Наскоро устроившись в гостинице, Максим рванулся в город. Дел было невпроворот, а завтра и послезавтра - олимпиада. Его очень просили не "выпендриваться" - пусть он приводит любые решения заданий, но приводит полностью, и честно высиживает отведенное время. При возможности, "помогая команде". Поэтому многое следовало решить сегодня. От всполошившейся было наседки - руководительницы он отоврался тем, что поедет к отцу, позвонил при ней Белому-старшему и пообещав прибыть через пол-часа. Вырвавшись таким образом на волю, он, естественно, перезвонил и отложив встречу на вечер, направился в издательство. Встретили его с настороженным равнодушием, но прикид сделал свое - к редактору его пропустили.

Грузный, хмурый дядя, несмотря на летнюю теплынь, был одет в довольно потертую тройку при галстуке. Было понятно, что это литератор "из прошлых" с трудом перековавшийся в бизнесмены.

– Молодой человек, не будем терять попусту время. Если вы хотите издать свои гениальные стихи - у нас не получится.

– Но Вы даже не…

– Молодой человек, Вы далеко не первый и не единственный. Ваш возраст - это восторженная пора стихосложений. Сам переболел.

– И тоже ходили в издательства?

– Ну, в мои времена мы такой…эээ… нескромностью не страдали. Посылали кое- что в журналы и, затаив дыхание, ждали результата. А теперь - он махнул рукой.

– Это моего друга стихи. Он сам никому не давал. Мне случайно попались… И моему… старшему товарищу очень понравились. Вот он и решил, что надо публиковать.

– Пусть бы и публиковал Ваш… старший товарищ - намеренно повторил запинку редактор. А мы не можем. Нас не дотируют. Только рентабельность. А стихи сейчас - он безнадежно махнул рукой.

– Так вот он и хочет опубликовать. Сколько это будет стоить?

– В зависимости от тиража, от художественного оформления…

– Ну, по максимуму?

– По максимуму… для первого сигнального тиража… покажите, сколько там… мг… мг… Ну что же, тысяч в двадцать обойдется.

– Хорошо, - подросток вытащил из кейса две пачки. Вот. Давайте прямо сейчас все оформим. Ну, и еще там, правка, орфографические и грамматические ошибки… Найдете кого? Или сами? - Когда редактор, уставившись на зеленеющие стодолларовыми купюрами пачки, молча кивнул, Максим добавил.

– Неизвестно, как они пойдут. А нашему поэту надо помочь. Он гордый, подачек просто так не примет. Поэтому, вот еще. Пять за работу Вам, а пять - передадите ему, как гонорар.

Издатель, давно не получавший таких лихих личных гонораров, взвился и вскоре они заключили стандартный договор об опубликовании сборника стихов Евгения Покрова под псевдонимом Ежи Патрика. С учетом всех договоренностей и возраста заказчика, договор заверили у нотариуса.

– Я, безусловно, немедленно примусь за редакцию. Позвоните мне через недельку, - протянул визитку издатель. Думаю, через пару недель мы представим вашему товарищу макет, а там и…

– А можно без звонков и без представлений?

– Ну, если такое доверие…

– Да, такое. И через месяц- книжка в магазине, а гонорар - у автора.

– Нет, с гонораром надо будет подождать. Сделать хотя-бы видимость продаж…

– Он в этом ничего не понимает. А деньги ему нужны срочно. И смотрите, Ираклий Самедович шутить не любит - припугнул на всякий случай Максим редактора. Просто не до этого ему сейчас лично.

Знал ли подрядчик, не знал ли Ираклия, но понял, что спонсоры - ребята серьезные и шутить действительно не будут. В принципе, это снимало вопросы такой щедрости и возраста заказчика. Многие из них страдают меценатством. И для этой братии такие суммы - так себе, мелочь, которую можно поручить сопляку. Пока наберется опыта для более крупных дел. Ну что же, если стихи не блатные и не матерные, пусть эти деньги послужат искусству. Приняв такое решение, мужчина согласно закивал головой и уверил, что никаких шуток не будет и заказчик останется доволен. Более того, как они посмотрят, на то, чтобы оставшиеся вдруг суммы от издания пустить на раскрутку поэта?

– Это здорово! - обрадовался Максим. Я обязательно передам это предложение. Я даже думаю, что удастся упросить еще добавить на эту раскрутку.

На том они и расстались, весьма довольные друг другом. Дальнейший путь нашего героя лежал в сторону детского дома, адрес которого он заранее узнал в справочном бюро. В трамвае разговор пенсионерок шел о том, что стало поспокойнее, что против щипачей- карманников изобрели какой- то "ренген", от которого у них отсыхают руки. Сразу нескольких ворюг так облучило. Почему-то именно в трамваях. Теперь другие перебрались орудовать троллейбусах и на рынках. Ну, еще в магазинах в часы пик. А в трамваях теперь ни-ни. Слушая эти новости, Максим тут же решил покататься на троллейбусах завтра утром до олимпиады, а если удастся - то и сегодня вечерком.

Детский дом занимал старинное тяжеловесное здание, угрюмо глядящее на узенькую улочку похожими на бойницы окнами трех этажей фасада. Внутри все было, нет, не грязно и не запущено. Просто убого. Как у человека, еще не деградировавшего от нищеты и тщательно ее скрывающего. Вспомнилась инспекция Бендера по дому собеса, и Максим уже приготовился встретиться с застенчивым ворюгой- завхозом. Но этого не случилось. На первом этаже чистенького коридора, на простой, даже не оббитой всякими там кожами двери висела табличка, оповещающая о том, что за ней, за дверью то есть, " Зав. детским домом- интернатом Коломиец М.М."

Мария Мироновна оказалась хрупкой и очень уставшей женщиной. Версию Максима она выслушала доброжелательно, но недоверчиво.

– Что же, мы рады любой помощи, особенно от бывших наших воспитанников. Знаете, я здесь работаю уже пятнадцать лет и это - первый случай… Как Вы говорите, его фамилия?

– Я не говорил фамилии. Он запретил. Не хочет, чтобы имя мелькало.

– Это, конечно, право каждого из нас. Хотя, чего здесь стыдиться? Хорошо. Передайте, что наш интернат с благодарностью примет любую помощь. Пускай переводят на отдел образования, а они…

– Мария Мироновна, а нельзя напрямую. Ну… зачем через какие-то отделы?

– Мне же потом объясняться, молодой человек. Вы не представляете, что такое отчетность… Ну да ладно… Не украли же… Наоборот. Хорошо, запишите наш расчетный счет…

– И еще, Мария Мироновна, он просил меня посмотреть, что да как, чтобы я рассказал.

– Что же он сам-то. Да и что смотреть-то. Ничего особенно не меняется, - тяжело вздохнула заведующая. Ну да ладно. Идемте, молодой человек…

– Ну вот. Вы все видели и можете рассказать нашему выпускнику.

– Дааа.

– Что, молодой человек, что-то не понравилось? - с ноткой оскорбленного самолюбия поинтересовалась заведующая.

– Нет, почему- же…

– А ну-ка, давай начистоту, - перешла вдруг на "ты" Мария Мироновна. Чужой глаз, он лучше видит. Ну?

– Просто дом скорби какой- то, - вырвалось наконец у юноши, когда он вспоминал затравленные взгляды ребятни.

– Ну, тут ты неправ. У нас, скорее, реанимация. Ты думаешь, они по дому грустят? Ты извини…

– Максим.

– Ты, Максим, наверняка в хорошей семье живешь. С мамочкой- папочкой?

– Мамы нет. Давно. А отец - да, хороший.

– Извини. Я о другом. Большинство из этих деток - брошенные или отобранные. У пьяниц, которым эти дети не нужны. Они любят таких папу- маму и скучают по ним? Они их избивали, морили голодом, одевали в жуткие лохмотья. Да Маугли в мультике куда лучше досмотрен волчьей стаей, чем эти детишки. У нас плохое питание? Видела, поморщился. Дома они неделями не видели даже хлеба. Видел двух девчушек - близняток? Золотые такие, с бантиками? Когда приехали их отбирать, родители валялись пьяные. А девочки - голышом на земляном полу в крайнем истощении. Еще день - два…

– Так как вы допустили? - крикнул, представивший эту жуткую картину, Максим.

– "Родители" - горько усмехнулась женщина. "Родительские права". Пока их не лишат… Да и кому они нужны, чужие дети? Поэтому, Макс, большинство из наших деток - израненные души. Понимаешь? До нас. Да, у каждого в глазах кричит боль. Но, поверь, не от того, что мы… У меня здесь никто, не для похвальбы, никто сироту не обидит и не обворует. И так, бедные. Не нищие, конечно…

– Вы говорите, у Вас. А есть, где обворовывают, обижают?

– Инспекторскую проверку устроишь? Расправу над злом, - улыбнулась Мария Мироновна в ответ на злой блеск юношеских глаз.

– Да нет, что Вы. Но вы можете назвать детские дома, куда пока не стоит переводить… спонсорскую помощь.

– Этот наш выпускник так богат? Так передайте ему, что помогать надо всем нашим учреждениям. Все ведь не разворуют. Хоть что- то перепадет. Но… конечно… следует воздержаться пока… - и она назвала четыре адреса. И наоборот, - быстро добавила заведующая. При возможности, было бы очень неплохо помочь детишкам из шестнадцатого. Старое, почти аварийное здание. Сыро. Инвентарь не обновляется годами. Прежний заведующий разворовал все, что мог. Новая девушка - подвижница, но… - женщина развела руками.

– А сколько все- таки надо, чтобы ну…

– Для достойного содержания, - подсказала заведующая. Я было подсчитывала. Для выступления. Вот - это по самым скромным подсчетам - она протянула листок. А по максимуму - ну, нет предела совершенству. И все- таки, - она склонилась над юношей, изучавшем смету, - все- таки, поговорите с ним. Мы можем подождать. Ты же видел. Съездите с ним, со спонсором в шестнадцатый. Я туда позвоню.

Из детского дома Макс двинулся в обменник, где нисколько не удивляясь обменяли одну его пачку на десять с довеском родных. Ту же операцию он провел и во втором обменнике, после чего направился к банку - перевести все это на счет детского дома. Правда, уже заканчивая заполнение ордера, он споткнулся на сведениях о паспорте. Чертыхнувшись, выскочил из банка. К счастью для деток, прямо напротив поблескивал стеклами специализированный магазин и Макс вспомнил, как Серый добывал вино, которое тоже не продавалось малолеткам.

– Как насчет заработать? - спросил он у наиболее интеллигентно выглядевшего из ошивавшихся в поисках хотя - бы тары, алкашей.

– А что, принести, молодой человек? - с готовностью отозвался один из красноносых.

– Есть другое дельце. И не только на бутылку,- заинтриговал алкаша Макс.

– Да все, что угодно. Там, на стройке, или вещи переносить…

– Нет. Вы мне скажите, у Вас паспорт есть?

– Ну а как же, - обиделся собеседник. А что?

– С собой?

– Ну, вообще-то с собой не ношу, но сегодня, молодой человек, Вам повезло. С паспортом я.

"Наверное, в ментовку вызывали", - подумал Максим, но проверять свою догадку не стал.

– Мы зайдем в банк, я оформлю на Ваше имя перевод, Вы его подпишете и при мне отправите.

– И всего-то делов? - легкомысленно воскликнул обладатель паспорта, но поняв, что так можно продешевить, нахмурился.

– Откуда мне знать. Может, краденные переводишь? А я потом сгорю. Неет, парень, не пойдет.

– Перевод в детский дом. Это будет написано в ордере. И ничего криминального. Просто за паспортом идти неохота. Ваше дело - подойти к окну, взять деньги у меня и передать в окошко с паспортом и ордером. Все. При нормальном раскладе получаете сотню.

– Тьфу!

– Баксов.

– Пошли. И не в баксах дело. Это благородно - помогать детям. Ты что - юный Деточкин? Хвалю?

– За каждое лишнее слово буду отнимать от гонорара бакс.

– Могила.

Следует отдать должное - в неизвестном алкаше (по паспорту - Зеленый Владимир Николаевич) когда- то умер артист. Правда, прочитав сумму в ордере, он присвистнул и укоризненно покачал головой - мол, зажал, пацан. Затем он действовал безупречно. Преисполненный чувствами исполняемого гражданского долга и врожденной скромности, Владимир Николаевич протянул в окошко ордер и паспорт. На взгляд вытаращенных глаз молоденькой кассирши, он утвердительно покивал головой.

– Оформляйте, девушка, оформляйте. А ты, сынок (это уже Максу) не задерживай, передавай денежку.

Когда же кассирша с уже другим, лучистым от уважения к такому человеку взглядом протянула великодушному дарителю паспорт и квитанцию, он добавил:

– Последнее ради сирот надо отдавать. Вот, мне и так хватит - кивнул он на свою потрепанную рубаху и джинсы. И тебе, сынок, хватит форсить, когда детки плачут - кивнул он теперь на прикид Макса.

– Да, папа, - нашелся подросток. - Сбудем и это и придем еще раз.

Так, мирно переговариваясь и обуреваемые возвышенными чувствами самопожертвования, они покинули банк.

– Ну как? - поинтересовался "папочка", получая от "сыночка" оговоренный гонорар. За артистизм добавить бы надо, а?

– Владимир Николаевич, по - моему, Вы интеллигентный человек. Сыграли Вы, конечно, замечательно. Но сотка за две минуты игры? Переведите в рабочий день и согласитесь, что никакой Мадонне такие гонорары и не снились.

– Постой- постой, - подхватил шутку артист. Две минуты - сто. Двадцать - тысяча. Час - три тысячи. Восемь часов - двадцать четыре тысячи. Нее, это не только с Мадонной, это даже с Кобзоном несравнимо…

– Ну, извините. Станете народным или там, всемирным, ставки повысим. А пока… Слушайте, вы все время здесь? Я порошу, погуляйте еще несколько дней с паспортом. Может…

– Понял- понял, - радостно подхватил артист. Если вдруг меня не будет, значит я - дома. Звони. Обязательно звони! - и в предвкушении новых заработков Зеленый тщательно проконтролировал правильность записи работодателем своего телефонного номера.

Дела, как ноги у пьяного танцора, цеплялись одно за другое, порождая нехватку времени и какие- то новые проблемы. Теперь надо сходить в шестнадцатый детдом и разобраться с теми тремя. Максим, в целях соединения полезного с приятным втиснулся в троллейбус. Видимо, его кожаный прикид сыграл роль приманки. И если раньше он ощущал руки и настороженное поле одного щипача, то теперь его окружили трое. Двое изображали давку. Третий молниеносно запустил руку в карман. Но поживиться все трое не успели. "Если они думают, что дело в трамвае, а не в их занятиях - пусть получают" - ожесточенно подумал Макс, посылая всем троим свой гневный привет.

Заведующая шестнадцатого - светящаяся от фанатизма, худобы и неисчислимых забот девушка, приняла Максима настороженно. По сравнению с ее кабинетиком, даже довольно скромный кабинет Марии Мироновны показался бы дворцом.

– Мне сказали Вам все показать и рассказать. Или не Вам? - уточнила она, вглядываясь в столь юного визитера.

– Мне-мне, Светлана Афанасьевна (имя-отчество он уже знал от той заведующей).

– Ну что же, пойдемте, - вздохнула заведующая.

Через час они вновь сидели в именуемой кабинетом каморке.

– Почему, ну почему они здесь живут? - тихо спросил Максим.

– А что… А что делать? Разве выкинешь?

– Но как можно вот так? - бессвязно спрашивал юноша.

– Вам… тебе еще и упрекать? Я здесь только месяц! Это - прежние! Знаешь, она все выносила. Все! А ее муженек еще и "непослушных" наказывал. Порол. Голодом морил. У самих - особняк. Псы жирные. А я… А я… Это мне - в отместку. Я добивалась - добивалась - и вот… - девушка вдруг расплакалась.

– Ну что Вы, что Вы - смущенно пробормотал Макс. Я же не… Я только - чем помочь?

– Чем? Да всем! Всему буду рада. Да что я говорю - я. Детки. Вы… ты же видел. Тут эти… ихние… продолжают. От поваров до воспитателей. И это неистребимо…

– Неистребимо? - подхватился юноша. - А давайте - истребим. Враз!

– Это если только, как волшебник крыс - вывести и утопить.

– Именно так! Когда у Вас там какие- нибудь собрания- загорелся идеей Макс.

– Ну… я могу… чтобы все собрались… Завтра вечером. А что ты надумал?

– Собирайте. Часов в шесть, да? Договорились? И еще… - осторожно начал Максим. Там у Вас девчушка. Глазастая такая. Грустная. Ну, они все невеселые, но эта - ну, болеет сейчас которая.

– А, - уже вытирая слезы, поняла заведующая. Это - особый разговор. Из хорошей семьи. Единственный ребенок. Родители погибли в автокатастрофе. Никого из родственников. Редко, но бывает - никого. Вот она и у нас.

– Как ее зовут? - взволнованно спросил Макс.

– Наташа. Наташа Белая.

– Что? Как это? - ошарашено переспросил подросток.

– И ничего особенного. Довольно распространенная фамилия. Вот недавно и в газетах…

– Да- да, я читал, - быстро согласился Максим. Вопрос был не в удивительном совпадении. В принципе, он ждал чего - то такого. Когда он наклонился над больным тельцем с впалыми но обжигающими глазами, он увидел своим уникальным зрением не только узелки на гландах. Он увидел еще и такие же самые струны. Как у себя, как у отца. Он слегка тронул их… Боже, какой был звон! С чем сравнить? Видимо, с высокими тонами арфы! В непонятном волнении юноша почти выбежал из полутемной комнаты. И только сейчас осмелился поинтересоваться этой девочкой. И вот - на тебе - Белая.

– Скажите. А… как его… усыновление, то есть что я говорю, - удочерение, это как, долго?

– Для иностранцев - долго. " Мы не вправе раздавать кому не попадя наших детей", - горько усмехаясь процитировала она кого - то. - Тем, кто так вещает, только потемкинские деревни и показывают. Ну да ладно. Для наших - попроще. То есть, для усыновления надо повозиться с документами, а забрать, это - хоть сразу. Для адаптации. Если в порядочные семьи, конечно.

– В порядочную, в порядочную, - быстро подтвердил гость. - И еще, если вдруг кто- то еще захочет - никому не отдавайте. Я… мы первые.

– Это так тебе девочка запала? Ты, видно, славный юноша. Худенькая заведующая улыбнулась, и только сейчас Максим увидел, какие же у нее черносмороденные, наташеростовские глаза. - Но ты не волнуйся - продолжала она уже с горькой гримаской на худеньком личике, - это только в рекламах мчатся к нам родители и забирают, забирают, забирают. На самом деле, - она безнадежно махнула рукой.

– Значит, договорились? - еще раз уточнил Максим, протягивая руку.

– Договорились, опять улыбнулась девушка, ставшая сразу же похожей на симпатичную стрекозу.

– Я завтра буду, - легко пожал он ручку с пробивающимися в запястьях жилками. - И поверьте, предложения по пожертво… нет, по помощи, будут очень эээ серьезными.