Ровно в семь вечера Максим прошмыгнул в уже знакомый подъезд и с замиранием сердца нажал на ручку двери Ирины Сергеевны. Дверь открылась, и юноша перевел дух. Затем тихонько вошел в квартиру. Было темно и тихо, только на кухне хлопотливо тарахтел старенький холодильник. В комнате за задернутыми шторами было светлее - пробивалось заходящее весеннее солнце. На диване спала хозяйка. Спала, как положено, расстелив постель и накрывшись одеялом. Незваный гость подвинул кресло, сел рядом, и, настраиваясь на муку, стал рассматривать спящую. - "Спящая красавица"- подумалось вдруг ему. - Странная какая-то. Днем как Золушка ходит, а на ночь - пожалуйста: и волосы распушила, и накрасилась, и макияж вон, и губы. Еще бы бальное платье одела. Для того, чтобы убедиться в своих мыслях, он осторожно снял одеяло. Нет, бального платья не было - было хоть и облегающее, но довольно строгое трико.

Это она днем от всех прячется, чтобы не приставали. А перед сном хотя бы для себя прихорашивается, - сделал вывод Максим, еще раз охватывая простым человеческим взглядом прелестную фигурку молодой девушки. Но он знал, кто таится там внутри, под этими формами и никакого желания, никакого вожделения не возникало. Только жалость, нежность к этому одинокому измученному человеку и ненависть к пожирающему ее чудовищу. Эти чувства дополнили его решимость и целитель, закрыв глаза, протянул руки. И словно не уходил он из этой комнаты, словно не было целого дня. Вернулось видение черного не то паука, не то осьминога. Только вместо паутины от его щупалец отходило несколько коротеньких ошметков. Один из них немного пророс.

– Не успеешь, тварь, - прошептал Максим и ударил по гадине лучами. И вместе с ней скорчился от боли. Но эта ассоциация болезни с живым злобным существом помогала юноше в его борьбе. Словно кто- то отвечал ему ударом на удар, словно кусал и жег его в ответ. Это озлобляло бойца и мобилизовывало его силы. И вновь яркие лучи давали блики по всей комнате, и вновь переливались они голубыми и зеленоватыми цветами, и вновь Максим, не скрываясь, стонал и подвывал от боли. Не было сейчас ничего. Ни этой квартиры, ни этой женщины, ни этой весны, ни этого времени. Была только сила, лучи, боль и черный извивающийся, словно от боли, спрут, которому подросток отсекал щупальца.

Когда от врага остался только один пульсирующий комок, Максим понял, что больше не может. Погас, словно выключившись, его целительный свет, и он осел в кресло.

– Еще на раз, - с отчаянием всхлипнул он. Часы показывали полночь. Пять часов! Пять часов этой боли! Этой борьбы. И еще не все. Но если не завершить… Он представил злорадствующую тварь, вновь все пожирающую и пропихивающую свои щупальца все дальше и дальше. Надо добивать, - вслух решил он.

– Слушайте,… спите и слушайте, - тоном заклинания обратился Максим к пациентке. - Вы спите и выздоравливаете. Ваш организм борется с болезнью. Вы хотите жить! Вы будете жить! Завтра в семь вечера Вы откроете дверь и уснете. Глубоким спокойным сном… А сейчас, - сон, сон, сон. - Он накрыл спящую одеялом и вышел, захлопнув дверь.

– Ну и где болтался? - хмуро поинтересовался явно ожидавший его отец.

– Гулял, папа, - односложно соврал сын. Белый-старший пристально взглянул на сына и увидел, насколько явственно он обессилевший и опустошенный.

– Тебе плохо? - уже другим тоном спросил он.

– Нормально. Немного устал. Но это пройдет.

– Я вижу, ты вообще перестал есть.

– По утрам я пью чай, а вечером нажираться вредно. Сам раньше говорил, когда я был толстяком. Вот я и ем в столовой на обед поплотнее, - соврал Максим.

– Разве что так…, - с сомнением покачал головой отец. - Ну, что будем решать с предложениями?

– Прыгать не буду, - твердо отказался Максим.

– Но это чистый, уважаемый спорт. И потом, с такими результатами - уже в этом году на Олимпиаду.

– С какими результатами, папа? Ну, сиганул один раз.

– Два. Я помню, как ты в детстве.

– Я тоже помню, папа. Ну, два раза. За пятнадцать лет. А по заказу - не смогу. Это такая волна, как накатила - смог. А в другое время - кто знает.

– А ты пробовал? Ты попробуй. Не на рекорд, а так, для интереса.

– Но это очень больно, папа, - признался, наконец, Максим. Очень больно! И страшно… Уж лучше бокс.

– Мммда… Непонятно. А этот мордобой… Не одобряю. Это не больно?

– Ты же слышал, что он говорил! У меня исключительная реакция. Ну, папуля. Один раз на соревнования, а там, посмотрим, а?

– Если бы не этот наш… Но ты пойми, пока по боксу куда-нибудь выберешься, тебя совсем оболдуем сделают. А не дай Бог… Нет!

– Папа, давай я попробую и там и там. И вернемся к этому разговору, ну, через месячишко. На каникулах.

– Но соревнования твои уже через неделю!

– Вот после них и поговорим, а?

– Ладно, иди спать, - не высказав своей точки зрения, прекратил препирательства отец. - Я, прежде всего, о твоем здоровье беспокоюсь. Ну ладно, спокойной ночи, - оставил он Максима одного. Тот, как и в прошлую ночь, вышел на балкон и, приняв порцию лунного света, завалился спать. Уже проваливаясь в сон, он вспомнил еще о неприятностях отца и попытался подумать, можно ли применить к этому свои новые способности. Но уснул.

На следующее утро, проснувшись с рассветом, он понял, что устал. Не восстановился, как говорят спортсмены. Слишком много психических, да и просто физических сил он затратил на всевозможные происшествия. И еще это лечение. Привычно заглянув к Рыжику, юноша вышел на балкон, под упоительные лучи восходящего солнца. Вскоре на балкон вышел и отец, одетый только в брюки. Он обожал загорать по утрам, но устоявшиеся обычаи не позволяли загорать на балконе в одних плавках, а тем более, трусах. Но поскольку восходящее светило только- только начало согревать утреннюю свежесть, загорать было рановато.

– Что- то хочет спросить, - догадался Максим.

– Ты говорил, с Котовым подрался позавчера? - спросил офицер, потягиваясь навстречу ласковым лучам утреннего солнца.

– Ну да…, однозначно ответил Макс, разглядывая стройную мускулистую фигуру отца. "А он у меня действительно еще очень ничего", с гордостью вспомнил он разговор с медсестрой.

– Странно. Чего не поделили? Невесту твою, небось?

– Ай, ну папа, ты опять, - насупился подросток.

– Ты брось по этим мелочам распыляться. Девушка полюбит того, кого полюбит. И никакие драки не помогут. А Котов, кстати, отличный мужик. Комэск еще тот. ("Это он о предке Кота" - понял Максим). И именно у него сейчас большие неприятности. Ты знаешь, что меня вот, наградили, а его - арестовали?

– Неет, мне не сказали.

– Ну, конечно, у вас новости поважнее. Кто с кем и когда прогулялся?

– Ну, неправда, - вяло возразил юноша.

– Так что, потерпи, не лезь, если он зло за несправедливость на тебе срывает.

– За несправедливость? - возмущенно вскипел сын. - Тебя, значит несправедливо наградили?

– Нет, - тяжело вздохнул летчик. - Это его несправедливо арестовали… Но ты подумай. Мне пора. Сегодня опять приду поздно.

Когда отец ушел, Макс подивился судьбам окружающих его людей, поймал себя на том, что тупо смотрит на солнце, пожал плечами и пошел совершать обычный утренний ритуал подготовки к школе. И когда он вновь вышел на балкон, - по привычке махнуть рукой Ванятке, чтобы тот выходил, солнце уже вовсю взялось за исполнение своих обязанностей. И вдруг непреодолимое, таинственное и дикое по своей сути желание захватило подростка. Он поднял голову к светилу и широко открыл глаза. Лучи немедленно ударили по сетчатке, и Макс на секунду ослеп. Преодолев резь и слезы, он вновь уставился на солнце. И кроме боли, почувствовал, как вливаются в него необходимая сейчас энергия, что вновь восстанавливаются силы, что забурлила в венах не то кровь, не то сами солнечные лучи. Он напился его вдоволь, этого дара природы, и необычайно взбодренный, выскочил на улицу, где уже вовсю свистали скворцы, ворковали и гоняли друг друга голуби, начинали распускаться цветы, а в них деловито шныряли рыжие пчелы.

– Что я тебе скажу, - начал Ванятка. Сделал я фотки. Непонятно. Вот, посмотри, - он протянул несколько фотографий.

– Ой, что это с тобой? Что с глазами?

– А что? - поднял на него взгляд Максим.

– Красные. Буквально, как у кролика.

– Перезанимался, пройдет, - успокоил он друга, разглядывая на ходу фотографии.

– Это прыжок. Вот смотри, ты разбегаешься. Классно. Вот толчок, тоже классно - как ракета вверх. Кстати, знаешь, на какую высоту ты выпрыгнул?

– Метра на полтора- два?

– Около двух. Тебе бы еще и в высоту прыгать. Но, вот смотри дальше… Видишь?

– М…да, - неопределенно протянул присоединившийся к ним по дороге Сергей. Непонятно. Может, брак?

– А здесь? И здесь? И почему здесь нет? Чертовщина какая-то!

Это действительно попахивало чертовщиной. Чёткие фотографии разбега и толчка. А дальше - расплывчатая, едва оконтуренная фигура. На двух снимках. Затем - уже в яме - вновь чёткие, вплоть до различимого на лице страдания, фотографии.

– Наверное, такой блик. Когда он высоко летел, попал под лучи солнца. Вот и размыло - предположил Сергей.

– Может и так. Но теперь этими снимками ничего не докажешь.

– А никому ничего и не надо доказывать, - успокоил его Сергей. Ты видел? Я видел? Наши видели? Ну и хватит. А для регистрации рекорда и четких снимков не хватило бы.

– Может и так, - разочарованно повторил их внештатный фотокорреспондент. Но жаль.

– Нечего жалеть. Тебя с этой пленкой задрали бы, выискивая монтаж.

– Ну ладно, успокоился Погорельцев. А здесь? Ты мне скажи, на каком режиме твои бои снимать?

Действительно, на фотографиях четко проступил размахивающий кулаками Кот и какое-то размытое пятно на месте соперника. Несмотря на такую неудачу, ребята фыркнули - уж очень глупое было у Максимового визави выражение лица.

– А ведь я на "движущихся" режим поставил. И все равно вот так не резко. Очень быстро ты там мелькал. То-то я заметил - весь мокрый был после драки. Только вот здесь и получился, когда стоял, - он протянул фотографию стоящего без движения Макса и устремившегося на него врага с зажатой в руке арматурой.

– А за эту спасибо. - Максим забрал фотографию и положил ее в сумку. - Алиби, - пояснил он.

– А вот эти под названием "бой с тенью", повесим вместо "Шедевра". Ты как? - предложил Сергей.

Максим хотел было согласиться - уж очень потешные они были, но вспомнил рассказ отца и коротко довел ситуацию до друзей.

– Давайте не трогать.

– Пока сам не нарвется - согласен. А вторую щеку подставлять не намерен. Пусть свое зло на ком другом срывает, - пробурчал-таки Сергей. На том и порешили.

Но решать вопросы с Котом не пришлось. Тот сидел смирно, только иногда едко улыбаясь. Занятия шли своим чередом. И, конечно, все ждали алгебру - после вчерашнего разговора по душам и слухов о смертельной болезни все ждали продолжения.

Но продолжения не получилось. Как вчера, учительница долгим взглядом обвела класс, как бы здороваясь с каждым, как вчера - сама отметила, кого нет, узнала, что Мирзоева действительно, простудилась. Затем началось решение экзаменационных задач.

– Кстати, Татьяна, ты по-своему права. Белому надо трудиться в полную силу. - Она подошла к парте Максима и положила тому толстый учебник нелинейной геометрии.

– Попробуй позаниматься вот этим, - предложила она. И если что, спрашивай, не стесняйся. Всем остальным внимание на доску.

Наступила обычная школьная учеба, а Макс приготовился к погружению в новый мир математики. Но когда Татьяна, проходя от доски все- таки сунула нос в сторону его тетради, он не удержался - словно случайно пододвинул уличающую Кота фотографию. И, хотя девушка лишь на секунду замедлила шаг, лишь на мгновенье бросила взгляд на глянцевый квадрат, по изменившемуся ее лицу провокатор понял - подействовало.

– Прожгло, - согласился Сергей, не упускавший не одного происшествия на занятиях. Особенно того, что касалось его друзей. А так как друзей была большая половина, конкретно на занятия время оставалось мало.

– Да ладно тебе, - привычно ответил сосед и взялся за учебник.

Вскоре класс затих. Один за другим школьники, сначала исподтишка, затем откровенно поворачивались в сторону парты Белого и во все глаза смотрели, что он вытворяет с предложенным ему новым материалом. Создавалось впечатление, что он просто пожирал книгу, впитывал ее, сосредоточенно бегая глазами по строкам. Впрочем, главное было не в этом. Зубрилы в классе были и раньше. Странной была скорость, с которой он прочитывал и переворачивал страницы.

"Опять хохмит", - решили некоторые и продолжили заниматься своими делами, другие же начали ждать, когда разразится гроза. Помимо прочего, учительница явно любила свой предмет и издевательств не потерпела бы. Наконец, и она подняла глаза от своих записей, отследила направление взглядов учеников и уперлась в шуршащего страницами Максима.

– Неинтересно?, - участливо - иронично поинтересовалась она, когда этот странный ученик захлопнул книгу.

– Нет, почему, очень интересно, - устало, но убежденно ответил ученик.

– Белый, я тебе дала этот учебник не для того, чтобы ты по нему пробежался, как по "Мурзилке" или там, "Веселым картинкам". Рада, что тебя все это заинтересовало, поэтому бери первую тему и начинай изучать.

– Но я уже все…, - начал было он, но осекся под укоризненным взглядом учительницы. - Хорошо, пробурчал он. Так и сделаю.

Когда до звонка оставалось несколько минут, Ирина Сергеевна встала.

– Минуточку внимания, ребята. Сегодня у нас с вами последнее занятие. Дальше готовить к экзамену вас будет другая учительница. До свидания. И… она подавила поднимающийся к горлу ком. - И простите, если кого обидела.

– Да что вы, до свидания. Еще вернетесь, - загалдели ребята. В эту золотую пору юношеского максимализма чувств от ненависти к любви, от злорадства к сочувствию - действительно один шаг, одно событие. А такое, как у нее, чувствовалось и сопереживалось особенно остро.

– Медицина сейчас чудеса творит, - решилась успокоить учительницу Кнопка. - Вот из нашей школы Пушкарева, слышали - разбилась на мотоцикле. Парень, который ее вез - насмерть. Думали, она, тоже не жилец. А сделали операцию, не только живая, уже чуть ли не бегает. И еще несколько таких же случаев буквально за какой- то месяц. Вон, уже в областной газете писали. Да в то время там и Белый лежал - пусть подтвердит.

– Вот как? - переспросила Ирина Сергеевна, внимательно глядя на Максима.

– Ну, я не видел Пушкаревой…

– Совсем?

– Мельком видел. Действительно, то не двигалась, то ходить начала. И один из моей палаты. Он, правда, после операции дольше полежал. Не знаю сколько, до меня прооперировали. Нет… то есть до того, как я очухался. А ходить начал уже при мне. И там еще двое… До моей выписки поправляться резко после операции начали… Так что на самом деле, медицина творит чудеса.

– Вот как… - задумчиво повторила учительница. - Я и не знала… Нет, читала, но внимания не обратила… Тем не менее, спасибо, ребята. Конечно, надеяться и не сдаваться. Чего и вам желаю на экзаменах, - пошутила она одновременно со звонком.

– Ты посмотри, - обратил Сергей внимание друга, когда они возвращались домой. На стадионе, в укромном местечке, почти в тех же зарослях, где происходила историческая дуэль, выясняли отношения Татьяна с Котом.

– Она ему ввалит, так ввалит - злорадствовал Сергей. Было видно, как парень хмуро что- то оправдывался, затем начал зло что- то говорить. Татьяна вскинулась, затем быстро пошла домой. Кот кинулся, было, за ней, но потом махнул рукой и понуро пошел своей дорогой.

– Д-а-а, сложно ему. По большому счету, ты у него девчонку отбил.

– Скажешь тоже, "отбил", - обиделся друг. Мы с ней с первого класса…

– Ладно заливать. С первого класса. Это так, детство. А всерьез она начала ходить только этой весной и - не с тобой, с ним.

– Но я и не отбивал…

– Вот я и говорю, молоток, - ухмыльнулся Сергей. - На том и расстались. От вечернего моциона Макс вновь отговорился, сославшись на презентованный ему математичкой учебник.

– Конечно- конечно, - согласился Сергей. Только смотри, без тебя парочка опять снюхается, - предупредил на прощанье он своего товарища.

До самого вечера Максим набирался сил, таращась в телевизор и наблюдая за перемещениями рыжего хомячищи. Он чувствовал, он просто знал, что сегодня закончит борьбу с нынешним врагом, и набирался мужества вновь терпеть боль.

На этот раз пациентка спала в ночной рубашке, но целитель почти (почти, все- таки!) не обратил внимания на прелести женского тела. Даже не присаживаясь, он принялся за зло пульсирующую черную опухоль в легких. Да, после двух дней борьбы, болезнь уже не казалась непобедимым монстром. Этакий комочек зла, желающий, чтобы его оставили в покое.

– Не выйдет, и не надейся, - сосредотачиваясь, пообещал своему врагу Максим. И на этот раз была боль, были яркие, порой вспыхивающие молниями лучи. И вновь юноша стонал от боли. Но сегодня все закончилось. И на месте всей гигантской паутины с черной гадиной в центре, теперь ровным бледно - розовым цветом светились здоровые ткани. Но почему бледно- розовым? - спохватился юноша, уже отирая пот и сидя в кресле. Он вспомнил свечение у людей, которым помог раньше. Правда, и Пушкарева и Хома были моложе. Но возраста тех двоих, последних он не знал. И Максим вновь протянул руки над больной. Без особого напряжения устранил некоторые темные точечки в голове (похоже, в сосудиках), немного задержался на мелких непонятных серых разрывах на запястьях, всхлипнув от болезненного укола, разгладил, срастил ткани и здесь. Больше ничего не было, но организм не светился струящимся светом. Он вроде как тлел.

– Она просто не хочет жить. И нет сил жить, - понял вдруг юноша. Он вздохнул, подошел к окну и, глядя на усеченный диск луны, начал набираться новых сил.

– Куда ей сравниться с солнечными лучами, - подумал Макс, вспомнив, как встряхнуло и зарядило его сегодня утреннее светило. Но, спасибо и на этом. Но как же это так, а? - подумалось вдруг. Может, я лунатик какой. Или этот… солнцеед? Но не сейчас, ни в этой квартире и ни в это время следовало раздумывать. Надо было заканчивать с этой поднадоевшей возней. Не то, чтобы ему приелись такие чудеса. Но попробуйте сами их творить, если в это же время у вас, к примеру, будут выдирать без заморозки зубы. Представив такую картинку, подросток улыбнулся, затем вздохнул и вновь обратился к спящей. Закрыв глаза и подняв в себе волну силы и здоровья, волну захватывающего дух счастья (некстати вспомнив прогулку на речку), он стал делиться ей с молодой женщиной. И вдруг поймал себя на том, что не чувствует боли. Испугавшись, что ничего не получается, он открыл глаза. Нет, все получалось, но по- новому. Его руки светились нежным, на этот раз золотистым свечением и оно мягко переходило к спящей, светящимся фонтаном пульсировало над ней и затем словно всасывалось в кожу. Максим вновь зажмурился и проследил путь этого чудесного света дальше. Он увидел, как золотистые лучи заструились по тканям, проникая все глубже и глубже, заставляя весь исцеленный организм светиться теперь уже радостным розовым светом. И это порождало чувство захватывающей радости у самого целителя. Вновь зазвучала мелодия танца цветов, и вновь юноша упивался чувствами творимого им добра.

– Все, - скомандовал наконец самому себе Максим. Все. Он видел, что спящая женщина от мизинцев до кончиков волос наполнена светлой жизненной силой. Но чувствовал, что на исходе силы его. Он знал, что на солнце он быстро восстановится. Почему? - не было сил и желания думать. Как тогда, из реанимации, он вышел из квартиры, придерживаясь за стену. И как тогда, встретил девушку. Правда, теперь не у в хода в палату, а на углу своего дома. И не медсестру, а Татьяну. И она совсем не собиралась ему помогать. Наоборот, - бац- бац - бац - прозвучали три неумелых но звонких пощечины.

– Подлец! Подонок! Негодяй! Тварь! - кидала девушка оскорбительные слова, пока Максим машинально потирал щеки. По быстроте расправы и по скорострельности слов было ясно, что и действия и слова были подобраны заранее - во время медленного белого каления.

Сергей сдал? - тупо удивился про себя Макс.

– Но мы занимались - вслух оправдывался он.

– Занимались! Пять часов! В темноте! - обозлившись на наглую ложь, Татьяна с каждым своим доводом продолжала хлестать ладонями по лицу негодяя, не утруждая себя даже посмотреть, куда приходятся эти оплеухи. Да ты на себя посмотри! На тебе лица нет! Как пьяный идешь. Это "занимались". Ясно чем! - продолжала она экзекуцию.

– Да подожди ты! - вспылил, наконец, парнишка, перехватывая руку. - Перестань. У меня действительно нет сил сейчас спорить или оправдываться. Да и с какой стати? - вдруг осенило его.

– Действительно, с какой стати, - вдруг притихла Татьяна. Гордая и самолюбивая девчонка представила, что мог подумать этот зазнайка и, не дай Бог, - одноклассники, если бы все это увидели.

– Она смертельно больной человек. А ты… А ты… - ты и ее не пожалеешь. Мерзавец!

Однако этот обличительный монолог был сказан неубедительно, и девушка сама это почувствовала. Увидев у мерзавца кровь на разбитой ею губе, она быстро достала платок, промокнула им ранку и исчезла.

Максим пожал плечами, облизнул разбитую губу, и, пообещав себе придумать достойный ответ завтра, добрел, наконец, до дома, где и рухнул, не раздеваясь, в родную кровать.