С приходом Бриксмана жизнь в цехе оживилась. Трудоголик Боря досконально знал производство, поэтому с ним было легко и сложно одновременно: лапшу на уши не навесишь. Возвращение Бориса в цех в качестве начальника коснулось в первую очередь меня: он знал, с чего начинается и от чего зависит успешная работа цеха, поэтому я одним из первых был приглашён на разбор полётов.

Не витийствуя, Боря прямо объявил, чего он хочет, и желания его, прямо скажем, были вполне понятные. Первое, чтоб не было перерасхода порошка: слишком дорогое это удовольствие, да к тому же бьёт по карману всей администрации колонии – в виде уменьшения, а для некоторых и лишения премиальной составляющей. Я с ним полностью согласился, но в ответ выкатил свои условия: оплату на нашем участке производить сдельно – в зависимости от выработки.

Оплата труда заключённых в то время осуществлялась следующим образом: половина заработка сразу уходила государству в качестве компенсации морального вреда; из второй половины вычитались затраты на питание, проживание и услуги по охране; часть отправлялась потерпевшим в качестве возмещения материального ущерба; семь или десять рублей шли на карточку для отоварки в ларьке, а оставшаяся сумма поступала на лицевой счёт. С лицевого счёта деньги можно было, напрмер, перевести родным и близким или получить после выхода на свободу.

Естественно, ни о каком начислении процентов по вкладу речи не шло – сиди хоть десять лет. В СССР проценты по вкладам в государственный банк распределялись следующим образом: срочный вклад зарабатывал три процента, простой – два. Нельзя сравнивать эти цифры с сегодняшними: В СССР инфляция была скрытой, а это значит, что формально деньги прирастали. Возможно, какие-то проценты на средства заключённых и начислялись, но шли они в другое место.

Но самым несправедливым и неразумным было установление «потолка» оплаты труда. Существовало даже негласное распоряжение: закрывать наряды не свыше определённых сумм. Это, конечно, сдерживало производительность труда. Вот эту несправедливость я и просил устранить, и встретил полное понимание.

В ответ на этот жест доброй воли поделился с Борисом кое-какими соображениями: я знал некоторые резервы цеха, и как их можно использовать. Ещё до прихода Бриксмана Лёва Петров, назначенный на должность технолога, указал нам на некоторые из них.

Прежде всего, это некондиционные, бракованные таблетки, из которых априори не могли получиться качественные изделия. Такую таблетку можно было переработать обратно в порошок и таблетировать снова.

Кроме того, ознакомившись со специальной литературой, я понял, что отходы, образующиеся при прессовании деталей, тоже можно перемалывать и добавлять в таблетировочный порошок в соотношении один к десяти. Но для этого необходима была мельница. Две такие мельницы были изготовлены, вот только никто не торопился их внедрять: хлопот много, а заинтересованности никакой. Проще все отходы сгрести да выкинуть. Обо всём этом я и сказал Бриксману.

Первые же месяцы работы показали, что положение выровнялось, хотя эффект был не столь велик, как мы ожидали. Перерасхода материала теперь не стало, часть отходов производства перерабатывалась снова в порошок, вес таблеток при таблетировании проверялся более тщательно, нормы естественных потерь учитывались скрупулёзно, а вот экономия была незначительной – меньше, чем мы рассчитывали.

Так в чём же дело?

Пришла новая партия порошка. Обычно она сразу размещалась на наш склад, а оставшаяся часть – на центральный склад колонии. Я понимал, что собака зарыта где-то здесь и перевесил на своих весах всю принимаемую партию. И обнаружил приличный недовес: оказалось, что в мешках не двадцать пять килограмм, как должно быть. Стали перевешивать каждый мешок, и выяснилось, что в каких-то – порошка меньше, а в каких-то – больше нормы.

Тут же побежал на центральный склад и попросил кладовщика Сашу Теньковского перевесить всю поступившую партию. Поначалу понимания не встретил. Действительно, сотни мешков – несколько тонн груза. Тогда я предупредил кладовщика, что отныне принимать груз с центрального склада буду только по весу, и если у него возникнет недостача, то ему и отвечать. Это принесло свои плоды – Саша сдался. Перевесили все мешки. Администрация вызвала представителя поставщика, и вопрос навсегда был снят с повестки.

У нас же кривая экономии порошка резко пошла вверх, это было подано, как результат внедрения рационализаторского предложения по вторичному использованию отходов производства, и зарплата моей бригады тоже начала расти. Эта тяжёлая и вредная работа и раньше оплачивалась неплохо, теперь же мы стали получать очень хорошие деньги, и желающих попасть к нам в бригаду было – хоть отбавляй. Боря оказался человеком благодарным, и я был на высоте.

Два года спустя, когда я уже работал в Октябрьском троллейбусном депо, мой бригадир Миша Прокопьев после свидания с сыном, который отбывал наказание в ИТУ№2, со смехом рассказывал: «Владька, ты уж два года как работаешь у меня в бригаде, а твой портрет всё ещё висит там на доске почёта».