Был прекрасный летний день, когда в штаб соединения поступило сообщение, что Иржи Ружичка, член аэроклуба, на старом, примитивном самолете стартовал с одного аэродрома на другой, не очень отдаленный аэродром, но что с ним стало, неизвестно. Командованию соединения предлагалось принять меры по розыску самолета.

Информировали о случившемся генерала, и тот немедленно отдал приказ обследовать с воздуха опасные пространства, проверить, не приземлился ли самолет на другом аэродроме. Одновременно приказал нескольким самолетам патрулировать в воздухе, чтобы пилот, если он хотел улететь на Запад, не мог бы этого сделать незаметно.

Развития событий долго ждать не пришлось. Один из патрулирующих летчиков передал, что видит пропавший самолет, но вот относительно замысла пилота приземлиться в Западной Германии сказать ничего определенного не может.

— Сблизиться с ним и дать ему указание следовать на ближайший военный аэродром, — приказал генерал.

Пришло сообщение, что Ружичка на указание не реагирует и продолжает лететь своим курсом.

— Предупредить ракетой, — приказал генерал. Но и это не оказало воздействия. Генерал был поставлен перед дилеммой: или отозвать преследователя и дать событиям идти своим чередом, или произнести только одно, но роковое в данном случае слово: «Домино», что на гражданском языке означает «Огонь». Времени для размышления почти не было.

«Отозвать летчика, который преследует, означает открыть путь к перелету и одновременно поддержать взгляды, что наша авиация — ничто, что она не способна выполнить свою задачу по охране воздушного пространства, — размышлял генерал. — Но приказ на открытие огня положил бы конец жизни человека, о котором я ничего не знаю и который, может быть, вообще не является нашим противником, а то, что делает, совершает по недопониманию», — колебался генерал, не предполагая, как он близок к правде.

В телефонной трубке раздалось покашливание, и генерал понял это как явный намек на то, что его решения ждут. Время истекало.

Он произнес то слово вдруг охрипшим голосом, но четко, чтобы не было сомнения в его приказе.

Сказав «Домино», он добавил уже совсем не по-военному: «Стреляйте по крыльям».

— Самолет, пытавшийся перелететь в Западную Германию, подбит, — последовало новое сообщение. Была одновременно точно названа местность, где упал самолет Ружички. Генерал, обхватив голову ладонями, долго сидел неподвижно. Затем вызвал шофера и уехал, никому не сказав ни слова.

На второй день прибыл на работу с опозданием. Оказалось, что он выезжал прямо в западно-чешскую больницу, куда был доставлен Ружичка, и всю ночь терпеливо ожидал заключения врачей. Когда генералу сказали, что ранение у Ружички тяжелое, но вполне излечимое и для этого требуется лишь время, он облегченно вздохнул.

По возвращении сразу же зашел в кабинет капитана, где до этого ни разу не был.

— Ну, какие тут разговоры ходят среди людей? — спросил он еще в дверях.

— Хвалят ваше решение. Расценивают его как начало установления порядка и в воздухе, — искренне ответил капитан.

С этого дня генерал дважды в неделю отсутствовал на работе по полдня. Только ближайшие сотрудники знали, что он ездит к Ружичке в больницу.

Когда генерал впервые переступил порог палаты, где лежал Ружичка, ему было не по себе. Из бинтов на него глядела пара удивленных глаз, в которых можно было прочесть вопрос: зачем пришел и чего хочет. Генерал представился, но это не сняло молчаливого вопроса.

— Я отдал приказ, чтобы вас сбили, — сказал генерал, словно откусив от кислого яблока.

— Тогда вам большое спасибо, — раздалось из-под бинтов.

— Не мог иначе, — произнес генерал и тут же постарался взять себя в руки, чтобы не впасть в извиняющийся тон.

Только во время второго свидания генерал выяснил суть дела. Для Ружички, этого молодого служащего, недовольного своей работой и будничной жизнью, только полеты были радостью. Когда до него дошли слухи, что аэроклубы будут закрыты и полеты запрещены, он решил бежать на Запад.

В больнице Ружичка пролежал долго, а затем предстал перед законом.

— Я доволен, что удалось предотвратить преступление этого парнишки, — говорил позднее генерал, и он говорил правду.

Капитан в душе недолюбливал больницы. Поэтому ему было приятно, что генерал при своих регулярных посещениях Ружички никогда даже не намекнул, что капитан должен его сопровождать. Но авиация и медицина были не слишком далеки друг от друга. За несколько лет совместной работы с генералом капитану не один раз приходилось вместе с ним посещать больницы.

Вероятно, потому, что человек одарен неоценимой особенностью забывать трагическое, жестокое, болезненное, у капитана в памяти крепко сохранилось только посещение надпоручика Кошека.

Надпоручик Кошек был одним из пяти офицеров на борту трофейного немецкого самолета, который совершал учебный полет. В ходе полета отказал мотор, летчик не справился с управлением, и произошла авария с тяжелыми последствиями. Двое были тяжело ранены, двое — легко, а относительно пятого — полная неизвестность. Этим пятым оказался надпоручик Кошек.

Когда сообщение о результатах аварии пришло в штаб соединения, все посчитали его за недоразумение. Ничего не известно о члене экипажа при аварии — такого еще не бывало. Проверка подтвердила, что надпоручик действительно находился на самолете. Еще раз внимательно осмотрели место аварии. Безрезультатно. Генерал отдал приказ направить целую воинскую часть прочесать окрестность в радиусе десяти километров и каждый час докладывать ему. Только на третий день надпоручик был найден в бессознательном состоянии, с сотрясением мозга и сложным повреждением бедренной кости. После падения самолета он постарался отползти от места аварии и позвать кого-то на помощь. Полз довольно долго, а когда почувствовал, что силы его оставляют, залез в кустарник. Там и потерял сознание.

Надпоручика Кошека поместили в небольшую больницу в приграничном местечке. Три врача и несколько монахинь в качестве медицинских сестер окружили его вниманием и заботой. Через некоторое время из больницы сообщили, что надпоручик преодолел кризис и чувствует себя хорошо. Генерал вместе с капитаном поехал к нему.

Приезд генерала в небольшую приграничную больницу был для медицинского персонала важным событием. Главный врач встречал и сердечно приветствовал приехавших у входа. Но когда он докладывал о хорошем состоянии здоровья надпоручика, то можно было заметить его растерянность. Капитан понял, что главврач о чем-то хочет сказать генералу, но никак не может на это решиться.

Перед дверьми палаты, где находился Кошек, главврач, сославшись на неотложную работу, удалился. Генерал с капитаном вошли. То, что они увидели, даже отдаленно не отвечало их предположениям. Надпоручик старался приласкать монашку среднего возраста, которая принесла ему полдник. Было заметно, что отпор монашки не был решительным. Генералу надпоручик представился строго по-уставному, будто и не находился на больничной койке.

Пробыв у надпоручика около часа, посетители собрались уходить.

— Может, тебе что-нибудь нужно? — спросил его генерал.

— Имею большое желание, товарищ генерал, и если бы вы его выполнили, я рассказывал бы об этом своим внукам, — ответил надпоручик и на вопросительный взгляд генерала продолжал: — Очень хотел бы, чтобы вы со мной выпили по маленькой.

— Что?! — удивился генерал.

— Чтобы вы со мной выпили по маленькой, — уже смелее повторил надпоручик. — Незадолго до вашего прихода меня навестил отец. Привез в честь моего спасения от смерти сливовицы. Домашняя, словацкая. Такую вы еще не пили, товарищ генерал. Правда, ее уже стало чуть меньше.

— Я все время переживаю, что у тебя не все в порядке, а ты, оказывается, тут выпиваешь. — До генерала только теперь дошло то, что капитану стало ясно, едва только вошли в палату, и от чего приходил в смущение главный врач.

— А разве в больнице можно пить? — наивно спросил генерал, и по нему было видно, что морально он уже подготовлен нарушить свое обещание не пить, данное своему доктору.

— Нельзя, — согласился надпоручик. — Но здесь, в палате, уже все основательно просматривали и ничего не нашли. — И он победоносно вытянул откуда-то из-под своих гипсовых повязок начатую бутылку со сливовицей. Использовали один стакан, который предназначался для чистки зубов, второй из-под лимонада и горшочек, в котором монашка принесла молоко. Неподходящую жидкость надпоручик слил в сосуд, значение которого могут должным образом оценить только те люди, которые прикованы к постели.

Когда бутылка была выпита, случилось то, чему никто, когда рассказывал капитан, не хотел верить. Генерал достал деньги и сказал:

— Пусть монашка принесет сливовицы.

Капитан возразил, что это неудобно, и предложил свои услуги. В коридоре столкнулся с главным врачом.

— Что там происходит? — спросил врач.

— Выпиваем, — коротко ответил капитан.

— Это явление для нашей больницы совершенно необычное, — заметил главврач.

— Для генерала тоже, — доверительно произнес капитан. Он все же купил в магазине бутылку сливовицы размером поменьше. Поступил правильно, так как с той, домашней, магазинную вообще нельзя было сравнить.

— Без авиации, Елинек, я бы не мог жить. Но вот если с кем-либо из этих озорников что-то случается, это меня страшно долго мучает. Всегда считаю себя виноватым, что-то недоглядел, к чему-то отнесся небрежно, — сказал генерал, когда покидали больницу.