(о смысле и бессмыслии пития)

Как известно, Еву и Адама изгнали из рая за то, что они вкусили плода от запретного древа познания. Что это был за плод, мнения расходятся: наиболее распространённая точка зрения, что это было яблоко, но, однако, есть версии, что это была кисть винограда, точно лишь одно — искуситель был Змий, а Змий, понятное дело, зелёный, а Зелёный змий это…

То есть первородный грех есть не что иное, как приобщение к алкоголю. Однако на протяжении всех последующих страниц Библии все пророки, праведники и святые не отказываются от стаканчика-другого винца. Так, Ной, например, проклинает своего сына Хама за то, что тот смеялся над наготой в дупель пьяного отца своего. А Иисус, по евангелию от Иоанна, совершая своё первое чудо в Кане, воду превращает в вино.

На Руси вопрос о возможности употребления вина был одним из решающих при выборе Веры князем Владимиром Красное Солнышко. Отвергая религию Бохмита, он так заявил пришедшим послам: «Руси есть веселие питье, не можем без того быти».

Кстати, и в мусульманских странах многие восстают против сухого закона. Мне известны многие мусульмане, которые прежде чем выпить, макают в чашу с вином руку и стряхивают капли вина на землю, потому что первая капля вина греховна. А вот как протестовал против запрета на вино знаменитый персидский поэт, философ и математик Омар Хайям:

Отречься от вина? Да это всё равно Что жизнь свою отдать! Чем возместишь вино? Могу ль я сделаться приверженцем ислама, Когда им высшее из благ запрещено?

(пер. О. Румера)

Вино запрещено, но есть четыре «но»: Смотря кто, с кем, когда и в меру ль пьет вино. При соблюдении сих четырёх условий Всем здравомыслящим вино разрешено.

(пер. Л. Пеньковского)

Я пью вино не для веселья, я пью вино не для разврата, Не для того, чтобы отвергнуть всё, что светло и свято. Хочу я на одно мгновенье познать самозабвенье — Вот почему я пью всё время, горька моя расплата.

(пер. С. Липкина).

Весьма распространено употребление вина было и в Древней Греции. Греки пили вино, наполовину разбавляя его водой. В честь бога виноградарства и виноделия Диониса они устраивали вакханалии, ставшие впоследствии нарицательным названием разудалой попойки. Именно из Греции берёт своё начало высказывание, перекочевавшее потом в Рим и зазвучавшее: in vino Veritas (истина в вине).

Поклонение вину и опьянению было очень распространено в древнем Китае. Приведу, например, вот такие строки поэта X века Оуян Сю:

Увяла красота, но есть вино — Пусть силу обретут душа и тело! А коли вправду хочешь опьянеть, Не сетуй, что вино-де помутнело. Приречный ярок хризантемы куст — Торжественно и пышно расцветает, Недолго греет солнце, но в мороз В цветах сверкает, искрится и тает! У дерева, у камня нет души, Но есть конец и их немому веку, А если есть вино — так эта жизнь Неужто не отрада человеку?

(пер. И. С. Голубева)

Короче, во все времена и у всех народов отношение к вину было трепетное, торжественное и зовущее к размышлениям. Но особенно страсти разгорелись в последнее столетие, когда выяснилось, что алкоголь разрушает организм, хотя и с этим можно в какой-то мере поспорить. В качестве примера приведу отрывок из книги В. Гиляровского «Москва и москвичи»:

Купаться в бассейн Сандуновских бань приходили артисты лучших театров, и между ними почти столетний актер, которого принял в знак почтения к его летам Корш. Это Иван Алексеевич Григоровский, служивший на сцене то в Москве, то в провинции и теперь игравший злодеев в старых пьесах, которые он знал наизусть и играл их ещё в сороковых годах.

Он аккуратно приходил ежедневно купаться в бассейне раньше всех; выкупавшись, вынимал из кармана маленького «жулика», вышибал пробку и, вытянув половину, а то и до дна, закусывал изюминкой.

Из-за этого «жулика» знаменитый московский доктор Захарьин, бравший за визит к объевшимся на масленице блинами купцам по триста и по пятьсот рублей, чуть не побил его палкой.

Никогда и ничем не болевший старик вдруг почувствовал, как он говорил, «стеснение в груди». Ему посоветовали сходить к Захарьину, но, узнав, что за приём на дому тот берёт двадцать пять рублей, выругался и не пошёл. Ему устроили по знакомству приём — и Захарьин его принял.

Первый вопрос:

— Водку пьёшь?

— Как же — пью!

— Изредка?

— Нет, каждый день…

— По рюмке? По две?..

— Иногда и стаканчиками. Кроме водки, зато ничего не пью! Вчера на трёх именинах был. Рюмок тридцать, а может, и сорок.

Обезумел Захарьин. Вскочил с кресла, глаза выпучил, палкой стучит по полу и орёт:

— Что-о?… Со… со… сорок! А сегодня пил?

— Вот только глотнул половину…

И показал ему из кармана «жулика».

«Захарьин ударил меня по руке, — рассказывал приятелям Григоровский, — да я держал крепко.

— Вон отсюда! Гоните его!

На шум прибежал лакей и вывел меня. А он всё ругался и орал… А потом бросился за мной, поймал меня.

— А давно ли пьёшь? Сколько лет?

— Пью лет с двадцати… На будущий год сто лет.

А вот вступление к повести А. Битова «Человек в пейзаже»:

Недавно от Р. Р., одного из так называемых интеллигентных защитников умеренного и культурного употребления алкоголя (не без основания их ныне считают наиболее ядовитыми его проповедниками…), слышал я «совершенно точные» статистические сведения. Мол, из ста процентов клинических алкоголиков (на определение подобного статуса личности тоже существует «совершенно точная» научно-статистическая — медицинская норма…) четыре процента живут до старости, не попадают под транспорт, не суют руки в шкивы и шестерни и даже выполняют, а то и перевыполняют норму и план, не совершают нарушений общественного порядка, кроме разве того, что совершенно не закусывают да и вообще ничего не едят, умудряясь из чистого алкоголя получать всё необходимое для жизнедеятельности организма… но, что ещё более удивительно, рождают нормальных детей, на которых ни в чём не сказывается алкоголизм родителя; правда, пока ещё наука не успела установить, передаются ли по наследству эти удивительные свойства. Но если передаются, далее подумал я, но рассуждал всё тот же теоретик, то четыре процента есть в биологическом смысле цифра гигантская, куда более важная, чем остальные девяносто шесть оставшихся процентов, потому что тогда это уже мутация! А в наш век полуголодающего человечества, нехватки природных и пищевых ресурсов на такую мутацию можно делать ставку. Ибо человек, который заправляется, как автомобиль топливом (кстати, куда более дешёвым и неограниченным, чем бензин), исключительно перспективен в эколого-экономическом смысле. За этими четырьмя процентами от ста может оказаться великое будущее…

И если уж вопрос о влиянии алкоголя на организм вызывает определённые споры, то к вопросу о влиянии его на душу и вообще страшно прикоснуться. Привожу ниже несколько отрывков из записных книжек Вен. Ерофеева:

Не говори с тоской «не пьём»,

Но с благодарностию «пили».

Выпью ещё стакан солнцедара, закушу луковицей и буду славить моего господа.

Ты выпей. Это тебя сократит.

Пить для восторгу или для терзания пить

А вот несколько отрывков из произведений В. Шинкарёва.

Мотин. Да ну на фиг… Я после работы этой вообще ничего делать не могу. А удивляются, что, мол, мы пьём… Мало ещё пьём!

Житой.  — Верно! (Разливает ещё по одной).

Василий. То, что мы пьём, есть выражение философского бешенства.

Самойлов. Потому и пьём, что пока пьяные — не так похмелье мучает.

Нужно твёрдо отдавать себе отчёт, зачем не пить

(Максим и Фёдор)

Банально сказано: или жизнь, или пьянство. Умоляю, вдумайтесь — какая же труднопостигаемая блестящая мысль здесь содержится.

Действительно: «Или-или», как у Кьеркегора.

Или прекрасная, трудная вещь — жизнь.

Или прекрасная, трудная вещь — пьянство.

Ценность жизни значительно повысилась в моих глазах, но ценность пьянства возросла. Они равны. Но, как кислота и щелочь, не совмещаются. Поаплодируем человеку, у которого хватило воли выбрать жизнь. И тому, кому хватило воли выбрать пьянство. И жалко того, кто пытается пить и жить.

Отруб