Из фронтовой лирики. Стихи русских советских поэтов

Поэзия Коллектив авторов --

1944

 

 

Владимир Агатов

Темная ночь

Темная ночь, только пули свистят по степи, Только ветер гудит в проводах, тускло звезды мерцают. В темную ночь ты, любимая, знаю, не спишь, И у детской кроватки тайком ты слезу утираешь. Как я люблю глубину твоих ласковых глаз, Как я хочу к ним прижаться сейчас губами! Темная ночь разделяет, любимая, нас, И тревожная, черная степь пролегла между нами. Верю в тебя, в дорогую подругу мою, Эта вера от пули меня темной ночью хранила… Радостно мне, я спокоен в смертельном бою, Знаю, встретишь с любовью меня, чтоб со мной ни случилось. Смерть не страшна, с ней не раз мы встречались в степи… Вот и сейчас надо мною она кружится. Ты меня ждешь и у детской кроватки не спишь, И поэтому знаю: со мной ничего не случится.

1944

 

Иван Бауков

Горит Варшава

Девятый день горит Варшава, Девятый день бойцы не спят, И галки красные пожара В ночи летят, летят, летят. И Висла, бледная от горя, Волной игривой не шумит, И древний Ян, нахмурив брови, На запад день и ночь глядит. В костеле догорают свечи, Рука застыла на груди. Усердно ксендз молитву шепчет, Взывает к господу: «Приди…» Но бог молчит, пылает запад, Лютует немец по ночам… И древний Ян снимает шляпу И земно кланяется нам. Полячки, ладные собою, На перекрестке двух дорог Взирают на бойцов с мольбою И шепчут: «Помоги вам бог». И дарят нам в тумане синем Цветы и ласку влажных глаз, — Для них солдаты из России Дороже братьев в этот час. А впереди горит Варшава, Вот так же, как горел Смоленск, И галки красные пожара Стремятся в почерневший лес. Проходят беженцы босые, Вокруг гремит орудий гром. Все так же, как вчера в России, Под Сталинградом, под Орлом.

1944

Божа Воля

 

Александр Безыменский

Я брал Париж!

Я брал Париж! Я. Кровный сын России. Я — Красной Армии солдат. Поля войны —        свидетели прямые — Перед веками это подтвердят. Я брал Париж. И в этом нету чуда! Его твердыни были мне сданы! Я брал Париж издалека. Отсюда. На всех фронтах родной моей страны. Нигде б      никто        не вынес то, что было! Мечом священным яростно рубя, Весь, весь напор безумной вражьей силы Я принимал        три года             на себя. Спасли весь мир знамена русской славы! На запад пяля мертвые белки, Успели сгнить от Волги до Варшавы Фашистских армий лучшие полки. Ряды врагов редели на Ла-Манше. От стен Парижа снятые войска Пришли сюда         сменить убитых раньше, Чтоб пасть самим от русского штыка. Тех, кто ушел,          никем не заменили, А тех, кто пал,          ничем не воскресишь! Так, не пройдя по Франции ни мили, Я проложил        дорогу на Париж. Я отворял парижские заставы В боях за Днепр, за Яссы, Измаил. Я в Монпарнас          вторгался у Митавы. Я в Пантеон         из Жешува входил. Я шел вперед сквозь битвы грохот адов, И мой удар во фронт фашистских орд, Мой грозный шаг            и гул моих снарядов Преображали Пляс-де-ля-Конкорд! И тем я горд,         что в годы грозовые Мы золотую Францию спасли, Что брал Париж любой солдат России, Как честный рыцарь счастья всей земли. Во все века грядущей светлой жизни, Когда об этих днях заговоришь, Могу сказать я           миру и отчизне: — Я брал Париж!

1944

 

Яков Белинский

Сербский язык

Твердил я сербского склады, Учил я сербский стих. Как сербские слова тверды, Как мало гласных в них. Но как в бою они звучат, Тогда лишь ты поймешь, Когда в штыки идет отряд, По-сербскому — «на нож». Я понял трудный их язык, Народа дух открыв, Язык, разящий точно штык: Срб. Смрт. Крв.

1944

 

Борис Лихарев

Камень

Он выщерблен ветром, Облизан метелью, Он голый и синий, как лед, Все камень да камень, Он был нам постелью Средь этих полярных широт. Все камень да камень, От Западной Лицы До моря лишь камни видны. Ни дома, ни дыма, Ни зверя, ни птицы: Куда ни взгляни — валуны. Из них мы себе Воздвигали жилище. А с полюса хлынет зима — И вьюга заплачет, Застонет, засвищет, И стужа нагрянет и тьма. Но градом по камню Ударили пули, От грома качнулась гора, Мы с камня поднялись, По камню шагнули, Когда нам настала пора. Об этом словами Не скажешь сегодня, Об этом лишь буря гремит. И те, кто остались В той преисподней, Не в землю легли, А в гранит. Его мы запомним В краю невесёлом: Блестит он в полярной ночи, — Все камень да камень, Холодный и голый… — Мы тверже, чем камень, Молчи!

1944

Карельский фронт

 

Всеволод Лобода

Начало

Лес раскололся тяжело, Седой и хмурый. Под каждым деревом жерло Дышало бурей… Стволам и людям горячо, Но мы в азарте. Кричим наводчикам: «Еще, Еще ударьте!..» Дрожит оглохшая земля. Какая сила Ручьи, и рощи, и поля Перемесила! И вот к победе прямиком За ротой рота То по-пластунски,            то бегóм Пошла пехота.

13 сентября 1944 г.

 

Михаил Луконин

Приду к тебе

Ты думаешь: Принесу с собой Усталое тело свое. Сумею ли быть тогда с тобой Целый день вдвоем? Захочу рассказать о смертном дожде, Как горела трава, А ты —     и ты жила в беде, Тебе не нужны слова. Про то, как чудом выжил, начну, Как смерть меня обожгла. А ты —     ты в ночь роковую одну Волгу переплыла. Спеть попрошу,           а ты сама Забыла, как поют. Потом     меня        сведет с ума Непривычный уют: Будешь к завтраку накрывать, А я усядусь в углу, Начнешь, как прежде,          стелить кровать, А я   усну     на полу. Потом покоя тебя лишу, Вырою щель у ворот, Ночью,     вздрогнув,           тебя спрошу: — Стой! Кто идет?! Нет,    не думай, что так приду. В этой большой войне Мы научились ломать беду, Работать и жить вдвойне. Не так вернемся мы!               Если так, То лучше не приходить. Придем — работать,             курить табак, В комнате начадить. Не за благодарностью я бегу — Благодарить лечу. Все, что хотел, я сказал врагу, Теперь работать хочу. Не за утешеньем —             утешать Переступлю порог. То, что я сделал, к тебе спеша, Не одолженье,           а долг. Друзей увидеть, в гостях побывать, И трудно      и жадно жить. Работать — в кузницу,             спать — в кровать. Стихи про любовь сложить. В этом зареве ветровом Выбор был небольшой. Но лучше прийти           с пустым рукавом, Чем с пустой душой.

1944

 

Михаил Львов

Высота

Комбату приказали в этот день Взять высоту и к сопкам пристреляться. Он может умереть на высоте, Но раньше должен на нее подняться. И высота была взята, И знают уцелевшие солдаты — У каждого есть в жизни высота, Которую он должен взять когда-то. А если по дороге мы умрем, Своею смертью разрывая доты, То пусть нас похоронят на высотах, Которые мы все-таки берем.

1944

 

Александр Межиров

Ладожский лед

Страшный путь!           На тридцатой,                 последней версте Ничего не сулит хорошего… Под моими ногами              устало                 хрустеть Ледяное      ломкое          крошево. Страшный путь!           Ты в блокаду меня ведешь, Только небо с тобой,               над тобой                    высóко. И нет на тебе          никаких одёж: Гол   как    сокол. Страшный путь!         Ты на пятой своей версте Потерял       для меня конец, И ветер устал          над тобой свистеть. И устал     грохотать           свинец… Почему не проходит над Ладогой мост?! Нам подошвы         невмочь             ото льда                 отрывать. Сумасшедшие мысли              буравят мозг: Почему на льду не растет трава?! Самый страшный путь              из моих путей! На двадцатой версте                как я мог идти! Шли навстречу из города                  сотни                    детей… Сотни детей!        Замерзали в пути… Одинокие дети          на взорванном льду — Эту теплую смерть         распознать не могли они                      сами, — И смотрели на падающую звезду Непонимающими глазами. Мне в атаках не надобно слово                    «вперед», Под каким бы нам             ни бывать огнем — У меня в зрачках            черный               ладожский                     лед, Ленинградские дети               лежат                 на нем.

1944

 

Александр Ойслендер

Высадка десанта

Шел головным торпедный катер, — И берег, пушки наклоня, Вдруг оживал, как дымный кратер От извержения огня. Но, зачерпнув воды с разлета, Всю ночь, быть может, до утра, Сквозь эти чертовы ворота Врывались в бухту катерá. И страшно было небосводу Смотреть на то, как моряки, Бросаясь в огненную воду, Держали шаткие мостки, Чтобы советская пехота Сухою на берег сошла И, выкорчевывая доты, Дорогу верную нашла. Как прежде, мины шелестели, В глухом ущелье ветер выл — И раненые не хотели Эвакуироваться в тыл. И даже мертвые, казалось, Уже не сдали б ни за что Ту пядь, что с кровью их смешалась На отвоеванном плато!

1944

 

Сергей Орлов

«Его зарыли в шар земной…»

Его зарыли в шар земной, А был он лишь солдат, Всего, друзья, солдат простой, Без званий и наград. Ему как мавзолей Земля — На миллион веков, И Млечные Пути пылят Вокруг него с боков. На рыжих скатах тучи спят, Метелицы метут, Грома тяжелые гремят, Ветра разбег берут. Давным-давно окончен бой… Руками всех друзей Положен парень в шар земной, Как будто в мавзолей…

Июнь 1944

 

Николай Панченко

Из дневника солдата

Я в коммунизм вхожу не как в гостиную: открыл,      вошел, представился, — не так! Ты, будущий, взволнованность прости мою: я шел к тебе сквозь крошево атак, сквозь хлябь болот, путей разбитых месиво, сквозь свет ночей, сквозь дни в сплошном бреду. И если мне        порой           бывает весело, то только оттого, что я — иду.

1944

 

Александр Прокофьев

Яблоня на минном поле

Она в цвету. Она вросла в суглинок И ветками касается земли. Пред ней противотанковые мины Над самыми корнями залегли. Над нею ветер вьет тяжелым прахом И катятся седые облака. Она в цвету, а может быть, от страха Так побелела?          Не понять пока. И не узнать до осени, пожалуй, И я жалею вдруг, что мне видна Там, за колючей проволокой ржавой, На минном поле яблоня одна. Но верю я:        от края и до края Над всей раздольной русской стороной Распустятся цветы и заиграют Иными днями и весной иной. Настанет день такой огромной доли, Такого счастья, что не видно дна! И яблоня на диком минном поле Не будет этим днем обойдена!

1944

 

Марк Соболь

Слушай, ветер!

Слушай, ветер! Ты мчишься отсюда в Россию, ты к родимой земле прикоснешься облетом. Передай там, что мы уже скоро осилим вон того, чьи из зарева бьют минометы. Ты скажи там, что лист уж становится хрустким и четвертая осень нам в души стучится… Ничего! Мы грустим и деремся по-русски и живем по московским часам за границей. Всю страну обеги, закоулки облазай, барабань по стеклу, на прохожих кидайся и шепни мимоходом одной сероглазой, а о чем — ты уж как-нибудь сам догадайся.

1944

 

Николай Старшинов

«Ракет зеленые огни…»

Ракет зеленые огни По бледным лицам полоснули. Пониже голову пригни И, как шальной, не лезь под пули. Приказ: «Вперед!» Команда: «Встать!» Опять товарища бужу я. А кто-то звал родную мать, А кто-то вспоминал — чужую. Когда, нарушив забытье, Орудия заголосили, Никто не крикнул: «За Россию!..» А шли и гибли За нее.

1944

 

Василий Субботин

«Бои, бои… Тяжелый шаг пехоты…»

Бои, бои… Тяжелый шаг пехоты На большаках, где шли вчера враги. На бровку опершись, на переходе Натягивает парень сапоги. Простые, загрубевшие от жару, Но крепкие — носить не износить. Еще и тем хорошие, пожалуй, Что по Берлину в них ему ходить.

1944

 

Георгий Суворов

«Еще утрами черный дым клубится…»

Еще утрами черный дым клубится Над развороченным твоим жильем. И падает обугленная птица, Настигнутая бешеным огнем. Еще ночами белыми нам снятся, Как вестники потерянной любви, Живые горы голубых акаций И в них восторженные соловьи. Еще война. Но мы упрямо верим, Что будет день, — мы выпьем боль до дна, Широкий мир нам вновь раскроет двери, С рассветом новым встанет тишина. Последний враг. Последний меткий выстрел. И первый проблеск утра, как стекло. Мой милый друг, а все-таки как быстро, Как быстро наше время протекло. В воспоминаньях мы тужить не будем, Зачем туманить грустью ясность дней, — Свой добрый век мы прожили как люди — И для людей.

1944

Под Нарвой

 

Яков Хелемский

«Спасибо той земле, что столько раз…»

Спасибо той земле, что столько раз Спасала нас от пули и гранаты И, вскопана саперною лопатой, Как щит, надежно заслоняла нас. Еще спасибо камню, чьи бока Покрыты мхом. Он лег у косогора, Чтоб в перебежке выручить стрелка И стать на миг укрытьем и упором. Дубам ветвистым низко бьем челом, — Мы с болью их рубили для наката. Деревья умирали, как солдаты, Чтоб люди уцелели под огнем. Мы помним и тебя, радушный клен, — В твоей тени мы спали на стоянке, — И листьям вырезным твоим поклон, Маскировавшим тягачи и танки. Спасибо раннему цветку. Он вдруг У бруствера оттаявшего вырос. И ожил бурый разбомбленный луг, Когда на свет подснежники явились. Спасибо ливням, что смывали пот, И родникам, что утоляли жажду, Всему, что, несмотря на бой, цветет, Любому стебельку и ветке каждой. И травам, просто радовавшим глаз, И солнцу, что окопы нагревало, Спасибо той земле, где всё за нас, Где каждая былинка воевала.

1944

Торопец

 

Анатолий Чепуров

Родная земля

Незыблемый обычай есть в народе: Когда в края заветные опять Придет казах, прославленный в походе, Обязан землю он поцеловать. И он, казах, как по закону надо, Товарищ наш по боевой судьбе, Прильнул к земле в предместьях Ленинграда: «Земля моя, я вновь пришел к тебе!»

1944