На третьей неделе военной службы капитана произошло событие, которое долгое время волновало все авиационное соединение. В тот памятный день капитан вместе с майором Пекаржем вел беседы с вновь прибывшими. Эти молодые политработники закончили специальные курсы и были направлены в авиационное соединение. В большинстве своем это были люди, которые или прошли действительную военную службу в авиации, или перед призывом в армию работали по специальностям, имеющим что-то общее с авиацией.

В те годы беседы с людьми являлись постоянным, обычным делом. Каждый приходил и говорил, в какой должности и в каком гарнизоне хотел бы служить, а работники политотдела старались удовлетворить это желание. Тогда должности политических работников были укомплектованы едва лишь на одну треть.

Дело несколько усложнилось, когда почти все должности были укомплектованы и новые политработники уже не имели выбора.

Когда беседы подходили к концу, капитана вызвали к телефону, который находился в соседнем кабинете. Приложив ухо к телефонной трубке, капитан услышал вроде бы невинную фразу: «Товарищ генерал просит немедленно прибыть к месту работы». Капитан тогда еще не знал, что эта фраза будет, как призрак, преследовать его в течение всей службы в авиационном соединении, будет вырывать его с собраний и совещаний, отзывать из воинских частей, поднимать ночью с постели, нарушать отдых. Не мог предположить также, что она почти всегда будет предвестником какой-то неприятности. Однако знал наверняка, что генерал не мог так сказать, и живо себе представил, как генерал приказывал адъютанту: «Найти Елинека немедленно!»

Елинек спешил в Прагу и думал, что снова наступил день, когда генералу стало тоскливо без капитана. Хотя генерал и придерживался того мнения, что заместитель по политической части не должен ни на шаг отходить от командира, однако сам на практике этим не руководствовался, очевидно понимая его нецелесообразность. Генерал убедился, что в масштабе соединения эту точку зрения осуществить уже невозможно. Их взаимоотношения складывались так, что они по нескольку дней не виделись. Но вскоре генерал настоял на том, чтобы капитан присутствовал всегда, когда принимались важные решения. При этом генерал не признавал никаких доводов капитана, если последний хотел отлучиться даже ненадолго.

Осторожно открыв дверь генеральского кабинета, капитан смутился. Здесь находился не только советский генерал — советник, но и все заместители командира. Для человека, который пренебрегал совещаниями и не признавал коллективного решения вопросов, это было явно необычным. Генерал отдавал распоряжения то по одному, то по другому телефону. Было заметно, что он сильно взволнован, но волнение генерала словно умножало его решительность и энергию.

Несмотря на то что капитан находился в соединении недавно, он уже начал осваиваться с так называемым принципом летчиков «уметь дотянуть». На первый взгляд это казалось простым делом, но отличное владение этим «принципом» требовало подлинного мастерства. Суть состояла в том, что если ты приходишь куда-нибудь позже назначенного времени, то должен занять свое место так, чтобы твоего опоздания никто не заметил. Осуществлялось это по-разному. Менее изобретательные ждали перерыва, после чего занимали свои места. А находчивые использовали довольно усовершенствованные методы. Зная такие приемы, генерал реагировал на них по-своему, с симпатией. Непосвященному могло показаться, например, непонятным, как этот человек, совершенно бескомпромиссный в вопросах воинской дисциплины, мог однажды внезапно прервать совещание и как-то тепло обратиться к опоздавшему, который лежал под столом: «Вылезай, меня не проведешь». Затем совещание продолжалось.

Следуя этому «принципу», капитан, хотя его и не могли обвинить за опоздание, постарался незаметно занять место среди заместителей. Генерал, также явно в духе «принципа», дал ему понять, что он якобы этого не заметил, сказав: «Елинек, исчез Нетопил».

В то время как генерал отдавал распоряжения по телефону, остальные сбивчиво объяснили капитану, что Нетопил — это поручик, который еще в середине дня стартовал с моравского аэродрома в Западную Чехию, но до сего времени не приземлился. Нет его и на другом воинском аэродроме. В воздухе он тоже быть не мог, потому что на такой длительный срок у него не хватило бы горючего. И вот генерал отдает приказ просмотреть все возможные места, где самолет мог бы совершить вынужденную посадку.

Скоро капитан убедился, что генерал в этой области был специалистом в полном смысле этого слова. Он очень хорошо знал рельеф местности, мог довольно точно оценить, как поведет себя пилот, оказавшись в сложной ситуации, и где будет стараться посадить самолет, а также определить места с наихудшими метеорологическими условиями, где может возникнуть угроза катастрофы. В большинстве случаев он правильно нацеливал поиск, и обычно в тех местах находили самолет, совершивший вынужденную посадку, а на ближайшем пункте органов госбезопасности — летчика, пытающегося дозвониться до своей части. А при более тяжелых обстоятельствах находили лишь обломки самолета.

Генерал разговаривал по телефону с командиром части, в которой служил Нетопил, стараясь выяснить у него все, что касалось личных качеств поручика, чтобы сделать выводы о возможном поведении его в сложной летной обстановке.

— Скромный, тихий, настойчивый, — с трудом выдавливал из себя несчастный командир, словно читал неразборчивый текст характеристики в личном деле. Генерала это вывело из себя:

— Может быть, еще скажешь, когда умерла его бабушка? Летчик, понимаешь, какой он летчик — вот что мне нужно знать! — Узнав, что Нетопил — летчик посредственный, генерал понял — из молодого командира больше уже ничего не вытянешь.

Все сидели в подавленном настроении, ожидая, что будет дальше. Закурив по примеру других офицеров сигарету, капитан с удивлением заметил, что генерал на это вообще не реагировал.

Следующее событие не заставило себя долго ждать. Зазвонил телефон. Генерал нетерпеливо схватил трубку и слово за словом громко повторил сообщение:

— «По донесению пункта воздушного наблюдения № 15, сегодня после полудня самолет типа К-45 с опознавательными знаками чехословацких военно-воздушных сил пересек нашу государственную границу в направлении Западной Германии». — Затем обернулся к советскому генералу, чтобы перевести сообщение на русский язык, но по выражению лица последнего было ясно, что он все понял.

Генерал вновь позвонил командиру Нетопила. Тот, выслушав генерала, высказал все данные о летных качествах Нетопила и о том, как он оценивался при отдельных проверках.

— Эти вещи меня не интересуют, — прервал его генерал. — Политические взгляды, семейные отношения, особенности характера. Хорошо над этим подумай, посоветуйся с политруком и через пятнадцать минут позвони.

Разговор окончился, а генерал еще долго держал трубку в руках, пытаясь по смыслу вопросов и ответов угадать, что же произошло. Потом начал вместе со своим заместителем по политической части перебирать все, что было известно о Нетопиле.

Через пятнадцать минут командир части, где служил Нетопил, доложил:

— Сын учителя, умершего несколько лет назад, мать живет на пенсию и помощь сына. Недавно поссорился с девушкой, на которой собирался жениться. Характер замкнутый, свои обязанности старался выполнять хорошо. Исполнительный, дисциплинированный, скромный. Уже два месяца, как принят в члены партии.

В этом месте генерал не выдержал:

— Вот так доработались! У нас уже коммунисты бегут за границу. — Поглядев с упреком на капитана, добавил: — Снова будешь доказывать, что политруки не лодырничают?

Однако неожиданностям не было конца. Пока отменялись приказы о розыске исчезнувшего самолета, составлялось донесение в высшие органы о чрезвычайном происшествии и подготовлялись данные для министерства иностранных дел, чтобы на их основе могли быть предприняты дипломатические шаги, пришло новое сообщение.

Оказалось, что поручик Нетопил был в самолете не один. Вместе с ним летел ефрейтор Петерка, уроженец Западной Чехии, за несколько дней до этого получивший телеграмму, в которой сообщалось, что умер его отец и похороны будут завтра. Командир эскадрильи разрешил ему лететь с Нетопилом. Когда выслушали сообщение, то стало вроде все ясно, и генерал тут же определил:

— Это заговор! Они заранее сговорились. Телеграмма фиктивная, и они ею воспользовались.

С генералом согласились все.

Советник, который до сего времени молчал и лишь внимательно следил за развитием событий, теперь сказал:

— Самолет сейчас уже приземлился где-то в Западной Германии, в этом можно не сомневаться. Но вот относительно того, каким образом он там оказался, можно высказать и такое предположение: летчик мог заблудиться и пересечь границу, сам того не подозревая. Это предположение может показаться менее правдоподобным. Нетопил уже не раз совершал полеты, знает рельеф Западной Чехии, метеорологические условия были хорошими. И все же, несмотря на это, мы не должны упускать это из виду. Тем более что Нетопил — член партии.

Капитан чувствовал, что советник хочет во что бы то ни стало убедить их в том, что нужно доверять людям, но теперь это было уже слишком трудно. Однако пришло подтверждение телеграммы: отец Петерки действительно скончался, и похороны состоятся завтра.

Прежде чем разойтись, генерал предложил начальнику штаба и капитану вылететь завтра в часть, где служил Нетопил, и выяснить все подробности.

На следующий день рано утром капитан поднялся в самолет начальника штаба молчаливым и очень бледным — почему, генерал так никогда и не узнал. Это был первый полет в его жизни. Когда самолет оторвался от земли и начал набирать высоту, капитана полностью парализовал страх. Но после нескольких минут он понял, что ничего страшного не происходит. Лицо его начало приобретать обыкновенный цвет, и капитан даже нашел в себе силы завести разговор.

Еще несколько раз перебрали все известные детали исчезновения Нетопила и возможные варианты, чтобы проверить все на месте. Когда надоело пережевывать одно и то же, переменили тему разговора. Начали потихоньку сплетничать про генерала, почти так же, как поступают взрослые дети, нередко болтающие о своих родителях, которые, по их мнению, усложняют им жизнь, хотя дети никогда не теряют к ним уважения.

— Вот этого ты еще не знаешь… — проговорил начальник штаба и рассказал об одном случае, который якобы произошел еще до прихода капитана в авиационное соединение. Суть состояла в том, что кроме поговорки о шашке, употребляемой генералом довольно часто, если он обнаруживал что-то не в порядке, генерал весьма часто повторял и слова: «Но… наздар». Этим генерал тоже выражал свое недовольство положением дел.

Как-то генерал прилетел в одну из тыловых частей. Ее командир задумал отметить приезд генерала торжественным маршем всего личного состава. Зная о визите генерала заранее, в части несколько раз все прорепетировали. Надо отметить, что марш ремонтников, каменщиков, электромонтеров, поваров в военной форме производил впечатление; они шли с вдохновением, радуясь, что так хорошо идут. Но про одно все же забыли. Командир части был на репетициях только в роли производящего смотр и не имел возможности потренироваться сам. Когда же генерал увидел его шагающим во главе части, он не сдержался и сказал свое любимое: «Но… наздар!» «Здравия желаем, товарищ генерал!» — дружно закричали марширующие, хотя предварительно и не упражнялись в этом.

Спустя какое-то время, находясь вместе с генералом в командировке, капитан, используя хорошее настроение генерала, спросил его, было ли это на самом деле.

— Было, только совсем по-другому, — ответил генерал, но о подробностях распространяться не пожелал. Однако «Но… наздар» из уст генерала капитан никогда не слышал…

Когда самолет приземлился, командир части и его заместитель, едва успев отдать рапорт, в один голос с возмущением заговорили:

— Уже известно всему городку. Утром об этом узнали женщины от молочницы и подробно обсудили исчезновение Нетопила. Мы страшно рассердились и начали выяснять, кто бы это мог разболтать, но сдались. Не аэродром, а проходной двор. И мы здесь должны организовывать воинскую службу согласно уставам!

— Я только что возвратился от матери Нетопила, — сообщил политрук. — Боялся, как бы кто другой не проинформировал ее в искаженном виде. Для нее это было просто ударом, но постепенно она успокоилась. Вообще-то говоря, здесь не может быть ничего иного, кроме какого-то недоразумения. Местная реакция уже начала роиться, — продолжал он, — бегают по городу, шепчутся. Если бы не боялись и не было жаль денег, уже начали бы собирать на поминки.

В кабинете командира снова перебрали все, что касалось Нетопила, но ни к чему не пришли.

— Хороший парень, — заключил командир. — Нет ничего удивительного в том, что он безгранично ценил свою принадлежность к офицерам авиации и с достоинством стремился выполнять все свои обязанности. Поэтому и был принят в партию.

О ефрейторе Петерке тоже старались собрать подробную информацию как от его непосредственных начальников, так и от товарищей. Он уже второй год проходил действительную военную службу, получил специальность механика, после окончания службы хотел жениться; увлекается техникой, порядочный, дисциплинированный. Имел несколько поощрений и благодарностей, получил одно взыскание за опоздание из увольнения. Предположение о том, что этот спокойный парень мог каким-то способом принудить Нетопила посадить самолет в Западной Германии, казалось всем, кто его знал, совершенно абсурдным.

— Он член Союза молодежи? — спросил капитан.

Командир части и политрук посмотрели на него с изумлением.

— У нас стопроцентное членство, а Петерка даже имел поручение — вел технический кружок, — ответил политрук и еще с минуту крутил головой по поводу такого удивительного вопроса.

— За его матерью поедем завтра либо послезавтра, — добавил командир. — Вряд ли нужно ей об этом сообщать раньше.

Наконец сошлись на том, что единственным моментом, который надо бы прояснить, остается ссора Нетопила с его девушкой.

— Об этой ссоре вчера распространялся тут один надпоручик, — сказал политрук. — Он говорил, что они разошлись, так как ее родители настаивали на церковном обряде. Нетопил и хотел бы удовлетворить их желание, да боялся политрука.

Всем четверым одновременно пришло на ум, что с девушкой необходимо встретиться и побеседовать. Капитан обещал сделать это сам. Девушка жила неподалеку, в деревне, а работала в городе. Когда на работе ей сказали о встрече, она охотно согласилась, чтобы капитан подождал ее после окончания рабочего дня. Познакомилась с капитаном. Само собой разумеется, о случившемся она уже знала.

— Не правда ли, ему ведь не могут помешать, чтобы он вернулся?! — были ее первые слова после взаимного представления. По ней было видно, что она недавно плакала, но теперь старается держать себя в руках, словно ничего особенного не произошло.

— Не могут, — ответил капитан с выражением дипломированного специалиста по международному праву, хотя далеко не был в этом уверен. Затем возникла длинная пауза. Капитану казалось, что говорить уже не о чем. Но он должен был все-таки выяснить, какие были между ними разногласия.

Долго думал, как начать, и наконец решился.

— Будь вам пятьдесят, я бы не удивилась, если бы вы кое-что забыли. — Отвечала девушка. — Но вы на такого не похожи. Неужели вы никогда не ссорились со своей девушкой? А потом, наверное, выдерживали дня два и снова приходили с колечком или конфетами. Что касается этой свадьбы в костеле, то наши, конечно, были бы рады видеть это, но уже смирились с тем, что будут вынуждены обойтись без священника.

В тот же вечер информировали обо всем генерала. Поняли, что это его немного успокоило: он боялся сенсационных результатов проверки. Однако сказал он совершенно иное, не то, что выражало его лицо:

— Вас, выходит, бесполезно куда-либо посылать. То, что мне докладываете, я давно уже знаю. Матерь божья, какого я имею заместителя!

Хотя последующие дни были заполнены, как и всегда, множеством больших и малых проблем, которые тоже нужно было решать, все постоянно думали о Нетопиле и Петерке.

Вскоре было получено сообщение, которое не внесло какой-либо ясности: «В среду, пятнадцатого, в десять часов, на определенном пограничном участке чехословацкой стороне будет передан военнослужащий чехословацкой военной авиации, находящийся ныне на территории Западной Германии».

Снова все заместители собрались вместе в кабинете генерала. Накурили так, что один другого не видел.

— Наш генерал становится «коллективистом» лишь тогда, когда ему тяжело, — прошептал неожиданно капитану один из заместителей. — И даже курить разрешает.

Капитан не ответил, отчасти потому, что генерал прислушался, чтобы понять, о чем там шепчутся двое, а отчасти потому, что не разделял мнения заместителя. «Всем нам тяжко», — подумал он, но не сказал это вслух.

В бесплодных рассуждениях потратили всю вторую половину дня. Козыри были в руках тех, кто находился на другой стороне, а генералу и его заместителям оставалось лишь ждать, во что это выльется.

— Может, случилось так, — сказал в конце заседания генерал, — что секретарша, которая писала это сообщение, еще не пришла в себя от вчерашнего свидания и вместо множественного поставила единственное число?

Он явно желал, чтобы его слова прозвучали убедительно, но это ему не удалось. Всех неотступно грыз червь сомнения. Пытались даже исследовать, нет ли действительно грамматической ошибки. Вернулись к оригиналу. Но даже слабых знаний немецкого языка было достаточно, чтобы убедиться, что речь идет об одном, а не о двух военнослужащих чехословацких военно-воздушных сил!

— И в Германии секретарши ходят вечером на свидания, а на другой день делают ошибки, — старался генерал как-то отстоять свою версию. Но никто этому не верил. Даже он сам.

В среду, ранним погожим утром, от штаба соединения в направлении к государственной границе выехали две автомашины. В первой сидел подполковник, офицер штаба, уполномоченный генералом вести официальные переговоры. В подобных делах он накопил большой опыт. В первые годы после окончания войны случаи приземления самолетов на территории соседних стран были частым явлением. Тогда летали на машинах, которые уже отслужили свое и не были оборудованы приборами, обеспечивающими хорошую ориентацию. Полагались прежде всего на карту. Опытный пилот умел точно определять положение самолета. Если же не хватало опыта, или внезапно портились погодные условия, или подводила изношенная техника, то летчики, заблудившись, не раз вынужденно приземлялись на чужой территории.

Конечно, каждый раз возникали проблемы в связи с задержкой самолета и летчика, проволочками, переговорами о возмещении то за порчу имущества, то за доставку самолета на аэродром, то за содержание летчика. Однако всегда находилось разумное решение и дело завершалось соглашением.

Но теперь шла «холодная война», развязанная на Западе, и ее острие было нацелено и против Чехословакии. Пылала уже и «горячая война». Империалисты силой оружия хотели подавить стремление корейского народа к свободе и социальной справедливости. Поэтому подполковник не строил иллюзий, что переговоры пройдут гладко и без неприятностей.

В другом автомобиле сидел генерал с капитаном. Генерал никогда в таких делах лично не участвовал, да и, по правде говоря, они его особенно не интересовали. На этот раз он рассуждал так: хотя дело и не дойдет до какого-то соглашения по поводу действительного или мнимого ущерба, противная сторона попытается сделать из этого случая политический вывод. Поэтому генерал и хотел быть на месте, чтобы понаблюдать. Решил ехать в гражданской одежде. «Не позволим там кому-либо шутить», — объяснил он свое решение.

Капитан впервые видел генерала в гражданской одежде. В ней генерал выглядел гораздо старше, чем в форме, и словно утратил уверенность в себе. На нем было поношенное кожаное пальто, а на голове — зеленая охотничья шляпа. Кто не знал генерала, мог вполне предположить, что перед ним лесник в отставке. Зато капитан, не привыкший еще к военной форме, чувствовал себя в своем праздничном, правда достаточно поношенном, зимнем пальто свободнее; с него как бы свалилась та скованность, которую он, из-за своих недостаточных военных знаний, ощущал в новой роли на каждом шагу.

Когда садились в автомобиль, капитан отметил про себя, что у генерала на поясе подвешена фляга, о содержимом которой можно было догадаться безошибочно. «Хочет отметить счастливое возвращение», — подумал капитан не без удивления, так как знал, что генерал почти трезвенник, и не по убеждению, а просто потому, что врачи, учитывая состояние здоровья, строго предупредили его. За несколько лет капитан мог убедиться, что генерал к требованию врачей относился с уважением и если выпивал иногда рюмку спиртного, то только при самых исключительных обстоятельствах.

В пограничной зоне автомобили ожидал командир части недавно созданной пограничной охраны. Он предложил всем зайти в деревянный домик, находившийся вблизи от места передачи. Из окна домика можно было хорошо наблюдать все, что будет происходить…

— Будут ли еще какие указания? — спросил генерала подполковник, которому поручались переговоры, и, поняв, что указаний не будет, вышел.

В ту же минуту появились автомашины и на другой стороне границы. Их была целая колонна, пятнадцать или двадцать, и все заполнены людьми. Приехавшие вошли в здание западногерманской пограничной полиции, расположенное на горе. Генерал с капитаном заметили, что из одной машины вышел кто-то в синей форме, но из-за значительной отдаленности им не удалось распознать, офицер это или солдат действительной службы.

— Прибыл только один, — сказал капитан.

— Не спеши! — одернул его генерал. — Может быть, мы другого проглядели или еще приедет.

Но никто не приехал.

Вскоре значительное число людей выстроились в две шеренги и двинулись с горы к пограничной линии. Капитан узнал мужчину в синей форме — это был офицер.

— Нетопил! — воскликнул он почти одновременно с генералом.

Поручик, сопровождаемый каким-то гражданским лицом, шагал впереди и счастливо улыбался. Было видно, что у многих шедших за ним мужчин в руках фотоаппараты и кинокамеры.

— Где же Петерка и почему Нетопил так глупо улыбается, коль идет лишь один? — не сдержал генерал своего раздражения и обратился к капитану, как бы надеясь получить от него ответ.

Мужчины подошли к подполковнику, начались переговоры, и даже на отдалении в несколько сот метров по жестикуляции наших было понятно, что не все в порядке. Целую минуту человек, сопровождавший Нетопила к нашему подполковнику, махал у последнего перед лицом какой-то бумагой. Работали фотоаппараты и кинокамеры. Генерал с капитаном видели, как подполковник отвел Нетопила в сторону и что-то объяснял ему. Затем взял поручика под руку и как бы подтолкнул его, чтобы тот перешел на нашу землю. Все это снималось на пленку. Наконец подполковник сказал несколько слов остальным и вместе с Нетопилом медленно направился в сторону домика.

Генерал был бледен и с трудом переводил дыхание, иногда даже сипел. Он быстро спустился в первый этаж. Когда наконец открылась дверь и вошли подполковник с Нетопилом, он взволновался:

— Что же здесь происходит?! — и уставился на Нетопила: — Где Петерка? Как это так, что ты возвращаешься один? — Затем сильно закашлялся.

Это позволило подполковнику подать голос:

— Товарищ генерал, ефрейтор Петерка попросил политического убежища.

При этих словах поручик Нетопил заплакал.

Генерал тяжело опустился на скамейку и вытер с лица пот. После минутного молчания встал и, не обращая больше внимания на присутствующих, крикнул:

— Едем, Елинек! — и вышел.

Капитан растерялся, понимая, что нельзя в таком состоянии оставить Нетопила, и в то же время опасаясь за состояние здоровья генерала. Но быстро принял решение. Вышел вслед за командиром и сказал:

— Товарищ генерал, позвольте мне ехать в машине вместе с Нетопилом.

Генерал не ответил, хлопнул дверью и приказал водителю ехать.

«Фляжка сегодня останется невыпитой», — подумал капитан и одновременно отметил, что впервые осмелился открыто не согласиться с мнением генерала. Наверное, сыграло свою роль то, что он одет в гражданское. Однако главным было чувство, что он поступил правильно. Ведь Нетопил, у которого даже не спросили, что он пережил, именно сейчас, когда он вновь оказался на земле своей родины, больше всего нуждался в добром человеческом слове. Генералу, возможно, тоже будет нелегко на обратном пути, если начнется приступ астмы. Но капитан не врач, чтобы оказывать помощь. Он политический работник и не может бросить человека, ожидающего слова, которое может стать решающим для всей его жизни.

— Ну расскажи, что случилось, — обратился капитан к Нетопилу, устроившись с ним на заднем сиденье автомашины. Он надеялся, что теперь, в спокойной обстановке, во всем разберется и все выяснит.

— Делал то, что мог, — ответил поручик. — Я Петерку учил, что надо говорить, и беспокоился за него. Но его отделили от меня, и я уже не мог на него влиять. Они принудили его остаться.

Это было все, что смог выяснить капитан за всю дорогу.

— Ничего не предпринимай, — закончил трудный разговор капитан, когда приехали в Прагу. — Отдохнешь, выспишься, а потом ко всему вернемся снова.

Перед помещением, где Нетопил должен был провести остаток дня и нынешнюю ночь, поручик вдруг спросил:

— А как докажешь, что все, что я говорю, правда? Ведь нет свидетелей того, что я вел себя как офицер и коммунист.

— Будем тебе верить, — ответил капитан. Вместе с подполковником они проводили Нетопила.

На следующий день был составлен подробный протокол допроса Нетопила, и его, очень взволнованного всем случившимся, направили на отдых. Капитан не стал читать протокол. Он хотел услышать все непосредственно из уст Нетопила, потому что понимал: строгая официальная запись не может в достаточной мере передать чувства человека.

Подождал несколько дней и затем заехал за Нетопилом. Стояла сухая погода; они целый день ходили по лесу, и поручик рассказывал. Как будто то же, что и для протокола, и все-таки иначе, со всеми своими сомнениями, чувствами, впечатлениями. Было видно, что Нетопил доверяет капитану и рад возможности снова, без секретаря, ведущего запись показаний, сказать обо всем, что его переполняло, давало ему спокойствие и ясность. Это было происшествие, которое капитан позднее для себя назвал: «Восемь с половиной сбитых».