Впервые я встретил его в школе № 2 города Нижняя Тура.

Восьмой «б» класс, куда меня определили, был в основном укомплектован учениками, которые знали друг друга достаточно давно; некоторые – с первого класса.

Новичков оказалось немного, и одним из них был Толя Спирин, который прибыл в школу из специнтерната. Мелкий – видно, в детстве недоедал, с огромными лишенными ресниц глазами: последствие трахомы, и большой выдумщик на всякие пакости. Мог втихую, не моргнув глазом и не дрогнув ни одним мускулом, безо всякого стыда испортить воздух в классе.

Учителем английского языка и одновременно классным руководителем нам назначили молоденькую выпускницу Пятигорского педагогического института. Толя всегда встречал её у дверей. Он настежь распахивал створки, делал реверанс, расшаркивался, широко разводя руки в стороны, и торжественно объявлял: «Девочка из Пятигорска!» Вроде бы ничего особенного, но по-первости класс хохотал просто сумасшедше.

Учился он плохо, проказничал неумеренно, но как-то постепенно притёрся ко мне, хоть я в этих школьных проказах его и не поддерживал, став, видимо, взрослее и серьёзнее. Да и училище из головы не выходило, а для поступления туда требовалась хорошая характеристика.

Старался я не зря – характеристика оказалась не просто хорошей, а отличной: в это время мне был присвоен третий спортивный разряд по лыжам (немного не дотянул до второго) и третий юношеский разряд по боксу. Да ещё первое место в школе по шашкам. Это были весомые аргументы в мою пользу: при приёме в любое учебное заведение занятия спортом давали несомненное преимущество. Школа со мной расставалась с сожалением: ударник учёбы, спортсмен, комсомолец и просто красавец!

Следом за мной увязался и Толя Спирин.

* * *

Приём в ремесленное прошёл без запинки, и 1 апреля 1961 года мы, учащиеся одиннадцатой группы РУ № 13 посёлка Баранчинский, смогли увидеть друг друга и познакомиться.

При зачислении в училище всем объявили, что сразу обеспечить общежитием не смогут, так как группа комплектовалась весной, а потому до окончания учебного года нам вообще ничего не светит. Пришлось искать приюта в частных домах, благо их в посёлке было процентов девяносто. Приезжим от места не отказывали, да и деньги за постой, хоть и небольшие, были нелишними в каждой семье.

Итак, нужно было искать угол. Тут мой приятель Толя проявил свойственную ему прыть и нашёл дом, который готов был приютить его.

– Слушай, а давай со мной, – предложил он. – Вместе всяко удобнее, да и дешевле. Квартира хорошая: там до нас жили двое из нашего училища – второкурсники. Щас выпустились. И место, главно, хорошее – совсем рядом с училищем. Пошли – прям щас посмотришь.

Я, конечно, согласился, о чём впоследствии сильно пожалел.

В прекрасном настроении, довольный тем, что так быстро удалось найти ночлег в чужом месте, шёл принимать арендованную Толиком жилплощадь, но когда увидел «апартаменты» – охренел. Площадь комнаты была не больше десяти метров, а сама она напоминала недостроенную баню. На этих десяти метрах проживала тётка с двумя детьми: мальчиком лет шести и взрослой дочерью. Хозяйка не работала, потому и сдавала жильцам часть пола у входной двери, точнее, у порога, где мы и должны были спать.

– Да чё ты, – убалтывал меня Толик, – мы ж здесь будем только ночевать. Весь день – на занятиях. Есть тоже там будем – в столовке. В баню тоже водить будут – в общую. Подумаешь, ночь переночевать. Зато совсем рядом с училищем! Времени на дорогу – пять минут: поспим подольше.

Принимая во внимание, что жить тут нам предстоит от силы пару месяцев, я смирился. Кроме того, особым комфортом избалован не был.

Из училища принесли пару матрасов, одеяла, подушки и, устроившись у порога, после трудного первого дня мгновенно заснули.

Среди ночи я проснулся от того, что какая-то тёплая жидкость заливала мне бок. Продрав глаза, в недоумении ощупал постель. Оказалось, что мой сосед элементарно обоссался, ну, естественно, мокрым оказался и я.

– Эй,…, вставай… давай…, – зашипел я, чтоб не разбудить хозяев, и хорошенько тряхнул Толика за плечо. – Ты… чё… наделал?! Как теперь…? Куда…? – я с трудом подбирал слова и компенсировал слабый звук крепостью выражений, которыми к тому времени владел виртуозно. Но был ли смысл возмущаться, когда дело уже сделано!

Кое-как дождавшись утра, мы потащили всё наше хозяйство во двор – сушить, а затем попёрлись в училище поглощать знания.

Доро́гой, забегая вперёд и заглядывая мне в лицо, Толик таращил и без того огромные глаза:

– Да, блин. Устал вчера чертовски, да ещё воды напился на ночь… Ну, ничего. Щас, пока ходим, всё высохнет – и будет нормально.

Две-три ночи действительно прошли спокойно, но когда через некоторое время он обоссал меня повторно, я понял, что вода и усталость тут не при чём.

Попал я с ним, конечно, в ситуацию, ведь ду́ша в доме не было: уличный рукомойник с сосочком, подвешенный на стену недалеко от крыльца, проблемы не решал, а ходить на учёбу и на практику, когда от тебя вовсю несёт мочой, как-то стыдно. Тем более я, с лёгкой руки того же Толика, был выбран старостой группы, каким-никаким начальником: этот пройдоха всего за несколько дней нашего пребывания в училище так расписал ребятам меня и мои подвиги, что при голосовании моя кандидатура прошла с солидным преимуществом.

Я вспомнил роман Ремарка «Три товарища», в котором фельдфебель укладывает двух солдат, страдающих энурезом, на одну двухъярусную кровать, причём поочерёдно меняя их местами: сегодня сверху спит один, завтра – другой. А тут и этого не надо делать: лежим рядом, и оба в моче.

Пришлось вырабатывать систему: я старался не спать до полуночи, будил Толика, выгонял его до-ветру и тогда спокойно засыпал, или, когда было тепло, делал из одеяла валик и клал между нами. Но если по какой-то причине я не мог соблюсти эти условия, непременно оказывался мокрым.

Так продолжалось все два месяца. В конце мая я, наконец, получил место в общежитии, и муки мои закончились. Толик остался на квартире.

* * *

Летом нас отпустили на каникулы, и встретились мы только в сентябре.

Толик тоже приступил к учёбе, но ненадолго. Он и раньше прогуливал занятия, а тут просто зачастил: если день выдавался тёплый, солнечный, Толика в училище можно было не ждать. За пропуски без уважительной причины он получал нагоняй от меня и от мастера, но продолжал прогуливать.

Мы долго не могли понять, куда он линял, пока однажды в училище не приехал из Нижнего Тагила следователь милиции. Вот тут картина прояснилась полностью! Наш неспокойный малый придумал такую фишку: вместо учёбы он садился на электричку, ехал в Нижний Тагил, и там, возле центрального парка – сада имени Болдина – потрошил пьяных. Толик выбирал «клиентов», уже потерявших ориентировку или спящих в саду на лавочках после изрядного «принятия на грудь». Чтобы окружающие ни в чём его не заподозрили, наш пройдоха разыгрывал целое представление: якобы он пытается довести до дома хорошего знакомого. А сам по дороге снимал с него часы и обчищал карманы, забирая всё мало-мальски ценное. При помощи этого нехитрого приёма дружелюбный грабитель обобрал такое количество тружеников и гостей города, что слава о нём не могла не дойти до сведения нашей доблестной милиции. Многие потерпевшие подчёркивали, как ласково обращался с ними злодей, доставляя домой. Правда, до дому он так никого и не довёл, а всегда оставлял мирно спящих «приятелей» под каким-нибудь кустом или на скамеечке, предварительно полностью освободив от лишнего имущества.

Только теперь до нас дошло, откуда брались вещи, которые Спирин по дешёвке предлагал, оказывается, многим нашим ребятам, объясняя их происхождение крайне «виртуозно»: нашёл.

Так маленький ушлый Толик навсегда исчез из училища, а нам, как и положено, пришлось проводить общее собрание коллектива, на котором учащиеся высказали своё осуждение и негодование по поводу произошедшего.

Разумеется, было подготовлено несколько выступлений, в том числе и моё, как старосты группы, после чего следователь с протоколом собрания и характеристикой на нашего героя отбыл по месту службы завершать следственные мероприятия. А Толик за свои «подвиги» получил несколько лет колонии для несовершеннолетних, и больше я его никогда не встречал.