Вся рота уже четверть часа занималась на полосе препятствий, где я тоже должен был находиться по своему личному плану. Вместо этого я сидел в кабинете и слушал, как десятник Пилначек жалуется на то, что трудно ему назначать людей в наряды, что приходится выслушивать от ребят упреки. Потом он начал подсчитывать, у кого в последнее время пропали кителя и другие предметы обмундирования.

— Ничего страшного, — прервал я его причитания. — Один теряет, другой находит. Сами разберутся. И в наряд придется ходить, тут уж ничего не поделаешь. Только надо по возможности всех назначать по очереди, не давая никаких поблажек. А теперь пойдемте немного разомнемся.

В ответ на мое предложение размяться у него вытянулось лицо.

Уже издали я заметил, что на полосе препятствий: большой активности нет. Точнее сказать, занимались только трое: воины Залабак, Кочка и Клечка. Остальные расселись поблизости кто на чем и болтали.

— Что за цирк? — обрушился я на Метелку.

— Все уже хорошо преодолевают препятствия. Кроме этих троих. С ними мы теперь работаем индивидуально, — сообщил он мне.

— Что значит «хорошо преодолевают»? — Я не собирался довольствоваться этой информацией.

— Уложились в лимит времени, — отрапортовал Метелка.

— Лимиты бывают разные! Время можно показать отличное, хорошее и так далее, — начал я наседать на него. — И, если не ошибаюсь, вы брали обязательство стать отличной ротой.

Настал момент, когда я должен был принять четкое решение. И я его принял.

— Так вот, проделаем это упражнение еще раз все. Начнем с командиров взводов. И я буду преодолевать препятствия вместе с ними. И вы с нами, — обратился я к десятнику Пилначеку, который стоял рядом со мной. — Потом все остальные.

Я побежал первый, и довольно самоуверенно. В училище я был одним из лучших на полосе препятствий. Но тут я уже через двадцать секунд понял, что переоценил себя. Ноги сразу стали вялыми, желудок подступил к горлу. Я напрягся изо всех сил, но показал только хорошее время. Метелка не отстал от меня. Для выпускника вуза, который активно спортом не занимался и только недавно был призван, это был достаточно хороший результат. Командиры второго и третьего взводов прошли дистанции на «отлично». Мне не оставалось ничего другого, как скромно промолчать, но про себя я решил, что необходимо уделять должное внимание физподготовке.

Преодоление полосы препятствий Пилначеком было похоже на цирковое представление. Пилначек вел себя как клоун на сцене, демонстрировал верх неловкости.

Потом пришел черед остальных. Ребятами овладел спортивный азарт, они очень старались. Одни пытались показать время лучше моего, другие стремились хотя бы приблизиться к нему. И нужно признать, что это и тем и другим удавалось.

Но мне не пришлось присутствовать на этих занятиях до конца. Появился дневальный, которого послал дежурный по роте, и сообщил, что меня ждут в санчасти у майора Кноблоха.

— Куда мне идти, в санчасть или к майору Кноблоху? — раздраженно переспросил я.

Он продолжал настаивать на своем, хотя видно было, что и ему связь майора Кноблоха и нашей санчасти не совсем понятна.

Я направился к санчасти. Майор Кноблох ждал меня у входа.

— Ужас! — обрушился он на меня. — Такое возможно только в вашей роте!

Я не понял, что именно возможно только у меня в роте, но не спешил задавать вопросы. Через несколько секунд все равно узнаю.

Мы прошли в комнату, где стояли койки. К нам присоединился десятник Бальцар, исполнявший обязанности главного врача. Как и положено в таких случаях, напуганный до смерти. Тем не менее мое появление облегчило его положение, потому что я был тем человеком, которому предстояло вместе с ним отвечать за все. Хуже нет, когда за все приходится отвечать одному.

Шесть солдат, которые в это время проходили курс лечения, лежали под одеялами на койках, вытаращив от страха глаза.

— Стоило капитану Воске уехать на стажировку в госпиталь на пару дней, как здесь сразу черт знает что начало твориться! — продолжал майор Кноблох. — Где он?

Десятник Бальцар показал на пустую постель в углу комнаты. Я все еще ничего не понимал. А для майора Кноблоха ответ на его вопрос послужил руководством к действию. Он встал на колени и полез под койку.

— Этот сорванец дал мне по носу! — послышалось из-под нее через несколько секунд.

И тут же раздался детский крик.

Мальчишке, которого майор вытащил из-под кровати, было около трех лет, но выглядел он весьма боевито. Бросились в глаза его иссиня-черные кучерявые волосы, белые зубы, которых, правда, было пока еще явно маловато. Мальчишка время от времени пытался ударить майора ногой по голени.

Десятник Бальцар быстро сообразил, что эти попытки травмировать майора Кноблоха еще более усложняют и без того напряженное положение, и взял ребенка на руки.

— У меня дома точно такой же, — сказал он в надежде разбудить в майоре отцовские чувства.

— Ну так как тебя зовут? — спросил Кноблох мальчишку, не обратив внимания на слова Бальцара.

— Дезо, — нехотя ответил малыш.

— А дальше? — продолжал настаивать майор.

— Катош.

— Произноси четче, — строго сказал начальник штаба.

— Катош, — повторил мальчонка без тени страха.

— Дежо Лакатош! — подсказали ему сразу все шестеро солдат, скрывавшиеся под одеялами, и я уже начал понимать, в чем дело. Дезидер Лакатош — солдат моей роты. А это, скорее всего, его сын. Но как мог попасть сюда этот маленький цыганенок?

Видимо, мое недоумение легко читалось у меня на лице, потому что доктор Бальцар сказал:

— Товарищ майор, разрешите объяснить поручику Гоушке, что происходит?

— Объясняйте, — согласился майор. — Советую придумать хорошее объяснение, ведь вам придется отвечать перед командиром полка.

Так я узнал, что свободника Лакатоша бросила жена, сбежав с каким-то буфетчиком, и ребенок остался без присмотра. Малыша кто-то привез в Влков, решив, что если отец призван в армию, то армия и должна позаботиться о его наследнике.

— Что оставалось делать бедняге Лакатошу? — закончил Бальцар свои объяснения. — В роте мальчишку оставить нельзя, поэтому мы взяли его на время сюда, в санчасть, пока что-нибудь не придумаем. Но придумать еще ничего не удалось. А он у нас здесь под присмотром, и неплохим.

Майор Кноблох нашел решение сразу.

— Ребенок имеет отношение к вашей роте, вот и делайте с ним что хотите, — твердо сказал он мне. — Но здесь он не может оставаться больше ни минуты.

Даже мысль о том, что маленький Лакатош будет днем у меня в кабинете, а ночью в нашей комнатке в общежитии, пугала меня.

— Товарищ майор, думаю, что вы со мной согласитесь, — начал я, по моему мнению, весьма расчетливо, — надо бы дать свободнику Лакатошу увольнительную, пусть съездит с малышом домой и попросит родственников приглядеть за ним.

— Прикажите вызвать сюда Лакатоша, — решил начальник штаба. — Надо сейчас же все сделать.

Доктор Бальцар бросился к телефону.

Через минуту свободник Лакатош предстал перед нами весь в поту. Едва мальчик заметил его, как сразу же закричал «папа» и рванулся к нему. Тем самым он помешал отцу поприветствовать начальство согласно уставу.

Все в этой сцене противоречило армейским нормам, и я с ужасом думал, что же скажет майор Кноблох.

Он произнес всего лишь одну фразу — приказал свободнику Лакатошу потом зайти к нему. После этого он вышел из комнаты, хлопнув дверью.

— Так как? — поинтересовался я после его ухода у Лакатоша, имея в виду его изнуренный вид.

Он понял, что меня интересует, и ответил:

— Прошел все препятствия на «отлично». Но чего мне это стоило?..

Я объяснил ему, что ребенок не может находиться ни в санчасти, ни в роте, и потому его нужно как можно скорее отвезти домой.

— Не получится, — ответил он. — У меня нет никого, кому бы я мог оставить Дежо.

— Это ваше дело, — бросил я, не собираясь обсуждать с ним этот вопрос. — Армия — не детский уголок.

С этими словами я направился к выходу. Десятник доктор Бальцар догнал меня сразу за дверями.

— Товарищ поручик, не в наших интересах поднимать из-за этого случая шум. Малыш из вашего батальона. Надо постараться сделать так, чтобы в полку об этом не знали. Если будет молчать батальон, то санчасть тоже не проговорится.

— Если я вас правильно понял, такое предложение мне нужно сделать майору Кноблоху?

Доктор согласно кивнул.

— Нет уж, увольте, я с таким предложением к нему не пойду!

Вскоре после того, как мы расстались с доктором, в моем кабинете зазвонил телефон. Майор Кноблох сказал, что свободник Лакатош никакой увольнительной не получит и что я должен его надлежащим образом наказать.

— Все это свидетельствует о том, что порядка в роте нет, — добавил он.

— А что прикажете делать с малышом? — спросил я, не надеясь на ответ.

— Нашлась женщина, которая за ним присмотрит. Лакатош согласился и уже отвел парня к ней.

Продолжать разговор со мной он не собирался и повесил трубку. Во время обеда я подошел к свободнику Лакатошу, чтобы узнать подробности. Он сообщил мне, что все устроилось и маленький Дежо теперь в надежных руках.

В столовой я увидел десятника Пилначека.

— С утра никак не приду в себя! — бросил я ему язвительно.

— Я тоже, товарищ поручик. — Он сразу понял, о чем пойдет речь, но проговорил эти слова таким расстроенным тоном, что мне и в голову не пришло расценить это как дерзость. — Я не спортсмен. Самое большее, на что я способен, это бросить тень или метнуть взгляд.

— Я сделаю из вас спортсмена. Может быть, даже республиканского масштаба, — заявил я и решительно направился к выходу. Даже, наверное, слишком решительно, потому что почувствовал боль в спине.

«И из себя тоже», — добавил я, но этого уже никто не слышал.