В июне шестьдесят первого, во время каникул, я поехал в Свердловск на операцию: исправлять косоглазие. Ещё в школе, во время зимних каникул, я уже пытался как-то решить этот вопрос: Ляля, старшая дочь тёти Физы и дяди Гани, училась тогда в медицинском техникуме и взялась мне помочь. Запись на операцию проходила в помещении на улице Розы Люксембург, у Центральной гостиницы – там, где теперь располагается областной кожвендиспансер.
Рано утром я отправился туда. У кабинета собралась огромная очередь. Простояв часа три, я потерял всякую надежду попасть на приём, так как очередь двигалась очень медленно, но тут неожиданно появилась моя симпатичная тётя Ляля. С удивлением отметив, что я ещё так далеко, она вынула из сумочки белый халат, надела его и быстро впорхнула в кабинет, где шла запись. Спустя некоторое время она так же быстро выпорхнула оттуда, взяла меня за руку и, ни с кем не объясняясь, втащила в кабинет. Немного погодя ко мне подошёл довольно пожилой доктор, посмотрел мои глаза, порасспрашивал, как и почему это произошло, подвёл к женщине-регистратору и велел ей записать меня на операцию на лето.
Так я попал в очередь на июль месяц и явился по указанному в направлении адресу в хирургический корпус глазных болезней, который располагался в бараке за Центральным стадионом. Через несколько дней – после того, как были готовы анализы – меня отвели в операционную. Операция длилась недолго, под местной анестезией. Самым болезненным был этап, на котором подтягивали и подшивали глазные мышцы. Об этом я был заранее предупреждён хирургом, поэтому терпел молча, только всё тело покрылось потом так, что намокли даже простыни. Оперировала меня Малышева Валерия, совсем молодой врач, хрупкая миловидная женщина.
Через несколько дней, когда сняли повязку, спал отёк и глаз полностью открылся, я увидел, что всё осталось по-прежнему. Настроение сразу упало. Значит, я снова приеду косым…
Но доктор меня успокоила и через несколько дней снова положила на операционный стол, предупредив, что в этот раз боль будет сильнее. Но я был готов на всё. И действительно, во второй раз было больнее, да и сам операционный процесс длился гораздо дольше. Как только начал спадать отёк, я увидел, что глаз снова начинает косить. Вот это уже был удар!
Прошло несколько дней. Я ходил на процедуры, а глаз продолжал косить всё больше и больше. В один из дней, при обходе, доктор отозвала меня в сторону и сказала, что завтра выпишет из больницы. Увидев моё изменившееся лицо, Валерия (Владимировна) объяснила это решение: «Владислав, успокойся. Вот тот профессор, что осматривал тебя при приёме, а затем направил к нам, делал одному больному двенадцать операций на косоглазие – столько, сколько мышц у глаза, и всё равно поставил ему глаза прямо. Ты сейчас съездишь, отдохнёшь и приедешь сюда снова, а я найду окно, чтобы тебя прооперировать. Мы всё сделаем для того, чтобы глаз у тебя не косил!» После таких слов, конечно, стало легче, появилась уверенность в успехе, я был готов выдержать даже двенадцать операций, только бы восстановить зрение…
* * *
Выписавшись из больницы, прямым ходом отправился к тёте Фисе. Очень хотелось помыться – в больнице это было проблемой, а ведь я пролежал там почти месяц. День был чудесный, по радио сообщили о полёте Германа Титова, и это ещё больше поднимало настроение.
Вечером я сел в поезд и ночью уже был дома, у бабушки. На следующий день, отоспавшись, пошёл на станцию. Обычно вся молодёжь, да и старшее поколение, приходили туда встречать электричку, которая курсировала между Нижним Тагилом и Верхотурьем – был такой ритуал для бездельников: провожали отъезжающих, встречали приезжающих, как теперь говорят, тусили.
Но моих друзей на станции не оказалось, что было весьма странно. Я подошёл к Лёне Берегу, парню примерно моего возраста или немного постарше, и поинтересовался, где же наша молодёжь. Лёня поведал, что все ушли на день рождения к одной известной особе, куда его почему-то не позвали. Моё радужное настроение резко испортилось: они ведь знали, что я сегодня приеду, и пошли без меня – выходит, меня тоже не пригласили?!
Увидев, как я понурился, Лёня тряхнул головой: «Плюнь ты на это! Пойдём ко мне, у меня кое-что есть».
Семья Берег появилась на Платине не так давно. Это была дружная семья из шести человек: родители и четверо детей. Двое старших – уже взрослые, высокие и здоровые парни, Лёня – примерно моего возраста, и младший – лет семи. В наш забытый Богом край они приехали из Белоруссии; поговаривали, что были высланы оттуда за какие-то грехи. У нас в посёлке ничего плохого за ними замечено не было, семья трудолюбивая, хозяйство вели просто образцово. Вот туда-то мы с Лёней и притопали. Кстати, дома у Берега я оказался в первый раз.
Лёня притащил две пол-литровые кружки браги, мы с ним чокнулись и выпили по полной. Немного погодя – ещё по одной. Знать бы, что брага у них находится в оцинкованной посудине, может быть, поостерёгся, но не свезло, и я попросту отравился этим пойлом.
До дому дотопал быстро: слегка покачивало, но голова была довольно ясной. Дома же сразу пал на кровать. Тошнило. Моя заботливая и терпеливая бабуля подставила ведро, и начался процесс, который лучше не описывать…
Сколько прошло времени, я и сейчас не скажу, но когда весь выкушанный алкоголь и закуска исторглись, горлом пошла кровь. Я, свесившись с кровати, просил об одном: чтобы не трогали и не поднимали мне голову, так как от этого становилось ещё хуже…
Через некоторое время со дня рождения примчались все мои друзья, и не только, в общем, народу набилась целая комната. Прибежала наш участковый фельдшер, которая лишь разводила руками и говорила, что ничем помочь мне не сможет – слишком поздно, что вся надежда на мой молодой организм.
Уснул я, как провалился, словно потерял сознание. Рано утром проснулся, поднял голову с подушки – ничего не болело, в теле были какая-то лёгкость и слабость. Моя бабуля всю ночь не спала, просидела возле меня. Когда я поднялся, очень обрадовалась, не ругала, не упрекала, сказала только: «Эх, Владюша, будешь ты теперь мучиться желудком всю жизнь». Правду сказала, так всё и вышло. Но тогда я пропустил её слова мимо ушей, меня волновало не это, а то, что происходило с моим прооперированным глазом. Подойдя к зеркалу, увидел, что глаза нет, а приоткрыв руками веки, различил лишь что-то ярко-красное. Вот тут я испугался по-настоящему!
Проходили дни, недели…
Наконец краснота и отёк начали спадать, веки – раскрываться. И – о, чудо – косоглазие исчезло!!! К концу августа глаз полностью открылся, осталось лишь небольшое кровоизлияние.
* * *
Тут случилась ещё одна приятная неожиданность: моего друга Юру пригласил в гости его отец. Он работал секретарём Зайковского райкома партии и проживал в Зайково с молодой женой, которую привёз с фронта. У нас троих: Юры, Святослава и меня – была схожая семейная ситуация. Юркин отец вернулся с фронта с новой, молодой, женой. По семейной легенде, она спасла его от смерти, и, естественно, дальнейшую жизнь Юркин отец связал с ней. Детей у них не было, видимо, тяготы военной жизни не прошли бесследно. Юрка же остался с матерью, тётей Аней, которая работала фельдшером у нас на лесоучастке. Моя бабушка и тётя Аня очень сдружились из-за сходных семейных обстоятельств. Святослав тоже жил с матерью; куда подевался его отец, я не знаю, так как этот вопрос мы никогда не обсуждали.
А я, при живых родителях, жил с бабушкой, только иногда приходя к отцу в гости. Материально он нам не помогал, да и большой необходимости в этом после поступления в училище уже не было. Дело в том, что в РУ учащиеся находились на полном государственном обеспечении. Стипендию мы не получали, но питались бесплатно три раза в день, получали два комплекта одежды: суконную и рабочую хлопчатобумажную; две пары ботинок: хромовые и кирзовые; шинель и бушлат; зимнюю шапку. Настоящее богатство! Тем более, жить мы привыкли скромно, по средствам.
* * *
В общем, в гости к Юркиному отцу мы ринулись втроём: не выгонит же он нас. А так как ехать в Зайково нужно было через Свердловск, то я, воспользовавшись случаем, пришёл в больницу к своему доктору Валерии (Владимировне). Она внимательно осмотрела мой глаз, нашла два шва, которые во время выписки были прикрыты отёком, сняла их и сказала, что больше оперировать меня не будет, так как косоглазие осталось не более чем на десять процентов, оно совершенно незаметно, и с ним даже как будто симпатичнее. Ещё доктор добавила, что если будут какие-либо проблемы, она всегда готова принять меня.
Из больницы я не уходил, а улетал на крыльях: теперь я уже не косой, не нужно по первому слову бросаться в драку, так как никто больше не будет обзывать и дразнить меня! Хотя, надо признать, мой недостаток, точнее, желание его компенсировать, в какой-то мере сформировали мой характер, чувство собственного достоинства, научили давать отпор обидчикам.
* * *
В Зайково мы приехали к вечеру. Встретили нас очень хорошо. Жена Юркиного отца работала в редакции местной газеты, но, тем не менее, находила для нас время, не давая скучать. Впереди маячил сентябрь, и пришла пора возвращаться. Провожали нас с лёгкой грустью за пышно накрытым столом. На прощанье отец подарил Юрке чёрный плащ из прорезиненной ткани – мечту всей небогатой молодёжи того времени!
Ненадолго заехав на Платину, первого сентября мы появились в училище. Ребята нашей группы, да и всего училища, с приятным удивлением встретили перемены в моей внешности; да и девчата через друзей стали подавать сигналы, что не прочь со мной встречаться.