КАРТИНА ПЕРВАЯ
Пустой двор без растительности и на заднем плане неприглядное серое строение в один этаж. Небо Средней Азии. Время предвечернее. В доме шумно. Гости. На сцене Марина Дмитриевна и Наташa.
Наташа (упрямо). Будь она проклята, эта пустыня… трижды, четырежды, миллион раз!
Марина Дмитриевна. Успокойся, Наталья… Я еще не знаю, кому из нас скорее плакать надо.
Наташа. Уеду я с вами, тетя Марина, на наш золотой Урал. Не хочу, не могу больше терпеть…
Является Месяцев.
Месяцев (мирно). Легкомысленный у тебя характер, Наташа. Одну каплю выпила, и пошли слезные жалобы.
Наташа (с неприязнью). Сам ты легкомысленный. (Марине Дмитриевне.) Ваш Митя поехал с Кряжиным сюда в Казахстан по мобилизации. Жданович, Миньяров… это же руководители, инженеры. А кто нас подымал с Урала? Сам вызвался!.. Знали бы вы, сколько мы тут змей перебили! Зеленые, ядовитые…
Месяцев. Нет, я тоже скорпионов кормить не подписывался, но я же человек живущий и мыслящий… (Ушел.)
Наташа. Я сейчас окончательно решила ехать домой. Пускай до развода дело дойдет — не испугаюсь. И с Ангелиной Тимофеевной я делилась этим — благословляет.
Марина Дмитриевна. Перебесились!.. Живете без порядка. Народ пришлый, взбудораженный. Приехала вот, и невестки узнать не могу. Оттого она тебя и благословляет, что у самой семейная нить порвана. Не вижу, что ли?.. Непорядок. Чужбина. Стесняться некого. Успеть бы внука забрать. Григорий Варламович по мальчишке тоскует.
Наташа. Почему же вы сами за сыном не поехали, а только погостить сюда наезжаете?
Марина Дмитриевна. Наш век, почитай, прошел… Ваш теперь начинается.
Является Чильдибай с ведром, покрытым белым рушником, и за ним группа молодых людей, запыленных, усталых, злых: долговязый, худой и сумрачный Алеша Строганов, прелестная, с тонкими чертами лица, стройная, изящная девушка лет семнадцати Валя Галанина и Верочка Сурмилина — буйно-веселая, широкоплечая, простоватая; мальчик лет восемнадцати с думающим взглядом Олег Лозинин и явный, но обносившийся франт в морских брюках Боречка Кучумов.
Чильдибай. Мамаша, здравствуй. Товарища Черемисова можно сюда попросить?
Марина Дмитриевна. А зачем ведро?
Чильдибай. Кумыс принес, пускай товарищ Черемисов пьет на здоровье.
Марина Дмитриевна (зовет). Митя, выдь во двор, люди зовут. (Наташе.) Скажешь Лине, что я мальчика искать пошла, не обедал он. Ступай, повеселись…
Наташа. Что вы там ни говорите, а я всегда была в восторге от вашей Лины. Веселая, жизнерадостная… Артистка она, вот что.
Марина Дмитриевна. Артистка, да переимчивая, а жизнь другого требует. Тут не разгуляешься. Вижу я ее насквозь.
Наташа. Зато она меня понимает.
Они расходятся. Является Черемисов.
Черемисов (приподнят, весел). Кто меня зовет? А-а, Чильдибай, здравствуй… Что такое?
Чильдибай. Пей кумыс на здоровье. Мой папашка пришел из степи, магарыч делает.
Черемисов. Рано. Когда получишь аттестат мастера — выпьем магарыч.
Чильдибай. Пока аванс будет.
Черемисов обратил внимание на молодежь.
Большой шум у них, крупный разговор.
Черемисов (молодым людям). А вы, товарищи, к кому? Алеша (недружелюбно). К директору строительства товарищу Кряжину.
Черемисов (присматриваясь). Народ как будто новый. Давайте познакомимся. Директор теперь я. (Протягивает руку Алеше.) Черемисов, Дмитрий Григорьевич. Товарищ Кряжин переводится в Москву.
Алеша (сухо). Руководитель комсомольской группы двух городов, Самары и Камышина, Строгов Алексей. Приехали к вам на стройку.
Черемисов (удовольствие). Важно… А много вас, ребята?
Алеша. Сто шестьдесят четыре человека.
Черемисов. Сила. Жаль — опоздали. Сегодня было торжество закладки города.
Валя. Мы бы хотели вначале…
Черемисов (здоровается с Валей). Черемисов.
Валя (кивнула). Валя Галанина.
Черемисов. Здравствуйте, Валя Галанина. (Жмет руку Верочке.)
Верочка. Сурмилина. (С веселым недоверием.) А вы не шутите, что вы — начальство?
Черемисов (в тон). А что, не похож?.. Не такой?..
Верочка (наивность). Директора важней, солидней… Я бы не поверила.
Валя (строго). Вера!..
Черемисов (легко). Придется примириться.
Олег (знакомясь). Олег Лозинин. Боречка (подошел к Черемисову.) Борис Кучумов-Камышинский. (Вызывающе.) Мы к вам приехали в порядке живого отклика на призывы вашей молодежи в «Комсомольской правде». А что мы видим? Бюрократическое равнодушие. Мы трое суток жарились в пустыне, как судаки на сковородке.
Верочка. Зеленый ужас! Боречка (чуть рисуясь своим негодованием). Нас привезли на досках и листовом железе. Ну, хорошо, переварили.
Чильдибай всю эту сцену наблюдает с ехидным удовольствием аборигена.
Но здесь, на вашей стройке, категорически можно зафиксировать, что весь энтузиазм у молодежи снизился до абсолютного нуля.
Алеша. Ты, Боречка, не обобщай, придерживайся фактов.
Боречка. Встречи с нами не организовали? Не организовали. Оказывается даже, что не позаботились приготовить общежитие. Мы под открытым небом, неумытые, голодные, здесь нечего купить покушать. Почему не обобщать? Молодежь горела? Да? Горела. Какой же — может быть в таких условиях подъем? Не понимаю.
Верочка (неунывающая манера, готова рассмеяться). Мы же говорили ребятам, что здесь, в пустыне, строится новый культурный центр… и вообще великие работы, пятилетка. Мечтали. Именно горели. (Буйно.) Нас с музыкой провожали. В итоге вышло пятьдесят букетов.
Черемисов. А как руководитель? Присоединяетесь?
Алеша (он скромен, малоречив). Много говорить не надо. Обстановка ерундовая… Есть элемент разочарованности.
Олег. Не надо было смазывать…
Верочка. Что смазывать?
Олег. Суровую правду. Дома, конечно, лучше. (Фыркнул.) Энтузиазм! (Верочке.) Ты ведь воспламеняла… Тоже агитатор!
Черемисов (Верочке с юмором). И как же вы воспламеняли?
Верочка (сердится). Во-первых, я не понимаю — будто маленькие. Активный комсомол, культурные ребята. Но, во-вторых, разве это неверно, что грандиозные масштабы… новые, перспективы… что пойдем в первых рядах?
Черемисов. Куда?
Верочка (с раздражением). Кажется, у нас определенный путь — к социализму.
Черемисов (ему приятно с ними). Прекрасные слова! Святая истина! А жить придется под открытым небом. Вот лучший дом, и то построен при царе Митрохе. Я понимаю ваше настроение, когда никто не встретил, но надо получить депешу. В культурном центре будут телеграф и телефон, а вы заехали куда Макар телят не гонял. Вот в жизни план пятилетки и первые ряды строителей. В чем же элемент разочарованности?
Алеша. Картина, конечно, точная. Девочки очень много нафантазировали. Энтузиазм имеется, а стажа нет.
Валя (гордость). Девочки в опеке не нуждаются. Если они включились, то… (^Черемисову.) Вы лучше скажите: что, например, мне предстоит делать на строительстве?
Черемисов. Кирпич.
Валя. Кирпич?
Черемисов. Да, кирпич, Боречка (рад). «Кирпичики», Валюша, пела?
Валя. Отстань! (Черемисову.) Серьезно?
Черемисов. Совершенно. Боречка (нараспев). За веселый шум… за кирпичики…
Валя (доля драматизма). Отстань ты! (Соображая.) Я их не делала. Не представляю. Положим, выучусь. (Невольно смотрит на свои руки.) Нет, я не понимаю.
Верочка (смех). Попали девочки… Валечка, не увлекает?
Валя (строго). Брось! Это же серьезно.
Черемисов (сурово). Можно повернуть обратно. Вы — добровольцы. Находятся такие, что покидают стройку, даже бегут. Смотрите. Здесь страшно трудно. Темпы пятилетки — вещь неслыханная. У нас почти за год нынче первый настоящий полный день отдыха. Боречка (Олегу, в стороне). Олег, ты не считаешь, что мне надо извиниться перед этим дядей?
Олег. Считаю и настаиваю. Мы ведем себя, как дураки.
Черемисов (как бы заканчивая беседу). Вот что, милые мои энтузиасты, созидание — слово возвышенное, но созидание начинает человек с лопатой. Сегодня был заложен первый камень будущего города. Мне лично это очень увлекательно. Вот здесь, где мы стоим, пройдет проспект, и вместо этой отвратительной халупы мы воздвигнем дворец культуры. Сейчас пустыня нас одолевает. Справимся. Задуман план высадить молодой лес. Вырастим. Жизнь, как я понимаю, есть непрерывное осуществление мечты. Боречка (не теряя достоинства). Позвольте извиниться за необоснованно-нахальный разговор… лично за себя.
Черемисов. Ну, что там! Думаете, нас не стукнула действительность, когда впервые заявились? Еще как!
Верочка. Давайте тему закруглять. Валечка, какое у тебя сложилось мнение?
Валя. А ты, Верочка, будешь с лопатой работать?
Верочка (прилив веселья). Странный разговор, а как же теперь поступить? Мы были авангардом — и повернуть оглобли. Умрешь от одного позора.
Валя. Если весь коллектив, то я возьму эту лопату. (Скрывая прорывающуюся горечь, настойчиво.) Я буду делать кирпичи, я постараюсь, я себя заставлю делать их больше всех и лучше всех. И я прошу не опекать меня… «Ах, Валечка, ах, бедная…» ни слова больше.
Олег. Это серьезный разговор. Энтузиазм начинается с абсолютного нуля.
Алеша (Черемисову). Все исчерпано. Как бы нам практически начать обоснование?
Черемисов. Я уверен, народ уже давно перезнакомился, вас расхватают по палаткам, по землянкам, потеснятся… Устроитесь. Боречка. Созидание — это человек с лопатой. Я тоже присоединяюсь… Но все-таки… а перспективы?
Черемисов. Пятилетка. (Живо.) Но вот за что ручаюсь: люди из вас выйдут. Да. Новые характеры.
Алеша. Пошли.
Думающие, молча, они пожали руку Черемисову, ушли.
Черемисов (вслед). Люблю этот народ!.. Сегодня одну комсомолку посылаем в Ленинград учиться… (Задумчивость) Эх, молодые… молодой лес…
Чильдибай. Ты сам совсем не старый… ты тоже молодой.
Черемисов. За компанию с вами пройду.
Является Ксюша.
Ксюша. Кумыс покупаете, Дмитрий Григорьевич? Какая прелесть!
Черемисов. Нет, Ксюша, это аванс будущего мастера, моего ученика. Зовите своего американца, мы его угостим степным нектаром.
Ксюша. Какая прелесть! (Ушла.)
Черемисов. У нас, Чильдибай, проводы директора Кряжина в Москву, на большую должность. Пойдем, вина выпьем.
Чильдибай. Нет, товарищ Черемисов, не нужно. Там начальство, я робеть стану.
Ксюша возвращается с Купером.
Купер (входя). Thank you, thank you. I have tasted every drink in the world but I've never drunk camel's milk before.
Черемисов. Ксюша, переведите Куперу, что я ему представляю нашего молодого казахского металлурга. (Куперу.) Мистер Чильдибай. Мои цеховые кадры на старом заводе.
Купер. Glad to see you, so you are a son of the bible. Well, don't let that spoil you, young man. It's for you to show the way to modern mankind and to challenge the old civilisation.
Ксюша. Какая прелесть, вы послушайте!
Черемисов. Я понимаю с пятого на десятое…
Ксюша (переводит). «Вы сын библии», говорит мистер Купер и выражается в том смысле, что скоро вы, господа, бросите вызов старой цивилизации.
Черемисов. Вот, не угодно ли, древний напиток. Пьяного отрезвляет, трезвого пьянит.
Купер. I want to drink this ancient drink to the coming progress of the youngest and the strongest part of the mankind.
Ксюша. Сейчас он хочет выпить этот древний напиток за наступающий прогресс наиболее здоровой и молодой части человечества.
Черемисов. Чильдибай, ты понимаешь эти разговоры?
Чильдибай. Почему нет? Мы здоровый народ.
Черемисов. Мистер Купер — мужик демократичный. Он высоко ставит наш пятилетний план.
Чильдибай (повторяет). Это очень правильно. Мы здоровый народ. (Кланяется.) Будьте здоровы.
Купер. Good-bye. And now young lady let's go back, where we came from.
Купер и Ксюша удаляются в дом. Чильдибай уходит. Из дома выходят Кряжин, Миньяров, затем Месяцев.
Кряжин (продолжает). Я, Роман Кряжин, свое положение выстрадал и завоевал. Вот, например, пустыня, советская Аризона… Чья пустыня? Моя.
Миньяров. Не куражься, Роман, неинтересно.
Кряжин. Я куражусь, да… но как у Маяковского! Милиция моя! Хор-рошо! Улица моя! Хор-рошо! Дамочки все мои! Очень хор-рошо… и так далее.
Миньяров. Позволь, я помню, что про дамочек Маяковский не говорил, ибо это очень пошло.
Кряжин. Знал бы ты, Гаврил Федорович, до какой степени я рад, что, наконец, с тобой расстаюсь. Какой у нас год теперь? Тридцатый? Вот. С весны двадцать девятого года по нынешний день ты на мне ехал, как святой на верблюде.
Миньяров. Ехал — ладно, а почему святой?
Кряжин. До того ты какой-то не такой, что даже склоку с тобой устроить нет никакой возможности. Ты какой-то неуязвимый. Я человека с должностью не смешиваю. Люблю я тебя, Миньяров, но в должности — нет, не люблю. Даже шутку, и ту поправил. «Пошлость». Ведь ты мои мысли, совесть, душу мою, как резинкой на бумаге, подчищаешь.
Миньяров. «Люблю — не люблю» — несерьезный разговор, непартийный. И, если уж на прощанье подводить итоги, то скажу, что ты мне дорог своей энергической мужицкой хваткой. Ты большая сила, Кряжин. А я человека с должностью соединяю, ибо человек — это деятельность. Но смотри: без той резинки… без дружеской руки ты можешь в жизни такое написать, что потом и не сотрешь.
Кряжин. Не пугай. Я тринадцатый год в партии. (Горячась.) И в жизнь вступил не на все готовое, как некоторые.
Черемисов (вызов). Скажи прямо, Роман Максимович, как я.
Кряжин. Не лезь в драку, пока не бьют. Что бы там между нами ни случилось, а ты помни, кто тебя поднял на высоту. Я!
Из дома вышла Лина.
Лина (певуче, с хмельком). Мужчины; не шумите. Это дым без огня, как поется в одной песенке. Дмитрий, что же вы гостей бросили?
Черемисов. Роман Максимович жизненные вопросы выясняет.
Лина (певуче). Слышу, слышу, дым, дым… Пойдемте к гостям.
Кряжин. Мне воздуху надо, ветерку.
Лина. Подышите.
Черемисов и Лина ушли в дом.
Кряжин. Вот молодое поколение выросло, беда! Ничем не удивишь. И ты такой же самый, Месяцев… нахал. Недаром вы с Митькой тезки.
Месяцев. Слушаю вас, Роман Максимович, и никак не могу понять, что вам надо.
Кряжин. Черемисову сейчас повезло, но это же бывает только однажды в жизни. Никому неизвестный молодой инженер позволяет себе написать докладную записку правительству с критикой положения нашего медеплавильного дела… И сам Серго Орджоникидзе ведет молодого человека к кому, подумать только!
Миньяров. Какова же была докладная записка!
Кряжин. Читал! Не делайте мне из Черемисова живого гения. Ну, умен, металлургию знает… Однако, прежде чем поставить его директором, у меня запросили мнения. Я ответил положительно. А он даже бровью не поведет! Я семь лет по заводам директорствую, он семь дней. Ладно, делаю скидку на молодость… Но поимей же ты чувство уважения к старшему товарищу… неблагодарный человек.
Миньяров. Не понимаю, Роман, к чему ты стал из себя благодетеля корчить? Ты ведь будто человек не мелочной.
Кряжин. Мелочной, злобный, непостоянный, самовлюбленный и несимпатичный… Сколько там найдется еще таких слов — сыпь на меня.
Месяцев. Роман Максимович, а почему вам кажется, что Митя Черемисов достигает великой радости?
Кряжин (радушно). Ау, эхо! Черемисов скажет, этот повторит. Дружба, как в сказке! Но люблю тебя, Месяцев! Вижу в тебе самого себя в твои годы. Хороший я был парень, ребята, пролетарий чистой воды. Душа была легкая, мысли простые. Отстоял смену, переоделся, пошел гулять. Девицы ко мне льнули, и я их не обижал.
Миньяров. Ты и теперь, кажется, не обижаешь.
Кряжин (строго). Что ты этим хочешь сказать? Я человек свободный, жена померла.
Миньяров. Прибавь — слава богу.
Кряжин. Мертвых не трогаю. Любви между нами не было. Что же, я чувства не имею в груди? Врете, имею. Но ежели ты на что-то намекаешь, то поимей в виду, что у Романа Кряжина совесть чиста…
Является Катенька.
Катенька (смущенно). Можно мне повидать Дмитрия Григорьевича? Только я, кажется, явилась не во-время.
Месяцев. Митя, к тебе гостья.
Катенька. Я не в гости, нет, нет… Я потом приду.
Кряжин. Катенька?.. Катенька Маева из новой лаборатории! Подай ручку старшим, вырази что-нибудь.
Миньяров. Медведь, не смущай девушку…
Кряжин. Кого это можно смутить?.. Ты ее автобиографию не знаешь, а я прочел… Скажи ему, Катенька, как ты сама себе фамилию назначила.
Катенька. Ничего нет интересного… Была беспризорной девчонкой и ходила без фамилии.
Является Черемисов.
Кряжин. Черемисов! Скромница, а приметил-таки Катеньку из новой лаборатории. Цветок душистых прерий.
Катенька. Если Дмитрий Григорьевич дал мне перспективу, так при чем же тут… Товарищ директор, нехорошо.
Кряжин. Не я директор, вот директор. Ладно, милая, умолкаю… Как оно поется: «У вас своя дорога… а мне возврата нет».
Является Лина.
Лина. Мужчины! Жданович всех зовет на озеро. (Радушно.) Что тут за гостья? Ах, наша подшефная воспитанница! Входи в дом, Катенька…
Катенька. Спасибо. Я — просто проститься.
Лина. В Ленинград уезжаешь?
Катенька. Завтра.
Лина. Впервые в жизни девочке завидую. В ее годы и мне виделись красивые горизонты — не воспользовалась, дура. Ведь у нее сейчас за спиной крылья… Тебе бы на сцену, а ты в металлургию кинулась. Бросишь. Жданович зовет на озеро. Нет силы от жары, от пыли… (Уводит в дом Катеньку.) К нам! К нам! Не пущу, не упрямься!
Черемисов, Миньяров и Месяцев уходят в дом. Кряжин задерживается. Возвращается Лина.
(Певуче.) Что же дальше будет, товарищ Кряжин?
Кряжин. Я свободен, ты связана.
Лина (играя). Развяжи меня, молодой вдовец.
Кряжин. Не тяни ты мою душу. Слово остается в силе…
Лина. Страшно решать эти идиотские вопросы. А решать надо.
Кряжин. Тяжелое дело получается. Села бы со мной в самолет, оставила бы письмо.
Лина. Вот горе, дорогой мой, не помню, когда брала в руки перо, пишу с ошибками.
Из дома выходят Жданович, Ксюша, Купер с губной гармошкой, Миньяров и Люшин, который икает.
Жданович. Мы решили… Люшин, перестань икать или исчезни. (Присутствующим.) Мы едем на озеро уху варить. Люшин, не икай или иди в чулан.
Кряжин. Это, однако, толково придумано. Миньяров, поедешь?
Миньяров. Отчего же… Поеду однако.
Кряжин. Имею право на отдых или не имею?
Миньяров. Имеешь, имеешь.
Ушли. Остается один Люшин. Затем является Месяцев.
Месяцев. А вы что же, инженер-консультант?
Люшин. Малость оплошал… переел я здесь.
Месяцев. Или перепил?
Люшин. И то и другое по совокупности.
Месяцев. На озеро не едете?
Люшин. Как можно. (Икает.) У меня дисциплина… Консультант — это гибкая должность. Я всюду старого директора сопровождал и от нового не отстану…
Месяцев. Нынче вы очень изнурились.
Люшин. А я сейчас… по римскому обычаю.
Месяцев. Уедут они — не успеете.
Люшин. Я на велосипеде домчусь. Как можно! Вдруг — вопрос, вдруг — задание.
Является Марина Дмитриевна.
Благодарю вас, Марина Дмитриевна, очень благодарю, богато угостили. Извините, икаю. (Ушел.)Марина Дмитриевна. Кто такой, я его не знаю.
Месяцев. Самая гадкая личность на всем строительстве. Где же ваш внук?
Марина Дмитриевна. С соседскими детьми играет. А куда гости делись?
Месяцев. На озеро поехали… Марина Дмитриевна, Наталья моя раскапризничалась.
Является Наташа.
Наташа. Вы слышите, Марина Дмитриевна, — раскапризничалась! Со мной целая трагедия происходит, а для него раскапризничалась.
Марина Дмитриевна. Трагедия?.. Ох, Наташа, не твое это слово! Опять Ангелина.
Месяцев (строго). Наталья, раз и навсегда скажи: чего тебе надо?
Наташа. Домой. На Урал.
Месяцев. Где я — там и твой дом.
Наташа. Кто тебе дороже — я или Черемисов?
Месяцев. Ты.
Наташа. Врешь. Позови тебя сейчас Черемисов в какую ни на есть страшную трущобу, ты схватишься и полетишь.
Месяцев (рассердился). Черемисов-мой друг. У меня с Черемисовым одни интересы, одни идеи…
Наташа (насмешка). Идеи… Повторяешь за другими сам не знаешь что.
Месяцев. Уезжай! Временную командировку берешь или без возврата?
Наташа. Я сказала: кто дороже?
Месяцев. Я ответил, ты не поняла.
Наташа. Поняла — не поняла, а как сказала, так и будет.
Месяцев. Ты проверь, крепко ли?
Наташа. Не беспокойся.
Месяцев. Ну, тогда так.
Марина Дмитриевна. Ох, дураки… дураки!
Месяцев. Марина Дмитриевна, как быть, если пропала любовь?
Марина Дмитриевна. Вижу, вижу, совсем пропала.
Месяцев (Наташе). Вот тебе тридцать червонцев в дорогу, больше не имею, заявление на развод сейчас напишу, завтра в Совете сама оформишь… Бери деньги, дорога дальняя.
Наташа. Постой.
Месяцев. А что еще?
Наташа. Ну, иди!
Месяцев. Вот и правильно.
Наташа. Пиши, если рад.
Месяцев. А то нет?
Наташа. Рад?
Месяцев. До смерти.
Наташа. Убирайся вон!
Месяцев. Слушаюсь.
Наташа (слезы). Тетя Марина, вы видите, как он обрадовался?
Марина Дмитриевна. Вижу, вижу.
Наташа. Подожди, что ты пишешь?
Месяцев. Заявление о разводе.
Наташа (крик). С кем?
Месяцев. Меня с тобой.
Наташа. Не смей! Не смей, говорю тебе, это плохая примета. Марина Дмитриевна, разве я сказала о разводе? Что я ему сказала? (Слезы..) Подтвердите вы, что я сказала не то, о чем думала. Я же люблю его, а он обрадовался и готов писать бумагу. Нехорошо так! (Плачет.)
Марина Дмитриевна (взяла их за руки, соединила). Милые вы мои, молодые дураки, жалейте вы друг друга, не надрывайте. Поймите вы, что жизнь у вас и без того беспокойная, трудная. Нелегко вам будет пройти эту пятилетку, да не вы одни силы кладете. Вон и Магнитную гору стали подымать и по Уралу пошло… Такое уж время настало, Наташа. Ах, сына бы мне, Митеньку, вот тоже примирить с супругою… а ведь он и не видит ничего. А может быть, и к счастью. Мы, старозаветные люди, больше на свет уповаем, чем на мрак.
ЗАНАВЕС
КАРТИНА ВТОРАЯ
Вечер перед сумерками. Берег огромного озера, которое с наступлением темноты фосфоресцирует. Большие черные камни причудливой формы. Скалы. Катенька, Черемисов.
Катенька (после молчания). Почему эти камни такие необычные?
Черемисов. Отрывались от скал, промывались, выветривались… следы тысячелетий. Геология, Катенька, геология. Здесь было древнее море.
Катенька. Целое море пропало, а мы явились сюда строить пятилетки. Удивительно все-таки. (Прислушалась.) Кажется, ваши идут. Неловко я себя чувствую.
Черемисов. А не надо дичиться. У Романа Максимовича привычка ошарашить человека.
Катенька (отрывисто). Я впервые оказалась среди таких людей…. Большие люди… очень странно. Я думала, они живут не так, хотя я частные условия жизни плохо знаю.
Черемисов. Какие там частные условия жизни. Когда-то что-то будет и устроится, а теперь человек наш, если подумать, живет на походе, на скорую руку.
Катенька. Очень правильно. Я всех презираю, кто живет личными интересами. Мещане и обыватели…
Черемисов (задумался). Это трудные вопросы, дорогая… Плохо у нас еще клеятся эти дела, — личное с общим. Трудные вопросы. (Пауза.) Есть легенда, что пустыня манит назад человека. Через пять лет вокруг нового медеплавильного завода у нас подымутся молодые насаждения. Только вы уж сюда не вернетесь, на юг поедете куда-нибудь, в Кривой Рог… Восточные районы не популярны.
Катенька (строптиво). Хотите, поклянусь?
Черемисов (удивление и шутка). Зачем же?.. Это очень громко.
Катенька (еще строптивее). Может быть, я ни разу в жизни не клялась. (Торопится.) Вы, наверно, не замечаете, что я гораздо старше своего возраста. Я очень давно живу самостоятельно. Мне хотелось на прощание очень серьезно высказать вам свои установки, свое личное настроение… потому что вы, Дмитрий Григорьевич, вы очень многое…
Черемисов (смущенно, не дает ей досказать). Если вернетесь — отлично. Здесь будут нужны новые, образованные люди. (Вдруг с нежностью.) Катенька, вы лучше пообещайтесь писать мне.
Катенька (смело). А я вам написала.
Черемисов. Как? Не понимаю.
Катенька. Написала потому, что боялась при личном разговоре напутать. Но вы дайте мне слово, что прочтете эти листки после моего отъезда и непременно их уничтожите.
Черемисов. Вы моложе своих лет, дорогая. Даю такое слово… но уничтожить — не знаю.(Вдруг приблизил к себе Катеньку.) Не забывайте про меня. Стипендией жить будет трудно, не бойтесь написать — поможем. Верьте, что никогда я… не теряйте нашей дружбы.
Катенька (торопится отдать письмо). Теперь я знаю, вы смеяться не станете и… там все сказано. Самое важное дело я сделала. Купер идет.
Является Купер.
Купер. О, мистер Черемисов, here you are…
Черемисов. Мистер Купер, Катенька Маева, наша комсомолка, она едет учиться в Ленинград, в институт.
Купер. Институт!
Катенька (подает руку). Катя Маева… очень приятно.
Купер. Очень приятно, очень приятно… (Садится на камень, наигрывает. Бросил играть, заговорил экспансивно и горячо.) О, мистер Черемисов, the Russian women…
Черемисов (зовет). Жданович, что бродишь, иди к нам!
Голос Ждановича. Полагаю утопиться.
Черемисов. Иди сюда.
Является Жданович.
Жданович. Чего вы от меня хотите?
Черемисов. Переводи Купера.
Жданович. Купер весь переведен, прочитан и давно забыт.
Черемисов. Не ломайся… Американец говорит что-то о женщинах.
Жданович. О женщинах? Эй, Джаки, что вы говорите об этой разновидности плотоядных? Черемисов. Женя, не забывайся.
Купер. I say that American women hawe their minds only on wealth like diamonds, money, automobiles, bungalows and other things…
Жданович (послушал Купера). Не понимаю, ради какого чорта ему сейчас пришли на ум американки… Американки, говорит он, помешаны на долларах, автомобилях, коттеджах и другом меркантильном материале вроде камней.
Катенька. Камней?.. Каких камней?
Жданович. Наивный вопрос, душечка.
Купер. The American women, you now, are cold blooded fishes.
Жданович. Они, то есть американки, похожи на хладнокровную рыбу.
Купер. When they are forty they become bony hags and go crazy over religion although for a long time they poison the world by the smell of the powder and dry skin.
Жданович. К сорока годам они делаются костлявыми ведьмами и сектантками. Хотя еще долго отравляют мир запахом пудры и сухой кожи.
Купер. But when they are nineteen they wear a permanent smile like a detective or a salesgirl or a murderer who has cought up his victim.
Жданович. А в девятнадцать лет они перманентно улыбаются, как сыщики, комиссионеры и убийцы, настигающие свою жертву.
Катенька. Не может быть, чтобы девушки улыбались, как убийцы.
Жданович. Милейшая, но речь идет о девушках, искалеченных капитализмом.
Является, оставаясь в стороне, Ксюша.
Купер. I woo the Soviet women.
Черемисов. Ну, и что же дальше?
Жданович (послушал). А дальше пошел сентиментальный бред, который я не желаю повторять.
Ксюша. Какой же вы отвратительный человек, Евгений Евгеньевич! Мистер Купер преклоняется перед нашей женщиной, но вам это не нравится потому, что вы несчастный циник.
Купер. Yes. Я уважаю совет женщин. You know, Katya, if your eyes are the reflection of your soul they must see the world around perfectly well.
Ксюша. Какая прелесть! Катенька, он делает вам изумительный комплимент… Ваши глаза… Я не знаю, как перевести…
Жданович (насмешка). Если ваши глаза есть зеркало души, то как прекрасно они видят окружающий мир. Вот и весь изумительный комплимент.
Купер. Yes, yes, Katya Maeva!
Ксюша. Но вы способны сказать что-нибудь такое?
Жданович. Ксюша, вы мне сию минуту заявили, что я несчастный циник. Если бы это море было не столь ничтожно, то я бы утопился.
Ксюша. Где вы воспитывались, Жданович?
Жданович. В классической гимназии, моя Афродита. Затем в Горном институте. Оба заведения окончил с золотой медалью для того, чтобы здесь, у чорта на куличках, добывать медь.
Черемисов. Жданович, кто тебя не знает, может подумать про тебя чорт знает что.
Ксюша. А по-моему, тут и думать нечего.
Жданович (с жаром и юмором). Ло-ве-лас! Чорт возьми, но давайте же говорить серьезно. Мне очень жаль старых романов под старыми липами, но все это осталось в книгах девятнадцатого столетия.
Катенька (вдруг отчаянно). Неправда!.. Вы ничего не знаете… Неправда!
Жданович (пренебрежительно). Кто там?
Катенька. Я!.. Неправда! Романы и любовь не только в вашем девятнадцатом столетии…
Является Лина, затем неприметно Люшин.
Лина (доля вызова). Скажите, почему свадьбы празднуют, а разводы нет?
Жданович. А вы как ставите вопрос — философски или практически?
Черемисов. Жданович, я, конечно, понимаю, что эти темы тебе доставляют удивительное блаженство, но ты все-таки запиши, что надо посчитать, на какую площадь орошения хватит здешних ключей.
Лина. Черемисов, неужели ты не слышишь, что я говорю про нас с тобой?
Черемисов. Лина!.. Ты подумай, что говоришь! Чему же ты смеешься?
Катенька. Вы не верьте.
Лина (схватила за руку Катеньку). Молчите. (Насильно подводит Катеньку к Черемисову.) Вот… Она на тебя молится. Не отпускай. Останется.
Катенька. Не смейте! Вы бессовестная женщина. Я ненавижу таких женщин.
Лина (мягко). За что так крепко, девочка?
Катенька. За то, что вы сейчас… Что я говорю! С ума сойти! Прощайте. (Убежала.)
Черемисов. Ангелина, поедем домой.
Лина. Нет, я с тобой домой не поеду.
Черемисов. Кряжин, останься на минуту.
Все, кроме Кряжина и Лины, уходят.
(Кряжину.) Ты когда в Москву летишь?
Кряжин. Дня через два.
Черемисов. Завтра лети.
Кряжин. Приказываешь?
Черемисов. Завтра лети.
Кряжин. У меня имущество… надо собраться.
Черемисов. Следом приедет…
Кряжин (озабоченно). Можно, конечно, и завтра улететь от пересудов. Зачем было устраивать излишний шум, не понимаю. Могли бы, кажется, договориться, а то ненужные переживания… обоюдная неприязнь. (Махнув рукой.) А!.. (Удалился.)
Черемисов. Сына мне не оставишь?
Лина. По закону сын при матери.
Черемисов. Вот зачем была вся сцена… Да… Неумно.
Лина. А ты меня давно не любишь. Мы на Урале жили еще туда-сюда, а здесь… Ты сутками домой не приходишь, а если ты пришел, то носом в книгу или совещания, приходы, споры… В большие люди лезешь. Выгонят тебя оттуда так же, как и допустили.
Черемисов. Это Кряжин. Его почерк..
Лина. При чем тут Кряжин! Я поняла давно, что жизни мне не будет. Век будем нищими, бездомными скитаться по заводам. Не хочу. Прощай. (Пауза.) Прощай, я говорю.
Черемисов. Слышу.
Лина. Так вот и расстанемся?
Черемисов. А ты сцены любишь. Ступай, ничего не будет.
Лина (мягко, простовато). Эх, Митя, зря мы хорохоримся! Будем смотреть на вещи просто. Тебе все равно придется работать с Кряжиным. Он твое прямое начальство.
Черемисов. Уйди, пожалуйста. И пусть все уезжают домой.
Лина. А ты как же?
Черемисов. Пожалуйста, уйди.
Лина. Ну, хорошо. Я пошла. (Уходит.)
Явился Жданович.
Черемисов. Женя?
Жданович. Я.
Черемисов. Уехали?
Жданович. Да.
Черемисов. Что там в корзине? Налей. Душно.
Жданович (у корзины). Тут одно шампанское.
Черемисов. Вот и устроим проводы товарищу Кряжину.
Жданович. Оставь. После поговорим.
Черемисов. Тоже верно.
Жданович (налил вино, сел). Со свиданьицем в новых обстоятельствах.
Черемисов. А ведь ты чему-то рад, подлец.
Жданович (подумал). Интимный мир человека-материя трепетная. Чужой руке к ней прикасаться не следует. А рад я только тому, что теперь ты будешь у нас хозяином. Видишь ли, Дмитрий Григорьевич, я с большевиками в некоторых пунктах расхожусь, но это не мешает мне видеть, что вашей партии теперь нужны люди своеобразные, особенные, молодые. И эта вещь мне начинает нравиться.
Черемисов. А что такое они должны из себя представлять, ты знаешь?
Жданович. Догадываюсь. Но люди не сапоги. Их не сошьешь по номеру. Само время даст своих современных ему людей…
Черемисов (раздумье). Хозяин… Старый завод я еще потяну, а вот строительство, боюсь… провалю.
Жданович. А тебе не дадут провалить. Ты сам увидишь.
Является Люшин с велосипедом.
Слушай, штатный доносчик, новому директору также будешь доносы на меня писать?
Люшин (бесстыдно и ласково смеется). Резкий у вас язык, Евгений Евгеньевич. Информация — мать оперативности.
Жданович. Информатор… (Черемисову.) Он однажды написал Кряжину донос на меня на восьми листах, а тому, видно, читать надоело… Кряжин взял и прислал мне всю бумагу с резолюцией: «Разберись сам». Ни на одной комедии я так не смеялся, как при чтении этого сочинения. А вот в партком ты не пишешь. Там не берут?
Люшин. Евгений Евгеньевич, я же политики не касаюсь. Моя обязанность — консультировать производство.
Черемисов. На производство и пойдете, Люшин. Мне консультанты не нужны. Я сам производственник.
Люшин. Воля ваша. Только я рекомендовал бы вначале присмотреться.
Черемисов. Разве я сюда приехал из Китая? Жданович (Люшину). Спокойной ночи, приятных снов. Люшин. Мое почтение и всякое уважение. Счастливо оставаться. (Ушел.)
Жданович. Гнать его надо.
Черемисов. Посмотрим!
Жданович (с удовольствием). А теперь давай выпьем-ка вот этой шипучей воды, которая напомнила мне берег Адриатики, далекое небо и кое-что в поэтическом роде. (Пьет.) Русский человек я, а то работать бы мне теперь в Италии да попивать «кьянти». Ты итальянок только на картинках видел, Черемисов?
Черемисов. Только на картинках.
Жданович. Вообще ты с женщинами не горяч.
Входит Месяцев.
Черемисов. Эх, дорогой! (Месяцеву.) Ты еще зачем явился?
Месяцев. Ангелина Тимофеевна послала.
Черемисов. Миньярова не видел?
Месяцев. Они с Кряжиным о чем-то толкуют… ссорятся будто.
Черемисов (легко). Ну, садись. Расскажи, Месяцев, как ты женился?
Месяцев. Нет, я вам лучше расскажу, как я сейчас разводился.
Черемисов. Как?.. И ты?..
Месяцев. И? Как это понимать «и»?
Черемисов. Не торопись понимать все «и». Во всяком случае, мы с Кряжиным над своими «и» точки поставили.
Месяцев. Митя, у тебя, видать, большие неприятности.
Черемисов. Большие неприятности… Ну, что за дрянь вот этот случай! Какая нищета! Нет, братцы, Горького надо читать, его мещан… окуровских… Что ж они, вымерли все в восемнадцатом году? Нет, неправда. «Большие неприятности»… Ты, Месяцев, чудак! Если бы они были большие, то я бы здесь не распивал шампанское. Не то. Большое — значит высшее. И перед высшим все это пыль и дрянь.
ЗАНАВЕС