Анюта встретила юношу по- деловому. Видимо, решила, что такое поведение наиболее соответствующим между спасенной и непрошенным спасителем. Ни к чему пока не обязывающим и не унижающим гордости четырнадцатилетней девушки.

– Я теперь знаю, что это ты. Я тебе, конечно, благодарна и всё такое. Но знаешь, ты же сам вызвался, правда? Я же не напрашивалась.

– Ну, ты тогда вообще не могла разговаривать. Ты и дышать - то не очень могла…

– Помню. То есть, знаю. Но не просила, правда? И не порошу ничего ни у кого. Для себя. А вот… Если сможешь… А ты сможешь, знаю. Мою маму. Я… я никогда себе не прощу и просто не смогу жить, если всё так останется. Это же из- за меня. Хотя, это не я за рулём. Но всё равно. Я не могу. И отец, вон, совсем… - у гордой девушки навернулись слёзы. - Помоги, а? Я думала, это тот парень, Хома. Но оказалось - нет.

– Ты за этим о нём у меня и спрашивала?

– Ну конечно, за чем же ещё? - искренне изумилась девушка.

– Пошли, - решился Максим.

– Куда?

– К маме твоей, куда же ещё.

Удар обезобразил ещё молодую женщину, перекривил миловидное от природы лицо, парализовал правую сторону, резко посеребрил волосы. Тронутый страданием, Максим немедленно протянул над больной руки, закрыл глаза, сосредоточился. Картина болезни была нерадостная. Но обнадеживающая. Были черные пропасти разрывов, были какие-то плотные, словно наросты на дереве, уплотнения спекшейся крови, были начинающие умирать от кислородного голодания клеточки. Но не было опухолей, не было переродившихся, враждебно настроенных клеток, не было врага с его паутиной. Поэтому боль должна быть средненькой, терпимой. Макс приготовился терпеть и взялся за кропотливую работу, расчищая в первую очередь канальчики питания клеток мозга.

– Вот так, - под вечер закончил он первый сеанс. - Я, правда, привык ночью, ничто не отвлекает.

– Завтра как раз ночные полёты… А "медведи" не отвлекают?

– Да нет, - улыбнулся Масим. - Пока.

– А…поможет, - уже напоследок поинтересовалась девушка.

– Должно… То есть, наверняка.

Так и произошло. Уже под утро следующей ночи Макс видел, что справился. Из жалости, сочувствия к этой женщине, так исстрадавшейся и вдруг постаревшей, он даже позанимался над её внешностью, вспомнив "побочный эффект" излечения Итальянки. Для закрепления достигнутого он обдал женщину своей золотой волной, затем, вспомнив вдруг что говорила об этой волне Ирина - "Стервоза", засмущался.

– Ну вот и всё, Марина Станиславовна. Вы здоровы. Вставайте. И потихоньку начинайте двигаться. У вас всё- всё прошло. Думаю, что, может, даже эта седина пройдёт. Всё закончилось. Езжайте на моря, как говорил Дмитрий… ну, дядя Дима, - забыл он отчество Анютиного отца.

Макс и девушка помогли исцеленной встать и сделать первые шаги.

– Не бойтесь, идите смело. Медленно, но уверенно, - подбадривал он Анютину мать. - Ну вот, теперь без меня…- А чего вы молчите? - вдруг насторожился он. Немедленно скажите что - нибудь!

– Чччудо, - робко и хрипло выдавила из себя Марина Станиславовна, садясь в кресло напротив юноши. - Я… же…знаю, что такое инсульт, - всё более уверенно начала говорить женщина. И когда всё это случилось, понимала - "всё". И тут… Не верится. Я ещё пройдусь, можно? Думала… Доченька, как же это? Это он? Вот отец- то порадуется… Нет, не то… Что мы можем для тебя, Максим?

– Ну, сейчас надумается бухнуться на колени, - решил Макс, предупредительно вскакивая. Но ошибся. Женщина притянула его к себе и как- то по - хорошему, по доброму, словно мать сына обняла.

– Как мы можем тебя отблагодарить? - заглянула она юноше в глаза.

– Пообещайте молчать обо мне, - высказал Макс заранее обдуманную просьбу. - Ведь если узнают, житья мне не будет.

– Это почему? - встряла в разговор Пушкарева - младшая.

– Сколько больных на свете? А я ещё жить хочу. И в горы, и на рыбалку, и на танцы…

– На танцы обещаю. Завтра же. И весь вечер с тобой. И молчать тоже. А ты, мама?

– На танцы, не обещаю, а вот молчать- навсегда. Только…- она выпустила Макса из своих объятий.

– Что? - насторожился Макс.

– Ну, мужу то я должна рассказать, правда?

– Пусть даст слово офицера, что будет молчать.

– Ну, Максим, это уже театральщина какая- то. Будь проще, - вновь вмешалась Анюта.

– Он даст слово, - пообещала более серьёзная Марина Станиславовна.

– А ты знаешь, что того парня, ну, Хому, убили? Растерзали?- уже на лестничной площадке поинтересовалась Анюта.

Макс, спускаясь по лестнице только помотал отрицательно головой. Уже выйдя и переварив сказанное, опустился на знакомую скамейку у пышной клумбы Донихи.

Эта новость потрясла его. Юноша вновь столкнулся со звериной жестокостью, царящей в этом мире, за пределами уютного, заповедных нравов военного городка.

– Ну я им… Ну я им… - цедил сквозь зубы Макс, сжимая подарок теперь уже мертвого Хомы. Не верилось, что тот, спасенный им парнишка так страшно был убит. "Растерзали" - вспомнил Макс слова Анюты и набрал номер Холеры.

– Слушаю Максим, - тотчас отозвался экс- мент.

– Григорий Григорьевич, недавно убили парня. Хома его зовут. Фамилии не знаю. Но убили как- то страшно, а это у нас редко бывает.

– Узнаю.

– И ёще…

– Деньги?

– Да.

– Хорошо, передам. Где встретимся?

– Нет, это я Вам. Еще. На хранение.

– Ты, парень, увлекся накопительством. Шучу. Давай там, где впервые встретились.

– Там??? Ну, хорошо.

Лес встретил юношу своей тишиной и свежестью. Максим вдруг почувствовал его, как одно огромное, доброе живое существо. Приложив руку к одной из сосен, он почувствовал медленное течение её жизни - соков от корней к кроне и тепла от листьев кроны вниз по стволу. Это была своя удивительная, непохожая на нашу жизнь, со своими горестями и радостями, проблемами и болью.

– Почему я не думал об этом раньше? Почему никто не думает и сейчас? Наверное, просто невыгодно считать деревья живыми, потому, что тогда их рубку можно считать убийством? Ну и что? В конце концов животных- то мы считаем живыми, но строим мясокомбинаты или там птицефабрики - целые конвейеры смерти. Но если так задуматься дальше, то и любая травинка живая. Вон, радуются солнцу и теплу. Любой кочан капусты или там картофелина… Значит, чтобы не убивать, надо… не есть вообще? Как я после своих… сеансов - только светом питаться? А почему бы и нет? В конце концов, те же деревья или трава - никого не убивают и живут. И вообще, вдруг осенило его. Может, на Земле существуют две формы жизни - своя, "лучевая", получающая энергию от солнца, и вторая, хищная, пожирающая первую. Эта, вторая, появилась позже, из какой- то мировой тьмы, где не было такой лучевой энергии. И теперь пожирает и "лучевую" жизнь и себе подобных. Но эта первая, древнейшая, не сможет долго с этим мириться и… и что? Ну, к примеру, ядовитые растения… А почему не все ядовитые? Может, они жертвуют собой для того, чтобы приспособиться? Через гены более подвижных хищников создать новый, более продвинутый вид "лучевой" жизни? Как сейчас говорят, "полевой"? Может и я…?

– Загрустил? - прервал на самом интересном месте его размышления Холера.

– Добрый день. Нет, задумался. Она погибла не здесь, поэтому само это место… просто неприятные воспоминания.

– А некоторые из твоих приходят довольно часто. Вон, цветы не успевают завянуть, - кивнул Холера в сторону места, где обнаружили мертвую девушку. Там действительно лежали две довольно свежие розы.

– Убивать одних, чтобы чтить память других, - вздохнул Максим.

– Что? Это кого ещё? - насторожился бывший опер.

– Да нет. Я про цветы. Так, навеяло. Тоже ведь трупы.

– Не задумывался. Получается, что и ёлка? Значит, Новый год мы встречаем с трупом?

– С разлагающимся трупом. Даже нет. Знаете, деревья умирают медленнее. Сначала с умирающим, потом - с трупом.

– Да ну тебя. И Новый год не встретить?

– Ну, почему? Фаршированный поросенок на столе Вас не смущает? Ну еще один труп в углу. Наряженный. Подумаешь!

– Всё, покупаю искусственную. Давай о деле.

– Вот это, - тоже перешел на деловой тон Максим - Вам на хранение. Двадцать процентов - Ваши. За "банковские услуги" и информацию.

– Щедро. Ну да ладно. Придет время, сочтемся. Я думаю, вся эта продажная сволочь скоро ляснет и я еще вернусь. Кто их крышует?

– Ого! Поверьте, отсюда не видать. Не знаю, когда всё с этими местными и не местными буграми кончится. Лучше займитесь своим делом. Откройте какую - нибудь сыскную контору. И не здесь, а в столице. Я спонсирую. Да и вообще мы могли бы там здорово помогать друг другу.

– Подумаю, о многомудрый юноша. Ладно, к делу. У меня там ребята остались. Твой Хома, его фамилия Кисленко, пропал практически сразу после выписки. Обнаружен мертвым на пригородной свалке. То есть до дома и не доехал. Когда исследовали то, что осталось… Ты же понимаешь, столько времени… Такое впечатление, что растерзал какой-то здоровенный хищник. Типа медведя, - Холера инстинктивно оглянулся. Но в лесу было тихо.

– Нет здесь никого, - успокоил розыскника Максим. - Дальше.

– Ты откуда знаешь? Ну да ладно. Так вот, списали на то, что на свалке труп пораздирали псы. Но по заключению эксперта, эти, самые жуткие повреждения прижизненные.

– Какие " жуткие"?

– Не надо. Не уснешь. Просто поверь. К примеру, когда человека грохает поезд, ну как тогда, помнишь? Он сначала свою жертву раздевает. Потом отрывает руки - ноги. Потом голову. Потом раздирает живот и наматывает на рельсы кишки…

– Хватит! - подкатила дурнота к горлу Макса.

– Так вот, юноша, это, по сравнению с тем, что сделали с Хомой - цветочки. Или к примеру… Понимаю, твою реакцию, но это тебе будет интересно. Знаешь, чем Гриня закончил? Сварился в холодец.

– Это как? - изумился Макс.

– Сидел в ванной, говорил по телефону, и вдруг замыкание. Двести двадцать по шнуру. Ну, он, правда, долго не мучился. А трубка упала в воду и как кипятильник работала. Они же мнительные, наши нувориши. Мой дом- моя крепость. Даже б…гм…ну, девиц лёгкого поведения на ночь у себя не оставляют. К утру быки сломали дверь, а в ванной - холодец. Потом, когда наши и прокурорские приехали, быков, которые своего шефа вычерпывали, по несколько раз повыворачивало. Хотя, свинье - свинячья смерть. Ты что?

– Ничего - ничего, сейчас пройдет, - давился подступающей тошнотой подросток. - Но я же не знал, что он в ванной. Я и не думал, - бормотал он.

– Э-э-э, братец, да ты и здесь руку приложил? Ты когда приехал - то?

– Перестаньте, - уже справившись со слабостью, попросил Макс. - Что известно ещё о Хоме? Есть подозрения?

– Подозревают, конечно, "шакалят". Что - то они не поделили. Он же и в больнице с криминальной травмой лежал. Кто - то по голове здорово двинул. Ходят смутные разговоры, что он с дружками где- то что- то раскопал. Может, даже из того места, где вы чей- то сапог нашли. Помнишь, рассказывал? Какой- то клад. И не поделились. Кстати, сейчас в розыске ещё два его сотоварища. С учетом того, что случилось с Хомой, прогнозы самые мрачные… А тебе он там, в больнице ничего не рассказывал? Или… не показывал?

– Нееет - протянул Максим. - И вообще, вам- то зачем?

– Ребята дают информацию мне, я - им. И просто, ну любя, что- ли, хочу предупредить, - если замешан, берегись. Это не Прохора бандюганы и не шакалята. Кстати о Прохоре. Его братан, ну, Ники, помнишь, я рассказывал, обещался жутко отомстить за братца. Скоро он возьмется за шакалят, так что эти пауки друг друга сожрут. Но с этим парнем, с Хомой, что-то пострашнее. Берегись, - повторил бывший мент.

– Спасибо. Я сам его найду. Или вот что, - вдруг осенило юношу, скажите вашим друзьям, что я с Хомой общался и даже… Нет… Только, что я с ним в больнице подружился. Но не для того, чтобы они меня как вы тогда, расколоть пытались. Чтобы информация пошла.

– На живца?

– На ловца.

– Опасно, парень, очень опасно.

– Да не боюсь я, - отмахнулся Максим.

– А как с девушкой? Точнее, с теми, кто убил? Про местную возню наслышан?

– Рассказали. На самом деле - Прохор, Игнат, Ржавый с каким- то зеком. Но кто за ними, не знаю. Хочу узнать у Ржавого.

К этому времени они вышли на опушку.

– Я скоро уезжаю в столицу на олимпиаду. Потом, наверное, будем перебираться в столицу. Там и узнаю. Потом созвонимся.

– Ну что же. Успехов, юноша. И всё равно, берегись. Страшно мне за тебя почему- то.

И вдруг Максиму тоже стало страшно. На мгновенье. Страшно тем детским безотчетным ужасом, когда кажется, что за спиной крадётся какое-то жуткое чудовище.

– Да ладно Вам, - упокоил он и себя и Холеру, пожимая напоследок сильную руку. - Это Вам просто от тоски по работе страшки приходят. Вот возьметесь за дело…

– Твои слова, да Богу в уши… Ладно. Уляжется, переговорим.