— Лена?

— Да?

— Лена, я…

— Сольвейг, я знаю, что ты этого не делала. Дай мне, пожалуйста, несколько минут, прийти в себя. А то сначала разозлилась на эту визгливую куклу, потом испугалась, когда появился лорд.

Девушки сидели на кухне. У Сольвейг в руках была чашка с отваром, у Лены — с вином. Домой они практически бежали. И сейчас Лена наслаждалась всеми прелестями своего традиционного постстрессового отката: переживала отложенные ярость, злость и страх.

— Ты испугалась?

— Очень.

— Но ты была такой спокойной.

— Понимаешь, я когда чувствую опасность, особенно если рядом кого-то нужно защитить, всегда такая становлюсь. Будто выключаю все эмоции, которые помешают решить проблему. Вот только потом эмоции возвращаются, и нужно каждую пережить. Не волнуйся. Не в первый раз такое. Скоро успокоюсь. Как ты себя чувствуешь?

— Уже лучше. Не могу поверить, что госпожа отказалась от обвинений. При всех. Она же такая гордая.

— Она просто избалованная дура. И больше тебе не госпожа. Ты у нас скоро мастером будешь. Вот, представь, приедет к тебе Элинор за платьем, а ты ей откажешь.

— Разве я могу?

— Сольвейг, ты будешь хозяйкой и сможешь отказать любому, кто тебе не понравится. Правда, всем отказывать нельзя, а то мы денег не заработаем, — улыбнулась Лена, — но леди Элинор готова внести в список первым номером.

— Она вовсе не злая.

— Возможно. Просто не умеет себя вести. Это простительно ребенку и совсем непозволительно для леди.

— Лена, а ты и правда была готова…

— Правда. Но рада, что не пришлось.

— Не знаю, чем заслужила, но я очень тебе благодарна!

— Ты — мой друг. И еще, Сольвейг, ни у этой леди, ни у ее родственников больше нет над тобой никакой власти. И если хоть кто-то из семьи Дрисколл приблизится к тебе, обещай, что скажешь мне или Рину.

— Ты расскажешь магистру о случившемся? — опустила глаза.

— Конечно, и архмастеру Гелену тоже. К Рину обиженная Элинор, конечно, не побежит, но вот к папочке своему запросто. Нужно предупредить.

— Прости. От меня одни проблемы, — Сольвейг повесила голову.

— Эй, ты что? Ты ни в чем не виновата и ничего плохого не сделала. Элинор напала и заслуженно получила по своему курносому носику. Пообещай сказать, если кто-то из них подойдет к тебе. Сольвейг?

— Обещаю.

— Отлично! О, а вот и Рин.

Магистр очень удивился, найдя девушек дома, и очень разозлился, узнав причину. Лена старалась изложить только факты, но непрожитая до конца злость прорывалась в интонациях и общем тоне повествования. Услышав имя Бриана маг перестал расхаживать по кухне и внимательно посмотрел на Лену. Та покачала головой, мол, позже объясню. А когда рассказ был закончен, и Сольвейг принялась извиняться, Рин спокойно посмотрел на девушку и с теплой улыбкой сказал:

— Вы ни в чем не виноваты, Сольвейг. Не нужно извиняться. Леди Элинор не имела права обвинять вас. Я рад, что Лена заступилась, хотя это должен был сделать я.

— Рин, вот только не нужно еще тебе себя винить. Ну пожалейте меня, хорошие мои, а? Я вас двоих покаянных одновременно не растормошу.

Лена скорчила смешную рожицу и с удовольствием заметила, как сначала Рин, а потом Сольвейг улыбнулись.

Лорд Дрисколл пребывал в безмятежнейшем расположении духа. После плотного и вкусного обеда, подкрепленного бокалом хорошего красного, он почивал в кабинете, наслаждаясь сытой негой. Жизнь была прекрасна. Прекраснее ее мог сделать только брак его красавицы Элинор с этим несносным мальчишкой, сыном Кормака. Лорд заслуженно считал Бриана гордецом, но признавал: более достойной партии для дочери не найти. Богат, знатен, на отличном счету у короля, Бриан сможет обеспечить его цветочку достойную жизнь. Дрисколл уже видел свою Элинор хозяйкой замка МакНуад и матерью наследника. Внучок был весь в него.

— Папа!

Рыдающая Элинор припала к могучей груди отца, плавно переходившей во внушительный живот. Тот немедленно проснулся и от неожиданности громко рыгнул.

— Папа! — брезгливо скривилась девушка.

— Элинор, вам не стоит беспокоить отца, когда он отдыхает.

В кабинет вошла леди Дрисколл, глубоко недовольная дочерью и за безобразную сцену на улице, и за поведение перед лордом МакНуад. Она вообще была недовольна дочерью, которую отец баловал сверх меры.

— Ах, мама, отстаньте! Вы вообще ничего не сделали, когда эта… эта девка оскорбила меня при всех и главное при лорде МакНуад. Он так на меня посмотрел тогда… Ну папа!

Лорд Дрисколл, услышав имя Бриана, окончательно проснулся и потребовал отчет. Элинор страдала, Элинор рыдала, Элинор заламывала холеные ручки, пересказывая весь тот ужас, который ей пришлось пережить. По мере развития истории леди Дрисколл сильнее поджимала губы, а лицо лорда наливалось кровью.

— Да как они посмели! — он попытался вскочить с кресла, но ему удалось только подпрыгнуть, — я немедленно подам жалобу его величеству.

— Позвольте уточнить, лорд-супруг, на кого именно вы собираетесь жаловаться? На лорда МакНуад или на магистра Ринвальда?

— А при чем здесь магистр Ринвальд? — тон супруги немного остудил жажду возмездия.

— Девушка, о которой рассказывала Элинор, его сестра.

— Сольвейг?

— Нет, — леди закатила глаза, — вторая. Уже не говорю о том, что и она, и лорд МакНуад действовали в рамках закона. Подать жалобу в этой ситуации — выставить себя посмешищем перед двором.

— Мама! Как вы можете? Я же ваша дочь!

— Да, Элинор, и сегодня мне было за вас очень стыдно. Вы повели себя недостойно леди.

— Моя дорогая, может не стоит быть строгой с девочкой? Бедняжка столько перенесла сегодня, — лорд Дрисколл попытался вступиться за любимицу.

— Лорд Томас, — леди Дрисколл развернула орудия в сторону мужа, — я неоднократно говорила вам, что потакание капризам Элинор дурно сказывается на ее характере. Вы обещали быть с ней строже, но ваши обещания по непонятной мне причине так и не переходят в действия. Я считаю, что настоящая леди не должна…

Элинор выскользнула из комнаты, оставив родителей выяснять отношения. Леди Дрисколл могла читать нотации часами, а лорд Дрисколл вынужден был выслушивать их, робко подавая аргументы в свою защиту. Увы, все доводы оказывались бессильны против сокрушающего: "Я — леди, мне лучше знать".

Красавица Элинор была зла. На отца, на мать, на судьбу-злодейку, которая послала лорда Бриана на эту злополучную площадь, где он увидел позор Элинор. Она же знает, что плакала некрасиво! Нос морщится, глаза похожи на две щелочки, и подбородок противно дрожит. Потому лорд смотрел на нее холодно. Но эта нахалка еще пожалеет, что унизила леди Элинор Дрисколл на глазах у будущего жениха! Элинор все расскажет брату. Тот не откажет в помощи, тем более ей теперь известно, куда подевалась его ненаглядная Сольвейг. Они обе получат!

Лена почувствовал себя знаменитой сразу после обеда, когда, оставив Сольвейг дома отдыхать, вернулась с Рином на ярмарочную площадь. История о противостоянии с заносчивой леди разнеслась и приукрасилась. На Лену показывали пальцами, с ней здоровались, ей улыбались, подмигивали, кивали и говорили слова одобрения. Она благодарила и всячески акцентировала: ее заслуги в этом нет, на все воля Великой Матери и вообще спасибо лорду МакНуад, что вмешался. Стрелки нужно было переводить сразу, народная любовь — вещь слишком непостоянная.

На площади уже соорудили небольшую сцену. Как объяснил Рин, место было окутано специальным заклинанием, которое усиливало звук, разнося его даже на соседние улицы. Зрители рассредоточились по периметру, освободив в центре место для танцев. Тут уже толпились мужчины, женщины, юноши, девушки. Стариков и детей отправили по домам. Этот час праздника был для молодых. Скоро на сцену поднялся солидный мужчина в отороченной мехом одежде с массивной цепью на груди. Градоначальник толкнул пламенную речь с упоминанием богов, короля и себя любимого и наконец-то дал отмашку начинать веселье.

Один за другим на выступали барды. Они пели о богах, героях, королях и лордах, о любви и мести, верности и предательстве. Публика рукоплескала, подпевала, грустила и радовалась. Периодически просто играли, давая возможность зрителям размяться и потанцевать. Лена внимательно вслушивалась, но все композиции были слишком эпичны. Чересчур сложны и местами вычурны. Прекрасны, да, но ей нужна была другая красота. А вот танцы оказались то, что надо. Лену и Рина приглашали, но получали неизменный отказ. То, что маг не умеет танцевать, почему-то не удивило. Она боялась, брату будет скучно, но Рин явно наслаждался музыкой и вечером. Только за Сольвейг переживал.

Лена уже решила, что сегодня ей не повезет, когда на помосте появился невысокий, щуплый бард. Молча сел, прикоснулся к струнам и запел. После первых слов она навострила уши, а на втором куплете потащила Рина поближе к сцене, точнее к месту, откуда на нее поднимались выступающие. Песни барда были простые, мелодии легкие и запоминающиеся, а тексты рассказывали истории обычных людей: воина, который уходил сражаться, оставляя дома жену и детей, девушки, ждавшей любимого моряка из долгого плавания. Ну и пара потешно-танцевальных, конечно. Куда же без них.

— Рин, когда он спустится со сцены, брось какое-то заклинание, чтоб не потерялся.

— Уверена?

— Ага.

Закончив выступление, Талли Крапивник привычно нырнул в толпу. Он умел ходить быстро и практически бесшумно. Очень полезный навык для хилого мальчика, росшего в фоморском квартале. Сейчас Талли петлял, сворачивал на небольшие улочки и был очень удивлен, когда его окликнул женский голос.

— Мастер бард, подождите, пожалуйста. Мне очень нужно с вами поговорить.

Проверив спрятанный в рукаве нож Талли повернулся. Перед ним стояла молодая девушка в простом плаще и высокий мужчина в мантии магистра. Выглядела парочка вполне безобидно.

— Чем могу служить прекрасной леди?

— Может присядем где-нибудь? Не хотелось бы разговаривать на улице. Знаете приличное место поблизости? Мы угощаем.

— У старого Дугала отменный эль и найдется сидр для леди.

— Отлично, ведите.

— Как пожелает прекрасная леди.

— Как вас зовут? — спросила Лена, когда они топали по улице.

— Талли, леди, еще меня называют Крапивником.

— Мастер Талли, меня зовут Элена, без леди. А это мой брат Ринвальд.

— Рад познакомиться, нибеан Элена и магистр Ринвальд, — произнеся последнее имя, он сбился с шага.

— Ага, — задорно усмехнулась девушка, — тот самый.

У Дугала было малолюдно. От сидра Лена категорически отказалась, заявив, что была сегодня лапочкой и заслужила нормальную выпивку. И не теряя времени, попросила Талли написать песню. Описала героиню, ее тяжелые обстоятельства, ее стойкость, доброту и надежду на счастье, которые обязательно должны быть. Лена говорила, как ее поразила музыка и песни барда. Восхищалась как раз тем, за что Талли критиковали коллеги по цеху. Простотой и искренностью слов и мелодий, точным выражением человеческих чувств и пронзительными образами, заставляющими сопереживать. Рин кивал, соглашаясь.

Магистр Ринвальд оказался совсем не таким, как Талли себе представлял. Никакой гордыни, зазнайства или чувства собственной важности, только трогательная простота и дружелюбная искренность. И Талли ловил себя на мысли, что эта странная парочка ему даже нравится. Они засиделись далеко за полночь. Проводили до университета изрядно захмелевшего Рина, клявшегося завтра же засесть за разработку протрезвительного заклинания. Медленно шли до дома с синей дверью, обсуждая исполненные на площади песни. И договорившись, что завтра Талли заглянет за авансом, распрощались. Сольвейг уже крепко спала. Лена, повторяя танцевальные па, подсмотренные на площади, забрала из своей комнаты дневник и уселась на любимой кухне делать запись. День заканчивался на удивление хорошо.