Распрощавшись с журналисткой и уже проснувшимся малышом, Макс устроился на уже знакомую скамейку и набрал отца. Надо было задержаться - уж очень запала в душу история с изуродованной кислотой девушкой. Отец только поинтересовался, есть ли у него деньги и "не какая ли столичная штучка" так вскружила ему голову.

– Уж насчет "штучек" лучше помолчал бы, - тут же окрысился сын.

– Не надо так, сынуля. Не надо. Наш разговор впереди и я имею право быть выслушанным - очень серъезно, на равных ответил отец.

Это понравилось Белому- младшему, он, вздохнув, сменил тон и поинтересовался, когда, всё- таки переезжать. Отец ответил, что сразу после отпуска, а отпуск начался вчера. Так что, банкетаж по случаю отъезда еще организовать успеем, но все-же задерживаться в столице не стоит.

– Это, как получится - решительно заявил подросток.

– Надо, чтобы получилось, - также решительно и веско ответил Белый - старший.

В университете всё утряслось как нельзя лучше - поездка была запланирована через месяц - хватит времени для переезда, а потом, когда отцу на службу, до занятий - море и отдых. И сейчас есть время. Получив все документы, удостоверяющие этот приятный факт, выслушав наставления об особенностях выезда несовершеннолеток за рубеж, Максим заглянул к ректору.

– О чем секретничали с президентом, - заглянул в глаза подростку академик.

– Так, об общих знакомых - туманно объяснил Максим.

– Даже так? Ну что-же… Я уже запустил решение в работу и надеюсь на наше джентльменское соглашение?

Максим уверил ректора в незыблемости договора и, выслушав пожелания приятного заслуженного отдыха, распрощался.

Татьяна встретила его на выходе и кратко поздоровавшись, попросила "присесть для разговора в тачку". Это действительно была старинная тачка - легендарных времен "тройка". Правда, как у Белого - старшего, с любовью ухоженная. И это сразу породило симпатию юноши к сидевшему за рулём мужичку пенсионного возраста. Правда, молодые пацаны, между которых оказался на заднем сидении Максим- симпатии вот так сразу не вызывали - какие-то они были хмурые, неразговорчивые, глядели на него странными глазами - не то с испугом, не то с отвращением. Максим еще разглядывал их, когда "тройка" рванулась и вскоре набрала максимально разрешенную в столице скорость.

– Ну и? - не выдержал странного молчания и взглядов новый пассажир.

– Приедем, расскажу, хорошо? - спросила с переднего сидения девушка.

– Но подожди, куда и зачем? Здесь что, нельзя?

– Можно и здесь, но это будет не так…убедительно. Не так наглядно…Да ты не бойся, мы вреда не причиним.

Макс ухмыльнулся. Они? Вреда? Вот взять и пройти сейчас сквозь машину? Был и нет. Это было бы для них наглядно и убедительно. Но зачем? Девушка ему определенно нравилась. Даже не то слово. Поэтому покоримся.

– А как далеко? - всё-таки уточнил он, когда машина помчалась по кольцу.

– Еще часика два, - успокоила его девушка. Максим принял и это, попробовал завести беседу о мелькающей природе, потом сообщил водителю о своём мнении насчет "тройки", как об одной из самых удачных моделей совкового периода. Но все молчали. Даже водитель, явно расцветший от комплимента, промолчал - все были настороженно напряжены.

Автомобиль несколько раз сворачивал на все худшие и худшие дороги и, в конце концов, загромыхал старыми амортизаторами, подпрыгивая на ухабах. Проехали несколько всё более заброшенных деревенек, углубились в лесок и уже здесь остановились возле полуразвалившегося "дворянского гнезда".

– Пойдём, - пригласила девушка внутрь этого особнячка. Ребята встали по бокам, но, глядя на послушание гостя, несколько отошли. Так, просто сопровождающие. Теперь Максим увидел, что оба они были выше и мощнее его. Водитель с ними не пошел - открыл капот и погрузился в привычное всем автолюбителям прежних времен занятие.

Солнце начинало цеплять наиболее высокие деревья. Вечер был тихий, теплый, какой-то прозрачно-чистый. Максим сидел на старой скамейке и пытался сдержаться.

– Мммма, мммма, умммм, - мычал он, скрывая душившие его рыдания. Несмотря на просьбы оставить его одного " подумать", рядом сидела Татьяна и успокаивающе гладила юношу по плечу.

– Ну что ты? Ну что ты? Ну, успокойся, - испуганно шептала она.

– Как же так? Господи, как же так? и зачем? - срывающимся голосом, всхлипывая, обращался к самому себе подросток. - Как же мы можем? Как же мы можем, жрать, веселиться… Как же мы можем вообще жить спокойно, когда рядом вот такое? Как? - повернул он мокрое от слез лицо к девушке.

– А что я? А что мы? - начала тоже всхлипывать, но - от несправедливого обвинения Татьяна. - Я узнала, когда Алешку негде было оставить. На время. Вот, увидела. Теперь мы помогаем. Чем можем. А ты, ты поможешь?

– Сделаю всё. Всё, что смогу. Всё, что в моих силах, - уже твердым голосом заявил Максим. - Начнем прямо сейчас, - подхватился он.

– А дежурный? А медсестра?

– Будут спать, - отмахнулся юноша. - И вот что… - остановился он. Твоего эскорта не надо. Охраны тоже. Не сбегу. А зеваки или контролёры мне не нужны. Не цирк. И не балаган.

– Хорошо. А мне можно?

– Ну, ты уже видела…

– Да, как вы с сестрой, - не удержалась девушка.

– Это было совсем не то, что ты подумала. Но… оставайся.

Они вновь вошли в обитель, столь потрясшую подростка. Точнее, даже не она. Как понял Максим, стараниями этих ребят здесь было чисто, хоть и бедно. Но в самих комнатах… Это был детский дом, точнее даже - приют, для маленьких калек, от которых отказались родители. Или у которых не было родителей. И если в детских домах, где раньше побывал Максим, царила тоска, то здесь - боль и отчаяние. Часть детей не понимало, что они калеки. Они терпели боль, как непременный атрибут жизни. Но боль остается болью, и как не сильно было детское начало в этих малышах, как бы не баловались, как бы не проказничали они иногда, в глазах постоянно оставались невыплаканные слезы и ужас ожидания очередного прилива недуга. Но были и другие, уже осознавшие когда-то прелесть здорового существования. А кто-то, - и счастье родительского тепла. Теперь эти маленькие люди просто излучали не только красные волны боли, но и черные волны отчаяния.

Слезы навернулись у Макса уже через несколько минут. Самое ужасное для восприятия было смотреть в эти глаза. А загадочная чувствительность нашего героя к биополям просто захлестнула его черными волнами. Когда же он увидел, как эти изгои нашего мира пытаются играться, двигаться, услышал их детские, все-таки звонкие, но какие-то обреченные голоса, а затем, когда к одному из несчастных пришла боль - и покорный, и от этого ещё более несчастный плачь, - юноша, захлебываясь жалостью и состраданием, кинулся вон.

– Ты понял? Ты сможешь? - бросилась за ним Татьяна.

– Мне надо…подумать… одному, - давясь слезами, простонал он. Ребята послушно ушли, повернулась и девушка. Но, увидев, как дрожат плечи юноши, осталась, тихонько присев рядом.

Сейчас Максим вошел в приют безнадёги с другим настроением, - озлобленной на весь свет решительностью. Двумя жесткими взглядами уложив почивать до утра дежурного врача и медсестру, он, проходя по комнатам, оглядывал уже устроенных на ночлег ребятишек.

– Здесь их двадцать один. Я не смогу пробыть здесь три недели. Нет, смогу, если понадобиться. Сколько надо, останусь! Но есть другие… Вот что, - решил он. Тань, давай их разложим по болезням. Вот этого, этого и этого. И вот этого. Да, четверых. У них одно и тоже. Попробую сразу. Однажды пробовал - объяснял он, вместе с девушкой перенося сонных деток.

Так началась битва с судьбой, с роком, или с дьяволом, искалечившими этих несчастных, Богом забытых его же созданий. Или не забытых? Ведь появился здесь таинственный целитель. Каждую ночь в одном из окон приюта были видны сполохи - то ярко-голубого, то золотого цвета. Недоверчивые Татьянины друзья всё- таки понаблюдали за странным процессом и теперь знали: голубые сполохи - лечит, золотистые - закрепляет достигнутое. Макс отдавал свои силы без остатка, отрубался над больными и по негласному соглашению, Татьяна в этот момент звала парней. Те переносили юношу в кресло к лунному свету, и затем вновь удалялись в ночную темноту. Отправить их вообще было немыслимо - на их глазах свершалось чудо. Поверить пришлось, когда первая четверка начала бурно выздоравливать. Неизлечимая, врожденная болезнь мозга вдруг оставила их. Столь неожиданное исцеление безнадежных не прошло незамеченным и для медперсонала - всех четверых увезли на исследования.

– Надо будет проследить, чтобы в нормальный детский дом определили. Или к этим… итальянцам для оздоровления, - прокомментировал происшедшее Максим. Радоваться он не мог. Не было сил. Прежде всего, психических. Въевшаяся в детей боль покидала эти тельца неохотно, мстительно бичуя целителя. Заряд- разряд до потери сознания, несколько раз за ночь, рваный дневной сон с тяжелыми видениями внутренних проявлений детских недугов просто изводили. А одновременное лечение сразу нескольких маленьких организмиков требовало исключительной концентрации. Следующую после первой тройку лечить пришлось труднее - две ночи и ночь укрепляющих лучей или волн. И результаты проявились позже - на третий день. Но тем большее было потрясение врачей. Такие позвоночные травмы или врожденные дефекты не только не лечились - они даже не оперировались. А тут - на тебе! Увезли и этих. Следующую четверку Максим поставил на ноги за двое суток - оказалось, что нервные клетки под воздействием его полей соединяются всё быстрее и охотнее. Отрадным бальзамом на измученную психику юноши оказалось посещение одного из этой тройки матерью. Женщина, увидев идущего к ней, ранее парализованного ребенка, перекрестилась, затем сгребла в охапку и, осыпая малыша поцелуями, отбиваясь от санитарки, кинулась с ним к машине.

– Потом навестите, скажете ей, что надо пока поосторожнее. А врачей пусть не боится, - впервые после долгого времени улыбнулся Максим, после чего вновь побрел в свое дневное убежище отдыхать. Ребята по просьбе чудотворца на ближайшей полянке натянули ему гамак и соорудили небольшой шалашик. Позаряжавшись всласть солнечными лучами, Максим одевался и брел в шалаш отсыпаться.

– Поешь вот хоть немного, - уже на второй день начала упрашивать его Татьяна.

– Не хочу. Не могу. Потом, - односложно отказывался юноша, заваливаясь после ночи спать или загорать. И только когда первая четверка пошла на поправку, съел какой- то суп, привезенный Татьяной из дома. Когда на пятый день такой изнуряющей нагрузки и отупляющей боли Максим погрузился в сумеречное состояние, Татьяна начала ухаживать за ним, как за слабоумным. Приходя в себя ближе к ночи, юноша давал указания, каких конкретно деток будет лечить сегодня, созванивался с отцом, довольно бодро разговаривал с Татьяной и ее товарищами, интересуясь, что нового в " большом мире" и целеустремленно двигался к детям. А утром девушка выводила какую-то тряпичную куклу с трясущимися руками и головой. За первую неделю юноша "поправил", как он сам начал выражаться, 11 ребятишек. Но надо было торопиться - бурное выздоровление детей следовало объяснить, запахло сенсацией, и судя по всему - наездом всевозможных исследователей нового феномена. Не было, не было, не было времени. Да и желания останавливаться не было. Еще десять отверженных судьбой деток ждали своего избавителя. Шестеро сложных - с повреждениями или врожденными дефектами позвоночника. И четверо, с рождения погруженных в вечную мглу слепоглухих - девочки и трех мальчиков. Следовало ожидать, что наибольший ажиотаж вызовет исцеление этих детей. И Максим оставил их напоследок. Три тяжелых, изматывающих ночи ушло на восстановление костных тканей, благо детские позвоночки оказались податливыми к целительному воздействию загадочных лучей юноши. Но еще две ночи ушли на одаривание исцеленных ребят золотыми укрепляющими лучами. Последними, за одну ночь, Максим "поправил", как и планировал, слепоглухих.

– Смотрите за ними особенно. Я не знаю, как быстро получится. Но, наверное, быстро. Чтобы не было шока, оставьте на день в темной комнате. И будьте рядом. Пусть привыкают постепенно, - заплетающимся от усталости языком бормотал Макс, когда верная девушка выводила его последний раз из впоследствии ставшего знаменитым приюта.

– Я сделал это. Я сделал это! - счастливо прошептал юноша, заваливаясь в свой гамак.

Максим пришел в себя, как уже повелось, ближе к обеду, чтобы перебраться в шалаш и власть отоспаться. Но уснуть на ароматных свежих еловых лапах не удалось - помешало странное попискивание снаружи. "Кто-то мышонка мучает. Или бельчонка", - решил Макс, когда писк стал более протяжным. Нашли занятие! - юноша выглянул из своего убежища.

Он ошибся. Никто никого не мучил и никто не пищал. Так, оказывается, всхлипывала Татьяна.

– Что ещё? - по - своему понял подросток. - Что-то не так? Кто- то не поправился?

– Они начали видеть. И слышать. Уже! - сквозь слёзы прохлюпала девушка.

– Ну и слава Богу!

– Но я не верила! До самого- самого… Нет, верила, иначе бы… Нет, не верила, но надеялась… Думала… Плохо думала. А ты… Ты вот так… Прости! - девушка уткнулась в плечё Максима и вновь зарюмзала.

– Ну ладно тебе, - осторожно коснулся девичьих волос Макс.

– Прости меня! - вскинула свои огромные, совсем не похожие на Синичкины глаза девушка.

– Да ладно тебе! - повторил Максим, осторожно потянувшись губами к этим глазам. Но девушка, положив на эти губы ладошку, вроде как поймав ею поцелуй, мягко отстранилась.

– Но я думал, что заслужил…, - обиделся юноша.

– Заслужил? Разве ты заслужил это? - светло, по-доброму улыбаясь, возразила Татьяна. - Ты… ты даже не представляешь, что ты сделал! И я тоже… Ты… ты…Я не знаю…, - сбивчиво пыталась объясниться девушка, не ускользая, тем не менее, из объятий Максима. - И вообще у нас…у меня…ну, без любви… а я…, я даже не знаю, кто ты. Кто ты?

– Действительно, кто ты? - раздался рядом голос Татьяниного кавалера.

– Не знаю, - со вздохом ответил Макс, опуская руки с Татьяниных плеч.

" Везет на Тань", - вспомнил он свои недавние мысли. "Вот как раз и не везет на Тань".

– Пора мне, - встретился он со взглядом соперника. Это была немая просьба, немая мольба уйти с их дороги. Мольба, обращенная к милосердию более сильного. " Пусть сама выбирает" - вспомнил Максим отца и ответил парнишке твердым холодным взглядом. Тот понял и, развернувшись, медленно пошел в сторону приюта.

– Ванюша! - кинулась за ним девушка.

"Ну вот, и эта выбрала!" - понял Максим, став собирать свои нехитрые пожитки. Но он ошибся. Однако, юноша был все ещё настолько измучен, что только тупо удивился, когда Татьяна вновь оказалась рядом - на этот раз со своим рюкзачком.

– Я иду с тобой, - твердо заявила она. - Я иду за тобой, как Мария Магдалина!

Это заявление было настолько неожиданным, что Макс, уже закончивший сворачивать свой бивак, сел на пенёк и уставился на девушку. Та, поймав его внимательный взгляд, начала густо краснеть.

– Совсем не то, что ты думаешь. Это уже потом наврали, что она блудница. Она была верной спутницей и ученицей Христа!

– Ну ты даешь! Я же не…

– Молчи! Я все понимаю. Нельзя тебе до срока открывать имя своё, да? Ведь и Он начал проповедовать в тридцать три года.

– Нет, ты подожди…

– Решено! Я с тобой. Я буду твоей первой помощницей и ученицей. А Иван и Владимир - учениками. Мы оставим нашу церковь, наши дома…

– Но глупости же! Ты думаешь, я буду шататься по стране вместе с Вами и проповедовать? Пока меня не разопнут? Постой- постой. Какую это церковь вы оставите?

– Нашу. Истинную. Или не истинную - вдруг задумалась девушка. Ведь Христос должен вернуться только…

– Вот видишь! А я сейчас вернусь в столицу, порешаю некоторые дела, потом поеду домой, потом - в Испанию на отдых.

– Но ты же исцеляешь! И, как говорила сестра, тебя не берут пули. Я сама видела ту рубашку.

– Да, исцеляю. Но еще я убиваю. Да, подонков, которые вот так калечат детей, как Алешку, которые обливают девушек кислотой, которые душат и насилуют…

– Не мир я принес, но меч! - говорил Христос, - в восторге прокомментировала девушка.

– Ну, хорошо. Еще я, - он с коварной неожиданностью притянул девушку к себе и крепко прижался к сочным, еще нецелованным губам. И столь же коварно нахлынул на нее своими золотыми лучами.

Девушка вначале замерла, затем неумело попробовала отвечать, затем, словно очнувшись, резко, как от огня, отпрыгнула.

– Ты что? - возмущенно крикнула она. У меня… У нас…

– Ну, я же говорю, что я не Христос и не апостол, - ухмыльнулся Максим. - Теперь убедилась?

– Дурак! Мог и по другому…

– Но ведь так приятней, правда?

– Неправда! Просто противно!

– Врешь. Но ведь врешь! - развеселился юноша, глядя на смущение Татьяны.

– Дурак! - вновь рассерженной кошкой фыркнула девушка и рванулась с полянки.

– Ну вот, то Христос, то дурак, - улыбнулся вслед Максим. Уходя, он долгим взглядом попрощался с приютом. Вспомнил, как душили его слёзы жалости к этим бывшим отверженными человечкам. И вновь, как с Алешкой, захлестнуло юношу чувство счастья. Столь же пронзительное, как две недели назад захлестывала его жалость. Сейчас персонал наверняка мечется вокруг прозревших, - решил он. Более эффектное выздоровление, чем все остальные. Скоро примчатся журналисты. Ничего, эта известность малышам на пользу. Может, и Синичка появится. Хотя… - он спохватился, что за это время ни разу не позвонил ни журналистке, ни Холере, ни Элен, ни Ларисе, вообще, кроме отца - никому. Выбираясь через лесок на трассу, Макс стал набирать непринятые вызовы.

– Я не дождалась окончания. Ты был прав, надо было срочно выезжать. Григорий Григорьевич здорово нам помогает.(Холера - вспомнил имя отчество экс- мента Максим). Сестрёнка рассказала, чем ты там занимаешься. Восхищаюсь тобой, мальчик. Алеша поправляется, точнее, меняется на глазах. Устроимся, расскажу подробнее.

– О, бесенок, привет! Где пропадаешь? На своих копях? Если найдешь ещё такие камушки, приноси, клиенты найдутся. А вообще ты как-то стал забывать свою пациентку. Только по делам, по делам… Приезжай просто так, а?

– Наконец- то изволил. Слушай, если я тебе не нужна или ты так уж смертельно обиделся, то так и скажи, а не отвечать, - это даже не культурно. Видела тебя на награждении. Хорошо смотрелся. Особенно с президентом. Горжусь, что участвовала вместе с тобой в одной олимпиаде. А потом, наверняка, у этой журналистки пропадал?

– Но честное слово, Лорка…

– Опять "честное слово"? - и трубка замолчала.

Затем позвонил отец и в приказном порядке потребовал приезжать - возникали какие- то вопросы его личного присутствия при переводе из школы. У подростка тоскливо защемило сердце - а ведь придётся расставаться с друзьями, горами, рекой, каштанами, старым парком и многими- многими ставшими родными мелочами. Надо ехать. Прощаться, запоминать.

– Но папа, у меня здесь еще одно неотложное дело.

– Такое, как у Пушкаревых? - дрогнул голос Белого - старшего.

– Разболтала таки?

– Она только отцу. Ну а он меня поблагодарил. А я ни сном, ни духом. Нельзя так. И чего ты это скрываешь?

– Да не отцепятся же!

– Хм, есть резоны. Ну, приезжай…А всё- таки, по такому же делу? Или как в детском доме?

– А об этом уже твоя…разболтала?

– Рассказала отцу, какой замечательный у него сын и какими удивительными делами он, то есть ты, занимаешься. Ничего дурного в этом не вижу - отчеканил Белый Петр. - Ну, какой из вариантов?

– Первый, папа.

– Ладно. Жду. Звони. Тебе денег куда переслать?

– Не надо, пока хватает.

– Ну, смотри. Звони каждый день.

Максим вышел на дорогу и через несколько минут уже мчался на попутке в сторону столицы.