У адвоката Самойлова появилась новая соседка, этажом выше, точнехонько над его квартирой. Теплым июльским утром он наблюдал выгрузку из фургона скромного, по его понятиям, комплекта мебели и внушительного количества книг, упакованных в аккуратные, одинаковых габаритов, связки. Деятельностью грузчиков управляла в решительной манере темноволосая молодая особа с южным загаром лица и рук.

Будучи обладателем ценной коллекции, Александр Петрович считал необходимым располагать некоторой информацией о том, кто рядом с ним живет. Когда незнакомка расплатилась с грузчиками и осталась в одиночестве, он, вроде бы случайно, столкнулся с ней на лестнице и представился в качестве соседа. Оказалось, его фамилия ей знакома и, более того, она недавно присутствовала на одном из процессов с его участием.

— Просто так, из чистого любопытства, — добавила она, заметив заинтересованный взгляд адвоката.

Он тут же предложил свою помощь при окончательной расстановке мебели, но предварительно пригласил Карину Микаэловну — так она отрекомендовалась — к себе на чашку кофе.

Предложение помочь она отвергла: вся мебель была установлена сразу и окончательно, по заранее сделанному эскизу, зато идея выпить кофе показалась ей удачной.

К вечеру адвокат знал о Карине уже довольно много. Искусствовед по профессии, и даже с ученой степенью, в прошлом — музейный работник, она теперь была экспертом коммерческой галереи и, кроме того, состояла еще в двух художественных советах. Все это вполне соответствовало представлениям Александра Петровича о женской интеллигентности.

В Петербурге у нее родственников не было, почти все они жили в Ереване и Москве.

— Во мне течет вздорная кровь русских помещиков и персидских сатрапов, — пояснила она, — так что будьте со мной осторожны.

Александр Петрович, вообще-то, недолюбливал нередкую среди ее собратьев по профессии склонность привносить в разговорный язык вернисажную велеречивость, но в данном случае, неожиданно для него самого, это не вызвало раздражения, а, наоборот, показалось милым.

В следующие дни, несмотря на обилие дел, Карина находила время для общения с Александром Петровичем, и он задал себе два вопроса: во-первых, чем вызван ее очевидный интерес к нему, человеку не слишком заметному, и, во-вторых, почему такая соблазнительная во всех отношениях дама разгуливает одинокая и свободная.

Ответ на первый вопрос он получил очень скоро — как только Карина привела свой дом в порядок и пригласила Александра Петровича в гости. Состав ее библиотеки был впечатляющим: книги по специальности помещались в одном большом шкафу, а все остальные полки занимала детективная литература в количестве не менее полутора тысяч томов, причем не только на русском, но и на английском и французском языках.

Ее неодолимо влекла к себе криминалистика, а жизнь протекала спокойно и размеренно. Сортируя в своей галерее полотна нечесаных авангардистов и сочиняя, как она выразилась, пристойные аннотации к непристойным картинам, она в уме распутывала хитросплетения детективных сюжетов и достигла в этом деле определенного профессионализма.

С ней никогда ничего не случалось. Ее ни разу не пытались ни ограбить, ни изнасиловать, ни обокрасть. Она жила волею провидения словно отделенная невидимой перегородкой от реальности и постепенно переселялась в мир сказки, то есть детективного романа, решив, что самой ей не суждено испытать даже незначительных приключений. И вот теперь, совершенно неожиданно, судьба столкнула ее с человеком, который не только знал вход в тот особенный мир, где, как бабочки на лугу, резвились экзотические преступники и многоумные сыщики, но и сам был одним из грандов этого сказочного королевства. Одним словом, адвокат догадался, что ему уготована роль Вергилия.

Ответ на второй вопрос, почему прекрасную даму до сих пор никто не приватизировал, просто так не просматривался, и в конце концов Александр Петрович рискнул задать его впрямую.

Карина без тени смущения разъяснила, что она совершенно фригидна, как выяснилось во время замужества, к счастью недолгого, и супружеская постель для нее была источником невыносимых мучений.

— Но ведь это всего лишь единичный опыт, — осторожно заметил Александр Петрович.

— Иногда и единичный опыт бывает достаточно поучителен. И вообще, Александр, не считайте меня дурой, — в ее голосе появилось раздражение, — разумеется, были и другие опыты, увы, с тем же результатом.

Через несколько дней он снова подвел разговор к этой щекотливой теме и убедился, что Карина ее не избегает и, более того, испытывает к ней некоторое любопытство. Он пытался ненавязчиво заронить в ней мысль, что ее партнеры попросту не сумели найти правильного подхода.

Личная жизнь адвоката последнее время, после развода с женой и отъезда ее за границу, никак не ладилась. Возникавшие время от времени связи были унылыми и недолговечными, а женщины, как на подбор, оказывались нелюбопытными и ограниченными, не говоря уже о том, что ни одну из них он и близко не мог подпустить к своей уникальной коллекции звукозаписывающей аппаратуры. Карина выгодно от них отличалась. Несмотря на зажатость и нарочитую деловитость, в ней угадывался темперамент и не сонный ум. Домашний музей адвоката она сумела оценить по достоинству. И наконец, она ему просто нравилась. Короче говоря, Александру Петровичу пришло в голову, что его нынешний возраст — пятьдесят лет — самый подходящий для попытки жениться еще раз.

Дождавшись удобного случая, он высказал ей эту мысль.

— Нет, нет, я же говорила, что никуда не гожусь как женщина, — заявила она, — я не желаю вас ввергнуть в пучину бедствий, а сама — потерять доброго друга… Но вы — отчаянный человек, Александр, если готовы прямо так, сразу, сжечь за собой корабли.

— Кто ниоткуда не уходит, никуда не приходит. Если бы Кортес не сжег корабли, он никогда бы не завоевал Мексику.

— Мексику… — произнесла она мечтательно и как бы с удивлением оглядела себя, — впервые получаю столь масштабный комплимент.

— Вот видите, дорогая, зато у вас с чувством юмора все в порядке, — обрадовался Александр Петрович.

После этого разговора она исчезла на пару дней из поля зрения адвоката, что он воспринял как симптом положительный.

Да и самому ему следовало тоже задуматься. Разумное начало его натуры, которому он привык подчиняться, подсказывало не спешить с женитьбой, а если уж возникла такая блажь, то не лениться и поискать нормальную женщину, без сексуальных придурей. Но оказалось, в него уже вселился некий романтический демон, подзуживавший не отступаться от Карины.

Вскоре она объявилась и, как только адвокат завел разговор все на ту же тему, сказала, что пока не готова к такому шагу, хотя и не зарекается на будущее. И вообще, они и так общаются каждый день и в каком-то смысле живут почти по-семейному. В конце концов, формы проявления любви бесконечно многообразны.

— Хорошо, пусть будет так, дорогая, — согласился Александр Петрович, не пытаясь возражать или спорить, и это ее слегка царапнуло.

— У меня к вам есть странная просьба, Александр, Я хотела бы вместе с вами принять участие в каком-нибудь расследовании, от начала до конца. Это возможно?

— Отчего же нет? Чего хочет женщина, того хочет Бог.

Поняв, что банальность предназначена ей в качестве мести за отказ, Карина испытала некоторое удовлетворение, но и досаду: почему он не понимает ее, ведь она делает шаг к сближению.

— И не считайте это исключительно прихотью. Я живу как гомункулус в колбе, мне необходимо встряхнуться.

— Не сомневайтесь, мы чудесно встряхнемся вместе.

Он ей позвонил меньше чем через сутки:

— Похоже, судьба работает на нас. Нам предлагают нестандартное дело.

Прием был назначен на два часа. Адвокат восседал спиной к окну, на письменном столе перед ним в полном одиночестве покоился японский диктофон. Кресла для посетителей, которых ожидалось двое, стояли не вплотную к столу, а в метре от него.

— Правильная мизансцена — ключ к правильному общению, — пояснил Александр Петрович, выбирая наилучшее место для кресел.

Карина расположилась сбоку, за отдельным столиком с бумагой для записей, изображая собой секретаря. Ей также было доверено встретить клиентов в прихожей и провести в кабинет.

Они представились как супруги Квасниковы. Он служил в торговом флоте вторым помощником, а она — буфетчицей на его же теплоходе.

Изложенная ими история показалась Карине смешной и нелепой, и она с удивлением наблюдала поведение адвоката — он явно демонстрировал серьезное отношение к этому дурацкому делу.

Оно касалось Николая Васильевича Квасникова, отца заявителя. Ныне пенсионер, он ранее был, как и сын, моряком, но военным и служил на подводной лодке. Четвертый член семьи, третьеклассник Коля, дружил с дедом и оставался на его попечении, когда родители уходили в рейс. В общем, жили неплохо, и дальше так было бы, если бы не глупые выдумки старика. Все ему инопланетяне мерещатся. И вот с месяц назад он возьми и напиши сам на себя заявление, то бишь донос, что пришельцы используют его, Квасникова, в своих шпионских целях. Заявление он отослал в районное отделение милиции, с просьбой передать куда следует, в компетентные инстанции, а начальник отделения, не будь дурак, переправил письмо прямо в психушку, и теперь оттуда шлют повестки, один раз даже приезжали, да Колюня их выгнал. У старика характер строптивый, и если санитары до него доберутся, это добром не кончится. А с кем тогда оставлять ребенка? Хоть увольняйся, а такой работой-, как у них, не бросаются. И еще: с недавнего времени соседи по дому стали к их семье относиться враждебно, болтают разные глупости, — к примеру, будто от их квартиры исходят всякие вредные излучения. От таких слухов до обыска — один шаг.

Чего конкретно они хотят от адвоката? Во-первых, отмазать старика от психушки, во-вторых — разобраться, кто и зачем распускает о них идиотские сплетни. Они обращались в частное агентство, но там посмеялись и сказали, что не возьмутся за такое дело, где вместо фактов — сплошные домыслы. А после, уже в коридоре, им посоветовали обратиться к нему, адвокату Самойлову. Они послезавтра уходят в рейс и хотели бы прямо сейчас окончательно договориться — ну там задаток и все такое.

— А этот ваш начальник милиции… примерно какого возраста? — спросил адвокат.

Посетители удивленно переглянулись.

— Лет тридцать пять, молодой, — ответил мужчина, — он недавно у нас, с год наверное.

Карина от возмущения даже заерзала на своем стуле: мэтр вел себя слишком странно. Какое ему дело до возраста этого околоточного, когда нужно задать единственный относящийся к делу вопрос.

Александр Петрович успокоил ее чуть заметным кивком головы и поинтересовался рассеянным тоном:

— Но вы сами-то как считаете, Николай Васильевич Квасников — нормальный человек? Или больной?

— Конечно ненормальный. Настоящий псих, — активно включилась в разговор дама, — если бы не Колюня, я бы давно его в психушку сдала.

— И вы рискуете оставлять ребенка с душевнобольным?

— Да никакой он не больной, — вступился мужчина, — ведет он себя нормально, только несет чепуху о пришельцах из космоса и всяких там межпланетных шпионах. А в смысле поведения он в порядке.

— Все равно, как в декрет уйду — сдам в психушку.

— Это у нас в проекте, — благодушно пояснил мужчина в ответ на удивленный взгляд адвоката, — через год-полтора завести второго ребенка. А квартира трехкомнатная, Зина думает, впятером тесновато будет.

— И для старика так лучше, — добавила Зина, — в больнице, там и уход, и трехразовое питание. Я с ним дома возиться не собираюсь, а он к тому времени совсем поглупеет.

Забыв о своей роли, Карина смотрела на нее с изумлением, приоткрыв рот, как на диковинного зверя в зоопарке, и адвокат едва успел ей послать предостерегающий взгляд.

Посетительница истолковала их переглядывание по-своему и сочла нужным уточнить:

— Но пока что старик нам нужен, и вообще, нужно, чтоб было тихо. Уж вы постарайтесь, мы скупиться не станем.

Когда они удалились, Карина мрачно процедила:

— По-моему, они и есть пришельцы из космоса.

— Все мы немного из космоса, — примирительно заметил адвокат.

— Тогда, надеюсь, из разного космоса, — отрезала она. — Но я не понимаю вас, Александр. Люди они противные, и дело им под стать — мелочное и скучное. Почему вы за него беретесь?

— Но ведь должен же кто-то помочь этому старику, — простодушно объяснил Александр Петрович, — а насчет того, что дело скучное, — еще неизвестно. Я ведь не зря выяснял возраст милиционера. Пытаться отправить в такой ситуации человека в психлечебницу — для милиции дело незаконное, хотя раньше это было принято. Пожилой начальник отделения мог бы так поступить по привычке, а для молодого самое естественное — кинуть подобные бумаги в корзину. Раз он решил избавиться от старика, значит, за этим что-то кроется. Думаю, это дело может нас встряхнуть, и дай Бог, чтобы не слишком сильно.

— Ну что же… давайте попробуем, — неуверенно согласилась Карина, — и с чего мы начнем? С самого Квасникова?

— Нет, дорогая, лучше начать с милиционера. Ведь мы знаем, что у него спрашивать, а чего хотим от старика — пока не знаем.

Начальник отделения милиции принял их вежливо, а ознакомившись с визитной карточкой адвоката, стал и вовсе любезен. Да, он знал, что, пытаясь отправить Квасникова в сумасшедший дом, поступает не совсем законно. И ему пришлось долго уговаривать по телефону главного врача послать за стариком санитаров. Но другого выхода не было. За год в доме Квасниковых, на их лестнице и на соседних, произошло три самоубийства. Все трое выбросились из окон верхних этажей. Соседи твердят, что виной всему старик Квасников, что он занимается колдовством, или магией, или скверными научными опытами, что от его квартиры исходят лучи смерти, которые и заставляют людей прыгать из окон. Он послал к старику участкового, но тот ничего необычного в квартире не высмотрел, зато наслушался всякой чуши об инопланетянах. Вот тогда-то и возникла идея отправить старика в психушку, да главный врач поначалу наотрез отказывался. А уж после появления дурацкого заявления его удалось уговорить.

Должно быть, эта история беспокоила стража порядка, потому что он по памяти назвал имена всех трех самоубийц, даты и обстоятельства. Первой жертвой была старушка, на почве алкоголизма, второй — студентка, из-за несчастной любви. Третий случай, совсем недавний, буквально на днях, был наиболее странный и неприятный. Покончил с собой здоровый человек, бизнесмен, один из директоров процветающей фирмы. Перед смертью он успел потерять или куда-то деть очень важные служебные документы, утрата которых принесла фирме убыток чуть не в сто миллионов.

На прощание адвокат посоветовал начальнику отделения впредь отсылать сочинения о пришельцах не в психушку, а в Комиссию по аномальным явлениям, что почти то же самое, но вполне законно, и пообещал сообщить о результатах своего частного расследования.

— Теперь главный врач, а затем соседи? — полуутвердительно спросила Карина.

— Именно так. Вы превосходно усвоили мою методику.

— Это не ваша методика, Александр, — строго сказала она. — Билл Гроун всегда приближался к объекту исследования по спирали.

— Билл Гроун? Кто это? — удивился адвокат.

— Билл Гроун — сыщик-интеллектуал из романов Паркера. Он был великий сыщик.

Последнюю фразу она произнесла с нажимом и, пожалуй, с некоторым вызовом, так что адвокат счел разумным отреагировать дипломатически:

— Я нисколько не сомневаюсь, дорогая.

Главный врач психиатрической больницы сначала вообще не хотел встречаться с адвокатом, потом все же назначил ему час приема, по недосмотру или умыслу совпавший со временем проведения совещания заведующих отделениями. Адвокату с Кариной пришлось довольно долго проторчать в приемной, причем Александр Петрович, верный своему принципу обращать себе на пользу неблагоприятные обстоятельства, успел во время вынужденного бездействия задушевно поговорить с уборщицей и медсестрой, исполнявшей роль секретарши. Выяснилось, что главный врач работает здесь всего три года, а до того он был корабельным доктором. Ergo, пришел к выводу адвокат, отсутствие квалификации психиатра он должен компенсировать постоянным раздуванием своей репутации как блестящего администратора, и это подсказывало линию поведения в общении с ним.

Бывший судовой доктор, явно чем-то раздраженный, начал беседу по-канцелярски сухо: он-де свою службу знает и не понимает, зачем в его дела вмешиваются посторонние. Однако, усвоив, что может оказаться в роли ответчика в иске по защите чести и достоинства, а также гражданских прав ветерана труда Квасникова, он ужасно расстроился, схватился за сердце и трясущимися руками вынул из ящика стола валидол.

Его нервозность оказалась заразительной: Александр Петрович тоже почувствовал тяжесть и покалывание в области сердца.

— Умоляю, — попросил он, — не надо так волноваться, а то у меня будет сердечный приступ.

Он охотно взял предложенную главным врачом таблетку и, следуя его примеру, положил под язык.

Доктор после этого совершенно успокоился, оставил начальственный тон и стал жаловаться на жизнь адвокату, словно старому приятелю. Он, врач, все время вынужден заниматься какой-то дрянной чепухой, вместо того чтобы, во исполнение клятвы Гиппократа, лечить больных людей. И с этим Квасниковым тоже дурацкая история. А что он мог сделать? С милицией надо ладить, им же приходится сотрудничать в случаях буйных или алкогольного психоза. Вот он и пошел на поводу у милиционера, о чем теперь сожалеет. В первый раз к старику, как обычно по вызову, поехал врач и два санитара. Все трое застряли в лифте и просидели в нем больше часа, а когда их освободили, пошли наверх пешком. Тут же врач поскользнулся на апельсиновой корке, упал и сломал ногу. На следующий день за Квасниковым поехала другая бригада. Дверь им открыл через цепочку десятилетний мальчишка, весь обвешанный игрушечным оружием, сущий дьяволенок. Говорит, дедушка занят, у него сеанс связи с дальним космосом. Они ему улыбаются: вот именно, мы как раз, мол, по этому вопросу, мы и есть из дальнего космоса. А он им открытым текстом: мудаки вы, а не из космоса, у меня психотронный генератор, сейчас в пролет лестницы прыгать будете, и включил какую-то штуку, от которой им действительно стало не по себе. Но санитары у нас бывалые, один просунул в щель руку и стал снимать цепочку, так, пока он это делал, мальчишка его всего облил дихлофосом из баллончика, а потом еще и чернилами из водяного пистолета. Так ни с чем и ушли.

— Короче говоря, — заключил главный врач, — я и без вашего визита решил с этим стариком больше не связываться.

Напоследок он, в качестве жеста доброй воли, приказал принести все бумажки, имеющие отношение к Квасникову, и демонстративно выбросил их в мусорную корзину.

— Вам это дело все еще кажется скучным? — спросил адвокат, распахивая перед спутницей дверь на больничный двор.

— Никоим образом, мэтр, и, вообще, я прониклась к вам огромным почтением. — Она с преувеличенной церемонностью поклонилась адвокату, а затем взяла его под руку.

— Думаю, — усмехнулся он, — отныне уже никому не удастся сдать этого человека в психушку.

— Я поняла, — она благодарно сжала пальцами его ладонь, — но вы, мэтр, были великолепны. Выдумка с валидолом — просто чудо, такого хода я нигде не встречала. Будь я помоложе, немедленно влюбилась бы. — Она остановилась и оглядела адвоката, как шедевр искусства, немного подумала, поднялась на цыпочки и поцеловала его.

Воистину чужая душа — потемки, размышлял Александр Петрович, когда они двинулись дальше, поди-ка заранее угадай, что может понравиться женщине.

— Кстати, — засмеялась Карина, — вы можете уже его выплюнуть.

— Ни за что, это моя законная добыча, — сурово сказал он, и теперь уже стали смеяться оба и никак не могли остановиться.

В проходной пожилая вахтерша смерила их усталым осуждающим взглядом.

— Она права, — виновато сморщила нос Карина, — грешно так веселиться в сей юдоли печали, — но тем не менее продолжала смеяться.

Адвокат же отметил про себя с удовлетворением, что если мужчина и женщина способны веселиться вдвоем бездумно и беспричинно, значит, их отношения идут на лад.

Настала пора заняться соседями.

— Нам придется ходить по квартирам? — без большого энтузиазма спросила Карина. Она знала, что методичный опрос жителей относительно объекта следствия является утомительной, но неизбежной частью сыскной работы.

— Ни в коем случае. Это унылое и неэффективное занятие. Мы будем гулять с собакой.

— С какой собакой? — изумилась она.

— Со спаниелем. Я позаботился о нем заранее. — Адвокат взглянул на часы: — Нам доставят его после обеда.

И действительно, к вечеру в квартире адвоката поселился веселый общительный спаниель шоколадной масти, по кличке Джек.

Квасниковы жили в большом добротном здании, выстроенном в начале века в качестве доходного дома с квартирами для господ. Все его пять подъездов выходили к скверу, который адвокат и избрал своей рабочей площадкой.

Вечер выдался теплый и солнечный. Карина, в легком открытом платье, была безупречно красива, с профессиональной точки зрения — слишком красива, ибо обращала на себя внимание. Впрочем, в данном случае это не вредило.

Приметив очередного обитателя дома, выходящего из подъезда с собакой или детской коляской, они как бы случайно оказывались рядом с ним и легко вступали в контакт, поскольку при совместном выгуливании собак и детей планка условностей значительно снижается. Они представлялись как молодожены, предполагающие по обмену поселиться именно в этом доме, и их интерес к тому, кто да как здесь живет, выглядел вполне обоснованным. Более того, часть старожилов дома, в основном женщины, считала просто своим долгом снабдить эту симпатичную пару исчерпывающей информацией.

Так как вести записи в открытую было нельзя, по окончании каждой беседы Карина вносила в блокнот все упоминавшиеся фамилии, номера квартир и прочие обстоятельства. У нее обнаружилась великолепная механическая память, и карманный магнитофон адвоката оставался в бездействии.

На другой день с утра они продолжали свою работу. Днем, естественно, было меньше собак и больше детей, но дело понемногу продвигалось вперед.

Карину удручали однообразие и примитивность того, что ей приходилось выслушивать, к обеду она приуныла и даже усомнилась в осмысленности их деятельности. Адвокат был вынужден ей напомнить, что они выполнили первую часть заказа клиента, но осталась вторая часть — найти источник слухов, и что их долг — довести дело до конца, независимо от того, кажется ли оно в данный момент достаточно увлекательным. А кроме того, он не сомневается, что это дело им еще преподнесет кое-какие сюрпризы.

Она невесело усмехнулась — ее раздражал, избыток самоуверенности в его голосе.

Истолковав ее усмешку как выражение недоверия, он добавил:

— Профессиональное чутье, дорогая, меня еще ни разу не подводило.

На самом же деле у него, помимо профессионального чутья, были и другие основания для уверенного тона. Он предвидел, что Карина может скиснуть от скучной рутинной работы, и заранее принял меры для оживления сценария. Карине, естественно, знать об этом не полагалось.

— Да, возможно, — вяло согласилась Карина, но ничего интересного от этой истории она уже не ожидала.

И на следующее же утро ей пришлось убедиться в своей неправоте.

В успевшем им уже надоесть сквере некий разбитной молодой человек торговал пивом. Карине он сразу не понравился тем, что разглядывал ее слишком нахально. Около него громоздились ящики с пустыми бутылками, и Джеку цочему-то вздумалось их обнюхать и поднять заднюю лапу. Адвокат его отозвал и счел нужным извиниться за непристойное поведение своей собаки.

— Собака — она и есть собака, — философски заметил молодой человек, — не желаете ли пивка?

— Рад бы, да печень не позволяет, — сокрушенно развел руками адвокат. — А вы случайно не из этого дома?

— Нет, вам кого надо? Я всех знаю, у меня же там склад товара.

Адвокат повторил уже обкатанную версию о предстоящем вселении в дом и вытекающем отсюда интересе к его обитателям.

— Люди, скажу я вам, здесь обыкновенные, — лениво зевнул парень, — но есть и такие, что с прибабахом, чуть не каждый месяц кто-нибудь из окна выбрасывается. Многие бочку катят на одно семейство, в сорок пятой квартире живут, мол, из-за них все случается, так я думаю — глупость это. Прыгаешь из окна — твое личное дело, прыгай на здоровье, и никто тебе не указ.

— Надо же! А как их фамилия? — испуганно спросил адвокат.

— Не то Кваскины, не то Квасниковы. Муж и жена, в загранку ходят. Живут хорошо: прикинуты как надо, на «вольво» раскатывают. А вот мальчишка у них — хулиган хулиганом, прямо рэкетир какой-то. Я на складе у себя прибирался недавно, весь товар и пустые ящики на улицу выставил. Мусор в ведра собрал, выхожу — а пацан из ящиков себе крепость выстроил и в войну играет. Я ему: ах ты, паскуда, с чем играть вздумал! А он: не подходи, у меня бластер. Ну, говорю, сейчас я тебе покажу блястер, так наподдаю, своих не узнаешь. Он тогда деревянный пистолет вытащил, с виду игрушка, кричит: первый — предупредительный, и открываю огонь на поражение! Я — к нему, а у него вдруг из этого пистолетика — голубой лучик, тонкий такой, он им по ящику с пивом прошелся — и все подряд, и бутылки, и ящик, на куски разваливается, как ножом режет. Я труханул, да и он испугался. Говорю ему: Христом-Богом молю, уходи отсюда, и он отвалил… Да вот у меня от тех бутылок что осталось. — Он порылся в ящике с мусором и извлек наклонно срезанную верхнюю часть пивной бутылки.

Заметив, с каким интересом адвокат и Карина рассматривают срез на стекле, парень добавил:

— Она мне без надобности, если купите пива, отдам в придачу.

— В милицию не обращались? — поинтересовался адвокат, доставая кошелек.

— Я — в ментовку? Да вы что! И вообще, мне еще жить не надоело. Если у пацана такие игрушки, то у родителей что? Крутые ребята. Я их подловил у дверей, так, мол, и так говорю, — и они без звука, сколько спросил, отстегнули. Дела надо делать тихо, без шухера.

По пути домой Александр Петрович робко спросил:

— А что такое бластер?

— Бластер — лучевое оружие, разрушающее на расстоянии, от английского «blast» — взрывать, — деловито объяснила Карина, — но я-то думала, это всего лишь выдумка писателей-фантастов.

Систематизацию собранных сведений они начали с самоубийств. Первое датировалось сентябрем прошлого года. Вдребезги пьяная старуха-алкоголичка явилась к своей дочери, жившей во втором слева подъезде, и очень шумно требовала спиртного либо денег для его приобретения. Дочь ей ничего не дала, и старуха в течение часа оглашала лестницу отчаянной визгливой бранью, пока ее зять не пригрозил вызвать милицию. Тогда она поднялась на шестой этаж, выбила оконное стекло и выпрыгнула наружу, причем в полете истошно орала до самого момента приземления. Умерла в машине «скорой помощи», продолжая шепотом материться.

Второй случай произошел в мае. Студентка, провалившая сессию и брошенная возлюбленным, открыла окошко настежь, встала на подоконнике во весь рост и шагнула вперед. Летела вниз в полной тишине и упала у ног торговцев мороженым, обратившихся в паническое бегство. Скончалась в больнице на операционном столе. Последнее самоубийство случилось совсем недавно, несколько дней назад. В десять вечера из окна своей спальни вывалился процветающий бизнесмен пятидесяти шести лет от роду, один из директоров нефтехимической фирмы «Крекинг», Холщевников. Он был в квартире один, жена и дочь находились на курорте в Болгарии. В первый момент он издал душераздирающий крик, а затем падал молча. Скончался до приезда врачей.

Все три самоубийства совершились на разных лестницах. Старуха прыгала с лестницы второй слева по фасаду, студентка жила на шестом этаже в крайнем правом подъезде, а бизнесмен владел квартирой на пятом этаже центральной лестницы, на два этажа выше Квасниковых.

После самоубийств адвокат и Карина занялись слухами. Всего им удалось опросить сорок семь человек, что при общем количестве квартир в доме около ста было неплохим уловом. В каждом разговоре они пытались выяснить три вопроса: когда данный информатор впервые услышал о связи между самоубийствами и деятельностью Квасниковых, от кого услышал и что думает по этому поводу.

Точного ответа на первый вопрос не дал никто, но все указывали либо май, либо июнь, то есть слухи поползли после случая со студенткой. На вопрос, от кого слышали, тридцать два человека назвали фамилии в количестве от одной до девяти, а остальные упорно твердили, что об этом «говорили все». Что до личного мнения, то шесть человек не имели его вообще, трое верили в магию и колдовство, одна дама назвала старика Квасникова сумасшедшим, восемь человек считали его изобретателем-самоучкой, а остальные — просто безобидным чудаком.

Получалось, что хотя почти никто не верил в причастность Квасникова к самоубийствам, слухи об этом охотно пересказывали многие. Причиной слухов отчасти мог быть Коля Квасников, владевший странными игрушками и постоянно пугавший сверстников бластерами, психотронными генераторами и тому подобным, но Александр Петрович считал, что для возникновения устойчивой молвы детских рассказов мало и требуется участие взрослых. Он надеялся по количеству упоминаний выявить наиболее активных распространителей слухов и найти среди них первоисточник информации, вернее, дезинформации. Но, увы, эта методика не сработала. Почти все фамилии повторялись в общем списке не более десяти — двенадцати раз, и выделялись только, две дамы, упомянутые в качестве информаторов, соответственно, тридцатью двумя и тридцатью опрошенными. И обе они, почти по единодушному мнению остальных, были просто суперсплетницами микрорайона.

Карина нашла подход адвоката, учитывающий лишь общее количество упоминаний информаторов, слишком примитивным. В конце концов, заявила она, данная задача по своей логической сущности ничем не отличается от задачи классификации артефактов, то бишь предметов искусства. Достаточно представить каждого опрошенного как отдельный артефакт, а упоминаемые им фамилии — как признаки. Она составила картотеку информаторов, выписала на карточке каждого названные им имена других и принялась раскладывать нечто вроде пасьянса, поставив себе целью выделить более или менее тесно связанные группы и найти людей, поставлявших информацию во все группы, — они-то, по мысли Карины, и должны оказаться первоисточниками.

Адвокат одобрил эти изыскания, хотя и не ждал от них ничего путного. Сам же он расположился около телефона и стал методично обзванивать тех знакомых, через которых, по его представлениям, был шанс выйти на дела фирмы «Крекинг». Интуиция и опыт подсказывали ему, что если в данной истории есть криминальное зерно, оно связано с этой фирмой.

Так прошло два часа, по истечении которых Карина познакомила адвоката со своими результатами, не давшими, к ее разочарованию, ничего нового. Все информаторы разделились на две относительно обособленные группы, или попросту на две компании постоянно общающихся между собой людей, и центрами обеих компаний оказались две те же самые, уже известные сплетницы. Они же служили связующими звеньями между обеими группами.

Карина несколько приуныла, но не соглашалась признать себя побежденной. По причине позднего времени она удалилась к себе домой, прихватив картотеку для продолжения исследования.

Адвокат же, продвинувшись в телефонных переговорах настолько, что возникла потребность в личных контактах, лег спать пораньше.

На следующий день, утром, состоялось знакомство Александра Петровича с юристом фирмы «Крекинг», и тот, в обмен на кое-какие полезные для себя знакомства, снабдил адвоката нужной ему информацией.

Александр Петрович вернулся домой к обеду. Почти тотчас позвонила Карина и попросила зайти.

По ее сияющему виду он понял, что она чего-то добилась.

Карина предъявила огромный лист бумаги с нарисованным фломастером схематическим изображением дома. По всем пяти лестницам и шести этажам были расписаны номера квартир и разложены карточки живущих в них информаторов. На центральной лестнице, где жили Квасниковы, лежало двенадцать карточек, и на одиннадцати из них жирной красной линией была подчеркнута фамилия «Николаев». На других лестницах его фамилия встречалась всего один раз.

— Потрясающе! Я уже, каюсь, здесь ни на что не рассчитывал. — Он указал рукой на схему: — Ты нашла гениальный прием. — Изображая супружескую пару, они волей-неволей перешли на «ты».

— Я просто повторила тот же факторный анализ для каждой лестницы отдельно, — слегка смущаясь, пояснила Карина, — но это не я придумала, примерно так поступил однажды Уильям Кросби, аналитик из Пентагона, когда искал канал утечки секретных сведений.

— Как бы там ни было, этого господина, — адвокат ткнул пальцем в пятьдесят четвертую квартиру, — ты выудила гениально.

По имевшимся у них сведениям, Николаев жил на шестом этаже, непосредственно над погибшим Холщевниковым. Он держал ротвейлера, но Карина с адвокатом не имели удовольствия с ним познакомиться, потому что он рано уезжал на работу и выгуливал собаку в семь утра. И вот теперь оказалось, что солидный, занятой человек, которого ни один из опрошенных не характеризовал как сплетника, счел нужным сообщить всем соседям по лестнице о таинственном стимулировании самоубийств пожилым пенсионером. Причем слух был распущен им после самоубийства студентки, за два месяца до гибели Холщевникова!

— Ну что же, придется завтра встать в шесть, — без большого энтузиазма объявил Александр Петрович.

На следующий день ровно в семь адвокат и Карина вместе с Джеком заняли позицию в сквере, а через несколько минут в сопровождении ротвейлера появился усатый здоровяк с полнокровным румянцем на щеках.

Карина и адвокат совершенно не обращали на него внимания. Они являли собой благополучную, довольную жизнью пару. Карина с Джеком позировала, а Александр Петрович фотографировал ее японской камерой, которая, по мнению Карины, и на фотоаппарат-то не была похожа: ни объектива, ни рычага перемотки пленки, а только темные прямоугольные окошки и какие-то клавиши.

Как только собаки дружелюбно обнюхались, усатый первым подошел к жизнерадостным хозяевам спаниеля, поприветствовал их, представился и сказал, что уже слышал о них и будет рад иметь их соседями.

В ответ Карина поделилась сомнениями: они, конечно, не суеверны, но им рассказывали об этом доме такие странные вещи…

— Ну что вы, — громогласно засмеялся Николаев, — как же интеллигентные люди могут верить в такую чепуху? Болтают — и пусть болтают, я даже не знаю, что именно. Зачем вникать в глупые выдумки?

— Я думаю, наш будущий сосед прав, дорогая, — сказал адвокат, делая очередной снимок Карины крупным планом, — не станем придавать значения таким пустякам.

По окончании прогулки Александр Петрович извлек из камеры десяток фотографий — эта система давала сразу готовые снимки. При взгляде на них лицо Карины слегка вытянулось: себя она увидела лишь на двух фотографиях, и не самых лучших, а на всех остальных красовалась наглая усатая физиономия.

— Такова конструкция камеры, — пояснил адвокат, — она может снимать в любом направлении.

— Мог бы предупредить, — сухо заметила Карина, — а я-то, как дура, позировала.

— Но ведь именно это и требовалось, — виновато развел он руками.

Карина удалилась, сама удивляясь собственному раздражению по такому ничтожному поводу.

У адвоката же возникла потребность связаться по телефону со своим новым знакомым, юристом фирмы «Крекинг». После разговора с ним Александр Петрович довольно долго думал, прежде чем позвонить Карине.

— У меня есть любопытная новость, — произнес он в трубку не очень решительно.

— Хорошая или плохая?

— Это уж как посмотреть… я сейчас поднимусь к тебе.

Она встретила Александра Петровича, как ему показалось, чуть агрессивно:

— Ну-с, и в чем же состоит твоя новость?

— Я выяснил, что Николаев работает в том же «Крекинге», где служил покойный Холщевников. В позапрошлом году фирма купила одновременно две квартиры для своих ведущих сотрудников. А именно сейчас произошло изменение в служебном положении Николаева: он получил должность, связанную со сбытом нефтепродуктов в Скандинавию.

— Значит, ты думаешь… — она слегка побледнела, и в глазах появился испуг, — неужели ты думаешь…

— Я думаю, наша работа по этому делу закончена.

— То есть как закончена?

— Очень просто. Мы взялись оградить Квасникова от посягательств психиатрии и выяснить, кто и зачем распространял о нем странные слухи. Их распространял Николаев с целью замаскировать предстоящее убийство либо стимулировать самоубийство Холщевникова. Но-моему, нам осталось провести воспитательную беседу со стариком и мальчишкой и получить скромный, но честно заработанный гонорар.

— А… а как же убийство?

— Убийства пока нет. Есть самоубийство. По нему будет проведено следствие… когда-нибудь.

— Ну а мы, Александр? Если мы это бросим, то ведь будем почти соучастниками.

— Не надо преувеличивать, дорогая. Все, чем мы располагаем, — догадки. Их достаточно для наших клиентов, но не для уголовного розыска.

— Но мы, по крайней мере, обязаны сообщить то, что нам известно!

— Не знаю, не знаю. Нам могут не сказать за это спасибо.

— Что ты имеешь в виду?

— Если следователь уже получил… скажем так… гонорар, чтобы не слишком копать эту историю, он обзовет нас идиотами и попросит не совать нос не в свое дело, или хулиганы изобьют нас в подворотне. А если не получил, будет любезен, поблагодарит и пожмет руку, потому что с учетом нашей информации взятка будет больше.

— Я не верю тебе… — она смутилась, — извини… я не верю, что все берут деньги. Но в конце концов, речь о нас. Каково нам будет потом помнить, что мы помогли скрыть преступление?

Адвокат чуть заметно улыбнулся:

— Одним словом, ты хочешь, чтобы я выяснил, к кому попало дело Холщевникова?

Она молча кивнула.

Вынув из кармана записную книжку, он удалился к телефонному столику. Ему хватило всего трех звонков, чтобы объявить:

— Это Шошин, я с ним сталкивался. Честный парень, и даже не берет взяток.

— Вот видишь, — назидательным тоном произнесла она.

Александр Петрович поглядел на нее удивленно:

— Он не берет взяток, но это не значит, что он не берет денег. Он не будет за деньги выгораживать преступника, но возьмет их за то, чтобы начать расследовать дело, которое в порядке очереди пошло бы года через два. Обычная такса за это — тридцать тысяч, как они говорят тридцатник.

— Боже мой… эта вечная тридцатка… мы сможем с ним встретиться?

— Увы, только я один. При тебе из него не вытянешь ни слова.

Позвонив еще раз по телефону, адвокат ушел. Карина из окна смотрела, как он сел в свои «Жигули», предварительно помахав ей рукой, хотя видеть ее не мог, окно было закрыто.

До чего он самоуверен, подумала Карина, ведь ни секунды не сомневался, что она наблюдает за его отбытием. И вообще, он дьявольски хитрый и к тому же циничный человек — опасное сочетание. Но с другой стороны, она чувствовала: ей самой бояться его нечего. Наверное, потому, что он считает ее своей собственностью, а уж свою собственность оберегать он умеет. Впрочем, она тоже привыкла смотреть на него как на нечто ей принадлежащее, и живут они практически семейной жизнью, только что не спят вместе. Вот, вот, в этом-то и загвоздка, в постели. А до нее дело дойдет, он ведь всегда своего добивается. Она с ужасом вспоминала свою горестную сексуальную жизнь во время замужества и последующие неудачные попытки — до сих пор тошнит, и как это все унизительно. И сейчас все кончится тем же — неловкими сценами, ссорами и в конечном счете разрывом. Тут она вконец запуталась: выходило, он раздражал ее именно тем, что она боится его потерять. Чушь какая-то, голову сломать можно.

Она заставила себя перестать думать об этих вещах, отошла от окна и отправилась заняться обедом на кухню, где вскоре с возмущением обнаружила, что совершенно непроизвольно готовит обед на двоих.

Александр Петрович вернулся домой к пяти, усталый и, как показалось Карине, несколько растерянный, что уже само по себе было удивительно. Он виделся с Шошиным, и тот никаких интересных предложений по поводу этого дела не получал. И не получит, поскольку тут все яснее ясного: несомненное самоубийство. У Николаева несокрушимое алиби. Восемь человек, все люди солидные, сидели у него с женой в гостях по случаю очередной годовщины их свадьбы. Хозяин как раз успел провозгласить тост за друзей, когда из открытого окна донесся ужасный вопль. Непосредственно перед этим событием Николаев отлучался из-за стола, но все могли его видеть в соседней комнате говорящим по телефону. После крика он попросил гостей не волноваться и продолжать ужинать, а сам вышел узнать, в чем дело, отказавшись от предложений пойти вместе с ним. Вернулся он ровно через пятнадцать минут, причем несколько человек из числа соседей по дому подтвердили, что видели его внизу, у места падения тела. Помимо алиби Николаева, следствием установлено, что за последние два года покойный Холщевников несколько раз обращался к психиатрам за частными консультациями.

— Звучит убедительно, — несколько скептическим тоном заметила Карина, — и все-таки, по-моему, здесь дело нечисто.

— Я того же мнения, дорогая. Но убийства не было, речь может идти лишь о стимуляции самоубийства. А это, сама понимаешь…

— Недоказуемо?

— Полагаю, что да.

— Значит, все кончено, — медленно, не то облегченно, не то с сожалением, произнесла она.

— Кроме одного: надо поговорить с Квасниковым и его внуком, чтобы мальчишка вел себя потише.

— Постой, мы совсем забыли, — спохватилась Карина, — надо еще разобраться с его бластером и психотронным генератором.

— Не знаю, стоит ли в этом копаться, — к ее удивлению, без малейшего интереса промямлил адвокат, — в конце концов, это всего лишь игрушки ребенка.

— Ничего себе, игрушки, — возмутилась она.

Горлышко пивной бутылки, аккуратно срезанное одной из «игрушек», занимало почетное место у нее на полке. Ей недавно пришла в голову суетная, но заманчивая идея основать собственный музей криминалистики, и последняя реплика Александра Петровича ей не понравилась.

Он позвонил Квасникову, представился как член Комиссии по аномальным явлениям и сказал, что имеет задание с ним побеседовать. Старик выразил готовность принять его немедленно.

Дверь им открыл Коля, с игрушечным пистолетом в руке и со свисающим с плеча автоматом, отвратительно похожим на настоящий. Мальчик подозрительно оглядел гостей и вместо приветствия процедил:

— Меня дедушка предупреждал только об одном человеке.

— С твоим дедушкой разговаривал я. А это Карина Микаэловна, мой секретарь и помощник.

— Стойте здесь, — Коля поиграл пистолетом, — я доложу.

— Что они делают из ребенка! — возмутилась Карина. — Ничего себе, ангелочек.

Почти тотчас Коля вернулся:

— Можете проходить.

Они ожидали увидеть хрестоматийного отставного моряка, добряка и балагура, а вместо него их встретил в комнате высокий подтянутый человек с резкими движениями и настороженно-сосредоточенным выражением лица.

— Долго же вы собирались, — проворчал он скрипучим голосом.

Александр Петрович решил, что с этим человеком нужно сразу взять начальственный тон, иначе с ним не столковаться.

— Почему вы обратились в милицию? Вам известно, что они вас хотели отправить в психиатрическую больницу? И тогда ваши материалы пропали бы без следа. Вы поступили легкомысленно.

— Виноват, исправлюсь, — ответил старый моряк уставной формулой, тем самым признавая в Александре Петровиче начальство.

— Разве вы не знали, — продолжал адвокат более мягко, — что такими вещами занимается специальная Комиссия по аномальным явлениям? Я вас попрошу направлять ваши отчеты непосредственно к нам. Во всех других инстанциях возможны утечки. — Он протянул Квасникову заранее отпечатанный на машинке адрес Комиссии. Ничего, пусть почитают, усмехнулся он про себя.

— А теперь расскажите подробнее о сеансах космической связи. Часто ли они происходят?

— Каждые пять-шесть дней. Сегодня будет, скоро начнется.

— Пять-шесть дней, это нормально, Карина Микаэловна? — Чтобы она не слишком скучала, адвокат решил подключить ее к диалогу.

— Нормально. На дальней связи у всех примерно так.

— Значит, таких, как я, много? — робко спросил Квасников.

— Достаточно, — внушительно произнес Александр Петрович. — За сколько времени вас предупреждают о сеансе?

— За два или три часа.

Адвокат вопросительно посмотрел на Карину.

— Нормально, — кивнула она деловито.

— Вокруг меня появляется конус голубого света. Другие его не видят. А перед глазами плывут цифры, страшно много цифр. Я от них устаю. Потом начинают проплывать какие-то чертежи, формулы и что-то совсем непонятное. А вдруг все это — секретные данные?

— Не делайте преждевременных выводов. Продолжайте.

— А потом передают, что творится там, в космосе. Воюют, все воюют. Целые звездные системы. Не добрались бы до нас. Я вот и боюсь, что через меня шпионят.

— Что именно вам сообщают об этих войнах?

— Ну, вроде как сводки военных действий. Я иной раз вслух повторяю, так Колька слушает, ему интересно, даже на магнитофон записывает.

— А послушать запись нельзя? — спросила Карина.

— Почему нельзя? Колька, включи кассетник.

Мальчик включил магнитофон. Сначала слышалось невнятное бормотание, а затем голос Квасникова стал монотонно произносить довольно странный текст:

— Силы противника блокируют флот Геркулеса в шаровом скоплении эм-тринадцать. Введены в действие резервы. Крейсер «Цефея» с шестью аннигиляционными установками дальнего действия. Эскадра гравитационных мониторов под командованием адмирала Убо. Таранный разрушитель силовых полей «Ио».

— Список кораблей, — поразилась Карина, — это же Илиада!

— Гиперсветовые прокладчики магнитных тоннелей, — продолжал бубнить магнитофон.

— Спасибо, достаточно, — решительно заявил адвокат.

— Скажите, на каком языке они к вам обращаются? — не удержала собственный язык Карина, заработав порицающий взгляд адвоката.

— Ни на каком. Вроде морзянки. Сигналы, и все. Но я их понимаю.

— Хорошо. — Адвокат выдержал многозначительную паузу. — Прежде всего, то, что вы видите в начале сеанса — чертежи, цифры и прочее, — всего лишь тестирование вашего мозга на готовность к работе. Никакой утечки секретных данных не происходит. Далее. Они передают нам полезную информацию, как потенциальным союзникам, это так. Но они еще и используют для решения своих стратегических задач ваш мозг, ваш опыт военного моряка. Ничего опасного в этом нет. Все нормально. Повторяю просьбу, можете считать, что это приказ: отсылать отчеты только в нашу комиссию.

— Так точно.

— Теперь мы хотим поговорить с вашим внуком.

Квасников кивнул Коле, тот подошел к адвокату и стал по стойке «смирно».

— Твой дед выполняет ответственное задание, и ты не должен привлекать внимание посторонних. Не нужно никому говорить, что у тебя есть психотронный генератор, или бластер, или еще что-нибудь. Не болтай лишнего. Договорились?

— Ладно, — пробурчал ребенок.

— Отвечать по уставу! — прикрикнул на, него дед.

— Так точно, слушаюсь! — отбарабанил Коля.

— Где твой психотронный генератор? — спросила Карина.

Коля молча удалился и принес черный короткоствольный автомат со свисающим, как вымя, магазином. Он отдал его адвокату, и тот, осмотрев игрушку, нажал на спуск. Тотчас комната наполнилась громким, издевательским, удивительно мерзким смехом. Когда он умолк, старик пояснил:

— Я туда вмонтировал «мешок смеха», японская игрушка такая. Кольке понравилось.

— И вы сказали ему, что это психотронный генератор?

— Нет.

— Коля, постарайся вспомнить, кто тебе первый сказал, что это — психотронный генератор?

— Дядька один, он мне жвачку дал.

— Этот? — Адвокат показал фотографию Николаева.

— Да.

— Теперь, значит, будешь об этом молчать. Где бластер?

— Я его одолжил поиграть. Могу взять обратно.

— Возьми. Мы зайдем на него взглянуть.

Они собрались уходить, но старик нахмурился:

— А как же сеанс связи? Он скоро начнется.

— Срочные дела, — развел руками адвокат, — к началу сеанса постараемся вернуться.

— Если не получим нового задания, — поспешно уточнила Карина.

— Мне было ужасно стыдно, — призналась она на лестнице, — так бессовестно морочить наивного старика…

— Мы морочили его, чтобы уберечь от психушки.

— Но ведь он теперь будет без конца писать в эту комиссию?

— Э, пустяки, они там и не такое читают. — Александр Петрович взял Карину под руку, и, к ее удивлению, они направились не вниз по лестнице, а наверх.

— У меня возникла идея, — сказал он вполголоса в ответ на ее вопросительный взгляд.

Миновав четвертый этаж, на пятом они мимоходом оглядели дверь покойного Холщевникова и направились дальше. «Неужели он вознамерился нанести визит Николаеву?» — с удивлением подумала Карина.

Однако адвокат оставил без внимания дверь пятьдесят четвертой квартиры с массивной бронзовой ручкой. Последний марш лестницы привел их к обитой железом чердачной двери. Александр Петрович вынул из кармана кусок проволоки, изогнул ее конец хитрым образом и принялся ковыряться в висячем замке. Он добился успеха примерно через минуту.

К этому моменту Карина уже поняла, что идея посещения чердака возникла у него отнюдь не сию секунду, и нисколько не удивилась, когда в его кармане обнаружился электрический фонарик.

Войдя внутрь, они прикрыли дверь, чтобы не привлекать внимания. Адвокат поднял с полу осколок кирпича и подал Карине:

— Если кто-нибудь будет входить, кинь это подальше от себя и от меня.

— Учишь азам, начальник, — усмехнулась она.

Оставив ее у двери, адвокат отправился обследовать чердак. Обойдя его весь, он, как видно, нашел что-то достойное изучения. Насколько Карина могла судить по звукам и пляске луча фонарика, он разбирал кучу кирпичей или мусора.

Ей казалось, на этом темном чердаке — свой, особый отсчет времени и; когда они выйдут отсюда, выяснится, что там, снаружи, прошли не минуты, а дни. Было слышно, как в проеме слухового окна толклись и гукали голуби, потом они улетели. Донесся приглушенный расстоянием собачий лай, и Карина подумала, что за все тридцать три года своей жизни не общалась с собаками столько, сколько за последние три дня. Заработал двигатель лифта, остановился, и где-то хлопнула дверь. Затем лифт вызвали снова, по-видимому на первый этаж, и после этого гудение мотора длилось бесконечно долго. Неужели сюда? Ее на миг захлестнул страх и тут же прошел сам собой. Близко, совсем рядом, лязгнула дверь шахты. Кто-то, позвякивая ключами, отпер дверь и через секунду ее захлопнул. Карина почувствовала неуемную радость и выругала себя за это: нужно быть хладнокровнее. К тому же на шестой этаж мог приехать не обязательно Николаев, на площадку выходили три двери. Впрочем, решила она, опасаться исключительно одного Николаева было бы промахом.

Она немного расслабилась и потеряла ощущение времени, но вскоре ей пришлось опять насторожиться. Снаружи, казалось, доносились невнятные шорохи, будто кто-то крался по лестнице. Она испытала вдруг жгучее желание распахнуть дверь и выяснить, есть там кто-нибудь или нет, и сразу подавила его: это было бы непростительной, грубой ошибкой.

Через несколько секунд, когда ее подозрения подтвердились, она даже почувствовала мимолетное удовлетворение, что поступила правильно. Полоска света у косяка начала расширяться — кто-то осторожно открывал дверь, и Карина слышала его дыхание.

Она, как было условлено, кинула осколок кирпича, но он попал во что-то мягкое, наверное в слой пыли, и звук получился глухой и тихий. К тому же в этот момент у слухового окна каркала и хлопала крыльями ворона. Адвокат не услышал предупреждения и продолжал свои занятия с кирпичами.

Пришелец, отделенный от Карины дверью, не издавал ни звука, и вдруг, как в добротном триллере, где всегда показывают в кадре только ноги или руки убийцы, она увидела за кромкой двери медленно поднимающуюся руку с пистолетом. Пистолет был боевой, не газовый.

Подавив желание вскрикнуть, Карина прикусила губу: ничего худшего сейчас нельзя было придумать. Память подсказала ей нужное решение: повторить то, что в подобной ситуации сделала ее любимая героиня Синтия Максвелл, — когда пистолет поднимется на линию огня, и не раньше, ударом сумки выбить его из руки нападающего.

Так рассудила ее голова, напичканная детективными романами. Но руки сделали иначе. В ней действительно текла кровь помещиков и сатрапов, храня опыт поколений, привычных к резне и дракам. Она изо всех сил толкнула массивную дверь в сторону уже достигшего горизонтального положения черного пистолета.

Далее все произошло практически мгновенно, но Карина за ничтожную долю секунды успела получить целую гамму разнообразных впечатлений. Ее не ужаснуло, а лишь слегка удивило страстное желание убить — не обезвредить, не обезоружить, но именно убить — этого человека. Полумрак чердака вдруг озарился тусклым багровым свечением, исходящим от всех предметов, в том числе от пистолета и держащей его руки. И самое странное, Карина не почувствовала соприкосновения своих рук с дверью, которую обрушивали на незнакомца силы, неизмеримо более мощные, чем ее мускулы, она же ладонями только направляла их импульс.

Дверь наконец настигла свою жертву. Раздался глуховатый звук удара, грохнул выстрел, и послышалось не то рычание, не то стон. Затем последовал мягкий стук упавшего на пол тела.

Выглянув из-за двери, Карина остановилась в нерешительности: опыт детективного чтива требовал найти пистолет и направить его на поверженного врага, а представления о гуманности и правопорядке — выяснить, жив ли он.

— Александр, где ты? — позвала она жалобно.

— Я здесь, все в порядке. — Он вынырнул из темноты совсем рядом, с газовым пистолетом, который тут же спрятал в карман.

— О, Александр! — Схватившись за его руку, она неожиданно качнулась к нему.

Нет, нет, только не обморок, взмолился про себя адвокат. К счастью, она была слишком возбуждена для обморока. Он поддержал ее, невзначай положив ладонь на грудь, защищенную лишь тонкой тканью блузки, и почувствовал дрожь напряженного тела и твердость набухшего соска.

Похоже, наш Везувий готов проснуться, мелькнуло у него в мыслях. Бросив беглый взгляд на пострадавшего, Александр Петрович решил, что тот еще сколько-то времени пролежит неподвижно. Он нашел губы Карины и жадностью ее поцелуя был вознагражден за пренебрежение хотя и ничтожным, но все-таки риском.

И тотчас выяснилось, что риск был не таким уж ничтожным: поверженный враг вдруг проявил неожиданную активность, он вскочил и пустился наутек, пошатываясь, хватаясь за перила и оставляя на ступеньках дорожку из капель крови. Почти сразу на площадке шестого этажа захлопнулась дверь. Это был Николаев.

— А ты тоже… нашел время, — ласково упрекнула адвоката Карина, все еще оставаясь в его объятиях. — Нам теперь надо удирать?

— Небольшой запас времени у нас есть.

— Но ведь он сейчас вызовет своих боевиков?

— Ему еще придется их поискать, — ответил он загадочной для Карины фразой уже на ходу. Взявшись за руки, они бежали вниз по лестнице.

На пятом этаже Александр Петрович остановился, извлек из кармана ключ и, нажимая им на кнопку звонка, несколько раз позвонил в дверь Холщевникова. Никакой реакции не последовало.

— Давай попробуем, — пробормотал он, вставляя ключ в скважину. Ключ подошел, дверь открылась.

— Вызови сюда лифт, но не оставляй пальцев, — попросил адвокат Карину и вошел в квартиру. К его удовольствию, телефон оказался в прихожей. Взяв трубку платком, он ключом набрал номер «ноль-два».

— Милиция? Запишите адрес, у меня мало времени. У нас на чердаке стрельба, бандиты какие-то. Я из квартиры пятьдесят один. Холщевников.

Захлопнув дверь, Александр Петрович поспешил наверх.

— Я верну ключ на место, а ты протри дверь и замок от наших пальцев. — Он включил фонарик и скрылся на чердаке.

Они бросили чердачную дверь приоткрытой и отправились вниз пешком, уже не спеша.

Милиция работала четко; позвонив в дверь Квасниковых и ожидая, пока им откроют, адвокат и Карина наблюдали из лестничного окна за прибытием оперативной группы.

Квасников их принял любезно, но сообщил, что сеанс связи с космосом, увы, откладывается. Дед и внук коротали время перед видеоплейером, за фильмом, где звездные адмиралы крушили галактики и разносили в клочья вселенную.

Карина присела на диван отдохнуть, адвокат же следил из окна за развитием событий внизу. Там стояли две милицейские машины, и у подъезда маячили три дюжих милиционера. Вскоре у противоположного тротуара припарковалась серая «Волга», из которой никто не выходил. Через некоторое время один из милиционеров проверил у водителя документы. Они, по-видимому, оказались в порядке, но «Волга» после этого уехала.

— Пожалуй, — отвернулся от окна адвокат, — самое время пойти домой.

Они вышли из подъезда вслед за женщиной с хозяйственной сумкой, и никто не обратил внимания на эту парочку, когда они пробирались сквозь уже успевшую собраться стайку зевак.

— А теперь рассказывай, — потребовала Карина, когда они удалились от злополучного дома, — из-за чего он пытался тебя убить?

— Из боевого оружия зря не стреляют, — ответил адвокат уклончиво, — но я пока не понял, в чем дело.

— Не истязай мое любопытство. Что ты там нашел? Сокровища Али-Бабы?

— Ты все увидишь дома, вернее, почти все.

— Как?!

— Я бы не был Али-Бабой, если бы не прихватил часть сокровищ. Это — пропавшие документы фирмы «Крекинг». В газетах они обещают крупное вознаграждение.

— И все?

— Нет, еще ключ, который ты видела, и одна неожиданная вещь. Видеокассета.

— Действительно неожиданная. Но стрелял он, наверное, из-за документов? Чего же он хотел — через подставных лиц получить вознаграждение или шантажировать свое начальство?

— Не знаю… Не думаю, слишком уж велик риск. С «Крекингом» шутки плохи. Я навел справки — эта фирма, как говорится в рекламе, не простая, а очень простая. И если что не так, Николаева уберут не просто, а очень просто.

— Значит, Николаев для нас пока остается загадкой. — Она задумалась. — Ладно, а почему мы не дождались милиции? И не рассказали все на месте?

— Помилуй, зачем? Они понятливые. Для них этот чердак — открытая книга.

— Тебе не хотелось объяснять, что мы там делали?

— И это тоже.

— Ты опасался, что Николаев и его сорок разбойников начнут зондировать милицию и в конце концов выйдут на нас?.. Постой, я сама скажу. Ты хочешь, чтобы для Николаева вся ситуация спроецировалась на милицию. Его люди будут действовать мафиозными методами и кому-то причинят беспокойство. Милиция на этот раздражитель отреагирует тем, что начнет копать дела фирмы «Крекинг», а фирма в свою очередь, разобравшись, в чем дело, ощерится на Николаева. В результате круг замкнется. Так?

— Блестяще. Я не думал, что ты догадаешься.

— А я не думала, что на свете бывают такие хитрые люди. Это надо же изловчиться — заставить змею укусить собственный хвост! Но скажи: ведь весь этот механизм заработает лишь в том случае, если в нем есть мотор, источник энергии?

— Ты не представляешь, как мне хочется, чтобы его не было. Твоя интуиция сегодня безошибочна. Что она думает по этому поводу?

— Моя интуиция опасается, что источник есть, — ответила она после паузы, и некоторое время они шли молча.

— Для чего ты назвался Холщевниковым? Надеюсь, это не висельный юмор?

— Это нюанс технологии. При вызове у них на табло высвечивается номер телефона, и простым нажатием клавиши можно вывести на экран компьютера адрес и фамилию владельца. Если что-нибудь не совпадет, они начнут думать. А когда милиция думает, она бездействует.

— Еще вопрос выдержишь? Как тебе пришло в голову сунуться на чердак?

— Вот как раз это просто. Лифт у них идет наверх тридцать две секунды, следовательно, туда-сюда, вместе с вызовом, — не более двух минут. Сколько можно смотреть на труп соседа? От силы, минуту. Уверяю тебя, когда смотришь на труп, минута — очень много. Он же отсутствовал четверть часа. Куда делись остальные двенадцать минут? Сопоставь это с его заинтересованностью в самоубийстве и фактом исчезновения документов и получишь ответ: он зашел к Холщевникову, чтобы что-то взять до появления милиции. Это «что-то» он не мог принести к себе из-за гостей, остается чердак. Но вот дальше он вел себя как двоечник. Он разгреб кучу мусора, положил в ямку кейс Холщевникова и забросал обломками кирпичей. А там везде пыли — как на пляже песка, да ты сама видела. Кирпичи, на которых нет пыли, — все равно что объявление: копай здесь. Надо было присыпать, а он поленился.

— Действительно просто, — засмеялась Карина, — я буду твоим доктором Ватсоном. А откуда ты знал, что сорок разбойников приедут не сразу?

— Раз он завел со своей конторой опасные игры, он не мог вызвать дежурную команду оттуда. Ему нужно было найти мальчиков, наверняка не связанных с фирмой. Вот мы и дома, — продолжал он без всякого перехода, — я готов съесть половину быка.

— А я, кажется, — доесть остальное.

После ужина они занялись осмотром трофеев. Во-первых, имелась толстая пачка документов — протоколы, договоры и документы непонятного назначения, на разных языках, с витиеватыми подписями, а также сертификаты и акции с номиналом, обозначенным большим количеством нулей. Карина понимала, что кому-то эти бумаги нужны как воздух, и верила на слово, что их потеря для фирмы означает многомиллионный убыток, но у нее они не вызывали интереса. Зато вторая часть добычи, видеокассета, возбуждала сильное любопытство.

Но, увы, попытавшись ее просмотреть на плейере Карины, они увидели лишь мелькание точек на экране. На кассете, несомненно, что-то было, однако в другой системе записи.

Тогда они спустились к нему и попробовали кассету на плейере с другим декодером — и с тем же результатом. Напрашивалась мысль, что здесь, в целях защиты информации, была применена какая-то специальная система видеозаписи.

Видя разочарование Карины, Александр Петрович решил ее утешить.

— Ты сегодня была изумительна, — заявил он торжественно, — но не всегда под руками окажется подходящая дверь. Я думаю, тебе пора иметь вот это. — Он протянул ей газовый пистолет. — Те, что с зелеными донышками, — боевые патроны, с газом, а с желтыми — холостые, только для звука. Как говорится, первый — предупредительный.

Он с удивлением заметил, что Карина смотрит на новую игрушку почти безучастно.

— Чудесный подарок, спасибо, — слабо улыбнулась она, — но я, кажется, смертельно устала. Сегодня был бесконечный день. Из меня словно воздух выпустили, я пойду.

— Да, тебе сегодня досталось, — сказал он задумчиво, — да и я приморился.

Он пошел ее проводить, и пожелание спокойной ночи завершилось долгим поцелуем. Она не противилась и не пыталась прервать его, но ее губы оставались вялыми и безразличными. Впрочем, это можно было отнести на счет усталости.

Наутро адвокат развил кипучую деятельность, имея в виду получение объявленного «Крекингом» вознаграждения за возврат документов. Он решил, что с учетом последних событий откладывать контакт с фирмой больше, чем на день, опасно, но и совать к ним нос без надлежащей разведки не менее опасно. Начал он, как обычно, с телефонных звонков, затем составил опись найденных документов, после чего настало время поездок и визуального общения. У юриста фирмы «Крекинг», путем косвенных расспросов, он выяснил, что, как он и предполагал, им ничего не известно о вчерашнем чердачном инциденте. Кроме того, ему удалось выйти на одного из психиатров, к которым обращался Холщевников, но дозвониться до него не удалось.

Карина, встав поздно, отправилась в свою галерею, но пробыла в ней недолго. Делать там было нечего, в арт-бизнесе наступил мертвый сезон. Абсурдные таможенные поборы, в несколько раз превышающие стоимость самой картины, удерживали иностранцев от покупок живописи. На внутреннем же рынке сейчас она просто была никому не нужна.

Вернувшись домой и убедившись, что адвокат отсутствует, Карина на скорую руку перекусила на кухне. Ей вдруг показалось глупым накрывать на стол для себя одной, хотя до недавнего времени она это делала с удовольствием. Вскоре она с раздражением обнаружила, что в собственном доме не находит для себя удобного места. Сначала она расположилась с чашкой кофе и только что купленным у уличного торговца романом за письменным столом, потом перекочевала в кресло, но никак не могла отделаться от ощущения скуки И беспричинного беспокойства. И, увы, происхождение трупа, выловленного из Темзы полицейскими Ист-Энда, ее совершенно не волновало.

Она решила, виной всему духота и жара. Наверное, к вечеру натянет грозу. Ну да, это нормально, начало августа, подумала она уныло.

Карина положила роман в сумку, затем, рассеянно покрутив барабан газового пистолета, сунула его туда же.

Она вышла из дома с намерением почитать часок где-нибудь на садовой скамейке и сбить дурное настроение, но вместо этого бесцельно бродила по улицам и никак не могла остановиться. Неосознанно выбрав привычный маршрут, она очутилась в сквере перед домом Квасниковых, где наконец решилась разместиться со своей книжкой. Как назло, сюжет был нудно и академично запутан, и ее к тому же то и дело отвлекали собачники, подходившие поболтать уже на правах старых знакомых.

В результате Карина все же скоротала время до начала сумерек. Она уже собралась уходить, когда к ней подсел молодой человек с нахальной, но благодушной улыбкой:

— Не узнаете?

— У меня хорошая память, — усмехнулась она, — вы поблизости торговали пивом и продали нам обрезок бутылки, — она поднялась, — мне пора.

Парень встал тоже:

— А я еще много чего об этом знаю… о чем вы тогда спрашивали. Интересуетесь?

— Да, если недолго. Что же вы об этом знаете?

— А то, что вам очень сильно дурят голову.

— Что за чепуха? Кто дурит?

— Вы так не поверите, мне надо вам показать. Я здесь рядом живу, через три дома, вон там, — он показал рукой, — зайдете?

— Нет, мне не по пути, спасибо.

— Вы только не бойтесь, я вам ничего не сделаю.

— Я не боюсь, — пожала плечами Карина, — но мне не по пути.

— Я же этого вашего… муж он вам или… так? Я его давно знаю, он адвокат, Защищал меня по одному дельцу.

— Почему же он вас не вспомнил?

— Я вот и говорю: пойдемте, все объясню, все покажу.

— Ладно, пошли.

Он привел ее в грязную однокомнатную квартиру, заваленную коробками, мешками и ящиками, — судя по всему, он не только торговал пивом, но и спекулировал чем придется, а может, сбывал краденое.

— Садитесь. — Он широким жестом пригласил Карину к столу с переполненной пепельницей и недоеденными бутербродами на клеенке.

— Не хочу, спасибо, — отказалась она, — я на одну минуту. Что вы хотели мне показать?

— Ну нет, обижать не надо. Свои дела делай, а обижать не надо. — Он потянулся к Карине, явно собираясь усадить ее насильно.

— Хорошо, хорошо, — она села на стул, — так в чем дело?

— Не гони машину, я, как-никак, с работы. — Парень тоже уселся, и Карина с некоторым опозданием заметила, что он затыкает собой единственный проход, ведущий от нее к двери. Не то чтобы она его боялась, но ни одна из героинь читанных ею романов не позволила бы усадить себя таким образом.

Парень тем временем, пошарив рукой на полу, выставил на стол бутылку с жидкостью неопределенного цвета и налил Карине и себе в плохо вымытые рюмки.

Дождавшись, когда он выпьет, Карина спросила, слегка растягивая слова, — эта манера у нее появлялась, когда ее основательно выводили из себя:

— Так вы объясните или нет, в чем дело?

— А вот в том и дело, — парень ухмыльнулся, — что твой старикан дурит тебе голову.

Он поднялся и принес из угла комнаты коробку с разрезанными на части бутылками:

— Вон сколько бутылок перепортил, пока ровный срез не получился… ну тот, что вы у меня взяли. Смотри, как делается: сначала линию намечаю напильником, потом нитку со спиртом. Поджег, под кран — и готово. Это мне твой старикан заказал.

— Я вам не верю.

— Дело хозяйское. А ты вот это тогда почитай. — Он протянул ей сложенный вчетверо замызганный лист бумаги.

Она развернула его и стала читать — это было описание эпизода с Колей Квасниковым и его бластером, изложенное этим парнем три дня назад.

— Ты что думаешь, я мог бы сам замастырить такую телегу? Я тогда удивился, а на кой это вам, спрашиваю. Так, говорит, розыгрыш.

Увы, и без его пояснений Карине было ясно: этот текст появился из пишущей машинки Самойлова.

— Это и был розыгрыш. — Она сложила листок и хотела его спрятать в сумку, но парень, с неожиданным для его расхлябанной пластики проворством, перегнулся через стол и выхватил у нее листок:

— Ну нет, я подставляться не собираюсь.

Карина поднялась, она чувствовала, что может не справиться с захлестнувшей ее яростью. Ей нужно было остаться одной.

— Да не суетись ты, давай расслабимся, — свойским тоном продолжал парень, не понимая, что с ней происходит, — твой старикан тебя надурил, и ты его подури. А я уж постараюсь, чтобы тебе в кайф было.

— Вы что, совсем рехнулись? — Карина встала.

— Ты, главное, не трепыхайся. От меня все телки кипятком писают, еще сама прибежишь, просить будешь.

— Пошел прочь, скотина, — тихо, почти шепотом сказала она.

— Ишь ты, сучка, я к тебе всей душой, а ты во как заговорила! Динамить меня не выйдет, так что давай по-хорошему. — Он сделал шаг вперед.

Карина попятилась, загородилась стулом и забилась в угол — дальше отступать было некуда. Парень схватился за стул, но сделать с ним ничего не успел.

— Руки вверх и лицом к стене! — отчеканила Карина, наставив на него пистолет.

— Это ты брось, тебе за это знаешь что будет? Убери пушку. — Он снова взялся за стул и начал его отодвигать.

— Первый предупредительный, следующий боевой, — быстро, как заклинание пробормотала Карина, нажимая на спуск.

Бахнул выстрел, и она тут же ощутила отвратительный запах и жжение в горле. Парень закрыл лицо руками, сложился пополам и осел на пол, конвульсивно дергаясь и издавая утробные звуки. Его тошнило.

Карина дунула в ствол пистолета, чтобы сумка не пропахла вонью, и спрятала его.

— Извините, я не знала, что барабан прокрутился. У него слишком легкий ход, — сочла она необходимым объясниться и добавила холодно: — Но вы все равно мерзавец.

Брезгливо перешагнув через него, она удалилась.

Свежий воздух не охладил кипящую кровь помещиков и сатрапов, а скорее, наоборот, возбуждал ее ярость еще сильнее. Погода, казалось, копировала внутреннее состояние Карины: потемневшее небо обложили тучи, вспыхивали зарницы и вдалеке ворчал гром.

Она ворвалась в квартиру адвоката подобно Эринии, готовая покарать его за коварство. Глянув на нее, он понял, что выражение: «Ее глаза метали молнии» — не только литературный штамп. Но она не приготовила обличительную речь заранее и теперь задыхалась от множества обидных и гневных слов, которые хотелось сказать все сразу. Он же, осознав, что она не в себе, решил хоть ненадолго отвлечь ее, чтобы выиграть время и выведать, что случилось.

— Я хотел тебе показать одну вещь, — сказал он чуть рассеянно, словно продолжая беседу. Помня, что интеллигентная женщина неспособна начать скандал, не видя лица оппонента, на последнем слоге он повернулся и направился к открытому окну своей спальни. На подоконнике лежал добытый сегодня у Коли Квасникова бластер, изготовленный его дедом, — игрушечный пистолет, отличающийся от прочих подобных изделий тем, что при нажатии на спусковой крючок где-то внутри загоралась лампочка и из ствола вырывался довольно яркий голубой луч.

Он протянул ей игрушку на ладони, надеясь, что она хоть на секунду заинтересуется ею, но неожиданно вид этой безобидной деревяшки вызвал у нее вспышку настоящего бешенства.

— Да откуда ты взял, что я буду разглядывать всякую дрянь и слушать твои лживые речи! Ты циничный, отвратительный лгун, но меня ты больше не обманешь!

Александр Петрович начал понимать, в чем дело. Поскольку остановить эту истерику он уже не мог, лучше всего было дать ей возможность поскорее дойти до апогея и выдохнуться.

— А я, между прочим, выяснил, как эта штука работает, — объявил он невинным тоном, — нужно просто вообразить, что она стреляет, очень сильно захотеть, чтобы выстрелила. Сейчас я снесу вон ту трубу. — Он повернулся к открытому окну и прицелился в далекую заводскую трубу, высвечиваемую лиловыми эспышками молний на фоне багрово-серого горизонта. При этом, уже с чисто академическим интересом, он отметил, что Карина краем глаза наблюдает за его манипуляциями.

Выдержав приличную паузу, он положил игрушку на подоконник.

— Увы, дорогая, я недостаточно эмоционален. Его может привести в действие только пылкое детское воображение. Или твое.

От этой последней наглости она окончательно потеряла контроль над собой:

— Фигляр! — Она на секунду умолкла, подбирая слова пообиднее. — Да если эта штука, — не то простонала, не то прошептала она, тряся игрушечным пистолетом перед носом Александра Петровича, — если она выстрелит хоть в муху, я тут же признаю тебя мужчиной и сию секунду отдамся тебе! — С искренним желанием сокрушить все и вся она направила бластер на злосчастную заводскую трубу.

Предвкушая, как швырнет сейчас эту плебейскую игрушку в его бессовестную физиономию, она нажала на спуск. От деревянного ствола вдаль протянулся голубой луч, и одновременно труба озарилась ярчайшей вспышкой, — казалось, на ней отсюда, за несколько километров, можно рассмотреть каждый кирпич. Затем труба переломилась посредине, верхняя половина отделилась от нижней и начала медленно падать. Вспышка померкла, на горизонте стало темно, и видение исчезло.

Карина издала короткое всхлипывание, вцепилась в руку адвоката и прижалась к нему. Они стояли так, неподвижно и молча, пока до них не докатился ослабленный расстоянием грохот. Их глаза, ослепленные ярким светом, постепенно вновь привыкли к сумраку вечернего города, и оставшийся обрубок трубы был отчетливо виден.

— Боже, я этого не хотела, — прошептала она почти беззвучно, отступая от окна и увлекая за собой Александра Петровича. — Боже, я не хотела этого, — повторила она, тем самым настаивая на заведомой лжи.

Она не очень твердо держалась на ногах, и он усадил ее на кровать.

— Не прогоняй меня, — пролепетела она, уткнувшись в него носом, — я хочу остаться.

Это вполне соответствовало его желаниям. Он обнял ее, разгоряченную и податливую, а она положила ладонь на его руку, передвинула ее на свою грудь и крепко прижала.

На улице совсем близко полыхнула молния и раскатился гром, гроза набрала полную силу.

— Закрой окно, — попросила она, и пока он защелкивал задвижки и задергивал штору, успела раздеться и юркнуть в постель.

Он понимал, в любую секунду она может закрепоститься, и проявлял определенную осторожность, но вскоре почувствовал, что осторожность больше не требуется. Она сама тянулась к нему, подставляя его губам и рукам плечи, грудь, живот, бедра, ее тело откликалось на каждое прикосновение, благодарно и жадно впитывало любую ласку. Он ей — на всякий случай — что-то нашептывал о ее феноменальной одаренности в этом виде творчества, она же изредка бормотала:

— Боже, я этого не хотела.

Позднее, уже в рассветных сумерках, он испытывал, помимо нежных чувств, величайшее изумление, что эта женщина всю жизнь маялась сексуальными комплексами.

Проснулись они поздно. На улице моросил дождь, и в спальне было прохладно. Она прижималась к нему, чтобы согреться, но, когда он погладил ее рукой по спине и бедрам, у нее в глазах появился испуг.

— Утренний секс? — спросила она жалобно. — Боюсь, для меня это слишком. И вообще, уже светло, а мне нужно еще к тебе привыкнуть.

— Да, да, разумеется, извини, дорогая. — Он поцеловал ее нежно в висок, повернулся на спину, взял с журнального столика оставшийся там с вечера бластер и принялся его разглядывать.

Карине это крайне не понравилось.

— Милый, положи эту штуку на место, пожалуйста!

— Хорошо, сию секунду, любовь моя, — согласился он, но вместо того, чтобы убрать эту ужасную игрушку, стал целиться в потолок.

— Александр, я тебя умоляю.

— Да, да, дорогая, конечно…

Она попыталась отобрать пистолет силой, но у нее ничего не вышло, и в конце концов ей пришлось отвлечь его от этой штуки единственно доступным в сложившейся ситуации способом.

Выбравшись из постели, Карина бросилась первым делом к окну — вдруг ей вечером все померещилось? Но, увы, сквозь пелену дождя, словно укоризненно поднятый палец, темнел обрубок заводской трубы.

За кофе она включила радио и настроилась на местную станцию: ее интересовало, как будет подана информация о случившемся. Им пришлось долго слушать всякую чепуху, пока диктор не сообщил, что вчера во время грозы молния разрушила дымовую трубу теплоцентрали.

Лицо Карины вытянулось.

— С тобой можно с ума сойти, я уже ничему не верю. Неужели ты и это подстроил?

— Ты полагаешь, я умею управлять молниями? Что же, это может быть неплохой основой семейной жизни.

После завтрака Александр Петрович стал деловит и серьезен.

— Пора завершать эту эпопею, — заявил он, складывая бумаги фирмы «Крекинг» в полиэтиленовую сумку, которую положил в свой «атташе».

— Ты хочешь к ним сунуться?

— Должен же кто-то оплатить наше свадебное путешествие, — пожал он плечами.

— И ты не боишься, — засмеялась Карина, — что они с нами поступят не просто, а очень просто?

— У них к этому нет оснований, кроме естественной жадности. Но ее мы нейтрализуем.

— А если они уже знают о позавчерашних событиях? От милиции или через Николаева?

— Николаев будет нем как рыба. К тому же он на пару дней исчезнет — ему не следует показывать свою битую физиономию ни милиции, ни своим шефам. А милиция… сама понимаешь. Вчера они составили протокол и сдали находки в лабораторию. Сегодня получат фотографии отпечатков пальцев и будут изучать происхождение пистолета, а завтра, быть может, кого-нибудь пошлют опрашивать жильцов. Ведь для них это пока — мелкий проходной эпизод.

Покопавшись в столе, он нашел подходящую визитную карточку: «Аристархов Иван Константинович, маклер, торгово-посредническое предприятие МОМ».

— Мом, бог насмешки… Ну и шуточки у тебя. Вдруг обратят внимание?

— Ни в коем случае, дорогая. Они мыслят аббревиатурами. Но вот что меня всерьез беспокоит, так это твоя эффектная внешность. Можно с ней сделать что-нибудь?

— С легкостью, мэтр. — Она убежала к себе, возбужденная атмосферой предстоящего приключения.

Адвокат облачился в мешковатый серый костюм и соломенную шляпу. Выпуклые толстые линзы очков и резиновые прокладки, заложенные за щеки, изменили лицо, сделав его сонным и флегматичным.

Увидев его, Карина в первый момент даже попятилась. Впрочем, на нее тоже стоило посмотреть. Черные ажурные чулки и мини-юбка задавали общую тональность образа, а густой макияж, исказив форму губ и рисунок глаз, придал ее чертам агрессивное, даже несколько демоническое выражение. Наиболее удачной находкой Александр Петрович счел родинку на шее — она концентрировала на себе внимание зрителя, отвлекая его от лица.

— Да, — поцокал он языком, — такую леди они запомнят надолго.

— А ты похож на Мичурина и Циолковского, вместе взятых, — не осталась в долгу Карина.

Все еще с интересом косясь друг на друга, они вышли из дома, и окончательные инструкции Карина получила в пути.

Покончив с инструктажем, адвокат остановился около уличного таксофона, позвонил в «Крекинг» и получил подтверждение, что вчерашняя телефонная договоренность остается в силе и его ждут. Затем он позвонил Шошину и в свою очередь подтвердил, что вчерашняя договоренность остается в силе.

О договоренности с Шошиным Карина ничего не знала и потому умирала от любопытства, но, соблюдая дисциплину, вопросов не задавала.

Александр Петрович припарковался за квартал от здания фирмы и направился дальше пешком, Карина следовала за ним на солидной дистанции.

В «Крекинге» его действительно ждали, и как только он подал свою визитную карточку, его провели на второй этаж в кабинет финансового директора. Тот оказался улыбчивым старичком с пухлым подбородком и чопорной манерой общения.

— Прежде всего я просил бы вас ознакомиться с описью документов. — Адвокат извлек из своего «атташе» скрепленные листки бумаги.

— Вы — наш благодетель! Здесь почти все, что утеряно, — объявил старичок, бегло просмотрев список, — вы даже не представляете, какую радость доставили мне своим визитом.

— В таком случае мы можем приступить к обмену. Мой клиент — человек простой и, как я уже сообщил по телефону, предпочитает получить оговоренную сумму в размере трех тысяч долларов наличными.

— Вы, наверное, ошиблись, почтеннейший. Вы хотели сказать: трехсот долларов.

— Нет, именно три тысячи, в соответствии с договоренностью.

— Что вы, что вы, — замахал старичок руками, — у меня нет таких денег! Я могу предложить только триста.

— Простите, ведь вы сами назвали вчера число три тысячи.

— Ах, как вы меня неправильно поняли! Я сказал, что совет директоров утвердил эту ни с чем не сообразную сумму на случай выкупа у преступных элементов. Но ведь вы — не преступный элемент! У меня нет таких денег, и я не могу поощрять расточительство. Вы получите триста.

— Мой клиент на это не согласится, — адвокат посмотрел на часы, — мне остается только выразить сожаление.

— Ваш клиент — неразумный человек, — всплеснул старичок руками, — нельзя быть таким несговорчивым. — И он выбежал из комнаты.

Вместо него тотчас появились двое громил, один из которых прижал плечи адвоката к спинке кресла, а второй вырвал у него из рук портфель. Его крышка при этом откинулась, и портфель оказался наглядно пуст.

— Ты смотри, он пришел сюда пошутить, — проворчал парень, бросая портфель на пол, и повернулся к адвокату.

Тот понял, что сейчас его начнут избивать, просто так, без конкретной дели, чтобы показать начальству свое усердие. Он чувствовал, как на лбу у него выступает предательский липкий пот. Нет, только не это, не надо этого, уговаривал он свой организм, ведь они как собаки: бросаются на того, кто боится. В солнечном сплетении возникла ноющая боль, — наверное, они отсюда и начнут, чтобы не пачкать ковер в кабинете шефа кровью. Одновременно с этими мыслями-паразитами дисциплинированная часть его разума работала четко и мгновенно нашла нужное решение.

Он снял шляпу и стал ею обмахиваться, тем самым обыгрывая пот на лбу и заняв их внимание отслеживанием движущегося предмета.

— Я не собираюсь шутить, — сказал он вялым тоном, чтобы притушить их агрессию, — и вам не советую. На твоем месте, — он ткнул наугад пальцем в одного из них, — я бы глянул вон в то окно, а на твоем, — кивнул он другому, — вызвал бы сюда босса.

Они выполнили его совет неточно: подошли к окну сразу вдвоем и увидели то, что должны были увидеть, — четыре милицейские машины, подъехавшие ко входу в здание.

Парни пулей вылетели из кабинета, и сразу же вернулся финансовый директор, он радостно сообщил, что в кассе нашлись три тысячи.

— Вам понадобится теперь три тысячи триста, вы ввели и меня лично в расходы, — обиженно сказал адвокат, — а ваши люди уронили мой портфель и были невежливы.

— Хорошо, хорошо, хорошо, — согласился старичок хлопотливо и, самолично подняв портфель с пола, подул на него и подал адвокату, — деньги есть, но где же бумаги?

— Они появятся через двадцать секунд после того, как вся сумма будет здесь. — Он похлопал по крышке «атташе».

Деньги принесли уже знакомые адвокату молодчики, и он, церемонно попросив разрешения позвонить, набрал номер автомобильного телефона Шошина.

Карина вошла в кабинет с видом человека, выбирающего на людном пляже свободное место. Подойдя к столу, она небрежно вывалила из полиэтиленовой сумки ворох столь драгоценных для фирмы бумаг.

Через десять минут они уже были в своей машине, и еще через пять к ним подъехал Шошин, один, сидя сам за рулем. Он притормозил у «Жигулей» адвоката, чтобы получить через окошко бумажный конверт.

— Триста? — деловито спросил страж закона.

— Триста, — подтвердил адвокат.

— Когда стану королевой земного шара, — мечтательно сказала Карина, провожая взглядом милицейский автомобиль, — прикажу изъять из арифметики числа тридцать и триста.

— Бодливой корове Бог рог не дает, — галантно улыбнулся Александр Петрович, включая зажигание, — без этих чисел государство наше окончательно придет в упадок, и настанет конец света.

— Я была там всего две минуты, — сменила тему Карина, — и испытываю потребность вымыться. Представляю, каково тебе.

— У меня тоже есть такая потребность, — согласился он, вытирая лоб платком.

Едва они успели вернуться домой, как позвонил Квасников-сын, завершивший очередной рейс. Александру Петровичу до того не хотелось сейчас с ним встречаться, что он рассказал о результатах расследования по телефону, а гонорар попросил выслать почтой.

Отдышавшись, отмывшись и пообедав, они лениво болтали, обсуждая события последней недели. Оба чувствовали некоторый нервный спад.

— Смотри, — удивилась Карина, считая на пальцах дни и события, — получается ровно семь дней. Представляешь? Вся эта история длилась всего семь дней, а кажется, что семь месяцев. И еще, знаешь, у меня такое странное ощущение — все, что связано с этим делом, сейчас уходит в прошлое, и очень стремительно. Ведь это хорошо, правда? Значит, все действительно кончено.

— Ну, в общем, да… я думаю, ты права.

Уловив неуверенные нотки в его голосе, она насторожилась:

— Ты о чем? Затеял еще что-нибудь?

— Нет, не пугайся. Просто я на сегодня назначил встречу с врачом-психиатром, из тех, к кому обращался Холщевников. Могу отменить.

— Ни в коем случае. Ты его видел?

— Заезжал к нему на службу — он работает в платной консультации. У него смешная фамилия: Кропф. Вроде бы человек симпатичный. По крайней мере не монстр.

— Да, уж монстров мы насмотрелись… Отлично, пригласим его в какое-нибудь кафе и попробуем разговорить. И еще, пойдем пешком, чтобы почувствовать, что никуда не спешим.

Пригласить Кропфа удалось без труда, но разговорить оказалось весьма сложно. Он явился в назначенное время, минута в минуту, застегнутый на все пуговицы, и заявил, что готов в качестве консультанта содействовать любому расследованию, проводимому в интересах справедливости. На вид ему было лет сорок.

Да, он помнит Холщевникова, тот приходил месяца полтора назад. Зачем приходил? А вот это, извините, врачебная тайна. Нет, он не знал, что Холщевников покончил с собой. Но врачебная тайна, как и тайна исповеди, не погибает одновременно с пациентом.

Далее разговор зашел в тупик. Сдвинуть Кропфа с его позиции не удавалось, хотя адвокат пустил в ход весь арсенал испытанных приемов и уловок. Вот ведь черт, ругался про себя Александр Петрович, вылезет такой из пыльного томика Бехтерева, и поди-ка докажи ему, что существует реальная жизнь.

Карина, молчавшая до сих пор, тоже начала сердиться:

— У нас есть подозрение, и вполне обоснованное, что он выбросился не по своей воле, что его заставили. И знаем, кто это сделал. Было насилие, но не физическое, а психологическое, и, возможно, с помощью вашей многоуважаемой науки. Это — ненаказуемое убийство, и мы хотим выяснить его механизм, а вы не хотите нам помочь.

— У вас что, семейное сыскное бюро? — позволил себе пошутить Кропф.

— Пока нет, — улыбнулся адвокат, — а вообще, как знать… Но по этому делу мы работаем вместе.

— Мы же не спрашиваем вас о его личных делах, — продолжала атаку Карина, — нам нужно знать, что может заставить человека в собственной комфортабельной квартире открыть окно и выйти наружу? Он обошел нескольких психиатров. Он считал себя душевнобольным? Или кто-то внушал ему, что он сумасшедший?

— У него были опасения, что он закодирован, — сказал Кропф после долгой паузы.

— Закодирован? Что это значит?

— Это значит, что в мозгу человека, под гипнозом, устанавливается жесткая связь между некоторым информационным ключом и последующим поступком. Ключ может быть любым — цифры, буквы, слова. Услышав их, человек немедленно выполняет, независимо от своей воли, определенную несложную программу действий. Я не знаю подробностей, это не относится к нашей науке, — он коротко глянул в глаза Карине, — это лежит в области гипноза, чисто практической. Но теоретически такое возможно.

— Дикость какая-то, — нахмурилась Карина, — как это можно осмыслить? Человек что, когда слышит код, теряет разум?

— На какой-то момент — да. Код инициирует непосредственную моторную реакцию, минуя разум. Наподобие условного рефлекса.

— И человек не понимает, что сам себя уничтожает?

— Может даже и понимать, но его действия независимы от этого понимания.

— Но если он понимает, что делает, неужели не может остановиться?

— Только некоторые люди способны на это, большинство — нет. Вот вам простой пример. В механизмах управления лифтами в современных домах бывает очень неприятная поломка: двери шахты раздвигаются не только на том этаже, где остановилась кабина, а сразу на всех этажах. И при этом время от времени кто-нибудь гибнет, падая в шахту. За много лет пользования лифтом у человека вырабатывается условный рефлекс. Информационный ключ — раздвигание дверей. Моторная реакция — шаг вперед. Человек может начать кричать от ужаса, еще только поднимая ногу, но остановиться не в состоянии. В случае же кодирования условный рефлекс не вырабатывается обычным образом, а, образно выражаясь, имплантируется.

— А может один человек носить в себе два кода? — спросил адвокат.

— Почему нет? Мозг велик.

— Это кое-что проясняет. По первому коду он унес домой содержимое служебного сейфа, по второму — покончил с собой. Возможно такое?

— Не берусь судить, это вне моей компетенции.

Через несколько минут, сославшись на занятость, Кропф откланялся, и Карина могла дать волю своему любопытству:

— Но кому и зачем понадобилось кодировать этого несчастного человека? Делец средней руки из вороватой фирмы…

— Он не всегда был таковым. Когда-то, лет пятнадцать назад, он отвечал за снабжение секретных подземных объектов в окрестностях Смольного, такая версия бытует в «Крекинге». Тогда-то, вероятно, из него и сделали зомби.

— Что еще? — продолжала она размышлять вслух. — Нам теперь понятнее поведение Николаева. Его выдумка с распусканием слухов уже не кажется столь наивной, как вначале. Он, видимо, знал, что Холщевников ходил по врачам, и опасался снижения эффективности кодирования. Он хотел, чтобы сама атмосфера дома постоянно напоминала о самоубийстве.

Когда они вышли на улицу, Карина неожиданно спросила:

— Хочешь, скажу, о чем сейчас думаешь?.. Что если бы Николаев мог сам запустить лапу в тот самый сейф, он взял бы всего одну вещь — видеокассету.

— Ошибаешься, дорогая. Я об этом думал в кафе все время, а не только сейчас… Но пока ничего умного не придумал.

К вечеру погода наладилась, стало тепло, и они медленно брели по бульвару под темной зеленью тополей.

— А я вот о чем думаю… — начала она фразу и сама себя перебила скороговоркой, — сейчас скажу, и больше об этом не будем… Я пытаюсь представить, каково это — знать, что в любую секунду тебя могут выключить, как пылесос. Унизительно, правда? Ты уже не человек, а Кощей, и у кого-то в кармане яйцо с твоей смертью… Послушай, ты заметил, что в этой истории с каждым персонажем связана своя сказка? С безумным стариком — список кораблей, Илиада, с Николаевым — Али-Баба и сорок разбойников, а с Холщевниковым — Кощеева смерть. Не жизнь, а прямо сказка за сказкой. Жаль только, каждая следующая страшнее предыдущей.

— Не нужно обобщать, дорогая. Следующая сказка будет про Микки Мауса.

— Да, хорошо бы, чтоб не про упырей.