету, выбросил её в приоткрытое окно и медленно тронулся от тротуара. До встречи в бистро «У Михалыча» оставалось ещё пятьдесят минут, но Ростоцкий уже не мог больше ждать.

«Интересно, узнал что-нибудь Воробьёв? — думал Альберт, стоя на очередном светофоре. — Хоть бы всё было удачно и мужик пошёл в отказ!»

Старший лейтенант милиции Сергей Воробьёв был единственным осведомителем Ростоцкого в системе городского МВД, причём, если быть откровенным, осведомителем был дерьмовым. Но, за неимением лучшего, Альберту приходилось время от времени пользоваться его услугами — других подходов к милицейским товарищам у Ростоцкого просто не было.

Воробьёв уже сидел в бистро за угловым столиком и, как водится, жрал. По сложившейся между ними традиции, в конце беседы расплачивался всегда Альберт, и Воробьёв, пользуясь этим обстоятельством, раз от раза всё больше наглел. Вот и сейчас перед ним стояла огромная салатница, доверху наполненная какими-то морепродуктами с зеленью и орехами, две порции суши и большая тарелка харчо. Старший лейтенант с лёгкостью мог смешивать в своём желудке блюда любых кухонь мира без малейшего вреда для своего здоровья. Кроме того, на столе стояли два высоких стакана с какими-то алкогольными коктейлями. Стаканы были увенчаны легкомысленными декоративными зонтиками.

«Интересно, — думал Ростоцкий, приближаясь к гурману, — а если я в один прекрасный вечер не смогу прийти на встречу? Как он будет расплачиваться за всё это великолепие?»

— Слушай, старлей, ты когда-нибудь лопнешь, — произнёс Альберт вместо приветствия, подсаживаясь к столу. — Ну сколько можно жрать? Узнал что-нибудь?

Воробьёв промычал что-то добродушно-утвердительное и принялся вытирать свою лоснящуюся физиономию салфеткой. Ростоцкий терпеливо ждал, изредка бросая брезгливые взгляды на пытающегося прожевать какой-то слишком уж большой кусок милиционера.

— Уф! — произнёс наконец Воробьёв. — Узнал, хотя и с трудом. Этим мужиком Семён Попович занимался, а его на кривой козе не объедешь — сразу привяжется: чего интересуешься, да с какой целью… Поганый, в общем, опер.

«Кто бы говорил», — усмехнулся про себя Альберт и вдруг насторожился:

— Погоди, старлей. Что значит «занимался»? А сейчас что — не занимается?

— В том-то и дело! — расплылся в улыбке Ворорбьев. — Информация — высший класс! Убежал он, сегодня утром. Обманом ушёл на этап, а там их и отбили сообщнички! Забрали его и ещё двоих, оба из трофимовской братвы, — увидев, как потемнело лицо Ростоцкого, он осёкся: — Что-то не так?

Не так было всё, но Альберт титаническим усилием воли успокоил себя, по крайней мере, внешне — не хватало ещё людей своим видом пугать! — и приготовился слушать дальше.

— А в убийстве он признался? — спросил Ростоцкий, как можно спокойнее. — Я имею в виду убийство Папанова.

— Да нет, куда там! — заторопился Воробьёв. — С него только предварительный вчера успели снять, а сегодня рано утром они уже слиняли. До сих пор в том районе облава идёт.

— Установочные данные на него принёс? — спросил Альберт тихим голосом, от которого по спине старшего лейтенанта побежали ледяные мурашки.

— Вот… — Воробьёв протянул ему клочок бумаги.

— Расплатишься сам, у меня времени нет, — сказал Ростоцкий, бросая на стол такую же тонкую пачку, какую два часа назад передал на стадионе Георгию. — Пока, старлей…

Воробьёв с раскрытым ртом смотрел в спину удаляющегося Альберта. В этот момент ему принесли мороженое.

Альберт второй час сидел в машине около своего подъезда и курил. Он, в принципе, уже решил, что будет делать. Он снимет со своих счетов достаточную сумму и начнёт поиски. Всё просто. Он найдёт его, не может не найти: с такими деньгами ему не будет преград. Он найдёт его и приведёт, если понадобится, хоть на аркане. Приведёт живым и невредимым — лишь бы только он подтвердил, что Папанова убил не он, а Альберт. Лишь бы только оправдаться, лишь бы восстановить репутацию.

А потом Альберт с наслаждением убьёт его — человека доставившего ему, Альберту Ростоцкому, такую кучу неприятностей. Тогда уж у него не дрогнет его золотой digitus index, то бишь «палец указательный», которым он вполне успешно зарабатывал себе на жизнь, пока не появился этот… Он в очередной раз развернул бумажку, полученную в бистро от Воробьёва, пробежал взглядом, запомнил.

И откуда ты только взялся такой?

«Сивцов Фёдор Юрьевич, 1970 г. р., ранее не судим…»

 

«Шоу должно продолжаться!..»

Рано утром по всему коридору загрохотали тяжёлые ботинки, раздался лязг отпираемых запоров и громкие выкрики конвоиров.

— Кравченко! Степанов! Есть такие? — орали в коридоре. — На выход с вещами! — затем голоса перемещались дальше вдоль коридора. — Семенюк! Здесь? Выходи давай, манатки не забудь!

Наконец, заскрежетав, открылась и дверь «восьмёрки», явив народу весёлого и румяного лейтенанта.

— Ага! — азартно выкрикнул он, заглянув в какой-то список. — Здесь сразу трое! Николаев, Кренделев, Мальбиев! Есть такие?

— Есть… — нестройно протянули в камере.

— Ну так чё сидите-то, мать вашу? — радостно округлил глаза лейтенант. — Шмотки в зубы и — на выход!

Турист, Сивцов и Мальборо как бы неохотно потянулись на выход. Сивцов был единственным, кто шёл без вещей.

«Зато я один из всех в костюме, — резонно рассуждал этапируемый в Казань, — и довольно сносно выгляжу на общем фоне».

Немного портили общую картину растоптанные старые кроссовки, которые ещё вчера вечером были переданы Фёдору в вечное владение Кренделем, правда, после настоятельной просьбы Туриста. В сивцовских простынях на ногах Кренделев выглядел таким несчастным, что Фёдор даже пару раз порывался поменяться с ним обратно, но Мальборо категорически запретил «заниматься ерундой».

— Как ты в простынях побежишь, чудило? — яростно прошептал он на ухо честному Сивцову, и тот, подумав, согласился оставить кроссовки на себе.

В порыве великодушия он даже пообещал Кренделю прислать с воли почти новые лаковые ботинки, о чём сегодня ужасно жалел: ботинки, действительно, были почти новые. Правда они отчаянно Фёдору жали и уже два года валялись в кладовке, но Сивцов человек был обстоятельный и хозяйственный — просто так ничего не дарил и не выбрасывал. С тяжкими обувными думами Фёдор оказался в маленьком, огороженном бетонным забором дворике, с единственными стальными воротами для въезда и выезда, в данный момент закрытыми.

«Это чтоб все разом в ворота не побежали», — догадался Сивцов.

Сверху дворик был полностью затянут металлической сеткой.

«А это — чтобы через забор не перелезли, — восхитился пленник. — Здорово!»

Тут же стоял цельнометаллический автофургон с мигалкой на крыше. Всех вновь выходивших зачем-то заставляли садиться недалеко от машины на корточки и класть руки на голову. Сивцов сел рядом с Туристом. Наконец, на улицу вышли последние из арестантов и тот самый лейтенант, что выкрикивал фамилии. Он пересчитал всех сидящих по головам и, удовлетворённо хмыкнув, произнёс краткую напутственную речь:

— Граждане подследственные, осуждённые и тому подобные! — жизнерадостно гаркнул он. — Вы направляетесь этапом в город вашего светлого будущего — Казань! Вот на этом славном транспортном средстве, — он кивнул в сторону дышащего на ладан грузовика, — вас доставят до узловой железнодорожной станции, где обеспечат продовольственной пайкой на одни сутки и предоставят комфортабельный вагон типа «столыпин», — он ещё раз оглядел полтора десятка затылков со сцепленными на них руками и продолжил: — Моя задача состоит в том, чтобы доставить вас целыми и невредимыми на станцию и с рук на руки передать солдатам внутренних войск, которые повезут вас дальше. Поэтому предупреждаю сразу: резких движений не производить, громких и неожиданных криков — не издавать. В случае чего — стреляем без предупреждения. Все уяснили? Тогда — по одному в машину, бегом марш!

Народ побежал занимать VIP-места в фургоне.

«В машине рядом садись!» — шепнул Сивцову на ухо Мальборо.

Фёдор кое-как забрался в фургон, в полумраке наступил кому-то на ногу и сел на свободное место на скамейке, которая тянулась вдоль металлической стены. Наконец, все кое-как расселись и машина, скрипя и стеная всеми своими узлами и агрегатами, тронулась с места.

Свет почти не попадал туда, где тряслись заключённые, лампочки то ли не было, то ли она не горела, и Фёдор почти не различал лиц своих соседей. Видно было только отгороженных от опасного контингента решёткой двух милиционеров в переднем торце фургона, которые, прислонив автоматы к стене, азартно резались в карты. Лейтенанта, старшего этапа, там не было — видимо, он ехал в кабине.

Сивцов, по традиции, начал было мычать песню из кинофильма «Шервудские зонтики» в такт покачиванию, но получил откуда-то из темноты ощутимый тычок под рёбра, подавился и умолк. Дальше ехали в тишине.

Освобождение произошло как-то буднично и неинтересно — Фёдору даже не понравилось. Он почему-то думал, что непременно будут какие-нибудь взрывы, стрельба, машину обязательно перевернёт, и нападавшие будут вынуждены выреза́ть их через дно автогеном. Почему Сивцову представлялась именно такая, архисложная картина освобождения, он и сам не знал, просто ему хотелось какого-то праздника души — и Фёдор себе его придумал. На самом же деле, через полчаса поездки, автомобиль просто провалился куда-то правым передним колесом, да так сильно, что все его пассажиры полетели друг на друга.

Привычный к падениям Сивцов вверил себя в руки Господа, как он обычно и делал в таких случаях, и полетел головой вперёд. Ровно через двадцать три сотых секунды полёта голова удачно врезалась в чей-то мягкий живот, который очень бережно погасил инерцию Фёдора. Обладатель живота немелодично взвыл и свалился на кого-то, восхищённо матерящегося на полу.

Видимо, такого приключения в пути не ожидал никто, — всем было весело и немножко больно. Особенно радовали всех присутствующих копошащиеся по ту сторону решётки милиционеры: при ударе их чувствительно приложило о железную стену фургона и сейчас они, тихо постанывая и ругаясь вполголоса, искали улетевшие в угол автоматы.

Со стороны кабины в фургон заколотили кулаком, затем зажглась сигнальная лампа — видимо, водителю и лейтенанту требовалась помощь с машиной. Один из «приложенных» милиционеров, найдя, наконец-то, своё оружие подошёл к двери, ведущей наружу, и ловко открыл её одной рукой, зажав автомат под мышкой. В тот же момент чья-то сильная рука не менее ловко выдернула его из фургона с такой скоростью, с какой немного полноватый охранник перемещался, наверное, впервые в жизни. На улице раздался какой-то глухой удар, вскрик, и внутрь потёк пьянящий зимний воздух.

Второй конвоир, почувствовав неладное, развернулся к двери, держа в руках автомат, но густой бас с улицы так серьёзно произнёс: «Не балуй!», что он тут же положил оружие на пол и поднял руки. Видимо, у человека снаружи были ещё какие-то средства убеждения, кроме тяжёлого баса, потому что милиционер безропотно, повинуясь невидимому остальным жесту, подошёл к открытой двери и спрыгнул из фургона в неизвестность. Из неизвестности донёсся ещё один глухой удар, а затем света внутри опять стало не хватать — проём закрыла чья-то огромная туша.

Туша немного погремела ключами, открыла решётку и проворчала:

— Мальборо, Турист, вы тута? Хорош прохлаждаться, времени в обрез, — и обладатель мощного голоса и не менее могучего торса, никого не дожидаясь, пошёл к выходу из машины.

— Быня, ты где, живой? — спросил Мальборо, собираясь выходить и вглядываясь вглубь тёмного фургона. — Не убился?

Видимо, он ждал ответа от Сивцова с какой-то другой стороны, потому что когда Фёдор, лежавший у самой ноги спрашивающего, схватил его за эту самую ногу и как можно бодрее просипел голосом удавленника: «Живой!», Мальборо страшно закричал и вывалился наружу. Следом выполз Фёдор в сиротских кроссовках и костюме-тройке, произведя в рядах встречающих некоторый фурор своим эффектным появлением.

Его взяли под руки двое молодцев и поставили на дорогу около машины.

— Это кто? — изумился обладатель баса, стоявший напротив двери зарывшегося носом в снег «автозака». Похоже, во встречающей делегации он был за старшего.

— Это Быня, — не совсем понятно объяснил появившийся из нутра фургона Турист. — Он классный.

— Понятно… — пробормотал так ничего и не понявший «басист». — Он что же, с нами поедет?

— Обязательно, — успокоил его Турист. — Да помогите вы Мальборе — он же у вас сейчас там замёрзнет!

Все посмотрели на Мальборо. Тот пытался на четвереньках выбраться из огромного сугроба на обочине, в который неаккуратно улетел из высоко расположенной двери фургона, но у него ничего не получалось — Мальборо бил кондратий.

В этот момент сзади тихо подъехали и встали прямо за милицейским грузовиком две легковые машины.

— Давайте в тачки, быстро! — приказал обладатель баса. — Там тёплая одежда и водка. А мы пока мусоров внутрь этого катафалка закинем — а то ещё, не дай бог, околеют на улице, пока в себя придут.

Направляясь к машинам, Фёдор ещё раз оглянулся на фургон: хоть двери и были открыты настежь, но желающих бежать больше не нашлось — изнутри не доносилось ни звука. Два дюжих парня ловко закинули лежащих на снегу охранников внутрь «автозака» и, захлопнув за ними дверь, тоже побежали к легковушкам.

Вышедший из одной машины навстречу Сивцову парень протянул ему тяжёлый, но очень тёплый полушубок и жестом пригласил садиться в машину. Закутавшись в овчину, Фёдор с трудом влез на заднее сиденье и, немного повозившись, устроился с приемлемым комфортом. На него снова пахнуло привычной жизнью, обычными удобствами и свободой. Дверь открылась, и рядом с Сивцовым втиснулся Турист. Спереди, почти одновременно, свои места заняли водитель и ещё какой-то парень. Машина резво взяла с места и, обогнув зарывшийся фургон, ходко покатила по зимней загородной дороге. На улице только-только начинало светать, в свете фар красиво искрился снег. Слева, сквозь деревья, светили огни недалёкой станции, до которой этапируемые сегодня так и не доехали.

«Хорошо! — думал Фёдор, постепенно отогреваясь. — Жалко только, Амина не знает, что у меня всё в порядке».

Он неожиданно загрустил.

«Неужели я больше никогда не увижу её? — растерянно подумал Сивцов. — Так и будем: я в подполье, а она — одна дома…»

Ему стало вдруг очень одиноко и плохо, но тут Фёдор вовремя вспомнил старый телесериал «Семнадцать мгновений весны» и моментально воспрял духом.

«Правильно! — похвалил себя беглец. — И как я сразу не догадался? Будем встречаться с Аминой в каком-нибудь ресторане или кафе! Только обязательно за разными столиками, чтоб не догадались. Ефим от зависти лопнет!»

Почему сослуживец Сивцова Ефим Бабурин должен был бы лопнуть от зависти, узнав, что Фёдор тайно встречается со своей женой в ресторане, в мыслях беглого каторжанина не объяснялось.

— Слушай, Турист, — спросил он неожиданно для себя. — Здесь поблизости есть какой-нибудь ресторан?

— Ну ты, Быня, даёшь, — заржал его сосед по сиденью. — Мы от ментов на километр отъехать не успели, а он уже кабак ищет! Выпей водки, если приспичило, вон, у пацанов имеется.

— Да нет, мне не для этого, — досадливо поморщился Сивцов. — Для другого дела ресторан нужен.

— Для какого ещё другого? — натурально изумился Турист. — Ресторан, он и в Африке ресторан…

— Чтоб с женщиной одной встретиться, — доверительно сообщил Фёдор своему подельнику, чем едва не довёл того до печёночных колик. Турист хохотал минуты три без перерыва, откинувшись на спинку сиденья, чем несказанно обидел Фёдора.

«И что я такого сказал? — надувшись, думал Сивцов. — Вроде бы ничего особенного, а человек вон как радуется».

— Уф, — сказал Турист отсмеявшись. — Кто о чём, а вшивый — о бане. Ну спасибо, Быня, повеселил, напряги лишние снял, аж полегчало… — он открутил пробку с бутылки водки, которую взял у сидящих впереди, и сделал несколько солидных глотков. Затем протянул бутылку Фёдору: — На, расслабься. Дай только до места добраться, там тебе всё будет: и водка, и женщины с ресторанами, и ещё много чего, — он довольно ухмыльнулся.

Сивцов взял бутылку, сделал маленький глоток, закашлялся и спросил:

— А куда мы будем добираться? — он вернул водку обратно.

— Сейчас — до железнодорожной станции, — объяснил Турист охотно. — Не на ту, куда нас на этап везли, а чуть дальше. Там сортировочная — грузовые составы формируют. Вот мы и поедем в грузовом вагоне, вместе с мотоциклами.

— С чем? — удивился Сивцов.

— С мотоциклами, — радостно подтвердил Турист. — Полный вагон мотоциклов в заводской упаковке. Нужному человеку уже заплачено, нам остаётся только в вагон залезть. Его вместе с нами снаружи опломбируют и — ту-ту-у! — он довольно посмотрел на Фёдора. — Ловко? Трофим дерьма не придумает!

— А как мы сойдём с поезда? — осторожно поинтересовался Фёдор. — Нам разрешили пломбы срывать?

— Ты чё-то, Быня, сегодня всё шутишь и шутишь! — восхитился собеседником Турист. — Сорвём всё к чёртовой бабушке, да и спрыгнем на ходу. Потом пусть что хотят, то и думают: мало ли хулиганов на разных станциях ходит?

«Похоже, они не слишком уважают законы, — забрезжило у Сивцова в мозгу. — Надо быть с ними настороже: ещё втянут в какую-нибудь историю, а потом Амине будет за меня стыдно».

— А долго идёт поезд? — спросил он чтобы отвлечься от невесёлых мыслей.

— Больше суток ехать будем, — вздохнул Турист. — Ничего не поделаешь: придётся потерпеть.

— Но мы же замёрзнем! — задохнулся от глупости плана Фёдор. — А потом умрём от голода!

— Не умрём, — не испугался Турист. — Хавки нам с собой дадут, тёплой одежды тоже. Ещё спальные мешки будут тёплые, но они должны уже в вагоне лежать. А в пути водкой греться будем, — он заговорщицки подмигнул будущему спутнику. — Не боись, Быня, не слишком большая цена за свободу!

К сортировочной подъехали, когда уже совсем рассвело. Все выскочили из тёплых машин и быстро пошли вдоль железнодорожных составов. Фёдор скосился на вышедшего из второго автомобиля Мальборо — тот был бледен и двигался ещё не очень уверенно.

«Ну надо же, как человека напугал, — сокрушался Сивцов по дороге. — Надо бы перед ним извиниться: всё-таки ещё сутки вместе ехать».

У одного из вагонов их поджидал нервно переминающийся с ноги на ногу тучный человек в форме железнодорожника.

— Ну сколько можно? — вскричал он неожиданным для своей комплекции фальцетом. — Я уже сорок минут вас жду! Меня могут потерять! Давайте скорее, вещи и продукты внутри.

Турист взял протянутый ему кем-то из спасителей фонарик и первым полез на большие деревянные ящики, плотно заставлявшие вагонное пространство. Между верхним рядом ящиков и потолком было примерно метра полтора, и через пять минут вся великолепная троица удобно устроилась на спальных мешках, брошенных поверх досок. Здесь же стояла картонная коробка с хлебом и едой, и такая же коробка с водкой. Мальборо радостно потёр руки — кажется, он начал приходить в себя.

Снаружи кто-то крикнул — не видно кто:

— Турист, прыгать где — помнишь?

— Помню, — отозвался Турист.

— Поглядывай завтра, чтоб мимо не проехать — там дырочка специальная просверлена. Ни пуха!

— К чёрту! — успел крикнуть Мальборо, прежде чем дверь вагона закрылась.

Стало темно, единственным источником света остался карманный фонарик Туриста. Правда, в коробке было ещё два запасных фонаря, но всё равно было не по себе.

— Ну что ж, — произнёс Турист, доставая из коробки первую бутылку водки. — Как говорится: «Не дай себе замёрзнуть!» — он ловко скрутил крышечку и весело добавил: — Особенно в темноте!

В коробке нашлись и стаканчики.

Сивцов напился почти в самом начале пьянки и повёл себя нехорошо. Сначала он лез ко всем целоваться, потом хотел брататься на крови и бросался искать нож, чтобы резать ладони и перемешивать кровь, но, к счастью, был остановлен испуганными потенциальными «кровными братьями». Фёдора спасло только то, что Турист и Мальборо, сидя в изоляторе, тоже утратили необходимую квалификацию, поэтому вся троица была примерно в одинаковой кондиции.

Выпив ещё немного, Сивцов завладел фонариком и, выключая его в самые неожиданные моменты, хватал в темноте Мальборо за ноги и страшно завывал. Пьяный Мальборо каждый раз пугался до икоты, и его отпаивали водкой. В результате, в очередной раз выключив фонарик, Фёдор уронил его куда-то между ящиками и все долго искали в темноте сначала его, потом, не найдя, бросили все силы на поиски коробки с запасными источниками света, после же, вооружившись, наконец, новыми фонарями, искали ящик с водкой.

Потом Сивцов, увидев дырочку, просверленную для того, чтобы смотреть сквозь неё наружу, придумал в эту дырочку плевать во встречные поезда. Новая забава увлекла друзей ещё на пару часов.

Когда плевать в поезда надоело, Фёдор, чтобы не прекращать веселья, наврал, что он лучший ночной байкер города, и предложил всем неверующим немедленно это доказать. Стали ломать один из ящиков, чтобы достать мотоцикл, но, на счастье Сивцова, ящики были очень прочные, поэтому, оторвав от него лишь одну доску, решили лучше что-нибудь спеть.

Когда Мальборо с Туристом затянули что-то заунывно-трагичное про зону и «мальчонку-малолеточку», Фёдор, в знак протеста, исполнил сначала все песни из репертуара Николая Гнатюка, а затем, как только его соратники по забавам обалдело примолкли, добил их песней незаслуженно забытого Ромы Жукова «Девчонки, мои девчонки». Больше Сивцова перепеть не пытались, и он продолжил сольный концерт композицией незабвенного Фредди Меркьюри:

— Шоу маст гоу о-о-о-он! — немузыкально орал Фёдор на своих новых друзей и тут же, по мере сил, переводил: — Шоу должно продолжа-а-аться!

Друзья не возражали. К счастью, Сивцов знал только одну строфу из этой песни, поэтому ему быстро надоело кричать одно и то же, тем более что глаза у его слушателей уже закрывались. Несмотря на это, они выпили ещё по одной, и Фёдор окончательно осовел. Вечер закончился бодрыми походными песнями в его исполнении:

И даже:

Товарищи молча внимали древним арийским премудростям, так и прущих сегодня непонятно из каких глубин памяти Сивцова. Где-то после одиннадцатого спетого марша Фёдор заметил, что Мальборо с Туристом мирно спят, каким-то неимоверным образом забравшись в один спальный мешок: оба смогли засунуть в него только ноги, да и те лишь до колен, на дальнейшее продвижение вглубь, видимо, не хватило ни времени, ни сил. Сивцову стало скучно, и он перестал петь. Он ещё немного поплевал в дырочку, несколько раз включил и выключил фонарик и попробовал оторвать ещё одну доску от ящика с мотоциклом. Одному это делать было совсем не так интересно, как втроём. Фёдор залез в один из двух свободных спальников, накрылся вторым и моментально заснул.

Снов он сегодня не смотрел.

Поезд шёл на восток.

 

Теремок Змея Горыныча

Утром Сивцов проснулся от того, что в его левый глаз светил тонкий лучик солнца, проникавший в тёмный и холодный вагон через давешнюю «плевательную» дырочку. Напротив, сидя на ящике и стуча зубами от утреннего холода, тихо переговаривались недавние сивцовские собутыльники.

— Доброе утро! — прокаркал Фёдор из полумрака, вызвав лёгкий переполох на соседнем ящике. — Не подскажете, который час?

— А, это ты, Быня, — облегчённо выдохнул Мальборо. — Голосок, блин, у тебя с утра…

— Да уж! — хохотнул сидящий рядом с ним Турист. — Фестиваль «Славянский базар» в Витебске отдыхает! — и он закурил какую-то вонючую папироску.

— А вы чего так трясётесь? — спросил участливый Сивцов. — Замёрзли?

— Не, я балдею! — отчего-то восхитился Турист. — В один спальник залез, другим накрылся, а утром интересуется, замёрзли ли мы? Как тебе это нравится, Мальборо? — он пихнул соседа локтем.

Мальборо пробурчал что-то невразумительное, но явно в том смысле, что нет, мол, не нравится. Фёдор растерялся.

— Так я же это, — забормотал он, оправдываясь, — думал, вам в одном удобнее… Ну и… — он беспомощно оглянулся на следы своего ночного преступления: спальные мешки немым укором лежали поверх мотоциклетного ящика.

— Ладно, не кипишуй, — успокоил его Турист. — Сами виноваты — ужрались вчера до потери сознания. А ты молодец, — он взглянул на Сивцова. — Горазд пить. Я сквозь сон слышал: ты ещё долго один пел.

— Я ещё в дырочку потом плевал, — скромно потупившись, признался Фёдор. — Фонариком мигал долго… А, да: ещё одну доску от ящика почти оторвал, — он подёргал отставший край многострадальной доски.

— Да ну? — восхитился Турист. — И всё помнишь? Мужик! — он подался вперёд и с чувством пожал руку человеку такой невероятной памяти.

Сивцов попунцовел от удовольствия и, чтобы скрыть неловкость, спросил:

— А нам ещё долго ехать?

— Не, километров сто осталось, — махнул рукой Турист. — Я недавно выглядывал, когда на станции стояли. Так что скоро уже прыгать будем.

— Как прыгать? — похолодел Фёдор. — Прямо на ходу?!

— А как же ещё? — удивился Турист. — Ты что же, думаешь, нам его посреди леса остановят, чтоб мы сошли?

— Я думал, вы договорились… — упавшим голосом пробормотал Сивцов. — С машинистом, там… Или, может, с кондуктором, — он запутался, вспоминая, есть ли в грузовых поездах кондукторы и, стушевавшись, замолчал.

— Ага, — заржал Турист. — На двести семьдесят пятом километре останови, шеф! Нет, Быня, всё-таки весёлый ты человек! А, Мальборо, слышал, чё опять Быня забацал? — и он довольно хлопнул Фёдора по плечу. — Не боись, брателло, щас, слава богу, зима, а не лето — в сугроб-то без проблем приземлишься, нормально!

— Ну, разве что в сугроб… — неуверенно пробормотал Фёдор, против воли вспоминая, как в прошлом году, отправившись в поликлинику взять больничный по поводу ОРЗ, поскользнулся и сломал руку: в двух местах себе и ещё в одном — какой-то женщине, которую свалил по неосторожности.

«Та женщина тоже упала в сугроб, — обеспокоенно думал Сивцов, — а смотри-ка: всё равно сломала руку. Правда, я упал на неё с Алисиными санками, которые по пути хотел занести в починку, но всё же. А тут — с поезда! Нет, я не смогу…»

Остаток пути проехали в молчании, лишь однажды вяло пожевав невкусной, резиновой от холода колбасы.

Последние полчаса пути Турист безвылазно провёл у смотрового отверстия — высчитывал километровые столбы.

— Пошли, — оторвавшись, наконец, от своего занятия, коротко бросил он. — Три километра осталось.

Турист с Мальборо пробрались к двери и стали возиться с запором, Фёдор, с негнущимися от ужаса конечностями, последовал за ними — оставаться одному в тёмном вагоне было стократ страшней. Наконец дверь тяжело поехала в сторону, и в лица беглецов ударил холодный январский ветер, причём так, что с непривычки все задохнулись.

— И-и-и-и! — вдруг отчаянно взвизгнул Сивцов и, зажмурившись, бросился головой вперёд — прямо в кружащую за бортом вагона стихию.

Он где-то читал, что прыгать с парашютом надо именно так: сначала, не раздумывая, выпасть из самолёта, а потом уже ориентироваться — где верх, где низ и в какую сторону тебя несёт потоком воздуха. Через несколько секунд Фёдор понял, что полёт, кажется, несколько затянулся, и открыл глаза. Он всё ещё был в вагоне, хотя и в опасной близости от открытого дверного проёма, но при этом кто-то крепко держал его за шиворот.

— Ты чего, Быня? — услышал он над плечом удивлённый голос Туриста. — Рано ведь ещё! Я ж говорю — три километра осталось. Сейчас, конечно, уже меньше, но всё равно: прыгать будем только вместе, по команде. Не хватало ещё вдоль полотна всех потом собирать!

Сивцов молчал и только тяжело дышал: он уже практически простился с жизнью и теперь ему было всё равно. Мимо проносились деревья.

— Ты бы сейчас, Быня, со всего разгону, да прямо в деревья бы залетел, — разъяснял в это время Турист. — Мы чего, думаешь, ждём? Сейчас лес должен кончиться, пойдут колхозные поля. Вот мы на целину и спрыгнем, чтоб шею не сломать. Вон, видишь, лес кончается, приготовились! Сначала Мальборо, потом ты, Быня, я — последний. Мальборо, следи там: как только деревья кончатся — прыгай!

Десантники выстроились друг другу в затылок и замерли в ожидании. Впереди, по ходу поезда, показался просвет в деревьях. Наконец, лес поредел и началось огромное заснеженное поле. Мальборо почему-то всё не прыгал, и изнервничавшийся Фёдор нетерпеливо подтолкнул его в спину — мол, прыгай давай уже.

Не ожидавший толчка Мальборо прыгать почему-то не хотел, изогнулся какой-то невообразимой дугой, пытаясь остаться в вагоне, но, всё-таки, не удержал равновесия и с воплем отчаяния вылетел наружу. Сивцов храбро шагнул следом. Всё завертелось перед его глазами, но он ничего не успел понять: крутанув Фёдора в воздухе, неведомая сила ткнула его головой в снег.

Сивцов немного полежал в сугробе, приходя в себя, затем попробовал пошевелиться: как ни странно, ничего не болело.

«Не может быть, — испугался Фёдор, — чтоб я ничего не сломал! Наверное, это шок».

Он много читал про то, как люди, находясь в состоянии шока, пытались двигаться, например, без ноги, или даже с распоротым животом, не испытывая при этом совершенно никакой боли. Сивцов испугался и посмотрел на свой живот: всё было в порядке — даже пуговицы на полушубке были на положенных им местах.

«Живот-то, конечно, цел, — подумал Сивцов, — но, может быть, у меня сломан позвоночник? Или все пальцы на ногах. Кто знает?»

Снег набился ему в рукава и за шиворот, стало холодно.

«Ладно, — вздохнул про себя Фёдор. — Похожу пока в шоке. Хоть врачи и не рекомендуют».

Он закряхтел и стал выбираться из снежного плена.

Травмированный довольно шустро для своего диагноза вылез наверх и огляделся. Было морозно, но в то же время ярко светило солнце.

«Красота!» — подумал Сивцов и зажмурился от удовольствия.

— Быня, ты в порядке? — вывел его из благостных грёз голос Туриста. — Не расшибся?

— Не знаю, — умиротворённо изрёк Фёдор. — Я, наверное, в шоке.

— Тогда иди, помоги мне, — в голосе Туриста слышалась озабоченность. — Мальборо неудачно спрыгнул.

— Сейчас, — Сивцов немного обиделся на Туриста. Ещё бы: ему сообщают, что человек, возможно, в шоке, а он и ухом не ведёт!

Но, подойдя поближе к Туристу, склонившемуся над лежащим на снегу третьим беглецом, Фёдор моментально забыл о возможном переломе позвоночника: представшая перед его глазами картина поражала воображение своей живописностью. На снегу мирно лежал недвижимый Мальборо с закрытыми глазами, телогрейка на его груди была расстёгнута. Рядом с ним на коленях стоял Турист и пытался прослушать сердце. Но самое интересное в этой композиции находилось чуть дальше — в метре от тела тяжело раненого лежала сломанная почти у основания молодая осина, примерно в руку толщиной. Одинокий пенёк тоскливо уставился в небо пучком разлохмаченной щепы. Щепа была свежей.

«Так вот почему он прыгать не хотел! — догадался Сивцов. — Но я же не мог видеть из-за его спины это дерево! Тем более оно какое-то странное: растёт отдельно от леса, в одиночестве. Надо сказать лесникам, а то так все поубиваются!»

— Вот чёрт! — Турист повернул к Фёдору осунувшееся лицо. — И как его угораздило? Одно-единственное дерево во всём поле стоит — и на тебе: точно в него умудрился прилететь. Не видел он его, что ли?

Сивцов тактично промолчал.

— Ладно хоть деревце небольшим оказалось, — продолжал рассуждать Турист. — Будь чуточку потолще — и не оно бы, а Мальборо у нас напополам разлетелся. Дела… — он задумчиво почесал в затылке.

Помолчали. Через несколько минут Мальборо вяло зашевелился и открыл мутные глаза. Оставшиеся в живых немедленно склонились над товарищем. Когда у Мальборо немного сфокусировался взгляд и он увидел над собой улыбающегося Фёдора, его лицо исказила гримаса какого-то первобытного ужаса: глаза полуприкрылись, уголок рта задёргался, а руки стали совершать некие рефлекторные, как бы отталкивающие что-то от себя, движения.

— Что, Мальборо, что? — забеспокоился Турист. — Тебе плохо? Ты каким местом в дерево ударился, помнишь? Где болит?

Мальборо замотал головой, на его губах появилась розовая пена.

— Вот блин, — Турист длинно выругался. — Похоже, рёбра себе поломал и лёгкие осколками пропорол. Эх, как всё не вовремя!

— А сколько нам ещё идти? — полюбопытствовал виновник трагедии. — Далеко?

— Да нет, — Турист вздохнул и поправился: — Если своими ногами, то быстро бы дошли. Километров семь-восемь, наверное, будет.

— Надо сделать вот что, — сказал Сивцов, снимая с себя полушубок. — Положим его на мой тулуп и потащим прямо по снегу. А он пусть лежит и отдыхает.

— Молоток, Быня! — воспрял духом Турист и с уважением взглянул на Фёдора. — Я, почему-то, с самого начала в тебя верил!

Когда два новоявленных медбрата подошли к объекту эвакуации, тот, вновь увидев довольную физиономию Сивцова, обречённо замычал и попытался уползти в лес, но был своевременно схвачен и, не смотря на активные возражения, высказанные при помощи языка глухонемых, водружён на заблаговременно расстеленный полушубок.

— Ничего, Мальборо, — обнадёжил друга Фёдор. — Сейчас мы тебя отволочём куда надо, а там уж тебя вылечат!

Сказано это было со столь кровожадной интонацией, что раненый не сдержался и тихо заплакал. На активное сопротивление у него уже просто не осталось сил. Турист с Сивцовым взялись за толстый овчинный ворот тулупа, и «скорая помощь» тронулась в путь.

Через пять километров добровольная санитарная дружина выдохлась так, что в очередной раз присев отдохнуть, беглецы уже не пытались подняться. Турист, сидя прямо в сугробе, жадно затягиваясь, курил, а Фёдор, привалившись спиной к берёзе, молча хватал ртом воздух. Кренделевские кроссовки были давно и безнадёжно забиты снегом, и Сивцов не чувствовал ног, в то время как от пиджака шёл густой пар. Мальборо, лёжа на полушубке, безучастно смотрел в синее зимнее небо, как будто это путешествие его не касалось, и молчал.

— Ну что, Быня, двинули? — в двадцатый, наверное, раз спрашивал Фёдора Турист.

Сивцов согласно кивал, не делая ни малейшей попытки подняться, и вся тройка оставалась на прежних местах. Через пару минут Турист повторял свой сакраментальный вопрос и все, согласившись, что надо идти, к общему удовольствию оставались в старых позах. В конце концов, примерно через полчаса, начав мёрзнуть, всё-таки поднялись.

Мальборо был на удивление тяжёлым, поэтому тащили его как положено: не спеша, степенно отдуваясь и изысканно матерясь на трудных участках.

— Копьё надо сделать, — тяжело пропыхтел Фёдор, когда они преодолевали какой-то овраг. — На всякий случай.

— Зачем? — от удивления Турист едва не выпустил край тулупа.

— Волки, — коротко пояснил Сивцов и запыхтел дальше.

— Где? — изумился второй бурлак и отчаянно завертел головой.

— Будут, — уверенно крякнул Фёдор и, с небольшими перерывами на пыхтение, уточнил: — Ночью. Обязательно. Наверное.

— Нет, — в том же стиле поддержал беседу Турист. — До ночи. Успеем. Дойти. Уже. Немного. Осталось.

— А если. Всё-таки. Нападут, — гнул свою линию Сивцов. — Мальборо. Пусть. Лает. Как собака. Тогда они. Испугаются и. Убегут.

— Нет, — упрямился Турист. — Не убегут. Мальборо. Не похоже. Будет лаять. Потому что. Он и говорить-то. Не может. Вот.

На этом минорном аккорде они вышли к жилью.

Прямо посреди леса, в далёком от городской жизни краю, стоял, красиво занесённый снегом, чудо-теремок. Самое интересное, что стоял дом в абсолютном одиночестве — рядом не просматривалось ни населённого пункта, ни даже самого завалящего садово-огородного товарищества.

— Пришли, — выдохнул Турист, падая в снег.

— Куда? — задал резонный вопрос Фёдор, валясь рядом.

— Куда и надо было, — Турист зачерпнул горсть снега и вытер разгорячённое лицо. — К Трофиму.

— А где он, — заинтересовался Сивцов, вертя головой. — Никого вроде нет.

— Да он сейчас должен в Москве быть, — пояснил Турист. — Здесь у него лёжка секретная, сам он тут редко бывает. Но на нас, я думаю, приедет посмотреть — не каждый день его люди с кичи бегут. А мы пока тут и без Трофима хорошо отдохнём, пацаны здесь, охранники которые, должны быть предупреждены. Верно, Мальборо?

Мальборо, услышав, что обращаются к нему, замычал и снова попытался куда-то уползти: видимо он догадался, что сатрапы притащили-таки его в обещанную «лечебницу».

— Ты чего, Мальборо? — Турист придержал уползающего за полу ватника. — Голову заодно что ль, зашиб? Куда ты всё в лес-то ползёшь? Вот ведь хаза уже трофимовская.

Фёдор, не обращая внимания на возню Туриста с контуженным, рассматривал сказочный дом. Тот был огромный, весь покрытый красивой деревянной резьбой и, наверное, очень тёплый внутри.

«Терем-теремок, он не низок, не высок. Кто-кто в теремочке живёт? — крутилось в затуманенном от усталости мозгу Сивцова что-то из раннего детства. — Кто-кто в невысоком живёт? Это я, мышка-норушка… Кто там ещё? Лягушка, как бишь её? Квакушка? Да, вроде бы, квакушка… И, конечно же, добрый доктор Змей Горыныч…» — выдав последнюю за сегодняшний день нелепицу, утомлённый мозг Фёдора благополучно отключился.

Сивцов уже не видел, как резные ворота «теремка» отворились и в их проёме показались вооружённые люди, с опаской двигавшиеся в сторону путешественников.

День постепенно клонился к вечеру.

Мальборо тихо плакал на тулупе.

Волков до сих пор не было.

 

Американский бильярд против русской бани

Фёдор проснулся в огромной светлой комнате лишь утром следующего дня. Он с удовольствием потянулся, но тут же охнул: казалось, что болела каждая косточка в его истерзанном вчерашним героическим переходом теле. Сивцов, не вставая, осмотрелся.

Он лежал в большой и удобной деревянной кровати, на очень мягком матрасе, застеленном чистой хрустящей простынёй. Тело путешественника укрывало легчайшее пуховое одеяло, сшитое так, как будто было сделано в старину — из разноцветных лоскутков. Стены комнаты были обшиты ровными и чистыми панелями из натурального дерева. Фёдору сразу же захотелось, чтоб они оказались сделанными из ореха: он где-то читал, что ореховые панели одни из самых дорогих. Естественно, он желал этого не просто так, а с конкретной корыстной целью: чтоб лопнул-таки от зависти Ефим Бабурин.

«Ох ты, ёлки-палки! — Сивцов хлопнул себя по лбу, вспомнив и остальных своих сослуживцев. — Сегодня же понедельник! Мне ж на работу надо!»

Фёдор вскочил с кровати и стал лихорадочно искать свои вещи. Одежды нигде не было, как и никаких часов или будильника, чтобы узнать точное время. О том, что он находится от своего института, по крайней мере, в полутора тысячах километров, Фёдор, по обыкновению, даже не подумал.

Выскочив в одних трусах из комнаты и сбив в коридоре какого-то парня с подносом в руках, Сивцов резво побежал вниз по единственной присутствовавшей здесь лестнице. За ним следом, громко матерясь на лету, со страшным звоном и грохотом кувыркался подносоносец. Так как Фёдор, в отличие от своего преследователя, избрал более традиционный способ передвижения по лестницам, то вскоре он оторвался от кувыркающегося парня и выскочил в холл, расположенный на первом этаже.

В холле горел большой красивый камин, на стенах висели охотничьи ружья, рога и головы различных животных. В центре помещения стоял большой овальный стол, за которым пили пиво из больших глиняных кружек человек восемь незнакомых Сивцову мужчин. В одном из них Фёдор с трудом узнал Туриста — тот был чисто выбрит, причёсан и одет во всё цивильное. На этом фоне Сивцов, в своих вечно чуть великоватых семейных трусах и с расцарапанным животом, плохо замазанным зелёнкой, выглядел несколько нелепо. Он это понял по чуть ошалелым глазам остальных присутствующих за столом парней.

— О, Быня! — первым пришёл в себя Турист. — Знакомьтесь, пацаны: Быня, это он с Папой насовсем разобрался. Классный чувак. Кстати, мой друг.

«Пацаны», которым было всем слегка за тридцать, сдержанно и одобрительно загудели.

— Ты уже проснулся? — обратился Турист уже к Фёдору. — Тогда садись к нам. А то мы к тебе уже Кислого с едой посылали, чтоб ты поел да снова ложился, если не выспался. Он заходил?

Фёдор кивнул, думая совсем о другом. В этот момент на лестнице показался Кислый. Он сделал два неуверенных шага вниз по ступенькам, а когда попытался сделать третий, его ноги, не выдержав, подломились в коленях, и Кислый рухнул вперёд. Он плашмя упал на лестницу и, сохраняя неестественно прямое положение тела, съехал на животе по ступенькам головой вперёд. Когда голова неудавшегося официанта коснулась пола, он вытянулся всем телом и затих. К нему сразу же бросились несколько человек из-за стола и стали приводить в чувство.

— Быня, ты за что его, а? — тихо спросил Турист. — Он, может, сказал что-то не так? Так ты прости его, молодой он ещё.

— А, — небрежно отмахнулся Сивцов. — Случайно вышло. Неловкий он у вас какой-то.

Турист понимающе покивал.

— Я же говорил, — бормотал негромко кто-то из сидящих за столом, — мяса ему надо было отнести. А вы заладили: «Бульон, бульон, полезно, полезно!» Вот и получил Кислый по полной, за бульон-то! Вон, вишь, как ему щас полезно… Лежит, ни есть, ни пить не просит. Хотя я бы, наверное, тоже обиделся: с баланды только соскочил, а тебя пустым бульончиком угощают! Нет, правильно Быня ему врезал, да и нам повиниться бы надо, за стол его пригласить, — говоривший обиженно засопел.

В это время Фёдор, наконец, вспомнил, зачем он спустился в гостиную в одних трусах.

— Турист, во сколько ближайший автобус в город?! — заорал он с удвоенной силой, вспомнив, что жутко опаздывает. — И где моя одежда?

— Спокойно, Быня, спокойно, ты чего? — Турист стал осторожно приближаться к Сивцову. — Ну подумаешь, чего-то он не так сделал, или не так сказал — чего психовать-то? Тем более что ты его уже наказал. Сейчас одежду тебе новую подберём, сядем, покушаем хорошо, пивка выпьем… Ну? И куда ты собрался идти — лес ведь кругом?

— Как лес? — забормотал Фёдор, только сейчас вспомнив, где он находится и осознав всю безнадёжность своего положения. — Какой лес?

— Смешанный, — ласково проговорил Турист, обнимая прогульщика за плечи. — Хвойно-лиственный. Биология, пятый класс, — и, обращаясь к кому-то из приводящих в себя Кислого, коротко приказал: — Одежду принеси Быне. Чего-нибудь его размера, только быстро.

— Но мне же сегодня на работу надо, — всхлипнув, вывалил Сивцов свой последний аргумент. — Понедельник же…

— Ты чего, Быня? — изумился Турист. — Во-первых, сегодня уже вторник, понедельник вчера был, когда мы в поезде ехали. Вспомнил? А во-вторых — какая работа? Тебе сейчас тихо-тихо сидеть надо, чтоб не дай бог, тебя и в этом районе менты искать не начали! Ты чего, заказов, что ли, много набрал? Ну так отмени их на время — если заказчики люди нормальные, то должны в твоё положение войти. А потом, когда тебя искать перестанут — отработаешь своё.

«А ведь меня этот капитан, пожалуй, и в самом деле на работе быстро найдёт, — подумал Фёдор, имея в виду Поповича. — Он вон какой ушлый: мигом мой паспорт прочитал! Он и институт наш, наверное, так же быстро найти сможет. Придёт, а я там черчу что-нибудь. Здрасьте-пожалуйста, пойдёмте в тюрьму!»

Сивцов пригорюнился. Оставалось только подчиниться более мудрому в таких делах Туристу и в самом деле на некоторое время «лечь на дно».

Через полчаса Фёдор, одетый в новый, с иголочки, «найковский» спортивный костюм и белоснежные кроссовки той же фирмы, восседал во главе стола. Он был побрит, причёсан и похож на наследного принца княжества Монако, выехавшего отдохнуть на природу. Двое из сидевших за столом (а все присутствовавшие были охранниками этого огромного дома) ушли протапливать баню для дорогих гостей, остальные же, открыв рот, слушали Сивцова.

— А стёкла оказались бронированные! — рубил рукой воздух раскрасневшийся рассказчик. — Ка-а-ак он в это стекло на своей верёвке с разгону ахнул! Аж весь дом затрясся. Граната у него из рук — бац! — и вывалилась. Внизу — взрыв! Кто-то орёт там, ничего не понять, дверь взорвали, кругом дым — хоть святых вон выноси! После этого они отступили и пошли советоваться…

Фёдор сделал большой глоток пива из кружки — от длинного повествования у него пересохло в горле.

— Ну ты крутой, Быня, — восхищённо выдохнул один из охранников по кличке Гиббон. — Сам Сомов тебя с первого раза взять не смог! Ну, дела.

— Это что! — подал голос Турист. — Он его потом вообще в больничку отправил, на заслуженный отдых, так сказать.

Все в немом восторге воззрились на героя дня.

— Потом расскажу, — взмолился Сивцов. — У меня уже язык не шевелится.

Перечить ему побоялись, помня пример Кислого. Неудачно упавшего охранника ещё двадцать минут назад, как только он был приведён в чувство, Турист настоятельно посоветовал увести в какую-нибудь дальнюю комнату и оставить там до вечера, чтобы своим видом Кислый не раздражал Быню.

— Нам ещё здесь стрельбы не хватало, — объяснил свою позицию Турист.

С улицы принесли шашлык из осетрины, приготовленный специально для гостей. Фёдор никогда в жизни не ел такой вкуснятины, поэтому съел две своих порции и одну соседскую. Сидевший рядом с Сивцовым уголовник Грабля благоразумно промолчал. Наевшись, Фёдор с сожалением осмотрел всё ещё обильный стол и сыто рыгнул. Кто-то подобострастно хихикнул. Сивцов, поглаживая себя по животу, строгим отеческим взглядом посмотрел на нарушителя тишины. Стало тихо.

— Скучно у вас, — неожиданно взгрустнулось Фёдору. — Живёте тут в лесу…

Все засуетились. С разных сторон Сивцова бросились истово разубеждать.

— Да как же скучно, Быня? — самозабвенно бил себя в грудь Гиббон. — Сейчас банька будет, ей-ей! Тут такая банька у Трофима, что ого-го! У-у-ух, какая банька!

— Пострелять можно, — вещал трубным голосом Грабля. — Здесь арсенал целый у нас. Ты из чего больше шмалять привык, Быня? Тут даже гранатомёт есть, во как!

— Тут места хорошие! — надрывался с другой стороны стола огромный детина по кличке Поршень. — На охоту пойдём! Без добычи точно не вернёмся — тут зверья полно!

Переждав самый гам, Фёдор, глядя на Поршня, строго проговорил:

— Зверей убивать нехорошо, — и задумался.

Всем стало стыдно. Поршень, казалось, съёжился раза в два и готов был провалиться от позора сквозь землю.

— А вот пострелять можно, — подумав, вынес свой вердикт Сивцов.

Все облегчённо вздохнули — грозы не случилось. Грабля раздувался от важности прямо на глазах: ещё бы — ведь именно он подал благосклонно принятую идею насчёт «пострелять».

Все оживлённо зашевелились, задвигали стульями. Кто-то побежал за оружием, остальные же, накидывая на плечи тёплые вещи, потянулись на улицу. Как только Фёдор поднялся со стула, на его плечи чья-то заботливая рука накинула удобную и лёгкую дублёнку.

— У нас тут в лесу «полигон» небольшой имеется, — крутясь ужом вокруг степенно шагающего Фёдора, распинался Грабля. — Чтобы форму не теряли, так сказать.

— Это правильно, — доверительно сообщил ему Сивцов. — Форму терять никак нельзя. Я вот однажды вышел из отпуска, сам понимаешь — в отпуске не чертил ничего, отвык. И что же ты думаешь? — он посмотрел на Граблю, выдерживая убийственную паузу. Судя по тому, как преданно смотрел на него бандит, Грабля в этот момент не думал ровным счётом ничего, поэтому Фёдор продолжил: — Вышел я, значит, на работу и в первый же день запорол напрочь очень важный чертёж. Вот. Это и называется — потерять форму, — он посмотрел на своего спутника, убедился, что тот абсолютно ничего в этой притче не понял и, многозначительно хмыкнув, продолжил шествовать.

На «полигоне» стояло много ящиков с пустыми стеклянными бутылками и пивными жестянками.

— Мы сюда всю посуду стаскиваем после пьянок, — радостно пояснил Фёдору Поршень. — А потом на ней тренируемся! — он достал из-за пояса огромный чёрный пистолет, чем жутко перепугал дорогого гостя. По счастью, Поршень не заметил реакции увидевшего оружие «профессионального убийцы».

Стреляли долго и самозабвенно: перебили целую кучу стеклотары, сожгли уйму патронов, раз двадцать бегали выставлять на «огневой рубеж» новые бутылки. Фёдор тщательно делал вид, что его вся эта возня не больно-то и интересует. Наконец, братва выдохлась. Все закурили, медленно отходя от азарта «соревнований».

— Ну что, Быня, — подошёл вдруг к Сивцову Турист. — Укатаешь пацанов?

— В смысле?.. — промямлил Фёдор.

— В том смысле, что покажи им настоящий класс, — не отставал Турист. — Пусть братва поучится, как стрелять надо. Ну как, пацаны, посмотрим? — обратился он к окружающим.

— Посмотрим, посмотрим! — на разные голоса возрадовались «пацаны».

— Тебе из чего привычнее, Быня? — поинтересовался подлый Турист. — Какое оружие предпочитаешь?

— Любое, — пробормотал Сивцов, чтобы не попасть впросак. — Мне без разницы.

— Тогда держи, — Турист протянул Фёдору «калашников» и обернулся: — Поршень, наряди-ка нам вон ту ёлочку…

Поршень живо подхватил несколько бутылок, подбежал к невысокой ёлке и стал «украшать» её бутылками, насаживая их горлышками на пушистые ветви. Первую бутылку он водрузил на самую верхушку деревца, куда в новогодние праздники обычно ставят звезду.

Сивцов стоял с тяжёлым автоматом в руках и лихорадочно вспоминал порядок стрельбы из автоматического оружия: когда он получал высшее образование, их возили на военные сборы и даже давали разок пострелять точно из такого же автомата. Что-то вспомнив, он передёрнул затвор, который зловеще лязгнул, положил один палец на спусковой крючок и стал ждать, пока Поршень закончит приготовление «мишеней».

Воронёная железяка сильно оттягивала руки, и Фёдор попытался перехватить её поудобнее.

Длинная автоматная очередь, прогрохотавшая в ту же секунду, явилась для всех присутствующих настоящим откровением. Особенно неожиданной стрельба стала для двоих: для самого Сивцова, который несколько бесконечных мгновений пытался безуспешно усмирить бьющийся в его руках АКМ, прежде чем догадался отпустить курок, и для Поршня, которого спасло какое-то звериное чутьё — он лежал, прикрыв голову руками, в снегу под ёлкой и трясся мелкой дрожью.

Вся спина заново родившегося была засыпана битым стеклом — на ёлке раскачивались одни лишь отбитые бутылочные горлышки. На деревце не осталось ни одной целой бутылки, кроме того, многие другие ветви были также перебиты пулями и болтались на одном честном слове.

— А чё он так долго вешал? — извинился Фёдор, имея в виду случайность происшедшего выстрела из-за своих уставших рук. Но его, как и водится в таких ситуациях, поняли по-другому.

«Во псих…» — прошептал кто-то.

— Помогите Поршню, — сказал Турист, беря из рук Сивцова орудие устрашения. — Ну ты даёшь, Быня. Не боялся в него попасть? Хотя, с такой стрельбой, — он оглянулся на многострадальную ёлочку, — можно не волноваться: попадёшь туда, куда хочешь. Здорово, Быня, просто высший класс! — он восхищённо прицокнул языком. — Возьмёшь в ученики?

— Возьму, — легкомысленно пообещал самый меткий ковбой к западу от Миссисипи. Он уже отошёл от потрясения и радовался, что так здорово выдержал неожиданное испытание.

— Только Поршня ты, конечно, зря так перепугал, — вздохнул будущий ученик. — Парень сейчас неделю под себя делать будет.

— А чё он так долго вешал? — упёрся Сивцов. — Вешает и вешает, вешает и вешает… Я ждал-ждал, ждал-ждал, ну и…

— Понятно, — вздохнул Турист. — Пошли, возвращаться пора, да и холодает, похоже…

Когда все снова сидели за столом у камина, через холл под руки провели Поршня. Он пускал слюни и улыбался. Ему дали с собой бутылку коньяка и отправили спать. Когда Фёдор вновь увидел свою недавнюю жертву, ему стало ужасно неудобно за то, что он так напугал неплохого, в принципе, парня. Чтобы как-то отвлечься от мук совести, Сивцов набросился на отбивную, лежавшую перед ним на тарелке, и стал яростно терзать её ножом, бубня при этом: «Вешает и вешает, вешает и вешает…» Услышав этот грозный сивцовский клич, соседи по столу втянули головы в плечи и тоже уткнулись носами в тарелки.

Фёдора больше не пытали по поводу штурма спецназом папановской квартиры — верили, что такой человек не то что какого-то майора Сомова, самого господа бога оглушить может, и ничего ему за это не будет — весовые категории не те. Поэтому разговаривали, в основном, на отвлечённые темы: о том, как по-детски засыпался на очередном, совсем несложном деле Толя-Троллейбус; сколько анаши минимум надо выкурить на пятерых, чтобы всех пятерых «реально торкнуло», и даже — почему все женщины в правительстве Российской Федерации какие-то ненормальные и кто их таких выбирал.

После этой злободневной сатиры все заспорили, кто же на самом деле отец Хакамады: половина уверенно утверждала, что он, судя по фамилии, японец, другая же половина насмерть стояла за южного корейца, ссылаясь на газету «Жёлтые страницы Алапаевска». Едва не дошло до драки с поножовщиной, но тут вмешался Сивцов.

— Мамымеец, — произнёс он с набитым ртом.

— Что? — как можно вежливее переспросил Грабля.

— Адыгеец, — прожевав, ответил Фёдор. — Отец её. Я точно знаю.

Спорить не рискнули. Даже Чибис, сам адыгеец по национальности, промолчал, хотя наверняка знал, что фамилия «Хакамада» крайне редко встречается на территории республики Адыгея.

Наконец, истопилась баня. Сивцову торжественно поднесли новый, в упаковке, роскошный махровый халат. Где-то далеко, за полторы тысячи километров отсюда, несчастный Ефим Бабурин в очередной раз лопнул от зависти.

Фёдора повели в баню.

Баня поразила Сивцова своими размерами: там можно было жить не хуже, чем в самом доме. Там был бассейн, джакузи, а также «сухая» и «мокрая» парные. Но больше всего воображение Фёдора поразил бильярдный стол, стоявший в огромном предбаннике.

— Вот! — торжествующе заорал Сивцов. — Вот! У Папы в квартире один в один такой бильярд был. Я им дверь закрывал, а майор Сомов потом взорвал его! Говорил я вам, черти, говорил, а вы не верили! — Сивцов грозным глазом оглядел потупившихся «чертей» и неожиданно предложил: — Ну? Кто против меня ?

Фёдор играл со всеми по очереди, потому что отказаться не посмел никто. Бильярд был американский, для игры в так называемый «пул», но Сивцов, естественно, об этом даже не подозревал. Он бил все шары подряд: сплошные, полосатые, чёрные и белые, радуясь при этом, что хозяин заказал для себя в бильярдной фирме такие хорошие, широкие лузы. Никто его не только не поправлял, но даже наоборот: все старательно делали вид, что Быня — ас в этой сложной игре и куда уж им-то с ним тягаться. «Проиграв» очередную партию, истязаемые, облегчённо вздохнув, шли в парилку.

Обыграв всех, кого только можно, Фёдор ещё некоторое время поиграл сам с собой, но это ему быстро наскучило. Оглянувшись по сторонам, он обнаружил, что остался в предбаннике совершенно один: весь народ сидел либо в парилке, либо, уже выйдя из неё, пил пиво и смотрел телевизор в комнате отдыха. Оскорблённый в своих лучших компанейских чувствах, Сивцов зарычал и, срывая и разбрасывая по всему пути своего следования одежду, огромными прыжками помчался в парную.

— Ага! — азартно выкрикнул он, рывком распахнув дверь в жарко натопленное помещение, немало перепугав его временных обитателей. — Спрятаться от меня хотели? — с этими словами Фёдор полез на полок. От Сивцова, конечно, многие хотели бы куда-нибудь спрятаться, однако, вслух эту крамольную мысль не произнёс ни один из принимающих банные процедуры.

В парилке стоял приятный хлебный запах и полумрак, который усиливался от того, что было большое количество пара. Однако Фёдору показалось, что пару не хватает и он, ворча что-то вроде «Сидите тут, мёрзнете», с кряхтением слез с полка, набрал в красивый медный ковш с деревянной ручкой кипятка и, не раздумывая, выплеснул его на каменку.

Когда струя ударившего от камней пара коснулась Сивцова, он заорал, как будто его резали, и выскочил из парилки, оставив входную дверь открытой настежь. Оставшиеся внутри переглянулись, после чего Грабля поднялся и аккуратно закрыл оставленную беглецом дыру, в которую уходило тепло.

Примерно с минуту внутри ничего не происходило: все молча потели дальше. Затем дверь резко распахнулась и на пороге, в клубах пара, вновь показался Фёдор. С радостным криком «Ага!» он забежал внутрь, схватил ковш и снова плеснул на камни. На этот раз он ловко увернулся от взметнувшейся вверх и вбок горячей струи и, хохоча, выбежал вон, не забыв оставить открытой дверь. Грабля вздохнул, поднялся со своего места и прикрыл её ещё раз. Все понимали, что Быня просто шутит.

— Грабля, подкрути там каменку, чтоб посильней жарила, — попросил из тумана кто-то, сидящий на полке.

Грабля подошёл к агрегату как раз в тот момент, когда в дверь опять ворвался Сивцов. С не отличавшимся новизной боевым кличем «Ага!» Фёдор от души зачерпнул в ковш кипятка и плесканул его на камни. Но из тумана, вместо ожидаемого шутником шипения пара, раздался протяжный вопль ошпаренного Грабли.

— Извините, я вас не видел, — пробормотал через пару секунд Сивцов, присев от акустического удара. — Вы кто?

Грабля, не отвечая, лишь выл на одной ноте, пытаясь забиться от мучителя куда-то под полок.

— Это вы, Грабля? — догадался, наконец, Фёдор. — Извините, пожалуйста, я вас не видел.

Вежливый Сивцов был во много раз страшнее Сивцова стреляющего, поэтому в парилке воцарилась зловещая тишина. Фёдор, не дождавшись из тумана ни единого звука, пожал плечами и вышел.

Из бани они шли вдвоём с Туристом — остальные, видимо, опасались невозмутимого убийцу Быню, которому человека завалить, что муху прихлопнуть — так, забава.

— А кстати, Турист, — спросил у своего спутника Фёдор, — как там Мальборо?

— Плохо Мальборо, — нахмурился Турист. — Бредит всё время. Говорит, что ты посланник сатаны и надо тебя немедленно убить, а для верности, чтоб не ожил, проткнуть осиновым колом. Во как.

— Это он, наверное, потому так говорит, — предположил Сивцов, — что сам об осину стукнулся. Вот он и бредит: осина, мол, осина… Его в больницу надо.

— Да здесь уж впору больницу открывать, — тяжело вздохнул Турист. — Один коньяк без перерыва жрёт и плачет, второй — с сатаной бороться собрался, когда у самого ни одного целого ребра нет, а третий вообще, — он вновь вздохнул. — Вся спина обварена, а тоже куда-то бежать намылился… Кислый, опять же — ободрал всю рожу, когда ты его с лестницы спустил, и башку стряс, кажется. Ладно, пойдём спать, Быня, утро вечера мудренее…

— Спокойной ночи, — вежливо попрощался Фёдор.

Почему-то он не испытывал абсолютно никакого душевного дискомфорта из-за того, что не вышел сегодня на работу.

Он бодро засвистел «Генералов песчаных карьеров» и пошёл спать.

Сивцову понравилось прогуливать.

 

Тёмная лошадка

Захар Игнатьевич Трофимкин закрыл глаза и прислушался к собственным ощущениям. Нельзя сказать, что они его порадовали, но, в то же время — чего ещё можно ожидать в шестьдесят два года после шести часов, проведённых в воздухе? Конечно, невероятной усталости. Ну ничего, через полчаса приземлимся. Потом, правда, ещё час на вертолёте и примерно столько же на машине, но это уже несущественно. Можно сказать, мелочи жизни.

Всё главное уже сделано. Если удастся провернуть запущенную на прошлой неделе комбинацию, то она обещает стать крупнейшей во всей биографии, или, как любили выражаться раньше милицейские товарищи, — «нетрудовой деятельности» Захара Игнатьевича. Тем более что так вовремя с горизонта исчез Папа, который постоянно норовил вцепиться в бок, перебить выгодную сделку, да и вообще в последнее время мешал очень многим серьёзным людям.

«Интересно, кто его заказал? — неторопливо думал худощавый человек с лицом тихого пенсионера, потягивая тепловатую минералку из пластмассовой „аэрофлотовской“ чашки. — Последнее время он капитально сцепился как с Вартаном, так и с Резо, из-за наркоты, кажется. Так что это вполне мог быть кто-то из них. Но кто именно? Известен исполнитель этого заказа, но он наверняка не знает своего работодателя. Может только догадываться. Как, впрочем, и я».

Вспомнив об исполнителе, Захар Игнатьевич нахмурился и открыл глаза. Он не любил подозрительных совпадений, тем более касающихся его лично. А то, что этого самого убийцу за день до тщательно подготовленного побега Туриста с Мальборо закидывают именно в их камеру — куда как подозрительно. Правда, Турист по телефону клялся и божился, что парень — ураган и свой в доску, но это же Турист! У него хорошо, если хоть пару часов в сутки без сбоев голова проработает — значит, день прожит не зря. Мальборо, конечно, поголовастей будет, но с ним, похоже, какая-то неприятность во время побега вышла.

Звонок Туриста застал Трофимкина неделю назад в Якутске. Он сам просил Мальборо сразу же отзвониться ему на мобильный, если всё пройдёт гладко.

— Алло, Трофим? — заорали радостно в трубке. — Это Колобок говорит!

— Какой ещё Колобок? — изумился Трофим.

— Ну как же? — на том конце связи обиженно посопели. — Который от бабушки ушёл.

— Турист, ты что ли? — догадался, наконец, Захар Игнатьевич.

— Ну вот, — расстроено пробурчал его собеседник. — В маляве написал, чтоб никаких имён по телефону, а сам…

— Извини, извини, всё правильно, — спохватился Трофим. И в самом деле, не следовало на весь эфир оглашать имена людей, которых, наверное, уже объявили во всероссийский розыск. — Как у вас дела? Как всё прошло?

— Нормально. Только вот… Как бы это сказать? Ну, в общем, второй колобок немного того… Помялся, короче. На последней стадии…

— Выражайся яснее, — Захар Игнатьевич начал нервничать. Звонок застал его в ресторане за обсуждением одного очень деликатного вопроса. — На какой ещё последней стадии?

— Ну, — смешался Турист, — короче, он из поезда неудачно выкатился. Об дерево…

— Жив? — коротко спросил Трофим.

— Жив, но…

— Ну и слава богу, — не очень расстроился Трофимкин, собираясь отключиться. — Отдыхайте, я дней через пять буду у вас.

— Трофим, тут ещё одно! — взмолился его собеседник.

— Ну что ещё?! — раздражённо переспросил Захар Игнатьевич. — Давай короче, у меня дела!

— Ну, как бы это сказать, — замямлил Турист. — Знаешь, с нами тут ещё один колобок…

«Дались ему эти колобки!» — выругался про себя Трофим, но, осознав смысл сказанного, тут же насторожился.

— Как? Ещё один? Кто такой? Вы что, его с собой в мою «избушку» притащили? — вопросы сыпались из него один за другим. — У вас ум есть или нет?!

— Да он наш человек, мамой клянусь! — начал оправдываться Турист. — Это он на Виктора Васильича заказ исполнил!

— На какого ещё Виктора Васильича? — опешил Трофимкин. — Какой заказ?

— А вы разве не слышали, что у наших друзей позавчера папа умер?

— Ах, вон в чём дело, — присвистнул Захар Игнатьевич. — А ты уверен, что это он самый и есть?

— Да как же, — загорячился «колобок № 1», — хоть у кого спросите! Вся тюрьма сутки гудела. Он это, без вопросов.

— Ладно, — решил, наконец, Трофим. — От себя его ни на шаг не отпускай, в случае чего — головой ответишь! Я буду в конце недели. Приеду — разберёмся. Ещё позвоню. Бывай.

Захар Игнатьевич отключился.

После того памятного разговора он ещё пару раз звонил Туристу, но с каждым новым звонком сомнения всё глубже и глубже проникали в душу Трофима.

«А не подставили ли мне этого добра молодца ребятки из органов? Или „друзья-соперники“? — сформулировал он наконец терзавшую его все эти дни мысль. — Больно уж ко времени он в камере появился. А оттуда — одним прыжком в „дамки“, да прямо в моё самое законспирированное убежище, куда со дня на день курьеры доставят товар из Якутии! А, чёрт! Самому надо ехать, на месте смотреть. Здесь, как говорится, без пол-литра не разобраться».

Наконец, все якутские дела были переделаны, все необходимые для «обмывки» контракта декалитры спиртного выпиты, и Трофим вылетел специальным коммерческим рейсом в Москву. Кривая его полёта на карте страны выглядела бы странно: из Якутска самолёт направлялся в Москву, оттуда, через полтора часа, в обратную сторону, но лишь до Екатеринбурга. Затем необычный пассажир собирался специально заказанным вертолётом добраться до границы Свердловской и Тюменской областей, с посадкой в отдалённом райцентре, после чего пилоты вместе с машиной могли считать себя свободными. Дальше Захара Игнатьевича должны были встретить на мощном японском джипе — только этот внедорожный агрегат мог доставить его в конечную точку назначения.

— Уважаемые пассажиры! Наш самолёт, выполняющий рейс 2315 Москва — Екатеринбург, начинает снижение. Убедительная просьба застегнуть ремни и привести спинки ваших кресел в вертикальное положение, — произнёс в динамиках мелодичный женский голос. Трофим повернул голову вправо и улыбнулся Регине.

Честно говоря, этот невообразимый авиационный крюк через Москву он проделал только ради того, чтобы взять Регину с собой. Захар Игнатьевич изначально планировал прибыть на место сделки за пару-тройку дней до появления курьеров, чтобы немного отдохнуть от суеты последнего месяца. В московской квартире это было сделать затруднительно, поскольку гости в ней практически жили, лишь изредка сменяя друг друга. Нет, там не отдохнёшь… Тем более что лучшим для себя отдыхом Трофим считал вовсе не лежание на диване с журналом или сидение в кресле перед телевизором. Нет. Вот побродить по лесу с ружьишком, да погреть после этого косточки в баньке — это да. Это действительно отдых.

Уже был заказан билет на прямой рейс до Екатеринбурга, без всех этих безумных по километражу и времени залётов в Москву, но трофимовские планы серьёзно скорректировал звонок счастливо бежавшего Туриста.

«Если этот Быня на самом деле „засланный казачок“, то Регина бы его моментом раскусила, — задумался Захар Игнатьевич после третьего звонка в свою „избушку“. — Надо брать её с собой, а для этого придётся сначала лететь в Москву. Неприятно, конечно, но делать нечего — безопасность дороже». В тот же день Трофим отдал соответствующие распоряжения об изменении маршрута.

Регину Краснову Трофимкин спас от тюрьмы четыре года назад, выхлопотав ей условный срок. Она занималась в общем-то обычным для умопомрачительно красивой, но абсолютно «безбашенной» девчонки делом: знакомилась в клубах или барах с «перспективным» молодым человеком, после короткой «программы» с флиртом и спиртным вела его «к себе домой», но в первом же тёмном переулке парочку встречала весёлая гоп-компания, которая с ножами, шутками и прибаутками раздевала «перспективного» едва не до трусов.

Компанию, именуемую в просторечии «шайкой», милиция изловила довольно-таки быстро, и сидеть бы Регине Красновой по кличке Рига несколько своих молодых и прекрасных лет в местах не столь отдалённых, но, совершенно случайно, девицу заметил Трофим. В результате все подельники пошли по этапу, Рига же переехала в восьмикомнатные трофимовские апартаменты.

Изначально Захар Игнатьевич вытащил девицу из-за решётки просто так, под влиянием минутного порыва. Трофим считал себя настоящим ценителем красоты во всём — и в вещах, и в людях. Поэтому, посмотрев по совету Чибиса на «обалденную биксу под следствием», он, не задумываясь ни минуты, вытащил её на волю.

Ошалевшей от неожиданной свободы Красновой Захар Игнатьевич вежливо объяснил, кто является инициатором сего чудесного вызволения и что ему не составит абсолютно никакого труда вернуть всё на свои места, если Рига не пойдёт под его, трофимово, «крылышко». Регина была девушкой неглупой, о Трофиме слышала много как плохого, так и хорошего, но, как говорится — от добра добра не ищут: тряхнув гривой своих чёрных блестящих волос, из-за которых в своё время случилось немало драк между соискателями благосклонности их обладательницы, Краснова согласилась.

Через некоторое время Трофим начал замечать, что Регина всё чаще стала высказывать очень даже неглупые соображения насчёт проводимых группировкой операций. Пару раз, для пробы, Захар Игнатьевич отдал распоряжения с учётом внесённых ей изменений и, к своему удивлению, вынужден был признать, что они работают и на практике. С тех пор он стал в открытую советоваться с Региной перед тем как приступить к особо запутанным или щекотливым делам, начиная всё больше уважать свою новую боевую подругу.

В следующий раз Рига поразила Трофимкина примерно через год после их знакомства, отделав до полусмерти одного из хозяйских «быков»-телохранителей, чрезмерно распускавшего руки.

— Ты что, карате занималась? — удивлённо приподняв брови, спросил Трофим после того, как разобрался в инциденте.

— Нет, таэквондо. Со школы ещё, — равнодушно ответила Регина и, не торопясь, задрала ногу выше головы, задержав её в этом положении на пару секунд. — Нравится?

— Нет, — ответил Захар Игнатьевич, — не очень. То есть нога твоя мне, конечно, нравится. Очень даже красивая нога, как и вторая, собственно. Мне не нравится то, что я узнаю об этом твоём таэквондо последним. Не могла меня сразу предупредить, что ли?

— А зачем? — Рига пожала плечами. — Ты всё равно ни черта не шаришь в восточных единоборствах. Тебе что карате, что джиу-джитсу, что борьба нанайских мальчиков — всё едино. Что бы изменилось, узнай ты об том месяц, полгода или даже год назад?

— То есть как? — задохнулся от удивления Трофим. — Это же… Ну, это почти то же самое, как если бы ты всё время с пистолетом рядом со мной ходила! А я бы не знал! Понимаешь?

— Да чего ты так раскричался-то, Троша? — непонимающе посмотрела на него Регина. — У меня и пистолет тоже есть, но я ведь не кричу об этом на весь белый свет, как это делаешь ты.

— Ка… Какой пистолет? — осоловело выдохнул Захар Игнатьевич. — Где? Откуда он у тебя?

— Обычный пистолет, Захар, — вздохнула девушка. — Ты что, пистолета не видел ни разу? Бедный мой! Возьми у меня в сумочке, полюбопытствуй. Мне его Толик подарил, на день рождения. Ты же не догадался.

— Какой ещё Толик? — воскликнул Трофим, доставая из сумочки маленький пистолет с перламутровой ручкой. — И зачем тебе вообще оружие?!

— Толик, это который Троллейбус, — по порядку ответила Регина. — А оружие… А как прикажешь быть сегодня беззащитной даме на улице? Всякая шваль пристать норовит. А то и обидеть могут…

— Тебя обидишь… Дама, блин, — Захар Игнатьевич вдруг задумчивым взором оглядел «даму» с ног до головы. — Слушай, а может, ты у меня ещё и телохранителем будешь? Последняя, так сказать, линия обороны. А то это «бычьё» ни на что не годится, кроме как водку жрать да девок лапать. Тем более что даже против тебя в рукопашной выстоять не могут. Мужики, называется… Опять же, на тебя со стороны и не подумает никто — баба и баба. Шлюха дорогая. Даже я, оказывается, до сегодняшнего дня в неведении о твоей особе пребывал, купился, как лох, на красивую обёртку. А внутри-то — ничуть не хуже, а Рига? Стрелять-то хоть умеешь?

— Да уж как-нибудь не промахнусь, — Регина презрительно повела плечиком. — Раз в неделю в вашем тире тренируюсь.

— Опять?! — снова вскипел Трофим. — Опять я последним всё узнаю?! В наш тир она ездит, видите ли! Почему мне не доложили? Всех уволю, к чёртовой бабушке! Собирайся, поехали в тир.

— Ну Троша, — просительно затянула Рига. — Ну, ребята же ни в чём не виноваты…

— Да плевать я хотел на этих слюнтяев, — успокоил её Захар Игнатьевич. — Поедем смотреть, чего ты там «натренировалась»…

Трофим уже загорелся идеей сделать из своей стратегической подруги ещё и тайного телохранителя.

Стреляла Регина отменно.

Теперь, по прошествии четырёх лет, Трофим уже не представлял, что бы он делал без этой женщины, которая, к тому же, с годами всё больше хорошела. Постепенно он стал доверять ей всё больше и больше дел и теперь, если ему надо было с головой окунуться в какое-нибудь особо сложное предприятие, он смело оставлял Ригу заниматься всей московской текучкой, зная, что всё будет исполнено точно и в срок.

Она прекрасно ладила как с «быками», так и с директорами крупнейших концернов и предприятий, обладала острым умом, математически точным расчётом и ещё одним очень полезным качеством: она видела многих людей, что называется, «насквозь». Несколько раз Регина очень вовремя высказывала свои сомнения по поводу «легенд», выдаваемых некоторыми тёмными личностями за действительность, и почти всегда оказывалась права, предотвращая тем самым очень неприятные для Захара Игнатьевича последствия, ибо под него копали и милиция, и налоговики, и конкуренты. Поэтому неудивительно, что за годы, проведённые вместе, Рига стала для Трофима чем-то вроде талисмана, приносящего удачу.

Исходя из вышеперечисленных соображений и нисколько не сомневаясь, Захар Игнатьевич решил взять Регину с собой на Урал, чтобы она на месте «просветила» своим глазом-рентгеном новоявленного киллера по кличке Быня.

«Если человек стоящий — что ж, пусть немного поработает на меня, а там видно будет, — рассуждал Трофим. — А на нет, как известно, и суда нет: закопаем в лесу — и всех делов».

Кроме того, Рига пригодится и тогда, когда прибудут за товаром гонцы из Казахстана — люди неизвестные, наверняка азиатской хитрости и коварства. Кто знает, что у них на уме? Тут не помешают ни мозги дополнительные, ни ствол лишний в дамской сумочке…

Сейчас Трофим и Регина доставали свою ручную кладь с верхней полки в салоне самолёта — другого багажа у них не было.

— Ну что, растрясём старые косточки по российскому бездорожью? — подмигнул своей спутнице Захар Игнатьевич.

— У кого-то, может, и старые, — сморщила свой прекрасный нос Рига, — а у кого-то очень даже и молодые. И не «косточки», а почти что идеальная фигура, — она провела руками по своим бокам. — Так что вы хамло, уважаемый!

— Беру свои слова обратно, — непринуждённо рассмеялся Трофим. Ни с кем больше он не чувствовал себя так просто и комфортно, как с этой красивой, молодой и умной женщиной.

— Уважаемые пассажиры! — вновь напомнила о себе виртуальная самолётная барышня. — Наш самолёт произвёл посадку в аэропорту «Кольцово» города Екатеринбурга. Температура воздуха — минус четырнадцать градусов. Командир корабля и экипаж прощаются с вами и желают всего наилучшего…

— Куда мы сейчас? — вывела Захара Игнатьевича из задумчивости его спутница. — Нас кто-то встречает?

— А? — встрепенулся Трофим. — Нет, нам это ни к чему. Сейчас поймаем такси и поедем на другой аэродром, к вертолёту.

— Мы полетим на вертолёте? — радостно округлила глаза Регина. — Никогда в жизни не летала на вертолёте!

— Ничего страшного в этом нет, — несколько остудил её энтузиазм Захар Игнатьевич. — Впрочем, интересного тоже.

На улице шёл густой снег.

Сразу после выхода из зала прибытия импозантно смотревшаяся парочка была немедленно атакована регулярной армией «извозчиков».

— В город поедем? Едем в город? — полуспрашивали-полуутверждали они, семеня рядом, и то заглядывали в глаза «кавалеру», то бросали восхищённые оценивающие взгляды на меховое манто его «барышни».

— Чёрт, — раздражённо произнёс Трофим, пытаясь отцепить от рукава тщедушного очкарика интеллигентного вида, который, вцепившись одной рукой в пальто потенциального пассажира, другой указывал на стоящий поодаль «Москвич-408», покрытый пятнами коррозии, и сулил куда-то «мигом домчать». — У меня такое чувство, что все эти «бомбилы» прилетели параллельным с нами рейсом! Четыре часа назад, прибыв за тобой из Якутска, я видел эти же самые рожи. Только, почему-то, в «Домодедове». А может, они от самой Сибири за мной гонятся? — он с треском вырвался из рук интеллигента, подхватил под руку смеющуюся Регину, и быстрым шагом пошёл к официальной стоянке такси.

Муниципальные таксисты ни на кого не «охотились», а спокойно грелись в своих машинах. Неторопливый равнодушный парень помог пассажирам загрузить вещи в багажник и быстро повёз их прочь от кошмара. Оглянувшись напоследок, Регина успела заметить, что стая «бомбистов» уже «доедала» самых нерасторопных пассажиров рейса № 2315. Некоторых несчастных водилы несли буквально на руках в сторону своих угрюмых четырёхколёсных агрегатов.

— Чего это они, а? — вслух удивилась Регина.

— Работают, — вяло пояснил таксист, жуя жвачку. — Жрать-то им тоже охота. Там и профессора бывшие есть, и военные, и учителя. Цены они, конечно, сильно нам сбивают, да только с ними хрен чё сделаешь. «Дикая дивизия», блин. Мы уж и бить их пробовали, и «крышу» свою с ними побазарить привозили — всё без толку. На пару дней притихнут, а потом опять ползут — из всех щелей, как тараканы! Ну, мы и отступились. Стараемся здесь не стоять, а то можно за всю смену никого не дождаться. Не будешь же с ними наперегонки за клиентом бегать! Да и никакого здоровья не хватит — затопчут к чертям собачьим. Это только если из города кого в аэропорт привезёшь, тогда и стоишь, ждёшь пассажира, чтоб порожняком обратно не возвращаться, а так, чтоб специально — нет, слуга покорный!

Надо признать, что «слуга покорный» дело своё знал хорошо, и уже через пятьдесят минут путешественники сидели в вертолёте.

Регине полёт на винтокрылой машине быстро надоел, разговаривать можно было только посредством крика, и она откровенно скучала. Зато потом, когда они мчались сквозь заснеженные леса и рощи на джипе встретившего их Чибиса, Рига отдохнула душой. За стеклом проплывала такая красота, что хотелось ехать и ехать, не думая ни о чём постороннем.

— Как дела? — первым делом спросил Трофим, едва тронулись. — Киллер там?

— Там, — ответил Чибис. — Крутой мужик. А стреляет так, что все просто балдеют. Поршень чуть с ума не сошёл от его стрельбы, о как!

— А с Мальборо что за история произошла? — Захару Игнатьевичу не очень понравилась явная восторженность Чибиса каким-то там пришлым убийцей. — По телефону я уж не стал расспрашивать.

— Хреново с Мальборо, — помрачнел Чибис. — Кончается он, похоже. На дерево налетел, когда с поезда прыгали, поломался весь. Его ж в больницу нельзя, сам понимаешь — розыск.

— Да уж, — согласился Трофим, — через него все засветиться можем. А у нас через три дня сделка с казахами, или кто там от них приедет. Придётся Мальборе потерпеть три денёчка, а потом, коли жив будет, найдём ему какого-нибудь неболтливого профессора, который любит денежки.

— Тоже верно, — согласился Чибис. — Заодно и Граблю с Поршнем подлечит.

— А с ними что за беда? — удивился Захар Игнатьевич. — Тоже с поезда упали?

— Да нет. Грабля в бане кипятком всю спину ошпарил, лежит пятый день на животе и стонет. Температура всё время под сорок. Мы ему таблетки даём.

— А Поршень?

— Так я же говорю — Быня у него, считай, над самой головой с десяток бутылок разбил из «калаша»! Вот у него и того… С психикой что-то… Плачет всё время, как дурачок.

— «Дурачо-ок»! — передразнил его Трофим. — А если у нас с покупателями какой-нибудь напряг выйдет?! А народу раз, два и обчёлся! Посмотрят они на нашу «гвардию», блин, да и решат, что нас в капусту покрошить дешевле выйдет, чем бабло полновесное отстёгивать! Это в ваши головы не приходило, прежде чем в баню лезть и стрельбища устраивать?! Идиоты великовозрастные… Остальные-то все здоровы?

— Конечно, конечно, — испуганно зачастил Чибис. — Остальные в порядке, только вот у Кислого рожа немного ободранная. Он с лестницы упал. Так что ему лучше во время сделки где-нибудь за шторкой постоять, не мелькать перед людьми…

— За какой ещё шторкой, мать твою? — заорал, выходя из себя, босс. — Что они — мужика с битой рожей не видели? Может, ему ещё паранджу прикажешь надеть, а?! Чтоб не смущать казахских товарищей? Или мне вообще одному с ними говорить, без страховки?!

— Да нет, что ты, — совсем приуныл Чибис. — Все с тобой будем, даже не думай! Если надо будет — мы и Мальборо на полчасика на ноги поставим. Только вот, если на самом деле у нас какая-нибудь бодяга с казахами завертится, они нас, действительно, положить всех могут… Вот если бы Быня помочь согласился…

— А сами вы что, пальцем деланные? — проговорил сквозь зубы Трофим, медленно свирепея. — Без какого-то Быни уже справиться не сможете? Даже без Мальборо, Грабли и Поршня — вас четверо здоровых лбов!

— Трое, — уныло поправил его подчинённый. — Трое здоровых. Это если вместе с ободранным Кислым считать. Гиббон ходит очень плохо, у него колено опухло.

— А у него-то что? — удивился Захар Игнатьевич. — Ревматизм?

— Да какой, к чёрту, у него может быть ревматизм? — в свою очередь удивился Чибис. — Поленом ему прилетело. Прямо в чашечку.

— Дрались, что ли? — грозно вопросил Трофим, собираясь примерно наказать виновных.

— Да какое там… — Чибис махнул рукой. — В бейсбол играли.

— А… Полено здесь при чём? — Захар Игнатьевич с трудом сформулировал вопрос, настолько его поразила новая забава своих подопечных.

— А где мы настоящие бейсбольные биты в этой глуши купим? — резонно возразил Чибис. — Вот и отбивали футбольный мяч поленом. Просто Быня махнул слишком сильно, оно и вырвалось…

— Это, надо думать, Быня надоумил вас играть в бейсбол?

— А ты уже знаешь? Откуда?

— Нетрудно догадаться. Вы и названия-то такого, наверное, раньше не слышали!

— Точно! А Быня — голова. Он чего только не знает! Заслушаешься.

«Всё начинает потихоньку проясняться, — стал рассуждать про себя Трофим. — Видимо, у этого Быни кое-какие мысли в голове шевелятся, в отличие от моих идиотов, вот он и вертит ими, как ему заблагорассудится. Ничего, сейчас наведём порядок! А заодно разберёмся, что это за „тёмную лошадку“ занесло в наши края».

Ворота им открыл какой-то негр, лицо которого отливало аж в синеву. Захар Игнатьевич сначала в испуге отшатнулся, но через секунду узнал «привратника».

— Чего с рожей-то? — спросил он, заходя во двор.

— С лестницы упал, — буркнул Кислый и осторожно потрогал опухшую фиолетовую физиономию.

«Чибис прав, — подумал Трофим, входя в дом, — пусть лучше за какой-нибудь шторкой постоит. Лишние глаза и уши, конечно, не помешают, но показывать такую „красоту“ гостям — простите великодушно!».

Захар Игнатьевич Трофимкин даже не подозревал, что глаз и ушей здесь гораздо больше, чем ему этого бы хотелось.

Причём, знай он, что это за «глаза», неотступно следующие за ним от самого Якутска, он постарался бы покинуть этот благословенный уголок природы с максимально возможной скоростью.

Но Захар Игнатьевич ни о чём не догадывался.

На улице шёл густой снег.

 

Информационная поддержка

— Пятый, пятый, это третий, как слышишь меня, приём!

— Докладывай, принимаю.

— «Объект» прибыл на место пять минут назад, в 14:37. Джип «Toyota Land Cruiser», чёрный. За рулём — «Адыгеец». С «объектом» находится женщина, об этом не предупреждали. Фотографии при выходе из машины сделаны, прошу срочно установить личность. Приём.

— Хорошо, сделаем. Что ещё?

— Со сменой не задерживайтесь. Замёрзли уже, как черти. Приём.

— Понял. До связи.

 

Счёт за переговоры

За неделю, проведённую на лоне природы, Фёдору успели прискучить все местные развлечения, не отличавшиеся особым разнообразием. Охранники пили пиво, резались в бильярд, иногда ходили на «полигон», с вежливой опаской не приглашая туда Сивцова, который в глубине души был несказанно рад данному обстоятельству.

Сегодня Фёдор в очередной раз остался дома с больными и увечными, которые, по понятным причинам, тоже были освобождены от «стрельб». От нечего делать Сивцов стал слоняться по всей обжитой территории. На первом этаже Гиббон, осторожно умостив повреждённую ногу на маленький стульчик, азартно изничтожал толпы врагов посредством игровой приставки «Sony Play Station», издавая торжествующие уханья в особо ответственные моменты баталии.

Фёдор, не разобравшись, где чьи солдаты, немного поболел за компьютер, давая Гиббону самые невероятные подсказки и советы, которые тот не посмел проигнорировать. В результате компьютер раздолбал двух ненормальных игроков в пух и прах, а Сивцов, поняв, что принял войска противника за свои собственные, извинился перед расстроенным напарником и двинулся дальше. Гиббон тяжело вздохнул и начал проходить игру с самого начала.

На втором этаже Фёдор поздоровался с Кислым, который, развалившись на диване, смотрел спутниковое ТВ. Увидев Быню, Кислый моментально сел как положено и, подвинувшись, освободил место Сивцову. Фёдор сел и тоже уставился на экран. Фильм был откровенно порнографического свойства. Через пару минут новый зритель определил, что герои ленты говорят на чистейшем немецком языке, причём безо всякого русского перевода.

«Немецкий знает! — восхищённо покосился Сивцов на своего соседа, внимательно наблюдавшего за германскими телевизионными страданиями. — А я английский-то кое-как со словарём… В институте с „тройки“ на „четвёрку“ перебивался… А Кислый, смотри-ка! Похоже, дословно всё понимает. Как президент!»

Когда в телевизоре в очередной раз кто-то хрипло заорал: «Я! Я! Дас ист фантастиш!», Фёдор незаметно наклонился к уху увлёкшегося зрелищем соседа и тихо, но отчётливо произнёс единственную вспомнившуюся в данный момент немецкую фразу:

— Шпрехен зи дойч?

Кислый, похоже, не ожидал, что персонажи просматриваемого им фильма могут так неожиданно появиться рядом, на этом самом диване. И даже заговорят с ним на своём родном языке. Он тоненько взвизгнул, больно пихнул Сивцова локтем в живот и, как мячик, перелетел на дальний конец страшного дивана. Только тогда он увидел удивлённого Быню и вспомнил, что находится в комнате не один. В следующее мгновение он догадался, что его о чём-то спросили и сейчас ожидают ответа.

— А? — глупо вытаращив глаза на своей синюшной расцарапанной физиономии, переспросил Кислый. — Чего?

— Шпрехен зи дойч, — послушно повторил Фёдор и застеснялся своей необразованности.

«Наверное, у меня произношение ни к чёрту, — расстроено подумал он. — Вон он как от меня шарахнулся!»

— А! — дошло, наконец, до Кислого и он, пятясь из комнаты задом, мучительно вспоминал что-то из школьной программы, одновременно размышляя, как не попасть в очередную ловушку этого хитрого змея Быни. — Найн! — истерически выкрикнул он, приближаясь к дверям. — То есть, это, как его… Йес! — с этими словами полиглот бросился за спасительную дверь.

«Чёрт! — совсем упал духом Сивцов. — Он и английский знает…»

Под аккомпанемент этих невесёлых мыслей взгляд Фёдора упал на трубку радиотелефона, спокойно лежащую на диване.

«А Турист говорил, что тут телефона нет! — удивился Сивцов. — Выходит, есть?»

Он не знал, что Туристу по этому самому телефону было приказано ограничить контакты Быни с внешним миром до приезда Захара Игнатьевича. Уходя сегодня на «полигон», Турист оставил трубку «на сохранение» Кислому, а тот, с позором ретировавшись от телеэкрана, забыл её на диване.

Рука Фёдора сама потянулась к заветному телефону.

«Кому бы позвонить? — думал тем временем Сивцов. — Может, Ефиму Бабурину? Сказать ему, что только что убил двух кабанов! А сейчас пойду в баню в шёлковом халате с кистями! Только вот фильм по „спутнику“ досмотрю… — Фёдор даже зажмурился от удовольствия, но моментально одёрнул себя: — Нет, Ефиму нельзя. Он тут же начальнику отдела настучит, что я прогуливаю… Точно! Позвоню лучше домой — вдруг меня уже милиция не ищет?»

Вдохновлённый новой идеей, Сивцов быстро набрал междугородный код и номер своего домашнего телефона. В тот момент, когда раздались первые гудки дозвона, он случайно бросил взгляд на большие напольные часы и чуть не застонал: было одиннадцать часов утра. Трубку, тем не менее, сняли.

— Алло, — произнёс тихий голос жены. — Я вас слушаю.

— Амина! — радостно заорал в трубку Фёдор. — Ты почему не на работе?

— Федя! Это ты? Живой? Господи, как я рада, я же чуть с ума не сошла! — понеслись на Сивцова из трубки многочисленные вопросы вкупе со справедливыми упрёками. — Какая работа, ты что?! Я спать спокойно не могу, не то что работать! Ты раньше что, не мог позвонить?! Я думала, тебя уж в живых нет!

— Я не мог, — степенно ответил Сивцов. — Не было возможности.

— Немедленно отвечай, где ты сейчас находишься! Я приеду и заберу тебя, — в голосе Амины послышались металлические нотки. — Говори, я записываю.

— Да не знаю я, — растерялся Фёдор. — В доме каком-то… В лесу… Мы же на поезде больше суток ехали.

— На каком поезде? — удивилась жена. — В каком ещё лесу? Ты где?

— Не знаю, — искренне ответил Сивцов. — Я в какой-то секретной ставке. Я и телефон-то случайно нашёл, мне сначала говорили, что его здесь вообще нет. Мы ехали в товарном вагоне, потом спрыгнули и через лес вышли к этому дому.

— Федя, — понизила голос Амина, — признайся честно: тебя пытали?

— Где? — поразился Федя. — В милиции?

— Да при чём здесь милиция! Эти бандиты, с которыми ты убежал.

— А они что, бандиты? — Сивцову стало нехорошо. — Это точно известно?

— Ну а кто же они, по-твоему? И скажи мне, пожалуйста, зачем ты побежал вместе с ними, когда тебя хотели освободить?!

— Кто хотел? — тупо переспросил Фёдор. — Карен Иванович?

— А это ещё кто такой? — удивилась жена.

— Как кто? Следователь мой.

— Твоего следователя, Федя, зовут Евгений Модестович. И он готов был отпустить тебя под подписку о невыезде. За тобой пошли, а ты убежал! — в голосе Амины послышалась неподдельная горечь.

— Ну, — пробормотал беглец, — я же этого не знал. Мне сказали, что могут дать лет двадцать…

— Кто сказал тебе такую глупость?

— Ну, Турист и Мальборо…

— Понятно. И ты, конечно, сразу же поверил каким-то уголовникам… Кстати, что это там за звуки?

— Какие? А, это? — Сивцов покосился в сторону работающего телевизора. — Так, кино одно…

— Странное какое-то кино… Ты что там, развлекаешься, пока мы тут с ума сходим?!

— Нет, что ты! — мгновенно испугался Фёдор. — Я тут в плену практически… Не знаю даже, как отсюда выбраться. Тем более что с милицией, оказывается, всё хорошо…

— Так, Фёдор. Слушай меня внимательно, — голос Амины не предвещал ничего хорошего. — Обещай мне, что с этого момента больше никуда убегать не будешь. Так тебя проще найти — где бы ты ни находился. Понял?

— Понял, — упавшим голосом проговорил Сивцов. — Но как ты меня найдёшь, если я сам не знаю, где нахожусь?

— Найду, не беспокойся, — уверенность жены передавалась Фёдору прямо через трубку. — Главное, больше не бегай. Всё, целую. Береги себя. Мне надо сделать один очень важный звонок.

В трубке понеслись гудки отбоя.

«Ого! — подумал Сивцов. — А дома, оказывается, всё не так плохо, как я предполагал. Меня даже не собираются сажать за убийство! Наверное, дотошный Марат Сергеевич нашёл-таки настоящего убийцу соседа».

Насвистывая музыкальную тему из кинофильма «Апокалипсис сегодня», Фёдор засунул руки в карманы спортивного костюма и отправился инспектировать дом дальше. После разговора с женой храбрости у него заметно прибавилось.

Через полчаса домой вернулись Турист и Чибис.

— Что-то вы быстро сегодня, — ворчливо попенял им Сивцов. — Обычно часа по два палите…

— Так дела, братуха, не дают, — простодушно ответил Турист. — Трофима встречать надо!

— Он что, сегодня уже приезжает? — обмер Фёдор, наблюдая за тем, как Чибис выводит из гаража огромный чёрный джип, о существовании которого он даже не подозревал. Неведомого, но, похоже, всемогущего хозяина особняка он уже начинал побаиваться.

— Сегодня, — успокоил его Турист. — Вон, Чибис за ним поехал.

— Один? — удивился Сивцов.

— А с кем же ещё? — хмыкнул сивцовский кореш. — Нам с тобой нельзя на людях показываться, мы, брат, в розыске. А остальные — болеют. Тебе ли не знать? — Турист заржал, но тут же спохватился. — Как бы нам от Трофима не влетело за это дело… Приедет, а половина бойцов по койкам валяются. А он, знаешь, как крут бывает! У, ему под горячую руку не попадайся!

— А зачем ему здесь, в лесу, бойцы нужны? — поразился Фёдор. — С кем он тут воевать собрался?

Турист воровато оглянулся по сторонам и, заговорщицки понизив голос, наклонился поближе к Быне:

— Об этом вообще-то не велено болтать, ну да тебе, я думаю, можно. Тем более что тебе за нас ещё, может, и пострелять доведётся. Во всяком случае, твой ствол уж точно лишним бы не оказался… Короче, тут такие дела: через пару дней сюда должны подгрести крутые барыги из Казахстана, а Трофим им какой-то товар должен толкнуть. В таких делах, сам понимаешь, непоняток разных выше крыши может возникнуть. Вплоть до стрельбы. Но, опять же, здесь игра стоит свеч: Трофим обещал, что если всё пройдёт гладко, то деньги всей братве неплохие обломятся — всю жизнь за границей загорать можно, кофе с какавами по утрам в постели трескать!

— Почему именно с какавами?! — ужаснулся Сивцов, с детства не любивший шоколадный напиток. — А другое что-нибудь нельзя заказать?

— Да нет, это я просто так, образно говоря, — непонимающе посмотрел на собеседника Турист. — Что хочешь, то и заказывай. Но это потом, если всё чики-чики будет. Я ведь к чему веду: чтобы гладко всё вышло, нужно, чтоб с нашей стороны народу не меньше, чем у них было — тогда они при любом раскладе стрелять не решатся, усёк?

— Усёк, — сказал Фёдор, который ничего не усёк. — А потом?

— Что потом? — не понял Турист. — Потом — суп с котом, естественно. Если всё нормально будет — с денежками хорошими окажемся, ксивы себе чистые выправим, и в любую страну, по твоему выбору. А если неудачно повернётся — что ж, на кладбище рядышком прикорнём. А братва нам памятник во весь рост отольёт! — он подмигнул побледневшему Сивцову. — Что наша жизнь, а, Быня?

— Игра, — пробормотал Фёдор упавшим голосом.

— Верно! — обрадовался будущий сивцовский подельник. — Помирать, так с музыкой! Я тебе гранату дам, осколочную. Как почувствуешь, что всё — амба! — рви сволочей к чёртовой бабушке!

— Спасибо, — поблагодарил потенциальный гранатомётчик за добрый совет, — я так и сделаю, наверное…

— Конечно, сделаешь! — ничуть не усомнился в боевых качествах друга Турист. — Я в тебе нисколько не сомневаюсь. Хотя, надеюсь, до этого и не дойдёт, но, сам понимаешь — жизнь у нас такая… Неспокойная.

«Бандиты! — вихрем пронеслось в голове Сивцова. — Амина была права. И как я сразу не догадался, что они совсем не те, за кого себя выдают? Хотя, за кого это они себя выдавали? Вроде бы ни за кого… Тьфу ты!» — Фёдор окончательно запутался и решил сменить тему разговора.

— А когда Чибис Трофима сюда привезёт? — спросил он, украдкой поглядывая на часы.

— Час туда, да час обратно, — живо отозвался Турист. — Ну, подождёт ещё, может, их полчасика. Вот и считай.

— Кого это «их»? — невольно насторожился Фёдор. — С Трофимом ещё народ будет?

— Рига с ним будет, — прищёлкнул языком его собеседник, припоминая, видимо, что-то приятное. — Маруха трофимовская. Огонь-баба!

— Рига, это ещё город такой есть, — показал свои энциклопедические познания Сивцов. — А ещё есть Юрмала.

— Есть, — не очень уверенно согласился с ним Турист, затем, подумав, добавил: — Ты смотри, Быня, поосторожнее с ней. Она баба, конечно, красивая, но жизнь-то дороже. Ты на неё посмотришь не так, а Трофим потом из тебя все кишки вытянет и шагами мерить заставит. Были уже прецеденты. Да она и сама так отходить может, что через минуту лазаря запоёшь. Так что ты, того… В смысле, поаккуратней.

— Да я что! — горячо согласился с товарищем Фёдор. — На кой она мне сдалась-то вообще, Прага эта ваша?

— Рига, — поправил его Турист. — Ладно, посмотрим, как ты заговоришь, когда она приедет… — он ухмыльнулся и пошёл наверх. — Разбуди меня, как только Чибис вернётся!

Следующие два часа Сивцов провёл, как на иголках, не зная, чем бы таким заняться, чтобы победить терзающий внутренности страх. Страх перед ужасным Трофимом и его не менее кровожадной, судя по рассказу Туриста, спутницей.

Ему хотелось немедленно куда-нибудь скрыться, убежать, затаиться, но, помня строгий наказ Амины, Фёдор мужественно решил остаться в этом страшном месте, где наверняка скоро будут стрелять и бросать друг в друга осколочные гранаты…

Прошло уже три часа, а Чибис всё не возвращался. Сивцов стоял на большой крытой веранде и смотрел во двор, прислонившись лбом к прохладному стеклу.

«Почему же их до сих пор нет? — спрашивал сам себя Фёдор. — Неужели они попали в аварию? Или в какую-нибудь неожиданную перестрелку?»

Откуда-то сбоку, из-за угла дома, вдруг выбежал мышонок и, оставляя за собой смешные следы-горошинки, заскакал к своей неведомой мышачьей цели прямо по сугробам.

«Интересно, а эта их знаменитая Прага боится мышей? — подумал Сивцов. — Наверное, боится. Все женщины должны бояться мышей».

Его уверенность основывалась на когда-то слышанной от Ефима Бабурина легенде о леммингах. Судя по рассказу фёдорова сослуживца, давным-давно, в доисторические времена, предки современных крыс и мышей под загадочным названием «лемминги» люто ненавидели первобытных женщин, но страшно боялись первобытных мужчин, которым в те суровые годы не то что какого-то лемминга — мамонта дубиной пристукнуть не стоило ровным счётом ничего. Но хитрые бестии тоже были не промах: дождавшись времени, когда отцы семейств уходили на охоту, лемминги выползали из своих убежищ и отгрызали некоторым нерасторопным особам женского пола ступни, иногда до самых колен. С тех героических пор дамы всех без исключения народностей, едва завидев мышь или крысу, немедленно вскарабкиваются на табурет или другую подходящую возвышенность, невольно повинуясь заложенному в их генах знанию о исконном историческом враге. Спасают свои драгоценные ступни, так сказать. Подруга Трофима, надо думать, исключением не является.

«Может, мышей наловить? — лихорадочно соображал Фёдор. — На всякий случай. А то ещё посмотрит на меня, как Турист предупреждал. Тогда я ей — бац! — мышь под нос! Она и отвяжется».

На этой невероятной по своей оригинальности мысли Сивцов заметил въезжающий во двор чёрный джип. Сердце ухнуло куда-то в район живота и, до поры до времени, затаилось.

Отчаянно трусящий Фёдор снова поднялся на второй этаж, сел на диван и, взяв пульт дистанционного управления, выключил телевизор. Затем снова включил. Выключил. Посидев немного в тишине, с этого же пульта включил музыкальный центр, стоявший в углу комнаты. Центр оказался настроенным на волну «Русского радио».

— В эфире «Стол заказов Русского радио»! — неизвестно чему радовался незнакомый Фёдору ди-джей. — Звоните нам по телефону или скидывайте сообщения на наш редакционный пейджер и слушайте свою любимую песню на волнах лучшей в России радиостанции! — далее следовали номера телефонов и абонентский номер пейджера.

Телефонная трубка до сих пор валялась на диване, и Сивцов, чтобы как-то отвлечься, стал плохо слушающимся пальцем набирать номера, звучавшие в эфире. Все телефоны, как назло, отвечали короткими гудками.

«Неужели столько народу на радио звонит? — удивился Фёдор. — В два часа дня? Попробую позвонить на пейджер».

В пейджинговой компании ответили сразу же, что несколько обескуражило неготового к разговору Сивцова.

— Оператор сто тридцать семь, — скороговоркой произнёс в трубке девичий голос. — Слушаю вас.

— Э-э, — растерялся Фёдор. — Здравствуйте.

— Здравствуйте, — вежливо отозвались на том конце провода. — Говорите, пожалуйста.

— Абонент «Русское радио», — вышел, наконец, из ступора Сивцов. — Гм… Русское, да…

В трубке послышался быстрый перестук клавиатуры.

— Дальше, — послышалось через секунду. — Что передать?

Здесь перед Фёдором встали проблемы уже посерьёзнее. Во-первых, он вообще не собирался звонить на радио, а просто тыкал пальцем в телефонные кнопки, чтобы отвлечься. А во-вторых, возникли сложности с выбором музыкальной композиции, а также с тем, кому, от кого и в связи с чем её заказывать. Наконец, с помощью девушки из пейджинговой службы, а также первых пришедших на ум имён и песен, заявка на радио была составлена по всей форме.

— Всего доброго, — с плохо скрываемой ненавистью в голосе попрощалась с Сивцовым девушка. — Обращайтесь к нам ещё.

— Всенепременно, — обнадёжил её Фёдор. — До свидания.

Внизу послышалось хлопанье дверей, шум и возбуждённые голоса.

«Господи, Трофим идёт! — перепугался Сивцов. — Надо пока куда-нибудь спрятаться на первое время, может, он сразу про меня и не вспомнит? А то ещё эта его Прага смотреть на меня начнёт!» — с этими лихорадочными мыслями Фёдор опрометью бросился в отведённую для него комнату, зачем-то унося с собой и телефонную трубку.

Трофим вошёл в комнату спустя две секунды после того, как из неё выскочил Сивцов. За ним шёл Турист, которому уже успело крепко перепасть за то, что без разрешения притащил в «избушку» постороннего.

— И запомни, — продолжал распекать нерадивого подчинённого Захар Игнатьевич, присаживаясь на диван, — здесь всё решает один человек. И этот человек — я!

— Но, Трофим, — начал было оправдываться Турист.

— Хватит! — перебил подручного Трофим. — Ты про его полезность мне уже все уши прожужжал! Вот посмотрю на нашего гостя, тогда и скажу, полезен он нам или нет. И если, не дай бог, ты сюда «подставу» приволок — пеняй тогда на себя! Ты меня знаешь.

— Да ты что, Трофим, — истово забожился Турист. — Уж я-то в людях разбираюсь!

— Вот и посмотрим, — ласково проговорил Захар Игнатьевич, — как ты в них разбираешься. И я посмотрю, и Рига посмотрит… Кстати, где она?

— В ваши комнаты пошла, в другое крыло, вещи раскладывать. Чибис с ней.

— Вы в то крыло, надеюсь, без меня не шастали?

— Что ты, Трофим, как можно! У нас и ключей от той половины дома нет.

— А то я вас, специалистов, не знаю, — усмехнулся Захар Игнатьевич. — Ну да ладно, верю, верю. А как этот твой киллер поживает? Надеюсь, с внешним миром связываться ему не давали?

— Нет, конечно, всё сделали, как ты сказал, — отрапортовал Турист. — Он ещё в первый день отсюда свалить хотел. Говорил, мол, работа у него, что ли, недоделанная осталась. Но мы его уговорили немного тут переждать.

— Молодцы, — похвалил Трофим. — А по телефону он звонить не пытался?

— Так я ему сказал, что здесь телефона отродясь не было, — похвастался Турист. — Он уши и развесил!

— Поверил, думаешь? — усомнился Захар Игнатьевич.

— А то! — подтвердил Турист. — В этакой-то глуши, чего бы и не поверить?

— Это была реклама на «Русском радио», — донёсся бодрый голос ди-джея из угла с музыкальным центром. — А мы продолжаем наш «Стол заказов». Итак, почитаем, что новенького пришло за последние десять минут на редакционный пейджер… Ага. Пишет нам Лена Калугина из города Нижний Тагил. Она поздравляет свою лучшую подругу Катю Лузину с днём рождения следующими строчками:

— Лена также просит поставить для своей подруги какую-нибудь хорошую песню. Обязательно поставим, Леночка! Так, читаем дальше. Друг Быня поздравляет друга Трофима с золотой свадьбой и желает ему долгих лет жизни. Ну что ж, коллектив нашего радио присоединяется к поздравлениям, тем более что золотая свадьба — это действительно большое событие. Быня просит поставить нас «Песню про зайцев» из кинофильма «Брильянтовая рука». С удовольствием выполняем эту просьбу!

Трофим ненавидящим взглядом смотрел на втянувшего голову в плечи Туриста.

— Поверил, говоришь, твоей байке про телефон? — прошипел он, прищурившись. — Да он вас тут, как лохов последних, похоже, вертит! Как ему заблагорассудится! Да ещё по радио вам приветы передаёт! Что за идиоты собрались, господи помилуй…

«Русское радио» продолжало свою работу:

…нёсся из динамиков голос Юрия Никулина.

Трофим поднялся.

— Ладно, пойду, отдохну с дороги, да и перекусить не мешало бы, — угрожающе сказал он, обращаясь к помертвевшему Туристу. — А через пару часиков познакомлюсь с нашим шутником. Золотая свадьба, это ж подумать только! Чёрт, а ведь он кому угодно позвонить отсюда мог! Ну, придурки! — с этими добрыми словами хозяин гостеприимного дома покинул комнату отдыха.

Чуть обождав, Турист вышел следом с твёрдым намерением жестоко покарать Кислого, которому сегодня была доверена охрана телефонной трубки.

Фёдор сидел в своей комнате и тупо смотрел на телефон в своей руке.

— Чёрт, — сказал он вслух, — в конце месяца придёт распечатка за телефонные переговоры, Трофим увидит, сколько я сегодня наговорил по межгороду и, чего доброго, прикажет меня убить. Надо избавиться от улик!

Сивцов открыл дверь комнаты, воровато огляделся и, добежав на цыпочках до столика в конце коридора, положил трубку на него. «Избавившись» таким образом от улик, Фёдор вернулся в комнату. По дому неслось бодрое:

«Приезд празднуют!» — с завистью подумал Сивцов, прикрывая за собой дверь.

Прилёгший отдохнуть в своих апартаментах Захар Игнатьевич Трофимкин ещё не знал, что счёт за сегодняшние телефонные переговоры будет самым крупным счётом за всю его сознательную жизнь — жизнь известного на всю страну вора в законе.

 

Поезда и котлеты

Едва положив трубку на рычаг, Амина, спохватившись, тут же снова схватила её и набрала другой номер, с недавних пор прочно отпечатавшийся в её памяти.

— Алло, Семён Михайлович? — быстро проговорила она в трубку, как только произошло соединение. — Здравствуйте, это Амина Сивцова вас беспокоит!

— Здравствуйте, здравствуйте, Амина! — радушно отозвался Попович. — Я вас сразу узнал. Что это ещё за Михайлович? Договаривались ведь просто Семён!

— Да, да, Семён, извините, — начала оправдываться Амина. — Я бы вас ни за что не побеспокоила, но, понимаете, мой муж только что звонил!

— Знаем, знаем, — добродушно проворчал Семён. — Нашёлся наш беглец. Не зря мы с вами, Амина, решили телефончик некоторое время «послушать»! Изыскал-таки, бестия, откуда позвонить.

— Удалось узнать, откуда он звонил? — с замиранием сердца поинтересовалась супруга бестии.

— Удалось, — подтвердил довольный капитан. — Вы с ним разговаривали достаточное количество времени, чтобы техническая служба успела зафиксировать место, откуда был сделан звонок. Сейчас они нам всё расшифруют — по региону, городу, селу-деревне и так далее, и будем готовиться к командировке. Изымать нужно новых друзей вашего муженька из общества, и как можно скорее. Вы нас извините, Амина, но мы сейчас, наверное, запись ещё раз слушать будем… Давайте я вам вечерком перезвоню? Или давайте лучше сделаем так: мы с работы сегодня поедем с Виктором — и к вам заскочим на минутку. Нам всё равно по пути. Тогда вам всё и расскажем, что сами знать будем. Ну как, идёт?

— Идёт, — согласилась Амина. — А когда вас ждать?

— Ну, — ненадолго задумался Попович, — часов в семь-полвосьмого, не раньше…

— Хорошо, — приободрилась жена беглеца. — Буду ждать. Может, вы заодно и поужинаете у нас?

— А вот это было бы очень даже неплохо, — мечтательно произнёс Семён. — С утра маковой росинки во рту не было и, похоже, уже не будет. А дома, скажу вам по секрету, что у меня, что у Витьки — хоть шаром покати. Так что, если мы вас не сильно обременим поздним визитом — то с удовольствием выпили бы чайку! А заодно и о вашем исчадье бы что-нибудь рассказали. Значит, договорились?

— Договорились, Семён, — облегчённо вздохнула Амина. — Буду ждать. Вы адрес наш помните?

— Да я ваш подъезд по гроб жизни, наверное, не забуду! — с чувством сказал капитан и отключился.

Амина стала собираться в магазин за хлебом, потому что сама она его не употребляла, и в доме сейчас не было ни кусочка. А двое здоровенных голодных мужиков, надо думать, будут очень даже не прочь побаловать свежим хлебушком свои уставшие за день организмы.

Семён с Витей Синельниковым прибыли даже позже, чем обещали — часы показывали без десяти минут восемь. С собой они притащили три подозрительного вида гвоздики.

— Это вам, — галантно произнёс Попович, протягивая цветы. — Так сказать, от уголовного розыска. Презент.

— Спасибо, — растроганно произнесла Амина. — Ну зачем вы?

— Не волнуйтесь, — стягивая с себя ботинки, произнёс простодушный Синельников. — Нам они ровным счётом ничего не стоили. Проводили сегодня рейд на рынке, два торгаша пустились наутёк и целое ведро гвоздик на землю опрокинули, да ещё и пробежались по ним. Мы самые лучшие выбрали… Эй, Сеня, больно же, ты чего пинаешься?

Красный как рак Попович немедленно сделал вид, что приглаживает волосы перед зеркалом. Хозяйка, смеясь, унесла цветы на кухню. Вокруг незнакомых людей, у которых, к тому же, под верхней одеждой оказались настоящие пистолеты, крутилась любопытная Алиса.

— А вас папа прислал? — вопросы сыпались из ребёнка, как из дырявого мешка. — Папа смелый, он соседа утопил и из тюрьмы убежал! А у вас пистолеты настоящие? А из такого Евдокию Александровну можно убить? А Елену Сергеевну?

— А ну-ка быстро марш к себе в комнату! — прикрикнула на не в меру расходившуюся дочь Амина. — Дай мне спокойно поговорить с дядей Семёном и с дядей Витей! Вот видите, — вздохнула хозяйка, проводив глазами умчавшееся чадо. — Хоть совсем её на улицу не отпускай! Соседкам теперь на полгода вперёд есть о чём языки почесать, а ребёнок всё за чистую монету принимает…

— Пахнет мясом, — задумчиво пробормотал Витя. — Жареным.

— Да что ж это я, — заторопилась Амина. — Заболталась тут. Проходите прямо на кухню, я котлет нажарила. Вы же, наверное, страшно голодные!

— Не страшно, но очень близко к этому, — подтвердил Семён. — За весь день съел два бутерброда, да и то утром.

Следующие двадцать минут были полностью посвящены чревоугодничеству. Слышалось только звяканье вилок по тарелкам, тяжёлое сопение и редкие фразы типа «Уф, котлеты», «Котлеты — это да» и просто «М-м-м!» Наконец с поздним ужином было покончено. Ещё пару минут сыщики осоловело смотрели прямо перед собой, затем к ним постепенно стало возвращаться чувство реальности.

— А ведь вас, Амина, судить надо! — неожиданно ясным голосом заявил Попович. — За покушение на убийство.

— За… За что? — опешила хозяйка. — За какое покушение?

— А вы разве не знаете, — поддержал товарища Синельников, — что если голодного человека неожиданно и сытно накормить, он может и ласты склеить? А?

— А тем более мясными блюдами, — строго добавил Семён, но, не выдержав, рассмеялся: — Вернее, котлетными.

— Уф, — Амина перевела дух. — Ну и напугали вы меня, Семён! Ели себе спокойно, ели и вдруг такое… Я чуть от ума не отошла.

— Знаете что, Амина, — опять встрял Витя. — А давайте мы у вас с Сеней пока поживём! А муженька вашего в Сибири пока оставим, пусть проветрится чуть-чуть. Всем сплошная выгода: вы от своего Фёдора Юрьича отдохнёте, мы с Семёном по вечерам сыты будем, а у вашего благоверного за это время, глядишь, дурость лишняя из головы выветрится. Ну как, по рукам? Согласен даже гулять с вашей собакой по утрам!

— У нас нет собаки, — обалдела от такого предложения хозяйка. — У нас только кот.

— Согласен гулять с котом, — трагическим голосом согласился Синельников. — Готов терпеть насмешки всего двора ради пары ваших котлет по вечерам!

— Вы вот про Сибирь что-то говорили, — неуверенно перебила балагура Амина. — Он что, успел так далеко уехать?

— Успел, — вздохнул Семён. — И что самое интересное, пока мы не знаем, как им это удалось проделать. Но ничего, даст бог, возьмём голубчиков, сами всё и расскажут.

— Им явно кто-то помог, — вступил в беседу Виктор. — Вернее всего, имеющий отношение к железной дороге. С удовольствием повидал бы «помощничка». Если он ещё жив, конечно.

— А что, они настолько опасны? — испугалась Амина. — Могут убить человека?

— И могут, и убивали уже, — не стал щадить женщину Попович. — На них одних только разбойных нападений восемнадцать штук висит, это не считая более мелких преступлений. А взяли их после нападения на инкассаторскую машину. С двойным убийством, кстати. Так что им даже по нашему гуманному законодательству сидеть до конца жизни за решёткой на спецзоне положено.

— Но с ними-то как раз всё понятно, — добавил Синельников. — Им бежать сам бог велел, при любой подходящей возможности. Но зачем они вашего муженька с собой потянули, убей, не пойму!

— Может быть он сам, — предположила хозяйка, — за ними увязался?

— Нет, Амина, такого не бывает, — задумчиво протянул Семён. — Вы просто плохо знаете уголовников. Николаев с Мальбиевым задолго готовились к побегу, кроме того, они были уверены, что им в этом деле будет оказана посильная помощь с воли. Поверьте мне — они бы даже под страхом немедленного расстрела не стали бы ни с кем делиться подробностями предстоящего «мероприятия». А уж брать с собой первого попавшего к ним в камеру человека, тем более такого далёкого от уголовщины, как ваш муж, это вообще выше всякого понимания. И тем не менее они это делают.

— Я ещё понимаю, если бы они бежали с какой-то дальней зоны, — вставил Виктор. — Тогда я не увидел бы ничего удивительного в том, что они прихватили с собой «консервы». Но здесь… Нет, не понимаю!

— Какие ещё консервы? — удивилась Амина.

— Так зэки называют человека, которого уговаривают уйти в побег, преследуя единственную цель — обеспечить себя продовольствием на случай длинного перехода, — объяснил Попович. — Попросту говоря, через некоторое время его съедают. Но в нашем случае это совершенно не подходит, — поспешил он успокоить начавшую зеленеть лицом хозяйку. — Местность населённая, так что в случае голода нашим друзьям гораздо проще грабануть какого-нибудь нерасторопного гражданина.

— Да им и не светил никакой голод, Сеня, — остудил товарища Синельников. — Их же встречали. Наверняка и покушать им подвезли, и выпить.

— А здесь опять начинается непонятное, — продолжил капитан. — Подельники, встречавшие беглецов на воле, почему-то, тоже не задавая никаких вопросов, забирают Сивцова вместе с компанией и переправляют их на какой-то поезд.

— Вопрос, — обращаясь к Амине, спросил Витя. — Как матёрые уголовники не рассмотрели, что из себя представляет ваш муж на самом деле? Ни сначала, в камере, ни потом — во время побега? Там ведь у нас такие психологи сидят — им двух-трёх вопросов хватит, чтобы определить, что за человек к ним залетел. Поэтому то, что вашего красавца посадили в камеру, как подозреваемого по делу об убийстве Папанова, ещё никому ни о чём не говорит.

— Чем же он сумел очаровать таких матёрых бандюганов, как Мальборо с Туристом? — обращаясь сам к себе, произнёс Попович. — У него же, как говорили в одном известном фильме, «десять классов на лбу написаны». А они его сразу к Трофиму поволокли, похоже, в какое-то не афишируемое логово, раз они там розыск переждать надеются.

— Как же мне его сейчас найти? — сокрушённо проговорила Амина. — Сибирь, она ведь вон какая…

— А мы на что? — картинно выпятил грудь Синельников. — Мы после ваших котлет хоть на край света! Своих беглых ловить, да вашего заодно с собой прихватим.

— Ага, — мрачно поддакнул капитан. — Если только он опять куда-нибудь не денется.

— Ой, сплюньте, Семён, — махнула на него рукой хозяйка. — Не дай бог он опять решит убежать. Хотя я его по телефону предупредила, чтобы он ни ногой…

— Мы знаем, Амина, — сказал Попович. — Сегодня полдня кассету с вашими переговорами крутили, уже наизусть всё выучили.

— «Я тут практически в плену-у», — передразнил Фёдора Синельников. — А сам порнушку по телеку смотрит. Вот фрукт!

— Какую порнушку? — поразилась Амина.

— Не знаю, я там не был, — ответил подлый Витя. — Но, судя по звукоряду, который служит фоном к вашим телефонным переговорам — немецкую. А вы разве ничего не заметили?

— Ну, мне показалось, что звуки там какие-то подозрительные, — хозяйка порозовела. — Но толком не поняла, что это такое. Вот сволочь, а? Ну, вернись только у меня!

— Первые разумные слова, сказанные вами о муже, — констатировал Семён. — А то всё Федя да Федя, а он там и в ус не дует, ваш Федя.

— А про убийство что-нибудь выяснилось? — Амина показала взглядом на потолок. — Нашли настоящего убийцу нашего соседа?

— К сожалению, пока нет, — вздохнул капитан. — Правда кое-какие зацепочки есть, которые опять же свидетельствуют в пользу Сивцова. Во-первых, гематома на лбу покойного очень напоминает экспертам след от удара рукоятью пистолета, причём очень грамотного удара — хотели не убить, а лишь отключить на некоторое время. Во-вторых, труп был очень профессионально связан, такие узлы на верёвке мог оставить либо альпинист, либо моряк, либо бывший армейский диверсант. Фёдор Юрьевич, согласитесь, ни к одной из этих специальностей отношения не имеет.

— Да какой ему морской узел связать, вы что? — возмутилась Амина. — У него гвоздь-то в стене не держится, а если ему кого-нибудь связать потребуется, то он попросит подробный чертёж или схему, как это нужно делать. И всё равно всё испортит.

— В-третьих, — невозмутимо продолжал Попович, — в квартире вашего соседа, в тайнике, нашли очень крупную сумму денег, так называемый «воровской общак», что резко поменяло главную версию следствия: похоже, господин Папанов погиб именно из-за денег, находившихся в квартире. Поэтому его не убили на пороге, а связали и положили в горячую ванну, чтобы выведать месторасположение тайника. Единственное, что не рассчитал преступник, или преступники — то, что у Папы было очень слабое сердце. Взял он, да и помер неожиданно. Прямо в ванной.

— Он что же — сам умер? — поразилась Амина. — Его никто не убивал?

— Ну, умереть ему, конечно, помогли, — тактично заметил Синельников. — Но в планы злоумышленников это явно не входило. Тайник они так и не нашли. Теперь, если мы и поймаем убийцу, то предъявить ему сможем лишь неосторожное убийство. Это, конечно, если за ним других грехов не числится. А если он ещё и адвоката хорошего наймёт, то я даже и не знаю, как он может всё это дело вывернуть.

— Да уж, адвокаты сейчас такое могут придумать, что не знаешь иногда: смеяться или плакать, — невесело усмехнулся Семён. — Скажет, что покойник состоял в клубе каких-нибудь тайных мазохистов, да ещё и справку оттуда предоставит, что все члены этого закрытого общества уходят из жизни именно таким экстравагантным образом. А может, другое что-нибудь придумает, им это раз плюнуть. Причём всегда всё нотариально заверено, вот что меня удивляет.

— А много денег у него нашли? — полюбопытствовала хозяйка.

— Почти двадцать миллионов рублей, — ответил Попович. — Только, Амина, большая просьба: всё, что вы сегодня от нас услышали — ни одной живой душе! Договорились?

— Ну конечно! — воскликнула Амина. — Я же понимаю. Тайна следствия, или как там у вас это называется…

— Или как, — подтвердил Витя. — Это Семён у вас от котлет размяк, вот и выболтал всё, что знал по службе, безо всякого зазрения совести. А старший лейтенант Синельников — скала! Даже под пытками ничего не расскажу о своей работе!

— Потому что сам ничего не знаешь, — парировал капитан. — Пошли, «скала», девять часов уже. Хватит злоупотреблять гостеприимством хозяйки дома.

— Да сидите хоть до двенадцати, — разрешила Амина. — Всё равно не знаю, чем себя занять. Как одна останусь — сразу мысли всякие нехорошие в голову лезут.

— Нет уж, пойдём мы, — ответил Семён. — Пока по домам доберёмся, пока водные процедуры примем, глядишь, уже и спать пора. Вы и так нас сегодня с ужином сильно выручили, а то бы ещё и готовить пришлось, на ночь глядя. Спасибо вам большое!

— Да мне это никакого труда не составило! — искренне воскликнула Амина. — Если хотите, можете и завтра после работы заезжать, я вам что-нибудь приготовлю, а вы мне последние новости расскажете. Только позвоните, к какому времени вас ждать вечером.

— Завтра вечером, Амина, мы будем трястись в поезде, — пояснил Попович. — Вместе с Виктором и группой захвата. Так что — извините, только после приезда сможем порадовать вас своим присутствием.

— Вы… — у хозяйки вдруг перехватило голос. — Вы туда едете?

— Туда, — подтвердил Витя. — Дня через два-три, я думаю, уже вернёмся. Даст бог, и своих нормально возьмём, и вашего оболтуса без приключений доставим.

— А мне можно с вами поехать? — с замиранием сердца спросила Амина. — Я не буду мешать. Вы меня даже не заметите.

— Не говорите глупости! — рассердился Семён. — Как вы с нами поедете? По нашим проездным документам, которые мы, кстати, получим только завтра утром? Или «зайцем»?

— Но кто мне мешает просто купить билет на тот же поезд?

— В самом деле, Сеня, — вступился за женщину Синельников. — Пусть барышня развеется. Ей, наверное, тяжело вот так, ничего не делая, ждать у моря погоды. Я, конечно, не понимаю, зачем вам нужно тратить свои деньги и время, но, как говорится, хозяин — барин.

— Не знаю, — проворчал капитан. — Не хотелось бы втягивать в это дело гражданских. Там и стрельба вполне может случиться.

— Так я же не собираюсь с вами на задержание идти, Семён! — воскликнула Амина. — Я просто хочу первой узнать, что всё в порядке. Я поселюсь за свои деньги в той же гостинице, где будете жить вы, и всё! И буду просто сидеть и ждать известий. А пока вы будете работать, я могу вам готовить.

— Ну, не знаю, — менее уверенно пробормотал Попович. — А как же ваша дочь?

— Я сегодня же позвоню своей маме, она завтра приедет и поживёт сколько надо в нашей квартире.

— Решено! — радостно констатировал Виктор. — Долой сухомятку!

— Тебе бы только о желудке думать, — проворчал Семён. — Хорошо, Амина. Как только утром мы получим командировку, я вам позвоню и сообщу, каким поездом нам предстоит ехать.

— Спасибо, Семён! — с чувством сказала хозяйка и чмокнула оперуполномоченного в щёку. — Я ни секунды не сомневалась в вас!

— И всё-таки, я надеюсь, что билетов в кассе уже не будет, — сказал несколько смущённый капитан, одеваясь. — Не дело это, чтоб все, кому захочется, по своей воле на задержания катались.

— Я не все, кому захочется, Семён, — ласково сказала Амина, провожая сыщиков. — Я заинтересованное лицо. Ещё раз спасибо за цветы.

Попович снова покраснел и, пробурчав что-то неразборчивое, нырнул в темноту общего коридора.

Поезд, на который получили проездные документы оперативники, был вечерним, поэтому Амина успела съездить в кассы, спокойно взять билет (никакого ажиотажа не наблюдалось, места были на любой вкус) и встретить автобус, на котором приехала бабушка Алисы. Сборы в дорогу тоже не заняли много времени.

По иронии судьбы билеты Амине достались в соседнем вагоне с милиционерами, только она ехала в купе, а сыщики — в плацкарте, причём на боковых местах.

— Вот всегда так, — сокрушённо жаловался Амине Синельников. — СОБРовцы, все вчетвером, в отдельном купе шикуют, а мы — можно сказать, мозг всей операции, трясёмся на боковушках! Хорошо ещё, что не около туалета.

— Ладно, чего сейчас разоряться? — удивился Попович. — В первый раз, что ли? Тут ехать-то чуть больше суток! Это тебе не во Владивосток неделю переться. А группе захвата без купе, сам понимаешь, никак нельзя. У них автоматы, «броники», шлемы, не повезёшь же всё это в общем вагоне? А так они в купе закроются — и всех делов. Не часового же им на ночь ставить. Народ сейчас сам знаешь какой: им что тапочки спереть, что автомат у спящего человека утянуть — разницы никакой, лишь бы продать можно было.

— Да понимаю я, — поморщился Витя. — Просто мне перед дамой за наши непрезентабельные места неудобно. Но мы люди подневольные, что дали — то дали.

— Думаете у меня в купе лучше, чем у вас здесь? — рассмеялась Амина. — У меня там молодая семья с грудным ребёнком. Так что если вы не против, я пока у вас посижу.

— Сидите, конечно, — обрадовался Синельников. — Сейчас мы будем пить пиво с вяленым лещом, потом Сеня напьётся и будет рассказывать про свою неудавшуюся личную жизнь. Рекомендую послушать, очень поучительно. Временами даже за душу берёт.

— Не слушайте этого трепача, Амина, — поморщившись, сказал капитан. — А в самом деле, вы пиво будете?

— Нет, спасибо, — отказалась их спутница. — Если я не помешаю, я бы просто с вами посидела, послушала…

— …О чём умные люди говорят? — тут же уточнил Синельников.

— Виктор, — укоризненно покачал головой Семён. — Неужели нам придётся терпеть тебя целые сутки в замкнутом пространстве?

— На больших станциях я разрешу вам покидать меня на пятнадцать-двадцать минут, — великодушно разрешил старший лейтенант, доставая пиво.

За окном начинало темнеть.

Поезд шёл сквозь метель.

 

Нестрашный чёрт

Дверь в комнату отворилась, и в образовавшуюся щель просунулась ужасная голова Кислого.

— Трофим зовёт, — просипела голова и тут же скрылась из виду.

Фёдор поднялся с кровати, подтянул повыше штаны от спортивного костюма и зачем-то погляделся в зеркало. Вроде бы всё было в порядке, но страх почему-то усиливался.

«Эх, была не была!» — подумал Сивцов, набрал полную грудь воздуха и, открыв дверь, храбро шагнул в коридор.

К его удивлению, там никого не было.

«А где же Трофим? — выпустив из груди воздух, удивился Фёдор. — И Кислого нет. Странно всё это».

Он спустился на первый этаж и разыскал там Гиббона, который до сих пор играл на приставке.

— Привет, — как можно небрежнее произнёс Сивцов.

— Привет, — осторожно сказал Гиббон и на всякий случай поставил игру на «паузу».

— Слушай, как мне пройти к Трофиму? — взял быка за рога Фёдор.

— Ты что? — удивился Гиббон. — К нему просто так нельзя, когда тебе захочется. Если понадобишься, он сам позовёт.

— Да он позвал уже, — признался Сивцов. — Кислый заглянул, сказал, что зовут, а сам пропал куда-то.

— Кислый тебя как огня боится! — хохотнул Гиббон. — А Захар Игнатьевич живут в той половине, которая у нас всё время на ключ была заперта, помнишь? Вот там, на втором этаже, четыре «люксовских» комнаты. В одной из них, самой дальней, он всегда и останавливается. А в соседней — Регина. Смотри не перепутай.

На поиски комнат «люкс» Фёдор потратил почти двадцать минут. Он ходил по новой для себя половине дома, яростно дёргал запертые двери и невнятно ругался себе под нос. Злость на глупую планировку дома полностью вытеснила из Сивцова страх перед Трофимом. Когда очередная дверь под его натиском неожиданно легко распахнулась, Фёдору, чтобы не упасть, пришлось ухватиться за косяк.

В роскошно обставленной гостиной находились два человека, сидящие в креслах с бокалами в руках. Оба с умеренным удивлением смотрели на эффектно появившегося гостя. Третье кресло пока пустовало.

Первый человек, седовласый импозантный мужчина с грубыми чертами лица, поставил бокал на стол и неспешно взглянул на часы, поддёрнув манжет с золотой запонкой.

— А вы не очень пунктуальны, господин Быня, — произнёс он приятным голосом. — Извините, что называю вас этой собачьей кличкой, но, к сожалению, не знаю, как вас нарекли батюшка с матушкой. Моим остолопам вы тоже не соизволили представиться…

— Меня зовут Фёдор Юрьевич, — грубо перебил собеседника обозлённый путешествием по пустым коридорам Фёдор Юрьевич.

— Даже Юрьевич? — иронично изогнув красивую бровь, спросила из второго кресла женщина — именно она была вторым человеком, находившимся в комнате.

Сивцов посмотрел в сторону женщины и замер — настолько совершенной и одновременно вызывающей была её красота. Прелестница слегка улыбалась и рассматривала Фёдора поверх бокала, который держала в руках перед собой.

«Турист говорил, что на неё нельзя смотреть, — лихорадочно соображал Сивцов. — А не то будет худо. Ещё он что-то говорил про какого-то Лазаря, который будет петь. Чёрт, я же мышей хотел наловить! Или хотя бы леммингов».

Вспомнив душераздирающую историю про леммингов, Фёдор немного успокоился и перевёл взгляд со страшной красавицы обратно на Трофима. Глава преступной группировки вид имел несколько обалделый. С ним ещё никто не разговаривал в таком тоне, с порога навязывая обращение по имени-отчеству. Не растерялась, похоже, только Регина.

— Что ж, присаживайтесь, Фёдор Юрьевич, — ласковым голосом предложила она гостю. — В ногах, как говорится, правды нет. Налейте себе вина, если хотите. Это коллекционное «Каберне», настоятельно рекомендую.

— Премного вам благодарен, — в помутившемся от страха разуме Сивцова откуда-то всплыло множество великосветских оборотов позапрошлого столетия. — Но я не смею опустить своё бренное тело на сей достославный предмет мебели, не облобызав предварительно вашу прекрасную ручку!

Изумлённая таким обращением Регина протянула гусару свою руку, а Сивцов, отчаянно щёлкнув каблуками, смачно приложился к дамской конечности. Железная телохранительница Трофима неожиданно по-женски вздохнула и повлажнела глазами. Фёдор же, усевшись в кресло, лихо набуровил себе целый бокал «Каберне» и со словами «За милых дам!» залпом опрокинул его содержимое себе в рот.

— Как это у вас ловко получается! — кокетливо восхитилась Регина. — Может, и даме нальёте?

— С превеликим удовольствием, — галантно произнёс джентльмен, снова беря бутылку. — Как вам будет благоугодно!

Сивцов лёгким движением налил вино даме, затем себе и, полностью проигнорировав третьего присутствующего, поставил бутылку на место. От такой явной наглости Трофим, кажется, окончательно пришёл в себя.

— А ты, дружочек, кажется совсем меня не боишься? — спросил он голосом, от которого у знающих людей побежали бы мурашки по спине. — Или я ошибаюсь?

— Боюсь до чёртиков-с! — честно ответствовал Фёдор, поднимая повыше бокал. — Ваше здоровьице!

— Слушай, родной, ты не смеяться ли над стариком вздумал? — с надеждой спросил Захар Игнатьевич, глядя, как в горле необычного гостя исчезает второй бокал бесценного вина. — Смотри, я этого не люблю!

— И я не люблю, — дерзко ответил Сивцов, до мозга которого стали доходить первые винные пары, делавшие его непобедимым в любом диспуте. — Чего вы за мной своего придурка послали, а проводить меня не наказали? А потом в претензии, что я якобы опаздываю. Тут хрен знает сколько дверей понаделано, ходи тут, дёргай каждую!

— Тебя разве Кислый не проводил? — удивился Трофим. — Ну тогда беру свои слова обратно, а Кислый будет наказан. Я ведь тебя, Фёдор, не ругаться сюда звал, а знакомиться. Любопытно мне, что ты за человек такой? Чем, интересно, ты моим охламонам приглянулся?

— А я откуда знаю? — буркнул Сивцов. — У них и спросите.

— Так спрашивал уже, — сокрушённо вздохнул Захар Игнатьевич. — Не говорят толком ничего. «Быня классный», да «Быня стреляет здорово» — вот и весь разговор. А я разобраться хочу, что за человек у меня в доме уже целую неделю живёт, понимаешь?

— Чего ж тут не понять? — степенно молвил Фёдор. — Кошку-то в дом с улицы принесёшь, и то смотришь, чтоб не спёрла чего-нибудь. А тут целый человек приехал.

— Ну вот видишь, ты и сам всё понимаешь! — обрадовался Трофим. — Ну так что, поговорим начистоту?

— Это можно, — благодушно разрешил Сивцов, беря из вазы на столе яблоко. — Давайте поговорим.

— Для начала хочу познакомить тебя с Региной Романовной, — светским тоном предложил Захар Игнатьевич. — Это моя соратница и главная помощница в делах. Поэтому, если ты не будешь возражать, Регина посидит с нами, а может, и в беседе поучаствует. Ты как, не против?

— Чего ж я буду против? — обиделся Фёдор. — Что она, коряга какая страшная, чтоб её из комнаты гнать? По-моему, очень даже ничего дамочка. Приличная, — и он не спеша осмотрел свою собеседницу именно тем взглядом, от которого его настоятельно предостерегал Турист.

В наступившей тишине было слышно, как скрипят от еле сдерживаемой ярости зубы Трофима. У Риги от красноречивого сивцовского взгляда покраснели мочки ушей, и она сделала вид, что поправляет причёску. Каждый думал о своём.

«Что это с тобой, дорогая? — недоумённо спрашивала себя Регина. — С каких это пор тебя стало бросать в жар от мужских взглядов, пусть даже таких откровенных? Не спорю, в этом парне есть какая-то внутренняя изюминка, наверное от того, что он нисколько не пресмыкается перед Трофимом, как это делают все остальные. Если же с ним нахожусь я, так они даже глаз поднять не смеют. А этот, похоже, совсем его не боится, хоть и признался в обратном. Да он и внешне очень даже ничего. Но всё равно надо собраться, что-то я сегодня расклеилась. Устала, видимо, с дороги».

«Пристрелить бы сейчас подлеца! — клокотало в душе у Захара Игнатьевича. — И закопать в лесу, как собаку! Но вдруг у него „пушка“ с собой? Он-то наверняка тренирован так, что даже дёрнуться за оружием не успеешь. Что-то я лопухнулся, надо было его без обыска до себя не допускать. Но как он на неё смотрит, гад! Ладно, надо успокоиться. В конце концов, ничего страшного не произошло. Убить я его всегда успею, сейчас мне важней информация, которой он, возможно, владеет».

«Интересно, кроме фруктов у них ничего нет? — думал Фёдор, глядя на Регину. — Пригласили в гости, а жрать нечего. Вот скопидомы!»

— Гм! — прервал затянувшуюся паузу Трофим. — Вы кушайте, Фёдор, кушайте!

— Так нечего, Захар Игнатьевич, нечего! — ловко спародировал вора Сивцов и величественно обвёл рукой сервировочный столик. — Яблочки одни-с!

Трофим выпучил на нахала глаза, хотел что-то сказать, но, поперхнувшись, зашёлся долгим мучительным кашлем. Регина, хлопая одной рукой хозяина дома по спине, второй нажала какую-то скрытую кнопку. Через минуту в комнате появился Чибис и вопросительно уставился на Ригу.

— Лекарство принеси из машины, — велела Регина. — И пни там кого-нибудь по пути, пусть закуску по-быстрому соорудят.

Чибис бесшумно исчез и через пару минут появился с бутылочкой какого-то сиропа. Сироп был немедленно накапан в чайную ложку и влит в рот пытающемуся отдышаться Трофиму. Кашлять он уже, правда, перестал, но глаза у него были, как у выброшенной на берег рыбы — выпученные и бессмысленные.

— Извините, — сдавленно произнёс он через некоторое время. — Что-то, видимо, в горло попало.

— Бывает, — беззаботно махнул рукой Фёдор. — Вы не поверите, но я однажды вот такенной рыбьей костью подавился, — он показал в воздухе размер кости, больше подходящей не рыбе, а средних размеров ихтиозавру. — Чуть не умер, честное слово!

По глазам Захара Игнатьевича было видно, как ему неприятно, что Сивцов тогда выжил. В этот момент в комнате появился Кислый, который, отдуваясь, тащил поднос с «закуской». Содержимое подноса являлось точной копией содержимого вазы, стоявшей на столике — те же яблоки, бананы, виноград. Когда Кислый столкнулся с яростным взглядом Трофима, он слегка запнулся, затем попытался поставить поднос на пол и незамедлительно скрыться. Но тихий хозяйский рык «Стоять!» мгновенно сковал все его члены.

— Ты что нам притащил? — угрожающе спросил Захар Игнатьевич. — Тебя что просили принести?

— За… Закуску, — ответил несчастный «официант».

— Правильно, — подтвердил Трофим. — А ты принёс какую-то траву. Ты хочешь, чтоб я этим гостей угощал?!

Кислый затравленно покосился на вальяжно развалившегося в кресле Сивцова и обречённо помотал головой.

— А почему ты не проводил человека, когда я просил тебя позвать его? — продолжал наседать Захар Игнатьевич. — Чего-то, я смотрю, разбаловались вы тут у меня. Над вами что, с палкой постоянно стоять надо? Ну, чего вылупился? Мигом организуй приличную закуску!

Кислого как ветром сдуло.

— Что за народ, — пробормотал Трофим, вытирая лоб платком. — Ничего без крика не понимают.

— Воспитываете вы их плохо, — посочувствовал хозяину Фёдор. — Вот они и не слушаются вас совсем.

— Может, присоветуешь чего? — с плохо скрытым сарказмом попросил Захар Игнатьевич. — А то что-то я не очень в воспитании силён.

— Почитайте труды Макаренко, — с видом знатока посоветовал Сивцов. — Или расстреляйте кого-нибудь для острастки. Сразу как шёлковые станут.

От столь радикально противоположных педагогических методов Трофима едва не скрутил новый приступ кашля.

— А ты, Федя, я гляжу, шутить любишь? — вымученно улыбнулся он. — И как? Помогает чувство юмора в работе?

— Не без этого, — признался Сивцов. — Намаешься за день с какой-нибудь аксонометрией, а потом вспомнишь вдруг историю весёлую, и сразу легче становится. Мне особенно анекдоты с чёрным юмором нравятся.

— Ну, это естественно, — протянул Захар Игнатьевич, украдкой поглядывая на Регину, так как абсолютно не понял смысла слова «аксонометрия». — Работа, как говорится, накладывает отпечаток. Может, расскажешь какой-нибудь анекдотец, порадуешь старика?

— Да они у меня как-то сразу все из головы выскакивают, — беззаботно пояснил Фёдор. — Вот Ефим, например, несколько сотен наизусть помнит. Вам бы у него спросить.

«Так, — моментально закрутились шестерёнки в голове Захара Игнатьевича. — Знает Ефима. Ефим сейчас на зоне, значит он поддерживает с ним связь. Зачем он предложил мне спросить у него самого? Пугает, что ли? Надо бы быть с ним поаккуратнее».

— Как Ефим поживает? — осторожно поинтересовался хозяин. — Давно его последний раз видел?

— А вы тоже Ефима знаете? — поразился Сивцов. — Откуда?

— Земля круглая, — развёл руками Трофим.

— Когда же мы с ним виделись? — стал вспоминать Фёдор. — Ну да, так и есть: дней десять назад мы к нему на дачу всей семьёй ездили.

«Всё верно, — подумал Трофим. — На зоне его навещали, вместе с братвой».

В этот момент появился Кислый с более существенными закусками. Пока он сервировал стол, Захар Игнатьевич внимательно рассматривал физиономию своего подчинённого.

— Да, — наконец протянул он, налюбовавшись. — Рожа у тебя просто замечательная. Федя вот предлагает расстрелять некоторых из вас для острастки, чтобы серьёзнее к своим обязанностям относились. Как тебе эта инициатива, а? Нравится?

Кислый истово замотал головой, с нескрываемым ужасом косясь на спокойного Сивцова.

— То-то! — наставительно поднял указательный палец Захар Игнатьевич. — Будете себя плохо вести, так и знай — возьму этот способ на вооружение! Иди.

Обладатель синяка во всё лицо снова исчез. Сивцов в это время уже с удовольствием поглощал только что принесённые деликатесы.

— А у вас хороший аппетит, Фёдор, — сказала Регина, с удовольствием наблюдая, как быстро уменьшается количество салата из креветок и зелени. — Наверное, вы тратите очень много энергии на работе?

— М-м! — согласно промычал Сивцов, отпивая апельсиновый сок из стакана.

В пять минут с салатом было покончено. Выпив ещё два стакана сока подряд, Фёдор вытер салфеткой губы и тяжело поднялся из-за стола.

— Ну спасибо, — сыто отдуваясь, произнёс он, обращаясь к Регине. — Уважили вы меня, ничего не скажешь. Хорошо тут у вас, конечно, но я, пожалуй, пойду к себе. Не смею, так сказать, злоупотреблять вашим гостеприимством!

Он ещё раз поцеловал ручку даме, расшаркался перед изумлённым хозяином дома и вальяжной походкой покинул помещение.

— Слушай, разве я его отпускал? — в крайнем изумлении спросил Трофим у Регины через полминуты после того, как за их гостем закрылась дверь. — Мне это кажется, или он в самом деле пожрал, попил и ушёл?

— Да, — отстранённо сказала его подруга. — Но не просто ушёл, а предварительно попрощался, как и полагается хорошо воспитанным людям. Разве ты не заметил?

— Но я его не отпускал! — в голосе Захара Игнатьевича слышалась даже не злость, а только бесконечное, какое-то космическое удивление. — Не от-пус-кал!

— А почему ты должен был его отпускать? — устало поинтересовалась Рига. — Он свободный человек, в отличие от твоих шавок, вот и показал это тебе самым доступным способом.

— Кто свободный? Он?! — Трофим даже задохнулся от такой несправедливости. — Да мне одного слова достаточно, чтоб от него мокрого места не осталось! Здесь я хозяин!

— А кто твоё слово выполнять-то побежит? — остудила Захара Игнатьевича Регина. — Ты что, не видишь, как его все твои хвалёные «быки» боятся? Ты Кислого видел? Так остальные ничуть не лучше, уж можешь мне поверить.

— А сама-то ты что о нём думаешь? — вернулся в деловое русло Трофим. — Не зря же тут целый час просидела?

— Чёрт его знает, — откровенно призналась Рига. — Для такого человека час — очень мало. Но мне кажется, что он не из нашей среды. Больно уж образован. И работает нестандартно. Опять же — сам по себе личность незаурядная: вся охрана ему в рот смотрит. Кто боится, кто уважает — короче, всех твоих людей за неделю под себя подмял.

— Думаешь, мент? — похолодел Захар Игнатьевич.

— Не знаю. Щупать надо. Причём очень аккуратно, чтобы дров не наломать, — Регина закурила. — Но даже если он окажется ментом, мне не хотелось бы, чтоб его убивали.

— Мало ли, что тебе не хочется, — проворчал Трофим. — Такая сделка на носу, а тут… Уверена, что мент?

— Да ты не слушаешь меня, что ли? — разозлилась Рига. — Говорю же — не знаю! Но не бойся, до сделки успеем проверить. Может он ещё и своим окажется.

— В гробу я видал таких «своих», — пробормотал Захар Игнатьевич, поднимаясь. — Его тут ещё на неделю оставь, так он, глядишь, совсем меня заменит!

— Ты, никак, испугался, Троша? — поддела его Регина. — Боишься власть потерять, а?

— Ты! — пошёл красными пятнами Трофим. — Не смей со мной так разговаривать!!

— Ой, боюсь, боюсь, — Рига меланхолично выпустила в потолок клуб дыма. — Кто же тебе, бедному, кроме меня всю правду скажет?

— Вот ты его в ближайшие дни и проверишь! — отрезал Захар Игнатьевич. — И расскажешь мне всю правду, раз ты у меня такая честная. Через два дня я должен знать о нём всё! Если он с нами — то он с нами. А если это мент — то сама понимаешь, не маленькая.

— И как мне проверять его прикажешь? — Регина затушила окурок в пепельнице. — Везде таскаться за ним и задавать наводящие вопросы? Так он не дурак, если ты заметил. Быстро пошлёт меня куда подальше.

— Видела, как он на тебя пялился? — подсказал нужное направление Трофим. — Вот и сделай вид, что тоже положила на него глаз. Разрешаю тебе даже в постель его затащить, если это поможет делу.

— А потом ты нас обоих убьёшь, — продолжила нить его рассуждений Рига.

— Не убью, — пообещал Захар Игнатьевич.

— Ну значит сам от ревности сдохнешь, — подкинула ещё один вариант подруга.

— Не сдохну, — упёрся Трофим.

— Вот, значит, как ты меня любишь, — подвела итог Регина. — Первому встречному готов в койку засунуть ради своей безопасности. Так учти: если Быня начнёт меня соблазнять, я назло тебе отдамся ему и постараюсь получить при этом дикое удовольствие!

— Какая же ты всё-таки стерва! — заорал, выходя из себя, Захар Игнатьевич. — Ты ведь прекрасно знаешь, что от этой сделки зависит вся наша будущая спокойная жизнь! Мы сможем потом вообще отойти от дел. И я не могу позволить, чтоб на последнем этапе всё сорвалось из-за одного непонятного человека! Я хочу его понять. И ты мне в этом поможешь! Ясно?

— Ясно, Троша, ясно, — вздохнула Рига. — Хватит мне двух дней. Только ты уж тогда и мне, и ему предоставь полную свободу. Пусть ходит где хочет и делает что хочет. И сам, будь добр, за мной не таскайся. Что я, в твоём присутствии с ним буду заигрывать? Этому, уж извини, ни одна собака не поверит.

— Ладно, убедила, — проворчал Трофим. — Только ты меня без дела тоже такими намёками не зли. А то не удержусь, да и убью в самом деле.

— Договорились, — Регина грациозно поднялась из кресла и поцеловала Захара Игнатьевича в макушку. — Я у себя.

Фёдор лежал на своей кровати и кидал дротики в висевшую на двери мишень для игры в дартс. Ему было хорошо.

«А ведь правильно в народе говорят, — думал он расслабленно. — Не так страшен чёрт, как его малюют. Не такой уж оказался ужасный этот Захар Игнатьевич. Да ещё и больной какой-то. Кашляет всё время».

Сивцов метнул последний дротик, вонзившийся в косяк двери примерно в метре от мишени, и поднялся. В окно светило яркое зимнее солнце.

«А на улице-то красота! — восхитился Фёдор. — Пойти прогуляться, что ли?»

Открыв шкаф с одеждой, он стал неторопливо собираться на улицу. По дому в это время со скоростью света разносился слух, что Быня признан Трофимом своим личным гостем, который ни в чём не должен знать отказа.

Турист праздновал победу.

Фёдор одевался.

 

Санный спорт

В холле первого этажа Сивцов встретил Туриста.

— Здорово, Быня! — обрадовался его сотоварищ по всероссийскому розыску. — Ты куда это намылился?

— Да не знаю ещё, — честно ответил Фёдор. — Погода больно хорошая. Может, на лыжах покатаюсь.

— На чём? — изумился Турист. — Да откуда здесь лыжи-то возьмутся? Тут машины только, да снегоход ещё есть. На всякий случай.

— Да нет, — отмахнулся Сивцов. — Это я просто так про лыжи сказал. Не знаю ещё, чем займусь.

— А, — догадался Турист. — Шутишь…

— Шучу, — легко согласился Фёдор. — А санки?

— Чего санки? — не понял друг.

— Санки здесь есть? — терпеливо переспросил Сивцов.

— Опять шутишь? — подозрительно покосился на него Турист. — Зачем тебе?

— Как зачем? — удивился Фёдор. — Кататься. Я тут недалеко видел горку классную, как на «полигон» идти.

— Вроде есть санки, — наморщил лоб Турист. — Только мы на них дрова для камина возим.

— Какая разница! — обрадовался Сивцов. — Тащи их сюда! Это же экстремальный спорт! Адреналин! А то сидите тут, от безделья маетесь…

Сивцовский задор передался и Туристу, а может, он просто старался соответствовать требованиям Трофима и во всём ублажать дорогого гостя. Во всяком случае, он быстро сбегал в сарай и вернулся, волоча на верёвке страшное, сваренное из кривых арматурных прутьев сооружение.

— Хорошие санки, — оценил сооружение Фёдор. — Прочные.

— Нормальные, — попинал полозья Турист. — Нам их сварщик совхозный год назад за бутылку сделал. Хрен сломаешь.

— Это хорошо, — повторил Сивцов. — Ну что, пойдём, прокатимся по разочку?

— Пошли, — согласился Турист.

Всю дорогу до горки Турист исподволь пытался выведать у Фёдора подробности его визита к Трофиму.

— Чего спрашивал-то? — любопытствовал он, забегая вперёд Сивцова. — Про работу твою спрашивал?

— Да так, вскользь, — ответил Фёдор. — В основном про нашего общего знакомого Ефима разговаривали.

— Ты что, и Ефима знаешь? — понизил голос Турист. — Ну ни фига себе!

— А ты-то его откуда знаешь? — удивился Сивцов. — Ефим вроде тихоня, а смотри-ка, все с ним знакомы!

— Да нет, что ты, — испугался Турист. — Я не в том смысле. Он-то о моём существовании наверняка и не догадывается. Просто я о нём наслышан. Ещё бы — личность известная!

— И всё равно как-то подозрительно, — засомневался Фёдор.

— А Рига с ним была? — поспешил сменить тему Турист. — Видел её?

— Видел, — рассеянно ответил Сивцов. — И даже вином угощал. Ничего себе девушка.

— Ну, ты тоже скажешь! — поразился его спутник. — «Ничего себе девушка»! Да таких, как она, на конкурсе красоты поискать ещё придётся. А умная — страх!

— Нормальная, — согласился с товарищем Фёдор. — Надо было её с собой позвать, на санках кататься.

— Ну ты совсем отмороженный! — восхитился Турист. — Нас с тобой потом под этой горкой и похоронили бы. На санках с Ригой кататься! Надо ж такое придумать!

— А что, — удивился Сивцов, — она не любит на санках?

— Она-то может и любит, — заржал Турист. — А вот Трофиму это вряд ли бы понравилось. Так что не произноси больше такие фантазии вслух, здоровее будешь.

— Не знаю, — сказал Фёдор. — Она на меня довольно-таки доброжелательно смотрела. По-моему, вполне бы согласилась покататься.

— Ладно, Быня, хорош, — посерьёзнел Турист. — Накликаешь, в самом деле, беду своими разговорами. Тебе может и по фигу всё, а я ещё пожить намереваюсь. Вот эта горка, что ли?

— Эта, — подтвердил Сивцов, разглядывая заснеженный склон. — Ух ты, блин, крутая. А издалека маленькой кажется.

— Да уж, — почесал в затылке Турист. — Тут и навернуться недолго. Ну чё, поедешь?

— Да просто так как-то неинтересно, — задумчиво протянул Фёдор. — Народу бы сюда ещё…

— Зачем? — удивился Турист. — Санки-то всё равно одноместные.

— Можно было бы устроить соревнования по бобслею, — торжественно предложил Сивцов. — Классно бы время провели.

— Это ещё что за ерунда? — насторожился его спутник. — Попслей этот?

— Санный спорт, — пояснил главный экстремал района. — Кто быстрее трассу проедет, тот и победил. Только судью надо, с секундомером.

— Гиббона можно судьёй посадить, — задумался Турист. — У него всё равно нога больная.

— Да ты что, — запротестовал Фёдор. — Гиббон и на санках ездить сможет, там же ногой помогать не требуется. Положит её аккуратно и — вперёд! А судить посадим Граблю.

— У него температура, — напомнил Турист. — И одеваться ему будет трудно — спина-то обожжена.

— Ничего, оденем как-нибудь осторожно, — Сивцов уже загорелся идеей сделать из Грабли рефери. — А то, что у него температура… Ну так на улице же минус — ему наоборот легче станет, прохладнее. Глядишь, ещё и на поправку с сегодняшнего дня пойдёт!

— Ладно, давай Граблю, — махнул рукой Турист. — Только ему тогда стульчик надо будет взять небольшой. Болеет всё-таки человек, пусть хоть сидя будет судить.

— Это можно, — великодушно согласился Фёдор. — Пусть будет стульчик.

— Кого ещё возьмём? — осторожно поинтересовался Турист. — Чибиса и Кислого нам ведь хватит для полноценных соревнований?

— Ну почему же? — не согласился с другом Сивцов. — Чем больше народу, тем веселее. Поршня тоже надо брать.

— Так он же того! — поразился Турист. — Необычный стал немного. Психикой. Он же нас покусает тут всех, или реветь начнёт. Особенно если тебя опять увидит.

— А по-моему, — гнул свою линию Фёдор, — он наоборот может вылечиться, когда попадёт в знакомую обстановку. Тут же «полигон» недалеко.

— Не знаю, — протянул Турист. — Как бы ему хуже от этих знакомых обстановок не стало…

— Не станет, — успокоил его Сивцов. — В крайнем случае, привяжем его верёвкой. Нам нужны полноценные соревнования. Идём!

— Куда?

— Как куда? За народом, секундомером и верёвкой. Санки пока оставим здесь.

— А зачем нам верёвка? — удивился забывчивый Турист.

— А Поршня ты чем привязывать собрался? — строго отчитал товарища Фёдор. — К санкам? То-то.

И гонцы, несущие дурные вести, тронулись в путь.

Через полчаса сопротивление больных в доме было жестоко подавлено, и унылая процессия потянулась в сторону леса.

Шествие сильно напоминало колонну пленных немцев после советского контрнаступления под Москвой зимой 1941-го года: Грабля поверх одежды был крест-накрест обмотан старой женской шалью, раскопанной заботливым Туристом в глубинах каких-то заброшенных кладовок, Поршень шёл в берегущем голову драном кроличьем треухе, аккуратно завязанном под подбородком, а Гиббон героически хромал, опираясь на кое-как сработанную самодельную клюку.

Обречённых конвоировали Чибис с верёвкой в руках и Турист, нахлобучивший на голову обнаруженную в доме оранжевую строительную каску со следами извести. Сивцов шёл налегке, легкомысленно напевая себе под нос.

«Конфетки-бараночки, — доносилось изредка до слуха Кислого, замыкавшего процессию и тащившего стул для судьи, — словно лебеди, саночки».

После небольшой паузы рефрен повторялся, пугая стулоносца какой-то изощрённой необратимостью.

— Стоп! — объявил Фёдор, когда все добрались да вершины склона. — Пришли. Кто хочет, может разминаться.

Грабля немедленно отобрал у Кислого стул и тут же уселся на него, а Гиббон, с детства не умевший разминаться, зачем-то стал резво подпрыгивать на одной ноге и громко кряхтеть. Остальные просто закурили.

— Внимание! — произнёс Сивцов. — Сначала проведём квалификацию!

В толпе саночников послышались недовольные неизвестным словом шепотки.

— Тихо! — навёл порядок Фёдор. — Сейчас всё объясню. Во время квалификации все должны по разу прокатиться, чтобы определить расстановку участников на старте. Кто покажет лучший результат — тот участвует в соревнованиях под последним номером, кто второй — едет предпоследним, и так далее. Понятно?

— Как-то через задницу всё это, — проворчал со стула Грабля. — Первым приехал, первым и выступай…

— Не я эту систему придумал, — строго посмотрел на главного арбитра Сивцов. — Она проверена на многих зимних Олимпиадах, и до сих пор прекрасно работала.

— Да я что, я ничего, — примирительно забормотал рефери. — Не мне же ездить…

— Вот именно, — язвительно сказали из толпы. — Не тебе.

— Не ругайтесь, — обернулся к остальным Фёдор. — Не надо портить атмосферу дружеского соперничества.

Оглядевшись вокруг и не найдя подходящей палки, устроитель соревнований подошёл к Гиббону и со словами: «Дай-ка на секундочку» выдернул у несчастного клюку. Хромой чудом успел ухватиться за стоявшего рядом Туриста, а Сивцов, помахивая отобранной палкой, вышел на самый центр вершины.

— Начинать будем отсюда, — определил он, проводя костылём длинную черту в снегу. — Объясняю, как будет происходить процесс старта. В первую очередь, для судьи, — он посмотрел в сторону Грабли, который тут же усердно закивал головой, давая понять, что запоминает всё слово в слово. — На эту линию устанавливаются санки, в которые усаживается гонщик. Его должен будет кто-то подтолкнуть. В бобслее этот человек называется «стартер». Рядом должен стоять выпускающий. Его задача — дать отмашку судье, когда санки тронутся. Судья, — Фёдор снова посмотрел на завороженно слушающего Граблю, — должен включить секундомер на часах, как только заметит, что ему махнули рукой сверху. Сам он должен находиться внизу, напротив финишной черты. Секундомер выключается в тот момент, как только спортсмен её пересечёт. Всё понятно?

— А где финишная черта? — робко поинтересовался Гиббон, балансируя на одной ноге.

— Сейчас будет, — строго сказал Сивцов. — Пока можете подготовить сани.

Он сделал несколько шагов вниз по склону, после чего правая нога Фёдора подвернулась и он, совершая невероятные кульбиты, с приличной скоростью устремился к гипотетической финишной черте, не выпуская при этом палки из рук.

— Во даёт! — восхитились первопроходцем склона наверху. — Как акробат!

— Это он, чтоб быстрее, — со знанием дела пояснил Турист. — Пешком-то намного дольше выйдет.

Докувыркавшись до самой нижней точки, Фёдор встал и, как ни в чём не бывало, провёл вторую черту. Через десять минут он, тяжело отдуваясь, поднялся на вершину.

— Здорово ты! — восхищённо встретил Сивцова Чибис. — Полминуты — и внизу!

— Ничего, — обнадёжил его Фёдор, — на санках ещё быстрее будет.

Он вернул костыль Гиббону и пристально посмотрел на Граблю, который от такого взгляда невольно поёжился.

— Теперь ты спускайся, — сказал Сивцов. — Без тебя, сам понимаешь, не начать.

— Куда? — похолодел Грабля. — Куда мне спускаться?

— Тьфу ты! — разозлился Фёдор. — Я же объяснял! Ты должен сидеть возле финиша с секундомером. Финиш вон, внизу. Вот и спускайся! Часы у тебя с собой?

— С собой, — обречённо проговорил Грабля, показывая взятые напрокат у Чибиса электронные часы с секундомером. — Так я пойду?

— Иди, — разрешил Сивцов. — Стул не забудь.

Грабля прошёл вниз по склону примерно на полтора метра дальше Фёдора. Затем в действие снова вступила сила земного притяжения. Только в отличие от Сивцова будущий арбитр кувыркался не беззвучно, а оглашая округу нечеловеческим воплем каждый раз, когда судьба била его об землю многострадальной спиной. Стул, выпущенный из рук в самом начале падения, заметно отстал. Внизу оказался небольшой естественный трамплинчик, миновав который, Грабля, к своему великому облегчению, шлёпнулся на живот и остановился. Правда, через пару мгновений человека догнал стул, который бессердечно приземлился прямо на середину спины поверженного страдальца. Ещё один ужасный вопль взвился к небу так, что у стоявших наверху заныли зубы.

— Ну, кто первый? — спросил Турист, когда судья внизу зашевелился и встал. — Грабля уже ждёт.

Желающих не находилось.

— Давайте Поршня прокатим, — предложил Кислый. — Ему, по-моему, пофиг.

Но, как оказалось, кандидату в пионеры трассы было далеко не всё равно. Услышав, что говорят о нём, Поршень взмемекнул дурным голосом и попытался убежать, хотя сделать этого ему, конечно же, не дали.

— Смотри-ка, соображает! — радостно удивился Чибис, возвращая дезертира в строй. — Не совсем, выходит, безнадёжный!

— Ладно, — решил Фёдор, видя, что добровольцев на горизонте не наблюдается. — Будем тянуть жребий.

На клочках бумаги были нацарапаны порядковые номера участников, после чего свёрнутые трубочками судьбоносные листочки были помещены в строительную каску, снятую по такому случаю с головы Туриста.

Бумажка с цифрой «1» досталась Гиббону, который, тяжело вздохнув, стал готовиться к первому квалификационному заезду. Он с опаской уселся в сани и неловко умостил перед собой повреждённую ногу. С костылём он категорически не захотел расставаться и пристроил палку поперёк саней, прямо перед собой. Турист, назначенный «стартером» Гиббона, закрепил поверх вязаной шапочки гонщика оранжевую каску.

— Как там судья, готов? — спросил Турист у Чибиса.

— Готов, — заглянув вниз, подтвердил тот. — Сидит уже. На стуле.

— Ну что, пускать? — запросил подтверждения «стартер». — У нас всё готово.

— Итак, — голосом телевизионного комментатора возвестил Сивцов, — на старте появляется экипаж сборной Бразилии!

— Какой Бразилии? — опешил Чибис. — Ты, чё, Быня, это же Гиббон в санках!

— Да знаю я, — прошипел Фёдор. — Это я чтоб интересней было. Как будто у нас настоящие соревнования.

— А, — протянул ничего не понявший Чибис. — Ну ладно тогда. Пускать, что ли?

— Пускайте, — разрешил Сивцов. — Грабле махнуть не забудьте.

— Давай, сборная Бразилии! — радостно напутствовал Гиббона Турист, от души толкая его к финишу. — Рули палкой, если что!

Одновременно с тихим оханьем отправившегося в путь бобслеиста, Чибис дал отмашку сидящему внизу судье. Провожающие сгрудились на самом краю склона и, рискуя столкнуть кого-нибудь вслед за Гиббоном, с огромным интересом стали наблюдать за движением спортивного снаряда.

— Хорошая каска, яркая, — сказал Турист. — Издалека видно.

Если быть до конца точным, то кроме каски видно не было ничего. Да и сам защитный головной убор лишь слегка просвечивал сквозь поднятую гонщиком снежную пыль.

— Что-то его влево заносит, — пробормотал Кислый. — Как бы в деревья не влетел.

— Рули! Рули палкой! — переживал за товарища Чибис. — Да куда ж ты!..

Гиббон, чудом избежав столкновения с берёзой, пересёк финишную линию далеко от центра склона и, не останавливаясь, врезался в гущу кустарника. Через секунду до благодарных зрителей донёсся ужасный треск.

— Приехал, — подвёл итог заезда Чибис.

— Как-то он по диагонали ехал, — недовольно высказался Фёдор. — Прямо надо ехать. Вон, где линия начерчена. А то так финиш засекать неудобно.

— Ну, так это ж Бразилия! — попытался оправдать Гиббона Турист. — У них там отродясь снега не было.

— Тренироваться больше надо, — отрезал Сивцов. — А не в игры компьютерные играть.

Всем стало неловко за товарища, предпочётшего игры тренировкам.

— О, вылез, вылез! — закричал кто-то, и внимание собравшихся вновь обратилось на нижнюю часть склона.

Из кустов показался Гиббон, с трудом волоча за собой санки. Дохромав до сидевшего с независимым видом судьи, он, видимо что-то спросил у того. Рефери, взглянув на часы, повёл себя несколько странно. Он бочком сполз со стула и попытался скрыться в лесу. Попытка была в корне пресечена самым беспощадным образом: внезапно переставший хромать саночник в мгновение ока подскочил к Грабле и, издавая нечленораздельные звуки, обрывки которых доносились даже до вершины, стал охаживать арбитра своей инвалидской клюшкой.

— Оп-па! — удивился Кислый. — Похоже, наш судья забыл включить секундомер.

Снизу донеслись вопли Грабли, которому, видимо, попало по спине.

Как оказалось, Кислый ошибся совсем немного — секундомер забыли не включить, а вовремя выключить. Видимо, арбитр тоже засмотрелся на красивый заезд в исполнении сборной Бразилии. Когда Гиббон поднялся наверх, выглядел он неважно: на его куртке не хватало трёх пуговиц, рукав был наполовину оторван, а лицо довольно сильно поцарапано.

— Физкульт-привет! — встретил героя радостным возгласом Турист. — Каковы результаты заезда?

— Одна минута и двадцать девять секунд, — буркнул гонщик и с ненавистью посмотрел вниз. — Убью, суку! Если б я ему сам часы не выключил, ещё бы больше набежало.

— Так как ошибка произошла по вине оргкомитета, — официально сообщил Фёдор, — вам предоставляется ещё одна попытка, которая и пойдёт в зачёт.

— Да ладно, — испугался Гиббон. — Пусть так остаётся. Я покурю лучше пока.

— Это ваше право, — сообщил Сивцов и нацарапал на приколотой к дереву бумажке результаты первого квалификационного заезда. — Кто у нас идёт под вторым номером?

— Поршень, — подсказал Кислый. — Сборная Антарктиды.

— Давай его на старт! — азартно принялся за дело Турист. — Может, он после встряски в себя немного придёт.

— Ага, — подтвердил с видом знатока размякший Гиббон, закуривая сигарету. — А может, ваще тапочки отбросит. Тут со здоровой-то головой рулить не успеваешь…

— Не каркай, — перебил его Чибис. — Тебе ведь ничего под руку не говорили!

Поршень покорно устроился в санях, даже привязывать его не пришлось. Прямо на драный треух взгромоздили каску, поэтому голова гонщика получилась большая и овальная, как у инопланетянина.

— Красота! — оценил экипировку спортсмена Турист. — Марка фирмы «Адидас»! Поехали.

К всеобщему удивлению, Поршень поехал ровно и быстро. Так как прямо по курсу не было никаких препятствий, то и остановился второй саночник почти достойно — провалившись в какую-то яму под снегом. По счастью, неглубокую.

— Дуракам везёт! — прокомментировал заезд Кислый. — И секундомер, кажется, сработал.

Секундомер действительно сработал и показал рекордное время — одиннадцать целых и две десятых секунды.

— Вот это да! — высказал общую точку зрения Чибис. — Его щас хрен догонишь.

— Надо стараться, — пресёк панические настроения Фёдор, записывая результат. — Кто у нас третьим номером?

— Я, — сказал Турист. — Дайте мне каску.

«Стартером» на этот заезд выступил Кислый. Отправив саночника вниз и дав отмашку судье, все принялись переживать за Туриста. В этот раз сани сносило почему-то вправо, но не сильно, а так, слегка. Тем не менее этого небольшого отклонения от курса хватило, чтобы линии судьбы гонщика и арбитра на короткое время пересеклись. Зазевавшийся Грабля со страшным треском был снесён гоночным болидом, моментально исчезнув вместе со стулом и секундомером в густом снежном облаке. Через пару секунд маленький ураган скрылся в подлеске.

— Гм, — робко кашлянул через некоторое время Кислый. — Кто пойдёт… смотреть?

— Вон, — показал рукой вниз Чибис. — Вроде идёт кто-то.

Шёл Турист. Он немного прихрамывал, но в остальном выглядел очень даже ничего, только каска на голове слегка треснула. Поднявшись на вершину, он закурил.

— Всё, — сказал гонщик, затягиваясь. — Грабля больше не будет судить.

— Кончился?! — ахнул Кислый.

— Да нет, ты что? — Турист трижды плюнул через плечо. — Просто ушибся. Отлежусь, говорит, немного в лесу и сам потом домой приду. Просит его специально не ждать.

— Результата, похоже, и у тебя не получилось? — полюбопытствовал Гиббон. — Из-за неловкого оргкомитета?

— Нет, почему же, — отверг нападки на судейство Турист. — Двенадцать с половиной секунд. Правда Грабля догадался нажать, когда мы с ним уже вовсю кувыркались, но мне и этого результата пока достаточно.

— А чё у тебя с каской? — заинтересовался трещиной Чибис. — Долбанулся что ли обо что-то?

— Не помню, — искренне удивился Турист, рассматривая снятый с головы шлем. — Вроде никуда не ударялся. Если только об Граблю?

— Вот кому надо было каску-то надевать, — запоздало посоветовал Гиббон. — Вон у него какая опасная должность оказалась.

— Ага. На тебя щас её и наденем, — пообещал хромому Чибис. — Потому что настала пора эту самую опасную должность занять тебе.

— Почему это мне? — возмутился Гиббон. — Да кто угодно может быть судьёй! Вот ты хотя бы!

— Я не могу, — терпеливо объяснил Чибис. — Я ещё сам не ездил. Как и Кислый с Быней. Не Поршня же внизу садить. Он сразу в лес убежит и всё. Ищи его потом полдня.

— Туриста можно, — не сдавался упрямый инвалид. — Он только что прокатился.

— Турист «стартером» работает, — отверг очередную кандидатуру Чибис. — У него лучше всех толкать получается. Так что держи каску и ступай вниз.

— Но у меня нога! — выдвинул последний аргумент Гиббон.

— У всех нога, — не согласился с ним оппонент.

— Так и стула уже нет, — попробовал уцепиться за последнюю соломинку утопающий.

— И не будет, — подтвердил Чибис.

— Ладно, — вздохнул единогласно избранный новый арбитр, забирая каску. — Только учтите, что я даже отскочить в случае чего вовремя не успею. Лучше куда-нибудь в лес рулите.

— Нашёл дураков, — глядя вслед хромающему вниз Гиббону негромко сказал Чибис. — В лес! В человека, я думаю, много приятней въехать, чем в какое-то там дерево.

— Ты кто у нас будешь? — неожиданно спросил у Туриста Фёдор, что-то рисуя в турнирной таблице.

— В каком смысле? — удивился тот. — По жизни?

— Да нет, — отмахнулся Сивцов. — Что про тебя в таблице писать? Ты из какой страны хочешь быть?

— А, ты про это, — успокоился Турист. — Не знаю, мне без разницы. Пиши, что хочешь.

— Сборная острова Цейлон подойдёт? — поинтересовался Фёдор. — Или нет?

— Это где чифир выращивают? — заинтересовался спортсмен. — Тогда подойдёт.

— На старт вызывается, — возвестил Сивцов, закончив делать одному ему понятные записи, — сборная команда Тринидад и Тобаго!

— О, бля! — восхитился Чибис. — Это кто у нас такой хитровыкрученный?

— Я, наверное, — вздохнул Кислый. — Только я на такое не подписывался.

— Нормальная страна, — обиделся за Тринидад и Тобаго Фёдор. — Получше некоторых.

— Ладно, — сказал новоиспечённый тринидадец. — Давайте каску.

— А её судья забрал, — обрадовал Кислого Турист. — Из-за повышенной опасности.

— Вот блин, — расстроился гонщик, усаживаясь в сани. — Ладно, толкайте.

Посередине спуска Кислого развернуло, и он вылетел из саней, что позволило ему финишировать отдельно от них, докатившись до зачётной черты с большим отставанием от своего спортивного снаряда. Тем не менее, из-за вовремя погашенной скорости, сам гонщик практически не пострадал.

— Санки — пятнадцать секунд, — заявил он, едва вскарабкавшись наверх, — а я сам — двадцать две с половиной.

— В зачёт пойдёт двадцать две с половиной, — строго объявил неудачнику Сивцов. — Время засекается по спортсмену, а не по санкам.

Счастливо отделавшийся Кислый не возражал.

— Так, — провозгласил тем временем Фёдор. — Сейчас еду я. У меня — пятый номер по жребию. Давайте санки.

Сивцову тщательно установили на старте изрядно помятые сани.

— Внимание, — сообщил главный организатор соревнований, усаживаясь, — на старт выходит сборная команда России.

— Ура! — одиноко поддержал российский экипаж Кислый.

— Рано, — строго посмотрел на нарушителя тишины Фёдор. — Цветы и поздравления — только после победы. Давай, — обратился он к Туристу.

Турист толкнул очередного гонщика от всей души. Если бы Сивцов поехал прямо, он наверняка побил бы все сегодняшние рекорды. Но Фёдора резко потащило вправо, и через мгновение он влетел в лес. Санки, на счастье пассажира, свернули в какую-то просеку, идущую почти перпендикулярно основному спуску, но тоже под приличным уклоном, из-за чего скорость продолжала увеличиваться. Сивцову стало страшно.

«Если сейчас на пути окажется дерево, — пронеслась в его голове отчаянная мысль, — тогда всё, конец!»

Но вместо дерева на пути российского бобслеиста милосердно выросли густые заросли ракитника, в которые Фёдор и вломился на всём ходу. Прошив кусты навылет, но потеряв при этом большую часть скорости, Сивцов снёс своими тяжеленными санями какого-то болезненно охнувшего человека и дальше покатился кувырком.

«Опять судью сбили», — пронеслось в его голове, перед тем, как вращение окончательно остановилось.

Фёдор полежал некоторое время без движения, постепенно приходя в себя, затем осторожно сел. Слегка кружилась голова, но в остальном, кажется, всё было в полном порядке.

«Кого это я сбил? — подумал Сивцов. — Ведь я уехал совсем в другую сторону?»

Поднявшись на ноги, он огляделся, но санок не увидел. Люди, если таковые здесь присутствовали, тоже ничем не давали о себе знать. Стояла звенящая тишина.

«Показалось, что ли? — спросил себя Фёдор. — Ерунда какая-то».

Через пять минут Сивцов снова поднялся на вершину, так и не встретив по пути ни одной живой души. На стартовой площадке его с нетерпением ждали.

— Живой? — первым делом поинтересовался Турист. — Мы уж думали всё — хана тебе! Так разогнался, а потом зачем-то в лес свернул. Гиббон, наверное, всё ещё время засекает.

— А где санки? — с надеждой спросил более наблюдательный Чибис. — Потерял, что ли?

— Улетели куда-то, — буркнул Фёдор. — Домой придётся идти.

— Что ж делать, придётся, — притворно вздохнул Кислый. — А кто тогда победил?

— Получается, что у Поршня пока лучший результат, — определил Сивцов, посмотрев в свои записи. — Одиннадцать целых и две десятых. Быстрее никто не проехал.

То, что соревнование выиграл Поршень, устроило абсолютно всех. Победителю пожимали руку, хлопали по плечу и обещали по прибытии домой устроить ему «олимпийский» ужин. Свистнули вниз Гиббону, чтобы тоже поднимался.

Домой шли гораздо веселее, чем на «чемпионат».

Небо начинало наливаться ранними зимними сумерками.

 

Информационная поддержка

— Пятый, пятый, ответь второму, приём. Пятый, ответь второму…

— Второй, это пятый, что за самодеятельность? Почему связь вне графика? Приём.

— Пятый, у нас раненый, открытый перелом голени, срочно требуется эвакуация. Приём.

— Второй, понял тебя, помощь сейчас будет. Что там у вас произошло? Приём.

— Эти идиоты придумали с нашей наблюдательной высотки на санках кататься. Одного с размаху в лес занесло, случайно, похоже. Короче, Алтуфьева прямо с пункта скрытого слежения вышибло. На два метра отлетел от удара. Приём.

— Засветились?!

— Нет, успели его оттащить по-быстрому. Этот «гонщик» сам, похоже, мало что видел, с такой скоростью летел. Приём.

— Как Алтуфьев? Держится? Приём.

— Мы ему «кубик» промедола из аптечки вкололи. Балдеет пока. На ногу жгут наложили. Так что вы не задерживайтесь. Приём.

— Понял. К вам уже вышла мобильная группа. Чёрт, как не вовремя! Ладно, до связи. Продолжайте наблюдение.

— Вас понял. Конец связи.

 

Страсти по Итальянцу

— Пелым через полчаса! — разнёсся по коридору зычный голос проводницы. — Кто в Пелыме сходит, бельё сдавайте! Через пятнадцать минут туалеты закрою!

Амина, которая встала ещё сорок минут назад, посмотрела на часы. Без пятнадцати семь утра. За окном синела непроглядная утренняя мгла. Зябко поёжившись, она сдала сложенные аккуратной стопкой постельные принадлежности проводнице, забрала из купе свои вещи и прошла в соседний вагон.

Попович с хмурой, не выспавшейся физиономией пил чай.

— Доброе утро, Семён, — поздоровалась с сыщиком Амина. — А где же Виктор?

— Бельё сдаёт, — ответил капитан. — Он полотенце где-то потерял.

Через минуту вернулся раздосадованный донельзя Синельников.

— Где это видано? — громко спрашивал он так, чтобы его слышали в том конце вагона. — Весь комплект белья я получил за сорок восемь рублей, а за какое-то задрипанное вафельное полотенце с меня содрали двадцать два рубля! Это же уму непостижимо!

— А у меня прейскурант! — орала ему вслед проводница. — Потеряли предмет — будьте добры уплатить его полную стоимость!

— Да какая у него стоимость?! — не успокаивался Витька. — Такие полотенца под видом ветоши надо продавать, килограммами, а не поштучно, как вы! Оно же образца двадцатого года, наверное! Неужели вы думаете, что я на такое позарился бы?

— Всякое бывает, — гнула своё служительница железной дороги. — И воровали иногда, и в окошки в пьяном виде выбрасывали. А потеряли — уплатите!

Старший лейтенант, исчерпав аргументы, в сердцах плюнул и сел на своё место.

— Здравствуйте, Амина, — сказал он, пододвигая к себе стакан. — Чай будете?

— Нет, Витя, спасибо, — ответила спутница оперативников. — Я уже пила у себя.

— Двадцать два рубля, — задумчиво произнёс Синельников, отхлебнув чаю. — Подумать только!

— Ну всё, до конца командировки у нашего Виктора есть тема для разговоров, — усмехнулся Попович. — А по приезду домой этой историей будет замучен насмерть весь отдел.

— Да при чём здесь это? — недовольно пробормотал его товарищ. — Просто я разобраться хочу. Вот смотри: за сорок восемь рублей мне выдали две простыни, наволочку и полотенце, верно?

— Пока да, — подтвердил капитан. — И ещё полиэтиленовый пакет, в котором всё это добро лежало.

— Пакет не в счёт, — поморщился Витя. — Итак, я потерял полотенце. Заметь, самый маленький из всех выданных мне предметов. Правильно?

— Правильно, правильно, — вздохнул Семён.

— А с меня, — торжествующе завершил обвинение Синельников, — берут за него двадцать два полновесных российских рубля! Почти половину от стоимости комплекта. Как это прикажете понимать?

— Да очень просто, — объяснил другу Попович. — Сорок восемь рублей ты заплатил не за покупку, а за аренду постельных принадлежностей. Понял? А вот полотенце — это да. Это ты, считай, купил. В память о поездке в Пелым. Поздравляю.

— Ну и где она, эта память? — расстроено развёл руками счастливый покупатель.

— А что, ты его действительно не брал? — простодушно округлил глаза Семён. — А я думал, что твоё бурное утреннее выступление — обычная военная хитрость. Чтобы замылить казённое добро.

— Знаешь что?! — вскипел Виктор. — Собирайся давай! Останавливаемся уже! — и несправедливо обиженный, сопя, стал доставать свои вещи.

— Стакан сдать не забудь, — как ни в чём не бывало напомнил ему капитан. — А то опять на бабки влетишь. Наша проводница женщина суровая, шутить не станет. Особенно с тобой. Ты у неё вышел из доверия. Пошли.

Под недовольное бурчание Синельникова и тихий смех Амины троица двинулась к выходу.

В Пелыме было тихо и сонно. На станции прибывших коллег встретил молоденький лейтенант. Невдалеке стоял видавший виды милицейский «козлик» с водителем.

— Лейтенант Казаченко, — представился юноша, сильно смущаясь. — Придан, так сказать, в помощь…

— Имя-то у тебя имеется, лейтенант Казаченко? — спросил, пряча улыбку, Семён. — А то долго по званиям-то друга называть.

— Саша, — ещё больше смутился лейтенант. — Александр…

— Ну здравствуй, Александр, — пожал ему руку сыщик. — Капитан Попович, можно просто Семён. Старший лейтенант Синельников, он же Виктор. Это Амина — звания не имеет, так как приехала частным порядком. А вон там, — показал он на вышедших из другого вагона СОБРовцев, — наша группа захвата. Им бы в оружейной где-нибудь разгрузиться, а потом тоже в гостиницу.

— Да, нас предупредили, — кивнул Саша. — Там за углом ещё «РАФик» стоит, так что все поместимся. Ну что, поехали?

— Поехали, — согласился Семён.

— Майор Величко будет вас ждать в девять, — сообщил лейтенант, когда машина тронулась. — Вам хватит полутора часов?

— Хватит, чего ж не хватит? — удивился Витя. — Поселимся, помоемся, перекусим и — вперёд и с песней! У вас, кстати, вода горячая есть?

— Вода есть, — подтвердил юный Казаченко. Затем подумал и добавил: — Всякая.

— Это хорошо, — довольно протянул Синельников. — Люблю, когда всякая.

— Так я без пятнадцати девять заеду? — осторожно уточнил лейтенант.

— Заезжайте, Александр, заезжайте, — успокоил его Попович. — Мы будем готовы.

Гостиница была обустроена в двухэтажном «бамовском» доме. Правда вода, действительно, была «всякая», а отопление вообще оказалось выше всяких похвал, что сильно порадовало теплолюбивого Синельникова.

Одноместных номеров в гостинице не оказалось, поэтому Амине пришлось взять место в номере для двоих. Но так как избытка жильцов не наблюдалось, она всё-таки оказалась в номере одна, причём администраторша клятвенно заверила её, что такое положение дел, вернее всего, сохранится до самого отъезда постояльцев.

— У нас тут и летом-то не курорт, — сообщила она, протягивая ключ от номера. — А зимой сюда никого и калачом не заманишь. Так что располагайтесь свободно, хоть сразу на двух кроватях.

Амина заверила добрую женщину, что одного спального места ей будет вполне достаточно и пошла распаковывать вещи. Через полчаса они с Семёном пили кофе с бутербродами в комнате оперативников, слушая, как в ванной поёт Синельников.

— Звенит январская вьюга! — надрывался тот, стараясь перекричать шум льющейся из душа воды. — Находят люди друг друга!

— Представляете, Амина, — сказал Попович, приканчивая очередной бутерброд с колбасой, — как трудно жить в одной комнате с человеком, который обожает петь, не имея при этом ни слуха, ни голоса? Это просто ужасно тяжело. Виктор! — крикнул он. — Выходи короче, а то голодным останешься!

Через пять минут появился Синельников. Он был в брюках, свежей рубашке и домашних тапочках.

— Оставь колбасы, проглот! — обратился он к Поповичу и полез в свою сумку, стоявшую под кроватью. — Кто видел мои зимние перчатки?

— Я видел, — ответил Семён.

— Где? — живо вылез из-под кровати его сосед. — Я их всё утро ищу.

— Последний раз я их видел в нашем с тобой кабинете, — напомнил капитан. — Почему-то они лежали в сейфе.

— Бли-и-ин, — протянул Витька, снова заглядывая в сумку. — Я их забыл.

— Ничего, не замёрзнешь, — успокоил его товарищ. — В крайнем случае купишь себе на рынке вязаные варежки.

— Ну да, — обиделся Синельников, выуживая из своего баула какой-то неопределённого вида комок. — А если стрелять придётся?

— Снимешь рукавичку, выстрелишь, потом снова наденешь, — подсказал алгоритм стрельбы в варежках Попович. — Не маленький. Или можешь дырку для указательного пальца прогрызть. Потайную. Чтоб бандиты сразу не заметили.

— Что это? — не обратил внимания на ёрничанье товарища Витька. В руках он вертел какую-то тряпку.

— Это? — присмотрелся Семён. — Это, друг мой Виктор, похоже, то самое полотенце, за которое ты не далее как два часа назад никак не хотел расплачиваться.

— Вот это да, — Синельников обалдело обвёл взглядом присутствующих. — А на фига я его к себе в сумку-то засунул?

— Хороший вопрос, — согласился капитан. — Очень правильный вопрос, дорогие товарищи! Как говорится, побольше бы таких острых, своевременных вопросов…

— Ладно, хорош трепаться, — прервал его посрамлённый Синельников. — Дай бутерброд лучше…

Через пару минут под окнами посигналил подъехавший на машине лейтенант Казаченко, и сыщики, на ходу дожёвывая колбасу, стали собираться. Первым делом надо было нанести визит начальнику пелымской милиции.

Майор Станислав Степанович Величко оказался невысоким, чуть лысоватым крепышом, который тепло принял оперативников на своём рабочем месте. Попович, заметивший задвинутую в угол двухпудовую гирю с сильно потёртой ручкой, по-новому взглянул на ладную, словно литую фигуру хозяина кабинета. Рукопожатие майора казалось железным.

— Здравствуйте, здравствуйте, — радушно поприветствовал он гостей. — Присаживайтесь. Да, дела, — вздохнул он после того, как все расселись на предложенные стулья. — Прозевал, получается, майор Величко целое бандитское гнездо у себя под носом? Аж из самой Москвы заинтересовались голубчиками…

— Ну, этих и прозевать немудрено, — развёл руками Семён. — Сами на них случайно вышли, по единственному сделанному отсюда звонку. Организация здесь, похоже, очень серьёзная действует. Те ещё конспираторы.

— Я тут после вашего запроса пошуровал осторожно, — Величко задумчиво постучал пальцами по столешнице. — Разузнал кое-что, так, по мелочи. Дом этот записан на одного средней руки бизнесмена из Тюмени, данные на него имеются, если надо. Сам он, конечно, тут ни разу не появлялся. Дом построен на отшибе, в лесу, так что незаметно подойти к нему можно только пешком, через самый бурелом. Это километров пять по сугробам будет. Есть одна дорога туда, но по ней, сами понимаете, только хозяева ездят, любого постороннего ещё на дальних подступах «срисуют». Денег в эту хоромину ого-го сколько вбухано, похоже. Номер-то телефонный здесь, на нашей АТС зарегистрирован, а сам аппарат аж вон где находится! В такую даль, через лес, получается, кабель прокладывали! Газ тоже, выходит, отсюда тянули. Вы, я так понимаю, сначала на разведку собираетесь?

— Конечно, — согласился с майором Попович. — Хотелось бы посмотреть на это чудное местечко своими глазами.

— Хорошо, — подвёл итог Величко. — Тогда я вам пока даю Сашу Казаченко с машиной и водителем, можете полностью на него рассчитывать. Если потребуется ещё какая помощь — обращайтесь безо всякого стеснения. Лично или через Александра. Что могу — сделаю.

— Спасибо, Станислав Степанович, — сказал Семён, поднимаясь. — Вы нам сильно облегчили задачу.

— И ещё, — улыбнулся майор. — Постарайтесь держать меня в курсе происходящего. Всё-таки я должен знать, что у меня на подведомственной территории происходит.

— Ну, это само собой, — пообещал начальнику милиции Попович. — До свидания. Ещё раз спасибо за информацию.

— Да не за что, — пожал им на прощание руки Величко. — Желаю удачи.

Амина с тревогой наблюдала, как друзья экипируются тёплыми вещами.

— А это точно не опасно? — спросила она ещё раз.

— Это ужасно опасно, — печально подтвердил Синельников. — Особенно для меня. Я лет десять не занимался физкультурой. А сейчас мне без всякой предварительной подготовки предстоит протопать пять километров по сугробам в одну сторону, и ещё пять — в другую.

— Ладно тебе заливать-то, — одёрнул его Попович, надевая одолженные у лейтенанта Казаченко валенки. — Саня нас довезёт до половины дороги. А два километра — это тебе не пять.

— И не шесть, — пробурчал Виктор. — Железная логика.

— Ну, присядем на дорожку! — предложил капитан, с трудом втискиваясь в кресло. — Чего-то я разбух от тёплых вещей.

— Ничего, жар костей не ломит, — успокоил его Синельников.

Посидели.

— Слушай, — вспомнил вдруг Семён. — А что это к тебе за тип на вокзале подходил в день отъезда? Маленький такой, чернявый.

— А что? — подозрительно спросил Витька. — Чего это ты вдруг вспомнил?

— Да рожа у него какая-то больно знакомая.

— Это из окружения Резо человек, — нехотя сказал старший лейтенант. — Он иногда мне кое-какую информацию сливает.

— Что-нибудь новое появилось? — заинтересовался Попович.

— Да нет. Намекнул только, что это Резо Папу заказал. Причём заказывал, говорит, самому Итальянцу.

— Альберту, что ли? — удивился капитан. — Ну и информация. Если это действительно Альберт Папанова шлёпнул, то это то же самое, как если бы он сам умер. Итальянца весь Интерпол уже пятый год ловит, всё поймать не может. А если поймают, ему и без Папы столько убийств навешают…

— Да знаю я, — поморщился Синельников. — Верней всего, это вообще «липа».

— Почему?

— Ну так вспомни, как помогли отправиться на тот свет Папе.

— Вспомнил, и что дальше?

— А Итальянец как работает? — разозлился Виктор. — Совсем, что ли, память отшибло?

— Тьфу ты! — хлопнул себя по лбу Попович. — Ну конечно. Почерк. Он всегда делает только два выстрела — первый в сердце, второй в голову.

— То-то, — проворчал его собеседник. — А Папанова в ванной до приступа довели. Безо всяких там выстрелов.

— Слушай, а может, Альберт про общак откуда-то узнал? — выдвинул предположение капитан. — Вот и решил совместить приятное с полезным, а?

— Не знаю, — задумчиво потеребил подбородок Синельников. — Раньше он этим вроде не страдал…

— Ну так здесь и куш был не маленький, — вдохновенно продолжал свои рассуждения Семён. — Если бы он деньги нашёл, мог всю свою оставшуюся жизнь провести вдали от родины, абсолютно ни в чём не нуждаясь!

— Не знаю, не знаю, — пробормотал Виктор. — Если бы, да кабы… Чтоб эту версию проверить, надо поймать Итальянца и подробно его расспросить. А этого пока ещё ни одной живой душе сделать не удалось, сам об этом прекрасно осведомлён.

— Да уж, — вздохнул Попович. — За такого свидетеля можно и орден запросто схлопотать. Если поймаешь его, конечно…

— Это точно, — Синельников посмотрел на часы. — Пошли, что ли?

— Двинули, — согласился капитан. — А то жарко уже.

— Когда вас ждать? — с тревогой в голосе поинтересовалась Амина.

— Вечером, никак не раньше, — вздохнул Семён. — И перестаньте, ради бога, волноваться.

Амина взяла захваченную из дома книжку и устроилась на кровати в своей комнате.

Потянулись долгие часы ожидания.

 

Из жизни диких животных

«Олимпийский» ужин удался на славу. Чемпиона по бобслею чествовали с размахом: с тостами и периодическим качанием на руках. Поршень, посаженный во главе стола, раскраснелся от удовольствия и, по выражению Туриста, «чего-то там внутри головы соображал».

Началось всё с того, что, едва вся компания ввалилась в дом, Фёдор затребовал шампанского, дабы всё было «как у людей». Тусовка моментально притихла — все знали, что если в доме и есть шампанское, то только у Трофима. Братва предпочитала напитки попроще. Сивцов настаивал, приводя многочисленные примеры, в которых победители различного рода соревнований пили исключительно шампанское, а иногда даже обливали друг друга этим благородным напитком. В результате Турист едва ли не пинками заставил упирающегося Кислого сходить «на разведку» к Регине.

— Поинтересуешься, нет ли у них случайно лишней бутылочки шампанского, — напутствовал он трясущегося от страха «гонца». — Скажешь, Быня просит. Не пьёт он, мол, ничего кроме игристого. Давай, давай, не убьёт же она тебя, в самом деле! Ну, может, получишь, конечно, слегка по мордасам. С кем не бывает? А мы тебе за это, когда вернёшься, водки нальём.

Через пять минут Кислый вернулся с выпученными от изумления глазами и картонной коробкой в руках. В коробке стояло шесть бутылок французского шампанского.

Все примолкли, прекрасно понимая, что шутки кончились.

— Что сказала? — срывающимся шёпотом поинтересовался Чибис, заглянув в коробку. — Или ты их спёр где-то?

— Ты чё, дурак? — возмутился Кислый. — Сама дала. Спросила только, что празднуем.

— А ты? — спросил Гиббон.

— Сказал, как есть, — пожал плечами «гонец». — Что Быня придумал соревнования на санках, а Поршень победил. И сейчас нужно его поздравлять. И всё.

— А она? — ахнул Чибис. — Так сразу и дала?

— Сама сходила со мной и выдала эту коробку, — похвастался Кислый. — Фёдор Юрьевич, говорит, действует на вас облагораживающе. Спортом вот вас увлёк. Мне, говорит, для него ничего не жалко. И дала мне коробку. Ещё пообещала, что, может, тоже спустится попозже.

— Может, того… — заволновался Гиббон, указывая глазами на коробку. — Вернуть, пока не поздно? От греха.

— Что за паника? — вмешался в разговор Фёдор. — Раз принесли шампанское, значит надо его открывать и пить!

Спортсмены послушно последовали совету.

Когда пробки ударили в потолок, веселье снова начало набирать обороты. За окном уже совершенно стемнело, поэтому сидеть в тепле у камина с бокалом пузырящегося напитка в руках было неимоверно приятно. Шампанское, к сожалению, закончилось очень быстро, тем более что половина его была пролита в виде пены ещё во время открывания бутылок. Не растерявшийся Чибис моментально приволок более привычные пиво и водку. Саночники одобрительно загудели. Через полчаса празднования вся тёплая компания основательно захорошела.

— Завтра с утра пойдём санки искать, — убеждал всех охмелевший Гиббон. — Надо закончить соревнования. А то одну только квалификацию успели провести, а сами соревнования — нет. Может, Поршень и не чемпион никакой вовсе!

Поршень, догадавшись, что у него хотят отобрать кровью завоёванный титул, горько заплакал. Чибис бросился его утешать, остальные просто не обратили внимания.

— Ага, — поддержал Гиббона Кислый. — Тебе как раз в случае продолжения первым ехать.

— Это ещё почему? — возмутился капитан сборной Бразилии.

— Почему, почему, — передразнил его Кислый. — Не по чему, а по результатам квалификации! Хуже тебя никто не проехал. Полторы минуты, ха! Значит, первым стартовать завтра будешь.

— Ещё Чибис не ездил, — заупрямился Гиббон. — Может, он две минуты ехать будет!

— Не думаю, — остудил спорщика Кислый. — Там даже пешком можно за полминуты вниз сбежать.

— Ну и ладно, — неожиданно легко согласился Гиббон. — Первым, так первым. Мне без разницы, сяду и проеду. Легко.

— Эх, сюда бы диктофончик! — восхитился смелостью гонщика Турист. — Чтоб завтра не отвертелся. Вот бы попрыгал тогда с утра, на одной-то ноге!

— Да я хоть сейчас! — начал неловко подниматься из-за стола Гиббон. — Пошли!

— Темно уже, — силой усадил его на место сидящий рядом Кислый. — Санки не найти сейчас. Завтра утром мы тебя разбудим и, если будет желание, ищи их, и катайся хоть до вечера. А сейчас сиди и празднуй. Сегодня у нас Поршень победил.

— Чего-то у нас победителю, кажется, нехорошо, — заметил Турист. — Как-то он сидит криво, что ли…

Все посмотрели на Поршня. Виновник торжества действительно сидел криво.

— Щас я его, — сказал Чибис, зачем-то засучивая рукава свитера и поднимаясь. — Щас…

— Эй, хорош, ты чего задумал? — схватил его за руку Турист. — Драться, что ли, собрался?

— Нет, — помотал головой Чибис. — На улицу хочу его вывести. Покурить. Проветриться.

— А, — отпустил товарища Турист. — Зачем рукава тогда закатывал? Идите, проветритесь. Вон, можете ещё Гиббона прихватить. Вдруг он санки найдёт.

Чибис поднял со стула Поршня и два друга, покачиваясь, скрылись в дверях. Оставшийся за столом Гиббон, неожиданно для всех, замогильным голосом затянул какую-то гнусную песню про скелетов. Вздрогнувший Турист немедленно дал певцу хорошего леща, и тот так же неожиданно замолчал. В этот момент в помещение вернулся Чибис.

— Там, это… — сказал он заплетающимся языком. — Грабля у ворот валяется. Не дошёл, видимо, чуть-чуть из леса.

Все, не сговариваясь, побежали смотреть на знаменитого судью. Грабля лежал на животе, лицом в снег, вытянув одну руку вперёд, в сторону ворот, до которых он не дошёл каких-то двух метров и вяло шевелил пальцами вытянутой конечности. Других признаков жизни на первый взгляд заметно не было. Лежащего окружили полукольцом.

— Полежу, говорит, немного в лесу и сам домой приду, — бессмысленно произнёс Турист и вдруг всхлипнул. — Братва, а ведь это я его, получается, зашиб… Санками…

Все бросились утешать Туриста, говоря, что это спорт, на месте Грабли мог оказаться каждый и не надо так убиваться, когда послышался голос Сивцова.

— Вы чего? — удивился Фёдор. — Он ведь живой. Вон, пальцами шевелит.

Все тупо уставились на шевелящиеся пальцы. Затем, осознав ситуацию, одновременно бросились поднимать арбитра с земли. В результате этого единого порыва для жизни пострадавшего действительно создалась некоторая угроза, но, в конце концов, всё обошлось, и Граблю кое-как затащили в дом. Его положили прямо около стола, затем силой открыли рот и влили туда полстакана водки. Грабля открыл один глаз и удовлетворённо икнул.

— Живой, — обрадовался Кислый. — Сейчас быстро в тепле отойдёт.

— Пусть пока тут полежит, — решил Турист. — Гиббон, ты следи за ним. Если опять пальцами шевелить начнёт, так ты не ленись, поднеси ему стаканчик. У него, наверное, губы замёрзли, говорить пока не может. Ну ничего, сейчас быстро отогреется. Вы его к камину-то поближе подвиньте, чтобы он оттаял поскорей.

Граблю прямо по полу подтащили к камину и снова уселись за стол.

— Ну вот, теперь все в сборе, — удовлетворённо сказал Сивцов. — Предлагаю выпить за Международный Олимпийский Комитет и за его бывшего председателя, Хуана Антонио Самаранча, в частности!

Все прониклись серьёзностью момента и выпили в полной тишине.

— А почему за бывшего? — спросил любопытный Турист. — Его что, грохнули?

— Нет, живой. Просто я не помню, как зовут нового, — охотно пояснил Фёдор. — А без имени пить за человека как-то неудобно. Да и просто Хуан Антонио хороший мужик!

— Ты его знаешь? — поразился Турист.

Сивцов неопределённо повёл плечом и принялся за закуску.

В этот момент к пирующим вышла Регина.

В «банкетном зале» мгновенно повисла напряжённая тишина. Все, казалось, втянули головы в плечи и принялись что-то лихорадочно выискивать на разграбленном столе, как будто всех одновременно скрутил острый приступ голода. Сивцов, который не мог видеть дверь, через которую появилась Регина, лишь по напряжению атмосферы в комнате понял, что что-то не так, и обернулся.

— А, Регина Романовна, — обрадовался Фёдор, увидев свою недавнюю знакомую. — Проходите к нам, присаживайтесь.

— Спасибо, Фёдор, — поблагодарила его Рига, подходя и садясь на свободный стул. — Вы, кажется, единственный культурный человек во всём доме. Никому кроме вас, — она обвела взглядом притихших охранников, — даже в голову не пришло пригласить даму к столу.

— Так ведь, Регина Романовна, — попытался оправдаться за всех Турист. — Мы тут водку пьём. Мужиками. Наверное, вам, как бы это сказать? Ну, не очень здорово, что ли, получится, если вы тут с нами будете сидеть… Вот.

— Трофима испугался? — усмехнулась Регина. — Так тебе нечего бояться, я сама к вам пришла, сама и отвечу в случае чего. Мне что, в своей комнате прикажешь безвылазно сидеть? Тем более у вас тут какой-то праздник.

— Да нет, присоединяйтесь, конечно, — совсем смешался Турист. — Просто у нас здесь для вас и нет ничего. Мы же не знали… Вот, разве пиво только…

— А что, ты не допускаешь, что я могу выпить с вами и чего-нибудь покрепче? — Рига с сожалением посмотрела на совершенно запутавшегося Туриста и повернулась к Сивцову: — Фёдор, надеюсь, вы в состоянии угостить даму водкой?

— Сию секунду-с, — из Сивцова вновь полезли ветхозаветные обороты. — К сожалению, рюмочек нет, могу предложить вам стакан. Мадемуазель наливать?

— Мадемуазель наливать, — засмеялась Регина.

— Да будет мне позволено узнать, — не успокаивался Фёдор, — сколько лить-с?

— Полстакана-с, — разошлась мадемуазель. — И огурчик мне, пожалуйста, солёненький.

Немного обалдевший Гиббон протянул даме вилку с насаженным на неё огурцом.

— Здорово вы с ней щас говорили, — прошептал Сивцову на ухо Турист. — Прям как в кино. А чего вы всё время «-с» в конце добавляли? Это что значит, «сука», что ли?

— Нет, — прошептал в ответ Фёдор. — Это значит «сударь». Или «сударыня».

— Здорово! — восхищённо повторил Турист и наклонился в другую сторону, шептать на ухо Кислому.

Регина тем временем изящно выпила водку, закусила её огурчиком и с интересом осмотрела собравшуюся компанию.

— Ну и что мы сегодня отмечаем? — спросила она наконец. — В честь чего такое бурное веселье?

— Так Поршень у нас сегодняшние заезды на санках выиграл, — охотно пояснил Гиббон. — Одиннадцать целых и две десятых секунды. А мы его сейчас поздравляем.

— А почему у вас Грабля на полу у камина валяется? — снова поинтересовалась Рига.

— А он сегодня судил, — непонятно объяснил Кислый. — Пусть лежит.

— Ну что ж, тогда я тоже поздравляю победителя, — сказала Регина, поднимаясь. — Передайте ему, когда он проснётся. Фёдор, вы не проводите меня?

— А вы куда? — удивился Сивцов.

— Да так, хочу по свежему воздуху, вокруг дома пройтись, — объяснила Рига. — Не составите мне компанию?

— С удовольствием, — согласился Фёдор, не обращая внимания на зверские рожи, которые строил ему Турист, одновременно проводя рукой поперёк горла. — Пойдёмте.

Некоторое время они шли молча, слушая, как похрустывает под ногами искрящийся снег. Сивцов заложил руки за спину и важно вышагивал с видом помещика, прогуливающегося по собственной усадьбе.

— Фёдор, давай перейдём на ты, — предложила Регина. — К чему такая официальность?

— Давай, — легко согласился Сивцов. — А зачем?

— Ну, — растерялась его спутница. — Так проще, мне кажется…

— Проще, так проще, — не стал спорить Фёдор. — Ты что-то хотела мне сказать?

От такой прозорливости Регина на секунду даже растерялась.

— Да нет, вроде, — осторожно произнесла она, тщательно взвешивая каждое слово. — Почему ты так решил?

— Ну как же? — удивился Сивцов. — Всегда так делается. Когда кто-то кому-то и что-то хочет сказать наедине, он обязательно под невинным предлогом предлагает прогуляться. Во всех фильмах про шпионов это обязательное условие.

«Чёрт, — пронеслось в голове Регины. — Он меня всю насквозь видит, со всеми моими корявыми „разведывательными“ подходами! Надо же так влипнуть! Хотя нет худа без добра: одно это уже явно указывает на то, что он не тот простой уголовник, за которого хочет себя выдать».

— Не знаю, о чём ты, — сказала она в слух. — Я могла бы и одна пройтись перед сном, но подумала, что вдвоём будет веселее.

— Так надо позвать ещё Туриста с Чибисом! — искренне воскликнул Фёдор. — Вчетвером будет ещё веселее!

«Издевается», — догадалась Рига.

— Сбегать? — предложил любитель прогулок вчетвером.

— Не надо, Федя, — вздохнула его спутница. — Вдвоём как-то спокойнее.

— Как хочешь, — обиделся Сивцов.

Некоторое время шли молча.

— А ты не боишься гулять тут со мной? — неожиданно спросила Регина.

— А что? — опешил Фёдор. — Надо бояться?

«Вот, — горестно вздохнула про себя подруга Трофима. — Вот чем он меня и подкупил. Он даже не понимает, как можно чего-то или кого-то бояться. Как хорошо быть сильным человеком и рассчитывать только на свои возможности».

— А ты разве не видел, какие тебе Турист знаки показывал? — спросила она. — Когда я тебя пройтись позвала?

— Ну и что? — махнул рукой Сивцов. — Он всё время из-за всякой ерунды волнуется. Начиная с камеры.

«Так, — подумала Регина. — Горячо».

— А тебя сразу же к ним в камеру сунули? — осторожно спросила она. — Или из другой перевели?

— Сразу, — ответил Фёдор. — Поймали, допросили и посадили. Я даже охнуть не успел. А через полчаса Мальборо с Туристом мне уже убежать предложили.

«Ситуация начинает проясняться, — похвалила себя Рига. — Но каковы идиоты Турист и Мальборо, а! Через полчаса после встречи тащат практически незнакомого человека с собой в тщательно спланированный для них двоих побег! И привозят его сюда, на место предстоящей сделки! Да, теперь придётся проверять его самым доскональным образом. Этот Фёдор может оказаться на поверку кем угодно. Если он вообще Фёдор!»

— Расскажешь, что у вас с Папой произошло? — ласково спросила Регина. — Как тебя так: сразу после убийства взяли? Подставил кто-то, или другое что?

— Сколько можно объяснять?! — разозлился Сивцов. — Не трогал я вашего Папу! Не тро-гал!

«Стоп! — остановила себя Рига. — Для первого раза достаточно. Можно спугнуть».

— Да ладно, не больно-то и интересно! — состроила она обиженную физиономию. — Не трогал, так не трогал, подумаешь! Пошли в дом, я замёрзла.

Когда они вернулись за стол, веселье продолжилось с новой силой. Регина, к всеобщему удивлению, нисколько не отставала от мужчин, но странным образом почти не пьянела. Вскоре включили музыку и устроили танцы. Даже хромой Гиббон исполнил какую-то безумную джигу на здоровой ноге, страшно при этом завывая и размахивая над головой легендарным костылём. Через полчаса все выдохлись и снова уселись за стол.

— А что, медленных композиций у вас разве нет? — спросила, закуривая, Регина.

— Зачем? — не понял Чибис.

— Я хотела пригласить Фёдора на белый танец.

— Нет, — слишком быстро ответил Турист и предупреждающе зыркнул на Сивцова. — Откуда у нас медленные композиции?

Регина презрительно взглянула на Туриста и, ничего не сказав, медленно затянулась.

— Чего-то у вас палёным пахнет, — сказал Сивцов, который совершенно не понял смысла этой антрепризы. — Сгорело, что ли, чего?

— Не чего, а кого, — поправил его пьяный Чибис. — Грабля сгорел.

— Совсем?! — ахнул Фёдор, глядя на пустое место перед камином.

— Да нет, — успокоил его Турист. — Пока вы с Региной Романовной гуляли, он раскинулся тут на полу, да и положил одну руку прямо в камин. А мы это дело заметили, только когда у него уже весь рукав запылал.

— И что?

— Да ничего. Огонь сбили, а его наверх отнесли, в комнату. Пусть пока отдыхает, может, ему завтра опять судить что-нибудь придётся.

— Рука-то хоть целая? — поинтересовалась Регина. — Или тоже обгорела?

— А кто его знает, — сказал Чибис, отхлёбывая порцию водки. — Чёрная она какая-то. То ли это от рукава сажа налипла, то ли сама рука закоптилась. Утром светло будет, тогда и посмотрим.

— Салют, — вдруг внятно произнёс спящий прямо на стуле Поршень. — Если где-то победа, то всегда салют…

— А ведь верно чемпион говорит, — Чибис с трудом поднялся из-за стола. — Все на улицу! Салют! Ура!

За столом остался только окончательно осовевший Гиббон и спящий Поршень, остальные же дружно повалили к выходу. Турист по пути подхватил стоявший в углу за дверью помповый дробовик.

— Давай, Турист! — радостно подзадоривал человека с ружьём Кислый. — В честь праздника! Пли!

Турист два раза выстрелил в воздух, после чего ружьё у него выхватил Сивцов.

— Смотрите! — неожиданно показал он рукой на дом. Все послушно посмотрели. — В доме светятся огни. А в лесу, — он махнул рукой в противоположную сторону, и все тоже посмотрели туда, — темно. А вы знаете, что дикие звери всегда выходят посмотреть на человеческий огонь? Не знаете? Знайте! Значит что? Что, я вас спрашиваю?

Все потрясённо молчали.

— Это значит, — продолжил оратор, — что сейчас самое время для охоты! Куда не выстрели — всюду стоят звери и смотрят на наш светящийся посреди леса дом.

— Так уж и стоят? — усомнился кислый.

— Не веришь? — рассвирепел Фёдор. — Смотри!

Он вскинул ружьё к плечу, прицелился в ближайшее темнеющее дерево и нажал на спуск. Одновременно с грохотом выстрела окрестности огласил вопль какой-то птицы, а может, зверя и с дерева что-то тяжело упало вниз. Даже в темноте было видно, как качаются потревоженные ветки.

— Вот это да! — первым пришёл в себя Турист. — Неужели правда, выходят из леса и всю ночь смотрят? Я думал, ты шутишь опять.

— Больно надо мне шутить, — пожал плечами оправившийся от первого испуга Сивцов. — Знайте теперь, как природа устроена.

— Ну что, пойдём смотреть? — кивнул в сторону дерева Кислый. — Кого подстрелили, интересно?

— Утром посмотрим, — ответил Фёдор, боявшийся диких зверей. — Когда рассветёт.

— А давайте на снегоходе кататься! — предложил вдруг Турист. — Вокруг дома, хотя бы. Быня, поедешь со мной?

— Поеду, — сказал Фёдор, никогда не катавшийся на снегоходе.

Через десять минут канадский снежный агрегат под всеми парами стоял за воротами. Его единственная фара ослепительным снопом света впивалась в тёмную чащу леса.

— Садись за мной! — перекрикивая рёв мотора, кивнул себе за спину Турист. — Только держись крепче!

Сивцов едва успел сесть, как заморская машина рванула с места. Вокруг дома они пролетели меньше чем за минуту.

— Дай, я сам, — попросил восхищённый скоростью Фёдор. — Только покажи, как управлять.

— На мотоцикле ездил? — спросил Турист.

— Ездил в детстве, — признался Сивцов.

— Ну так здесь всё то же самое, — обнадёжил его наставник. — Давай, действуй!

Сначала Фёдор ехал не очень быстро, затем постепенно добавил газу. Машина неслась уже на полной скорости вокруг дома, когда Сивцов решил развернуться, чтобы приехать не стой стороны, где его будут ждать, а с противоположной. Единственное, чего он не рассчитал, это то, что радиус разворота машины окажется таким большим. Снегоход на всём ходу влетел в темнеющие справа кусты, что-то с силой ударилось в переднюю часть, после чего с громким хлопком лопнула фара. В это же мгновение Фёдор описал полный круг и выскочил из кустов на дорогу. Вернулся он самым малым ходом.

— Ты в кого врезался? — первым делом спросил Турист, осмотрев разбитый передок снегохода.

— Не знаю, — ответил Сивцов. — Я в кусты въехал.

— Там тоже, наверное, какой-то зверь на дом смотрел, — сказал Кислый, разглядывающий машину вместе со всеми.

— Почему? — удивился Фёдор.

— Так у тебя весь капот в шерсти чьей-то, — сообщил Турист. — И крови вон немного есть. Завтра утром пойдём дичь собирать. А потом жарить.

— А где Регина? — только сейчас заметил отсутствие женщины Сивцов.

— Спать пошла, — хмуро буркнул Турист. — Ты смотри, Быня, я тебе сегодня весь вечер подмигивал. Я, конечно, не знаю, что ей внезапно за вожжа под хвост попала. Может, она просто с Трофимом поцапалась, да к нам спустилась. Не знаю. Но в одном я уверен точно: уж её-то Трофим завсегда простит. Поорёт, в самом худшем случае, и забудет. А вот ты я не знаю, на что надеешься…

— Да ладно, — зевнул Фёдор. — Не преувеличивай. Тоже спать пойду. Утро вечера мудренее…

Он ещё раз зевнул, повернулся и исчез в доме.

Турист поднял голову и посмотрел на окна.

В комнате Захара Игнатьевича горел свет.

 

Информационная поддержка

— Пятый, пятый, это третий! Пятый, ответь третьему, приём!

— Пятый на связи, приём.

— Пятый, немедленно нужны жёсткие носилки и два человека в помощь. Приём.

— ……………………! Что у вас там опять стряслось?! Приём!

— Охранники объекта устроили пьяную беспорядочную стрельбу из охотничьего оружия. Старший лейтенант Симонян находился на пункте визуального наблюдения, расположенном в кроне дерева. Получил дробовое ранение мягких тканей бедра, после чего упал вниз и травмировался. Приём.

— Какого рода травмы? Приём.

— Сломаны левые рука и ключица. Возможно, рёбра. Темно очень, боимся раскрыть своё местонахождение. Приём.

— Что охранники?

— Ушли в дом, сейчас всё тихо, приём.

— Как на войне, ………, честное слово! Сейчас вас сменят, сами Симоняна обратно доставите. Вместе с подробным отчётом! Конец связи.

— Вас понял, будем ждать.

 

Четыре картофелины

В Пелыме он появился почти на целые сутки раньше оперативников. Что ни говори, а авиатранспорт на порядок быстрее и комфортнее железнодорожного. Особенно, когда не стоит проблема с деньгами, в отличие от нашего нищего МВД.

«Вот и расплачивайтесь из-за своей неповоротливости, — усмехнулся про себя Альберт Ростоцкий, больше известный Интерполу как Итальянец. — А мы времени даром терять не намерены».

Альберт благоразумно не стал заглядывать в гостиницу, а буквально за полчаса поисков нашёл приличную комнатку в частном доме на окраине. Хозяйкой домика была наполовину глухая бабка, которая, увидев деньги, предложенные ей постояльцем, ухватила его за рукав и едва не силой усадила за стол, пить чай с сушками и вареньем. Сама же в это время мигом застелила старинную никелированную кровать с «шишечками» стареньким, но чистым бельём.

— Вот, мил человек, — проговорила старушка, подсаживаясь к столу. — Можешь отдыхать, всё постелила. Тама шшеколда в комнате на двери есть, так ты задвигайся на ночь, если хошь. А входную дверь я и вовсе запирать не буду — туговата я на ухо последнее время стала, не слышу ничего, не достучаться до меня в запёртую дверь-та. А красть здеся всё равно неча. Так что ходи, когда хочешь, не стесняйся меня, старую, потревожить.

— Спасибо вам, бабушка, — громко поблагодарил Альберт, которого предложенные условия проживания устраивали как нельзя лучше. — Где у вас здесь почта находится?

— Так в центре, где ж ей ещё быть? — удивилась хозяйка. — И телеграф там же.

Почти весь первый день убийца потратил на поиск интересующего его места. На здешнем телефонном узле за небольшую плату он выяснил адрес, которому соответствовал имевшийся у Альберта местный телефонный номер. Дальше всё пошло уже не так гладко, как в начале.

По полученному адресу находился до такой степени обветшавший домишко, что Альберт даже усомнился, живёт ли там кто-нибудь вообще. Тем не менее, следуя правилу не бросать никаких дел на половине, он решил понаблюдать за домом, что отняло у него почти весь день. В ветхом строении, как назло, было тихо, словно в гробнице. За всё время наблюдения во двор пару раз выходил лишь дряхлый дед, разговаривал с облезлой собакой, делал какие-то свои нехитрые дела и, шаркая валенками, уходил обратно. У Альберта сложилось стойкое впечатление, что в доме никого, кроме старика, нет. Убийца привык доверять своим ощущениям и, не смотря на то, что это могло быть опасным, всё-таки решил проверить адрес до конца.

«Неужели зря в такую даль прокатился?» — с досадой подумал Ростоцкий, стуча кулаком в деревянную калитку.

— Сейчас, сейчас, — раздалось знакомое ему шарканье валенок по двору, и дверь распахнулась во всю ширину.

— Здравствуйте, — как можно вежливей произнёс Альберт. — Я, наверное, ошибся домом.

— Ох ты, — удивился гостю бойкий старичок, открывший калитку. — А я думал, пенсию принесли.

— Нет, — огорчил хозяина Ростоцкий. — Мне на почте ваш адрес дали.

— Зачем? — не понял дедушка, не делая, впрочем, никаких попыток пригласить Альберта хотя бы во двор, отчего тот чувствовал себя крайне неуютно, торча на виду у всей улицы.

— Посмотрите, это ваш телефон? — спросил он, протягивая хозяину бумажку.

— Отродясь у меня телефона не было, — ответил дед, но бумажку зачем-то взял и, дальнозорко откинув голову назад, стал разбирать цифры, шевеля при этом губами. Прочитав, вернул листочек, вздохнул: — Откудось денег-то стоко взять, штоб телефон себе личный вставить? Да мне и звонить уж давно некому — померли все.

— Но это телефон моих друзей, — растерянно сказал Ростоцкий, не ожидавший такого оборота. — Я приехал их навестить, а на почте сказали, что этот телефонный номер зарегистрирован по вашему адресу. Вот. Улица Краснофлотцев, дом 7.

— Так что с того, что зарегистрирован? — резонно вздохнул старичок. — Зарегистрирован, может, здеся, а аппарат, может, и вовсе у чёрта на куличках.

— А где аппарат? — мгновенно насторожился Альберт. — Вы знаете адрес?

— А чего это всем так срочно адрес понадобился? — хитро прищурился дедушка. — Ажно с самого утра ходют.

— А что, кто-то ещё интересовался? — по спине убийцы пробежал знакомый холодок азарта.

— Антиресовался, — подтвердил хозяин таинственного телефона. — Славка Величко с утра заходил, начальство наше милицейское. Расспрашивал всё, да стыдил меня, что я, мол, телефонами направо-налево раскидываюся. А я этого Славку, может, вот такого ещё за уши драл! А он меня стыдит сейчас всяко, — старичок с досадой плюнул себе под ноги.

«Это, наверное, местные власти на звонок из Москвы реагировать начали, — догадался Ростоцкий. — Чтобы при встрече показать, что владеют ситуацией».

— И что, рассказали? — поинтересовался он у деда. — Славке-то?

— Рассказал, — вздохнул хозяин. — Как же ему не расскажешь? Он же у нас теперь того — начальство, вроде как.

— А мне не расскажете? — пустил пробный шар Альберт. — Больно уж друзей повидать хочется.

— Так не велено, — радостно сообщил владелец важного номера. — Так и сказано было: молчи, мол, Филиппыч, о нашем с тобой разговоре.

— А если я вам за настоящий адрес денег дам? — осторожно спросил Ростоцкий. — Скажете, где аппарат с этим номером стоит?

— Сто тыщ дашь? — деловито осведомился дедок.

— Сто тысяч у меня с собой, конечно, нет, — серьёзно ответил убийца, — а вот сто рублей вполне могу заплатить.

— Ладно, — согласился вымогатель. — Слушай сюда.

Выяснилась следующая история. Лет пять назад прямо в глухом лесу какие-то пришлые люди затеяли большое строительство. Местные охотники и грибники, видевшие стройку своими глазами, только руками разводили, пытаясь объяснить своим знакомым масштабы работ. Ещё через некоторое время по окраине, ближней к строительству, стали ходить хорошо одетые люди, которые предлагали за деньги оформить на кого-нибудь телефонный номер. Большинство людей побоялось связываться с «бандюками», а дед Коля решил рискнуть, благо деньги предлагались немалые — почти три пенсии.

— У меня как раз старуха моя померла незадолго, — объяснил он Альберту. — Я и решил: будь, что будет.

Документы оформили мигом, в тот же день местные телефонные мастера протянули в дом необходимый кабель. Новые владельцы номера заверили старика, что счета они будут оплачивать заблаговременно, и никаких проблем ему доставлять не будут. После чего подсоединили к кабелю какие-то свои провода, вывели их по столбам за околицу, а дальше, под землёй, утянули прямо в лес.

— Ну ты и дурак, старый! — заверила деда Колю на другой день соседка Нюра. — Доверился незнамо кому! Жди сейчас счёт в конце месяца от фирмы «Секс по телефону», или ещё откуда. Во всех газетах пишут, что наговорят вот такие вот вежливые на многие тыщи, а на невинных людей всё и свалят. Потом ложись и помирай.

Но неизвестные «вежливые» люди слово своё сдержали — старик о них больше ни разу не услышал. Они сами раз в месяц приезжали на почту, брали распечатку переговоров и оплачивали счёт копейка в копейку. Дед Коля уже давно успел забыть эту историю, пока сегодня утром к нему не явился лично начальник милиции, а теперь вот и новый гость.

— Спасибо, — поблагодарил разговорчивого хозяина Альберт, протягивая ему сторублёвую ассигнацию. — А как мне туда добраться побыстрей?

— Да вот по этой дороге и езжай, — махнул рукой старичок. — Как поля совхозные проедешь, начнётся лес, там смотри внимательней — направо зимник поворачивает, прямо среди деревьев проложенный. Это они, друзья твои, за зиму на машине целую дорогу накатывают, когда за продуктами к нам приезжают. Только смотри, там колея такая, что не всякая машина и пролезет. Либо на тракторе надо, либо на такой машине, как у них.

— А что у них за машина? — поинтересовался Ростоцкий.

— Жип, — со знанием дела пояснил дедушка. — Здоровый, как телега, и чёрный весь. Они у Верки в магазине всегда продукты покупают.

Альберт вежливо попрощался со словоохотливым хозяином и посмотрел на часы. Было двадцать минут пятого.

«Чёрт, весь день потерял, — с досадой думал Ростоцкий, возвращаясь в своё временное жилище. — Сегодня в лес соваться бессмысленно, скоро уже стемнеет. Ладно, начнём завтра с самого утра. Сейчас самое главное, что информация подтвердилась. А эти субчики, похоже, неплохо устроились. Если этот бежавший урюк тоже там, то незаметно спеленать и вынести его на себе из леса будет ой как непросто! Но ничего, чем сложней задача, тем интересней её решать».

Уже лёжа в своей комнате на никелированной кровати и глядя в потолок, Альберт вдруг подумал, что недооценил Воробьёва. Вон он как забегал, когда понял, что для Ростоцкого очень важна эта информация. Итальянец стал вспоминать, как начиналось это путешествие…

…Хоть он и собирался не жалеть на поиски Фёдора Сивцова ни времени, ни средств, начинать было практически неоткуда. Во всяком случае, Альберт пока не видел, от чего можно было хотя бы для начала оттолкнуться. Что ни говори, а он всё-таки не был розыскником. Он был наёмным убийцей, и информацию как минимум об одном из мест появлений своей будущей жертвы он имел всегда. Дальше уже было дело техники, следить Ростоцкий умел и любил. А вот из какой точки начинать искать внезапно пропавшего человека — это пока было для него загадкой. Тем более что этого Сивцова, ко всему прочему, ищут менты. А это значит, что ни в одном из обычных для себя мест он больше не появится. Ни дома, ни на работе. Если, конечно, он не законченный идиот. Значит, это направление поиска можно сразу отбросить, как полностью бесперспективное. А другого направления пока и вовсе не прорисовывается.

«Чёрт, придётся завтра снова звонить Воробьёву, — подумал Альберт, вспоминая, что во время сегодняшней встречи не очень ласково попрощался со своим милицейским информатором. — У него хоть какой-то опыт имеется в такого рода делах. Пусть подскажет, с чего обычно начинаются поиски».

Но Воробьёв позвонил Ростоцкому сам и назначил встречу в том же бистро, в котором они встречались вчера, добавив при этом, что обладает крайне важной информацией.

— Я так понял, — проговорил Воробьёв, как только они встретились, по традиции не переставая жевать, — что тебе этот Фёдор Юрьевич Сивцов зачем-то срочно понадобился?

— Ну, допустим, — неопределённо проговорил Альберт. — А ты что, знаешь, где его можно найти?

— Я не знаю, — честно признался старший лейтенант. — Но Попович уже начал активные поиски. И, рано или поздно, но он их найдёт, можешь мне поверить.

— Подожди, — остановил собеседника Ростоцкий. — Но ты же говорил, что к этому твоему Поповичу никаких подходов? Или нашлись?

— К капитану нет, — Вздохнул Воробьёв, доедая отварную телятину. — А вот в технической службе у меня есть знакомые. И Лёня Игнаткин кое-что мне сегодня рассказал по доброте душевной.

— Так, говори, — приободрился убийца. — И что же он тебе такого рассказал, интересно?

— А то, — понизив голос, проговорил старлей, — что вчера вечером, с санкции прокурора и с разрешения жены разыскиваемого, телефон в квартире Сивцовых поставлен на контроль.

— Это что, «прослушка» что ли? — не понял Альберт.

— И прослушка тоже, — пояснил Воробьёв. — Но главная задача — это засекать и фиксировать, откуда на данный аппарат будут поступать звонки, понятно? Есть такая штука, СОРМ-1 называется… Впрочем, это детали.

— Они что, думают, что он домой позвонит? — усмехнулся Ростоцкий. — Нашли дурачка.

— Попович уверен, что позвонит, — пожал плечами его собеседник. — Он, вообще-то, очень редко ошибается. Тем более что общался с этим мужиком, значит, представляет немного, что у него в голове. Ты, небось, по себе всех судишь? Люди-то всякие бывают.

— Да, наверное, я просто на себя ситуацию прикинул, — признался Альберт. — Я бы ни за что звонить не стал. Тем более на такие опасные номера.

— Ну так что, тебе звонить, если что-нибудь прояснится? — с тревогой спросил информатор. — У меня с Лёней из технического хорошие отношения.

— Обязательно, — заверил его Ростоцкий, оставляя на столике деньги. — Посмотрим, что за хвалёная интуиция у вашего Поповича. Счастливо.

Воробьёв позвонил через шесть дней. По его возбуждённому голосу, а также по нахально назначенному месту встречи — ресторану «Палермо» — Альберт догадался, что интуиция капитана в очередной раз не подвела.

— А ты, братец, наглец! — сказал он вместо приветствия Воробьёву, который уже успел назаказывать полный стол еды. — А в следующий раз куда меня пригласить собираешься? За мои же, кстати, деньги? Я вот как-нибудь не явлюсь на встречу, чтоб тебя проучить. Чем тогда расплачиваться будешь?

— Присаживайся, — как ни в чём не бывало пригласил его старший лейтенант. — Нашёлся твой Сивцов.

— Где? — сразу забыл о дополнительных тратах убийца. — Всё-таки позвонил?

— Позвонил, родимый, — пробормотал Воробьёв, ласково разглядывая перепелов под каким-то хитрым соусом. — Откуда-то с севера Свердловской области. Вон куда занесло…

— А точнее? — насел на собеседника Ростоцкий. — Да погоди ты жрать!

— Точнее ты уж сам выясняй, — сказал старлей, извлекая из внутреннего кармана бумажку с записью. — Сам понимаешь, не с руки мне так подробно расспрашивать было. Скажи спасибо, что телефон удалось переписать.

— Именно с этого номера звонили? — уточнил Альберт, внимательно рассматривая вырванный из записной книжки клочок бумаги.

— Да, сам Сивцов и звонил. Жене. Уверил её, что в ближайшее время будет находиться там. Только ты не тяни, Поповичу на завтра уже командировку оформляют, с группой захвата. Но если на самолёте полетишь, то ты их точно обгонишь, потому что наши обычно на поездах разъезжают, чтоб для казны дешевле. Вот смотри, — старший лейтенант склонился над бумажкой в руках убийцы. — Эти цифры — код населённого пункта, а эти — номер абонента. Сначала узнай, что это за город или посёлок, а адрес вычислять тебе придётся уже на месте. Только это всё без меня, тем более, здесь ничего сложного нет.

— Естественно, без тебя, — пробормотал Ростоцкий, расставаясь с очередной порцией денег. — Не хватало ещё всюду за собой этакий желудок таскать. Счастливо пообедать, — сказал он, покидая довольного жизнью Воробьёва.

В душе Альберта просыпался охотничий азарт. Прямо из машины он позвонил в справочную службу, а затем, получив требуемую информацию, в трансагентство.

Приехав домой, он стал собираться в дорогу…

…Утром Альберт проснулся, по заведённой много лет назад привычке, ровно в семь утра. За тонкой фанерной перегородкой с присвистом храпела старуха. Ростоцкий в одних трусах выскочил в сени и принялся проводить энергичный бой с тенью, не замечая, казалось, мороза. После того, как тень была с позором повержена, убийца вернулся в дом и позавтракал оставшейся с вечера на кухонном столе варёной картошкой с маслом.

Четыре крупных картофелины он положил в полиэтиленовый мешочек, а затем завернул в тряпочку. Он мог безо всякого напряжения организма обойтись без еды хоть трое суток кряду, но к чему терпеть такие лишения, когда «сухой паёк» вполне можно взять с собой? Альберт снова прошёл в комнату и, достав из сумки экипировку, разложил вещи на кровати. Честно говоря, то, что он увидел, не очень ему понравилось. Конечно, где-нибудь в Подмосковье, на него, может, и не обратили бы особого внимания. Но здесь… Он ещё раз осмотрел горнолыжное и походное снаряжение, в основном импортного производства.

Никто не спорит, все эти свитера, комбинезоны и зимние ботинки с высокой шнуровкой лёгкие, удобные, тёплые и удивительно практичные. И плюс ко всему ужасно дорогие. Особенно для непривычного глаза. А гуляющий по местному лесу вызывающе одетый незнакомец — что можно придумать более подозрительного? В большом городе это почему-то не приходит в голову, а здесь ты совершенно неожиданно оказываешься, как на ладони. Причём никто не поручится, что у хозяев лесного особняка нет проживающих здесь осведомителей.

«Чёрт, что же делать? — соображал Альберт. — Можно, конечно, затариться подходящей одеждой на местном рынке или в магазинах, но они откроются только часа через три. А времени терять больше никак нельзя, скоро за моим „подопечным“ сюда приедут менты. Да и вообще из жилого района лучше выйти ещё затемно, чтобы не возбуждать у людей излишнего любопытства».

И тут Ростоцкий вспомнил, что, кажется, видел какую-то одежду в сенях. Снова выглянув в сени, Альберт похвалил себя за наблюдательность: рядом с крыльцом, на вбитых в стену дома гвоздях, висели две старых телогрейки и ватные штаны неопределённого цвета. Внизу валялось две пары разношенных валенок с калошами. Одежда, по-видимому, принадлежала мужу хозяйки, о котором Ростоцкий знал только, что он умер два года назад.

Через пятнадцать минут убийца был экипирован что надо: ватные штаны, телогрейка, перетянутая в талии старым солдатским ремнём, облезлая кроличья шапка и, конечно же, валенки. Потопав ногами, Альберт остался доволен подгонкой нового «снаряжения». Чтобы ещё больше дополнить образ жителя местной окраины, отправившегося поутру в лес, Ростоцкий засунул за ремень найденный под крыльцом топор. Выглянув из калитки и убедившись, что на улице не шатается ранних прохожих, убийца лёгкой размеренной походкой, рассчитанной на неблизкий путь, направился в сторону совхозных полей, далеко за которыми темнела узкая полоска леса. В кармане его телогрейки лежали четыре варёных картофелины.

Нужный ему дом Альберт нашёл относительно быстро — ещё во время службы его тренировали находить человеческое жильё по едва заметным постороннему взгляду признакам. Дальше удача временно отвернулась от убийцы.

Часов до десяти было тихо, казалось, что все обитатели этой величественной постройки либо спят, либо отсутствуют вовсе. Он уже начинал испытывать подозрение, что снова вытянул «пустышку», как с тем подставным старичком, на которого был записан телефон. Здесь вполне могло оказаться место, куда просто время от времени приезжают отдыхать на пару-тройку дней. Но около десяти часов утра из ворот ограды вышли двое. Громко переговариваясь, они отправились по едва заметной тропинке вглубь леса.

«Что там у них? — думал Альберт, продираясь через сугробы параллельным курсом. — Одеты, вроде, легко. Значит, вышли ненадолго».

Двое дошли до хорошо утоптанной площадки в лесу, усыпанной стреляными гильзами и осколками бутылочного стекла.

«Стрельбище», — догадался Ростоцкий.

Вскоре частые пистолетные выстрелы подтвердили его выводы. Через полчаса стрельба завершилась, и тренировавшиеся засобирались в обратный путь.

— Что-то быстро мы сегодня, — сказал один, посмотрев на часы. — Обычно не меньше часа…

— Ты чего, Чибис, забыл, что ли? — удивился второй стрелок. — Тебе же сегодня Трофима встречать.

— Бли-и-ин! — хлопнул себя по лбу первый. — Пошли быстрее, мне же ещё машину греть.

Они вернулись в дом. Какое-то время всё было тихо, затем из ворот ограды выехал чёрный «Land Cruiser» и исчез среди деревьев. Вернулся он только через два часа, причём кроме водителя из машины вышел Трофим (убийца узнал авторитета в лицо) и Регина Краснова, по кличке Рига (тоже известная в преступном мире особа). Альберт даже присвистнул от удивления. Ничего себе, собраньице! Задача усложнялась с каждой минутой. У такого авторитетного вора, как Трофим, и охрана должна быть соответствующая. Вряд ли они ворон считают.

Довольно продолжительное время всё было тихо. Только полчетвёртого из ворот вывалила целая толпа — шесть человек. Ростоцкий узнал лишь двоих, тех, что были на стрельбище. Зачем-то они тащили с собой санки. Ещё через двадцать минут убийца поражённо наблюдал, как они на полном серьёзе устроили катание с горы на время.

Заводилой был явно один из них — единственный, кстати, кто не использовал в своей речи «феню». Тем не менее, слушались его беспрекословно.

«Начальник трофимовской охраны», — сделал вывод Альберт.

Ему не понравилось, что в доме оказалась такая куча народу — ведь он не знал, как выглядит источник его неприятностей. Сейчас был очень подходящий момент, чтобы скрутить нужного ему человека, когда тот съедет вниз.

«Ещё бы узнать, как выглядит нужный мне человек, — невесело усмехнулся убийца. — И здесь ли он вообще».

Катания на санях продолжались около часа, потом они как-то сами собой закончились, и народ двинулся в обратную дорогу. Начинало смеркаться.

«Часиков до девяти ещё понаблюдаю, — решил для себя Ростоцкий, — и надо будет выдвигаться обратно. Два часа, как-никак, по сугробам тащиться».

В доме, похоже, что-то праздновали. С первого этажа неслись обрывки каких-то криков и громкая музыка. Стало совсем темно, и Альберт рискнул подойти поближе к дому. Похоже, его обитатели не собирались на ночь глядя выходить на улицу.

Ростоцкий совсем уже было приготовился возвращаться, когда дверь распахнулась, и на крыльце появился тот самый заводила с горки и Регина. Они не спеша стали прогуливаться вокруг дома. Разговаривали негромко, поэтому смысла их общения убийца не понял, но он явственно услышал, как Рига назвала своего спутника Фёдором!

«Неужели он? — молнией пронеслось в голове Итальянца. — Мне показалось, или я действительно нашёл его? Конечно, здесь может быть и другой Фёдор, но вероятность этого крайне мала — имя не слишком распространённое».

Обогнув один раз дом по кругу, загадочный Фёдор с Ригой снова скрылись внутри. С Альберта мигом слетела вся усталость, и он решил подождать ещё немного.

«Если он так запросто прогуливается едва ли не под ручку с Региной, да ещё и без свидетелей, — подумал Ростоцкий, — значит, Трофим ему крайне доверяет. А он, оказывается, не так уж и прост, этот Сивцов, надо будет учесть это при захвате. Тем более что он всё-таки грохнул папановского шефа безопасности Калгана. Но вот самого Папу я ему не дам записать в трофеи, здесь уж дудки! Это я его убил!»

От неожиданных выстрелов, ударивших в вечерней тишине один за другим, задумавшийся на время убийца вздрогнул. Оказалось, что это просто уже знакомая пьяная компания снова вышла на крыльцо и решила устроить салют. Фёдор был среди них. Он отобрал у стрелявшего ружьё и прицелился куда-то в сторону леса.

«Что он может видеть в такой темноте?» — удивился Итальянец.

Оказалось, главный охранник Трофима прекрасно видел в темноте, даже несмотря на то, что был заметно подшофе. От раздавшегося из леса вопля раненой птицы и треска веток передёрнуло даже видавшего виды убийцу. Крик показался ему почти человеческим. На крыльце тоже сначала притихли, но уже через пару минут вывели из гаража снегоход. Кататься стали вокруг дома, и Ростоцкий немного отодвинулся вглубь кустарника, чтобы не быть высвеченным мощной галогеновой фарой. Первый круг проехали двое, причём Альберт не успел рассмотреть, кто это были такие, из-за бившего в глаза света. Когда снегоход показался во второй раз, за рулём сидел Фёдор.

«Может взять его сейчас? — быстро подумал убийца. — Другого такого случая может и не представиться».

Именно в этот момент машина резко рванулась в сторону Итальянца. Он успел только осознать, что всё вокруг на мгновение осветилось ярчайшим светом, затем что-то ударило его по коленям, по голове, после чего он своим собственным лицом разбил этот ослепительно яркий источник света и отлетел в сугроб. Затем рычание снегохода стало быстро удаляться, а сознание Альберта Ростоцкого, наёмного убийцы по кличке Итальянец, столь же стремительно начало покидать его истерзанное тело.

Он пришёл в себя лишь через сорок минут. Голова гудела, словно колокол, изрезанное и разбитое лицо было покрыто толстой коркой замёрзшей крови, а ноги отказывались слушаться. Испытывая страшную боль во всём теле, Альберт всё-таки поднялся, ощупал голову и обнаружил, что он без шапки. Уши, похоже, были безнадёжно обморожены, а сотрясение мозга не вызывало ни малейших сомнений.

Ещё что-то с коленями, но это потом. Сейчас главное дойти. Ростоцкий с ненавистью подумал о предстоящих ему пяти километрах бездорожья. Вокруг было тихо, в злополучном доме горело всего лишь одно окно.

Шапка обнаружилась в трёх метрах левее, в колее, оставленной снегоходом, и из неё был выдран огромный кусок меха. Убийца натянул изувеченный головной убор на голову и, тяжело ступая на обе ноги и постанывая, пошёл через лес.

«Зачем он это сделал? — с трудом размышлял Альберт. — Неужели заметил меня? Тогда почему оставил лежать, не разобравшись, кто я такой? А, чёрт, даже думать больно!»

Снег скрипел под ногами позднего путешественника.

В кармане его телогрейки лежали четыре раздавленных всмятку картофелины в полиэтиленовом мешочке, аккуратно завёрнутом в чистую тряпочку.

 

Мазь Вишневского

Утром следующего дня Фёдор почувствовал некоторую разбитость организма. Болело, в основном, в области крестца и поясницы.

«Перекатался вчера», — решил Сивцов.

Перекатавшийся кое-как умылся, причесался и решил сходить позавтракать. Когда он спустился вниз, в холле уже сидели Турист, Кислый и Чибис.

— О, Быня проснулся! — обрадовался Турист. — Садись, Кислый суп сварил.

Фёдор благодарно придвинул к себе наполненную до краёв тарелку. Съев пару ложек, он отставил суп в сторону и недоумённо осмотрел собравшихся.

— Ну чё? — с интересом спросил Турист. — Говно?

Сивцов неуверенно кивнул и потянулся налить себе чаю.

— Оп-па! — радостно хлопнул в ладоши Чибис, глядя на поникшего Кислого. — Уговор дороже денег! Гони сто баксов.

Проигравший неохотно пошёл за деньгами.

— Чего это вы? — удивился Фёдор. — Поспорили, что ли?

— Ага, — подтвердил Турист. — Кислый сегодня с самого утра хвалился, что он умотаться какой кулинар. Суп вот сварил, мы попробовали с Чибисом и чуть не гикнулись оба. А этот подумал, что мы специально, ему назло выделываемся. Сейчас, говорит, первый, кто выйдет, целую тарелку съест, да ещё и добавки попросит! Ну, мы и поспорили на сто баксов. А тут ты вышел.

— Предупреждать надо, — буркнул Сивцов. — Что это было?

— Французская кухня, — торжественно признался Чибис. — Луковая похлёбка. Ведро лука на головку воды. Ой, то есть наоборот, — захохотал он.

— А чем тогда завтракать? — растерялся Фёдор. — Есть-то охота.

— Мы бутерброды с маслом жрали, — показал на стол Турист. — Больше всё равно ничего нет.

Пока Сивцов готовил себе бутерброды, к столу вышел заспанный Гиббон.

— Кто мою палку видел? — спросил он, дохромав до стула. — Чего-то я её всё утро найти не могу.

— Последний раз я её видел, когда ты танцевал вчера, — вспомнил, наморщив лоб, Чибис. — Крутил ей над башкой, как сумасшедший. Чуть меня не пришиб. А потом, вроде бы, без палки уже ходил, и не хромал даже. Раскрутил, наверное, да и закинул куда-нибудь.

— Зачем она тебе? — удивился, в свою очередь, Турист. — Пойдёшь сегодня санки искать, там и вырежешь себе новый костыль.

— Чего это я санки искать должен? — возмутился Гиббон.

— А я откуда знаю, зачем ты вчера вызвался? — пожал плечами Турист. — Найду, говоришь, санки с утра, да и прокачусь, как человек, проигравший квалификацию. Не знаю, кто тебя за язык тянул, но слышали все присутствовавшие на вечеринке. Так что завтракай, одевайся и — вперёд!

— Чё, правда? — поразился Гиббон. — Я так говорил?

Жестокосердные сотрапезники дружно покивали головами. В этот момент вернулся Кислый и мрачно отдал Чибису стодолларовую купюру.

— О! — обрадовался Турист. — Один уже за свои слова ответил.

— Да вы чего, братва? — побледнел Гиббон. — Я же сейчас даже по лестнице кое-как спустился. Какие мне катания?

— Ладно, — смилостивился Чибис. — На первый раз прощаем. При условии, что съешь тарелку супа. Кислый готовил.

Гиббон с готовностью пододвинул к себе отставленную Фёдором тарелку и принялся рьяно поглощать «луковую похлёбку», изредка бросая на Кислого полные ненависти взгляды.

— Классно вчера повеселились, — удовлетворённо вздохнул Сивцов, доедая последний бутерброд с маслом. — От души.

— Особенно Грабля, — расстроился Кислый.

— А что с ним? — заинтересовался Фёдор.

— Да у него вся рука опухла, — объяснил Турист. — Помнишь, он обжёгся вчера? Ну вот, сейчас ещё сильней болеет, чем раньше. Чего-то не везёт ему с ожогами.

— Надо его лечить, — подал идею Сивцов. — А то помрёт ещё. Тогда хоронить надо, — добавил он, подумав.

— Их лечить-то уже нечем, — вздохнул Турист. — Кончается всё.

— А я сейчас всё равно за продуктами поеду, — сказал Чибис. — Заодно и в аптеку могу заскочить, по пути. Я только не знаю, чего им купить.

— Гиббону, наверное, мазь Вишневского надо, — со знающим видом заявил Сивцов. — Раз у него колено. А Грабле — что-нибудь от ожогов. И жаропонижающее с общеукрепляющим.

Все с благоговейным трепетом посмотрели на обладателя столь обширных фармацевтических познаний. Фёдор, нахватавшийся названий всех вышеперечисленных препаратов по большей части от Амины, приосанился.

— Так ты, может, со мной съездишь? — осторожно спросил Чибис. — Я этого всего в жизни не запомню.

— Ты чего, обалдел? — удивился Турист. — Мы же с Быней в розыске!

— А если Грабля умрёт? — со слезой в голосе спросил Кислый. — Ты к нему, что ли, на могилку ходить будешь? И к Мальборо?

Турист стушевался. Было опасно отпускать Быню в населённый пункт вопреки наказу Трофима — а ну как исчезнет? Тогда за свою жизнь Турист не дал бы и ломаного гроша. С другой стороны, бежать Быне вроде бы незачем, да и в самом деле — вдруг кто-нибудь из больных загнётся? Тогда всю оставшуюся жизнь придётся терпеть косые взгляды братвы. Вот ведь вилы какие на ровном месте образовались! И так неладно, и этак нехорошо.

— Я могу переодеться, — подкинул идею засидевшийся взаперти Сивцов. Ему очень хотелось хоть на полчаса оказаться в цивилизованном мире. — Тогда меня никто не узнает.

— Ладно, — решился, наконец, Турист. — Только мы тебя сами оденем. Со стороны виднее, что маскировать, а что так оставить.

На том и порешили.

Чибис пошёл греть автомобиль, а Фёдору стали подыскивать приличествующие для находящегося в федеральном розыске вещи понеприметней. В результате Сивцова облачили в длинное пальто зелёного цвета, оказавшееся примерно на два размера больше требуемого, а также в жёлтую широкополую шляпу, которая в своё время наверняка подошла бы Клинту Иствуду в качестве реквизита для очередного вестерна. Шея маскируемого была обмотана красивым кашемировым кашне малинового цвета, причём пара последних витков прикрывала нижнюю часть лица особо опасного преступника. Прежними оставались только глаза, удивлённо взирающие на отражавшуюся в зеркале нелепую фигуру.

— По глазам могут узнать, — вынес свой вердикт Гиббон и, отчаянно хромая, быстро куда-то удалился.

Через минуту калека вернулся и торжественно нацепил на Сивцова «кислотные» молодёжные очки со стёклами невероятного синего оттенка. Все восхищённо зацокали языками.

— Ты, Быня, прям как на какую-нибудь «пати» собрался! — оценил наряд Кислый. — Вечеринка, блин, у Децла дома. Кайф!

— Ага, — не очень уверенно произнёс Турист. — Ещё бы в Пелыме «пати» каждый день проходили… Желательно в районе аптеки.

— Да, — почесал в затылке Гиббон. — Узнать-то тебя, конечно, хрен узнают. А вот в ментовку вполне загрести могут. Для выяснения, так сказать, личности…

— Подрывающей моральные устои мирного населения, — продолжил Турист. — Вряд ли тут принято в таком виде по улицам расхаживать.

— Да ладно, — отмахнулся от малодушных высказываний Фёдор. — Нормальный костюм. Тем более что мне и надо-то всего — в аптеку заскочить и обратно. Не дежурит же в аптеке милиция, зачем им это нужно?

— Может, и не дежурит, — не очень уверенно согласился Турист. — Но ты всё равно, Быня, постарайся особо не светиться. Только туда и обратно, пулей. Хорошо?

— Кого ты учишь? — презрительно оттопырил нижнюю губу Сивцов. — Всё будет в лучшем виде. Привезём вам и еды, и лекарств.

— Мне спроси тоже что-нибудь, — робко попросил Кислый. — Чтоб быстрей проходило.

— А что у тебя? — поинтересовался Фёдор.

— Как это? — растерялся Кислый. — У меня ж всё лицо синее…

— А, — протянул Сивцов понимающе. — Хорошо. Если не забуду.

В этот момент заглянул Чибис и сказал, что можно ехать.

— Голос тоже можешь изменить, — посоветовал вслед уходящему Фёдору Турист. — Когда с аптекаршей будешь разговаривать.

— Ладно, — тут же ответил Сивцов изменённым голосом. — Сам знаю…

Фёдору хотелось петь, настолько приятно оказалось ехать в большой и тёплой машине сквозь зимний лес. На улице светило солнце, в салоне джипа играла музыка, и всё было просто отлично. Правда, песни были по большей части блатные и совершенно непонятные, но, тем не менее, Сивцов вовсю подпевал Чибису, который знал, казалось, все звучавшие композиции наизусть. Уже перед самым выездом на совхозную дорогу из-под самых колёс автомобиля шарахнулись в сторону два человека.

— Твою мать! — выругался Чибис, резко выворачивая в сторону руль, но, не снижая, тем не менее, скорости. — Колхознички хреновы! Так и норовят под колёса прыгнуть!

Фёдор хотел заметить, что можно было бы ехать и потише, особенно по такой извилистой лесной дороге, но вдруг, вспомнив лицо одного из отпрыгнувших в сторону «колхозничков», похолодел. Это было лицо капитана, проверявшего сивцовские документы сразу после того, как его поймали в квартире соседа.

«Капитан Попович! — вспомнил, наконец, Фёдор фамилию милиционера. — И второй тоже там был. Только он не представлялся. Но что они тут делают? Неужели смогли меня найти? Но как? Я даже сам не знаю, где нахожусь. Если только Амина им помогла. Или они просто приехали сюда к кому-нибудь в гости, в отпуск, например. Да. Наверное, так оно и есть».

Успокоив себя таким образом, Сивцов через пять минут уже забыл о происшествии, поскольку за окном стали проплывать первые дома, и Фёдор полностью посвятил себя созерцанию успевшей стать для него непривычной картины.

Притормозив на одном из перекрёстков, Чибис показал рукой на угловое здание:

— Вот аптека. Ты пока купи что надо, а я до продуктового сгоняю, — он махнул рукой дальше по направлению дороги. — Это метров двести отсюда будет. Как купишь, жди меня здесь, на перекрёстке. Да, чуть не забыл, держи деньги. Бери всё только самое лучшее, не жалей для братвы, — Чибис протянул пассажиру толстую пачку денег.

Когда Фёдор остался на перекрёстке один, он автоматически бросил взгляд на банковскую упаковку и на мгновение онемел. Пачка целиком состояла из тысячерублёвок.

«Какие лучшие лекарства? — поражённо подумал Сивцов. — На эти деньги можно всю аптеку купить».

Заметив, что вокруг него, привлечённые необычным нарядом, начинают собираться окрестные мальчишки, уже разевающие рты от любопытства, Фёдор стремительно вошёл в аптеку.

— Ой, — сказала молоденькая провизорша, едва увидев ввалившегося в помещение странно одетого мужчину в синих очках для слепых. Её рука метнулась было к тревожной кнопке, но тут же осторожно вернулась на место.

«Явно больной человек пришёл за помощью, — укорила себя девушка, — а ты сразу же наряд милиции вызывать. Стыдно».

— Здравствуйте, — вежливо сказала она. — Вам нужны глазные капли?

— Почему вы так решили? — страшно просипел вошедший каким-то ненатуральным голосом, оттягивая при этом вниз закрывающий пол-лица широкий шарф.

— Но ведь у вас, наверное, болят глаза? — испуганно уточнила аптекарша. — Иначе зачем вы носите зимой затемнённые очки?

— А, это, — с досадой сказал Фёдор, дотронувшись до оправы рукой. — Нет, глаза у меня не болят. Тем более что очки не затемнённые, а синие, не видите разве? Просто я ходил на «пати», а сейчас еду домой. Поэтому мне срочно нужна мазь Вишневского. Надеюсь, она у вас есть?

— Двадцать девять рублей, — прошептала девушка, сражённая таким количеством обрушившейся на неё разнообразной информации. — Будете брать?

— Буду, — подтвердил Сивцов. — Упаковок восемь.

— Зачем вам столько? — удивилась аптекарша.

— Надо, — отрезал Фёдор. — Колено болит. И от ожогов бы что-нибудь.

— Есть очень хороший немецкий аэрозоль, но он, к сожалению, дорогой…

— Давайте, — перебил покупатель. — Десять баллонов.

— Но они довольно большие, — осторожно сказала девушка. — Одного-двух баллончиков будет вполне достаточно…

— Ожог очень большой, — доверительно склонившись к кассе, пояснил Сивцов. — Во всю спину. И рука тоже.

Аптекарша с ужасом взглянула на обожжённого посетителя с больным коленом и быстро пробила необходимую сумму.

— Всё? — с надеждой спросила она.

— Нет, — не оставил её в покое странный человек. — Ещё что-нибудь от высокой температуры и так… Общеукрепляющее.

— У нас большой выбор таких препаратов, вот, смотрите. Здесь — витамины, есть бальзамы на разных травах… А из жаропонижающего вот… Тоже много всего. Самое простое — парацетамол.

— Давайте которое самое лучшее, — не согласился Фёдор. — И побольше. В ваш пакетик.

В результате серии несложных операций по выбору и упаковке самых дорогих пилюль и таблеток Сивцов стал обладателем целого мешка разнообразных медикаментов.

— А от сломанных рёбер есть какое-нибудь средство? — спросил он, внезапно вспомнив про Мальборо.

— Это вам в больницу надо, — испуганно посоветовала аптекарша. — В травматологию.

— Понятно, — протянул Фёдор, собираясь расплатиться, но тут снова вспомнил, на этот раз про Кислого: — А от синяка во всё лицо?

— Свинцовая примочка, — пробормотала девушка, пытаясь разглядеть лицо необычного посетителя.

— Давайте, — разрешил Сивцов. — И посчитайте всё вместе.

Через полминуты всё выбранное фармацевтическое великолепие было скрупулёзно посчитано.

— Четыре тысячи триста восемьдесят два рубля двадцать копеек, — удивились из-за окошечка такой неожиданной сумме.

Фёдор небрежно отслюнил от пачки пять бумажек.

— Ой, у меня, наверное, сдачи не будет, — испугалась аптекарша. — Рано ещё, денег в кассе мало. Сейчас посмотрю.

Она выдвинула ящик из-под кассового аппарата и стала считать наличность. Через минуту виновато подняла взгляд на покупателя:

— Ста с небольшим рублей не хватает. Может, возьмёте ещё что-нибудь?

— Давайте, — махнул рукой Сивцов.

— А вам без разницы, что брать? — с надеждой спросила девушка.

— Абсолютно, — подтвердил Сивцов.

— Возьмите тогда большую коробку презервативов, — обрадовалась аптекарша. — И у нас с вами как раз очень хорошо всё получится!

— В каком смысле? — поинтересовался подлый гражданин в зелёном пальто.

— В смысле сдачи, — покраснела девушка.

— Заверните, — смилостивился Фёдор.

Когда посетитель уже взялся за ручку двери, собираясь выйти, аптекарша не выдержала:

— Скажите, — смущаясь, спросила она. — А что такое это ваше «пати»? С которого вы едете?

— Это такая специальная вечеринка в ночном клубе, — охотно пояснил Сивцов. — Обычно тематическая.

С этими непонятными словами человек в пальто покинул помещение аптеки, оставив юную провизоршу один на один с тяжёлыми думами: какой такой ночной клуб работает в Пелыме в самый разгар рабочего дня, и что это за тематическая вечеринка, на которую надо так странно одеваться, а после неё скупать оптом лекарства от страшных ожогов, переломов и синяков во всё лицо?

Фёдор тем временем вышел на крыльцо и обнаружил, что около входа его продолжают поджидать любопытные дети младшего школьного возраста. Причём их стало заметно больше, чем до посещения аптеки.

— Вот он! — раздался звонкий голосок. — Я же вам говорил! Майкл Джексон! И шарфом замотан, потому что у него носа нет!

Сивцов заволновался. Чибиса не было.

— Человек-паук, человек-паук! — выдвинули новую версию с другой стороны тротуара. — Это же Спайдермен, только он замаскировался!

Замаскированный человек-паук с тревогой посмотрел на часы.

— Это Морфеус из «Матрицы», — произнёс серьёзный карапуз, не по-детски пристально рассматривающий Фёдора. — Видите, какое у него пальто? А если снять шапку, он должен быть под ней лысым.

Мимо волнующегося Сивцова просвистел снежок, видимо, имевший целью сбить с загадочного незнакомца шляпу. Фёдор воровато огляделся по сторонам и на несколько секунд быстро приподнял головной убор, давая всем детям возможность убедиться в наличии у него шевелюры. Ребятня издала дружный разочарованный вздох. В этот момент из-за угла показался джип Чибиса. Сивцов рванул ему наперерез и едва ли не на ходу вскочил в машину. «Land Cruiser» выпустил синее облачко дыма и скрылся вдали, породив среди младшей части местного населения очередную красочную легенду о странном человеке в зелёном пальто, жёлтой шляпе и синих очках.

Приобретения Фёдора рассматривали все вместе, с трудом разбирая сложные инструкции.

— Во, — хвастался Чибис. — Чего бы мы без Быни делали? А так — раз, раз! Я в магазин, он в аптеку. Вон сколько мазей всяких! Хоть весь намажься, всё равно останется!

Гиббон, высунув кончик языка, уже опробовал мазь Вишневского на своём распухшем колене. В холле резко запахло больницей.

— Ну ты, увечный, — возмутился Турист. — Иди у себя в комнате воняй!

— Нормально пахнет, — огрызнулся Гиббон. — Дёгтем.

— Фигёгтем! — ловко срифмовал Турист. — Здесь у нас не завод машинных масел. Мы здесь, между прочим, кушаем.

— А это чего? — удивился Кислый, доставая упаковку с витаминами.

— Общеукрепляющее средство, — важно объяснил ему Сивцов. — Я для тебя, кстати, ещё свинцовую примочку купил.

— Кастет что ли? — не понял Кислый. — Свинчатку? А зачем мне?

— Свинцовая примочка — это от синяков, балда! — дал ему подзатыльник более просвещённый в таких делах Чибис. — Чтобы морда твоя ужасная рассосалась.

— А, — протянул обладатель «морды». — Спасибо, Быня. Не забыл, значит…

— Как я мог, — потупился Фёдор. — Всю дорогу помнил.

В этот момент Турист достал из пакета большую коробку презервативов.

— О! — восхитился он. — А это Мальборе в подарок! Раз для него никаких лекарств в аптеке не нашлось…

— Ага, — подтвердил Гиббон. — Он там лежит и прямо весь мечтает о таком подарке. Лучше бы яду ему купили. Крысиного.

— Ну почему? — не согласился с Гиббоном Кислый. — Он посмотрит на наш подарок, и ему снова жить захочется. Глядишь, и поправится ещё…

— Это кого вы собрались лечить столь радикальными психотерапевтическими методами? — раздался сзади насмешливый голос. — Если Мальборо, то он может и не выдержать очередного издевательства.

Все присутствующие, как по команде, обернулись.

На лестнице стояла Регина в умопомрачительном облегающем платье, подчёркивающем все достоинства её великолепной фигуры. По помещению пронёсся общий тихий вздох.

— Фёдор, — ласкающим слух голосом произнесла Рига, — вы не поможете мне передвинуть письменный стол?

В наступившей гробовой тишине с грохотом ударилась об пол баночка с мазью Вишневского, вывалившаяся из внезапно ослабевших рук Гиббона.

 

Интим не предлагать

— Стол? — переспросил Сивцов. — А зачем?

— Хочется переменить обстановку, — объяснила непонятливому Регина.

— Пожалуйста, — пожал плечами Фёдор. — Пойдёмте, передвинем.

Когда Сивцов двинулся следом за Региной, за его спиной раздался сдавленный стон Туриста. Рига поднималась по лестнице чуть впереди, давая своему спутнику прекрасную возможность по достоинству оценить её фигуру. Фёдор послушно следовал за провожатой, но его мысли были далеко не о своей спутнице.

«Так хорошо разговаривали сейчас про лекарства, — сокрушённо думал Сивцов. — Меня все очень внимательно слушали, особенно Гиббон и Кислый. Они ведь, наверное, даже не догадывались, что я столько знаю про разные способы лечения. А тут её вынесло со своим столом! Ни раньше, ни позже!»

Рига в этот момент немного напряжённо думала о том, как она выглядит в этом платье со спины. Узнай она сейчас, какие мысли превалируют в голове идущего за ней Фёдора, ради которого, собственно, и затевался весь этот спектакль с вечерними нарядами средь бела дня, и тяжёлая депрессия на несколько суток подряд ей была бы обеспечена. Регина Краснова пока ещё не встречала на своём жизненном пути человека противоположного пола, могущего оставаться равнодушным к её женским чарам, которые, ко всему прочему, были в своё время ювелирно отработаны на многочисленных жертвах.

— Вот, — со вздохом сказала Рига, как только они зашли в её апартаменты. — Этот самый стол. Мне не нравится, как он стоит.

— Хорошо стоит, — не согласился с хозяйкой Сивцов. — У окна.

— А при чём здесь окно?

— Ну как же? — удивился Фёдор. — Свет и всё такое…

— Во-первых, — возразила ему Регина, — на столе имеется лампа. А во-вторых, за этим столом всё равно никто никогда не писал и вряд ли когда-нибудь будет.

— А зачем он тогда вообще? — спросил Сивцов. — Может, его проще выбросить? В окно, например, как делают в Италии.

Рига недоверчиво посмотрела на своего гостя, затем на окно.

— Я шучу, — сжалился над хозяйкой Фёдор. — Давайте переставим, куда вам надо.

— А я уж было поверила, — хрипловатым голосом сказала Регина и неуверенно рассмеялась. — А почему мы опять на «вы»? Вчера ведь вроде уже на «ты» переходили?

— Переходили, — согласился Сивцов. — Будем стол-то двигать?

— Дался тебе этот стол, Федя, — поморщилась Рига. — Давай лучше с тобой вина выпьем, просто поговорим.

«Вот тебе на! — обиделся про себя Сивцов. — Оказывается, это мне этот стол „дался“! Вытащила из холла чуть ли не силой, а сама даже не знает, чего хочет!»

— Чего-то мы с тобой каждый день уже вино пьём, — пробурчал он, проходя вслед за хозяйкой к столику, на котором стояли бокалы и бутылка. — Тебе больше не с кем, что ли?

— Представь себе, не с кем, — вздохнула Регина, садясь в мягкое кресло и кивком приглашая своего собеседника занять место напротив. — Ты не поверишь, но каждый раз я ужасно одиноко чувствую себя, как только оказываюсь в этом доме.

— Да ладно тебе, — не поверил ей Фёдор. — Столько народу!

— Какого народу? — картинно удивилась хозяйка. — Ты про охранников? А о чём я могу с ними поговорить? О преимуществах «беретты» перед «смит-и-вессоном»? Так мне это не интересно. А на другое они не способны. Не на санках же мне с ними кататься от скуки. Я всё-таки женщина. А ты, Фёдор, что не говори, заметно отличаешься от них в лучшую сторону. Ты умён, вежлив, хорошо воспитан. Но самое главное — с тобой есть о чём поговорить, поэтому я и позвала тебя. А не Чибиса, например.

Сивцов слегка зарделся от приятных слов в свой адрес, но всё-таки счёл должным вступиться за своих недавних собеседников.

— Они тоже по-своему неплохие, — сказал он, подбирая слова. — О больных вон заботятся.

— А по-моему, Федя, это ты на них так влияешь, — понизив голос, сообщила Регина. — Раньше они были совершенно другими. Давай выпьем. За тебя.

— Давай, — Сивцов послушно поднял бокал. Столько душевных и добрых слов в свой адрес ему ещё не приходилось выслушивать. Разве только на работе, в день рождения. Они выпили вино и немного помолчали.

— Вот ты говоришь, что тебе тут не с кем общаться, — осторожно начал Фёдор. — А как же Захар Игнатьевич? Он ведь, кажется, тоже неглупый человек?

— С Трофимом я обсуждаю только сугубо деловые моменты, — горько улыбнулась Рига. — Во-первых, он очень сложный в общении человек. С ним не поговоришь просто на отвлечённые темы, как мы говорим с тобой сейчас. Только о делах. А во-вторых, я просто его референт. Наёмная рабочая сила, как говорится. А о чём можно разговаривать с наёмной рабочей силой? Правильно — снова о делах. Кроме того, в этом доме я единственная женщина, поэтому даже какой-нибудь временной подруги не имею возможности себе завести. Вот и кукую одна в этой комнате посреди леса. Иногда такая тоска накатывает — хоть волком вой.

— Так вы с Трофимом просто работаете вместе? — поражённо произнёс Сивцов, снова разливая вино по бокалам.

— Конечно, — удивилась Регина. — А ты что подумал?

— Ну, — протянул Фёдор. — Не знаю…

— Понятно, — рассмеялась хозяйка, показав белые зубы. — Турист наплёл? Погоди, не рассказывай, дай сама угадаю, что он тебе втирал… Значит так: я — любовница Трофима, в которую он без ума влюблён и готов выпустить кишки каждому, кто посмотрит на меня неравнодушным взглядом. Ну как, угадала?

— Почти, — промямлил покрасневший Сивцов. — Только Турист ещё говорил, что ты и сама можешь убить кого угодно.

— И ты поверил? — Регина широко распахнула свои красивые глаза. — Во всю эту чепуху?

— Ну, я же ещё тебя не знал, — сказал приободрившийся Фёдор. — Теперь бы ни за что не поверил.

— Спасибо, Федя, — проникновенно сказала Рига. — С тобой так легко…

Она на мгновение отвернулась, чтобы смахнуть с глаз несуществующую слезинку, чем окончательно растрогала Сивцова.

— Ладно, чего уж там, — грубовато сказал он, беря бокал с вином. — Поговорю я с тобой, раз тебе так скучно. Давай выпьем, что ли…

— Давай, — Регина подняла своё вино. — За благородство, Федя. И ещё раз спасибо тебе.

Они со звоном сомкнули бокалы и, заговорщицки поглядывая друг на друга, не спеша осушили их.

— Хорошее вино, — сказал Сивцов, чтобы поддержать разговор.

— Неплохое, — согласилась Рига. — Кстати, чтобы официально оформить наше обращение на «ты», мы с тобой просто обязаны выпить на брудершафт. Ты знаешь этот обычай?

— Знаю, — охотно подтвердил Сивцов. — Я много всяких древних обычаев знаю. Рассказать?

— Потом, — остановила его Регина, поднимаясь из кресла. — Сначала — брудершафт, как договаривались.

— Ну хорошо, — Фёдор недоумённо пожал плечами и тоже встал. — Как хочешь…

Они выпили, переплетя руки с бокалами вина, после чего Сивцов был нежно объят свободной женской рукой за шею и страстно поцелован в губы. Глаза у целуемого в этот захватывающий момент стали выпученные и страшно удивлённые.

«Чего это она, а? — лихорадочно соображал объект домогательства. — Сдурела, что ли? Сначала стол двигать звала, потом — просто поговорить, а сейчас что творит? Может её по голове ударить, чтоб отцепилась? Чёрт, хотел же мышей наловить!»

«Вот это да, — расстроено думала в это время Регина. — Похоже, он абсолютно равнодушен к моему поцелую! Даже не пытается ответить. Но разве такое возможно? На „голубого“, вроде бы, не похож. Если только подозревает меня в нечестной игре?»

Она снова опустилась в своё кресло и с притворным весельем пригрозила ошарашенному таким неожиданным развитием дел Сивцову.

— А ты, Федя, не промах, — сказала она, вздыхая. — Девушки от тебя, наверное, плачут?

— Почему? — не понял Сивцов.

— Ну как же? — Рига недоумённо изогнула бровь. — Такой мужчина… Думаю, многие хотели бы тебя видеть в качестве своего мужа…

— Я женат, — брякнул Фёдор. — Восемь лет уже.

— Серьёзно? — от души поразилась его собеседница. — А почему ты никому об этом не говорил?

«Чёрт! — выругался Сивцов в глубине души. — Надо же было проговориться! Ещё не хватало Амину с Алисой в это дело впутывать!»

— Кому надо, тот знает, — буркнул недовольный собой Фёдор. — Это мы просто расписаны восемь лет уже, а прожили всего полгода после свадьбы. Потом расстались, только вот развестись официально всё никак руки не доходят. Ошибки молодости, короче.

— Понятно, — вздохнула Регина. — Извини, если напомнила о неприятном.

«Проговорился голубчик, — быстро подумала она про себя. — Сначала правду сказал, а потом изо всех сил выкручиваться начал. Но не учёл, что по глазам-то всё видно… Ну что ж, Фёдор Юрьевич, или кто ты там есть на самом деле, будем раскручивать тебя дальше. Трофиму необходимо знать о своём незваном госте всю правду, какой бы неприятной она ему не показалась».

Они немного помолчали, потягивая терпкое вино.

— А где ты работаешь, Федя? — осторожно начала Рига. — Я имею в виду, что ты ведь должен где-то официально быть оформлен? Чтоб ни у кого не возникало ненужных вопросов?

Коварная сивцовская собеседница не без оснований полагала, что под воздействием вина, красивой женщины и располагающей обстановки её гость может сказать что-нибудь важное. Причём, желательно, чтобы это была информация из его реальной жизни. А в том, что сидящий напротив неё человек играет сейчас не свою роль, Регина уже не сомневалась. Её уверенность была немедленно подкреплена легкомысленным ответом Фёдора.

— В институте одном, — простодушно признался Сивцов, но тут же слегка притормозил, боясь наговорить лишнего. — Только я не могу тебе сказать, чем конкретно я занимаюсь. Понимаешь, у нас всё очень секретно. Как бы тебе объяснить? Мы даже подписку в своё время давали. О неразглашении.

— Милиции? — шёпотом спросила Рига.

— Нет. Не милиции, — ещё более страшным шёпотом произнёс Фёдор и зачем-то для убедительности повращал глазами. — Только я тебе этого не говорил. Иначе без работы останусь. Да и под суд попасть можно. И товарищи по работе могут не понять моего предательства.

— Всё настолько серьёзно? — округлила глаза его собеседница.

— Ты даже не представляешь, насколько всё это серьёзно, — Сивцову нравилось, что их дышащий на ладан, когда-то действительно секретный институт, может вызывать у кого-то такое серьёзное уважение, смешанное с благоговейным страхом. — У нас даже плакат до сих пор висит: «Болтун — находка для шпиона», во как! Хотели его снять после перестройки, но главный не разрешил. Он у нас жутко консервативный тип. Говорят, даже с Андроповым был лично знаком. Такой вот у нас директор, понимаешь?

«Так, кто у нас сейчас директор ФСБ? — растерянно соображала Регина. — Чёрт, выскочило из головы, а уточнить не мешало бы. Хотя всё и так понятно. Вот, блин! Кажется, влипли мы с Трошей, капитально влипли! А всё-таки я молодец, сумела его разговорить. И про то, что только работаю на Трофима, грамотно вставила. Референтом, ха-ха! А вдруг поверят? Так, глядишь, в случае чего, и соскочить удастся? Хотя, нет, вряд ли. „Доброжелателей“ найдётся, хоть отбавляй. Всё расскажут, да так, что я ещё и главой группировки окажусь. Да, хорошенькая новость для Захара, что ни говори! Самое страшное, чего он сейчас опасается, это пригреть „тихаря“ из ментовки или от конкурентов. А тут я со свежими новостями: здравствуйте, я ваша тётя — Федеральная служба безопасности! Вам разрешается взять с собой одну смену белья и туалетные принадлежности. Вот так поворот!»

— Вот это да, — потрясённо протянула Рига, и впервые с начала разговора в её голосе прозвучали искренние интонации. — Ты меня буквально-таки потряс, Федя. Не ожидала, что общаюсь с таким интересным человеком. Да ещё и жутко засекреченным к тому же…

— Только Захару Игнатьевичу ничего не говори, — польщённо попросил Сивцов. — Пусть это останется между нами.

— Конечно! — клятвенно пообещала его собеседница, обдумывая, как бы поделикатней сообщить Трофиму неприятную новость. — Ни одной живой душе!

— Ладно, я, наверное, пойду, — решил Фёдор, делая попытку подняться с кресла. — Засиделся тут с тобой.

«Надо его задержать любой ценой, — пронеслось в голове Регины. — В следующий раз он может и не прийти, тем более что сегодня наговорил много лишнего. Поэтому надо постараться вытянуть из него всю возможную информацию именно сейчас, пока он „тёпленький“. Потом будет поздно. Чёрт, видимо придётся всё-таки тащить его в спальню, иначе уйдёт!»

— Ну куда же ты, Фёдор? — голосом обиженной школьницы протянула она. — Только-только разговорились, так хорошо сидим с тобой… Хочешь посмотреть фотографии?

— Какие? — заинтересовался Сивцов. Фотографии он смотреть любил.

— Правда, у меня их не очень много, — Рига поднялась из кресла и, взяв собеседника за руку, повлекла его куда-то вглубь своих роскошных апартаментов. — В основном здесь делали, на природе. Когда в прошлые разы приезжали…

Она довела Фёдора до роскошного двуспального ложа, усадила его на край, а сама принялась искать на высоко висящей книжной полке фотоальбом, вновь давая Сивцову прекрасную возможность полюбоваться своими совершенными формами. Подлого гостя, тем не менее, гораздо больше заинтересовал материал, из которого был изготовлен матрас, покрывающий огромную кровать. Фёдор, высунув кончик языка, попробовал материал на упругость, разрыв и скручивание, затем с явным удовольствием попрыгал на нём. Седалищу было приятно. Прыгуну тоже.

— Здорово, — восхищённо произнёс он. — Просто высший класс.

— Ты о чём? — кокетливо осведомилась Регина, ошибочно принимая возглас гостя за комплимент в адрес собственной фигуры.

— Да матрас у тебя классный, — вылил на красавицу ушат холодной воды Фёдор. — Сколько стоит?

— Не знаю, — оторопело проговорила хозяйка, глядя на прыгающего на кровати гостя. — Мебель без меня завозили.

— Жаль, — искренне огорчился Сивцов. — Хорошая вещь. Вот бы мне домой такой. Нашла фотографии? — спросил он, не глядя на Ригу.

— Куда-то засунула, никак не могу найти, — смущённо призналась Регина. — Да и зачем нам эти дурацкие фотографии? Неужели мы не обойдёмся без них?

Что-то в изменившемся голосе собеседницы насторожило Фёдора, и он попытался оторвать взгляд от матраса. Лицо Регины ему увидеть так и не удалось — хозяйка, подойдя вплотную к сидящему Сивцову, медленно наклонялась над ним, поэтому взору потрясённого гостя предстало довольно откровенное декольте, оказавшееся почему-то прямо перед глазами. В голову Фёдора немедленно полезли страшные истории, рассказанные Туристом.

«Наврала всё! — ахнул про себя Сивцов. — Прикинулась мирной овечкой! А сама сейчас возьмёт и задушит!»

Фёдору совсем не хотелось умирать в самом расцвете сил от рук какой-то малознакомой бандерши, поэтому он выдохнул через нос и резко встал, зажмурив глаза и намереваясь биться до последней капли крови.

Но битвы не произошло. Поднимаясь с кровати, Сивцов случайно наступил склонившейся над ним женщине на ногу, лишая её тем самым свободы манёвра, а затем, неожиданно распрямившись во весь рост, своей макушкой нанёс сокрушительный удар в челюсть не ожидавшей от него такой подлости «сопернице». Регина, сильно запрокинув голову назад, обрушилась на пол с неживым деревянным стуком. Великолепное вечернее платье некрасиво задралось, не к месту обнажив стройные ноги его обладательницы.

Почесав ушибленную макушку, Фёдор, неловко наклонившись, поправил подол платья не подающей признаков жизни хозяйки, и, пробормотав «Извините…», покинул страшную комнату, в которой только что, лишь по счастливому стечению обстоятельств, избежал лютой смерти.

— Ты уверена? — на Захара Игнатьевича было страшно смотреть. Сейчас, прямо у него на глазах, рушилась такая, казалось бы, налаженная жизнь, к которой он шёл многие десятилетия, терпел лишения, сидел в тюрьмах и лагерях, плёл многочисленные интриги…

И вот кто-то сплёл заговор и против него. Хотя, почему кто-то? Известно кто — государство. И не какая-то там милиция. Хуже. Если эти взялись, значит, фигурой Трофима заинтересовались всерьёз, на самом верху, значит, он стал приносить убытки не конкретным частным лицам, а власти в целом. А власть никогда не любила, когда залезают в её карман, и при всех режимах карала такие преступления по самой высшей мерке.

— Скажи мне, что ты ошибаешься, — он умоляюще посмотрел на сидящую в кресле Регину.

Рига отрицательно покачала головой. Говорить было больно и неудобно из-за мешочка со льдом, который она сейчас прижимала к нижней части лица.

«Этот придурок бьёт, как кувалдой», — мимолётно подумала Регина.

— Нет, Захар, — с трудом произнесла она, ненадолго сдвигая мешочек в сторону. — У меня сначала получилось его разговорить. Я сказала, что нас с тобой связывают чисто деловые отношения и он, кажется, поверил. Проговорился о том, что он восемь лет женат, о работе своей рассказал под страшным секретом. Взял с меня слово не выдавать его…

— Но, может, милиция? — с надеждой произнёс Трофим. — Почему ты решила, что…

— Нет, Захар, не милиция, — остановила его подруга. — Он так и сказал: не милиция. Понимаешь?

Трофим понимал. Казалось, он постарел разом лет на двадцать.

— Что же делать? — растерянно произнёс гроза преступного мира, глядя на женщину. — Его ведь не убьёшь, верно?

— Нет, конечно, — согласилась с ним Регина. — Даже если бы он был просто из милиции, и то его было бы опасно убивать. За своего они, сам знаешь, как землю рыть начинают. А этот тем более. Знаешь, мне кажется, он оттого так спокоен, что его страхуют. Возможно, целая группа.

— Как понять «страхуют»? — поинтересовался Трофим.

— А так, что мы с тобой вполне можем уже длительное время находиться под их «колпаком». Ни ты, ни я, ни, тем более, наши тупые охраннички не заметят грамотного скрытого наблюдения. Ты уверен, что нашу с тобой беседу сейчас не слушает кто-нибудь ещё? А, может быть, даже наблюдает.

— Ты чего? — изумился Захар Игнатьевич, озираясь по сторонам. — Серьёзно?

— А почему бы и нет? — устало сказала Рига. — Лично я сейчас ни чему бы уже не удивилась.

— А как он тебя раскусил? — полюбопытствовал Трофим. — По-моему, никакой нормальный мужик не станет кочевряжиться, когда его соблазняет такая женщина. А этот, смотри-ка. Заподозрил что-то.

— Сама не знаю, где прокололась, — поморщилась Регина, осторожно трогая пальцем нижний ряд зубов. Один зуб опасно шатался. — Чёрт, завтра вся челюсть опухнет…

— Как же он тебя подловил? — удивился Захар Игнатьевич, рассматривая собеседницу. — Ты ведь, насколько я помню, тоже девочка ловкая?

— Профессионал хренов, — зло пробормотала Рига, снова прикладывая лёд. — Перестраховался, гад. Не посмотрел, что перед ним женщина. Предположил, видимо, что и женщины всякие бывают…

— Как видишь, правильно предположил, — возразил Трофим. — Ты ведь его, в случае чего, и сама хорошо отделать могла. Так как же он всё-таки тебя?..

— На ногу сначала наступил, — нехотя вспомнила Регина. — Всем своим весом. Видимо, чтобы увернуться или отскочить не смогла. И всё. Дальше — полная амнезия. Нокаут. Не помню ничего, даже сам момент удара. Но самое простое, что можно сделать в данной ситуации — это снизу в челюсть, с правой руки. Наверное, так он и поступил. А потом ушёл себе спокойно. И дверь за собой аккуратно прикрыл.

— Меня другое поражает, — признался Захар Игнатьевич. — Почему он после случившегося не сбежал? Не думает же он, что это всё останется только между вами?

— Ну у него же задание, сам понимаешь, — задумчиво проговорила Рига. — Не может он просто так, без приказа, взять и уйти. Плюс ко всему, я тебе уже говорила об этом, он, похоже, чувствует поддержку. Постарается, наверное, всё свести к недоразумению, может, попробует помириться. Не знаю.

— Как же нам с ним поступить? — задумчиво повторил свой вопрос Трофим. — Если убивать нельзя…

— Пока нельзя, — поправила его Регина. — А после сделки, что ж… Он сам выбрал свою работу. Какой-нибудь правдоподобный несчастный случай, например. Или аккуратно стравить с кем-нибудь из охраны, чтобы убрать его чужими руками. Придумаем. Потом, когда мы окажемся уже за границей, копать сильно не будут, я думаю. Посадят «стрелочника» и успокоятся. Конечно, если всё устроить грамотно.

— А сейчас что? Пусть делает что хочет? Знаешь, мне будет трудно по-прежнему улыбаться этому человеку, зная, что он пришёл сюда, чтобы взять мою свободу, а возможно, и жизнь.

— Придётся, Захар, ничего не поделаешь, — вздохнула Рига. — Думаешь, мне будет приятно с ним общаться? После того, что между нами было? — она невесело усмехнулась и опять потрогала челюсть. — Интимные, блин, отношения.

— Ну, ты можешь и не показываться ему первое время, — предложил Трофим. — Вроде как обиделась, или что-нибудь в этом роде.

— Я так и сделаю, наверное, — пообещала Регина. — Мне будет не очень приятно видеть его. Знаешь, я его, кажется, немного боюсь. Это не обычный мужик, это камень какой-то трезвомыслящий. В первую очередь работа. Как их там тренируют?

— Боишься? — удивился Захар Игнатьевич. — Ты?

— Представь себе! — зло сказала его собеседница, в очередной раз морщась. — И прекрати свои расспросы, всё уже и так ясно, а мне больно много разговаривать. Налей лучше самый большой бокал коньяку.

— Зачем? — поразился такой просьбе Трофим. — Ты же вино всегда предпочитала?

— Челюсть болит! — неожиданно рявкнула Регина на опешившего Захара Игнатьевича. — С твоими проверочками, блин!

Трофим покорно пошёл к бару.

Рига никогда раньше не повышала голоса, тем более на него.

Привычный мир Захара Игнатьевича стремительно начинал катиться под откос.

Навстречу своей гибели.

 

Центр информационной поддержки

…— Ну, ты можешь и не показываться ему первое время. Вроде как обиделась, или что-нибудь в этом роде.

— Я так и сделаю, наверное. Мне будет не очень приятно видеть его. Знаешь, я его, кажется, немного боюсь. Это не обычный мужик, это камень какой-то трезво…

Сергей Николаевич Митрохин, майор ФСБ, в очередной раз нажал кнопку «пауза» и зажёг сигарету.

— Ну, что скажешь, Юрий Алексеевич? — доброжелательно спросил он у капитана Караваева, сидевшего рядом. — Как тебе ситуация?

— Да, уж, — протянул капитан, теребя мочку уха. — Это было бы смешно, если б не было так грустно. Самое интересное, что этого подставного они почему-то действительно принимают за человека от нас.

— Дорого бы я дал, чтобы кто-то из наших парней мог легально находиться в этом домике, — вздохнул Сергей Николаевич. — Но ведь Трофим осторожен, как старая лиса. Как им удалось засунуть туда своего агента?

— Чёрт его знает! — пожал плечами Караваев. — Сам одними догадками пробавляюсь.

— Думаешь, всё-таки менты нам хотят фитиль вставить? — задумчиво пробормотал Митрохин, затягиваясь. — Сами разгромить всю банду намереваются?

— Больше некому. Кстати, я получил результаты проверки на тех «новеньких», что поселились в гостинице.

— Ну и?..

— Ничем порадовать не могу, — Юрий Алексеевич раскрыл принесённую с собой папку. — Двое из приезжих — оперативники. Из рядов нашей доблестной милиции. Капитан Попович и старший лейтенант Синельников. Позавчера отправлены начальством сюда в командировку. По официальной версии — «для задержания особо опасных преступников, находящихся в федеральном розыске». Вернее всего, «липа». С ними прибыла группа захвата — четверо СОБРовцев. Сомовские, кстати, ребята. Фамилии имеются. Но самое интересное то, что с ними приехала женщина. На службе в органах ВД не состоит, информацию по ней удалось собрать очень скудную — не привлекалась, не участвовала и тому подобное. Некто Сивцова Амина Фаридовна. Я думаю, она и есть их информатор. Больше милиции неоткуда было узнать, что сделка состоится именно здесь. Да и вообще о сделке.

— А ты не рассматривал такой вариант, что они за Трофимом по какому-нибудь другому делу могли приехать? — задумчиво пожевал губами майор. — Или за кем-то из его братвы, а вовсе не за ним самим?

— Не думаю. Трофим здесь раз в году появляется, да и то на неделю, не больше. Остальное время он проводит в Москве, его гораздо проще брать там. И люди его тоже здесь не вечно сидят, меняются постоянно. Вряд ли семеро занятых человек поедут в такую даль из-за этого. А вот накрыть такую крупную сделку — это другое дело. Тут всем «звёздочек» перепадёт, и рядовым, и генералам. С поощрением.

— Да уж, дела, — Сергей Николаевич устало потёр переносицу. — Наш Константин Анатольевич, я думаю, тоже был бы не прочь отчитаться перед начальством о разгроме международного контрабандного канала. Желательно, накануне выборов. Что делать будем?

— Чёрт его знает, — развёл руками капитан. — Ведь если у милиции имеется свой человек в доме, они-то уж точно не хуже нас осведомлены о дате и времени сделки. И брать всех, если по уму, должны во время передачи товара, так же, как и мы. В такой ситуации и перестрелять друг друга не долго.

— В том-то всё и дело, — согласился с собеседником Митрохин. — К ним бы напрямую подойти, попросить не мешать нам, но ведь сам знаешь, какие у нас «добрые» отношения между ведомствами. Упрутся рогом — я не я, и хата не моя. Приехали сюда, мол, совсем по другому делу. Не мешайте проводить оперативные мероприятия. Ещё, глядишь, испугаются «конкуренции» и решат Трофима раньше срока повязать. Тогда уж точно — вся работа псу под хвост.

— Полгода их на коротком поводке водили, — задумчиво проговорил Караваев. — Всё нормально было. И в самом конце — такой облом. Что делать-то будем, Сергей Николаевич?

— Думать, капитан, думать. Пока у нас есть два дня до сделки, ещё не всё потеряно. Кстати, как там казахская группа наружки?

— У них всё в порядке, в отличие от нас, — невесело усмехнулся Юрий Алексеевич. — «Клиенты» уже купили билеты, через несколько часов должны сесть в поезд. Слежка, по словам старшего группы, не замечена, всё идёт по плану.

— Кто у них старший?

— Капитан Бикбатыров. Сегодня ночью я лично с Астаной разговаривал.

— А у нас как дела? Алтуфьева с Симоняном отправили?

— Да, утренним спецрейсом.

— Как они?

— Симонян ничего, Алтуфьеву — чуть хуже стало. Перелом сложный, оперировать надо. В местную больницу мы не стали его класть, чтоб лишний раз не светиться, только шину временную здесь наложили.

— Никак не пойму, как можно санками ногу сломать?

— Так там, Сергей Николаевич, одно название, что санки, — Караваев усмехнулся. — Мы нашли потом эту чугуняку в кустах. На ней бронетехнику подбитую с поля боя вывозить надо, а не с горы кататься. Как представлю, что Алтуфьеву со всей дури таким агрегатом по ноге прилетело — самому не по себе становится.

— На замену-то люди вылетели?

— Да, тоже двое. Вместе с нашей группой захвата сегодня должны прибыть. Хотя мы и без дополнительных сил с наблюдением бы справились, я же докладывал. Тем более осталось два дня.

— Справитесь, кто ж спорит… Если опять не подстрелят кого-нибудь.

— Тьфу-тьфу-тьфу, товарищ майор, разве ж так шутят? Надеюсь, за два дня ничего чрезвычайного не произойдёт.

— Ладно, будем надеяться. Что ещё?

— Человека странного вчера заметили.

— Что за человек?

— Одет, как местный, но маскарад всё равно видно. Телогрейка явно с чужого плеча, штаны такие же, за поясом — топор. Топор ржавый весь, с таким добрый хозяин в лес не пойдёт. Выбрит чисто, что тоже подозрительно. Крутился вокруг дома, подолгу замирал на одном месте, значит, имеет изрядную привычку к наблюдению.

— Что за чёрт, у меня уже голова кругом идёт, — Сергей Николаевич нервно раздавил окурок в пепельнице. — Это ещё что за фигурант? Тоже от «соседей»?

— Пока не знаем. В гостинице такой не проживает, мы уже проверили. Да и милиции смысла нет селиться в разных местах, зачем такие сложности разводить? Выясняем.

— Да уж выясните поскорее, будьте так добры, — в голосе майора прорезалось раздражение. — А то нам тут как раз ещё какой-нибудь спецслужбы не хватает, для полного комплекта. Казахской, например. Или гватемальской.

Капитан благоразумно промолчал.

— Вы, кстати, не попытались выяснить, кого менты Трофиму подсунули? — сменил тему разговора Митрохин. — Что это за удачливый агент? Может, знакомый нам?

— Мало исходных, — вздохнул Караваев. — Охранники зовут его Быней, Краснова несколько раз назвала Фёдором. По таким данным много не выяснишь, тем более что он наверняка хорошо залегендирован.

— Чёрт, меня просто зло разбирает от этого последнего разговора, — майор ткнул пальцем в сторону магнитофона. — Эта дура наплела Трофиму три короба каких-то небылиц, а тот и уши развесил, старый идиот. Теперь разрешат менту делать всё, что ему вздумается. Это значит, что мы по прежнему будем иметь крохи информации, а МВД — сколько душе угодно! Прямой источник, будь он неладен. А мы даже все комнаты в доме проконтролировать не в состоянии. И время поджимает!

— Мне другое непонятно — зачем этот Быня «отключил» Краснову? Искал в её комнате какие-то документы? Или улики? Но что там могло быть?

— Да, об этом я как-то не подумал, — признался Сергей Николаевич. — Действительно, нужна какая-то на самом деле экстраординарная причина, чтобы решиться вырубить подругу самого Трофима ударом по голове. Да таким, чтобы эта дамочка, весьма, кстати, тренированная, отправилась в длительный нокаут.

— И ведь до чего наглый, гад, — поддержал начальника Караваев. — Остался после этого в доме. Видимо, был уверен, что Трофим ничего ему не сделает. И ведь не сделал, вот что самое удивительное! Каков жук, а? Прямо психолог какой-то.

— Да и Краснову запутал полностью. Сначала наплёл ей про какую-то дикую секретность его ведомства, так что у неё не осталось ни малейших сомнений, откуда к ним прибыл этот «гость», а в конце беседы молча свалил даму хуком в челюсть. Несколько необычные методы работы, тебе не кажется?

— Я вообще первый раз с таким сталкиваюсь, — признался капитан. — Очень нестандартно. Но, надо признать, эффективно. Самого Трофима с толку сбил, тот сейчас совершенно запутался от таких действий своего оппонента, что с ним бывает крайне редко.

— У него вообще голос какой-то растерянный стал. Краснова на него орёт, как на последнюю «шестёрку» — это же уму непостижимо! — а Трофимкин молча проглатывает оскорбление и идёт наливать ей коньяк. Кто бы мне раньше такое сказал — не поверил бы, честное слово!

— Запись из комнаты Красновой вообще непонятная, — Караваев повертел в пальцах карандаш. — Сначала обычный трёп. Потом она вроде как заигрывать с гостем начала, в спальню его затащила. И тем неожиданней концовка — нокаутирующий удар безо всяких видимых причин! Дорого бы я дал за то, чтоб посмотреть, как это всё происходило…

— Микрокамеры для этого нужно было ставить, — проворчал майор. — А не «слушать» комнаты снаружи лазером.

— Так ведь дом никогда не пустует, — развёл руками капитан. — А сантехником из ЖЭУ в лесу не прикинешься. Да и негласно при такой охране внутрь никак не проникнешь…

— Менты вот как-то проникли, — заметил подчинённому Митрохин. — Не побоялись охраны. Ладно, не будем раздувать… Давай-ка лучше ещё разок запись прогоним, где они в спальне у Красновой разговаривают, может хоть по звуку удастся понять, что он там пытался найти?

Юрий Алексеевич Караваев с готовностью поставил другую кассету.

— Ничего не понимаю, — признался Сергей Николаевич через четверть часа прослушивания. — Он что — ударил её, потом зачем-то извинился и просто вышел из комнаты?

— По звукам похоже на это, — пожал плечами капитан.

— Ну-ка, поставь ещё раз.

Кассета загудела, перематываясь. Щёлкнуло.

— …рово! Просто высший класс.

— Ты о чём?

— Да матрас у тебя классный. Сколько стоит?

— Не знаю. Мебель без меня заво…

Майор нажал на «паузу».

— Что это за звуки? — недоумённо спросил он у Караваева. — То ли скрип, то ли шорох какой-то… С определёнными интервалами?

— Это он на кровати, похоже, прыгает.

— Зачем?

Вместо ответа капитан лишь пожал плечами и запустил плёнку дальше.

— …зили.

— Жаль. Хорошая вещь. Вот бы мне домой такой. Нашла фотографии?

— Куда-то засунула, никак не могу найти. Да и зачем нам эти дурацкие фотографии? Неужели мы не обойдёмся без них?

Дальше послышался лёгкий шорох — Краснова приблизилась к своему гостю. Пауза. Глухой щелчок удара, лёгкий стон и звук падающего тела. Затем отчётливо произнесённое «Извините…», шелест одежды и быстрые удаляющиеся шаги. Хлопнула дверь. Всё.

Плёнка в магнитофоне продолжала крутиться, но, кроме абсолютной тишины, она не могла ничего воспроизвести.

— Это всё? — спросил Митрохин.

— На семь с половиной минут — всё, — подтвердил Караваев. — Потом пострадавшая зашевелилась, пару раз простонала что-то невнятное, и только после этого окончательно пришла в себя.

— Как это вы всё определили? — раздражённо поинтересовался майор. — Когда она окончательно пришла в себя, а когда неокончательно? По звуку, что ли?

— По звуку, — честно признался капитан. — Ругалась больно уж кучеряво. Такого в беспамятстве не выговоришь. Даже я пару новых оборотов узнал. Насчёт того, какие же мы, мужики, сволочи все. Полторы минуты — бесплатный урок великого и могучего. Будете слушать?

— А что потом? — проигнорировал заманчивое предложение шеф.

— Потом поднялась, привела себя наскоро в порядок и — к Трофиму, рассказывать байку о «засланном фээсбэшнике». Мы луч сразу на окна другой комнаты перевели, где они и общались. Вы уже слышали ту запись.

— Да, — Сергей Николаевич встал и сделал несколько махов руками, разгоняя кровь. — Не могу понять. Не могу. Старый, наверное, стал, утратил, так сказать, гибкость мышления.

— Чего вы не можете понять, товарищ майор? — осторожно поинтересовался Юрий Алексеевич.

— У Красновой, когда она произносит свою последнюю осмысленную фразу на этой плёнке, — Митрохин кивнул на всё ещё воспроизводящий тишину магнитофон, — голос такой, как будто она уже собралась сбросить с себя всю одежду, понимаешь? Соблазняет она его безжалостно, всеми своими интонациями, ты ведь сам слышал.

— Слышал, — подтвердил капитан.

— Ну и как бы ты поступил, окажись ты на месте этого агента? Наедине с Красновой? Ты ведь её видел?

— Видел, — почему-то покраснел Караваев. — Не знаю, товарищ майор. По обстоятельствам, наверное.

— То-то, что по обстоятельствам, — Сергей Николаевич снова опустился на неудобный стул. — Ты либо наплевал бы на все инструкции и переспал с ней, либо прикинулся бы «голубым», импотентом или ещё каким-нибудь юродивым, сослался бы на внезапный приступ мигрени или коклюша, не знаю, всё зависит от фантазии и быстроты твоей реакции на нештатную ситуацию. Но бить молодую красивую женщину снизу в челюсть, пусть даже ты заподозрил её в неискренности чувств, которыми она якобы к тебе воспылала — это уж, извини меня, ни в какие обстоятельства не укладывается. Согласен?

— Абсолютно, — признался капитан.

— Но ведь зачем-то он её ударил? — задумчиво произнёс его шеф. — И преспокойнейшим образом удалился. К себе в комнату, похоже. Спать.

— Почему спать? — удивился Караваев. — Мы не знаем, что он делал дальше.

— И я не знаю. Может, читать книжку пошёл. Может телевизор сел смотреть. Факт остаётся фактом — он спокойно остался в этом доме, хотя должен быть прекрасно осведомлён о том, как Трофим относится к своей возлюбленной. Что тот из-за своей ревности способен сначала дров наломать, а только потом разбираться, выгодно ему это или нет.

— Мы сейчас пытаемся установить комнату, в которой этого Быню поселили, может, удастся что-нибудь интересное послушать. Хотя я не очень в это верю.

— Кстати, — майор оживился. — Как он передаёт информацию своим? Он же не может таскать с собой рацию? С ней можно в момент «спалиться».

— Нет, конечно, — согласился капитан. — В принципе, в доме есть телефон, можно передавать кое-какую информацию и по нему, если никто не видит… Переговоры мы слушаем, правда, до сегодняшнего дня особое внимание уделяли только звонкам Трофима или Риги, хотя охранники тоже изредка звонят — домой, или друзьям… Но это всё — обычный трёп.

— Этот трёп как-то документально зафиксирован? — угрожающе проговорил майор, нависая над собеседником.

— К-конечно, — Караваев не понял, чем было вызвано явное недовольство начальства. — В виде аудиозаписей и текстовых распечаток. Принести?

— Принести! — рявкнул Митрохин. — Вас что, постоянно учить, как надо работать?! Как только стало известно, что этот человек работает на уголовный розыск — надо было немедленно заново просмотреть все телефонные переговоры! Это же самый простой способ связи. Тем более что имея толику сообразительности, можно даже в комнате, полной народа, спокойно поболтать хоть с министром внутренних дел, и никто ничего не поймёт! Звоните, пусть нам немедленно доставят распечатки за весь последний месяц.

Курьер в чине сержанта доставил требуемое через десять минут.

— Так, — удовлетворённо потёр руки Сергей Николаевич, когда они закончили ворошить целую кучу бумаг. — Значит, наш Быня звонил с этого телефона всего два раза. Первый звонок не особо интересен, наверное, с какой-то знакомой трепался, а вот второй — это уже кое-что.

— Ну и что в нём такого особенного? — не понял капитан, глядя в выбранный из общей кучи лист бумаги. — Позвонил на радио, песню заказал. Многие так делают.

— Не жмут погоны-то, капитан? — строго поинтересовался Митрохин. — Соображалку включи хоть ненадолго. С какой такой «золотой свадьбой» можно поздравлять вора в законе, которому по понятиям и жениться-то нельзя? Дураку ясно, что это шифровка.

— Чёрт, — хлопнул себя по лбу Караваев. — Подумал ведь ещё — что-то здесь не так! Но вы-то, товарищ майор, ловко подметили!

— Надо иногда просто смотреть на некоторые вещи незашоренным взглядом, — Сергей Николаевич снисходительно похлопал сослуживца по плечу. — Хотя уловка довольно старая. Ещё во времена Шерлока Холмса было модно давать кодированные объявления в «Таймс», если вы помните. Здесь то же самое, только вместо газеты использовано радио, вот и вся разница. «Золотая свадьба», я думаю, это сама предстоящая сделка. Заказанная песня, видимо, тоже что-то означает: может время, может место. Не знаю, это уже не столь важно. Главное мы выяснили — он поддерживает связь со своими по обычному телефону, заказывая на радио обговорённые заранее композиции.

— Отдать приказ техникам фиксировать переговоры Быни в отдельную папку?

— Обязательно отдайте. И ещё, для очистки совести, пробейте телефончик, на который был сделан первый звонок. Что это за женщина — сестра, подруга, любовница? Как там её?

— Амина, — заглянув в листок с текстом, подсказал капитан.

— Как? — запнулся майор, поднимая тяжёлый взгляд на Караваева.

— Амина, — непонимающе повторил тот.

— Твою мать, капитан, — вздохнул Митрохин. — Ты что, только по приказу думать начинаешь?

— Не понял…

— Как зовут женщину, которая приехала вместе с сыщиками?

— Ах ты, — Юрий Алексеевич стал лихорадочно рыться в своей кожаной папке в поисках необходимой бумаги, уже догадываясь, впрочем, что там увидит.

— Ну? — насмешливо произнёс майор, глядя на суетящегося подчинённого. — Нашёл?

— Сивцова Амина Фаридовна, — упавшим голосом прочитал капитан второй раз за сегодняшний день. — Тысяча девятьсот семьдесят третьего года рождения. Проживает…

— Оставь, — махнул рукой Сергей Николаевич, вновь вчитываясь в распечатку. — Вряд ли это совпадение. Наверняка женщина, которой был сделан звонок в Москву, и та, что поселилась вчера в здешней гостинице, — одно и то же лицо. Тут, правда, не разговор, а бред какой-то. Видимо, боялся прослушки. Но тем не менее, что хотел, сообщил — через день после этого звонка приезжают оперативники, группа захвата и та самая Амина… Вот что, капитан. Свяжитесь с Москвой, пусть срочно достанут всё, что смогут, на эту загадочную связную. И здесь выдели кого-нибудь, чтоб осторожно посмотрели, чем она тут занимается. Если куда-то отлучится — можно и в номер её заглянуть. Только осторожно, капитан, не наломайте дров, ясно?

— Ясно, товарищ майор. Разрешите выполнять?

— Выполняйте. Обо всех изменениях в обстановке докладывать мне лично.

— Слушаюсь!

Несколько секунд Сергей Николаевич молча смотрел вслед удалившемуся подчинённому, затем вздохнул и потёр виски.

— Времени, времени не хватает, — тихо произнёс он, поворачиваясь к столу. — Чёрт, под самый конец операции всплывает столько новых фигурантов! Ладно хоть вообще выявились. Предупреждён — значит вооружён.

Он вздохнул ещё раз и решил немного побаловать себя — послушать всё-таки, как ругается матом невозмутимая красавица Регина Романовна Краснова.

Единственное, о чём майор сейчас жалел, что к этому её вынудил человек не из их с капитаном ведомства.

«Может, попытаться переманить этого Быню к себе после операции? — думал он в то время, как его руки отыскивали нужную звукозапись. — Больно уж ловко, шельмец, работает».

Магнитофон послушно принял кассету.

Сергей Николаевич Митрохин, майор Федеральной службы безопасности Российской Федерации, приготовился наслаждаться.

Из динамиков раздался тихий стон.

Регина, «сохранённая» для потомков на плёнке, в очередной раз начала приходить в себя.

 

«В минтае содержится множество полезных веществ…»

Фёдор не видел Регину уже целые сутки, а потому всё происшедшее накануне стало казаться ему каким-то дурным сном. Правда, здоровенная гуля, выросшая за ночь на темени, убеждала его в обратном.

«Как бы она зла на меня не затаила, — несколько запоздало рассуждал Сивцов, почёсывая больную макушку. — Выстрелит ещё из-за угла, как Каплан в Ленина, и всё. Приходи, кума, любоваться!»

Фёдор накинул на плечи первый попавшийся на глаза полушубок, висевший у дверей, и вышел на крыльцо. Турист во дворе колол дрова для камина. Увидев жмурившегося на солнце Сивцова, он с силой всадил топор в берёзовый чурбак, отряхнул руки и, с удовольствием закурив, приблизился к крыльцу.

— Доброго утречка, — с некоторой долей сарказма поприветствовал он Быню. — Как спалось?

— Привет, — благодушно отозвался Фёдор. — Спасибо, хорошо.

— Ещё бы, — непонятно сказал Турист. — Всем бы так хорошо…

— А что? — удивился Сивцов. — Ты плохо спал?

— А ты как думаешь? — озлился вдруг его собеседник. — Я думал, тебя в живых уж нет! Ты хоть в своей комнате ночевал? Или в другой какой?

— В какой же ещё другой? — не понял Фёдор. — Конечно у себя.

— Как это «в какой ещё другой»? А к кому ты вчера из холла попёрся? — с ласковой улыбкой поинтересовался у него Турист. — «Стол двигать»? Это ж надо — даже чего-нибудь поправдоподобней придумать поленилась! Ну кто в таком платье зимой в лесу по даче расхаживает и мебель переставляет? А ты чего за ней потащился? Я тебя сколько раз предупреждал — держись от неё подальше!

— А как же я не пойду, — возмутился Сивцов, — если она меня позвала? Что ж я, скажу: «Извини, не пойду» или «Сама двигай свой стол»?

— А с каких это пор вы с ней на «ты» стали? — подозрительно прищурился Турист.

— Ну, это когда она ещё с нами за столом сидела, — пожал плечами Фёдор. — После того, как Поршень чемпионом стал. А вчера мы выпили с ней по старому обычаю на брудершафт и закрепили это обращение между собой.

— Вы пили с Ригой на брудершафт? — страшным голосом прошептал Турист и зачем-то оглянулся по сторонам. — И ты так спокойно об этом говоришь, стоя на крыльце, прямо под окнами? Ты чё, смертник, Быня?

— Она же сама предложила, — пробормотал смущённый реакцией товарища Сивцов. — Чего тут такого-то? Может, ей просто поцеловаться захотелось?

— Стол-то хоть передвинули? — с надеждой в голосе поинтересовался Турист.

Фёдор сокрушённо покачал головой.

— Эх! — его собеседник безнадёжно махнул рукой. — Долго у неё пробыл?

— Да минут десять всего, — честно признался Сивцов. — Максимум пятнадцать.

— Ладно уж заливать-то, — Турист сплюнул сквозь зубы и щелчком отбросил окурок. — Пятнадцать… Из наших, конечно, тебя никто не выдаст, это я тебе точно говорю. Потому как пацаны тебя уважают. Но ведь баба — она баба и есть. Поссорится как-нибудь с Трофимом, да в пылу ему и выложит, как вы с ней «стол двигали»…

— Зачем? — не понял Фёдор.

— А так, ни зачем. Просто — чтоб ему пообидней сделать. Или из вредности своей. Её-то он пальцем не тронет, и нашей Регине Романовне об этом прекрасно известно. А вот тебя…

— Что меня? — похолодел Сивцов.

— Не знаю, — задумался Турист. — Фантазия есть? Вот и придумай сам для себя какой-нибудь особенный ужас. Только на деле, я думаю, всё может ещё хуже оказаться. Тут надо Трофима знать. Больно уж он к Риге неровно дышит.

— Так она всё-таки его любовница? — поразился Фёдор. — А мне сказала, что просто референт.

— Ага, — удивлённо посмотрел на него Турист. — А я — писатель Лев Кассиль. Тебе ж ещё до её приезда говорено было — держись подальше. А ты не внял. Теперь молись, чтоб наружу ничего не выплыло, может, тогда и обойдётся как-нибудь…

— Наверное, уже выплыло, — негромко вздохнул Сивцов. Турист, тем не менее, услышал.

— Что выплыло? — заинтересовался он. — Ну-ка, давай, давай, колись уже. Чего-нибудь придумаем. Одна голова хорошо, а две лучше.

После недолгих раздумий Фёдор наклонил голову и дал собеседнику потрогать образовавшуюся за ночь шишку.

— Ого! — похвалил шишку Турист. — Обо что это ты так?

— Не обо что, а об кого, — поправил друга Сивцов. — Это я Регину… гм… Романовну в подбородок этим местом ударил. Наверное, сегодня она с синяком.

— Ох, ну ни фига себе! — присвистнул Турист. — Как это ты так умудрился? Во время дикой и разнузданной оргии, что ли?

— Какой, к чёрту, оргии? — рассердился Фёдор. — Она меня задушить хотела!

— Ну а я про что? — удивился Турист. — Когда душат — как раз, значит, самая оргия и начинается. Во всех фильмах так. Ты главное говори: чё дальше-то было? Она тебя душит, а ты?

— Она ещё не начинала, только собиралась, — Сивцов снова вдруг ощутил, казалось, окончательно отпустивший его ужас, говорить стало тяжело. — Я на кровати сидел, глаза были вниз опущены. Потом поднимаю их — а она уже рядом, и зачем-то наклоняется прямо ко мне.

— Ну, зачем — это-то как раз понятно, — пробормотал внимательно слушавший Турист. — А ты что?

— Я глаза поднял, а она уже вплотную приблизилась, и прямо передо мной… — рассказчик вдруг замялся.

— Что?..

— Видел, какое на ней платье было? — спросил вдруг Фёдор, рисуя пальцем на своём полушубке что-то вроде декольте.

— Видел, — усмехнулся Турист. — Хорошее платье.

— Представляешь, если к тебе в таком наклоняться станут?

— М-да, — мечтательно произнёс единственный слушатель этой душераздирающей истории. — Представляю. Та ещё картинка.

— Не то слово. Во, — Сивцов сделал около своего полушубка пару неловких пассов руками, обозначавших, по-видимому, форму и размер груди Регины Романовны.

— Ты что! — шлёпнул его по рукам спохватившийся Турист. — На себе не показывай! Плохая примета.

— Ну так вот, — продолжил немедленно спрятавший руки в карманы рассказчик, — я и подумал, что сейчас она меня будет душить.

— Титьками, что ли? — не понял Турист. — Ну вы даёте…

— Почему? Руками. Так близко подошла… А тут я ещё вспомнил всё, что ты мне про неё рассказывал. Ну и… В общем, отключилась она, — Фёдор безнадёжно махнул рукой.

— Надолго? — ахнул Турист, поражённый такой неожиданной концовкой в самое сердце. — Чё, так вот прямо с копыт её и сбил? Сколько она в себя-то приходила?

— Не знаю, — пожал плечами Сивцов. — Я к себе пошёл.

— Бли-и-ин, — протянул Турист. — А я-то думаю: чего она сегодня не показалась ни разу? Даже завтрак для неё Кислый в комнату Трофима отнёс, а самой, говорит, тоже не видел. Прячется, значит. Видать, попортил ты ей мордашку, да так, что пудрой не замажешь. Но почему тогда молчит Трофим? Насколько я его знаю, он может за один волос, что с головы его драгоценной Риги упадёт, маленькую войну развязать. А тут почему-то тихо…

— А может, Регина ему соврала что-нибудь? — предположил Фёдор. — Ну, скажем, упала, там, ударилась…

— Слушай, а что, вполне возможно, — согласился после короткого раздумья Турист. — Ей тоже, наверное, не в кайф раскрывать Трофиму настоящие обстоятельства этой травмы. По крайней мере, пока. Так что, будем надеяться, что тебе всё ещё продолжает везти, Быня. Но ты уж будь добр — не искушай судьбу дважды, а? Не ходи ты к ней больше, если позовёт, хоть стол двигать, хоть стул, ладно?

— Конечно, — клятвенно заверил товарища Сивцов. — Ни ногой с сегодняшнего дня! Тем более что она какая-то ненормальная…

— Да нормальная она, молодая ещё просто, — туманно объяснил Турист. — А Захар Игнатьевич уже немолодой. Зато тоже нормальный, — добавил он, подумав. — И ты, Быня, молодой. И нормальный. Тьфу ты! Короче все здесь молодые и нормальные. Пошли в дом, холодно.

В доме было тепло и тоже нормально.

В холле сидели Гиббон и Кислый. Первый с сосредоточенностью истинного ценителя искусства созерцал оголённое и чем-то намазанное колено, второй обмахивал сложенной вчетверо газетой своё лоснящееся от прозрачного желеобразного геля лицо.

— Во, блин, — сказал Турист, раздеваясь. — Купили детям игрушек. Второй день друг друга мажут без перерыва. Как педики, честное слово!

— Но, но! — прикрикнул на говоруна Гиббон и погрозил ему какой-то склянкой. — Будешь выступать — и тебя намажем. Верно, Кислый?

— Верно, — подтвердил его синелицый сосед. — И Регину Романовну заодно.

— А её-то зачем? — сразу насторожился Турист. — Случилось чего?

Больные переглянулись между собой.

— Расскажи, — разрешил Гиббон.

— Короче, — начал громким шёпотом Кислый. — Понёс я десять минут назад обед Риге в комнату. Она сидит, рот платком прикрывает, смотрит в сторону и ждёт, пока я накрою и уйду. Да только платок-то немного сдвинулся, а там такое…

— Ну, говори быстрей, — поторопил товарища Гиббон. — А то ещё выйдет кто-нибудь! Она сама, или Трофим, не дай бог…

— В общем, видок у ней, я вам скажу! — Кислый огляделся по сторонам и продолжил: — Будто она из окна падала, да не просто так, а пьяная и мордой об асфальт! Короче, фильм «Челюсти», часть вторая. У нас на зоне одному кенту дали ломом по бороде, так у него точь-в-точь такое же задумчивое выражение на лице было. Потом в больничке сказали, что это перелом и связали ему все зубы между собой какими-то резиночками, чтоб срасталось. Так он после этого целый месяц только жиденьким питаться мог. А мы ему: «Казан, хлеба хочешь?» И ржём все. А он киксует каждый раз, чудила. Классно тогда повеселились!

— А сейчас-то ты чего радуешься? — не поддержал веселья Турист. — Хочешь Риге жиденькое на обед носить?

— Н-нет, — моментально сник Кислый. — Я просто, вспомнил случай похожий…

— Вот и вспоминай в следующий раз про себя, — посоветовал начинающему мемуаристу Гиббон. — Если у ней что-нибудь серьёзное, на ком, как ты думаешь, Трофим зло срывать будет? Завтра стрелка с казахами, у нас и так народу не хватает, все больные, а тут ещё и с Ригой что-то… Нет, Трофиму на глаза лучше до завтра не показываться…

— Да, что-то он неважно сегодня выглядит, — подтвердил Турист. — Уставший какой-то, что ли. Может быть, правда из-за Регины расстроился?

— Кстати, — встрепенулся загрустивший было Кислый. — Трофим просил передать, что Быня с сегодняшнего дня в нашей команде. Сказал, чтобы он помог нам нынче товар принять, когда доставят, а потом к нему просил зайти, поговорить.

— Да ну? — поразился Турист. — Проверил, значит? Я ж ему говорил, что Быня наш человек, а он сомневался.

Сивцов непонимающе смотрел на оживившихся охранников.

— Регина Романовна, говорит, вчера развеяла мои последние опасения, — значительно произнёс Кислый, стараясь копировать речь шефа. — Я, говорит, ей доверяю, больше, чем себе и потому попросил невзначай проверить нашего гостя, которому она дала полностью положительную оценку. Думаю, говорит, Фёдор Юрьевич не будет на меня в обиде за это и пусть он, мол, зайдёт ко мне после приёмки груза.

— Вот это да! — выдохнул Турист, с плеч которого упала страшная тяжесть неопределённости. — Так это, Быня, получается, что Рига тебя проверяла! А ты её раскусил и — в челюсть! Нет, я видел конечно, что ты крутой чувак, но такого даже от тебя не ожидал.

Фёдор не очень-то понял, кого и зачем проверяли, но по тону Туриста догадался, что тот в очередной раз восхищён Сивцовым и, на всякий случай, принял самый независимый вид. Грабля с изумлением смотрел то на него, то на Кислого.

— Так это… это ты её, что ли? — наконец выговорил он. — Ну… ну это ваще, конечно. Как только Трофим это стерпел?

— Умный человек, потому что, — со значением произнёс Кислый. Другой, столь же удачной версии у него не было, поэтому он благоразумно и многозначительно замолчал.

В этот момент по лестнице спустился Чибис.

— Всем привет, — сказал он, принюхиваясь. — Блин, второй день какой-то дрянью на весь дом воняет! Что это такое, кто знает?

— Это вон, — Турист кивнул в сторону больных. — Ушибленные мажутся. Без перерывов на обед и сон. Задолбали уже.

— Но, но! — снова погрозил ему баночкой Гиббон. — Щас вот встану и вызову вас обоих на дуэль. Тебя за «ушибленных», а тебя — за «дрянью воняют».

— Внимание! — радостно заорал Турист. — Впервые в мире! Дуэль на канделябрах! Барон фон Гиббон против маэстро Чибиса! Господа гусары, прошу к барьеру.

— Зачем же на канделябрах? — проворчал польщённый «бароном» инвалид. — На пистолетах.

— Пистолетами рубиться будете? — удивился Турист. — Гм, неожиданное решение. Ну что ж, желание клиента…

— Не рубиться, а стреляться, — перебил разошедшегося Туриста Гиббон. — Я-то получше Чибиса шмаляю…

— Ой, я не могу! — восхитился потенциальным противником Чибис. — Шмаляльщик нашёлся. Сиди уж, великий хромой!

«Великий хромой» тут же попытался подняться, чтобы незамедлительно получить сатисфакцию, в результате чего едва не упал. К счастью, отважный дуэлянт был благополучно подхвачен под мышки и усажен на своё прежнее место. Но даже после этого одноногий забияка продолжал скрипеть зубами и бормотать какие-то страшные ругательства на древнехалдейском, пугая всех особо непонятными оборотами.

— Ишь, разошёлся, — восхитился своим несостоявшимся соперником Чибис. — Хоть в блокнотик записывай! Красота!

— Эй, красота, — прервал его Турист. — Ты не опоздаешь?

— Куда? — удивился Чибис.

— Машину с грузом встречать, — напомнил Турист. — Там ведь грузовик-то обычный, с наёмным водилой. Он без знающего человека нашу «избушку» вовек не найдёт. Так что езжай к почте, жди его там, как договаривались. Потом сюда дорогу покажешь, а мы его тут разгрузим по-быстрому.

— А как я его узнаю-то? — закапризничал Чибис. — Трофим ни номера машины не сказал, ни как водилу зовут… Может, Быня со мной съездит?

— Один съездишь, — отрезал Турист. — Нечего попусту рисковать. А что Трофим тебе номер не сказал, так он и сам его не знает. Да и зачем? Там что — несколько грузовиков, думаешь, приедет? К трём часам, к почтовому отделению и все с мороженой рыбой? Давай, не отмазывайся.

Чибис пошёл заводить свой джип, остальные в заметном волнении расселись вокруг стола.

— Эх, как бы нас не постреляли всех завтра, — вздохнул Кислый, озвучив общую невысказанную мысль. — Кто их знает, этих азиатов? Покрошат всех в капусту и всё. Спокойной ночи, малыши.

— Не каркай, — посоветовал ему Гиббон. — Трофим тоже, поди, не лох какой-нибудь. Что-то наверняка придумал. Тем более, Быня теперь с нами заодно, а он в бою пятерых стоит. Надо ему будет автомат дать.

Услышав про оружие, Сивцов принялся сосредоточенно рассматривать потолок. Ему было страшно до колик в животе, но лучший автоматчик страны старался держать себя в руках.

— А зачем Трофиму мороженая рыба? — спросил Фёдор, чтоб отвлечься.

— А мы в ней камушки возим, — охотно пояснил Турист. — Из Якутии.

— Какие камушки? — не понял Сивцов.

— Ну какие ещё можно камушки возить из Якутии? Алмазы, конечно. По нескольку штучек в каждую рыбку засунуто, заморожено — и всё, вези куда хочешь. Внутри страны, конечно. За границу уже по-другому надо. Но это пускай у казахов голова болит. Или кто они там на самом деле…

— Прямо настоящие алмазы? — поразился Фёдор. — И в обычной рыбе?

— Ловко, да? — Турист рассмеялся. — Трофим придумал. А может, Регина. Самое интересное, что рыбу нам доставляют обычные в таких случаях люди — водители, экспедиторы, грузчики. И никто из них даже не подозревает, сколько денег проходит через их руки. Но раньше партии совсем небольшие были, не то что в этот раз — целый «КамАЗ» с рыбой пригнать должны. Замучаемся мы с ней, я чувствую.

— Почему? — Сивцову было интересно слушать про алмазы, которые ему доводилось видеть только в Оружейной палате, да и то во время экскурсии, на которую их класс двадцать лет назад водили вместо урока истории.

— А кто, по-твоему, их из рыбы выковыривать будет? — вздохнул Турист. — Мы и будем. Немного распотрошишь, и то весь пропахнешь, а тут — целый грузовик! И в доме половина больных. Завтра с постели хрен поднимешься от усталости, а надо — казахи за камнями приедут. Не знаю, куда Трофим так торопится? Раньше никогда такой спешки не было, сначала «рыбку» примем, а потом уж покупателям звоним. А тут — такой аврал.

— Так если рыба мороженая, — произвёл некоторые умозаключения Фёдор, — она ведь может и до завтра не растаять. Особенно если её много?

— Кипятком в подвале обдадим, через полчаса уже мягкая будет, — махнул рукой Турист. — Нам ведь её не есть. А в остальном — технология уже давно отработана. За это не волнуйся. Меня объём работы больше беспокоит…

«КамАЗ» с рыбой прибыл через полтора часа. Разгрузили быстро — просто скидали на снег алюминиевые лотки с наклейками «Минтай свежемороженый» большой неаккуратной кучей, чем немало удивили водителя грузовика.

Получив, однако, щедрые чаевые и довольный столь быстрой разгрузкой своей машины, тот лишних вопросов задавать не стал и моментально покинул этот несколько необычный «склад». Мало ли что бизнесменам сейчас в голову взбредёт? Ну, захотел человек построить свою базу в лесу, ну и флаг ему в руки, лишь бы платил хорошо. А то, что санитарные нормы здесь, похоже, не в особой чести — так где сейчас по-другому? Он-то уж, слава богу, вдоволь насмотрелся, как у нас в стране транспортируют и хранят скоропортящиеся продукты, потому и жене чёткие инструкции всегда оставляет — какие товары в магазинах можно брать, а какие нельзя. Ту же «заморозку», например. Где гарантия, что продукт не разморожен где-нибудь по дороге, а в магазине вновь приведён в «надлежащий» вид? Нигде. Особенно летом…

Но того, как в дальнейшем будут обращаться с этой партии рыбы её новые хозяева, даже видавший виды водитель не смог бы себе представить.

— Блин, в камень замёрзла, — констатировал Кислый, переворачивая один из лотков кверху дном и с силой тряся его перед собой.

Несколько крупных рыбин, смёрзшихся ледяным комом, и не подумали подчиниться силе тяжести. Кислый, приподняв алюминиевую ёмкость повыше, с силой бросил её себе под ноги. Металл недовольно загудел. Минтай остался внутри.

— Да, такой ещё ни разу не привозили, — Турист попинал лоток ногой. — Запаримся мы с ней. Придётся прямо так в подвал скидывать, а там уж отпарим.

— Может, Поршня подключим? — задумчиво спросил Чибис, оглядывая рыбно-алюминиевую груду. — Подавать-то поди уж хватит у него соображалки? А то, я чувствую, мы рядом с этим минтаем и сдохнем прямо сегодня.

— Давай, — согласился с товарищем Турист. — Ты иди, приведи его, а мы пока начнём всё это дело поближе к дверям подвала подтаскивать.

Чибис пошёл за подмогой, а Кислый раздал всем по паре нитяных перчаток и рабочих рукавиц — чтоб не мёрзли руки и чтобы не пораниться о неровные края рыбной тары.

Успели перетащить уже лотков тридцать, когда из дома появился Чибис с Поршнем. Последний был одет в самые тёплые вещи и заботливо повязан детским шарфиком с нарисованным пингвином. Глаза нового грузчика испуганно зыркали по сторонам.

— Фу, еле уговорил его, — протянул Чибис, утирая пот со лба. — Упёрся и всё ты тут! Втемяшил себе в голову, что мы опять на санках собрались кататься. Кое-как ему объяснил, что санки мы в лесу потеряли, иначе никак не шёл.

Увидев в руках у Туриста очередной лоток с рыбой, Поршень округлил глаза и попятился.

— Да стой, ты, твою мать! — заорал на него Чибис. — Тпру! Это не санки тебе Турист несёт, это ящик такой специальный для рыбы. Ты их нам будешь сверху в подвал подавать. Понял, балда? Здесь будешь, около дома, никуда идти не надо! Понял, нет?

Поршень с облегчением закивал головой.

— Ну давай, взялись, — предложил Турист. — Раньше сядешь — раньше выйдешь. Нечего до ночи рассусоливать! Ты, Быня, потом с нами в подвал пойдёшь, принимать, а все больные сверху пусть подают…

— Погоди, — спохватился вдруг Чибис. — Забыл совсем! Трофима только что видел, он сказал, чтоб Фёдор Юрьевич с нами не возился с рыбой, а к нему прямо сейчас поднялся. У него, говорит, какое-то другое задание для него есть.

— Оба-на, — бросил лоток на землю Турист. — С этого и начинать надо было, а не с того, как ты Поршня уговаривал. Иди, Быня, — обратился он к Фёдору. — Похоже, Захар Игнатьевич тебя на какое-то серьёзное дело приметил. Давай, удачи!

— Я если быстро поговорю, то ещё спущусь, помогу вам, — пообещал Сивцов, которому очень хотелось посмотреть на настоящие якутские алмазы. Естественно, с целью утереть нос всезнающему Ефиму Бабурину.

— Ты что, — возмутился Турист. — Даже не думай. Трофим наверняка по серьёзному делу тебя приглашает, там спешка ни к чему. Разговаривай спокойно, не ёрзай, мы тут и без тебя управимся. Давай, давай, иди. Рукавицы снять не забудь, вон Поршню их лучше отдай.

Отдав рукавицы с перчатками покорному Поршню, Фёдор пошёл в дом.

Поднимаясь на крыльцо, Сивцов механически понюхал испачканный рукав полушубка.

Рукав пах рыбой.

Это был запах денег.

Очень больших денег.

«Ну, я вам!» — непонятно кому мысленно погрозил Фёдор и взошёл на крыльцо.

 

Информационная поддержка

— Пятый, пятый, это третий. Приём.

— Третий слушает.

— «Груз» прибыл, как поняли меня, «груз» прибыл. Время — пятнадцать сорок четыре. Приём.

— Понял тебя, третий. «Груз» прибыл, пятнадцать сорок четыре. Чем они сейчас занимаются? Приём.

— Разгружают. В остальном, как обычно. Ничего нового. Приём.

— Понял, продолжайте наблюдение, до связи.

— Вас понял. Конец связи.

 

Алгоритм улавливания бела лебедя

Трофим казался действительно каким-то уставшим и осунувшимся, будто всю ночь не спал. Он сидел в мягком кресле, в халате и тапочках, что должно было показать осведомлённому человеку ту высокую степень доверия, которая оказывалась в данный момент посетителю. Фёдор, однако, к людям осведомлённым не относился.

— Здравствуйте, — сказал он, замирая на пороге комнаты. — Мне зайти попозже?

— Почему? — не понял Трофим. — Проходи, садись.

— Но вы же только что из душа, — заметил Сивцов, присаживаясь в свободное кресло. — Вон, даже переодеться не успели. Или вы в баню ходили?

— Нет, не ходил, — признался несколько обескураженный хозяин. — Просто лень было в костюм влазить, да и жарко в нём. Ты как, не против?

— По мне, так сидите хоть в женских колготках, — разрешил Фёдор. — Я вообще однажды на работу собрался, полпути уже прошёл, потом смотрю — опа! — я же в тапочках иду! Пришлось возвращаться домой, переобуваться. Причём заметил я это только потому, что на меня милиционер возле метро как-то странно посмотрел. Хорошо, что не зима ещё была, а осень. А то бы точно забрали для разбирательства.

Трофим, не выдержав, хихикнул. Он живо представил себе фээсбэшника, наверняка при оружии, идущего на работу в тапочках. Как его задерживает милиция, а он предъявляет своё удостоверение и на ходу «лепит» им какую-нибудь байку об особо важном задании, непременно требующем наличие тапочек на ногах. Сивцов тем временем заканчивал свою мысль:

— Так что мне всё равно, в чём вы дома ходите. Главное, на улицу так не выйти, по забывчивости, например.

«Давай, давай, юродствуй! — злорадно подумал Захар Игнатьевич. — Не знаешь ещё, что наши с тобой роли уже давно поменялись. Во-первых, теперь мы знаем, кто ты есть на самом деле, значит жертва уже ты, а не я. А во-вторых, тебя же, наверное, учили в своё время, что разведчики частенько гибнут во время особо опасных заданий. На благо Родины, так сказать, хе-хе. Вот и будь любезен соответствовать этому светлому образу непримиримого борца со злом».

— Я ведь тебя зачем позвал, Федя, — сказал он вслух, беря со стола яблоко. — У меня есть для тебя одно очень лестное предложение.

— Какое? — заинтересовался Сивцов.

— Как ты отнесёшься к тому, если я назначу тебя старшим над всеми моими людьми, находящимися здесь? Комнату такую же, как эта, выделю, деньжат подкину, а?

— Не знаю, мне без разницы, — сказал Фёдор. — Та комната тоже ничего.

Трофим, явно не ожидавший такого поворота дел, задумался. Сегодня утром Регина убедила его в том, что от такой наживки ни один оперативный работник не откажется, будь он хоть из ФСБ, хоть из милиции. Ещё бы — приблизиться к самому Трофиму! Стать его ближайшим помощником, пусть даже на короткое время. А этот, смотри-ка — не выказывает абсолютно никакого энтузиазма. Будто не денег, власти и информации ему только что предложили, а так — лёгкое поощрение.

— То есть, ты отказываешься? — уточнил Захар Игнатьевич.

— Нет, — помотал головой Сивцов. — Просто мне непонятно, в честь чего это меня повышают? За какие такие заслуги?

— Ну, это-то как раз понятно, — к такому вопросу Трофим был готов и сразу почувствовал себя намного уверенней. — Это ведь только кажется, что я старый уже, из дома нос не кажу, ничего не вижу и не слышу. На самом же деле я ещё тебя не увидел, а уже кое-что понял из рассказов моих охламонов. Приехал и сам убедился — ты для них уже авторитетом стал. Небольшим, конечно, но им с лихвой хватает. Они же все в рот тебе смотрят. Второе. Мозги у тебя работают хорошо, язык тоже, кажется, подвешен правильно, да и образование явно выше, чем четыре класса церковно-приходской школы, как у моих. А старший над ними нужен — иначе совсем распустятся. Ну как, согласен?

— А что я должен буду делать? — Фёдора повышали первый раз в жизни, и это ему ужасно льстило. — У меня и опыта руководящей работы нет…

— Ну, это ты быстро научишься, — облегчённо рассмеялся Захар Игнатьевич. — Дурное дело нехитрое. Ты, главное, Туриста ко мне потом пошли, я ему подтвержу твои полномочия, а там уж он сам тебе на первых порах подскажет, что делать. Ты главное, во всё, что им поручают, не лезь. Твоё дело работу проверить, мне доложить и новое задание от меня лично получить. Понял?

— Понял, — кивнул Сивцов. Новая должность пока не казалась ему особо сложной. Во всяком случае, до приезда Амины продержаться будет полегче.

— Ну что ж, — вздохнул Трофим, — отлично, если понял. Сейчас можешь отдыхать, а завтра у тебя будет первое серьёзное задание.

— Какое? — поинтересовался Фёдор.

— Это я тебе скажу сегодня вечером. Ещё не все детали подготовлены. Далеко никуда не отлучайся, тебя потом пригласят. До вечера, Фёдор.

— До вечера, — попрощался Сивцов.

«Что же такое придумала Рига? — размышлял Захар Игнатьевич, глядя в удалявшуюся спину Фёдора. — Зачем вся эта комедия? Скорей бы уж рассказала».

Регина зашла в комнату к Трофиму только через полчаса.

— Бог ты мой, — только и смог выговорить Захар Игнатьевич, взглянув на лицо подруги. — Как ты себя чувствуешь?

— Хреново, — невнятно произнесла Рига и осторожно умостила себя в кресло. — Морозит. Всю ночь не спала.

Нижняя челюсть гостьи увеличилась в размерах в два раза, мешая говорить. От Регины явственно попахивало коньяком.

— Пила, что ли, недавно? — Трофим поморщился. — Выпила бы лучше таблетку. Сама знаешь, у нас завтра…

— Знаю, — прошипела Рига. — А ты знаешь, что у меня челюсть сломана? И терплю я, кстати, именно из-за этого «завтра».

— Как сломана? — поразился Захар Игнатьевич. — Ты уверена?

— Процентов на девяносто. Вот тут, — она легко прикоснулась кончиками пальцев к опухоли на подбородке, — кость двигается, если нажать. И поскрипывает противно. Кроме того, я достаточно таких «опухликов» насмотрелась на другой день после тренировок.

— Вот ведь, а? — расстроился Трофим. — Может, тебе ещё налить?

— Не надо, — остановила его Регина. — Кстати, нет худа без добра. Мне эта боль, как ни странно, комбинацию отличную придумать помогла. Только что-то уж больно хорошо в ней всё получается, никогда такого не было. Аж не по себе немного — каждый шар в свою лузу. Может, заценишь? На трезвую голову, так сказать, — она невесело рассмеялась.

— Давай, давай, говори, — оживился Захар Игнатьевич. — А то я с утра как на иголках. Быне этому новую должность предлагаю, а сам не знаю, зачем. Я так, вообще-то, не привык.

— Успокойся, всё это входит в наш план, — Рига бросила взгляд на столик. — Чёрт, яблок хочу, как назло!

— Так бери, — непонимающе кивнул на фрукты Трофим.

— Издеваешься?! — в глазах Регины стояли злые слёзы.

— Извини, я забыл, — смешался Захар Игнатьевич, быстро отводя взгляд от подбородка своей собеседницы. — Есть сок в холодильнике. Хочешь?

— Хочу. Яблочный.

Трофим поднялся, принёс сок и высокий стакан, налил. Терпеливо подождал, пока Рига, отпив половину, не поставила стакан на столик.

— Ну, говори, что ты там напридумывала? — поторопил её Захар Игнатьевич. — Я уже извёлся весь от неизвестности.

— Сегодня вечером ты должен сказать Фёдору, — ровным голосом проговорила Регина, — что завтра он пойдёт вместо тебя на стрелку с покупателями. За старшего, то есть.

— Да ты что? — поперхнулся от такой глупости Трофим. — В своём уме? Да кто с ним разговаривать-то будет? Развернутся и уедут, и это ещё в лучшем случае. А потом «косяки» про меня ходить будут по всему бывшему Союзу. Мол, совсем Трофим из ума выжил, какого-то «чушка» вместо себя на стрелку выставляет. Действительно, что ли, пьяная придумала?

Рига, пережидая приступ возмущённого красноречия Трофима, взяла стакан и спокойно допила свой сок.

Выговорившись, Захар Игнатьевич возмущённо засопел. Регина молча рассматривала качество наложенного вчера перед встречей с Фёдором маникюра.

— Ну ладно, говори, чего там дальше-то должно быть? — не выдержав, буркнул Трофим. — Пользуешься моей добротой…

— А дальше, — как ни в чём не бывало, продолжила Рига, — наши гости из солнечного Казахстана застрелят этого Быню прямо на глазах у изумлённой публики. Затем — всеобщая перестрелка, куча трупов, зато и товар и деньги остаются у нас. Нравится?

— Погоди, — раздражённо перебил её Захар Игнатьевич. — С чего ты взяла, что казахи стрелять начнут? Увидят, что меня нет, развернутся и уедут спокойно. Мои же не начнут в них просто так стрелять, это уже «косяк», сама понимать должна. Если б они действительно первые начали, тогда меня, конечно, ни один сходняк виновным не признает, всё на них повесят. Но зачем же их считать дурнее нас? Чего-то я пока не пойму твоего плана…

— А кто сказал, — вкрадчиво начала Регина, — что в Фёдора должны выстрелить именно казахи? По-моему, здесь главное, чтобы на них подумали. А выстрелить может и другой человек. На стрелке же обстановка нервозная, сам знаешь. Один выстрел — и понеслась, стреляй во всех, кто не свой, не ошибёшься.

— Ну-ка, давай поподробнее, — заинтересовался Трофим. — Как ты себе всё это дело представляешь? По пунктам.

— По пунктам, так по пунктам, — пожала плечами Рига. — Значит так. Казахи, конечно, сразу в дом не пойдут, в незнакомом помещении всегда нужно подвоха ожидать. Значит, знакомиться и здороваться будут перед домом, где-нибудь в районе ворот, где все на виду друг у друга. Это место отлично просматривается с чердака, я уже проверяла. Там мы с тобой и устроимся.

— Зачем?

— А затем, что оттуда мы заметим тот момент, когда приезжие начнут возмущаться «подставой». Тут мы Быню и свалим. Из винтовки с «глушаком». Будет полная иллюзия того, что его шлёпнул кто-то из «обманутых» казахов.

— Погоди. Даже если с «глушаком», как ты говоришь, всё равно ведь можно будет определить, что пуля со стороны дома прилетела. Дырка-то в нём с нашей стороны образуется. Да и тело в ту сторону отбросит.

— А если разрывной пулей? — подкинула идею Регина. — Да в голову? Ну-ка, подумай, как в таком случае будут развиваться события?

— Значит, — послушно начал рассуждать Захар Игнатьевич, — казахи начинают возмущаться, что я вместо себя послал «шестёрку». Естественно, все на эмоциях, возможно, будут громко кричать и махать руками. В этот момент у «старшего» нашей группы вдруг разлетается голова. Все близстоящие — в крови и мозгах. Ну, допустим, секунда на положенный в таких случаях ступор. Ну а затем, я думаю, должен последовать древний, как мир клич: «Наших бьют!» Надеюсь, я ничего не упустил?

— Нет, я примерно так же рассуждала, — его собеседница снова налила себе сока. — Как, думаешь, сработает?

— По-моему, просто отлично придумано, — признался Трофим. — И для сходняка, и для чекистов козлы отпущения — казахи. А мы с тобой — белые и пушистые. Только для меня вот ещё остаётся несколько непрояснённых вопросов в этой твоей диспозиции.

— Задавай, — пожала плечами Рига.

— Есть ли у нас здесь винтовка с глушителем? Или надо срочно доставать?

— Есть, я уже её проверила и смазала. Необходимые патроны тоже имеются. Всё уже на чердаке. Подставку для стрельбы я тоже сделала.

— Хм, — удивился Захар Игнатьевич. — Оперативно. Ты что, была уверена, что я соглашусь? Раз всё уже приготовила?

Регина только неопределённо пожала плечами.

— Хорошо. Тогда следующий вопрос: кто будет стрелять? Чибис? Он, насколько мне известно, лучший стрелок из всей нашей охраны?

— Нет, — твёрдо сказала Рига. — Во-первых, никто из этих слюнтяев не сможет поднять руку на Быню, которого они боятся и уважают одновременно. Во-вторых, Чибис больше пригодится внизу, когда начнётся стрельба. У нас и так половина больных, и если мы заберём себе ещё одного, казахи их просто-напросто раздавят. Не забывай, что в самом начале разборки Быня тоже «выбывает», так что им и без того кисло придётся. Ну а в-третьих, стрелять буду я. Потому что мне самой будет приятно этого козла завалить, — и она в очередной раз потрогала нижнюю половину своего лица.

— Ладно, с этим понятно, — кивнул Трофим, в душе поражаясь неожиданной кровожадности своей подруги. — Стрелять будешь ты. Не промахнёшься?

— Сам знаешь, что нет, — усмехнулась Регина. — Зря, что ли, за мной в тир таскался? Да и на охоте не раз уже убедиться мог. Тем более что тут расстояние-то — тьфу…

— Хорошо, — согласился Захар Игнатьевич. — Вот тебе ещё задачка: что будет, если гости перестреляют наших «инвалидов»? Потом — ноги в руки и расскажут всем, что тут случилось? Доказать они, конечно, ничего не смогут, но слух нехороший всё равно обо мне пойдёт…

— Ну так у меня ж в магазине ещё девять патронов останется, — просто сказала Рига. — Начнут казахи верх брать, так я помогу немного нашим, возьму уж ещё грех на душу. Когда большая стрельба начнётся, на пару-тройку пуль со стороны никто и внимания не обратит. Не бойся, Троша, никуда от нас гости не уедут.

— Вариант номер два, — методично продолжал рассматривать все возможные неприятности Трофим. — Победили наши. Не заподозрят ли чего-нибудь оставшиеся в живых?

— Не думаю, — спокойно возразила Рига. — Не тот у них ай-кью, чтобы заподазривать. Тем более что с разрывной пулей действительно непонятно будет, кто и откуда стрелял. Я такими однажды по арбузам лупила в тире, от нечего делать. Незабываемое зрелище.

— Ладно, здесь всё ясно, — Захар Игнатьевич хлопнул ладонью по столу, как бы подводя одному ему видимую черту. — Одно мне ещё покоя не даёт. Помнишь, ты сказала, что мы, возможно, давно находимся под «колпаком» у спецслужб. И что за нами могут наблюдать даже сейчас. А что, если начнётся стрельба, а со всех сторон вдруг крепкие ребятки в бронежилетах выскочат?

— Глупость я тогда сказала, — пробормотала Регина неохотно. — От злости, наверное. Ну что они, в самом деле, в лесу, что ли, вокруг дома сидят целыми сутками? Или на деревьях? Зима всё-таки. Я думаю, Быня просто здесь информацию пока о тебе собирает. Как накопает что-нибудь серьёзное, тогда и жди облавы. Но завтра, если всё хорошо получится, ему уже нечего на тебя собирать будет. Отсобирался, сволочь.

— Ну что ж, тогда я вопросов больше не имею, — Трофим позволил себе улыбнуться. — А всё-таки, голова ты у меня, Регинка! Такую вещь придумать, а? Ведь, если всё как надо получится, у нас и камни, и деньги за них окажутся? И «тихаря» красиво уберём. Своим, если кто живой останется, денег вдоволь сунем в зубы и всё — гуляй, Вася. А сами что делать будем? Есть соображения?

— Я сначала бы к врачу хорошему наведалась, — призналась Рига. — С такой рожей ни один пограничный контроль не пропустит.

— Ну, а потом? С камушками-то что делать будем? Мы ж не рассчитывали, что они у нас останутся. Денежный-то канал у меня хороший налажен, а вот камни… С этим сложнее будет. В России их дорого не продашь, сама знаешь. У нас тут перекупщики мать родную до последней нитки обдерут. За такую партию, конечно, неплохо можно выручить, но за границей-то один хрен больше дадут, вот в чём закавыка! Жаба меня душит, обыкновенная жаба.

— Да спрячь ты их до поры до времени в надёжном месте. Пока без всяких алмазов, налегке, поедем в наш домик на тёплом побережье. Я его, кстати, только на фотографиях видела, нехорошо как-то. Надо бы и вживую посмотреть. Поживём там какое-то время, обвыкнемся, деньги у нас, слава богу, имеются. Начнёшь потихоньку обзаводиться связями, ты это умеешь, найдёшь, в конце концов, человека, который знает, как можно с минимальными потерями вывезти камни из России. Вот и всё.

— Так с этим человеком делиться надо будет, — буркнул Трофим. — Процентов тридцать, поди, потребует…

— Кто о чём, а вшивый о бане, — вздохнула Регина. — Ты сначала получи деньги, спрячь камни, благополучно вылети за бугор, а потом уж думай о торговле. Кому дать тридцать процентов, а кому двадцать пять. Это называется, Троша, не уловивши бела лебедя, да кушаешь.

— Ладно, больно умные все стали, — проворчал Захар Игнатьевич. — Пятнадцать процентов, не больше. И так огромная сумма выйдет за посредничество. Хорошо, хватит об этом. Ты есть хочешь? Тьфу ты, извини, забыл. Тогда я сейчас пообедаю, а потом вместе на чердак сходим, покажешь, чего ты там приготовила. Там хоть будет куда присесть?

— Если ты что-нибудь туда затащишь, то будет. А так — ящики какие-то есть.

— Какие ещё ящики? — возмутился Трофим. — Скажи Кислому, чтобы стул туда мягкий отнёс. Или два лучше.

— Сказать ему, что ты теперь там жить будешь? — хладнокровно поинтересовалась Рига. — Или что врачи прописали тебе лечение холодом?

— Там что, ещё и холодно? — удивился Захар Игнатьевич.

— Можешь не ходить, если не хочешь, — насмешливо глядя на него, проговорила Регина. — Мне помощники, в общем-то, не нужны.

— Да нет, что ты, — заволновался Трофим. — Я же с ума сойду, если видеть не буду, что там, на улице, происходит. Ладно, сам стул отнесу. Тебе взять?

— Возьми, — подумав, согласилась Рига. — Ждать всё равно какое-то время придётся…

— Значит через полчаса, — взглянув на часы, утвердительно произнёс Захар Игнатьевич. — Я пообедаю, и мы с тобой сходим на чердак.

— Ты можешь не произносить при мне это слово? — зло поинтересовалась Регина.

— Какое? — удивился Трофим. — «Чердак»?

— Нет! — почти крикнула Рига. — «Пообедаю»! Я жрать хочу, как два слона, а ты, зная, что я жевать не могу, на все лады склоняешь слово «обедать»! Ненавижу вас всех, — с этими словами она вылетела из гостиной Трофима в коридор.

— Кого это «всех»? — удивился Захар Игнатьевич вслед удаляющейся женской фигуре. — И почему именно как «два» слона?

Ответа не последовало.

Трофим налил себе яблочного сока и, поморщившись, выпил.

После похода на чердак ему предстоял непростой разговор.

Всегда нелегко разговаривать с человеком, который уже вычеркнут твоей волей из мира живых.

Почти вычеркнут.

 

Почти вычеркнутый

— …так и сказал. Ты, говорит, Фёдор, на завтрашней встрече с нашими гостями из Казахстана будешь моим чрезвычайным и полномочным представителем, — Сивцов осмотрел притихших слушателей. — Приезжие, говорит, незамедлительно будут поставлены мной в известность о данном факте. И стал кому-то звонить.

— Вот это да, — восхищённо протянул Кислый. — Круто ты, Фёдор Юрьич, поднялся. Видать показался ты чем-то Трофиму. Ну ладно, мы пойдём в подвал, заканчивать надо. Рыбы уже немного осталось.

Все потянулись в подвал, только Турист ненадолго задержался около Фёдора.

— Молодец, Фёдор Юрьевич, — сказал он шёпотом. — Не зря мы тебя, значит, с Мальборой с собой в побег взяли. Ты уж про меня не забывай, в случае чего, а я для тебя завсегда в лепёшку расшибусь. Вот те крест! — и Турист истово перекрестился.

— Да ты чего, Турист? — испугался Сивцов. — Сдурел, что ли? Какой я тебе Фёдор Юрьевич? Зови, как раньше звал. А то придумали чего-то… Кислый, вон, тоже…

— Спасибо, Быня! — обрадовался Турист. — Это я так, на всякий случай. Вдруг, думаю, человек зазнался? А ты ничего, молоток!

Фёдор потупился.

— Только ты, Быня, панибратства всё равно не допускай, тебе сейчас это по должности не положено. Давай, без отчества только я тебя буду называть, на правах лучшего друга? А остальные всё-таки должны соблюдать субординацию. Ты как, не против?

— Да нет, вроде, — пожал плечами Сивцов. — А это действительно необходимо? Ну, чтоб по отчеству называли?

— А как же? — горячо зашептал Турист. — Иначе вконец распустятся! А так у нас будет нормальная система: ты — начальник, я — твой заместитель, а они — наши подчинённые. И тогда у нас ух как всё завертится! Начнём такие дела крутить! Ну как, идёт?

— Идёт, — согласился Фёдор.

— Ну и ладненько, — Турист облегчённо перевёл дух. — Тогда мы сейчас закончим с рыбой возиться, в баньку с пацанами сходим, от запаха хоть чуть-чуть отмоемся, а потом и к завтрему подготовиться не грех, — он подмигнул Сивцову и весело побежал к подвалу. Через несколько секунд до Сивцова донеслись команды, которые его новый «заместитель» щедро раздавал своим новоявленным подчинённым.

После бани вся «рыборазделочная бригада» сидела распаренная, завёрнутая в простыни в комнате отдыха и, отдуваясь, пила чай с лимоном и вареньем. Пива Турист разрешил выпить сегодня только одну упаковку на всех, поэтому её пока не доставали — оттягивали удовольствие.

— После бани надо брусничную наливку пить, — рассудительно произнёс Гиббон, гоняя ложкой в стакане ломтик лимона. — А не эту бурду.

— Молчал бы, коли не соображаешь ни черта, — оборвал его намёки Турист. — Это ж витамин C! Завтра будешь бодренький, как огурчик. А если наливки своей сейчас надуешься, то завтра на стрелке только и будешь думать о том, как у тебя голова раскалывается.

— Ага, — поддержал разговор Кислый. — Тебя убьют, а ты и не заметишь.

— Типун тебе на язык! — зло оборвал шутника Гиббон. — Если уж на то пошло, то тебе первому завтра беречься надо.

— Это ещё почему? — обиделся Кислый.

— Так твою рожу неподготовленный человек если увидит — всё, амба! — захохотал Чибис. — Без всяких вопросов палить начнут. Они же люди восточные, тонкой душевной организации. Подумают, что шайтан пришёл, да и грохнут тебя, от греха подальше. Аллах акбар!

— При чём тут аллах? — удивился Турист. — Казахи разве мусульмане?

— А кто же они, по-твоему? — полез в спор Кислый, лицо которого уже начинало кое-где проступать жёлтыми пятнами сквозь синеву. — Христиане, что ли?

— Да они вообще, по-моему, буддисты, — пожал плечами Турист. — А может, эти… Далай-ламы какие-нибудь…

— Это ещё кто? — подозрительно прищурился Чибис. — Давай-ламы твои?

— Не знаю, — нехотя рассказал Турист. — По телеку один раз видел. Сидит старик, голова бритая под ноль и в балахоне каком-то оранжевом. Как раз на казаха похож.

— Так это ты, наверное, про «крытку» заграничную смотрел, — захохотал Чибис. — Я тоже раз передачу видел про их зоны и тюряги. Так вот, у них особо опасных рецидивистов или смертников в оранжевое хэбэ принято одевать. Тем более, говоришь, что бритый был. Всё ясно — приговорили дедушку.

— Да нет, он какие-то проповеди читал, — не сдавался Турист. — То ли мантры называются, то ли ещё как-то по-хитрому…

— Ну так, если тебе «вышка» или пожизненное ломится, ещё и не такое на суде прочитаешь, — опроверг его доводы Кислый. — Мы как-то раз всей камерой последнее слово для суда одному гоп-стопнику составляли, и такая, знаешь, замечательная мантра у нас получилась, что любо-дорого почитать! Говорят, потом судья, здоровенный мужик, плакал навзрыд, когда последнее слово подсудимого заслушивали, во как… А тут, тем более, для телевидения ещё снимают. Конечно, старичок наплёл чего-нибудь.

— Да хорош уже хренотень-то всякую рассказывать, — прервал его Чибис. — Этой байке про плачущего судью уже лет триста, наверное. Тем более что вообще неизвестно, кто завтра приедет. Если они из Казахстана, это совсем не значит, что будут именно казахи. Кто угодно может быть.

— Тоже правильно, — поддержал Чибиса Гиббон. — Я один раз видел гражданина Нидерландов с абсолютно рязанской внешностью рожи. Хотя я сам, лично паспорт его смотрел. И по-русски он разговаривал лучше меня. Матом, в основном.

— Чего это ты паспорт его смотрел? — подозрительно поинтересовался Кислый.

— А мы всё у него в барсетке посмотрели, — заржал Гиббон. — Молодые были, весёлые. Я бы сейчас, наверное, не смог два квартала по дворам от ментов петлять с чужим «лопатником» на кармане. Годы уже не те!

— Ты сейчас и до нужника без тросточки не дойдёшь, — успокоил его Турист.

— А это ты к чему? — насторожился Гиббон.

— Да всё к тому же, — вздохнул Турист. — Завтра-то как будешь? Рыцарь плаща и костыля, блин. Руки ведь свободные должны быть.

— Ну и что? — насупился Гиббон. — Если что, палку отброшу, а сам — на землю. Лёжа-то обе руки свободные будут! Стреляй, не хочу.

— Голова, — одобрил хитроумную тактику Чибис. — Ты только раньше времени не упади. А то перепугаешь казахов до срока. Стрелять ещё начнут.

— Не боись, — высокомерно успокоил его Гиббон. — Я и на одной ноге стою получше, чем некоторые на двух. Вон, Кислый, например. На лесенке устоять не мог.

Кислый обиженно засопел.

— Налейте лучше Поршню ещё чаю, — перевёл он разговор на другую тему. — А то у него опять уже пусто.

Поршню налили ещё.

— А мы, пожалуй, пивка чуток, — разрешил, наконец, Турист, кивая Кислому. — А потом экипировочку на завтра подбирать будем.

— А чё нам подбирать-то? — удивился Гиббон. — Всё вроде бы есть.

— У тебя-то, у голодранца, конечно, всё при себе, — осадил его Турист. — А вот Быню надо будет и приодеть достойно, и снарядить. Чтоб соответствовал. Всё-таки у него самая опасная часть работы получается, как ни крути.

Все понимающе помолчали. В случае перестрелки шансы выжить у «командиров» маленьких отрядов, выходивших вперёд для переговоров, были самые ничтожные.

— Шубу ему надо. Трофимовскую, — подсказал Кислый, принёсший упаковку с баночным пивом. — Чтоб выглядел побогаче.

— Хорошая идея, — одобрил Турист. — Я думаю, Захар Игнатьевич согласится. Он, наверное, вообще разрешит воспользоваться своим гардеробом, так что здесь проблем возникнуть не должно. С оружием Быня наверняка сам разберётся, что ему больше для данной ситуации подойдёт. Надо будет только гранату ему, на всякий случай, в карман сунуть.

— И мне, — влез Гиббон. — Я тоже хочу гранату. Только не «эфку», а «эргэдэшку», она полегче, да и разлёт осколков у неё поме…

— А ты без пистолета, что ли, будешь? — перебил его Чибис.

— Почему? — удивился Гиббон. — У меня «ТТ».

— Вот и считай тогда: «ТТ», граната и костыль. Сколько всего предметов?

— Три, — подсчитал Гиббон. — Ну и что?

— А рук у тебя сколько, балда? Две? Или больше?

— Так я же палку-то откину! — загорячился Гиббон.

— Сандали не откинь, — охладил его боевой пыл Турист. — Хватит тебе пистолета.

— А Быня хоть в курсах? — поинтересовался вдруг Кислый. — Ну, в смысле, сказал ему Трофим, о чём с казахами перетереть надо? Цену там, и всё такое…

— Конечно, — отмахнулся от него Турист. — Быня всё знает, Трофим с ним сегодня больше часа как раз насчёт казахов разговаривал. Да ты не боись, Быня и сам в случае чего не растеряется. Не тот человек.

— Да знаю я, — пожал плечами Кислый. — Просто спросил.

— Слушай, а чё с Поршнем? — вспомнил вдруг Чибис. — Куда его, блаженного, ставить-то на стрелке? Как бы он не учудил чего.

— Да, это вопрос, — почесал в затылке Турист. — Для массовости он, безусловно, нужен. Оружия, наверное, лучше ему вообще не давать, пусть просто стоит с серьёзным видом. Всё вперёд. А вообще, можно ещё с Быней щас будет посоветоваться. У него голова светлая, придумает что-нибудь.

— Ну что, одеваемся тогда? — спросил Чибис. — Париться больше не будем?

— Не, хорош уже, — ответил Турист, допивая пиво. — Пойдём лучше Быню собирать.

Все стали обтираться простынями и облачаться в чистое.

— Как покойники, блин, — хихикнув, заметил Кислый.

На него дружно зашикали.

Фёдор смотрел телевизор на втором этаже, когда к нему подошёл Турист.

— Пойдём, Быня, — сказал он, крутя на указательном пальце какие-то ключи и заговорщицки подмигивая. — Одевать тебя будем.

— Во что? — удивился Сивцов.

— Во всё самое лучшее, — Турист так и лучился счастливой улыбкой. — Трофим разрешил брать для тебя любую его одежду, чтобы завтра ты выглядел на миллион долларов.

— Пойдём, — Фёдору стало интересно, как выглядит одежда на миллион долларов. — А куда?

— Да у Захара Игнатьевича здесь гардеробная небольшая, — Турист снова показал Сивцову ключ. — Там у него для всяких случаев одежда и обувь хранится. И для охоты, и для рыбалки. Или гость вдруг какой важный наведается — тоже найдётся, что накинуть. Вот мы тебе сейчас что-нибудь для важной встречи и подберём.

— Шапку из песца? — ахнул Фёдор, которому всю жизнь хотелось иметь большую песцовую шапку. Именно такую он видел несколько раз на голове одного студента-двоечника, постоянно таскавшего Сивцову «халтуру» в виде простеньких чертежей.

— Нет, в шапке не по понятиям будет, — удивился Турист такой просьбе. — Мы из дома выйдем, они из машины, какая же тут шапка? Если вы с этим, как его… Аскаром договоритесь на первых порах без стрельбы, поручкаетесь, друг другу поверите, тогда снова в дом идти надо — саму сделку обсуждать в деталях. Так что шапка здесь ни к чему — вы ведь не на улице деньги и камни считать собираетесь? Да и шубу лучше не застёгивать. У тебя вообще должен быть такой вид, будто ты на секунду из дома выскочил, только для того, чтобы гостям уважение оказать, у ворот их встретить и в дом проводить, понял?

— У меня будет шуба? — только и понял Сивцов из всего сказанного его провожатым. — Настоящая? Меховая?

— Ну а какая же ещё? — удивился Турист, подходя к запертым дверям гардеробной, у которой уже толкались и остальные любопытствующие. — Ситцевая, что ли? Конечно, меховая.

Турист немного повозился с замком, и дверь с готовностью распахнулась. Весёлая ватага интересующихся хлынула внутрь. Фёдор тоже вошёл и теперь с любопытством озирался. Мужскую шубу он видел единственный раз в жизни у Филиппа Киркорова, и то лишь на фотографии. Теперь он горел справедливым желанием восполнить этот пробел в своих познаниях о мире высокой моды.

Шуб было две. Фёдору понравились обе. Мех на них был одинаковый, и отличались они друг от друга лишь длиной — одна была до середины бедра, а вторая — чуть ниже колена.

— Вот эта нормальная, — выбрал наконец Сивцов, справедливо рассудив, что чем шуба длиннее, тем, следовательно, и богаче.

— Нет, Быня, короткую лучше бери, — посоветовал Турист. — А то мобильность потеряешь.

Фёдор надулся, но шубу всё-таки примерил, встав перед большим зеркалом, встроенным в одну из стен гардеробной.

— Ух ты, — выдохнул он, забыв, что только что был категорически против. — Класс! Тяжёлая какая. И блестящая. Что это за мех?

— Не знаю, — пожал плечами Турист. — Какая разница?

— Пусть будет бобёр, — решил Сивцов и зачем-то несколько раз подпрыгнул. — Потому что тяжёлая очень.

— Пусть, — легко согласился Турист. — А что, бобры тяжёлые животные?

— Конечно, — значительно кивнул Фёдор. — Деревья раз валят. Для своих плотин.

— Ух ты, — присвистнул Гиббон. — С такими лучше в тихом переулке не встречаться…

— Они в лесу живут, — успокоил его Сивцов. — Даже мясо, по-моему, не едят.

— Ты щас, Фёдор Юрьевич, как этот, — подобострастно хихикнул Кислый. — Как витязь в бобровой шкуре.

— Ты как ляпнешь, хоть стой, хоть падай, — заржал Гиббон. — Какой ещё «витязь в шкуре»? Где ты витязей в шкуре видел? Первобытный он, что ли?

— Сам ты первобытный! — обиделся Кислый. — Рассказ такой есть, в стихах. «Витязь в бобровой шкуре» называется. Грузин какой-то, кажется, написал.

— Да оба вы друг друга стоите, — немного охладил спорщиков Чибис. — Не в «бобровой», а в «тигровой шкуре», балбесы.

— Я ж говорю, первобытный, — не сдавался Гиббон. — У! У!

— И не «какой-то» грузин, — продолжал, тем временем, Чибис. — А вполне даже конкретный. Шота Ркацители, по-моему.

— «Ркацители» — это вино, — напомнил спорщикам Фёдор. — Сухое. Столовое.

— Так он его, наверное, и придумал, — выдвинул устраивающую всех версию Чибис. — Шота этот. Попишет-попишет стихи — раз! — винца заквасит. Книжку закончит — гостей зовёт. У них там всю жизнь так принято, я знаю.

— Где это «там»? — поинтересовался Турист.

— Ну, у них, в Грузии, наверное, — растерялся Чибис. — На Кавказе, в общем…

— А мы сейчас где?

— Здесь. А что?

— А то, что хорош уже о грузинских поэтах трындеть! У нас, слава богу, не с ними стрелка будет. Поищите лучше, что Быне на ноги надевать будем.

Пристыженные искусствоведы бросились выполнять приказание.

— Вот, — возник через пару минут Кислый. — Померяй. Классная обувка!

Сивцов примерил великолепные лёгкие унты ручной работы. Они оказались чуть великоваты, но снимать их было жалко.

— Ничего, с толстым носком в самый раз будут, — нашёл выход из положения Турист. — Ты у нас сейчас совсем как «хозяин тайги» будешь! Весь в меху.

Остальные, не столь бросающиеся в глаза предметы одежды, были найдены минут за пятнадцать.

— Кислый, отнеси всё, что выбрали, в комнату Фёдору Юрьичу, — распорядился Турист. — А мы пока в оружейную.

В оружейной комнате Фёдор уже не испытывал таких приятных эмоций, как в гардеробной. С некоторых пор он стал опасаться оружия.

«Автомат ни за что не возьму, — убеждал он себя, переступая порог. — И пулемёт, наверное, тоже. Интересно, есть у них здесь газовые баллончики?»

Газовых баллончиков, по всей видимости, не было, зато всё остальное стреляющее и взрывающееся великолепие просто поражало воображение.

«И куда только милиция смотрит? — поразился Сивцов, разглядывая стеллажи с промасленными деревянными ящиками и железными коробками защитного цвета. — Наверное, Захар Игнатьевич обокрал какую-нибудь близлежащую воинскую часть. Или Регина».

— Ты к какому пистолету больше привык? — поинтересовался Турист.

— А что у вас есть? — осторожно поинтересовался Фёдор, боясь попасть впросак.

— В основном наше всё. «ПМ», «ТТ», два «стечкина» есть. А из импортных моделей «беретта», «астра», «вальтер». Вот, вроде бы, и всё, что у нас есть из лёгкого. Тем более что другого завтра и не понадобится.

— Я «беретту» возьму, — пробормотал Сивцов, которому просто понравилось название.

— Молодец, — оценил его выбор Турист. — Сразу видно профессионала. Тренироваться будешь? Или нет?

Фёдор отрицательно помотал головой.

— Ну и правильно. Навык у тебя и так дай бог каждому, а если завтра дело до стрельбы дойдёт, то всё равно меткость не нужна будет. В упор лупить друг друга придётся.

Сивцов тоненько икнул.

— А, да, — хлопнул себя ладонью по лбу Турист. — Я ж про гранату тебе забыл!

— Ка… какую гранату? — слабым голосом поинтересовался Фёдор.

— Как какую? Помнишь, я тебе обещал? А сейчас сам бог велел — ты ведь у нас на самом опасном участке завтра окажешься. На острие, так сказать.

— А граната-то зачем? — взмолился Сивцов, медленно зеленея лицом. — Может, как-нибудь без неё можно обойтись? На острие-то?

— Вот как раз потому и нельзя тебе без гранаты, — успокоил его Турист. — В тебя ведь, если что, в первого стрелять начнут. Но может так получиться, что сразу до смерти не убьют, сечёшь? Ранят, например, да и забудут про тебя, на нас отвлекутся. Тут ты — раз! — им лимонку под ноги! Отомстишь, короче, за себя. Понял?

Сивцов обречённо кивнул, принимая из рук собеседника тяжёлую ребристую железку.

— Это «Ф-1», — озабоченно предупредил Фёдора Турист. — Оборонительная, разлёт осколков — до двухсот метров. Её, по идее, только из окопа кидать можно. Так что ты, это, поаккуратней, просто так не бросай. Только в крайнем случае, понял? И «усики» у чеки заблаговременно свести не забудь, чтоб кольцо легко выдернулось. Пользовался такой раньше?

Потенциальный гранатомётчик ещё раз по инерции кивнул, хотя для себя уже твёрдо решил при любых обстоятельствах завтра оставить гранату дома.

— Кстати, — вспомнил вдруг Турист, когда они уже шли, вооружённые, по коридору. — Забыл с тобой посоветоваться. Как думаешь, что нам с Поршнем делать? Всё равно надо, чтоб он завтра с нами вышел, а то и так народу мало. Только я боюсь, как бы он не отмочил чего. Тут, знаешь, одно неверное движение, и сразу стрельба начнётся.

— Не знаю, — Сивцов остановился. — Надо подумать. Давай, я сегодня вечером подумаю, и ты тоже на досуге поразмысли. А утром за завтраком встретимся и обсудим наши с тобой мысли. Чего-нибудь, глядишь, и родится.

— Точно, — обрадовался Турист. — Так и сделаем! Ну, давай тогда, спокойной ночи. До завтра, и пусть нам повезёт.

— Пусть, — вздохнул Фёдор, уже представлявший собственные пышные похороны, причём в гробу он лежал почему-то в роскошной бобровой шубе, что несколько скрашивало общую неприятную картину. — Спокойной ночи.

В этот момент их догнал Кислый.

— Турист, погоди, — попросил он, задыхаясь. — У нас чё, завтра снайпером кто-то будет? А почему меня не предупредили?

— Каким снайпером? — удивился Турист. — Ты чего несёшь?

— Как? — растерялся Кислый. — Это не вы разве СВД из оружейки взяли? С глушителем которая была? Она там одна такая.

— Да зачем нам СВД? — пожал плечами Турист. — Сам подумай. Мы с казахами завтра нос к носу стоять будем. Если стрельба начнётся, думаешь из снайперской винтовки удобней стрелять будет, чем из пистолета? Можешь взять тогда, я не возражаю. Тогда ты наверняка самый первый пулю от гостей схлопочешь. Хоть мучиться не будешь.

— Да нет, я не к тому, — начал оправдываться Кислый. — Просто её на месте нет. Я и подумал — может, взял кто?

— Ну так Регина, наверное, и взяла, — предположил Турист. — Скучно ей стало, решила птичек пострелять. В первый раз, что ли? Тут ведь посторонних нет. Если взяли, значит вернут. Иди давай, тоже ложись. Завтра вставать рано.

Все разошлись по комнатам, Сивцов тоже понуро поплёлся к себе.

В эту ночь ему так и не удалось уснуть.

Зато он придумал, как поступить с Поршнем.

Это была хорошая идея.

 

Несерьёзные версии

Завтракали, по обыкновению, в комнате оперативников. Вчера Амина, не выдержав ожидания в одиночестве, прогулялась по улицам. Результатом прогулки стала покупка килограмма ужасно дорогих в это время года свежих помидоров и огурцов, которыми она планировала угостить сыщиков. Те, однако, явились затемно, страшно усталые и, ограничившись парой успокаивающих фраз, не ужиная, завалились спать.

Тем сильней была их утренняя радость, когда на завтрак перед ними предстал салат из свежих овощей, нарезанная крупными ломтями копчёная курица и свежезаваренный чай с пряниками.

— Амина, вы нас так разбалуете, — довольно пробормотал голодный Синельников, принимаясь за салат. — Мы работать плохо будем, с таким-то питанием.

— Да разве ж это питание? — отмахнулась Амина. — Я-то поначалу готовить вам собиралась, чтоб вы горячее ели. Да не подумала, что в гостинице ни кастрюль, ни плитки не предусмотрено. Не лапшой же китайской вас кормить?

— Можно было и лапшой, — не согласился с ней Попович. — Но салатом с курицей лучше. Спасибо вам, Амина. А то мне уже чуть было не приснился кошмар, в котором Витька меня пичкает бутербродами с чёрствым хлебом, оставшимся ещё с поезда.

— Не, — отрицательно помотал головой Виктор. — Хлеб с поезда лежит в сумке, а сумка под кроватью. Меня туда и палками лезть не заставишь.

— Почему? — удивился Семён.

— Да спина сегодня так болит, что согнуться не могу, — признался другу старший лейтенант. — Такое чувство, что меня всю ночь батогами били.

— Да, что есть, то есть, — вздохнул капитан, невольно потирая поясницу. — Налазились вчера по сугробам, всё тело болит.

— Ещё бы, — хмыкнул Витька. — Ты ему, наверное, лет десять подобной нагрузки не давал. Вот оно и мстит тебе. По мере возможностей.

— Ты, можно подумать, давал, — буркнул Попович. — Под кровать залезть боишься…

— И я не давал, — легко согласился его сотрапезник. — Но я, в отличие от некоторых, не боюсь в этом признаваться. Поэтому по утрам я приятен характером и светел душою…

— И бездонен желудком, — усмехнулся капитан. — Оставь хоть что-нибудь даме, проглот.

— Нет-нет, это всё вам, я уже завтракала, — поспешила успокоить сыщиков Амина. — Расскажите лучше, вы видели вчера Фёдора?

— Видели, — вздохнул Синельников. — Пленный, блин. На машине катается с довольной рожей, песни поёт. Чуть не задавили, сволочи. По лесу, как по проспекту гоняют!

— Кто, Федя? — удивилась такой новости Амина. — Но у него даже прав нет. Может быть, это не он был?

— Да нет, — поморщился Попович. — Он не за рулём сидел. На пассажирском месте. Только не очень похоже, что его здесь силой удерживают. Скатался на джипе в город, часа через два вернулся, с какими-то покупками. Мы его и разглядели-то, когда они уже возвратились домой. Он зачем-то замаскировался с ног до головы. По-дурацки, конечно, оделся, но мы его узнали, только когда он из машины вышел и шляпу с очками снял.

— Но зачем он прячется? — прошептала Амина. — Ведь он же ни в чём не виноват?

— А зачем он сделал все предыдущие, мягко говоря, идиотские свои поступки? — вопросом на вопрос ответил Виктор. — У меня уже сил никаких не хватает подозревать вашего муженька в чём-либо противозаконном, хотя он изо всех сил ведёт себя так, будто замазан по самую маковку в каком-нибудь криминале. Такое чувство, что он в детстве просто не доиграл в индейцев, — старший лейтенант, сердито отдуваясь, стал пить чай с пряниками.

— Да, он такой, — упавшим голосом призналась жена «индейца». — Легко попадает под чужое влияние…

— Вот чтобы он ещё куда-нибудь не попал, — твёрдо заявил Попович, — мы решили сегодня взять вашего Сивцова вместе с остальными бежавшими.

— Правда? — обрадовалась Амина. — Уже сегодня?

— Да, — признался капитан. — Хоть мы и смогли заметить только одного из сбежавших бандитов, тем не менее, медлить нельзя. Даже если второй находится в каком-то другом месте, Турист должен знать, куда он мог податься.

— А может, Мальбиев тоже в доме? — не согласился с приятелем Виктор. — Просто на улице не показывался?

— Что ж, если Мальборо тоже здесь, тем лучше для нас, — пожал плечами Семён. — Значит, возьмём обоих. Плюс Сивцова.

— Может и ещё кто подвернётся, — мечтательно протянул Синельников. — Желательно, чтоб в международном розыске находился. По линии Интерпола. Тебе медаль дадут. А мне орден. Может даже внеочередное звание…

— Ага, держи карман шире, — усмехнулся капитан. — Сидят тут в лесу и ждут, когда же их бравый старлей Синельников отловит и в Интерпол сдаст. Человек пять Бен Ладенов.

— Ну, пять не пять, — не сдавался Витька, — но ведь есть какая-то возня вокруг этого дома? Сам же вчера видел — натоптано около этой дачки, накурено. Кому кроме нас интересны два обыкновенных беглых бандита? Значит следят, по всей видимости, за кем-то ещё. Опять же эти мордовороты в гостинице… За версту «конторой» несёт. Тоже ведь ищут что-то. Или кого-то…

— Ну-ну, — охладил своего собеседника Попович. — Мало ли, кто они такие?

— А ты что, веришь тому, что у них в гостевой карте написано? — поразился Виктор. — Что эти семеро шкафов с армейской выправкой приехали сюда «для проведения геодезических работ»? Знаешь, Семён, я был о тебе лучшего мнения.

— А как вы посмотрели гостевую карточку? — удивилась Амина. — Их ведь не дают посторонним?

— Начальник здешней милиции помог, — махнул рукой Синельников. — Хотя и сами могли «поинтересоваться» незаметно. А то потащились из леса ещё и к майору местному… И так-то еле ноги волочили, да ещё и там до ночи проторчать пришлось…

— Виктор, — повысил голос капитан. — Я тебя уже сколько раз предупреждал — оставь самодеятельность, если есть возможность узнать интересующие тебя факты законным путём! А к майору Величко идти пришлось бы всё равно. Ты ведь не хотел бы сегодня проделать весь путь до нужного нам дома на своих двоих? То-то. Да и «собрятам» что — на горбу свою амуницию тащить? А так на «РАФике» поедем, с комфортом. Во всяком случае, большую часть пути.

— «РАФик» это хорошо, — согласился Витька, осторожно ощупывая икроножные мышцы. — А то у нашего ведомства надбавки за амортизацию живых организмов не предусмотрены. Только для автомобилей считают, да и то лишь на бумаге. Давно уж списать всё пора, от греха подальше…

— Ну, понесло, — со вздохом констатировал очередной всплеск красноречия товарища по оружию Попович, наливая себе ещё один стакан чаю. — Куда ж твоё ораторское искусство на совещаниях у начальства пропадает? Там почему-то я слышу из твоих золотых уст только невнятное «Работаем» или «Виноват, исправимся»…

— Наглый поклёп, — надув щёки, гордо объявил Синельников, обращаясь по большей части к Амине. — Не подкреплённый абсолютно никакими мало-мальски достоверными фактами!

— Тебя что, надо было на диктофон записывать? — удивился Семён.

— В суде Российской Федерации, как и в большинстве других демократических стран, аудиозапись разговоров человека не может использоваться в суде в качестве прямого доказательства его вины! — торжественно изрёк Витька и подмигнул двумя глазами одновременно: по одному на каждого слушателя этой прочувствованной речи.

— Вот наглая морда! — восхитился товарищем капитан. — И как я только до сих пор тебя терплю и вытаскиваю из разных неприятностей?

— Потому что кроме меня, товарищ капитан, — пояснил непонятливому Синельников, — никто не будет разгребать для вас огромные кучи дерьма, чтобы вы смогли предъявить начальству найденные мной в этих кучах улики и снять со всего этого пенки в виде бесчисленных наград и поощрений, которыми меня, главного, кстати, труженика в нашем неравноправном тандеме, обделяют с пугающим постоянством. Я всё сказал, — заявил обличитель и надменно скрестил руки на груди.

Попович собрался было запустить в наглеца подушкой, но, сделав резкое движение, охнул и схватился за поясницу.

— Вот так-то, — обрадовался старший лейтенант. — Бог-то, он всё видит — кто прав, а кто винов… Ох ты! — схватился он за ногу, сведённую неожиданной судорогой. — Помогите! Есть у кого-нибудь иголка? А, чёрт, больно!

Через десять минут оба сыщика были намазаны в больных местах разогревающей мазью, оказавшейся в сумке у запасливой Амины, и сидели на своих кроватях, прислушиваясь к новым ощущениям.

— Жжёт, — сообщил Витька в пространство. — Но приятно.

— Вы нас буквально-таки выручаете, Амина, — признался Семён. — Болит намного меньше. Не знаю, что бы мы без вас делали… Целительница вы наша.

— А может, — почувствовав слабину, осторожно поинтересовалась «целительница», — в машине найдётся место и для меня? А то я с ума тут сойду, в одиночестве… Я вам не помешаю, честное слово!

— Гм! — моментально нахмурился Попович. — При чём тут «не помешаю», Амина? Если б мы ещё были одни, я, быть может, и взял вас с собой, хоть это и является нарушением. Посидели бы в машине с водителем, нас дождались — и дело с концом. Но с нами сегодня поедут и представители местных органов правопорядка. Майор Величко, да и тот же водитель… Им-то что про вас объяснять прикажете? Если вы наш сотрудник — зачем тогда в машине остаётесь? А если не сотрудник — то что вам вообще там делать?

— Да чего, Семён, лес городить? — удивился Виктор. — Скажем, что она — единственный человек, который может опознать одного из задержанных. Вы ведь сможете опознать вашего мужа, свидетельница Сивцова?

Удивлённая Амина неуверенно кивнула.

— Ну вот, — обрадовался Синельников. — Как доставим к «РАФику» горячо любимого вами Федю, так и опознаете его на месте. Чтобы, не дай бог, невиновного не увезти к домашнему очагу, — старший лейтенант снова заговорщицки подмигнул сначала новоявленной «свидетельнице», затем своему напарнику.

— Хорошо у тебя голова работает, Виктор, — вынужден был признать капитан. — Не в ту сторону, конечно… Тебя хлебом не корми, дай только должностные инструкции красиво обойти! Ладно, я, в общем, не против. Только охота вам, Амина, трястись по просёлку, а потом в машине сидеть посреди леса? Ждать-то нас, вернее всего, долго придётся.

— Ой, да всё лучше, чем одной здесь сидеть! — не согласилась с ним обрадованная таким поворотом дел женщина. — Всякие мысли нехорошие в голову лезут, одна страшней другой. А там, я так понимаю, кроме меня ведь всё равно ещё кто-то ждать останется?

— Конечно, — кивнул Витька. — Водила останется.

— Кстати, — обратился к нему Семён. — У меня такое чувство, что с нами ещё и лейтенант Казаченко вполне может увязаться. Молодой ещё, на подвиги должно тянуть. Так его, я думаю, тоже в машине надо оставить будет, иначе он по неопытности вполне дров наломать может, а то и пулю шальную словить. Казнись потом из-за него всю оставшуюся жизнь…

— Эт-точно, — согласился его сослуживец, усмехаясь. — Если увяжется, то мы его оставим на ваше попечение, Амина. Только не испортите местной милиции ценный кадр.

— В смысле? — не поняла Амина.

— Да он молодой ещё, — пояснил Витька. — Только-только из школы милиции. Ещё краснеть не разучился по всяким пустякам. А тут увидит такую красавицу и вообще, боюсь, «поплывёт».

— Да ну вас, — засмущалась собеседница.

— О, — довольно кивнул головой Синельников. — Отлично! Вот так и краснейте с ним по очереди в машине. А из машины чтоб ни ногой! — он с деланной суровостью сдвинул брови. — Особенно вы за ним присматривайте, а то уже взвод, наверное, таких молодых да резвых на кладбище отвезли. А сомовским парням помогать не надо, они сами справятся. Не впервой.

— А когда мы поедем? — поинтересовалась Амина.

— В двенадцать, — посмотрел на часы Попович. — Рано ещё.

— Может, я чай свежий заварю и в термос налью? Вернётесь в машину замёрзшие, чайку попьёте и сразу согреетесь, а?

— Вот что значит взять с собой хорошую хозяйку! — торжественно провозгласил Виктор. — Нам бы это даже в голову не пришло. Конечно, Аминочка, сделайте, если вас это не затруднит.

— Да что вы, — запротестовала женщина, поднимаясь. — Сейчас, только термос из сумки достану…

Когда оперативники остались вдвоём, деланная весёлость медленно сошла с их лиц.

— Сам-то что думаешь? — тихо спросил Попович. — Так сказать, о предстоящей операции?

— Честно говоря, очень мне это место не понравилось, — так же негромко признался Синельников. — Там явно кто-то кроме нас «топчется» вокруг дачки, что меня совсем не радует. И зря ты не веришь мне, что наши соседи по гостинице одновременно являются и нашими «соседями» по ведомствам.

— Они-то похожи, спору нет, — согласился с другом капитан. — Да меня другое обстоятельство смущает: больно уж топорно они за дачей смотрели. Сам ведь видел, в двух местах и натоптано, и накурено, и наплёвано так, что дураку понятно — кто-то долго наблюдал за домом. «Конторские» так неряшливо не работают — их первым делом учат за собой следы убирать, а уж затем чужие искать.

— Нет, но эти же — явные «соседи», — закипятился Виктор. — Я их со спины уже узнаю, довольно часто пересекаемся, к сожалению… Но насчёт следов — тоже верно подмечено. Слушай, а может кто-то ещё? Так сказать, третья заинтересованная сторона?

— Эк куда хватил, — крякнул Попович. — Не слишком?

— А всё, что происходит вокруг этого дома? — не сдавался Синельников. — Это тебе как? Не слишком? Взять хотя бы рыбу вчерашнюю! Есть у тебя подходящая версия — зачем в лес привезли самосвал мороженой рыбы?

— Нет, — признался капитан. — А у тебя?

— Одна, — махнул рукой Витька. — И та не очень…

— Поделись, будь человеком.

— Значит так, — Синельников заговорщицки понизил голос. — Под домом находится огромный секретный бункер ФСБ. Естественно, с узлом связи и охраной…

— И что? — обалдел Семён.

— Как что? — пожал плечами старлей. — Солдат же надо кормить. Вот им и привезли целый грузовик рыбы. Ну, как тебе такое предположение?

— Тьфу! — сплюнул в сердцах Попович. — Я тебя серьёзно спрашиваю, а ты…

— Так ты и спрашивал бы в таком случае про серьёзные версии, — довольно улыбнулся Виктор. — Серьёзных у меня, к сожалению, пока нет.

— Ну и молчал бы тогда, — буркнул капитан. — Вот ведь трепло…

В этот момент вернулась Амина с термосом, и спорщики поспешили сменить тему.

Попович, как всегда, оказался прав, и в подъехавшем ко времени «РАФике», кроме водителя и майора Величко, оказался юный лейтенант Казаченко. Увидев в компании сыщиков Амину, он часто-часто захлопал густыми ресницами и тут же благополучно покраснел. Витька, едва заметив это, радостно гоготнул, за что был незамедлительно награждён Семёном тычком в бок.

Пока в машину грузились СОБРовцы, капитан с начальником пелымской милиции отошли покурить. Амина заметила, как, что-то сказав майору, Попович слегка качнул головой в сторону молодого лейтенанта, на что его собеседник согласно покивал.

«Просит его оставить Казаченко в машине, — догадалась Амина и перевела взгляд на стесняющегося лейтенанта. — Да он и в самом деле ещё ребёнок! Разве можно такого брать на задержание? Нет уж, если он захочет, вопреки приказу, самостоятельно последовать за группой захвата — силой удержу, никуда он у меня из машины не денется…»

Наконец, все расселись по местам. Последним сел на место рядом с водителем майор Величко. Обернувшись в пол-оборота назад, он встретился взглядом с Аминой.

— А-а, вот, значит, ваша свидетельница? — добродушно пророкотал он. — Наслышан, наслышан… Здравствуйте, Амина Фаридовна. Меня зовут Станислав Степанович, я тут вроде местной достопримечательности.

— Здравствуйте, — улыбнулась Амина. Майор произвёл на неё приятное впечатление, тем более что она боялась, как бы он не воспротивился присутствию посторонних на операции. — Очень приятно. А почему вы — «достопримечательность»?

— Да так, — Величко безнадёжно махнул рукой. — Теоретически я тут главный милицейский начальник, а фактически — ни одна собака меня не боится. Старики, те вообще больше Славкой называют, а то и уши мне надрать грозятся. В общем, ни малейшего уважения к власти в моём лице.

Амина рассмеялась, настолько живо в её мозгу возникла картинка, на которой несколько древних дедов драли уши начальнику городской милиции.

— За рулём наш ветеран, — продолжил знакомство майор. — Вадимыч. Наш старейший и заслуженный водитель, можно сказать, лучший во всей области.

Седоусый морщинистый Вадимыч что-то ворчливо высказал себе под нос. Разобрать можно было только то, что «заслуженному водителю» третий год уже, как новую резину купить не могут, а движок — и не движок вовсе, а так — одни слёзы. Его бормотание, впрочем, было вполне добродушным и, если особенно не вслушиваться, вполне могло сойти за приветствие.

— А это, — дошла, наконец, очередь до лейтенанта, — наша молодая поросль. Саша Казаченко, прошу любить и жаловать. Кстати, он вас сегодня будет охранять и развлекать в меру своих возможностей. Это приказ, Александр! — строго сказал Величко вскинувшемуся было юноше и, не слушая возражений, повернулся к водителю: — Поехали, Вадимыч!

Пробормотав «Ездить все любят…», Вадимыч со скрежетом включил передачу.

Необычная группа захвата тронулась в путь.

 

Пять шагов

Альберт проснулся от очередного приступа дикой головной боли, которая уже больше суток была его верным и преданным спутником. Посмотрел на часы — шесть тридцать семь утра. Рано, чёрт побери, но снова уснуть вряд ли удастся. Уж лучше встать, принять очередную таблетку обезболивающего и постараться впихнуть в себя хоть немного пищи. Силы ему сегодня ещё ох как понадобятся!

Весь вчерашний день Ростоцкий провалялся в кровати, настолько его выбил из колеи ночной марш-бросок по зимнему лесу после столкновения со снегоходом. Организм просто отказывался повиноваться своему хозяину, и Итальянец решил дать ему один день реабилитации, несмотря на то, что время поджимало и до «его» человека могла добраться милиция.

Той ночью убийцу спасла договорённость с хозяйкой дома не запирать на ночь дверь — Альберт на цыпочках, чтобы не разбудить старуху, прошмыгнул в свою комнатку, задвинул «шшеколду» и только после этого зажёг свет. В небольшом зеркале он увидел не собственное лицо, а какой-то чёрно-багровый блин из замёрзшей крови, на котором безумно светились белки глаз. Боли, как ни странно, не было, лицо как будто онемело.

«От холода, — подумал убийца. — Временно. А вот когда отогреется, тогда хоть кричи».

Осторожно выглянув из комнаты, Альберт тихо сходил в сени, нашёл ведро, и, набрав в него воды, стараясь не плескать на пол, пронёс импровизированный умывальник к себе.

Впрочем, потратив полчаса на удаление с лица кровяной корки, Ростоцкий немного повеселел — без крови лицо выглядело вполне прилично, всего несколько порезов и ссадин. Промыв раны дезинфицирующим раствором из своей походной аптечки, Итальянец вымученно подмигнул своему отражению и даже попробовал слегка улыбнуться. Улыбка не порадовала убийцу — одного верхнего зуба не доставало.

«Чёрт! — ругнулся про себя Альберт, приподнимая двумя пальцами верхнюю губу. — Надо же, зуб вышибли, а я и не заметил. Куда же он делся? Я его что, выплюнул в бессознательном состоянии? Ну, сволочь, ты мне завтра за всё ответишь!»

С этими невесёлыми мыслями Ростоцкий разделся, лёг на кровать и моментально провалился в тревожный, не приносящий облегчения, сон.

Уже через шесть часов Итальянец понял, что никуда он сегодня не пойдёт. Солнечный луч, бивший сквозь неплотно задёрнутые занавески в закрытые глаза Альберта, казался тому раскалённой спицей, входящей в его мозг прямо сквозь веки и глазные яблоки. Застонав, убийца попробовал переместить голову на подушке и едва не потерял сознание от боли, пронзившей всю его голову.

— Ё!.. — успел сказать сквозь зубы окончательно проснувшийся Ростоцкий и замер, боясь потревожить ставший огромной болевой точкой мозг.

Полежав с минуту неподвижно, он спустил правую руку на пол и, боясь шевелить всем остальным телом, стал осторожно вытаскивать из-под кровати свою сумку. Так, с перерывами, пережидая особо острые толчки боли, Альберт достал таблетку анальгетика, сунул себе в рот и стал осторожно перемалывать её зубами. Язык был большим и шершавым, горло сухим и болезненным, и ему стоило больших трудов пропихнуть измельчённую таблетку в желудок.

Полежав в таком состоянии минут двадцать, убийца наконец почувствовал небольшое облегчение и осторожно сел на кровати. Голова кружилась, одна только мысль о еде вызывала мгновенную тошноту, а лёгкое бряканье посуды за стенкой казалось колокольным набатом.

«Только сотрясения мне не хватало, — расстроился Ростоцкий, осторожно ощупывая голову. — Сильное, похоже. Сегодня я явно не боец».

Смирившись с этой неприятной для себя мыслью, Альберт решил потратить непредвиденный «выходной» на максимально возможную реанимацию пострадавшего вчера тела, чтобы завтра провести операцию по захвату своего «друга» без сучка и задоринки. Для начала надо было заняться лицом. Итальянец посмотрел в зеркало. Да, могло быть и хуже. Можно сказать, ему повезло, что лицо во время удара слегка порезало осколками — скопившаяся кровь тут же стекла, в результате ни одного серьёзного синяка не наблюдается. В противном же случае сегодня можно было проснуться с кровоподтёком во всю рожу. На такого сразу внимание обращают. А так — десяток мелких то ли порезов, то ли царапин, иди разбери. Напился и упал, с кем не бывает?

Ростоцкий довольно хмыкнул и оставил лицо в покое. Остальное отнюдь не радовало. Меньше всего неприятных ощущений доставляли натруженные вчера мышцы ног, но это забудется, как только он пройдёт завтра пару первых километров. Совершенно естественное явление — избыток молочной кислоты в мускулах наутро после неожиданной «тренировки».

А правое колено — это уже серьёзно. Удар снегохода пришёлся по обеим ногам, но левая сгибалась без неприятных ощущений, а вот в правом колене постреливало. А колено — это вам не мышцы, оно не пройдёт от дополнительной нагрузки, а только сильней разболеться может. Тем более что там чего только нет — и мениск, и связки всевозможные… Недаром футболисты именно с коленными суставами мучаются.

— Не было печали, — пробормотал Альберт, слегка приседая и морщась от боли. — Придётся, видимо, брать с собой новокаин. А то случись что — и не дойду…

Ближе к вечеру Итальянец понял, что без «химии» завтра не обойтись — одного дня восстановления слишком мало для полученных им вчера травм. Конечно, принимая амфетамин, можно сутками гнать жертву, но и вред организму будет нанесён колоссальный. Но выхода не было — в таком состоянии убийца ещё мог худо-бедно передвигаться самостоятельно, но скрутить и вынести на себе из леса взрослого человека, а потом ещё и доставить его в Москву — это уже из области научной фантастики, из главы про неограниченные возможности человека будущего…

Альберт вздохнул и вытащил из аптечки полиэтиленовый пакетик с несколькими маленькими белыми таблетками. Вот не думал, что пригодятся… Он решил всё-таки по возможности принять их завтра как можно позже, если уже станет невмоготу. Засунул пакетик в карман светло-серого зимнего комбинезона, который он решил надеть на завтрашнюю акцию. Весь его вчерашний «маскарад» был заляпан кровью, и убийца выбрал самый неприметный «прикид» из всей своей привозной экипировки.

«Выйду всё равно затемно, — рассуждал Ростоцкий. — Пялиться на меня особо некому будет. Да и возвращаться обратно я не собираюсь, завтра должно всё решиться окончательно — либо пан, либо пропал. Менты мне всё равно больше времени не дадут — дай-то бог, чтоб они его сегодня не взяли, пока я тут самолечением занимаюсь…»

Вечером убийца занялся странными делами: он аккуратно сложил сброшенную им вчера окровавленную одежду и с трудом запихнул её в спортивную сумку, после чего застегнул «молнию» и поставил сумку у входа. Сам же аккуратно натянул комбинезон, достал из подшитой к нему изнутри кобуры матово блестящий пистолет, дослал патрон в ствол и, поставив оружие на предохранитель, сунул его обратно. Аккуратно застегнул комбинезон на все застёжки, липучки и завязки, после чего так же тщательно надел и зашнуровал высокие тёплые ботинки на ребристой подошве.

Осмотрев своё снаряжение и потопав пару раз ногами, Итальянец, видимо, остался доволен новым гардеробом. Затем, прямо в таком виде он лёг поверх одеяла, сложил руки на груди и прикрыл глаза. Через полчаса с кровати донеслось ровное дыхание убийцы.

Альберт Ростоцкий спал.

…Разбудила его головная боль в шесть тридцать семь утра. Было ещё рано, но, поняв, что заснуть больше не удастся, Альберт с трудом поднялся, через силу заставил себя съесть пару кусков хлеба с салом и принял таблетку обезболивающего. Сегодня, ко всему прочему, болел ещё и зуб, который оказался не выбит, а сломан в районе корня.

«Вот чёрт! — снова расстроился Ростоцкий. — Ещё и челюсть всю у дантиста разворотят! Да не просто так, а за приличные деньги. Что за клиент, блин, этот Папа оказался — одни убытки!»

Часа через полтора убийца осторожно выглянул из своей комнаты и, убедившись, что хозяйка ещё спит, подхватил приготовленную к «захоронению» в лесу сумку и вышел из комнаты в кухню. Положив на стол пятьсот рублей, Итальянец прямо на столешнице написал найденным здесь же сухим куском мыла: «Спасибо за гостеприимство, срочно вызвали на работу. Это вам за неудобства. Всего доброго!» Придавив деньги блюдцем, Альберт бесшумно покинул дом.

«Думаю, её устроят эти деньги взамен мужниных штанов и телогрейки, — рассуждал убийца, быстрым шагом направляясь в сторону окраины. — Если она вообще их хватится. А вот мне свою кровь оставлять нельзя где бы то ни было. Да и почерк тоже. Надеюсь, прочитав „записку“, она сразу же протрёт стол тряпкой».

В медленно светлеющих сумерках Итальянец вышел к лесу.

Полдня прошло в бесполезном ожидании — лесной дом будто вымер. У Альберта снова разболелась голова, всё настойчивей стало постреливать в колене, и он принял одну таблетку из пакетика, мгновенно ощутив прилив сил и желание действовать. Но с действием пока что-то не получалось.

Через полчаса со двора выехал уже знакомый Ростоцкому чёрный джип с единственным человеком внутри и скрылся в лесу. Обострившееся обоняние убийцы вдруг уловило слабый, но отчётливый запах сырой рыбы, долетавший, как ни странно, со стороны дома.

«Откуда здесь рыба?» — успел подумать Альберт и в это время, метрах в десяти от себя, за ближайшими деревьями вдруг чётко услышал насмешливый голос, произнёсший: «Первый, первый!»

Итальянец подпрыгнул от неожиданности и выхватил пистолет. Но, сколько он не вглядывался в близлежащие кусты и не прислушивался к каждому шороху, больше ничего подозрительного не происходило.

«Амфетамин на сотрясение наложился, — понял Ростоцкий. — Все чувства обострились, а мозг, видимо, не справляется после удара, вот и глючит себе потихоньку. Неприятно, конечно, но не смертельно. Главное, чтобы зрительных галлюцинаций не было».

Он спрятал оружие обратно и стал ждать. Неожиданно для себя самого он слегка задремал, привалившись к дереву. Из забытья его вывел шум моторов.

Убийца открыл глаза и пробрался ближе к дому. Чёрный джип хозяина дачи вернулся, но не один. На дороге стояли ещё две машины — белая и красная «Нивы», обе — полные. Кортеж остановился, не доезжая примерно сорока метров до ворот. Водитель джипа, уже знакомый Альберту один из охранников Трофима, вышел из своей машины, подошёл к первой «Ниве» и что-то сказал её пассажиру. Получив ответ, пожал плечами, вернулся к своей машине и загнал «Land Cruiser» на территорию дома. «Нивы» гостей остались на месте, но сами приехавшие вышли на улицу, закуривая и немного напряжённо озираясь по сторонам.

«Чего тут у них? — удивился Ростоцкий. — Базары, что ли, какие намечаются? Не хватало ещё на стрелку попасть».

Понимая, что если что и будет, то только на территории возле дома, Альберт быстро сменил своё местоположение, подкравшись вплотную к деревянному забору и найдя подходящую для наблюдения щель.

Он успел заметить, как водитель Трофима поставил джип в гараж, быстро вышел оттуда, бегло осмотрел двор и, резво взбежав на крыльцо, скрылся в доме. Убийце стало интересно, и он ещё сильнее прижался лицом к забору.

Ждать долго не пришлось: в доме, видимо, готовились к приезду гостей. Через минуту дверь отворилась и выпустила во двор довольно живописную группу. В основном здесь были все те, кого Альберт видел во время катания на санках с соседней горы — охрана Трофима. Единственного, кого Итальянец признал не сразу, так это самого главного персонажа — необходимого ему Фёдора. Начальник здешних охранников выглядел умопомрачительно: в богатой натуральной шубе и унтах. Хорошо, что он был без головного убора, иначе Ростоцкий мог вообще не узнать своего главного интересанта.

— Твою мать… — прошептал убийца. — Может, он и не охранник вовсе?

Похоже было, что все вышедшие из дома опекают и стерегут именно Фёдора. У одного из сопровождающих даже тянулся из-под ворота дублёнки какой-то проводок, заканчивающийся в районе рта.

«Гарнитура от микрорации? — предположил в уме Альберт. — Кучеряво живут…»

Правда, сам обладатель гарнитуры не производил впечатления крутого секьюрити. Он с какой-то детской радостью оглядывался по сторонам и иногда громко икал, чем каждый раз заслуживал порцию раздражённых тычков от своих «коллег», которые, впрочем, никак не влияли на хорошее расположение духа икающего. В отличие от него, остальная трофимовская братва выглядела заметно напряжённой.

«Блин, неужто и впрямь на стрелку попал? — удивился Итальянец. — Вот ведь непруха!»

О том, что здесь намечается «тёплая встреча», говорила и экипировка всех остальных «участников банкета». Небольшого роста мужик с лицом рецидивиста опирался на ужасного вида суковатую дубину, не очень артистично изображая хромого.

«Дурак он, что ли? — поразился Ростоцкий. — Где он видел больных, опирающихся на такое дубьё вместо костыля? И чего у них — с оружием напряжёнка? Давно уж вроде не перестройка на дворе, когда с оглоблями да нунчаками за „свои“ кооперативы махались. Он бы ещё меч-кладенец за пазухой вынес!»

Следующий охранник держал спину настолько неестественно прямо, что Альберт заподозрил его в использовании под одеждой бронежилета высшей степени защиты.

«Ещё один кадр! — мысленно покачал головой Итальянец. — Ну кто же на обычный „базар“ „броник“ надевает? Да ещё такой, который из-под любой одежды „светится“? Это же всем сигнал: „Я пришёл сюда стрелять“, а значит, первый пулю и получишь, скорее всего. И правый рукав у него почему-то толще левого. Что он туда — базуку засунул? Честно говоря, я был лучшего мнения о личной охране самого Трофима. Это ж мишени ходячие! Таких, случись что, и броня не спасёт».

Но «первое место», по весьма ироничной оценке Ростоцкого занял парень, пересмотревшийся, видимо, боевиков с Арнольдом Шварценеггером в главной роли. Его лицо украшала боевая раскраска американского коммандос, состоящая из синих, фиолетовых и каких-то жёлто-бурых мазков.

«Он чего, краски подходящей не нашёл, что ли? — обалдел от такого экстремального мэйк-апа убийца. — Если уж маскировать лицо, то специально для этого предназначенной зелёной или чёрной помадой, да и то это актуально в лесу, летом. А зимой, да ещё и во дворе дома? Чёрт его знает. По-моему, он больше похож на болельщика сборной Швеции на чемпионате мира по футболу. А может, я чего-то недопонимаю?»

В этот момент в створе ворот показалась группа приезжих, которые встали метрах в двадцати от вышедших из дома и принялись их сосредоточенно рассматривать.

Приехавших было почти вдвое больше, чем хозяев. Да и выглядели они как-то солидней, что ли. А может, опытней.

«Интересно, Трофим с Ригой ещё здесь? — подумал Альберт. — Или уже уехали? Если в доме больше никого, то в случае обострения „местным“ не поздоровится. А меня такой вариант никак не устраивает, господин Сивцов нужен мне только живым. По крайней мере, первое время».

От группы «гостей» отделились двое: ухоженный парень явно азиатского типа и, видимо, его телохранитель — высокий русак с перебитым носом. Среди оставшихся были ещё два азиата, остальные — явные славяне. Ну, или точней сказать, европеоиды. Со стороны «хозяев» навстречу приезжим пошли также двое — Фёдор и один из охранников, виденных Ростоцким позавчера на стрельбище. Встреча двух маленьких передовых отрядов состоялась точно посередине двора. Итальянец перестал дышать.

«Командиры» обменялись какими-то фразами, что было видно по вырывающимся из их ртов облачкам пара. Оставшиеся сзади бойцы с той и другой стороны потихоньку, маленькими шажками подтягивались к центру двора, видимо, всем хотелось послушать, в каком ключе идёт разговор и стоит ли готовить оружие. Все участники действа были заметно напряжены. Хотя нет, не все. Детина с гарнитурой так же глупо хлопал глазами по сторонам и, в довершение всего, в очередной раз икнул, да так громко, что услышал даже Альберт.

Первой реакцией на громкий звук, естественно, стало мгновенное опускание рук в карманы всеми, кто находился во дворе. Кто испугался больше — гости или хозяева, сказать было невозможно. Хотя больше всех «нагрелся» именно Ростоцкий. Казалось, до краха всего его предприятия осталась какая-то доля секунды. Он даже закрыл глаза, боясь увидеть, как цель его поисков падает на землю, пробитая десятком пуль. Однако выстрелы не прозвучали, и убийца осторожно открыл глаза.

Похоже, обе стороны вовремя разобрались, что звук, изданный трофимовским охранником, не несёт сиюминутной угрозы их жизни и здоровью, и убрали руки с оружия.

Однако и разговора между высокими договаривающимися сторонами, кажется, не получилось. Азиат, говоривший с Фёдором, скорчил презрительную гримасу, что-то сказал и повернулся, чтобы уйти. Его телохранитель начал повторять движение своего босса.

«Слава богу, — облегчённо подумал Альберт. — Кажется, разрулились. Сейчас уедут и…»

Додумать свою мысль он не успел. Фёдор что-то спросил у почти завершившего разворот охранника азиата, отчего тот резко остановил своё движение и снова обернулся к Сивцову. Лицо его налилось пугающим багровым цветом. Фёдор с самым невинным видом добавил что-то ещё, хотя стоявший рядом с ним товарищ по оружию очень сильно занервничал.

Следующие события отпечатались на подкорке мозга Итальянца, как чёрно-белая хроника военного времени — чётко, но почему-то без звука.

И навсегда, показалось ему. До конца жизни.

Верзила с перебитым носом что-то яростно выкрикнул, в мгновение ока выхватил откуда-то пистолет (при всей своей тренированности, Ростоцкий не заметил этого движения) и двумя выстрелами в грудь свалил Сивцова на землю. Фёдора отбросило на целый метр, где он и затих бесформенной меховой кучей. «Сломанный нос», не обращая внимания на остальных, наверняка уже вынимающих своё оружие участников этого действа, вытянул руку и произвёл ещё один выстрел в направлении головы лежащего. Контрольный.

«Не-ет!!!» — крикнул кто-то в голове Альберта и он снова стал слышать. Не в силах больше стоять на ногах, наёмный убийца повернулся спиной к ограде, тихо осел на землю, зачерпнул ладонью пригоршню снега и отправил себе в рот. Из-за забора понеслась частая пистолетная стрельба, крики, мат, но Итальянец больше не пытался смотреть, как развиваются события на территории дачи. Главное он уже видел — его единственная надежда на спасение, мнимый убийца Папанова был мёртв.

Теперь ему никогда не удастся доказать Резо, что Папу убил он, Альберт, а не кто-либо другой. Он потерял свою репутацию «честного» исполнителя. Он потерял жизнь. Потому что прямо сейчас потерял единственного человека, который мог спасти Итальянца в глазах «общественности».

Он ещё около минуты сидел, привалившись к забору и рискуя словить шальную пулю с той стороны. Наконец Ростоцкий заметил, что стрельба стихла. Пересилив себя, он тяжело поднялся, автоматически отряхнул налипший на комбинезон снег и медленно, будто во сне, побрёл в сторону ближайших деревьев.

Сейчас лучшим выходом было бы лечь на землю и умереть, но чёртов амфетамин продолжал весело гнать кровь по жилам, заставляя тело действовать, двигаться и радоваться жизни. Мозг же хотел прямо противоположного — тишины, смерти, медленного угасания. Это противоречие буквально разрывало убийцу изнутри.

Альберт сдержал звериный вой, готовый вырваться из его груди, лишь неимоверным усилием воли.

«Стоп! — сказал он сам себе. — Надо думать. Умереть я всегда успею. Но сначала надо окончательно убедиться, что человек, за которым я сюда ехал, мёртв. Только тогда можно считать данный этап поисков завершённым. Пусть неудачно, но всё-таки завершённым. И начинать действовать, так сказать, с чистого листа».

Ростоцкий остановился и осмотрелся вокруг. Он успел достаточно далеко углубиться в лес. Возвращаться к дому не хотелось, какое-то шестое чувство удерживало его от этого необдуманного поступка. Но медлить нельзя, решение принято.

Резко развернувшись, Итальянец снова двинулся по направлению к дому, от которого минуту назад шёл, не разбирая дороги, находясь, как говорится, «в растрёпанных чувствах». Постепенно убыстряя шаг, Альберт на ходу достал пистолет, сдвинул предохранитель и опустил руку с оружием на уровень бедра. Его навыки позволяли поражать не слишком удалённые цели даже из такой неудобной для многих позиции.

Деревья расступились, впереди показался знакомый забор. Убийца замедлил шаг и, то и дело посматривая по сторонам, крадучись стал приближаться к своему недавнему месту наблюдения. Выстрелов больше не было слышно, зато раздавались какие-то отрывочные возгласы — то ли команды, то ли ругательства.

«Кто же из них победил? — мимолётно подумал Ростоцкий. — Если хозяева не совсем идиоты, то в доме должны были быть ещё люди, „в запасе“, так сказать. Наверное, они, в конце концов, и взяли верх. Хотя мне от этого уже ни жарко, ни холодно…»

Когда до забора оставалось около пятнадцати шагов, тело неожиданно запротестовало. Альберту будто приходилось продираться сквозь липкую тревожную стену, каждый следующий шаг давался с неимоверным трудом. Итальянец нахмурился: своей интуиции он привык доверять, а тут явно творилось что-то не то…

«Может, опять из-за таблетки мозг пошаливает? — подумал киллер. — Надо будет выбросить эту дрянь, чтоб больше соблазна не было. Нечего на „химию“ надеяться, надо собственные силы правильно рассчитывать…»

Немного успокоенный этой мыслью, Итальянец сделал очередной шаг.

Очередной и… последний.

Но в эту короткую секунду, предшествовавшую последнему осмысленному убийцей движению, как ни странно, вместилось множество самых разнообразных, непонятно из каких глубин подсознания всплывших ощущений…

…он вдруг отчётливо услышал, как на соседнем дереве тревожно и одновременно успокаивающе пересвистываются самец клеста со своей подругой, потревоженной близкой стрельбой…

…ясно разглядел на доске забора, до которого так и не дошёл, засохшую стрекозу, неизвестно как продержавшуюся там до середины зимы…

…понял, что на улице ярко светит солнце, снег стал уже рыхлым и пористым, а значит весна всё-таки не за горами…

…вспомнил, как в школе он мечтал стать сначала космонавтом, а потом таксистом или пограничником…

…увидел перед глазами текст прочитанной когда-то статьи, в которой говорилось, что смех продлевает жизнь человека на…

На сколько смех продлевает человеческую жизнь, Альберт вспомнить уже не успел. Он лишь попытался неуверенно улыбнуться.

Но это ему не помогло.

Ослепительно яркая вспышка взорвалась вдруг в его голове, стирая, как мокрой тряпкой, все только что пришедшие в него образы. Невыносимый грохот заставил болезненно сжаться чувствительные барабанные перепонки.

«Не надо!» — хотел крикнуть Ростоцкий, но его никто не услышал.

До забора оставалось каких-то пять шагов.

 

Гранатовый стакан

На чердаке действительно было холодно. Не спасал даже захваченный с собой термос с горячим кофе.

— Ну где же он? — наверное, в десятый раз нервно посмотрел на часы Трофим. — Пора ведь уже?

— Блин, — зло процедила Рига сквозь зубы. — Успокойся, рано ещё. Минут через двадцать ждать надо. Раз в двенадцать уехал, значит, будет не раньше двух. Привезёт Чибис твоих казахов, никуда не денется.

— А зачем мы тогда так рано засели на этой холодине? — обиженным голосом поинтересовался Захар Игнатьевич. — Сейчас и надо было готовиться. А мы уже скоро часа полтора, как кукуем тут с тобой.

— Я тебя не звала, — пожала плечами Рига. — Мог и позже прийти. Сам ведь попёрся за мной следом.

— А как я там один буду? — надулся Трофим. — А вдруг они раньше приедут? Я тогда что — ничего не буду знать? Нет уж, я лучше помёрзну…

— Тогда мёрзни, пожалуйста, молча, — обречённо вздохнула Регина. — У меня и так голова трещит, а тут ещё ты причитаешь.

Оскорблённый в лучших чувствах Трофимкин принялся шумно втягивать горячий кофе из крышечки термоса. Хлебнув, видимо лишнего, он заперхал и, выпучив глаза, жестами попытался объяснить своей подруге, что тише кашлять не может. Рига шёпотом выругалась и стала легонько колотить кашляющего ладонью по спине.

— Слушай, — поинтересовалась она, когда Захар Игнатьевич перестал нарушать тишину и конспирацию, — вы в школе писали сочинение на тему: «А тебя взял бы в разведку Гайдар?»

— Не помню, — просипел Трофим, вытирая слёзы. — А к чему ты это? И при чём тут Гайдар? Он ведь, кажется, экономист…

— Вечная мерзлота, — вздохнула Регина. — Я про его знаменитого деда тебе говорю, который погиб на фронте, в разведке.

— В Чечне, что ли? — заинтересовался Захар Игнатьевич. — Я не знал.

— Поговорили, — подвела итог разговора Рига.

Минута прошла в полной тишине.

— Так ты что, — встрепенулся вдруг Трофим, — хочешь сказать, что меня нельзя брать с собой в разведку, что ли?

— Отчего же, можно, — разрешила его собеседница. — «Языком». И то предварительно оглушить придётся, чтоб в пути не болтал. И не кашлял.

— Ну, спасибо тебе, — ядовито поблагодарил подругу новоявленный «язык». — За всё хорошее, что я для тебя сделал…

— Едут, — коротко бросила Регина таким тоном, что Захар Игнатьевич понял — шутки кончились. По его спине пробежал холодок липкого страха.

— Давай, давай, — засуетился он. — Готовь винтовку!

— Только под рукой у меня не суетись, пожалуйста, — хладнокровно посоветовала Рига, устанавливая винтовку на упор. — Промахнусь ещё. Некрасиво получится…

— Тьфу-тьфу-тьфу, — быстро произнёс Трофим и постучал костяшками пальцев по деревянному прикладу винтовки.

— Убери руки! — прошипела Регина, и Захар Игнатьевич, спрятав руки за спину, стал осторожно выглядывать из-за плеча снайперши в небольшое оконце, выходившее во двор.

Во двор въехал только джип с Чибисом за рулём, хотя за оградой явственно слышались и моторы других машин.

— Где они? — громким шёпотом запаниковал Трофим. — Почему не въехали следом? Неужели заподозрили?

— Успокойся уже, — пробормотала Рига, поудобней берясь за цевьё и снимая защитные колпачки с оптики. — Зачем им свои машины в чужой двор загонять? Чтоб мы им сахару в бензин насыпали, а на обратном пути, в лесу, в заглохших тачках, постреляли? Или ещё какую гадость устроили? Нет, они сюда пешочком придут…

— Хорошо бы…

— Уж можешь мне поверить.

В этот момент из дома вышли встречающие во главе со своим «начальником». Быня выглядел даже не на миллион долларов, как обещал ему вчера Турист, а где-то на миллион четыреста.

— Ёкарный бабай, — выдавил Захар Игнатьевич через силу. — Он шубу мою надел, короткую! Вот чёрт!

— Ну и что?

— Как что? Аккуратней целься, только в голову, слышишь?

— Слышу, — Регина оторвала глаза от оптического прицела и смерила Трофима презрительным взглядом. — Чего-то ты, Захар, совсем от жадности помешался. Миллиардами ворочаешь, а из-за шубы какой-то ощипанной трясёшься, как не знаю кто, — сказав это, она снова склонилась над винтовкой.

— Да ты… — возмутился законный владелец шубы, — ты чего? Думаешь, что говоришь?! При чём тут…

— Ти-хо, — остановила поток его оскорблённого красноречия Рига, стягивая с рук тёплые перчатки и разминая пальцы. — Вот они, голубчики.

В воротах медленно, один за другим, появлялись гости.

Первоначальная диспозиция, увиденная Трофимом из окна, очень ему не понравилась. Десять человек, стоящих в воротах, против семерых, вышедших из дома. Причём вид у последних был не самым боевым: Гиббон опирался на страшного вида свежевыструганную клюку, а Грабля боялся сделать неосторожный шаг, чтобы, не дай бог, не поскользнуться и не упасть на свою многострадальную спину. Да и правую руку он держал немного на отлёте, боясь лишний раз задеть обожжённую конечность.

Поршень вообще походил не на бойца, а чёрт знает на кого — покачивался словно пьяный, радостно ухмылялся и громко икал через небольшие промежутки времени. И зачем они ему опять повязали этот дурацкий шарфик с пингвином?! Захар Игнатьевич чуть не плюнул с досады. Откуда вообще взялся в доме этот атрибут детского сада? Опять Турист, наверное, откопал где-нибудь.

А на кого это приезжие так подозрительно косятся? Ага, всё понятно, это Кислый своей рожей отсвечивает, лиловый негр, блин.

— Слушай, а они ведь наших всех завалят, — упавшим голосом констатировал Трофим. — Чибис да Турист, вот и вся полноценная «гвардия». Быня, естественно, не в счёт, а остальные сама видишь — еле ползают. Один хромой, другой обваренный, третий икает… Что делать-то будем?

— По плану, — лаконично отозвалась Регина, осторожно прижимая распухшую щёку к прикладу. — Сначала Быню, потом — пару «казахов». Только бы мне отдачу стерпеть, больно, чёрт… Кстати, я вижу всего трёх человек, более-менее похожих на казахов. Остальные, кажется, наши соотечественники?

— Не знаю, — пожал плечами Захар Игнатьевич. — Я знаком только с Аскаром. Вон, видишь, в пальто который? А рядом — его телохранитель, тоже, кстати, легендарная личность. Максим Беккер, также известен как Макс или Бек. Слышала про такого?

— Да уж, — с чувством прищёлкнула языком Рига. — Ничего себе. А чего это он к азиатам переметнулся работать? Я слышала, он в Москве последнее время «подхалтуривал».

— Заплатили, вот и переметнулся, чего ж тут непонятного? Солдат удачи. Жутко тупой, но жутко сильный. И меткий.

— Наслышана, — призналась Регина. — В таком случае, вторую пулю — ему. А то он нам тут весь «дом инвалидов» одной левой перещёлкает.

— Разумно, — согласился Трофим. — Но главное всё-таки — Фёдор. И не забывай: целься точно в голову…

— Да помню я, — раздражённо дёрнула плечом Рига. — Достал уже со своей шубой… Ты её что, отмывать потом собрался?

— Да на хрена мне эта шуба? — возмутился Захар Игнатьевич. — Я тебе о другом толкую…

— Всё, — сказала Регина металлическим голосом. — Разговоры потом. Они идут.

Трофим, затаив дыхание, снова выглянул из-за Ригиного плеча.

В центре двора встретились Быня с Туристом с одной стороны и Аскар с Беккером — с другой. На фоне шкафообразного Бека Турист смотрелся скромно, если не сказать позорно. Чувствуя своё неоспоримое превосходство, телохранитель гостя держался раскованно, с некоторой долей вальяжности, как старшеклассник, пришедший «разбираться» в подготовительную группу детского сада.

Временно оставшиеся на заднем плане бойцы с обеих сторон начали настороженно подтягиваться к центру переговоров, при этом приезжие с опаской косились то на палку Гиббона, то на откляченную в сторону руку Грабли, не обходя, впрочем, вниманием и экзотичного Кислого. На Поршня до поры до времени внимания не обращали, пока он не решил изменить такое к себе пренебрежительное обращение в корне.

Богатырское «И-ы-ы-к-к!!» разнёсшееся над двором, стоило не одного седого волоса что той, что другой договаривающейся стороне.

— Дур-р-рак! — сквозь зубы выплюнула вздрогнувшая Регина и едва не нажала на спусковой крючок. — Вот дурак-то! Ну не дурак, а?

— Стрелять надо было, — напомнил тоже заметно струхнувший Трофим. — В такой момент никто бы не удивился, что палить начали!

— Уже поздно, — огрызнулась Рига. — Да я и сама испугалась. Ну надо же, какой кретин! Да не дыши ты мне в ухо, нервирует. Не волнуйся, будет ещё время выстрелить, будет. Они же только-только поздороваться успели.

Но дальше приветствия разговор зашёл не очень далеко: Аскар презрительно сморщился и стал медленно разворачиваться, чтобы уйти.

— Стреляй! — пискнул Захар Игнатьевич. — Стреляй, а то уйдут, поздно будет! Не поверит никто!

В перекрестии прицела, которое Регина уже несколько секунд удерживала точно посередине затылка Фёдора, были отчётливо видны даже отдельные волоски, аккуратно причёсанные Сивцовым перед встречей.

«Ну что ж, прощай», — мысленно произнесла Рига, задержав дыхание и, продолжая удерживать цель в перекрестии, плавно потянула спусковой крючок на себя. Отдача болью толкнулась от плеча в челюсть, но она этого даже не заметила. Регину поразило другое — за десятую долю секунды до выстрела Быня исчез из сектора прицеливания, а пуля полетела во что-то, находившееся дальше её положенной цели. Но как? В этот момент по ушам ударили донёсшиеся со двора выстрелы, и Рига моментально присела, чтобы не «отсвечивать» в окне. Рядом уже сидел быстро бледнеющий Трофим.

— Ты смотрел? — первым делом спросила у него Регина. — Я попала в него?

— В кого? — пробормотал Захар Игнатьевич.

— В Быню! — заорала Рига, перекрывая пистолетную канонаду.

— Его Беккер за полсекунды до тебя расстрелял, — пробормотал Трофим плохо слушающимися губами. — Он прямо перед Быней стоял, понимаешь? Два раза в упор выстрелил. Нет, три. Его почти на метр отбросило…

— Так вот куда он из прицела делся… — удивлённо присвистнула Регина. — А я-то понять не могла…

— Ну и вот, — продолжал тем временем Захар Игнатьевич. — Он упал, а пуля, для его головы предназначенная, в грудь Беку прилетела. Наповал, похоже. Короче, ты Беккера сейчас шлёпнула.

— А дальше?

— Не знаю, больше ничего не видел. Но завертелось, кажется, серьёзно.

— Надо посмотреть, — Регина поднялась, чтобы снова выглянуть в оконце. — А то перебьют наших и уедут, тогда всё псу под хвост…

— Стреляй в каждого, кто к машинам побежит, — загорячился Трофим, выглядывая в окошко вслед за Ригой. — Аскара отпускать живым нельзя…

Концовка фразы застряла у него в горле. То, что Захар Игнатьевич увидел сквозь маленькую импровизированную амбразуру слухового окна, мгновенно разбило все его любовно лелеемые планы на спокойную и обеспеченную старость. На земле лежало полтора десятка тёмных фигур, среди которых особенно выделялась одна, закутанная в пушистую шубу. Непонятно было, кто здесь мёртвый, а кто живой. К лежащим быстро приближались какие-то стремительные люди в серых пятнистых комбинезонах и чёрных масках с прорезями для глаз. Руки «серых комбинезонов» красноречиво ощетинивались короткими автоматами.

Трофим инстинктивно пригнулся. Рядом тяжело дышала Рига.

— Кто это? — задал глупый вопрос Захар Игнатьевич.

— А сам как думаешь? — зло бросила его подруга, быстро обтирая какой-то тряпкой те части винтовки, которых касались её руки. — Уходим, быстро.

Они, пригибаясь, побежали к двери, ведущей вниз.

— Всё-таки повезло мне, что Быню пришил покойный уже Беккер, — спускаясь по крутой лестнице, проговорила Регина. — Мало приятного пришить фээсбэшника почти на глазах его сослуживцев… Чёрт! — она остановилась и прислушалась.

Замер и Трофим.

Снизу доносился топот нескольких пар ног — атакующие уже проникли в холл.

— За мной! — отдала приказ более быстро соображающая в критической ситуации Рига и бросилась по коридору направо, дёргая за ручки все двери подряд. Захар Игнатьевич, тяжело дыша, пытался не отставать.

— Сюда, — пропустила Регина своего спутника в первую же незапертую комнату и, быстро шмыгнув следом, закрыла за ними обоими дверь. Осмотрев стоящий в комнате платяной шкаф, она, удовлетворённо кивнув собственным мыслям, налегла на него плечом. Увидев удивлённо хлопающего глазами Трофима, прикрикнула: — Чего смотришь? В окно давай!

— Куда? — оторопело посмотрел на подоконник Захар Игнатьевич. — В окно? Но ведь это же второй этаж…

— Благодари судьбу, что не двадцать второй! — рявкнула на него Рига, толкая шкаф в направлении двери. — В каталажке давно не отдыхал?!

Трофим неуверенно потянулся к шпингалету.

— Да быстрей же, чёрт тебя дери! — с натугой выкрикнула Регина, обрушивая шкаф поперёк дверного прохода.

Когда итальянский гардероб накренился, с него упала какая-то вазочка с давно засохшим букетиком полевых цветов и обычный тонкий стакан прозрачного стекла. Необычным было только его содержимое.

Словно во сне Рига увидела, как стакан, медленно вращаясь в воздухе, приближается к полу, на котором уже лежала разбитая ваза и кучка засохших цветов из неё. Стакан был тяжёлым, гораздо тяжелее обычного стекла или хрусталя. И в нём были не цветы, а граната.

Оборонительная граната Ф-1, почему-то без кольца. И до сих пор она не взрывалась лишь потому, что предохранительная скоба была плотно прижата к ребристому телу ручного боеприпаса. Распрямиться же ей мешали лишь тонкие стенки стакана. Но мешали, надо сказать, недолго.

С резким звоном стакан раскололся, едва достигнув пола. С весёлым щелчком освободился предохранитель.

— Бля, — выдохнула Регина, непроизвольно начиная отсчитывать в уме секунды, оставшиеся до взрыва.

Она отпихнула от окна возящегося лишь с первой створкой Трофима и одним прыжком взлетела на подоконник. Резко отклонившись, она с силой ударила ногой в раму.

Раздавшийся звон бьющихся стёкол показался Захару Игнатьевичу воплем иерихонских труб, слышимых на всю округу.

— Ты что?! — заорал он, уже не заботясь о конспирации. — Очумела?! Нас же услышат сейчас!

— Нас сейчас все услышат, мудак!! — перебила его разъярённая Рига, бросая косой взгляд в сторону гранаты. Та куда-то закатилась, во всяком случае, видно её не было. — Давай быстрее!! — она схватила своего тихо сходящего с ума покровителя за шиворот, резким рывком вздёрнула его на подоконник и, приложив титаническое усилие, сожравшее ещё пару драгоценных мгновений, столкнула ставшее вдруг безвольным тело Трофимкина вниз. Зачем-то оглянувшись напоследок, Регина Краснова сильно оттолкнулась от подоконника и тоже сделала шаг в пустоту.

Удар взрывной волны догнал её в прыжке, перевернув тело в полёте и разом вышибив из него остатки воздуха и воли к сопротивлению.

Рига лежала на спине, не чувствуя ни тепла, ни холода. Её, кажется, даже обыскали, но она этого не ощутила. Звуки тоже почему-то не попадали внутрь головы, которая, как ни странно, совсем не болела. Зато глаза могли видеть. Они видели кусок голубого неба, часть стены дома, окно, из которого она недавно выпрыгнула… Впрочем, окно — это сильно сказано. Остался лишь закопчённый по краям проём, в котором мотался на ветру обрывок обгоревшей шторы. Изредка зрение цепляло то и дело сновавших мимо людей с автоматами.

К ней подошёл человек в накинутом поверх одежды белом халате. Доктор, догадалась Регина. В глазах поплыло.

«Какой-то знакомый глазу спортивный костюм висел на плечиках во взорвавшейся комнате, — вспомнила вдруг она. — Тёмно-синий, с красной и зелёной полосами. Кто же ходил в таком по дому? — она из последних сил напряглась, пытаясь не отключиться, успеть вспомнить. Наконец, ей это удалось. — Фёдор. Значит, это была его комната? Получается, что он и напоследок умудрился подговнить нам с Захаром? Какой ещё нормальный человек, находясь в здравом уме и твёрдой памяти, станет хранить на шкафу гранату без чеки, засунутую в стакан?»

— Вот сволочь, — отчётливо сказала Рига в лицо склонившемуся над ней врачу со шприцом, готовым к инъекции.

Врач удивился.

Он не знал, что Регина Краснова видит не его.

В её личном кошмаре над ней склонялся с гранатой в руке Фёдор Сивцов.

— Уйди, — прошептала она, отключаясь. — Ты уже умер…

Медик, под белым халатом которого легко угадывались погоны, пожал плечами и ножницами осторожно разрезал рукав её куртки.

 

Хорошая стажировка

— Пойдёмте, Сергей Николаевич, — капитан Караваев, казалось, подпрыгивал от чрезмерного возбуждения. — Группа захвата сработала, сейчас обыскивают дом — Трофима и Красновой на «стрелке» не было.

— Как не было? — посуровел Митрохин, быстрым шагом покидая импровизированный командный пункт, наскоро оборудованный в лесу. — А кто же был на стрелке?!

— Охрану свою выставил, — зачастил капитан. — Решили пока ничего не предпринимать, но тут они сами между собой стрельбу затеяли. Пришлось вмешаться.

— Трофима мне не упустите, — повысил голос майор, приближаясь к распахнутым настежь воротам дачи. — Окружить дом…

Юрий Алексеевич быстро повторил приказ вышестоящего начальства в рацию.

— Это их машины? — спросил Сергей Николаевич, кивая на одиноко стоящие «Нивы».

— Да, это «аскаровцы» на них подъехали, — подтвердил капитан. — Похоже, краденые. Для одноразовой акции.

— Понятно, — произнёс Митрохин, входя во двор, и осёкся.

Картина его взгляду предстала довольно живописная. Посередине двора лежали люди — два явных трупа, трое-четверо раненых, остальных, наименее пострадавших, уложили лицом в снег знакомые майору автоматчики.

Самым необычным было то, что стволы своих автоматов они направляли, согласно инструкции, не на лежащих преступников, которых, кажется, даже не обыскали, а на таких же автоматчиков, стоящих с другой стороны от задержанных и лично Митрохину не знакомых.

Отличия в экипировке двух сторон, держащих друг друга под прицелом, были крайне незначительными: группа захвата из спецподразделения ФСБ была облачена в светло-серый камуфляж, чёрные вязаные «балаклавы» с прорезями для глаз и рта и вооружены пистолетами-пулемётами «кипарис». Их оппоненты же цвета были пятнисто-зелёного, в таких же масках, сферах и укороченными «калашниковыми» в руках. И те и другие настроены были весьма решительно, и настолько чётко отслеживали все опасные движения своих «конкурентов», что на задержанных времени почти не оставалось. Некоторые из лежащих на снегу, пользуясь неожиданной заминкой, начинали осторожно шевелиться, с целью, видимо, избавиться от оружия и других всевозможных улик.

— А-а-а-тставить! — гаркнул Сергей Николаевич с намерением прекратить бардак.

Чёрные маски, как по команде, повернулись к приближающемуся майору.

— Федеральная служба безопасности, — громко представился тот, подходя к «чужакам» и показывая в вытянутой вперёд руке удостоверение личности. — Майор Митрохин Сергей Николаевич. Мы проводим здесь плановую операцию. Кто вы такие?

Автоматы слегка клюнули своими стволами вниз, но голос раздался совсем не с той стороны, откуда его ждал Митрохин.

— Здравия желаю, товарищ майор, — сбоку подходили двое одетых в штатское парней, на ходу доставая свои красные книжечки. Говорил один из них. — Капитан Попович, ГУБОП МВД. Вы, наверное, догадываетесь, что мы здесь тоже по делу?

— Может уберёте своих костоломов и спокойно поговорим? — раздражённо поинтересовался Сергей Николаевич. — Вы нам срываете операцию.

— Я надеюсь, вас не интересуют беглые рецидивисты? — ехидно поинтересовался Семён. — Или ФСБ настолько измельчало, что делает карьеры на таких низкопробных операциях?

— Подождите, — поперхнулся майор, — вы что, действительно только за находящимися в розыске сюда приехали? Фамилии назвать можете?

— Николаев, Мальбиев и Сивцов, — пожал плечами капитан. — Двадцать шестого января сего года совершили побег из-под стражи и у нас есть достоверные сведения, что они скрываются именно здесь.

«Вот чёрт, — с досадой подумал Митрохин. — А мы тут наворотили небылиц вокруг „секретного агента милиции“! А он, оказывается, просто беглый зек. Но Трофим-то каков идиот, а?»

— Ладно, — сказал Сергей Николаевич вслух. — Уберите пока своих орлов в сторонку, чтоб не мешали. Если ваши беглецы здесь, мы их быстренько по своим каналам пробьём и, если с нашей стороны всё чисто — заберёте их. А сейчас попрошу не мешать, нас Трофим интересует.

— Да я уж догадался, — кивнул Попович, взглядом давая отбой СОБРовцам. — Пошли, мужики, покурим пока в сторонке.

В этот момент, со стороны, расположенной слева от фасада дома, донёсся треск ломающегося дерева и звон бьющегося стекла. Все инстинктивно посмотрели туда. В воздухе сверкали, крутясь и падая, несколько крупных стеклянных обломков.

— Караваев! — первым пришёл в себя Митрохин. — Похоже, со второго этажа кто-то прыгать намылился! Живо пару человек под окно! Задержать!

Несколько человек бросились в ту сторону, на ходу изготавливая автоматы к стрельбе. Семён тоже непроизвольно потянулся к оружию, хоть и оставался стоять на месте.

Через секунду из окна грузно вывалилось чьё-то тело и тяжело упало в сугроб.

— Трофим, бляха-муха! — пробормотал майор ФСБ и сделал шаг в ту сторону. — Только б живой…

В следующее мгновение из окна ударил оранжево-чёрный язык пламени, сопровождающийся чувствительным акустическим ударом. Все непроизвольно присели. Задержанные сразу затихли, вжав лица в снег. Снова зазвенело битое стекло.

Попович успел заметить, как со второго этажа взрывом выбросило чьё-то тело и, несколько раз перевернув, воткнуло головой в землю. Запахло горелым.

— Врача! — успел крикнуть Митрохин в пространство и бросился в сторону лежащего Трофима и второго выпавшего человека.

Несмотря на казалось бы не акцентированный возглас майора, мимо Семёна тут же пробежал человек в накинутом на плечи белом халате и с чемоданчиком в руках.

Второй взрыв ударил через три секунды и совсем с другой стороны — взорвалось около забора, но изнутри двора. Посыпались последние целые стёкла в доме, дробью раскатился частый деревянный перестук. Кто-то заорал. Попович, как впрочем и все остальные, выхватил пистолет и, ничего не понимая, крутил по сторонам головой, пытаясь определить направление, откуда исходила опасность. Но всё вокруг снова было тихо и спокойно.

Метрах в тридцати от основного скопления людей, чуть дальше и правее, часть забора разнесло в щепу. Даже отсюда были видны страшные дыры и зазубрины, «украсившие» уцелевшие секции забора — взорвалось явно что-то осколочное. Это подтверждало и кровоточащее бедро одного из фээсбэшников, которое он, стиснув зубы, пытался зажать рукой. К нему на помощь уже спешили два бойца с индпакетами. Кто-то из урок бился на земле в истерике.

— А-а-а, не убивайте, не убивайте, мамой прошу-у! — донеслось до Семёна утробное завывание. — По закону же на-адо-о, вы чё, правосла-авные-е? В тюрьму меня везите-е, куда хотите, только не убива-айте-е!!

— Во переклинило кого-то! — восхитился стоящий за спиной Синельников. — Решил, что их чекисты сейчас на месте динамитом обвяжут и — привет!

Воющий благим матом «православный» вдруг так же резко затих, видимо тычок носком армейского ботинка в бок несколько успокоил его расшалившееся воображение.

К оперативникам подошёл Станислав Степанович Величко, недовольно пожевал губами, оглядывая «ледовое побоище».

— Да уж, — произнёс он со вздохом. — Ничего не скажешь, пригрел майор Величко на подведомственной территории гнездо змеиное. Теперь и оргвыводов ждать недолго…

— А вы валите всё на ФСБ, — радостно подсказал Витька. — Вы, мол, следили за этим притоном, держали, так сказать, все нити в руках, а тут — трах-тарарах! — вам дорожку и перебежали. А мы подтвердим…

— Виктор, — оборвал его Попович. — Хорош трепаться. А вы, Станислав Степанович, может, попросите Вадимыча подъехать поближе? А то обратно пешком топать как-то…

— Да-да, конечно, — спохватился майор, доставая рацию. — Секунду…

— Только, — предостерёг его капитан, — пусть он близко сюда на машине не суётся, метрах в двухстах отсюда встанет где-нибудь. А то тут ещё, сами видите, небезопасно. И женщина пусть с ним, в машине остаётся, нечего ей на трупы и кровь смотреть.

— А Сашок? — поинтересовался Величко. — Может, пустим парня посмотреть? А то он потом на меня весь год дуться будет.

— Сашок? — переспросил Семён. — Сашка, пожалуй, можно. Глядишь, и поможет где, по мелочи. А СОБРовцев мы тогда в машину отпустим, чаи с Аминой гонять. Так что зовите своего молодого и горячего.

Майор кивнул и, отойдя на пару шагов в сторону, стал связываться по рации со спрятанной за пару километров отсюда оперативной машиной.

— Смотри, в какой богатой шубенции кого-то шлёпнули, — снова подал голос из-за спины Синельников. — Аж завидки берут.

— Ему, что ли, завидуешь? — покосился в сторону лежащих, которых сноровисто обыскивали ребята в сером камуфляже, Семён.

— Да не ему самому, конечно, — поморщился Витька. — Просто мне за всю жизнь на такую шубу не заработать, наверное.

— Может, и заработать, — равнодушно пожал плечами Попович. — Только куда ты в такой шубе ходить будешь? На задержания, что ли?

— Тьфу ты, — осерчал Синельников. — С вами, товарищ капитан, разговаривать — только гороху наевшись! Я ему о прекрасном толкую, а он опять всё опошлил до уровня банального задержания! Никакого душевного роста с тобой.

— Ты посматривай лучше, где наши с тобой голубчики находятся. Вон, видишь — подняли с земли кого-то, на Туриста вроде похож…

— Точно, — хлопнул себя по ляжкам присмотревшийся Витька. — Как бы его у нас не утащили, а? В «застенки лубянки», блин. Оттуда хрен кого выдернешь потом. Тонны бумаг испишешь, прежде чем разрешат «их» подследственному какой-нибудь дурацкий вопрос задать. Что-нибудь вроде: «Что вы можете сказать относительно выражения лица гражданки Шибякиной пятого февраля сего года?» Тьфу! Год можно встречи добиваться.

— Обещали вроде, — вздохнул Попович. — Если б мы за Трофимом приехали, тогда бы шиш мы чего от них получили, а этих — может и отдадут. Сам подумай, зачем им рядовые уголовники?

— Для опытов, — буркнул Витька. — Будут делать из них неубиваемых человеков. Или ещё каких-нибудь монструозных личностей. С мозгом аллигатора, например. Не всё ведь врут про них в Голливуде, как ты думаешь? — кивнул Синельников в сторону развивших бурную деятельность чекистов.

— Балабол ты неубиваемый, — констатировал капитан. — Монструозный трепач. С мозгом аллигатора, например. Тебя самого исследовать бы не мешало. На предмет посторонних примесей в голове.

— Посторонних примесей у меня в голове нет, — не согласился с другом Виктор. — Чистейший вакуум.

— Во-во.

Минут двадцать сыщики наблюдали за слаженной работой смежного ведомства, прежде чем к ним снова подошёл майор Митрохин.

— Ну что ж, — сказал он более добродушным тоном. — Есть тут две фамилии из тех, что вы назвали.

— Только две? — уточнил Попович.

— Пока да, — майор посмотрел в какую-то бумажку. — Николаев и Мальбиев. Правда, пока только со слов самих задержанных, документов они не имеют.

— Ещё бы, — пробормотал Семён. — Кто ж им документы в побег выдаст… А третий, Сивцов? — спохватился он.

— Среди живых и легко раненых нет, — развёл руками Митрохин. — Пойдём, посмотрим на труп и на тяжело раненых. Таких трое. Может, какой-то и ваш.

С тяжёлым сердцем сыщики пошли к центру двора, где вокруг трупа крупного мужчины хлопотал фотограф. Больше на снегу никого не было — всех живых и раненых переместили под охраной в дом.

Ещё за несколько шагов до тела Семён понял, что это не Фёдор, слишком уж не совпадали габариты — лежащий на спине мертвец был не меньше метра девяносто ростом.

— Не ваш? — спросил майор, когда милиционеры подошли вплотную.

— Нет, — сказал Синельников. — А вы разве не знаете, что у убитого была совсем другая фамилия?

— Какая? — удивился Митрохин. — Вы можете установить его личность?

— И устанавливать нечего, — подтвердил с другой стороны Семён. — Это Бек. Максим Ромуальдович Беккер, если быть совсем точным. Наёмная военная сила, бывший спецназовец. Два раза был контужен, лет пять назад уволен в запас. Прибил кого-то в части до смерти, но до суда почему-то решили тогда не доводить, комиссовали по-тихому. На всю голову отмороженный тип.

— Хм, — поморщился майор. — Это минус нашей группе наружки. Вели, а не знали кого вели… Личность-то известная.

— Да уж, — вставил Витька. — С ним предпочитали не связываться. Знали, что у него «фляжка течёт». Чуть что — за ствол хватался.

— А где тяжело раненые? — напомнил Митрохину о своём интересе Попович.

— В доме. Пойдёмте.

— Слушай, а может, Сивцов опять какой-нибудь другой фамилией назвался? — озабоченно поинтересовался Синельников у капитана, пока они шли к крыльцу. — Он ведь того — тот ещё чудила у нас.

— Может, — не стал спорить Семён. — Но сначала взглянем на раненых.

Тяжело раненые лежали прямо в холле, их, похоже, только что затащили с улицы, поэтому заняться ими вплотную ещё не успели. Женщина и два мужчины. Один из них был в той самой шубе, которая так понравилась впечатлительному Синельникову.

— Ёпэрэсэтэ, — сказал Витька, едва увидев раненого в шубе. — Вот же он! Но на хрена он надел чью-то шубу? И как оказался в самом центре перестрелки?

— Что с ним? — спросил более практичный Попович, которому не улыбалось вручать Амине труп её благоверного. — Он живой хоть?

— Сюда сносили всех, у кого имелся пульс, — объяснил Митрохин. — Сейчас придёт врач и займётся каждым более основательно. Мы не предполагали, что будет столько раненых. И чего они стрелять друг в друга начали? Обычная сделка намечалась…

— А это кто? — перебил его грубый Синельников. — Что за дамочка?

— Подруга Трофима.

— Это Краснова? — поразился Семён. — Что-то её трудно узнать…

— Естественно, — пожал плечами майор. — У ней сломана челюсть, опухоль… Вот этот, кстати, ваш молодой человек постарался, — он кивнул на лежащего рядом Сивцова.

— Фёдор? — удивился Витька. — Гм… А я думал, Краснова владеет восточными единоборствами…

— Всё, отвладелась уже.

— А что такое?

— Шею сломала. Со второго этажа на голову не каждый день приземляться приходится. Хорошо, если через месяц говорить сможет, она у нас одна из главных фигурантов по делу.

— Так это её из окна взрывом выкинуло? — присвистнул Попович. — Да уж, врагу такого не пожелаешь… А что они там взорвали?

Митрохин пожал плечами — мол, и так что-то разболтался тут с вами, и немного отошёл в сторону, к одному из стоявших там коллег.

— Да сами поди какую-нибудь растяжку ставили, — начал фантазировать Витька. — Чтоб, значит, подорвать тех, кто на второй этаж поднимется. А тут у них чека, наверное, и выпала. Ну и всё — делать нече… — старший лейтенант вдруг осёкся на полуслове и замолчал.

Фёдор, лежавший перед ним на полу, вдруг быстро открыл один глаз, осмотрелся, но, едва заметив оперативников, моментально зажмурил его ещё сильней.

— Э… — сказал Синельников. — Он, того… мигает.

— Давай-ка глянем аккуратненько, что у него за рана, — предложил Попович. — А то врача так и нет до сих пор…

Они склонились над Сивцовым и стали осторожно расстёгивать богатую шубу. На меху крови было не видно. Под шубой тоже.

— Блин, да что с ним? — удивился Витька. — С виду — целёхонький, щёчки розовые, а глаза закрыты.

— Это ещё что такое? — пробормотал Попович, пытаясь что-то выковырять из меха. — Ёлы-палы, смотри, Виктор, пуля!

— Пээмовская, — произнёс Синельников, подбрасывая на руке кусочек металла. — Где ты её взял?

— В шубе! — капитан лихорадочно продолжал свои непонятные поиски. — На, ещё одна!

— В каком смысле «в шубе»? — уточнил Виктор. — В кармане, что ли?

— В каком, на хер, кармане? — радостно округлил глаза обычно сдержанный Семён. — Прямо в шубе, понял? В него стреляли, а шубу насквозь не пробили! Там несколько слоёв кевлара, наверное, вшито. Сейчас мода такая есть, у некоторых особо боязливых бизнесменов. Даже пиджаки с кевларовой подкладкой заказывают!

— Так это что, бронешуба, что ли? — дошло, наконец, до Синельникова. — Ну дела… Такого я за всю свою жизнь ещё не встречал… А чего тогда этот придурок мёртвым прикидывается?

Оперативники посмотрели на лежащего.

«Придурок» зажмурился ещё сильней.

— Пошли пока на улице, что ли, покурим, — предложил Попович. — Всё равно надо, чтоб его врач осмотрел. Может ему внутри всё поотшибало? Да и со «смежниками», я чувствую, долго решать придётся, кто нам, а кто — им.

На улице они встретили чуть бледного, но страшно довольного лейтенанта Казаченко, который с интересом озирался вокруг.

— Лейтенант! — поманил его к себе Семён. — Есть дело. Обойди всю дачу по внешнему периметру, с той стороны забора. Если что интересное увидишь — позовёшь.

— Есть! — Казаченко резво развернулся и побежал выполнять приказание.

— Думаешь, там есть что-то? — поинтересовался Синельников, затягиваясь.

— Главное, чтобы он думал, что есть, — философски изрёк Попович. — Пусть почувствует, что не просто стоял, а тоже делом занимался. А внутри искать нечего, это даже ему понятно. Весь двор разве что не обнюхали уже…

В этот момент к дому прошёл мужчина в белом халате.

— Доктор! — окликнул его Семён и, когда тот приблизился, попросил его: — Нельзя ли посмотреть первым делом тех троих, что лежат в холле? Нам необходимо забрать одного из них.

— Да я их ещё минут двадцать назад осмотрел, — пожал плечами медик. — На улице. Женщину я пока транспортировать запрещаю. Нужно специальное оборудование.

— Нам не женщина нужна.

— А тех двоих можете забирать в любое время. У одного только сильный ушиб грудной клетки, необходим рентген. Возможно, пара-тройка рёбер сломана, не знаю. Ну, а другого хоть сейчас на край света — здоровей ещё поискать надо!

— А чего же он лежит тогда? — удивился Виктор.

— Пьяный в дупель. Спит. У вас ко мне всё?

— Да, доктор, спасибо, — ошарашенно произнёс Синельников и перевёл взгляд на друга. — Во компашку наш Федя себе подобрал, а?

— Пойдём-ка, — сказал ему смотрящий куда-то в сторону капитан. — Саша зовёт.

Лейтенант Казаченко отчаянно махал рукой из проёма в заборе, проделанного недавним взрывом.

— Вот, — сказал он почему-то шёпотом. — В снегу лежал. У кустов.

На земле лежал мужчина в хорошем горнолыжном комбинезоне серого цвета, с залитым кровью лбом. Рядом с правой рукой «горнолыжника» валялся пистолет с глушителем.

— Труп? — спросил капитан, обращаясь к Александру.

— Н-не знаю, — покраснел лейтенант. — Я решил сразу вам показать…

— Живой, вроде, — констатировал склонившийся над телом Синельников. — Его вот этой доской от забора прямо поперёк лба, похоже, женило. Во время последнего взрыва.

Глядя на длинный и широкий обломок выбитой из забора крепкой доски, даже видавший виды Попович поёжился.

— Чугунная, видать, у него голова, — сказал он, глядя на экипировку очередного раненого. — Только одет он как-то странно. Явно не местный. Чего он тут с таким специфическим пистолетиком шарахался в одиночку?

— Погоди-ка, — пробормотал Витька, вглядываясь в лицо незнакомца. — Кого-то он мне напоминает… Не помнишь похожих ориентировок?

— Ё-моё, — тихо проговорил капитан через полминуты. — Витя, быстро его в наручники и в нашу машину! Только чтоб, не дай бог, чекисты вас не заметили! А то мы его больше никогда не увидим…

— Какие ему наручники? — не понял Синельников. — Он же еле дышит…

— Это Итальянец, Витя, — тихо пояснил Семён, воровато оглядываясь по сторонам. — Ты ведь хотел, кажется, Интерполу пособить? За орден со званием, а?

— …! — сказал Виктор, доставая пару наручников. — Охренеть можно — стажёр поймал Итальянца! Это просто праздник какой-то…

— Будем считать, что стажировка удалась, — подмигнул Попович до сих пор ничего не понимающему лейтенанту. — Витя, вы его тогда в «РАФик» пока отволоките, а я пойду с майором попытаюсь окончательно договориться насчёт наших беглецов. Может, они в Пелыме их пробьют по своей картотеке, да сразу нам и подарят.

— Давай, — кивнул старший лейтенант, азартно заковывая руки наёмного убийцы в кандалы. — Мы тебя в машине подождём.

Так закончилось, не успев толком начаться, первое боевое задание лейтенанта Казаченко.

Но когда он узнал, кого нашёл в тот день в лесу, ничуть не расстроился.

Это была хорошая стажировка.

Интересная.

 

Cornet Obolensky

К завтраку Фёдор спустился хмурый. Заснуть этой ночью ему так и не удалось, все мысли были заняты предстоящей сегодня продажей алмазов, во время которой, как выяснилось, вполне может начаться стрельба. И стрельба не по ёлочке с надетыми на ветви бутылками, а по Сивцову с надетой на его бренное тело шубой. Мысль о шубе немного согрела душу страдальца.

«Если меня убьют, — подумал он, — и привезут тело для похорон домой, то-то все во дворе удивятся, какая у меня роскошная одежда. Особенно расстроится Евдокия Александровна».

Тут же Фёдор вспомнил, что все соседи сейчас считают его бандитом и потому нисколько не удивятся такому наряду, подумаешь, невидаль — мёртвый бандит в мехах. Сивцов снова опечалился и вышел в холл.

Все уже завтракали, только Гиббон сидел в стороне на диване и что-то стругал ножом.

— Садись, Быня, а то остынет всё, — поприветствовал его Турист. — Чё-то ты суровый сегодня…

— Не выспался, — буркнул Фёдор, двигая к себе тарелку. — А чего там Гиббон мастерит? Весь пол в каких-то щепках.

— Дубину себе строгает, — охотно объяснил Чибис, намазывая булку паштетом. — Часа два уже страдает, даже не завтракал ещё.

— Зачем ему дубина? — удивлённо покосился в сторону Гиббона Сивцов. — Для самообороны, что ли?

— Да нет, — хохотнул Турист. — Он себе второй день уже собирался костыль новый вырезать, старый-то он закинул куда-то по пьянке. В лес ему лень было хромать, так он за поленницей нашёл какую-то корягу страшенную, в руку, наверное, толщиной. Мы ему говорим: сходи в лес, отрежь себе палку какую надо. А он: ничё, говорит, эту обстругаю так, что загляденье получится! Вот и стругает второй час тупым ножом. Миллиметра два, наверное, уже сточил, скульптор хренов.

— Нормальная палка будет, — подал голос с дивана Гиббон. — Не слушай их, Фёдор Юрьевич.

— Ты ж её в случае стрельбы отбрасывать в сторону собирался, — напомнил Кислый. — А эту корягу не отбрасывать надо, а кантовать впятером, с перекурами.

За столом довольно заржали, «скульптор» же, с трудом поднявшись с дивана, погрозил всем свежеоструганной суковатой палицей.

— Ладно, ладно, — успокаивающе поднял руки к верху Турист. — Успокойся, Добрынюшка. Иди лучше кваску испей! Или чем там богатырей принято с печи подымать?

— С какой ещё печи? — не понял Гиббон, осторожно присаживаясь к столу и прислоняя свою палку к стулу. — Я с дивана иду.

— Сказок, что ли, не слушал в детстве? — удивился Кислый. — Там этот, Илья Муромец, кажется, сидел на печи тридцать лет и ещё три года…

— Нормально ему припаяли, — присвистнул Гиббон. — А последний «трёшник» за что? За побег?

— Он ходить не мог, балда, — объяснил рассказчик. — Хромал, как ты. Только на обе ноги и на тридцать три года дольше, понял?

— А дальше? — заинтересовался инвалид.

— Потом к нему в дом зашли эти… как их… короче, калеки какие-то перехожие, что ли…

— Чё у тебя за сказка? — обиделся Гиббон. — Все больные какие-то! Тот инвалид, эти калеки… Чего они — с войны все вернулись?

— Да не калеки, а калики перехожие, — поправил спорщиков Сивцов.

— А кто это? — поинтересовался Турист.

— Ну, — Фёдор неопределённо пошевелил пальцами, — были такие старички в древности. Ходили по домам, видимо. На печи заглядывали…

— Домушники, — догадался Чибис. — Во попал чувак! К нему хату обчищать пришли, а он с печи слезть не может. Ну, прикол!

— Чего дальше-то было? — поторопил Кислого заинтригованный таким оборотом дела Гиббон. — Рассказывай уже.

— Ну, зашли они, значит, — с готовностью продолжил сказочник, — калики эти в дом. Глядь, а на печи — хозяин сидит.

— Во, облом, — прокомментировал Турист. — Теперь они его, по идее, по маковке тюкнуть должны и связать. А если совсем беспредельщики, то и замочить могут.

— А их чё, на инвалида этого кто-то навёл, что ли? — поинтересовался Чибис. — У таких обычно дома и нет ни хрена…

— Не знаю, — отмахнулся Кислый. — Об этом ничего не говорится. А говорится о том, что попросили они Илью Муромца принести им кваску испить, якобы с дорожки дальней.

— А, знаю, — обрадовался Турист. — Есть такие. Бабы в основном: представятся, что из собеса, попросят попить принести, а потом — бац! — ни их, ни денег. Пенсионеров в основном шмонают, шалашовки.

— Да нет, это не бабы были, — отмахнулся Кислый. — Говорят же тебе — калики. Ну и попросили они попить, кваску холодненького. А Илья им и говорит: вы чё, дедушки, не просекаете разве, что у меня ноги не ходячие? Меня, говорит, даже в армейку по этому счастливому случаю не загребли, а вы хотите, чтобы я для вас в подпол лез? Совсем, говорит, рамсы попутали?

— Молодец, чувак, — похвалил Илью Чибис. — Здорово отбрил бакланов. Только я не понял — они ж у него, кажется, квасу просили?

— Ну, — подтвердил Кислый.

— А за каким хреном он в подпол лезть собрался?

Рассказчик пожал плечами.

— Раньше холодильников не было, — снова разъяснил слушателям Сивцов. — Вот все продукты и хранили в подвале. И квас тоже.

— Вот жизнь была, — расстроился за предков Гиббон. — С похмелья захотел рассольчику холодненького попить, полез в подпол — и убился на фиг. Не то, что сейчас. Прогресс, твою мать.

Присутствующие сочувственно выслушали сентенцию на столь животрепещущую тему, немного помолчали и снова обратились взорами к Кислому.

— Короче отказался Муромец, — продолжил тот своё повествование. — Послал их на три русские буквы и лёг поудобней. А старички от этого к себе пренебрежения совсем разволновались: неси, говорят, сука, нам квасу и всё тут! Такую вонь подняли, что Илюша плюнул, слез с печи, достал им кваску, подождал, пока старые хрычи напьются, да погнал их пинками до самой околицы!

— И чего? — открыл рот Гиббон.

— Всё. Дальше он начал ходить, как ни в чём не бывало, и стал самым известным русским богатырём. Илья Муромец, не слышал, что ли?

— Слышал, — сказал Гиббон. — А при чём тут я?

— Как при чём? — удивился Турист. — Ты у нас тоже ходишь плохо, вот я тебе и сказал: иди, мол, кваску испей. А ты затупил, как тормоз предпоследний. Пришлось тебе, муфлону, целую сказку сначала рассказывать.

— Хреновая какая-то у вас сказка, — пробормотал уязвлённый Гиббон, усаживаясь поудобней. — И квасу тоже нет. Ни квасу, ни водки, — он обиженно засопел и усиленно заработал челюстями.

Некоторое время завтракали в тишине.

— Турист, — вспомнил вдруг Фёдор. — Ты придумал, что нам сделать с Поршнем, чтобы он чего-нибудь не выкинул сегодня?

— Нет, — признался Турист и посмотрел на апатично жующего Поршня. — Даже в голову ничего не приходит. А у тебя как?

— Вроде есть одна идея, — скромно потупился Сивцов. — Кажется, нормально должно сработать…

— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовался и Чибис. — Интересно. Не хотелось бы, чтоб из-за него нас всех перестреляли.

— Он ведь у нас от спиртного совсем спокойный становится? — уточнил Фёдор. — А больше всего коньяк любит?

— Любил, — поправил его Турист. — А сейчас так… Но, по крайней мере, не выплёвывает, как водку.

— Ну и отлично, — приободрился Сивцов. — Засунем ему под одежду плоскую бутылочку коньяка, ну, скажем, во внутренний карман. В неё вставим гибкую трубку или шланг, который через воротник выведем ему в рот. Пусть себе стоит сзади и коньяк потягивает.

— Классно! — восхитился хитроумным планом Турист. — Я так и знал, Быня, что ты что-нибудь придумаешь. Светлая у тебя всё-таки голова! Только вот где бы нам взять гибкую трубочку? Коньяк-то есть, в трехсотграммовых бутылках…

— В аптечке можно покопаться, — подкинул идею Чибис. — Там вроде есть что-то — то ли жгуты, то ли трубки какие-то…

— Давайте, — одобрил Турист. — Копайтесь. А я пока Фёдору Юрьичу штуку одну любопытную покажу.

— Какую? — немедленно заинтересовался Фёдор Юрьич.

— У тебя граната где? — полюбопытствовал Турист. — Которую я тебе вчера дал?

— В к-комнате, — побледнел Сивцов. — А что?

— Пойдём, — велел его неугомонный друг. — Мне тоже одна идея в голову пришла.

Граната была обнаружена после долгих совместных поисков в самом дальнем углу платяного шкафа.

— Чего разбрасываешь оружие? — пробормотал Турист, беря лимонку в руку. — У тебя стакан в комнате есть?

Фёдор непонимающе кивнул на прикроватную тумбочку, на которой стоял обычный тонкостенный стакан.

— Смотри, — азартно пробормотал изобретатель, выдёргивая из гранаты чеку.

Сивцов сдавленно ахнул и закрыл глаза.

— Ты чего, Быня? — удивился Турист, беря свободной рукой стакан. — Она же на предохранителе у меня. Видишь, скобу держу?

Фёдор приоткрыл один глаз и кивнул.

— Теперь делаем так… — от усердия гранатных дел мастер даже высунул кончик языка наружу. Придерживая предохранительную скобу пальцем, он аккуратно всунул лимонку в стакан и, удовлетворённый результатом, убрал палец с предохранителя. Если скоба и отошла, то совсем ненамного — на миллиметр или два. Дальше распрямиться ей мешали стенки стакана. Довольный проделанной работой, Турист поставил стакан с гранатой на тумбочку и отошёл на пару шагов.

— Красота! — оценил он получившийся «натюрморт» и выбросил ненужное больше кольцо в форточку. — Мне один бывший спецназовец на зоне рассказывал, как такие «сюрпризы» делать, но вживую я только сейчас попробовал. Действительно ничего сложного, и стакан как раз по размеру подходит, как он и говорил…

— А… а зачем всё это? — осторожно поинтересовался Сивцов, с опаской поглядывая на тумбочку. Граната преспокойно стояла в стакане и даже не думала взрываться.

— Да я подумал — а вдруг тебя сегодня в руку ранят? — принялся объяснять Турист. — Одной рукой трудно будет и чеку срывать, и кидать… А так — положишь эту систему в карман, в случае чего просто кинешь одной рукой, и всё. Стакан разобьётся, скоба разогнётся, граната взорвётся, — осмыслив сказанное, он захохотал, довольный получившейся рифмой.

— Чего это он разбиваться должен? — не поверил Фёдор, подозрительно косясь на стакан. — Зима на улице. Снег кругом.

— Так ты прямо на дорожку бросай! — обиделся за своё изобретение Турист. — Дорожка-то у нас каменная, мы её всю зиму от снега чистим. Понял?

— Понял, — вздохнул Сивцов.

— Ну всё, — подвёл итог новоиспечённый оружейник. — Ещё спасибо мне скажешь. В карман только не забудь положить. А сейчас пойдём Поршню амуницию готовить. Без тебя нам в этих трубках, боюсь, не разобраться.

— Иди пока, — сказал Фёдор. — А я сейчас догоню. Гранату только в карман положу, и сразу же догоню.

— Давай, — кивнул Турист. — Мы внизу будем.

Оставшись один, Сивцов стал панически соображать, что делать с опасным боеприпасом. Его категорически не устраивало, что в его комнате находится граната без чеки. Даже тот факт, что она до сих пор не взорвалась, нисколько Фёдора не успокаивал. Оружие он с собой брать не собирался ещё вчера, а в таком подозрительном виде класть лимонку в карман не хотелось тем более.

Сначала Сивцов решил незаметно выбросить страшный стакан в форточку, вслед за кольцом, но побоялся, что стеклянный сосуд ударится обо что-нибудь твёрдое под снегом и разобьётся.

«Опять каких-нибудь ни в чём не повинных зверей взрывом убьёт, — пожалел фауну Фёдор. — Они, может, из леса на дом сейчас смотрят… Нет, взрывать нельзя!»

Он решительно осмотрелся и, встав на стул, задвинул стакан с гранатой далеко на шкаф для одежды, стоявший у входа в комнату.

«Ну вот, — удовлетворённо подумал Сивцов, отряхивая рукава от пыли. — Туда, я думаю, никто не полезет. Там вон и цветы какие-то засохшие чёрт знает сколько стоят, и никому, похоже, до них дела нет. И пыли слой немаленький… Нет, я всё правильно сделал — там граната будет в полной безопасности!»

Насвистывая песенку про корнета Оболенского, которому предписывалось незамедлительно надеть какие-то ордена, невольный коллега гашековского сапёра Водички пошёл создавать сложную инженерную конструкцию, предназначенную для порционной подачи коньяка в ротовую полость испытуемого.

Настроение Фёдора медленно, но верно повышалось.

Поршня крутили во все стороны, пытаясь вычислить идеальную длину оранжевой резиновой кишки, найденной Чибисом в аптечке. Манекенщик покорно поворачивался, недоумённо хлопая глазами, но сопротивляться даже не пытался — не на санках катают, и то ладно.

— Вот тут режь! — окончательно определился Сивцов, показывая стоящему с ножницами наготове Кислому, где именно надо резать.

— А не мало? — усомнился Чибис.

— Как раз, — заверил его Фёдор, хотя вовсе не был в этом уверен.

Отрезали, померили.

— Класс! — прищёлкнул языком Турист. — Тютелька в тютельку. Ну, ты, Быня, математик, ёшкины рога! Один раз посмотрел, и всё. Глаз-алмаз!

— Не без этого, — признался польщённый Сивцов. — Несите коньяк.

Плоскую бутылочку «Белого аиста» засунули во внутренний карман пуховика испытуемого, вместо металлической заводской пробки на горлышко накрутили пластиковую, взятую от бутылки газировки и предварительно пробитую посередине большим гвоздём. В дырку с трудом пропихнули резиновую трубку и кое-как вдвинули её до самого дна бутылки.

— Кайф! — объявил Кислый, подёргав туда-сюда обновлённую пробку со шлангом. — Как здесь и было!

— Пробки-то одинаковые по размеру, — пробормотал почётный ученик телевизионной рубрики «Очумелые ручки» из цикла передач «Пока все дома». — А дальше уже дело техники…

— Нет, Быня, тут ты не прав, — пролил ещё немного бальзама на душу народного очумельца Турист. — Без мозгов никакая техника не поможет, это я тебе точно говорю. Ладно, давайте испытывать.

Объекту испытаний стали совать трубочку в рот, Поршень же, моментально напрягшись, каждый раз судорожно выталкивал её языком обратно.

— Но, но, — уговаривал его, легонько хлопая по щекам, Чибис. — Это вкусно, балда! Ну давай, пробуй.

Наконец кто-то догадался зажать Поршню нос. Тот попытался вдохнуть ртом через трубку, втянул в себя вместо воздуха порцию коньяка, немедленно захлебнулся и закашлялся. Правда, откашлявшись, он тут же, безо всякого принуждения со стороны, сам потянулся губами к концу шланга.

— О, о, распробовал! — обрадовался Турист. — Всё, отбирайте у него, а то сейчас всё выдует, для дела ничего не оставит. Главное, что мы ему сейчас инстинкт к этой шланге привили, врождённый, можно сказать.

— Какой же он врождённый? — удивился вспомнивший что-то из школьного курса биологии Кислый. — Не врождённый, а приобретённый. Правильно, Фёдор Юрьевич?

Сивцов, боясь попасть впросак, задумался. Высшее техническое образование почему-то не заостряло внимания Сивцова на таком жизненно важном понятии, как инстинкт.

— Так у нас Поршень, считай, заново родился недавно, — не сдавался тем временем Турист. — Значит, его следует считать новорождённым, а инстинкт — врождённым. Верно я говорю, Быня?

— Будем считать его врождённо-приобретённым, — ловко вывернулся из щекотливой ситуации знаменитый инстинктовед. — Или наоборот.

Усмирённые спорщики совместными усилиями отобрали у вспотевшего в зимней одежде Поршня бутылку и, отправив его отдохнуть в свою комнату, сели перекурить.

— Как конь стал упрямый, — глядя вслед обиженно уходящему Поршню, заметил Чибис. — Только «но» и «тпру» понимает хорошо, я уже заметил.

— Машину погрей лучше, — напомнил ему Турист. — Тебе через час уже ехать надо, казахов встречать.

— А что, уже одиннадцать? — удивился Чибис, поднимаясь. — Пойду тогда готовиться. Чего-то побаиваюсь я этих казахов. Азиаты, хрен их поймёшь… Завалят ещё меня во время встречи, во прикол будет.

— Не боись, не завалят, — успокоил его Турист. — Они без тебя дорогу не найдут. Да и вообще, чего они — за тридевять земель ехали, чтоб тебя, что ли, шлёпнуть? Думаешь, у них свой народ в Казахстане кончился? Не, Чибис, не кипишуй раньше времени. Если и завалят, то только здесь. На родной, так сказать, земле.

— Ага, — поддакнул Гиббон. — На траве у дома.

— На снегу, — внёс свою лепту в успокоение Чибиса Кислый. — Зима на дворе.

— Корнет Оболенски-и-ий, налейте-е вина-а-а, — нервно простонал вслух Фёдор, не выдержав душераздирающего разговора о смерти. Он давно уже пел эту песню, но про себя. А тут, испугавшись больше обычного, не выдержал, и перешёл с обычного для себя ультразвука на диапазон, воспринимаемый ухом обычного человека.

— Классная песня, — поддержал певца Турист. — И, главное, в тему. Раздайте патроны, поручик Гиббонский, — протянул он. — Корнет Кислоухин, идите вы на!..

— Какой я тебе Кислоухин? — обиделся Кислый. — Думай, чё поёшь!

— Это я для размера, — душевно пояснил Турист. — И для наиболее полного сохранения атмосферы гражданской войны.

— Сохраняй её на ком-нибудь другом, — буркнул синелицый корнет. — У нас тут своя гражданская война будет часа через три. С дружественным нам Казахстаном.

— Пусть поёт, — поддержал Туриста польщённый «поручиком» Гиббон. — Помирать, так с музыкой! Верно, Фёдор Юрьевич?

— Пойду, прилягу, — пробормотал зелёный от таких жизнеутверждающих разговоров Сивцов. — Отдохнуть надо, всю ночь не спал.

— И то верно, — сказал, поднимаясь, Турист. — Времени мало осталось. Сбор здесь же, без пятнадцати два. В одежде и с оружием. А ты, Кислый, пока Граблю приготовь. Намажь ему спину, руку посильней, забинтуй получше, а потом, ближе к делу, и одеться ему поможешь.

На том и порешили.

Придя к себе в комнату, Фёдор совершенно неожиданно для самого себя вздремнул и…

 

«Граната является важным элементом как оборонительного, так и наступательного ручного вооружения»

…и проснулся лишь от настойчивого стука в дверь. Бросил взгляд на часы, висевшие на противоположной стене. Полвторого.

«Вот это да! — поразился Сивцов, никак не ожидавший, что сможет уснуть в таком взвинченном состоянии. — Это всё от нервов, наверное».

— Да-да! — крикнул он, и в дверь заглянул Кислый.

— Фёдор Юрьич, — извиняющимся тоном произнёс гонец. — Пора. Через пятнадцать минут сбор уже. В полной готовности.

— Сейчас приду, — ответил Фёдор, легко поднимаясь на постели. — Переоденусь только.

Кислый исчез. Сивцов, напевая под нос, снял с себя спортивный костюм, аккуратно повесил его на плечики и стал облачаться в отобранную специально для него амуницию.

Настроение было, не в пример недавнему, абсолютно бесшабашное и боевое.

«Эх, покатаюся-поваляюся, ивашкиного мяса поевши», — пришёл откуда-то в голову непонятный, но ужасно прилипчивый клич одной древнерусской старухи со странной фамилией Яга.

Продолжая вполголоса угрожать неведомому Ивашке, Фёдор вышел из комнаты, прикрыл дверь, не запирая её на ключ, и вприпрыжку побежал вниз.

«Вот что значит вовремя поспать», — успел подумать, покидая свою комнату, Сивцов.

Внизу уже были все, за исключением уехавшего Чибиса. Атмосфера в холле была несколько нервозной, но в целом настроения собравшихся дышали лёгкой бравадой и оптимизмом.

Турист довольно фальшиво напевал «Мы все участники регаты» и беспрерывно посматривал на часы. Гиббон тренировался в скоростном отбрасывании палки и выхватывании пистолета, в чём ему по мере возможностей помогал Кислый, засекающий время. Зрелище не очень впечатляло, тем более что через пару-тройку попыток отброшенная дубина прилетела по спине аккуратно стоящего по стойке «смирно» Грабли, который не замедлил взвыть трёхэтажным матом, прекратив тем самым дальнейшие тренировки по достижению предела человеческой ловкости.

Довольный жизнью Поршень сидел на диване в шапочке, был застёгнут на все пуговицы и повязан своим любимым шарфиком с пингвином. Из-за ворота пуховика к уголку его рта тянулась оранжевая медицинская трубка, закреплённая на шее куском лейкопластыря. Казалось, что у Поршня на голове надето миниатюрное переговорное устройство, как в фильмах про спецназ. Если бы не шарфик, подумал Фёдор, то сходство с героем боевика было бы стопроцентным. Кадык «спецназовца» периодически совершал характерные глотательные движения.

— Гранату не забыл? — первым делом поинтересовался у Фёдора Турист.

— Забыл, — ляпнул, не подумав, Сивцов, затем спохватился, но было уже поздно.

— Что же ты так? — укоризненно покачал головой спец по вооружениям. — И возвращаться плохая примета… Ладно, бери мою. Тебе нужнее.

Фёдор хотел было отказаться, но опять не успел.

— Держи, — Турист свёл у своей гранаты проволочные усики для более лёгкого вытаскивания чеки и протянул боеприпас Сивцову. — В кольцо большой палец левой руки продень и держи так в кармане. У тебя ствол в правом?

Фёдор, пистолет которого сейчас покоился в комнате под кроватью, кивнул.

— Значит, правой рукой пистолет в кармане держишь наготове, а левой, в другом кармане, гранату с кольцом на большом пальце. Если ствол достать не успеешь, тогда дёргай одним пальцем кольцо и бросай в гадов бомбу, понял? Я специально у неё усики свёл, чтобы кольцо легко выскакивало. Прямо щас и держи, привыкай. Там руки у всех в карманах будут, так что не киксуй, — нервно хохотнул Турист. — Тоже примерно с такими же «наборами» стоять будут.

Сивцов вздохнул, взял лимонку и, вставив большой палец в кольцо, опустил обе руки в карманы шубы. В правом кармане вместо положенного пистолета была пугающая пустота, поэтому Фёдор для храбрости сложил из ничем не занятой руки кукиш и нахмурился. Получилось решительно.

— Молодец, — похвалил его Турист. — Внушаешь уважение. Даже мне страшновато стало. Такое чувство, что ты сейчас прямо сквозь карман выпалишь. Так держать.

Решив добавить правдоподобия, Сивцов слегка пошевелил свободной рукой.

— Э, э! — испуганно сказал Турист, пытаясь сместиться в сторону от правого кармана товарища. — Он у тебя хоть на предохранителе?

— Он у меня всегда на предохранителе, — высокомерно ответил Фёдор, возвращая кукиш в исходное положение. — Не боись.

С кукишами, дулями и всевозможными фигушками Сивцов чувствовал себя не в пример уверенней, чем с огнестрельным оружием, поскольку, что ни говори, имел с ними дело с раннего детства. А вот граната в левом кармане, да ещё с готовым в любой момент выскочить кольцом, его откровенно нервировала.

«Выкину в снег при первой же возможности, — успокоил себя мысленно Фёдор. — Когда никто видеть не будет».

— Чибис едет! — заорал Гиббон от окна, и все сразу же засуетились.

В этот момент со стороны дивана раздался протяжный звук, какой обычно издают полупустые водопроводные трубы — то ли хрип, то ли бульканье. Все вздрогнули и посмотрели на Поршня.

— Вот скотина! — в сердцах воскликнул Турист, бросаясь к виновнику заминки. — Всю бутылку успел выжрать, урод!

Подскочив к дивану, он выдернул изо рта сидящего трубку, а затем полез ему под пуховик.

— Так и есть! — сокрушённо констатировал Турист, рассматривая конфискованную бутылку, на дне которой плескалась пара миллилитров коричневой жидкости. — Блин, надо было ему шлангу потоньше вставить!

Поршень некоторое время обиженно смотрел на Туриста, затем громко и выразительно икнул. Когда он икнул во второй, в третий и в четвёртый раз, Кислый осторожно заметил:

— Такого его вообще лучше дома оставить. Чего он, как заведённый? И громко так…

— Сходи, посмотри, может, ещё коньяк остался, — попросил его Турист. — Когда он пил, вроде молча сидел. Без звуков…

В холл вошёл поставивший машину Чибис.

— Пошли, братва, — сказал он невесело. — Привёз я ваших казахов.

— Погоди, — остановил его Турист. — Много их? Поршень нам нужен будет или нет?

— Все нужны, — мрачно бросил Чибис. — Чем больше, тем лучше. Их десять человек. И с ними Беккер.

— Какой Беккер? — удивился Турист. — Бек, что ли? А откуда он в Казахстане взялся?

— А я знаю? — огрызнулся Чибис. — С ними, в машине приехал. Так что всех надо выводить, кто двигаться может.

— Тогда подожди секунду, — нахмурился Турист. — Сначала Поршня коньяком заправим. А то он икает, как проклятый.

Вернулся Кислый с бутылкой в руках.

— Коньяка больше нет, — заявил он на ходу. — Только водка.

— Хрен с ним, — махнул рукой Турист. — Времени нет. Э, ты чего принёс? Это ж на все пол-литра пузырь!

— Давайте в старую бутылочку перельём, — предложил Гиббон.

— Некогда, — поторопил товарищей Чибис. — Ставьте так.

Поршню засунули во внутренний карман бутылку водки, отработанным движением заменили металлическую пробку на пластмассовую с трубочкой и сунули её конец в рот бедолаге. Прислушались. Икания доносились реже и намного приглушенней.

— Пойдёт, — констатировал Турист. — Двинули. Ну, ни пуха нам, ни пера!

— К чёрту! — отважно сказал Фёдор и первым сделал шаг к двери.

На улице было холодно, и Сивцов застегнул шубу на все пуговицы. Отсутствие шапки на голове тепла тоже не добавляло. Фёдор поднял воротник и, спохватившись, быстро сунул руки в карманы, нащупав большим пальцем левой руки опасное кольцо.

Через полминуты в воротах на противоположном конце двора появились люди, остановившиеся при виде Сивцова с его малочисленным отрядом. Затем от группы приехавших отделились две фигуры, которые настороженно двинулись к центру двора.

— Вдвоём решили пойти, — нервным шёпотом сообщил Турист. — Аскар и Беккер, чёрт. Тогда я тоже с тобой, чтоб поровну было. Ну, двинули. Пушку с предохранителя снять не забудь.

Фёдор кивнул и снова сложил в правом кармане фигу. Медленно пошли навстречу приезжим, причём Турист дал знак остальным, чтобы долго сзади не стояли — незаметно приближались к месту встречи «парламентёров».

Когда приглушённые отрывистые звуки, издаваемые Поршнем, постепенно остались позади, Сивцов неожиданно для себя успокоился и даже стал, по своему обыкновению, что-то напевать себе под нос. Турист же наоборот, по мере приближения к Аскару с его здоровенным телохранителем, чувствовал себя всё менее и менее уверенно.

— Ты с Беккером ухо востро держи, — пробормотал он, когда до представителей той стороны оставалось каких-нибудь пять метров. — Он на всю голову больной, говорят. На войне контуженный, да плюс ещё так, по жизни.

— Он немец, что ли? — полюбопытствовал аномально спокойный Фёдор. — Что за фамилия такая — Беккер?

— Наверное, немец, — прошептал Турист. — Какая тебе разница?

— У нас в классе тоже один немец был, — пустился в воспоминания Сивцов. — Сашка Остеркамп. Дрался здорово! Уж как мы его сначала дразнили…

— Тихо, — прошипел Турист. — Услышат…

Остановились, не доходя полутора метров друг до друга. Слегка раскосый парень с явно восточными чертами лица внимательно посмотрел сначала на Туриста, потом на Фёдора и едва заметно кивнул в знак приветствия. Его телохранитель лишь мазнул по Сивцову пустым равнодушным взглядом и остановил глаза на Туристе, видимо, посчитав его своим «приоритетным объектом», как охранника со стороны встречающих.

— Добрый день, Аскар, — первым начал разговор наученный Трофимом Фёдор. — Как добрались?

— Вполне, — коротко ответил парень. — А почему я не вижу многоуважаемого Захара Игнатьевича? В телефонном разговоре он обещал встретить меня лично. Уж не заболел ли он ненароком? — в голосе азиата послышалась едва заметная ирония.

Для Сивцова, как, впрочем, и для Туриста, намерение Трофима встретить гостя лично явилось неожиданной новостью, причём довольно-таки неприятной. Немного подумав, Фёдор всё-таки продолжил говорить по инструкции:

— Обсудить с вами все детали сделки Захар Игнатьевич полностью доверил мне, — у Сивцова начали мёрзнуть уши, и он решил сразу взять быка за рога: — Не угодно ли пройти в дом?

Казах удивлённо изогнул бровь, но ответить не успел. Метрах в двух за спинами трофимовских парламентёров раздалось вдруг знакомое бульканье «водопроводной трубы», плавно переходящее в громкий и продолжительный звук, сделанный на полном вдохе лёгких. Услышав поршеневское могучее «И-и-ы-ы-к-к!» все приезжие, включая подтянувшихся сзади бойцов, как по команде присели, сунули правые руки в карманы и стали напряжённо озираться по сторонам в поисках источника леденящего кровь звука.

«По ночам, — отчётливо произнёс чей-то спокойный голос в голове Фёдора, — с торфяных болот доносятся странные звуки…»

— Это Поршень икает, — объяснил Сивцов заметно подрастерявшему свою иронию и надменность казаху. — Наверное, бутылка опять кончилась, вот он трубку и выплюнул. Не бойтесь. И вообще — может, зайдём уже в дом? Холодно.

— Да кто с тобой разговаривать будет? — собрался, наконец, с мыслями Аскар. — Передай Трофиму, пусть других лохов ищет, понял? Да с ним больше вообще никто дела иметь не будет! Я что, двое суток сюда добирался, чтоб на рожу твою, что ли, посмотреть? Или вон на того, с синим рылом? — он небрежно кивнул за спину Фёдора, видимо, имея в виду Кислого, и стал разворачиваться, небрежно бросив своему охраннику: — Идём, Бек.

— Бек? — переспросил разозлившийся от такого положения дел Сивцов. — Беккер? Немец, что ли?

Телохранитель Аскара, медленно повернувшись, недоумённо посмотрел на Сивцова, как на внезапно заговорившего с ним клопа. Турист предупреждающе ткнул своего товарища в бок, но Фёдора, вспомнившего чудесные школьные годы и соученика-немца, было уже не остановить.

— Бабка? — сказал он с сильным вестфальским акцентом, внимательно глядя на Бека. — Яйко-млеко, да? Давай-давай, шнель? Гитлер капут, нихт ферштейн, да?

Видимо, во всех школах бывшего Советского Союза детей с немецкими фамилиями дразнили абсолютно одинаково, потому что лицо Беккера побагровело, а глаза наоборот — странно побелели, словно обесцветились.

Фёдор понял, что сейчас его будут убивать, но страха почему-то до сих пор не было. Он даже не заметил момента, когда телохранитель азиата выхватил оружие, услышал только безнадёжно запаздывающий крик Аскара: «Стой!», а затем по ушам ударил сдвоенный грохот.

— Зиг хайль, — продолжал обличать немца Сивцов до самого последнего момента. — Хенде… ох! — страшный удар в грудь вышиб из его лёгких остатки воздуха, и полиглота с силой швырнуло назад, приложив с размаху спиной о землю. В тот же миг рядом с головой упавшего ударила третья пуля, заставившая тяжело загудеть как промёрзшую землю, так и покоящуюся на ней голову Фёдора.

«Интересно, насквозь меня прострелили, или нет? — успел подумать лингвистический хулиган. — Наверное всё-таки насквозь. Больно, блин».

Дальше выстрелы посыпались, как горох из дырявого мешка. Над Сивцовым, глядящим в синее небо, пронеслась на приличной скорости палица Гиббона, глухо стукнувшись об кого-то вне пределов видимости. Стукнутый немедленно заорал.

«Смотри-ка, — обрадовался за Гиббона Фёдор. — Откинул ведь палку, как обещал. Ну, молодец!»

В этот момент стрельба пошла на убыль, а с разных сторон стали быстро приближаться грозные мужские голоса, обещавшие немедленно расстрелять всех, «кто харей в снег не ляжет» и «волыны подальше от себя не отбросит». Затем раздались глухие удары пинков по бокам лежащих и лёгкое покряхтыванье последних, вынужденных безропотно сносить не слишком приятную процедуру задержания. Сивцова почему-то никто не бил и «харей в снег» не переворачивал.

«Ну правильно, — успокоил себя Фёдор, прикрывая глаза. — Видят, что человек убитый, вот и не беспокоят понапрасну. Интересно, от чего я умру раньше — от потери крови, от болевого шока или от повреждений внутренних органов? Кстати, а что он мне прострелил? Сердце? Лёгкие? Или всё сразу, включая толстый кишечник? А то что-то у меня вообще всё онемело».

Тем временем вокруг лежащих возникла какая-то заминка: крики смолкли, наступила напряжённая тишина.

— А-а-атставить! — гаркнул вдруг начальственный голос в некотором отдалении. — Федеральная служба безопасности! Майор…

Фамилию майора Сивцов разобрать не успел, потому что его левая рука, до сих пор сжимавшая в кармане гранату, вдруг неожиданно дёрнулась и кольцо, надетое на большой палец этой руки, к ужасу Фёдора, с лёгким щелчком выскочило из предназначенного для него места, полностью отделившись от лимонки. Сивцов замер и, что было сил, стиснул гранату. Из наставлений Туриста он помнил, что она не должна взорваться до тех пор, пока предохранительная скоба прижата к корпусу. Но сколько он сможет продержать её в таком положении своей левой, не самой сильной рукой? Фёдор осторожно, сквозь ресницы, осмотрелся вокруг.

«Куда бы выбросить эту чёртову железку? — лихорадочно соображал „убитый“. — Вон там, у забора, кажется, хорошее место. И людей нет. Вот только эти, которые в масках, отвернулись бы, что ли, куда-нибудь. А то заметят, что я что-то кинул, да выстрелят с испугу из автомата. И умру тогда ещё быстрее, чем рассчитывал. Ну же, ну, отвернитесь вы все хоть на секунду!»

Наконец, мольбы Сивцова были услышаны: со стороны дома донёсся сильный удар, земля задрожала и послышался звон битого стекла. Внимание «чёрных масок» было на мгновение отвлечено, и Фёдор, резко бросив гранату через голову в давно примеченном направлении, к забору, моментально занял прежнее положение, снова засунув руку в карман.

Через несколько секунд ударил ещё один взрыв, ставший для окружающих Фёдора фээсбэшников уже полной неожиданностью. Кто-то из лежащих на земле, по голосу — со стороны приезжих, истерично заорал, чтоб его не убивали и успокоился только после очередного пинка в бок. Кого-то, кажется, ранило, и его бежали перевязывать.

«Нехорошо получилось, — вздохнул про себя гранатомётчик. — Но иначе жертв могло быть ещё больше. Я сам, в первую очередь».

Через пять минут лежания на снегу Сивцову стало обидно, что им никто не интересуется, к тому же у него стала мёрзнуть голова.

«Ходят тут, ходят, — ворчал про себя Фёдор. — У человека может быть, менингит давно, а им хоть бы хны. Вот эгоисты!»

Наконец, над простуженным склонился один из «эгоистов», на плечи которого был накинут белый халат. Расстегнув на груди Сивцова шубу, он бесцеремонно ощупал тело пострадавшего, заставив того один раз замычать сквозь зубы, и снова застегнул пуговицы.

— Ничего страшного, — сказал он кому-то. — Жив. Пульс, как у спортсмена. Похоже, у него ушиб грудной клетки, рентген бы не помешал. А вот почему он без сознания, сказать не могу. От страха, может быть, отрубился. В любом случае, несите его в дом, к остальным, а то поморозится.

Оскорблённого в лучших чувствах Фёдора обыскали, подхватили под руки и не очень вежливо отволокли в холл, где положили прямо на пол.

«Надо же, — клокотал в душе Сивцов. — От страха отрубился! Ничего страшного! У-у, коновалы! Я до самого президента дойду, я вам докажу…»

Что именно он докажет, дойдя до президента, Фёдор додумать не успел — у самого уха непризнанного героя кто-то громко всхрапнул. Сивцов мгновенно сомлел от ужаса и медленно, боясь увидеть около себя что-то страшное, повернул голову.

Рядом с ним, вольготно разбросав руки по полу, спал мертвецки пьяный Поршень.

То, что встреча с капитаном Поповичем рано или поздно состоится, Фёдор, конечно же, понимал. Но всё равно оказался к ней абсолютно не готов.

Услышав над собой смутно знакомые голоса, он осторожно приоткрыл один глаз, но тут же в панике зажмурился ещё сильней — перед ним стояли оба оперативника, забиравшие его из квартиры соседа, причём один смотрел прямо на него.

Естественно, он заметил, что Сивцов мигает. Естественно, они тут же полезли смотреть на раны Фёдора и…

Услышав из нескольких возбуждённых восклицаний над собой о «бронешубе», Сивцов даже немного расстроился.

«Значит, врач был прав? — грустно подумал он, не рискуя всё-таки открывать глаз. — Я даже не ранен? И меня сейчас снова повезут на допрос к Степану Лукьяновичу?»

Тем не менее, сыщики повели себя странно. Капитан Попович сказал своему напарнику, что сначала Сивцова должен осмотреть доктор, и предложил ему пойти пока покурить.

«Но меня уже смотрел доктор!» — едва не выкрикнул им вслед Фёдор, но вовремя спохватился. Кто их знает, этих милиционеров — может, совсем забудут про одного из раненых? Вон тут сколько разного народу поарестовывали!

«Интересно, а Захара Игнатьевича тоже поймали? — неслись в голове Сивцова мысли, сменяя одна другую. — А Мальборо? Он ведь больной наверху лежал. А что там, интересно, взорвалось ещё раньше моей гранаты? Может, газ? Хотя запаха, вроде бы, не было…»

Про Фёдора всё-таки не забыли. Часа через два к взопревшему в шубе притворщику кто-то подошёл и, постояв пару минут, несколько неприязненно произнёс:

— Ну всё, Фёдор Юрьевич, хватит ваньку валять! Вас жена ждёт, а вы тут в медсанбат играете. Самому-то не стыдно?

— Амина? — произнёс Сивцов, немедленно открывая глаза. Перед ним стоял Попович, на этот раз совершенно один. — Где она?

— Ждёт в нашей машине. Честно говоря, не понимаю, что она в вас нашла, Фёдор Юрьевич. Принеслась за тысячу километров, упросила взять её в служебную машину, сейчас сидит в лесу, ждёт, плачет, волнуется. А муженёк её тут в войнушку играет. Ты зачем полез в самую гущу, идиот? — тон капитана настолько резко сменился, что Фёдор икнул и принял сидячее положение, боясь, что его сейчас будут бить. — Тебе что по телефону сказали? Сиди и жди! Тише воды, ниже травы! А ты что вытворяешь?!

— Но… — попытался оправдаться Сивцов, — но я же не знал, что вы сегодня…

— А если б не сегодня? — перебил его страшный Попович. — А если б мы завтра решили тебя навестить, а? Что бы мы тогда твоей жене от тебя передали? Урну с прахом и наилучшими пожеланиями? А с этапа ты бежал на хрена? Тоже — «не знал»?

— Э… — запутался Фёдор в таком обилии острых и злободневных вопросов. — Меня сейчас что, посадят?

— Посадят, — пообещал капитан. — На кол. Дома. Хотя, немного уже зная характер Амины… э… Фаридовны, боюсь, что вы опять легко отделаетесь. Пойдёмте, мне разрешили вас забрать. Одного из всех.

— Кто? — удивился Сивцов.

— Товарищи из госбезопасности, — вздохнул Семён. — Под моё честное слово, что в Пелыме вы пройдёте через идентификацию личности по их компьютеру, а сразу по приезду в Москву будете являться к ним столько, сколько потребуется, в качестве свидетеля. Как, кстати, и к нам, в милицию. Обязательства ясны?

Фёдор, из всего сказанного понявший только то, что он едет домой, с готовностью кивнул.

— Вот и ладненько, — несколько смягчив тон, вымолвил Попович. — Поднимайтесь с пола, снимайте шубу и — за мной.

Сивцов с кряхтеньем поднялся, с сожалением снял тяжёлую шубу и только тут, думая, куда бы её положить, заметил лежащую на полу Ригу.

— Регина Романовна? — радостно удивился такому неожиданному соседству Фёдор. — Что вы здесь делаете? Вас тоже поймали?

Ресницы Риги дрогнули, глаза слегка приоткрылись и с трудом сфокусировались на Сивцове. В следующее мгновение в них отразился такой вселенский ужас, что Попович, едва взглянув на раненую, схватил Фёдора за локоть и быстро потащил его за собой на улицу.

Губы Регины, оставшейся лежать на полу в обществе пьяного Поршня, бессильно кривились, пытаясь произнести хоть слово, но из её горла вырывалось лишь слабое сипение.

Регине Романовне Красновой, верной боевой подруге Трофима, спланировавшей и осуществившей не один десяток рискованных акций, было страшно.

В то же время находящемуся рядом с ней Поршню было хорошо.

Объединяло лежащих на полу с этой минуты лишь одно — предстоящая поездка в столицу.

В институт судебной психиатрии имени Сербского.

— Правда, что это ты ей челюсть сломал? — спросил Попович на улице, до сих пор находясь под впечатлением безумного взгляда Красновой.

— Я случайно, — быстро сказал Сивцов. — Меня уже спрашивали.

Они вышли за ворота дачи и пошли по накатанной в снегу дороге. Фёдор стал мёрзнуть без шубы, и они прибавили шагу.

— А Турист живой? — поинтересовался Сивцов у провожатого.

— Живой, — ответил Попович. — Щёку чуть-чуть царапнуло.

— А что ему будет? — не отставал Фёдор.

— Премию выпишут! — рявкнул капитан. — Лет пять, с довеском! Перестань задавать глупые вопросы. Чего тебе Николаев этот дался?

— Так, — пожал плечами Сивцов. — Хороший он…

— Ты тоже хороший! — успокоил спутника Семён. — Обалдуй.

Впереди показался старенький микроавтобус.

— Это наш? — спросил, стуча зубами, Фёдор.

— Наш, — подтвердил Попович.

Когда до машины оставалось шагов десять, пассажирская дверь «РАФика» распахнулась и на снег спрыгнула Амина. Она сделала несколько неуверенных шагов навстречу идущим и остановилась.

— Живой… — тихо сказала она, улыбаясь, но по щекам её потекли слёзы. — Живой, гадина такая…

Когда Сивцов с капитаном подошли к ней вплотную, женщина всё-таки не выдержала и, бросившись мужу на шею, разрыдалась от души. Фёдор, смущённый вниманием окружающих, неловко гладил жену по голове и стучал зубами от холода.

— Господи, да ты же замёрз! — опомнилась Амина через минуту. — Пойдём в салон.

В машине, кроме водителя, был ещё напарник Поповича, два незнакомых Сивцову милиционера и какой-то по-спортивному одетый мужик с рассечённым лбом, почему-то закованный в наручники.

— У-у, сука! — зло сказал мужик, едва завидев Фёдора. — Хрен тебе, а не Папа, понял? Это я его, я! Так Резо и скажешь, шакал! — и он резко, каркающе рассмеялся.

— Вы что, знакомы? — нахмурился Семён, глядя на Сивцова.

Фёдор недоумённо покачал головой.

— Да он, Сеня, как в себя пришёл, так сразу заговариваться начал, — махнул рукой на «спортсмена» Витя Синельников. — Так что не обращай внимания. Только что, буквально перед вашим приходом, предлагал нам послушать, как птицы в лесу разговаривают, представляешь? И ещё посмеяться уговаривал всех вместе, чтобы жизнь продлить, о как! То ли обдолбанный, то ли от контузии у него ум за разум слегка заскочил… Это ж надо — с птицами разговаривать! Поехали, Вадимыч, вроде все в сборе.

Вадимыч уютно заворчал и начал маневрировать на узкой заснеженной колее.

Амина взяла руку мужа в свою, но, наткнувшись на инородный предмет, удивилась:

— Что там у тебя, Федя? Царапается…

— А, это? — Сивцов несколько секунд лихорадочно искал наиболее подходящий ответ и, наконец, нашёл: — Это тебе, Амина. На память.

С этими словами Фёдор торжественно вручил супруге снятое с большого пальца левой руки изящное стальное колечко.

Кольцо от оборонительной гранаты Ф-1.

 

Унесённые ведром

Через месяц праздновали день рождения Фёдора. Обычно Сивцовы отмечали семейные торжества в узком домашнем кругу, но на этот раз Амина настояла на расширенном варианте застолья.

— Если бы не Семён с Виктором, — строго сказала она мужу, — тебя бы сейчас благополучно записали в пропавшие без вести, и всё — был человек, и нет человека. А они настоящие профессионалы, я уж думала, таких и нет больше в милиции. Ты просто обязан их пригласить, тем более что есть повод. И вообще, на твоём месте я сделала бы это гораздо раньше. Просто для того, чтобы сказать этим людям спасибо. Бери трубку и звони.

Сивцов подчинился. Долго и неартистично он что-то бубнил в телефон, набирал новые номера и снова бубнил. Наконец облегчённо оставил аппарат в покое и сел в кресло.

— Ну что? — поинтересовалась супруга. — Пригласил?

— Да, — не слишком огорчённо ответил Фёдор. — По-моему, они не придут.

— Отчего ты так решил? — нахмурилась Амина.

— Ну, капитан сослался на какие-то неотложные дела завтра. Сказал, что, конечно, постарается прийти, но точно не обещает. Но, кажется, он решил не приходить.

— Естественно, — вздохнула Амина, вытирая руки полотенцем. — Таким голосом, каким ты сейчас говорил по телефону, в средние века приглашали на аутодафе. От лица испанской инквизиции. Дай сюда трубку.

Сивцов, обиженно засопев, передал жене телефон и, покинув кресло, с видом оскорблённого достоинства скрылся на кухне. Минут двадцать он ожесточённо рылся в холодильнике, пытаясь подслушать доносившиеся из комнаты обрывки разговора, но понять было решительно ничего нельзя. Оставив в покое холодильник, Фёдор вернулся в комнату в тот момент, когда его супруга уже положила трубку на рычаг.

— Ну и как? — как можно более нейтральным тоном поинтересовался Сивцов. — Занят он завтра?

— Занят, — кивнула Амина. — Но не так сильно, как это тебе представлялось. К восьми вечера они с Виктором вполне смогут заглянуть. Дело в том, что они завтра намеревались сходить в гости к Евгению Модестовичу, твоему следователю. Он собирался представить им свою невесту.

— Так зачем же их было отговаривать? — удивился Фёдор. — Там им, наверное, будет гораздо приятнее…

— Я уже позвонила Евгению Модестовичу и пригласила его к нам. Вместе с невестой. Он, кстати, был очень рад, потому что у них в доме завтра собрались проводить какие-то ремонтные работы и, возможно, отключат электричество. Он даже хотел перенести назначенную встречу, а я ему предложила очень удобный вариант — встретиться у нас и совместить оба события.

— Может, позвонить в «Мосэнерго»? — пробормотал вконец растерявшийся Сивцов. — Что это они за ремонты внеплановые придумывают?

— Фёдор! — строго одёрнула мужа Амина. — Ты что, не хочешь, чтобы выручившие тебя из беды люди пришли к нам в гости? Тебе не стыдно?

— Ну да, — плаксивым голосом протянул именинник. — Они опять надо мной смеяться будут! Что это за день рождения такой, когда над тобой смеются?

— Ну, во-первых, — успокоила его Амина, — над тобой не грех и посмеяться. Вон что устроил в этот раз. А во-вторых, Федя, они все воспитанные и умные люди. И то, что они подшучивали над тобой в поезде месяц назад, по дороге домой, ещё не говорит о том, что, едва увидев тебя в следующий раз, они начнут хохотать и показывать пальцами, над кем они смеются. Они тебе, между прочим, по собственной инициативе грамоту от начальства выбили. «За помощь в поимке особо опасного преступника, находящегося в международном розыске». Благодаря этой бумажке, кстати, и на работе тебе ничего не сказали за внезапный «отпуск за свой счёт», и соседки по подъезду, слава богу, молчат в тряпочку. Так что придётся тебе потерпеть, мой дорогой. Любишь кататься, люби и саночки возить.

Вспомнив про «саночки» на даче у Трофима, Сивцов внутренне содрогнулся и смирился с судьбой.

Худшие опасения Фёдора не оправдались: смеяться над ним никто больше не собирался, всё получилось очень даже весело и замечательно.

Капитан Попович с Виктором Синельниковым презентовали имениннику макет настоящего пистолета, отобранного у какого-то хулигана. Макет был немедленно конфискован Аминой и спрятан в надёжном месте. Немного припозднившийся Евгений Модестович подарил Сивцову ксерокопию его первого допроса в качестве подозреваемого, с рецензией милицейского начальства внизу: «Что за бред?! Переведите на русский».

Все посмеялись, а Амина пообещала заказать для этого исторического документа позолоченную рамочку со стеклом.

Кроме того, следователь представил, сильно смущаясь, свою невесту — миловидную молоденькую девушку по имени Наташа, которая мгновенно взялась помогать хозяйке заканчивать сервировку праздничного стола.

Наконец, все уселись.

— Ну что ж, Фёдор, — произнёс, откашлявшись, Попович, когда дамам разлили шампанское, а мужчинам коньяк. — Поздравляю тебя, как говорится, от лица наших доблестных органов внутренних дел и желаю как можно реже общаться с представителями нашей профессии в качестве преступника, свидетеля преступления и уж тем более — в качестве потерпевшего.

— Тьфу на вас, — махнула рукой на Поповича Амина. — Скажете тоже — потерпевшего. Но он, я думаю, постарается. Ведь постараешься, Федя?

Сивцов чинно кивнул. Ему было приятно, ведь вряд ли кто-то в их институте мог бы похвастаться присутствием на своём дне рождения настоящих сыщиков и следователя. Даже вечно хвастающийся своими обширными знакомствами Ефим Бабурин.

Следующий час прошёл в очень непринуждённой домашней обстановке, временами у Фёдора возникало чувство, что все собравшиеся здесь давно и хорошо знакомы.

Наташа с удовольствием общалась с Алисой, которой было жутко интересно такое количество новых людей, объявившихся сегодня в доме. Мужчины слегка расстегнули воротнички рубашек и тоже чувствовали себя довольно раскованно. Амина, не переставая улыбаться, зорко следила, чтобы ни у кого не пустовали тарелки, и то и дело бегала на кухню за новой переменой блюд или десертом.

— А вот скажи мне, Семён, — наседал Сивцов на расслабленного Поповича. — Ведь если бы не я, вы бы настоящего убийцу нашего соседа так и не поймали, наверное, а?

— Профессиональных киллеров вообще трудно взять, — пожал плечами капитан. — На то они и «профессиональные».

— Но ведь он за мной поехал? — не сдавался именинник. — И вы за мной поехали. Там с убийцей пересеклись и, как следствие, задержали его. Верно?

Попович, чтобы не спорить с виновником торжества, кивнул.

— Значит, — подвёл итог Фёдор, — и я внёс посильную лепту в распутывание этого сложнейшего дела. То есть, говоря другими словами, сам себя оправдал. Ну, а последний этап операции блестяще провёл Герман Олегович, в момент расколов подозреваемого и оформив тем самым великолепный эндшпиль. Всем — премии и поощрения, а я — на свободе! Да здравствует свобода! Cuba Libre! — неожиданно закончил сей замысловатый тост Сивцов и поднял свою рюмку.

Евгений Модестович, который в начале вечера каждый раз вежливо поправлял именинника относительно своего имени-отчества, сейчас с некоторым даже азартом записывал все присвоенные ему Фёдором имена в записную книжку, время от времени удовлетворённо крякая. У них с Наташей намечался ребёнок, и кладезь самых разнообразных мужских имён, прущих из Сивцова, могла оказаться в ближайшем будущем очень даже кстати. Самой изысканной и экзотичной на данный момент времени оставалась комбинация «Асламбек Израилевич», но следователь был уверен, что и этот словесно-именной рекорд будет скоро побит.

Все подняли бокалы и рюмки за «свободную Кубу».

— Скажите, Фёдор, — поинтересовалась Наташа, когда принялись за десерт. — Вы переживали, когда оказались неизвестно где, в лесу, с малознакомыми людьми? Я бы, наверное, со страху умерла…

— Ну, со страху я, как видите, не умер, — ловко пошутил Сивцов. — А так… Ощущение, конечно, не очень приятное. Чёрт знает где находишься, ни родных, ни знакомых. Вокруг какой-то чужой мир… Смотрели фильм «Унесённые ветром»? Вот-вот, и со мной произошло что-то подобное…

— Тебя Фёдор, — опустил рассказчика на землю грубый Синельников, — не ветром унесло, а ведром.

— Ка… каким ещё ведром? — опешил от такого оборота именинник.

Все посмотрели на старшего лейтенанта, ожидая ответа на верно поставленный вопрос.

— Обыкновенным, — спокойно ответил Витька, отправляя в рот кусочек торта. — Оцинкованным. Тебя этим самым ведром ещё в детстве зачерпнули из песочницы, где ты сидел, и разом вывалили во взрослую жизнь.

Наташа сдержанно хихикнула.

Сивцов моментально насупился:

— Из какой ещё песочницы? Чего я там делал?

— Играл, — пояснил Синельников, подмигивая. — Ты же до сих пор не наигрался, Федя? Ну же, признайся!

— Это точно, — со смехом призналась за мужа Амина. — Есть такое дело.

— Самое интересное, — сообщил государственную тайну Попович, — что Фёдор Юрьевич не единственный. Много таких людей, очень много. И больше всего забот у правоохранительных органов возникает именно с ними.

— Имя им — легион! — трубным голосом провозгласил Виктор. — И день, когда они объединятся, станет последним днём нашего грешного мира…

— В гильдию, — сказал слегка захмелевший Евгений Модестович.

— Что? — не понял Попович.

— Они объединятся в гильдию, — пояснил следователь. — Как адвокаты. И тогда мир рухнет.

— Да уж, — улыбнулась Амина, потрепав мужа по макушке. — Гильдия Унесённых Ведром. Звучит.

— Почти ГУВД получается, — захохотал Синельников. — Это точно!

Сивцов понял, что смеются уже не над ним, и тоже улыбнулся.

Застолье подходило к концу, Алису уже отправили спать.

— Хорошо у вас, Амина, — вздохнул Попович. — Но надо и меру знать. Вы нас просто на убой сегодня закормили.

— Это точно, — отдуваясь, произнёс Витька. — Мы-то с Сеней ничего, уже завтра всё лишнее растрясём, а у Женечки у нашего работа сидячая. Опять скоро на диету садиться придётся.

Евгений Модестович сделал страшные глаза и показал ими на свою невесту.

— Не бойся, — успокоил его вероломный Синельников. — Она тебя всякого любит. Вы ведь не бросите нашего друга, Наташенька, из-за пары лишних килограммов? А то он со злости пересажает всех людей со стройной и красивой фигурой, попавших в его страшные следовательские лапы.

Наташа клятвенно заверила сыщиков, что стройные и красивые люди могут спать спокойно и Женю она не оставит.

Наверху что-то упало, и все подняли глаза к потолку.

— У вас что, уже новые соседи въехали? — удивился капитан, обращаясь к Амине. — Оперативно.

— Да, — подтвердила хозяйка. — Какой-то молодой парень, на джипе ездит. Собака у него огромная, это она, наверное, так скачет. Даже люстра иногда трясётся.

— Если будет буянить, вы обращайтесь, — посоветовал Виктор. — Поможем. По-дружески, без протокола.

— Да нет, он пока не давал поводов, — пожала плечами Амина. — Хотя, мне кажется, он тоже в прошлом не совсем честный человек, но кто сейчас с большими деньгами и без греха? А в остальном — обычный вроде парень…

— Ну да, — возмутился Сивцов. — Какой же он обычный? Каждый вечер от него какие-то девки выходят, и каждый раз новые.

— Фёдор, — укоризненно посмотрела на него супруга. — И что с того? В конце концов, это личное дело каждого — кто, к кому и когда ходит. Главное, чтобы другим не мешали.

— Вот-вот, — пробурчал Сивцов. — А этот новый сосед, я чувствую, нам ещё ой как помешает! Мне и так уже два раза снилось, что на меня ночью вода капает! Чуть с ума не сошёл.

— Попей пустырника, — посоветовала Амина. — Подумаешь, снится ему, что на него капает! Посмотри в соннике, что это значит, и успокойся.

— Труп это значит, — тусклым голосом заявил Фёдор и, слегка покачнувшись, поднялся со своего места. — Смерть, тюрьму и прозябание…

— Ты куда? — обеспокоенно повернулась вслед за мужем Амина. — Куда ты?

— В туалет, — невыразительно объяснил Фёдор и тихонько икнул. — Можно?

— Иди, — удивилась жена. — Просто ты так странно и неожиданно встал…

Сивцов кивнул и удалился в санузел.

— Ну, наверное, мы тоже пойдём, — начал подниматься и Попович. — Засиделись что-то у вас, даже неудоб…

Из ванной комнаты раздался ужасный крик, от которого Наташа прикрыла в испуге ладошкой рот, а Амина широко раскрыла полные немого вопроса и страха глаза.

Попович, на ходу проверяя табельное оружие, рванулся из-за стола в коридор. В распахнутых дверях ванной комнаты уже стоял более расторопный Синельников.

— ………, — пробормотал поражённый увиденным Попович. — Так не бывает…

— Бывает, — вздохнул Синельников, сторонясь и давая обзор всем опоздавшим, осторожно выглядывающим из комнаты. — Добро пожаловать в Гильдию Унесённых Ведром, Семён. Добро пожаловать.

На полу, между раковиной и унитазом, сидел совершенно мокрый и трясущийся Фёдор Сивцов, с выражением суеверного ужаса вперивший свой пламенный взгляд в потолок.

С потолка, на который завороженно смотрели все присутствующие, весело капало.