Пьеса в двенадцати сценах

 

Действующие лица

Зина Пращина

Иван Каплин

Вавка Маландина

Женя Салазкин

Лев Порошин

Эдуард Ларисов

Саня

Рузия

Денис

Неизвестная особа

Генриета

Воронько

Укропов

Студентка с косами

Томаз Чебукиани

Парень в свитере

Деловой студент

Студенты, студентки

 

Сцена первая

В студенческой гостиной Московского университета. Вечером.

Зина (принесла и ставит на стол патефон. Жене, который сидит в кресле). Сидишь…

Женя. И что из этого?

Зина. Четвертый год! А я привыкнуть не могу. Ведь ты сидишь четыре года. Тебя нельзя выдумать, потому что ты ни на кого не похож. Когда я пришла в университет, то первым, кого приметила, был ты. Ты, как сейчас, сидел на третьем этаже физического и с мировым глубокомыслием рассматривал свои черные пальцы.

Женя (с монументальным спокойствием). Точные науки начались с того момента, когда человек посчитал пальцы на своих руках.

Зина. Но это случилось пять тысяч лет тому назад.

Женя. А у бедного человека все те же пять пальцев. Но ты ненаблюдательна, родная. Видишь?

Зина. Вижу.

Женя. А что это?

Зина. Газеты.

Женя. Я перечел всю прессу за неделю. Знаю, чем дышит Даллес, как будут ликвидироваться МТС и еще тысячу вещей.

Зина. Положим, я тоже знаю, чем дышит Даллес, а вот от МТС уже отстала. Если бы я могла представить себе, какая на физическом нагрузка, то ни за что не пошла бы на этот страшный факультет. Нет, вру. Пошла бы. Это, конечно, великий факультет. Как ты успеваешь, не могу понять.

Женя. Мой дед был пчеловодом и прожил на пасеке сто восемь лет. В каждую данную минуту он в точности знал, что делается по округе в радиусе ста верст. Для своего времени он был передовым лицом.

Зина. А посему, внук передового деда, помоги мне запустить этот проклятый патефон. У него барахлит пружина.

Женя (лениво, безразлично). А его не надо запускать.

Зина. Статуя, стронься с места, пошевелись, прошу! Пойми, что у меня сегодня день рождения, предвидится огромное веселье.

Женя. Патефон не надо запускать.

Зина. Женя, ты вещаешь? Интересно.

Женя. Самое интересное впереди. На твой день рождения никто не придет.

Зина. Как же никто?.. А ты уже пришел.

Женя. Я? Нет… я вообще. Ты не сердись, что я сообщил тебе неприятную новость, но надо. Я не разделяю мнения, что ты низко поступила с Вавочкой Маландиной, но это тоже вообще. Муть.

Зина. Ах вот что! Вавочка. Но почему же низко?

Женя. Спроси у них. (Потягивается.) И если можешь, представь себе, что я не существую.

Зина. Низко… Что Вавка — никудышная студентка, да, я это сказала. Сие известно всему миру, и первой — Вавке. Но не прийти ко мне на день рождения организованно?! Женя, ты вечно спишь, и тебе приснился дурной сон.

Женя. Жизнь временами бывает хуже самого плохого сна.

Зина. «Жизнь — это праздник, на который мы приглашены». Так говорили древние индусы, с которыми я вполне согласна.

Женя. Прошу тебя, Пращина, не сотрясай моих ушей дежурными восторгами.

Зина. Дежурными?.. Прости. Либо ты меня не знаешь, либо я тебя, потому что думала, что ты умный малый. Нашу жизнь я считаю праздником. И это мною не придумано, а пережито… «Дежурными»… Ты этого не смей. А то я тебя вместе с твоим креслом вышибу отсюда.

Женя. Юпитер…

Зина. Ничего не Юпитер. Довольно! У каждого человека есть понятия, чувства, за которые он… Довольно. Но что же, в самом деле, они не идут? Пора бы. Странно. Глупо. Ни души… Что ж, пусть… уползай и ты, Салазкин.

Женя. Юпитер, не сердись, это комично.

Входит Саня .

Зина. Эх, ты… пророк! Чушь твое пророчество. Вот он — первый мой гость! Мой прекрасный и обиженный ребенок!

Вбегает студентка с косами .

Студентка. Девчата, умоляю! Маргаритка Соскина сюда не заходила?

Зина. Не заходила. Не знаем Соскину.

Студентка. Ну да, не знаете! Тоже важничают. Ой, что же делать?! (Убегает.)

Саня (Зине). Тебе послание.

Зина. Послание? Мне? От кого? (Очень удивлена).

Саня. От друзей… из группы.

Зина. Что случилось, Саня?

Саня. Почитай.

Зина (читает). «Дорогая Пращина…». Ах, все-таки «дорогая». (Читает.) «Дорогая Пращина, мы не только неспособны на такие поступки, на которые способна ты, как борец за передовое морально-политическое поведение…». Нет, «дорогая» — это иронически… (Читает.) «… но мы также не представляем себе, как можно оклеветать подругу, которая протянула тебе руку помощи в тяжелую минуту. Может быть, твой поступок и выражает твои высокие моральные принципы, но мы, простые смертные, неспособны понять тебя. Поэтому не удивляйся, если никто не придет на твой званый вечер. По поручению товарищей из группы Генриета Вальдемар». Здорово! Правильно… Ну, а ты, Саня?

Саня. А я зря купила майонез. Из-за него пришлось тащиться в город. И охота тебе было распространяться насчет Вавки на комсомольском собрании. Ее, оказывается, чуть не вышибли из университета. Папаша выручил… генерал, что ли. Тоска. Поесть нечего?

Зина. Но я, честно говоря, не думала, что вышибут… хотя это было бы правильно.

Саня. Непонятный ты человек, Зинка. За каким лешим тебе надо исправлять Вавку Маландину, пусть она тысячу раз бездарь? За каким? Тем более что она действительно помогала тебе материально. Не понимаю. Все это тоска. Поесть нечего?

Зина. Я сама себя презираю за это!

Саня. За что?

Зина. За то, что непонятный человек. Я шла на то собрание и повторяла: «Не говори про Вавку, не говори про Вавку, не говори про Вавку», а вышла на трибуну — и понесло. Моя мать говорила: «Удавить тебя мало». И я виновата? Клянусь тебе, что меня три года буквально гложет мысль о том, что Вавка занимает место в университете не по праву, что вместо нее мог бы учиться дельный человек. Социализм — это, прежде всего, разумная организация общества. А какая тут разумность, если мы видим в университете и лентяев и тупиц…

Саня. Опять понесло.

Зина (покорно). Понесло.

Саня. Мало тебе Вавки, ты еще социализм будешь критиковать. Поесть, я спрашиваю, нечего?

Зина. Молчу. Не буду. Но социализм — это моя личная судьба, которая мне никак не безразлична, и я… Молчу. Не буду. Что же я могу тебе предложить, кроме бутылки «Твиши»?

Саня. Замечательный день рождения!

Зина. Вы же начисто запретили мне тратиться.

Саня (вздохнула). Да, Зина, как бывает дико. Три дня назад все боялись, чтоб наша Пращина потратила копейку лишнюю из своей стипендии, а сегодня — чужие. У меня лично такое плохое настроение, что лень ссориться с тобой. Живи как знаешь, меня не трогай. Поесть у тебя нечего, на душе тоска. Давай танцевать, что ли.

Зина. Я понимаю, моя беда в том, что я старше вас. Ты пришла в университет прямо из школы, а я… И за трактором довелось посидеть, и замужем побыть. То и другое крайне неудачно.

Саня. Подумаешь, несчастье — неудачное замужество.

Зина. А твой отец, которого ты ненавидишь?.. Вот что значит неудачное замужество! Во всяком случае, дружок, я кое-чего испробовала из великой чаши жизни. Давай танцевать. Но мы сначала выпьем по рюмке «Твиши», и ты меня поздравишь с днем, с которым… история умалчивает.

Саня. Ты, конечно, испытала… но я никогда не думаю, что ты старше меня. Я тоже испытала. Когда дома жуткий быт, поневоле делаешься старше. Поздравляю тебя, Зина… А этот? (Указала на Женю.) Пригласи.

Зина. Он не поднимется, увидишь… Салазкин, возьми бокал вина, поздравь меня.

Женя. Я здесь вообще. Но выпить я могу. Преподнесите.

Зина. Когда подарок принести, ты «вообще», а когда выпить, то «преподнесите».

Саня. Поздравляю тебя, Зина. Если говорить серьезно, ты девка исключительная в хорошем смысле. Хоть ты и вредная.

Зина. Да, я вредная.

Саня. Будь у нас таких побольше, интересней была бы среда, умнее отношения. Желаю тебе заслуженных успехов, любви особенной, не пошлой… Ты удашься и по науке. Верю.

Зина. Спасибо, Саня. (Жене). А ты как там?

Женя. Преподнеси вторично. Я опередил. (Когда налили.) За физиков, которых уважаю. И, значит, за тебя, ибо на факультете ты явление исключительное. По моему частному мнению, женщинам физические науки не показаны, но ты меня опровергаешь. Посему я и считаю тебя явлением исключительным. Но исключительные люди собирают в себя и типизируют среду, эпоху и народ, из которого выходят… Значит, ты лицо типичное.

Зина. Спасибо, Женя, хоть говоришь умно до невозможности.

Женя. И в том, что ты взрослее всех в нашей группе, то в этом виноват, по крайней мере, первый — твой родитель.

Вбегают студентка с косами и парень в свитере .

Студентка (в изнеможении). Девчата, умоляю… ничего смешного нет. Здесь должна быть Маргарита Соскина.

Зина. Никакой Соскиной здесь не было, нет и не будет.

Студентка. Это кошмар. У нее все билеты.

Зина. Постойте, родные. Да вы какой курс? Первый?

Студентка. Это не важно. Соскина, где ты? Какой кошмар! Маргарита!

Убегают.

Саня. Первый курс. Троглодиты. Давай танцевать. (У патефона). Только отчего звук взвывает?

Зина. Леший с ним. Лишь бы ритм не нарушался.

Саня. Веди ты.

Зина. Ладно.

Танцуют.

Саня (медленно, думая о чем-то своем). Тебя Каплин любит?

Зина. Это все утверждают.

Саня. От меня скрывать не надо.

Зина. Он не говорил, что любит.

Саня. Да… Но целуетесь?

Зина. Не целуемся.

Саня. Ври.

Зина. Очень хотелось бы, но факт остается фактом.

Саня. Женя, накрути пружину. (Видит, что того нет в кресле). Смотрите, исчез. Никто не видит, как он появляется, как исчезает. Тоска — полюбить такого.

Зина. Уклоняюсь судить о вещах загадочных. Хотя… Я так о нем сказала бы… Он так ленив, что постарался быть талантливым, чтобы лениться. (Прислушалась.) Плывет и завывает… Давай заведем другое. (Меняет пластинку.) У тебя стипендия тю-тю?

Саня. Тю-тю.

Зина. На чем завалилась?

Саня. Кванты.

Зина. И кто придумал квантовую механику назвать квантами! Эх, кванты! Знало бы остальное человечество, что это такое. Оно зауважало бы нас, как больших. Будем танцевать медленнее?

Саня. Давай медленнее.

Зина. Ты в каком платье сдавала?

Саня. В этом понесло… Получше надеть хотела…

Зина. А надо было в старом.

Саня. Ну конечно. И хотела же надеть старенькое, с заплаточками… в нем я меньше «хора» никогда не получала.

Зина. Как же ты завалилась?

Саня. Задачку затянула. Начала мудрить и намудрила на тройку. Как жить, не знаю.

Зина. Проживешь. Я приехала в Москву с трешкой. Прожила.

Саня. Но ты Вавку встретила.

Зина. Ты могла бы поплакаться профессору. Говорят, он добрый.

Саня. С какими глазами мне плакаться? И так уже дали комнату в университете, когда в Москве своя жилплощадь.

Зина. Что слышно дома?

Саня (меланхолически). Все по-старому. Отец пьет, мать шьет, соседи на нее заявления пишут, разоблачают частный капитал. Комедия — пропадешь со смеху.

Зина. И чего он пьет?

Саня (безразлично). Дикарь.

Зина. Опять поплыло.

Саня. Ничего, не обращай внимания. И никогда не целовались?

Зина. Никогда.

Саня. Но если даже не целовались, то громадно тебя любит. Вся группа это знает.

Зина. Ох, группа! И все-то она знает. Я не боюсь самых свирепых преподавателей, но группу!.. Не пришли на день рождения… Ты понимаешь, что это такое?

Саня. Плюнь.

Зина. На коллектив?!

Саня. Плывет немыслимо. Заведи что-нибудь немыслимое. Давай надеремся.

Зина. Санька, ты рехнулась!

Саня. Рехнулась.

Зина. Нет, Саня, от коллектива можно натерпеться, но все равно плевать нельзя.

Танцуют.

Саня (по-прежнему медленно и почти не меняя интонации). Он тебя любит… Ваша любовь как-то украшает нашу группу. Ты веришь — всем хочется, чтоб у вас получилось без пошлости. Именно с Каплиным. Он очень интересный. В будущем ученый. Это определенно. Он и теперь знает больше иного преподавателя. Провинция. Бывает же. Зина, тебе очень грустно?

Зина. Не очень и очень. Чувствами трудно управлять.

Саня. Вообще ты сложная. Даже завидно.

Зина. Может быть… но часто хочется в тот несложный мир, где розовое небо, а солнце не какое-то обыкновенное, а золотое…

Саня. А мне скучно… Иван тебя громадно любит. Иногда мне думается, что нам не надо никакого этого образования. Все счастье в любви… Эх, где ты, мое кривое счастье!

Входят Каплин и Ларисов . Последний с лимонным деревцом в кадочке.

Каплин (с пафосом). У собак и коров нет надежд!

Саня. Каплин?! Иван, ты подслушивал?

Каплин. Это пошло, Александра. Но ты как-нибудь вглядись в глаза животных.

Саня. Почему я?

Каплин. Не хочешь, не вглядывайся.

Саня. Иван, у тебя бублики!

Каплин. Я их купил вместе с горячительным. Бублики могут быть общими, горячительное для взрослых. А где народ? Или мы опоздали?

Зина. Вы пришли последними. Теперь можно начинать пир. Но ты познакомь нас… (Указала на Ларисова). Почему он держит комнатное растение?.. Но это радость! Саня, посмотри, живой лимон с плодами. Пахнет югом, небом, облаками.

Каплин. Странно говорит… Облака не могут пахнуть.

Зина. Всем известно, что ты не любишь поэзии.

Каплин. Облака не могут пахнуть.

Зина. Этот подарок я запомню на всю жизнь.

Каплин. Познакомьтесь… Фамилия — Ларисов. Имя — Эдуард. Заочник. Тоже физик… А может быть, и химик. Кажется, он сам точно не знает этого.

Зина. А как же вы добыли это растение?

Каплин. Он его купил.

Зина. Даже собаки и коровы понимают, когда ты врешь, Иван.

Каплин. Ларисов, отвечай. Эта женщина не любит неясностей. Я тебе говорил.

Ларисов. Говоря буднично, мы его сперли.

Зина. Сперли… Где?

Ларисов. Где-то там… в пространстве этого строения.

Зина. У кого, не помните?

Ларисов. Я лично не интересовался.

Зина. Тогда я вам скажу, у кого. Вы его сперли у профессора Зимницкого. Он один разводит лимоны. Но как вы проникли к нему в квартиру?

Каплин. Ларисов, отвечай. Я тебе говорил.

Ларисов. Дверь была открыта. Лимон стоял в тазу у двери, набирался влаги. А разве можно дверь с улицы держать отпертой…

Зина. Здесь не улица. Вы что-то путаете, химик.

Ларисов. Ваши коридоры даже не улицы, а целые проспекты. Я удивляюсь, как здесь не ходят троллейбусы.

Саня. Вы лучше не острите, милый мой, а волоките это дерево на место. Неужели вы не видите выражения ее лица?

Ларисов. Шутка не удалась. Не спорю. Волоку. А то оставим? На месяц хватит чай пить. Нет?

Зина. Саня, проводи и посмотри… чтоб лимон был на месте.

Саня. С удовольствием.

Саня и Ларисов уходят.

Каплин. Зиночка, поздравляю… и так далее.

Зина. Что именно — далее? Иван, не подходи… Иван, не протягивай рук.

Каплин. Противно?

Зина. Не то…

Каплин. Лицо нелепое?

Зина. Лицо твое… на первый взгляд самое заурядное.

Каплин. Мне часто кажется, что я тебе противен.

Зина. А группа пришла к заключению, что у нас громадная любовь.

Каплин. Дай руку. Я ее поцелую в знак твоего дня рождения.

Зина. «В знак»… Откуда ты такой прошлый?

Каплин. Новое дело. Почему?

Зина. Потому что ты напоминаешь какую-то классическую книгу прошлого столетия.

Каплин. Зина, я тебя люблю, а ты не разрешаешь мне жеста… Любовь без жестов — это не любовь.

Зина. Иван, не подходи….. Не болтай руками… это тебя мельчит.

Каплин. Терпеть не могу слога речи остряков и поэтов.

Зина. Обиделся… Ах, милый! У нас осталось натуральное вино. Поздравь меня.

Каплин. Остряки и поэты затемняют истинную сущность вещей. (С рюмкой вина). За твое здоровье, Зина… и за твое будущее.

Зина. А что, если действительно за наше?

Каплин. Скажи мне наконец, как ты относишься ко мне.

Зина (подумавши). Ты однажды меня изумил раз и навсегда. Серьезно, милый друг. Когда ты появился на третьем курсе в нашей группе и я узнала, что ты на год уходил из университета на завод… просто так уходил, чтобы повзрослеть, когда я потом узнала, что ты, поступая в университет, знал половину программы факультета… меня изумила личность. Ведь все мы только эскизы будущего. А личность начинается с поступков… поступков важных, раскрывающих глубокий ум, большой характер… Иван, не приближайся.

Каплин. Но руку, кажется, пожать можно.

Зина. «Руку»… «руку»… Ты понятия не имеешь, как я мечтаю поцеловать тебя… (Мнимая строгость.) Поэтично, в главу. Ах, Иван, без шуток, ты моя трагедия. Сама я, кажется, становлюсь комедией. Или то и другое.

Каплин. Тогда — трагикомедия.

Зина. Это как же?

Каплин. Это когда человек смешон трагически.

Зина. Смешон трагически. Это я. Смешно тебя страшиться, но я страшусь. Смешно даже подумать, будто ты коварно меня бросишь, но я думаю. Пойми, Иван, я та несчастная ворона, которая боится куста. Иван, ты меня бросишь?

Каплин. Зина, это бесконечно глупо.

Зина. Но глупость — спутник счастья.

Каплин. Кто это сказал?

Зина. Хотя бы я… А что?

Каплин. А то, что ты чересчур мыслящая. И в этом твоя огромная беда. Дай же руку, пуганая.

Зина. Иван, все-таки не надо быть таким прошлым, таким классическим…

Каплин. Ты думаешь, что я боюсь тебя обнять? Ого. Смотри, ты еще умрешь в моих объятиях.

Зина. Лучше уж воскреснуть! Мне давно пора воскреснуть.

Входят Саня и Ларисов .

Саня (по-прежнему). Каплин, ты ее громадно любишь!

Каплин. Саня, по точному смыслу слова пошлостью называется то, что пошло по рукам. Не комментируй.

Саня. Другому не простила бы… ты — умный.

Ларисов. Каплин, родилось предложение покинуть это колоссальное здание, построенное с излишествами, и кинуться всей компанией в ресторан… ввиду того, что здесь прием не состоялся.

Каплин. Но ты имей в виду, мы народ небогатый.

Ларисов. Я приглашаю в скромном оформлении.

Зина. Лимон отдали?

Ларисов. Не только отдал, но получил благодарность. Я доложил любителю цитрусовых, что отнял его сокровище у жуликов. Он был тронут.

Саня. Я так смеялась.

Зина. Ты смешливая. Но вот что смешно — я четвертый год в Москве и не видала ни одного ресторана изнутри… Пойдем, Иван. Ты понял, что случилось? Группа меня бойкотирует.

Каплин. Не обижайся никогда на дождь, который льет тебе за шею. Дождь не может быть сухим.

Ларисов. И на атомную бомбу… Атомная бомба не может быть дождем.

Саня. Он… этот… Ларисов, Эдуард… интересный человек… с ним хорошо тонуть. Сам пойдет на дно и тебя утащит… не заметишь.

Зина. Да, юноша, вы произвели на меня чарующее впечатление, увы, на одну минуту. Как жаль.

Ларисов. Мои впечатления так быстро не ломаются. Вот Саня и завтра и через год для меня останется все той же очаровательной Саней, какой я ее увидел в первое мгновение.

Зина. Ого!

Ларисов. А что?

Зина. Ого и больше ничего.

Вбегает студентка с косами с тремя подругами .

Студентка. Девчата, дорогие…

Зина. Соскину?

Студентка. Да-да… Маргаритку… Неужели была здесь?

Саня. Она влюбилась и вышла замуж.

Зина. Постойте, родные… вы сначала отдышитесь. Вы первый курс?

Студентка. Ну, первый. Какое это имеет значение?

Зина. Огромное. А мы четвертый.

Другая студентка. Вот видишь… вытаращилась! Ничего не видит.

Зина. А на каком вы этаже находитесь?

Студентка. Мы… это… на тринадцатом.

Зина. Вы ищете Соскину на тринадцатом, а носитесь по семнадцатому этажу.

Другая студентка. Вот видишь! Совершенно изошли с тобой!

Студентка. А почему вы сразу не сказали? Фасонят… Изображают взрослых.

Саня. Не хватало, чтобы вы нас обругали!

Студентка. А что! Мы знаем: называете нас троглодитами. Чего кичитесь! Давно ли сами были нами… И, может быть, от нас недалеко ушли.

Другая студентка. Девчата, скатывайтесь ниже на четыре этажа.

Студентки убегают.

Саня (вслед). Деточки, пора бай-бай!

Зина. Ребятки, тащите ко мне в комнату этот патефон и бублики. Остальное сами принесем.

Ларисов и Каплин уходят.

Четвертый день рождения в университете… (С чувством.) Прощай, моя вторая юность в этом доме. Трудный и родной мне этот дом. И вы, ребята, тоже трудные и бесконечно милые душе… Прощай, прощай, моя вторая юность, которую мне дали здесь.

Саня. Что с тобой, Зина? И даже слезы… Или показалось? Что с тобой?

Зина. Ничего, Саня. Прошло. Душа открылась и закрылась.

Затемнение

 

Сцена вторая

В ресторане, в углу, за столом, под огромной лампой с цветным абажуром. Где-то за столами, дальше, танцы в полумраке, под светом фонарей. За столом Зина и Саня .

Саня. Знаешь, Зина, что я думала?

Зина. Нет, не знаю.

Саня. Я думала, что рестораны — это страшно. Одни пьяные должны быть и неприлично. А тут уютно, тихо… танцуют скромно. Музыка что надо.

Зина (вздох). Эх, Санька, мне тоже нравится.

Саня. И он очаровательный, этот Ларисов. Ты не находишь? Так интересно говорит… какой-то очень милый… Ты не находишь, Зина?

Зина. Боюсь, что да… не нахожу.

Саня. Почему ты строгая, сухая?

Зина. Я зря сюда пришла. Музыка одуряет, хочется прыгать, а настроение не то.

Саня. А ты выпей бокал, и голова сделается легкой.

Зина. Не поможет, Саня. И мне никто не нравится. Даже очаровательный Ларисов.

Саня. Очаровательный… смешит безумно… он успел шепнуть мне…

Зина. Что успел?

Саня. Что он хочет быть моим капризом.

Зина. Пошло.

Саня. И откуда ты у нас такая интеллигентная?! Даже противно.

Зина. Правильно, душа моя. Я сейчас противна самой себе.

Приходят Каплин и Ларисов .

Ларисов. Ну вот мы и дозвонились. Остаток вечера можно провести у одного моего приятеля. Изолированно. Если, конечно, наши дамы не станут возражать…

Саня. «Дамы»… надо же.

Зина. Очаровательно.

Ларисов (Сане). Прошвырнемся?

Саня. «Прошвырнемся»… надо же.

Уходят танцевать.

Зина (Каплину). А ты почему не приглашаешь меня прошвырнуться?

Каплин. По идее я танцевать не должен, но я могу.

Зина. Ваня, мне грустно.

Каплин. Ты переоцениваешь свой конфликт с ребятами. Пойми, мы все-таки еще ребята.

Зина. Мне грустно главным образом потому, что Ларисов дурак.

Каплин. В ресторан не ходят обогащаться новыми идеями. Я тоже пойду потанцую. На меня одна девица смотрит с интересом. (Уходит.)

Зина. Неужели я и Каплина не понимаю? Он легкомысленный, даже пустой какой-то… Как он красиво приглашает танцевать… ее! Но я совсем не хочу, чтобы Каплин бегал около какой-то красной девки с кудлатой головой. Сейчас встану, пойду туда и отшвырну эту красную с кудлами.

К столу стремительно подходит неизвестная особа в черном свитере .

Неизвестная. Дора, здравствуй. Опять ты с Эдиком?

Зина. Простите, барышня, я не Дора… и мы не очень близки с вами.

Неизвестная (как бы очнувшись). Разве ошибаюсь? Но это все равно. (Оголтело и небрежно.) Здравствуй. Ты с Эдиком. Вот подонок, знает, что выбрать.

Зина. А вы Эдика хорошо знаете?

Неизвестная. Этого супника? А кто его не знает.

Зина. Что значит — супник?

Неизвестная. Приблизительно… сосуд. (Стремительно.) Вот именно… сосуд! Всегда пустой… чтоб поесть чужого супа. Полное ничтожество. Но с кем я говорю? Ты Дора или не Дора?

Зина. Сейчас это не важно. Вы расскажите мне про Эдика. Я в него влюблена, готова выйти замуж.

Неизвестная. Что?! Замуж? А ты кто такая? Отец — генерал, академик, писатель, министр, зам… торговая сеть?

Зина. Зам.

Неизвестная. Чего?

Зина. Академика.

Неизвестная. Не морочь голову. Замы у академиков не бывают. Или полный академик, или ничто.

Зина. Но какое это имеет значение? Речь идет о моей первой любви.

Неизвестная (напористо). Любовь? Ты идиотка. Любовь и Эдик?.. Вся улица Горького будет, вдрызг хохотать. Значение имеет только генерал, академик, писатель, министр, зам… торговая сеть… Учти. Я почему к тебе подошла? Вижу, Эдька Ларисов — с детьми. Я добрая. Мне детей жаль.

Зина. Я — дитя?

Неизвестная. Не в смысле совершеннолетия, а в смысле поведения. Но где же Дора?

Зина. Она ушла. Вернется. И что же?

Неизвестная. Ну и все. Генерал, академик, писатель, министр… торговая сеть. Понятно?

Зина. Очень.

Неизвестная. Он выступал?

Зина. Не понимаю.

Неизвестная. Я спрашиваю, в своем репертуаре выступал? Про атомную бомбу говорил? Не говорил, так будет… Это же паразит.

Зина. Кто вы, милая?

Неизвестная. Обыкновенный человек… здоровая мещанка. Неделю трудимся, в субботу ходим развлекаться.

Зина. С кем?

Неизвестная. С мужем. Обыкновенный человек… здоровый мещанин. А Ларисов настоящий паразит.

Зина. Зачем так грубо? Что хочет выбрать дочку генерала? Но пока есть генералы, должны быть и генеральские зятья.

Неизвестная. Дорогая, правильно! Я тоже дочка… видите, одета. Папа… Но этот паразит проникает в чужие дома и кормится. Не возражаю, ты кормись, но зачем же гадить там, где тебя кормят. А он что делает? Он развращает молодых ребят, делает из них стиляг, этих несчастных идиотов, которые увлекаются гнилыми манерами. Это его бизнес. Они его кормят, поят, дают деньги. У всех у них идет игра в полупомешанных, которые все завтра погибнут от атома. У них там есть такие мальчики и девочки, что даже мне их хочется давить. Представляешь? Это его бизнес. Теперь он целится на мою подругу Дору… Да вот она! Дора, я тебя ищу. (Идет.) А ты учти, что я тебе сказала. Кошмарный паразит! (Уходит.)

К столу возвращаются Саня , Ларисов , Каплин .

Ларисов (поднимает рюмку с вином). За нашу встречу, которая могла не состояться…

Зина. Почему же могла не состояться?

Ларисов. Потому что вчера нас могла всех умертвить атомная бомба, которая все равно умертвит всех завтра. «Мы, дети страшных лет России, забыть не в силах ничего…». Это сказал Александр Блок. За миг, которым надо дорожить… за каждую секунду, за сон, который нам не приснится никогда.

Саня. Очаровательно… за сон…

Каплин. Поэзия… неточно. Но можно выпить.

Зина (Ларисову). Что ж замолчали?.. Выступайте.

Ларисов. Да будет вам известно, Зиночка, я говорю только лишь о том, что составляет сущность моей души.

Зина. Да. Понимаю. Вы страшный человек.

Ларисов. В каком смысле, девочка?

Зина. В каком угодно, мальчик.

Каплин. Я здесь бываю раз в году. Не говорите при мне ничего серьезного. И не кидайтесь друг на друга с какими-то намеками, упреками. Давайте чуть-чуть поживем легко, дружно, наивно. Можно?

Ларисов. Вот ясный ум у человека!

Каплин. Зина, можно?

Зина. Можно, Иван, можно. Ты у нас хороший, действительно очаровательный… ты очень… даже чересчур.

Ларисов. Желаю танцевать… Я специалист по аргентинским танго.

Зина. Только со мной.

Ларисов. Как? Но вы же… вы уверяете, что я страшный.

Зина. Страшное томит.

Ларисов. Я не страшный, но я действительно опасный.

Зина. Опасное манит.

Ларисов. Кажется, не я, а вы… Да вы орешек!

Зина. Кедровый, мой мальчик… в Сибири все орехи — кедровые… Но пойдемте танцевать… а то и музыка кончится.

Они уходят.

Каплин. А мы — с тобой, Саня. Или я тебя начисто не волную?

Саня. Начисто, Иван… И ты люби ее… Она смешная, трогательная, но она!.. Я перед нею преклоняюсь.

Каплин. А кто говорит, что я ее не люблю? Я ее очень люблю… Идем потанцуем.

Саня. Постой, Иван, постой, дело не простое. Я Зине говорю, что ты ее сильно любишь, но я боюсь.

Каплин. Чего?! Чудачка!

Саня. Ты какой-то… слишком угловатый… Вернее, самоуглубленный. Любовь у тебя — интервал между занятиями. А любовь, пойми, не интервал.

Каплин (серьезнее). Возможно… да. И что же?

Саня. Не знаю… но я боюсь.

Каплин (легко). Боязнь есть чувство несовершенное, нездоровое… Саня, не томи меня. Пойдем ходить ритмически.

Саня. Пойдем, дружок, пойдем.

Затемнение

 

Сцена третья

Студенческая комната (блок) на двоих. Днем. Вавка , Генриета , Воронько , Рузия , Томаз , Денис .

Вавка (со шпаргалкой в руке, Денису). Денис, объясни мне, почему шпаргалка считается злом?

Денис. Уйди. (Работает.)

Вавка. Ты же сам, Денис, готовишься со шпаргалками.

Денис. Уйди.

Вавка. Но ты послушай меня, я хочу сказать умную вещь. Который год я учусь… на втором курсе — два… не сочту даже. И всегда только тогда хорошо понимала предмет, когда готовила шпаргалки. Ты, Денис, объясни: почему?

Денис. Уйди.

Работают.

Томаз (с легким, скорее, интонационным акцентом). Денис Мастеров общается с окружающим миром только в момент крайнего раздражения. Когда он спокоен, то из него получить слово так же невозможно, как утолить жажду в Черном море. Я хорошо сказал?

Рузия. Плохо.

Томаз. Почему, дорогая?

Рузия. «Получить из него»… Кто так говорит?

Томаз. Я так говорю и мой дядя Самсония Чебукиани. Хорошо сказал?

Генриета. Томаз, все Чебукиани танцуют. Зачем ты пошел на физфак?

Томаз. Дорогая Генриета, все Чебукиани работают в колхозе. А я пошел на физфак потому, что меня туда приняли. Мог пойти в другое место. Я человек сговорчивый.

Входит Лев .

Лев (изящно, тонко, с легкой иронией). Привет всему обществу и подчеркнутый привет его изящной части. Шуршат, шуршат шпаргалочки… Жаль, что не пишу стихов. Томаз, и ты изводишь себя изнурительным трудом?

Томаз. Скажи, скажи, кацо! Все знают и ждут, когда ты начнешь оскорблять.

Лев. Оскорбление есть умышленное преувеличение недостатков человека с целью его унижения. Я же изрекаю истины. Ты у нас великий штангист и на всех олимпиадах защищаешь спортивную честь советского студенчества. Но греки, когда они открывали атом, не имели в виду штангистов. Ты согласен?

Томаз (гневно). Прекрати.

Лев (нежно). Я люблю людей, Томаз, мне жаль тебя. (Серьезнее). И ты сам знаешь, как тебе придется плохо в будущем.

Томаз. Не люби людей и прекрати. Я — штангист! Хорошо. А ты стиляга. Посмотри на себя. Ты настоящий стиляга.

Денис (Льву). Уйди! Не видишь — люди работают. Экзамены. Ты очень гениальный? Да? Тогда не водись с нами. Иван Каплин знает побольше всех вас, но никого не критикует. Наоборот, поможет. Чего ты хочешь от Томаза?

Лев (невинно). Не понимаю, чего они из себя выходят?

Вавка (заученно). Ты себя ставишь выше коллектива.

Лев. Это глупость.

Вавка. Индивидуалист несчастный!

Лев. Вавочка, пойди в читалку и попроси словарь на букву «и».

Вавка. Без словаря знаю.

Лев. Выскажись.

Вавка. Ты, Каплин, Женька Салазкин, этот сидень… выделились. Типичные индивидуалисты.

Генриета. Зиночку Пращину прибавь. Одна компания.

Вавка. Я про нее даже забыла. Воображают, что они какие-то передовые и необыкновенные таланты. Гении… А Зинка… эта бывшая крестьянка из глухой сибирской тайги… эта ваша Зинка!..

Входит Зина .

Зина (угрюмо). Что ж она, Зинка?

Вавка. Не скажу… потому что удивляюсь, как ты здесь. После твоего дня рождения пора понять.

Зина (резко). Я здесь затем, чтобы спросить, где Саня.

Рузия. А в самом деле, где же она?

Зина (хмуро). Ты, Рузия, считаешься у нас комсоргом и не знаешь. В этой комнате она живет, вы ее подруги… и никто не заинтересовался, где она, почему не готовится к экзаменам, вообще — что с ней происходит. А ведь твердим: коллектив, чуткость, дружба… Значит, не знаете?

Вавка. Группа у нас плохая! Но эта группа не вонзит нож в спину, как ты вонзила мне. Да если бы не они, меня выгнали бы с четвертого курса по твоей милости. И ты приходишь, как сухая из воды. Все от тебя отвернулись. Все.

Зина. Знаю. (хмуро.) И все-таки бывают положения, когда можно понять и простить.

Вавка. Кого простить? Тебя?

Зина. Нет, тебя и прочих.

Вавка. Девочки, вы слышите! (Изумлена до беспамятства).

Все девушки (одновременно). Что она говорит?!

— С ума сошла!

— Ты, Зина, думай все-таки, когда бросаешься словами.

— Она прощает всех!

— Безумно надоело.

— Пора покончить с этим покровительственным отношением.

— Довольно, Зина.

Вавка. А насчет Сани не вам бы спрашивать…

Зина. Дальше.

Вавка. Вы должны знать лучше нас, где и с кем она бывает.

Зина. Нет, ты скажи… Ведь это очень важно.

Вавка. Ты слыхала, что тебе сказали: довольно! Струна терпения лопнула. Конец.

Лев. Зина, в данной очень обостренной ситуации лучше всего удалиться, но дверью ни в коем случае не хлопать.

Зина. Ты прав, пожалуй… очень прав. Не хочется нарываться на глупые оскорбления.

Оба уходят.

Томаз. Стиляга.

Рузия. А в самом деле, что случилось с Саней?

Вавка. Я знаю все.

Рузия. Скажи, что знаешь.

Вавка. Скажу где надо. Я теперь буду тоже такой.

Рузия. Какой?

Вавка. Такой.

Томаз. Несчастный стиляга! И Зина тоже… вам бросает вызов!

Генриета (мальчикам). Вы ее сделали такой… вы!

Входит Укропов .

Укропов. Где стиляга? Кто?

Томаз. Левка! А ты не знаешь? Какой же ты староста?

Укропов (автоматично). Надо обосновать.

Томаз. А брючки?.. Ты не замечаешь? Ходит, как гусь недожаренный.

Укропов. Это не материал. (Вопросительно.) Рузия…

Рузия. Не знаю.

Томаз. Послушай, как он выражается! «Привет обществу и его изящной половине». Кто так выражается?

Укропов. Не материал.

Томаз. Ты что будешь делать по окончании университета?

Укропов. По окончании университета я буду строить коммунизм.

Томаз. А он не будет.

Укропов. Ты уверен?

Томаз. Клянусь.

Укропов. Не материал.

Воронько (Укропову). Все мы будем строить коммунизм. (С болью.) Но нельзя же так… Коммунизм — огромное понятие, великое… А ты как в дудку: «По окончании университета…»

Укропов. Много с дипломниками водишься.

Воронько. Нельзя?

Укропов. Не говорю. Но много. Но где Саня Веткина? Не сдает. Отсутствует. Бюллетень не представлен.

Вавка. Я тебе все расскажу. (Очень значительно.) Тут нарыв. Деканат должен знать, если Рузия помалкивает.

Укропов. Нарыв… понятно… А где бюллетень?

Вавка. Нарыв моральный.

Укропов. Плесень? Понимаю.

Вавка. Точно.

Укропов. Давай.

Томаз (гражданская скорбь). Но почему мы проходим мимо стиляг?

Укропов. Узкий покрой брюк не считается за материал.

Томаз. У Левки мы насчитаем не одно сомнительное высказывание. Канта стал читать…

Денис (потерял терпение). Уйдите наконец! Завтра экзамен.

Вавка. Пойдем, Жорж, поговорим.

Укропов. А ты, Маргарита Воронько, учти, что мы не скрываем и не стесняемся, что строим коммунизм.

Укропов и Вавка уходят.

Воронько. Строй, милый, строй, но не надо как в дудку. Это же не сапоги тачать, а коммунизм строить. Какой долдон. Заведи, и начнет речугу.

Рузия. Но он хороший парень. Нет, вы послушайте! На днях мы вместе с ним были на бюро… Очередь дошла до нашей группы. И он докладывает: «Наша группа ведет большую общественную работу». — «Какую?» — «Вот мы ездили в колхоз». — «Сколько человек?» — «Один». — «Кто?» — «Я». Все бюро покатилось со смеху, а он стоит и не понимает… такой трогательный. И я почувствовала: он хороший. Один за всех нас поехал в колхоз.

Генриета. Когда в прошлом году наша группа поехала на целину, они не смеялись. Брось, Рузия. Он «за всех»… гриппом болел. Может быть, за тебя?

Рузия. Хорошо, за меня. Я говорю, что он славный, трогательный.

Воронько. Вот ему Вавка напоет, а этот трогательный всерьез примет. Ты тоже, Томаз! Зачем про Левку? Изящный, остроумный… Какая тут беда?

Генриета. Правильно, Томаз. Левку давно пора с его неуместным остроумием поставить на место.

Рузия. А что случилось с Саней?

Воронько. Дома, наверно, неприятности… отец и прочее.

Денис. Довольно! (Рузии.) Объясни внутреннюю конверсию гамма-лучей. Что уставилась? Не знаешь. Вот так и провалишься.

Рузия. Знаю. Но ты ошарашил.

Денис (быстро). Объясняй.

Рузия. Конверсия гамма-лучей относится к физике ядерного излучения. Каждому понятно… Летят гамма-лучи из ка-оболочки…

Денис (быстро). Не из оболочки, а из ядра. Так двойку заработаешь.

Рузия. Я знаю. (Тоже торопясь.) Оговорилась. Летят из ядра и пробивают ка-оболочку. Оттуда уже выбивается электрон, и получается рентгеновское излучение.

Денис. Это неверно.

Генриета. Нет, верно.

Воронько. Очень верно.

Денис. Вы будете со мной спорить! (Быстро.) Да будет вам известно, что это есть фотоэффект, единственное явление в ядерной физике, которое нельзя назвать рентгеновским излучением.

Рузия (сердится и еще быстрее). Какой тебе фотоэффект! Фотоэффект бывает, когда чужие гамма-лучи вылетают из других ядер. А тут собственные, из своего ядра. Только у них чахлая энергия, и они не пробивают электронную оболочку, а выбивают электрон.

Денис. Спроси у кого хочешь, и все тебе скажут, что это есть внутренняя конверсия.

Воронько. Неверно!

Денис. Но что такое внутренняя конверсия гамма-лучей!

Воронько. Ты не кричи. Спокойно говори. Ох, конверсия! Ох, эти гамма-лучи… Начнем сначала…

Затемнение

 

Сцена четвертая

Где-то в углу, в коридоре. В тот же час. Вавка , Укропов .

Укропов. Ты давай быстро, на ходу. Спешу на физпрактикум…

Вавка. «На ходу», «на ходу»… Вечно ты спешишь.

Укропов. А ты сжато… только фактический материал. Развернуто будет на собрании.

Вавка (с детским ужасом). Веткина шляется по ресторанам.

Укропов. Ты точно знаешь?

Вавка. Точно, точно. У нее некомсомольское настроение.

Укропов. Настроение меня не касается. Пусть Рузия думает о настроениях. Рестораны — это мое. С кем?

Вавка. С кем, я не знаю. Нашла компанию. Да она и не скрывает. Мне хвалилась. Бефстроганы, напитки… танцевала. В полном упоении.

Укропов. Часто?

Вавка. Значит, часто, если забросила занятия. Кванты сдала на трояк и все забросила. А ты напрасно говоришь, что гнилое настроение не тебя касается. Мы — комсомол. Рузия малоактивная. Она только и делает, что членские взносы собирает.

Укропов. Ты факты выдавай.

Вавка. Настроение тоже факт.

Укропов. Хорошо. В чем выражается?

Вавка. В упадочных высказываниях. Жить неохота и так далее.

Укропов. Можешь изложить конкретно?

Вавка. А я просто возьму и открыто выскажусь, если будет обсуждение.

Укропов. Резон. Не тяни. Мне надо на физпрактикум, и еще много всякого.

Вавка. Самое возмутительное, Укропов, что ее опекает Зинаида Пращина, которая тоже вместе с ней шляется по ресторанам.

Укропов. Зинаида? Врешь. Не верю.

Вавка. Было. Клянусь чем хочешь.

Укропов. Хотя и было бы. Для Зинаиды нетипично. Дальше. Некогда.

Вавка. Санька сбежит из университета, ты увидишь. Кто проморгал? Ты.

Укропов. А может быть, ты даешь материал на Веткину по субъективным?

Вавка. Почему же я — по субъективным?

Укропов. Тебе самой попало… Карьеру создаешь.

Вавка. Ты — столб и больше ничего.

Укропов. Я всегда люблю по-честному.

Вавка. Можешь считать, что я ничего тебе не говорила. Собирай материал от других.

Появляется Женя . Двигает глубокое кресло.

Женя. Можно мне тут посидеть?

Вавка. Клянусь чем хочешь, он подслушивал! Тебе не стыдно?

Женя. Я могу немедленно экспромтом рассказать, о чем беседует Вава Маландина с Жорой Укроповым.

Укропов. Она не беседует, а дает серьезный материал.

Женя. Раз материал дает, то он уже серьезный.

Укропов. Ты… как его… не загибай. А ты, Маландина, смотри не отрекаться.

Вавка. Открыто во весь голос выскажусь. И вашей Зине не спущу. «Нетипично». Мы еще посмотрим.

Укропов уходит.

«По субъективным». А меня, значит, били по объективным. Всем на удивление, я не буду больше ни пассивной, ни отстающей. (Жене). А ты о чем думаешь, сидяка?

Женя. Я думаю о том, что хотели сказать греки. Человек есть мера всех вещей. Если тебя иметь в виду, Вавка, то какая ты мера?

Вавка. Отрицательная. Знаю. Надоело. Но есть поотрицательней меня. (Уходит.)

Женя. Ушла. Прекрасно. У Вавки избыток тепловой энергии. Понятно. Ну, а Укропов? Если этот парень употребит свои способности на пользу людям, то из него выйдет отличный организатор… А из меня что выйдет?.. Что?..

Затемнение

 

Сцена пятая

Белая просторная пустоватая комната канцелярского вида. Все действующие лица и лица без слов .

Саня (продолжает, ей трудно говорить, паузы). Мне трудно и неинтересно говорить. И я не понимаю, что же случилось. Отстала — нагоню. Зимняя сессия еще не кончилась. Я, кажется, не безнадежная по успеваемости. А ты, Укропов, никогда не валился? Было. Вспомни, мы с Зиной ходили в деканат просить за тебя. Молчишь. Что там еще?

Голос. Рестораны!

Саня. Да. Но почему во множественном числе? А впрочем… Ладно, рестораны! В чем дело? Нигде не сказано…

Лев. Что не сказано? Ты сама скажи.

Саня. Это ханжество! И мы совершеннолетние. Никакого разложения я там не замечаю. Была. Зафиксируем. Дальше что?

Укропов. Гнилые настроения.

Саня. Не понимаю.

Укропов. Высказывала.

Саня. Кому?

Вавка. Мне.

Саня. Те-бе!

Воронько. Тебе можно.

Вавка. Это еще почему?!

Воронько. Это не нуждается в объяснении.

Вавка. Укропов, я протестую. Здесь собрание группы, а не частные разговорчики.

Укропов. Воронько, давай без этих… Как его… безо всяких. А ты, Веткина, все-таки должна обнажить. Понимаешь?

Лев. Мужчинам выйти?

Каплин. Не валяй дурака.

Лев. Но я не знаю, что она будет обнажать. Пусть скажут, зажмурюсь.

Томаз. Я предлагаю Льву Порошину сделать замечание. Пусть знает, что здесь действительно собрание, а не какой-то Пиквикский клуб.

Рузия. Принято. Считай, что ты сделал замечание. Продолжайте.

Укропов. Душу она должна обнажить. Душу.

Лев. Ах, душу… это скучно.

Саня. Не буду… можете как хотите… не буду.

Зина. Укропов, можно?

Укропов. Собрание ждет от Веткиной чистосердечного признания… чего? По-моему, ясно. А потом ты.

Зина. Тебе всегда все ясно. От такой ясности делается пусто в голове. И не говори за всех. «Собрание ждет». «Всем ясно». По-моему, никто не понимает, в чем вы собрались обвинять Веткину. Ты и сам не понимаешь. Я, Каплин, Веткина однажды были в ресторане. И что же?

Женя. Зина, предложи собрать гроши и отправиться всем в ближайший ресторан… хоть бы на Киевский вокзал.

Лев. А в «Арагви» лучше.

Денис. А ты там бывал?

Лев. Мечтаю.

Зина. Мальчишки, перестаньте.

Женя. Большинство знает рестораны в теории, а хочется узнать практически. Как можно рассуждать о предмете, не имея о нем никакого истинного понятия.

Денис. Правильно! Тогда мы Веткиной зададим!

Зина. Мальчишки, перестаньте. Женя хочет весь вопрос свести к пустому делу…

Женя. А дело серьезное? Действительно, Зина.

Зина. Да, действительно.

Женя. Тогда мы слушаем.

Зина. И поскольку дело серьезное, сложное, я прошу группу снять с обсуждения вопрос о поведении Веткиной. Укропов тянет к мерам, к выговору… но что же меры? Этого добра у нас хватает. Не бойся, Жора, мы примем меры, если они по-настоящему потребуются. Группа у нас здоровая, сильная, и я думаю, что мы как-нибудь по-другому подойдем к Веткиной. А сейчас ничего не надо. Тем более что ничего настоящего и не знаем. Она обещает нагнать… учтем.

Денис. Вопрос не подготовлен. Снять!

Укропов. Что ж, Маландина, сидишь? Вставай.

Вавка. Я одного не понимаю: Пращина Зина не очень-то стеснялась резко говорить про меня, и меры против меня ее не беспокоили, а тут — стесняется. Странно. А дело вопиющее. Одна из студенток не посещает лекций, не появляется в общежитии и не желает никому дать отчета в своих антиобщественных поступках…

Каплин. Вава, это ты?! Смотрите, это Вава!

Вавка. Не реагирую! Известно, что эта студентка ведет неправильный образ жизни… о ресторанах говорилось… мне заявляла, что ей жить не хочется, что университет ей опостылел… Но тут Пращину меры беспокоят. Может быть, она ответит нам, почему она выгораживает Саню.

Генриета. Потому что она в единственном числе пожаловала к ней на день рождения.

Зина. Генриета, ты же умная девушка… Укропов, можно отвечать?

Укропов. Отвечай.

Зина. Отвечаю: между тобой и Веткиной огромная разница.

Вавка. В чем это?

Зина. В том, что Саня сейчас больна, больна серьезно, но не безнадежно, и это пройдет. А ты здорова, и это не пройдет, потому что ты здорова безнадежно…

Вавка. Почему я здорова безнадежно? О чем она говорит?

Лев. Это тонко сказано. Такие вещи надо понимать. Зина, ты растешь.

Томаз. Слишком тонко.

Зина. Просто я не хочу еще раз ранить Ваву, но я должна ей объяснить, что Сане можно помочь, а ей ничто не поможет. Но я и по поводу тебя тоже никаких мер не предлагала. Твое исключение предложил и проводил Укропов.

Вавка. Как — Укропов? Ты, Егор? (Гнев.) И это правда? (Грозно.) Говори.

Укропов (очень спокоен). А что мне было делать? Ты это… как его… выявилась как типичный случайный элемент.

Вавка. Негодяй ты! И больше ничего. (Обида). И оставьте меня. Начали обсуждение по Веткиной, а кончилось опять мною. Кто я вам? Мальчик для битья?

Голос. Вава, не плачь, ты не мальчик, а девочка.

Лев. Глазки, ручки, ножки… Пушкина мало!

Укропов. Прошу без этого… Кто за то, чтобы Веткину снять с обсуждения? Ты, Веткина, не голосуешь. Раз, два, три. Словом, большинство. Сняли. Веткина, не покидай собрания. Дальше…

Лев. А что дальше?

Томаз (солиден). А дальше я поставил вопрос о некоторых имеющихся в нашей группе стилягах.

Лев. Друзья-однополчане, стиляга некоторая — это я.

Генриета. Я не понимаю, что у нас сегодня происходит. Одно бытовое разложение. Неужели не нашлось ничего более серьезного?

Рузия. Укропов мечтает кого-то выявить. Я не выявила, а он нашел.

Голос. Не выявить, а самому выявиться.

Укропов. Хлипкий вы народ! Выберут, а потом унижают. (Сердится.) Если Чебукиани кричит на курсе, что у нас в группе стиляга, то что я должен делать, по-вашему? Воля собрания, конечно. И этот вопрос снимать?

Зина. Нет, не снимать!

Лев. И ты, Брут?

Каплин. Глупо, Левка, она на Брута не похожа.

Зина. Чему вы радуетесь? Над тобой, Лев, висит очень серьезное обвинение, а ты и в ус не дуешь.

Рузия. У Левки усы? Покажи.

Укропов. Эх, Рузия!.. Не ты у нас комсорг, а Зина!

Зина. Стиляга… ты понимаешь, что сие значит?

Лев. Понимает Томаз. Пусть он и объяснит, раз поставил вопрос.

Укропов. Давай, Чебукиани. Только без этих… как их… преамбул… что сказал твой дядя Самсония… и так далее.

Томаз (доволен, что получил слово). Мой дядя Самсония никогда не видал таких узких штанов, какие носит наш уважаемый Лева, поэтому он ничего не мог сказать. Но я не маленький и понимаю, что туалет человека решающей роли не играет… Хотя! Я говорю — хотя, потому что туалет человека все же отражает его внутренний мир.

Каплин (строго). Разве преданность народу определяет размер наших брюк?

Томаз. Если ты рассчитывал сорвать мое выступление в защиту своего друга, то считай, что ты его не сорвал. Эти брючки, складочки, галстучки, подобранные к цвету рубашки, запоночки говорят…

Голос. О чем?

Томаз. Сейчас найду слово и скажу.

Голос. Скорее находи.

Томаз. Они говорят об аристократизме… (рад, что нашел нужное слово) об аристократическом отношении к нашей действительности. Он — аристократ. А мы — плебеи. Хуже того — рабы. Вот.

Денис. Допер-таки.

Томаз. Что значит — допер.

Денис. Я согласен. Правильно. Но рабов не надо. Это вычеркни.

Томаз. Ничего не вычеркну. Стиляги — это те, которые по форме и по существу презирают советских людей. Им по душе другая жизнь. Какая, все мы понимаем.

Укропов (растерянность). Ты не очень ли? Товарищи, он не очень ли загнул? Зина, как считаешь? Рузия, как?

Зина. Считаю, что не очень.

Мгновенно возникает общий спор, в котором трудно что-либо понять.

Лев (кричит). Вы можете порвать глотки, передраться, но скажите, какое это имеет отношение к моей персоне?!

Укропов. Голову потеряешь с этими делами. Пращина, говори ты!

Зина. Почему я?

Укропов. А кто? Я? Слово имеет Пращина. Говори.

Зина. Ребята!..

Денис. Что?

Зина. Давайте с юморком.

Денис. Давайте.

Зина. Стиляги… (Задумалась.) Что это такое? Это, куда ни кинь, а плесень все-таки… А? Как вы думаете? И мерзавцы, между прочим…

Голос. Вот это с юморком!

Генриета. Ее понесло.

Зина (резко). Ладно. Понесло так понесло. Я говорю, мерзавцы, между прочим… а? Не считаете. Я наблюдала. Они ведь стилем поражают бедное воображение кое-кого из нас. А в существе это паразитические типы. Или нет?.. Вообще не просто… Лев, ты не рвись острить. Над тобой висит обвинение в том, что ты плесень. А плесень в биологии — это сложный организм. И в общественной жизни плесень тоже сложный организм.

Денис. Серьезно разбирает.

Зина. Но вы подумайте. Я как-то встретила одного подобного субъекта… Страшновато. У него принципы: не работать, паразитировать. Этот негодяй не постеснялся прямо сказать мне, что не дурак, чтобы трудиться. Томаз прав, они нас презирают.

Укропов. А в самом деле, при чем тут Лев Порошин? Это как-то не того. Томаз, как ты считаешь?

Томаз. Я не говорил: мерзавец… негодяй… паразит… я не сказал.

Зина (упрек). Ах, не сказал. (И радость.) Тогда вы — мальчики. Вы хорошие, честные советские мальчики. И не беритесь обвинять друг друга в том, чего нет. Никаких стиляг среди нас нет. Вы понятия не имеете о них!

Генриета. Она все-таки удивительная…

Лев. Зина, ты меня потрясла. Но что мне делать, если я не хочу носить сарафан.

Укропов. Как? Почему ты не хочешь носить сарафан?

Воронько. Вполне естественно. Он достоин лучшего.

Денис. Знаем мы эти ваши шуточки. Он высмеивает русский наряд. Егор, продолжай собрание! Пусть он ответит, почему он против сарафана?

Укропов. Ответь.

Лев. Я не могу носить сарафан. Меня не пустят никуда в сарафане.

Томаз. Брось… Ты фокстротчик.

Лев. Да. Я за фокстрот. Потому что фокстрот — танец бедных.

Вавка. Надо же.

Каплин. Слушай, не надо классовой базы!

Лев. А почему? (Преодолевая шум.) Откуда пошли вальсы, вы знаете? Из Вены в прошлом столетии, когда европейские монархии покончили с Наполеоном. А фокс пошел после первой мировой войны с эстрады, в уличных кабачках. Вальс — танец бальных зал… Кто из вас может у себя дома танцевать вальс? А фокс — все.

Каплин. Вся твоя могучая лекция стоит три копейки. Фокстрот есть отражение чуждой нам жизни, нравов, идеологии. И не о чем тут говорить. Но мы — нация мощная, нам фокстрот не страшен.

Женя (с места). Когда вы кончите этот великий диспут, позовите меня ужинать. Я понимаю.

Генриета. А мне жаль, что у нас мало таких диспутов. Мы очень редко говорим на общие темы.

Денис. А имеют время физики для общих тем? Хорошо этим… как их… филологам. Не наука — сплошной праздник.

Укропов. Так что же получается? Я спрашиваю собрание, стиляга Лев Порошин или не стиляга?

Хор. Не сти-ля-га! Не сти-ля-га!

Укропов. Все. Повестка дня исчерпана. Собрание закрыто. Детки, не забывайте, что завтра у нас денек тяжелый. Дыхнуть будет некогда.

Голоса. Да-да… действительно.

— Забыли…

— Завтра уйма лекций… и семинар… и лаборатории.

— Женя, просыпайся. Идем ужинать.

Затемнение

 

Сцена шестая

В блоке Зины Пращиной. Днем. Саня , Ларисов .

Саня (нежно). Эдик, закрой, пожалуйста, окно. Манера — вечно комнату проветривать.

Ларисов. Черт знает, какая высота. Брррр!

Саня. Боишься?

Ларисов. Не боюсь, но страшно… по идее.

Саня. Это Зинка вечно держит окно раскрытым. Даже когда ветер. А тут ветра дикие.

Ларисов. Высота, понятно. Позволь, значит, ты с нею живешь здесь?

Саня. Теперь — да. Раньше с Вавкой жила. Жалею. Зинка меня безбожно пилит. Из-за тебя. Вообще у нее манера совать нос не в свои дела. Но она — хорошая.

Ларисов. Немыслимая дрянь.

Саня. Не любишь?

Ларисов. Не то слово.

Саня. И боишься.

Ларисов. Ты боишься — да! Мало своей воли.

Саня. А у тебя много? Много, и все равно ты ее боишься.

Ларисов. Она, видите ли, думает, что она меня раскусила. Я таких не перевариваю. Ты тоже считаешь, что она меня раскусила?

Саня. Если бы я раскусила… а то она! Ты опять вино? Я не имею желания.

Ларисов. У тебя минор?

Саня. Минор. Все суют свой нос. Я в университете под вопросом. Слышишь?

Ларисов. Весь внимание.

Саня. Но вообще они хорошие.

Ларисов. Меня выгнали — не растерялся. Я тебе достану справку какую хочешь. Пойдешь на заочный. Мило-дорого.

Саня. Все равно работать надо. Что я буду амать?

Ларисов. Тоже сделаю.

Саня. Что ты сделаешь! Сам живешь не пойму как… как-то беспредметно. А вообще уйти неплохо. Как мне надоели эти стены! Эх, был бы ты человек! Поехали бы… в Сочи, что ли… Ах, Сочи, Сочи, что это там за Сочи? Но ты не человек. Ты — одноклеточный. Зинка так тебя зовет, не обижайся. Сядь рядом, одноклеточный, давай целоваться.

Ларисов. Выпей.

Саня. А по-человечески не можешь? Язвишь?

Ларисов. Мы обреченное поколение. (Автоматически.) «Наша жизнь — простыня да кровать. Наша жизнь — поцелуй да в омут».

Саня. Ну и гадко.

Ларисов. Есенин.

Саня. Все равно гадко. А впрочем… омут. Я понимаю.

Ларисов. Бери, это же водица.

Саня. Пристанет, не отвяжешься. Слушай, кто у тебя отец?

Ларисов. Я говорил — профессор… по металлам.

Саня. Отец по металлам, а ты…

Ларисов. Ничто. Не возражаю, детка. Лучше быть независимым ничем, чем зависимым чем-то.

Саня. Ты прав, хоть ты говоришь ерунду. Я понимаю, что ерунда, но мне безумно нравится. Вот диалектика! Дошло? Нет. Глаза без всякой мысли, но ты умеешь… это поразительно, как ты умеешь выражать презрение своими пустыми глазами. И я заметила, у всех твоих друзей такие же насмешливые глаза. Как вы это делаете?.. Я не должна встречаться с вами. Группа против. Так противно.

Ларисов. Ты разболтала? Они меня знают?

Саня. Не бойся, никого они не знают. Вообще против., Но я плевала. Эдик, не мотайся, посиди рядом, шепни мне что-нибудь. Будь как прежде.

Ларисов. Ты мой ангел.

Саня. Продолжай. Только не надо про атомную бомбу. Действует на психику.

Ларисов. Ты мой ангел.

Саня. Найди другое… ты умеешь.

Ларисов. «Выпьем, бедная подружка бедной юности моей»?

Саня. Не бедная, а добрая подружка. Сказала — нет, значит, нет.

Ларисов. Саня, ты действительно мой ангел.

Саня. Эдик, это уж слишком. Ты же не одноклеточный.

Ларисов (как бы невзначай). Саня, я придумал трюк. Грандиозно. Я подыскал новую компанию. Там ты будешь называться моей сестрой.

Саня. Пожалуйста. Пусть сестра.

Ларисов. Ты согласна?! Вот умница. (Весьма доволен.)

Саня. Что тут умного? А зачем тебе?

Ларисов. Тот дом, в который я тебя поведу… мне неудобно туда являться с девушкой. Сестра — другое дело. Грандиозный дом. Кормят… с ума сойдешь.

Саня (безразлично). Мы с Зинкой на единственной стипендии. Кое-что перепадает от матери… живем!

Ларисов. Итак, ты моя сестра. На днях я тебе звоню.

Саня. Как, уходишь?

В прихожей появляется Зина .

Ларисов. Надо, детка. Волка ноги кормят. На днях позвоню. Получишь грандиозное удовольствие.

Зина (из прихожей). Саня, можно? Или ты не одна?

Саня. Одна… одна.

Ларисов (мечется). Куда же деться? Я за окно.

Саня. Не упади.

Ларисов (на окне). Ты ее вытури. (Вышел за окно и окно за собой закрыл.)

Зина (входит). Мне показалось, что у тебя он… одноклеточный. Окно прикрой, а то немилосердно дует.

Саня. Ты же любишь.

Зина. А сегодня мне не нравится. Прикрой. А теперь мы растянемся, отдохнем после трудов праведных.

Саня. Зиночка, ты в буфет не сбегаешь? Я не обедала.

Зина. С какой стати. Ты тут валялась, а я трудилась. Ступай сама. (Несколько громче, чем обычно.) Ларисов… он — обжора?

Саня. Пусть он тебя не волнует.

Зина. Он похож на голодного индюка.

Саня. Хочешь отравить отношения? Ничего не выйдет.

Зина. Выйдет… отравлю. Помнишь, я с ним танцевала в ресторане?

Саня молчит.

Я тогда тебе не сказала, потому что было рано… Он мне тоже шепнул на ухо, что хочет быть моим капризом.

Саня (с нетерпением). Знаю. Он пошляк. Что делать?

Зина. Негодяй. Тут уж ничто не поможет. Это характер.

Саня (чуть не плача). Ах, замолчи… Он ничего плохого мне не сделал.

Зина. Сделает. Ты же не нужна ему. Ему нужна дочь генерала…

Саня (перебивает). Совершенно забыла. Тебя вызывают в деканат.

Зина. Опоздала. Вызывали вчера. Я была в деканате. Когда ты с ним встретишься, то непременно сразу глянь ему в глаза. Постарайся уловить его глаза, пока он сам с собой.

Саня. Какие же у него глаза?

Зина. Как у совы.

Саня. Но ты можешь куда-нибудь пойти?

Зина. Нет, у совы живее. Я видала.

Саня. Ты можешь выйти, наконец?!

Зина. А зачем? Мне так приятно с тобой делиться мыслями. Разве что придет твой Спиридон… прости, забыла… Эдуард! Тогда я уйду, потому что «оружия ищет рука». А сейчас я хочу лежать и бодрствовать до вечера. Если тебе очень скучно, то я могу рассказать «Сагу о Форсайтах».

Саня. Я читала «Сагу о Форсайтах».

Окно со звоном открывается. Застывший и страдающий Ларисов спускается на пол.

Зина. Это кто? Вы, Эдуард Ларисов? Вы, как Подколесин. Но тот ведь был на первом этаже, вы на двадцать пятом.

Саня. Зина, ты знала, это низко.

Ларисов незаметно уходит.

Зина. Почему же низко? Ты развешиваешь своих поклонников по карнизам, как тряпки, а мне нельзя пошутить. А где же он есть? Исчез и рта не раскрыл. Даже забыл шляпенку. Вот какая встреча. Если бы он пришел к тебе без всяких умыслов, то чего бы прятаться от меня? Он меня терпеть не может, потому что у меня ко всем его приемам есть ключ. Хочется сказать тебе по- нашему, по-деревенски, Санечка, — это навоз.

Саня (вдруг заплакала). Что мне делать, Зина?.. Жить не хочется… а его люблю… знаю, что навоз… люблю.

Зина. Не любишь ты его. Он подвернулся вовремя под дурную полосу. Ты больна.

Саня. Нет, он чудный… ты не знаешь. И ничего я больше не хочу. И надоели мне эти стены… этот мир.

Зина. Не мучь хоть меня… это самое (плачет) было у меня самой. Лишь был он не пижон столичный, а просто бандит. И я любила… Как!.. Противно вспомнить.

Саня (сквозь слезы). Он не бандит… он очень хороший.

Зина (успокаивая Саню). Очень, очень.

Саня. Чудный… веришь?

Зина. Верю, чудный, спи.

Саня. Не хочу я спать. Я хочу, чтоб ты перестала меня точить.

Зина. Я перестала, не точу. Он хороший, чудный… другого такого нет на свете… не будет никогда.

Затемнение

 

Сцена седьмая

В блоке Каплина. Днем. Каплин над книгами. Потом Вавка .

Вавка (до неестественности ласково). Иван, ау…

Каплин. Кто? Вава? У меня бывает множество людей, но ты — никогда.

Вавка. Ты что, Иван, читаешь? Бернал. «История науки и жизни общества». Какая солидная книга! Интересно?

Каплин. Очень умный дядя.

Вавка (лепечет). Объясни мне, что такое быть умным.

Каплин. Как это объяснить тебе, Вавочка? Где-то я читал, что люди делятся на три категории. Одни понимают все сами. Это самые умные люди. Вторые понимают, когда им говорят другие. Это тоже умные люди. А третьи сами ничего понять не могут и не понимают, когда им говорят другие. Это дураки.

Вавка (вздох). Да. Зачем тебе столько книг по истории? (Испугалась.) Разве нам предстоит и это проходить?

Каплин (смеющиеся глаза). Нет, Вавочка, мы проходить это не будем.

Вавка. И как ты успеваешь все это читать! А курс?

Каплин. За курс можно сдать всегда.

Вавка. Везет же людям. Ты счастливый. И читаешь по-английски.

Каплин. Надо.

Вавка (наивная и милая игра). Ты гений.

Каплин. Я не гений. Гений у нас Женька Салазкин.

Вавка. Оставь.

Каплин. Серьезно говорю. Он же неслыханный лентяй, а знаешь, как сдает зачеты? Является в какую-нибудь лабораторию, понятия не имеет, что там делают. У него спрашивают: «Что вам дать, молодой человек?» — «А мне что-нибудь посложнее… вот это… я люблю, когда много проводов». А сам зевает, тянется, и все считают, что провалился. А через десяток минут орудует, как настоящий инженер, и решает труднейшие задачи по электронике. Получает зачет и забывает все до следующего зачета.

Вавка. Не люблю я его. Он какой-то грязный.

Каплин. Не грязный, а вахлатый. Но это правда, если его помыть, ему плохо сделается.

Вавка. Ваня… ты гений. (Поет и лепечет.) А Женька — дремучий. Ты танцуешь. И сколько книг… (Шепчет.) Ваня!

Каплин. А почему ты шепчешь, Вавочка?

Вавка. Как ты мне нравишься! (Закрыла глаза и закинула голову.)

Каплин. Ты, прости, в своем уме?

Вавка. Конечно, не в своем. Но что я сделаю? Нравишься. Преодолела внутреннее сопротивление и сама пришла к тебе. Будешь презирать?

Каплин. Смущает как-то. Уже не первый год знаем друг друга, и бух. «Нравишься». Нет, это ты серьезно?

Вавка. Клянусь слезами мамы!

Каплин. Вавочка! Не надо сильных фраз. Но кто мне говорил? Не помню. Мне говорили, что ты влюблена в Томаза Чебукиани.

Вавка. Было. В детстве. На первом курсе. А сейчас проснулось большое что-то. Я к тебе вошла тихо и долго любовалась, как ты стоял и думал. О чем ты думал?

Каплин. О том, что никто пока не может связать все науки в единую цепь. Практически. Понимаешь?

Вавка (становится на колени). Презирай… я на тебя молюсь.

Каплин. Вава, а Зина?

Вавка. Что — Зина, что — Зина? Тоже счастье нашел! Я ее встретила на бульваре с тремя рублями в кулаке, привела в свой дом, дала крышу. Только благодаря мне она попала в университет. Ты обожди, я все выскажу.

Каплин. Но встань с колен!

Вавка. Зинка была замужем. Тебе это известно? Нет? Где-то в Барабинской степи или в Барнауле… в совхозе… ее муж бросил или она его, история умалчивает. Во всяком случае, это неприглядное прошлое.

Каплин. Либо ты встань, либо я стану на колени и тогда будем говорить.

Вавка. Ваня, ты чудесный!

Каплин. Она пошла на трактор с золотой медалью. Ты ведь не пошла бы.

Вавка. Не отрицаю. Не пошла бы. Я слабая. Типичная дочь Евы. Это выражение моего отца.

Каплин. Да, ты, конечно, дочь Евы… я думал про тебя.

Вавка. Про меня?!

Каплин. Про тебя.

Вавка. Что? Скажи!

Каплин. Не стоит.

Вавка. Если неприлично, не обижусь. Все равно скажи.

Каплин. Не стоит. Не скажу.

Вавка. А ты сравни, с кем тебе будет лучше, со мной или с ней. Она, понятно, умная, с вопросами, проблемами… Но ты сам умный. Зина ни за что перед тобой не станет на колени, а я не постеснялась.

Каплин. И очень плохо.

Вавка. Ты считаешь? И я считаю — да! Не перед всяким можно. Но перед тобой…

Каплин. Вавочка, к чему все это? Ты очень милая девица, никто не спорит. Но Зина… Мы друг друга любим.

Вавка. А ты уверен в этом?

Каплин. Я очень в себе не копался. По-моему, уверен.

Вавка. Ты ее любишь?

Каплин. Да. Люблю.

Вавка слабо стонет и падает на пол.

(Поднимает ее, держит на руках.) Вава, куда тебя деть?.. Капли дать? Какие? Ты меня видишь?

Вавка. Вижу, милый. Держи меня так. Как хорошо. Дай слово, что этот миг останется между нами.

Каплин. Пусть так.

Входит Томаз .

Томаз. Иван! Для чего ты ее носишь? Поставь на место.

Каплин. Она упала. Не шути. Тут серьезно.

Томаз. Тогда держи. Смотри не разбей. (Уходит.)

Каплин. Вава, может быть, в самом деле ты станешь на ноги?

Вавка. Что ты со мной делаешь! Неужели нельзя поцеловать человека?

Каплин (изумлен). Ах, вот что. Странно… но пожалуйста.

Затемнение

 

Сцена восьмая

Часть улицы. Каменная стена большого дома. Ночь. Метель. Идет Саня , следом Ларисов .

Ларисов. Саня, это неприлично! Нельзя откалывать такие штуки. Ты меня компрометируешь. Ну хорошо, я понимаю… тебя это задело… Потом мы выясним… Вернись, я прошу тебя. Саня! Любимая…

Саня. «Задело… это». Ты отдаешь себе отчет, о чем ты говоришь?!

Ларисов. Саня! Любимая…

Саня. Какому-то пьяному скоту… как с рук на руки… «Можешь приласкать». Подлец!

Ларисов. Безответственно… спьяна… дай по роже.

Саня. О нет, ты не спьяна… тут тонкая игра… Как все это мне предсказали! Дура, не допускала. Ты в этот дом зачем стремился?

Ларисов. Ни за чем.

Саня. Врешь. «С девушкой нельзя, с сестренкой можно». В женихи вылазишь.

Ларисов. Ты видишь, я раздет. А тут метет.

Саня. Ничего, не умрешь. Это весна.

Ларисов. Какая к черту весна. Март. Метель. Саня, брось… хорошая, родная…

Саня (изумленно). Нет, на тебя ничего не действует! Ты механический подлец.

Ларисов. Куда ты идешь? Ведь третий час ночи.

Саня. И этот пьяный скот распространяется: «Комсомолка… они играются в порядочных». Да вы все там недостойны… самое слово это… недостойны произнести!

Ларисов (резко, насмешливо). Почему — мы? А вы где? В чем дело, дорогая? Подумаешь, какое оскорбленное достоинство.

Саня. Ах, вот что. Поняла. Дошло. Спасибо. Но я не успела увязнуть до конца. У тебя, разумеется, нет уже достоинства, а у меня осталось. До чего дошел ты, Эдька.

Ларисов. Это оригинально. (Ему весело.) На улице, в снегу, в три часа ночи мы выясняем вопросы нравственности. Саня, смешно. Что случилось? Ребята выпили… танцуют… ну кто-то кривляется… кто-то распустился… А если тот парень скот, дала бы ему в рожу. И делу конец. Пощади, я схвачу воспаление легких.

Саня (больше для себя, в ужасе). Значит, ты настолько… что ничего… механический.

Ларисов. А! Ну тебя к дьяволу. Прощай. Будет тоскливо — позвони. Откликнусь. (Уходит.)

Пауза.

Саня. Домой нельзя. До университета километров пятнадцать. А голова не держится… Устала очень. Все равно. Прощай, одноклеточный. (До слез.) Что ты, кретин, делаешь! Как могла бы любить… Вернуться, что ли? Что действительно заноситься? Но девки очень уж противные! Какие-то у них позы… И этот скот… Черт с ними, вернусь!

Ларисов возвращается.

Ларисов. Саня, я все же жду. Тепло. Уют. Богатая еда.

Саня. Уйди, уйди. Прощай. (Убегает.)

Затемнение

 

Сцена девятая

Пустая клубная сцена. Сукна. Стол, стулья. Зина , потом Вавка .

Вавка (удивленно). Здравствуй.

Зина. Здорово.

Вавка. Не удостаиваешь внимания?

Зина. Нет, я тебя слышу.

Вавка (ирония). У тебя язык на месте.

Зина (мирно). Вавка, не приставай. Ведешь себя по-дурацки.

Вавка. Посмотрим. Дураков по осени считают.

Зина. Поздравим великий русский народ с новой поговоркой.

Вавка (раскрыла тетрадку). Ты в какой кружок записываешься?

Зина. В какой… В какой ты объявила.

Вавка. Я и хотела сказать тебе… Что я хотела?

Зина. Вспомни.

Вавка. Давно ли ты не умела связать двух слов.

Зина. Ответить? Отвечаю: ровно три с половиной года тому назад. Связывала, но робко.

Вавка. Так что нечего бы.

Зина. Что — нечего бы?

Вавка. Выставлять культуру.

Зина. Вавка, милая моя, у тебя отсталое развитие.

Вавка. «Милая»… не стыдно?

Зина. Ни капли. Что ты мелешь! Мы приходим в университет пещерными созданиями. И прежде всего орем… как с цепи сорвались. И все мы страшно одинаковые. К школе со всеми ее прописными истинами — полное презрение. А кроме школы у нас ничего нет. И некоторое время мы остаемся оголтелой оравой. Потом мы постепенно оттуда вываливаемся.

Вавка. Для чего ты мне все это читаешь?

Зина. И постепенно, год за годом, делаемся совершенно неузнаваемыми. А ты осталась там, так и не вывалилась…

Вавка. Ах вон что.

Зина. Ты и в сто лет останешься шальной. Это характер.

Вавка (медленно). Ох, Зинка… что ли… помириться нам?

Зина (ласково и просто). Вавочка, ни ты мне, ни я тебе ничего дурного друг другу не сделали.

Вавка. Считаешь?

Зина. Убеждена.

Вавка. Пусть я шальная, пусть у меня слабое развитие, но накапать… на кого! На свою подругу, которая для тебя… и это не дурное?!

Зина. Не знаю… может быть, это действительно противно… Я не знаю. Но для меня наш университет — что-то невыразимое. И если я вижу, как вы ни во что не ставите… как валяют ваньку… я не могу побороть в себе возмущения. Позволь сказать тебе всю правду. Я три года молчала. Побеждало чувство благодарности к твоему поступку. И я тебя действительно люблю. А по тем правилам, которые я считаю настоящими, я должна бы сказать о тебе все еще на первом курсе.

Вавка. Наглости у тебя много… судья.

Зина. Ах, опять? Давай-давай.

Вавка. Начнется сессия — увидим.

Зина. Вот. И училась бы от сессии до сессии. А то… Лавры Укропова спать не дают?

Вавка. Новое дело.

Зина. Укропов односторонний, но честный парень. А ты… Скажи на милость, зачем тебе кружки создавать? Видишь, и никто не пришел. (Легко и весело.) Имей в виду, Вавочка, что всякое мероприятие, которое проводится сверху, должно соответствовать кровным интересам массы. Тогда оно будет идеальным мероприятием. Когда ликвидировали МТС, то это мероприятие соответствовало жизненным интересам колхозных масс. Поэтому это мероприятие есть идеальное мероприятие. Усвой.

Вавка. И все-то она знает! Ладно. А Укропов, по-твоему, очень честный?

Зина. Очень.

Вавка. Бросьте! Он занимается общественной работой только лишь для того, чтобы обеспечить к себе хорошее отношение в деканате. И мне желательно заработать хорошее отношение в деканате.

Зина. Очень желательно?

Вавка. Я не скрываю. По крайней мере от тебя.

Зина. Вот спасибо. Тогда всего хорошего. Я на тебя работать не хочу. Ни в какие твои художественные кружки записываться не буду.

Вавка. Ты не будешь, другие согласятся.

Зина. Никого не вижу.

Вавка. Придут.

Зина уходит. Вавка секунду сидит в одиночестве. Потом из-за сукон выходят Укропов , Томаз , Генриета , Воронько , Рузия .

Рузия. Мы пришли. Но ничего подобного не будет, на что ты рассчитываешь. Мы на тебя тоже работать не будем.

Томаз. Вавочка, как нехорошо, как нехорошо!

Воронько. Будь ты мне подругой, я тебя за косы бы.

Укропов. Эх ты, урод! Я выдвигал ее как подлинную энтузиастку. А ты… «деканат». И меня мараешь… Урод.

Вавка. Подслушивали!

Генриета. Что подслушивать? Ты так увлеклась, что в зале было слышно.

Вавка (ревет). Мало ли чего не скажешь сдуру… по наивности… интимно. А вы уж — выводы…

Томаз. Вавочка, не плачь, мы тебя любим, но заботься о своем благополучии сама. Выступай на этой сцене одна. Не обижайся.

Все, кроме Вавки, уходят.

Укропов (вернулся). Урод. (Уходит.)

Вавка (плачет). Это Зинка… она мой злой гений…

Появляется деловой студент .

Деловой студент. Маландина? Привет! Где ваша самодеятельность? Кого будем пробовать?

Вавка. Они больны…

Деловой студент. Почему плачете? Пардон.

Вавка. Не знаю.

Деловой студент. Странно.

Вавка. Меня побили.

Деловой студент. Не может быть… а впрочем… бывает. Ухожу. Привет. (Уходит.)

Вавка. Ничего, ничего, Зиночка! Каплин мой, мой, мой… ха-ха-ха… Тебе назло!

Затемнение

 

Сцена десятая

На парапете на Ленинских горах. Ночь. Апрель. Вавка , Каплин .

Вавка. Ты посмотри. Волшебный вид. Я тут впервые.

Каплин. Четыре года ездишь — и впервые?

Вавка. Представь себе… Мы москвичи. Москвичи Москвы не видят… Это что — прямо перед нами?

Каплин. Стадион имени Ленина… Дворец спорта.

Вавка. Да? А я думала — Арбат.

Каплин (с неудовольствием). Как ты ничего не разбираешь! Арбат гораздо левее. Там вон, смотри — Министерство иностранных дел.

Вавка. Волшебный вид. Послушай, Каплин, мы спутника отсюда не увидим?

Каплин. Спутник давно сгорел. Готовится новый.

Вавка. Второй?! Ах да… И правда, будто прямо на Луну?

Каплин. Вавочка! Мы же с тобой передовые люди… по крайней мере в своей-то области. Ты должна знать, что идет серия разведочных…

Вавка (перебивает). Милый, давай навек уговоримся. Ты будешь передовой, а я чуть-чуть подальше.

Каплин. Вавочка, имей в виду, что дурочка — не лучший тип женщины.

Вавка. А вот Лев Толстой, где-то я вычитала, умных женщин не любил. Ты, кажется, тоже. Молчи. (Вдруг очень ласково.) Ванечка, ты откуда? Представь, не знаю.

Каплин. С Волги… из маленького городка.

Вавка. Провинция?

Каплин. Теперь говорят — периферия, и думают, что это лучше.

Вавка. Там как живут… бессодержательно?

Каплин (неохотно). Жизнь всюду содержательна.

Вавка. А культура?

Каплин. Понятно, не Москва.

Вавка. А Зина, например, верно утверждает, что все вы, периферийные, не могли бы до революции иметь университета.

Каплин. В общем, верно.

Вавка. Значит, до революции не было никаких университетов?

Каплин. Какая ты… А откуда же выходили наши великие ученые? Но очень мало было высших…

Вавка (не слушает). Твой папа из рабочих?

Каплин. Это я — из. А папа — рабочий.

Вавка. И сколько вас у папы?

Каплин. За мною еще трое.

Вавка. И все по вузам?

Каплин. Нет, один я.

Вавка. Повезло?

Каплин. Папа увидел, что я способный, и приложил все силы…

Вавка. Наверно, ты мало знал радости.

Каплин. Вава, по каким идиотским шаблонам ты мыслишь? Я вырос на прекрасной реке… и семья у нас прекрасная.

Вавка. А мне очень хотелось бы, чтобы ты совсем не знал радостей.

Каплин. Почему хотелось бы?

Вавка. Не скажу… А я уже с географией освоилась… Смотри от стадиона прямо перед нами. Видишь то огромное скопление электричества?

Каплин. Вижу.

Вавка. За этим светлым озером полная темнота, потом — яркая точка. Видишь?

Каплин. Вижу.

Вавка. Это наше кино. А против кино — наш дом. Угадай, сколько у нас комнат.

Каплин. Пятьдесят.

Вавка. Ты не шути, голубчик. Целых четыре. У папы ведь заслуги… не шути. И все четыре наши, дорогой мой, наши. И вообще ты усвой, что у нас мы будем жить волшебно.

Каплин. На шее папы.

Вавка. У него шея толстая. Выдержит.

Каплин. Вавка!

Вавка. Пошутить нельзя! Папа у меня мягкий, веселый, добрый. Знаешь, что он говорит про это… про шею… Он говорит, что плохи те родители, которые не кормят своих детей до пятидесяти лет. И я не понимаю, зачем тебе на практику тащиться в какую-то Сибирь. Поживи лето у нас, а практику проси в Москве. Может быть, затем едешь, что туда Зина едет?

Каплин. Там мы нужнее и дадут настоящее дело. А тут нас хватает.

Вавка. Нет, здесь ты именно нужнее.

Каплин. Кому это?

Вавка. Мне.

Каплин. Я не знаю, что на это ответить.

Вавка. А я не могу понять, как ты ко мне относишься.

Каплин. Если серьезно… Я как-то не думаю об этом. Это нехорошо. Я непременно подумаю.

Вавка. Лучше не думай. Боюсь. Мы не похожи друг на друга. И только утешает, что крайности сходятся. А ты меня опять не слушаешь, и всегда о чем-то думаешь.

Появляется Зина .

Зина. Вот вы где?!

Вавка. Следила? Выследила.

Зина. А то как же. Теперь уж сама вижу.

Вавка. Что ж, смотри… встречаемся.

Зина. Давно, Иван?

Тот молчит.

Пора выяснить.

Вавка. А что тут выяснять? Ты сделала колоссально много, чтобы тебя разлюбили.

Зина. Иван, правда? Что же я сделала?

Вавка. Ты его совершенно игнорировала… И ничего не позволяла.

Зина. А ты позволила?

Каплин уходит.

Вавка (вслед). Ванечка, я боюсь.

Зина. Раз взялась, объясняй.

Вавка. Зина, нам ревность не к лицу.

Зина. Ничего, сойдет.

Вавка. Что ты со мной хочешь делать?

Зина. Хочется пообщипать тебя… Как курицу… Но, к сожалению, это желание осуществить нельзя… нам не к лицу… Теперь ты стой тихо и смотри мне в лицо.

Вавка (почти плача). Мальчишки, Зиночка, непостоянные… я не виновата.

Зина. Каплин — не мальчишка. Молчи, не отворачивайся от меня.

Вавка. Ты обладаешь гипнозом. Мне неприятно. Лучше уж ударь. Я закричу караул.

Зина. Ты красивей меня. Вот в чем мое несчастье. Ступай, Вавка.

Вавка панически убегает. Немедленно появляется Укропов .

Укропов (как всегда, ровен, не улыбается). Опять ты вроде с Маландиной ссоришься. И охота! У тебя в жизни предстоит волнующее событие.

Зина. Волнующее… Какое?

Укропов. Мы будем выдвигать твою кандидатуру на съезд комсомола.

Зина. Кто — вы?

Укропов. Рузия и я.

Зина. Но почему не Каплина? Он на курсе лучший.

Укропов. Мыслит. Понимаешь? Конкретно не умеет, попросту, по жизни.

Зина. Несоветский студент, по-твоему?

Укропов. А кто говорит? Но пусть он занимается наукой. У него научное мышление. Возьмет и с высокой трибуны сгородит что-нибудь гиперболическое. Мы-то его знаем, а делегаты съезда могут не понять. Я отвел.

Зина. Тогда уж сам. Ты ведь знаешь, как надо с трибуны.

Укропов. Сказала тоже.

Зина. Почему же?

Укропов. Не стоит спорить. Я же тупой.

Зина. Егор! Ты чудо! Кто тебя не знает близко, подумать может, что ты какой-то безнадежный… чиновник… маленький какой-то… а ты чудо.

Укропов. Говорю самокритически… а что, неправда? Вон Левка Порошин по остроте мышления прямо-таки зверь, а я пока переварю, все уснут. Работать — да, умею. Частенько и за вас приходится. Вы не замечаете.

Зина. Замечаем.

Укропов. Так что вот… ты удостоилась высокой чести.

Зина. Не торопись, еще прокатят.

Укропов. Тебя?.. Да что ты!.. Как его… понимаешь ли… ты — отрадное явление.

Зина. Милый мой… как бы я сейчас хотела разрыдаться, выплакаться… Но я отрадное явление. Нет, правда, милый, я весьма отрадное явление.

Укропов. Я тебе серьезно, а ты… В райкоме говорили: у тебя душа… понимаешь… большая.

Зина. Душа — это так… предположим. А как я внешне… ничего?.. Или совсем неважно?

Укропов. Вид? Внешний? Что можно сказать… Рост ниже среднего… ты даже маленькая. Но очень симпатичная.

Зина. Великолепно! Маленькая, но симпатичная студентка с большой душой!

Укропов. Я серьезно… Ты — большой человек.

Зина. Нет, Укропов, ты ничего не знаешь. Вавка Маландина — вот это человек! А я всего-навсего лишь маленькая студентка.

Затемнение

 

Сцена одиннадцатая

Вестибюль физического факультета. Колонны. Мрамор. Лето. День. Радостная и буйная беготня с криками, пением, стремительными диалогами, деловитостью и весельем. В этом предканикулярном ералаше появляются и исчезают персонажи пьесы. И, как всегда, в кресле, чуть сгорбившись, сидит Женя . Курит. Входит Зина .

Зина. Женя, ты со своего поста не заметил, декан не появлялся?

Женя. Нет.

Зина. Что — нет? Не заметил?

Женя. Заметил. Еще не появлялся. Зачем тебе декан?

Зина. Я намеревалась ехать в Сибирь на практику. Теперь раздумала.

Женя. Напрасно. Сибирь — твоя родина.

Зина. Поэтому я и раздумала.

Женя. Неправда. Но ты туда поедешь.

Зина. Опять вещаешь! Это страшно. Ведь твои предсказания сбываются.

Женя. К декану нечего ходить. Ты в Сибирь поедешь.

Зина. Но ты ничего не знаешь. Не делай загадочно значительной рожи.

Женя. Пускай рожа, но я знаю, почему она загадочная.

Зина. А ты куда поедешь?

Женя. Начальство мудрое, оно определит.

Зина. А как сдал?

Женя. Утвердительно.

Зина. Бегу, кажется, декан пришел. «Утвердительно». Ты скажешь. Но не смотри на меня с критическим видом. Я в Сибирь никогда не поеду.

Женя. Потому что туда Каплин едет?

Зина. Именно потому, что туда едет Каплин. Никогда! (Уходит.)

Женя. О любовь! Какая ты сомнительная штука.

Среди проходящих и пробегающих студентов бежит Саня и натыкается на кресло Жени.

Саня. Вот еще, расселся на дороге!

Женя. А ты куда летишь?

Саня. Надо.

Женя. А что, собственно, тебе надо?

Саня. Все летят… я тоже. Обходной листок надо заполнить. Кого-то повидать.

Женя. А ты повидай меня.

Саня. Собственно говоря, можно и не лететь. Один твой вид действует охлаждающе.

Женя. Давай поговорим.

Саня. Давай поговорим.

Женя. Перед каникулами.

Саня. Давай поговорим перед каникулами. Только у нас никогда не было общих точек соприкосновения.

Женя. Земля круглая.

Саня. Да, верно, круглая.

Женя. У тебя зимой был заскок?

Саня. Заскок-то… да, что-то было.

Женя. И крепко?

Саня. Я считаю, что не так уж.

Женя. Какой? Или секрет?

Саня. Неохота вспоминать.

Женя. Неохота… что же, это прекрасно, если неохота.

Саня. Ты постригся бы… Обрати внимание, на улице лето.

Женя. Тоже идея.

Саня. Дать копеек?

Женя. Я в финансах нужды не испытываю.

Саня. Ужасно куришь. И что-то страшное.

Женя. В силу одиночества.

Саня. А еще что ты делаешь в силу одиночества?

Женя. Стихи произношу.

Саня. Как — произносишь?

Женя. Устами. Как Гомер.

Саня. Сочиняешь, что ли? Пишешь?

Женя. Сочиняю. Но не пишу. А произношу, как Гомер.

Саня. Должно быть, потрясающе. Произнеси.

Женя. Лишь для тебя. Приблизься. (Читает.)

Саня. Это не стихи, а бред… Ты в одиночестве не хлещешь ли?

Женя. По внешнему впечатлению должен, но в эксперименте не получается.

Саня. И то хлеб.

Женя. Я вообще не тот, за кого меня все принимают.

Саня. А ты раскройся. Начни с того, что постригись и вообще… полежи под пылесосом.

Женя. Тоже идея.

Саня. Неужели у тебя, кроме этих рубищ, ничего не имеется?

Женя. Имеется.

Саня. Где оно?

Женя. В чемодане.

Саня. Почему не носишь?

Женя. Доставать надо… утюжить.

Саня. Ты цельная натура!

Женя. Но я достану. Я начинаю чувствовать в этом необходимость.

Саня. Ты меня для чего-то остановил. Для чего?

Женя. Наклонись… У Зинаиды драма.

Саня (удивленно). Ты тоже чувствуешь?! Я тоже чувствую. А в чем дело, не знаешь?

Женя. Знаю. Наклонись. Иван с нею расстается. На Вавке женится. Это все.

Саня. Ты спятил!

Женя. Иван — да. Я — нет.

Саня. Действительно! Когда это у них случилось?

Женя. Примерно в марте.

Саня. А Зина знает?

Женя. Ну еще бы.

Саня. И откуда ты-то все знаешь?!

Женя. Вы все двигаетесь, а я нахожусь в состоянии неподвижности. У меня есть точка постоянного обзора. И потом у меня был дед, который прожил на пасеке сто восемь лет и…

Саня. Постой, не шути. Как же быть? Молчать или наоборот?

Женя. Наоборот.

Саня. Считаешь?

Женя. Пока Иван не сделал глупости, против него надо начинать настоящую интригу… даже поход.

Саня. Ты умница… и ты… нет, ты на самом деле не тот, кем кажешься. (Увидела Томаза). Томаз, поди сюда.

Томаз. Что, дорогая? Скажи. Я тороплюсь.

Саня. Но ты чужие слова усваиваешь?

Томаз. Да, дорогая. Говори.

Саня. Каплин женится на Вавке.

Томаз. На Вавочке, ты хочешь сказать?

Саня. Пускай… Вавочка.

Томаз. А она?

Саня. А она, понятно, за него выходит.

Томаз. Не верю. Чепуха.

Саня. Вот… спроси у Жени.

Томаз. Ай, Женя… Что он понимает в этих делах. Никогда Вавочка не выйдет замуж за Каплина. Скорее ты выйдешь замуж за этого Женю. (Уходя, сталкивается с Рузией.)

Рузия. Замуж?.. Кто? Ты женишься, Томаз?

Томаз. Они меня уверяют, что Вавочка выходит замуж за Каплина. Кто может этому поверить?

Рузия. Я могу.

Томаз. Можешь? Верь… а я занят более серьезными делами. (Уходит.)

Саня. Мне Зину до слез жалко. И он… Умный парень, и такое падение!

Рузия (боевито). Давай поймаем Каплина и вытрясем из него душу. Я готова.

Саня. Это не помогает.

Рузия. Тогда что же? Тогда я Вавку начну срамить.

Саня. Она в этом отношении неуязвимая.

Рузия. Но надо же поломать это предприятие. (Зовет.) Маргарита! Воронько! Иди сюда. Беда случилась.

Подходит Воронько .

Воронько. Девчата, кто поедет на мою радяньску Украину? На село, на сало, на вышни, на кавуны? Санька, едем! Ты вернешься экспонатом.

Рузия. Тебе говорят — беда стряслась.

Воронько. Беда? У кого?

Рузия. Иван Каплин бросил Зину.

Воронько. Вот босяк!

Рузия. Тут Вавка, видно, руку приложила. Сам бы он не нашелся.

Воронько. Вавку надо приструнить.

Саня. Ты отнесись серьезно.

Воронько. А что ты сделаешь?

Саня. У Зины это будет второй удар в жизни. (Проникновенно.) А жизни, девочки, не так уж много. Надо, девочки, помочь.

Генриета (неожиданно появляясь). Кому помочь?

Воронько. Зине Пращиной. Иван поступает с нею как последний негодяй, он ее меняет на Вавку.

Генриета. Да будет вам известно, я вашу Пращину не переношу…

Саня. Это уже известно.

Генриета. Но тут вопрос принципа. Мы должны немедленно собрать всю группу.

Рузия. Какая верная идея!

Воронько. Логично мыслит.

Генриета. Каплин обманул всю группу.

Воронько. Тоже логично.

Генриета (деловито, быстро). Кто соберет?

Рузия. Кто? Я, Укропов.

Генриета. А я беру на себя разговор с ребятами. Они меня боятся.

Рузия. Бегу искать Укропова! На когда собрание?

Генриета. Только не сегодня. Надо поговорить с ребятами.

Рузия. Я пошла.

Интермедия беготни и шумных разговоров, не имеющих прямого отношения к действию. Неподвижный Женя с папиросой. Возвращается Саня .

Саня. А ты захочешь выступить против своего друга?

Женя. Я уже выступил.

Саня. Мы собираем группу.

Женя. Если бы не я, то зло торжествовало бы.

Саня. И ты считаешь это злом?

Женя. Для Каплина — зло. А Зина проживет без Каплина.

Саня. Для чего же мы стараемся, если так?

Женя. Старательные укрепляют общество. Сядь рядом. Тебе не трудно?

Саня. С тобой интересно. Сяду. Стихи будешь произносить?

Женя. Да, стихи, но самые избитые.

Саня. Все равно. Произнеси.

Женя. А ты отвернись.

Саня. Ну вот тебе… Может быть, неприличное? Имей в виду, я неприличного не переношу.

Женя. То, что я произнесу, ты, может быть, и перенесешь.

Саня. Да говори же наконец!

Женя. Это, конечно, подло с моей стороны. Я тобой живу.

Саня. Женя, ты меня убил. Смешно и трогательно.

Женя. Я знал, что смешно. (Уходит.)

Саня. Но ты меня не видел все четыре года. Никто не знает, кого ты видел вообще. (Оглянулась.) Как он умеет исчезать! Никто так не умеет. «Я тобой живу». Зина права, мы давно взрослые, а принимаем друг друга за детей.

Идет Денис .

Денис (в восторге). Санька, родная, поздравь меня! Впервые за четыре года я получил за одну сессию два «отлично».

Саня. А ты меня.

Денис. Тоже пятерки?

Саня. Одна! Но какая! Сверхъестественная…

Затемнение

 

Сцена двенадцатая

В университетском молодом парке. Днем.

Генриета , Воронько , Рузия , Саня , Лев , Томаз , Денис, Укропов, лица из группы . Входит Каплин .

Каплин. Придумали… с трудом нашел вас. Почему не в доме?

Саня. Дома ремонт, уборка… все закрыто.

Голос. Здесь приятнее, чем в стенах.

Генриета. И никому нет дела до нас.

Каплин. Кого мы ждем?

Рузия. Тебя.

Каплин. А почему такой неприятный тон?

Рузия. Не всегда же нам тебя боготворить.

Каплин. Не вижу Зиночки и Вавы.

Саня. Без них обойдемся.

Каплин. Все налицо, а их нет (Тревожась общим настроением.) Не понимаю.

Воронько. Сейчас поймешь.

Генриета. Кто будет вести?

Воронько. Укропов, конечно.

Укропов. Срок моих… как его… полномочий кончился. И вообще мне надоело. Бесконечно критикуете. Я не такой. На пятом курсе выберете себе лучше.

Генриета. Представь себе, жалеем… тебя надо было выбрать комсоргом. На пятом выберем тебя.

Укропов. На пятом — Зину.

Генриета. Тоже мысль.

Саня. Ты своих полномочий еще не сдал. Веди.

Хор. Укро-по-ва!

Укропов (как председательствующий). В каком разрезе будем? В моральном, бытовом, этическом? Генриета, ты инициатор.

Генриета. Все вместе — и моральное и этическое.

Укропов. Товарищи, проведем нашу последнюю встречу на самом высоком уровне. От некоторых комсомольцев поступило предложение обсудить моральные поступки студента-комсомольца Каплина Ивана.

Каплин. Мои?.. Моральные? Мои?!..

Укропов. Твои, Ваня, но ты не забегай. Получишь слово в заключение. Желающих прошу.

Лев. Я ничего не желаю, потому что меня не вдохновили. Ты вдохнови меня гневной речугой.

Укропов. Речуг не будет.

Томаз. Я прошу реплику!

Укропов. Давай реплику.

Томаз. По-моему, происходит вопиющее недоразумение. Не будем тратить нервы Каплина.

Укропов. Все?

Томаз. Все.

Каплин (оглядываясь вопросительно). Не понимаю, что тут происходит. Скажите наконец!

Саня. Очень странно… Девочки?

Лев. За отсутствием повестки дня ассамблея распускается до осени!

Укропов. Ты это брось… не срывай.

Рузия. Он старается для друга.

Лев. Тогда имей смелость назвать вопрос.

Рузия. И назову.

Голос. И назови.

Укропов. Слово имеет… (Рузии.) Ты? Говори, комсорг.

Рузия. Пожалуйста… Почему все закрыли рты? Потому что мы из Каплина сделали культ личности.

Хор. Рег-ла-мент!

Все. Короче!

Рузия. Постойте орать, я еще двух слов не сказала.

Денис. А ты не городи того, что никто не думает.

Рузия. Если говорить о том, что все думают, то зачем говорить?

Лев. Это мысль. Знаете ли!

Томаз. Ты обещала что-то назвать. Называй.

Рузия. Каплин сверлит меня своим взглядом.

Укропов. Каплин, не сверли.

Каплин. Я жду. Пусть говорит слова. Я — не каменный.

Саня (Рузии). Если не получается, посиди.

Рузия. Они же не дают говорить… и они же…

Голос. «Они же», «они же». Ты вырази что-нибудь… Мысль облеки… Гнев давай!

Рузия. Каплин бросил Зину… гуляли два года… и все мы радовались, в особенности за нее радовались… до ссоры с ней из-за Вавки… Помните день рождения? И он бросил. Грубо, нетактично… Даже, я сказала бы…

Лев. Скажи.

Рузия. Вот и говорю. Подло бросил.

Молчание.

А то нет?.. Что говорит Гегель… Бебель…

Лев. Мебель.

Рузия (Укропову). Скажи ему!

Саня. Что Гегель говорит, мы знаем. Ты сама…

Рузия. Хорошо. Тебе, Иван, не стыдно бросить девушку?

Лев. Что значит — бросить? Какой-то бабий разговор.

Каплин (очень серьезно). Лев, не мешай. Пусть.

Рузия. Нет, ты ответь, тебе не стыдно? Пусть он ответит.

Укропов. Рузия, не волнуйся. Он потом ответит. Продолжай спокойненько.

Рузия. Я не могу спокойненько. Если ему не стыдно, то все мы находимся еще на очень низком моральном уровне.

Денис. Почему все? Я ни с кем не гулял и никого не бросал.

Рузия. Все, все, все! Не придаем значения… Не осуждаем… не клеймим! И сколько несчастных девушек остается!

Укропов. Ты не обобщай.

Рузия. Буду обобщать. Все!

Укропов. Рузия, не обобщай!

Лев. Пусть. Она не Гегель.

Укропов. Ты у нас Гегель? Да? Вот и выступай.

Голоса. Лев, выяви!

— Дай исторические справки.

— Блесни.

— Просим, просим.

Лев (солидно). Я предпочел бы не вмешиваться в этот лирический инцидент по причине неразрывной дружбы как с Иваном, так и с Зиной. Но вселенная устала от бабьих вздохов… и я выскажусь.

Девушки. «Бабьих».

— Отвратительно.

— Одеваться ты умеешь, а говоришь…

— У него старорежимные понятия.

Лев. Повторяю: бабьих! И попытаюсь, если вы не будете вопить, объяснить этот древний и не мною одним принятый термин.

Саня. Лев, все-таки это Лев!

Голос. Жаль, нету Женьки. Тот бы подыграл.

Лев. Я продолжаю. Есть понятия «бабье лето», «бабья доля»… Вы против них не возражаете! Что означают эти понятия? Прежде всего то, что они старые понятия. Затем, что они бабьи, то есть возникшие в те времена, когда из азиатского слова «би-би», занесенного к нам татарами, произошло слово «баба» и стало синонимом унижения русской женщины, в первую очередь крестьянки.

Укропов. Вот излагает… ах!

Лев. Унижение давно исчезло, а пережитки остаются. О чем говорила Рузия? О тяжкой доле бедной женщины, которую «бросают». Вздор. Почему вы никогда не говорите о другом, обратном положении? Я хочу присутствовать на таком же собрании, на котором бы клеймили девушку за то, что она меня бросила. Я люблю Зину, как и Ивана, и для меня они равны. Они равны в правах, равны материально, даже по успеваемости равны. Но я готов судить их… только вместе.

Саня. За что?

Лев. За легкомысленность. То, что происходит, крайне легкомысленно, неприятно, нехорошо. И мне обидно, что они расстаются. Но «бросил», «негодяй», «обманщик» — этого я не понимаю.

Генриета. А я понимаю! Вас не компрометирует, а нас компрометирует. И вы же сами… да. Ты, Лев, молчал бы. У себя на факультете ты чистенький. Бегаешь на геолого-разведочный.

Лев. Личные выпады — признак неустойчивости позиции.

Генриета. Ты умеешь запуститься! Знаем. «Бросил» — устарелое понятие. А вы не бросайте, тогда не будет устарелых понятий. Я не буду настаивать, если месяц-два… Это всего-навсего неудачное знакомство. А тут что было! Год… второй… Он не одну Зину обманул. Он всю группу обманул!

Денис. Ну уж! Скажешь еще — курс!

Лев. Все студенчество.

Генриета. А я так и говорю. Всю молодежь. Всю молодежь, которая слушала Зину с трибуны съезда и вместе с ней верила ее словам о счастье. А ее счастье в это время с Вавкой обнималось.

Укропов. Она говорила об общем счастье.

Генриета. В общее счастье и это входит.

Саня. Счастье без любви не полное счастье.

Томаз. Ручаюсь. Вавочка не обнималась.

Денис. Не ручайся ты за них!

Генриета. Я продолжаю.

Укропов. Генриета Вальдемар продолжает. Давайте уважать выступающих.

Хор. Давайте уважать.

Генриета. Мы все… Ивана с Зиной… это же факт… считали лучшей парой на курсе. Никто никогда шутки не позволил по их адресу. Они, по-моему, были классическим примером чего-то хорошего… действительно светлого.

Лев. Иван! А это убедительно.

Каплин. Молчи ты.

Генриета. И тем более возмутительно!.. Лично я не знаю что бы сделала. Передать характеристику в комитет… написать в газету. Позор!

Укропов. Есть еще желающие? Не находится. Тогда я. За сорок лет нашего существования…

Голос. А тебе сколько?

Укропов. За сорок лет, которые мы прожили…

Бас. Регламент.

Укропов. Я повторяю: за сорок лет своего победоносного…

Два голоса. Регламент.

Укропов. Но я должен здесь сказать, товарищи, что комсомолец Каплин Иван никогда не отличался активностью. И поэтому не случайно он снизил и уронил высокое звание…

Хор. Ре-гла-мент!

Денис. Жора, сядь, родной.

Генриета. Веди собрание и молчи.

Лев. Ты не умеешь жечь сердца глаголом.

Укропов (без обиды). Я хотел… да разве с вами можно? Подведем черту?

Саня. Погоди ты с чертой. Девочки, я обращаюсь к вам. Давайте будем искренними. В морали, в поведении можно тон задавать, а мы какие-то… Вот я скажу про себя.

Укропов. Давно пора!

Саня. Тебе нужна исповедь? Не дождешься. Я только вот что имею в виду: сама я долго относилась совершенно пассивно к поведению одного малого. А потом до меня дошло, что он — негодяй. Сущий. Но главное, что из-за своей пассивности я не видела, как он и меня тянет туда же.

Денис. Куда?

Саня. Мне говорить об этом поперек горла. И мне очень понравилось выступление Льва. Правильно. Нельзя на одного Каплина валить. Наверно, в чем-то виновата Зина. И потому так несерьезно получилось. Нам казалось, что у них большая любовь… красиво. А в итоге — вакуум.

Воронько. Скажи просто — пустота. Это убедительнее.

Лев. Мы ученые.

Саня. Надеюсь, понимаете, о чем я говорю.

Укропов. Воронько, а ты?

Воронько. У нас на селе мы задали бы ему… Но это некультурно.

Томаз. Я не понимаю, кто является козлом отпущения, он или она?

Укропов. Товарищ Чебукиани, никаких козлов отпущения здесь нет.

Томаз. Я хотел сказать…

Денис. Ладно, Томаз, потом скажешь.

Хор. Каплин! Каплин! Каплин!

Каплин. Я вас понимаю, вы хотите, так сказать, организовать отношения в таком вопросе, как любовь. Но если бы любовь поддавалась организации, то не было бы у нас такой поэмы, как «Евгений Онегин», «Ромео», не было бы прекрасного «Отелло»… Согласны? Это дело, как говорится, тайное, великое, и тут нам с вами обсуждать нечего. Нельзя. А вот профанацию любви обсуждать можно. Профанация любви в наши годы — страшная штука, грязнее некуда. Но если кто-то разлюбил, что поделаешь? В любви есть точное понятие иллюзий. Самообман… Можно мне расширить тему? Я немного. Все мы — и мальчики и девочки — обращаемся с любовью так, как будто этого добра в жизни хоть отбавляй. А добра этого так мало, что не всем оно и достается. Мы поразительное племя, братцы. Я имею в виду нас, студентов. Мы ухитряемся на такой огромный, неповторимый, драгоценный этап в нашей жизни, как университет, смотреть с мальчишеским презрением.

Голос. Брось. Неверно.

Каплин. С пренебрежением.

Голос. Это верно.

Каплин. Плохо учимся. А то нет?.. Нас ведь без конца здесь спасают. А когда поймем, оценим, что это за вещь, университет, — поздно! На руках средненький дипломчик. Так и в любви. Когда поймем, что означает в нашей жизни настоящая любовь, ан уже поздно. Душа растратилась, пообмельчала…

Укропов. Ты к себе поближе.

Голос. Не мешай.

Каплин. А про себя… что ж сказать вам! Сплоховал я. Пошел на пошлость.

Лев. «Пошел на пошлость». Хорошо сказано.

Каплин. Я — человек неинтересный, нудный, роюсь в теориях… К чему это я?

Денис. Вот именно, к чему?

Каплин. Не заметил громадной разницы… Зина, Вава… это громадная разница. Одним словом, я виноват во всем.

Рузия. В чем — во всем?

Каплин. И ты и другие говорили очень правильно. Я — не то. Она поймет.

Лев. Позволь, их две? Кто — она?

Каплин. Она.

Генриета. А что поймет? Что ты не то?

Появляются Зина и Вавка обнявшись.

Денис. Теперь вы их поймите!

Вавка. А мы ведь никогда и не ссорились.

Зина. Вавка только сейчас поняла, что мы никогда не ссорились.

Воронько (гневно Вавке). Ты не ссорилась?! Какое дикое поведение! Да мы из-за тебя пожертвовали ее днем рождения. Мы пожертвовали дружбой. Мы сейчас обсуждали поведение Каплина… а они как… Слов мало!

Зина. Я скажу тут главное: Вавка чистая девочка… чистая в большом серьезном смысле слова. А что шальная, это пройдет.

Вавка. Маргарита, не сердись, я так счастлива. Томаз, ты, надеюсь, все понимаешь?

Томаз. Я все понимаю. Я им говорил. Они не хотели меня понять. Я тебе верю, дорогая.

Каплин. Ребятки, я прошу вас… на минутку… Сейчас, под горячим впечатлением, ей… только два слова.

Зина. Что тут происходит? Почему у вас такие лукавые физиономии?

Их оставляют.

Иван, ты что намерен? Но ты не приближайся. Ты не забывай, что ты изменщик… Ты очень низкий, недостойный. Иван, спрячь руки. Я позову их всех.

Каплин. Не позовешь… цыц!

Зина. Сам цыц.

Каплин. Мне надоел этот режим. Ты меня довела… Кончено.

Зина. Ты с нею целовался?

Каплин. Сама довела и спрашивает.

Зина. О негодяй!

Каплин. Но сейчас, когда нахлынуло… Я и не знал, что именно так бывает… Теоретически я знал, но сейчас, когда опять мы вместе. Зина, ты звездочка моя.

Зина. Иван, подальше… Там и стой… не продвигайся.

Каплин. Замолчи.

Зина. Молчу, молчу. Родной ты мой! Ведь это потому боюсь, что у меня в жизни был урок… и страшный. Ты знаешь?

Каплин. Знаю.

Зина. И — звездочка?

Каплин. Люблю.

Зина. Скажи, скажи.

Каплин. Молчи.

Появляется Женя . Он пострижен, в новом костюме.

Женя. Третья аллея, первый сквер. Я не ошибся. Тут все наши?

Зина. Кто это?

Женя. Я — в недалеком будущем.

Зина. Ребятки, все сюда. Скорее! Здесь появилось нечто невообразимое.

Каплин. Старик! Ты — да! Фосфоресцируешь.

Женя. Женщины… одухотворяют.

Сбегаются все.

Зина (взяв Женю под руку). Позвольте вам представить: бывший снежный человек.

Воронько. Девочки, клянусь, кто-то из нас что-то потерял очень большое.

Зина. И кто-то нашел.

Рузия. Саня!

Саня. Это вам кажется… Это зеленый шум. И все мы, право, один зеленый шум.

Укропов. Зина, я спрашиваю от имени всех нас. Ну и что?

Зина. Ну и все. Один зеленый шум.

Занавес