Комедия в трех действиях, девяти картинах
Действующие лица
Зина Пращина
Иван Каплин
Саня Веткина
Женя Салазкин
Вавочка Маландина
Томаз Чебукиани
Егор Укропов
Фиса
Мишка
Маруся
Старушка
Милиционер
В СПЕКТАКЛЕ «ВИНДЗОРСКИЕ ПРОКАЗНИЦЫ»
Молодой человек в роли Фальстафа
Миссис Форд
Кинорежиссер
Цыганка
Девушка в белом
Действие первое
Картина первая
В Москве на одном из бульваров днем. Весна. Саня и старушка.
Старушка. Тебя как зовут-то?
Саня (весело). Александра. А в университете друзья звали Саней. Тогда я была помоложе.
Старушка. А ты и в университете побывала?
Саня. Побывала.
Старушка. Видно.
Саня. Что же вам видно?
Старушка. То самое… Все вы такие… один смех.
Саня. Так уж и смех?
Старушка. Мужа нету?
Саня. Нету.
Старушка. И спрашивать нечего. Так видно. Одна торчишь на бульваре. Весна… видишь, бабочки носятся по воздуху. А ты что? Вышла на воздух книжку читать и ту кинула. Дымишь как труба. Вот до чего довело образование.
Саня. Старая песня.
Старушка. А новые лучше? Ты запой новую, я — старую, и посмотрим, чья лучше.
Саня. Бабушка, а почему, собственно, вы ко мне привязались?
Старушка. Извини, не буду. Жениха тоже нету?
Саня (как бы про себя). Есть… да не тот… А может быть, тот. Сама не знаю.
Старушка. Это от образования. От него что бывает? От него бывает один каприз. Вам все не так. Вы прынцев хотите. А прынцев нету. Их никогда и не было. Купцы были. То есть люди солидные. Они всегда есть, солидные.
Саня. Бабушка, знаете что?.. Я помолчать хочу.
Старушка (удивлена). И-и-и?
Саня. Я на заводе работаю… без смены пришлось… дело было очень важное Давайте тихо посидим.
Старушка. Само собой. Чего нам шуметь. Тебя как звать-то?
Саня. Ох горе. Саня меня звать. Мужа нет. Жениха нет. Никудышная.
Старушка. А это уж ты, детка, позволь мне судить. Я вижу, какая ты. В старое время я тебя выдала бы… не скажу, за миллионера… но за богача непременно.
Саня. Вы кто же? Уж не сваха ли?!
Старушка. Сваха. Была… Теперь я пенсионная.
Саня. Сколько же вам лет?
Старушка. Не считала и считать не собираюсь. Я шустрая.
Саня. Интересно… Так что же?
Старушка. А я и говорю: как можно женщине в расцвете сил… книжка. Хм!.. Она, видишь ли, помолчать желает. Да тебе не молчать, а вопить надо. Караул кричать. Может быть, хоть кто-то есть… хоть приходящий?
Саня. И приходящего нет.
Старушка. И смеешься… Дура! Доживешь до моих лет и скажешь: что я наделала. Но тогда уж… тогда уж какую кнопку ни нажми — не зазвенит.
Саня. Не зазвенит?
Старушка. Веселись… а жизнь коверканая.
Саня (вдруг, стремительно). Да почему коверканая?.. Если муж, хоть грошовый, но муж, — то не коверканая. А я не хочу грошовых…
Старушка. Сама выбираешь, сама решаешь.
Саня. Сама, сама.
Старушка. Плохо вы решаете.
Саня. Зато топиться не ходим. А свои премудрости вы дочкам передавайте, если они у вас есть.
Старушка. Милая, да у меня внучке двадцать первый пошел.
Саня. Вот как раз. Вот и выдайте внучку… вы же умеете.
Старушка (мирно, печально). Выдала, выдала. Клеился к ней свистунок некий… тоже с образованием… но ненадежный. Выдворили мы его. Она вышла за Колпакова. Слыхала про такого человека?
Саня. Понятия не имею.
Старушка. Профессор по специальности. Очень добычливый. Черкнет раз-другой пером по бумаге — и тыща на столе. Первым делом жене служить запретил. Вторым делом — одел. Какая жизнь. Только по телевизору и увидишь.
Саня. Жизнь идеальная. Всего наилучшего. (Поднялась.)
Старушка. Погоди. Я к чему веду… сиди. У профессора характер с дефектом… Он плохо слышит.
Саня (рада). Глухой?
Старушка. Нет, окончательно он глохнет от расстройства. Ему серчать невозможно. Глохнет и выговорить слова не может. На нервной почве это у него. Оно даже и хорошо. Мы со злости орем. А этот молчит. Рай с таким.
Саня. Конечно, рай. Но внучку вашу я не поздравляю.
Старушка. Погоди. Нету ее. Сбежала. И куды бы, подумай. На Курильские острова, где одни киты плавают. Теперь спроси, к кому сбежала? К свистуну. Капитаном он там служит. Портрет прислал. С трубкой у самой воды. И подпись — «От морского волка»!
Саня. Вы грамотная?
Старушка. Еще бы.
Саня. Будете внучке писать, передайте ей сердечный привет от некоей Сани Веткиной. И морскому волку заодно.
Старушка. Вот-вот… точно сестры. Точно вас одна мать рожает. (Поднялась.) Прощай. Не солидные вы люди. (Уходит. Пауза. Возвращается. Склонилась к Сане и поцеловала ее в лоб. Со слезами.) Но дай вам бог… (Уходит.)
Появляется Томаз .
Томаз. Саня, что я вижу! Ты лобызаешься со старушками. Неужели тебе больше ничего не остается? Саня, глядя на тебя, я могу зарыдать.
Саня. Это же самое мне говорила старушка… Хочешь курить? Закурим. Двое суток не курила. В заводе на установке курить нельзя. Взорвешься. И рассказывай: почему звонил, почему я тебе понадобилась?
Томаз. Скандал.
Саня. Никак не могу понять, почему вы ссоритесь.
Томаз. Оноре Бальзак, на которого я подписался, утверждает, что жизнь человеческая есть сплошная комедия.
Саня. Эту истину люди знали очень давно, до Бальзака. Но жизнь, между прочим, комедия очень мудрая, хоть мы ее мудрости не всегда понимаем. Так почему же вы ссоритесь?
Томаз. «Ссоритесь» — не то слово. Она меня выгоняет. Я вынужден искать убежище у друзей. Подчеркиваю — вынужден.
Саня. Но там есть генерал отец. Как он на все это смотрит?
Томаз. Ах, генерал… Чего ты от него хочешь? Он человек войны, танкист, который умел драться с «тиграми» и «пантерами».
Саня. Генерал как будто к тебе недурно относится.
Томаз. Мы оба знаем толк в хорошем вине. Но Вавочка — единственная дочь. Когда она начинает кричать, генерал мне командует: «Томаз, сдавайся». И я вынужден уходить к приятелям.
Саня. Неужели ты не понимаешь, как это убийственно нелепо?
Томаз (с пафосом). Я типичный неудачник. Наш друг по университету Лев Порошин был вполне прав. Когда греки открывали атом, они не имели в виду Томаза Чебукиани. Я типичный неудачник.
Саня. Ты так об этом говоришь, как будто ты очень счастлив.
Томаз. А что делать? Меня не приглашают в космос, а я туда и не прошусь. Короче: я тот человек, который не хватает с неба звезд.
Саня. Томаз, и все же ты какой-то ненастоящий. И это обидно.
Томаз (сердится). Ты — настоящая? Но почему ты так предпочитаешь одни «И-эл»?
Саня. О нем ты? Что значит — одни «И-эл»?
Томаз. Это значит, что ты читаешь только книги издания «Иностранной литературы».
Саня. Во-первых, я все свое давно прочла. А во-вторых, какое отношение…
Томаз. Такое. Брось. Без ссоры говорю, что тебя тянет в какой-нибудь Париж.
Саня. В какой-нибудь Париж меня тянет… Но…
Томаз. Давай без всяких «но». Никто не говорит, что ты не советский человек, но тебя куда-то тянет. Поэтому прошу: не поучай. «Ненастоящий». Я легкий человек. Я человек гор. А кто такая Вавочка? Моет в лаборатории посуду. Бегает с поручениями по институтам. Других заданий не предвидится. В итоге — нуль.
Саня. Говори без философии. Что у вас случилось?
Томаз. Выше я сказал, что вынужден спасаться у друзей. Так было и на этот раз. Но вчера вечером ей пришла фантазия найти своего мужа. И она звонит по телефону моему лучшему другу Нико Лалиашвили, где я спасаюсь. К моему величайшему сожалению, трубку взяла одна наша общая приятельница и вступила в горячие пререкания с Вавочкой. Саня, моя семейная жизнь висит на волоске.
Саня. Томаз, ты изменяешь своей Вавочке.
Томаз. А Вавочка в свое время не изменяла Томазу? Ты что, уже забыла историю с Иваном Каплиным?
Саня. Нет, не забыла… Как все это грустно, Томаз. Неужели жизнь продолжает темы Мопассана? Жизнь, скрытая за этими окнами. Много думать о ней нет времени, но там как раз мертвое лезет и тянет человека куда-то к черту на рога. Ведь ты, Томаз, отличный товарищ и любишь Вавочку… И какая ерунда у вас творится!
Томаз (горячась). Ты еще ничего не знаешь… Теперь она придумала, что у нее открылся талант актрисы. Она бегает по вечерам в какой-то клуб. Она будет играть стряпуху. Скажи, какая Вавочка стряпуха?
Саня. Ах, не о том я говорю… Все вы, в особенности Егор Укропов и его жена Фиса, мне просто жизни не дает. «Почему не выходишь замуж?», «Тебя любит Женя», «Женя Салазкин тобой живет»!
Томаз. Женя Салазкин — тип очень сложный, но он действительно тобой живет.
Саня. Боюсь я сложных, боюсь несложных. Ютился около меня один несложный. Зина называла его одноклеточным. Ужас, что вышло. А Иван Каплин — сложный, умница, талант… А ты послушай, что мне пишет Зина из Сибири, где они теперь живут. Послушай. (Читает письмо.) «… Он, Иван Каплин, муж мой — необыкновенный, будет выдающимся ученым, это все знают, но, дорогая Саня, мне от этого не легче жить. Будь у меня больше времени, я написала бы мемуары о том, как умирала моя любовь…».
Затемнение
Картина вторая
В комнате Каплиных, в Сибири, в новом доме. Сцена некоторое время пуста, затем ключ в двери поворачивается и в комнату вбегает Зина . Она с покупками. Мгновенно надевает передник, убегает из комнаты. Возвращается, накрывает на стол. Торопится. И вдруг бросает все.
Зина. Да, я могла бы написать мемуары, как умирала любовь, но у меня нет времени для мемуаров… Что-то рано ты устала, девочка. Ирония судьбы… А кому нужна эта ирония судьбы? Иван вчера мне рассказал, как жили древние египтяне у себя дома. А как мы живем у себя дома, он понятия не имеет. Я тоже… Ну еще бы! «Быт, обыденность, будни… Фи!» Вот тебе и «фи». Быт сожрал мою любовь… Если у нас с Иваном ничего не изменится, быт сожрет меня. А может быть, здесь другая песня? Мучительное дело! Никак не могу понять, что у нас с Иваном происходит. Мы хорошие ребята, всем с нами интересно, весело… Мы счастливы, мы ждем ребенка… Но я — то знаю, что умирает любовь! (До крика). Макароны, макароны! (Убегает).
Входит Иван . Садится за стол. Возвращается Зина .
Ты, Иван, играешь в рассеянного ученого: не считаешь уже необходимым снять шляпу, помыть руки?
Иван. Действительно… Я веду себя как идиот. Но меня преследует одна идея, которую я всю эту неделю ловлю за хвост.
Зина. Тебя всегда преследуют идеи.
Иван. То есть я всегда веду себя как идиот… возможно. Привет, родная, я пошел мыть руки… Постой. А полотенце? Там?
Зина. Там.
Иван. А наша соседка не там?
Зина. Не там.
Иван. Отлично, дорогая, я пошел мыть руки. (Уходит.)
Зина. На него нельзя сердиться. Он ребенок… Значит, у меня скоро будет два ребенка.
Иван возвращается.
Иван. Слушай, Зина, у меня великолепная новость. Мишка обещает мне достать «Голубую рапсодию».
Зина. Ешь, Иван, это рисовый суп… ты любишь.
Иван (ест). Вчерашний.
Зина. Удивительная вещь. Ты можешь не заметить, что я дома и сижу рядом, но к съедобному у тебя чувствительность необыкновенная.
Иван. Лица, склонные к полноте, гастрономичны. Лукулл был толст, как бочка. Цезарь Гай был тощ, неврастеничен. За едой он диктовал письма, слушал пение, читал донесения на восковых табличках и делал еще что-то. У меня великолепное настроение. Мишка обещает принести «Голубую рапсодию».
Зина. Что это за вещь? Ты о ней бесконечно говоришь.
Иван. Говорю, потому что люблю музыку. Есть ходячее мнение, что музыка — слабость физиков. А ты все забыла. «Голубую рапсодию» мы слышали с тобой в Москве в Зале Чайковского на концерте американской музыки. Ты очень верно заметила тогда, что это урбанистическая вещь.
Зина. Да, Иван, забыла… забыла и урбанистическую вещь.
Иван. Зина, почему?
Зина. Наверно, потому, Иван, что жизнь — не голубая рапсодия.
Иван. Вообще — да. Что на второе дашь?
Зина. Макароны. Но они подгорели.
Иван. Переживу.
Зина уходит.
Надо заняться с Зиной, надо ей привить вкус к новой музыке. Давно ли я сам не понимал Прокофьева…
Зина (входя). Иван, ты у нас все знаешь. Ленин говорил, что настроение — великая вещь… Или это не он?
Иван. Он. А что случилось?
Зина. Ничего. Мне интересно… Что, настроение тоже оставляет след в сознании?
Иван. Должно быть, оставляет. А макароны действительно не гастрономичны. Ничего другого нет?
Зина. Нет.
Иван. Переживу. Дай чаю. Впрочем, ты посиди. Я сам заварю чай.
Зина. Завари, завари.
Иван. Постой… А Матильда там?
Зина. Матильда там.
Иван. А что она делает?
Зина. Как всегда, печет пирог.
Иван. Я туда не пойду.
Зина. Почему ты ее так боишься?
Иван. Матильду? Я? Панически. У нее усы растут.
Зина. Какие усы! Ты с ума сошел.
Иван. Усы… под носом. Вы, женщины, друг друга не видите.
Зина. А тебе что, если они и растут?
Иван. Когда она меня видит, то делает вот так. (Крякает с ухмылкой.) И смотрит на меня неприлично, точно я голый. Я от нее не ухожу, я уползаю. Это унизительно.
Зина. Горе ты мое!.. Я сама заварю чай. Сиди. (Уходит.)
Иван (включает магнитофон. Ложится на тахту; громко нараспев, перебивая музыку). «Хорошо бы собаку купить… Хорошо бы собаку купить…».
Зина (входя). О чем ты? Какую еще собаку?
Иван. Ты не знаешь… это Бунин. Знаменитое его стихотворение, которое кончается так:
Зина (до крика). Знаю я это знаменитое стихотворение! Это отвратительное стихотворение!
Иван (не отрываясь от толстой клетчатой тетради). Во-первых, не кричи. Во-вторых, почему оно отвратительное?
Зина. Во-первых, твой магнитофон орет всю жизнь, и я не делаю тебе замечаний. Во-вторых, я читала это стихотворение в Москве в университете, когда вышла книга стихов Бунина. И эту вещь я как раз запомнила.
Иван. Хорошо, читала, рад, запомнила. Но все- таки ты объясни, почему это дивное стихотворение ты считаешь отвратительным?
Зина (убирает со стола). Я знаю, что наши разговоры только помогают тебе работать со своими уравнениями… И все-таки скажу. Поэзия без жизненности, по-твоему, не поэзия. Ты слушаешь?
Иван. «…без жизненности не поэзия». Слушаю.
Зина. Жизненность этого знаменитого стихотворения состоит в том…
Иван. Ого! Да ты, как самый настоящий… но продолжай.
Зина. Пожалуйста, не сбивай. Я все равно выскажусь. Жизненность здесь в том, что некоего господина покидает любимая женщина, с которой он сроднился. Он остается один. Идет дождь на дворе. Ему скучно, холодно… Он с тоски хочет выпить и при этом размышляет, что хорошо бы заменить женщину собакой.
Иван. Ну и что? Собакой… да. Возможно. (Спохватившись.) Как? Ты считаешь? Нет, дорогая, ты ничего не поняла. Но послушай, наконец!
«Но для женщины прошлого нет». Прекрасно сказано. Истина. Но какая же связь между женщиной и собакой?.. (Помолчав.) Хотя… Поэтическая мысль блуждала где-то рядом.
Зина. Стихотворение, я помню, называется «Одиночество». Вот-вот. Одиночество, которое может заполнить женщина, вино или собака.
Иван (сердится). Зина, нельзя же так.
Зина. Можно!
Иван. А почему эта запальчивость?
Зина. У женщин в моем положении появляется раздражительность. Мне не нравится некий господин, которому хочется купить собаку. Вот и все. (Уходит с тарелками. От порога). А что у женщины прошлого нет — я этого не знала… странная мысль.
Иван. Эта истина, кажется, стара.
Зина. Я отстаю, Иван, как от старых истин, так и от новых. (Уходит.)
Иван моментально забывает о разговоре, углубляясь в свою тетрадь. Тянется за сигаретами, ощупью находит пачку. Закуривает. Еще громче запускает музыку. Ворочается, ложась удобнее. Напевает. Можно понять, что он занимается вычислениями и разговаривает сам с собой. Садится. Весь в процессе мысли. Что-то найдено. В самозабвении он ищет, куда бы положить горящую сигарету, и кладет ее в карман брюк. Снова ложится. Делает записи в тетради. Доволен. Счастлив. Поет во весь голос. Из-за спины его появляется струйка дыма, которая быстро разрастается. Комната начинает наполняться дымом. Входит Зина. Она закрывает уши от музыки и выдергивает шнур магнитофона.
Зина. Неужели ты мог так накурить?
Иван (ворчит). Сами делаете что-то на кухне. Задохнуться можно.
Зина. Мы ничего не делаем.
Иван. Но откуда дым?
Зина. Я не знаю.
Иван. И я не знаю.
Зина. Дым идет из тебя.
Иван. Брось шутить. Я очень занят. Сейчас решается судьба одного опыта. Он был поставлен в корне неверно.
Зина. Это вполне возможно, Иван, но ты горишь.
Иван. Горю, конечно, если опыт поставил неверно.
Зина. Ты горишь не условно, а реально.
Иван. Неужели? Это уже делается забавным.
Зина. Да, Иван, безумно забавно. Горят твои лучшие штаны.
Иван. Разве они на мне?
Зина. Не на мне же, милый! Беги в ванную.
Иван. А Матильда там?
Зина. Горе ты мое! Пойми, на тебе горит одежда…
Иван. Вот какая неприятность… начинает припекать. Таких историй со мной не случалось. (Уходит.)
Зина. Почему мне не смешно? Почему мне так невыразимо грустно? (Раскрывает окно, берет книгу, устраивается на подоконнике).
Возвращается Иван .
Иван. Брюк, в сущности, нет. Зина, что мне делать?
Зина. Надень мою юбку.
Иван. Но почему надо рычать?
Зина. Потому что мне надоело тебя нянчить. Моя работа проще, чем твоя, но я от нее так же, как и ты, устаю.
Иван (находит другие брюки, переодевается в углу). Ты права. У нас с тобой все время нарушается великий принцип равенства. Теперь я буду делать дома все!
Зина. Не надо делать все, Иван. Ты помогай мне хоть немножко.
Иван. Зина, а что мне делать с пострадавшими штанами?
Зина. Отнеси на выставку нового быта.
Иван. Куда их положить по крайней мере?
Зина. В комод.
Иван. У нас нет комода.
Зина. Купи.
Иван. Я комоды не люблю.
Зина. Не покупай.
Иван (устроился на тахте. После молчания). Что читаешь?
Зина. «Триумфальную арку».
Иван. Вещь неплохая. «Три товарища» лучше.
Зина. Не успела. А теперь твои друзья зачитали.
Иван. Это Мишка. Но ссориться нельзя. Он достает мне «Голубую рапсодию».
Молчание.
Зина (для Ивана и для себя). Какой-то Равик… врач… выпивоха… Какая-то Жоан… чуть-чуть не проститутка. А сколько чувств, тонкости, поэзии… Может быть, все это ложь, но почему я хочу читать это без конца? Ничего не понимаю.
Иван (откликаясь). Они больны.
Зина. Здоровый человек, объясни мне, что у нас случилось? С тобой…
Иван. Где? Когда?
Зина. «Где»… Впрочем, можно сказать и так. Это «где» находится в человеческом сердце и, по известным материалистическим учениям, связано с головным мозгом, с его подкоркой. Но вот «когда» — сама не знаю.
Иван. Зина, на тебя плохо действует господин Ремарк с его вымышленными героями.
Зина. Господин Ремарк заставляет звучать любовь, как музыку. Ты понимаешь музыку… в особенности новую. Иван, неужели любовь проще, скуднее?
Иван. Зина, все это идет по моему адресу?
Зина. Ничуть. Этого некому адресовать.
Иван. Зина, не ной.
Зина. Не буду.
Молчание.
Иван. А между прочим, ты права. Мне сейчас пришла в голову поразительная мысль. Мы с тобой господствующий класс, а многие наши привычки, понятия остаются такими же, как у наших отцов и матерей в старые времена. В семье по крайней мере. Это уже факт.
Зина. Мне тоже пришла в голову поразительная мысль. Мне казалось, что ты меня подымешь… дашь стойкость, силу, великолепное какое-то достоинство. Кто-то из двоих непременно должен обогащать другого, говоря попросту — воспитывать. Иначе зачем же жить вместе. В этом огромный смысл совместной жизни. Но так у нас случилось, что ни ты меня, ни я тебя ни в чем не возвысили. И спать пора, мой милый. Ты оставайся на тахте и не поджигай себя. Я попытаюсь дочитать Ремарка. Послушай, ты прятал бы куда-нибудь от жены письма твоих поклонниц.
Иван. А что такое?
Зина. Да вот, в Ремарке письмо Вавочки. Мне хочется прочесть.
Иван. Читай.
Зина. Я хочу вслух.
Иван. Очень хорошо.
Зина. Может случиться, что ты и не прочел?
Иван. Прочел не полностью… вызвали к академику Лаврентьеву на совещание.
Зина (читает). «Иван, ты моя песня, но неспетая…». Ишь как… Что ж это вы ее не спели? Голосу не хватило?
Иван. Зиночка, читай без издевательств. Вавочка — чудесное и трогательное создание.
Зина. С чего ты взял, что издевательство? Мне просто жаль, что у вас не вышла песня. Излияния я пропущу, поскольку они как-никак адресованы моему супругу. А вот здесь начинается деловая информация. (Читает.) «Томаз надеялся во мне увидеть свой идеал жены. Его устраивало покорное ничтожество. Иван, Иван, не о такой жизни я мечтала. Ах, если бы ты был моим мужем, я пошла бы на любые уступки». Опять начинается серия излияний. (Продолжает читать.) «Я твою Зиночку люблю и преклоняюсь перед ней, но». Пропустим, чтобы не портить дружбы. Вот главное. (Читает.) «Я теперь ищу выхода. Теперь мне самой ясно, что меня зря учили физическим наукам, но все же наш Московский университет вдохнул в меня что-то большое, гордое. Теперь мне начинает всерьез казаться, что я могу владеть искусством перевоплощения…». Вавка неизменна. Подряд три раза «теперь». (Читает дальше). «Он не знает, где я пропадаю по вечерам, и устраивает мне бурные сцены ревности. Короче говоря, Саня нашу жизнь называет пародией на кинокомедию. А я не плачу. Нет. Я борюсь и, как всегда, смеюсь…». А Вавка… что ты скажешь! Как живая… «Борюсь», «смеюсь»… Она… она…
Затемнение
Картина третья
На самодеятельной сцене. Декорация «Виндзорских проказниц». Вавочка в роли Пейдж, молодой человек в роли Фальстафа и кинорежиссер .
Вавочка (продолжает).
Ах он, Ирод Иудейский! О порочный, порочный свет! Старая развалина, которая, того и гляди, рассыплется… Да как он посмел, наглец, так писать ко мне! Разве я подала этому фламандскому пьянчуге какой-нибудь повод? Кажется, я не была при нем ни слишком веселой, ни слишком развязной, прости меня бог! Положительно, я внесу билль в парламент об истреблении мужского пола!»
Кинорежиссер (жестом давая понять исполнительнице, что достаточно). В общем — да. (Молодому человеку.) Как вы находите, молодой человек?
Молодой человек (у него очень юный голос для Фальстафа). Я тоже считаю, в общем, да.
Вавочка (смеется). Смеюсь… может быть, как дура. Но не могу. Я киноактриса?! Я?!
Кинорежиссер. Никто не говорит, что вы уже киноактриса. Пока лишь речь идет о том, что ваши данные вполне подходят к образу главной героини кинокартины.
Вавочка. Все равно — потрясена! И вы, вы кинорежиссер? Настоящий?
Кинорежиссер. Прикажете предъявить удостоверение?
Молодой человек. Миссис Пейдж, с вами разговаривают всерьез.
Вавочка. А вы, сэр Джон Фальстаф, не суйте свой нос, куда не просят. (Вне образа). Витька, поправь свой живот. (Кинорежиссеру.) А вы не смотрите, что я такая. Я не хилая. У меня столько энергии, что я могу покрыть асфальтом весь Арбат. Одна. Серьезно… потому что у меня есть это… советское воспитание…
Появляется миссис Форд . Она взволнована.
Миссис Форд. Вавочка, по всему клубу бегает твой муж… С ним делается что-то невероятное.
Вавочка. Откуда ты знаешь, что он — мой муж?
Миссис Форд. А он об этом всем говорит!
Вавочка. Поводи его по комнатам… Пусть поостынет. Ищи меня и не находи. Бесись, играй.
Миссис Форд. Ты, Вавочка, ведешь себя, как в пьесе.
Кинорежиссер. Муж не будет возражать?
Миссис Форд. Будет… с ним и сейчас делаются судороги…
Вавочка (в образе). Миссис Форд, поводите его. Пусть поостынет. Он отходчивый.
Миссис Форд. Делаю это только для вас, миссис Пейдж! (Уходит.)
Кинорежиссер. Вы давно работаете в самодеятельности?
Вавочка. Всю жизнь… Но как же… Еще в университете подвизалась.
Кинорежиссер. Вы окончили университет?
Молодой человек. Она считает, что случайно.
Вавочка (непроизвольно, в образе). Спасибо… Лучше бы молчал. Я тоже могу сказать, что ты случайно окончил институт… случайный инженер. Тебе понравится? (Вне образа). Что с твоим животом! Вынь его и выбрось.
Молодой человек. Не сердись, Вавочка.
Кинорежиссер. Встретимся завтра, на студии. Всего вам лучшего, ребята. (Уходит.)
Молодой человек. Вава, поздравляю. Тебе везет. Не успела влиться в коллектив — дали играть главные роли. Завидую нахально.
Вавочка. Витька, а он — настоящий режиссер? Какой-то несолидный… молодой.
Молодой человек. Теперь всюду молодые. (Вынул из-под камзола искусственное пузо и выбросил.)
Входят миссис Форд и Томаз .
Томаз. Я желаю видеть мою дорогую жену!
Вавочка (в образе). А как ее зовут, простите?
Томаз. Ее зовут Вавочка.
Вавочка (окружающим). Никто не видел его жену?
Молодой человек. Сейчас была здесь. Говорила с нами. Она такая… не успеешь моргнуть — ее уже нет.
Томаз (миссис Форд). Вы же сказали, что она на сцене.
Миссис Форд. Вы лучше оглядитесь.
Томаз. Оглядываюсь… никого не вижу.
Вавочка (смелее, резче). Тогда нечего здесь разоряться. Привыкли, видно, разоряться у себя дома.
Томаз (присматриваясь и колеблясь). Дорогая… вы… кто?
Вавочка. Дама с собачкой, или виндзорская проказница.
Томаз. Дама с собачкой… Это Баталов… с бородой?
Вавочка. Нет, это Чехов… а в данном случае Шекспир.
Томаз. Ваши руки, извиняюсь, напоминают мне кого-то.
Вавочка. На вас воспоминания влияют плохо. Если вы еще дотронетесь до меня, то у вас будет испорчено настроение.
Томаз. Я, между нами… немного выпил с другом… за ужином. Подчеркиваю — с досады. У меня сейчас что-то промелькнуло… Ошибся? Тем лучше. У вас есть муж?
Вавочка. О да, не первый… пятый.
Томаз. И он не возражает против этих гримов и костюмов?
Вавочка. Я его сажаю на цепь.
Томаз. А как его зовут?
Вавочка. Самсония.
Томаз. А какой он национальности?
Вавочка. Грек. Древний.
Томаз. Шутишь, дорогая, шутишь.
Вавочка. Вот мы уже перешли на дружеский тон. Через пять минут этот парень полезет обниматься.
Томаз. Зачем же через пять? Можно сократиться. А они кто такие?
Вавочка. «Виндзорские проказницы». Вот сэр Фальстаф… Живот — рядом.
Томаз. Вот вы артисты… да? Входите в роли… да? Скажите, что такое ревность, чувство или мысль?
Молодой человек. Сначала чувство, а потом мысль.
Томаз. Совершенно верно. Здесь, кажется, собрались грамотные люди.
Молодой человек (разоблачаясь). А сам ты как?.. Философ, что ли?
Томаз. Сам я — никак. Я — никто. Но прошу минуточку спокойствия. Давайте разберемся, что значит «никто».
Вавочка. Давайте разберемся.
Томаз. Будем говорить серьезно. Может быть человек никем?
Молодой человек. Не может.
Томаз. А я хочу спорить. Может. У тебя призвание играть какого-то Фальстафа. Твое дело. У меня призвание вообще никакой роли в жизни не играть. Мое дело. Но что от меня требуется, я выполняю. А дальше — знак минуса. Я рядовая единица коллектива.
Молодой человек. Значит, ты уже кто-то.
Томаз. Слушай-ка, парень, ты, кажется, кое в чем разбираешься. «Кто-то» и «никто» не имеет большой разницы. Но не будем придавать большого значения словам. Я скромная личность. И здесь — моя драма. Сначала у меня было чувство, потом появилась мысль. Она кого-то ищет для себя. Все эти ваши «Проказницы» — чепуха. Она кого-то ищет, потому что я никто. Вам понятно либретто моей драмы?
Вавочка. Все! Пора. Ребятки, до свиданья. Мы поговорим с этим молодым человеком с глазу на глаз.
Молодой человек и миссис Форд уходят.
Томаз, довольно. Это я.
Томаз. Оригинальный фокус. Тогда, быть может, я не я?
Вавочка. Ты уже высказался, кто ты.
Томаз. Хочешь бичевать? А что особенного? Я всегда тебе повторяю, что я не Иван Каплин, не Лев Порошин, который скоро будет доктором наук… и даже не Женька Салазкин. Я не скажу, что не люблю науку, но наука меня не любит. Обидно, но не до самоубийства. Я легкий человек.
Вавочка. А зачем ты сюда приперся, легкий человек? Чтобы болтать о выдуманной драме?
Томаз. Да, драма… я страдаю.
Вавочка. Врешь. Я сейчас видела, как ты держишься с первыми встречными.
Томаз. Но я тебя сразу узнал.
Вавочка. Тоже врешь.
Томаз. Я не пойму, что тебе больше нравится — узнал или не узнал?
Вавочка. А в самом деле: узнал или не узнал?
Томаз. Скажу честно: не узнал.
Вавочка. И обрадовался так, что полез с объятиями… Дала бы я тебе затрещину…
Томаз. Не возражаю. Только сделай это дома.
Вавочка….но у меня прекрасное настроение. Мне хочется расцеловать тебя, собака. Я начинаю во что-то верить.
Томаз. Во что?.. Или в кого? В меня, быть может?
Вавочка. Что делать? Я тебя люблю. А верить… Сам ты говоришь, что ты никто. Но ведь незаметных гораздо больше, чем заметных. Звезд миллионы миллионов, а заметных только тысячи.
Томаз. Вавочка! Как жаль, что ты не знала лично моего дядю Самсонию! Я живу так, как завещал мне он. Он никогда не напивался, никогда не брал чужого, до старости жил с женой…
Вавочка. И колотил ее до старости…
Томаз. Это детали… Он говорил: «Сынок, если ты будешь самым великим человеком, не забывай, что ты человек. Но если ты будешь самым маленьким человеком, тоже никогда не забывай, что ты человек. И когда ты будешь великим, не ври людям, что ты маленький. И когда будешь маленьким, не ври, что ты большой». Что есть — то есть. Но скажем прямо, Вавочка, ты тоже не Леонардо да Винчи. Но я тебя действительно не узнал. Это что-то значит.
Вавочка. Томаз, ты врешь, наверно… ты узнал. Нет? Я очень счастлива. Мы помирились. Мы друзья. Я никого не ищу. Мне никого не надо.
Томаз. Наконец снова я нахожу свою Вавочку.
Занавес
Действие второе
Картина первая
В большой комнате имеется все, что составляет обстановку в современной обеспеченной семье. Салазкин и Укропов .
Укропов. Братец, ты посмотрись в зеркало, на кого ты похож. Неужели самому не противно?
Салазкин. Диоген сидел без штанов в бочке и поставил в тупик Александра Великого.
Укропов. Женя, дорогой, у тебя неправильное толкование древнего мира. Директор института говорит, что он тебя сократит, несмотря на твои способности. Ты компрометируешь коллектив. К нам ездят иностранные гости.
Салазкин. Увольняйте, мне плевать.
Укропов. Женя, ты нигде не удержишься. Я не возражаю против твоих волос. Пусть будет чудачество. Но ты с головы до ног какой-то пыльный. У тебя землистый цвет лица.
Салазкин. Умоюсь — будет белым.
Укропов. А ты умывайся… нормально… по утрам… с мыльцем. И перестань кобениться. Давай переоденемся. Говорят тебе, будут гости… Вот за руками ты следишь, мерзавец. Почему? За рожей — нет.
Салазкин. Руки создали Венеру Милосскую, транзистор, электронный микроскоп. А рожа? В крайнем случае это самореклама.
Укропов. Воображаю Венеру Милосскую с твоей рожей. Нет, за руками ты следишь потому, что любишь тонкие эксперименты. Словом, я зову Фису. (Зовет.) Фиса!
Входит Фиса .
Фиса. Что ему дать?
Укропов. Все!
Салазкин. Скажите толком, что вы задумали?
Фиса. Женечка, вы должны встретиться с Саней.
Салазкин. Я в этом не убежден.
Фиса. Но вы страдаете?
Салазкин. Страдаю.
Фиса. Почему же вам не встретиться?
Салазкин. Это есть повторение пройденного.
Фиса (садится). А что у вас пройдено, я не понимаю. Была бы драма… измены… обиды. А то… ходили… намечалось что-то. И расползлось.
Салазкин. Значит, ничего не намечалось, Фиса.
Укропов. Подозреваю, что он что-то напорол. Много оригинальных идей.
Фиса. Что вы напороли?
Салазкин. Ничего я не напорол. А может быть, и напорол.
Укропов. И опять Диогена начал изображать. Не умывается…
Фиса. Это он с горя… Мне его до ужаса жаль. Он хороший, постоянный… Любит он Саню. До могилы верным ей останется. Запомните мои слова.
Укропов. А если любит, то пусть проявит характер. Пусть откажется от своих дурных привычек.
Салазкин. Я должен не проявить характер, а отказаться от самого себя. Характер — это мои привычки. Мой характер — это я и есть.
Укропов. Но ты, как есть, неприемлем… ты это понимаешь? Надо поступать, как все. А ты корчишь из себя Диогена. Нельзя так, Женя. Ты пока не гений. Сделаешься гением — не умывайся, черт с тобой.
Салазкин. Егор, если человечество станет рассуждать, как ты, то через сто лет оно окончательно отупеет… а может быть, и раньше.
Укропов. Ты видишь, Фиса, что это за тип. Я хочу устроить его жизнь, а он издевается надо мной. Иногда мне хочется взять его за глотку и уничтожить.
Салазкин. Неугодных уничтожают.
Фиса. Мне надоела ваша дискуссия. Я позвоню Сане, чтобы она не приезжала. Дело не состоится.
Салазкин. Пусть приезжает. Но разве нельзя без дела?
Укропов. Ладно, без дела… Но ты приведи себя в порядок. Саня — женщина изящная.
Салазкин. Переодеваться? Подчиняюсь. Во что?
Фиса. У Егора есть новый — цвета морской волны — костюм. Не носит. Обузили.
Салазкин. «Цвета морской волны»… Как далеко ушло вперед человечество с тех пор, когда я покупал свой пиджак.
Укропов. Тебе бы всюду подпускать иронию. Рано отлучаешься от мира. Повторяю: сделай себе имя, потом чуди´.
Салазкин. Рано, Егор, рано. Все, что делается рано, всегда чревато большими опасностями.
Фиса. Ступайте переодевайтесь. Егор, ты помоги.
Салазкин. Идем. Однако…
Фиса. Что еще?
Салазкин. Как с размерами? Это же имеет какое-то значение.
Фиса. Брюки повыше надо. Егор поможет. Уходите. Саня появится сию минуту.
Укропов. Цени.
Салазкин. Ценю.
Оба уходят.
Фиса. Невозможный человек! Если бы не Егор — на порог бы не пустила. Приходится…
Звонок.
Неужели Саня? Голову с ними потеряешь.
Фиса уходит и возвращается с Саней .
Саня. Ты меня заинтриговала… Я — женщина. Что у вас готовится?
Фиса. Помоги накрыть на стол. Посуда в серванте. Сервиз. Чешский. Ставь на шесть персон.
Саня. Кто будет?
Фиса. Вавочка, Томаз.
Саня. А кто шестой?
Фиса. Физик.
Саня. Терпеть не могу физиков.
Фиса. А кого ты терпишь?
Саня. Главным образом себя. А физик, если он настоящий, только снисходит до остальных людей.
Фиса. А Женя? Он настоящий физик?
Саня. Что касается Салазкина, то он не будет настоящим физиком. Есть самовлюбленные красавцы. Обычно дураки. Есть самовлюбленные уроды. Обычно умницы. Он из умников. Но самовлюбленный, которому безразлично, что его окружает.
Фиса. Саня, я знаю совершенно точно, он без тебя страдает.
Саня. Да. Я тоже знаю. Он раз в неделю сообщает мне об этом по телефону.
Фиса уходит. Возвращается Укропов .
Укропов. Здравствуй, Веткина. Как поживаешь? Редко видимся. Замыкаешься.
Саня. Как поживаю?.. Предосудительно.
Укропов. А ты и в самом деле живешь неправильно. Одиночество украшает только царей.
Саня. Значит, я, по идее, царица…
Укропов. Острить умеешь, а о живом человеке не думаешь. Человек гибнет.
Саня. Человек… это что же за человек?
Входит Салазкин . Он в светло-дымчатом костюме, не по нем. Наглядевшись друг на друга, Саня и Салазкин начинают весело смеяться.
Укропов. Вот и хорошо. Вы посмейтесь. А мы с Фисой сейчас придем. (Уходит.)
Саня. Здравствуй, Женька.
Салазкин. Здравствуй, Санечка. Меня сюда позвали. Тебя тоже?
Саня. Тоже. Неужели они и обрядили?
Салазкин. Принудительно.
Саня. Сядь, а то что-нибудь сползет.
Салазкин. Я как в скафандре.
Саня. Чего они хотят?
Салазкин. Соединить нас вместе.
Саня. А ты считаешь — сие соединимо?
Салазкин. Нет. Мы принципиально разные системы. Но они говорят, что крайности сходятся, и тому подобную ерунду.
Саня. Они мне тоже говорят… страдаешь.
Салазкин. Это факт.
Саня. И любишь меня?
Салазкин. Я тобою жил.
Саня. Жил… А теперь как же?
Салазкин. Теперь пытаюсь отключиться.
Саня. Но мы же разные системы… От чего же отключаться?
Салазкин. Егор прав… я порю не то. Увы, я физик, а не лирик.
Саня. Какая глупость, Женька. Физик — это профессия, а лирик — это характер. Физики люди. Не надо из себя вымучивать что-то. Курчатов был очаровательнейшим человеком… Не знаю — лирик? Нет? Но человек. А Эйнштейн? Ты читал?
Салазкин (уныло). Читал.
Саня. Не мне исправлять тебя. Мне самой исправляться надо.
Салазкин. Саня, я действительно не могу тебя забыть.
Саня. А я тебя.
Салазкин. Смеешься. Неуместно. Оскорбительно.
Саня. Да, я не могу забыть, как ты меня разочаровал… Но не будем повторяться.
Салазкин. Скажи.
Саня. Говорила, а ты не понимал. Ты странный человек, Салазкин. А они ради чего стараются?
Салазкин. Они-то?.. Мещане. А мещане любят порядок. Посему я живу, как Диоген, и жить, как они, не желаю.
Саня. Прости, мой ненаглядный, ты урод. А Укропова не трогай. Не такой уж он мещанин, как ты думаешь.
Входят Фиса и Укропов .
Укропов. Чую, Укропова критикуете. Вот, Фиса, как соберутся вместе, так и начинают Укропова критиковать. Собой бы занимались. Фиса тоже говорит…
Саня. А что говорит Фиса?
Фиса. Я говорю то же, что Егор.
Салазкин. А Егор говорит то же, что говорит Фиса.
Фиса. Женя, вы уж меня не трогайте. Я к вам отношусь исключительно.
Салазкин. Исключительно дружелюбно или исключительно враждебно?
Фиса. Конечно, дружелюбно.
Салазкин. Не верю. Я неприятный тип.
Фиса. Женя, но почему?
Салазкин. Укропов устроил меня в институт, а я его критикую. Я слишком много говорю, а Укропов не любит, когда другие говорят. Он любит, когда он сам говорит.
Фиса. Не понимаю, Егор, как ты терпишь.
Салазкин. Вот видите, Фиса. Ко мне нельзя относиться дружелюбно.
Укропов. Он рос вне коллектива… все годы где-то сидел один. И вырос гнилым интеллигентом.
Салазкин. Не плачь, Егор, я догоню самостоятельно.
Укропов. А что? И правда. Мы тебя терпим за твои задатки. Ты мог бы вырасти в Курчатова, но ты не вырастешь. Саня, ты одна еще можешь спасти его…
Саня. Егор, я не хочу спасать Салазкина. И никакой он не интеллигент. Не гнилой, недоброкачественный. Интеллигенты — это люди! Пушкин был интеллигент. И в наше время. У нас… Главный конструктор космических машин… вот это интеллигент! А Женька что такое? Живому мыслящему существу с ним невозможно рядом жить. Он не ходит в театр, ничего не читает, кроме специальной литературы. Люди для него агрегаты с различными системами. Любовь — контакт при подходящих омических сопротивлениях. Влюбиться — значит подключиться. Отношения между людьми — это процессы обратной связи. Не правда, Женя?
Салазкин. Правда… только не совсем точно.
Саня. И вот вам агрегат. Человек, лишенный эмоций и эстетики. Ему вполне удобно, потому что он просто эгоист и страшно темный человек во всем, что не касается его специальности.
Фиса. Женя, почему вы не протестуете? Как можно улыбаться?
Салазкин. Вот в чем причина… А я не понимал. Теперь дошло.
Саня. Дошло. Прекрасно.
Салазкин. Неужели я произвожу такое отвратительное впечатление?
Укропов. Не удивляйся, Женя, производишь.
Салазкин. Саня, ты серьезно говорила?
Саня. Слишком серьезно.
Фиса. У нее слезы стояли в горле. Сам ты агрегат чугунный.
Салазкин. Это поразительно.
Входят Вавочка и Томаз .
Вавочка. Привет и прочее, мы все слыхали, Женька, ты урод. Как можно не любить искусства!
Укропов. Искусство — ладно. Оно обойдется без любви Салазкина. Но Саню он же любит. Он же…
Саня. А ты думаешь, что я без любви Салазкина не обойдусь?
Укропов. Вы ведете себя неправильно и, я даже сказал бы, зверски. Надо по-доброму.
Вавочка. А я в восторге от Сани с Женькой. Не получилось — и чудно. Хуже, когда потом не получается.
Салазкин. Это поразительно.
Вавочка. Томазу этот разговор не нравится.
Саня. Что Томаз! Мы знаем его характер… Но даже Каплин… Ваня… Женщине у нас все еще приходится бороться за свои права. Партия, общество, законы на ее стороне, и все равно…
Укропов. Пережитки…
Вавочка. Пережитки — это жизнь, а не слова. Я в восторге от Сани. Как мы поторопились… Я и Зина… (В порыве). Если бы удалось выразить все это!
Томаз. Что? Кому? Как выразить?
Вавочка. Никому… вообще. Я говорю о нашем искусстве.
Томаз. Почему тебя это волнует?
Вавочка. Потому что я не урод, как Женька, и люблю искусство.
Саня. Что с тобой, Вавка? Ты изменилась…
Вавочка. Внешне или внутренне?
Саня. Внутренне.
Вавочка. Поглупела или поумнела?
Саня. Какой-то второй план… Факт. Будто скрываешь что-то.
Томаз. Скрывает… главным образом от мужа.
Вавочка. Не скрипи зубами. Не боюсь.
Томаз. Я еще не скрипел.
Укропов (без надежды). Я верю, что Салазкин переменится. Салазкин, ты должен перемениться. Дай слово.
Саня. В чем?.. Ты чудак. Женя никогда не переменится.
Вавочка (Томазу). Это не ты. Ты даешь клятвы… а потом… Но я здесь торжественно заявляю: если я буду зарезанной, то это сделает Томаз.
Саня. Любите вы друг друга, детки… и, кажется, останетесь детками до гробовой доски. Есть неохота, жарко. Томаз, мы станцуем? Сто лет с тобой не танцевала.
Томаз. С тобой… Спрашиваешь!
Заводят музыку. Начинают танцевать.
Саня. Народ, я будущей весной еду за границу. Намечена поездка научных работников. Меня включили тоже.
Вавочка. Счастливая… мир повидать… Меня никогда не пошлют за границу.
Салазкин. Укропов, сними с меня свой галстук… он свою роль отыграл.
Укропов. Потерпи. А ты, Веткина, много о себе понимаешь. За границу едет… Ну и что особенного? Преданней Жени ты никого на свете не найдешь.
Саня. Я вообще никого не ищу…
Фиса. Смотрю — не понимаю. Какие-то вы верченые.
Вавочка. Фиса, у меня есть папа, генерал… но довольно остроумный. Он говорит, что мы живем, как разведчики на фронте. Разведчики — герои, но лавры победы достаются не им. Так и мы. Женя, давай раз в жизни потанцуем. Ты одет, как царь.
Салазкин. Пусть Укропов снимет галстук. Сам не умею… мне душно.
Укропов. Иди ты к черту… Нет у тебя к людям мягкого подхода.
Вавочка. Женя, бери меня за талию. Танцуем медленный. Ты будешь женщина. Иди за мной.
Танцуют.
А Лев Порошин… вы слыхали? Нашел какую-то фактическую неточность в теориях Эйнштейна. Без пяти минут доктор.
Саня. Слыхали, слыхали…
Вавочка. А Зина, между прочим, родила ребеночка… двухмесячный.
Фиса. Не плети. Родила двухмесячного?
Вавочка. Ничего я не плету. Ему сейчас два месяца. По-моему, они с Каплиным живут терпимо, хоть в письме что-то проскальзывает.
Саня. Проскальзывает… Если бы…
Фиса. Пойдем и мы танцевать, Егор… не куксись.
Укропов. Пойдем. Вот люди. И в университете с ними было одно мучение.
Вавочка. Не плачь, Егор, мы разведчики.
Укропов. Чего?
Вавочка. Будущего.
Танцуют. Салазкину трудно танцевать в чужом одеянии. Душит галстук, который он затянул. Сползают брюки.
Женя, не становись мне на ноги.
Салазкин. Прости. Я расстроен.
Танцуют.
Укропов. Каплин будет выдающимся советским ученым. А Зина будет вечно подавать надежды.
Саня. Плохо ты знаешь жизнь, Укропов… или закрываешь глаза.
Танцуют.
Вавочка. Что с тобой, Женя? Зачем ты выпячиваешь живот?
Салазкин. Брюки не по мне… они скользят.
Вавочка (перестает танцевать). Нельзя же так, Салазкин. Тебя никто любить не станет. Оделся, похож на человека, и нате вам. Уходи. Завяжи их как-нибудь. Срам, честное слово.
Фиса. Женя, садись… Прошу к столу. А то у меня горячее… перепреет.
Томаз. Прекрасные слова.
Все садятся за стол.
Укропов. Выпьем за отсутствующих. За Ивана Каплина и за его супругу Зину. Тем более что она теперь стала счастливой советской матерью.
Фиса. Правильно, Егор, за счастливое материнство.
Саня. Да, может быть, и счастливое, но не во всех случаях. У Егора все обтекаемо. Мать… значит, счастливая, раз она советская. Но Зина чуть не прибила Каплина. Как удержалась — не помнит. Письмо со мной в сумочке. Сейчас прочту… Вавочка, дай-ка сумочку.
Затемнение
Картина вторая
В комнате Зины и Каплина. Иван лежит на тахте вниз животом над своей растрепанной тетрадью. У него хорошее настроение. Он насвистывает «Голубую рапсодию» Гершвина. Входит Зина .
Иван. Зинок, можешь меня поздравить. Мишка приволок мне «Голубую рапсодию» Гершвина. Ты слышишь?
Зина. Голубую. Да, наверно. Прости.
Иван. Я, конечно, очень люблю добрую старую музыку, в особенности Баха. Но я все больше и больше начинаю проникаться современными звучаниями, если можно так выразиться. Я ждал эту рапсодию почти год. Мишка крутил мне голову. Прижимистый, подлец. Теперь она в моих руках. Играет Бостонский оркестр, который мы слышали с тобой в Москве в Зале имени Чайковского. Ты должна помнить.
Зина. Иван, я сейчас ничего не помню. Ты страшный человек!
Иван. Я?.. Отчего же я такой?
Зина. У нас ребенок умирает… какая мне рапсодия. Будь она проклята… Ты забыл о сыне… Ты никого не любишь, кроме своих уравнений и рапсодий. Я — одна.
Иван. Зина, ты абсолютно неправа… Зинок.
Зина. Отойди!
Иван. Зина, возьми себя в руки.
Зина. Отойди, Иван.
Иван. Дети всегда болеют. Нельзя поэтому терять рассудка.
Зина. Дай чего-нибудь… воды, что ли.
Иван. Тебе самой надо лечиться.
Зина. Хорошо, потом поговорим. (Про себя.) Что же мне предпринять?
Иван. Собери консилиум. Так всегда делают.
Зина. Консилиум не поможет. Иван, я не вернусь сегодня. Ночую в больнице. Завтра тоже. Устрой мне отпуск за мой счет. Все. Я ушла. (Уходит.)
Иван. Возможно, я, действительно, того… Все горе в том, что он у нас один. Я у матери был шестым. Мы чересчур чувствительные… Дети должны болеть. Это необходимо. Что-то очень часто стала взрываться Зинаида…
Без стука входит Мишка .
Мишка. Здорово, Ваня.
Иван. Здорово, Миша.
Мишка. Пробовал?
Иван. Не дали.
Мишка. Кто?
Иван. Супруга.
Мишка. Почему?
Иван. Истерика.
Мишка. Понятно.
Иван. Рано мы женимся, Мишутка.
Мишка. Необходимо предварительно крепко погулять.
Иван. Дело не в этом. Я — плохой гуляка. Выбор делаем скоропалительно.
Мишка. Тоже аксиома.
Иван. Зина отличный человек, но слишком сложный… с максимальными требованиями.
Мишка. Со сложными — одна беда.
Иван. У тебя тоже сложно?
Мишка. Грызет.
Иван. За что?
Мишка. За то, что принимаю…
Иван. Понятно.
Мишка. А тебя за что?
Иван. Она не грызет.
Мишка. А как же?
Иван. Взрывается.
Мишка. Может быть, примем? Я сбегаю.
Иван. Даже неприятно… Сейчас такое мне показалось, что высказать боюсь. У нас плохо с мальчонкой. Дети должны болеть. Им это полезно на будущее. Ей кажется, что непременно умрет. И ты уже не должен ни о чем другом думать.
Мишка. Все они… Сбегать?
Иван. Ты понимаешь, Мишка, я ей вполне сочувствую. А она способная, аккуратная, точная… Мишка. Ну да, как все женщины.
Иван. Именно.
Мишка. Сбегать?
Иван. Пожалуй, да. А то неважно как-то на душе.
Мишка. Душа… она ведь!.. Я мгновенно. (Уходит.)
Иван запускает музыку. Идет «Голубая рапсодия» Гершвина. Иван ложится на тахту. То слушает и как бы видит музыку, то углубляется в тетрадь… Вдруг подымается на колени, не отводя глаз от тетради. Долгий вздох облегчения. Соскакивает с тахты и начинает беситься, как бесятся от радости. Стук в дверь. Открывает. Приносят телеграмму. Принимает. Читает. Широкая улыбка. Кому-то машет телеграммой, как платком, в знак приветствия.
Мишка (входя). Что с тобой, Ваня?
Иван (останавливает музыку). Слушать музыку и разговаривать — профанация. Не знаю, как совпало… а может быть, толчок дала и музыка… но я сейчас доконал-таки секрет закона соединений группы молекул, о которых мы не раз с тобой толковали.
Мишка. Доконал-таки! Но ты же гений, Ваня.
Иван. Если я поймал этот закон, то сейчас произошло огромное событие. Полтора года я пролежал вниз животом на этом топчане, полтора года думал об одном и том же.
Мишка. Ты — гений. Примем?
Иван. С души, как тень, что-то сползло. Мистика совпадений меня всегда потрясает.
Мишка. Ваня, тебя ничего никогда не потрясает.
Иван. Нет, потрясает. В эту самую минуту, когда я ходил на голове от восторга, пришла телеграмма от одной приятельницы из Москвы. «Иван непременно посмотри кинокартину «Первый брак». Разве не любопытно, Мишка? Первый брак. У тебя первый?
Мишка. Первый.
Иван. И у меня первый. У Вавочки тоже первый.
Мишка. Что за Вавочка?
Иван. Та, которая прислала телеграмму… Тут что-то есть. Эх, да что там… Жизнь не так уж драматична, как иногда под влиянием плохой минуты начинает нам казаться. Надо твердо стоять на ногах, Мишка.
Мишка. А что такое брак? Первый… второй. Какое дело! Кому интересно, на ком был женат Ньютон, Менделеев? Примем за открытие закона, который может стать законом Каплина. А быт, Иван, — я так считаю — это чушь.
Иван. Нет, Мишка, ты свиреп в суждениях. Свирепость означает односторонность. Быт — сила. Он входит в жизнь своей страшной первозданностью. Но опять-таки не надо огорчаться. Жизнь все же — рапсодия, ибо рапсодия есть народный мелос… и голубая. А там — как угодно. Ты смотри, а я не дочитал телеграммы. Вавочка телеграфирует, что она играет главную роль в картине «Первый брак». Никто не умрет… все будем живы и счастливы. Мишутка, за картину «Первый брак».
Затемнение
Картина третья
На Арбатской площади ночью, у кинотеатра. На стене плакат кинокартины «Первый брак» с лицами Вавочки и кого-то другого, похожего на Томаза. Идут Томаз и Саня .
Томаз. Последний троллейбус и последние пассажиры. Проводить до дому?
Саня. Мне здесь два шага.
Томаз. Постоим?
Саня. Постоим.
Подходит милиционер .
Милиционер (Томазу). Позвольте проверить часы.
Томаз. Четверть второго.
Милиционер. Не отстают. Благодарю. (Уходит.)
Томаз. Ему меня проверить надо.
Саня. Громко говоришь.
Томаз. Я злой, как тысяча собак.
Саня. Повторяю: она тебе мстит. Ты можешь приходить домой, как хочешь, а ей нельзя? Может быть, ей вовсе делать нечего, но она нарочно будет сидеть у подруги допоздна. Сам виноват. Терпи.
Томаз. Но сегодня она могла бы побыть со мной. У меня умер дядя Самсония. Я иду в ресторан, чтобы помянуть своего дорогого дядю, и единственный, кто откликнулся на мой призыв, оказалась ты. Так жить невозможно.
Саня. Возможно.
Томаз. Саня, невозможно.
Саня. Томаз, возможно.
Томаз. Скажи — как?
Саня. Мне рано вставать. Я работаю, как надо, дорогой мой, а вы об этом забываете, молодые люди. Ты способен уловить простую мысль? Мне государство доверяет одну из своих тайн. Я делаю единственную в мире деталь к единственному в мире аппарату. Но если бы я сделалась твоей женой, то ты не доверял бы мне ни на копейку.
Томаз. Нельзя сравнивать.
Саня. Можно. Иди домой. Она вернулась.
Томаз. Жена должна принадлежать своему мужу. Не хочешь — не выходи замуж.
Саня. Мы замуж будем выходить, но принадлежать — фигу. И то, что у вас происходит с Вавочкой — это как раз то самое… конец тех отношений, которые тебя устраивают. Конец, Томаз, конец.
Томаз. Возьму такси, поеду к приятелю. Если вы не сдаетесь — вас надо мучить. Пусть она плачет до рассвета.
Саня. Томаз, она не будет плакать до рассвета.
Томаз. Будет, знаю.
Саня. Ты посмотри назад. Оглянись… повыше.
Томаз (после длительного молчания). Это не она.
Саня. Она, Томаз, она.
Томаз. Я этого не переживу.
Саня. Переживешь.
Томаз. Кино… не переживу. Какую она фамилию носит? (Читает.) Маландина. В главной роли… и Коршунов. Великолепно. Когда она кушает торт за чаем, то она Чебукиани, когда она носит мои чулки, то она Чебукиани…
Саня. Ты мелочный… и противный…
Томаз. Это не мелочность. Это крик души. Ты покупала бы своему дорогому мужу модные туфли и чулки, кормила бы его тортом, а он бы тайно от тебя играл главные роли в картинах.
Саня. Ты окончательно смешон и жалок.
Томаз. Конечно, жалок. Не я красуюсь на рекламе, а она… и, конечно, с кинематографическим мужем… У меня стоят перед глазами кошмарные картины.
Подходит милиционер .
Милиционер. Крик — прямой путь в отделение. Я тебя никак не пойму. Ты, кажется, со своей женой играешь роль в новой картине?
Томаз. Да, старшина, играю… самую плачевную.
Милиционер. Картина пока не шла, не видал. На плакате твоя физиономия.
Томаз. Не моя.
Милиционер. Не будем скромничать. Много получил?
Саня. Он получил сполна, товарищ старшина. И даже больше, чего не ждал.
Милиционер. Что ж, можно поздравить. Только не шуми. (Уходит.)
Саня. Вот именно, Томаз, только не шуми.
Томаз (глядит на плакат). Неужели в этой комедии изображаюсь я? Сойдешь с ума.
Саня. Ты, Томаз. Я видела.
Томаз. И похоже?
Саня. Очень…
Томаз. Почему такие вещи допускаются?
Саня. Сатира. Мне пора.
Томаз. Я иногда могу не поручиться за себя.
Саня. Пора быть взрослым, Томаз.
Томаз. Чувство ревности присуще взрослым людям, кажется. Мой покойный дядя Самсония бегал за своей женой вокруг стола с ножиком, пока не упал. А ему тогда было семьдесят шесть лет.
Саня. Не делай глупостей, Томаз, не вздумай уходить от Вавочки. Я за столом не хотела прибавлять, у тебя и так было невеселое настроение. Теперь скажу. Сегодня получила письмо от Зины. Они расстались с Иваном.
Томаз. Как?!
Саня. Расстались. Возьми письмо, прочти…
Затемнение
Картина четвертая
В Новосибирске, где-то вблизи реки. Июнь. Перед вечером. Скамья. Деревья. На скамейке Зина . Напевает старую студенческую песню. Подходит цыганка. Села рядом.
Цыганка. Томишься, дамочка?
Зина (в ее старой манере, как в студенческие годы). Что дамочка — да. Что томлюсь — нет.
Цыганка. Ожидаешь кого?..
Зина. Ожидаю.
Цыганка. Милого-хорошего?
Зина. Хорошего — да. Милого — нет.
Цыганка. Умница.
Зина. Кажется, да. Теперь.
Цыганка. Ты задумала большое дело.
Зина. Гадать не буду. Но рубль ты можешь из меня выбить. Рубль… согласна?
Цыганка. Дай тебе бог счастья.
Зина. Вот именно, баба, счастья. Скажи-ка ты мне вот что… какой у меня характер? Вы, цыганки, до ужаса проницательные. А карты — это ведь так, на доверчивых.
Цыганка. А ты сама не знаешь, какой у тебя характер?
Зина. Знала, понимаешь ли… прежде… и не так давно.
Цыганка. Ты хитрая.
Зина. Не очень.
Цыганка. А по глазам… вот что я тебе скажу.
Зина. Скажи-скажи.
Цыганка. Молодые у тебя глаза.
Зина (внимательно). Считаешь?
Цыганка. Азартные.
Зина. Слава богу. (Перекрестилась.)
Цыганка. В бога веришь?
Зина. Нет.
Цыганка. А крестишься.
Зина. Привычка. Что еще скажешь?
Цыганка. Ждет тебя великолепное счастье.
Зина. Сверх рубля у меня ничего нет.
Цыганка. Серьезный у тебя характер.
Зина. Эх ты… не знаешь ты, что такое характер.
Цыганка. Не спорь. Я к чему? Я к тому, что ты на своем поставишь, задуманное совершишь… безоблыжно.
Зина. Безоблыжно совершу.
Цыганка. А что ж ты положила на уме?
Зина. С мужем сейчас разводиться буду.
Цыганка. Так-таки вот сейчас?
Зина. Сама сказала, что у меня глаза азартные.
Цыганка. Счастье ловишь?.. Лови-лови. Юркое оно, как говорится. Ты уловишь.
Зина (дает деньги). Возьми на прощание.
Цыганка. Кабы на картах, а то простой разговор… Не надо. Но поверь: свое счастье ты найдешь. Прощай.
Зина (про себя). «Прощай… И если навсегда, то навсегда прощай».
Цыганка. Что говоришь?
Зина. Это не тебе… ему… в мыслях.
Цыганка. А он как… не тронет?
Зина. Не тронет… переживет.
Цыганка. Культурный?
Зина. Очень.
Цыганка уходит. Идут Мишка и его жена Маруся .
Мишка. Привет, Зиночка! Ивана ждешь? Погряз Иван с головой в комплексных соединениях… Не пляшут его молекулы. Казалось нам с Ваней, что открыт новый закон, а вышло — отчаянно неправильное. Физик в наше время — самый несчастный человек в мире. Иван теперь не знает сна, не знает отдыха… У людей выходной, а он как прикованный сидит в лаборатории. Ты с моей супругой не знакома? Зовут Марусей. Непостижимо тихий человек… Пока не рассердилась. Потомственная сибирячка.
Маруся. Мише стоит выпить кружку пива, и делается болтуном. Я давно стремилась с вами познакомиться, у вас очаровательный супруг.
Зина. Спасибо. Он очаровательный. Но я люблю, когда меня рассматривают автономно.
Маруся. Я не понимаю…
Мишка. Не понимаешь, потому что сказала бестолочь… До свиданья, Зиночка. Знакомство состоялось, но…
Зина. Миша, это гадко, так говорить о жене.
Мишка. Пойдем, жена. Мне попадет от Зиночки.
Маруся. Вы там как хотите, а муж у вас очаровательный.
Зина. Маруся, я не спорю. Больше того — он душка.
Мишка. Пойдем, Маруся. С Зиночкой трудно разговаривать, если вдобавок что-то не по ней. Мы будем гулять здесь. Может быть, встретимся и что-нибудь придумаем.
Зина. Может быть, встретимся и придумаем.
Маруся и Мишка уходят. Появляется девушка в белом .
Девушка. Можно присесть?
Зина. Конечно.
Девушка. Я потому, что, может быть, помешаю.
Зина. Если помешаете, скажу «пора».
Девушка. Свидание?.. Но, возможно, муж?
Зина. Вы угадали, крошка.
Девушка. Завидно.
Зина. А здесь не угадали.
Девушка. Жаль… Так много неудачных… в особенности, когда молодые.
Зина. А что же делать? Выходить замуж после семидесяти лет?
Девушка. Шутите…
Зина. Пытаюсь.
Девушка. Я часто думаю, какое время… Космос! А в этом отношении как-то не совсем налажено.
Зина. Не совсем, дорогая, не совсем… Космос перестраивать не надо, а человека — надо. Вот видите?.. К нам идет человек… молодой… обаятельный… многосторонний. А его надо перестраивать…
Девушка. Откуда знаете?
Зина. А я давно с ним познакомилась.
Входит Иван .
Садись, Иван.
Иван. Но я хочу домой.
Зина. Домой — потом.
Иван. А что будет до этого?
Зина. Диалог.
Иван. Есть хочется.
Зина. Тоже потом.
Иван. Хорошо, я потерплю.
Зина. Твои молекулы не пляшут?
Иван. Пляшут, но не так, как хотелось бы.
Зина. Вот!
Зина. Тема диалога. Мир неустроен потому человечество не умеет его устроить, как ему хотелось бы.
Иван. Что «вот»? (чуть раздражаясь). Кому «хотелось бы»? Тебе хочется одного, мне — другого. Детский разговор.
Зина. Вот!
Иван. Опять «вот». Что ты хочешь мне сказать?
Зина. Ты потоскуй, Иван. Мне вспомнилась одна ночь. Ночь на полустанке. Когда мы ехали сюда, то от счастья и безумного веселья сели не в тот поезд. Садились мы в последнюю минуту, проводник не успел глянуть на билеты, и мы поехали прямым экспрессом во Владивосток! Не помню, почему, но нас высадили на глухом полустанке, где на минуту задержался скорый. Нам негде было притулиться. Близилась осень, ночи становились холодными. Мы вошли в старенькое помещение безлюдного полустанка, чемоданчики поставили на пол, а сами сели на широкую деревянную скамью с высокой решетчатой спинкой. Оба утомились, хмель проводов давно прошел, хотелось подремать… и ты уютно, тихо прилег мне на колени. Мне понравилось, и ты с безмятежностью уснул. Проспал до утра.
Молчание.
Иван. Что-то было в этом роде… Ну так что же?
Зина. Мне было жаль тебя будить, так как ты был моим любимым человеком, но мысли, мысли… они лезли, как змеи. Я думала тогда о нашем поколении, о том, какие мы с тобой… старалась извинить тебя и оправдать, конечно. А ты спал себе и спал… И вдруг мне почему-то стало невыносимо горько, и я заплакала. А ты все спал себе и спал… Теперь вот я развожусь с тобой.
Девушка (в ужасе). Вы безумные… на улице… во всеуслышание… Это дико!
Иван. Вы не волнуйтесь. Она шутит.
Зина. Да, девочка, я пошутила. Но теперь пора. Теперь уйдите.
Девушка. Неужели это так просто?!
Зина. Просто, девушка, кашу есть… но и то надо подуть на ложку, а то рот обожжешь. Теперь пора. Если можно — оставьте нас.
Девушка (Зине). Я не желаю вам успеха! Не желаю.
Зина. Правильно, миленькая. Успех тут вроде ни к чему.
Девушка уходит.
Иван. Зиночка, ты в самом деле говоришь не то.
Зина. То самое, Иван. По теме «Как хотелось бы». Мне тогда хотелось лежать у тебя на коленях, но ты… Словом, с тех пор ты так и спишь у меня на руках.
Иван. Можно было сказать.
Зина. Говорила.
Иван. Не слыхал.
Зина. Я говорила, ты не слыхал. Потом, когда я убедилась, что ты не слышишь, то я множество раз говорила наедине с собой, как говорю сейчас наедине с тобой. Были слезы, срывы, колебания… многое было. Теперь я запаслась хорошим настроением, выбрала светлый день…
Иван. Как это на тебя похоже!
Зина. Хочется еще пожить немножко, как жила до тебя.
Иван. Но почему же ты жила со мной… тянула?
Зина. Люди не верят в бога и крестятся. Почему? Привычка.
Иван. «Крестятся»… «привычка»… Ничего не понимаю. Ты серьезно? Решила прекратить?
Зина. Сказано точно. Да, я решила прекратить эксперимент. Мы не соединимы. Если у тебя молекулы, простые частицы, даже не одноклеточные, и те не соединяются… то люди-то, Иван! От молекул до человека миллиарды лет развития.
Иван. При чем тут миллиарды лет? Несешь какую- то чушь. Научили вас на нашу голову.
Зина. Иван, ты восхитительный экземпляр мужчины в смысле искренности. Курица, разумеется, не птица.
Иван. Я не сказал.
Зина. Что уж, «не сказал». Сказал. Но я сама не ставлю между нами знака равенства. Голова у тебя мощная. И вообще… не женщина первой полетела в космос. Я думаю, что будущие люди окажутся умнее нас и освободят женщину от занятий, которые ей не по силам. Но меня мучает моя личная коротенькая жизнь. Я не хочу в ней потерять свое достоинство. Вот вся моя программа. Еще год-два, и я сникну…
Иван. Что я делаю такого, отчего ты можешь сникнуть, не знаю.
Зина. Ужас и тихий ужас, неприметный, в том и состоит, что ты не знаешь. Скоро два года, как я живу твоей прислугой, а ты не знаешь.
Иван. Зина, но ты сама…
Зина. Сама… а как же.
Иван. Так что же обижаться?
Зина. А я и не обижаюсь. Мне необходимо прекратить эксперимент. С тобой можно жить только так, как жили мы, либо никак.
Иван. Зина, ты мне нужна.
Зина. Знаю. Но ты мне не нужен. {Жестко.) Мне не нужен человек, который может забыть, что у него умирает ребенок, мне не нужен человек, который может не заметить, что я ночь проплакала… Но я не хочу счетов, Иван. Получится противная перебранка. Я одна виновата. Революция дала возможность женщине выбирать. А мы не умеем. Я сама тебя выбрала.
Иван. Зина, у нас ребенок.
Зина. Не у нас. У меня.
Иван. Нет, мы говорим не то. Почему ни слова о любви?
Зина. Когда в ту постылую ночь на полустанке ты уснул у меня на коленях, я поняла — любви не будет. Так и вышло. Ты многого не требуешь. Насытился и уснул. Любовь — это нюансы, как искусство, как музыка, когда слышишь каждую фальшивую ноту. А какие у нас с тобой ноты… Ты и сейчас кривишься от этих слов.
Иван. Ты, очевидно, меня очень не любишь.
Зина. Хуже. Ты мне безразличен. Ты мне стал не нужен.
Иван. Тебе как будто радостно.
Зина. Мы честно и прямо говорим. Лучше вовремя, с умом расстаться, чем тянуть глупое сосуществование.
Иван. Что же я теперь буду делать один?
Зина. Вот это меня уже не интересует. У меня сын. Я должна выполнить обязанности женщины.
Иван. Я что-то проглядел. Я идиотски узок, Зина, я отлично понимаю, что мне надо делать. И если я это понимаю, то возможны иные отношения… я постараюсь…
Зина. Иван, не будь смешным. Мы говорим, что между нами не установилось истинной любви… Мы о чем-то высшем с тобой говорим. Какая может быть связь между любовью и твоей старательностью?
Иван. Зина, подожди… Прошу.
Зина. Нет, Иван… все безоблыжно. Отсюда мы разойдемся в разные стороны. Потом я уеду.
Идут Маруся и Мишка .
Мишка (навеселе). Маруся, видишь этих? Вот, учись и набирайся. Интеллекты. А что дает нам интеллект? Интеллект дает нам жизненную гармонию и красоту. Как живут они? Не то что ты… мокрым полотенцем. Здесь, Маруся, любовь с большой буквы… «Летят журавли»…
Иван. Мишка, замолчи. Исчезни!
Мишка. Это… бестактно, братец.
Зина. Прощай, Иван. (Поцеловала его.) Считай, что во всем виновата я одна. (Уходит.)
Маруся (ахнула). Вы посмотрите, у них драма!
Мишка. Ваня, я невпопад… А? Что это?
Иван. «Что», «что»… не видишь? От меня ушла жена.
Маруся. Миша, Миша, Миша! (Обнимает его.)
Занавес
Действие третье
Картина первая
Комната, в которой живут Вавочка и Томаз. Вавочка одна.
Вавочка (продолжает читать письмо). «… Так вот, дорогая. Я сидел один до ночи на бульваре. Хотелось есть и выть. Разводиться тяжело для одной стороны. Для другой — праздник. Истина не хитрая, но я не знал. Я многого не знал из той музыки, которую можно назвать рапсодией супружеской жизни. Мне хочется возненавидеть Зину, но, говоря по правде, не за что. Кажется, я неважно устроен для нее». (Опустила письмо, задумалась.) А почему не удалась моя жизнь? Друзья. Вмешались. Коллективно. Правильно говорил Иван в то время: «Вы хотите организовать любовь…» Организовали.
Стук в дверь.
Войдите! Кто там? Ты, Укропов? Ну, входи. Не отпирается? А по чьей вине дверь не отпирается? По твоей. А кто настаивал на том, чтобы разъединить меня с Иваном Каплиным? Ты настаивал. Разъединили. Скажи, что было до социализма? Я забыла. Скажи. Правильно, капитализм. А до капитализма? Правильно, феодализм. Жевать дальше или ты все понял? Не понял? Разжую. Дверь не отпирается потому, что теперь Томаз запирает меня. Не можешь поверить? Не верь. Но пойди на кухню. Она такая же новая, белая, как у вас с Фисой. Там, в уголочке левого шкафчика, спрятан ключ. Негодуешь? Негодуй.
Укропов , видимо, ушел.
Ах, Иван, Иван. Как и прежде… умное дитя. Пяти лет.
Входит Укропов .
Укропов (негодуя). Он в партию подал?
Вавочка. Подал.
Укропов. Его не примут в партию.
Вавочка. Примут.
Укропов. Я дам материал.
Вавочка. Не дашь.
Укропов. Вава, ты меня не знаешь.
Вавочка. Знаю.
Укропов. Что ты знаешь?
Вавочка. Знаю, что вы всегда между собой договоритесь. Он тебе ближе.
Укропов. Вавочка, а почему он так с тобой поступает?
Вавочка. Та-ак. Может быть, ты не на Томаза дашь материал, а на меня?
Укропов. Я по делу спрашиваю.
Вавочка. Иван Каплин… когда мы с ним гуляли… Как-то на Воробьевых горах говорил: «В каждом поступке человека есть два качества. Одно частное, другое общее». По частному качеству он запирает меня, потому что ревнует как ненормальный… клянется, что страдает. А общее ты должен сам знать. Ты же у нас деятель.
Укропов. Вавка, не смей критиковать Укропова. Укропов — кандидат наук.
Вавочка. Оно и видно. Ты просветленный.
Укропов. Зашел и повидаться и позвать на торжество. Назначено на ближайшее воскресенье. Саня вернулась из поездки за границу. Должна приехать Зина.
Вавочка. Зина?.. Так скоро? Но я буду рада с ней покалякать.
Укропов. Салазкин тоже будет, как всегда. Я ему помог устроиться на другую работу. Так что же, ждать вас с Томазом?
Вавочка. Не знаю… Но кто-то один из нас будет на твоем торжестве.
Укропов. Вавка, смотри у меня!
Вавочка. А вы… вы, которые называетесь ближайшими… У вас всегда имя Вавочка звучало как дурочка. И я свыклась. Но кто ваш дорогой Томаз? Он же говорящее дерево.
Укропов. Нельзя так, Вава, не загибай. Но он, конечно, зря тебя унижает. Унижать вообще нельзя. Как вы живете?
Вавочка. Мы деремся.
Укропов. В прямом смысле?
Вавочка. Я в него кидаю чем попало.
Укропов. Вавочка, почему это так?
Вавочка. Для него — все блага жизни, для меня — что ему будет угодно мне позволить. Он думал сделать из меня точную копию жены своего дяди Самсония. Я бешено искала выход. И я его нашла. Ты видел «Первый брак»?
Укропов. Веселая комедия.
Вавочка. Но Томаз сошел с ума. Он страшно оскорблен, его, несчастного, оклеветали, опошлили! Он не такой, он лучше! На днях я от него сбегу. Пусть запирает, мне это выгодно. Он не знает, что я могу вылететь отсюда в любой момент.
Укропов. Вавка!
Вавочка. Вылечу, вылечу, вылечу.
Укропов. Я на него воздействую.
Вавочка. Хотела бы я посмотреть.
Входит Томаз .
Томаз (деланно и соображая, как мог войти в комнату Укропов). Кого я вижу! Наш друг и наставник. Очень рад.
Укропов. Я тоже. Но ты, как выяснилось, Вавочку держишь на замке. Она права. Это уже, братец, пережитки не капитализма, а феодализма.
Томаз. Бывает. Точно говоришь.
Укропов. И замок особый повесил, чтобы она не могла отпереть.
Томаз. Замок, положим, не я устроил. Папа. Дом полон техники. Но ты прав. Я давно не был в отпуске. Переутомление. Случается, что по рассеянности запирал… один или два раза. А твой разговор о феодализме считаю крайне неуместным и оскорбительным. Как же ты сюда вошел, если дверь была заперта?
Вавочка. Он не сказал, что дверь была заперта. Ты думал, что она заперта, и по рассеянности оставил ее незапертой.
Томаз (Укропову). Вот видишь. Рассеянность. А ты сейчас же обобщать. Я очень рад тебе. Выпей со мной, Егор. Зияет в моем сердце глубочайшая рана… Коньяк такой, что после одной рюмки человек начинает петь, как соловей.
Укропов. Томаз, я кандидат.
Томаз. А я в этом никогда не сомневался. Вавочка, положи нам конфетку. (С рюмкой в руке). На берегу Черного моря стояла крепкая скала. В трещине той скалы вырос прекрасный кипарис. Когда волны с диким ревом разбивались о ту скалу, то нежный кипарис начинал дрожать от неуверенности за свое будущее. И крепкая скала всегда говорила прекрасному кипарису: «Моя каменная грудь достаточно сильна, чтобы удержать тебя, нежный кипарис». Я пью за нашу дружбу, Егор, которая мне напоминает эту старинную легенду. Пока ты жив, я спокоен за свое будущее.
Укропов. Вот человек! Всегда с ним весело и легко.
Вавочка. Вы найдете общий язык.
Томаз. Вавочка так не считает.
Укропов. Так ведь жена.
Томаз. Вавочка, ты слышишь?
Укропов. Я тем самым хотел сказать, что жена имеет склонность обесценивать своего мужа. А коньяк содомский.
Томаз. Что значит «содомский»?
Укропов. Был такой город у евреев по Библии. Содом. Выдающийся город в смысле распущенности.
Томаз. А что такое распущенность, Егор?
Укропов. Как сказать… Человека можно пускать… можно не пускать… можно допускать и не допускать. Понятно? А можно распускать.
Томаз. Все понял. Но раз ты кандидат, то пей. Второй раз кандидатом не будешь.
Укропов. Вава правильно подметила: я просветлел. А что? Нельзя же век ходить в младших научных сотрудниках.
Томаз. Меня звали мои друзья в Грузию, в Институт кибернетики. Все моих лет. Но не могу поехать. Привязан к этому дому.
Укропов. Скажи — не к дому. Точность требует сказать — к женщине.
Вавочка. У него есть брат, двоюродный, одних с ним лет. Блестящий человек. Работает в том самом институте.
Томаз. Егор, почему эта женщина говорит обо мне так, точно я самая никудышная вещь?
Укропов. Вещь… вещь в себе… (Рассмеялся.) А я вещь вне себя…
Томаз. Почему она с таким нескрываемым презрением смотрит на меня?
Укропов. Разве? Не вижу.
Томаз. Я хочу, чтобы эта женщина ответила, почему она смотрит на меня с нескрываемым презрением?
Укропов. Она не может ответить… потому что язык… язык не желает разговаривать.
Томаз. Но это твой язык не желает. Ее язык всегда слишком много разговаривает.
Укропов. Ку-ку.
Томаз. Что с тобой?
Укропов. Пою романс «Не покидай меня».
Томаз. Вавочка, ты хочешь во мне разбудить дикаря? Ты его разбудишь. Перестань смотреть на меня с нескрываемым презрением.
Укропов. Томаз, оставь женщин. Выпей за кандидата.
Томаз. Я тоже буду кандидатом, но не хочу. Я буду доктором, как мой двоюродный брат. Во мне коньяк будит только энергию. Я сейчас полон энергии. А ты, Егор?
Укропов. Ку… и… ку. Звуки не связываются между собой. Томаз, это пронизывает. «Но ты уйдешь, холодной и далекой, укутав сердце в шелк и шен… ля-ля». Это слово я уже преодолеть не в состоянии.
Томаз. Егор, ты прежде не пел таких вещей.
Укропов. Фиса.
Томаз. Что — Фиса?
Укропов. Она меня пронизывает… то есть просвещает. Она не холодная… и это… Она близкая.
Томаз. Вавочка, ты своего достигла. Я тебя зарежу. (Берет со стола нож и направляется к Вавочке).
Вавочка (обегает стол, стремительно). Ты ничего не сделаешь. Ты дикий трус. Трус, потому что лгун. Мне Иван говорил: лгуны трусливы. Во всеуслышание ты говоришь одно, наедине — другое. Ты обыватель. Иван мне говорил: «Томаз — это прожорливость и мышцы».
Томаз. Ты меня навек опозорила. После этого кино мне невозможно посещать компанию друзей. Я сделался мишенью для неуместных шуток. (Бросается к Вавочке).
Вавочка (с воплем обегает стол). Егор!
Укропов (нежно, самозабвенно). Ме… ме… ме… Медленно. Пожалуйста, медленно.
Вавочка (стремительно). Что ты значишь? Ты ничего не значишь. Тебя вполне устраивает быть никем. Ты тень от куклы. Ты пустяк. Пустяк, пустяк.
Томаз. До этой проклятой кинокартины я считал, что я живу как человек. Ты отравила мне существование. Этот ножик не может сделать того, что я хочу сделать с тобой. (Бросается к ней.)
Вавочка (с воплем обегает стол). Егор, спаси!
Укропов. Не… не… Не надо прыгать… Подождите.
Вавочка (стремительно). Ты и твой дядя Самсония одно и то же. Ты им гордишься, потому что он в семьдесят лет бегал за своей женой с ножом. Ты кипарис? Не воображай, пожалуйста. Ты осина… Осина, осина.
Томаз. Ты испортила мне жизнь. Меня теперь не примут в партию. Я каждый день хочу тебя убить.
В точности повторяется предыдущее.
Вавочка. Егор, спаси же!
Укропов. Бе… бе… Бережно относитесь друг к другу.
Вавочка. В обществе ты славный малый. А какой ты дома, никто не знает. Ты ничего мне не сделаешь. Придется отвечать. А для тебя главное — ни за что не отвечать.
Томаз. Я давно усвоил, что я есть нечто среднее. Но ты… Ты возомнила… как мне тебя жаль! Ты успокойся. Я тебя резать не собирался этим ножом. Но я тебя зарежу без ножа. Знаменитая киноактриса. (Хватает со стола журнал и размахивает им.) Собери все свои силы.
Вавочка. Что еще?
Томаз. Вава, ты в лучшем случае — типаж.
Вавочка. Какой типаж? О чем ты бредишь?
Томаз. Это не бред. Это статья в журнале, который называется «Искусство кино».
Вавочка. Дай сюда.
Томаз. Потерпи. Получишь. В лучшем случае… ты понимаешь? Типаж за три рубля в день сниматься в роли массы. Играть прохожих. Здесь черным по белому написано, что ты, Маландина, просчет неопытного режиссера, которому понравились твои характерные данные. Ты — ошибка.
Вавочка. Лжешь. Не верю. Дай сюда.
Томаз. Получи, пожалуйста. (Бросает ей в руки журнал.) Как возомнила. Нечего много мнить. Пойми, если ты еще способна что-то понимать: мы с тобой пара… скромные, обыкновенные… И нечего, нечего.
Вавочка (стон). «Просчет»… «ошибка»… (Падает на пол.)
Томаз. Вавочка, это уже было… У Ивана было в комнате, в университете…
Укропов. Она что?.. Она плавает?
Томаз. Да, плавает. (Бережно поднимает Вавочку, держит на руках.) Егор, что делать, я ее люблю.
Укропов. Не… не… необыкновенно, милый… Пре… пре… прекрасно.
Затемнение
Картина вторая
На даче Укроповых. Лужайка. Полдень. Салазкин и Укропов .
Салазкин (лежа на траве с растрепанной старой книжкой). Эмпедокл, грек, жил за пятьсот лет до нашей эры. Философ. Погиб в кратере вулкана, куда сиганул, желая доказать, что он есть бог. Знал, что луна светит отраженным светом, имел ясное понятие о составе воздуха и основал фармакологию. Слышишь, Егор?
Укропов. Слышу… Гость не ползет.
Салазкин. Не томись, гость приползет, потому что гость в существе своем есть паразит. А начальство, извиняюсь, будет?
Укропов. Уже.
Салазкин (иронично). Понятно.
Укропов. В самое обыкновенное слово тебе непременно надо вложить яд.
Салазкин. Верно, Егор. У меня отвратительное направление ума. Сатирическое.
Укропов. Ну, к чему ты мне сказал про этого… Эмпедокла… к чему?
Салазкин. Для предуведомления.
Укропов. Новое дело.
Салазкин. Богом вообразить ты себя не можешь, но гением — да. Укропов, не воображай себя гением.
Укропов. Пошел к чертям. (Помолчав.) Слушай, ты… мыслитель. Иван Каплин прислал мне телеграмму, просит устроить Зиночку… Так и сказано: Зиночку. Слова такие, как будто о жене печется. Может быть, они не развелись?
Салазкин. Нет, Егор, развелись. Если бы Зиночка оставалась его женой, то он не стал бы о ней беспокоиться. Иван тот человек, которому дорого недостижимое или утраченное. В науке это качество считается бесценным, а вот в семейной жизни — не того…
Укропов. Семейная жизнь!.. Загадка. Я люблю свою супругу, но иногда бывает так, что я готов… (И оборвал.)
Входит Фиса .
Фиса. Егор, куда девался хвостик у поросенка?
Укропов. Еще мне вопрос. У какого поросенка?
Фиса. «У какого», «у какого»… у заливного. Поросенок лежит без хвоста на блюде.
Салазкин (серьезно). А разве они с хвостами?
Укропов. Фиса, и в самом деле, может быть, у него не было хвоста? Не вырос.
Фиса. Так хотелось сделать настоящий стол. А поросенок обезображенный.
Салазкин. Фиса, не расстраивайтесь. Я ел когда-то заливного поросенка, но не помню, чтобы был хвост.
Фиса. Кому Фиса, а кому Анфиса Васильевна. (Уходит.)
Салазкин (как вначале). Аристотель говорил, что характер есть то, как проявляется наша воля.
Укропов. Ты это вычитываешь или выдумываешь?
Салазкин. Припоминаю.
Укропов. Для чего?
Салазкин. Для того чтобы понять, как проявляется воля у твоей жены.
Укропов. Как же она проявляется?
Салазкин. Твоя жена уверена, что ты отъел хвост у поросенка. Это уже характер.
Укропов. Возможно. Изреки еще что-нибудь.
Салазкин. Хорошо ты устроился, братец. Дачка — что надо.
Укропов. Что — дачка? Ерунда. Одни гнилушки.
Салазкин. Эти гнилушки нас с тобой переживут… ибо, заметь, гниение тоже жизнь, но в обратную сторону.
Укропов. Умный ты, стервец…
Салазкин. Нет, Егор, я дурак. Умные помалкивают. А я болтаю. Сказал тебе о Фисе, ты омрачился. Лучше бы смолчал.
Укропов. Что с тобой поделаешь. Ты всегда говоришь правду. Салазкин, почему я к тебе привязан? Наша Санька идиотка. Я тебя понимаю. Она — нет.
Салазкин. Не она идиотка. Я идиот.
Укропов. Крепко. А почему, Женечка, ты идиот?
Салазкин. Потому что мало-мало подучил кибернетику и давай ее приклеивать к человеку. А человек не кибернетика. Что там ни говори, он — мера всех вещей.
Укропов. Женька, да ты перерождаешься. Определенно.
Салазкин. Нет, Егор, взрослею. Это серьезней.
Лай собак.
Салазкин. Гость ползет.
Укропов уходит.
Должен быть хвост у заливного поросенка или не должен? Вот кретин, ничего не знаю.
Входят Укропов и Томаз .
Здорово, Томаз.
Томаз. Я тебя приветствую.
Салазкин. Настроение неважное?
Томаз. Кто тебе сказал?
Салазкин. Не брит… и весь фронтон не тот.
Томаз. Ты у нас часто бреешься.
Укропов. Томаз не в форме. Это видно. А почему? Неправильно живет. Неправильно, Чебукиани.
Томаз. Знаешь что?.. Побереги свои наставления для кого-нибудь другого. Теперь я буду жить правильно. Никто не будет угнетать вашу обожаемую Вавочку. Вы слышите? Со мной нет больше Вавочки! Вавочка ушла к Ивану Каплину.
Салазкин. К Ивану уйти нельзя. К нему можно уехать.
Томаз. Хорошо, скажу — уехала. Это меняет дело?
Салазкин. Меняет определенно. Если Вавочка уехала в Сибирь, то ты имеешь все основания считать себя вдовцом.
Укропов. Это твой позор, Томаз… твой.
Томаз. Я хотел иметь жену, а не модель жены. Почему ей со мной не сиделось? Почему она металась из стороны в сторону? Я же ее люблю.
Укропов. А вот это, Чебукиани, тебя определенно украшает.
Томаз. Скажи, Салазкин, — ты всегда отличался остротой анализа, — скажи что-нибудь для моего утешения.
Салазкин. Для твоего утешения я могу сказать то же самое, что сказал Карл Маркс. Даже и в коммунистическом обществе будет трагедия неразделенной любви. Успокойся, ты переживаешь такую трагедию.
Томаз. Очень приятно. Я возьму бревно, ударю тебя по голове и скажу: ты сейчас переживаешь сотрясение мозга.
Салазкин. Пострадай, Томаз. Все великие люди страдали.
Томаз. Но я не великий человек. Я маленький человек и хочу одного: жить по-человечески.
Салазкин. А теперь, Томаз, я скажу очень важную вещь и притом вполне серьезно. Нам с тобой надо сделать много усилий, чтобы научиться жить по-человечески. Жить по-человечески — означает высший порядок в отношениях, и в особенности в отношениях с женщиной. Не все условия пока для этого созданы, а во-вторых, и мы с тобой не вполне подходим для этих условий. Укропова я исключаю. Он считает, что давно живет по-человечески.
Укропов. Умница, стервец. Злой, но рассуждает по-советски.
Томаз. Мой дядя Самсония…
Укропов. Опять дядя Самсония?
Томаз. Он умер. Он часто говорил мне: «Женись здесь. Не женись там».
Укропов. Ерундовое завещание.
Томаз. Уеду в Тбилиси. Там у меня двоюродный брат, моих лет. Он имеет выдающиеся труды по кибернетике. Я пойду по его стопам.
Салазкин. А что? Из тебя может выйти последователь двоюродного брата.
Томаз. Там для меня найдется одна девушка, какая мне необходима.
Салазкин. Нет, Томаз, какая тебе необходима, не найдется.
Томаз. Все решено!
Лай собак.
Салазкин. Укропов, гость ползет.
Укропов уходит.
Томаз. Женя!
Салазкин. А?
Томаз. А если она вернется?..
Салазкин. Надежды от реальности отличаются тем, что они имеют склонность не сбываться.
Томаз. Ты прав. Она не вернется. Я был по отношению к ней глубоким негодяем.
Салазкин. А самобичевание есть признак незрелости. Томаз, ты имеешь все возможности дозреть.
Томаз. Уйди! Тебе бы только смеяться… На себя посмотри.
Салазкин. Томаз Чебукиани! Я совершенствуюсь. Давай вместе совершенствоваться.
Входит Саня . В руках большая картонка. За ней — Укропов .
Укропов (зовет). Фиса! Сюда, скорее. Тебе привезли обещанный подарок.
Саня. Здравствуй, Женька.
Салазкин. Здравствуй, Саня.
Укропов. Клянусь… Томаз, ты посмотри на их лица… Клянусь, между ними что-то произошло.
Саня. Что-то произошло с Томазом. Томаз, но дай же руку, я по тебе соскучилась. Что с тобой?
Томаз. От меня ушла Вавочка.
Саня. Давно пора.
Томаз. Разве я не любил? Я любил ее, как богиню.
Укропов. А любовью надо дорожить, товарищ Чебукиани.
Саня. И очень верно говорит. Не умеем дорожить друг другом.
Укропов. Он так ею дорожил, что в последнее время стал держать ее на запоре.
Саня. Дикарь.
Томаз. Спасибо.
Саня. Не за что.
Входит Фиса . Саня передает ей картонку.
Фиса. Саня… душечка! (Убегает с картонкой.)
Салазкин. Саня, пройдись.
Саня. Пожалуйста.
Салазкин. Я дикарь, а не Томаз.
Саня. Молодые люди, вы производите комическое впечатление. Особенно Томаз.
Томаз. Я по-настоящему страдаю.
Салазкин. Страдание — процесс необратимый. Я все, что во мне имелось, выстрадал.
Саня (не слушая). Сосны… шишки… осень… облака… Наконец я дома!
Укропов. Похвально.
Саня. Что — похвально?
Укропов. Что в тебе развито чувство советского патриотизма.
Саня. Ах, Егор, ну почему ты такой выструганный! А впрочем, и это тоже наше. Наконец я дома!
Входит Фиса . На ней воздушное платье.
Укропов (оторопев). Иностранная выставка… Сокольники…
Фиса. Осуждаешь?
Укропов. Не говорю. Ребята, как?
Салазкин. Я не хочу лишиться своей порции поросенка.
Фиса. Что может понимать Салазкин в импортных вещах? Кому не нравится, может не смотреть.
Укропов. Фиса, ты не очень. А то они подумают…
Фиса. А мне наплевать, что они подумают. Самостоятельный человек живет своим мнением. Санечка мне привезла дорогой подарок, и я ей очень обязана.
Саня. Фиса, ты ошибаешься, это дешевый подарок.
Фиса. Но я мечтала именно о такой вещи.
Лай собак.
Салазкин. Укропов, гость ползет.
Томаз. Может быть, это Зиночка. Тогда я прошу, не говорите, что моя Вавочка ушла к Ивану.
Укропов. Пойду встречать. (Уходит.)
Томаз. Скажем — уехала. Куда — потом узнает. Сейчас мне это очень тяжело.
Фиса. А так тебе и надо.
Томаз. Фиса, я это слышу в миллионный раз.
Фиса. Ты! А ну-ка, не кричать. Пришел ко мне в гости и на меня же кричит.
Салазкин. Фиса, вы меня, я знаю, презираете, но я хочу сказать…
Фиса. Что ж вы хотите сказать? Что я мещанка? Сколько угодно говорите.
Входят Зина и Укропов .
Зина (оглядевшись). А где же Вавочка?
Томаз. Она не здесь.
Зина. А почему такой мрак?
Томаз. Потому что она не здесь.
Зина (помолчав). Мальчишки!.. Как хорошо… (И заплакала).
Саня. Зиночка, не надо.
Зина. Это так… от радости. Я — как всегда… в организованном и бодром настроении.
Салазкин. Зина Пращина… Она? Она.
Фиса. Не худо бы познакомиться с хозяйкой дома.
Зина. Вы хозяйка? Вот не сказала бы. Но простите. (Протянула руку.) Вас зовут Фиса?
Фиса. Меня зовут Анфиса. А Фису мне прицепил этот друг. (Указала на Салазкина).
Зина. Женя… ты все еще шалишь?
Салазкин. Шалю.
Зина. Не отучили?
Салазкин. Отучат скоро.
Укропов. Зина, сказать Фисе, что она не хозяйка!.. Это, я не знаю, какой для нее удар.
Фиса. А в самом деле, почему же вы решили, что я не хозяйка здесь?
Зина. Как-то необычно. Платье…
Фиса. Вы хотите сказать, что оно очень яркое?
Зина. Да.
Фиса. Яркое для меня?
Зина. Вообще яркое.
Саня. Ну что ты, Фиса? Стоит ли?.. Ребята, правда наша Зина похорошела? Взрослости ей всегда хватало, но теперь у нее появилось что-то в лице… какой-то ренессанс.
Укропов. Слышите, что дает им заграничная поездка. Они побывали в Лувре.
Зина. Но где же Вавочка? Вот досада. Мне так хотелось на нее посмотреть после ее успеха.
Медленно входит Вавочка . В одной руке цветной макинтош, в другой — миниатюрный чемоданчик.
Укропов. Как же ты прошла мимо наших собак?
Вавочка. Я им дала конфетку, они мне завиляли.
Фиса. Вот и надейся на собак.
Салазкин. Да, собаки теперь не те.
Саня. Откуда ты взялась, родная?
Вавочка. Я опоздала на самолет.
Салазкин. А ты куда лететь хотела?
Вавочка. Куда… в Сибирь.
Зина. И надолго?
Вавочка. По идее — да.
Зина. Тогда ты хорошо сделала, что опоздала. С таким снаряжением в Сибирь не едут.
Вавочка. Ты считаешь? (Вдруг.) Зина, я тебя вечность не видела. Можно поцелую?
Фиса. Одна комедия, ей-богу!
Вавочка. Много ты понимаешь.
Фиса. И понимать нечего.
Зина. Мне кажется, что я опять в университете, в нашей группе… Но кажущаяся жизнь уже не жизнь. Я просто счастлива. Вот и все.
Фиса. Не верю.
Зина. Это уж, так сказать, ваше личное дело.
Фиса (запальчивость и неприязнь). Нет, извините, не личное. На месте власти я урезала бы. Что, ваш муж — хулиган?
Зина. Нет.
Фиса. Пропойца?
Зина. Нет.
Фиса. Тогда я не понимаю и ничего понимать не хочу.
Зина. Не вы одна. Есть множество людей, которые ничего не хотят понимать. Но все-таки неудачные браки от этого не перестанут существовать. А урезывать — значит делать людей несчастными… Хуже — несчастливыми. Если меня заставить жить с моим мужем, то я буду очень несчастливой.
Вавочка (вырвалось). Зина, почему?!
Зина. По отношению ко мне он — никакой. Это очень сложно. Может быть, я для него — никакая. Не знаю.
Вавочка. Он очень нежный… А ты кидаешься.
Томаз. А ты откуда знаешь?
Зина. Видишь ли, Вавочка, нежность — понятие не абсолютное. Есть нежность ваты… идеальной ваты.
Саня. Зина, ты по-прежнему прелесть.
Фиса. Не нахожу…
Укропов. Фиса, так нельзя!
Фиса. Как?
Укропов. А вот так… Ты пойми, собрались друзья, между ними существуют разные отношения, но они не кидаются друг на друга. А ты кидаешься.
Зина. Фисе не кажется, что я прелесть. Мне — тоже. А ты, Егор, не зуди. Ты здесь не староста.
Фиса. Но я могу задать вопрос?
Укропов. Можешь.
Фиса. Так что же у вас получается? Все счастливы? Как-то не верится. Но вот возьмите моего Укропова…
Укропов (негодуя). Почему твоего?
Фиса. А чей же ты?
Укропов. Ничей.
Салазкин. Егор, давай!.. Человек однажды в жизни загорается, как звезда! Кто сказал, не помню. Гори, гори.
Фиса. Егор, в чем дело?
Укропов. Говори, что хотела высказать.
Фиса. Я хотела высказать, что ты мой, и ничего некрасивого в этом не вижу. Может быть, я до сих пор ошибалась, тогда — другое дело.
Укропов. Я не твой, потому что ты меня не приобрела. Я не твое платье, которое тебе идет, как мне чепчик!
Фиса. Смотрите, он сошел с ума!
Салазкин. Давай, Егор, давай. Все равно поросенок без хвоста.
Вавочка. Какой поросенок? Вы действительно рехнулись.
Укропов (Фисе). Эти люди — мои лучшие друзья. Я с ними вместе прожил пять лет моей жизни… лучших. Я их люблю. Уважаю.
Фиса. А они тебя без конца критикуют.
Укропов. И хорошо. Значит, я им не безразличен. И я хочу тебе заявить раз и навсегда: ты меня с ними не поссоришь. В конце концов, я тоже могу избавить это поместье от своего присутствия.
Фиса. Ненормальный! Что я сделала? Зина, я вас обидела?
Зина. Ни капли. Но вам хочется обсуждать… а мне не хочется. Я просто отдыхаю. Мне приятно, весело. А вы не верите.
Укропов. Фиса, кажется, телефон… Слышишь? Короткие гудки.
Фиса. А сам пойти не можешь!
Укропов. Не могу.
Зина. Вот и пример. Чувствуете?
Фиса. Это справедливо. Только дай волю. (Уходит.)
Укропов. Ее надо было снять с любимого конька. Обожает обсуждения.
Зина. Если бы одна Фиса…
Вавочка незаметно удаляется.
Саня. Зина, как ты вовремя приехала к нам. Мне до ужаса надо с тобой поговорить. Притом немедленно.
Зина. И мне до ужаса. Но со всеми вами — и потом.
Возвращается Фиса .
Фиса (Зине). Вас просят к телефону.
Зина. Интересно — кто?
Фиса. Просит ваш супруг. Звонит из города Новосибирска.
Зина. Иван… как занятно. Я лечу. (Уходит.)
Фиса. Вот видите.
Укропов. Что «вот видите»?
Фиса. Дозвонился.
Укропов. Сегодня воскресенье, нетрудно дозвониться.
Фиса. Раскопал наш телефон на даче за сто тысяч верст.
Укропов. Положим, ничего он не раскапывал. Давно в письме я дал ему все свои телефоны.
Саня. Но вообще говоря, Иван чудный.
Томаз. Скажите, а где Вавочка?
Салазкин. Опять отправилась в Сибирь.
Томаз. У меня сердце рвется на куски, а ты остришь.
Салазкин. Пойми, наконец, что это — темперамент. Ты отличаешься от жителей умеренного пояса, как виноград от клюквы.
Томаз. Благодарю за виноград. Но мне сейчас не до винограда и не до клюквы.
Саня. Иван чудесный… Значит, страдает.
Входит Зина .
Зина. Кто страдает?
Саня. Кто… Иван.
Зина. Он-то… О да!.. Безумно! Просит непременно достать ему какой-то перевод с английского, который еще не сделан, но будет сделан, и пока не сделан, это надо сделать для Ивана.
Укропов. Тогда не перевод — оригинал.
Зина. Я уж запуталась. Боюсь, что он меня замучает своими поручениями.
Фиса. Да, конечно, странные теперь пошли разводы. Гости в сборе. Сейчас я позову. (Уходит.)
Саня. Зина, на два слова.
Зина. На два, не больше?
Саня. Больше потом.
Томаз. Где же Вава? (Зовет.) Вава… Вавочка… (Уходит.)
Саня. Женя, удались.
Укропов. Я тоже удаляюсь. Заботы.
Оба уходят.
Саня (Зине). Сядь.
Зина. Сели.
Саня. У тебя, действительно, хорошее настроение?
Зина. Действительно, хорошее.
Саня. И ты даже не мучилась?
Зина. Мучилась. Но перемучилась.
Саня. Хорошо таким… Тебе все ясно.
Зина. Если бы все… Все ясно Фисе.
Саня. Мне тебя очень не хватало.
Зина. А мне — тебя. В особенности, когда настали кризисные дни. Я была рада поговорить на улице с цыганкой.
Саня. У меня тоже кризисные дни… только в обратном смысле.
Зина. Неужели Салазкин? Он?
Саня. Он.
Зина. Феноменально… Прошли все сроки. Санька, это на тебя не похоже.
Саня. А ты Ларисова забыла? Одноклеточный.
Зина. Урок тяжелый. Ничего не скажешь.
Саня. Мне очень тебя не хватало. Ты так красиво вырвала меня у одноклеточного.
Зина. А Женька… этот многоклеточный? Знаю я их, лохматых.
Саня. Как тебе сказать… Он разный.
Зина. Это уже вещь… быть разным.
Саня. Я пошла ему навстречу. Хочется полюбить.
Зина. Знакомое желание, детеныш мой.
Саня. А он понес мне какую-то галиматью. Мы, видишь ли, системы или агрегаты, решенные в различных вариантах.
Зина. Дурак здоровый.
Саня. Его, понимаешь ли, подавили мощные законы кибернетики.
Зина. Личной культуры мало.
Саня. А личная бывает?
Зина. Бывает.
Саня. Он стал ко мне наведываться. Приходит. Сидит. Курит трубку. Думает. Это еще можно стерпеть. Но его рассуждения!.. Мне до того опротивели его концепции, что я его однажды выставила и велела больше не наведываться. Посуди сама. Ты, значит, агрегат. Все твои чувства — это обратная связь, как в радиоприемнике.
Зина. Индуктивная или емкостная?
Саня. Ты не смейся. Он до того докатился в своем умопомрачении, что даже слово «люблю» квалифицирует… так и говорит «квалифицирую»… как сигнал определенного ряда информации.
Зина. Это, конечно, невыносимо. Но надо было не выставить, а высмеять. И только.
Саня. Пыталась. Он на меня смотрел с глубоким сожалением. Но вот теперь все изменилось. Ничего не узнаю. Он пишет мне удивительные письма. Никаких агрегатов, пучков энергии, и сердце уже больше не реле, — словом, я потрясена.
Зина. Теперь стоп. Шутки в сторону. Почему изменилось? Когда? Что случилось?
Саня. Я как-то его обругала. При людях… Вырвалось. Назвала уродом. Много всякого наговорила. И он приник. Не знаю что, но что-то его поразило. Он несколько раз спросил: «Неужели я произвожу такое отвратительное впечатление?» А потом, месяца через два, пришло от него первое письмо.
Зина. С покаянием?
Саня. Без… Просто умное письмо. О чувстве прекрасного.
Зина. Женька? Дальше.
Саня. А дальше обо мне. Но мне неловко…
Зина. И не рассказывай. Значит, чувство прекрасного относилось к тебе. Ему ты можешь верить. Такой уж это тип человека. Если вбил себе в голову, что он агрегат, то так и будет ходить агрегатом. Если не агрегат, то будет человеком — не нарадуешься. Салазкин не разный. Он цельная натура.
Саня. А я боюсь. И твой пример…
Зина. Мой пример — это одно. Твой пример — это другое. Женька тебя любит. Как сказал на выпускных экзаменах: «Я тобой живу», так и получилось. А кибернетическими выкрутасами увлекается не он один. Молодость.
Появляется Салазкин .
Салазкин. Меня все бросили. Укропов четвертует поросенка. Можно приютиться здесь?
Зина. Так что же у нас получается, Женя?
Салазкин. А я не знаю.
Зина. Не знаешь… Нет, знаешь. Открылся девушке в любви на выпускном и тянешь подряд два года. Довольно некрасиво.
Саня. Зина, что ты делаешь?
Зина. Что делаю? Говорю на языке народа.
Салазкин. Не нахожусь, что и ответить.
Зина. Опять не находишься. Когда же ты найдешься?
Саня. Зина, это ужасно.
Зина. А я что говорю. Конечно, ужасно.
Салазкин. Ты, Зина, вполне серьезно ставишь этот вопрос?
Зина. Ах, Женя, хотела бы я снова сделаться несерьезной… Но, увы, не сделаюсь.
Входит Фиса .
Фиса (Зине). Опять вас просят к телефону.
Зина. Благодарю. Лечу. (Уходит.)
Фиса. И что это за Зина?.. Авторитетная.
Салазкин. Бывают и такие.
Фиса. Бывают, вижу. (Уходит.)
Салазкин. Саня.
Саня. Что, Женя?
Салазкин. Так вот, Саня… вот так.
Саня. Вот так, Женя… Так вот.
Салазкин (с необыкновенной для него силой). Что я тебя люблю, ты знаешь. Я написал тебе об этом сорок писем… Может быть, больше, не считал. И никому ничего подобного я не говорил. И все мотивы моих писем, все их темы, вся музыка строк сводились к моим словам. Их всего три. «Я тобой живу». Ты, наверно, помнишь. Это случилось как раз на выпускных. Зина, как всегда, точна. Прошло два года. Слышишь? И опять я могу повторить те три слова. Но это — я. А ты?
Саня. Женя, а ты спросил меня тогда, назад два года, живу ли я тобой?
Салазкин. Не спросил.
Саня. Не спросил. И я считаю, что горе в том, что вы не спрашиваете. Иван у Зины ни о чем не спрашивал.
Салазкин. «Иван», «Иван»… Он — случай, а не общее явление. И меня он не трогает.
Саня. А меня трогает. Я не хочу встретиться с таким случаем.
Салазкин. Такого случая не будет. Я тобой живу. Но теперь я спрашиваю. Я так тебя люблю, что не могу представить себе, как можно взять эту руку, если рука… твоя рука ко мне не тянется. И только потому я так с тобой говорю, что знаю: ты живешь мною.
Саня. Женя, ты восхитителен. А еще что ты знаешь?
Салазкин. Еще я знаю, что ты живешь мною.
Саня. Слышу. А еще?
Салазкин. Ты живешь мною… мною… мною…
Появляется Укропов .
Укропов. Что ты кричишь? Ну кто так делает?
Салазкин. Я делаю, потому что я воюю за свое будущее.
Укропов. В будущем ты будешь жить при коммунизме.
Саня. Укропов неизменен.
Салазкин. Я хочу жить при коммунизме не один, а вдвоем.
Входит Зина .
Зина. Можете меня поздравить. Говорила со Львом Порошиным. С ходу предлагает работать у них над новой темой. Параллельно могу вести научную работу.
Укропов. Уж за твое-то будущее мы все спокойны.
Зина. А что у них? Переговоры зашли в тупик?
Укропов. Переговоры? У них? О чем?
Зина. О том, о чем переговариваются люди с тех пор, как научились говорить. И главным образом в их возрасте.
Укропов. Они? Не понимаю. Саня, кто Женьку называл уродом?
Саня. Я.
Укропов. А что теперь будет?
Саня. А теперь будет то, что я не буду называть его уродом.
Укропов. То-то я смотрю на Салазкина… не тот Салазкин.
Входит Фиса .
Фиса (Зине). Вас опять просили к телефону, но я сказала, что вы у нас в гостях и мы садимся за стол. А где же остальные?
Укропов. Куда-то скрылись.
Фиса. Что за новости! Сейчас найду. (Уходит.)
Саня. Не знаю, дорогой Укропов, тот ли наш Женя или не тот. Та ли Зина или не та. Наверно, все мы те. Но вы не понимаете, какие вы хорошие. Если бы вы знали, как я вас всех зауважала.
Укропов. Когда зауважала? До поездки на Запад или после?
Зина. Вот именно после… А Женю — исключительно. В превосходной степени.
Укропов. Очень интересно. Для того чтобы зауважать Женю, ей надо было посетить мир капитализма.
Саня. Не Женю одного, а всех вас, я сказала… в большом плане. Ты не мельчи. Нас увлекают западные книжки. Но жизнь на Западе вряд ли увлечет… словом, поездка поразительно ломает наши стандартные представления. А Женя… я его люблю. Может быть, давно, но он мешал мне понять и его и себя. И никакой он не урод. Он настоящий человек… умный, тонкий, излишне ироничный… тоже не беда. Ироничность и чуткость стоят рядом.
Появляется Фиса .
Фиса. Ишь ты, какую она ему рекламу делает. «Умный», «чуткий». Откуда ты все это узнала?
Саня. А он мне прислал сорок писем.
Фиса. Сорок. Надо же… Вот счастливая. А я как знала… и поросенок и шампанское. Пойдемте.
Укропов. Но где Вавка, где Томаз?
Фиса. Тише… Бредут сюда. Вообразите! Забрались в самые непроходимые колючие кусты… сидят и плачут… оба.
Зина. И Томаз плакал?
Фиса. И он… да как… ручьем. Молчите.
Появляются Вавочка и Томаз . Идут порознь. Головы опущены. Остановились. Пауза.
Укропов. Скажите, долго будет продолжаться эта мультипликация?
Тогда Вавочка приближается к Томазу и роняет голову ему на грудь.
Вавочка. Томаз, я никогда больше не назову тебя ничтожным.
Томаз. Вавочка, дорогая, неправда, назовешь… но все равно… все равно… Мы проживем вместе до семидесяти лет, как мой незабвенный дядя Самсония. Зина, ты смотришь на нас с симпатией. Скажи, почему ты смотришь на нас с симпатией?
Зина. А потому, Томаз, что жизнь все же рапсодия… и, как утверждают некоторые оптимисты, — голубая.
Занавес