— Нет, это не Рио-де-Жанейро.

Лена ступила на каменистую почву, укрытую дырявым ковром порыжевшей травы, и уже обласканную первыми заморозками. Резкий порыв ветра бросил в лицо волосы, заставив отплевываться и плотнее закутаться в толстый шерстяной плащ. Не помогало, на открытой площадке спрятаться от неласковых объятий погонщика северных волн было решительно негде.

— Рио что? — Рин поморщился от прохладного воздуха.

В лаборатории, где они стояли несколько мгновений назад, было куда теплее.

— Предположу, что Элена говорит о каком-то южном городе в своем мире.

Бриана, казалось, устраивало абсолютно все.

— Вы совершенно правы. Нам ведь туда?

Ветер моментально укусил за кисть, вынырнувшую из рукава. И, дождавшись утвердительного кивка, Лена побрела к камням, застывшим в вечном хороводе. Разновеликие, серые с редкими пятнами лишайников, они монолитными скобами крепили к острову низкий полог свинцового неба.

Одинокая чайка, опустившаяся на верхушку одного из безмолвных стражей, удивленно таращилась на три приближающиеся фигуры. В эту пору гостей здесь не бывало. Море становилось капризным, злым и безжалостно швыряло неосторожные суда на прибрежные скалы. Да и смысла рисковать, если можно обратиться к богиням в более комфортном месте. Увы, комфортом пришлось пожертвовать ради дела.

Искра отказалась уничтожаться. Наотрез. Банальный способ сделать наоборот не сработал, и высвобожденный огненный рой учинил настоящий погром в лаборатории родового замка Бриана. Только с помощью Рина удалось поместить разбушевавшуюся энергию обратно в сосуд. И с тех пор три мага ломали головы, пытаясь найти способ избавиться от своенравного артефакта. Идеи делились на две категории: плохая и хуже некуда.

— Ну, — Лена развернулась к брату, — давай ее сюда.

— Лена…

— Рин. Со мной все будет в порядке. Я войду в круг, попрошу богинь принять Искру в качестве дара и освободить тебя от клятвы. А потом мы вернемся домой.

— Но ты не жрица!

— Наша песня хороша начинай сначала.

Эту идею принесла Лена. Все свободное от шитья время, она штудировала записи Гелена по религиозным ритуалам. Тексты были сложные, с кучей терминов и непонятных названий. Лена продиралась через них медленно, составляя глоссарий, делая пометки и периодически используя некоторые свежевыученные слова вместо ругательств. Описание обряда дарения она перечитала трижды, потом еще раз все сверила на всякий случай и с громким хлопком закрыв тетрадь, рванула, к архмастеру.

— Рин, дружище, мы же все просчитали, — Бриан закатил глаза. — Обряд простой, даже послушница справится, текст Элена запомнила. И в крайнем случае просто ничего не получится.

— Как с тем проклятьем, да? — Рин негодующе повернулся к другу.

— Но ведь все хорошо закончилось, — пожал плечами Бриан.

— А могло бы…

— Так, — не выдержала Лена.

Ноги мерзли, в носу хлюпало, и после нескольких дней утомительных споров оба мага воспринимались, как галдящие племянники.

— Рин, давай Искру. Я пойду, а вы пообщаетесь. Рин, ну, пожалуйста, мне холодно, я домой хочу поскорее. Там Сольвейг пирожки печет с яблоками…

Тяжело вздохнув, маг протянул ей светящийся сосуд. Взяла обеими руками. Теплый. Красота. И читая про себя литанию против страха, пошла к просвету между камнями.

Стылая земля под ногами взорвалась пестрым ковром разнотравья. Ветер перестал трепать лицо оплеухами, приложил к щекам теплые ладони, пестуя, поглаживая, возвращая румянец под стать проклюнувшимся в траве макам. Жаркая волна ударила по плащу, выбивая из спины испарину. Первым желанием было содрать всю одежду до нижней рубахи, раскинув руки, упасть на спину и уронить на себя синее небо, перевернутой чашкой накрывшее луг. Обернулась на шелест. Она стояла напротив. Высокая, полногрудая, в арктической белизны платье, расшитом по рукавам цветочным узором, который казался живым. Волосы золотым покрывалом обнимали идеальную фигуру. До самых ступней. Она вобрала в себя все краски мира, заставив окружение поблекнуть. Лена поклонилась глубоко, почтительно.

— Ну вот и ты туда же!

Голос теплый, грудной, с едва различимой вибрацией, которая ловким рыбаком дергала из пруда воспоминаний те самые, с пометкой восемнадцать плюс.

— Да вставай ты уже, глупая! Я понимаю, когда мужики переламываются, им ровно стоять неудобно, а ты брось. Пусть ты и не моя, но от даров моих не бегаешь.

— Я счастлива служить Деве, — голос слушался плохо.

— Знаю, знаю. Видела. И другие видели. Завидуют теперь, — богиня засмеялась.

— У меня и в мыслях не было…

— Ой, да не бери в голову, — алые губы изогнулись в лукавой усмешке. — Лучше передай братцу своему: коли дальше маяться будет, я найду кому девочку отдать.

— Благодарю за милость. Я могу просить…

— А вот этому рано еще, — нахмурила золотые колосья бровей. — У него ко мне должок накопился. Знатный.

— Я молю о милости! — рухнула на колени, протягивая открытые ладони.

— Да перестань ты бухаться, — взмахом руки поставила Лену по стойке смирно, — ничего я этой заразе черноглазой не сделаю. Так, помучаю чуток, чтоб знал как от моих подарков нос воротить. Оно ему только на пользу пойдет. Страдания очищают душу, слыхала поди?

— Уповаю на мудрость Девы.

— Вот придумаешь тоже, мудрость, — заливисто расхохоталась, — я Матери скажу, вместе посмеемся. Для себя попросишь чего?

— У меня уже все есть, — улыбнулась. — Поблагодарю. Еще раз. За него.

— Вот и ладушки, — богиня звонко хлопнула в ладоши, — значит, в Белтайн увидимся.

И резко повернулась, хлестнув золотым водопадом по глазам. Лена отшатнулась, инстинктивно подняв руки, а когда опустила их, вокруг была смерть. Кровавое месиво искалеченных тел, протяжный вой ветра, застольные крики воронья. Запах. Лена прижала к носу рукав и судорожно хватала воздух ртом, только бы приглушить. Не помогло. Завтрак пришлось отдать. Прямо на череп какого-то бедолаги, укоризненно смотревший на нее пустыми глазницами. Кажется, что-то попало на подол. Ну и леший с ним, после одежду все равно придется выбросить. Несколько раз сплюнула, пытаясь убрать изо рта кислый привкус, и вдруг дернулась. Спину будто прошили нитью накаливания.

— Малахольная, — раздалось сбоку.

Резкая, убийственная красота. Черные волосы незаметно переходят в плащ из блестящих перьев. Рот алеет свежей раной, а в глазах мерцает зарево погребальных костров. Сильная рука, перехваченная широким бронзовым браслетом, сжимает тяжелое боевое копье.

— Госпожа, — склонилась, стараясь не глядеть под ноги.

— Встань, — в ее голосе слышались крики умирающих.

Лена выпрямилась и, превозмогая страх, смотрела в переносицу, на которой практически сошлись вороные брови.

— Боишься?

— Да, — не стала врать.

Богиня улыбнулась, обнажив клинки зубов.

— Не моя. Тогда зачем?

Татуировка на спине опять потеплела.

— Мне нужна была сила. Простите, Госпожа, я не хотела оскорбить. Знаю, я не могу служить, как должно.

— Оскорбить?

Мало кто может похвастаться, что слышал хохот битвы. Лена стиснула зубы, нечеловеческим усилием отодвигая подступающую панику. Хорошо ноги одеревенели, не побежишь.

— Смешная, — черный язык скользнул по губам. — Живи, — и, подавшись вперед, окатив волной трупного смрада, выдохнула. — Служи!

Перья нарисованной птицы взрезали спину. Лена вскрикнула, подстреленным зверем падая на землю, раздирая ладони об обломки костей, щепы древков и проржавевшие наконечники стрел. А ворон неумолимо погружался в плоть, свивая гнездо из мышц и сухожилий. Прорастая, вживаясь, становясь частью. Часы с Фергюсом в сравнении с этим казались сеансом в элитном спа.

— Вот всегда она так, — мокрая тряпка шлепнулась на спину, выбивая из легких жалобный скулеж, — ни понимания, ни деликатности. Ну потерпи, девонька, потерпи. Скоро полегчает.

Не голос, шелест где-то на границе слышимости. И было в нем что-то знакомое, уже изведанное, прожитое. Холодная вода дивным анестетиком растекалась по хребту, возвращая возможность дышать без крика и думать.

— Но ты, знаешь ли, сама виновата. Не каждый воин рискнет ее символ поставить, а ты вон какую птичку намалевала.

— Я, — прохрипела, — я не знала.

— Ну, поздно уже, девонька, скорлупу не склеишь. Ничего, раз мои дары приняла, то и ее осилишь.

Вспомнила! Кладбище. Старая ива шелестит листьями, подметая постамент гранитного памятника. Ветер скользит меж ветвями молодых деревцев, высаженных вдоль аллеи колумбария. Шорох целлофановой обертки букета, скомканной в дрожащих руках. Щелканье кремния. Шумный вдох затяжки.

Она была стара. В морщинах, исполосовавших лицо, летопись смертей тысяч, что были до и будут после. Глаза — чистое белое яблоко без малейшего намека на зрачок и радужку. Рот — пещера. Волосы — паутина, облепившая иссохшие щеки и шею. Темный капюшон небрежно упал на сгорбленные плечи. Лена сильнее сжала пальцы, выдирая мокрую траву. Рядом слышался плеск бегущей воды.

— Ну надо же, — с досадой покачала седой головой, — смотрит, будто в первый раз видит.

Окровавленная тряпка улетела в ручей, где принялась полоскаться с почти щенячьим энтузиазмом.

— П-простите, — только и смогла выдавить.

— Да шучу я, девонька, — улыбнулась беззубым ртом, — мало кто мне рад. Чай не Дева. Болит? — спросила, вдавив костяной палец в спину.

— Н-нет.

— Вот и славненько, — прокряхтела, пряча кисти скелета в широких рукавах. — Брать я у тебя ничего не буду. Пока.

— Благодарю, — зубы противно стучали.

— Но твое желание слышу, он уйдет раньше. И без боли.

— Спасибо, — прижала руки к груди, чувствуя подступающие слезы.

— Мало кто о таком просит, — белый взгляд пробирал до нутра, — а потому я дам вам достаточно времени.

— Спасибо! — ткнулась лбом в мокрую землю.

— Хорошая ты, девонька, почтительная.

Рука махнула по макушке, пропуская волосы сквозь пальцы. Темечко пронзил ледяной разряд, на секунду превращая тело в статую. Когда Лена пришла в себя, под руками был теплый мех, а ухо различило треск поленьев. Медленно выпрямилась, сев на пятки. Комната. Большая. Деревянные стены, столбы с причудливой резьбой. Полированные доски пола, покрыты шкурами. Хищная пасть камина плюется веселыми угольками. На тяжелом столе крынки, да тарелки — отблески пляшут по разноцветным узорам на глиняных боках.

— Не бойся, дитя. Вставай.

В этом голосе хотелось раствориться. Укутаться в него, как в любимое детское одеяло. Полностью. С головой. Свить кокон и уснуть. Лена поползла на голос, как слепой кутенок. Ткнулась в колени, обтянутые простой юбкой и разрыдалась. Мягкая ладонь легла на голову. Прошлась по волосам, сметая с души балласт старых травм, исцеляя, даруя покой, безопасность и принятие. Сколько времени прошло, Лена не знала. Она готова была сидеть так вечность и еще пять минут, чтобы уж наверняка хватило.

— Маленькая жадина, — раздался над головой мягкий смех.

Рефлекторно съежилась, ожидая неминуемое наказание.

— Не нужно, — рука погладила напряженные плечи. — Здесь тебе ничто не угрожает. Ты проделала долгий путь.

— Я пришла просить…

— Я не могу забрать ее, дитя.

Но… Сердце ухнуло в пол. Рин.

— Он будет свободен от клятвы.

Всхлипнула, прикусив губу, мешая слезы со словами благодарности.

— Ну, ну, успокойся. Я бы не стала наказывать его. И все же с ней нужно что-то делать, — голос стал задумчивым, — у тебя, кажется, была еще просьба?

Да. Исцеление. Бриану.

— И, правда, как это я забыла о нем? А для тебя?

— Я уже получила больше, чем могла пожелать, — сказала, поднимая голову.

Ее лицо было светом. Теплом. Радостью.

— Хорошо, — сияющий палец нарисовал на лбу Лены круг. — Впереди долгая дорога, дитя. Отдохни.

Колыбельная. Сколько ни старалась, Лена так и не смогла ее вспомнить.

Очнулась резко. Встрепенулась, подставляя залитое слезами лицо неласковому ветру. Она по-прежнему стояла посреди круга, руки были пусты, а в отдалении диссонирующей нотой слышался детский плач. На обломке каменного пальца сидел ребенок. Малыш отчаянно вертел темноволосой головкой, размазывая по щекам горькие слезы, пока не заметил подбежавшую Лену. Оглянулась по сторонам. Никого. Она входила в круг с Искрой, а очнулась вместе с… Мысль вспыхнула фейерверком. Улыбаясь, как сумасшедшая, Лена сорвала плащ, укутала найденыша, подхватила на руки и понеслась туда, где остались ждать Рин с Брианом.

— Уходим отсюда, — закричала издали застывшим в изумлении мужчинам.

От переноса и неожиданного полумрака лаборатории, сменившего дневной свет, затихший было мальчик ткнулся Лене в шею и тихо захныкал.

— Ну, что ты, маленький, все хорошо.

Принялась укачивать ребенка, нараспев рассказывая изнывающим от любопытства магистрам сокращенную версию встречи с богинями. Малыш сопел, убаюканный звуками ее голоса.

— Значит, этот ребенок — Искра, — ошалело произнес Рин.

— Этот ребенок — дар Великой. Да, котенок? Ты же у нас подарок? Да, очень красивые косички и, нет, не нужно за них так сильно тянуть. Лысую тетю Лену общественность не одобрит.

— И что нам с ним делать? — маг растерянно почесал рыжий затылок.

— Я его заберу.

Расхаживающая по лаборатории Лена замерла и медленно развернулась к Бриану.

— Не нужно так на меня смотреть, Элена. Я признаю мальчика. Для всех он будет моим сыном. И я клянусь, что выполню ваше условие.

— Он будет жить вместе с вами в столице, — спокойный тон давался тяжело.

— Хорошо.

— Я буду навещать его.

— Согласен.

— Каждую седмицу.

— Хоть каждый день, — невозмутимо ответил Бриан.

Лена замолчала, пристально вглядываясь в его лицо, затем подошла и молча протянула ребенка. Если бы тот заплакал, прижался к ней или хоть как-то выразил протест, черта с два она б его отдала. Но малыш охотно перебрался на руки к Бриану, радостно агукнул и схватил магистра за нос.

— Зачем он это делает? — прогундосил маг.

— Вы ему нравитесь, — усмехнулась Лена. — Придумаете сыну имя?

Бриан аккуратно убрал с детского лба мягкие черные пряди, улыбнулся, встретившись с любопытным взглядом темных глаз.

— Эйден, — сказал, давая Лене возможность облегченно выдохнуть. — Эйден МакНуад.