Глава 1. ГЕОРГИЙ

— Как ты, душа моя? Дай, галстук посмотрю, — Марков пощупал ткань, словно приценивался.

— Я в порядке, — ответил Георгий. — Ты давно тут?

— Подъехал минут десять.

В сумеречном фойе кружились по стенам хлопья света, булькали в невидимых динамиках этнические напевы. Полуодетые девушки в золотых париках разносили шампанское, и ароматы крепких духов смешивались с запахами свежей штукатурки и вездесущей строительной пыли, которая будет оседать в новом здании ещё несколько недель.

Марков подмигнул одной из девиц.

— Красава, сообрази-ка нам два вискаря со льдом. А то от этого «Мондоро» у меня газы, а от газов страдает личная жизнь.

Трое арендаторов и представитель дружественных конкурентов подошли с бокалами в руках.

— А ничего так отстроились, поздравления. Есть же люди. Даже черные и белые полосы у них из шоколада.

— Берут от жизни всё.

— Да мы бы взяли всё, господа партнеры, но куда это спрятать? — бодро парировал Марков. — Выпьем-ка за первый чек.

— Наркотой торгуем? — тяжеловесно пошутил, подходя, какой-то незнакомый гость. — Площади-то все уже распихали? Был звонок, свою контору сюда переводите? Говорят, на самую верхотуру забрались?

— Подальше от народа, поближе к источникам, — в тон ему ответил другой молодой остряк. — А где сам? Обещал быть?

Марков деловито кивнул.

— Всё будет, уважаемый: пиво, девочки, консервы. Ничего себе — всё людям.

Георгий снова оглядел заполненное гостями фойе, лестницу, витражи над главным входом, и почувствовал ещё свежее удовольствие: и в самом деле, отстроились неплохо. Самый крупный их проект обещал быть и самым рентабельным — аренду на последние свободные метры закрыли ещё в июне.

В густеющей толпе его нашел распорядитель и попросил пройти в служебное помещение. Там, среди коробок с шампанским, стояла Марьяна Козырева, свояченица, сестра его погибшей несколько лет назад жены. Тут же вертел в руках пустой бокал пока не официальный её жених Антон Сирож — банковский сектор, младший отпрыск влиятельного семейства.

Марьяна сухо поздоровалась, протягивая руку.

— Папа не приедет, он неважно себя чувствует.

— Что-то серьезное?

— Нет, просто давление. Он просил, чтобы ты извинился за него и сказал пару слов. Потом нужно будет разрезать ленту. Впрочем, что я тебе объясняю? Ты всё это знаешь лучше нас.

Глядя в её неприветливое лицо с резкими заостренными чертами, Георгий подумал, что они с Сирожем не слишком-то похожи на пару влюбленных.

— А почему ты сама не хочешь?

— Я не хочу категорически.

Сирож тем временем достал сигару и начал раскуривать её, лениво и неспешно. Молодой ещё человек тридцати с небольшим лет, он был уже сыт жизнью, как тяжелым обедом из нескольких блюд. Массивные золотые часы на его запястье и перстень вполне могли украсить тронный наряд какого-нибудь крито-микенского царька.

Георгий кивнул.

— Хорошо, что от меня требуется?

— Я всё объясню, — пришла на помощь миловидная девушка-администратор, возникнув откуда-то из-за коробок. — Вы скажете приветственную речь, потом вам подаст ножницы одна из наших моделей, и вы разрежете ленточку…

Марьяна посмотрела сквозь девушку, подняв бровь.

— Да, персонал всё разъяснит. А мы пойдем в зал. У меня невыносимо болит голова.

После короткой инструкции Георгий Максимович тоже вернулся в фойе. Обойдя плотную группу гостей возле лестницы, он поднялся на площадку, где стоял уже Фред Дорошевский, распорядитель праздника, управляющий event-агентства «Фэшн-Хаус», где Георгий числился главным акционером.

— Уважаемые гости и представители прессы! — начал церемонию Фред.

— Дорогие друзья, — подхватила его красивая помощница, приглашенная за немалый гонорар телезвезда, которую Георгий сразу окрестил про себя Джинджер.

— Мы собрались в этот торжественный день, чтобы отпраздновать открытие крупнейшего и на сегодняшний день самого современного в нашем городе бизнес-центра «Альмагест», строительство которого было завершено в рекордно короткие сроки, с использованием самых новейших технологий и материалов…

— Это событие — большой праздник для всех нас. Для всех, кто будет работать в этих просторных и комфортных помещениях, а также для ваших клиентов и заказчиков.

«Строили, строили, и, наконец, построили», — подумал Георгий, скользя взглядом по лицам гостей.

— Поэтому мы хотим предоставить слово человеку, который вправе гордиться этим проектом, как своим творением…

Джинджер передала микрофон Георгию, и он сказал несколько слов о сложностях, которые были преодолены, и о блестящих перспективах; поблагодарил коллег и партнеров, пригласил их к дальнейшему сотрудничеству.

За ним слово взяли соинвесторы — представитель сети оздоровительных клубов и ресторанный магнат, приехавший на церемонию из Москвы.

— Кто режет? — шепнул Фред во время торжественного туша. — Марьяна?

— Нет, я, — отозвался Георгий.

Дорошевский подал досадливый знак кому-то, стоящему у Георгия за спиной; у края лестницы обозначилось суетливое движение. Чуть позже Георгий сообразил, в чем была заминка — ножницы на бархатной подушке, которые должна была подавать девочка-модель, вынес молодой человек.

Георгий Максимович успел подумать, что вряд ли кто-то заметит этот промах распорядителей, но тут его ослепил направленный луч юпитера. В ярком свете приближающееся лицо юноши так поразило его, что на секунду он забыл про церемонию, про обступивших его гостей. Душа споткнулась об это неожиданное препятствие, словно лошадь о высокий барьер.

Через секунду он увидел себя уже с ножницами в руках, услышал аплодисменты.

Грянул электронный Моцарт, плаксивый калека, оскопленный недрогнувшей рукой; распахнулись широкие двери в атриум, крытый стеклянным фонарем. Нарядная толпа потекла по лестнице вверх. Марков взял Георгия под локоть и повел в банкетный зал, где на блистающих белоснежными скатертями столах подтаивали ледяные медведи с блюдами красной икры в прозрачных лапах, алели вареные раки, сиял хрусталь, и дрожало в бокалах шампанское.

Перед самым большим медведем стоял Казимир Чугунков, их третий друг и компаньон, и накладывал себе на тарелку блины.

— Этому лишь бы пожрать на халяву! — уязвил приятеля Марков. — Ты где был-то?

— Да там, в хвосте, опоздал малость. А вы как, держите оборону?

— Лучше всех, — подмигнул Марков, кивая в сторону манекенщиц в коротких шортах. — Как на полянку вышел. Тебе и клубничка, и земляничка. Здравствуй, русское поле.

Казимир покривился.

— Да ну, пигалицы малолетние, смотреть не на что.

Их обступили московские гости, любители иерархических рукопожатий.

— Георгий Максимычу привет… Ну, ничего так, впечатляет, вполне. Как китайцев пустили, так сразу тема пошла, а? В большой семье не щелкай клювом.

— А в курсе, коллеги, как создать в России малый бизнес? Купить большой и немного подождать…

Москвичей раздвинула грузная дама из районной администрации.

— Георгий Максимович, Казимир Петрович! Хочу лично поблагодарить вас за вашу работу. Городу крайне важны такие объекты. Так что учтите, теперь будем с вами плотно сотрудничать, по вертикали и по горизонтали.

— Всё им мало, — хмыкнул Марков ей в спину с веселой досадой. — Горизонталь ещё… Ложиться, что ли, под эту корову?

В центре зала на возвышении снова появился припудренный Фред.

— Дорогие гости! Сегодня двери многофункционального бизнес-центра «Альмагест» распахнулись впервые и только для вас. Уже завтра здесь начнется повседневная работа. Откроются рестораны, фитнес-зал, офисы крупнейших уважаемых фирм. В том числе наше агентство «Фэшн-Хаус». Мы получили просторную современную студию на третьем этаже здания, несколько репетиционных, роскошный демонстрационный зал.

— Но сейчас нам бы хотелось, чтобы этот праздник принес в обыденную жизнь частицу волшебства, — подхватила Джинджер с профессиональным задором.

В этот момент погасли верхние светильники. Лица предпринимателей и чиновников осветились таинственным мерцанием трепещущих свечей.

— Пусть нашим гостем сегодня станет этот чудесный теплый летний вечер. И ночь, которая вскоре наступит! Пусть сквозь стеклянный потолок к нам заглянут звезды и затеплят сердца своим космическим светом!

— Объявляем наш праздник открытым, — Фред подал знак, и темное полотнище, которое закрывало высокий стеклянный купол, медленно соскользнуло (два дня назад Георгий поднимался на крышу и видел, как там раскладывали кусок брезента). По ту сторону стекла, в чернильном небе, рассыпался фейерверк.

Задумчиво выбирая раков покрупнее, Казимир пробормотал:

— Разве можно затеплить светом?

— Если свет теплый, то можно, — заявил Марков.

— По-моему, затеплить — это значит не сделать теплым, а разжечь. А разжечь можно только огнем.

Марков хмыкнул:

— Нашелся тоже, Прометей для бедных.

Бледный огонь свечки дрожал в стеклянном бокале. Георгий отдал свою тарелку официанту и пошел на поиски Марьяны, но наткнулся на загорелую журналистку с федерального канала, за которой следовал оператор с камерой.

— Господин Измайлов, можно несколько вопросов? Встаньте, пожалуйста, сюда. Дима, возьми нас вдвоем! Как вы оцениваете перспективы рынка коммерческого строительства в городе?

Георгий посмотрел в камеру.

— У Петербурга огромный потенциал как у общественно-делового центра, и сегодня наша компания успешно развивает именно это направление. Потребность в современных офисных площадях, интересных по дизайну и оснащенных новейшей инженерией, ощущается очень остро, несмотря на некоторое падение спроса, спровоцированное кризисом.

— У вашего проекта было много противников. А вы сами не считаете, что высотные здания всё же портят исторический облик северной столицы?

— Мы не можем позволить себе жить вчерашним днем. Нужно разрешать ситуацию, когда почти сорок процентов городской территории занимают депрессивные промышленные зоны. И такие девелоперские проекты, как наш, значимы не только сами по себе. Важно их благоприятное инвестиционное воздействие на прилегающую застройку. Хотя этот вопрос, скорее, не ко мне. Я занимался в основном финансовой стороной проекта.

— А какова была схема финансирования в наше непростое время? Компания инвестировала собственные средства, или привлекался заемный капитал?

— При строительстве таких крупных объектов, как «Альмагест», как правило, используются различные источники финансирования, — бодро отвечал Георгий, подумав мельком: «Выучила словечки, деловая колбаса». — Это и банковские кредиты, и собственные средства, и деньги привлеченных инвесторов, в том числе иностранных. В данном проекте, к примеру, участвуют наши партнеры из Москвы, Германии и Нидерландов.

— А что значит слово «Альмагест»? Правда, что это название придумали лично вы?

— Это название придумали арабские математики. Так они назвали «Великое математическое построение астрономии» или Megiste syntaxis Птолемея.

— Вы увлекаетесь астрономией?

— Скажем так — звездное небо надо мной не перестает меня удивлять.

— Можно вашу визитку? — попросила она, сделав знак выключить камеру. — Меня зовут Анастасия, вот здесь мои телефоны.

Георгий взял её карточку, но свою решил не давать, просто улыбнулся обещающе. Через минуту Марков позвонил ему на трубку и позвал:

— Поднимайся, мы на шестом этаже. Тут только свои, водка рекой, ещё призы давать будут.

Марьяна прощалась с кем-то из гостей на верхних ступенях лестницы; она кивнула Георгию.

— Я уезжаю. Что-то передать папе?

— Сожалею, что он не смог быть. По-моему, всё идет неплохо. Много прессы, телевизионщики приехали. А ты почему так рано?..

Она смотрела куда-то выше его головы.

— Ты прекрасно знаешь, я не светский человек. В отличие от тебя. Не люблю впустую тратить время. Лучше побуду сейчас с отцом.

— Сообщи, если что-то понадобится от меня.

— Вряд ли. Но я сообщу.

Младший Сирож не ушел с ней, а направился вместе с Георгием к лифтам.

— Я тоже на шестой. Угощайся.

Георгий отказался от предложенной сигары.

Тогда Сирож повернулся к зеркалу и застегнул, а затем снова расстегнул две пуговицы своего бархатного дизайнерского пиджака.

На шестом этаже их встретили распорядители, выдали розовые билетики для участия в лотерее и проводили в зал ресторана. Тут собралось человек тридцать «своих» гостей, расположившихся на диванах и за столами. Звенели вилки и ножи, звучал равномерный гул голосов. В воздухе плавал сложный аромат, составленный из запахов еды, цветов и парафина, но с тем же специфическим привкусом строительной пыли. Прямо в проходе шел показ коллекции вызывающе сексуальных платьев от Максима Кальвинского (Max Calvin), которого нашел в провинции и продвинул Фред. Манекенщицы ходили между столами, стукаясь коленками, как молоденькие жирафы.

Казимир с Марковым сидели за угловым столиком и обсуждали девиц.

— Смотри, вон та, белобрысая, как тебе? Я бы ей внедрил свою технологию, — Марков разгладил пышные, по-кошачьи задиристые усы.

— Ребра как батарея, ноги как спички, — вздохнул Казимир. — Да все они тут: плюнь — переломится. Не найдешь, за что взяться. И наряды странные, как у супермена — трусы поверх колготок.

— Большой любви колготки не помеха! — парировал Марков. — А я люблю худышек… Слаще мясо на костях. А ты как, Максимыч?

— Давайте закажем выпить, — предложил Георгий. — Что-то я устал.

— Обижаешь, — ухмыльнулся Марков. — Уже несут.

И в самом деле, официанты уже ставили на стол графины с водкой и коньяком, закуску. Под изувеченный моцартовский дивертисмент Фред вместе с телезвездой появились на небольшой эстраде.

— Дорогие гости! Те, кого мы рады видеть здесь в избранном кругу…

— Хотим напомнить, что все вы стали участниками лотереи, призы для которой предоставлены спонсорами показа.

— Это авторские скульптуры литого серебра из коллекции Cosas del Amor, модные и прогрессивные аспекты современной жизни.

Публика за столами жидко поаплодировала.

— Ну как ты встретился-то, расскажи, — обратился к Георгию Казимир. — Чего там Вальтер?

— Как всегда полон оптимизма. Замутил этот проект с Ханты-Мансийском. Я до последнего не верил.

— А ты-то сам сделал, что хотел?

— Плюс-минус… Есть кое-какие мысли. У вас тут как идет?

— Идет хорошо. Только мимо.

Марков вернулся от стола москвичей, улыбаясь загадочно, как чеширский кот.

— А московские в сауну собрались. Может, а?.. Махнем тоже, как взрослые? Организуем небольшой пихничок — трое в лодке, не стесняясь собаки?

— Я пас, — отозвался Казимир. — Домой и в люлю.

— Да устали, Саша, — поддержал Георгий. — Я утром с самолета… Поезжай с ними, если хочешь.

— Ладно, подавитесь. Отправлюсь тоже спать…

— Надо только призов дождаться, — Казимир глянул в сторону распорядителей. — Вдруг дадут чего-нибудь?

Марков хмыкнул.

— Не надейся, Казинька, мы с тобой мимо кассы. Там всё замастырено. Максимычу, может, и перепадет, а нам с тобой не по ранжиру.

— А вдруг хоть раз повезет?

— Лот номер тринадцать, оригинальная авторская работа! — объявила в микрофон Джинджер. — Господа, внимательнее проверяйте ваши лотерейные билеты, у кого счастливый номер? Тринадцатый! Откликнитесь, ау!..

— У тебя же тринадцатый, — вскинулся Казимир. — Здесь тринадцатый!..

Георгий опустил взгляд на розовый клочок картона.

— Нет, у меня был двадцать третий.

Чертовщина какая-то. Тройка, семерка, туз…

С серебряной фигуркой на подносе к ним направлялся тот самый манекенщик, что вынес ножницы в начале церемонии.

Прислушиваясь к себе со спокойным любопытством, на этот раз Георгий не почувствовал ничего необычного. Красивый, приятный, хорошо сложен. Но слишком уж юный — лет девятнадцать-двадцать, вчерашний школьник, не о чем говорить.

— Лошадь, что ли? — разглядывая скульптуру, предположил Казимир. — Пегас?

— Собака, — уверенно возразил Марков, — ты посмотри на морду.

— Это цилинь. Единорог. Одно из четырех священных животных, символ счастья и процветания, — пояснил юноша, и его голос прозвучал глуховато и нежно, как виолончель в нижней октаве.

«Вот что», — подумал Георгий, вдруг возвращаясь в ту минуту ослепления на лестнице. Он понял, что поразило его тогда — ощущение весны, цветения, чистой и ясной радости, которое рождалось в душе при взгляде на это лицо.

Любезный сердцу и очам, как вешний цвет, едва развитый…

— Ну что, коньячку, обмыть подарок? — Марков придвинул юноше стул. — Садись, садись, не съедим. Ты новенький? Что-то я раньше тебя не видел.

К удивлению Георгия, парень присел за стол, лишь мельком оглянувшись на дежурного распорядителя.

— Да, я стажер.

— Тогда давай знакомиться. Я — Александр Николаевич, можно просто дядя Саша Марков. Это — дядя Казя. И Георгий Максимович, можно просто дядя Гога. А нас как зовут?

— Игорь Воеводин, — он быстро посмотрел на Георгия.

Слегка вьющиеся волосы отливали платиной, а лицо было такое свежее, как будто он только что умылся родниковой водой с каким-нибудь «детским» мылом. Образ воплощенного здоровья для рекламы йогуртов, если бы не глаза, совсем русалочьи, прозрачно-зеленые, с чуть припухшими веками. «Может быть, линзы, — подумал Георгий. — Нет, похоже, свои».

— До дна, Игорь Воеводин, до дна! — потребовал Марков, поднося мальчику рюмку. — Водка — сила, спорт — могила.

Георгий видел, что компаньон тоже не остался равнодушен к цветущей красоте стажера.

Уже за то, что он сел за стол к гостям, юношу могли оштрафовать или даже уволить, но то ли от неопытности, то ли из какого-то нахального расчета, он продолжал делать невозможные вещи — взял рюмку и выпил. Лицо его вспыхнуло. Сердобольный Казимир протянул ему бутерброд с икрой.

— Давай-ка, закусывай, развезет. Вас ведь, небось, не кормят? Вот скажи мне, только честно, у вас там всё замастырено, да? Все призы?

— Да, — ответил мальчик простодушно. — Всё заранее распределили, по рейтингу гостей.

— А что я тебе говорил! — Марков снова потянулся к графину. — Ну что, Игорек — чай, кофе, потанцуем? Пиво, водка, полежим?.. Махнем после банкета в баньку? Ты давай, девчонок собери, на твой вкус. Можешь какого-нибудь друга захватить для компании, ну ты в теме. А мы не обидим. Я хорошее место знаю, где всегда мне рады.

«А чего ты хотел, дорогуша», — усмехнулся мысленно Георгий, одновременно удивляясь силе ревнивого чувства, которое испытал в этот момент.

Юноша посмотрел на Маркова ясным, неулыбчивым взглядом и довольно нагло заявил:

— А у вас ус отклеился, дядя Саша.

И тут же поднялся, чтобы исчезнуть за дверью в служебный коридор.

— Что это было? — фыркнул Марков ему вслед. — Чего хотел-то, а? Ты посмотри на них, Максимыч. Характер тут будет показывать нордический. Снегурочка нашлась!

Но их стол уже обступили какие-то люди с бокалами в руках.

— Дайте презентик посмотреть.

— Это у вас кто, конь? А у нас черепаха…

— Ну, будем здравы, бояре!.. И чтоб считать — не пересчитать.

— И чтоб калымить в Гондурасе, а не гондурасить на Калыме…

Георгий выпил, обменялся рукопожатиями с малознакомыми гостями и выбрался из-за стола, приняв довольно странное решение. Проходя мимо барной стойки, он поймал взгляд Сирожа, вспомнил Марьяну и мельком подумал — почему же этот жених её не проводил?..

Затем, минуя администраторов, он открыл дверь в служебные помещения и направился по коридору в ту сторону, откуда доносились звонкие голоса.

В небольшой комнате, приспособленной под гримерку, персонал устроил свой праздник. На бумажных тарелках таяли куски торта, в пластиковых стаканах кисло шампанское и окурки, на полу валялись обрывки цветных перьев и рваная упаковка от колготок. В воздухе плавал табачный угар и запах паленых волос.

При его появлении звонкий спор прервался. Девочки с начерненными веками, парни с голыми плечами оцепенели, словно челядь в замке Спящей царевны. Юноша, успевший уже снять дизайнерский наряд и переодеться в поношенные джинсы и тишотку, обернулся; его лицо горело румянцем. Георгий молча кивнул, тот сразу повесил на плечо сумку, которую держал в руках, и вышел следом за ним в коридор.

Они свернули на пожарную лестницу, спустились в цокольный этаж. Там, у служебных лифтов, Георгий проговорил:

— Меня зовут Георгий Максимович Измайлов. Я один из соучредителей вашего агентства.

— Я знаю, кто вы, — пробормотал тот, не поднимая глаз.

— Это даже любопытно. Зачем же ты тогда Александру Николаевичу нагрубил?

Тот стоял как двоечник у доски, повесив руки вдоль тела, наклонив голову, демонстрируя изящнейший изгиб высокой шеи.

— Я не грубил. Просто пошутил. Я не знал, что нельзя садиться за стол с гостями.

Подъехал лифт, и Георгий вошел, приглашая его за собой.

— Ну, допустим. А как получилось, что ты сначала вынес ножницы, а потом этот приз?

— Сказали, что резать ленточку будет женщина… и дали мне, потому что остальные ребята переодевались… А приз я сам попросил. Извините.

Лифт остановился, они вышли. Георгий поискал на стене выключатель и не нашел, осветил коридор зажигалкой.

— Поднимайся наверх. Осторожно, не споткнись… Теперь налево.

Они выбрались наружу, и блистающая прохладная ночь накрыла их звездным куполом. У мальчика вырвалось восклицание. Георгий спросил:

— Ну как?

— Зачётно, — кивнул он.

Темный брезент лежал, свернутый, у края крыши, а сквозь стеклянный витраж внизу видны были столы с закусками, ещё не разъехавшиеся гости и снующие вокруг официанты. Можно было даже разглядеть лица.

Георгий Максимович подошел к перилам.

— Иди сюда. Ты куришь?

Он взял сигарету.

— Сколько тебе лет?

— Восемнадцать.

— Ну вот и скажи мне, как представитель нового поколения… Если здесь, наверху, открыть ночной клуб?..

— Только пьяные будут падать, — сказал он, то ли в насмешку, то ли серьёзно.

— Сделать стеклянный купол. Внизу, — Георгий ударил по кровле ногой, — дискотека. А здесь бар и чил-аут.

Юноша встал рядом, глядя на расцвеченную огнями живую карту города. Георгий не мог отвести глаз от его лица.

— Мне нравится. Похоже на елку в Новый год… Всё сверкает.

— Поэтому рентабельно делать ночной клуб, а не просто ресторан. Днем нет такого впечатления…

Крупные августовские звезды пульсировали в вышине, синий воздух дрожал. Под влиянием какого-то почти поэтического вдохновения, Георгий заговорил:

— Знаешь, трудно принять мысль, что в данную минуту мы видим вселенную, какой она была тысячи лет назад. И что наша планета — лишь микроскопический осколок реторты, взорвавшейся в руках какого-то неосторожного алхимика… Древние астрономы считали, что небесные тела, двигаясь в космосе по своим орбитам, издают прекрасный звон. Они называли это «музыкой сфер».

Мальчик слушал его, раскрыв глаза.

— Они полагали, что космической музыкой сопровождается всё происходящее на земле — смена времен года, цветение и созревание плодов, рождение и смерть. Что эти звуки постоянно воздействуют на нас, хотя мы не можем их слышать… Что числовая гармония пронизывает мировое пространство и человеческую душу… Вокруг этой идеи и надо разрабатывать рекламную философию. Звезды, «Альмагест», число как мера вещей.

— Можно ещё приглашать разных звезд, музыкантов там, — сказал мальчик неуверенно.

— Всё возможно, — Георгий кашлянул, избавился от окурка, затушив каблуком. — Стоит только задаться целью… Так что мы будем делать дальше, Игорь?

— Не знаю, — почти беззвучно ответил тот после паузы.

— Водки мы уже выпили, в баню ты отказался… Какие ещё варианты? Поедешь со мной?

Он отвернулся к перилам, и Георгий подумал, что напрасно затеял это. Бог знает, какая каша у них в голове в этом возрасте, и не вертится ли там очередная шутка про отклеившийся ус.

В кармане Георгия ожил телефон.

— …Где? Ребята потеряли… мы сворачиваемся… где ты? — сквозь хрип и свистящий гул звал его Марков, как Аэлита возлюбленного: «Где ты, где ты, сын неба?».

— Скажи, пусть Вадик встречает у входа. Я спускаюсь.

— …Откуда? …ждать тебя? …где ты, к лешему… не слышно ни рожна…

— Не надо, не ждите. Отдай охране мой презент.

Мальчик молчал, зябко потирая плечи. Георгий тоже ощутил упавший холод ночи, уже осенний.

— Ладно, забудь, — сказал он, направляясь к выходу. — Пошли, выведу тебя обратно.

— А вы хотите, чтобы я поехал? — пробормотал Игорь и поддел носком рулон брезента.

— Если ты сам этого хочешь.

Продолжая пинать брезент, он кивнул:

— Ну да. То есть, вроде того… То есть, без проблем.

В фойе Георгий Максимович взял у охранников коробку и передал мальчишке.

— Сам дарил, теперь неси. Тебе кого-нибудь нужно предупредить? С кем ты живешь? С родителями?

— Нет, с тёткой. Но её не нужно. Я всегда делаю то, что хочу, — заявил он и взглянул на Георгия с вызовом.

Водитель Вадик открыл перед ним заднюю дверь машины и тот зарделся как маков цвет, но покорно полез в салон.

Когда они вошли в квартиру, Георгий Максимович подбодрил:

— Всё, пути к отступлению отрезаны. Проходи. Разувайся, если хочешь, пол теплый.

Тот снял кроссовки и нерешительно вошел в гостиную, оглядываясь.

— Вы один здесь живете?

— Абсолютно, — кивнул Георгий, показывая ему, куда можно сесть. — Никто не придет на помощь, не надейся. Что тебе предложить? Есть цыпленок и пирог с грибами. Можно разогреть пиццу.

— Я не голодный.

— Ну, тогда я сделаю свой фирменный коктейль, — Георгий снял пиджак и подвернул рукава сорочки. — Так я похож на бармена.

— Нет, — сказал он без улыбки. — Вы похожи на генерального директора.

— Ты на правильном пути, умеешь подольститься к начальству. Кстати, почему ты живешь с тёткой, где твои родители?

Игорь откинулся на диване и закурил, снова принимая нагловатый, вызывающий тон, как с Марковым.

— А они уехали за границу. На длительный срок. Вот я и решил попробовать свои силы в модельном бизнесе. Надо же чем-то заниматься… А кто вам готовит пироги с грибами?

— У меня есть приходящая домработница.

Георгий поставил перед ним коктейль. Сел напротив.

Это приключение, немного странное, так бодрило, что Георгий Максимович уже не чувствовал усталости. Кожа у юноши была замечательно свежая, как у только снятого с ветки яблока, тронутая бледным питерским солнцем. Губы, подбородок, нос — нежных правильных очертаний. И совсем мальчишеские руки с длинными пальцами и широкими запястьями, с неровно обрезанными ногтями.

— Только домработница? А где ваша жена?

Георгий поднял бровь.

— Обязательно должна быть жена?

— У вас — да.

— Моя жена несколько лет назад умерла, разбилась на машине. У меня есть взрослый сын, старше тебя. Он учится в Англии, приедет в октябре. Мне сорок четыре года. Рост сто восемьдесят пять, вес — девяносто два. Что ещё тебя интересует?

— Откуда вы всё знаете?

— Что?

— Ну, про звезды… Про древних астрономов…

— Любопытно, согласись. Меня в своё время поразили эти вещи. По сути дела, они не противоречат современным представлениям об устройстве космоса. Единый ритм, некая соразмерность, организует все процессы, происходящие во вселенной…

Мальчик залпом проглотил содержимое стакана.

— Вкусно? — спросил Георгий, продолжая не без удовольствия рассматривать его.

— Да. А вы со всеми такой странный?..

— Странный?..

— Ну, коктейли готовите, про космос разговариваете… Мы же тут не для разговоров сидим.

— А для чего мы тут сидим?

Георгий выдержал паузу и протянул руку к его лицу; осторожно погладил по щеке, по мягким, податливым губам.

— Или тебя нужно с порога в постель тащить, как уличную завалюху? Ты к этому привык?

Тот хмыкнул, и русалочьи глаза сделались пустыми и сонными.

— Нет, не привык.

— А к чему? Что с тобой нужно делать?

Несколько секунд он смотрел на Георгия затуманенным взглядом, затем громко сглотнул.

От его кожи и волос исходил опьяняющий яблочный запах, а слюна была сладкой и вязкой, как сироп.

— Какой ты милый, — сказал Георгий.

— Вы тоже ничего, — ответил он с коротким смешком.

— Храбрости не убавилось? Или хочешь ещё выпить?

— Охуеть, какой вы вежливый, — пробормотал он, и снова засмеялся бессмысленным нервным смехом.

В спальне он сразу начал раздеваться. Георгий невольно отстранился, любуясь его стройным телом, исполненным юношеской грации. Но затем обнял его, прижал к себе, и в какой-то момент ощутил панику: мальчишка проникал в его кровь, как яд.

Уже под утро, глядя в ванной комнате на свое размякшее, влажное от пота лицо, Георгий Максимович подумал, что финансовую авантюру, которую они с Вальтером обсуждали почти в шутку, вполне можно осуществить, если действовать быстро, грамотно и решительно. Создать закрытый ПИФ, оформить залог под активы. Пятнадцать процентов за отстирку в оффшор… Он даже начертил на влажном кафеле порядок необходимых шагов — стратегический план, такой ясный и четкий, что о нем нельзя было думать без улыбки удовольствия.

Мальчик курил у открытой балконной двери, обернув бедра простыней. На фоне перспективы сумрачных фасадов, воды и предрассветного розовеющего неба он казался сделанным из хрупкого синеватого стекла.

Георгий повернул его к себе лицом.

— Ну, как ты?

— Хорошо. Я сразу не понял, что вы живете прямо у Петропавловки.

— Ты красивый юноша, Игорь, — проговорил Георгий, прислушиваясь к ощущениям внутри себя. — И очень приятный в сексе. Спасибо за этот подарок. Я уверен, ты сделаешь хорошую карьеру в своем агентстве.

— Вы думаете, я с вами поехал из-за карьеры? — спокойно спросил тот, высвобождаясь.

— Ну конечно нет, — ответил Георгий благодушно. — Я просто тебе очень понравился, и ты решил воспользоваться моей минутной слабостью.

Он оперся о раму балкона, глядя на широкий разлив реки.

— Можете смеяться… Вы меня даже не запомнили, когда приходили в студию… Кстати, я вам соврал, что мне восемнадцать. На самом деле только будет через три месяца.

— Вот как? — пробормотал Георгий, сразу настораживаясь.

— Я просто понял, что вам будет стрёмно, что я несовершеннолетний. Хотя это обоюдное согласие и всё такое, и вы у меня не первый… Но зато родителей у меня нет никаких — мать умерла три года назад, от рака, а отца я не знаю. Я случайный ребенок. Так что проблем у вас со мной не будет. Мне ничего не надо от вас.

Он вдруг раскинул руки, словно собираясь перемахнуть через балконную решетку.

— А вы знаете, почему люди не летают, как птицы? Потому что отрастили себе большие ягодицы.

«По-моему, проблемы уже начинаются», — подумал Георгий, но заставил себя усмехнуться.

— К слову сказать, у тебя с ягодицами всё в порядке. Ни добавить, ни убрать.

В воскресенье Георгий Максимович планировал заехать к матери, а потом в спортзал, но вместо этого повез парнишку за город, на дачу — жарить шашлык, играть в теннис на площадке за домом, на мягком ковре из сосновой хвои, пить у камина вино. Один из последних уикендов уходящего лета прошел в такой приятной релаксации, что Георгий почти не ощутил досады, когда в понедельник ему позвонил Фред Дорошевский и вкрадчиво полюбопытствовал, доволен ли шеф работой обслуживающего персонала.

На всякий случай служба безопасности «пробила» по своим каналам Игоря Николаевича Воеводина. После смерти матери опеку над ним взяла тётка, с ними жил и её гражданский муж. Только в этом году мальчик окончил школу, и сразу устроился работать в сетевую закусочную, руководство которой не брезговало эксплуатацией детского труда. В агентство он попал без протекции, пришел на конкурс за компанию с приятелем-официантом, которого, как требовал сюжет, не взяли даже на платные курсы. Проявить себя ни с плохой, ни с хорошей стороны в агентстве не успел а, возможно, не особенно старался — он принадлежал к тем замкнутым характерам, ключ к которым подберешь не сразу.

В середине той же недели Георгий случайно увидел его в коридоре бизнес-центра и почувствовал беспричинное волнение — давно не испытываемое и оттого бодрящее. Они снова провели вместе ночь, и Георгий с удивлением осознал, что почти влюблен.

Ему нравилось всё, что происходило между ними, нравилась вдумчивая серьезность Игоря, которая уживалась с иронией и юношеской наивностью в отношении многих вещей. Нравилось и то, что мальчик ничего не просил и поначалу даже порывался платить за себя в ресторане. Едва ли не впервые Георгий ощущал себя в ситуации, о которой только слышал и читал: когда юность другого представляется освежающим источником, чьи воды способны ненадолго повернуть время вспять.

Приближалась осень, но Георгий Максимович переживал такой душевный подъем, что даже холодеющий воздух казался ему по-весеннему вкусным. Вместе с бывшим тестем он активно занялся разработкой сразу двух проектов: один был связан со строительством сети отелей эконом-класса, второй — с подготовкой части территорий обанкротившегося завода под возведение нового высотного бизнес-центра. Одновременно предпринимались шаги и по реализации той схемы, которую он начертил ночью на влажном кафеле в ванной.

Единорог, символ счастья и процветания, стоял на комоде в спальне. Игорь иногда разговаривал с ним и гладил по морде и по спине.

 

Глава 2. ИГОРЬ

Пришел сентябрь, дни становились короче и холоднее, зарядили дожди, но Игорь почти не замечал этих печальных перемен. Он отдался круговороту новой, необыкновенной жизни, и чувствовал себя так, словно летел в вагончике на американских горках: только ух — вниз, вау — вверх, и сладко, страшно — ёк под дых.

Подобно царственному богу, каприз которого вознес на небо юношу-пастуха, Георгий Максимович подхватил и втолкнул Игоря в свою реальность, населенную почтительной челядью, мраморными торсами героев, морскими чудовищами, поколениями виноделов и ученых, умерших столетия назад вместе со своим языком, тайну которого знали только избранные. В реальность, наполненную отзвуками джаза, забавными стихами, ароматами коньяка, запахом дорогого одеколона, междометиями страсти. Загадочным шифром звучал и язык его всегда коротких телефонных разговоров, где в человеческую речь были словно вставлены компьютерные коды: апруф, фидбэк, ассемпшен, маржа.

По утрам от избытка впечатлений, от слабости, у Игоря кружилась голова, он не попадал ногами в кроссовки, пуговицами в петли, а Георгий Максимович уже кому-то звонил, складывал в портфель бумаги, пил на ходу кофе, застегивал запонки и бодро покрикивал: «Живей, живей, малыш, я опаздываю». Георгий Максимович знал и умел всё, был повсюду и никогда не уставал. Он был грозен и строг, но и терпелив, и нежен. Ночью полнозвучный голос делался густым и мягким, словно шерсть на его груди; ладони касались ласково, но властно, заявляя свои права.

Широкоплечий, плотный, с мускулистыми руками и бедрами, он и в минуты близости представлялся Игорю могучим и всесильным божеством. Удовлетворенный, бог быстро засыпал, всхрапывая, если на спине, и тогда Игорь мог разглядывать и осторожно трогать его, спящего, ощущая себя хранителем их общей запретной тайны.

Эпоха великих открытий окончилась с отъездом Георгия в Европу для каких-то важных переговоров, но Игорь продолжал лететь по закону инерции — лежал ночами без сна, вспоминая его лицо, голос и откровенные прикосновения. Горячий, настойчивый, его взрослый любовник приходил под утро, заставал в неловкой позе и вдруг исчезал. День тянулся, а Игорь всё чаще проверял трубку, ожидая сообщения или звонка: почти перед самым отъездом было решено, что он присоединится к Георгию через неделю, для этого нужно было оформить паспорт и визу.

Наконец, колокола зазвенели: «Всё готово, заяц, вылетишь завтра вечером. Я соскучился. Хочешь ко мне сюда?». «Да, да, да!»

Были ещё какие-то слова, но их Игорь припоминал уже потом: «Водителя зовут Леша, ты его видел, полетишь с сопровождающими». И ещё: «Возьми пару футболок и шорты, остальное купим. Здесь жара и молодое вино, я даже бриться перестал». И ещё: «Если спросят, ты — сын моих друзей, партнеров по бизнесу, едешь отдыхать на море. Не спросят — ничего не говори. Жду тебя».

Армия запахов и звуков, жаркая реальность нарядного приморского города атаковали их в Аликанте, заставляя стряхнуть усталость после долгого перелета. Встречал их второй водитель Георгия Максимовича, молодой красивый Вадик. Галина просила подождать их с багажом, но Вадик резко отказал:

— Ещё я буду вашим барахлом подвеску мучить у дорогой тачки. У меня инструкция на одного пассажира. Такси возьмёте.

Не скрывая самодовольства, Вадик сел за руль черного Кадиллака с широкими сиденьями — такие машины Игорь видел только в фильмах про гангстеров — придержал дверь для Игоря, с шиком развернулся на выезде с парковки. Они помчались по живописной дороге, мимо тающих в жаркой синеве чистеньких домиков, окруженных пальмами и зарослями цветущего кустарника, вдоль побережья, куда-то всё дальше и выше.

— Во, видал, это одного бандита норильского вилла. Он, типа, в розыске, тут отсиживается. По металлу тему держал, — пояснял Вадик, показывая куда-то вверх. — А вон, на горке — хозяин пивзавода. У него десять акров мандаринов. Вообще наших много, и москвичей, и питерских. Как там Питер? Всё уже — тю-тю лето?

— Да, уже холодно, — кивнул Игорь, стараясь держаться с ним так, как советовал Георгий — вежливо и сдержанно, соблюдая дистанцию, хотя не мог не думать о том, что Вадик всё знает про него ещё с той ночи, когда вез их из «Альмагеста».

— А тут как в бане было, хоть бы облачко. Ну, вот и мы — номер семь по Санта Круз.

За каменным забором, в обрамлении пальм, виднелся белый двухэтажный дом с деревянными балконами. Вадик посигналил у ворот, въехал во двор.

Игорь ступил на горячие ступени крыльца и застыл от счастливого восторга — отсюда открывался вид на море, голубое до рези в глазах, и дрожащая гладь бассейна повторяла этот острый голубой с точностью глянцевой открытки.

— Да пошли, ещё насмотришься на эту лужу, — позвал Вадик. — Шеф тебя ждет. Сказал — прямо к нему.

В доме пахло свежесваренным кофе. Смуглая девушка с угольно-черными волосами, выбивавшимися из-под платочка, вынесла на подносе завтрак. Вадик, улыбаясь, преградил ей дорогу.

— Комо босс? Проснулся? Но дормир? — и повернулся к Игорю: — А хочешь, сам ему кофе отнеси? Крикнешь, если что-то надо. Да иди, не бойся, говорю, он ждет.

Георгий Максимович полулежал в постели, опираясь на подушки; небольшая постриженная бородка придавала ему сходство с разнеженным султаном из восточной сказки. Словно прочитав мысли Игоря, он обернул голову краем простыни и подмигнул:

— Входи к своему господину, любимая наложница. Оставь эти яства, мы отдадим им дань позже.

Игорь поставил поднос на стул и тут же оказался в кровати.

— Ну, как ты добрался, малыш? Не устал? — целуя, раздевая, Георгий Максимович гладил и жадно осматривал его шею, плечи, живот, словно проверяя, всё ли цело.

— Нет, — ответил Игорь. — Только меня во Франкфурте всё время клеили… какие-то арабы. В аэропорту.

— Вот мерзавцы! Обижали моего зайца…

— Никто меня не обижал, — возразил Игорь, помогая снимать с себя одежду. — Просто приняли не за того.

Георгий Максимович кивнул удовлетворенно.

— Ну ещё бы, посмели бы они.

Его лицо с размягченными, отекшими со сна чертами, приобретало то властное выражение, которое так завораживало Игоря. Воздух в комнате струился от жары. Жар разгорался в них обоих, как в деталях работающего механизма. Всё, что делал Георгий Максимович, было немного стыдно, но обжигающе приятно, и Игорь хотел, чтобы это длилось как можно дольше, но почему-то он помнил и о том, что дверь в коридор не заперта, и может войти горничная, и нужно сдерживаться, чтобы не вскрикивать слишком громко. Он успешно справлялся с этой проблемой, кусая ладонь и подушку, пока не начал задыхаться от счастья, переполнявшего его изнутри.

Потом подъехала машина, где-то в доме захлопали двери, стало слышно, как под окном работают поливальные устройства. Как сквозь дрему, Игорь вспомнил, что он в Испании, что вокруг море, пальмы, синее небо — волшебная сказка, в которой он оказался по какому-то недосмотру высших сил.

Георгий Максимович поцеловал его в затылок и с хрустом потянулся, взял с подноса стакан с апельсиновым соком и, дав Игорю сделать несколько глотков, залпом допил остальное.

— Позавтракать я уже не успею… Ладно, нельзя иметь всё сразу — и море, и по колено. Устроим разгрузочный день.

Он встал под душ, не закрывая двери в ванную, позвал:

— Иди-ка, прослушаешь инструкцию.

Игорь отодвинул стеклянную шторку.

— Нет уж, не ко мне! Так я точно никуда не попаду, а мне нужно ехать. Вот что — я дам тебе Вадика, он покажет город. Пообедайте, тут много ресторанчиков вокруг, сходите на пляж.

Он быстро говорил, быстро намыливал свое могучее тело — подмышки, живот и половые органы.

— Вечером, видимо, ожидаются гости. Устроим вечеринку. Буэно? Устрицы и вино.

Игорь улегся обратно на кровать и, чтобы скрыть огорчение, закурил. Дома он нафантазировал, что они будут в Испании только вдвоем, вместе будут купаться и загорать, вместе гулять по морскому берегу и станут так близки, что больше никогда не смогут разлучиться.

Застегивая сорочку, поглядывая на него в зеркало, Георгий Максимович спросил:

— Что такое?

Игорь отрицательно мотнул головой: «ничего», хотя страшно хотелось ухватить его за галстук, дернуть за причесанные, надушенные волосы: «Не уходи! Не бросай меня здесь с этими чужими людьми, которые всё про нас знают!». Но когда тот подошел и щелкнул по носу, Игорь смог только робко пробормотать:

— Возвращайся поскорее.

Сквозь жалюзи на открытых окнах слышно было, как завелась и отъехала машина, как Галина и Анатолий Алексеевич начали о чем-то спорить во дворе. Игорь тоже принял душ, выпил остывшего кофе и осмотрелся в комнате, где почти не было мебели — только кровать и встроенный шкаф, да несколько репродукций на стенах.

Чемодан, из которого Георгий Максимович доставал галстук и белье, стоял распахнутым на стуле. Игорь поддался любопытству и заглянул внутрь. Рассмотрел кожаный несессер с серебряными щетками для волос, стопку тонких полотняных рубашек с инициалами на карманах. В потайном отделении, которое он обнаружил случайно, зацепив клетчатую подкладку, лежали презервативы, пакетик белого порошка и папка с документами, подписанная красным фломастером: «Альмагест».

В шкафу висел один только светлый льняной костюм. Внизу, в большом выдвижном ящике, обнаружились теннисные ракетки, несколько пыльных кляссеров с марками и коробки с поблекшими мумифицированными мотыльками. Аккуратно напечатанные ярлычки сообщали: Максим Измайлов-Козырев, коллекция №…

С самого дна ящика Игорь достал пачку фотографий и с волнением рассмотрел высокомерное лицо молодого человека с тонкими правильными чертами, с густыми и темными, как у Георгия Максимовича, волосами. Глаза у него были такие же серые, только совсем холодные, без насмешливых искр в глубине.

Игорь почувствовал укол ревности, заочной нелюбви к этому надменному убийце бабочек, и убрал фотографии.

В майке и шортах Вадик стал похож на Кена, друга куклы Барби. Его мускулистые руки и икры, покрытые пшеничной растительностью, привлекали взгляды официанток — те весело переговаривались и строили ему глазки, а он хмурился, вчитываясь в меню. Затем признался:

— Меня папа на курсы испанского направлял. Я вроде учил, учил, а в голове только кура, потому что «галина». А то, знаешь, бывает, люди только овощи едят. Или только рыбу, а куры не едят вообще.

Все же ему удалось объясниться со смешливой официанткой, блеснув главным своим козырем: «Дос платос де карне фрита, пор фавор». Уплетая жаркое, он дружелюбно спросил Игоря:

— Ты сам-то откуда? Питерский? А я пять лет как переехал. Знаешь такой веселый городишко Качканар? Ну, считай, повезло.

Он подмигнул официантке.

— Бабы местные в сексе ни с чем не сравнимые, отвечаю на личном опыте. Мы здесь регулярно расслабляемся. Я вообще с папой поездил — и в Штаты, и по Европе, он меня часто с собой берет. Ко мне особое доверие. Только не надо тут улыбаться, я не в вашей теме, даже не мечтай. Просто шеф ценит людей, на которых можно всецело положиться.

Пыльная дорога к морю петляла между стен и заборов из белого песчаника.

Как только они вышли из ресторана, замолчавший было Вадик снова начал болтать.

— Папа много ездит, потому что у него по всей Европе связи. Типа, клуб по интересам, и по бизнесу заодно — ну, ты понял. Они когда встречаются, на них смотреть — одна умора. Щиплют друг друга, целуются. Так и не скажешь, что миллионами ворочают. Только между нами, ясно?.. А папа у них ценное звено. Во-первых, языки все знает — в испанском шарит, в итальянском. По-французски вообще в совершенстве. А во-вторых, он такой человек, что ему можно большие бабки доверить. Он для них оффшоры держит, ну и всякое такое, лазейки находит. В общем, по финансовым потокам. Если подумать, пашет-то он как лошадь. Тёрки, наезды, конфликты. И всё на нем замкнуто. Мне что ещё нравится, что он в общении простой. Пальцы не гнет, как всякая ботвинья, разные там типа крутыши. Бывает, конечно, обложит по матушке или наорет. Тоже на своей планке, понятно. Но в принципе, всегда по делу.

Игорь, начавший уже уставать от жары, от смены впечатлений, хотел спросить, долго ли еще идти. Но море вдруг открылось за поворотом, словно раскинутое по песку синее покрывало.

— Пляж тут конкретный, — заверил Вадик, — песочек золотой… И глубина хорошая. Ты плавать-то умеешь?

Они спустились на пляж.

Игорь сразу разделся, вошел в воду и с наслаждением поплыл. Метрах в двадцати от берега нырнул, открыл под водой глаза. В зеленоватом сумраке мерцало дно, маленькие рыбы как черные пули разлетелись в стороны. Оттолкнувшись от дна, он перевернулся в воде, глотнул воздуха и снова нырнул.

— Эй, ты так больше не шути! У меня аж дыхалка сбилась, — выходя из воды, пожаловался Вадик. — Поплыл и поплыл, а потом раз — и нету его. Я уж думал, ногу свело или там что… Меня бы папа за яйца повесил!

— Да не волнуйся, я плаваньем занимался.

— Так предупреждать надо!

Игорь ударил по воде и обдал его веером брызг.

— Ну, ты же не обязан меня охранять…

— А чем я тут, по-твоему, занимаюсь?

Игорь облил его снова, и Вадик погнался за ним по воде, споткнулся, вскочил, отплевываясь соленым песком, и сам засмеялся над своей неуклюжестью. Игорь хохотал вместе с ним, снова чувствуя счастье, которым наполнял его запах моря, тонкий росчерк кипарисов на высокой скале, ожидание новой близости с Георгием.

— Какое очарование, — проговорил, подсаживаясь на соседний топчан, оплывший жиром пожилой мужчина с бескровным ртом и с узкими глазами. — Какая красивая пара! Вы откуда, мальчики, из какого отеля? У меня есть особое предложение для вас. Всё безопасно и оплата вперед.

Игорь почувствовал, что краснеет от стыда и отвращения, и сразу хотел уйти, но Вадик разглядывал незнакомца внимательно и спокойно.

— А ты бы двигал отсюда, дедуля, пока самого не того, — процедил он, наконец, сквозь зубы.

Старик усмехнулся.

— Разве же так повезет, цветочек?

— Кто-о тут цветочек? — Вадик угрожающе шагнул вперед.

Старик ничуть не испугался.

— Юный Геркулес, Бельведерский торс! Браво, браво, как мы умеем играть мышцами! Без шуток, детки, хороший гешефт. Не поверю, что таким молодым и красивым не нужны денюжки. А делать ничего почти не надо. Только вы вместе, ваши шалости наедине… И как насчет качественного видео?

Вадик сжал кулаки.

— Ты меня не понял, старый хрен? А ну вали, пока не дали в бубен.

Старик поднялся и отступил на шаг, продолжая улыбаться.

— Dios mio! Какой темперамент…

И наконец отошел от них, крикнув напоследок:

— Подумайте, мои хризантемы. Завтра буду ждать, на этом же месте!

Вадик сплюнул на песок.

— Вот холера! Это он на тебя повелся.

— Да нет, ты, кажется, ему больше понравился, — возразил Игорь, про себя зная, что Вадик прав, что это к нему, Игорю, липнут такие люди, чутьем падальщиков распознавая в нем испорченность.

Вадик передернул плечами и засмеялся.

— Да уж больно старый. Был бы лет на дцать помоложе…

— И что тогда?

— Тогда бы я ему без базаров в башню закатал за такие предложения. Пидор бельведерский! Ладно. Окунемся и надо уже возвращаться. Лучше заранее придем, а то папа ждать не любит.

Тогда, глядя ему в лицо, Игорь решился задать вопрос, который давно уже приготовил:

— А у него много было… ну, таких как я?

— Были, — пожал плечами Вадик. — Правда, постарше в основном, лет двадцать пять. И сюда никто не приезжал. — И тут же спохватился: — Вообще-то, папины личные дела — это закрытая информация. Я в это не лезу, и тебе не советую — здоровее будешь.

Солнце уже опускалось к линии горизонта. Игорь обгорел, его пошатывало от усталости, и путь в горку до особняка дался ему с трудом. Вадик надавил кнопку, ворота разъехались, и в первую секунду Игорь подумал, что они ошиблись адресом — по двору группами рассредоточились охранники в темных очках и в белых, с пятнами пота рубахах, у забора протянулось серебристое рыбье тело лимузина, тут же сверкали антрацитовым блеском бока двух черных «Мерседесов». Случайным пятном в черно-белых декорациях гангстерского боевика казалась группа немолодых мужчин, расположившихся на террасе дома. На некоторых были цветастые майки, нелепые панамы и бейсболки, кто-то уже разделся до трусов. Они оживленно беседовали, размахивая руками, перебивая друг друга. Георгий Максимович тоже был там.

Вадик сразу посерьезнел.

— У папы гости. Пойду, переоденусь. Надо присмотреть.

Игорь остановился посреди двора, не зная, что делать, потом решил войти в дом, но чужой охранник преградил ему дорогу.

— Не стрелять! Свои! — весело крикнул заметивший его Георгий. — Поднимайся сюда!

Игорь поднялся на террасу; гости обернулись и замолчали, как по команде, уставились на него. Один, рыжий толстяк в очках, даже вскочил со стула, обмахиваясь панамой.

— Измайлов, вот за этого мальчика я ненавижу тебя дополнительно! Где ты его взял? Таких уже сто лет не производят! Куда ты его уводишь? Пусть выпьет с нами! Измайлов, не будь единоличником, полцарства за посмотреть!..

— Смотри-ка, ты обгорел, — игнорируя реплики своих гостей, Георгий повел Игоря в дом, через холл во внутренний двор.

Там струилась вода из чаши мраморного фонтанчика. Парень примерно одних с Игорем лет, в десантном камуфляже, в высоких ботинках, с плохо скрываемым любопытством рассматривал в воде белых лягушек. На бортике фонтана лежали животами, свесив вниз головы и руки, трое мальчишек лет десяти.

— Эй, — позвал Георгий Максимович парня. — Пойдем-ка, нужна твоя помощь. Как тебя зовут?

Тот с готовностью подошел.

— Гера.

— А это Игорь.

Он привел их в ту же спальню Максима, где уже не было чемодана, взял с полки в ванной комнате флакон и вручил Гере.

— Тебе задание. Игорь сейчас примет душ, а ты потом его намажь… спину, ноги — всё.

— Не надо, я сам, — отдернулся Игорь.

— Надо. Без разговоров. И займитесь чем-нибудь — осмотрите парк, там есть беседка, водопад. Возьмите на кухне сока и фруктов, я распоряжусь. Позовем вас, когда освободимся.

С улыбкой, от которой Игорю захотелось всем весом наступить ему на большой палец ноги, Георгий Максимович оглядел Геру.

— А Гера это что у нас — Герман, Герасим или Геракл?

— Генрих, — ответил тот.

— Ну, я на тебя полагаюсь, Генрих.

В ванной, увидав себя в зеркало — красное лицо, воспаленные губы, песок в волосах, — Игорь с горечью сообразил, что хрупкий женственный Гера с фарфоровыми щеками очень выигрывает при сравнении.

Под душем кожу запекло, затем стало лучше. Игорь попытался всё же отделаться от Геры, но тот только вскинул упрямый подбородок.

— Мне дали задание, и я его выполню.

Жесткими маленькими ладонями он начал растирать спину Игоря. Спросил:

— А ты здесь живешь? Как называются эти жабы?

— Не знаю, — ответил Игорь. — Я только утром приехал.

— А откуда?

— Из Петербурга.

— А мы из Москвы. Но сейчас живем тут недалеко, в лагере в горах, у местных скаутов, по обмену. В принципе, нормально. Дисциплина, тренировки, язык изучаем. Но у нас в резиденции, конечно, лучше всё поставлено. Не сравнить.

Когда они вернулись к фонтану, мальчишки всё еще рассматривали лягушек. Анатолий Алексеевич принес большой пакет с бананами, с красноватыми апельсинами, целую упаковку лимонада в жестяных банках. Попросил:

— Вы бы увели этих мелких архаровцев от греха. А то лягушки дорогие, мне за них голову снимут.

Гера предложил Игорю:

— Можно пострелять. Здесь же частное владение? У меня пневматика.

Мальчишки тут же облепили его:

— Гера, мы тоже! Давай постреляем! Мы с тобой!

В глубине парка они нашли беседку, о которой говорил Георгий. На перилах Гера расставил банки с лимонадом, разложил апельсины. Достал из плечевой кобуры пневматический пистолет.

— Конечно, из боевого оружия интереснее, но главное — практика. Нужно упражняться каждый день. Только тогда будет результат.

— Вы спортсмены, что ли?

— А ты что подумал? Террористы?

Поколебавшись, Гера протянул пистолет Игорю.

— Хочешь первый?

Игорь попал в одну банку. Она брызнула фантой и запрыгала по земле. Откинув белокурую голову, Гера сощурил светлые глаза.

— А ты левша? Я тоже могу с левой.

Он твердо вытянул руку и начал стрелять. Банки взорвались разноцветной пеной, заливая пол беседки, траву.

— Не расстраивайся, просто у меня больше тысячи часов наработано.

И он пустил по контрольному выстрелу в головы апельсинам.

— А почему ты так одет? У вас какая-то организация? — полюбопытствовал Игорь.

— Да. Это молодежное крыло партии.

— И что вы там делаете?

Гера взглянул на него холодно.

— Если в двух словах — работаем на возрождение России.

Мальчишки с воплями начали прыгать по банкам, выдавливая остатки пены. Только сейчас Игорь заметил, что все они светловолосые и сероглазые.

— Вы фашисты, что ли?

— Еще раз услышу — и ты об этом пожалеешь, — с нажимом пообещал Гера. — Да, мы верим в особую расу белых людей, но фашистов мы ненавидим — они хотели истребить русский народ. А мы наоборот, призваны остановить вырождение нации. Когда придет время, мы очистим страну от подонков, маргиналов и черного зверья. Мы займем ключевые посты в управлении.

В парке стало уже совсем темно, только беседку освещали прожекторы. В кустах звенели цикады, вдалеке шумело море. Мальчишки притихли, сели рядом с Герой на ступени беседки.

— А кто такие маргиналы? — решил выяснить Игорь.

— Это наркоманы, алкоголики, бомжи. Ещё извращенцы, психические больные, евреи и женщины, которые бросают своих детей.

Пухлые губы его сомкнулись в одну линию, и взгляд наполнился решимостью.

— И что вы с ними будете делать? — спросил Игорь.

— Это всё сделает Бог. Или космический разум, если тебе так больше понятно, — почти с угрозой проговорил Гера. — Нужно только выждать время. Всё равно они уже вымирают от наркотиков и водки. А мы придем, когда понадобится новый, здоровый генофонд.

Один из мальчишек, самый младший, обнял Геру за шею.

— Гера, дай нам пострелять! Хоть разик, Гера!

— А ты что у них, воспитатель? — спросил Игорь. — Зачем вас сюда привезли?

Тот снова посмотрел на него строго и подозрительно.

— Что-то слишком много вопросов ты задаешь. Ты, вообще, кто такой? Кем ты тут приходишься?

«Никем», — хотел ответить Игорь и вдруг осекся, подумав, что ответ будет слишком точным.

Когда их, наконец, позвали в дом, синяя ночь, сгущаясь, уже скрыла сад и море; только огни отелей мерцали во мраке по всей длине побережья. Машины разъехались, во дворе остался один Кадиллак, на котором Вадик привез Игоря из аэропорта.

Георгий Максимович сидел возле бассейна в халате, распахнутом на груди. По его босым ногам стекали струйки воды. Рядом полулежал в шезлонге темноволосый кудрявый человек, тоже в халате и в сандалиях. Вблизи Игорь понял, почему лицо кудрявого кажется ему знакомым. Он выглядел старше и некрасивей, чем по телевизору, но спутать было нельзя — это был известный политик, депутат, лидер какой-то партии. Его выпуклые холодные глаза равнодушно скользили с предмета на предмет. Глаза Георгия блестели.

— Ну вот, уже получше выглядишь… Это вы стреляли в парке? Будем надеяться, соседи не заявят в полицию.

Стол у бассейна был сервирован как в ресторане. На круглом блюде, на подушке крошеного льда, источая острый запах моря, мерцали перламутром крупные шершавые раковины. На горлышке обернутой полотенцем бутылки, покоившейся в серебряном ведре, виднелась красная полоска сургуча. Прижатый пепельницей листок бумаги, мелко исписанный цифрами и буквами, почему-то привлекал к себе взгляд — Игорь сразу понял, что это номера банковских счетов. Заметив, куда он смотрит, Георгий Максимович сложил листок и убрал в чехол нетбука, подмигнул.

— Ты знаешь сказку про Алису в стране чудес? Лучше представь, что тебе всё это снится.

Игорь почувствовал, как рассеянный взгляд кудрявого человека наткнулся на его лицо и остановился.

— Породистый, — произнес тот без всякого выражения. — Припиши его к своим активам.

Усмехнувшись, Георгий поднял бокал.

— Выпьем за вещи, которые украшают жизнь.

Игорь видел, как мальчишки — отряд Геры — повинуясь едва слышному приказу, быстро разделись догола и попрыгали в бассейн. А Георгий Максимович взял изогнутый нож и начал с усилием раздвигать створки раковины.

— Нам нужен хлеб, промолвил Морж, и зелень на гарнир, а также уксус и лимон, и непременно сыр. И если вы не против, то начнем наш скромный пир…

— Открой-ка рот, — обратился он к Игорю. — Вот так, умница. И глоток вина. Вкусно?

Студенистый, пахнущий сырой рыбой комок слизи скользнул в горло. Игорь с трудом заставил себя проглотить устрицу, но зачем-то кивнул.

— Да…

Георгий Максимович открыл ещё одну раковину, выжал лимон, взял за подбородок Геру.

— А теперь запей…

Представитель молодежного отделения партии мотнул головой.

— Я не пью спиртного.

— Это не спиртное. Это благодатный дар богов, в нем искры вечности. Давай-ка, за здоровье Владимира Львовича.

Гера выпил. Владимир Львович медленно встал, снял сандалии, сбросил халат и, совершенно голый, направился к бассейну.

Георгий, казалось, не замечал того, что происходит.

— Ну как, заяц? Не завербовали они тебя в свой гитлерюгенд? — спросил он Игоря.

— Мы и не вербовали, — возразил Гера. — Пожалуйста, не надо нас так называть.

Обескураженный, Игорь смотрел, как голый Владимир Львович ложится на воду, на детский резиновый круг. Георгий Максимович потрепал Геру по волосам.

— Аргоубийца Гермес, похожий на юношу видом, с первым пушком на губах — прелестнейший в юности возраст… Вот что, снимай-ка свою амуницию.

Обернувшись, он сделал кому-то знак, и Игорь только тогда увидел Галину в белом переднике, с полотенцами в руках, с совсем другим, чем прежде, угодливым и простоватым выражением лица.

— Галина Яковлевна, выдайте нашему гостю халат, а то он совсем сомлел в своем обмундировании.

— Конечно-конечно, пойдемте, — улыбнулась она и повела Геру в дом.

Мальчишки в воде играли в пятнашки, издавая резкие звонкие вопли. Владимир Львович колыхался на волнах.

— Ну, как прошел день? — спросил Георгий, подливая себе и Игорю вина. — Нашли общий язык с Вадимом? Он компанейский парень. Хотя обслуга есть обслуга. Забавно бывает наблюдать, на какие компромиссы идет их обывательское сознание…

— Потому что они всё знают про нас? — пробормотал Игорь, пытаясь поймать его рассеянный взгляд.

— Не думай об этом. Поедем купаться. Сейчас море как парное молоко.

Он отпил вина, встал, потянулся, расправляя грудь.

— Есть одно простое средство к достижению гармонии с миром, малыш. Наслаждайся тем, что дается тебе здесь и сейчас. Когда мне было восемнадцать, мои амбиции были огромны, как Сибирь. Но жизнь тоже казалась огромной, и часто хотелось сжать время, словно газ в баллоне, чтобы получить всё немедленно и сразу. Только недавно я научился пить жизнь с наслаждением, как это вино — без жадности, спокойно и благодарно…

Вернулся Гера, казавшийся хрупким и малорослым в просторном махровом халате, но сохранявший то же суровое выражение лица.

— Володя, — окликнул Георгий Максимович политика. — Поехали, окунемся в стихию вод. Я знаю место, там такая благодать — только ты, море, древние скалы и древняя земля. Может быть, ступаешь в след Юлия Цезаря…

Тот поднял вверх руку и показал средний палец. Георгий засмеялся.

— Об идах марта он тебе пророчит!

— Себе не накаркай…

— А я снайпера твоего возьму. Будем отстреливаться.

Георгий Максимович взял со стола принесенную Галиной новую бутылку вина, вручил Гере.

Игорь хотел развернуться и уйти в дом: «Поезжай с ним вдвоем, раз он тебе так понравился, этот придурок с мозгами набекрень! Пейте жизнь, наслаждайтесь гармонией с миром!»… Но вместо этого спустился вслед за Герой во двор.

Георгий открыл обе передние двери Кадиллака, сам сел за руль.

— Устраивайтесь рядом, мы поместимся…

Камни зашуршали под колесами. Они выехали за ворота и помчались вдоль побережья, мимо особняков и каменных заборов. Георгий всё прибавлял скорость.

— По этому поводу вспоминается Эпикур. Жизнь богов блаженна и изобилует всякими благами, ибо боги ничего не делают, не обременены никакими занятиями, не берут на себя никаких обязательств… Чему ты улыбаешься, заяц? Что взрослый дядька весь вечер говорит стихами?

Игорь, который и не думал улыбаться, оглянулся на Геру. Тем временем Георгий Максимович свернул с трассы на неосвещенный проселок, притормозил.

— Хочешь порулить, Игорь? Мне что-то попало в глаз. Тут всё просто. Коробка-автомат, как на моем джипе… Ты умеешь.

Игорь перебрался за руль и медленно тронулся с места. Георгий Максимович включил дальний свет — дорога серебристо и туманно легла между низкорослых деревьев, словно покрытая льдом река. Ночные насекомые вылетали из травы и разбивались о фары.

— Не напрягайся, — подбодрил Георгий. — Прибавь газа. Не бойся, тут никогда никто не ездит. — И повернулся к Гере: — А ты взгляни, что там такое… Больно моргать, соринка или мошка…

Игорь смотрел только на поблескивающую впереди дорогу, на белую в свете фар траву по обочинам, но чувствовал, что рядом в темноте происходит что-то обескураживающее и откровенное. «Жизнь богов, жизнь богов», — повторял он про себя, словно заговаривая боль.

Наконец, Георгий велел ему остановиться. Они вышли и стали спускаться к морю. В бухте, со всех сторон закрытой скалами, Георгий Максимович сбросил халат и раскинул руки.

— Ну что, нереиды мои? Вперед!

Песок холодил ступни, вода сначала показалась прохладной, но затем сделалась теплой, бархатистой и густой, как темное вино, налитое в огромный бокал. Далеко слева мерцали огни города.

Игорь сразу быстро поплыл, чтобы оставить их вдвоем. Потом лег на спину, глядя в небо, испытывая боль ревности, такую сильную, что хотелось выдохнуть и медленно погрузиться в воду, на самое дно.

Георгий Максимович вынырнул рядом, отфыркиваясь.

— За тобой не угнаться. Не надо заплывать так далеко, малыш… Мы все выпили.

— Мне всё равно, — сказал Игорь.

— А мне — нет. Давай-ка к берегу…

Они поплыли обратно. Когда ноги натолкнулись на дно, Георгий Максимович обнял его в воде, вытащил на песок и крепко обхватил сзади руками, зашептал в самое ухо, щекоча мягкой бородкой.

— Не бойся, всё будет хорошо…

Гера оказался внизу, у бедер. Его горячий язык скользнул по животу Игоря.

— Тихо. Расслабься. Погладь его.

Скованный стыдом и ревностью, Игорь пропустил минуту, когда ещё можно было оттолкнуть их. Его пальцы запутались в мокрых волосах Геры, теплых, как свалявшаяся шерсть. Потрясенный, Игорь видел, что Георгий Максимович почти совсем не пьян. Он действовал с той же пылкостью и страстью, что и утром, когда они были вдвоем. И когда, обнимая и подталкивая, он поменял их местами, Игорь всем своим существом осознал, какое незначительное место занимает в его сердце — в последнем ряду, вместе с Герой и с теми другими, о которых говорил Вадик — «постарше, лет двадцати пяти».

Это открытие причинило такую жестокую боль, что, когда всё закончилось, Игорь сразу вскочил и начал искать в темноте свою одежду, смаргивая слезы.

— Мы еще раз искупаемся, заяц, — проговорил Георгий, пытаясь удержать его. — Я весь в песке.

Игорь натянул только шорты, схватил футболку и побежал по камням наверх. Уже со скалы крикнул им:

— Купайтесь сколько хотите! Я больше не буду мешать!..

Кадиллак стоял с распахнутыми дверцами, ключи остались в замке зажигания. Он сразу завел машину и поехал. Тяжелый автомобиль недостаточно быстро набирал скорость, тогда Игорь начал давить на газ, виляя по дороге из стороны в сторону, удерживая руль одной рукой, ладонью другой вытирая слезы.

Фары встречной машины ослепили его. В панике он ещё сильнее выжал газ. Два круглых белых световых шара завертелись перед его лицом, и с силой ударили в грудь.

Очнулся он от громкого воя сирены. Навалившись на дверь, выпал из машины и, оглушенный, сел на землю. Через какое-то время его подняли, начали ощупывать, назойливо задавая один и тот же вопрос.

Он увидел бегущего по дороге Георгия Максимовича в распахнутом халате и начал приходить в себя.

— Игорь! — кричал тот, подбегая. — Черт бы тебя подрал! Дайте, я осмотрю… Что, где ты поранился?.. Здесь больно?.. Да заткните вы сигнализацию, клемму скиньте!..

Кадиллак ревел, одной фарой уткнувшись в ствол старого масличного дерева, другой освещая дорогу и роящихся над ней ночных насекомых. Вторая машина, рядом с которой стояли Вадик и Владимир Львович, была оцарапана по всему левому боку.

Игорь вдруг пришел в ужас от того, что натворил.

— Я не хотел… я испугался! — пробормотал он, дрожа. Георгий прижал его к себе.

— Ну-ну, тихо, всё обошлось… А это что? Кровь?..

Увидев, как кровь каплет на руки Георгия, на испачканный песком халат, Игорь схватился за лицо ватными пальцами и впервые в жизни ощутил приступ дурноты.

Всему последующему сообщилась призрачность сна. Его уложили на заднее сиденье. В доме, в ярко освещенном холле, Георгий Максимович сам продезинфицировал ему ссадину на подбородке и заклеил пластырем; заставил выпить несколько глотков коньяка.

— А теперь спать.

Владимир Львович вошел вслед за ними в спальню и встал у кровати, разглядывая Игоря, словно выбирая устрицу на блюде.

— Пациент скорее жив?..

Георгий взял политика за локоть и почти насильно повел к дверям.

— Всё в порядке, Володя. Извини.

Игорь стащил влажные шорты, закрыл глаза. Ему снова привиделись фары приближающейся машины, начался озноб. Он завернулся в одеяло, но дрожь не унималась. Потом пришел Георгий Максимович и сел рядом на постель.

— Ну, как ты? Я посижу с тобой, потом пойду наверх.

— Что теперь будет с этой машиной? — спросил Игорь.

— Починят, не волнуйся. Бог с ней. Главное, что ты цел. Голова не болит?

— Нет. А с кем ты пойдешь наверх? С Герой?

Георгий помолчал, потом поднялся, закурил сигарету.

— Знаешь, что я заметил? Когда лучше сидеть тихо, ты выкладываешь всё, что на уме. А когда можно что-то решить словами, ты молчишь, но вытворяешь какие-то безумные художества.

— Я тебе уже надоел? — проговорил Игорь, глядя ему в лицо. — Я хуже трахаюсь, чем он? Он тебе больше понравился, потому что младше выглядит?

Георгий Максимович сначала усмехнулся, потом нахмурился.

— Ты за кого меня принимаешь? Впрочем, поделом… Связался чёрт с младенцем.

— Я не младенец, я всё понимаю, — сказал Игорь. — Я знаю, что этот Владимир Львович с ними делает. И зачем их сюда привезли.

Георгий покачал головой.

— Давай договоримся, Игорь. Раз уж ты оказался здесь по моей глупости, запомни правило трех обезьянок. Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу.

Ладонью он прикрыл Игорю глаза, потом рот.

— А если будут пытать?

— Типун тебе… Давай-ка, выпей ещё два глотка и засыпай.

После коньяка озноб отпустил, по телу разлилось усыпляющее тепло. Мысли Игоря путались, он вдруг вспомнил разговор с Герой в парке.

— А ты веришь, что космический разум истребляет ненужных людей?

— Не верю, — ответил Георгий. — Хотя ему и следовало бы кое от кого избавиться. Спи. Если будешь хорошо себя чувствовать, завтра поедем кататься на катере к островам. А через пару дней мы с тобой отправимся в Барселону и дальше по побережью. Там живописные места — скалы, виноградники… Я иногда думаю — выйду на пенсию, куплю себе ферму где-нибудь в Нормандии. Простой комфортабельный дом с черепичной крышей. Заведу собаку, лошадь… Буду писать мемуары.

— Заведи тоже меня, — пробормотал Игорь сквозь дрёму. — Я могу кормить собаку и лошадь. Или готовить еду.

— Ну нет, тебе это не подойдет. Ты будешь ещё молодой мужчина, а я превращусь в ворчливого деда, выжившего из ума. Я и сейчас уже совершаю одну глупость за другой.

— Я тоже твоя глупость?

— Конечно.

— Самая большая? — пробормотал Игорь, чувствуя, как погружается в сон.

— Ну-ну, не обольщайся, — ответил ему уже далекий голос.

 

Глава 3. МАКСИМ

Радик, Добрыня и Кот ели суши, девушки — фруктовые салаты. Китти выскочила навстречу, обвила длинными руками.

— Мааакс!.. Какой ты стал мачо, такой загоревший весь… Прямо ковбой. А мы уже заждались.

Он сел к ним, заказал себе зеленый чай и пирог.

— Ну, рассказывай, как Мексика?

— Кактус жрал? Проперло?

— Как она, первая встреча с Мескалито?

Подружка Китти, Вика по прозвищу Румпель, поморгала влажными оленьими глазами.

— А Мексика это где, в Африке?

— Если я когда-нибудь женюсь, то только на тебе, — пообещал ей Андрей Добрынин, будущий владелец крупного мебельного производства.

Котов обернулся к Максиму.

— А мы же тоже с Жирным круизинг совершили, по Средиземноморью. Одиссея с Илиадой в одном термосе. Масса впечатлений. Короче, кто ищет — тот нарвется.

— Масса кала, — хмыкнул Радик Кочетков, сын хозяина сети продуктовых супермаркетов. — Встали, пожрали, выпили, задрыхли. Вечером нажрались на той же вонючей палубе или в убитом баре, поеблись с официантками, задрыхли. Как в больнице, всё по расписанию. А вокруг одна вода — топись, сколько влезет.

— Тут, что ли, другая херь?

— Тут хоть пёзды разные… И, главное, на берег выйдешь — тебя всё тащат по церквям и кладбищам, как будто мы какие-то старухи Изергиль. Могила Бродского, могила Дягилева, могила Васи Суходрищева… Венеция эта вонючая… гондолы, бля!

— Не выражайся при дамах, Жирный. Твоя проблема в том, что тебе с детства не привили никаких понятий о духовности, — проговорил Кот, разглядывая свои блестящие ногти. — Поэтому ты не умеешь наслаждаться такими простыми на первый взгляд, но, по сути, вечными явлениями, как море, звездное небо надо мной, анальный секс… Ты животное, Жирдяй, поэтому жри свой компост и не хрюкай.

— А вот это видал? — Радик поднес к лицу Котова кукиш. Тот поморщился.

— Что ты хочешь сказать этим жестом?

— Что я ебал тебя с твоей духовностью.

— Вот только не нужно выдавать желаемое за действительное.

Китти выбирала ложечкой фрукты из хрустальной вазочки и строила глазки Максиму. Белокожая брюнетка, тонкая и легкая, она была похожа на слетевшую с цветка царицу эльфов. Прошлой осенью, когда Катя только пришла работать в «Фэшн-Хаус» к Дорошевскому, Максим почти влюбился в её бескрылую хрупкость. Но отношения закончились, не успев толком начаться — какие-то поцелуи наспех, секс в машине… Потом Максим уехал в Манчестер, и она переключилась на Кота — Андрея Котова, который в их компании выступал в амплуа «самого умного». Его отчим был преуспевающим юристом, а мать занималась сделками с недвижимостью.

— Макс, ну ты хоть расскажи, как съездил? — проворковала Китти, прибавляя в обертоны голоса ещё каплю сдержанной страсти, словно ваниль в тесто для пирога. — А то сидит такой весь загадочный, молчит…

— Он проник в тайное учение Дона Хуана, — предположил Котов.

— Я просто перевариваю семейный обед, — возразил Максим, отпивая глоток чая. — А это довольно тяжелое блюдо.

— А вон девчонки идут, — внезапно вскрикнула Вика, показывая сквозь стеклянную стену ресторана на двух девушек. — Это новенькие, сейчас вас познакомим.

— А ты в теме, Макс, как Жирдяй свою вольвицу расхуячил по накурке? — вскинулся Добрынин, как всегда равнодушный к пополнению женских рядов компании — не столько из-за отсутствия интереса, сколько из-за пресыщенности этой приправой.

— Да, сука, по такой накурке за руль сел! — заржал Радик. — Еду, бля, меня распирает! А потом такой выворачиваю и правым боком вхожу в фуру, по колесу… ну меня крутануло в карусель… прикинь, стою уже на обочине, а меня прёт! Люди такие подбежали — типа, плакать надо, а я прусь как лошадь в цирке.

— Знакомьтесь, Таня и Лиза, — представила подружек Вика. — А эти веселые и симпатичные ребята — Андрей, Радик, ещё Андрей и Максим. Да садитесь, чего вы как не родные? И желания загадывайте между двух Андреев — стол-то круглый.

— Ну, какие расклады у нас? — спросил Кот, оценивающе оглядывая новеньких. — Ты прозвонил Симе, Жирный? Едем?

— А я лично тут бы ещё посидела, — заявила Вика. — Тут приятненько и вообще.

— Это, кстати, Макс Измайлов, — улыбнулась одной из новых подружек Китти. — Ты же его ещё не видела? Скажи, на папу похож?

— Да, офигенно похож.

— Всё, кроме ориентации.

— Ой, Макс, а ты уже знаешь про… ну, про Игорька? — Китти заморгала пушистыми ресницами.

— Вау, это же хит сезона! Реалити-шоу, просто сериал! Мы все припухаем по-тихому! — Вика со звоном бросила ложечку в блюдце.

— Подожди, дай я расскажу, — перебила Катя.

— Нет, дай я, я живой свидетель! Это же в кино надо было снимать! Мальчика уже фактически уволили, а Измайлов заходит в гримерку, весь такой элегантный, весь в «Армани», у нас челюсти отвисают медленно… И таким царственным жестом всех оглядывает. И полное молчание! И тут мы все понимаем, что мальчик просто сработал по-умному и пошел без разговоров за ним.

Китти засмеялась серебристо.

— Ага, и в понедельник его привозят утром на измайловском мерсе. Вот такие синячищи под глазами, на шее засос.

— Да он и сейчас по понедельникам никакущий! Вечно спит на лавке в раздевалке.

— Зато у него теперь и личные проекты, и весь оделся, и Василий с ним сама любезность. И в Испанию его свозили. Как говорится — побрила шубку, получила замшевое пальто.

Максим почувствовал легкую тошноту, вспомнив испанское вино — «молодое, нынешнего урожая».

— Ну, я не согласна, — капризно скривила губки Китти. — Все не так по шло. Измайлов охуительный мужик. В нем деньги — совсем не главное. Конечно, мальчик повелся, он же вообще маргаритка, ничего не видел в жизни. А тут тебе подарки, рестораны, поездки, любовь-морковь.

— Хочешь так думать — дело твоё. А я так уверена, что он далеко не такой наивный лошок, каким представляется.

— Слышь, Максимен, а у тебя папахен что… из наших, что ли? — запоздало удивился Добрыня.

Котов поднял вверх палец.

— И сказал Господь: вопль Содомский и Гоморрский, велик он, и грех их, тяжел он весьма.

— Да ладно, что такого-то, — возразила рыженькая Лиза. — Ну, нравятся ему парни. Может себе позволить. Все взрослые люди, криминала нету.

— Воеводин, кстати, несовершеннолетний, — заметила Вика. — Ему восемнадцать будет только в декабре.

— Главное, пришли такие, обсуждают свои дела, — пробормотал Радик, вытирая рот. — И кто это тут «из наших»? Я лично не из этих, если кто ещё не в курсах.

— Я тоже не понимаю, о чем вы говорите, — сказала четвертая подружка. Всё это время она напряженно молчала, оглядывая их компанию с явным неодобрением.

— Да, ты же не знаешь Измайлова! Таня просто не из агентства, она в клубах выступает.

— Стриптизерша?

— Кстати, он мне внешне совсем не нравится, — Вика никак не могла оставить предыдущую тему. — Вообще не в моем вкусе. Хотя я признаю, что данные хорошие, но совершенно не моё.

— Оно и не твоё, — снова засмеялась Китти. — Кстати, видно, что у него будет пик внешности года через четыре, когда тело и лицо подкачается, углы всякие уйдут… А как человек он, кстати, неплохой.

— Всё — хуета и томление духа, — подытожил тему Котов. — Пора нам ехать в Холмогоры.

— Я не стриптизерша, — вдруг возвысила голос четвертая девушка. — Я певица, выступаю с джазовой программой…

— Зачем? — спросил Добрыня, ощупывая её взглядом.

— Что зачем?

— Зачем с такими буферами ещё и петь?

Она попыталась встать, но Вика удержала её за руку.

— Ой, да успокойся, Таня! Они шутят, они всегда такие!

— Какие это мы «такие»? — снова обиделся Радик.

Китти потрепала его по волосам.

— Веселые и остроумные.

— А ещё раскрепощенные и суперсексуальные, — добавил Добрыня. — Я бы даже выразился так — гиперсексуальные и суперраскрепощенные…

— Вот только Максик такой задумчивый, — промурлыкала Китти, прижимаясь к плечу Максима. — Ну ничего, мы тебе поднимаем настроение. Да, девочки? Ну, Макс, улыбнись!

— Реально, будешь тут задумчивый, когда у тебя папон мальчиков пердолит, — хмыкнул Радик.

— Учти ещё — несовершеннолетних, — уточнил Кот.

— Беззащитных маленьких детей, — добавил Добрыня. — Ловит их у школы, заманивает в подвалы и там насилует, отрезает им пиписки и ест сырыми…

— Как хот-доги.

— Без горчицы.

— Правильное питание — залог здоровья.

Они захохотали.

Максим смотрел на приятелей, задаваясь вопросом, что заставляет его сидеть в потоках бесконечного словесного мусора и вяло улыбаться чужим и собственным натужным шуткам. Он вспомнил университет, Мексику, Юджина — приятеля-англичанина, который подбил его поехать в археологическую экспедицию. Они порядком надоели друг другу за эти три месяца, но всё же сохранили границу взаимного уважения и внутреннего стыда.

В этот момент белокурая Таня резко поднялась со своего места и направилась к выходу.

— Эй, ты куда? — крикнула ей вслед Лиза.

— Ой, да пусть идет. Она вообще какая-то неадекватная, я еще в прошлый раз заметила, — заявила Китти.

— А у них в Твери все такие. У меня был один знакомый оттуда, тоже вот так постоянно — обидится непонятно на что, встанет и уйдет.

— Да просто на высокой планке девочка, что не ясно? Типа, она актриса и певица, следующая остановка — Голливуд.

— А может, ровно в девять её большие тыквы должны превратиться в сушеные груши?

Они громко засмеялись.

Максим тоже встал и пошел к дверям, услышав вслед:

— Похоже, это заразное…

Таня шла быстро, не оборачиваясь, и ему пришлось прибавить шаг, чтобы догнать её у перекрестка.

— Давно мечтаю побывать в Твери, — сказал он, преграждая ей дорогу. — Это красивый город?

Крепко прижав к себе сумочку, она отпрянула, но, узнав его, попыталась обойти.

— Оставьте меня в покое! Я тороплюсь! Я все равно не собираюсь возвращаться, не теряйте зря время!..

Он пошел рядом с ней.

— Я тоже не хочу возвращаться. Давай просто погуляем. Вдвоем.

Она шагала, высоко подняв голову, глядя прямо перед собой.

— Сегодня отличная погода. У тебя красивый профиль. Нам обязательно идти так быстро?

Она немного сбавила шаг. Потом достала сигарету и закурила.

— Интересно, вам самим не надоело всё это?

— Что именно? — поинтересовался он.

— Ну, всё. Как вы живете. Вы почему-то уверены, что вы особенные, чем-то лучше остальных людей… А ведь на самом деле вы все просто наглые папенькины сыночки. Сами по себе вы ничего не стоите. Без родительских денег и машин, без тепленьких местечек. Вы даже на хлеб себе не сможете заработать, если вас оставят без вечной опеки.

Её лицо горело негодованием, и Максиму это почему-то ужасно нравилось.

— Может быть, найдем какое-нибудь спокойное место и обсудим этот непростой вопрос?

Она остановилась посреди улицы.

— Спасибо, я отлично знаю, чем заканчивается ваше «спокойное место»! Мне рассказывали, что было две недели назад.

— А мне не рассказывали. Я только вчера только прилетел из Мексики.

Взглянув на него как внезапно разбуженный человек, она пожала плечами.

— И что? Твои друзья тебе ещё не успели похвастаться? Как они танцовщиц из «Килиманджаро» завезли на дачу и издевались над ними два дня? Одной волосы обрили наголо… И так далее. А потом выкинули на трассе в пять часов утра. И им за это ничего не будет, потому что девчонки, конечно, в милицию не пошли…

Волосы у нее были нежного золотистого цвета, а тонкий пушок на щеках служил доказательством естественной природы этого золота.

— Хочешь, я прочту тебе стихи? — предложил Максим.

Она остановилась посреди тротуара.

— Ты как отзвук забытого гимна в моей темной и дикой судьбе… О, Кармен! Мне печально и дивно, что приснился мне сон о тебе.

Прохожие оборачивались на них, некоторые улыбались.

— А ты, оказывается, тот ещё псих! — воскликнула она, тоже не сдержав улыбки. — Ладно, пойдем уж лучше в кафе, а то нас в обезьянник заберут. Только я сама за себя заплачу, ясно? И не воображай, что ты меня покорил. Мне вообще нравятся взрослые мужчины, а двадцатилетних мальчиков я не люблю, у них мозгов нет.

Максим посмотрел в её синие глаза и решил, что не слишком удачно выбрал стихотворение.

 

Глава 5. МАРЬЯНА

Решение отца о реструктуризации холдинга поразило Марьяну как своей неожиданностью, так и ничем не оправданной несвоевременностью. Она привыкла безоговорочно доверять отцовской интуиции во всем, что касалось бизнеса, но в этот раз впервые его авторитет готов был пошатнуться.

Высказать свои опасения вслух она не могла, зная, что отец никогда не признаёт своей неправоты и в ответ на критику только измучит её гневным молчанием и недовольством. Вдобавок её удерживала гордость — она привыкла к тому, что последние несколько лет любое важное решение отец в первую очередь обсуждал с ней, и теперь её самолюбие было болезненно задето.

Поэтому воображаемые диалоги с отцом, которые она постоянно вела, приобретали всё более напряженный тон. «Эта ошибка может обойтись нам очень дорого, — повторяла она, поливая цветы в оранжерее, которой уже много лет занималась сама. — Я чувствую — всё пойдет совсем не так, как ты задумал, и кончится провалом. Прошу тебя, откажись от этой затеи. Оставим всё как есть, и просто будем работать ещё больше. В конце концов, у меня тоже есть право голоса в компании, и я категорически против этого раздела, который ты затеял так внезапно, никого не информировав».

Октябрь выдался ясный и теплый, и деревья в парке стояли совсем зелеными, только клены нарядились в алые и желтые листья. На выходные отец пригласил Сирожей, Сергея Сергеевича с младшим сыном, и, в довершение ко всем тревогам, Марьяна снова ощущала неловкость своего положения несватанной невесты.

Антон Сирож, рыхлый полнеющий блондин, был на четыре года моложе её, но уже успел развестись с первой женой (как объясняли — из-за того, что та не могла иметь детей). Считалось, что он ухаживает за Марьяной, хотя они встречались только на каких-то общественных мероприятиях или семейных праздниках, где едва говорили друг с другом. И в этот раз всё шло по обычному сценарию. После ужина отец и Сергей Сергеевич поднялись в кабинет, а Антон уселся к камину, закурил сигару и погрузился в чтение журнала «Катера и яхты». Марьяна, любившая вставать и ложиться рано, ушла спать. К завтраку младший Сирож не вышел, появившись в гостиной только в одиннадцать, и сразу отправился с Максимом в гараж осматривать лодку и снегоход. Марьяне же пришлось показывать оранжерею неотвязчивому Сергею Сергеевичу, который к месту и не к месту сыпал простонародными пословицами.

Когда к полудню приехал Георгий, раздражающе изысканный в своем светлом льняном костюме, в серых замшевых туфлях, Марьяна поймала себя на том, что и рада, и не рада его появлению.

Ей совсем не хотелось разбираться в природе того почти неприязненного беспокойства, которое с недавних пор вызывал в ней Георгий. Она предпочитала принять первое лежащее на поверхности объяснение этому чувству: муж покойной сестры вдруг занял главное место среди доверенных лиц отца, оттеснив её, Марьяну, от трона. Она предполагала, что здесь зреет какая-то интрига, направленная против неё, и не могла скрыть обиды. Но за чашкой травяного чая на освещенной солнцем веранде, оглядывая украдкой Георгия — костюм, шелковый галстук, туфли, плотно и мягко облегающие ногу, — она вдруг осознала, что мучается ревностью к той тайной посторонней силе, из-за которой он уже несколько недель излучал молодое, сияющее самодовольство.

Она уже знала, что в Испании Георгий принимал «своих» гостей — компанию представителей чиновничества и бизнеса, объединенных общим пороком, о котором не принято было распространяться вслух. Она знала также, что многие из этих людей женаты, имеют детей и вполне ловко маскируют свои пристрастия, тогда как другие открыто бравируют отклонениями от нормы. То, что Георгий являлся активным членом этого сообщества, было принято объяснять интересами бизнеса, который не разбирает запаха денег. Но Марьяна уже давно не верила этому объяснению, хотя не могла до конца поверить и в то, что Измайлов принадлежит к породе тех неполноценных мужчин, которых влечет к другим мужчинам.

— Почему нам не поиграть в теннис пара на пару? — предложил отец перед обедом. — Марьяна с Антоном, а мы с тобой, Георгий.

— Я готов, — ответил Измайлов и улыбнулся так, словно получил давно оставленный без движения долг.

Марьяна кивнула, хотя ей не особенно улыбалось играть с Антоном, который только что долго и скучно рассказывал о своей поездке на автомобильный завод «Феррари». Каким-то загадочным образом младший Сирож унаследовал все недостатки, но не получил ни одного достоинства своего отца, и это, пожалуй, было единственным необычным свойством его личности.

— Отличная идея, — согласилась она. — По крайней мере, за игрой нельзя курить сигары.

— Почему нельзя? — спросил Антон, глядя сквозь неё невидящим взглядом, и она едва сдержалась, чтобы не ответить грубостью на грубость.

Переодевшись в спортивные брюки и джемпер, Марьяна первая вышла к корту. Какое-то время она стояла, наблюдая, как горничная длинными граблями очищала покрытие от листьев, занесенных из парка — эта молчаливая девушка вызывала у неё возрастающее с каждым днем чувство гадливости. И не только из-за отца, который уже не скрывал своего особого отношения к ней, но ещё и потому, что Марьяна интуитивно чувствовала — за миленьким свежим лицом, под льняными кудряшками в небольшой черепной коробке разрабатывается некий захватнический план. Конечно, ни на минуту невозможно было предположить, что отец женится на прислуге, но он был достаточно своенравен, чтобы как-то по-другому возвысить её. Марьяна читала эту надежду в её невинных, всегда опущенных глазах.

Когда появились мужчины с ракетками в руках, Марьяна со смутным волнением отметила, что Георгий, самый высокий и лучше всех из них сложенный, выглядит элегантно даже в свитере и шортах. Всё это — белоснежный свитер, солнечные очки известной марки, безупречный маникюр снова напомнили ей о её подозрениях, и только усилием воли она заставила себя не продолжать эту неприятную мысль.

Словно в благодарность, Георгий подмигнул ей.

— Сейчас мы вас разделаем под орех.

— Ещё посмотрим, кто кого, — заставила себя улыбнуться в ответ Марьяна и потрясла ракеткой в воздухе, как воительница копьем.

Антон играл из рук вон слабо, и первый сет с разгромным счетом взяли отец и Георгий. Но во втором, подхлестываемая злым азартом, Марьяна сумела перехватить инициативу. Она как раз собиралась подавать третий мяч, когда Георгий вдруг развернулся у сетки и начал хлопать себя ракеткой по спине.

— Что случилось?

— У нас тут рядом пасека, у соседей, — проговорил отец.

— А черт! Забралась за шиворот и тяпнула.

Не думая о том, что её поспешность может показаться неприличной, Марьяна подбежала к нему.

— Если это пчела, нужно вынуть жало.

— Ты не посмотришь?

Свободным движением он снял через голову свитер, обнажив торс, и Марьяну бросило в краску от его такой близкой, непристойной наготы, и вместе с тем от обиды, что он вот так просто разоблачился перед ней, как перед сиделкой или врачом. Она растерянно смотрела на его широкую мускулистую спину, загорелую и влажную, с двумя родинками и намечающимися складками у поясницы, слышала запах его одеколона и свежего пота и чувствовала, как её руки и губы начинают дрожать.

— Что там? — спросил он, оборачиваясь через плечо.

— Да, тут жало. Нужно вынуть, — ответила она, стараясь не выдать своего смятения. — И продезинфицировать рану…

— До свадьбы заживет, — произнес рядом с ними старший Сирож, подошедший к сетке. Марьяне в его голосе послышалась насмешка, и она отдернула руку, которой касалась спины Георгия.

— Ну всё, застряли, — поторопил отец. — И правда будем ждать до свадьбы?

Георгий надел свитер.

— Прошу прощения у всех. Ничего страшного, пчелиный яд полезен. — Затем он вдруг нагнулся к Марьяне и заговорщицки подмигнул: — Спасибо, сестра. Есть мнение, что грамотно зафиксированный пациент в наркозе не нуждается.

Марьяна вернулась на свою половину поля, ощущая на себе пристальные взгляды отца и старшего Сирожа, чувствуя стыд, растерянность и злость. В тот миг, когда Измайлов склонился к ней, ей и вправду показалось, что он хочет сказать что-то важное, сделать признание, на которое долго не мог решиться. Но он просто дразнил её, как школьная красавица дразнит кавалера, к молчаливому обожанию которого давно привыкла.

После неудачной подачи Антона Сирожа стало ясно, что партия будет проиграна, и Марьяне стоило больших усилий не бросить игру до конца. Она не ушла с корта только потому, что не хотела давать Георгию еще один повод для самоуверенной улыбки.

Вечером, в своей комнате, снимая серьги и протирая лицо лосьоном, Марьяна продолжала обдумывать происшествие на корте. Закрыв глаза, она представляла, как Георгий стаскивает через голову свитер, снова видела его мощные плечи, густую шерсть на груди и темную дорожку, тянущуюся от пупка вниз, за резинку шорт. Потом она посмотрела на себя в зеркало и тихо, с нажимом произнесла:

— Если хочешь стать всеобщим посмешищем, продолжай в том же духе. Ты неудачница, старая дева, сухая палка. Не воображай себя яблонькой в цвету.

Но всё её существо вдруг возразило этим привычным мыслям — в зеркале она видела моложавую, подтянутую и по-своему привлекательную женщину, которой просто не слишком везло в личной жизни. И если бы она знала, как это можно изменить, она бы многое отдала за этот секрет.

 

Глава 7. ПИГМАЛИОН

В конце октября начались первые заморозки, и Георгий Максимович снова уехал — в Москву, а оттуда в Европу, где собирался пробыть больше двух недель. В ожидании его Игорь впал в душевную летаргию, бесчувственный сон на ходу. По утрам, еще лежа в постели, разглядывая выцветшие обои и желтые занавески в своей комнате, он уже предчувствовал скуку будущего дня, тягучий ток часов бессмысленного бодрствования. Он почти физически ощущал, как в отсутствие Георгия из его жизни улетучивается магия, осыпается позолота. На звонки в далекие страны был наложен строгий запрет, а сам его взрослый любовник звонил нечасто, и, наконец, Игорь стал бояться, что одним ненастным утром проснется и поймет, что никакого Измайлова нет, и никогда не было. Что есть только этот продавленный диван, ванная с текущим краном, растрепанный том Ницше на кровати отчима, и безысходное прошлое, в которое он вернулся уже навсегда.

В такие минуты, закрыв глаза, глотая безвкусный чай или повиснув на поручне в вагоне метро, как лемур на ветке, Игорь предъявлял сознанию весь перечень материальных доказательств существования Георгия. Он вспоминал вкус устричного соуса и сыра горгонзола, запах дорогой кожи в движущемся убежище, где можно было лечь головой на теплое под тонким сукном колено и чувствовать счастье спящей кошки; вспоминал ощущения своего тела, опустошенного и легкого по утрам, как высосанная ракушка.

В агентстве Игорь на время отвлекался от плетения спасительного кокона из вещества своей любви, лишь мгновеньями ощущая странность в том, что и без Георгия жизнь продолжает двигаться по своему кругу: занятия, тренировки, съемки, пицца в кафе на первом этаже или в стекляшке напротив. Обедал он почти всегда с Денисом, парнем с Украины, с которым их почти одновременно взяли в «Фэшн-Хаус». И хотя Денис был страстно любопытен, у Игоря всё же хватало рассудительности не делиться с ним подробностями своих отношений с Измайловым. Игорь отчасти гордился своей выдержкой, пока вдруг не узнал, что именно это свойство его характера давно служит предметом горячего осуждения коллег.

— Понимаешь, все думают, что у тебя корона. Ну, типа, звездой себя считаешь, — призналась Катя Саламатина, Китти, как называли её в агентстве и даже на официальных подписях к фотографиям. — Поэтому ни с кем не хочешь общаться. Я-то сразу поняла, что ты нормальный парень, но им же не докажешь. Борька Комаров еще пустил пулю, что ты вкладыш. Ну, стукач. Измайлову передаешь всё, что в нашем дурдоме творится.

Они ехали на показ коллекции начинающего модельера в каком-то полулегальном казино — Игорь сам не знал, зачем согласился на эту работу, которой раньше ему никогда не предлагали. Он помог Китти донести сумку до такси, а она предложила добираться вместе.

— Но я лично никогда в это не верила. Я же вижу, что у вас всё серьезно. Кстати, тебе респект, как ты Измайлова поймал за яйца. Прямо, надо опыт перенимать. Чтоб он столько долго с кем-то встречался — это прямо рекорд книги Гиннеса! Ты, главное, дальше действуй по-умному, а то с тебя станется всё прощёлкать.

— Что прощёлкать? — спросил Игорь, пытаясь прочесть смысл её слов по выражению лица.

Она засмеялась.

— Зайчик, не прикидывайся глупее, чем ты есть. Измайлов — единственный среди наших хозяев порядочный мужик. Он своим бывшим мальчикам всегда помогает устроиться. Женьке Винокурову контракт сделал в Германию, тот теперь в Мюнхене на телевидении работает. А Юрка Кошелюк попросил денег и в Москве открыл магазин спортивной обуви. Просто они оказались ребята с мозгами, а не только с чем-то между ног. Все знают, что Измайлов может быть хорошим трамплином, если захочет.

Слышать это было очень неприятно, но Игорь всё же решился задать вопрос, мучавший его и раньше.

— А из тех, кто сейчас работает… с кем у него что-то было?

— Ну, это ты сам узнавай, я-то зачем буду конфликтную ситуацию провоцировать? Кстати, обычно такие вещи делаются втихаря, через Василия или через Фреда, даже мы не сразу узнаём. Поэтому все тогда припухли на открытии «Альмагеста», когда он сам за тобой в раздевалку заявился. И сразу повез тебя на своем водиле. И в Испанию он тебя возил почти открыто, и в рестораны, и всё такое. В общем, чудеса, что он всё делает так. У него же деловая репутация и всякая такая фишка.

— Я об этом не думал, — проговорил Игорь, хмурясь.

— Правильно, зачем тебе-то об этом думать, — пожала плечиками Китти. — Просто лови свой шанс, пока всё не кончилось. Говорят, ты уже и с Максом Измайловым общаешься? Кстати, как он там?

— Нет, не общаюсь. Это у него корона.

Китти рассмеялась серебристым смехом.

— Да уж, это точно! А что ты хочешь — наследный принц.

Они вышли из такси у какого-то перестроенного заводского корпуса, и Китти присоединилась к ожидавшим её к девушкам, а Игорь спустился в подвальный этаж, в тесную комнату, которую им отгородили под примерочную.

Там между стойками с костюмами было одно только зеркало, и перед ним Андрей причесывал Рената, а остальные толкались вокруг. Душная смесь запахов туалетной воды, пота и лака для волос волной перемещалась по комнате, как только кто-нибудь распахивал дверь.

Игорь нашел свою фамилию на подколотых к костюмам лоскутах бумаги, начал раздеваться.

— Ребята, ну сказано же, в одежде не курить! — крикнула, пробегая через комнату, администратор Наташа. — Сейчас Василий увидит и оштрафует всех! Давайте быстрей, перед началом проверка в коридоре.

Игорь так и не добрался до зеркала, только намочил волосы над раковиной в служебной уборной. После разговора с Китти он вдруг начал чувствовать на себе насмешливые и неприязненные взгляды других парней, слышать шепот за спиной, и даже одернул себя: «станешь параноиком».

Через четверть часа они вместе с девушками выстроились в коридоре, и костюмерша быстро пошла вдоль ряда, одергивая складки, застегивая или распахивая пиджаки и рубашки, поправляя шарфы. Дизайнер двигался следом и высоким, капризным голосом объяснял:

— Идея заключается уже в самом названии коллекции — «Инфант». Думайте о том, как важна здесь концепция сексуальности, изнеженности. Современный мужчина все больше становится женственным, рафинированным и желанным. Это мужчина-ребенок, анфан-террибль, красивая игрушка, одинаково привлекательная для женщин и для мужчин своего пола.

— И не бегать по языку, — добавил Василий. — Идём чёсом, в среднем темпе, ближе к медленному. Нормально фиксируем поворот! По четыре выхода, меняем быстро, прошли мужские, сразу пошла женская, без паузы. Всем понятно? Увижу, кто курит в костюмах — будем прощаться. И не путать номера.

На первом же выходе Игорь ошибся. Он должен был завершать, за Борей Комаровым, но почему-то решил, что его очередь за Денисом. Боря отпихнул его локтем и быстро, тихо прошипел:

— На плешке научился первым вагоном лезть?

Игорь не совсем понял значение этих слов, но ощутил колючую враждебность Бори. Они прошли. Василий подгонял, и Игорь вместе со всеми поторопился переодеться, путаясь в длинных плиссированных манжетах, в кружевах на обтачке рубашки. Продолжая размышлять над словами Китти и над обидной фразой Бори, он отработал второй проход, рассеянно глядя в зал, где блестели хромом и стеклом столы, смутно белели лица гостей.

В перерыве им принесли шампанское и кофе в бумажных стаканчиках. Игорь хотел подойти к Боре, но появился Василий Николаевич и снова начал кричать:

— Если я сказал в медленном темпе, не значит, что надо ползать как мухи по дерьму! Сейчас работаем в зале, у столов. Еще раз для тупых — улыбаться нужно, а говорить с гостями, пить и есть нельзя! И если хоть один инцидент с клиентами, всех оштрафую, разбираться не буду…

Игорь машинально сел на стул у зеркала, не слушая, размышляя о том, нужно ли отвечать Комарову. Но когда Василий вышел, Боря сам направился к нему.

— Ты такая простая, даша! Все стоят, а она сидит!

Он резко выбил из-под Игоря стул, и тот больно упал на копчик.

Кто-то громко засмеялся, их обступили. Стельмак, Ренат, Дима Лыков — все «старенькие». Всем было любопытно, чем закончится ссора. Сидя на полу, Игорь видел кривые, брезгливые усмешки на их красивых лицах, чувствовал, как прямо над головой сгущается враждебность.

Он медленно поднялся, глядя на Борю, белого от ненависти.

— Что тебе надо?

— Ты, дешевка, — воскликнул Комаров, срываясь на фальцет, — думаешь, если Измайлов тебе в рот пару раз кончил, ты уже звезда на болоте? Думаешь, мало вас тут было?

Злость вскипела в груди Игоря, заклокотала в горле, не давая дышать. Комаров вдруг отлетел, опрокинув стойку с костюмами, и тогда только Игорь сообразил, что ударил его в челюсть. Снова раздался смех, кто-то бросился поднимать Борю и костюмы.

— Вы дебилы оба, теперь всех оштрафуют из-за вас! — досадливо воскликнул Женька Стельмак.

Опомнившись, Комаров кинулся на Игоря.

— Сука, урод, убью! Он мне челюсть сломал!.. У меня кровь во рту…

Его удержали за руки.

— Ты сам урод, — постепенно приходя в себя, пробормотал Игорь.

— А ты бы, правда, заткнулся, Воеводин, — с угрозой посоветовал Ренат. — Ты один, а нас тут много.

— Если я захочу, вас никого тут не будет, — не узнавая собственный голос, произнес Игорь и, захватив с вешалки свою куртку, вышел в коридор.

Денис догнал его.

— Класс ты ему дал. И правильно! Они нам завидуют, что мы молодые, вот и бесятся. Как будто сами бы не пользовались. А Комарову и Ренату уже по двадцать пять лет! Я не хотел передавать, но они всё время смеются над тобой и наговаривают… Что ты ходишь как железный дровосек, и пред камерой как колода, и двух слов связать не можешь. Что у тебя зажим и профнепригодность, а Василий тебя держит потому, что ты тогда Измайлову… ну, прямо в лифте, и всё остальное. И что они вдвоем тебя… ну, это делают… вместе с Марковым.

Игоря передернуло от отвращения. В конце коридора он остановился.

— А ты куда? — спросил Денис.

— Домой, — ответил Игорь.

— Так вот и уйдешь? А Василий?..

— А что Василий? — Игорь сплюнул на пол. — Что он мне сделает? Оштрафует?.. Я, может быть, совсем из агентства уйду.

— А костюм?

Игорь сейчас только сообразил, что так и вышел в кружевной рубашке и брюках из зеленой парчи.

— Потом верну.

— Так, а что сказать Василию?

— Ничего. Нет, скажи — пошёл он в задницу. И этим передай, что я им запомню железного дровосека. Я только пальцами щелкну вот так, и они об этом пожалеют… и про Измайлова в лифте… и про Маркова тоже!..

При этих словах лицо Дениса вытянулось. Игорь обернулся и увидел Василия и Маркова, подходивших к ним.

— Кто тут шумит? И что конкретно? — спросил Александр Николаевич, уставившись на Игоря веселыми желтыми глазами.

Игорь подумал, что Василий сейчас начнет орать, но тот молчал и только улыбался Маркову, словно невеста жениху. У Дениса было такое лицо, словно это ему, а не Комарову дали в челюсть.

— Ну, пойдем, расскажешь по порядку, — Марков повернул ручку двери с надписью «Вход воспрещен». — Уж ты как хочешь, Николаич, но этого бойца я забираю. А то в карты мне сегодня не везет, надо сваливать, пока штаны не проиграл.

Игорь хотел возразить, что уходит сам, но что-то объяснять сейчас было глупо, поэтому он молча вышел вместе с Марковым. Они оказались на площадке широкой лестницы, застеленной ковровой дорожкой. Охранник наставил на них рацию, но Марков остановил его жестом.

— Спокойно, родной, свои. Ситуация под контролем.

И, сжав руку Игоря выше локтя, повел его вниз.

На улице, под козырьком подъезда, Игорь высвободился. Сильный холодный дождь хлестал по асфальту, и пятна фонарей вдоль трассы расплывались, как если смотреть сквозь слезы.

— А ты, оказывается, конфликтный пацан, — заметил Александр Николаевич. — Хотя, тут я поддерживаю. Бывает, люди слов не понимают. Лучше один раз в рыло сунуть, чтобы знали, с кем ведут базар.

Игорь немного удивился, что он уже знает подробности их с Комаровым ссоры. Хотя спиртным от Маркова не пахло, он казался подвыпившим и был в хорошем настроении. Глядя на его круглую голову и пушистые усы цвета соли с перцем, Игорь подумал, что он похож на крепкого задиристого кота.

— Ну что, подвезти тебя?

— Спасибо, не надо, я машину поймаю, — Игорь натянул куртку на голову, чтобы выйти под дождь.

Марков пиликнул брелком сигнализации своего Лэндкрузера.

— Хрен тут поймаешь. Вокруг промзона, там выезд на кольцевую. Да не ломайся, что ты как школьница после первых месячных! Куда тебе?

— На Пионерскую.

— А мне в Коломяги. Соседи, значит.

Под защитой стеклянного навеса они вышли на стоянку и, поколебавшись, Игорь забрался в высокий джип. Марков включил музыку, рванул с места и прямо по тротуару выскочил на пустую дорогу, развернулся на двойной сплошной.

Приемник в машине был настроен на «Русский шансон». Мужской голос проникновенно выводил под мелодию вальса: «В тебе было столько желаний, и месяц над нами светил»…

— Ну, так чего вы там не поделили? — убавив громкость, полюбопытствовал Марков. — Или они всё возвышения тебе не могут простить?

— Какого возвышения?

Тот поднял брови, деланно удивляясь.

— А какого ещё тебе надо?

— Мне ничего не надо, — отозвался Игорь.

— Да ну? Вот мне повезло сегодня. Встретил бескорыстное сердце. Может, и дяде Саше тут чего отвалится за здорово живешь?

Игорь отодвинулся от него, отвернулся к окну.

Дождь заливал стекла машины, безлюдные улицы, темные дома. Игорь, в последние дни как-то утративший чувство времени, вдруг сообразил, что уже полночь.

Марков спросил, глядя на дорогу:

— А знаешь такую песенку? Как положено друзьям, все мы делим пополам… И снежинку, и дождинку.

Он вдруг резко остановил машину.

— Ну что, стажер, наладим контакт?

Игорь отпрянул, нашаривая ручку двери, чтобы выскочить наружу.

— Умора с тобой, ей-богу! — Марков расхохотался, показывая щель между широких передних зубов. — Сиди, кому ты нужен. Сигарет пойду куплю.

Увидев, что они стоят перед ночным магазином, Игорь понял, каким выглядит дураком. Мягкий голос из радио всё повторял припев вальса: «Как было тепло, что нас тобой вместе свело, девочка-пай, рядом жиган и хулиган»…

Через залитые дождем окна магазина он видел, как Александр Николаевич покупает сигареты, минеральную воду, ещё какую-то мелочь — шоколадки, леденцы в коробочках. Кто-то позвонил ему, и он вернулся к машине, плечом прижимая к уху коммуникатор, отрывисто отвечая:

— Да, получили. Само собой, мин херц, как только — так сразу. Доработаем и зашлём.

Он кинул в ноги пакет с покупками, подмигнул Игорю, показывая на трубку.

— Ты-то как там? Смазал лыжи парочке альпинистов? А калькуляторшу не оприходовал ещё? Смотри, она же скользкая рыба, уплывет из-под носа. А у нас дождь льет, мозгляво. Вернешься, я смотаюсь на недельку в Таиланд с семьей. Кстати, тут тебе привет передают. Помнишь парнишку, на открытии подарки разносил, Игорь зовут… Тут у меня под бочком. Хочешь поговорить?

С ощущением нелепости и непоправимости происходящего, Игорь взглянул на Маркова, взял трубку и сразу начал путано объяснять:

— Мы просто были в казино, так случайно получилось. То есть мы в машине, я домой еду… Там хорошая погода? А у нас тут дождь, просто льет как из ведра.

— В казино? — переспросил Георгий чужим, неузнаваемым голосом.

— Да, но мы уже вышли. Тут был показ, я согласился, раз тебя нет… Когда ты приедешь?

— Согласился, раз меня нет? — уточнил Георгий таким тоном, что у Игоря упало сердце.

— Просто, чтобы он меня подвез…

— Хорошо. Дай мне Маркова.

Игорь отдал телефон. Александр Николаевич сначала фыркнул в трубку, затем улыбка сошла с его лица.

— Да ладно, что ты с этим тендером? Всё нормально будет, не первый раз замужем. Фридман обещал… Сказано — сделано. Да, понял… Постараюсь. Хорошо, без «постараюсь» сделаю, сказал. Тебе тоже не скучать.

Он убрал телефон, нашарил в пакете у своих ног сигареты, открыл окно.

— Блядство, так и льет…

В эту минуту Игорь понял, что всё это — случайную встречу, приглашение подвезти, телефонный разговор Марков подстроил нарочно. Он пришел в казино, узнав от Василия, что Игорь будет там, зная, что Георгий будет звонить примерно в это время.

— Зачем вы так сделали? — проговорил Игорь, заглядывая Маркову в лицо и убеждаясь в справедливости своей догадки.

— Что я сделал? — покривился тот.

— Зачем вы сказали про меня?

Марков смотрел на дорогу перед собой.

— А чего ты схватил измену? И вопросов много задаешь. Учти, с таким характером тебя нигде долго терпеть не будут — ни в коллективе, ни в койке.

— Это не вам решать, — ответил Игорь резко.

— Ну-ну… Знаешь анекдот про гнома? Уже такой большой, а ещё веришь в сказки.

Он высадил Игоря возле метро, на углу проспекта.

Дождь на какое-то время утих, но по асфальту текла грязная вода; глинистая тропинка под домом, где Игорь обычно срезал путь, превратилась в болотце. Чтобы не испачкать дизайнерские брюки, он старался обходить или перепрыгивать лужи, но ботинки всё равно промокли; на душе у него было смутно, как будто и на неё налипла грязь. Случайно он взглянул на окна и увидел, что в кухне и в комнате отчима горит свет. Это был дурной, тревожный знак.

Тогда только он вспомнил, что несколько дней назад тётка говорила про дядю Витю. Кажется, тот звонил из своей «горячей точки». Погруженный в мечты, Игорь, почти не слушал её, о чем теперь пожалел. Это была самая длительная и дальняя командировка отчима, и он мог, как часто делал, вернуться раньше срока, никого не предупреждая.

При этой мысли Игорь почувствовал холод в животе, но тут же успокоил себя — не может быть, чтобы всё так сразу. Просто тётка моет в квартире полы.

Он успел только вставить ключ в замок, как дядя Витя распахнул дверь изнутри.

На отчиме была свежевыглаженная серая рубашка, в вырезе виднелась золотая цепь. Лицо его потемнело от загара, волосы и брови выгорели. А глаза, голубые, как застиранный ситец, сделались еще светлей.

— Ты знаешь, сколько времени? — спросил он вместо приветствия, цепко оглядывая лицо и прическу Игоря, куртку, парчовые штаны.

Тётка, маячившая за его спиной, попыталась прийти Игорю на выручку.

— Я тебе говорила, Витенька, их иногда задерживают допоздна. Но он меня всегда предупреждает, звонит заранее. Мне тоже не нравится, что поздно, но деньги хорошие платят…

— Язык есть, сам ответит, — потребовал отчим, и Игорь почувствовал, как стремительно уменьшается под его взглядом, словно герой какой-то мрачной сказки. — Ну?

— Я по работе задержался, — выдавил из себя Игорь, стараясь побороть первый приступ паники. — Так получилось. Я не хотел.

— Ну, дальше! Что дальше?

— Я больше так не буду…

— Что ты не будешь?

— Опаздывать…

— Что ещё нужно сказать?

— Тётя и отец, извините меня, пожалуйста. Я не хотел вас огорчать…

Дядя Витя посторонился. Тётка заморгала Игорю из-за его плеча.

— Поцелуй отца-то, четыре месяца не виделись!..

Отчим ждал, и, преодолевая страх, Игорь подался вперед и чмокнул сухую горячую щеку.

— С приездом.

Тот замер на секунду — Игорь видел, как на его шее шевельнулся кадык.

— Ладно. Иди, вымой руки и переоденься. Будем ужинать. А то, что на тебе сейчас надето, положить в помойное ведро.

В своей комнате Игорь снял дизайнерский костюм, сложил в пакет. Он действовал почти машинально, стараясь не думать о том, что мог увидеть и понять отчим по его лицу и одежде. Из сказки, в которой властвовал Георгий Максимович, Игорь словно вернулся в реальный мир, как девочка Элли, унесенная ураганом. Мысль о том, что он уже не сможет найти обратную дорогу в Изумрудный город, была такой пугающей, что он даже не хотел обдумывать её до конца.

Стол был накрыт, тетя Надя вытирала хрустальные рюмки. Игорь сунул в мусорное ведро пакет с вещами, сел. Отчим достал из шкафчика бутылку коньяка и опустился на свое место, которое никто не занимал, даже когда тот бывал в отъезде.

— Ты бы предупредил, Витенька, когда приедешь. Я бы пирог испекла, — пробормотала тетка, нарушая напряженное молчание за столом. — А так получается простенько, непразднично.

— Значит, нельзя было, раз не предупредил, — отрезал отчим сурово. — Я не на курорт ездил.

— Ничего, завтра поставлю тесто. С мясом, как ты любишь. А что еще приготовить? Оливье? Люди же придут.

— Я с утра на рынок съезжу, а с кладбища вернемся — этот тебе поможет. Оливье, жаркое с картошкой, нарезку. Список мне напишешь, что купить.

Поймав тень недоумения на лице Игоря, отчим вкрадчивым тоном, не предвещающим ничего хорошего, поинтересовался:

— А у тебя какие планы на завтра? Кино, театр, дискотека? Может, ты наплевал, что твоей матери четыре года?

Игорь молчал, опустив глаза в тарелку. Из-за переполнявшей его любви он и в самом деле забыл про годовщину смерти матери, и теперь его сердце болезненно и виновато сжалось.

— Там, наверное, совсем размокло в такую погоду, — подумала вслух тётка. — Два дня льет.

— Не растает, не сахарный, — ответил отчим, разливая коньяк.

Тётка подняла рюмку.

— Ну, с возвращением, Витенька. За твое здоровье. Слава богу, что всё благополучно. А то мы уже заждались.

— Я заметил, как вы заждались, — зло возразил дядя Витя.

Игорь взял рюмку и через силу проглотил немного жгучей жидкости с карамельным привкусом.

— А у нас всё ничего, — поторопилась успокоить его тётка. — Я всё там же работаю, только один день отдала. Игорь зарплату приносит неплохую. Вроде бы нравится ему, дальше учиться хочет по этой линии. Старается. Начальство его ценит.

Отчим криво усмехнулся.

— Ценит, говоришь?.. Понятно. А сам-то что скажешь?

— Работа как работа, — проговорил Игорь.

— Ну а ты расскажи подробнее. Нам же с Надеждой тоже охота приобщиться. Что там происходит, в мире шоу-бизнеса? Как ты там стараешься?

Игорь видел, как он бережно, по нитке, закручивает в клубок скопившуюся в нем злобу.

— Я пока учусь, — ответил Игорь через силу. — Иногда снимаюсь в рекламе. Одежду показываю… Сегодня был показ коллекции одного модельера. В ночном клубе, поэтому поздно.

— Ну, значит, нашел место в жизни? — повышая голос и взвинчивая себя, продолжал отчим. — Вышел в люди? Вот так — выставляться голым напоказ? Чтоб тебя приценивали, как кусок мяса в магазине?

— Я не хожу голый, — возразил Игорь, начиная задыхаться.

— И почему? Там ведь оно в порядке вещей?

Вилкой размазывая соус по краю тарелки, Игорь молчал. Как всегда во время таких допросов, он чувствовал себя виноватым, слышал предательскую дрожь в собственном голосе, даже когда говорил только правду. Дядя Витя, раскрасневшийся от гнева и коньяка, не сводил с него глаз.

— Как ты съездил, Витенька, расскажи, — заискивающе улыбнулась тётка, отважно принимая огонь на себя. — Интересная страна?

К удивлению Игоря, отчим позволил сменить тему. Наливая коньяк, он кивнул.

— Интересная. Пятый год засуха, продуктов нет, один опиум выращивают. Гуманитарную помощь сразу разворовывают и перепродают. Водохранилище высохло, даже в гостинице воду давали на час-полтора в день. Электричество тоже постоянно отключают. Деньги дешевые, как бумага, а дрова продают на вес, по килограммам.

— А мы всё жалуемся, — тётка покачала головой. — Вот где ужас-то, наверное.

— Как наши ушли, так война не прекращается. Дома стоят полуразрушенные, а в них так и живут семьи с детьми. И просто в железных контейнерах живут, как зверьё. И порядки звериные, испражняются прямо на улицах, в канавы. Женщины выходят из дому все закрытые с головы до пят и в сопровождении мужчин. Иначе камнями могут забить. Считается, что женщина — это тень мужчины.

— А что у них по вере? Мусульманство?

— Ислам. Перед нами французы ехали из Красного креста — подорвались на растяжке… Мы в Москву прилетели как из ада в рай. В аэропорту светло, чисто, в гостинице — горячий душ.

Он выпил и налил ещё.

— Но и у нас, я заметил, чёрных больше становится с каждым годом. Пустили в дом зверьё, а эти твари быстро наглеют. Дальше будем терпеть, они нас на улицах резать пойдут.

— Это точно, совсем хозяевами стали, — вздохнула тетка. — Сама видела, на рынке чёрный женщину ударил. Что она у него перец украла. А она взяла, потому что недовес…

Радуясь, что отчим оставил его в покое, Игорь ещё какое-то время давился вареной картошкой, потом положил вилку.

— Спасибо. Можно, я пойду?

— Пойдешь? — вдруг вскинулся дядя Витя. — А что, неинтересно? Или так устал от своей работы? Ты хоть понимаешь, откуда я приехал?.. Что из этой мясорубки не каждый возвращается?.. Или как? Лучше бы на мине подорвался? Этого ты хотел? Смотреть в глаза!

— Не хотел, — пробормотал Игорь, не поднимая головы.

Отчим стукнул кулаком по столу так, что зазвенела посуда.

— Я сказал — смотреть мне в глаза!

Его лицо побагровело, белки налились кровью. Но, глядя на него, Игорь с удивлением осознал, что не испытывает привычной паники. Только отвращение и подступающую к горлу дурноту. Он почувствовал, что и дядя Витя подспудно ощущает в нем эту перемену и начинает нервничать, словно человек, потерявший дорогу в темноте.

— Значит так, смотри и слушай, — продолжал отчим, всё еще сжимая кулак. — Про свою работу блядскую забыл. Приказ не обсуждается. Я сам ухожу из подразделения. Так что больше командировок не будет. Завтра поедем на кладбище, придут гости, и я поговорю насчет дальнейшего. Может, лучше тебя и правда отправить в этот призыв, сразу, как исполнится восемнадцать. Послужишь в нашем округе, получишь водительские права. Заодно дурь из головы выбьют.

— Как, Витенька, ты уходишь из подразделения? — искренне удивилась тётка.

— Перевожусь в запас. Может, преподавать. Хватит по войнам мотаться. Когда повысят, по деньгам будет не меньше.

Тётка закивала.

— Ну и правильно, и хорошо. Здоровье дороже. Что они, деньги — и так проживем.

Она хотела взять тарелку Игоря, но отчим кивком головы заставил её сесть на место.

— Что ты прыгаешь вокруг него? Сам помоет. Слуг нет.

Игорь поднялся. Спиной чувствуя его взгляд, стряхнул остатки картошки в ведро, ополоснул тарелку и пробормотал:

— Спасибо. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Игорек, — негромко отозвалась тётка.

В своей комнате Игорь открыл окно, закурил. Тучи разошлись, на небе высыпали звезды, мелкие и острые, как осколки стекла. Глядя на них, Игорь подумал о Георгии Максимовиче, который где-то в далекой Швейцарии сейчас спит, или пьет вино, или вот так же смотрит в небо. Ещё в машине Маркова он почему-то уверился, что уже не сможет доказать свою невиновность, что Георгий даже не станет слушать его оправданий. И думать об этом было так же тяжело, как о дяде Вите, который снова явился, чтобы сломать и раздавить все надежды, которыми Игорь в последнее время жил.

Он вспомнил: небесные тела, двигаясь в космосе по своим орбитам, издают прекрасный звон, эти звуки постоянно воздействуют на нас… Почему тогда человеческая жизнь устроена так нелепо и несправедливо?..

Дядя Витя пришел в середине ночи. Он вошел бесшумно, в носках, постоял какое-то время у кровати, сдерживая дыхание, затем осторожно лег.

Он долго лежал без движения, а Игорь, с гулко стучащим сердцем, пытался дышать глубоко и ровно, притворяясь спящим, хотя оба знали, что он не спит. Потом отчим придвинулся ближе и осторожно дотронулся до него. Постепенно прикосновения становились уверенными и грубыми, но Игорь продолжал изображать глубокий сон.

Затем реальность исчезла. Повинуясь обратному отсчету, который вел дядя Витя, Игорь уменьшился в двенадцатилетнего мальчика и забыл всё, что будет с ним позже. Он лежал в постели с высокой температурой, мать ушла на работу, а дядя Витя монтировал фильм на компьютере. Нужно было выпить порошок, и отчим высыпал лекарство на ложку, а Игорь проглотил, и когда дядя Витя раздевал его, он никак не мог проснуться и закричать, как бывает во сне, когда нужно бежать, а ты не можешь пошевелиться.

Дядя Витя уже хрипло и жарко дышал ему в затылок, когда наступила очередь жестокой фантазии, которой Игорь всегда отдавался в этот момент. Перед его глазами быстро, но очень подробно разворачивался виртуальный мир компьютерной игры. В этой игре он вставал и сбрасывал отчима с дивана, бил кулаком в лицо и ногой в живот, а потом выхватывал из-за пояса свои космические бластеры и расстреливал дядю Витю с двух рук. Кровавые мозги и внутренности расплескивались в воздухе красивыми алыми брызгами.

После судорог агонии отчим ещё минуты две лежал рядом, восстанавливая дыхание. Потом он встал и ушел. Игорь перевернулся на спину и, одной рукой вытирая текущие по лицу слезы, другой начал ласкать себя, пытаясь представить прикосновения Георгия Максимовича, мысленно отрывая и комкая страницу памяти, хранящую образ дяди Вити.

Потом Игорь хотел подняться и принять душ, но усталость пересилила брезгливость и, натянув на голову одеяло, он уснул.

Утром, когда отчим уехал в гараж за машиной, а тетка ушла за хлебом, перед этим сунув Игорю спасенный из ведра пакет с дизайнерским костюмом, Игорь смог позвонить Денису. Тот ждал звонка.

— Слышь, чего было! Комаров с Ренатом так обделались, даже приятно посмотреть…

Захлебываясь от избытка злорадных чувств, Денис рассказал, как Боря с Ренатом и ещё двое «стареньких» пожаловались на Игоря и потребовали его наказания. Но Василий собрал всех и объявил, что Комаров уволен, а Ренат и другие доносчики оштрафованы на половину зарплаты. Про костюм не вспомнили, но кто-то из девчонок видел, как Игорь уехал с Марковым, и теперь все обсуждают эту тему.

— Кстати, вот интересно, — проговорил Денис задумчиво, — эти штрафы, на которые Василий нас опускает, куда они идут? Прикинь, он же никому не отчитывается — взял, и двести зеленых на кармане. Денис никак не мог побороть провинциальный говор, и теперь у него получалось смешно — «узял». Он как-то признался, что решил дружить с Игорем, чтобы перенимать правильную речь.

— Ты говорил, у тебя сосед съезжает из квартиры? — спросил Игорь, который ещё с вечера обдумывал своё нерадостное будущее. — Пока не нашел никого? У меня с теткой траблы. Можно, поживу у тебя дней пять?

— А чего тебе Измайлов квартиру не снимет? — поинтересовался Денис. — Нет, ты живи, без вопросов. Но мне надо хозяев предупредить.

— Я заплачу половину за месяц, — предложил Игорь и, расслышав, как кто-то открывает входную дверь, поторопился попрощаться. — Извини, мне тут надо идти. Ты будешь дома вечером? Тогда я приеду.

Дядя Витя позвал из коридора:

— Возьми пакеты. Мясо — в холодильник. Не в морозилку только, вниз. И включи мне свет в ванной…

Руки у него были испачканы машинным маслом, рукава засучены выше локтей.

— Аккумулятор ставил, изгадился. Готов? Заверни с собой пару бутербродов, пока переоденусь.

Он вышел свежий, повеселевший, в новой белой рубашке, как будто собрался не на кладбище, а на парад.

— Поехали. Время поджимает.

И, подгоняя Игоря, похлопал его по спине, провел ладонью по плечу возле шеи, сильно сжал предплечье, ощупывая бицепс.

День был солнечный и ветреный. Полуистлевшие желтые листья налипли на крышу машины. Букет осенних хризантем на заднем сиденье источал горьковатый аромат. Отчим кивнул на пакет, лежащий рядом с цветами.

— Посмотри там, тебе привез. Японка. Тридцать месяцев гарантии… У нас таких пока не продают.

Игорь вынул из пакета коробку с видеокамерой.

Еще полгода назад он бы жил радостью нежданного подарка несколько дней, как было когда-то с велосипедом и компьютером. Но теперь не получалось даже изобразить любопытство: у Георгия была почти такая же камера, Игорь научился пользоваться ею в Испании.

— Инструкцию прочитай сначала, — потребовал отчим, и Игорь развернул книжицу, делая вид, что разбирает английские слова. Вместо этого он украдкой разглядывал профиль дяди Вити — прямой нос и округлый подбородок с ямочкой, крупное ухо, выступающий кадык — и думал, что отчим чем-то похож на мраморные бюсты умерших людей в музее, которые глядят прямо в лицо друг другу пустыми белыми глазами.

— А ты не рад мне, как я вижу. Да, мартышка? — вдруг обратился к нему отчим.

— Рад, — ответил Игорь и снова взял в руки камеру. — Спасибо.

— Папа, — подсказал тот. Он почему-то любил, чтобы Игорь называл его отцом.

— Спасибо, папа, — повторил Игорь и отвернулся к окну.

У входа на кладбище построили часовню из красного кирпича, и её крыша сверкала цинком. Оглядывая ровные ряды могил, тянущиеся почти до самого горизонта, Игорь подумал о том, как схоже это расчерченное пространство с однообразием городских новостроек.

Он всю жизнь прожил в спальных районах — сначала с матерью в общежитии, потом с отчимом в сером бетонном доме. Из их окон были видны точно такие же типовые многоэтажки. План судьбы, намеченный для Игоря дядей Витей, был вычерчен по тому же ординару.

— А что замок висит? — спросил отчим у рабочих, показывая на новенькую часовню.

Могильщики, крепкие парни в оранжевых безрукавках, заулыбались, переглядываясь.

— У Господа Бога выходной, — ответил, щурясь на солнце, один.

— Отпуск за свой счет, — поддержал шутку другой.

Дядя Витя отдал Игорю цветы, взял пакет с бутербродами, камеру, и они двинулись вверх по заасфальтированной просеке, разрезающей участок кладбища на две ровные части.

Игорь первый вспомнил ориентир — гранитный обелиск, как палец торчащий среди одинаковых низких песчаных плиток, — и за обелиском увидел сухой веночек над поблекшей фотографией. Он подумал, что в такой солнечный день смерть не кажется страшной и умирать проще, чем в пасмурную погоду или зимой.

Могила заросла сорняками. Вынув перочинный нож, дядя Витя начал срезать кусты цикория в ограде. Игорь зачерпнул в канаве ржавой воды, установил банку с цветами перед портретом, вминая донышко во влажную глину. Затем они сели на скамейку; отчим достал из пакета бутерброды, «маленькую» и три стакана, плеснул в каждый немного водки. Они выпили молча, не чокаясь. Дядя Витя вынул сигарету и протянул пачку Игорю.

— Да бери, что ты жмешься. Знаю же, куришь, все вещи пропахли. И водки выпей ещё, ты же не за рулем.

Вдалеке, у кромки кладбища, над голыми тополями кружили стаи ворон, ветер разносил их грай; тучи быстро плыли в небе, шелестела сухая трава. Солнце немного пригревало лицо.

Игорь закурил, читая надписи на соседних памятниках, машинально подсчитывая разницу между датами рождений и смертей. Получалось, что мать самая молодая из лежащих рядом.

— Ничего не хочешь мне сказать? — наконец спросил отчим, глядя куда-то поверх крестов.

— Про что? — пробормотал Игорь.

— Например, чем ты ещё занимался на этой работе. И с кем.

Чтобы не смотреть на него, Игорь поднял стебель цикория и осторожно перевернул на брюшко сонного жука-пожарника, обнаруженного в траве.

— Я ведь пойду туда и сам узнаю, — повысил голос отчим.

Игорь легонько подтолкнул пожарника стеблем и ответил, поднимая каждое слово, как камень:

— Заодно расскажи, кто меня научил.

И он, и дядя Витя знали, что это бунт, нарушение табу, преступление запрета. О том, что происходит ночью, нельзя говорить и даже думать днем; нельзя говорить и думать никогда. От волнения Игорь слышал нарастающий гул — шум крови в ушах, — и как будто поднимался над землей, чувствуя в себе постороннюю огромную силу.

Дядя Витя хрустнул суставами, сминая в кулаке пачку сигарет.

— Я же тебя пришибу сейчас.

— Только попробуй, — прошептал Игорь. — Только попробуй меня тронуть.

Над кладбищем летел ветер, тучи быстро двигались по небу. Игорю вдруг представилось, что они перенеслись на чужую пустынную планету, где каждая вещь и мысль воплощена не в слове, а в образе прямоугольного могильного камня.

Опомнившись, дядя Витя вырвал у него из рук цикорий и раздавил ботинком жука. Ему нужно было оставить за собой последнее слово, и он заговорил с показной злостью, всё больше распаляясь, словно хотел присыпать словами зыбкую почву неуверенности.

— Значит так. Что ты делал без меня, разбираться не хочу. Но теперь я приехал, и в моем доме будут мои порядки. Шляться больше не позволю, и про работу свою блядскую забудь. Я не для этого тебя воспитывал и кормил десять лет. Если надо, наручниками к батарее пристегну, понял? Или изуродую, как бог черепаху. Раз обещал твоей матери, что характер твой переломаю, значит, так и будет. Ты понял меня, я спрашиваю, ты?..

— Понял, — не глядя на него, ответил Игорь.

— А теперь пошел к машине.

После пережитого напряжения Игоря охватила апатия. Он закурил и поплелся за дядей Витей к выходу с кладбища, где рабочие всё так же сидели на свежих досках перед часовней.

Молча дядя Витя открыл дверь машины, завел двигатель, включил радио.

Игорь уже знал, что отчим постарается как-то отплатить ему за пережитые минуты слабости. И когда тот невдалеке от кладбища свернул на проселочную дорогу и заехал в редкий березовый лесок, Игорь догадался, что тот собирается делать.

Это было против правил — днем, в небезопасном месте, где их могли увидеть и где они могли видеть друг друга. Но это означало, что дядя Витя решил назначить новые правила. Заглушив мотор, он посмотрел на Игоря и притянул к себе его руку, и тот почувствовал, что не может не подчиниться молчаливому приказу.

Через полчаса, когда они уже ехали по трассе, отчим произнес первые за всё это время слова:

— Сядешь за руль? Или всё забыл, чему я учил?

Игорь пересел на водительское место, поехал, постепенно прибавляя газ. И подумал вдруг с каким-то веселым отчаянием, что если разогнаться до ста пятидесяти и протаранить бетонный столб, то все его проблемы разрешатся быстро и просто. Главное, чем ему не понравилась эта мысль — перспективой смерти рядом с дядей Витей, с которым он больше ничего не хотел делать вместе.

Они доехали до города, и когда отчим остановился у магазина, чтобы купить сигарет, Игорь вышел из машины с другой стороны, сбежал по ступенькам в переход метро и поехал к Денису.

 

Глава 9. ODI ET AMO

По возвращении в Петербург Георгий агрессивно взялся за разбор завалов. Висели текущие вопросы, которые решались только на его уровне, но не было сделано многое из того, что могли закрыть и Марков с Казимиром. Застрял голландский сити-молл из-за проблем со снятием охранного статуса с двух аварийных зданий. Никак не утверждалась вторая очередь по проекту бизнес-центра, заседания по которому откладывались уже третий месяц. И было уже очевидно, что движение встало из-за некомпетентности и нечистоплотности нового сотрудника, взятого по рекомендации Сирожей.

Роль Синей бороды Георгий не считал удачей своего репертуара, но тут пришлось «включить командный голос» и начать неделю с репрессий. «Крысой» уже плотно занимался Осипенко, начальник службы безопасности холдинга, но эта история должна была послужить уроком и для остальных. Во вторник Георгий провел общее собрание, припугнув низовых работников перспективой штрафов, кадровых зачисток и уголовных дел. Топ-менеджерам в индивидуальном порядке напомнил о плачевных последствиях «работы в свой карман». В среду встретился с людьми из Комитета и из стройнадзора, в четверг протолкнул вопросы по дебиторской задолженности и пободался с арендаторами. В пятницу он всё же устроил выволочку Чугункову и Маркову (Саша усмотрел здесь сведение личных счетов) и решил покончить с вопросом, который подспудно отравлял источники вод его душевного покоя.

Он не звонил Игорю и не отвечал на его звонки, хотя мельком видел мальчика в приемной у Дорошевского и успешно игнорировал обращенный к нему умоляющий взгляд. Ещё в Швейцарии он решил, что эпизод с Марковым — возможно, и не дозревший до формальной измены — всё же служит прекрасным поводом, чтобы прекратить эту неумную связь. И хотя принятое решение не требовало обязательной реанимации исчерпавших себя отношений с Росликом, Георгий не знал, как ещё заместить образовавшуюся в сердце пустоту.

Ростислав был занят в вечернем спектакле, но освобождался не поздно — давали короткие хореографические миниатюры. Георгий подъехал к театру к половине одиннадцатого. Рослик вскоре появился из дверей служебного входа, очень прямой, затянутый в узкой талии поясом плаща полувоенного покроя — стойкий оловянный солдатик. Георгий поморгал фарами, и он зашагал к машине своей балетной походкой, словно маршируя на плацу.

Рыжеволосый парнишка, отпрыск колена Левитова (Ааронова? Неффалимова?) выпорхнул следом и полетел за Росликом, окликая:

— Звягинцев, ты куда? Ты же обещал шмотки из Голландии показать!

Ростислав, уже взявшийся за дверцу внедорожника, что-то сказал ему негромко, но любопытный приятель не сбавил галоп.

— Мы же договаривались! Я уже маме позвонил, что задержусь! — И, сделав вид, что только сейчас обнаружил в машине Георгия, нагнулся к окну: — Ой, здравствуйте! А я вас не заметил!

— Садись назад, — предложил ему Георгий, решив, что неизбежная сцена объяснения с Росликом при свидетеле пройдет короче и веселей. — Не нарушайте своих планов из-за меня.

Паренёк не заставил себя упрашивать. Он развалился на заднем сиденье и, разглядывая салон, трогая обивку, затараторил:

— Какие тут сидушки удобные! Кожа? А чего вы к нам больше не заходите? Все обратили внимание. Даже скучно без вас.

Он картавил и кокетливо растягивал гласные.

— У тебя же можно будет душ принять, Сла-ав? А то я не успел, весь потный, как селедка в рассоле… Ненавижу эти халтуры, негде помыться по-человечески. Еще Клочкевич мой клей для ресниц весь вымазал. Вообще этот состав терпеть не могу, и Кондрашова с училища не перевариваю.

— Может, ты заткнешь фонтан? — процедил сквозь зубы Рослик, не оборачиваясь, и не меняя брезгливо-величественного выражения лица, словно позировал для парадного портрета. Георгий сообразил — так они переговариваются на сцене, чтобы зрители не замечали движения губ.

Парнишка пожал плечами.

— А чего ты заводишься? Мне что теперь, молчать всю дорогу? Даже не вежливо — позвали, а теперь молчи.

— Не вежливо, — кивнул Георгий, не позволяя разрастись конфликту. — Давай знакомиться. Как тебя зовут?

— Мы с вами в курилке два раза знакомились, вы не помните? Я Сева. Для друзей — Севочка. А вы — Георгий Максимович, я знаю.

— Скотч пьешь, Сева?

Парнишка расплылся в улыбке.

— Ой, нет! Я никого не хочу напрягать!

Рослик, чей строгий профиль с откинутыми надо лбом волосами напоминал изображения римской богини Минервы, покосился на Георгия.

— Может, следовало сначала узнать и мое мнение по этому поводу?

— Ты против? — Георгий Максимович выразил лицом легкость мыслей и чувств. — Это же твой приятель. Потом посадим его на такси.

По драматическому характеру его молчания Георгий понял, что Рослик давно отрепетировал сцену их встречи. Представление срывалось из-за Севочки, который выскочил из кулис, как прикормленная буфетчицей кошка, имеющая неизменный успех у публики даже при скромных внешних данных и небогатом даровании.

Звучное имя Ростислав сокращали по-разному, но Георгий как-то сразу окрестил его Росликом. В этом прозвище, словно стоящем на полупальцах и тянущемся вверх, звучал тот же тон, что и в пропорциях узкого тела с высокой шеей и удлиненными конечностями, в мелодике его немужского сипловатого голоса. Он танцевал в частной труппе, занятой развлечением туристов: фольклорные шоу, «Лебединое», «Жизель». Небольшие роли, соло в кордебалете, иногда поездки за границу. Всегда трезво оценивал свой потенциал — не всем же блистать в Мариинском или у Эйфмана.

Три, нет, уже четыре года назад Георгий ехал с какой-то затянувшейся допоздна встречи, и под колеса ему выскочил подвыпивший, чем-то сильно расстроенный молодой мужчина с волосами цвета льняной соломы, с нездешним абрисом бледных щек. Георгий угостил его кофе в ночной закусочной, довез до дома, прослушал хорошо темперированную жалобу в адрес вероломного друга-хореографа, соблазнившегося юными прелестями воздушного акробата.

Мир богемы, цирк на воде, спешите, наши клоуны не умеют плавать…

Поначалу с ним было легко и занятно — яд сухощавого, натренированного в злословии ума источался на товарищей и недругов по ремеслу, на круг балетоманов, сопричастных общему пороку, плотно сомкнувших ряды вокруг учебных, открытых и закрытых сцен города. Ряды, в которых они обнаружили немало общих знакомых. Через полгода Георгий помог ему переселиться из многокомнатной коммуналки в отдельную квартиру в зеленом районе, обставить новое жилье. Но с обретением защиты от враждебного мира в скорлупе житейского благополучия Рослик постепенно утратил и свой воинственный задор, и нервную пылкость, и половину обаяния. Душа его вдруг сделалась тяжеловесной и бескрылой, как его прыжки, как добротная приземистая мебель белорусского производства «под старину», которую он выбрал для спальни и прихожей.

— Ну, расскажи, как твои дела? Как гастроли? — спросил Георгий, вспомнив, что в последний раз они встречались как раз перед отъездом труппы за рубеж.

— Гастроли нормально, — ответил Рослик, так и не опустив брезгливо поднятую в адрес рыжеволосого приятеля бровь. — Хотя был изматывающий график. Почти вся Скандинавия, с ночными переездами. Стокгольм, Копенгаген, Амстердам… В Амстердам я просто влюбился. Наверное, снова поеду в феврале. Кстати, меня там все принимали за местного. Не только из-за цвета волос. Я очень комфортно себя чувствовал. Никто не верил, что русский…

— А меня в Турции за своего принимают, — влез в беседу рыжий Севочка. — Только не надо комментариев, что Турция дешевка! Во-первых, я сам знаю, а во-вторых, всё равно они живут лучше нас. Они в Евросоюз скоро вступят. И вообще, там тепло и много красивых мужиков, а у нас ни того, ни другого. Понятно, о присутствующих я не говорю.

За то время, что Георгий не был в малометражной квартире Рослика, она ещё уютнее укуталась занавесками и коврами, ещё наряднее расцвела островками комнатных растений. В кухне по деревянной сетке цеплялся вьюнок, дозревали на невысоком деревце лимоны. В ванной поселились керамические гномы, держащие на головах плетеные корзинки для банных принадлежностей.

Завалив диван целым ворохом шуршащих пакетов, Рослик заботливо укрыл прикроватный столик салфеткой, начал расставлять тарелки с закусками, стаканы. Принес лед. Севочка бросился перебирать сокровища — шелковые рубашки, шарфы, колготки, ещё какие-то яркие предметы, назначение которых было Георгию неизвестно.

— Вот это я хочу! И это, и это, — восклицал рыженький, подмигивая Георгию в зеркало всем своим веснушчатым лицом, некрасивость которого несколько искупалась живостью. — Прямо всё бы взял, был бы спонсор! Я померю, Слав?

Ничуть не скрывая очевидных намерений, он тут же разделся до трусов, и Георгий на минуту почувствовал, что небольшое жилистое тело парнишки, покрытое яркими веснушками с ног до головы, волнует его, по крайней мере, живей, чем красота Рослика и перспектива остаться с бывшим возлюбленным наедине.

Он глотнул виски и сразу почувствовал, как алкоголь приятно разливается в крови. Почему-то он уже предвидел, что напьется сегодня допьяна.

— Зачем шмоток-то столько навез? — спросил он, пытаясь поймать Рослика за руку и привлечь к себе. — Поездку «отбить»?

Тот не дался, брыкнул головой, откидывая с глаз длинную чёлку — всегда делал так, если врал или нервничал.

— Я покупал всё для себя, а продаю, что не подошло. Или разонравилось.

— А я хочу в Японию, — заявил Сева, примеряя кацавейку, расшитую золотыми блестками. — Меня, кстати, звали в шоу «Русская тройка». Турне по десяти городам, контракт на год. За год можно язык выучить и там остаться. Ну как?

В новом наряде он проскакал по комнате, сделал пируэт.

— И кем тебя звали в это шоу — левой пристяжной? — не удержался в рамках приличий Рослик.

— Ой, как смешно! А вы где одеваетесь, Георгий Максимович? В Париже, наверное? У вас такой костюм, и галстук, и туфли…

— Давайте-ка сюда, — позвал их обоих Георгий. — Жоранем, как говорят у нас в Париже.

Рослик, поколебавшись, всё же уселся на мягкий подлокотник кресла, дал себя обнять. Севочка без смущения втиснулся с другой стороны. Спросил, подняв бокал:

— За что пьем?

Георгий вспомнил излюбленный тост Маркова, подходящий к ситуации.

— За то, чтобы нам иметь право первой ночи, а не последнего слова.

— Нет, если уезжать, только не в Японию, — заявил Ростислав, пригубив виски. — Во-первых — там землетрясения, во-вторых — никогда не привыкнешь, всё другое. Америка — страна тупых и жирных… Нормально можно жить только в Европе, особенно в Скандинавии. И не только на бытовом уровне. Главное — культура общения. Люди сдержанные, лояльные ко всему. В каждом городке на тысячу жителей есть гей-бар. Перестаешь себя чувствовать существом второго сорта.

Георгий чувствовал, что за его словами прячется какой-то дополнительный смысл, но не хотел думать об этом сейчас. Он спросил, просто чтобы не казаться равнодушным:

— Это правда, детка? Ты чувствуешь себя существом второго сорта, потому что ты — гей?

— Представь себе, — тот вскинул голову. — Кого-то устраивает двойная жизнь под одеялом. Делать вид, что ты как все или замалчивать тему. А кому-то нужны открытые, полноценные отношения. В Европе гей-пары давно уже вписаны в структуру общества. Им не надо прятаться и врать. Они живут обычной жизнью, вместе ездят в гости к родителям, имеют право официально оформить наследство. И никто на них не показывает пальцем. А какие могут быть взаимные обязательства, если люди не позволяют себе открыто быть вместе?

Этот камень, запоздало и беспомощно брошенный в чужой огород, был направлен мимо цели, и не мог задеть. Но рассуждения бывшего любовника невольно повернули мысли Георгия в сторону Игоря, из-за которого он успел наделать множество глупостей, получив взамен рога и досадную ссору с компаньоном.

— А мне кажется, в Европе то же, что у нас, — проговорил Севочка. — Есть нормальные люди, а есть мудаки.

— В Европе нет такого быдлячества, как у нас, — возразил Рослик в запале. — Там в гей-клуб люди приходят, чтобы пообщаться, поиграть в бильярд, обсудить какие-то вопросы, а не чтобы снять партнера для случки на одну ночь!

— Ну да, там ещё у всех геев крылья вместо хуёв, — не без яда предположил Севочка.

— Интересно, ты о чем-нибудь думаешь в жизни, кроме хуёв? — вспылил Рослик. Он захмелел; тонкая кожа у него на лбу и на крыльях носа загорелась малиновыми пятнами. Черты Минервы, смягченные алкоголем, опустились вниз и словно раскисли.

Георгий поймал себя на том, что поглаживает его по спине, ощупывая пальцами твердые позвонки, вспоминая, как волновала его раньше эта аскетическая худоба, казавшаяся изысканной и немного старомодной, как у женщин эпохи ар нуво.

— Я много о чем думаю, — ответил Сева. — Одно другому не мешает. Просто я считаю, что надо пользоваться тем, что нам дала природа, а не рассуждать о несбыточных мечтах.

И он снова подмигнул Георгию, словно обещая раскрыть бог весть какие тайны.

— Так ты пойдешь в душ? — напомнил Рослик с ноткой ревности. — Дать тебе чистое полотенце?

Тот встал, слегка покачнувшись.

— Да я и грязным вытрусь. Ой, я уже такая пьяная… Только вы не начинайте без меня!

Рослик тоже поднялся, начал убирать вещи с кровати.

Взгляд Георгия застрял на мушиной липучке, свисавшей с люстры. Он сообразил — патологический чистюля Рослик повесил её, чтоб уловить двух осенних мух, которые теперь трепетали рядышком в агонии, сцепив поломанные лапки и крылья.

Ромео, что лежит здесь мертвый, был с покойною Джульеттою обвенчан…

— Приятно тебя видеть, — проговорил он, обращаясь к Рослику, прикуривая новую сигарету. — Отлично выглядишь.

Тот молчал, нервно лязгая вешалками в шкафу. Его спина с выступающими лопатками двигалась очень выразительно.

Георгий подошел, обнял его сзади и хотел поцеловать, но Рослик отстранился довольно резко.

— Почему? — спросил Георгий Максимович, вспомнив тираду про «полноценные отношения» геев в Европе. — Нашел мне замену?

— Ты меня спрашиваешь? А ничего, что ты пропал на три месяца без звонка и объяснений?! Я уже на вашем сайте корпоративном смотрел — может, застрелили генерального директора? Или, наконец, посадили за хищения? Нет, жив, здоров, дает комментарии.

— Ладно, хватит критики! Я отсутствовал по уважительной причине.

— По какой же, интересно знать?

— Я влюбился. И хочу найти в тебе сочувствие.

Рослик издал сухой язвительный смешок.

— Неужели же тебе наконец кто-то не дал!?

— Мимо.

— Очень жаль. И кто он? Мальчик-модель, у которого хватило мозгов поломаться чуть дольше других?

— Да нет, он не ломался, — Георгий хрустнул кусочком льда, оказавшимся во рту вместе с глотком виски. — Ничто не предвещало роковой развязки. Просто секс без обязательств.

— Ну и?.. Тебе же, кажется, больше ничего и не нужно?

Ростислав повернулся, опершись спиной о шкаф, сложив руки на груди.

— Ты как всегда меня переоцениваешь. Не такое уж я животное. Хотя временами чувствую себя, как эта муха в сладком клее. — Георгий кивнул на липучку. — Ему семнадцать лет.

— И где тут роковая развязка? — поинтересовался Рослик. — Он подал заявление в милицию и хочет денег?

— Нет, он спит с моим компаньоном. Может, и не только с ним.

Рослик снова хмыкнул.

— Странно, а чего ты ждал? Бывает по-другому?

— Да, я понимаю, — кивнул Георгий. — Но злит ужасно. Увидел его вчера, случайно, первая мысль была — подойти и отхлестать по щекам.

Рослик вылил в свой стакан остатки виски, разбавил кока-колой.

— Мы что, уже прикончили литр? — удивился Георгий.

— Долго ли… Сам глотаешь чистый, как чай. Если хочешь, в холодильнике бутылка вина. Мне с Сицилии подарок привезли. Или можно покурить. Есть трава хорошая.

— Давай вино, давай траву, — решил Георгий, стягивая галстук. — Откуда, кстати? Из Амстердама?

— Я не больной через таможню везти. Правда, трубку там купил.

Рослик принес вино и какую-то особую трубку, напоминающую реторту для химических опытов. Заодно постучал в дверь ванной застрявшему там Севочке. Тот появился в одних полурасстегнутых джинсах, надетых, судя по всему, на голое тело, сразу прыгнул на кровать.

— Я думал, Звягинцев, тебя тут уже в третий раз девственности лишают, а они пыхают… э, мне-то дайте!

Пить крепленое вино после виски было крайне неразумно, но Георгий разлил марсалу по стаканам. Рослик раскурил трубку и передал по кругу.

— Я один раз так накурился, что идти не мог, — задумчиво сообщил Севочка. — Когда выпускной был в училище. Меня до автобуса Клочкевич тащил. Мы с ним даже целовались.

— Не стошнило? — покривился Рослик.

Тот хмыкнул.

— Георгий Максимович, а вы верите в любовь с первого взгляда?

— Это к чему? — спросил Георгий, наконец, чувствуя, как виски, вино и конопля закружили хоровод в его черепной коробке.

— Так, интересно. Мне тут сказал один, что любовь — это просто слово из шести букв, излишне нагруженное значениями. А я вот верю, — после паузы добавил Сева. — Вы не смотрите, что я некрасивый. Зато талантливый. Особенно в сексе.

— Он, главное, приезжает ко мне и говорит — я влюбился! — воскликнул Рослик, который тоже вдруг оказался изрядно пьян. — Да пошел ты, Измайлов! Как будто ты знаешь, что такое любовь.

Пересиливая головокружение, Георгий взял в свои его холодные руки.

— Хорошо, детка, только не кричи.

— Любовь — это очень больно, вот здесь, внутри, как будто тебя ест злая крыса! — Рослик вырвал руку и толкнул его в грудь кулаком. — А ты — самодовольная скотина с толстой шкурой. Ты даже ни разу не пробовал покончить с собой!..

Немного обескураженный этой филиппикой, Георгий Максимович попытался погладить его по голове, но тот уткнулся лицом в диванную подушку и заплакал, сотрясаясь всем своим худым узким телом.

— Почему ты такая скотина? Ты хоть знаешь, Измайлов, что сломал мне жизнь?!

Севочка уже дремал, вытянувшись на кровати, с погасшей трубкой в руке. Глядя на него, Георгий пережил приступ дежавю — угнетающей уверенности в том, что сидел уже когда-то на этом ковре, смотрел на плачущего Рослика и чувствовал только равнодушие и легкую дурноту. Дальнейшее развитие событий представлялось достаточно ясно: что бы он ни сделал сейчас, наутро будет муторно и стыдно, и значит, можно делать почти всё.

Поднявшись, Георгий отыскал среди одежды, аккуратно развешанной в шкафу, свой пиджак. Включил телефон и набрал номер.

Игорь сразу снял трубку, словно ждал звонка.

— Это я. Ты спишь?

— Нет, — ответил мальчик.

— Я сейчас заеду за тобой.

Тот заторопился.

— Подожди, я не дома, я у Дениса. Я поругался с теткой…

— Ты с Марковым? — приставив к холодной стене кулак, спросил Георгий Максимович.

— Нет, — пробормотал тот упрямо и обиженно. — Можешь не верить… Он правда меня просто подвез тогда… Ничего не было.

Его голос звучал так чувственно и близко, словно они оказались рядом в постели.

— Ты, конечно, врешь, но пусть. Бери машину и приезжай на Мытнинскую. Я там буду через полчаса.

Рослик умывался над раковиной. Георгий обнял его сзади и поцеловал волосы, пахнущие цветочным одеколоном.

— Собирайся, поедем ко мне.

Глаза у него были пьяные, мутные, словно студень.

— А Севка? — пробормотал он. — Я его не оставлю. Он встанет и подожжет мне квартиру.

Собственное лицо в зеркале — бледное и обрюзгшее, — показалось Георгию чрезвычайно неприятным. Он умылся ледяной водой, сильно забрызгав рубашку на груди.

Одеваясь, Рослик напомнил:

— А Севка?

Георгий вернулся в комнату, завернул безжизненного Севочку в плед, взвалил на спину. Рослик ещё сообразил сунуть в пакет вещи приятеля — свитер, куртку и ботинки. И словно опомнился, уже стоя в дверях.

— Как ты сядешь за руль? Ты же на ногах не стоишь!

— Я вызвал такси, — успокоил его Георгий. — Лучше помоги загрузить его в лифт.

На улице накрапывал дождь, но машина уже подъезжала к подъезду.

— У вас там что, труп? — спросил таксист.

— Труп, — подтвердил Георгий, укладывая Севочку на заднее сиденье. — Нам нужно на Мытнинскую набережную, это сразу напротив Петропавловки, я покажу.

Рослик сел рядом с Севой, придерживая его голову.

— Господи, Измайлов, как я устал от всего этого, если бы ты знал! Я уже твердо решил — хочу уехать отсюда. Найду себе какого-нибудь спокойного немца лет пятидесяти. А что? Буду там преподавать, у них наши специалисты ценятся. Разведу цветы… Зачем мне этот гнилой мертвый город? Тут нельзя жить, хорошо только сдохнуть!

Игорь стоял у въезда в арку — продрогший, с голой шеей, в безобразной вязаной шапке. Георгий подошел к нему, ощущая в груди какой-то клокочущий кипяток — ненависть и одновременно жгучее желание.

— Замерз?.. Ничего, сейчас согреешься. Познакомься, это Рослик… Ростислав Евгеньевич, мой давний и очень близкий друг. А это ещё один наш приятель… и пойдем.

Таксист помог внести Севочку в подъезд, где тело принял невозмутимый консьерж.

Оказавшись в квартире, Георгий сразу прошел в кухню, открыл бутылку коньяка, налил и выпил. Он действовал машинально, не зная, что сделает в следующую минуту.

— Я тоже хочу выпить, — заявил Рослик, отбирая у него бутылку. — И кофе. И нужно поесть.

— Конечно, детка, всё для тебя.

Распахнув холодильник, Георгий начал выкладывать на стол сыр, ветчину, помидоры.

— Да, нужно поесть… Это просто необходимо. Только подожди минуту…

Он взял Игоря, так и не снявшего своей шапки, за руку, и повел в хозяйственную уборную, где хранились чистящие средства и необходимый домашний инвентарь — гладильная доска, пылесосы, стиральная машина.

— Ну, что ты мне скажешь, малыш?

Мальчик смотрел на него испуганно и пристально, словно не узнавая.

— Давай, скажи, как ты скучал. Как ты меня любишь и хочешь.

Он отпрянул было, но Георгий обхватил руками его голову, прижался лбом к его лбу и зашептал:

— Какой ягненок, сейчас заблеет… Ну, обнимай глупого дядьку. Он же верит всем твоим сказкам.

Опрокидывая какие-то коробки и бутыли с моющими жидкостями, Георгий повалил его на пол на четвереньки.

— Ну, давай — бе-бе-бе… Ты овечка, я баран. Как тебе игра?

— Не надо, — выдохнул он.

— Смешно? И мне смешно.

Он не сопротивлялся, и Георгий сделал всё грубо и быстро. В последний момент сомкнул пальцы на его горле и успел подумать «сейчас убью его», и что вот так, наверное, умирают от инсульта.

Затем, постепенно приходя в себя, услышал, как Игорь судорожно кашляет под ним. Запоздало сообразил, что чуть не придушил мальчишку и сильно напугал.

— Жив?..

Тот торопился натянуть джинсы, отползая, громко клацая зубами.

— Ну, ничего. Извини.

Георгий встал, повернул кран и подставил голову под холодную воду. Это прояснило сознание, но не рассеяло туман, в котором спуталось происходящее.

Рослик в прихожей надевал пальто.

— Куда ты? — спросил Георгий.

— Какая тебе разница? Домой.

— Подожди. Пойдем, выпьем.

Рослик покривился.

— А потом? Спать вместе? Чтобы твой мальчик посмеялся надо мной, тебе этого хочется? Ему семнадцать лет, а мне двадцать девять, у меня вот такие вены на ногах и изуродованные пальцы! Нет уж, развлекайтесь без меня! Старую куклу надо выбросить, когда купили новую!

Игорь тоже вышел в прихожую, бледный как покойник.

— Я не буду над вами смеяться, — проговорил он, не сводя с Рослика глаз.

Тот резко обернулся.

— Только вот не надо меня жалеть, зайка моя! Пожалей себя, вернее будет!

— Ты можешь меня послушать? — с нажимом потребовал Георгий. — Я хочу, чтобы ты остался, и ты останешься. Я ничего подобного не имел в виду.

— Вот ему рассказывай, что ты имел в виду, — Рослик ткнул в Игоря пальцем. — А я тебя не первый год знаю!

В этот момент Севочка, вероятно, разбуженный шумом, появился в конце коридора, хватаясь за стены, раскачиваясь с угрожающей амплитудой. Увидев их, он негромко изумленно воскликнул:

— Твою мать, люди! А где я?

В ответ на это Игорь громко икнул, и Георгий Максимович вдруг почувствовал себя балаганщиком, которого взбунтовавшиеся куклы втягивают в хоровод своей жестокой буффонады. Икающий Пьеро, полуодетый Арлекин и разъяренная Коломбина сговорились повеселиться на его счет.

— Так! — возвысил он голос. — Никто никуда не уходит. Ты раздевайся, ты надень мой халат в ванной за дверью. А ты прекрати икать! Все — марш на кухню, я варю кофе.

Рослик не сразу, очень медленно, стащил пальто. Игорь пытался сдержать икоту — в кухне Георгий налил ему воды.

— Это тебя кто-то вспоминает, — пояснил Севочка, впопыхах или же с умыслом натянувший на себя неизвестно где добытый халат Нины Ивановны, цветастый, отделанный тесьмой. — Кстати, ты кто? И что мы тут делаем?

— Меряемся, у кого член длиннее, — зло прокомментировал Рослик.

— А если у кого-то самый маленький?

— Тот и будет дежурить по кухне, — попытался пошутить Георгий, но никто не улыбнулся.

Единственный трезвый из них, Игорь, видимо, решил исправить упущение, и налил себе сразу полстакана коньяка.

— Да, а почему мы не пьем? — спохватился Севочка.

— Пей, кто тебе не дает, — покривился Ростислав. — Здесь будут только рады. Может, трахнут тебя, наконец, красивые мужчины, а не Клочкевич с Кондрашовым, как всегда. — Затем он вдруг переключился на Игоря: — А ты что моргаешь, зайчик-одуванчик? Думаешь, кусок счастья урвал? Дядька богатый, не жадный, с горячей морковкой между ног? Только запомни мои слова, дорогуша! Сейчас он тебе сигаретки прикуривает, вино дает пить изо рта. А когда наиграется — подотрется тобой, бросит в унитаз и спустит воду. И тебе будет хуже, чем мне! Потому что я-то знал это с самого начала, а ты до сих пор думаешь, что в сказку попал.

— Ладно, — оборвал его Георгий. — Это всё чрезвычайно познавательно — послушать, каков я негодяй, но достаточно на сегодня. Ты всё ещё хочешь уехать? Тогда я вызову такси. И забери своего приятеля.

Рослик уставился на него розовыми глазами сиамской кошки.

— Нет уж, разбирайся тут сам. И такси не надо, сам поймаю. Где мой коньяк? Я хочу провозгласить тост за нашего гостеприимного хозяина.

— Я сказал — достаточно, — стряхнул гипноз Георгий.

Но того уже нельзя было остановить.

— Хочу выпить за тебя, дорогой. Это, безусловно, наше последнее свидание. А на прощанье хочу тебе пожелать — от всей души, — чтобы в самое ближайшее время кто-нибудь сделал тебе так же херово, как ты умеешь делать другим!

Пустой бокал он с силой бросил об стену, и осколки со звоном разлетелись по кухне.

— Я и так уйду, — пробормотал Сева, когда за Росликом захлопнулась дверь. Он даже собрался встать босыми ногами на осколки, но Георгий толкнул его обратно на диван.

Игорь, измученный, больной, почти некрасивый в эту минуту, сидел, ссутулившись, в углу. За окном светало.

— Иди спать, Игорь, — проговорил Георгий, умывая над раковиной лицо. — Всеволод ляжет здесь. Я сейчас принесу белье и подушку.

— Я не Всеволод, я по паспорту Сева, в честь Севы Новгородцева, — пробормотал рыжий парнишка. — А по-еврейски Шмуэль. Это значит «почитайте Бога».

— Помолчи и делай, что тебе говорят. И ты тоже, Игорь. Отправляйся спать.

Они уже не спорили. Только перед тем как уйти, Игорь взял веник и смел осколки в угол, за кадки с бамбуком.

Когда Георгий вышел из ванной, на часах было почти шесть утра.

Мальчик спал одетый — в футболке и в трусах. Георгий начал раздевать его. Проснувшись, тот стал сворачиваться на боку в креветку, в человеческого зародыша, подтягивая колени к подбородку, скрещивая руки на груди, как будто этой позой рассчитывал защититься.

Георгий все-таки разогнул его и подмял, уже даже не испытывая желания — только глухую ненависть к нему и к самому себе. Ромео, что лежит здесь мертвый, был… Но когда тот тихо расплакался от усталости, Георгий не смог продолжать, отпустил его и обнял, отер ладонью мокрое лицо.

Нежность была такой пронзительной, что самому хоть плачь.

— Ну, ну, малыш, прости… всё, всё, не буду, не трону.

Погладил по голове, укачивая.

— Глупый маленький мышонок… отвечает ей спросонок…

Тот прижался, затих.

Сам постепенно погружаясь в сон, Георгий Максимович всё нашептывал:

— Прибежала мышка-мать, посмотрела на кровать…

И сквозь дремоту ужаснулся: «Что я делаю? Нельзя сдаваться! Маленькая лживая дрянь, и Марков, и всем на посмешище»… Но вместо того, чтобы отпустить, только крепче прижал его к себе.

— Ищет глупого мышонка… А мышонка не видать.

Пробудился Георгий Максимович в начале первого, с тяжелой головой и отвратительным вкусом во рту. Вспоминать события вчерашней ночи было неприятно, но после двух растворенных в воде таблеток от похмелья он почувствовал себя бодрее и подумал, что ничего особенно страшного не произошло. Взглянув на крепко спящего в кухне гостя, он принял душ, побрился и, освеженный, вполне освоился с мыслью, что всё случившееся ведет к лучшему, как своевременное хирургическое вмешательство.

К обеду его ждали в Озёрном — тесть хотел обсудить отчеты и новые заявки. Из кабинета он позвонил Марьяне и передал, что подъедет к четырем, вызвал шофера. Затем вернулся в спальню и тронул мальчика за плечо.

— Мне нужно ехать, Игорь. Давай-ка, вставай.

Тот сел на постели, сонный и растерянный.

— Прямо сейчас? — спросил он.

— Да, — кивнул Георгий. — Собирайся, подвезу тебя по дороге.

На его лице отразилось минутное замешательство.

— А когда ты вернешься?

— Скорее всего, поздно. Ты что-то хотел?

— Нет, просто… Можно мне остаться? — произнес он дрогнувшим голосом.

Выбирая галстук, Георгий взглянул на него в зеркало — он сидел, до пояса прикрытый простыней, расставив коленки, опустив плечи, с напряженным и измученным лицом. На секунду чувство томительной нежности снова сдавило сердце Георгия. Он вдруг подумал, что должен именно сейчас что-то сделать, чтобы очистить их обоих от грязного осадка этой ночи. Он сел к Игорю на кровать.

— Что, совсем плохо?

— Я не хочу возвращаться домой, — ответил тот. — Хочу снять квартиру…

— То есть, ты хочешь, чтобы я снял тебе квартиру? — уточнил Георгий, чувствуя, как расхолаживает его эта несвоевременная просьба.

Игорь покраснел.

— Нет, я не… Я думал, ты просто знаешь, как лучше… Я сам могу платить. Денис снимает в Озерках, и Рябов, и другие ребята…

Георгий оборвал его, взглянув на часы:

— Ладно, мы это обсудим. Но не сейчас. Ты хочешь остаться здесь?

— Я ничего не буду трогать, — пообещал он, глядя на Георгия с надеждой.

— Хорошо. Ложись-ка сейчас снова и поспи. Или сначала выпей чаю. Там есть какая-то еда в холодильнике, разогреешь в микроволновке. Можешь посмотреть телевизор в гостиной. Только уж никуда не выходи и никому не открывай — я включу сигнализацию.

Тот помолчал несколько секунд, потом произнес:

— Я правда не трахался с Марковым.

— Хватит, Игорь — оборвал его Георгий. — Я больше не хочу об этом слышать. Мне пора.

— У меня через неделю день рождения, — словно здесь имелась какая-то связь, добавил он.

Севочка, ещё пьяный, не сразу сообразил, где находится, и чего от него хотят.

— Вот твои вещи, одевайся, — велел ему Георгий. — Такси внизу.

Вытряхнув вещи из пакета, он не нашел носков, и Георгий принес ему свои из гардеробной.

— А что было? — спросил Сева уже в прихожей, пытаясь пригладить торчащие волосы.

— Всё как обычно, — ответил Георгий Максимович и подтолкнул его к двери.

 

Глава 10. ПИР

Территория оздоровительного комплекса, куда подвез Игоря Вадик, была огорожена, и попасть за глухой забор можно было только через пост охраны. Сторож проводил Игоря к одному из корпусов, в дверях они натолкнулись на Казимира Петровича.

— А, символ счастья и процветания, — улыбнулся тот, протягивая Игорю широкую ладонь. — Ну, поздравляю! Расти большой, не будь лапшой.

Незнакомый сухощавый человек в розовых очках, направлявшийся во двор вместе с Казимиром, посмотрел на Игоря с веселым любопытством и тоже протянул руку.

— Вы — Игорь? А я — Эрнест Карпцов. Примите поздравления. Проходите, вас ждут.

В полутемном, довольно просторном помещении, отделанном камнем и деревом, горел камин. В креслах у огня сидели Марков и Георгий, их голоса звучали негромко, но напряженно. Они заметили Игоря, только когда он вышел к свету.

— Ого, кто к нам пожаловал, — Георгий Максимович встал, взял Игоря за плечи и влажно, со вкусом коньяка, поцеловал в угол рта. — Расти большой, малыш.

— Ничего, что я так присоединюсь, на расстоянии? — Марков покрутил пальцами в воздухе, посылая Игорю воздушный поцелуй.

— Вот чтоб ты так всегда присоединялся, — не по-доброму хмыкнул Георгий.

Игорь собирался сказать, что так и было, что Марков никогда его не трогал, чтобы тот сам подтвердил, но тут вошли сразу несколько человек — Казимир Петрович, Эрнест, официанты с подносами и тарелками и крупная полногрудая девушка в бархатном платье, с высокой прической.

— Закажем сразу шашлыки? — предложил Эрнест, и один из официантов начал записывать заказ, пока двое других расставляли блюда с закусками на деревянном столе.

— А мы раздеваться, — позвал Игоря Георгий, и они прошли в глубину помещения, мимо выложенного черным кафелем бассейна, мимо парилки, откуда пахнуло нагретым деревом. — Тут должны быть халаты с тапочками. И сразу держи подарок. Купишь что-нибудь на свой вкус.

Он вынул из внутреннего кармана конверт. Поняв, что там деньги, Игорь даже не стал заглядывать внутрь, только пробормотал «спасибо».

— Ты красивый сегодня, — пристально глядя на него, заметил Георгий. — Бутон мой распустившийся. Так бы взял и съел.

«Мне здесь не нравится, — хотел сказать Игорь. — Давай уедем, просто побудем вдвоем». Но в эту минуту в дверь постучали, и вошел Эрнест, повернул защелку на дверной ручке.

— Подарок для именинника.

Двумя пальцами он вынул из внутреннего кармана пакетик с белым порошком.

— Хороший? — принимая пакетик, поинтересовался Георгий Максимович.

— Обижаешь. Чист, как гимназистка.

Георгий лизнул с мизинца порошок.

— Пробовал кокаин, заяц?

— Да, — соврал зачем-то Игорь.

— Ну, отложим удовольствие на черный день, — он спрятал пакетик в карман. — Так заказали, о чем шла речь?

— Будет к шашлыкам, — ответил Эрнест, весело глянув в сторону Игоря. — Я их видел в главном корпусе. Смешные. Почти как эта Лера. Даже не представить, как она секретаршей работала, такая роскошь.

Игорь вспомнил, что уже слышал про бывшую секретаршу Казимира Петровича, которая недавно родила ему ребенка. Тот не разводился с первой женой и жил на две семьи — девчонки в агентстве иногда обсуждали эту тему.

— Ну, значит, посмеемся. Ты раздеваться собираешься? — рассеянно спросил Георгий Игоря, и взял из шкафчика банный халат.

В главном зале громко звучала музыка, «Владимирский централ». У накрытого стола Казимир неуклюже танцевал с полногрудой девушкой.

Георгий поморщился.

— Опять эта вульгарщина, Александр Николаевич?

Марков фыркнул.

— Ну вот нет, Вивальди будем слушать! Опус три тысячи сорок восьмой!

— Мы будем слушать нормальную, спокойную европейскую попсу, — проговорил Георгий, выключая шансон. — Но сначала выпьем.

Он открыл запотевшую бутылку французского шампанского и разлил. Казимир и девушка подошли к столу, Марков тоже взял бокал.

— Ну что, за именинника? — предложил Казимир. — Он нам, кстати, принес удачу со своим единорогом. Тьфу-тьфу, движение пошло.

— А я не знаю про единорога. Расскажете? — полюбопытствовал Эрнест.

— Давай, заяц, — кивнул Георгий. — За тебя. Расти, цвети… на радость всем. Единорог, Эрик, это как апсайд по итогам года — дарит счастье и процветание.

«Я не хочу на радость всем», — мысленно возразил Игорь, но снова не решился ничего сказать.

— А сколько ему исполнилось? — спросила любовница Казимира, глядя на Игоря с превосходством зрелой женщины, хотя самой было не больше двадцати трех лет.

— Восемнадцать, самый сок, — нагло глянув на Георгия, ответил Марков. — Теперь можно по-взрослому, пися в писю. Ну, я переоденусь, и в парилку, не знаю, как вы.

— Мы первые, — заявил Эрнест. Но Марков и тут нашелся:

— Первые — горелые, под тряпкой половой, вторые — золотые, под ленинской звездой!

В парилке Георгий Максимович растянулся на верхней полке, Игорь сел внизу. Оглядывая обшитые новенькой светлой вагонкой стены, широкие полки, круглые камни в жаровне, он чувствовал себя немного странно — искусственное нервное веселье, вызванное шампанским, никак не согласовалось с тревогой, растущей в душе.

— Что это сегодня с Сашей? — спросил Эрнест, чье лицо без очков сделалось словно босым. — Какая муха укусила?

— Понятия не имею, — заявил Георгий очень спокойно, и тот сразу сменил тему.

— А место приятное. Дизайнеры поработали.

— Недавно открылись.

— Ну и видно — всё пока свежее, и вроде содержат в чистоте.

В раздевалке Игорь не стал снимать плавки, Георгий тоже остался в коротких боксерах, а Эрнест в белых трусах. Но Марков вошел голый, бросил простыню на полку и сел. Перед тем, как отвести взгляд, Игорь успел заметить, что на груди, на руках и в паху волосы у него были такие же жесткие, буро-седые, как усы.

— Ну, как тут? Хорош парок?

— А что это ты вывалил свое хозяйство? Для кого? — спросил Георгий, подняв бровь.

Тот ухмыльнулся.

— А может, для тебя? Или именинник пускай любуется. Мне не жалко.

Игорь невольно покосился на его лиловый бугристый член, который лежал на волосатой ляжке и вяло шевелился, как сытая пиявка.

Георгий выдернул из-под Маркова кусок простыни и набросил ему на бедра.

— А мне жалко. Испортишь мне мальчишку.

— Кашу маслом не испортишь. Ты кстати как, новорожденный, девочками совсем не интересуешься?

— Смотря какими, — ответил Игорь.

— А какими тебе надо? Старше мамы и с усами?

— Без усов, — ответил Игорь, поднимаясь, чтобы выйти из парной.

— А по мне так лучше с усами, чем с рогами, — пробормотал вслед ему Марков так, чтобы все могли слышать.

Расстроенный, Игорь не стал ждать, как ответит на это Георгий; он почему-то всё сильнее чувствовал обиду. Он знал, что Денис и Катя будут любопытствовать, что подарил ему Измайлов, и ему придется сказать. Просто деньги — так, будто это совсем не имело значения. Здесь, среди компаньонов Георгия, Игорь чувствовал, что и сам он не имеет значения; что его никто не принимает всерьез.

Нырнув в бассейн, он несколько раз проплыл туда и обратно в освежающе прохладной воде, вышел, налил себе полную рюмку водки и выпил один, отчего-то вспомнив, как в первый раз попробовал водку два года назад, на свое шестнадцатилетие. Дядя Витя сам настоял на том, чтобы он «пил дома, а не на улице с кем попало».

Марков первый выскочил из парной, с воплем прыгнул в бассейн. За ним вышли Эрнест и Георгий.

Девушка Казимира появилась из раздевалки в красном купальнике, в туфлях на каблуках. Попросила Игоря:

— Открой вино, а то у меня ногти. Ты не обращай внимания, Марков всегда такой. Просто не надо реагировать.

Словно расслышав, Марков направился к ним, сделал вид, что хочет ущипнуть её за попу.

— Эх, повезло тебе, Казька! Полный центнер красоты, и всё твоё.

— Есть слабость, — благодушно согласился Казимир. — Люблю мясо с жирком.

— Да я тоже не понимаю, когда баба похожа на гвоздь, — заявил Марков, усаживаясь за стол и накладывая на тарелку закуски. — Модельки эти наши. Водки не пьют, только нюхают что попало. Василий их научил — молчи, за умную сойдешь. Они и молчат как рыбы об лёд. Даже в койке.

— У вас очень красивые девочки. И мальчики, — блеснул очками Эрнест.

— Так пользуйся, кто не дает!

Тот покачал головой.

— Не-ет, я по части «посмотреть». Мне моя жена нравится.

Остальные тоже расселись за столом, Георгий передал Игорю тарелку.

— Вот! — поднял вверх палец Александр Николаевич. — Слышу речь не мальчика, но мужа. Когда у человека нормальная жена, чего ещё искать?

— Ну, я не согласен, — пожевал губами Казимир. — То одно, это другое.

Марков разлил водку и предложил:

— А давай поспорим! Вот для чего нужна любовница? Чтоб к ней поехать после работы, потешить беса, рассказать о делах-делишках. Чтоб она послушала, сочувствие какое-то изобразила.

— Почему это изобразила? — вмешалась Лера. — Что вы имеете в виду?

— Да потому что ей до твоих делишек — как до прошлогодних снегов, — игнорируя её реплику, обращаясь одному к Казимиру, пояснил Марков. — Она глазками моргает, чтобы не зевать, а сама высчитывает, сколько ты ей оставишь и что бы ещё выпросить в подарок.

— Ну, не правда — снова попыталась возразить Лера, но Марков снова не слышал её.

— Так зачем я буду с чужой бабой откровенничать, когда у меня своя жена есть? Которая про все мои делишки в курсе, и десять лет трусы мои стирает, и знает, что я ем на завтрак, а что на ужин, когда у меня понос, а когда запор? Я лучше ей подарок привезу, в семью.

— А беса потешить, как ты выражаешься? — хмыкнул Эрнест.

— Эрик, ну уж этого добра сейчас по цене морковки за кило живого веса! Чего к одной-то прилипать? Ну, или к одному.

— Между прочим, ещё есть любовь, — заметила Лера, взглянув на Казимира.

— Ха-ха-ха, — бодро отозвался Марков.

Георгий Максимович, молчавший всё это время, поднял рюмку.

— Давайте-ка выпьем за любовь. Она, безусловно, есть.

— Любовь как религия, — заметил Эрнест, лукаво улыбаясь. — Каждому воздается по вере его.

— Ещё заметь, самурай с гейшей про делишки не базарит никогда, — добавил запоздало Казимир. — А вот эта сёмга что-то внушает подозрения.

— Икру попробуй, вполне себе, — посоветовал Георгий. — К слову, если жизнь сравнить с обедом, то в молодости любовь принимаешь как аперитив. А потом уже вроде десерта. Можно себе позволить, но лучше обойтись.

Игорь слушал их, понимая, что весь этот разговор про жен и любовниц имеет прямое отношение к нему. Он выпил уже довольно много водки, и минутами голова у него странно кружилась.

— О да, самурай и гейша это приятней, чем менеджер и ещё один менеджер, только в юбке, — подмигнул Казимиру Эрнест. — Кстати, давно хотел спросить, ребята, на какой вы почве сошлись? Саша говорил, он позже к вам прибился?

Георгий Максимович выплюнул в ладонь оливковую косточку.

— Сошлись мы в перестройку, на волне кооперативного движения. Думали, по одной статье пойдем, но как-то проскочили. А Марков батрачил чёрным бухгалтером на одну влиятельную криминальную группировку. Но успел вовремя встать на путь исправления. Так, Саша?

— Так, так, — кивнул Марков. — Так я не понял, шашлык-то заказали? Надо им позвонить, что ли. Когда принесут?

Он поднялся, чтобы снять висящую на стене телефонную трубку, но тут в дверь постучали, и официант внес блюдо с дымящимся мясом, уже снятым с шампуров, обложенным овощами и зеленью. Второй официант катил тележку с каким-то странным предметом. Игорь подумал сперва, что это огромный торт, но тут же понял, что это просто разрисованная круглая коробка метра в полтора высотой. Обычный торт со свечками стоял на крышке коробки.

При виде торта Лера захлопала в ладоши, Марков вскочил, Эрнест и Казимир тоже вышли из-за стола.

— Давай, давай, — подтолкнул Игоря Георгий Максимович. — Нужно задуть свечи.

— С днем рожденья тебя! С днем рожденья тебя! — начал Эрнест, и остальные подхватили песенку. Кто-то выключил свет.

Игорь выпил рюмку водки, которую ему зачем-то дали, дунул на свечи. Затем крышка коробки начала подниматься, оттуда показались сначала руки, затем лица двух девушек с поролоновыми кошачьими ушами на головах.

— Сюрприз! — закричали они, и от неожиданности Игорь отпрянул, оступился и упал бы, если бы его не подхватил Казимир.

— Держи, держи именинника, а то убежит! — заулюлюкал Марков, пока Эрнест и Георгий помогали стриптизершам вылезти из коробки.

Девушки были одеты в латексные комбинезоны, как в фильме «Женщина-кошка». Они тут же начали по-кошачьи извиваться под музыку, которую включил, кажется, один из официантов. Игоря вытолкнули вперед, и стриптизерши атаковали его, пытаясь трогать и обнимать. Под их натиском Игорь начал отступать в глубину помещения. Остальные двигались за ними, хлопая в ладоши; Марков хохотал.

— В кальянную его тащите, в кальянную!

В небольшой круглой комнате, посередине которой был укреплен шест, одна из девушек толкнула Игоря на подушки и попыталась распахнуть на нем халат, но он не дался, забравшись с ногами в кресло. Как только он понял, что за сюрприз скрывается в коробке, его охватила нелепая паника. Он вдруг решил, что его заставят при всех заниматься сексом с этими женщинами, и все будут смеяться над ним, вот так же хлопая в ладоши.

В этот момент перед его глазами явственно возникли сцены, которые он все эти дни безуспешно силился забыть: как он, кашляя, полз по полу кладовки, как взрослый любовник Георгия выкрикивал ему в лицо обидные, невозможные вещи, а он чувствовал себя таким униженным, словно его голого выставили на улице.

— Ну-ну, заяц, тихо, тихо, — бормотал ему в ухо Георгий, оказавшийся рядом. — Держись, не такой уж ты и пьяный… Всё хорошо.

— Давай, девки, работаем, не сачкуем! Забацайте лесбис-шоу для именинника! — кричал стриптизершам Марков, развалившись на подушках. С ним рядом уже раскуривали кальян Казимир и Эрнест.

— Я не пьяный, — сказал Игорь Георгию. — Просто мне здесь не нравится. Просто ты меня не любишь.

— Ну-ну, перестань, — пробормотал тот, укладывая голову Игоря к себе на плечо. — Как тебя можно не любить? Такой сладкий десертный малыш.

Девушки уже танцевали у пилона, под музыку стаскивая с себя комбинезоны. Груди у них были большие и неестественно круглые, как резиновые мячи.

— Давай уедем отсюда, — закрыв глаза, попросил Игорь. — Я хочу только с тобой.

— Ты моя маленькая гейша, — хрипло хмыкнул Георгий и потянул его за руку. — Ну, пойдем, пойдем.

Уже не понимая, где находится, Игорь куда-то шел, хватаясь за стены. Георгий крепко держал его под локоть, не давая упасть, но Игорь всё равно чувствовал себя так, как будто падает и кружится вокруг своей оси, как личинка бабочки, подвешенная к листу на клейкой нити.

В раздевалке Георгий уложил его на кожаный диванчик и вдруг заявил:

— Я не буду снимать тебе квартиру. Тебе нужно вернуться домой.

— Нет, мне не нужно, — ответил Игорь онемевшим языком, как будто ворочая вату во рту.

Георгий начал развязывать на нем пояс халата.

— Ты не можешь жить самостоятельно. Ты будешь пить, употреблять наркотики и давать всем подряд. А дома хоть какой-то контроль.

— Я не буду больше пить, — всхлипнув, произнес Игорь. — Я всё буду делать, как ты скажешь.

— Вот и делай, как скажу, — проговорил Измайлов и погладил щеку Игоря теплой ладонью.

Из-за его плеча Игорь увидел, как открывается дверь, и в раздевалку входит Марков с красным, распаренным лицом.

— Что?! — прорычал, обернувшись, Георгий. — Что ты здесь забыл? В морду тебе дать, наконец?!

— Ну, дай! — оскалился тот по-собачьи. — Самурай нашелся грёбаный!

На мгновение они застыли друг напротив друга, в одинаковых халатах и шлепанцах — Игорь успел подумать, что для сходства с самураями им не хватает только мечей. В следующую секунду Георгий съездил Александру Николаевичу по уху, а тот ответил ударом в живот.

Оцепенев, Игорь смотрел на них, чувствуя себя героем дурного сна или нелепого фильма. Они наносили друг другу удары, издавая рычащие звуки и выплевывая слова: «На! На! Подавись, жаба! Хер тебе!». Обхватив друг друга, они повалились на пол, и тогда Игорь сообразил, что нужно звать кого-то на помощь — кричать, бежать. Он свесился с дивана, но не смог издать ни звука, чувствуя, что сейчас его стошнит. Потом в дверях появился растерянный Эрнест с телефоном в руке, а за ним Казимир, который гаркнул:

— А ну, блядь, полундра!

Игоря вырвало.

— Георгий, ребята, у нас проблема, — услышал он где-то далеко неуверенный голос Эрнеста. — Марьяна звонит… что-то с Павлом Сергеевичем.

— Да! Слушаю, Измайлов, — тяжело дыша, крикнул Георгий. — Что-о?! Где ты сейчас? Подожди минуту.

Поворачиваясь на диванчике, Игорь видел, как Георгий льет себе на голову минеральную воду из бутылки, вытирается полой халата и снова берет телефон.

— Повтори ещё раз, здесь плохая связь… Говори адрес, я еду. Жди меня там…

Комната и люди, находящиеся в ней, кружились вокруг Игоря, как огромный мир вокруг беспомощной личинки. Он закрыл глаза, но карусель в голове завертелась ещё быстрей.

Над головой глухо, но очень отчетливо прозвучали слова:

— Что там?..

— Павел умер в больнице. Я еду. Вызовите такси.

Игорь плыл как будто в лодке и далеко, на берегу, перекликались голоса:

— Что-о та-ам?!

Ам-ам…

— Найди Максима…

Има… има…

Посреди реки кто-то тяжелый ахнул в воду: бултых!.. Ветки качались над водой, черное небо дрожало. Георгий вынырнул из волн, погладил Игоря холодной мокрой рукой.

— Спи, спи… Я уехал. Тебя отвезут.

«Потому что у тебя глупая деревянная голова», — ещё услышал Игорь, и провалился в тяжелый ватный сон.

Ему показалось, что он спал всего минуту, но в комнате уже было светло и пусто. Какой-то человек в банном халате и в розовых очках, склонившись, тряс его за плечо.

— Игорь! Игорь! Проснись.

Игорь приподнялся и неловко сел на неудобной клеенчатой кушетке. Голова тяжело клонилась обратно.

— Ну, как ты, жив? — спросил Эрнест. — Нам пора.

— А где… Георгий? — начиная смутно вспоминать вчерашнее, пробормотал Игорь.

— Он ночью уехал. Там кое-что произошло… Кофе будешь? Ну, вставай.

Оглядевшись, Игорь вспомнил раздевалку, где его оставил Георгий. Пока он спал, кто-то накрыл его пледом. Дверь была распахнута, из соседней комнаты слышались женские голоса и смех. Голова у него болела так, будто её пилили надвое.

— Давай-ка, пятьдесят грамм, — Эрнест вернулся с рюмкой водки и чашкой кофе в руках. — Будет легче, говорю.

Игорь отвернулся от водки, глотнул кофе, кое-как поднялся. Эрнест открыл один из шкафчиков.

— Вот твои вещи, одевайся, всё проверь. Я в холле подожду.

— А Измайлов?.. Он не приедет?..

— Нет. Он попросил, чтобы я отвез тебя домой. Что, совсем плохо?

— Я, наверное, заболел, — признался Игорь.

Лицо Эрнеста выражало сочувствие.

— Ну, ничего. Просто нужно поспать. Ты кофе выпей.

В бассейне плавала простыня и резиновый тапок. Две растрепанные женщины в халатах сидели у заваленного грязной посудой стола и что-то жевали.

— Ну как, именинник, в Лондоне смог? — засмеялись они. — Иди, водочки хлопни, полегчает!

С трудом узнав в них вчерашних стриптизерш, Игорь взял протянутую рюмку. Выпил, и, сдерживая тошноту, зажал рот рукой.

Женщины снова засмеялись, переглянувшись.

— А хорошенький, — заметила брюнетка.

— Конфета, в натуре, — кивнула блондинка, которая была намного старше подруги.

Она встала, принесла откуда-то пакет, ссыпала в него фрукты из большого блюда и протянула Игорю.

— На, хоть поешь потом. А то даже торта ребенку не досталось.

Эрнест вышел в костюме, окруженный запахом одеколона.

— Девочки, позвольте раскланяться. Уж простите, что так получилось.

— Да чики-чики, мальчики, нет проблем, — ответила брюнетка. — Заезжайте, у нас тут всё горячее.

— Всенепременно, — склонил голову Эрнест.

После душных сумерек Игоря ослепил мир за стенами коттеджа — снег блестел на солнце, небо было яркое и звонкое.

— Что, уже утро? — изумился он.

— Почти семь часов, — Эрнест открыл перед ним дверцу машины. — Что у тебя в пакете? Груши? А, молодец, что взял.

Когда они выехали за ворота, он включил музыку и подмигнул Игорю.

— Отгадай загадку: какая разница между проституткой и юристом? Цена проститутки с возрастом падает, а юриста — растет.

Пытаясь как-то взбодриться, Игорь попробовал закурить, раскашлялся, выбросил сигарету. Эрнест протянул руку, потрогал его лоб.

— Э, братец, а у тебя температура… Ну, ничего. Дома выпьешь аспирина. Главное — поспать. Ты, наверное, глотнул холодного после парилки. Или на улицу бегал.

— Нет, я не бегал. Я только…

Игорь вспомнил вдруг, как его вырвало и как Георгий и Марков стояли друг напротив друга с искаженными лицами, а потом одновременно бросились вперед.

— Они правда дрались? — спросил он Эрнеста.

— Ничего, обошлось без жертв, — хмыкнул тот. — Мужские конфликты требуют разрешения.

— А куда мы едем? — спохватился вдруг Игорь. — Мне нельзя домой. Отвезите меня к Георгию.

— Прости, братец, но я обещал тебя доставить по адресу, — поворачивая голову, тот снова блеснул своими дорогими очками. — Думаю, Георгий Максимович будет немного занят эти дни. Он сам тебе позвонит и всё расскажет. Да, ты подарок свой не забыл? Проверь в кармане.

Игорь сунул руку в карман, достал конверт, заглянул в него и увидел деньги.

— Ты сейчас выпей аспирина и ложись, — снова посоветовал Эрнест. — А я тебя доведу прямо до квартиры. — И чуть позже добавил: — Ничего, повод уважительный, восемнадцать лет. Главное, будет что вспомнить. Да и вообще, стоит задуматься, что кое-кто уже не вспомнит больше ничего.

Эрнест и в самом деле довел его до квартиры, а Игорь машинально нашел в кармане ключи и сам открыл замок. Он чувствовал уже такую слабость, что не смог даже разуться, и сразу сел в своей комнате на кровать, обхватив руками голову, внутри которой как будто стучали тупым тяжелым предметом. Он сам не знал, как мог забыть про отчима, но в этот момент совсем не думал о нем.

Дядя Витя вошел в пижаме и в носках. Он взглянул на Игоря, потом бросился к окну. Видимо, заметив отъезжающую машину, скрипнул зубами.

— Кто это был? Это он тебя привез?

— Никто, — сказал Игорь. — Я просто посплю и уйду.

Отчим грубо схватил его за подбородок, поднял к свету лицо.

— Ты наркотики принимал? Что с тобой делали? Ну, отвечай!? С кем ты был всё это время?

— Главное, что не с тобой, — почти беззвучно пробормотал Игорь, но дядя Витя расслышал или догадался. Он рванул его за волосы и несколько раз хлестнул ладонью по щекам — так, что Игорь на минуту ослеп и оглох.

— Повтори, что сказал! А ну, повтори, говнюк!

Игорь молчал, хватая ртом воздух, смаргивая навернувшиеся слезы, и дядя Витя вдруг успокоился, взял стул, сел напротив.

— Я хочу знать всё. Про этого Измайлова. Он дает тебе наркотики? Что он тебе обещал? Что он с тобой делает?

Много лет назад мать проговорилась дома, что какой-то мужчина пугал детей на площадке. Игорь помнил, как тогда дядя Витя повел его в ванную и так же схватил за волосы, требуя, чтобы он рассказал, что с ним делал тот человек. Глаза у отчима были белые и страшные, а потом он намочил под краном полотенце, и Игорь сразу начал рассказывать всё, что дядя Витя хотел услышать, хотя даже не видел того мужчину и только знал о нем от других. Но теперь всё было иначе.

— А кто это — Измайлов? — пробормотал Игорь, бумажным платком вытирая идущую из носа кровь.

Дядя Витя приблизил к нему лицо.

— А я тебе скажу, кто это. Это плесень, грибок, трупный червь. Как вся эта нынешняя мразь, эти коммерсы и торгаши. Воры, которые растащили по кускам собственную страну. Нахапали, и думают, что им всё дозволено, что предела нет. Что они баре, а мы холопы. Что мы должны на них работать. И ещё плясать, как ванька в кабаке!

«А я бы посмотрел, как ты пляшешь», — мелькнуло в голове у Игоря, но вслух он пробормотал:

— Можно, я лягу? Я простудился. Мне надо выпить аспирин.

Он не ожидал, что эта фраза так взбесит дядю Витю, но тот весь вдруг налился кровью.

— Аспирин?!..

Отчим схватил его за шиворот и вытряхнул из куртки. Полез по карманам, сразу нашел конверт.

— А это что? Откуда? Это от него?!..

Отчим смял деньги, бросил на пол и растоптал пятками.

— Этому я тебя учил? Чтоб ты стал у них шалавой? Чтоб тобой пользовались, как дыркой во все места? За их ворованные доллары? Не такой же ты кретин, чтоб не ведать, что творишь!?

Глядя, как он обшаривает карманы куртки, Игорь вспомнил про айфон, но было уже поздно — дядя Витя нашел трубку и, едва взглянув, швырнул с размаха о стену.

— Думаешь, всё, взрослый? Думаешь, будешь жить, как вздумается? Нет, ты будешь делать, что я скажу. Потому что у тебя нет своих мозгов и никаких понятий! Ты никто, ты без меня давно бы на игле сидел, в подворотне с бомжами…

«Лучше, чем с тобой», — подумал Игорь, приваливаясь спиной к стене.

Тётка, разбуженная шумом, робко заглянула в дверь и тут же исчезла.

Желание лечь, провалиться в сон, было уже таким сильным, что Игорь просто закрыл глаза и позволил своему телу медленно склониться на подушку. Но дядя Витя встряхнул его и снова дал оплеуху.

— Слушать меня! Слушать и смотреть!

В этот момент Игорь придумал, что скажет ему когда-нибудь: «Ты больной извращенец, я тебя всегда ненавидел и буду ненавидеть всю жизнь». А потом он плюнет дяде Вите в лицо, и тот будет нелепо и жалко вытираться, всхлипывая и повторяя: «Прости меня, прости».

Но сейчас дядя Витя не всхлипывал, а орал:

— Ты понял, что будет?! В понедельник я тебя посажу в машину и сам отвезу в военкомат. Там тобой займутся! А пока будешь сидеть здесь, под замком, и к телефону не приближаться! И жрать будешь в комнате, хлеб и воду! И шмотки все твои блядские — на помойку, раз я понял, каким местом ты их заработал!

Затем повисла пауза — ещё минуту или две отчим смотрел на него и тяжело дышал. Игорь знал, что такие сцены всегда действуют на него одинаково. Вдруг заметив пакет с фруктами, который собрала для Игоря стриптизерша, отчим пнул по нему ногой. Груши покатились по ковру, дядя Витя поднял одну.

— И посмей только рыпнуться. Вот что будет с твоими яйцами, — он поднес грушу к лицу Игоря и раздавил в кулаке, так, что мякоть полезла между пальцев. — Затем он брезгливо отряхнул руку и крикнул: — Надежда! Убери тут всё это дерьмо… И сходи в аптеку. Этот, похоже, правда грипп подцепил!

Тётка вошла, оглянулась на отчима и, испуганно приседая, начала подбирать с пола мятые деньги. Дядя Витя выхватил купюры из её рук, разорвал в мелкие клочки и выбросил за окно.

 

Глава 11. БЕСПРИДАННИЦА

Панихиду заказали в одном из центральных соборов, и к назначенному времени стоянка перед храмом заполнилась черными автомобилями престижных марок. По номерам машин можно было многое узнать об их хозяевах.

Серый, распухший, непохожий на себя дед лежал в дорогом лакированном гробу с откидной крышкой, головой на белом атласном валике. Подножье гроба было заставлено корзинами с цветами, которых хватило бы на обустройство небольшой оранжереи.

Марьяна то успокаивалась, то снова начинала беззвучно плакать, кусая скомканный в кулаке платок. Отец активно принимал соболезнования, жал руки, отходил, чтобы поприветствовать и поблагодарить нужных людей. Два дедовских зама руководили движением, помощники пристраивали всё прибывающие букеты.

Максима то и дело похлопывали по плечу, порывались обнять какие-то полузнакомые и вовсе неизвестные люди, а он стоял у гроба, разглядывая в толпе молодых женщин или припоминая, сколько раз уже участвовал в похоронах. Дед по отцу, бабушка, мать, Аршакян от передоза в девятом классе, Степанова, вылетевшая на трассу через лобовое стекло… Однажды ему показалось, что он заметил в полутьме у колонны маленькую горничную с заплаканными глазами — Марьяна уволила её сразу, как только вернулась в Озерное из больницы. Максим зачем-то захотел подойти к девушке, но в тот момент его отвлекли, а в следующий она исчезла.

Проходя мимо, отец задержал на лице Максима озабоченный взгляд.

— Ну, как ты?

— По сравнению с дедушкой — неплохо, — ответил Максим, но тот не расслышал или не захотел расслышать насмешки.

— Давай, держись. Нам нужно много обсудить с тобой.

К началу заупокойной службы в церкви собралось уже больше полусотни соболезнующих, и стало как-то тяжело и душно. Запах горящего воска, дым ладана раздражал горло, и Максим чувствовал, как по спине под жестким новым пиджаком струится пот. Потел и батюшка: «Со духи праведных скончавшихся душу раба Твоего, Спасе»…

Поп и помощники читали молитву так густо и слаженно, что участники церемонии начали вздыхать и кашлять, словно на концерте духовной музыки. Только Марьяна один раз нарушила стройность обряда, когда на словах «един еси Человеколюбец» вдруг издала грудной, рыдающий стон и начала клониться вниз.

Отец, яко пленных свободитель и нищих защититель, немощствующих врач, победоносче великомучениче Георгие, подхватил её и подал свежий платок. Максим заметил, как в полутьме блеснула жемчужная пуговица на его белоснежной манжете.

В путь узкий хождшии прискорбный, вси в житии крест, яко ярем, взямшии…

Приидите, насладитеся, ихже уготовах вам почестей и венцов небесных.

Когда они подъехали к кладбищу, повалил рыхлый снег, и деда стало жалко. В последний раз охранник держал над ним зонт, в последний раз расступались приближенные. Серый снег не таял на сером распухшем лице.

Отец так и шел за гробом об руку с Марьяной, и Максим видел, с каким живым вниманием воспринимают эту новость приближенные, особенно Сергей Сергеевич Сирож, который приехал на похороны с тремя сыновьями, и чинно шествовал в их окружении. На кладбище поехали только самые заинтересованные, и процессия напоминала сцену из «Крестного отца» — почти одни мужчины, все в черных пальто и белых рубашках, с одинаковыми черными зонтами. Только отец выделялся элегантностью — у него пальто было на меховой подкладке, а шею закрывал мягкий светлый шарф. Снег серебрился в волосах, красиво седеющих с висков, как пелось в старинной хороводной: голова у Егория вся жемчужная, по всем Егории часты звезды…

Могилу, зияющую чёрным провалом на фоне заснеженных дорожек и памятников, вырыли рядом с бабкиной. Мать дальше, портрет на памятнике залеплен снегом. Места ещё предостаточно, на всю семью. Пока служители опускали гроб, Максим под влиянием какого-то странного порыва подошел смахнуть сырые хлопья с лица матери. Впрочем, через минуту снег налип снова.

Смертию смерть поправ…

Марьяна снова беззвучно плакала, и отец первый бросил горсть земли, подавая знак могильщикам.

Усопшаго раба твоего упокой, презирая его вся согрешения…

Потом отец передал зонт над Марьяной Маркову и направился к Максиму, отряхивая глину с перчаток.

— Выяснилось, что на производстве всё же организовали поминки. Я тебя попрошу — съезди туда, поблагодари, извинись за нас. Это важно. Там многие работают по двадцать, по тридцать лет. Нужно сказать теплые слова.

Максим не стал спорить, хотя сейчас ему меньше всего хотелось ехать на завод, чтобы там снова прикасались к его рукам и плечам посторонние люди, безнадежно застывшие в прошлом, словно в лаве давно потухшего вулкана.

— Возьми моего водителя и машину, — предложил отец. — А я поеду с Марьяной. Хорошо?

Отец зачем-то обнял его. Присыпанные снегом, они двинулись обратно, а дед остался лежать под комьями глины и ворохом венков.

 

Глава 12. МУЗЫКА СФЕР

Павлу Козыреву было около семидесяти лет, однако его смерть стала неожиданностью для всех, включая Георгия, который раньше других узнал о его болезни. Как любой узурпатор, Павел строил свою империю на принципах абсолютизма, и представить дальнейшее существование холдинга без его верховного владыки было нелегко. Так и не завершенная реструктуризация не решала проблемы, лишь провоцировала новые риски. Не было сомнений, что партнеры и соучредители не упустят возможности выловить в их общих прудах всех рыб пожирнее, и реструктуризация им только поможет в этом. Стоял на повестке и второй важный момент — бизнес Павла был прикрыт личной дружбой с высокими людьми, и сохранение этих связей было непростой задачей для наследников. Поэтому следовало ожидать и отказов в пролонгировании важных контрактов, и новых судебных исков по сделкам с госимуществом, которыми бывший тесть активно занимался до последних дней.

Уже на похоронах, вглядываясь в лица друзей и бывших соратников Павла Сергеевича, Георгий вполне освоился с мыслью, что семье предстоит серьезно побороться за свой кусок пирога за общим столом. Тогда же он понял, что Марьяна не представляет всех масштабов вероятных трудностей.

Ещё не отметив девятин, она заняла кабинет отца в офисе на седьмом этаже и начала совершать одну за другой все ошибки неуверенных людей, стремящихся немедленно завоевать авторитет. Два заместителя Павла, Шубин и Васкунец, всегда соперничавшие тайно, теперь вступили в открытую борьбу за первое место у престола, и каждый пытался окружить новую начальницу своими людьми. Лояльный к Георгию Васкунец был моложе, хитрей и дальновиднее, но Шубин имел опыт многолетней работы с Козыревым и был вхож в кабинеты к «великим» через своего зятя. Георгий не сомневался, что он завербован Сирожами.

Со смертью Павла для Сирожей открывались два пути: воспользоваться ошибками Марьяны, чтобы обанкротить компанию и поделить в свою пользу, либо заключить с ней союз, закрепив его браком с младшим представителем клана. В любом случае Георгию предстояло принять непростое решение — с кем и против кого объединяться, чтобы не потерять своих позиций, а по возможности усилить.

Но пока что он собирался взять короткую паузу, что очень раздражало Маркова, сторонника тактики агрессивного броска. Компаньон считал, что ковать железо следует, не отходя от кассы, и что Георгий должен заявить свои права на управление компанией, для чего ему нужно в спешном порядке жениться на Марьяне. Сашу не волновали частности — только результат.

Стук крысиных лапок вокруг трона как будто возбуждал Марьяну, но для Георгия он возвещал приближение многих катастроф. Решив, наконец, поговорить с ней об этом, в пятницу, ровно через две недели после смерти Павла, Георгий пригласил её пообедать. Затем он собирался заехать к Игорю, которого не видел с того вечера в сауне.

В недавно открывшемся японском ресторане было довольно многолюдно, и они заказали отдельный кабинет. Георгий спросил бутылку белого вина, сливочный суп и лобстера. Марьяна долго изучала меню, он посоветовал ей также остановиться на лобстере, которого здесь прямо при клиенте извлекали из бассейна.

— Ты ведь ешь морепродукты? У нас не так много мест, где варят живых раков. Или боишься испортить карму?

Она слегка смутилась и призналась:

— Я никогда не умела их разделывать.

— Положись на меня, — улыбнулся он. — Я могу разделать кого угодно. Или, может, все-таки бифштекс с кровью и жареной картошки?

Марьяна покачала головой, продолжая водить пальцем по строчкам.

— Не надейся, у тебя не получится так просто свернуть меня с истинного пути.

— Но почему не попробовать? Eritis sicut Deus, scientes bonum et malum. Будете как Бог, познаете добро и зло. Цитирую змия, соблазнявшего Адама и Еву. Сигарету?

Она слегка нахмурилась.

— Не понимаю, какое удовольствие люди находят в курении. Ты, кажется, собирался бросать?

— Не только собирался, но и бросал. Только за последний год раз пять. Но если тебе неприятно, я потерплю.

Глядя, как он убирает портсигар, она благодарно кивнула.

В круглой чашке на столе плавали восковые лотосы, пластиковая сакура отбрасывала тень на полотняные занавески. Тихо дребезжали подвешенные над дверью колокольчики — дзен-дзен-дзен.

— А здесь уютно, — заметил Георгий. — В самом деле, райский сад… Как думаешь, что сейчас говорят друг другу лобстеры? Надеюсь, они тоже верят в счастливое перерождение и не посылают проклятий в наш адрес.

— Я иногда употребляю в пищу морепродукты, потому что трудно представить, что эти животные наделены сознанием и душой, — отозвалась Марьяна. — Хотя, наверное, это неправильно. Это компромисс.

— Готов признать наличие души только у собак и котов. Но их я не ем. Ну, возможно, ещё у крокодилов. Мне чем-то симпатичны эти твари. Никогда не покупаю вещей из крокодиловой кожи. Мне нравится думать, что в прошлой жизни я был ленивым сонным аллигатором.

Официант разлил вино. Марьяна взяла бокал за тонкую ножку и с несколько неуместной торжественностью произнесла тост:

— Хочу поблагодарить тебя, Георгий. За поддержку и понимание. Не знаю, что бы я делала сейчас одна. Хочу, чтобы ты знал, как я ценю это. Выпьем за тебя.

— Ты сама держишься молодцом, — возразил он, с удивлением распознавая в её голосе интонации Павла. — Мне самому непросто справиться с мыслью о его… уходе.

— Нет, — тихо и быстро возразила Марьяна. — Я не молодец, я до сих пор не могу опомниться. Я пью успокоительное, но всё равно…

Она схватила со стола бумажную салфетку, высморкалась. В порыве искреннего сочувствия Георгий взял в свои её худую руку, слегка сжал пальцы.

— Ну-ну, перестань. Испортишь свой эффектный макияж. Я говорил тебе, что с этими стрелками ты похожа на Сильвану Монгано?

— Прости, — откашлялась она. — Не знаю, кто это. Постоянно думаю о нем, как будто он находится рядом, всё время смотрит на меня и осуждает. И мне кажется, что я всё делаю не так! Что я зря заняла его кабинет, напрасно уволила людей. Что я не справлюсь, не оправдаю его ожиданий. Что по моей вине мы можем потерять компанию…

Георгий собирался сам подвести её к этой мысли, но сообразил, что не следует соглашаться с ней теперь. Он даже подумал мельком, не пытается ли она таким способом провести проверку его лояльности.

— Ты просто расстроена, это нервы, — сказал он, чтобы что-то сказать. — Давай-ка ещё выпьем.

Марьяна достала пудреницу.

— Нет, мне хватит. Иначе совсем раскисну, наговорю лишнего, и потом буду жалеть… Ты знаешь, я отдала компании половину жизни. Работаю по десять часов, давно уже не хуже прорабов знаю весь технологический процесс… Я не даром ела хлеб. Мне казалось, что в этом моя состоятельность, самоуважение… Как у Чехова — работать, работать. Только теперь у меня нет дяди Вани. Некому похвалить, некому отругать… Может, хотя бы ты скажешь, что я не должна была брать на себя руководство, занимать его кабинет?.. Что я слишком тороплюсь?

Решив, наконец, что пришло время вступить в игру, Георгий кивнул.

— Да, мне действительно так кажется.

Она выпрямилась на стуле. Как он и предполагал, эти слова её задели.

— Что ж, давай поговорим об этом.

— Только выслушай меня спокойно. Я считаю, что ты имеешь все права принять на себя руководство до перевыборов. Мы это обсуждали на экстренном совете, и я, если помнишь, тебя поддержал. Потому что уверен в твоих возможностях. Но ты должна понимать — другие приняли твою кандидатуру как раз потому, что уверены в обратном. Тебя толкают в ложном направлении, это уже очевидно по всему.

Она молчала, сжав побелевшие губы, и он продолжал:

— То, что ты затеяла с твоей кипучей энергией — эта оптимизация, кадровые перестановки, тренинги и коучинги для персонала, контроль расходов — всё это, безусловно, полезно и нужно. Пойми меня правильно, я — за перемены. Но с этим можно подождать. Текучка шла своим ходом и будет идти, хорошо или плохо — в данный момент не так важно. Не так важно, сколько в офисах воруют скрепок и бумаги, а на стройках цемента… Есть издержки системы, меня тоже всё это волнует, и косты, и рост эффективности… Но сейчас важнее другое. Сейчас это делается только для того, чтобы отвлечь твое внимание от по-настоящему важных вещей.

— Каких? — спросила она, настороженно и недоверчиво глядя ему в глаза.

В этот момент официант принес и поставил перед ними лобстеров, расположившихся на тарелках так живописно, словно они собрались позировать Яну де Хему. Георгий воспользовался паузой, чтобы подумать над ответом.

— Здесь ничего нет сложного, — заявил он, вооружаясь щипцами. — Главное, чтобы сок и осколки панциря не брызнули соседу в глаз. Или на любимый галстук.

— У меня нет любимого галстука, — заявила Марьяна, продолжая смотреть на него с ожиданием.

— Это облегчает мою задачу. Вот таким варварским образом мы кромсаем ему клешни… Разламываем спинку. В голове нет ничего интересного — её откладываем. Мясо достают вот этой вилкой. Но я, с твоего разрешения, по-цыгански, руками. Я люблю его высасывать.

— Продолжай же, раз начал, — потребовала Марьяна. — От каких важных вещей меня хотят отвлечь?

Георгию взглянул на неё и отложил своего рака.

— Пойми правильно, я не хочу сказать, что ты глупее или недальновиднее, или тебя проще обмануть. Просто ты не знаешь всех подводных камней на этой реке. И я не знаю. Даже Павел Сергеевич не имел подробной карты. Но вопрос ещё в том, что ты мыслишь как производственник. А я — экономист. Я привык строить модели даже при стопроцентной неопределенности. И наши сегодняшние позиции не слишком обнадеживают. Короче говоря, если прямо сейчас не заняться вопросом жесткой охраны активов холдинга, мы можем уйти в глубокий даунсайд.

Для доходчивости Георгий начертил на салфетке схему, по которой обычно действуют в подобных случаях — через скупку акций у миноритариев, через новую эмиссию, путем занижения стоимости активов и оформления самых сладких объектов в залог. Марьяна слушала его с каким-то болезненным вниманием, и он в конце концов решил что напугал её сверх меры.

— Конечно, я не гарантирую, что всё пойдет именно так. Но мы должны хеджировать риски. Павел оставил достаточно грамотное завещание — я по его просьбе прорабатывал пункты по имуществу в оффшорах. Как ты знаешь, он передал мне доверительное управление этим пулом. И я собираюсь фиксировать этот вопрос. Через неделю поеду к Вальтеру, проведу таким образом рождественские каникулы. Вероятно, на часть собственности придется наложить арест по нашим искам. Если не получится контролировать активы до твоего вступления в наследство по-другому.

Он отложил ручку, и Марьяна подвинула ему свой пустой бокал, а когда он налил ей вина, выпила всё до дна.

— Мне нужно подумать надо всем, что ты сказал. Я обсуждала эти вопросы с нашими юристами, и они заверили меня, что наследство будет оформлено с соблюдением всех правил, и мы сможем вступить в права собственности в надлежащий срок.

— Кто может поспорить с такой формулировкой? Только здесь работает и другое правило. Если деньги не радуют, значит — они не ваши.

— Непонятно только, почему ты предполагаешь самое худшее от наших партнеров, — возразила она. — Отец не имел дела с людьми, которым не доверял. Их дружба проверена годами.

— Можно доверить кошке охрану дома от мышей. И за это поделиться с ней молоком. Но доверять ей жареную курицу на блюде, наверное, всё же не следует.

Сложив исчерченную им салфетку, Марьяна убрала её в карман.

— Хорошо, я тебя услышала. Всё это нужно серьёзно обдумать.

— О том и речь.

Она попыталась заняться лобстером, но тут же отложила вилку. Он видел, что его сообщение произвело должный эффект.

— Знаешь, Георгий, вчера я пересматривала старые фотографии… Когда ты женился на Веронике, мне было лет десять или одиннадцать. Помню, как взрослые обсуждали тебя за столом. Отцу почему-то не нравилось, что ты красиво говоришь. Он был уверен, что ты просто болтун и бездельник. Что из тебя не выйдет толку. Он изменил это мнение далеко не сразу… Я как-то напомнила о тех его словах. Не так давно, года три назад, когда мы благодаря тебе запускали проект с «Альмагестом». Папа тогда сказал, что ты, если захочешь, и сейчас можешь уболтать любого. Что красноречие — твоя сильная сторона, но нам следует её опасаться.

— Нам всем следует опасаться друг друга, — кивнул Георгий. — Это как в телепередаче про жителей морского дна. Все едят всех.

Она не усмехнулась, только прижала ладони к раскрасневшимся щекам.

— Кто-то меня вспоминает — щеки горят… Я не привыкла столько пить. Можно задать тебе один личный вопрос, Георгий? Ты хоть немного любил мою сестру? Или это был только стартап проект, как ты начертил в своих схемах?

— Конечно, я любил Веронику, — ответил Георгий Максимович с надлежащей твердостью. — Просто мы меняемся со временем, и наши чувства меняются тоже.

— Да, я понимаю, мужчины устроены иначе, чем женщины. Вы полигамные существа. Пока мы храним домашний очаг, вам нужно повсюду сеять своё семя… Так распорядилась природа. Вам, наверное, трудно с этим бороться. У папы тоже была любовница — возможно, ты знаешь. Прямо в доме. Мне было неприятно видеть её каждый день, а он совсем этого не понимал. Я сразу её уволила, хотя я знаю, что ему бы это не понравилось. Наверное, это нехорошо — всё, что мы делаем под влиянием чувств… Ты должен знать — он что-то ей подарил или оставил по завещанию?

— Напротив, — покачал головой Георгий, вдруг осознав, что именно сейчас может пойти ва-банк, — я всегда считал, что нужно прислушиваться к чувствам. Я доверяю интуиции, первому впечатлению… И давно подозреваю, что ответы на все главные вопросы жизни лежат на поверхности. Вот что бы ты сказала, если бы я предложил тебе… ну, например, заключить брачный союз? Со мной?

Марьяна помолчала — но не удивленно и не обрадовано, а так, словно давно ожидала этого вопроса.

— Тебе интересно, что бы я сказала? Во-первых, я бы спросила тебя: зачем? Для чего мне это нужно?

— Ну, я бы ответил, что это в наших общих интересах. Что нам полезно объединиться, чтобы сохранить бизнес. Что мы много лет работали бок о бок, что мы находим общий язык и вполне могли бы поладить. Я не прав?

— Я бы сказала — ты прав. Многие, почти все семьи связаны общими финансовыми интересами. Но мне не нравится, когда брак двух людей превращается в бизнес-проект. Я знаю много таких историй, когда мужчина и женщина объединялись ради дела, а потом делили имущество через суды и скандалы в прессе.

— Но ведь есть и успешные примеры, — возразил он.

— Какие же? Когда муж открыто спит с моделями и проститутками — впрочем, для меня это одно и то же — а жена живет с тренером по фитнесу? А на людях они изображают счастливую пару и дают интервью для глянцевых журналов? Может быть, такой брак и есть самый прочный, но я старомодна — мне противна подобная идеология. Если я когда-нибудь и выйду замуж, то не за того, кого интересует мой бизнес, а за мужчину, которому буду интересна я сама. Я, кажется, ещё могу рассчитывать, что меня будут любить и уважать как женщину, а не только как главного акционера. Потому что я тоже живой человек, а не подпись под контрактом и не калькулятор в юбке, как меня называют твои компаньоны. Я стараюсь не слушать сплетен, но ты напрасно думаешь, что мне их не передают…

Вошел официант с чайником и чашками на подносе, забрал тарелку Георгия с руинами розового панциря и почти нетронутого рака Марьяны.

Георгий Максимович не то чтобы пожалел, что затронул скользкую тему, но и не рад был тому, как повернулся разговор.

— Кстати, какие у тебя планы на Рождество? — поинтересовался он, чтобы переменить предмет беседы.

Марьяна снова замолчала — было видно, что ей неловко за свою горячность. Рассматривая и поворачивая в руках чайную ложку, она переспросила:

— Планы на Рождество? А у тебя? Да, ты сказал, едешь в Женеву.

— В Женеву, в Андорру, в Аликанте. Займусь фондом и дочерними. Планирую пообщаться и с немецкими друзьями — надо спасать «город-сад». В общем, обширная деловая программа. А ты собираешься куда-то?

— Да. Я улетаю на Бали. С Антоном Сирожем, — сказала она.

Этот выпад, расчетливо припасенный к концу ужина, попал в цель. Георгий почувствовал себя по-идиотски. Он понял вдруг, как нелепо выглядела со стороны его хваленая предусмотрительность, как неуместен был разговор о женитьбе и предостережения, видимо, слово в слово повторявшие всё то, что Сирожи говорили Марьяне о нём.

— Мы едем большой компанией — моя подруга Светлана с мужем и детьми, друзья Антона, тоже супружеская пара, — пояснила она. — Будем жить в очень живописном месте, в отдельных бунгало, но с полным обслуживанием от отеля. По крайней мере, на фотографиях выглядит очень привлекательно.

— Что ж, Бали — отличный выбор. Я там был года три назад, впечатления самые приятные. Неплохие пляжи, и климат очень мягкий.

Георгий поднес к губам чашку и машинально отпил, обжигая нёбо.

— Осторожно, чай очень горячий, — запоздало предупредила Марьяна, как ему показалось, с некоторым злорадством.

— Да, я уже обжегся, — признался он.

Проводив Марьяну до её машины, Георгий сел за руль и позвонил компаньону, решив поделиться новостью. Все эти дни после ссоры в бане Саша был благостен и кроток, как ученый лев святого Марка, но теперь вдруг показал зубы.

— С Сирожем, на Бали? А я так и знал! Что и следовало доказать: кто с топором — тому и мясо.

— Не паникуй раньше времени, — осадил его Георгий. — Даже если самый негативный сценарий — будем искать варианты сотрудничества.

— У меня есть подкупающее предложение, — взвился компаньон. — Может, давай, схлопнем дело, обкешимся и разбежимся? Сдадим все схемы Сирожам на блюдечке с голубой каемочкой? В виде презента на свадьбу?

— Никто не собирается сдаваться, — возразил Георгий. — Марьяна тоже не факт, что в итоге встанет на их сторону. Она всё понимает не хуже нас.

— Она-то, может, и понимает, а вот понимаешь ли ты — большой вопрос!.. Ну, скажи ещё, что моё дело сторона! Что я не вкладывался столько лет, не ишачил ночами и сутками! А сколько я дерьма за тебя съел? Ну, ещё на хер меня пошли для полной картины!

— Да что вы все меня тащите жениться, как пса на веревке? — возмутился Георгий. — Как будто это единственный выход! И что за привычка лезть в чужую жизнь…

— Ну ладно, извини, — спохватился почему-то Марков. — Закрыли тему. В понедельник я с утра к управделами, а потом в офис. Увидимся.

— Ты тоже извини, — кивнул Георгий. — Это не телефонный разговор. Спокойной ночи и хороших выходных.

Марков помолчал и вдруг хмыкнул:

— А кто ещё тебя тащит жениться? Даже интересно.

— Да пошел ты, — снова вспылил Георгий и повесил трубку.

Вечер был холодный и ясный. Тонкий месяц-подросток прорезывал синий бархат неба. Сверкал под фонарями снег.

События последних дней развивались так бурно, что Георгию некогда было заниматься личными вопросами. Но время от времени он вспоминал Игоря и чувствовал беспокойство — после незадавшейся вечеринки в бане мальчик не отвечал на телефонные звонки и не появлялся в студии. Проще было послать за ним водителя, но Георгий решил всё же заехать сам, тем более, что раньше не удосуживался узнать, как живет Игорь со своей тёткой, от которой почему-то хотел уйти.

После морозного воздуха специфический тепловатый запах в подъезде, куда вошел Георгий, показался особенно неприятным. Из-за запаха он не захотел пользоваться лифтом и поднялся на четвертый этаж по лестнице, где краска на стенах пузырилась от постоянной влажности. Нажал кнопку звонка.

На лице женщины, приоткрывшей дверь, отразился неподдельный испуг. Немного удивленный такой реакцией, Георгий отступил на шаг, давая себя рассмотреть. Постарался, чтобы его голос прозвучал спокойно и доброжелательно.

— Здравствуйте. Мне нужен Игорь.

— Он не может, он болеет, — отвечала она торопливо. — Он сейчас спит.

— У меня к нему срочное дело, — заявил Георгий, проявляя настойчивость. — Это ненадолго.

Из-за спины женщины он увидел, как приоткрылась дверь одной из комнат.

— Я не сплю, пусть зайдет! — крикнул Игорь, и по голосу было слышно, что он действительно простужен.

Женщина молча посторонилась, пропуская Георгия в коридор, половину которого занимала мебельная стенка ещё советского образца. Малогабаритная спальня также была заставлена старой мебелью. Здесь было темно и душно, пахло лекарствами и крепким табаком.

Игорь лежал на низком и слишком коротком для него диванчике, укрывшись с головой, поджав ноги. На полу у изголовья стояла чашка, наполненная какой-то мутной жидкостью. Тут же валялся скомканный носовой платок.

Георгий сел к нему на постель.

— Ну как ты, заяц? Почему телефон не отвечает — ни твой, ни домашний? Я три дня звоню.

— Телефон сломался, — глухо пробормотал тот из своего укрытия.

— Эй, что случилось? — Георгий потянул одеяло, чтоб открыть его лицо, но он крепко вцепился в свой край. — Всё обижаешься на меня? Ну, прости. Я злой, ревнивый тиран. Больше ни слова не услышишь про Маркова, обещаю. Я был не прав.

— Нет, не обижаюсь, — ответил он, помолчав. — Только у меня грипп. Я заразный.

— Да, Эрнест сказал, ты кашлял. Ну, посмотри на меня.

Между ними завязалась недолгая борьба, в результате которой Георгию Максимовичу удалось отвоевать половину одеяла и увидеть его затылок и плечо. На нем была фланелевая пижама с корабликами, мятая и уже довольно грязная. От тела шел сухой жар и особый его медовый запах — головокружительный.

Втягивая этот жар дрожащими ноздрями, Георгий подумал вдруг, каким сладким безумием было бы добиться от него близости прямо здесь, на его детском диване, в душной темноте. Насладиться им, скупо рассчитывая движения, чтоб не выдать себя скрипом кровати; сдерживая в горле звуки, аккомпанирующие страсти.

Обуздав фантазию, Георгий Максимович только на секунду прижался губами к его затылку, пощупал лоб.

— Горячий… Правда, ты всегда горячий. Давай-ка, поехали лечиться ко мне?

— Хорошо, — с неожиданной легкостью согласился Игорь. — Только подожди внизу. Чтобы тётка не скандалила. Я оденусь и спущусь.

Женщина в выцветшем халате всё ещё стояла у двери. Прощаясь, Георгий прочёл в её глазах осуждение и неприязнь. Она не могла слышать их разговор, но, видимо, догадалась о сути дела. Это не имело ровным счетом никакого значения, но вызывало ощущение неловкости.

Закурив возле машины, Георгий вспомнил слова, которыми час назад утешал Марьяну — ответы на главные вопросы жизни лежат на поверхности… Однако сам он почему-то не мог сосредоточиться на предвкушении простых и близких удовольствий. Вместо этого он думал о странном поведении тётки Игоря, о нищей обстановке его жилья с пожелтевшими обоями и пыльными коврами на стенах и о той нелепой роли, которую навязывали ему эти обстоятельства. Роли Свидригайлова, выискавшего очередную жертву своей похоти в семействе бедной чиновницы.

«И правда, раз уж так, снять ему квартиру и наезжать раз в неделю, и пусть думают что хотят», — вдруг решил он, глядя, как мальчик выходит из подъезда со спортивной сумкой на плече, легкий и длинноногий, с особой его угловатой грацией в каждом движении.

— Что в сумке? — полюбопытствовал, открывая для него багажник.

— Так, вещи, — ответил Игорь хмуро. — Не важно. Просто поехали скорей.

— А что такое? — проговорил Георгий Максимович, уже выезжая из двора на дорогу. — Мы куда-то торопимся? Дай мне хоть на тебя посмотреть.

Он повернул к Георгию бледное, чуть похудевшее за эти дни лицо.

— Не торопимся, просто не хочу проблем. Меня тут в армию собираются отправить.

Георгий удивился.

— Погоди-ка, ты разве попадаешь в этот призыв? Фред же занимается вашими отсрочками. Он говорил, что у тебя всё в порядке.

— Да всё в порядке, не парься, — заявил тот неожиданно бодро. — Мои траблы. Разберусь.

Георгий поймал себя на странном ощущении — ему показалось, Игорь не просто врет или чего-то не договаривает, но что за его словами вот-вот проявится некий важный сокровенный смысл. Сейчас совсем не хотелось раздумывать над этим; хотелось скорее приехать, подняться в квартиру, налить себе и ему коньяка, лечь и смотреть, как он раздевается. Почему-то Георгий вспомнил, как тот отдался ему в первый раз, неловкий от неопытности, но такой податливый и желанный, что его телом можно было наслаждаться как пекинской оперой, шесть часов подряд.

— А знаешь, твоя тётка не производит впечатления такой ведьмы, как ты описывал, — заметил Георгий, пытаясь стреножить преждевременную активность чувств и частей собственного тела. — Мне показалось, что она меня почему-то испугалась.

Игорь пожал плечами.

— Да нет, я не описывал, что она ведьма. Она всего боится. Сам же говоришь — женщины полны загадок.

Глядя вперед, на дорогу, прихваченную морозом и скользкую, как каток, Георгий сжал его колено.

— Хочу тебя, заяц. Просто нет никакого терпения. Ты-то хоть немного скучал?

— Скучал, — ответил он без особого энтузиазма.

— На Рождество я собираюсь поехать в Европу, — чтобы взбодрить его, Георгий решил поделиться своими планами. — Недели на две, или лучше на три. Сначала по делам, а после к морю, на Тенерифе. Это райский остров, там круглый год цветут азалии, а песок на побережье сребристо-серый — пепел древнего вулкана… Не хочешь составить компанию?

Прием оказался действенным. Мальчик взглянул ужасно хорошо, как в самом начале — с внезапным изумлением, доверчиво и радостно.

— К морю?

Георгий невольно улыбнулся.

— Снимем виллу с бассейном, возьмем машину напрокат. Поездим по диким пляжам, поднимемся на гору Тейде… Вдвоем, никаких больше компаний. Только море, солнце, кубинский ром и беспорядочный секс. Буду пить твою кровь, как кьянти. Как тебе такой план?

— Хороший план, — ответил он, но отчего-то снова помрачнел. Отвернулся, нервно закуривая.

Кашель тут же заклокотал в его бронхах. Георгий отнял у него сигарету и выбросил в окно.

— Ну-ка, ты мне брось играть Травиату. Твоя задача — поправиться к назначенной дате.

— Стой, стой, — воскликнул он. — Там магазин. Купишь мне «Бёрн» или «Адреналин Раш»?

— Четыре банки в холодильнике, ещё с прошлого раза, — возразил Георгий, и всё же, повинуясь какому-то внезапному и необъяснимому чувству, припарковал машину у обочины. Спросил: — Что происходит, Игорь? Ты мне скажешь?

Тот помолчал, кусая губы, а затем ответил в духе персонажей сказки Кэрролла:

— Просто тебе повезло, что он машину в сервис вечером повез.

— Кто? — уточнил Георгий.

— Дядя Витя, мой отчим.

Чувствуя недоброе, Георгий заглянул ему в лицо.

— Что это за новости? Откуда взялся отчим?

— Приехал из горячей точки, — мальчик нервно хмыкнул. — Он в МЧС работает, шофером. Офицер внутренней службы. Его часто в командировки отправляют, где всякие стихийные бедствия, и по обмену опытом. В этот раз не было четыре месяца, а теперь вернулся. Хочет меня в армию отправить.

— Только не говори, что ты с ним… спишь, — посторонним голосом произнес Георгий.

— Нет, не сплю, — ответил мальчик и хохотнул совсем уж бессмысленно. — Разве с ним уснешь.

В ту же секунду Георгий осознал, что ожидал чего-то в этом роде. Всегда подозревал. В голове его мелькнула строчка из отчета службы безопасности, где упоминалась тетка Игоря и некий её гражданский муж.

Первым его чувством была досада о рухнувших надеждах на приятный вечер. И только после этого он смог оценить и взвесить смысл услышанного.

— То есть, ты хочешь сказать, что всё это время… Или это какая-то глупая шутка?

— Ну да, шутка. Что такое — белое, волосатое и в темноте потрескивает? Блондинка-электрик, — он засмеялся с нотками истерики. — Просто вспомнил, как вы с Марковым друг другу навешали! Только с дядей Витей так не получится, у него КМС по боксу. Даже секцию вел у нас в школе! Но я туда не ходил, я танцами занимался. А с ним я занимался совсем другим…

Георгий ощутил почти физиологическое омерзение, как будто съел что-то гнилое, и даже почувствовал во рту осклизлый вкус.

— Почему ты мне не рассказывал, интересно узнать?

Тот снова издал хриплый смешок, больше похожий на клекот.

— Что вам интересно, дяденька? Как меня отчим ололо с двенадцати лет? И в каких позах? И какой у него большой?

В сердцах Георгий стукнул ладонями по рулю.

— Игорь, ну почему вокруг тебя всё время какая-то достоевщина!? Почему нельзя нормально, спокойно? Я вот как чувствовал, что что-то такое всплывет!

— О, а знаешь, чем блондинка отличается от курицы? — перебил он. — Курица сама садится на яйца, а блондинку ещё надо уломать…

— Ну тебя-то, понятно, уламывать не надо.

Закусив губы, мальчик отвернулся к окну.

Георгий тронулся с места. Он чувствовал ревность куда более острую и ядовитую, чем тогда, с Марковым. Он подумал, что теперь этот яд навечно отравит его чувства к Игорю, как найденная на дне банки с медом мертвая мышь.

Вместе с этим он отчего-то испытывал чувство вины.

— Значит, всё это время ты одновременно со мной и с ним?.. И что я теперь должен делать? Послать ребят ноги ему переломать? Или самому разобраться? Этого ты ждешь?

— Я не всё время, он приехал недавно. Я поэтому хотел квартиру снять…

— Но я же теперь не могу это так оставить, Игорь! За такие вещи надо бить морду и сажать в колонию! — заявил Георгий, пытаясь осознать, чем он может быть виноват здесь, если не мерить по Достоевскому, когда все виноваты за всех.

— Я просто хотел выбросить это из жизни, — хмуро возразил Игорь. — Я, наверное, зря тебе сказал.

— Наверное, зря. Это всё чертовски неприятно… С двенадцати лет — какая-то дичь! Нет, я должен что-то сделать. Поехали, я поговорю с ним по-мужски.

Георгий хотел уже развернуться на светофоре, но Игорь схватил его за рукав.

— Нет, не надо, пожалуйста! Будет только хуже!

— Я не понимаю, ты за него волнуешься? — вскипел Георгий и тут же, смягчаясь, предположил: — Игорь, если ты всё это сочинил для интересности, скажи сейчас. Я не буду злиться.

— Нет, я больше не хочу об этом! Давай просто забудем, — взмолился тот.

В этот момент Георгий вспомнил, что совсем недавно давал себе обещание умерить пылкость чувств к мальчишке, сократить встречи, всегда практиковать с ним безопасный секс. В конце концов, и этот отчим, вымышленный или реальный, существовал где-то в неочевидном мире, за тем порогом, который Георгию Максимовичу не было никакой нужды переступать.

Но чувство вины подняло со дна души осадок, напомнивший о вещах, давно исключенных из круга обсуждаемых тем. Странным образом он ощутил связь истории Игоря с собственным благополучием — с «Астон Мартином», дорогим костюмом, добротной обувью и свежим бельем. Частью этой взаимосвязи был и социальный бюджет холдинга, вернее, узаконенная взятка, которая закрывала вопросы благотворительности. Поворот этих рассуждений был так неприятен и странен, что Георгий вместо недавнего бодрящего огня в крови почувствовал усталость и злость.

Тем временем подъехали к дому. В лифте Георгий взял Игоря за подбородок.

— Ну, посмотри на меня… И скажи, что мы теперь будем делать?

— Ты снова скажешь, что я… даю всем подряд? — пробормотал тот, готовый расплакаться. — Я всё это время лежал и думал — почему я не убежал тогда из дома, или не подрался с ним, не рассказал инспекторше… Наверное, у меня нет характера. Я себя ненавижу. Я, наверное, просто трус… Ты меня никогда не простишь?

Георгий знал, что в лифте и на лестнице установлены камеры, выведенные на монитор консьержа, но сейчас это не имело значения. Он привлек к себе мальчика, прижал его голову к груди.

— Ну-ну, малыш, прекращай. Всё, я сейчас поеду и наваляю этому козлу по почкам.

На этот раз вместо возражений Игорь обхватил его руками за шею, словно и вправду хотел удержать. «Делаешь одну глупость за другой», — сказал Георгию внутренний голос, и возразить на это было нечего.

Оказавшись в квартире, Георгий включил телевизор и занялся приготовлением чая, вдруг решив считать тему отчима исчерпанной раз и навсегда. Но когда он вышел с сигаретой на балкон, Игорь последовал за ним и заговорил какими-то чужими, словно заготовленными заранее словами:

— Я знаю, у тебя своя жизнь, и тебе всё равно, и без меня куча проблем… Я зря тебе сказал. Но у меня никого больше нет. Я никому раньше не рассказывал. Мне ничего не нужно, просто быть с тобой. Даже если ты теперь меня будешь презирать. Просто, я же ничего не требую…

Мосты и опоры фонарей уже сверкали новогодними гирляндами. Созвездия — гирлянды лампочек, развешенные на каких-то небесных гвоздях, — переливались в вышине холодным светом. «Музыка сфер», — подумал Георгий Максимович, пытаясь представить тот покой, которым дышат триллионы километров космического пространства, чувствуя, как холод пробирает его до костей.

— Напротив, ты требуешь слишком многого, — запоздало возразил он, обращаясь к Игорю, или к самому себе, или к миру, который в эту минуту был одушевлен и полон смысла.

 

Глава 1. ЗЛОКЛЮЧЕНИЯ ДОБРОДЕТЕЛИ

«Остров тысячи храмов» не оправдал ожиданий Марьяны, как по качеству сервиса, так и по уровню комфорта в туристических зонах. Пляжи были шумными и довольно грязными. Экскурсии к храмовым комплексам утомляли, вечерние развлечения были однообразны и скучны. Местные сувениры, народные легенды, костюмированные национальные танцы кечак и баронг — всё это на поверку оказалось обычным надувательством для туристов, и не имело отношения к подлинной жизни населения Индонезии. Но чтобы не вступать в открытый конфликт с остальными членами компании, Марьяне приходилось терпеливо выполнять все пункты намеченной программы на протяжении двух недель.

С Антоном Сирожем они жили в одном бунгало, но в разных комнатах. В первый же вечер, когда он явился к ней в спальню в халате и с бутылкой местной водки, она твердо обозначила границы их отношений — уважение к её режиму, никаких посторонних в номере, никакой физической близости между ними.

Им приходилось составлять пару за обедом, в автобусе, во время посещения аттракционов, но это только раздувало огонь взаимного раздражения. Все вечера и некоторые ночи её спутник проводил в местных барах, а сама Марьяна предпочитала почитать в постели книгу или прогуляться по пляжу, чаще всего одна. Она думала, что напрасно согласилась провести отпуск в компании с детьми. Особенно раздражали дети второй семьи, с которой также не получилось дружбы.

Конечно, её не могла оставить равнодушной прекрасная природа Бали — вулканы, горные озера, пышная растительность. Но на острове было слишком мало уединенных мест, слишком много туристов и автомобилей. Стоило ей отойти от группы, чтобы насладиться видом горного ущелья или буддийской пагоды, как её окружали кричащие дети или назойливые спутники со своими неуместными шутками, соль которых разъедала её самые добрые намерения.

В последний вечер, в порыве не свойственного ей отчаяния, она выпила два крепких коктейля и всё же оказалась в постели с Сирожем. Но и этот опыт завершился неудачей. Видимо, её спутник уже растратил весь свой мужской заряд с местными проститутками, большую часть которых, как ей сказали, составляли переделанные в женщин мужчины.

Она вернулась в Петербург пятого января. На Рождество отстояла службу в том же соборе, где отпевали отца, исповедовалась и причастилась, но почти совсем не почувствовала прикосновения благодати, которой всегда ожидала в светлый праздник. Напротив, на душе было тягостно и смутно, она спала беспокойно и видела странный сон — Георгий с телом восточного божества, полу-льва, полу-дракона, занимался с ней любовью прямо в церкви, на том месте, где во время прощания стоял гроб. Сон был одновременно мучительный и болезненно приятный. Она хотела было пересказать его Светлане, опустив физиологические подробности, но затем поняла, что эта откровенность будет совершенно излишней.

Официально руководители подразделений возвращались из отпусков десятого числа, офисы были закрыты. Но Марьяна вышла на работу восьмого, собираясь заранее подготовиться к очередным собраниям. Заодно она решила, наконец, заняться некоторыми второстепенными вопросами, до которых не доходили руки за каждодневной текучкой. Среди этих вопросов был фидбэк по рекламному агентству. В силу специфики «Фэшн-Хаус» работал в рождественские каникулы, и Марьяна вызвала к себе Федора Дорошевского, чтобы разъяснить те пункты, которые давно пометила для себя.

Этот человек с нервным худым лицом всегда был ей неприятен, хотя она старалась не потакать личным чувствам в рабочих отношениях. Она знала, что он тоже не питает к ней симпатии, как и вообще к представительницам её пола, которых, очевидно, считает существами третьего сорта. Поэтому она сразу дала понять Дорошевскому, что перед ним не женщина, а непосредственный руководитель и заказчик.

— Я изучила ваши отчеты за два года, но так и не смогла решить, как позиционировать ваше предприятие в составе холдинга. Вы — не профильный актив. Я знаю, что Павел Сергеевич не вникал в эти вопросы, считая ваше направление незначительным. Но я считаю иначе. Бизнес должен приносить прибыль. А весь ваш апсайд идет за счет холдинга. Я не вижу смысла в этом переливании воды из одной чашки в другую.

Заложив ногу за ногу и нервно сцепив пальцы на худом колене, Дорошевский возразил:

— Вы совсем недавно взяли на себя руководство компанией, Марьяна Павловна. А я работаю на своем месте уже почти десять лет. И считаю нашу фирму важной частью холдинга. На нас реклама, вся представительская продукция, разработка и поддержание корпоративного стиля, масса текущих мероприятий. К тому же мы ведем немало престижных сторонних проектов, в том числе, международных. Получаем награды. Сотрудничаем с ведущими модными домами, с дизайнерами, с глянцевыми журналами…

— Всё это мне известно. Но я не понимаю, почему рекламные потребности холдинга обслуживаете именно вы? Почему вы имеете льготную аренду и другие привилегии? Раз мы сотрудничаем по договорам оказания услуг, почему не устроить конкурс? Может быть, другая компания могла бы делать это лучше и дешевле? Может быть, ваши конкуренты, которым не нужно содержать такой раздутый штат, могли бы добиться более эффективной рекламной отдачи за каждый вложенный рубль?

— Раздутый штат? — переспросил он, дернув бровью.

— Это отражено в ваших отчетах. Я их подробно изучила. Но так и не поняла, зачем вам столько администраторов, техников, монтажеров, когда этих людей можно просто нанимать под конкретный проект? Все они занимают рабочие места и съедают прибыль. И ещё целый полк моделей, которым вы платите зарплату, тогда как везде модели работают на краткосрочной контрактной основе.

Дорошевский воззрился на неё с тем выражением злой неприязни, с каким мужчины, презирающие противоположный пол, смотрят на женщин, осмеливающихся им возражать. Марьяна чувствовала, что повела разговор, может быть, излишне жёстко, но отступать не собиралась.

— Я знаю, что вы сами начинали как манекенщик, и, наверное, сочувствуете людям этой профессии, — продолжала она. — Но наш холдинг — не благотворительная организация и не фонд помощи потенциальным безработным.

— Стратегию развития в нашей фирме принято обсуждать в рамках, определенных уставом, — он смотрел так, словно намеревался силой взгляда поджечь её волосы.

— Да, знаю, что лично я являюсь всего лишь рядовым акционером и не могу диктовать условия, — пожала плечами Марьяна. — Но холдинг — ваш крупнейший заказчик. Безусловно, в ближайшее время я поставлю вопрос о вашей деятельности перед советом директоров. И вы, как руководитель, должны прояснить для меня некоторые пункты, чтобы я сознавала, какую позицию мне занять.

На его лице мелькнуло новое выражение — словно он понял нечто важное, не сказанное вслух.

— А именно, какие пункты нужно прояснить? — поинтересовался он, приняв вдруг свободную позу и вытянув в проход свои длинные ноги в ботинках с логотипом бельгийского дизайнера, вещи которого Марьяна также иногда покупала для себя.

— Не знаю, — ответила она, не одобряя вытянутых ног. — Подумайте сами. Подумайте над своими методами руководства, и к чему они могут привести. Я уважаю вас как специалиста, но многое мне не понятно. Может быть, мне вообще не понятно присутствие вашей фирмы в составе холдинга и даже в этом здании. Потому что специфика вашего бизнеса негативно отражается на нашем реноме.

Помолчав с полминуты, он поднялся, холодно кивнул.

— Мне так и не стала ясна суть ваших претензий, но я подумаю над этим.

— А я обдумаю необходимость нашего дальнейшего сотрудничества, — парировала Марьяна, чувствуя, что совсем уж перегибает палку.

 

Глава 4. СЕМЕЙНЫЙ ПОРТРЕТ В ИНТЕРЬЕРЕ

Первые рабочие дни, как и всегда после длительного отсутствия, Георгию пришлось полностью посвятить решению накопившихся проблем. Руководитель отдела по работе с клиентами попался на получении крупного отката, против холдинга было возбуждено ещё два сложных судебных дела, а при оценке имущества компании, как и предсказывал Георгий, начали распиливаться в воздухе значительные активы. За три дня он провел четыре рабочих совещания, в пятницу они с партнерами просидели в офисе почти до полуночи, разбирая текущую повестку. Поэтому к Игорю он выбрался только в субботу днем по дороге в Озёрное.

Отпустив Вадика на два часа, он прошел через перегороженный шлагбаумом благоустроенный двор, поднялся по чистенькой лестнице.

Игорь ждал его в дверях, прислонившись к стене, изображая неправедно обиженную невинность. Небольшая по метражу квартира, обставленная стандартной мебелью, напоминала гостиничный номер. Но здесь было всё необходимое — вместительный шкаф в прихожей, диван и плазма в совмещенной с кухней гостиной, двуспальная кровать.

В комнатах ещё стоял запах свежего ремонта, но Игорь уже навел повсюду свой беспорядок — на диван были свалены вещи из раскрытых чемоданов, полная окурков пепельница и грязные стаканы украшали кухонный стол. Георгий поднял с пола бутылку.

— Виски глушишь? А это что за гадость в помойном ведре?

Мальчик сложил руки на груди.

— Салат с креветками и рыба. Наш вчерашний романтический ужин.

— Ну что делать, заяц, работа не волк, — Георгий потянул его за ворот футболки. — Иди-ка сюда. Подожди, я сниму пиджак.

— Ты такой отглаженный. Постригся, — заметил Игорь, пока он раздевался. — Красиво выглядишь. Потом уедешь?

— Уеду. А сейчас хочу тебя всего.

Когда они уже были в постели, Игорь сделал вдруг странный жест — взял его руку и прижал к своему горлу. Георгий отнял руку.

— Что ещё за новости?

— Просто чтобы чувствовать, что ты здесь.

С ним снова было очень хорошо, как вернуться домой после утомительной поездки. Георгий Максимович всем своим существом ощущал горячую, плотскую радость его близости. Но позже, раскинув руки и ноги на кровати, сквозь медлительную дрему слушая ропот телевизора, он отчего-то вспомнил увязших в сладком клее мушек, агонию которых как-то наблюдал в спальне Рослика.

Он сел на постели и стряхнул с себя дремоту.

— У тебя тут какой-то остров Цирцеи… дай мне полотенце, пойду в душ.

— Подожди, полежим ещё, — пробормотал Игорь, обследуя пальцами его спину — копчик, позвонки, лопатки. — Хочешь, выпить принесу? Утопим проблемы в алкоголе.

— Нет, малыш, мне надо ехать. Меня уже ждут.

Игорь удержал его за руку.

— А ты позвони и скажи, что не приедешь. Скажи, что заболел.

Георгий на секунду поддался этому русалочьему шепоту и тут же оказался лежащим на спине. Быстрым движением Игорь оседлал его, прижал к подушкам.

— Можешь же ты заболеть? А я за тобой буду ухаживать… Там же никто так хорошо не будет за тобой ухаживать? Там же, куда ты поедешь, нет таких роскошных парней с обложки, готовых для тебя на всё?

Это была новая тактика, куда более успешная, чем обиженный вид. Георгию пришлось сделать усилие, чтобы отстранить его и подняться.

В ванной не было туалетной бумаги, мыло кисло на бортике раковины, полотенце, брошенное на пол, сочилось водой. Здесь Георгий как-то особенно ясно ощутил нежелание Игоря обживать пространство съемной квартиры. Возможно, причиной этого была не только безалаберность, но и неприятие предлагаемых правил игры.

Возвратившись в спальню, Георгий сказал:

— Кстати, здесь в доме наверняка есть приходящая уборщица. Спроси завтра у консьержа. Договорись, чтобы раз или два в неделю наводила у тебя порядок. Раз уж ты сам не в состоянии. Слышишь меня?

Игорь курил, лежа в кровати. Он посмотрел на Георгия чужим, тяжелым взглядом.

— Ты тоже будешь приходить раз или два в неделю? Вот так, на полчаса? Потрахаться?

— Проводи меня, — велел Георгий, решив не отвечать на эту реплику.

Игорь нехотя встал, натянул на голое тело джинсы, пошел за ним к двери.

— Да, и сходи в торговый центр, купи нормальные полотенца, туалетную бумагу и всё прочее, — Георгий достал деньги. — Вот, возьми.

Тот взял купюру двумя пальцами, изобразил идиотское оживление на лице.

— О, супер! Я тогда тоже сегодня поеду туда, где меня ждут! Тут советовали пару ночных заведений. Говорят, я буду просто нарасхват.

— Игорь, мне это не нравится, — нахмурился Георгий, надевая пальто. — Ты отлично знаешь, я не выношу подобных сцен и разного рода выяснений. Каникулы закончились, нужно это понимать. Ты здоровый парень призывного возраста, а ведешь себя как избалованный младенец. Всё, я завтра позвоню…

— Лучше бы совсем не приезжал, чем так! — заявил вдруг Игорь.

— В самом деле? Что ж, есть о чем задуматься.

Игорь молчал, упрямо сжав губы, и Георгий вышел на лестницу, начал спускаться вниз с чувством досады на него и на себя.

Мальчик догнал его через два пролета.

— Прости меня… Я как дурак, довожу тебя, а ты злишься. Просто не хочу, чтобы ты уходил. У меня сразу настроение портится, и жизнь теряет смысл, и всякое такое. Когда приедешь?

Он ловил взгляд Георгия с виноватым и жалобным видом, но тот всё ещё был раздражен, и не хотел принимать раскаяния.

— Я позвоню, — ответил сдержанно и вдруг заметил, что мальчик стоит перед ним босиком.

На секунду Георгий ощутил, будто сам ступил озябшими ступнями на холодный бетон лестницы.

— Заболеть хочешь? Ну-ка, марш в квартиру! — прикрикнул он почти грубо, внезапно осознав, насколько глубоко застряла в его сердце заноза нежности. — Заеду завтра, — пообещал он, тут же понимая, как нелепо выглядит со стороны окна хорошо одетый состоятельный мужчина в расцвете лет, целующий на лестнице полуголого парня.

В Озёрном жизнь шла прежним, заведенным при Павле, порядком. Нелюбезный охранник сражался с автоматикой ворот, дворник-таджик чистил дорожки в заснеженном парке. Входные двери перед Георгием открыла горничная, но Марьяна сразу же появилась в холле.

На ней было маленькое черное платье с неглубоким декольте, жакет в стиле Одри Хепберн. Пару дней назад она сделала совсем короткую стрижку, освежила цвет волос, и заостренные черты лица обрели вдруг милую женственность. Сейчас Георгий готов был уверенно ответить на вопрос, над которым всё чаще задумывался в последнее время — что бы произошло, если бы он оказался с Марьяной в спальне наедине.

— Чудесно выглядишь, — сказал он и вместо привычного рукопожатия привлек её к себе, поцеловал в щеку. — Приятные духи.

— Это мой личный аромат. Составлен по индивидуальному заказу, — ответила она, тоже осматривая его с ног до головы беспокойным взглядом темных глаз. — Город совершенно не чистят от снега, нужно выезжать прямо сейчас.

Горничная подала ей сумку, и они вышли из дома, сели в машину.

— Тебе передали, я назначила совещание на вторник? Хотела обсудить перспективные планы по подразделениям, в первую очередь коммерческий отдел…

— Хватит о работе, — перебил её Георгий. — Смотри, какой славный ясный вечер. И молодой месяц справа — это к деньгам. Я люблю такую зиму — со снегом, с морозом, всё как положено.

— После Рождества всегда хорошая погода, — заметила она. — Я не знала, что подарить твоей маме, и вот мне предложили набор для чайной церемонии… Ручная роспись, костяной фарфор…

Она хотела достать сверток из сумки, но Георгий остановил ее жестом.

— Пусть будет сюрприз.

— Да, мне нужно посоветоваться с тобой насчет одной вещи, — проговорила она озабоченно. — Мне понравился сервиз у антиквара, белый с золотом, датская фабрика, середина девятнадцатого века. Но очень дорого — по-моему, цена завышена. Правда, там говорят, что редкость — полный комплект на двенадцать персон.

— Я не большой специалист в фарфоре, но давай съездим, посмотрим, — предложил он. — Ты, кстати, так и не рассказала про Бали. Как вы отдохнули? Не пришлось скучать?

Она изобразила лицом недостоверное воодушевление.

— Что ты, ни одной минуты! Мы сказочно провели время! Ездили на экскурсии, купались, танцевали до упаду. Там великолепная природа — вулканы, горные озера, как на заре возникновения жизни на Земле. Я отключилась от всех проблем как абсолютно счастливый человек.

— Звучит романтично, — Георгий улыбнулся, пытаясь представить её танцующей «до упаду» с задыхающимся Сирожем.

— Не вижу ничего смешного, — она сжала свою сумку так, что побелели костяшки пальцев. — А ты, мне сказали, отдыхал на Канарах?

— На Тенерифе, — подтвердил Георгий, читая по её лицу, что ей известно и где он отдыхал, и с кем.

Она напряглась, выпрямила спину.

— Значит, мы оба прекрасно провели время?

— Вероятно, так, — ответил он и добавил: — Но лучшее, конечно, впереди.

Мать встретила их в дверях.

— Проходите, ждем только вас. Спасибо, мой дорогой, — она приняла цветы, подарки, тут же передала Ксюше. — Почему от тебя яблоками пахнет? Только не надо поздравлений — ты знаешь, как я этого не люблю!

После секундного колебания мать поцеловала и Марьяну.

— Здравствуй, Марьяна. Прими соболезнования — сочувствую твоей утрате. Но ты стала очень эффектная. Говорят, если женщина меняет цвет волос, значит, собирается изменить свою жизнь. Слышала, ты выходишь замуж? Пойдемте, уже давно пора за стол.

Когда они вошли, Максим встал из кресла и отложил книгу.

— Привет, папа. Привет, тётя.

Мать кивнула на него Георгию.

— Посмотри на своего сына: молодой парень, деньги есть, а ходит каких-то серых кофтах, как студент со стипендией в сорок рублей. Я помню, какой ты был щеголь в его возрасте.

Георгий подмигнул Максиму.

— Как говорил Оскар Уайльд, ничто не производит столь благоприятного впечатления, как бесцветность. Она сближает.

— Это свитер из последней коллекции Пола Натана, — заметила Марьяна, подняв бровь. — Я сама обожаю этого дизайнера.

— Хорошо. Это, видимо, я отстала от жизни, — вздохнула мать. — Кстати, почему ты, Марьяна, не пригласила своего жениха? Напрасно постеснялась, я была бы рада познакомиться.

— Я пока не собираюсь вступать в брак, — ответила Марьяна твердо. — Это просто слухи.

— Вот как? — не слишком старательно удивилась мать и тут же отвернулась от неё. — Ну, Ксения Петровна, хватит уже суетиться, садись! Туда, возле Максима. Ты, Егор, со мной, а Марьяна слева. И давайте уже начинать.

Они расселись, Георгий разлил вино. Мать взяла свой бокал.

— Предлагаю первый тост. Выпьем за то, что мы, наконец, собрались все вместе, всей семьей. Это редко бывает, но я не жалуюсь — вы молодые, у вас свои дела. Рада видеть всех сегодня — и тебя, Марьяна, тоже. В моем возрасте уже неприлично отмечать дни рождения, поэтому давайте поднимем бокалы за Новый год, пусть он, по крайней мере, будет не хуже, чем предыдущий. Ну и за Рождество. Хотя среди нас, насколько я знаю, нет особо верующих. Приятного аппетита.

— Между прочим, тётя соблюдает все посты. А на Рождество отстояла Великое повечерие, — заявил Максим, накладывая себе какое-то кушанье. — И я сам видел, как папа молился в церкви на отпевании деда.

— Ты молился в церкви, Егор? — удивилась мать. — Зачем?

Георгий попытался отшутиться, почему-то чувствуя неловкость:

— Он с некоторых пор стал суеверен, оставив мненье прежнее свое о снах и разных предзнаменованьях…

— Хм. Вот уж не думала, что и тебя затянет эта современная мода на поповщину, — мать укоризненно покачала головой. — Ты же даже некрещеный.

— Это правда, Георгий? — спросила вдруг Марьяна, взглянув на него с недоумением и укором.

— Нет, я покрестился в свое время.

— Когда это? И почему не сказал? — удивилась мать.

— Достаточно давно. В Париже, в православном соборе. Просто, не было случая рассказать.

Максим внимательно смотрел на него через стол своим холодным, словно экзаменующим взглядом.

— Так ты веруешь, папа?

— Скажем так — я нетверд в своем неверии.

Мать покачала головой.

— Как же тебя крестили без веры?

— В тот момент мне казалось, что я верю, — проговорил Георгий с твердым ощущением, что пора сменить сомнительную тему. — Но сейчас я готов поклясться на Коране, что это самый замечательный оливье, который я ел в своей жизни. Ксения Петровна превзошла себя. Кому добавки?

— Прости, пожалуйста, если мы задели твои чувства, Марьяна, — мать повернула к ней лицо. — Я всё забываю, что сейчас модно верить в Бога и посещать церковь в указанные дни.

Марьяна слегка порозовела. Она сидела очень прямая и бледная, крепко сжимая в руках вилку и нож, и Георгий вдруг испытал к ней непривычное теплое чувство. Он увидел, какой тяжелой и недоброжелательной кажется ей обстановка за столом, и ему вдруг захотелось защитить её от злой насмешливости Максима, от устоявшейся несправедливой враждебности, с которой мать относилась к членам семьи Козыревых.

Впрочем, Марьяна не собиралась сдаваться.

— Ничего. Я понимаю, что в ваше время это было не модно, — ответила она тихо, но твердо.

Водитель Георгия припарковал машину на набережной. Перед тем, как сесть в салон, Марьяна подошла к решетке ограждения, замерла, обводя взглядом очертания рыцарского замка на другом берегу канала.

— Не сердись на маму, она иногда бывает слишком резкой, — сказал Георгий, накрывая её руку в замшевой перчатке своей рукой.

— Нет, я всё понимаю, — быстро возразила она. — Мы отлично провели время. Спасибо. — И затем повернула к нему опечаленное лицо. — Знаешь, я даже подумала, что это мне расплата за годы твоих мучений на наших семейных обедах. Иногда полезно побывать на месте другого. Хороший урок.

— Ты едешь в Озёрное? — уточнил Георгий, открывая перед ней дверцу.

— Нет, на Конногвардейский. Я предупредила Максима. Ты, наверное, в курсе, он сейчас живет там постоянно. Я иногда думаю, правильно ли разрешать ему столько самостоятельности… Но, в конце концов, он взрослый мужчина. Мы не можем вечно его опекать.

— Приходится смириться с этим фактом, — кивнул Георгий. — Максим взрослый мужчина, у него своя жизнь… Ещё не так поздно — может быть, заедем ко мне, выпьем по чашке чаю?

— Нет, Георгий, спасибо, — снова сжимая ручки своей сумки, ответила она. — Ты на Мытнинской, мне это не по пути.

Он снова взял её за руку и улыбнулся, удовлетворённо наблюдая тень смятения на её лице.

— А я что-то хочу горячего крепкого чаю. Хочется посидеть и поговорить с тобой спокойно. Зайдем куда-нибудь в кафе.

Они расположились на белых кожаных диванах в пустом ресторанчике на пересечении Конногвардейского бульвара и Замятина переулка, неподалеку от дома, где Козыревы когда-то жили всей семьей, куда Вероника тайком приводила будущего жениха и где на папиной библиотекиной кушетке был нечаянно зачат наследник престола.

Георгий заказал чай и две рюмки кальвадоса, к которому Марьяна, впрочем, не притронулась.

— Может быть, перекусишь — ты почти ничего не ела за столом?

— Нет, я не ем на ночь, иначе не буду спать, — ответила она с какой-то нервной грустью. — Хочу сказать тебе одну вещь… Я решила со временем продать Озёрное. На трассе теперь постоянно пробки, невозможно каждый день по три часа добираться до города и обратно… Дом большой, его дорого содержать. А главное — он нам теперь ни к чему.

— Да, дом не окупает затрат, — согласился Георгий. — Но особняк в Испании я бы оставил — это неплохое вложение.

— Неплохое, — кивнула она, разглядывая дно своей чашки. — Наверное. У меня теперь так много вещей, которые мне не нужны. Надо учиться жить по-новому, а я всё не могу привыкнуть к этой мысли. Ты знаешь, я всегда оглядывалась на отца, в каждом своем поступке. Во всём стремилась подражать ему… И теперь мне его страшно недостает.

Такая — грустная, кроткая, ищущая поддержки и защиты, она вызывала в нем совсем другие чувства, чем обычно. Он знал, что это не притворство — она была слишком прямолинейна, чтобы кокетничать своей печалью.

— Без него я осталась совсем одна. Мне тридцать четыре года, и всё, что у меня есть — это работа. Я, наверное, напрасно это говорю… А ты хотя бы иногда вспоминаешь Веронику?

— Иногда, — кивнул Георгий. — Но это было словно в другой жизни. Или какая-то история, о которой я прочитал. Всё в прошлом. Слишком многое изменилось. И обстоятельства, и я сам.

— Когда вы с ней поженились, ты уже тогда… ты знал, что интересуешься мужчинами?

Рано или поздно этого вопроса следовало ждать, но для Георгия он прозвучал неожиданно и как-то нелепо.

— А я интересуюсь мужчинами? — переспросил он, ощущая на своем лице чужую, словно наклеенную ухмылку.

— Разве нет? Ты же… гомосексуалист? — словно роняя чугунные слова, произнесла она и сжала губы.

— Кто это сказал? — возразил Георгий, лихорадочно собираясь с мыслями. — Интересными женщинами я даже очень интересуюсь… И я категорически против ярлыков. Мне нравится познавать жизнь во всех её проявлениях… Возможно, я кого-то этим раздражаю, но я таков, каков есть…

«И швец, и жнец, да и вообще пиздец», — вспомнил он не к месту присказку Маркова.

— Я слушала проповедь под Рождество, — резко сменила тему Марьяна, всё поворачивая в руках хрупкую белую чашку. — Батюшка рассказывал, как волхвы принесли младенцу Иисусу золото, ладан и смирну. Они думали: если ребенок выберет золото, как символ царской власти, значит, он будет великим правителем. Если выберет ладан — значит, он божественного происхождения, а если смирну, которой бальзамировали тела покойников — значит, он простой смертный. Но он взял сразу всё.

— Нормальный еврейский мальчик, — усмехнулся Георгий, всё ещё растерянный после её внезапной атаки.

— Ты не Иисус, и даже не еврейский мальчик, — проговорила она, подняв взгляд. — А хочешь получить всё, сразу и без предоплаты.

Георгий смотрел на неё, вдруг начиная понимать, к чему она клонит, но не вполне ещё доверяя собственной догадке.

— Ну отчего же, — наконец, нашел он в себе решимость возразить. — Как раз я привык платить за то, что получаю. Хотя личные отношения — не аукцион, здесь не надо торговаться. Здесь принято доверять друг другу без выставления предварительных счетов.

— Я знаю только одно, — взяв вдруг свой привычный суховатый тон, заявила она. — В личных отношениях принято выбирать между одним и другим. А тот, кто пытается усидеть на двух стульях, не вызывает доверия. Можешь понимать это как тебе угодно, я ничего больше не намерена объяснять. Я и так наговорила много лишнего.

Она поднялась. Георгий расплатился, и они вышли на свежий воздух. Небо было ясное и звездное, но мелкая снежная пыль сыпалась откуда-то сверху, сверкая под светом фонарей.

Марьяна отказалась садиться в машину, сказав, что хочет пройтись. Георгий настоял на том, что проводит её. Она шла молча и быстро, не глядя в его сторону. Когда они оказались у подъезда, протянула руку, прощаясь, как на официальном приеме.

— Спасибо за вечер и забудь, пожалуйста, всё, что я наговорила в кафе — я страшно жалею об этом.

Георгий вдруг ясно осознал, что не может допустить, чтобы за ней осталось последнее слово. Он решительно взял её за плечи, притянул к себе и поцеловал.

Губы у неё были холодные и твердые, отдающие парфюмерным вкусом помады. Она, видимо, так растерялась, что поначалу безвольно обмякла в его руках, отвечая на поцелуй. Но затем опомнилась, уперлась ему в грудь кулаками, испуганно повторяя: «Прекрати, прекрати».

Георгий расцепил объятия, и она тут же бросилась в подъезд, захлопнув дверь перед его носом, словно боялась, что он погонится за ней.

Развернув платок, Георгий стер помаду возле рта, поднял к небу разгоряченное лицо. Чувствуя прохладные прикосновения падающих на щеки снежинок, он вспомнил поросенка на блюде, свой разговор с Вальтером за шахматами и кроткое, печальное лицо Марьяны, такой женственной и беззащитной, какой он её не видел, пожалуй, никогда.

«Самурай должен преодолевать свои слабости», — прочитал он на рекламном плакате, попавшемся по пути, хотя, вероятно, там упоминался рай и сладости. Он подумал тут же, что ад бывает внутри, но рай всегда снаружи, и чаще всего — в другом человеке, которого невозможно присвоить до конца. Затем он подумал, что райские врата напоминают офисные турникеты — пропуск работает только на выход. И что женщине зачем-то всегда нужно выпытать у мужчины всю правду, чтобы услышать её с три короба.

Он понимал, что думает обо всех этих посторонних вещах, чтобы отложить решения, которые требовали вполне конкретных действий с его стороны. При этом он уже знал, что рано или поздно решения будут приняты, так как сегодня и он, и Марьяна уже начали нащупывать точку компромисса.

 

Глава 5. НОВОСЕЛЬЕ

Раньше Игорь никогда не жил один, и поначалу не мог уснуть в новой квартире, прислушиваясь к стуку капель по подоконнику и ходу часов в коридоре. Потом он просто перестал выключать на ночь телевизор и приучился засыпать под его монотонный белый шум.

За три недели он всего несколько раз встречался с Измайловым. Однажды тот остался на ночь, но чаще приезжал на время. Они ужинали или просто выпивали, занимались сексом, затем Георгий Максимович одевался и ехал дальше — туда, где его уже ждали важные люди и неотложные дела.

Игорь, который за долгие рождественские каникулы успел привыкнуть к беспечной праздной жизни, теперь словно возвращался на землю с тропических небес — готовая пицца вместо лобстеров, грязный снег вместо пены прибоя. Как ни убеждал он себя, что Георгий и теперь продолжает желать его и заботиться о нем, верить в это становилось всё труднее. К тому же, работа модели всё больше тяготила Игоря. Он не решался говорить об этом Георгию, но всё же откладывал деньги на случай, если придется уйти.

Слух о том, что Измайлов снимает ему квартиру, как-то быстро распространился в агентстве. В гости стали напрашиваться новенькие девочки, а с ними Вова Рябов и Сергей Велешко, которые считались стукачами, и с которыми не общался никто из парней. В конце концов, Игорь собрался устроить новоселье, но пригласил только Катю и Дениса.

Они приехали вместе, привезли бутылку шампанского и курицу-гриль. Ещё в дверях Китти с таинственным видом расстегнула молнию на своей сумке.

— Игорюша, а ну зажмурься! Фокус-покус, опля, теперь можно! — Она показала журнал с фотографией Игоря на обложке. — Только что номер привезли, свеженький. Мы у администраторов выпросили. А я так и знала, что на обложку тебя возьмут!

Денис криво ухмылялся.

— Ага, девушка месяца. Как будто непонятно, почему.

— Да ладно, помолчи уже, невеста года! — хмыкнула Китти. Она прошла по квартире, заглянула даже в туалет. — А неслабо кто-то устроился! Уютненько, ничего лишнего. И телик гигантский — рулёз… Это всё вместе с квартирой сдавалось, или Измайлов купил?.. Только холодно, блин.

— Да, батареи почему-то плохо работают, — пожал плечами Игорь. — Садитесь, я сейчас обогреватель принесу. У меня есть ром. Можно глинтвейн сварить.

— А ром — это не от Макса Измайлова с Кубы? — Китти подмигнула, продолжая с любопытством оглядываться. — Интересно, сколько такая хата стоит в месяц?

— Не знаю, я не спрашивал, — честно признался Игорь.

— Да, мазяво жить не запретишь, — заметил Денис. Китти возразила:

— Это мы с тобой мазявы, Дэнчик. А Игорюша — грамотный пряник.

Игорь убавил громкость телевизора, достал ром и кастрюлю. Китти села и развернула журнал.

— Значит так, читаю для всех. Игорь Воеводин — самая перспективная модель агентства. За полгода сделал убедительную карьеру. Съемки в проекте джинсовой линии… бла-бла-бла… туда-сюда… в рекламном клипе телефонной компании… ага, со временем обещает стать одним из самых красивых мужских лиц на модельном рынке. Сейчас усиленно изучает французский язык, так как новогодние праздники планирует провести в Париже. А ты разве не на Канарах был? Во врут, как обычно… Но фотки классные просто, ты такой тут лапочка. Кожа идеальная для парня — я всегда говорила, это твоя фирменная фишка! И Дэнчик неплохо вышел, такой супер-секси. Ренатик тоже пупсик, только в каких-то весь прыщах…

Денис, чем-то постоянно недовольный в последнее время, закинул ноги на обогреватель и предложил:

— Слышьте, а фигли заморачиваться, варить чего-то? Так бы жахнули и всё.

Китти сморщила носик.

— Ой, лишь бы паяло побыстрее нагреть… Надо бросать уже свои провинциальные привычки. Наслаждайся процессом, а не результатом.

Денис фыркнул.

— Нашлась мне тоже, принцесса Диана, учить меня. Я просто думаю — а Измайлов не приедет?

— Да, Игорюш, — обернулась Китти, — тебе Измайлов харакири не сделает?

Втыкая в мякоть апельсина шпеньки душистой гвоздики, Игорь пожал плечами.

— Харакири — это когда сами себе режут живот.

— Ну, здесь человек такой, что кому хочешь разрежет.

— Нет, сегодня он вряд ли приедет. Он завтра с утра должен меня забрать на все выходные, — соврал Игорь. — Мы договорились за город поехать, на дачу.

Китти вздохнула.

— Да, вот это я понимаю… Снял хату и ещё предупреждает, когда его ждать. Ну почему все нормальные мужики в наше время нестандартной ориентации? Как жить бедной девушке?

Денис закинул руки за спинку дивана.

— А вы сами виноваты, бабы. Все выгадливые, лишь бы лавэ из мужиков выдоить. Типа — зачем работать, когда можно ноги расставлять…

— Ага, много из вас выдоишь, — поморщилась Китти. — Да вы и сами с усами… Тоже расставляете не хуже нас. Мы хоть детей рожаем.

— Ну и много ты родила?

— Допустим, я раньше двадцати пяти рожать не собираюсь. Если, конечно, не подвернется какой-нибудь рыцарь на белом коне, вроде Макса Измайлова. Тогда, конечно, надо срочно забеременеть, чтобы женился или хотя бы ребенка содержал нормально. В наше время мужика только так можно привязать. Правильно, Игорюш?

Игорь кивнул — он не раз уже думал о том, насколько проще ему было бы с Георгием Максимовичем, будь он девушкой. Конечно, при условии, что тот любил бы женщин, а не парней.

Он выключил плиту и начал разливать дымящийся глинтвейн. Китти потерла руки.

— Сейчас погреемся! Смотри, осторожненько, чтобы стаканы не лопнули… Ну что, за новоселье?

Они выпили. Денис оторвал куриную ногу и начал есть.

— Вкусное винишко, — похвалила Китти. — И специи чувствуются. Это тебя Измайлов научил?

— В бармены пойдешь, если чего, — подмигнул Денис.

— Допустим, бармены неплохо рубят, — возразила Китти. — Только спиться можно легко.

— Надо просто перед каждой выпивкой есть активированный уголь. Тогда не будет алкоголизма. Мой отец всегда так делает, его кум научил, у него мать в аптеке работала.

Катя повела плечиками.

— Что-то я уже двадцать лет на свете живу, а про такое первый раз слышу.

— Между прочим, народные средства — самые лучшие. Сколько случаев, когда врачи отказываются от человека, а бабушка просто нашепчет на воду, и всё проходит.

— Ой, это всё такой ПЗД… Чистая разводка!

— Да у меня Ленка, моя бывшая, когда ездила с матерью к колдуну, сама видела, как у людей изо рта вылезали ужи и всякая пакша, типа земля. Это от порчи бывает. А у соседей сын болел церебральным параличом, и его к трем бабкам возили, и все от него отказались, потому что очень сильное колдовство. А этот колдун, забыл, как его, но он известный, книги пишет про ад и рай, как там всё устроено, какие уровни… он ему руку положил на лоб, тот встал и пошел…

— Ой, слушай, Дэ-эн! Ну это всё такая лажа, это всё замастырено, чтоб народ на бабло раскрутить!

— Да я тебе говорю, люди сами видели!

— Ну, а ты видел?

— А я видел людей…

Китти встала и обняла Игоря обеими руками за шею.

— Игорюш, может, музыку включить? И покажешь фотки с Тенерифе? Там, наверное, суперски классно! Море, солнце, кинозвезды в бикини…

— У меня только на телефоне, — признался Игорь. — Измайлов не любит фотографироваться.

— Понятно, зачем ему компромат, — хмыкнул Денис. — Он мужчина осторожный.

Китти замерла на месте.

— Точно, я и не подумала! Фотки всегда могут попасть в чужие руки. Лишний геморрой. Особенно сейчас, когда он женится…

Игорь опешил.

— Кто?

— В смысле — кто? — Китти медленно повернула к нему лицо. — Ой, Игорюш… Ты не знал?..

Сначала Игорь думал, что ослышался или чего-то не понял. Но, заглянув в её пустые, синие как две льдинки глаза, почувствовал растерянность и боль.

— Да ладно, солнышко, может, это всё байда! — Катя взмахнула руками, нежно улыбаясь. — Мало ли что говорят, если всему верить…

— А может, и правда, — пожал плечами Денис. — Я много от кого слышал.

— Расскажите, что вы знаете, — потребовал Игорь, отставляя стакан.

Китти быстро заморгала синими ресницами.

— Ну прости, я думала, ты в курсе… Блин, вот вечно я попадаю! Просто Макс Измайлов сказал, что… Ну что его отец женится на тетке Макса, на Марьяне Козыревой, чтобы лучше контролировать семейный бизнес. Она его всю жизнь вроде как любила, но старший Козырев был против. А теперь, когда он умер, им стало выгодно объединиться. Я думала, ты в теме.

Игорь понял, что в глубине души ожидал чего-то подобного. Всё происходившее в последние недели вдруг сложилось в одну цельную картину, как паззл из картонных кусочков — этот торопливый переезд, дневные визиты Георгия Максимовича, быстрый секс, растущее между ними отчуждение.

— Нет, я не знал, — сказал он, чувствуя, как обида и ревность впиваются в его сердце своими мелкими острыми зубами. — Кому еще налить?

Китти обняла его и потрепала по волосам.

— Дурачок, расстроился! Да я уверена, всё это глупости! Или Макс для прикола прогнал, он любит всякие розыгрыши… А с другой стороны, даже если женится? За личным он всё равно к тебе будет приезжать. Значит, ты ничего не теряешь.

— Ага, — кивнул Денис. — Где ты видела бабу, которая будет это терпеть?

— Да прекрасно все терпят! — заявила Катя. — Все женаты — и Кальвинский, и Василий, и Марков, а этот вообще кидается на всё, что ползает…

— Ну, если баба живет за счет мужика, тогда конечно. А если у неё самой большие бабки, она сразу начнет условия ставить.

Игорь заметил, как Китти пнула Дениса под столом.

— Ладно, чего мы делим шкуру неубитого медведя! Может, это все разводка просто, а мы обсуждаем! Ой, посмотрите в окно — луна какая полная, надо гадать! Есть карты, Игорюш? Посидеть, правда, некому — все целованные, балованные… Давайте ещё по стаканчику, такая штучка вкусная! И в голову втыкает. — Она всплеснула руками. — Забыла совсем! Кого я видела! Борьку Комарова! В Московском универмаге пылесосами торгует!

— Продавцом, что ли? — округлил глаза Денис. — Это же вообще крайняк!

— Ну да, стоит в отделе! Начал мне втирать, что типа он тут менеджер, типа кого-то заменяет, что там у него карьерный рост и всё такое… Типа, он офигенно доволен, что вылез из нашего болота. В общем, обычные дешевые понты. Я так поняла, он и с квартиры съехал. Так что всё в жизни отдается. Как говорят, не плюй в колодец, сам туда упадешь.

Денис снова взялся за курицу.

— Ладно, говно не тонет. Давайте, что ли, за нас.

Игорь почти не слушал их. Он думал, что должен позвонить Георгию и прямо спросить про эту женитьбу. Он нередко видел Марьяну Козыреву в бизнес-центре — кажется, та же Катя и показала её, «главную хозяйку» строительного холдинга. Это была немолодая и некрасивая сухопарая женщина, всегда очень хорошо одетая и такая строгая, что её боялись даже охранники. Игорь видел, как при ней вытягивались в струнку взрослые мужчины в костюмах от Хьюго Босса, включая начальников модельного агентства — Фреда Дорошевского и Василия. За глаза её называли Козыриха и Фрау Калькулятор, но Георгий никогда ничего не говорил о ней, только отвечал на звонки: «да, Марьяна, слушаю, Марьяна».

— Может, ром весь вылить? — разглядывая бутылку, предложил Денис. — Покрепче будет…

Китти отвалилась на спинку стула.

— А я и так уже пьяная.

— А я что пил, что музыку слушал.

— А ты, Игорюш?..

Звонок телефона заставил их всех тревожно оглянуться. Игорь вскочил, метнулся в комнату, поскальзываясь на паркете. Схватил трубку.

Густой теплый голос прикоснулся к уху, словно губы Георгия были рядом — как будто он стоял за спиной.

— Ты дома, заяц? Я сейчас приеду. Чего ты хочешь выпить? Я привезу коньяку.

Игорь вернулся в кухню.

— Измайлов? — спросила Китти, расширив глаза.

— Да. Сейчас приедет.

— Блин! Надо срочно сваливать!

Уже стоя, она допила свой глинтвейн.

— А я предупреждал, — заметил Денис, быстро запихивая в рот оставшийся сыр.

В коридоре, натягивая ботинки, Китти крикнула:

— Давай пустые бутылки, мы выкинем. Дэн, баран, смотри, как ты натоптал!

Игорь отдал ей пакет с мусором. На прощанье она обняла, осторожно поцеловала Игоря накрашенными губами в губы.

— Всё, нас тут не было, это глюк. До понедельника, солнышко, отлично посидели.

Денис сунул ему вялую руку и поднял повыше воротник.

Захлопнув за ними дверь, Игорь какое-то время ещё стоял, присушиваясь к удаляющимся голосам и топоту, потом вернулся в кухню, вымыл стаканы и тарелки, убрал в холодильник останки курицы. Перетащил обогреватель в спальню. Включил телевизор, закурил и подошел к окну.

Полная луна подтаивала по краям, словно шарик мороженого на темном блюде. Деревья внизу расплывались в сероватой мгле. Под аркой вспыхнули белые фары автомобиля, но свет скользнул мимо.

В кастрюле ещё оставалось вино. Игорь разогрел его и выпил, сплевывая в руку апельсиновые косточки и гвоздику. Потом лег на диван и начал переключать программы, продолжая думать о том, что услышал от Китти.

Он вспоминал всё, что ему рассказывали про семью Козыревых люди, с которыми он летел в Испанию; вспомнил свой день рождения в сауне, когда Эрнест вошел в раздевалку и растерянно позвал: «Георгий, Марьяна звонит…». А пьяный Георгий Максимович лил себе на голову газировку из бутылки и кричал в трубку: «Маша?.. Да, я еду! Жди меня там»…

Беспокойство подняло Игоря на ноги, он снова подошел к окну, закурил. Звонок телефона на этот раз прозвучал глухо, как разрываемая ткань.

— Я не приеду, Игорь. Извини. Позвоню, когда освобожусь.

Положив трубку, Игорь сел на пол. Ему стало так невыносимо, что подступили едкие слезы, встали в глазах.

— Нет, не раскисай, — произнес он вслух и достал из кармана мобильник. Звонить Георгию на трубку разрешалось только в самых исключительных случаях, но это был именно такой.

— Приезжай, пожалуйста, — взмолился он. — Хоть ненадолго, хоть на полчаса. Хоть ночью.

— Я занят сейчас, — проговорил Георгий Максимович вкрадчиво, как всегда, когда начинал злиться. — Позвоню тебе завтра.

Игорь закурил новую сигарету и снова набрал номер.

— Ты правда собираешься жениться?

Георгий молчал несколько секунд — Игорь слышал только стук собственного сердца. Когда тот заговорил, голос прозвучал нарастающим крещендо, но так холодно и брезгливо, что у Игоря всё сжалось внутри.

— Этот вопрос тебя совершенно не касается. И запомни раз и навсегда — никогда не звонить мне, если я сам не просил! Всё.

Всё, всё, всё, — эхом отозвались в трубке короткие гудки.

Минуту или две Игорь сидел в оцепенении, затем машинально поднялся, пытаясь сообразить, куда поставил пепельницу.

Когда телефон зазвонил снова, он схватил трубку, обрадованный тем, что Георгий так быстро пожалел о своих словах. Но в телефоне прозвучал другой голос.

— Ну что, мартышка, как поживаешь? Не ожидал? Думал, не найду?

— Что тебе надо? — спросил Игорь, и в самом деле неприятно пораженный.

— Шоколада! — гаркнул дядя Витя. Он был сильно пьян, язык плохо слушался его. — Не соскучился еще? А то могу приехать, адрес знаю. Я всё про тебя знаю, за каждым шагом слежу… И за директором твоим. До марта он квартирку снял. А дальше что — домой приползешь? А я, может, ещё не приму. Или так приму, что ботинки мне лизать будешь! Тварь, падаль, за всё мне ответишь!..

Игорь бросил трубку и выдернул телефон из розетки. Он испугался, что отчим и в самом деле может сейчас приехать, но потом вспомнил, что в подъезде установлены камеры, а во дворе дежурит охранник. Затем он вспомнил самое плохое — слова Китти, насмешливый взгляд Дениса, злой голос Георгия Максимовича. В этот момент он вдруг ясно ощутил, что всего за какой-то час мир вокруг него переменился; что новая страница в его жизни начинается с разочарований, а прошлые счастливые листы прочитаны и перевернуты — безвозвратно, навсегда.

Он вернулся в кухню, налил себе чистого рома и выпил одним глотком, обжигая горло.

 

Глава 6. РАЗУМ И ЧУВСТВА

Федор Дорошевский оказался человеком понятливым и во многих отношениях полезным. Он начал кадровые сокращения в агентстве, не дожидаясь внеочередного собрания совета. Марьяна получила от него списки сотрудников, выведенных за штат, и сначала удивилась, не увидев там нужной фамилии, но затем поняла, что иначе и быть не могло — Георгий оставался главным акционером «Фэшн-Хауса». Зато благодаря Дорошевскому Марьяна должна была первой узнать, собирается ли Измайлов предпринимать в этом направлении какие-то шаги, и ждала этой информации с растущим нетерпением.

Теперь она почти каждый день обедала или ужинала с Георгием и чувствовала, что их встречи, разговоры, случайные прикосновения перерастают в нечто большее, чем дружеская симпатия — и не только с её стороны. В среду, ближе к концу рабочего дня, она договорилась встретиться со Светланой, с которой ещё не виделась после возвращения с Бали. Вечером Георгий пригласил её на частную вечеринку, где должны были выступать, по его словам, два лучших в мире джазовых музыканта. Марьяна много ждала от этого вечера, но и боялась ждать: временами ей казалось, что их сближение — лишь плод её фантазии.

Света ожидала Марьяну в кафетерии на первом этаже «Альмагеста», за столиком у окна. Ей очень шла белая меховая шапочка, но с некоторых пор Марьяна перестала ревновать к внешним данным подруги, вдруг осознав невысокую цену её расхожей миловидности. На столе были разложены распечатки с вопросами. За окном виднелись ряды машин на парковке, шлагбаум, автобусная остановка, набухший тучами край неба над крышей соседнего здания.

Они заказали бисквиты и свежевыжатый сок, Света показала Марьяне свои бумаги.

— Очень любопытные тесты на психологическую совместимость партнеров. Не хочешь ответить? Я могу позже опросить Антона.

Марьяна давно подозревала, что Сергей Сергеевич платит Светлане или как-то иначе побуждает её способствовать назойливому сватовству своего сына. Сама же Марьяна чувствовала, как растет её неприязнь к Сирожам. Эти люди раздражали её своим нахрапом, беззастенчивой алчностью, каким-то воинственным бескультурьем. Они не читали художественных книг, не интересовались ни классической музыкой, ни театром, тогда как Марьяна именно сейчас начала жадно пополнять пробелы своего образования. Георгий пригласил её на оперную премьеру, и ей впервые понравилось происходящее на сцене. Затем они целый день изучали ассортимент антикварных салонов. Георгий много рассказывал о марках и клеймах фарфора, о живописных приемах художников разных эпох, о приметах, отличающих подлинники от подделок. Вместе они приобрели для неё сервиз, но не Royal Copenhagen, а фабрики Гарднера, более редкий и ценный. Но главным, самым дорогим и сокровенным приобретением первых недель нового года было чувство, готовое расцвести в душе Марьяны, словно майский яблоневый сад.

Однако поверять свои тайны подруге она пока не собиралась.

— Я хотела спросить тебя, — Марьяна чуть запнулась, но всё же заставила себя сформулировать мучавший её вопрос, — о мужчинах, которые… спят с мужчинами. Я прочитала несколько статей в Интернете… но там пишут разное. Одни утверждают, что это врожденное отклонение, которое нельзя исправить, другие — что это последствие неправильного воспитания или детской травмы…

— Если не боишься научных терминов, я готова пояснить, — предложила Светлана с готовностью. — В психиатрии есть два подхода к этой проблеме — аффирмативный и репаративный. Последователи гей-аффирмативного подхода считают гомосексуализм генетически обусловленным явлением и разрабатывают методики интеграции таких людей в общество, которое должно признать их права. Рапаративисты занимаются разработкой и ведением терапии по изменению влечений.

— То есть, от этого лечат?

— Конечно. Хотя гомосексуализм исключен из международного списка психических заболеваний, люди продолжают испытывать серьезные проблемы со своей сексуальной идентичностью.

— Тебе попадались такие клиенты?

— Да, — кивнула Света, и её улыбка сделалась лукавой. — Я, конечно, не психиатр, но мне приходилось с этим сталкиваться. И знаешь, какой я сделала вывод? Если мужчина преодолевает такие наклонности и женится, он чаще всего становится прекрасным мужем и заботливым отцом.

Сразу вспомнив сестру, Марьяна покачала головой.

— Не знаю, мне трудно в это поверить.

— Почему же нет, если человек твердо решил изменить свою жизнь? Такое случается. Многие устают вести двойную игру, вечно лгать или скрывать свою ориентацию. Гомосексуалам редко удается построить прочные отношения друг с другом, а вечная смена партнеров приводит к разочарованиям и стрессам. В конце концов, изначальная тайна бытия — в союзе мужчины и женщины, от которого рождается новая жизнь, и от этого факта никуда не деться. Умная и любящая женщина может дать мужчине опору, доверие, понимание, а это намного больше, чем дает ему гомосексуальный опыт. Ради этого многие жертвуют мимолетным наслаждением, которое оставляет после себя только чувство вины и стыда.

Марьяна понимала, что Света говорит ей именно то, что она хочет услышать. Но эти рассуждения так совпадали с её собственными мыслями, что не было сил сопротивляться соблазну поверить подруге. Ей не понравились только последние слова о жертве и наслаждении.

— Всё-таки для мужчины очень важен секс, — заметила она. — Да и для женщины тоже. Нельзя сходиться только из-за дружеских чувств, если люди не монахи.

Света взглянула на неё чуть внимательней, чем обычно.

— Из этого я заключаю, что у вас с Измайловым пока ещё ничего не было.

Марьяна почувствовала, что краснеет.

— При чём здесь Измайлов?

— А разве не при чём? — Светлана разломила ложечкой бисквит. — Кстати, в отношении него я не стала бы применять все эти теории. Он избалован женским вниманием, был неудачно женат, часто имел дело с надоедливыми влюбленными женщинами. Так что для него опыт с юношами — скорее, просто эксперимент, в который он немного заигрался. Думаю, он сам начал это чувствовать. Ты, конечно, могла бы использовать этот шанс. Хотя, на мой взгляд, Антон Сирож…

— Я не хочу больше слышать про Сирожей! — неожиданно для себя вспылила Марьяна. — И про Измайлова тоже. Ты говоришь так, будто я гоняюсь за женихами… А я не желаю быть посмешищем. У меня есть достоинство и принципы. Я привыкла жить одна. Я много работаю, у меня есть обязательства перед людьми. И раз уж так сложилось, поздно что-то менять…

— Кто говорит, что ты гоняешься за женихами? — чуть преувеличенно удивилась Света. — Напротив, на твою руку и сердце претендуют два интересных, состоявшихся мужчины, здесь нет ничего смешного или унизительного для твоего достоинства. И что значит — «так сложилось»? Что за фатализм? Человек должен бороться за свое счастье, это его право, даже долг.

«Тебе легко говорить», — подумала Марьяна, с неприязнью разглядывая миловидное лицо под меховой шапочкой, вдруг вспомнив, что Светлана когда-то отбила своего мужа у другой женщины. Вслух же произнесла:

— Мне кажется, наш разговор зашел в тупик. Я поняла, что не готова пока обсуждать эти вещи. Я должна сначала разобраться в себе.

Словно кошечка, почуявшая вкусный запах, Света чуть раздула ноздри и сощурила глаза, подведенные тонкими стрелками в уголках.

— Ты чего-то не договариваешь? Случилось что-то важное? Марьяна, ты должна держать меня в курсе, иначе я не смогу тебе помогать!

Марьяна взяла свою сумку с соседнего стула и достала кошелек, чтобы расплатиться за кофе.

— Прости, поговорим в другой раз. Давай я возьму тесты — может, отвечу, когда будет свободная минута. Я тебе позвоню.

Света сделала движение, словно собиралась схватить её за руку, но в последний момент удержалась, потянулась с поцелуем.

— Конечно, дорогая, звони в любое время. Была рада увидеться. Хотя должна сказать, что очень волнуюсь за тебя…

«Волнуйся за себя», — мысленно ответила Марьяна и направилась к выходу.

Было уже около шести, когда она поднялась в свой кабинет и вызвала секретаршу с бумагами на подпись. Вместе с заявками и письмами та принесла пухлый конверт с логотипом «Фэшн-Хауса».

С удивлением обнаружив в конверте рекламу какого-то венгерского университета, Марьяна ощутила досаду и хотела выбросить буклеты в мусорную корзину, но всё же догадалась прочесть сопроводительное письмо. Венгерская сторона подтверждала намерение направить своих студентов на практику в Петербург. Взамен университет в Будапеште готов был принять троих выпускников школы моделей Дорошевского для обучения по программе «Менеджмент и управление в сфере моды и дизайна».

Такое решение проблемы сперва показалось Марьяне слишком уж ловким. Георгий словно снимал с себя ответственность и перекладывал её на руководство «Фэшн-Хауса». Но, поразмыслив, она пришла к выводу, что этот вариант хорош тем, что позволит избежать лишних пересудов и вполне удовлетворит каждую из заинтересованных сторон.

Джазовую вечеринку, что-то вроде «квартирника», устраивал ностальгирующий по прошлому их общий знакомый и арендатор площадей. В трехсотметровом двухэтажном лофте, удачно разделенном на жилые, гостевые и рекреационные зоны, собралась разномастная публика. Люди их с Георгием круга составляли меньшинство, в основном приглашены были музыканты и художники со своими богемного вида спутницами, по большей части некрасивыми и немолодыми.

Марьяна не слишком любила джаз, в особенности экспериментальный — то есть громкий, немелодичный, дискомфортный. Именно такую музыку исполнял здесь (проездом из Лондона в Москву) культовый саксофонист, когда-то ленинградец, а теперь гражданин мира. Завесив лицо седыми волосами, он исторгал из своего сверкающего инструмента то кошачье мяуканье, то скрежет, и Марьяна едва могла переносить агрессивный натиск звуков, но всё же не решалась предложить Георгию уйти. Тот явно получал удовольствие от происходящего, и вспомнил о галантности только когда она, не выдержав пытки саксофоном, выбралась по лесенке на открытую площадку крыши.

На каменных плитах лежал снег, было зябко. Георгий снял пиджак, накинул ей на плечи.

— Тебе не нравится? — спросил он, глядя ей в лицо с каким-то веселым и хищным выражением. — Музыка толстых?

— Нет, нравится, но слишком громко и накурено, — соврала она, обходя инсталляцию, сваренную из стальных листов и напоминающую гигантский кактус. — Но ты, если хочешь…

Они как раз зашли за выступ конструкции, скрывшись от посторонних глаз.

— Чего я хочу, так это тебя, — заявил он, резким движением привлекая её к себе.

Марьяна давно ожидала этой минуты, но всё равно задохнулась от удивления, когда его пахнущие алкоголем губы влажно прижались к её рту. Его поцелуй — нагловатый, властный, хозяйский — был словно глоток кипятка. Если бы он не держал её, крепко обхватив руками, она бы пошатнулась — так сильно у неё закружилась голова.

— Ух, — сказал он, отрываясь от её губ, но не разжимая объятий, — всё, поедем ко мне.

— Нет, я не могу, — как-то глупо возразила она, высвобождаясь, поправляя блузку, делая множество лишних суетливых движений.

Он снова взял её за плечи, заглянул в лицо.

— Возражения не принимаются.

— Это слишком серьезно для меня, Георгий, — проговорила она, стараясь овладеть собой. — Если я поеду, это будет значить, что должно быть продолжение… Я не хочу потом жалеть о минутной слабости. И давать тебе лишний повод для тщеславия…

— А ты, оказывается, трусиха, — усмехнулся он. — Пойдем, я замерз. Никто не будет ни о чем жалеть. Сейчас позвоню водителю. У меня есть бутылка шабли хорошего года. Есть неплохой коньяк.

— На меня ты тоже поспорил на коньяк? — пробормотала Марьяна, чувствуя, что не может больше сопротивляться.

— Вижу, тебе нравится выставлять меня этаким Печориным. Это чрезвычайно лестно, но не отражает сути вещей.

Они уже вернулись в комнату, где как раз объявили перерыв, после которого саксофонист должен был выступать дуэтом с другим музыкантом. Марьяна так и не узнала, на каком инструменте играл второй, держащий в руках странной формы коробку. Попрощавшись только с хозяином, они вышли на лестницу, и Георгий снова хотел поцеловать её, но Марьяна с усилием отстранилась. Она чувствовала, что вся дрожит.

— Домой, домой, по набережной и быстро, — велел Георгий водителю, сжимая её руку в темноте салона.

Они действительно доехали очень быстро, в полном молчании. Георгий помог ей выйти, что-то сказал шоферу. Как под гипнозом, она вошла за ним в лифт, затем в квартиру, и только в прихожей остановилась, прижавшись к двери спиной. Сердце её билось где-то в горле, готовое выскочить из груди, но голова оставалась ясной.

— Прости, Георгий, наверное, ты прав, я трусиха. Лучше я вызову такси. Не хочу разочарований. Пусть всё остается как есть.

— Такси? — переспросил он, исчезая за дверью кабинета и через мгновение возвращаясь, как фокусник, с двумя бокалами коньяка в руках. — Хорошо, только давай сначала выпьем.

Она поставила сумку на пол и взяла бокал.

— Тост? — спросил он и сам ответил: — За нас с тобой.

Набравшись смелости, Марьяна проговорила, прямо глядя ему в глаза:

— А может быть, нам выпить за Будапешт? Ты там бывал? Говорят, красивый город.

По его лицу скользнула тень, тут же сменившаяся насмешливо-покаянным, нарочито-виноватым выражением.

— Ну конечно, я был в Будапеште. Но мне больше нравится Париж. Как ты смотришь на то, чтобы провести медовый месяц в Париже? Хорошо, не месяц — медовую неделю.

— Париж стоит мессы? — вспомнила она.

— Ты меня спрашиваешь, или себя? — поинтересовался он, продолжая улыбаться, и Марьяна вдруг ощутила, как заботливо выстроенные её душевные плотины затопляет половодье незнакомого прежде, пугающего и почти невыносимого чувства, с которым она не может и не хочет бороться.

 

Глава 7. ВАЛЕНТИНОВ ДЕНЬ

В последнее время Игорь много думал о будущем, и приходил к выводу, что должен смириться с новыми обстоятельствами в жизни Георгия и нынешним скупым распорядком их любви, хотя ему было по-настоящему больно сознавать, что посторонняя женщина почему-то получила право делать всё то, что мечтал делать он сам. У неё были деньги, она могла купить себе в мужья любого, но почему-то захотела Георгия. Несколько раз Игорь почти всерьёз собирался пойти к ней и сказать, что нельзя строить своё счастье на несчастье другого, отбирая хлеб у голодного. Но доводы рассудка всё же возобладали над чувствами. Вернее, победил страх, который Игорь испытывал перед ней и перед Георгием Максимовичем, которого такая выходка могла бы очень разозлить.

Им было по-прежнему хорошо вместе, особенно когда Георгий оставался на ночь, но это случалось всё реже. Чаще он приезжал днем, в середине недели или в субботу, по дороге в Озёрное. Он также совсем перестал бывать с Игорем на людях.

Дядя Витя больше не звонил и не появлялся. От тётки Игорь знал, что тот сильно пил в последнее время, привел в дом женщину, вскоре выгнал её, снова вернулся на службу и тут же вызвался лететь в район какого-то землетрясения. В агентстве начались сокращения, Дениса и ещё человек десять парней и девчонок вывели за штат без постоянной зарплаты, у Игоря же только прибавилось работы. Фотографы и заказчики часто звали его в Москву, где и в самом деле можно было сделать карьеру, «засветиться», попасть в поле зрения авторитетных международных агентов. В такие минуты он думал о странном устройстве жизни — Денис и другие ребята бегали по кастингам, платили за портфолио и за размещение анкет на профильных сайтах, но самые заманчивые предложения получал он, попавший в модельный бизнес случайно, занимавшийся этим без всякой охоты и совсем не стремившейся чего-то в этой области достичь.

Утром в день святого Валентина Игорь едва заставил себя выбраться из постели. За окном в серых утренних сумерках валила с неба жидкая каша из снега пополам с дождем. В освещенной кухне дома напротив женщина наливала в бутылочку молоко для ребенка. Электронные часы на стене показывали восемь двадцать.

Игорь сварил себе кофе, сделал бутерброд. Нашел в шкафу свежую футболку и носки. Вспомнил, что вечером не почистил и не поставил сушиться ботинки — пришлось надевать кроссовки, которые, конечно, тоже должны были сразу промокнуть в такую погоду.

Приехал он рано, в павильоне ещё только начали выставлять свет, но менеджер Наташа уже ждала его.

— Хорошо, что не опоздал! Тебя Федор Евгеньевич вызывает, иди срочно.

Игорь кинул куртку на вешалку и прошел через курилку к кабинетам администрации.

Лика, секретарша Дорошевского, кивнула на дверь; он постучал и вошел. Скользнув по нему взглядом, Федор Евгеньевич указал на стул и снова повернулся к монитору.

В агентстве ходил упорный слух, что много лет назад Дорошевский был любовником Измайлова. Игорь вспомнил об этом, украдкой вглядываясь в худое, утомленное лицо Фреда и думая о том, был ли тот когда-то молодым и красивым — или только молодым.

— Вы уже в курсе, Воеводин, что у нас есть возможность отправить вас в Венгрию? — проговорил, наконец, тот. — Престижная программа, диплом котируется на международном рынке. Обучение на русском и английском — вы ведь учили в школе английский? Заодно сможете подтянуть уровень, пригодится в дальнейшем. Вот, возьмите буклеты, там вся необходимая информация.

Игорь уже слышал про Будапешт от Дениса — тот очень хотел участвовать в этой программе, которая давала возможность после окончания поступить на бесплатное обучение в школу дизайна в одной из западных стран. Но выбрали не его, а Женьку Стельмака, уже работавшего за границей, и Вову Рябова, известного своей неразборчивостью в связях.

— От вас мне нужно заявление и загранпаспорт для визы, — продолжал Федор Евгеньевич. — Вот анкеты, заполните их и принесите. Лучше сегодня в течение дня или завтра в первой половине. Если есть вопросы, можете задать их сейчас.

У Игоря был вопрос: кто придумал послать его в Будапешт — Марьяна Козырева, или сам Фред, чтобы выслужиться перед ней? Все знали, что сокращения в агентстве Федор Евгеньевич начал по указанию руководства холдинга. Игорю не хотелось думать, что это идея Измайлова; что близкий человек мог поступить так, даже не предупредив его.

— Спасибо. — Он взял анкеты и поднялся. — Я подумаю.

— Тут не о чем раздумывать, — проговорил Дорошевский, глядя на Игоря своими рыбьими глазами. — Это хороший шанс, другого может не представиться. У нас сокращается число заказов, скоро работы для вас в нашей компании не будет.

Игорь хотел ответить, что как-нибудь это переживет, но промолчал.

Он вышел от Фреда с тяжелым чувством. Потерять работу он не боялся, но по размышлении понял, что Дорошевский мог предлагать ему поехать в Будапешт только с ведома Георгия. Думая об этом, он выкурил сигарету и открыл дверь в раздевалку, как раз когда Василий объявлял:

— Сегодня вечером в одном закрытом заведении корпоративная вечерина по случаю Дня влюбленных. Надо шесть человек. Сто баксов, жратва и выпивка халявные, домой добираетесь своим ходом.

— Ох, и нас, бедненьких, вспомнили, не только девкам масленица! — всплеснул руками Стас Кривцов, один из «стареньких». — Что ж там за публика такая?

— Вот и узнаешь. Записать?

— Запишите, Василий Николаевич, запишите, родной вы наш… Может, найду там себе какого ни на есть Валентина, устрою личную жизнь. И Ренатика со мной.

— И меня, и меня!

Они обступили Василия, толкаясь бедрами и локтями.

Игорь пошел в уборную, вымыл руки, ставшие неприятно липкими после разговора с Дорошевским, ополоснул холодной водой лицо, а когда вернулся, застал обычную ссору которые с некоторых пор повторялись в раздевалке почти каждый день. На этот раз качал права узкоплечий, жилистый как боксер Кривцов.

— Да что ты говоришь? — с издевкой отвечал он на чью-то реплику. — Принципы отбора! Будто мы не знаем этих принципов. Соси начальству спереди и подлизывай сзади — вот и весь отбор!

— Ой, будто ты не сосал, — возразил ему в том же тоне Вова Рябов, доносчик Василия. — Только без результата.

— Заткни хайло, вонючка крашеная, — Стас плюнул в сторону Вовы. — Я не с тобой говорю!

Самый молодой среди них, белокурый и по-девичьи миловидный Сережа Велешко, попытался вмешаться:

— Да ладно вам, ребята… Чего нам делить-то? Все в одном месте.

Кривцов повернулся к нему.

— С тобой-то я точно ничего делить не буду, Велешко, даже унитаз! Еще нахватаешься всякой заразы!

Ренат со смехом потянул Стаса за свитер.

— Не связывайся с крысами, Крева! Еще покусают…

— Сами вы крысы! — заявил Велешко, покрываясь пятнами.

Женька Стельмак, по-настоящему красивый и компанейский парень (единственный в агентстве, с кем Игорь хотел бы дружить, но по разным причинам никогда даже не разговаривал) вдруг вспылил.

— Да ты уже достал всех, Кривцов! Не нравится тут — иди на стройку сварщиком. Что ты к людям цепляешься?

— Ты что, Стельмак, за эту крысу впрягаешься? За стукача? — Кривцов резко повернулся к Женьке. — А ты уже знаешь, что его вместо тебя в Будапешт берут?

Женька переменился в лице.

— Кто это сказал?

Кривцов ответил:

— Я тебе говорю! Я сам списки видел — там Велешко, Рябов и Воеводин. Три главных соски «Фэшн-Хауса».

Ренат толкнул Кривцова, показывая глазами в тот угол, где стоял Игорь.

Вова Рябов надменно улыбнулся.

— Ну да, мы главные. Но ты не расстраивайся, Крева. Вы с Ренатиком количеством наверстаете. По эскортам за сто баксов…

Женька ударил кулаком в стену и быстро пошел к дверям.

— Рябова не вместо тебя, а вместо меня берут, — останавливая его, проговорил Игорь. — Я не поеду.

— Куда ты денешься! — Стельмак оттолкнул его руку. — Ты вообще не лезь, Воеводин, не о тебе речь!..

— Говорю, не поеду… я и не собирался.

— Ты за лоха меня держишь? — крикнул Стельмак. — Будет Измайлов спрашивать, куда ты собирался! Ему надо тебя спихнуть подальше. Все давно уже знают, один ты как баран!..

Стельмак хлопнул дверью, и в раздевалке повисла тишина. Делая вид, что не замечает враждебных и насмешливых взглядов, Игорь отошел к стойке с костюмами.

Администратор Наташа приоткрыла дверь и позвала:

— Ребята, кто готов, давайте в студию!

Продолжая победительно ухмыляться, Рябов пошел за ней. Когда он исчез за дверью, Кривцов пнул ногой его рюкзак.

Ни на кого не глядя, Игорь взял со стула свою сумку, забыв про анкеты, лежавшие под ней. Бумаги разлетелись по полу. Ренат поднял один лист, заглянул в него и протянул Кривцову — молча, с издевательской усмешкой.

Игорь собрал анкеты, на глазах у всех порвал их и выбросил в корзину для мусора.

Георгий Максимович обещал быть поздно, Игорь ждал его и не ложился. Тот приехал на такси, почти в два часа ночи, порядочно пьяный, с початой бутылкой виски и плиткой шоколада в кармане. Ещё был подарок — наручные часы в синей бархатной коробке. Дорогие, как понял Игорь, который начал немного разбираться в таких вещах.

Они выпили и почти сразу занялись сексом, сначала на кухне, затем перебрались на кровать. Но, несмотря на старания Игоря, дело не клеилось, и Георгий, наконец, остановился.

— Давай прекратим, не буду тебя больше мучить, — решил он, закуривая сигарету. — Я выпил, устал… Ты тоже не в настроении, как я вижу.

— Немного есть, — ответил Игорь честно.

— Вот что, я хотел с тобой серьезно поговорить, — опережая его, произнес Георгий. — Федор Евгеньевич уже информировал тебя про Будапешт?

Игорь почувствовал внезапную боль в груди — будто стукнулся об острый выступ.

— Это неплохое предложение, — продолжал Георгий, кашлянув. — Четыре месяца обучения, два месяца практики. Можно завести полезные связи, проявить себя…

«Ну, ты-то уже завел и проявил», — подумал Игорь с неожиданной злостью, а вслух сказал:

— И что дальше?

— Я считаю, тебе нужно поучаствовать в этой программе.

— Зачем?

Георгий взглянул так, что Игорю стало неловко лежать с ним рядом голым.

— Затем, что это хорошая возможность получить образование и какие-то профессиональные навыки. Тебе не всю жизнь будет восемнадцать. Нужно подумать о будущем.

Он встал и начал одеваться. Игорь тоже поднял с пола свои джинсы и трусы.

— Вам предоставят жилье, даже какую-то стипендию, — продолжал Георгий. — И я буду переводить тебе на карточку определенную сумму каждый месяц, до конца учёбы. Если возникнут дополнительные вопросы, всегда сможешь позвонить…

— Я так понял, меня выгонят из агентства, если я не поеду? — проговорил Игорь, стараясь не смотреть в его сторону. — Ты снял квартиру до марта. Это так совпало, или ты заранее рассчитал? А часы — это, типа, прощальный подарок?

После секундного колебания Георгий подошел к нему, взял за плечи.

— Игорь, заяц… Ну, посмотри на меня. Послушай. Жизнь гораздо сложнее, чем кажется тебе сейчас. Я к тебе очень привязался. Наделал много глупостей. Но у меня есть обязательства перед моей семьей, перед людьми, которые у меня работают.

— А передо мной нет? — спросил Игорь с ожесточением.

— И перед тобой. Это хорошая программа. За эти места в агентстве идет драка. Потом шесть месяцев — не такой уж долгий срок. Я смогу к тебе приезжать, когда буду в Европе. А дальше посмотрим, что делать. Может, к сентябрю всё изменится.

Игорь вдруг почувствовал такое отчаяние, что начал задыхаться от подступающих к горлу слез. Чтоб не расплакаться, он закусил губы.

— Ну-ну, что ты? — обеспокоился Георгий.

— Не бросай меня, пожалуйста, — взмолился Игорь, забыв обиду, ощущая только растущую панику. — Я всё буду делать, я не буду вам мешать, мне ничего не нужно!

Георгий обнял его, прижал к себе, но тут же отстранился.

— Ну-ка, прекращай! Ты же мужик, а не девочка. Никто тебя не бросает. Просто — так нужно.

— Кому нужно, ей? — охрипнув от не вылившихся слез, крикнул Игорь. — Что она хочет — так тебя перевоспитать? Ты же не сможешь долго притворяться! Ты её не любишь! У тебя и так полно денег, зачем это всё?!

— Мы не будем обсуждать мои дела, — сурово оборвал его Георгий. — Сейчас речь о тебе. А ты поедешь в Будапешт, хочешь ты этого или нет. Принимай как свершившийся факт.

Его жёсткий тон вдруг напомнил Игорю дядю Витю. Было тяжело осознавать, что ещё десять минут назад он с нежностью отдавал всего себя этому человеку, внезапно ставшему чужим, равнодушным, почти грубым.

— Тебе совсем наплевать, что я чувствую?

— Успокойся, успокойся, это всё не трагедия, — повторял тот, словно знахарка, заговаривающая рану, раскладывая по карманам ключи, платок, телефон. — Мы еще поговорим, ещё есть время.

— Лучше бы я не встречал тебя никогда! Лучше бы я умер! — всхлипнул Игорь, почти не понимая, что говорит.

Тот оборвал его:

— От дурного характера не умирают. Прекрати истерику и проводи меня.

— Пожалуйста, не уходи сейчас, — пробормотал Игорь в отчаянии, весь внутренне сжимаясь от стыда. Слезы, наконец, потекли по лицу, и он ничего не мог с этим сделать, только размазывал их руками.

— Завтра позвоню, — сказал Георгий, и дверь за ним захлопнулась.

 

Глава 9. ХОЛОДНОЕ СЕРДЦЕ

Компаньоны заняли отдельный кабинет с окнами на Неву.

— Чем кормят? — спросил Георгий после приветствий.

— Национальное русское блюдо — напицца, — хмыкнул Марков.

— Хорошие тигровые креветочки, леберкес, карпаччо из лосося, — застрочил как из пулемета молодой официант.

— А все остальное — нехорошее? — уточнил лукавый Эрнест.

— Так за всё хорошее, Эрик, надо платить. А за нехорошее — переплачивать втрое, — заметил Георгий.

Юноша заулыбался в ответ, стрельнув глазами.

Когда сделали заказ, Марков вынул из кармана узкую коробку полированного дерева, открыл, с гордым видом представляя публике охотничий нож с резной костяной рукояткой в виде головы грифона.

— Эрик, ты у нас глубокий эстет. Как тебе?

— Саша, я — мелкий, — отозвался Карпцов. — Это Георгий Максимович у нас арбитр изящества.

Тот передал нож Георгию. Казимир тоже придвинулся, с любопытством разглядывая вещицу.

— Эскимос поймал маржу, и воткнул в неё ножу… Где взял?

— Да, вот нашли мне ребята резчика, — похвастался Марков. — Это тестю к юбилею презент. Я ещё хочу в глаза по рубину всадить и у черенка золотую вставку.

— А вроде ножи дарить плохая примета, — вспомнил Эрик.

— Да ерунда, всегда дарили ножи. Он охотник, любит всю эту символику.

— Надо просто денег попросить, как бы за выкуп. Десятку или сотню, символически, — посоветовал Казимир. — Я верю в приметы. Например, кошка дорогу перебежит, обязательно будет какая-нибудь неприятность. Поставки завязнут или техника сломается. Или на благотворительность придут просить так, что не отвяжешься.

— Как это — не отвяжешься? — возмутился Марков. — Да им только начни давать! У нас есть социальный бюджет — и всё, закрыли тему!

Казимир покачал головой.

— Ну, ребенок больной. Как тут пошлешь?

— Слушай, а вот почему все эти умирающие младенцы хотят лечиться только в Германии или в Швейцарии? Здесь-то им чем плохо? — взвился Саша. — И у нас врачи все эти операции делают, вполне за скромные суммы. Может, если ты такой добренький, и меня в Цюрихе подлечишь — у меня суставы, позвоночник, нервы пошаливают…

— Ну-ну, ребята, — Эрнест примирительно приобнял обоих. — У меня, кстати, новости для вас. Одна хорошая, одна плохая.

— Начнем с плохой, — решил Георгий.

— Похоже, сформировано решение, что в Комитет сядет Шверник. Там хотят совсем нейтрального человека. Филиппов слетит, против него корнеевские и Москва. А Шверник андроид, но показал себя на «Морском фасаде». Так что скоро у нас будет лицо, действительно принимающее решения.

— Это уже факт или гипотеза? — уточнил Марков. — Откуда информашка?

— Поступает в режиме онлайн, — уклончиво ответил Эрик.

— А хорошая? — спросил Георгий.

— Есть выход на этого деятеля. Вменяемые люди. Знают про него больше, чем он сам. Одним словом, смотрите и решайте, что делать. Я готов делиться идеями.

Георгий заметил, что Казимир уже продолжительное время смотрит на его грудь.

— Слушай, почему у тебя галстук никогда не заворачивается? — спросил тот неожиданно.

— Показываю, — Эрнест дал ему пощупать свой. — Надо туда бросить железный рубль.

— У меня галстуки дорогие, — пояснил Георгий. — Этот я купил в Париже.

— Спасибо. А я что, по-твоему, у цыганки на рынке беру?

— Ребята, давайте к нашим баранам, меня жена беременная ждет, — просительно взглянув на Георгия, напомнил Эрнест. — Хотелось бы бонусы расписать по закрытым проектам. И я тут предлагаю обновить договор совместного доверительного по «Альмагесту», там много дырок. Хорошо бы зафиксировать нужные опции сейчас, а не когда непонятно что начнется.

— Ну, Сирожи тоже не пальцем сделаны, — справедливо возразил Марков. — Мы дырки заткнем, они расковыряют.

— Надо бы как-то их замотивировать. Но это уже не моя компетенция. Я предлагаю варианты. Я говорил, что надо вносить изменения в устав.

— Надоело уже слышать про эти варианты, — вдруг раскипятился Саша. — Что мы можем-то? Пожелать им гнойных трещин в анальном проходе? Пока я вижу, что у Сирожей будет двадцать пять против ваших восемнадцати по привам. А куда мадам Козырева повернет, она сама не знает. У неё каждый день новые решения. Уже надо к палубе себя привязывать, такая качка на корабле.

— Саша, Иисус любит тебя, — проговорил Георгий, отправляя в рот кружок колбасы. — Но все остальные считают тебя засранцем.

— А мне не смешно, — заявил Марков с непривычной для него серьезностью. — Мне тут птичка на хвосте принесла, что их дружок Бардин мутит дела с народными умельцами из общества «Регион». Если кто не знает, это все громкие дела по рейдерским захватам.

— И что? — спросил Георгий, наливая себе и компаньонам водки.

— А ты не чувствуешь полета траектории? У меня на такие вещи нюх.

— Ну, я бы не стал пока конкретизировать, — осторожно возразил ему Эрнест. — Хотя такого течения событий нельзя исключать…

Марков начал загибать пальцы:

— В налоговой нам заменили человека — это раз, документы застряли в комитете — это два, по стройкам комиссия какая-то левая ездит, с непонятной стороны. И акции скупаются активно — это уже звонок. Я понимаю, что прицел — тоже чья-то точка зрения, но если без шуток… Реально тревожно, амигос.

Его обрюзгшее за последние недели, поутратившее самоуверенность лицо выражало неподдельное беспокойство. И Георгий решил, что должен, наконец, объявить компаньонам новость, которая обещала изменить всё текущее и будущее положение вещей.

— А что будем делать, если Сирожи пропихнут своего председателя? — продолжал Марков, кусая ус и нервно постукивая по столешнице пальцами. — Это будет уже фига не с маслом, а с вазелином.

— Не пропихнут, — проговорил Георгий Максимович, разливая водку. — У меня есть сообщение, которое имеет отношение к данному вопросу и к позиционированию последующих дел.

Их лица обратились к нему с напряженным ожиданием.

— Я готов официально объявить о нашем бракосочетании с Марьяной Козыревой. Счастливое событие состоится в конце апреля, пока уточняем день. Само собой, присутствующие приглашены. Таким образом Марьяна, Васкунец и Шубин будут голосовать мою кандидатуру. Думаю, мы выйдем с перевесом и сможем нормально всё решить. Так что предлагаю выпить за любовь, за мир во всем мире и за Изумрудный город, до которого мы наконец-таки дошли.

Реакция была неожиданной. Компаньоны изумленно переглянулись, и даже сдержанный Эрнест издал радостный возглас, а Марков во всё горло завопил:

— И молчал! Ну не пидорас ты после этого!? Хоть бы намекнул для ясности! Значит, есть еще похер в похеровницах! Дай, я тебя поцелую, мин херц.

Казимир, виновато улыбаясь, поднял стопку.

— Ну, за это надо выпить. Мы уж и не надеялись, признаться. Думали, ты пас.

Они выпили. Официант принес суп.

— Главное всё тихой сапой, даже мне не рассказал, — не унимался Марков. — Когда ты её успел обработать-то? Она точно согласилась?

Эрнест укоризненно покачал головой.

— Александр Николаевич, ты можешь представить себе даму, которая откажет такому кавалеру?

— Да что дама, я бы и сам ему дал!

— С ней всё ясно, — вздохнул Казимир. — Только как он-то с ней жить будет? Нет, если вы по-деловому договорились, я только рад…

— Душа в душу будут жить, — заверил Марков. — Как в лучших домах. Такой порядок цифр — лучший стимул для эрекции. Я как подумаю про эти горизонты, у меня у самого встаёт.

Эрнест поднял рюмку.

— Ну что ж, за нового председателя? Король умер, да здравствует король!..

Георгий оглядел компаньонов словно бы другим взглядом, на который давал право новый «порядок цифр». Но тут же осадил внутреннего коня, ещё не получившего отданные в тюнинг крылья, но уже готового сломя голову лететь вперед.

— Впрочем, это всё не отменяет текущих вопросов. Рано сосать друг другу концы, господа.

— Ну, давайте, супа поедим и продолжим по пунктам, — предложил Казимир, и компаньоны взялись за ложки.

Вечером, выходя из бизнес-центра, Георгий наткнулся взглядом на группку ребят из агентства, куривших на ступеньках. Он сразу отвел глаза, но в сознании отпечатался, как на сетчатке глаза отпечатывается яркая нить накаливания лампы, силуэт Игоря в темной спортивной куртке, в шапке, низко надвинутой на лоб.

Ещё в обед Георгий отослал Вадика с поручениями, и сам был за рулем. Он собирался заехать в спортклуб на пару часов, а вечером посидеть над схемой и уставными документами по совместному с немцами проекту, который снова начал обретать перспективы. Но попав в небольшую пробку на выезде с парковки у «Альмагеста», он ощутил, как смутное беспокойство, растущее в душе, оформляется в непреодолимое желание. Он припарковался у обочины и достал телефон.

— Игорь, я в машине, на автобусной остановке, за кинотеатром. Если хочешь, подвезу тебя домой.

— Хорошо, — ответил тот после небольшой заминки. — Сейчас приду.

Они не виделись уже больше двух недель, и Георгий не испытывал по этому поводу дискомфорта. Приняв решение, он не собирался его отменять, и всё же не мог не поддаться знакомой слабости человека, собравшегося с понедельника сесть на жесткую диету и уступающего греху чревоугодия перед длительным постом.

— Как дела? — спросил он мальчика, когда тот уселся рядом.

— Нормально, — ответил Игорь, выпуская дым из угла рта и выбрасывая в окно сигарету.

Глядя на него, Георгий подумал, что даже уродливая спортивная шапка не портит его строгой красоты. Близость его была возбуждающей, но и неприятной, как укор — мальчик хмуро смотрел в сторону, обхватив руками рюкзак.

Весь день валил мокрый снег, и теперь дорога была покрыта жидкой леденистой грязью. Георгий поехал прямо по Каменноостровскому. Чтобы нарушить неловкое молчание, спросил:

— Признавайся, это ты нацарапал на моей машине слово из трех букв? Или это всё же акт безадресного подросткового вандализма?

— Что мне, делать больше нечего? — тот пожал плечами.

— Ты не голодный? Можно заехать перекусить, — предложил Георгий, рассчитывая, что тот откажется.

— Нет, не голодный, — он мотнул головой и отвернулся.

Подъехали к дому. Игорь достал ключи. В квартире было всё так же неуютно, но на этот раз почти чисто.

— К тебе уборщица приходит?

— Нет, я сам прибрался, — ответил он. — Хочешь водки с соком? Больше ничего нет.

— Лучше чаю, — попросил Георгий.

— Чай кончился, — сказал он. — Есть кофе. Растворимый.

— Ну, хорошо, тогда кофе. Или просто сока. Всё равно.

Георгий Максимович опустился на диван, глядя, как он наливает сок в стаканы. Тонкий джемпер обрисовывал стройные линии его рук и плеч, плавное движение мышц под тканью.

— Когда вы едете в Будапешт? — спросил, сглатывая скопившуюся во рту вязкую слюну.

— Через девять дней, — ответил Игорь, сухо откашливаясь.

— У тебя всё готово? Виза, документы?

Он кивнул.

— Послезавтра я лечу в Женеву. Так что мы уже не увидимся… В ближайшее время.

Игорь молча пожал плечами, отпил сока, снова закурил и закашлялся.

Только при этом освещении Георгий заметил, что у него нездоровый вид — лицо осунулось и потеряло краски, под глазами залегли тени.

— Игорь, я знаю, ты обижаешься. Но давай не будем это больше обсуждать. Пройдет время, и ты поймешь, что я не мог поступить иначе.

— Это я уже слышал, — перебил тот с внезапным раздражением. — Я сам о себе позабочусь, можешь не волноваться. Женись на ком хочешь. Мне всё равно.

— Мне не нравится твой настрой.

Он хмыкнул.

— Да ну? А что мне — плясать от радости?

Чтобы не продолжать бессмысленный спор, Георгий поднялся, снял пиджак, сунул в карман галстук. Прошелся по квартире, заглянул в спальню.

Здесь стихийный трудовой порыв Игоря, по-видимому, иссяк: на полу вокруг смятой постели в живописном беспорядке были разбросаны залитые кофе журналы, пустые банки из-под колы, скрученные носки и какие-то подозрительные мятые салфетки. На прикроватном столике рядом с полной окурков пепельницей Георгий обнаружил завернутые в бумагу белые пилюли.

— Что это? — спросил он.

— Снотворное, — ответил мальчик неохотно.

— Ты плохо спишь?

— Да, я плохо сплю, тебе какое дело? — снова огрызнулся он и опустился на кровать, откинулся на подушки, заложив руки за голову.

Георгий сел рядом, решив сменить тон на примирительный.

— Давай не будем драматизировать. Мы же договорились — это всего несколько месяцев. Потом всё может измениться… Никто не знает, что будет завтра.

Он протянул руку и коснулся лица мальчика, провел пальцами вдоль линии скулы. Тот не отстранился, только закрыл лицо локтем.

— Тебе же самому должно быть интересно. Перемены в жизни… А я постараюсь приехать, как только смогу.

Чувствуя сладкую дрожь от затылка вниз по позвоночнику, Георгий забрался рукой под его свитер, погладил горячий живот, начал расстегивать молнию джинсов. Им словно управляла какая-то чужая сила. Игорь не помогал ему, но и не препятствовал. Он позволил стащить с себя джинсы, раздвинуть бедра.

Всё дальнейшее происходило в молчании, Георгий Максимович только слышал свое учащенное сердцебиение. Игорь так и лежал, закрыв локтем лицо, и это было похоже на игру в изнасилование спящего, но чувство вины и стыда почему-то только сильнее распаляли в Георгии страсть. Оргазм наступил такой мощный и сладостный, что Георгий Максимович не смог удержать короткий животный рык.

Несколько минут они лежали, приходя в себя. Затем Игорь всё так же молча встал и ушел в ванную. Георгий тоже поднялся, начал одеваться.

— Эти твои таблетки отправляются в унитаз, — сказал он мальчику, когда тот вернулся.

— Да ради бога, — ответил тот.

Вынув из бумажника пару купюр, Георгий положил их на тумбочку.

— Это на дорогу и на первое время. Потом снимешь с кредитки.

Ничего не сказав, тот закурил новую сигарету.

— Ну, я поеду, — проговорил Георгий.

В глазах Игоря мелькнуло выражение, которого Георгий не видел у него раньше — так комсомольцы в советских фильмах смотрели на фашистских палачей. И по законам жанра он почувствовал именно то, что должен испытывать мучающий свою жертву гестаповец — возбуждение, бессильную злость и ощущение неправедности своего дела, которому он, тем не менее, призван служить.

Было странно оказаться в этой роли, ещё наслаждаясь телесной легкостью и ясностью, ещё ощущая на себе его запах. Но в этот момент они вместе словно перешагнули за невидимый экран, где уже не было двух горячих любовников, а были мучитель и жертва, и цветок, гибнущий под гусеницей танка, и Вагнер, и сумерки богов.

Стряхнув наваждение, Георгий вышел в прихожую, надел пальто.

— Иди сюда, — позвал он, и Игорь подошел, уже без геройства и презрения во взгляде, а какой-то взъерошенный и измученный, словно попавший в капкан и отупелый от страдания зверек. Георгий обнял его, потрепал по волосам.

— Давай-ка, бодрее. Всё не так плохо, заяц. А будет ещё лучше. Ну, поцелуй меня.

— Пока, — отстраняясь, ответил Игорь, и Георгий не стал настаивать — просто снова приобнял его и вышел на лестницу.

Уже на улице он почувствовал облегчение — было сделано то, что нужно было сделать, на это потребовалось не так много душевных затрат. Игорь капризничал в меру, а яркий оргазм словно ставил полновесную точку в этой истории, продолжение которой если и следовало, то уже совсем иным порядком.

Георгий Максимович сел в машину, включил музыку и тронулся с места.

 

Глава 1. ЛЕКАРСТВО ОТ ЛЮБВИ

Он чувствовал щекой холодное и липкое, а голову словно пилили ножовкой. Ещё мучило это тонкое сипение, с присвистом, как из пробитого шланга. Сиплый свист всё усиливался и, наконец, расчленился на короткие звуки — хи-хи-хи…

Открыв глаза, Игорь обнаружил себя в незнакомой комнате. Он лежал в кровати, а на стуле перед ним сидел обрюзглый старик с лживо-добродушным лоснящимся лицом. Старик смеялся и покачивал ногой в красном носке.

— Ай-ай… Такой очаровательный цветочек, и уже такой поросенок! Шампанского? Холодненькое.

Приподнявшись, Игорь понял, что спал лицом в собственной рвоте. Он сбросил на пол испачканную подушку, вытерся краем простыни и недоверчиво взглянул на бокал шипучки, который протягивал ему незнакомец.

— Где я? — спросил он, тщетно пытаясь отыскать в памяти хоть какое-то объяснение происходящему.

— У друзей, мой ангел, у своих новых друзей, — ответил старик и положил руку Игорю на ляжку.

Игорь с отвращением сбросил его руку, сообразив вдруг, что лежит раздетый — в одних трусах.

— Где моя одежда?

— Твои вещи в стирке! — отозвался странный, словно птичий голос, и тут же в комнату влетело причудливое существо в атласном лиловом халате, в спадающих на плечи темных кудрях — как рисуют прекрасных демонов.

Это был парень, высокий и плечистый, но гладкая ткань обтягивала две выпуклости на его груди. Пропорции лица тоже были неправильными: слишком большие бархатные глаза, слишком короткий нос, слишком четко вырезанные губы. Игорь вспомнил изображения полуженщин-полуптиц на раме зеркала в приемной Дорошевского, но тут же сообразил, что все эти странности — просто результат косметических операций.

— Проснулся? Ну как ты, котинька? О, господи… срочно в отбеливатель!

Парень натянул на руки желтые хозяйственные перчатки, собрал испачканное белье. Принес и бросил на кровать чистую футболку и шорты.

— Одень пока это, красота. Твои шмотки я прополоскала и в машинку закинула, потому что ты вся изблевалась вчера… Я тебе потом из своего гардероба одолжу. Мы же с тобой одного роста? Или я повыше?

— Для начала малышу нужно выпить кофе, — деловито потребовал старик, не сводивший с Игоря глаз, цепких, как рыболовные крючки.

Старик тоже был какой-то неправдоподобный, фальшивый, словно переделанная в человека росомаха. Игорю показалось, что он уже где-то видел его раньше.

— А где мои вещи — ключи, телефон? — спросил Игорь настороженно.

Лиловый парень с обиженным видом принес пакет, выложил перед ним ключи, часы, бумажник.

— Что мы, по-твоему, какие-то воровки? Как будто мне это надо — тащить тебя, отмывать. Телефона у тебя не было, уж не знаю, где ты его посеял. Ты же никакущий в клуб заявился. Вот и делай людям добро!

Укор был справедливым, Игорь поспешил извиниться.

— Я не это имел в виду… Спасибо вам за помощь.

— Господи, солнце, о чем ты говоришь! — тут же забыл обиду лиловый. — Такие как мы должны держаться друг за друга. Для меня это закон.

От шампанского защипало в носу, но стало немного легче. Игорь смог натянуть майку и шорты. Старик хотел помочь ему встать, но он отстранился, даже не стараясь скрыть неприязни. Ему вдруг пришло в голову, что ночью незнакомые люди что-то делали с его безвольным телом, и от этого стало совсем не по себе.

Он вышел в коридор, дернул первую попавшуюся дверь, чувствуя приступ тошноты. Парень с сиськами поддержал его.

— Стой, стой! Не туда, сюда!..

Над унитазом Игоря вырвало шампанским и горькой слизью. Парень захлопотал вокруг.

— Ну как ты? Лучше? Бедненький!.. Вот здесь можно умыться, вот полотенце…

В ванной, увидав отражение своего бледного, зеленоватого лица среди сиреневых утят и флаконов с духами, Игорь вдруг вспомнил, как стоял у зеркала в клубном туалете. Постепенно всплывали смутные картины вчерашней ночи — огни над барной стойкой, танцпол, тени у стен… Словно это было в дурном сне, он вспомнил, как разбил о стол бутылку и, размахивая «розочкой», двинулся на битву с какими-то визжащими людьми.

— А вы кто? — наконец, решился он спросить парня в лиловом халате.

— О, господи! Что, совсем ничего не помнишь? И меня не помнишь? Я — Филиппина! Ну, Филипп! Мы вчера познакомились в клубе. Если б я за тебя не вписалась… Ты же там ужас что творил!

— А как я здесь оказался?

— Да я же тебя и притащила! Иди, выпей кофе, а то снова стошнит. Потом расскажу, как всё было, у меня наволочки в отбеливателе.

Игорь прошел в довольно просторную кухню, обставленную стандартной мебелью из «Икеи». Там у плиты варил кофе новый персонаж — заспанный парнишка лет двадцати, невысокий и складный, в одних мятых боксерах, спущенных на бедра. В зубах у него дымилась сигарета.

С прищуром оглядев Игоря сквозь дым, он спросил:

— Это тебя, что ли, Филя вчера подобрал? Ну, ты прямо сбитый летчик. Водка, пиво и вино — здравствуй, мама, я в говно… Ладно, сейчас кефирчика налью. Пусть знают, что и у секс-звезды есть сердце.

Почему-то, увидев парнишку, Игорь немного успокоился, поняв, что здесь ему не желают и, наверное, пока не делали зла. Хотя эти люди, их взаимоотношения и речи были такими странными, словно он попал в чужой сон или на другую планету.

Когда парень с сигаретой открыл холодильник и нагнулся за кефиром, в кухне появился старик в красных носках. Он прихватил сердобольного курильщика за оттопыренные части тела, но тут же получил по рукам.

— Да говорю, мадам, уберите пальцы с моих заслуженных ягодиц! Мне ими ещё работать…

— Бяша, ты-то здесь зачем, мой колокольчик? — полюбопытствовал старик, ничуть не обидевшись. — А как же Петр Иваныч? Вы не поссорились?

— Кукарекнулся Петр Иваныч, — бодро отозвался парнишка. — Съездили на природу. Я, главное, повелся, как Жанна Д’Арк — опаньки, костерок, шашлыки, бардовская песня. Дома хорошо, а в гостях — на халяву…

— И что же вышло?

— Да, Бяшка, ты же ничего не рассказал нормально! — поддержал хлопотливый Филипп, заглядывая в кухню из коридора. — Явился в семь утра, хорошо, я уже дома была… Что там у вас случилось?

Парень, которого называли Бяшкой, налил себе и Игорю кофе, развалился на стуле, и, помахивая сигаретой, играя голосом и лицом, продолжил:

— Даже отснятый в застенках Гестапо порно-хоррор бледнеет перед епической драмой, разыгравшейся в поселке Лосево в минувшее воскресенье. Жена высокопоставленного сотрудника ОАО «Российские железные дороги» застала своего мужа в объятиях мужчины-проститутки…

— Жена?! — с жадным любопытством переспросил старик.

— Ага, — хмыкнул парнишка. — Приехала в самый разгар. А я готовый — ни петь, ни рисовать… Метался по этому Лосеву, как Папанин на льдине. Снегу по колено, темень. Хорошо, водила попался сочувствующий, дальнобойщик.

— И что, Петр Иваныч тебе даже дорогу не оплатил? — распахнул глаза Филипп. — Вот хамство!

— А ты думаешь, в этом Лосево ночная служба такси шестьдесят девять? Спасибо, волки жопу не отъели…

Старик был в восторге.

— Ай-ай-ай! Так вас жена за этим самым накрыла?

— Ну, прямо под окошко подошла… Я ещё как чувствовал — не хотел ехать. Но ему баня уперлась. Геморрой свой, наверное, прогреть. В общем, вечер начался с французского поцелуя, а закончился по-домашнему — мордобоем… Херня в том, что без квартиры остался. Надо вещи срочняком забрать. Так что обнови мою анкетку, Равиль — спортивный парень без манер открыт серьезным предложениям.

Лиловый Филипп повернулся к Игорю, который после кофе снова чувствовал тошноту.

— Видишь, солнце, не только у тебя проблемы. А со мной сколько раз было — я и таблетки пила, и вены резала! Но жизнь на этом не кончается. Просто берешь себя в руки и терпишь эту боль. Главное, не замыкаться — нужно всё время быть на людях. — Он схватил с подоконника какой-то журнал. — Сейчас я всё тебе предскажу! Ты в каком месяце родился? Сколько тебе лет?

— В ноябре, — через силу ответил Игорь. — Восемнадцать.

— Боже, мое любимое число! И Скорпион, мой любимый знак! — он открыл нужную страницу и поднес журнал к близоруким глазам. — На этой неделе вам предстоит получение неожиданных денежных средств и подарков. Не упускайте свой шанс поймать жар-птицу за хвост. В семье могут быть осложнения, но к воскресенью всё уладится. В любви откроются новые горизонты, вы можете получить покровительство нужных людей. Понятно? Скорпионам всегда везет в любовных делах!

— А у меня там чего хорошего? — сунув нос в журнал, спросил Бяшка.

— У Весов неделя будет чрезвычайно спокойной. Вечера у телевизора, домашний уют — всё, что вам нужно. Не предпринимайте резких движений…

— Да я-то всегда плавно двигаюсь.

— Всё изменится само собой! Будьте терпеливы — в конце вас ждет награда за приложенные усилия. Звезды улыбаются вам.

— По-моему, они уже угорают от смеха, — заметил Бяшка.

Старик, всё это время с фальшивой благостной улыбкой наблюдавший за ними, покачал головой.

— Ничего, Бяша, не переживай. Молодой, красивый… Петра Ивановича мы тебе нового найдем, волноваться не о чем.

Игорь, наконец, сообразил, где видел старика — на пляже в Аликанте, когда тот предложил им с Вадиком вип-клиентов и оплату вперед. Это многое объясняло — и заботливый интерес этих людей к его персоне, и общность их странной компании.

— Я, наверное, пойду, — сказал он, обращаясь к Филиппу. — Спасибо за помощь. Мне только нужно какие-нибудь брюки. Я отдам.

Тот всплеснул руками.

— Господи, ну куда ты сейчас пойдешь! Посмотри на себя, ты на стуле еле сидишь! Тебе нужно похмелиться.

— О, я бы тоже жахнул для поправки здоровья, — оживился Бяшка.

— Есть только шампанское, — Филипп достал с верхней полки бокалы. — Да, вспомнила, солнце, ты же вчера в клубе свой айфончик засветил. Всё понятно. Чего ты хочешь, там такая публика! Если бы я не вписалась, тебя бы вообще неизвестно что ожидало… И зачем тебя понесло в этот шалман, есть же нормальные места. Мы-то артисты, нам выбирать не приходится. Перед разными людьми выступаем, вплоть до уголовной тематики. Но даже я бы там не работала, если бы не Валюша. Просто не могу ей отказать. Причем, все ей говорят: надо что-то делать с местом. Фейс контроль по полной, не пускать левых клиентов, персонал заменить…

Старик повертел в руках часы, которые Игорь принес в кухню вместе с ключами и кошельком.

— Часики-то дорогие, цветочек, настоящая Швейцария. Хорошо, что их не потерял. И кошелек известной фирмы. И ключи от квартиры в историческом центре, как можно предположить?

— Игорь вращался в очень высоких сферах, — пояснил Филипп охотно.

Бяшка сощурился на Игоря, снимая пушинку или пепел со своих густых, рыжеватых, загнутых вверх ресниц.

— Это на крышах, что ли?

Филипп досадливо тряхнул кудрями.

— Он фотомодель и полгода жил с очень богатым бизнесменом. Этот олигарх его соблазнил в семнадцать лет. А теперь из-за бизнеса решил жениться на натуральной женщине, а мальчика выставить за дверь. Но Игорь сильный, он этого человека хочет вычеркнуть из жизни. Так, солнышко?

В отупелом сознании Игоря на минуту вспыхнул свет, холодный и яркий, как в операционной. Он вспомнил то, что произошло вчера — как Георгий Максимович в последний раз поспешно пользовался его телом; как, прощаясь, похлопал по щеке. Вспомнил, что теперь он один во всем свете — отвергнутый, нелюбимый. Странно, но сейчас он почти не чувствовал боли, только пустоту, как будто душу выскребли скальпелем.

— Откуда ты знаешь? — мрачно спросил он Филиппа.

— Да ты сам вчера рассказал! Ужас, ничего не помнит девочка.

— Жил я тоже с одним бизнюком, — подмигнул Игорю Бяшка, выдувая дым из угла насмешливого рта. — У него вообще был нестояк, в мертвую. Треугольник ABC с финтифлюшкой на конце. От постоянных нервных стрессов. Но чеки в ресторане пересчитывать не забывал. Так что теперь предпочитаю служащих госаппарата.

— Зачем же сравнивать, Бяша, моя герань, — возразил высоким сиплым голосом старик. — У тебя там был финансовый интерес, а у малыша — несчастная любовь.

— А я и не сравниваю, — хмыкнул Бяшка, разливая шампанское. — Любовь, конечно, пьянит, но водка дешевле.

Филипп обнял Игоря, касаясь плеча своей твердой женской грудью.

— Солнце, лично я тебя понимаю до мозга костей! Я бы на твоем месте вообще в истерике каталась! Но вот что я тебе скажу — вы сколько с ним встречались, полгода? Так это просто рекорд, потому что ты обалденно красивый и молодой! Я таких мужиков хорошо изучила. Они меняют любовников каждую неделю, могут себе позволить. Им просто в кайф мальчика из простой среды в себя влюбить, деньги на него потратить, свозить за границу, а потом бросить. Для них это мимолетное развлечение, и больше ничего. Я сколько знаю таких случаев! Один парень даже себе вены вскрыл после такого. И не откачали, а ему было всего девятнадцать. А когда тому богатому человеку рассказали, он просто посмеялся.

Бяшка, не дожидаясь тоста, выпил шампанское и налил себе ещё.

— Фифа, балерина ты наша! Ей в чужих руках и немытый хрен сладкий…

Игорь тоже выпил вслед за ним и сказал зачем-то:

— Он чеки не пересчитывал.

— Значит, будет за что вспомнить первую любовь.

Глаза у Бяшки были серые, пристальные, наглые, но не злые. Волосы торчали на затылке с тем же беспечным задором, который читался на его лице. От него шло живое сердечное тепло, и душа Игоря вдруг потянулась к этому источнику, как озябшая ветка.

— Давайте-ка, цветочки, поднимем шампан стаканского за вашу молодость и красоту, — предложил старик. — Жизнь хороша и удивительна, дорогие мои. Если уж такой старый шмат сала в это верит, вам подавно смертный грех впадать в уныние… А времени-то уже пятый час, пора и пообедать. Я встречаюсь с Августом Петровичем и всех прошу присоединиться. Так что, Филипп, найди приличный костюмчик нашему малышу. И ты, Бяша, тоже одевайся. А я позвоню насчет квартиры, может, что-то узнаю для тебя.

От вина внутри головы Игоря образовалась странная пустота. Он чувствовал, что быстро пьянеет, но почему-то сейчас это было безразлично. Он снова встретился глазами с Бяшкой, и вдруг подумал: «Ну и пусть. Может, и правда, с ними лучше, чем одному».

В брюках и в плаще Филипп, спрятавший грудь под шарф, превратился в почти обычного человека. Игорю он выдал старые джинсы и белую рубашку, немного короткую в рукавах. Бяшка надел на голое тело мятый джемпер с вырезом, при помощи геля изобразил надо лбом забавный чубчик, так же причесал Игоря и остался доволен их преображением, о чем и заявил.

Старик в красных носках со странным именем Равиль Маисович, которого Бяшка называл Китайцем, ездил на приземистом старомодном «Мерседесе» с ручной коробкой передач. Когда они сели в машину (Филипп впереди, Игорь с Бяшкой на заднее сиденье), Игорь решился спросить негромко:

— А ты… ну… за деньги этим занимаешься?

— А ты всегда такая простокваша или только по субботам? — парировал Бяшка и добавил с бравадой: — Я всем за деньги занимаюсь. Могу провести мастер-класс «Как стать звездой, не выходя из дома». И ещё я тебе один умный вещь скажу. Или тебя юзает половой партнер, или жизненные обстоятельства. Я предпочитаю первое.

За столиком в ресторане, куда привез их Равиль, ждал уже другой немолодой человек — сухонький, лысый, розовощекий, похожий на какого-то французского актера. Пожимая руку Игорю, он явно смутился. Взгляд его сделался по-собачьи просительным — так смотрели мужчины, которые потом шли за Игорем по улице, но никогда не решались заговорить.

— Вот, знакомьтесь, коллега. К нашему давнему спору про маму и цимес. Что, мол, больше нет одухотворенных лиц и совершенства античных линий, — подмигнул маленькому старику толстый Равиль, но тут же переменил тему. — Да, вам нужно послушать, что произошло с Голицыным! Бяша, майн либер кинд, прочти Августу Петровичу свою поэму про Лосево. Это самый кошерный анекдот, который я слышал в этом году.

Развалившись за столом, Бяшка обвел компанию затуманенным взглядом.

— А что рассказывать-то? Ну, поехали мы к нему на дачу, в Лосево это, к черту на конец. Натопили баню… Нет, в принципе, я не против бани — там, по крайней мере, сразу понятно, подходит тебе человек по всем параметрам, или только размером банковского счета. Хотя в данном случае вопрос уже не стоял. То есть, стоял хреново, честно скажем. А жена, видно, давно его пасла…

— Рассказывай, рассказывай, мой ландыш, я обожаю твои истории! — подзадоривал Равиль.

— Ну, натопили баню. Он ещё свечки зажег, порно поставил — романтика. Вспомнились школьные годы. Факультативные занятия анатомией на даче у завуча за четверку по физике. Когда, попробовав запретный плод, я неделю ощущал во рту его отвратительный вкус…

Он говорил смешные вещи, но Игорь заметил, что за столом улыбается только Равиль. Игорю тоже эта история почему-то не казалась забавной.

Бяшка продолжал:

— И тут нас прерывает стук в окно. Этот начинает метаться по предбаннику. Я в первый момент решил, что ему свечкой анус подпалило. А он одевается, как в армии — сорок пять секунд. В общем, ломится в дверь эта тётка, а у нас картина Репина — он весь одетый, я голый с мокрой рожей, кругом свечки как на похоронах, а в телике морячки полным ходом…

Равиль беззвучно смеялся, но на лице второго старика выражался неподдельный ужас.

— Ну, тут я уж понял, кто третий лишний, — Бяшка скорчил забавную гримаску. — Соображаю, где мои шмотки, одеваюсь. Они орут друг на друга, лезут с кулаками. Думаю, уйду по-английски, не прощаясь. Пошел, в снегу завяз… В общем, сел у дороги. Говорю себе: всё, Шурик Баранов, пришел конец твоей молодой и яркой жизни, замерзнешь тут, на хуй, как девочка со спичками.

— Зачем же ты сел? — встрепенулся Филипп. — Когда замерзаешь, надо двигаться!

— Филя, это тебе не под мужиком. Подвигайся, когда тебе ветер в морду со снегом… В общем, вижу — едет странник в ночи. Типа, фура. Значит, спасаюсь. А в кабине у него — жара, шансон, чай в термосе. Думаю, может, я умер уже и в раю… И водила такой веселый, всё байки травил. Даже мысль была на прощанье отблагодарить его сеансом секса с человеческим лицом. Потом решил, не буду создавать ажиотажный спрос. Да и мышцы челюсти устали, честно сказать.

Равиль продолжал посмеиваться.

— Ай-ай-ай, Петр Иванович… Что же он так неосторожно? Кстати, я знаком с его женой и не удивляюсь. Выразительная женщина армянских кровей. Не понимаю только, почему он тебе квартиру не может и дальше снимать?

Бяшка пояснил:

— Он не снимал, это его квартира. У него там их несколько — типа, семейное вложение. А тут жена ключи отобрала. Он мне утром позвонил, чтобы я срочняком смывался, я и поехал к Фильке. Зато теперь свободен как трусы шестидесятого размера.

Второй старик поджал губы.

— Это ужасно, не вижу ничего смешного. Про Голицына я даже не говорю — кошмар, кошмар! Но ты же и в самом деле мог простудиться, Шура, подхватить воспаление легких… Тем более, раз ты выпил лишнего.

— Выпил лишнего? Да я му-му не выговаривал. Литровка «Кедрача» в один рот, дарящий неземные наслажденья.

Игорь подумал, что хотел бы относиться к себе и к жизни так, как этот компанейский насмешливый Шурик. Тогда мир стал бы простым и понятным, и не было бы боли, и свет не сошелся бы клином на одном-единственном человеке, потеря которого отнимала силы жить.

— Но он хоть извинился перед тобой? — всё еще возмущенный, спросил Филипп.

— Ну да, звонил утром, — пожал плечами Бяшка. — Сказал, что я его лебединая песня. Которую он, к сожалению, не смог исполнить до конца по техническим причинам организма.

Тем временем официант принес меню. Вслед за остальными Игорь раскрыл папку, но сразу почувствовал дурноту при взгляде на изображения салатов и мясных блюд.

Пошептавшись о чем-то со вторым стариком, Китаец объявил:

— Вот что, одуванчики, Август Петрович приглашает всех быть его гостями. Так что заказывайте, не стесняйтесь. В пределах разумного, само собой.

— У меня сегодня особый день, — подтвердил Август. — Я бы очень хотел, чтоб все присутствующие разделили мою радость.

— Что же такое произошло, дуся? — поднял безволосые брови Равиль.

— Светлов согласился, — ответил второй старик, вскинув быстрый взгляд на Игоря и сдерживая смущенную улыбку. — И теперь он у меня. Это что-то фантастическое! Я до сих пор не могу опомниться, я ночью вставал несколько раз… Он такой чудесный — юный, прекрасный, в таком чудесном состоянии.

— Чего за Светлов-то? Из наших или со стороны? — поинтересовался Бяшка.

У Августа Петровича порозовела даже блестящая лысина.

— Нет, это не то, что ты подумал, Шура… Это один мой знакомый, ему за пятьдесят.

— Са-авсем юный парнишка. В хорошем состоянии, говорите?

— Запутали всех, драгоценный, — продолжал смеяться Равиль. — Зачем же так заходиться? Из-за обыкновенного куска железа?

Август сделал протестующий жест.

— Бронза, не железо, это живой материал! Вы не видели, как он прекрасен, тогда бы поняли меня…

— Ну а по мне, кто прекрасен, так это Игорек, — проговорил Равиль. — Нарцисс саронский, лилия долин. Давайте-ка закажем водки и выпьем за новый цветочек на нашей клумбе.

— Я бы хотел предложить всем французского вина, — возразил Август Петрович. — Я даже сам выпью для такого случая. Игорь, какое вино вы предпочитаете — сухое или мускат?

— Мне всё равно, — ответил Игорь.

— Нет, я настаиваю. Выбирайте. Стоимость не имеет значения, сегодня мой праздник.

— Может быть, тогда шабли, — назвал Игорь первое, что пришло на ум, чувствуя, как возвращается головная боль.

— Видите, дуся — у нас хоть и не антикварный рынок, а тоже встречаются редкости, — поворачиваясь к Августу Петровичу, заметил Равиль. — Нежный, избалованный, с дорогостоящими привычками. Кто-то же вырастил такую орхидею в наши прагматичные времена. И дал нам всем возможность насладиться прекрасным образом.

Филипп все ещё недоумевал.

— А про какое железо вы говорили?.. И кто такой Светлов? Я ничего не понял!

— Суть в том, дорогуша, что Август Сергеевич долго обхаживал своего коллегу-коллекционера, — ответил Равиль, — на предмет обмена любых вещей из своего собрания на ценного Диониса, который шел парой к уже наличествующей вакханке. Как я уразумел, эти подсвечники разделились в результате перепродажи, но изначально были парными, одного мастера, с одинаковыми надпилами на цоколе — по всей видимости, кто-то из бывших хозяев проверял, не золотые ли они…

— Да, ужасное варварство, — вытирая лысину аккуратным платочком, покивал Август Петрович. — Но теперь я предельно счастлив. Тем более, в такой приятной атмосфере. Мы будем как древние эллины — зрелые мужи и прекрасные юноши беседуют за пиршественным столом. Хочу добавить, что Игорь удивительно напоминает фаюмские портреты. Такой же прозрачный цвет лица и прекрасные говорящие глаза…

— Зачем такие аналогии, голубчик, — покачал головой толстый Китаец. — Портреты-то загробные. А Игорек наш хоть и мается похмельем, но пока вполне живой. Ему просто нужно немного взбодриться.

— А знаете анекдот, — хмыкнул Бяшка, нюхая принесенное и разлитое официантом вино. — Ты кто? Твой ангел-предохранитель. А почему с топором? Да настроение что-то неважное… Это, что ли, ваше шабли-гребли? А пахнет как лимонад «Буратино».

Равиль Маисович поднял бокал.

— Ну что, цветочки, выпьем за стремление к прекрасному во всех его проявлениях. Это чувство всегда внушает энтузиазм.

Филипп, жеманно промакивая губы салфеткой, внезапно предложил:

— Я тут подумала, мальчики, Игорь и ты, Шурик… Может, вам на пару квартиру снять? У вас общие проблемы, вам надо объединиться. Такие, как мы, должны поддерживать друг друга во всем.

— А платить ты будешь? — поинтересовался Бяшка.

— Почему я? Можете в долг взять у Равиля. Ты с Голицына стрясешь. А там что-нибудь придумаете.

— У меня есть деньги, — сказал Игорь. — Но в среду я должен ехать в Будапешт.

Он увидел, как во взглядах людей, сидящих за столом, мелькнуло беспокойство, словно мимо пролетела жужжащая муха. Видимо, у каждого были на то свои причины, но Игорю снова показалось, что все они вместе, даже Бяшка, что-то замышляют против него.

Он подумал, что ещё не поздно подняться и отправиться домой, но вместо этого залпом выпил вино, чувствуя себя совсем больным и отупевшим.

— И что ты забыл в Будапеште? — не слишком ловко изображая равнодушие, поинтересовался Бяшка, кроша в тарелку с супом хлеб.

— Прекрасный город, цветочек, — заявил Равиль Маисович. — Особенно, когда тебя там кто-то ждет.

— Меня никто не ждет. Просто здесь я всем мешаю, — возразил Игорь, сдерживая пьяную икоту. — Он всё там проплатил, чтобы от меня избавиться. Обучение какое-то, шесть месяцев, как будто я не понимаю! Но теперь мне всё равно. Пускай живет как хочет, пускай женится… А я тоже буду делать, что хочу! Тоже найду себе приключений. Я, между прочим, всё понимаю, я не такая простокваша, как вам кажется на первый взгляд.

Филипп заметил укоризненно:

— Никто так и не говорил. Но я считаю, это правильно, что ты решил ему ответить. Нельзя им позволять растирать о себя ноги!..

Игорь взглянул в лицо Равилю.

— А вас я видел на пляже в Аликанте. Вы ещё нам заработать предлагали с Вадиком. Это охранник, его ко мне приставили, чтобы я не потерялся. Зато теперь потерялся, ну и наплевать…

— В гостях у сказки под салатом заливье, — насмешливо хмыкнул Бяшка. — Персональная охрана, Будапешт… Прямо не верится, что с такими лютыми валютными одну водку пью.

— Бяша, хризантема моя, что это ты так распетушился? Всё задираешь малыша? — сверкнул щелочками заплывших глаз Равиль. — Не влюбился, случаем?

Бяшка резко хохотнул.

— Чтоб я влюбился без предоплаты? Я не девочка в песочнице.

Филипп не унимался.

— Ой, а я вспомнила — Жора, бармен, квартиру сдает! Надо позвонить ему срочно. Мне к девяти в клуб — если что, поедем вместе и возьмем ключи.

Лысый Август Петрович с дрожью в голосе вмешался в разговор:

— Я не совсем понимаю ситуацию. В чем состоит затруднение Игоря? Может быть, и моя помощь могла бы как-то быть полезна?..

— Игорь жил с очень богатым человеком, — снова с готовностью начал рассказывать Филипп. — А теперь этот спонсор его бросил…

— Никто меня не бросил! — оборвал его Игорь, хлопнув по столу ладонью. — Я сам! Мне плевать… Давайте ещё выпьем. Мне понравилось про ангела-хранителя… Главное, в тему. Только не надо мне сочувствовать. Спасибо, конечно, но я в порядке.

Он ещё хотел спросить Филиппа, настоящие ли у него сиськи и есть ли что-то между ног, но, очнувшись, осекся на полуслове. Как раз принесли горячее, и он понял, что должен поесть, хотя бы насильно, иначе снова потеряет ощущение реальности.

Игорь не знал, сколько времени они просидели за столом, но показалось, что довольно долго. Бяшка рассказывал ещё какие-то истории, Август Петрович охал и заводил глаза, Равиль часто отлучался поговорить по телефону. Филипп ушел раньше, чтобы подготовиться к работе — он выступал в ночном шоу в гей-клубе. Этот клуб находился где-то недалеко от ресторана, и когда они расплатились, Август Петрович предложил пройтись пешком.

Поднявшись из-за стола, Игорь обнаружил, что его плохо слушаются ноги, но на холодном воздухе он несколько взбодрился и протрезвел. Они пошли вперед вместе с Бяшкой, старики отстали, обсуждая какие-то свои дела.

— А этот… Равиль Маисович… он сутенер? — спросил Игорь.

— Китаец-то? Ага, вроде того.

— А он китаец?

— Ага, китайский мандарин… Говно вопрос, Гарик, — хмыкнул Бяшка, пряча озябшие руки в карманы короткой курточки с меховым воротником. — Сам-то откуда? В смысле — питерский?

— Да, — ответил Игорь. — А ты?

— Я так и понял — гонору много, ещё не разгрузили. А я из Кузни, из Новокузнецка. У нас там своя осень средневековья. Четыре ребра сломали, с гостей шел… А тут я год в Культуре учился, на актерском: вокально-речевые жанры эстрады. Типа, массовик-затейник. Сперва познакомился с пацаном… Но тоже, одной любовью сыт не будешь. А ты натурально манекенщицей работал? Прямо вот так ходил?

Кривляясь, Бяшка изобразил подиумную походку, отчаянно виляя бедрами.

— Называется «демонстратор одежды», — ответил Игорь, невольно улыбаясь. — Так девчонки ходят, на каблуках. У парней просто свободные руки, прямая спина. А с этим Августом Петровичем ты тоже спал? Он же старый, лысый, у него изо рта воняет.

— Да ладно, всего пятьдесят два. Бывает и хуже. Твой спонсор, что ли, сильно молодой? Молодые не платят.

— А этот… Филипп… у него сиськи настоящие? — спросил Игорь, чтобы не говорить про Измайлова.

— Ну, типа. Он гормоны пьет, от них железы набухают. Плюс такие штуки с поролоном. А так почти не заметно, если лифчик снять.

— А член у него есть?

— Ага. Но только чтоб пописать. Я лично не понимаю кайфа, но некоторым нравится. Наполовину баба, наполовину мужик. Он же ещё, по ходу, звезда сцены… Так что у него тариф заряженный, не беспокойся.

— Мне его жалко, — проговорил Игорь, засовывая руки подмышки, чтобы сберечь тепло.

— Ага, пожалей, — кивнул Бяшка. — Он-то тебя не пожалеет… Это же просто тварь. Помесь хорька, ящерицы и штопора.

Игорь посмотрел ему в глаза.

— Ты тоже?..

Он кивнул.

— Я тоже, Гарик. Мы все тут суки. Такая жизнь. Как ни крутись, а жопа сзади.

От промозглого холода, от алкоголя, Игоря била крупная дрожь.

— И я хочу быть сукой, — проговорил он. — Хочу ничего не чувствовать…

Бяшка покосился на него:

— Отходняк? Порошка надо хапнуть, и сразу будет небо в алмазах. Я даже знаю, у кого взять.

В клубе они прошли вслед за Равилем в вип-зону, где можно было сидеть на возвышении за столиками и видеть весь зал. Здесь громко играла музыка, вспышки света ослепляли, и Игорю снова сделалось не по себе.

— Чего, в натуре здесь ни разу не был? — спросил Бяшка, кивая кому-то в негустой толпе танцующих. — Ну, пошли на экскурсию. А служба соцобеспечения пока закажет красивым мальчикам дринк.

Он взял Игоря за руку и потащил в зал, отыскал глазами крупного, черного до синевы негра, который болтал с высоченной женщиной у барной стойки.

— Здорово, Арсен.

Тот ухмыльнулся им обоим.

— Бяша, здравствуй… А ты — новый? Ты красивый. На дискотеку пойдем?

— Пойдем, пойдем, — пообещал Бяшка. — Держи, на двоих.

Они с негром встретились руками и, снова расталкивая посетителей, Бяшка повел Игоря дальше, мимо туалетов, мимо охранника, к двери с надписью «Входа нет».

Изнанка клуба была как везде — голые серые стены, пыльная свалка старых фонарей и перепутанных проводов в углу. В маленькой костюмерной пахло пылью и духами. На перекладине под потолком колыхались блестящие платья, на трюмо разноцветной россыпью сверкали баночки, тюбики, флаконы.

Игорь не сразу узнал Филиппа в существе, сидящем у зеркала. С ярким макияжем, с плюмажем из перьев на голове, в женском корсете и в чулках он был похож на какую-то длинноногую птицу, вроде марабу.

— Тебе не предлагаю, самим мало, — по-хозяйски сдвинув баночки с угла столешницы, предупредил Бяшка.

— Ну ты вообще уже! — возмутился было Филипп, но посторонился, освобождая место.

— Говорил с Жорой?

— Да, квартира не дешевая, но учесть, что в центре, две спальни, нормальный ремонт…

Сделав дорожку прямо на зеркальной столешнице, Бяшка кивнул Игорю.

— Давай первый. Умеешь?

Через обрезанную коктейльную соломинку Игорь втянул носом порошок. Бяшка размял ещё две «дороги» и тоже склонился над столом.

— Так что можно сегодня посмотреть, — продолжал Филипп. — Бяку у Арсена брали?

— Ага. Компост, как обычно. Но у Бога добавки не просят, — Бяшка повернулся к Игорю. — Кстати, Манекенщица, предупреждаю, с Арсеном лучше не связывайся. Знаешь, он из Нигерии, у них колдовство разное, культ Вуду. Утром проснешься в негритянской общаге, уделанный всеми его сородичами. А у них вот такие пряники в штанах, — он показал размер руками. — Это тебе не филькина зубочистка.

Порошок подействовал сразу — Игорь ощутил, как нервная бодрость разлилась по телу, и голова снова сделалась ясной и пустой.

Филиппу нужно было идти на сцену, и Бяшка потянул Игоря обратно в зал, держась за руку горячей рукой, поглядывая весело и как-то обещающе.

У столика, где сидели Август Петрович и Равиль, собралась пестрая группка из трех-четырех парней. Бяшка тряхнул головой.

— Я не понял, где цветы и шампанское для секс-звезды? И что здесь делают люди в секонд-хэнде?

Парни неохотно потянулись к стойке, Равиль пошел за ними, Бяшка почему-то тоже.

Игорь сел за стол, и тут Август Петрович подался вперед и с присвистом зашептал ему в ухо, брызгая слюной:

— Игорь, я давно ищу молодого человека, чтобы он отвечал моим духовным запросам… У меня нет семьи. Может быть, я пригласил бы такого юношу жить у себя. А со временем, если бы наши отношения сложились, я бы сделал его своим приемным сыном. Я хочу вам добра, Игорь, я хочу вас спасти! Мы прямо сейчас можем поехать ко мне, это самый лучший выход. Поймите, Равиль — опасный человек, а вы совсем не знаете жизни. И эти, другие — Филипп и Александр, они вам не друзья, это опустившиеся люди, у них нет никакой морали, они стремятся вас использовать. Вы ещё слишком неопытны, вы не понимаете этих вещей! Я очень одинокий человек, Игорь, я хочу вам помочь, от всего сердца!

Его несвежее дыхание было таким неприятным, что это мешало Игорю понимать смысл слов. Он только отстранялся всё дальше, а старик всё ближе склонялся к нему, и они рисковали потерять равновесие на своих стульях, но тут возвратившийся Бяшка пронзительно свистнул и заорал своим звонким голосом:

— Оле-оле! А вот и наша Маролева Карго!

Под квакающий музыкальный проигрыш на сцену выскочил Филипп в сверкающем платье с глубоким вырезом, а за ним — трое парней в комбинезонах, надетых на голое тело.

За другими столами тоже засвистели, захлопали. Вокруг сцены и по залу вертелись слепящие лучи. У Игоря закружилась голова.

Равиль Маисович вернулся к столу, потирая восковые руки.

— Ну как вы, цветочки? Чем же вы там так долго занимались?

Август Петрович, обнадеженный молчанием Игоря, совсем близко придвинул к нему свой стул, стараясь незаметно коснуться то локтем, то коленом.

Хрустальный голос Филиппа лился из накрашенного рта.

— Это он сам поет? — спросил Игорь, наклоняясь к Бяшке.

— Ага! — крикнул тот. — И сам билеты продает!

Покрутив пальцами возле лба, рассмеялся счастливым смехом.

— Где ты видел, чтоб трансуха сама пела?

— Нигде, — пробормотал Игорь.

И вдруг явственно вспомнил, как Георгий Максимович надевал пальто в прихожей, торопясь уйти. Вспомнил лицо с равнодушными глазами, с выражением досадливой усталости в складке губ. И почувствовал острую боль в области сердца.

— Потанцуем, Манекенщица?! — заорал Бяшка и схватил Игоря за руку, но затем что-то произошло — словно выключили свет.

В черной мгле Игорь различал только фигуру беззвучно поющего Филиппа в султане из перьев, черного Арсена с желтыми белками глаз, сверкающую цепь фонарей в черном небе. На руке Георгия сверкал перстень, и зубы его светились жутковатым светом, озаряющим лицо.

Опомнился Игорь уже в машине.

Его голова лежала на плече у незнакомого парня. Лоб и щеки были влажными от мороси, летящей из открытого окна. Парень курил, выпуская дым через ноздри.

— Так, а куда мы едем?

— Едем мы, Бяша, смотреть квартиру, — отвечал с переднего сиденья чей-то сиплый голос, и Игорь тогда только вспомнил их имена и лица — Китаец, Бяшка, Филипп.

— Да, блин, у меня уже в памяти провалы… Я когда пьяная, такая дешевая… А квартира-то где? — продолжал спрашивать Бяшка, не слушая ответов, поглаживая Игоря за ухом, как кошку.

Ночной город, опрокинутый в лужи, сверкал, словно парчовое платье Филиппа. Стразы фонарей искрились на черном бархате неба.

«Может, я сплю? — подумал Игорь. — Может, всё это сейчас исчезнет». Он подумал ещё, что, возможно, уже умер и попал в этот бесконечный невыносимый сон, где мелкие бесы везли его куда-то по ночному городу, поили вином, пели и плясали, но никак не могли оставить одного, потому что в этом и заключалось его хождение по мукам.

— Почти приехали, — обернулся Китаец.

— Сигареты кончились, — объявил Бяшка. — Эй, купят тут сигарет двум красивым мальчикам? Не делаем резких движений, Гарик, всё по гороскопу. Богини ноги не бреют!

Потом они все вместе взбирались по скользкой лестнице подъезда, пахнущего мочой, и маленький Август Петрович поймал Игоря за руку, взглянул умоляюще. Но Игорь отдернулся с гадливостью, думая только о том, что сейчас должен лечь где-нибудь на диван или прямо на пол и уснуть, поджав ноги к животу.

Он не помнил, как оказался в квартире. Не помнил, куда исчезли два неприятных старика. Помнил только Бяшку, который раздевал его и укладывал в постель, а потом поцеловал в губы и спросил:

— Ну как, Манекенщица, закроем скобки? Что-то мне говорит мой внутренний голос, что никто не поедет ни в какой Будапешт.

Игорь снова погрузился в обморок. Потом они занимались любовью. А затем молодой бес из черной тьмы прошептал ему в ухо осиплым от нежности голосом:

— Блядь, Гарик, я улетел в небесный рай…

Утром Бяшка дотащил дрожащего Игоря до ванной, усадил и начал поливать из душа.

— Ничего, сейчас схожу, пива возьму… И пожрать чего-нибудь. Ладно, Манекенщица, прорвемся! Знаешь, какая у меня мечта? В Америку сдернуть. Америка — страна непуганных идиотов. Можно блинную открыть, например. Мне только раньше не с кем было. Подрубим бабок, путевки купим. Или можно мужиков найти через интернет. А, простокваша? Там хоть и кризис, а дураков не убавилось. Последний чмошник идет по триста баксов в час, а мы с тобой… Да на нас очередь будет стоять от Аляски до статуи Свободы.

Он помог Игорю вылезти из ванной, заботливо завернул в простыню.

— Давай, в общем, жди, я быстро.

Два смятых окурка в пепельнице у кровати были похожи на закрытые скобки.

Бяшка вернулся с полдороги в куртке, в ботинках и спросил:

— Это, Гарик… Давай сразу — на каких у нас принципах коммуна? Общак или каждый за себя? За квартиру надо проплатить до завтра. Я, конечно, с Голицына стрясу, но с тебя половина. Ты как?

— У меня есть деньги, надо с карточки снять. Я скажу тебе пин-код, — предложил ему Игорь.

— Ну нет, — отказался тот. — Сам оклемаешься, снимешь. Здесь метро недалеко, там банкоматы. Ладно, я пошел. Пиво с утра — не роскошь, а средство передвижения.

— А хочешь посмеяться? — спросил Игорь ему вдогонку. — Ты мой самый близкий человек сейчас во всем мире.

Он постоял, переминаясь, потом хмыкнул:

— Да, Гарик, действительно, ухохочешься.

 

Глава 3. МАЙКЛ

Игорь не жалел, что не поехал в Будапешт. Вернее, уже не думал об этом, отдавшись стремительному течению новой беспечной жизни с Бяшкой.

Поначалу им было так весело и легко вдвоем, что Игорю их встреча представлялась чем-то вроде спасательного круга, брошенного ему провидением. Бяшка сидел на амфетаминах, и теперь они глотали и нюхали вместе, иногда по целым дням не вылезая из постели, переключая телепрограммы, болтая о разной чепухе. Бяшка знал множество историй и занятно рассказывал их, представляя в лицах. Часто он мечтал вслух, как они с Игорем поедут в Америку и заработают кучу денег, или найдут щедрых и денежных мужиков и получат огромное наследство после их скоропостижной смерти, или как-то ещё наладят свою незадавшуюся жизнь.

С Бяшкой Игорь почти не думал про Георгия, но, засыпая под утро или уже днем, почти каждый раз он видел бывшего любовника в одном и том же повторяющемся сне. В пространстве сновидения Игорь отчаянно пытался что-то объяснить, в чем-то оправдаться, обнажая свою боль, захлебываясь рыданиями. И всякий раз эта унизительная сцена оканчивалась тем, что Георгий Максимович уходил, повернувшись к нему спиной, глухой и равнодушный, превращаясь по мере удаления в чужое, чем-то страшное, уже не человеческое существо.

Равиль Маисович продолжал опекать их — помог перевезти вещи в новую квартиру и устроиться на месте, подарил набор бокалов для вина. Пару раз он звал их поужинать с его друзьями, но не проявлял особой настойчивости, когда Игорь отказывался. Август Петрович тоже приглашал их на ужин, и к себе домой, чтобы показать коллекцию бронзы, и на вернисаж в галерею современного искусства. Там на фуршете они познакомились с модными художниками, которые угощали травкой и напрашивались в гости, но были отвергнуты Бяшкой как «левые халявщики».

— Ждешь принца на белом коне, а приезжает голый король, пьяный и на автобусе, — рассуждал Бяшка на другой день. — Не, пора уже нам с тобой определяться, Манекенщица. Хватит поддерживать миф, что петербургские проститутки работают за билеты в театр.

Игоря немного коробила прямота нового приятеля, но вместе с тем хотелось научиться так же смело отбрить назойливого собеседника, найти повод для оптимизма в самой трудной ситуации, посмеяться над собой.

Они бы жили так и дальше, если бы у Игоря не закончились деньги, которые вышли как-то незаметно и быстро, потраченные на оплату квартиры, нужные и ненужные покупки, рестораны, выпивку, стимуляторы. У Бяшки не было своих сбережений. От Голицына, на которого тот надеялся, удалось получить совсем незначительную сумму, а нового спонсора пока не предвиделось. Поэтому к концу месяца проблема банкротства встала перед ними во всей печальной наготе.

Игорь, который давно уже думал о том, чтобы устроиться на работу, накупил газет с предложениями и засел за поиск вакансий в интернете, но Бяшка только смеялся над ним.

— И куда ты собрался? Куры-гриль продавать? Или биодобавки пенсионерам втюхивать? Я пробовал, кстати. Уж лучше я себе сиськи сделаю, как Филька. О, можно ещё охранником! Отек мозга от тупого безделья, стопроцентная гарантия. А ещё, прикинь, заходит твой бывший в магазин коньяка купить, а ты там на дверях, чисто в натуре обезьянок расстреливаешь в телефоне.

Всё закончилось тем, что в пятницу они отправились в клуб, где работал Филипп, и Бяшка уехал оттуда с какими-то пузатыми армянами, едва попрощавшись с Игорем. Он явился на другой день, ещё пьяный и такой измочаленный, что даже всегдашние прибаутки давались ему с трудом. Нужно было купить еды, но Игорь не смог взять мятые деньги, которые приятель выложил на стол, и потратил в магазине остатки со своей карточки.

В понедельник, придя в себя после бестолковых выходных, они, наконец, решили устроить день здоровья и стирку. Приехал Филипп, чтобы рассказать, как сортировать и правильно замачивать белье. Вместе с Филиппом явился Китаец с фруктами и вином.

Бяшка даже при гостях не торопился вылезать из постели, и Филипп на его примере развивал свою теорию здорового образа жизни.

— Если хочешь чего-то добиться, особенно такие как мы, обязательно нужно постоянно следить за собой. Через «не хочу», и спортзал, и диета, и уход за кожей. К тебе, между прочим, тоже относится, Бяша! Пока тебе двадцать лет, кажется, что всё и так нормально, но потом-то ты сильно пожалеешь!.. Это инвестиции, которые возвращаются со стопроцентной отдачей. Вот мне, например, разве дашь мои двадцать семь?

— Не дашь, — согласился Бяшка. — Потому что тебе давно за тридцатник.

— Ой, господи! Что, паспорт тебе показать?

— Покажи, — потребовал Бяшка, удобнее подсовывая подушку под локоть.

— И режим нужно стараться соблюдать по мере возможности, — Филипп не слишком ловко замял вопрос о возрасте. — Вот вы когда вчера легли?

— Мы ещё, кажется, за пиццей ходили, — вспомнил Игорь, рассредоточенный и вялый от уже вошедшего в привычку утреннего похмелья. — Только не помню, съели или потеряли по дороге?

— Ну, вы даете, ночью в этом районе! — возмутился Филипп. — Можно же на что угодно нарваться!

Бяшка зевнул.

— Да мы сами боимся. Вдруг лесбиянки затащат в подворотню и залижут до смерти.

Игорь механически усмехнулся, не чувствуя своего лица.

Китаец поглядывал на него внимательнее, чем обычно, но Игорю не хотелось раздумывать над причинами этого любопытства. Он снова неважно спал и теперь плохо ориентировался в пространстве, роняя предметы и натыкаясь на углы.

— Ну ты вечно водишься со всякими отбросами, Бяша, — продолжал свою критику Филипп. — И других втягиваешь. А, между прочим, и тебе, и другим, надо серьезно подумать о будущем. О нас никто не позаботится кроме нас самих.

Глядя на Филиппа, Бяшка прикурил одну сигарету от другой.

— Слышь, Фифина, а ты знаешь, почему у тебя глаза два, а жопа одна?

— Ну? И почему?

— Да чтобы мир не утонул в твоем говне. Лучше иди, сожги себя изнутри корейской морковкой.

Когда белье было отправлено в стиральную машину, Бяшка наконец поднялся с постели с коронной утренней фразой: «Кофе в этом доме варю только я!». Игорь, который уже договорился с Филиппом о продаже своих часов, хотел сходить за ними, но в коридоре его остановил Китаец.

— Нельзя быть таким непрактичным, цветик. Согласен, есть своё очарование, но всё хорошо в меру. Пойдем-ка, обсудим один вопрос.

В спальне он усадил Игоря в кресло, сам сел напротив.

— Ты неглупый парнишка, мой персик, и всё прекрасно понимаешь. Дела твои, скажем прямо, швах. Мне грустно наблюдать эту картину. Что дальше по программе — героин и сопутствующие заболевания?

— Вам же проще будет, — пробормотал Игорь.

— Нет, дорогуша, не проще. Я помогаю людям найти то, что они ищут. Но никто не ищет проблем.

Разглядывая обвислые щеки Китайца, лоснящийся сальным блеском пористый нос, Игорь подумал, что никогда не сможет заставить себя спать с такими стариками, сколько бы за это не платили.

— Ты редкий экземпляр, цветочек, — продолжал Равиль. — И пока не утратил свежести. Будем откровенны — я могу очень хорошо тебя устроить. Не хуже, чем ты жил со своим Измайловым. Возможно, и лучше. Один нюанс — с твоим упрямством каши не наваришь.

— Мне не надо вашей каши, — возразил Игорь. — Я пойду работать. Я раньше работал в закусочной, почти два месяца. С голоду не умру.

— Всё это глупости, майн либстен. Давай смотреть на вещи трезво. Тебе нужен человек, который бы мог о тебе позаботиться. Человек с серьезными намерениями, не на один вечер. И со средствами, конечно, потому что ты — дорогостоящее хобби, мой эдельвейс.

Филипп заглянул в комнату, но тут же выскочил, крикнув через дверь:

— Ой, простите! Мы на кухне! Завтрак готов!

— Короче говоря, цветочек, тебя сегодня приглашают в ресторан. Его зовут Майкл Коваль. Он видел тебя на вернисаже. Он постоянно живет в Лондоне, но имеет здесь шикарную квартиру, подолгу бывает в России по делам. Он особенно просил передать, что ужин ни к чему не обязывает — просто поговорите, узнаете друг друга. Но лично мой совет — не упускай свой шанс. Перед тобой откроются блестящие перспективы, о которые твой приятель Шурик не может и мечтать.

Игорь вдруг вспомнил, что в холодильнике ещё должна оставаться банка энергетического напитка.

— Этот человек… очень старый? — спросил он Равиля.

— Напротив, весьма цветущий мужчина сорока семи лет. Состоятельный и щедрый.

— Хорошо, — кивнул Игорь. — Я понял. Подумаю.

— Нечего тут думать, мой ландыш, надо решаться, — заявил Китаец. — Пойдем, выпьешь кофе, примешь душ. Я бы тебе спинку потер, но ты ведь не пустишь… Коваль заедет в шесть. Да, имей в виду, он тоже коллекционер — большой оригинал, с причудами. Есть ещё одна подробность, но это он тебе расскажет сам. Главное, что нам с тобой важно — он заинтересован. Очень заинтересован, колокольчик, поверь моему опыту. А опыт у меня большой.

Они вернулись в кухню, где Бяшка, с сигаретой в зубах, варил кофе. В приступе внезапной нежности Игорь нагнулся и поцеловал его сзади в шею. Приятель только мотнул головой, усмехаясь.

— Вы чего там уже, пару дорожек прибили? А с другом в падлу поделиться?

— Знаешь, — сказал Игорь Филиппу. — Я подумал… я пока часы не хочу продавать.

— Почему это? — насторожился тот.

— Да потому что у кого-то жопа на два унитаза, — хохотнул Бяшка и подмигнул Игорю, давая прикурить от своей сигареты.

В других обстоятельствах Игорь охотно посмеялся бы над происходящим — мужчина, о котором говорил Китаец, явился в точно назначенное время с букетом роз, нарядный, как жених на смотрины. Он был небольшого роста, русоволосый, с лицом постаревшей куклы — жалобные брови, печальные глаза за стеклами легких дорогих очков. Игорь не помнил, чтобы видел его на вернисаже, и всё же весь его облик почему-то казался знакомым. Слегка краснея, он вручил Игорю цветы, протянул маленькую сухую ладонь.

— Меня зовут Михаил… Можно просто Майкл, так привычнее. Майкл Коваль.

И снова надел свои замшевые перчатки, хотя на улице было совсем тепло.

Видя, как искренне он растерян и смущен, Игорь почувствовал к нему что-то вроде симпатии.

— Я тоже левша, — сказал он, когда нарядный кавалер устроился рядом на заднем сиденье такси.

Майкл глянул благодарно.

— Удивительно, что вы заметили… Меня ещё в детстве переучили, и я пишу правой.

Игорь пожал плечами.

— Ну да, меня тоже переучивали… Но я могу писать и левой, и правой. Почти одинаково плохо. То есть, почерк плохой. Ну и с ошибками, наверное. Я после школы уже всё забыл.

Тот нервно кашлянул, блеснул очками.

— Да, я заказал столик в ***, — он назвал дорогой ресторан, о котором Игорь только слышал от бывших приятелей по агентству. — Но если вы предпочитаете другое место, мы можем изменить эти планы.

— Мне всё равно, — ответил Игорь. — Только я потом сразу поеду домой. Если вас не устраивает, лучше найдите кого-нибудь другого.

— Я нашел вас, — сверкнув очками, ответил Майкл.

С улицы сквозь стрельчатые окна был виден просторный холл ресторана: растения в кадках, чучело медведя, лестница с золотыми перилами, устланная красным ковром — мир ушедшей эпохи. Швейцар в фуражке и в шинели с галунами поклонился, открывая дверь.

Поднимаясь по ступенькам, Майкл задержался у огромного зеркала в золоченой раме, нервно поправил галстук, пробежал пальцами по пуговицам пиджака. Но потом вдруг улыбнулся Игорю виновато, показывая, что готов отнестись к своим слабостям с юмором.

В обеденном зале, просторном и светлом, дрожали хрустальными каплями люстры, благоухали цветы в корзинах, тускло поблескивало серебро.

Их усадили за стол у окна. Отсюда видна была набережная, колонны дворца на другом берегу, сиреневые тени фонарей на фоне вечернего неба. Майкл пробежал глазами ресторанную карту, пригладил редкие рыжеватые волосы, вопросительно взглянул на Игоря, словно ожидая, что тот будет спорить.

— Поверьте, здесь очень неплохо готовят и широкий выбор блюд. Я бы советовал попробовать специальные предложения, something special. Вот, например — кролик по-африкански. Или вы предпочитаете рыбу? И посмотрите, какие соблазнительные десерты! Печеные груши в кленовом сиропе… Звучит заманчиво. Мне, к сожалению, приходится ограничивать себя в еде, по медицинским показаниям. Но вам ведь можно кушать всё?

— Я не очень голодный, — сказал Игорь. — Я бы съел какой-нибудь суп.

Майкл наморщил лоб, подняв брови.

— Вас ничто не должно смущать, Игорь! Не смотрите на цены, просто выбирайте то, что понравится. Молодой здоровый организм требует разнообразного питания, это крайне важно. Для меня необходимо, чтобы вы получили удовольствие от этого вечера, остальное не имеет значения. Вы не против белого вина?

Пока официант открывал вино на сервировочном столике, Игорь спросил:

— А вы живете в Лондоне?

Он почему-то замялся.

— Да, и в Лондоне, и в Европе в целом. Но я долго жил в Америке. Хотя мне всегда хотелось вернуться в Россию, и теперь я много времени провожу в Петербурге и в Москве. — Нервно поправляя приборы на столе, он продолжал: — Знаете, Игорь, в свое время, уезжая из страны, мы не могли и представить, что всё изменится так быстро. Тогда казалось, что Россия на сотни лет останется лежать в руинах, в разрухе, в нищете. А теперь здесь самые дорогие рестораны, роскошные машины, заоблачные цены на жилье. Выросло поколение, которое даже не представляет, что такое советский строй и продукты по карточкам. Конечно, в ходе этого слома, как всегда в истории, пострадали тысячи простых людей… Этого, наверное, можно было избежать, если бы экономические реформы проводились более взвешенно. Что ж, как сказал один выдающийся политик, каков тост, таков и напиток. — Он поднял бокал за тонкую ножку и робко заглянул Игорю в глаза. — Мне нравится это место, потому что напоминает блестящий имперский Петербург конца девятнадцатого столетия. Меня пленяет этот период. Взлет искусства, женские образы, интерьеры ар нуво. Атмосфера легкомыслия и некоторого безумия. Девайн декаданс. Выпьем за нашу встречу и знакомство. За вас.

Вино было вкусное, и Игорь вдруг подумал, что Майкл интересный и довольно приятный человек — по крайней мере, наименее неприятный из всех ухажеров, которых так много появилось в его жизни за последнее время. Он вспомнил Августа Петровича, за ним — тучного владельца похоронного бюро, бородатых художников и ту компанию, с которой Бяшка ушел из клуба, чтобы заработать несколько мятых купюр.

— А чем вы занимаетесь? — спросил Игорь, не ожидая, что этот вопрос так смутит его собеседника.

— Н-ну, это трудно объяснить в двух словах, — отвечал тот, нервно поправляя манжеты и ворот пиджака. — Сейчас в основном финансовыми консультациями. Даю советы людям, которые хотят вкладываться в Россию. Я приглашен в качестве эксперта на несколько крупных проектов… Также я собираю фарфор. Я бы хотел когда-нибудь иметь возможность продемонстрировать вам мою коллекцию.

— А вы женаты? — спросил Игорь.

— Это важно для вас? — снова насторожился тот. — Нет, я свободен. Я был женат когда-то, много лет назад.

— Интересно, зачем геи женятся? Ради детей? Или вам тогда нравились женщины?

Он быстро сжал и расправил пальцы, хрустнув суставами.

— Это такая давняя история. Она была американка, намного старше меня, мне нужно было получить вид на жительство… Сейчас это трудно представить, но тогда приходилось делать странные вещи, чтобы выжить. На протяжении моей жизни мир так сильно изменился, что иногда я чувствую себя как старец Моисей.

— Почему женщины дают себя использовать? — спросил Игорь. — Они не понимают, что их обманывают? Или им всё равно?

— Бывает и наоборот — женщины используют мужчин. Впрочем, люди всегда стремились использовать друг друга. Это, видимо, в человеческой природе… Я стараюсь смотреть на эту проблему философским образом. Человек должен платить за всё, что получает. И чаще всего цену назначаем не мы.

— А за меня вы уже заплатили Китайцу? — поинтересовался Игорь, и Майкл на мгновение замер. Затем достал из кармана платок, чтобы вытереть испарину.

— Вы всегда говорите то, что думаете? Это нелегкий вызов в сегодняшних условиях, Игорь… Мне рассказывали, что у вас тяжелый период в жизни. И я всего лишь хотел бы вам чем-то помочь, без всякой задней мысли. Например, предложить услуги своего психолога. Или, возможно, интересную работу…

Игорь допил второй бокал вина и закурил, ощущая приятную спутанность в мыслях.

— Почему-то все хотят помочь мне в трудоустройстве. Даже директор кладбища… Просто какая-то армия спасения вокруг.

— Наверное, потому, что вы и в самом деле нуждаетесь в помощи, — произнес Майкл. — Вы не бывали в Лондоне? Это весьма красивый город, с неповторимым обликом.

— Нет, — ответил Игорь. — Из больших городов я был в Женеве, в Париже… Ещё в Барселоне, но это уже давно.

— Барселона сказочно прекрасна. В последнее время я определенно мечтаю о том, чтобы совсем перебраться на юг. В Италию или в Аргентину, к морю. Вы любите море?

— Да, — кивнул Игорь. — Я бы тоже хотел жить, где тепло. Но я не всегда говорю, что думаю. Просто у меня имидж такой. Как сказал один мой друг, я — ангел, просто крылья в стирке.

Игорь съел суп и попробовал кролика — всё было горячее и вкусное. Для себя Майкл заказал какие-то вареные овощи, но за тем, как ест Игорь, он следил с заботливостью хорошо оплаченной сиделки.

— Время летит, как взмах крыла бабочки, — сказал он, прихлебывая травяной чай. — В юности кажется, что у тебя впереди вечность, и ты живешь, не думая о будущем… Переезжаешь с места на место, нигде не останавливаешься подолгу, не хочешь обременять себя прочными отношениями. Но однажды понимаешь, что всё заканчивается, и ты остался один, и ничего уже не исправить — только принять как данность.

— Давайте поплачем вместе, — предложил Игорь с неожиданной для самого себя злой насмешкой. — Кстати, вы в курсе, что небесные тела двигаются в космосе по своим орбитам и издают прекрасный звон, который называется музыкой сфер?

— Красивая мысль, — проговорил Майкл после паузы. — Но даже легкие наркотики могут быть весьма опасны. С этим нельзя шутить.

— А я ничего не боюсь, — заявил Игорь, и в ту же секунду сердце его сжалось от мгновенной жути, реликтовой, глубоко зашифрованной в генах. Через глаза Майкла на него будто глянул охотящийся хищник — рысь, куница или змея.

Наваждение тут же исчезло. Голос Майкла прозвучал тихо и вкрадчиво:

— Вы напрасно говорите это, Игорь. Вы ещё не прикасались к тем вещам, которых нужно бояться. Я от всего сердца желаю, чтобы этого не произошло. — Он взял свой едва пригубленный бокал с вином. — Я очень благодарен, что вы согласились поужинать со мной. Вы искренний, интересный человек, с глубоким внутренним миром. Но… простите, что я говорю об этом… у вас грустное лицо. И мне жаль, что я так и не смог хотя бы немного вас порадовать. Скажите, что я должен сделать, чтобы вы улыбнулись?

— Закажите мне какой-нибудь коктейль покрепче, — попросил Игорь. — Сухой мартини. Там, где джин.

Майкл подозвал официанта, а когда принесли коктейль, продолжал:

— Игорь, вы молоды, красивы. Я старше вас на тридцать лет. Мне непросто говорить… Но мне бы очень хотелось узнать о вас больше. Могу я рассчитывать?.. В пятницу. Я хотел бы пригласить вас в театр. Вы любите балет?

— Хорошо, — ответил Игорь, уже даже немного удивленный проникновенностью его тона.

За окном темнело, в розоватом свете вокруг фонарей кружилась водяная пыль. Майкл расплатился, попросил официанта вызвать такси, вышел в уборную.

Оглядывая ресторанный зал, Игорь чувствовал приятную сытость и нежелание перемещаться из благополучного пространства в промозглую ночь. Майкл чем-то нравился ему — по крайней мере, не был неприятен. И хотя Игорь чувствовал, что в кроткой робости его спутника таится какой-то подвох, рядом с этим человеком он почти не думал о своих проблемах.

Такси ожидало их у входа, но Майкл предложил немного пройтись, раскрыл большой зонт. Они направились вдоль набережной в сторону моста, и тут подвох обнаружился самым неожиданным образом.

— Игорь, теперь мне предстоит самое трудное. Я должен сообщить важную информацию о себе, — проговорил Коваль с видимым усилием. — Дело в том, что я имею ВИЧ-положительный статус. Для вас это совершенно безопасно — я никогда не позволю себе даже подумать о том, чтобы причинить вам какой-либо вред. Есть необходимые меры предосторожности, это снижает риск практически до нуля. Но выбор остается за вами. Если сейчас вы откажетесь дальше встречаться со мной, я с уважением приму данное решение. Хотя в этот раз мне будет очень тяжело.

Только сейчас Игорь понял, о чем предупреждал его Китаец. Он взглянул на Майкла по-новому — тот с достоинством нес в себе смерть, прямо удерживаясь в седле, словно раненый на турнире рыцарь. «Правда сейчас с этим можно спокойно жить, когда есть деньги», — подумал Игорь вслед за этим.

— Я же сказал вам, я ничего не боюсь. Потом я знаю, что всё равно не буду жить долго. Просто не хочу.

— Не говорите так! — горячо возразил Майкл. — Судьба не любит, когда её дразнят. — Сняв перчатку, он сжал руку Игоря в своей маленькой ладони. — Я понимаю, что хочу слишком многого… Но если б вы позволили позаботиться о вас, я бы сделал всё, что в моих силах. И ваша улыбка была бы лучшим вознаграждением для меня. Только, пожалуйста, не думайте больше о Равиле. Вы не вещь, вас нельзя купить. Я надеюсь только на то, что когда-нибудь мне удастся завоевать ваше доверие. И, может быть, со временем ваше сердце забудет тех, кто так больно вас ранил…

Расстелив на кухонном столе покрывало, Бяшка гладил выстиранное белье. Он ни о чем не расспрашивал, только предложил сходить за коньяком, но Игорь отказался — он почему-то не хотел больше пить.

Уже когда они легли в постель, обнявшись, чтобы чувствовать тепло друг друга, хотя не собирались заниматься сексом, Бяшка между прочим посоветовал:

— Ты только это, Гарик, резинкой пользуйся. Ну, типа, не надо играть с Элтоном Джоном в чехарду… Я вроде как слышал, у этого Майкла Коваля СПИД.

— Он сказал, — кивнул Игорь. — У тебя с ним что-то было?

— Не-а, — пожал плечами Бяшка. — Август давал намек, что у Коваля одна коллекция оценена в семь лимонов баксов, и квартира в Лондоне, ну и всё такое. И нет прямых наследников. Но я подумал, медицина не стоит на месте. Изобретут лекарство, и проживет этот поц ещё лет сорок. Хотя он и так проживет… Если, конечно, в голову не выстрелят.

— Ну он же, наверное, не дурак, чтобы подставляться. Раз столько денег заработал, — подумал Игорь вслух, уже начиная засыпать.

— Ага. Крысы — самые умные существа в животном мире, — отозвался Бяшка, и на границе между сном и бодрствованием Игорь успел сообразить, что именно было таким пугающим и неприятным во взгляде Майкла из-под очков.

В пятницу Игорь с Майклом высидел бесконечную «Жизель», на выходные согласился поехать с ним в Москву. Через несколько дней после этой насыщенной событиями поездки Игорь остался на ночь в его пятикомнатной квартире на Литейном проспекте, с видом на собор. Вскоре туда перевезли от Бяшки его вещи.

Майкл практиковал разные способы безопасных контактов, которые исключали риск. Поначалу Игорю было тяжело заставлять себя делать то, чего хотел его новый любовник, но Коваль довольно быстро сломил его сопротивление. Осталось всего несколько вещей, на которые Игорь так и не согласился и которые решено было отложить «на потом», «когда они станут ближе друг другу».

Майкл любил ангельские женские арии из «Травиаты», «Нормы» и других классических опер. Он мог подолгу разглядывать голого Игоря, упиваясь обращенной к небу хрустальной мольбой Марии Каллас или Рене Флеминг. В эти минуты, да и почти всегда теперь, Игорь чувствовал себя словно под гипнозом, словно в зачарованном замке людоеда, ради забавы превратившегося в мышь. Здесь его навязчивый сон сделался явью. Место Георгия в его жизни занял другой человек, чужой и чем-то неуловимо страшный, но единственный, кому была небезразлична его судьба.

 

Глава 4. АМОК

О том, что Игорь не улетел в Венгрию, Георгий Максимович узнал сразу по возвращении из Европы. Мальчик съехал с квартиры на Фонтанке, но не вернулся домой. Его тетка, которой Георгий позвонил, чтобы выяснить подробности, сообщила, что Игорь живет теперь где-то в районе Владимирской, у друзей, устроился работать менеджером в фирму и, вроде как, вполне благополучен.

Это были неприятные новости, но до их с Марьяной свадьбы оставалось чуть больше двух недель, и заниматься подобными вопросами, даже через посредников, было неудобно. Поэтому Георгий отложил его поиски, хотя и с неспокойным сердцем.

Мысль, что Игорь так легко нашел ему замену, причиняла нервную досаду, словно расчесанный фурункул. Но рассудком Георгий понимал, что такой поворот был бы самым благоприятным для всех.

Свадебные церемонии прошли с приличествующей торжественностью, несмотря на то, что Марьяна сильно трусила. Георгий же, к собственному удовлетворению, был выдержан и вполне убедителен в роли жениха. Сразу по завершении необходимых процедур они отправились в двухнедельное путешествие в Испанию, где нужно было уладить ряд формальностей с наследством. Вальтер присоединился к ним и политично развлекал. Вместе они осматривали окрестности, ездили в Барселону, летали в Милан за покупками. Там они втроем попали на закрытую вечеринку в старинном палаццо, где полуголые модели чинно пили морковный сок, а респектабельные политики с воплями прыгали в фонтан прямо в костюмах и галстуках. Весь тот вечер Вальтер с иудейским терпением уговаривал Георгия состряпать подходящее алиби и отправиться в проверенное заведение, чтобы предаться там содомскому греху. Но Георгий устоял перед соблазном — разменивать кредит доверия жены на мелочи он не хотел.

Марьяна делала всё, чтобы со стороны они выглядели благополучной буржуазной парой, и Георгий поддерживал её энтузиазм. После формальностей первой брачной ночи ему стало казаться, что их отношения приобретают своего рода гармонию, основой которой может стать дружелюбный швейцарский нейтралитет. Он чувствовал, что мог бы целиком отдаться этой поддельной идиллии, если бы не беспокойство об Игоре, которое почему-то не оставляло и только усиливалось.

На другой день по возвращении в Петербург за завтраком он порезал большой палец. Неглубокая ранка обильно кровоточила — кровь сочилась даже сквозь пластырь. Это незначительное происшествие показалось ему дурным знаком. В офис он приехал с предчувствием неприятностей, но ничего особенного не произошло. Он встретился с журналистами — через неделю сдавался новый торговый комплекс, — и вместе с начальником строительства поехал на объект, по дороге рассказывая о функциональных возможностях и технологиях, которые применялись при его возведении. Пришлось решить ещё несколько неотложных вопросов, но после обеда он отпустил Лешу, сам сел за руль и отправился на Фонтанку.

Квартира ещё пустовала, и консьержка, сверившись с бумагами, открыла для него дверь. Георгий с волнением прошел по комнатам, в которых как будто поиграли в футбол обувными коробками и упаковочной бумагой. Он не нашел ни записки, ни какого-то иного послания — только на зеркале в спальне, как раз на уровне глаз, обнаружился уже засохший плевок, да в пепельнице возле кровати — несколько раздавленных окурков. Плевок Георгий почему-то воспринял как подтверждение своих дурных предчувствий.

Марьяна с утра отправилась в Выборг на переговоры, и Георгий вдруг из какого-то странного каприза решил не возвращаться в офис, а поехать на Лесной проспект, к Рослику, которого не видел почти полгода. Идея казалась не слишком разумной, так как вероятность застать бывшего любовника дома в три часа дня была невелика. Но в эту минуту чувствами Георгия руководила некая не вполне объяснимая сила, которой он не мог сопротивляться. Сам не заметив как, он оказался в нужной части города, фантастическим образом избежав пробок на центральных проспектах и на Литейном мосту, и поэтому был уже не слишком удивлен, услышав из динамика домофона голос Рослика, который не только был дома, но при этом, кажется, один.

Увидав его, Георгий почувствовал легкий толчок в сердце — не желание, а воспоминание о желании, меланхолическое чувство, обычно несвойственное его деятельной натуре. Рослик смотрел спокойно и вопросительно, словно они расстались пару дней назад.

— Отлично выглядишь, — проговорил Георгий. — Не помешал? Можно войти? Хотел пригласить тебя пообедать. У меня сегодня именины.

Тот поднял бровь.

— Я прекрасно помню, что именины у тебя в ноябре.

— В ноябре Победоносец. А в апреле Георгий-Скотник.

— Ну да. Это тебе больше подходит.

Он посторонился, пропуская Георгия в квартиру, оглядывая с ног до головы, словно прицениваясь. Георгий Максимович тоже взглянул на него внимательнее, обнаруживая перемены — какую-то особую ухоженность волос и чувствительной, быстро увядающей тонкой кожи, блеск золотого кольца на пальце, полный достоинства взгляд. На нем был белый спортивный костюм, делающий его похожим на туриста с круизного парохода, и гостиничные тапочки на босых и тоже бережно ухоженных, хотя и измученных балетом ногах.

— Конечно, обедать я с тобой не буду, — проговорил Рослик всё так же спокойно, — у меня другие планы. Но чашку кофе, если хочешь, налью. Господи, ты так уверен в своей неотразимости! Ну, проходи, что в коридоре стоять.

Из его квартиры исчезла почти вся мебель, только тахта одиноко приткнулась в углу комнаты. Из кухни тоже пропала большая часть обстановки, и Георгию пришлось сесть на низкий подоконник, где стоял открытый ноутбук.

— Переезжаешь? — удивился Георгий, вынимая из кармана фляжку коньяка и шоколад, купленный по дороге.

— Уезжаю. В Данию, на постоянное жительство. Садись на табуретку, я постою.

Рослик поставил на стол тарелку с сыром, ржаные хлебцы.

— Больше ничего нет. Рюмок тоже нет, придется пить из граненых стаканов.

— Нет, это тебе, я за рулем, — отказался от коньяка Георгий. — Я требую объяснений. Какая Дания? Что ты там забыл?

— Ну, допустим, его зовут Хельмут, — ответил Рослик, сдувая чёлку со лба. — У него антикварная галерея в Копенгагене, и он от меня без ума. Ещё вопросы?

Совершенно неожиданно Георгий Максимович почувствовал себя задетым. Он сам не знал, чего хотел от Ростислава — физической близости или дружеского участия, но в этот момент ясно понял, что не получит ни того, ни другого.

— Ты серьезно?

— Мы собираемся зарегистрировать отношения. В Дании разрешены однополые браки.

— Что ж, поздравляю, — Георгий достал и открыл купленную там же, где и коньяк, пачку сигарет. — Знаешь, бросил курить, держусь уже три недели. Но эта новость меня просто подкосила.

Тот сощурился, хмыкнул язвительно.

— Да, вид у тебя неважный. Семейная жизнь тебе явно не на пользу. Даже постарел… А мне как раз все говорят, что с Хельмутом я как будто сбросил лет десять.

— А сколько ему? — спросил Георгий.

— Какая разница? Мне тоже не семнадцать. Кстати, ты был в Копенгагене? Мне сразу понравилось — спокойный европейский город, кое-где напоминает Питер… Но, конечно, не сравнить — цветы, чистота. Между прочим, мы будем жить недалеко от международного гей-центра «Пан». Друзья Хельмута держат элитную гей-сауну, у них там шесть огромных плазменных панелей и барная стойка прямо посреди бассейна. Мы, конечно, ходили в особое время, когда нет посторонних.

— Обывательское счастье? Детка, это так на тебя не похоже. Ты же на стенку полезешь со скуки.

— Не волнуйся, найду, чем развлечься. Кстати, знакомые Хельмута открывают студию танца, буду там преподавать. Не ради денег, как ты понимаешь, просто для тонуса.

Рослик поднял стакан на уровень глаз и посмотрел на Георгия сквозь золотистую жидкость.

— Знаешь, почему я решил уехать? Потому что я понял одну простую вещь. Всегда кто-то любит, а кто-то позволяет себя любить. Так вот, я хочу быть тем, кого любят. Это будут стабильные, предсказуемые отношения — такие, как мне сейчас нужно. Я дам ему то, чего он ждет. А сам я ничего уже не жду, только покоя и уверенности в своем будущем.

Оглядывая голые стены, Георгий вдруг вспомнил, как Рослик волновался и радовался, когда в новую квартиру завозили мебель. Это было всего три или четыре года назад, но казалось, будто прошло очень много времени, большой этап жизни.

— А что ты решил делать с квартирой?

— Пока буду сдавать, а там посмотрим.

— Могу купить, если хочешь. Мне всегда нравился ваш район.

— Да, я подумаю, — кивнул он и спросил: — Так зачем ты приехал? Рассказать про своего нового мальчика? Сколько ему на этот раз — пятнадцать? И снова чудо как хорош?

— Да мне бы с прежним разобраться, — невесело хмыкнул Георгий, вспоминая засохший плевок.

— Ну, как я понимаю, с твоим прежним теперь разбирается Майкл Коваль Или имеется в виду уже кто-то другой, после этого? Извини, я не следил за твоей личной жизнью, мне хватает своей.

Кофеварка взорвалась паром, выжимая из своего нутра последние капли кипятка. Георгий взглянул на Рослика с недоумением.

— Майкл Коваль?..

— Господи, ну не делай вид, что ты его не знаешь! Вы ещё с ним были в этом спонсорском комитете… Он тоже коллекционер. Хельмут с ним встречался, когда приезжал.

— И что дальше? — всё ещё не желая понимать, спросил Георгий.

— Ничего. Слушай, ну мне абсолютно неинтересно, как вы там друг другу передаете эту эстафетную палочку. Рассажи об этом своей жене. Как она, кстати, реагирует, что ты в обеденный перерыв ездишь к бывшим любовникам? Или у вас всё лояльно, взаимная свобода?

Георгий достал ещё одну сигарету и, сохраняя полную видимость спокойствия, уточнил:

— Так к чему ты вспомнил про Коваля?

— Ты издеваешься надо мной? — Рослик смотрел на него в упор своими розовыми глазами. — Или это какой-то флэш-моб? Ты теперь каждые полгода будешь приезжать, чтобы поговорить про своего Игорька, или как там его зовут?!

Вдруг осознав весь нехитрый смысл его сообщения, чувствуя, как сердце быстро и сильно толкается внутри грудной клетки, Георгий заставил себя усмехнуться.

— Да, я сегодня что-то туго соображаю, прости. Мы сдаем новый объект, там много проблем… А когда ты уезжаешь?

— Через неделю. Что у тебя с пальцем? — спросил Ростислав, меняя тон.

— Порезался утром, а до сих пор кровит. Тут неудачное место, много капилляров, — взглянув на свою руку, проговорил Георгий, затем взял с тарелки кусок сыра и положил в рот.

Он никак не мог избавиться от ощущения, что мир вокруг и внутри него странным образом поворачивается, словно меняя магнитные полюса.

— Нужен пластырь? — спросил бывший любовник, приглядываясь к нему с недоумением. — Ты нормально себя чувствуешь? Вот твой кофе. Сахар дать?

— Да, всё в порядке, просто сегодня жара, — кивнул Георгий, ослабляя узел галстука. Машинально взял чашку и тут же отставил её.

Он вдруг почувствовал себя унизительно обманутым, как если бы узнал, что Игорь изменяет ему за его спиной. И хотя такой поворот в судьбе мальчишки был вполне предсказуем, Георгий вдруг обозлился на него, на его нового покровителя, на себя — за то, что был так слеп и безголов. Конечно же, Игорь не поехал в Будапешт, потому что завел новую связь. И, может быть, этот Коваль появился даже раньше, чем всё закончилось — может, он давно уже был припасен про запас.

— Я прямо волнуюсь. Может, тебе валидола? — произнес не на шутку встревоженный Рослик.

— Нет, всё в порядке. Я, пожалуй, пойду, — отозвался Георгий Максимович, надевая пиджак. — Спасибо за кофе. Проводишь?

В прихожей Георгий с усилием улыбнулся.

— Извини, если что не так. Да, обязательно напиши из Дании. И звони. Ты же знаешь мои электронные адреса и телефоны?

Рослик какое-то время молча смотрел на него, потом кивнул.

— Уж что я забуду с удовольствием, так это твои адреса и телефоны. Да пошёл ты, Измайлов! Ты такой самодовольный скот, что даже не понимаешь, скольким людям испортил жизнь!

Он демонстративно распахнул перед Георгием дверь, а потом с силой захлопнул её изнутри и громко щелкнул замком.

Марьяна позвонила, когда Георгий спускался по лестнице, и только в эту минуту он вспомнил, что утром они обсуждали время и место ужина с её друзьями.

— Ты не в офисе? — спросила она.

Георгий солгал:

— Стою в пробке. Был на внешней встрече, ездил на Шамшева. У тебя всё удачно?

— Есть много вопросов, но не по телефону. Я уже в городе, но хочу ещё заехать в парикмахерскую. Встретимся прямо у ресторана.

— Да, до встречи, — ответил он. Убрал трубку в карман.

Весна была поздняя, кое-где на газонах слежавшийся снег не таял до конца апреля, но затем неожиданно нахлынула жара, земля подсохла, деревья выпустили почки. Воздух был полон волнения, весенних запахов и обещаний скорого бурного расцвета. Марков метко окрестил это настроение «апрель в штанах».

Отъезжая от дома Рослика, Георгий подумал, что должен позвонить Саше, который закрывал хвосты в экспертизе, и Эрнесту — сегодня в суде слушалось их дело по двум необоснованным штрафам. Он остановился у обочины, чтобы собраться с мыслями, достал телефон, и в этот момент очень ясно вспомнил того, о ком говорил Рослик. Маленький сухопарый человечек, похожий на грустную мартышку. Репатриант из числа сбежавших в начале девяностых и возвратившихся в нулевых, чтобы наловить рыбки во всё ещё мутной, но уже не такой опасной воде. Пару лет назад Коваль предлагал ему долю в каком-то сомнительном предприятии, которое крышевали люди из правительства Ленобласти и тамошней прокуратуры. Коваль также бывал на закрытых вечеринках, которые время от времени устраивал Фред в «Фэшн-Хаусе»; пару раз Георгий видел его там.

Номер Игоря был отключен. Конечно, подумал Георгий, как же иначе, сменил номер — так же просто, как сменить одну постель на другую.

Ревность была болезненной, ядовитой, и Георгий Максимович вдруг осознал — его чувство так же живо и горячо, как неостывшие под золой угли, готовые разгореться вновь от малейшего дуновения.

Друзья Марьяны — бывший однокурсник с женой и лучшая подруга с мужем — приехали почти одновременно, и те и другие на французских машинах. Георгий несколько раз видел их ещё перед свадьбой — встречи с ними Марьяна считала необходимой частью сценария счастливой супружеской жизни. Алексей занимался поставками оборудования для саун, Света была семейным психологом. Эту женщину с миловидным хитреньким лицом Георгий запомнил лучше остальных — она бывала на каких-то семейных праздниках еще при Павле Козыреве и часто появлялась в бизнес-центре. Её полный благодушный муж привычно держался в тени.

Ресторан выбрал рано полысевший однокурсник Марьяны Леша, видимо, в детстве не наигравшийся в рыцарей. Он всё нахваливал здешнюю атмосферу — интерьер под готический замок, кельтская музыка, европейская кухня. Его жена преподавала в гимназии, где когда-то учился Максим.

Строго говоря, положение этих людей на социальной лестнице было значительно ниже уровня, на котором находилась сама Марьяна. Но, обычно чуткая к таким вещам, тут она играла в демократию, впрочем, продуманную до мелочей.

Первой темой разговора стало их свадебное путешествие. Марьяна даже захватила с собой ноутбук, чтобы показать фотографии из Испании. Она заявила, что эта поездка была по преимуществу деловой, а настоящий медовый месяц они планируют провести чуть позже, когда поедут в Африку на сафари.

За столом изобразили приятное изумление: «В Африку?»

— Да. Всё же хочется чего-то особенного, что запомнилось бы на всю жизнь. Мы оба ещё не были в центральной Африке. Московские знакомые, очень известные люди, порекомендовали нас в агентство, которое работает только с ВИП-туристами, преимущественно из элиты российского бизнеса и правительства. Гостей встречают в Найроби, показывают заповедник, затем везут через пустыню, где можно увидеть стоянки бедуинов. Сам отель расположен в отдельно стоящем оазисе, но по последнему слову комфорта. Там разрешено охотиться на львов, носорогов и даже на слонов. Конечно, мы не будем убивать, но увидеть этих животных в естественной среде обитания — уже уникальная возможность. Пакет услуг исключительно дорогой, но стоит этих денег. Ведь в жизни самое главное — незабываемые впечатления.

Георгий впервые слышал про путешествие в Африку и пока не был готов высказываться на этот счет. Впрочем, ему не хотелось говорить и на другие темы. Чтобы не молчать, он время от времени делал подходящие замечания о сервировке, соусах и винной карте, испытывая странное чувство, словно за него говорит кто-то другой. Этот другой ел и пил за него, что-то отвечал на обращенные к нему реплики, в то время как сам он неотвязно размышлял о том, что услышал от Рослика. И о том, как справиться с безрассудным желанием сейчас, немедленно, встать из-за стола и отправиться к Майклу Ковалю, чтобы предъявить свои права на Игоря.

Присутствующие уже обсуждали другие темы — недавно вышедший на экраны, фантастический по затратам фильм, телепередачи с участием звезд комедийного шоу, косметические процедуры, которые женщины рекомендовали или не советовали друг другу.

Марьяна, обычно сдержанная во внешних проявлениях чувств, при друзьях охотно демонстрировала победительную нежность в отношении Георгия, то касаясь его руки, то прислоняясь к плечу, словно ища защиты.

— Это был самый тяжелый период в моей жизни, — говорила она с приличествующим случаю достоинством. — Только Георгий помог мне справиться. Не знаю, что бы я делала одна.

— А что Максим? Он теперь тоже у вас в компании? — спрашивала учительница. Марьяна отвечала:

— Да, занимается рекламными проектами и работой с арендаторами. Конечно, ему недостает опыта и ответственности, но мы решили сразу вводить его на руководящие должности, пусть разбирается на месте. Папа считал, что научиться чему-то можно только на практике. Меня он с юности водил по стройкам, заставлял досконально изучать документацию, поэтому я знаю весь технологический процесс. Это очень помогает в решении текущих вопросов. Ведь даже мелочи приходится держать под контролем, никому нельзя передоверять.

— Представляю, как сложно управлять такой махиной, — сочувствовал Алексей, в компании которого работало всего десять человек.

— Сейчас, слава богу, мы почти определились с правами собственности на основные активы, хотя вопросов ещё много, и это будет тянуться, видимо, не один год. Важно, что мы выполняем все обязательства по контрактам, сохранили свои позиции на рынке и репутацию, а это — главный капитал. Думаю, если папа нас видит, он должен быть доволен.

Она положила ладонь на рукав Георгия, и он накрыл её руку своей.

— Может быть, пора подумать, кому всё это передать, — с улыбкой проговорила учительница, и завела разговор о своих двух детях. Затем беседа перешла на сауны, которыми торговал её муж.

За десертом учительница слегка уколола Марьяну, поздравив с окончанием долгой холостяцкой жизни, а психолог Света заметила, что ради такого результата стоило подождать, и довольно смело подмигнула Георгию. Подводя итоги встречи, друзья отметили, что Марьяна чрезвычайно похорошела и что они прекрасная пара, а рождение ребенка сделает идеальным их и без того достойный зависти союз.

Почти не скрывая облегчения, Георгий пожал мужчинам руки, усадил Марьяну в машину и велел водителю ехать в Озёрное. Он сейчас только заметил, что приближается гроза — сухой разряд сверкнул в небе, обложенном тучами, затрещал отдаленный гром.

— Ты мог бы не так откровенно показывать свое пренебрежение к моим знакомым, — проговорила Марьяна совершенно неожиданно, так, что он даже отвлекся от своих мыслей.

— О чем ты? Отличные ребята, мы отлично посидели.

— У тебя на лице было написано всё, что ты думаешь про них. Ограниченные мещане с узким кругозором. Да, может быть, они не такие утонченные и образованные, как бы тебе хотелось, но они нормальные люди. У них хорошие семьи… И потом, конечно, ты считаешь: с кем ещё она может дружить, как не с такими же обывателями?

— Ты очень мнительна. Я ничего не имею против твоих друзей, — проговорил он вполне искренне. — Просто немного устал сегодня. И эти вопросы по Шамшева, ты знаешь сама.

Она слегка осадила назад.

— И что по Шамшева?

— Придется делать, как хочет Дробот, другого выхода нет. Сдадим, а потом перекинем схему подключения. И я решил послать туда Одинцова, а Ищенко взять в офис. Он грамотный дядька и, кажется, не вор, но не умеет заставить людей работать. Как ты на это смотришь?

Она пожала плечами.

— Ты же уже всё решил, зачем спрашиваешь? Ты же всё знаешь лучше меня. Кстати, ты так и не рассказал, что такое фонари и космонавты.

Ухватившись за возможность отвлечься от своей навязчивой ревности, Георгий охотно пояснил:

— Изволь — всё просто. Фонари — это буферные «черные» фирмы, оформленные на «космонавтов» — то есть случайных людей. Студенты, пенсионеры… Мы давно уже не пользуемся такими рискованными схемами, если ты это хотела спросить.

— А какими схемами ты пользуешься?

— Только легальными. Ты, кажется, имеешь на столе все аудиторские отчеты. Мне странно, что ты не знаешь этой терминологии, работая в бизнесе столько лет.

Сжав губы, она посмотрела ему прямо в лицо.

— Да, я видела отчеты, но многое так и осталось для меня загадкой. Например, как шерится наша прибыль по «Альмагесту»? То, что показано в документах — это меньше половины, если даже не треть. Я всегда считала, что мажоритарный собственник…

— Давай не будем это сейчас обсуждать, — перебил её Георгий. — Там всё довольно запутано по структуре управления… Мы как-нибудь сядем, и я постараюсь ввести тебя в курс.

— Интересно, почему ты не сделал этого раньше?

Георгий размял шею, наклоняя голову из стороны в сторону, чтобы стимулировать кровообращение.

— Честно сказать, Марьяна, есть вещи, в которые тебе лучше и правда не вдаваться. Так считал и твой отец. У каждого свои задачи. По-моему, мы и объединились, чтобы разделить полномочия, доверяя друг другу. Ты несешь ответственность за свои решения, а я — за свои.

— Значит, ты женился на мне, чтобы разделить полномочия? — проговорила она после паузы, и он не выдержал, вспылил:

— Прошу тебя — закроем эту тему! Раз и навсегда. Что за день сегодня… Ещё эта чертова гроза.

Гроза и вправду началась — с разверзшихся небес хлынули потоки воды, затопляя дорогу и провоцируя очередной транспортный коллапс. Тяжелый наэлектризованный воздух теснил дыхание, Георгий вспомнил про валидол, предложенный Росликом, и тут же ощутил покалывание в левой части груди.

— Всё, возвращаемся, — решил он, оглядывая ряды машин, заполнивших всю дорогу перед ними. — Там, видимо, авария на выезде, будем добираться до Озёрного полночи. Едем на Мытнинскую, ко мне.

— Нет, — с неожиданным упрямством заявила Марьяна. — Мне там не во что переодеться, нет косметики. Ты можешь ехать куда пожелаешь, но я хочу попасть к себе домой.

— Перестань, ради бога! — прикрикнул он и дал указания шоферу. — Давай опираться на здравый смысл, а не на капризы. Ещё не хватало слететь с трассы в такую погоду. Завтра купишь себе блузку и пару колготок. И не создавай проблему там, где её нет!

Она не стала спорить, но всю дорогу молчала, а в квартире ушла от него и заперлась с ванной.

Георгий снял пиджак и галстук, заварил чай. Душевное равновесие постепенно возвращалось, и через несколько минут он постучал к ней в дверь, крикнул:

— Хорошо, извини! Открой. Ну же, Марьяна!

Она сидела на краю ванны с сухими, злыми глазами.

— Вызови мне такси, — потребовала она. — Я хочу уехать.

— Перестань, какая муха тебя укусила! Пойдем, я сделал чай. Я дам тебе халат.

— Я не буду надевать твой халат, — произнесла она негромко, очень спокойно. — И мыться в твоей ванной. Здесь всё грязное.

Она открыла шкафчик над сушилкой с полотенцами, достала оттуда коробку и вытряхнула в раковину её содержимое: презервативы, несколько баночек с лубрикантом, пластиковые наручники, которые Георгий купил как-то от скуки в магазине секс-игрушек в аэропорту, но так и не использовал ни разу.

— И давно ты роешься в моих вещах? — спросил он, досадуя на себя, что не выкинул эту коробку или, по крайней мере, не убрал подальше.

Её лицо пошло красными пятнами.

— Ты сам меня до этого довел! Я случайно открыла сайты, которые ты смотрел в Интернете, меня чуть не вырвало!.. Я думала, ты сможешь измениться, и ты бы мог, если бы хотел! Но тебя привлекает эта мерзость… Конечно, ты же не заурядный обыватель, чтобы дорожить семейными ценностями и уважением других!

— Успокойся, — проговорил Георгий, стараясь сохранять самообладание. — Всё это нужно выбросить. Я просто забыл.

— Как у тебя всё просто — выбросить! Грязь не в этой коробке, а в твоей душе! Я исповедовалась батюшке… Он сказал, что твоя распущенность — это смертный грех, и ты должен каяться в нем всю свою жизнь, чтобы получить прощение!

Георгий пожал плечами.

— Странно, что он не посоветовал публично сжечь меня на площади.

— Не смей этим шутить! — воскликнула она. — Где ты был сегодня днем? Зачем ты отпустил водителя?

— Ты что, следишь за мной?

— Да, я всё знаю! Я знаю — этот продажный подонок и не думал никуда уезжать. Ему же и здесь неплохо платят! Ты просто перевез его на другую квартиру, и там продолжаешь это свинство! Ты к нему ездил сегодня, я вижу по твоим глазам!!!

Разозленный и удивленный её неожиданной проницательностью, Георгий постарался всё же сдержать эмоции.

— Успокойся, это только твои фантазии. Я налью тебе валерьянки.

Он направился в кухню, но Марьяна тут же догнала его, виновато заглядывая в лицо.

— Прости, я говорю ужасные вещи… Я не контролирую себя… Это какой-то кошмар. Но мне нужно знать! Скажи мне правду — ты продолжаешь спать с мужчинами, ты не можешь без этого? Просто скажи честно, я попробую понять.

— Я давно уже ни с кем не сплю, кроме тебя, — произнес Георгий, машинально снимая с локтя её цепляющуюся руку.

Подняв к свету лицо, сощурившись, она вдруг отступила назад.

— Но ты же врешь… Я вижу! Или ты считаешь, что я совсем дура? Что мне можно навешать, что угодно, и я всё слопаю?! Ты же как наркоман! Ты час назад занимался этой мерзостью, а потом спокойно целуешь меня, спрашиваешь, как прошел день…

— Замолчи, пожалуйста, — сказал Георгий. — Не продолжай.

— Ты сам проститутка! — вдруг закричала она злобно и хрипло. — Такой же, как они! Ты женился на мне, чтобы заполучить компанию! Не прикасайся ко мне, я не выношу грязи!..

«А вот это уже слишком», — подумал Георгий, закипая от злости, но затягивая самолюбие в жесткий хомут.

Марьяна спохватилась, что-то пробормотала, прижав пальцы к губам, но он, уже не слушая и ничего не говоря, вышел в коридор, взял с вешалки свой плащ, спустился во двор и сел в машину.

Дождь прекратился, но обещал начаться снова — с севера шла новая туча. Серые фасады казенных учреждений смотрели мертвыми глазницами на мертвую реку, на осклизлый чугун оград. В мутных сумерках зажглись фонари, но свет их рассеивался в пелене влажной мороси над городом.

Георгий ехал какое-то время без определенной цели, затем подумал, что и в самом деле может сейчас с чистой совестью снять номер в гостинице и вызвать проститутку. Спортивного парня без душевных сложностей, вроде того мулата, с которым встречался, чтобы опомниться от Игоря. Что, впрочем, не удалось.

Он подумал, что Игорь сейчас, должно быть, ложится в постель со своим новым покровителем, и в ту же минуту ревность, вожделение, чувство вины — все эти злые фурункулы вспухли на сердце и начали нарывать.

Зазвонил телефон — это была Марьяна. Он сбросил её. Ему захотелось выкинуть трубку в окно, оставить машину прямо посреди дороги и пойти пешком вдоль набережной.

На что дан свет человеку, которого путь закрыт, и которого Бог окружил мраком?..

Он почему-то вспомнил «Мучения святого Лоренцо» — лубочную фреску на стене какой-то итальянской церкви, где праведника поджаривали на каминной решетке. Попробовал засмеяться, но не почувствовал мускулов лица. Тогда он всё же остановился, вышел из машины и спустился по скользким ступеням к Неве.

Рискуя свалиться вниз, он зачерпнул горсть черной воды, пахнущей мазутом, плеснул себе в лицо. Начал глотать эту воду, чтобы остудить огонь внутри, обращаясь мысленно к высшей силе: «Господи, прости меня, но если это и есть любовь, почему так больно? И почему я никогда раньше не чувствовал ничего подобного? И что мне делать теперь?»…

Исподволь у него мелькнула мысль — видел бы его сейчас кто-нибудь из деловых партнеров или подчиненных. От этой мысли он немного отрезвел. Вытерев мокрые руки платком, он достал телефон и позвонил матери.

— Ещё не спишь? Что, если я приеду?

— Конечно, приезжай, — ответила она так, словно ждала его именно в этот час.

Мать открыла дверь всё в той же своей коричневой шали. Очки висели на цепочке на груди.

— Звонила Марьяна. Говорит, что вы поссорились, и она волнуется, просит прощения. Я сказала, что ты едешь ко мне.

— Хорошо, — поблагодарил Георгий. — Но тебе не обязательно меня покрывать… Я вымок немного. Нальешь мне чаю?

— Сейчас заварю тебе хороший цейлонский чай. Ты будешь с молоком или с лимоном?

— С лимоном, — кивнул он, усаживаясь на стул. — Я только что пил воду из Невы, и у неё был довольно мерзкий вкус.

Мать посмотрела вопросительно.

— Ты шутишь, я надеюсь?..

— Помнишь, — проговорил Георгий, — я как-то заезжал к тебе, ещё осенью, и ты сказала, что человек должен жить не ради счастья, а ради достоинства и долга?

— Я и сейчас это скажу, — кивнула она, расставляя чашки. — Но если это из-за Марьяны, то мне даже странно видеть, что ты так переживаешь.

— Мне нужно рассказать тебе одну вещь, — произнес Георгий с усилием. — Ты сейчас поймешь… Это простая идея.

Она нахмурилась.

— Какая идея? Мне кажется, ты как пьяный. Ты не болен?

— Нет, я не пил, — возразил Георгий. — Это важно, выслушай меня. Мне больше не с кем этим поделиться…

Мать села, сложила руки на коленях.

— Понимаешь, я уже давно, ещё в школе, выработал для себя весьма успешную жизненную стратегию, — с усилием начал Георгий. — Двойной стандарт. Я быстро оценил, как выгодно скрывать своё истинное лицо за маской, и выбрал маску благополучия, везения. Я решил стать объектом зависти окружающих, хотя для этого и не было достаточных оснований. За самоуверенностью я прятал свое смятение перед жизнью и перед самим собой. Тогда мне это казалось простым и очень эффективным решением… Я разделил форму и содержание. Мне нравилось, что меня принимают не за того, кто я есть, а за того, кто лучше, значительней, богаче, наконец. Я просто подменил самого себя другим, более успешным и состоятельным человеком.

Мать подняла брови.

— Что ты имеешь в виду?

— Это не такая сложная задача, как кажется. Нужно только сосредоточиться на создании своего блестящего внешнего образа. Манера одеваться, выражение лица, способ общения с людьми — всё было тщательно продумано. Всё служило рождению гомункулуса, человека из пробирки, на которого я хотел быть похож. Мне представлялось, что таким образом я выкупаю свою внутреннюю независимость. Строго соблюдая требования внешней респектабельности, наедине с собой я могу быть тем, кем по-настоящему хочу. И так, чтобы при этом не чувствовать себя изгоем.

— Изгоем? — переспросила мать. — Что это ещё за новости?

— Подожди, я до этого дойду… Одним словом, моя тактика очень хорошо работала, почти безотказно. — Георгий почувствовал, что не может продолжать. Он взял чашку и отхлебнул горячего чая.

— И когда же тактика перестала работать? — осторожно поинтересовалась мать.

— Когда я завел один неприличный роман. В сентябре прошлого года. Меня вдруг перестали заботить эти вопросы. То, о чем ты говоришь: обязательства, ответственность. Это продолжалось несколько месяцев, но потом мне показалось, что я не должен позволять себе так увлекаться… Что эти отношения разрушают мою распланированную стратегию успеха. И я убедил себя, что должен прекратить эту связь, что она тяготит меня и мешает реализовать свои большие возможности. Я внушил себе, что если я окончательно укреплю свою внешнюю респектабельность, то есть стану безупречным во всем — женюсь, получу доступ к власти и финансовым ресурсам — то обрету расширенную свободу и подлинную независимость внутри себя… Это очень запутанно?

— Мама и муж всё узнают последними, — проговорила мать. — Этот твой роман… Она была намного моложе?

— Да, намного, — сказал Георгий. — Его зовут Игорь, ему восемнадцать лет.

Мать помолчала.

— Не думай, пожалуйста, что ты меня сильно удивил… Мне много раз намекали… И что же дальше? Ты прекратил эту связь?

— Да, прекратил. Я взрослый человек, а это было почти как болезнь… Я сделал предложение Марьяне — с самыми лучшими намерениями. Я хотел стабильности, защищенного тыла. Но теперь я задаю себе вопрос — ради чего я пожертвовал тем, что имел? Кого я осчастливил? Общественное мнение? Плевал я на это. Марьяну? Нет. И уж точно не себя.

— Знаешь, — сказала мать, поднимаясь, — я где-то прочитала, что зеленый чай с молоком способствует похуданию. Дать тебе молока?

— Нет, — отказался он. — Спасибо. Я лучше закурю, с твоего позволения.

Она достала с полки пепельницу.

— Мне казалось, что ты женился на Марьяне ради сохранения компании, разве не так? При чем тогда эта лирика? И Марьяна, как я понимаю, была в курсе всего, но пошла на эту сделку. Почему ты говоришь про свою женитьбу как про какой-то неотвратимый крест, который ты должен принять и нести?

— Да, я не мог отдать компанию в чужие руки, — кивнул Георгий. — У меня есть обязательства перед людьми, перед Максимом.

— Ну, и в чем тогда вопрос? — вздохнула мать. — Я говорила, что мне не нравится эта затея, и сама Марьяна в роли твоей жены вызывает сильные сомнения. Она, может быть, неплохой человек, но совсем тебе не подходит. Однако деловой контракт — это другой вопрос. В бизнесе я ничего не смыслю и не могу советовать. Ты сам принял это решение, никто тебя не заставлял. — Подлив ему чаю, она снова села, кутаясь в шаль. — Я давно вижу, что тебя что-то мучит, но здесь только ты сам можешь разобраться. Поступай, как знаешь, Егор. Я просто хочу, чтобы у тебя всё было хорошо. Хоть и не одобряю, когда взрослые мужчины заводят романы с восемнадцатилетними детьми.

— Да, — проговорил Георгий. — Наверное, ты права. Я поеду.

— Дать тебе зонт? — спросила мать, провожая его к двери. — Там снова ливень. Такие перепады погоды в этом году.

— Ничего, у меня машина во дворе, — сказал он и, нагнувшись, поцеловал её в щеку.

Из арки Георгий Максимович повернул налево и поехал по направлению к Невскому. На душе у него было по-прежнему скверно, но он уже всё решил для себя. Он припарковался возле круглосуточно работающего цветочного магазина, купил розы и позвонил Марьяне — предупредить, что едет домой.

 

Глава 5. ПУТЕШЕСТВИЕ НА КРАЙ НОЧИ

В июле у Майкла заканчивался контракт, и он собирался вернуться в Лондон. Игорь ехал с ним — для этого оформлялась виза и другие необходимые документы. Заодно Майкл решил проверить его здоровье в дорогом медицинском центре на улице Марата, куда Игорь ходил уже неделю сдавать анализы, делать рентген и УЗИ, обследовать зрение, состояние зубов и позвоночника.

Майкл подробно распланировал их будущую жизнь. Он хотел, чтобы в Лондоне Игорь поступил в школу искусств, но был не против временной работы в модельном бизнесе и даже обещал устроить это через своих знакомых. Полезные знакомые Майкла были разбросаны по всему земному шару; они занимались самой разнообразной деятельностью и, как правило, были чем-то ему обязаны. Он часто повторял поговорку про сто рублей и сто друзей, на что Игоря всякий раз подмывало ответить в духе Бяшки, что друзей не надо иметь, с ними надо дружить. Но он знал, что Майкл не поймет шутки.

Через своих же знакомых Майкл нанял для Игоря преподавательницу английского, с которой тот должен был пройти интенсивный курс. Эта женщина являлась каждый будний день, утром, когда Майкл уезжал по делам, и проводила с Игорем пять-шесть часов, сопровождая его и в походах по магазинам, и во время посещения клиники, вынуждая общаться только по-английски.

Майкл полностью обновил его гардероб, исключив привычные джинсы и спортивные куртки, на смену которым пришли дизайнерские костюмы сложного кроя, вроде тех, что Игорю приходилось надевать на показах. Его прической занимался известный парикмахер, тоже личный знакомый Коваля. В салоне, куда Майкл возил Игоря два или три раза, им делали косметические маски, массаж и маникюр. Теперь, глядя в зеркало, Игорь не узнавал себя, как раньше не узнавал своё лицо на постановочных рекламных фотографиях. От этого он испытывал странное чувство раздвоенности.

Были уже куплены новые вместительные чемоданы, со всей тщательностью паковались в пенопласт фарфоровые статуэтки, часть которых Майкл увозил с собой. Коваль много рассказывал про Лондон, но Игорь всё не мог поверить, что отъезд состоится. Жизнь с Майклом, очень благополучная по видимости, давалась ему с огромным трудом. Однако партнер не замечал или не хотел замечать его усилий, настойчиво повторяя на разные лады мысль о том невыразимом счастье, которое фактически уже наступило для них обоих, но в ещё больших масштабах ожидает их впереди.

В тот день, когда Игорь должен был получить результаты анализов, Майкл поехал в клинику вместе с ним и внимательно выслушал все оценки и рекомендации. Здоровье Игоря не давало особых поводов для беспокойства, и Майкл выразил радость по этому поводу, а затем, уже дома, усадил Игоря за стол, сам сел напротив и сказал:

— Мой дорогой мальчик, мне нужно узнать твое мнение по одному вопросу. Нам следует, наконец, прояснить этот пункт.

И он выложил на стол конверт с золотым обрезом.

Взглянув на конверт, Игорь узнал логотип холдинга, которому принадлежал «Фэшн-Хаус», а также «Альмагест» и фирма Измайлова.

— На днях я получил письмо, — продолжал Майкл. — Это приглашение на открытие нового офисного центра. Там, кажется, проводилась реконструкция. Приглашение на два лица, оно подписано лично одним из руководителей этой компании. Пожалуйста, взгляни.

Игорь уже знал, что увидит подпись Георгия. Он положил конверт обратно на стол.

— Я много думал, — проговорил Майкл, взяв Игоря за руку. — И понял, что приглашение не может быть случайностью. Я должен тебя спросить — нужно ли нам идти на это мероприятие? Хочешь ты этого или нет?

— Давай не пойдем, — сразу ответил Игорь.

Глядя на него с внимательным сочувствием, Майкл кивнул.

— Я с уважением приму любое твое решение. Но мне всё же хотелось бы, чтобы ты объяснил.

— Я не знаю, что объяснять, — пробормотал Игорь, испытывая сильное желание закурить. На эту его привычку тоже было наложено ограничение — не больше десяти сигарет в день, и только на балконе или на улице.

— Тогда почему ты не хочешь пойти? — Игорь молчал, и Майкл ответил за него: — Потому что там будет Георгий Измайлов? — Он налил себе и Игорю минеральной воды из стеклянной бутылки. — Тогда я должен задать ещё один вопрос. Отчего ты не хочешь с ним встречаться? Потому что с ним связан сложный период в твоей жизни, и ты не хотел бы это вспоминать? Или потому, что ты всё ещё… не можешь побороть в себе чувство к этому человеку?

— Я просто не хочу туда идти, — ответил Игорь, глядя на свои подрагивающие руки. Он всё сильнее ощущал затрудненность дыхания, как будто что-то сдавливало грудь.

— Посмотри на меня, — так же вкрадчиво потребовал Майкл. — Мой милый мальчик, ты и сам знаешь, как дорого мне чувство, которое возникло между нами и которое я считаю самым драгоценным и неожиданным подарком в моей жизни. И, конечно, мне больно сознавать, что прошлое всё ещё так сильно волнует тебя… Но в данном случае дело совсем не в том, что я ощущаю по этому поводу. Мне больно видеть, что ты всё ещё страдаешь из-за человека, который совершил в отношении тебя некрасивый поступок. По сути, предательство. — Говоря это, он взял руку Игоря в свои, и начал поглаживать, словно заботливый врач. — Я больше всего на свете хочу оградить тебя от тревог и неприятных эмоций. Но я считаю ошибкой копить в душе негатив, который рано или поздно прорвётся наружу.

Продолжая задыхаться, Игорь чувствовал почти ненависть к своему собеседнику и полное бессилие перед ним. Высвобождая руку, он возразил:

— Я не страдаю. Я всё уже забыл.

Майкл не отпускал руки и смотрел на него всё так же скорбно и пристально.

— Игорь, прошу только об одном — чтобы ты всегда был со мной откровенен. Всё, что тебе не нравится в наших отношениях, всё, что тебя тревожит и заботит — мне необходимо это знать… Ради твоего счастья я готов принять любую правду. Даже то, что ты всё ещё любишь этого человека, несмотря на то, что он ответил равнодушием на твои чувства.

Чтобы прекратить эту пытку, Игорь отодвинулся от стола и кивнул.

— Хорошо, я пойду. Давай пойдем, мне всё равно.

Удовлетворенный, Майкл поднялся и поцеловал его в голову.

— Ты действительно хочешь этого? Ну, тогда придется пойти. А теперь отдыхай. Только не включай компьютер, не надо проводить столько времени за монитором. Лучше почитай хорошую книгу. Пойдем, выберем что-нибудь подходящее в моей библиотеке.

В пятницу Майкл отменил занятия английским и сам остался дома. Он даже позволил Игорю лишний час поваляться в постели — пришел к нему в комнату из своей спальни и прилег рядом в пижаме, целуя и поглаживая его спину, рассматривая пальцы и уши, отпуская нежные замечания.

По просьбе Игоря Бяшка где-то достал несколько упаковок сильного транквилизатора; от этого лекарства даже наутро хотелось спать, зато проще было пережить ночь, не думая ни о прошлом, ни о будущем. Игорь решил принять успокоительное и вечером перед презентацией, мысль о которой сильно его угнетала.

Почему-то в последние недели он часто вспоминал мать — то время, когда они жили в актерском общежитии, пока не появился дядя Витя. Он думал о том, что перед отъездом в Лондон должен навестить её на кладбище, но ехать туда с Майклом ему не хотелось; не хотелось и что-то объяснять. Окна спален и маленькой террасы в квартире Майкла смотрели во двор, но гостиная и кухня выходили окнами на проспект. Оттуда Игорь часто смотрел на фасад соседнего дома, подготовленного под реконструкцию. От дома и остался один фасад — кровлю и перекрытия уже разобрали, и через пустые проемы виднелось небо. Игорь ощущал внутри себя такую же рухнувшую пустоту.

После неторопливого завтрака — сухие хлебцы, овощи, немного сыра и холодной телятины — они с Майклом поехали в магазин мужской одежды, где нужно было примерить и забрать подогнанные по фигуре Игоря рубашки и костюм. Процедура покупок, всегда одна и та же, при других обстоятельства вызывала бы у Игоря насмешку, но с Майклом не получалось смеяться. Тот любил выбирать вещи серьезно и тщательно, предпочитая всё самое лучшее и дорогое. При этом вокруг должны были хлопотать менеджеры и продавцы, а Игорю полагалось устраивать перед ним персональное дефиле и откладывать для себя только те вещи, которые одобрил Коваль. В эти моменты Игорь чувствовал себя комнатной собачкой, на которую капризная хозяйка примеряет ошейники со стразами. И хотя ему были почти безразличны презрительно-завистливые или осуждающие взгляды магазинного персонала, он всё же немного нервничал от того, что Майкл так стремится показать себя полновластным хозяином его тела и души.

И в этот раз после короткого осмотра новой коллекции галстуков Майкл опустился на кожаный диванчик, а Игорь направился в примерочную, сопровождаемый одним из продавцов. Он долго раздевался и долго надевал костюм, охваченный апатией и нежеланием возвращаться в зал. Но когда, наконец, вышел, он увидел Измайлова, стоящего рядом с Майклом, и в первую секунду не поверил своим глазам.

Георгий смотрел на Коваля с высоты своего роста с неприязнью и удивлением, а при виде Игоря досадливо покачнулся каблука на носок.

Игорь вдруг понял, что за эти месяцы ровным счетом ничего не изменилось — любовь заполняла сердце, желудок и легкие, мешая дышать, затемняя зрение и перекрывая слух.

— Спасибо за приглашение, мы обязательно будем, — торопливо говорил Майкл, оглядываясь, улыбаясь самодовольной, но почему-то дрожащей улыбкой. — Игорь, иди сюда, поздоровайся. Вы же, кажется, знакомы?

Игорь сделал шаг вперед и наткнулся на взгляд Измайлова, ненавидящий и какой-то волчий. Они смотрели друг на друга всего несколько секунд, но этот взгляд отпечатался на лбу Игоря, как горящее клеймо.

— Очень рад. Прошу простить. Важный звонок, — как-то по-армейски отчеканил Георгий Максимович, вынимая из кармана молчащий телефон и отступая к двери.

После паузы Майкл взял Игоря под локоть, развернул к зеркалу.

— По-моему, сидит неплохо. Мне нравится. А как тебе?

Глядя на их отражение вдвоем, Игорь не мог узнать себя — спокойного, с очень прямой спиной, в то время как душа его корчилась, словно покалеченная личинка.

— Да, — сказал Игорь чужим голосом, когда уже нельзя было молчать.

— Тогда переодевайся. Я расплачусь, и поедем, — Майкл ещё раз оглядел его и, не скрывая улыбки удовольствия, повернулся к продавцам. — Мне всё нравится. Только давайте ещё раз уточним вопросы гарантийного обслуживания и возврата.

Когда они вышли из магазина и сели в машину, к Игорю снова вернулось сонное безразличие. Он курил, смотрел на плывущие мимо огни вечернего города, пытаясь припомнить стишок, который любил повторять Георгий Максимович — про устриц.

Сияло солнце в небесах как зеркало, точь-в-точь…

Майкл говорил:

— Странно, что мы встретили его именно сегодня. Но я рад, что ты остался так спокоен. Это должно было случиться рано или поздно… Ты ещё не представляешь, как тесен этот мир.

В квартире Майкл достал и осмотрел покупки, принес Игорю стакан свежевыжатого джуса.

— Тебе нужно взбодриться, нас ожидает долгий вечер. Я пойду в душ, а ты пока посмотри новости. Расскажешь мне, что происходит в мире.

— Да, — кивнул Игорь, думая о своём.

Когда в ванной зашумела вода, Игорь достал спрятанные под кроватью, за краем ковра, таблетки и начал глотать их одну за другой, запивая соком. Он выпил сразу две упаковки, а затем накинул куртку и вышел из квартиры.

Ещё по дороге из магазина он продумал план действий. Нужно было идти на стройплощадку, к руинам расселенного дома — из окна он видел, как рабочие пролезают через дыру в заборе, затянутую зеленой сеткой, с противоположной стороны от ворот, где находился пункт охраны. По выходным работы не велись, и ему никто не должен был помешать. Если не заметит сторож, его найдут только к понедельнику.

Он шел и думал о том, что его жизнь нужно смять и выбросить, как испорченный черновик. Он с самого начала был неудачником, не таким, как все — левша с ненормальными наклонностями, слепленный неправильно и только по недосмотру высших проверяющих не отправленный в корзину с браком. Он думал и о том, что, наверное, он и в самом деле простокваша, как говорил Бяшка, — человек без воли и достоинства, годный только на то, чтобы им пользовались как вещью.

Он вспоминал дядю Витю, которому позволял помыкать собой почти шесть лет, Китайца, который продал его Майклу, Бяшку, который подтолкнул его у края. Думать про Георгия Максимовича было больно, но Игорю хотелось мысленно вернуться в то время, когда они были счастливы. Вспоминая их первую встречу, поездку в Испанию и на Тенерифе, нежность и доверие, он вдруг понял, что хорошего было невероятно много — с самого начала и потом, целые дни огромного счастья, за которое, конечно, и нужно расплатиться сейчас. Это было справедливо, и от этой мысли на душе Игоря вдруг стало легко. Он шел по тротуару, но ему чудилось, что он лежит в бассейне, в ласковой морской воде. Голос, уже давно звучавший у него в голове, приобретал пугающую отчетливость:

— Сияло солнце в небесах, светило во всю мочь, была светла морская гладь, как зеркало точь-в-точь…

Глуховатый, как всегда в минуты близости, голос как будто манил его. Закрыв глаза, Игорь шагнул на зов и вдруг оказался на проезжей части, и тут же резко взлетел вверх, словно небесные акробаты подняли его на невидимых тросах.

Затем он услышал, как кто-то входит в его комнату в темноте и тихо притворяет за собой дверь.

Что очень странно — ведь тогда была глухая ночь.

 

Глава 6. ОПАСНЫЕ СВЯЗИ

— Главное, Жирный, надо раскрепоститься. Чтобы было такое реальное свинство… Чтобы все переблевались, чтобы ссали друг на друга, — мечтательно живописал Добрыня. — Чтоб фиеста такая свирепая, на долгую память.

Котов поддержал:

— Да, Жирдяй. Мальчишник — это не просто пьянка, это переломное событие в жизни каждого жениха.

Радик буркнул с набитым ртом:

— В бассейн только не блюйте, как в тот раз, стоки засоряются. И в ванной кончайте уже двери херачить… Мать ругается, что её достал вечный ремонт.

То, что Радик тайно «выводит птенца» — встречается с маленькой Наташей, из-за которой они соперничали с Котом, выяснилось через Китти. Котов не упускал случая поупражняться в остроумии на этот счет, но в ответ Радик только самодовольно усмехался. Когда Наташа забеременела, он ударился было в панику, но довольно быстро пересмотрел свой взгляд на вещи и даже возгордился. Очевидно, и его родителей впечатлил растущий арбуз живота, приделанный к тощей фигурке несовершеннолетней подружки сына. К свадьбе вызвали из провинции мамашу птенца, которая, по словам Радика, целовала ему руки и плакала от благодарности.

Самодовольное выражение и сейчас не сходило с круглого лица Радика, словно возвещавшего миру: я — отец, я — муж, я — взрослый человек. Максим даже отчасти завидовал примитивному душевному устройству приятеля, которому так мало было нужно для самоутверждения. Сам Максим уже два месяца существовал словно в каком-то вывихнутом пространстве, где не получалось иметь ни целей, ни желаний, ни чувств, а можно было только разными способами разрушать себя, а по утрам пугать случайных женщин в своей постели чтением чужих стихов. И вяло ненавидеть бестолковую пошлость каждой минуты бытия.

Процесс жизни давно уже напоминал ему падение Алисы в кроличью нору. Как и Алиса, падал он медленно — было достаточно времени и на апельсиновый джем, и на размышления об отвлеченных предметах. Как и Алиса, он не представлял, что будет делать, когда достигнет дна.

— Слышь, Толстый… А прикинь, она начнет рожать прямо на свадьбе? — предположил Добрынин, когда они уже выходили из ресторана. — Они же иногда на седьмом месяце рожают.

— Я ей рожу! Обратно засуну, — отвечал Радик с напускным цинизмом. — В эту свадьбу столько уже бабок вбухано. Одно её платье три штуки стоит.

— Интересно, а когда ты её трахаешь, Жирдяй, у вас пися до писи достает? — продолжал дразнить Радика Андрей. — У вас же животы теперь почти одинаковые.

— Представляю эту случку бегемотов, — фыркнул Кот.

— У баб и другие позы есть для этого дела, сынок, — покровительственным тоном ответствовал Радик.

— Правда, учитель? Поведаешь нам эту тайну?

«А кстати, хороший вопрос, — отметил про себя Максим. — Как у папы с молодой женой, достает до писи пися? Ждать ли нам прибавления в семействе или всё же старого пса не научишь новым трюкам?».

Проституток вызвонили по телефону и забрали неподалеку от станции метро. Худые, в сапогах и в коротких юбках, с сумочками через плечо, они пленяли своей неподдельностью. Максим взял их в свою машину. Они пили из жестяных банок какую-то отраву, пахнущую стиральным порошком, и заливисто смеялись.

— Какие классные пацаны, Ленка, я фигею! А это какая у вас тачка? Сколько стоит? У вас в натуре мальчишник? А кто женится? Вон тот пузанчик? С него простава!

По дороге заехали к Симакову — «позвать друга Костю».

— И где же Костя? — поинтересовались проститутки, когда Добрыня вернулся.

Тот похлопал ладонью по карману.

— Едет с нами.

На трассе Радик подсадил к себе ещё двоих — старую в рыжем парике и малолетку с испитым детским личиком. Перед выездом из города завернули в супермаркет, купили спиртного и закусок.

Заглядывая в пакеты, проститутки ещё больше развеселились.

— Уё-моё! Ленка, виски будем жрать!..

— До чего люблю нежадных мужиков… А костю-то можно лизнуть, или вы только для себя?..

— Давайте для начала представимся, — предложил Котов. — Меня зовут Андрей, я учусь в аспирантуре на юриста, увлекаюсь философией. Это мой друг Максим, он уже закончил ВУЗ и работает менеджером в строительной компании. В той машине — второй Андрей, он сотрудник мебельного предприятия.

— Андрей — держи хрен бодрей, — встряла смешливая долговязая Ленка.

— И виновник торжества, то есть жених. Его зовут Радий.

— Он у вас самый радиоактивный? — засмеялась вторая проститутка с накладными ногтями и наклеенными ресницами. — А мы — Лена и Света.

— Королевы минета! — захохотала её подружка.

Минут через десять Радик поморгал фарами и свернул с дороги к коттеджам. Увидав ворота, забор и сам дом, долговязая присвистнула:

— Вот это хаза! Богатенькие буратино, мальчики.

Радик открыл гараж, они заехали и выгрузили пакеты из машин.

— А чей особнячок-то? — спросила Света, сплюнув на окурок и продолжая держать его в руке, не решаясь бросить на бетонный пол гаража. — Ваши папа-мама не приедут? Или невеста?

— Без паники, девочки, — ободрил их Добрынин. — Если чего, мы скажем, что у жениха случился острый приступ спермотоксикоза, и нам пришлось вызывать бригаду неотложной помощи.

— Это мы — неотложная помощь? Ой, я уссываюсь! Тащи сюда наш медицинский чемоданчик, у меня там бо-ольшая клизма, ёпль…

— А я буду делать искусственное дыхание!.. Какие мальчишки прикольные, просто ад!

Подружки заливались смехом. Две другие проститутки, не знакомые между собой, настороженно молчали. Войдя в дом, они застряли в прихожей, стаскивая туфли и сапоги.

— Жиртрест, тебе кто из шлюх больше нравится? — спросил Котов, пока Радик растапливал камин.

— Ты, — с неожиданным остроумием ответил Кочетков. Кот поднял брови.

— О! Ты решил выйти из клозета, Жирдяй? Только на меня у тебя бабок не хватит. Такая жалость.

— А сколько надо? — спросил Радик. — Чтобы ты мне отсосал?

— Я штуку баков не пожалею, чтоб на это посмотреть, — заявил Добрыня.

— Знаешь, Жирный, каждый раз, когда я гляжу на тебя, я вспоминаю, что человек — это звучит гордо, — проникновенно признался Котов. — Но выглядит отвратительно.

Лена и Света взялись раскладывать на тарелках закуски, малолетка в рваных колготках подносила посуду. Только старшая проститутка осталась сидеть в стороне. Она курила, оглядывая их колючим взглядом. Добрынин разлил по стаканам виски.

— Ну что, помянем боевого товарища?

— За меня, — кивнул Радик. — Прощай, свобода.

Они выпили залпом, Радик сразу разлил ещё.

— А дамам? — напомнила Света.

— Господа шалавы, прошу к нашему шалашу.

— Третью за моего будущего наследника. Хорошо, что пацан. Продолжит род.

Выпили и потянулись к закускам. Кот спросил, перекатывая оливку во рту:

— Кстати, Жирдяй, а ты уверен, что этот наследник в животе у нашей очаровательной невесты — твой?

— А тебя всё жаба душит? — Радик обнял малолетнюю проститутку и уселся с тарелкой на диван. — Я её целкой взял, она и сейчас как недотрога. Всему приходится учить.

— Эта сентиментальная история напоминает мне сюжет одного известного литературного шедевра. Точнее, роман французского писателя Шадерло де Лакло «Опасные связи», который ты, Жирдяй, конечно, не читал. И, что очевидно, никогда не прочтёшь…

В ответ на это Радик демонстративно зевнул и засунул руку малолетке в лифчик.

— А ты в курсах, Кот, что особенно остро чувствуешь себя мужчиной, получив удар между ног?

Смешливые подружки устроились у стола и жадно ели. Добрыня подкладывал им закуски и подливал виски с умилением маркиза де Сада, угощавшего девиц отравленным печеньем; впрочем, без особого для них вреда.

Максим смотрел на них со странным чувством, словно в его сознании образовалась злокачественная брешь, черная дыра, в которой стремительно исчезал нехитрый смысл происходящего. Он выпил ещё, чтобы опьянеть, но почувствовал только тошноту.

Тем временем Котов подсел к немолодой рыжей проститутке.

— Как ваше имя, прекрасная незнакомка?

— Маргарита, — пробормотала она хрипло.

Тот сразу нашёл нужный текст:

— Приветствую вас, королева, и прошу извинить за мой домашний наряд. Отчего вы так серьезны? Быть может, у вас есть какая-нибудь печаль, отравляющая душу, тоска?

Та смотрела на него настороженно и хмуро.

— Ну, уж если вы так очаровательно любезны, а другого я и не ожидал, так будем без церемоний. Итак, рекомендую вам, донна, мою свиту… Граф Радольф, чародей и алхимик, любитель покушать, что вы можете наблюдать по его телосложению… Мсье Жак, убежденный фальшивомонетчик, государственный изменник. Посмотрите, как красив!

Кот указал на Добрыню.

Сообразив, что его странное поведение нужно принимать как шутку, две разбитные проститутки начали хихикать. Малолетка в рваных колготках слушала, открыв рот.

— А вот, позвольте представить, — Котов, усмехаясь, посмотрел на Максима. — Этот двадцатилетний мальчуган, мечтатель и чудак, с детства отличался странными фантазиями… Его полюбила одна девушка, а он продал её в публичный дом… Общество, как вы видите, небольшое, смешанное и бесхитростное.

— Какой пацанчик юморной, я фигею! Как по книжке чешет! — смеялись Лена и Света.

— А он в детстве попал в аварию, и ему вырезали все участки мозга, — весело объяснил Добрыня. — И вставили микрочипы. Научный эксперимент. Теперь у него встроенная флэш-память на сто гигов. Но надо постоянно подзаряжаться огненной водой.

— Ага, он всю Библию наизусть помнит, — подтвердил Радик. — Давай, сбацай чё-нить, Кот.

— Слушайте слово Господне, князья Содомские; внимай закону Бога нашего, народ Гомморский, — поднял руку Котов. — Ибо грядет день Господа Саваофа. И падет величие человеческое, и высокое людское унизится. И войдут люди в расселины скал и в пропасти земли от страха Господа и от славы величия Его, когда Он восстанет сокрушить землю.

— Во-во. А если тебя ударили по правой щеке, то подставь левую, затем уходи под локоть и ломи снизу в челюсть на добивание, — поддержал тему Радик.

Они выпили снова, и Добрыня достал из кармана пакет с россыпью цветных таблеток и плотными шариками фольги.

Потом были танцы и стриптиз, Добрынин выдал обычную порцию частушек, Лена и Света ласкали друг друга на ковре посреди комнаты, а Маргарита обслуживала Котова перед зеркалом в ванной, стоя на коленях на кафельном полу. При этом Кот смотрелся в зеркало и монотонно читал «Незнакомку» Блока.

Через какое-то время Максим оказался в спальне. Он лежал на краю широкой постели, закутав голову покрывалом, а рядом с ним кто-то шумно занимался любовью. Кровать скрипела, слышались стоны, и мир вертелся вокруг, как цветная юла.

В какой-то момент ему почудилось, что он всё еще на свадьбе отца, что он случайно уснул в спальне новобрачных, а они зашли и устроились рядом на постели, не замечая его присутствия. Но затем ему стало казаться, что это Таня прямо при нем отдается какому-то постороннему мужчине и монотонно стонет, и в голосе её звучит не наслаждение, а притупившаяся в силу привычки боль.

Максима стошнило и стало немного легче. Потом стошнило снова, и он начал медленно засыпать, когда в комнату вдруг вошел Радик и слегка потряс его за плечо.

— Макс, пойдем со мной на минуту.

Максим приподнялся и увидел, что в окне уже стоят предутренние сумерки, что рядом на кровати между подружками Леной и Светой спит Добрынин, и они обнимают его с двух сторон, словно нежные возлюбленные.

— А что тебе нужно? Я не хочу больше пить.

— Пойдем, пожалуйста, — повторил Радик непривычным для него просительным тоном. В лице его было что-то такое, из-за чего Максим, превозмогая себя, встал и пошел за ним.

Они поднялись по лестнице в верхнюю спальню.

— Вот, — Радик показал на кровать.

На постели, целомудренно прикрытая простыней, лежала малолетняя проститутка. В жидком сумеречном свете её лицо казалось безжизненным.

— Ну и что? — спросил Максим и в следующую секунду понял, что девочка мертва.

— Пощупай её, — предложил Радик.

Сам не зная, зачем, Максим подошел и дотронулся пальцами до её лба. Лоб был прохладный и твердый.

— Уже остывать начала, — заметил Максим, прислушиваясь к своим ощущениям.

Он не испытывал ни страха, ни метафизического уважения, которое должен бы чувствовать рядом с покойником. Только любопытство.

— Что с ней, передоз?

— Не знаю… У неё ноги сильно затряслись, я думал, она кончает, и сам кончил. Потом лежу рядом, чувствую — вонь, и мокро. Потом слышу — она не шевелится.

Максим приподнял девушку за плечи, её голова тяжело, неестественно упала набок. На задней части шеи, у основания черепа, чернела гематома.

— У неё, похоже, позвоночник сломан.

— Она сама, — сказал Радик. — Головой о кровать. Случайно.

Он смотрел на Максима, словно шестилетний мальчик, который испортил новую игрушку и врёт, чтоб избежать наказания.

— И чего ты хочешь от меня? — спросил Максим, чувствуя резкий приступ головной боли.

— Я уже всё обдумал, — заявил Радик решительно. — Мы сейчас эту блядь оденем, сунем в машину и выкинем где-нибудь на трассе. Все подумают, что это дальнобойщики. Или чёрные слили шлюху. Да можно и не одевать — в мешок сунем. И всё.

Максим попытался усмехнуться, но смог только скривить губы от новой вспышки боли в висках. Хотелось пить, он поднял с пола бутылку минеральной воды и с наслаждением сделал несколько глотков.

— И ты меня позвал, чтобы я тебе в этом помог? — спросил он Радика.

— Ну да, — ответил тот не слишком уверенно. — А ты чего, зассал? Так я Добрыню попрошу.

— Хорошо, я сейчас позову Добрыню, только ты сиди здесь, — проговорил Максим, чувствуя, как его начинает бить похмельный озноб. — Сиди здесь. И не пей водки, понял?

Когда он будил Добрыню, одна из девушек пошевелилась и посмотрела равнодушным пьяным взглядом.

— Отвали, Макс, я сплю, — простонал Добрынин, но Максим насильно усадил его на кровати, а затем поднял на ноги.

— Пойдем со мной. У нас траблы.

Когда они поднялись в спальню, там уже находился совершенно трезвый Котов. Он осматривал труп девочки, её опухшее лицо и шею.

— Поздравляю тебя, Жирный, — резюмировал он, оглядываясь на Максима и Добрынина. — Дадут лет пять при хорошем раскладе.

— Блядь, да я сказал, это несчастный случай! — всхлипнул Радик. — Она сама! Случайно! О кровать!

— Она сама себя душила жирными пальцами, следы от которых остались у неё на шее?

Радик обхватил голову руками и начал раскачиваться вперед и назад, издавая глухие стоны.

— Давайте без истерики, — попросил Максим. — Нужно решать, что делать.

— Лично я уезжаю, — заявил Котов. — Прямо сейчас, на электричке. Доносить я не буду, но если спросят, расскажу всё, как было.

Добрыня тоже подошел к мертвой девушке, заглянул ей в лицо.

— Жирный, ты чего, опух в атаке? На хера ты это сделал-то? Тебя в детстве не учили, как колготки надевать? Что две дорожки — это жопа?

— Я тоже поеду домой, — проговорил Максим. — Мне завтра на работу.

— А я? — вскинулся Радик. — Куда я её дену? Вы чего, приссали все?

Котов пожал плечами.

— Конечно приссали, Жирный. Это уголовное дело. Ты развлёкся перед свадьбой — теперь сам решай свои проблемы. Кстати, я бы не советовал тебе сбрасывать труп на трассе. Её скорей всего найдут, со следами насильственной смерти… покажут её портрет сутенерам, выйдут на кого-нибудь из её подружек, которые сейчас дрыхнут внизу. Они расскажут, как приехали с нами на дачу, а потом их коллега исчезла. Менты нас возьмут и будут разбираться, кто сломал ей позвоночник. И кто помогал вывезти труп. В общем, я бы порекомендовал её закопать или утопить, привязав какой-нибудь груз. Нет тела — нет дела.

— Пиздец, — вздохнул Добрыня. — Отметили, бля, мальчишник. Таджикские школьники пишут сочинение «Как я провез это».

— Кто-нибудь из нас умеет копать? — спросил Максим, оглядывая серые в сумеречном свете лица.

— Кстати, у вас ещё три потенциальных свидетеля, — напомнил Котов.

Радик продолжал раскачиваться на стуле, уставившись в какую-то точку на обоях. Добрыня окликнул его.

— Жирный, блядь! …

— Я вижу единственный разумный выход, — проговорил Кот, вдруг сжалившись над приятелем. — Мы сейчас увозим девиц, якобы нам надо в город, а ты остаешься здесь.

— Я не буду с ней оставаться! — воскликнул Радик.

— Ты звонишь своему отцу, — невозмутимо продолжал Котов. — И рассказываешь ему всё как есть.

— Он меня убьет.

— Не убьет. У него наверняка есть люди, которые умеют копать. Поверь мне, проще и дешевле решить проблему на этом этапе, чем потом разбираться с силовыми структурами по факту трупа.

— Котов прав, — сказал Добрыня. — Это лучший вариант.

Радик поднял на Максима жалобные, полные слез глаза.

— Он меня убьет.

— Хочешь, я позвоню твоему отцу? — предложил Максим через силу. — Я позвоню, а вы разбудите девок. Только дай мне алькозельцер, Жирный.

Эта простая просьба как-то оживила Радика. Они вместе спустились на кухню, нашли в аптечке средство от похмелья.

Старшая проститутка, Маргарита, вышла к ним уже одетая. Она включила чайник и заварила свежий чай, и Максим с удовольствием выпил чашку, время от времени спохватываясь: о, господи, смерть. Смерть человека, девочки, которая смеялась и дышала ещё два часа назад.

Две другие проститутки тоже вышли в кухню, зевая и пряча помятые лица.

— Извиняемся, девчата, — натужно балагурил Добрыня. — Бизнес есть бизнес. Едем заключать срочную сделку, на восемнадцать миллионов долларов. От таких предложений не отказываются… не, ну чаю можно выпить, конечно. Лучше кофе.

Затем, выйдя в коридор, Максим заперся в какой-то кладовке и позвонил с телефона Радика его отцу. Невозможно было рассказывать всё, и он сообщил только, что Радику нужна срочная помощь, но с ним всё в порядке, он жив и здоров. Кочетков-старший потребовал, чтобы трубку передали сыну, и Максим с облегчением выполнил его пожелание. Одновременно он подумал, а что бы было, если бы сам он оказался в подобной ситуации? Как бы поступил его собственный отец?..

Потом проституток усадили к нему в машину, с ними сел Кот, а Добрыня все же остался с Радиком, у которого началась истерика. Максим видел, что старшая, Маргарита, что-то заподозрила. Но это было даже к лучшему — она явно принадлежала к числу людей, которых осторожность делает молчаливыми. Лена и Света проспали всю дорогу и не скрывали радости при получении чаевых сверху обговоренной таксы.

Таня не сразу отперла дверь: спросила «кто там», крикнула «сейчас», и ещё минут пять Максим ожидал на лестнице, пока она оденется и предупредит своего гостя, или ещё бог знает что. Наконец, она впустила его, извинившись.

— Налей мне, пожалуйста, чаю, — попросил он. — Если, конечно, ты одна. И можно у тебя немного поспать?

— Тебя что, выгнали из дома? — спросила она, зевая.

— Нет, — ответил он. — Просто не хочу оставаться сам с собой.

Она немного располнела, или так казалось из-за просторного халата, из-под которого торчала сиреневая ночная рубашка. Лицо сделалась словно мягче, проще и женственнее, но золотые волосы, кое-как подколотые на затылке, все так же гладко блестели, и губы были так же свежи, а в квартире царил всё тот же уютный беспорядок.

Вытерев кухонный стол, она поставила перед ним чашку и села, дожидаясь, пока закипит чайник.

— Я рад тебя видеть, — сказал Максим. — Надеюсь, ты никуда не спешишь?

— Сейчас полдевятого утра, — напомнила она. — Я работаю вечером. Нет, в спальне меня никто не ждет, если ты об этом.

— Да, извини, — кивнул он, едва сдерживая острое желание уткнуться лицом в её колени.

Таня смотрела на него с грустью.

— Надо тебе завязывать с наркотиками. Совсем плохо выглядишь. Может, к врачу сходить?

— Дело не в этом, — покачал головой Максим. — Я просто хотел сказать тебе, что… Даже не знаю, зачем я приехал. Как-то глупо всё.

Она разлила чай по чашкам и закурила.

— Ладно, расскажи, чем ты занимался всё это время. Что нового? Как твой отец?

— Да, собственно, ничего. Вернее, нет, папа женился. Была свадьба, человек сто гостей. Обед, музыка, торт — всё как положено. Сейчас они уже вернулись из Европы. Медовая неделя.

— А как же Игорь? — искренне удивилась она.

— Папа, кажется, отправил его куда-то учиться. За границу… Так что приличия соблюдены. А Радик женится на этой маленькой модели. Наташа, так её, кажется, зовут. Она уже на седьмом месяце. Собственно, сегодня ночью мы справляли мальчишник.

Таня смотрела на струйку дыма над своей сигаретой.

— А ты?

— Нет, я не женюсь ни на ком.

— Я не об этом… Ты что делаешь?

— Тебе действительно интересно? Мы делим бизнес с бывшими компаньонами деда, они выходят из компании. Вот я сейчас занимаюсь бумагами по итогам инвентаризации, готовлю независимые оценки для арбитражного суда. Скучная работа, честно сказать, — Максим посмотрел на Таню, глазами спрашивая другое, самое важное сейчас. — Ты знаешь, мне всё время снится один и тот же сон. Как будто я карлик. Я маленький, у меня жесткие торчащие волосы… Я спрятался в постели, но тут кто-то меня вытаскивает, берет за бока, как младенца, поднимает вверх и говорит: «Вот он, карлик Нос»! И я понимаю, что я беззащитное, озлобленное существо… и мне очень страшно. — Она молчала, и Максим торопливо продолжал: — У меня будто что-то разомкнулось в голове. Кажется, я уже скоро начну слышать голоса, как Жанна Д’Арк. Не знаю, зачем я живу. Сегодня я видел смерть и подумал: может быть, ты была права? Может быть, мы и есть — олово для пуговиц?..

Она смотрела на него с изумлением и жалостью. И он вдруг понял — да, её нежность и жалость, вот зачем он приехал сюда, вот чего он искал. Она покачала головой.

— Максим-Максим… да ты совсем не в себе.

— Да, — сказал он. — Я не в себе. Мы можем сейчас заняться сексом?..

По её лицу он понял, какой ответ услышит. Ему вдруг сделалось невыносимо стыдно самого себя, вывалившего душевные помои перед женщиной, которую он так пронзительно любил и желал.

— Мне тебя жалко, правда, — с усилием пробормотала Таня. — Но у нас ничего не получится, Макс. Я ничего не могу сделать. Прости.

Он допил чай и поднялся.

— А, черт, и пуговица оторвалась, — сказал он, застегивая куртку. — Извини, я тут что-то наболтал… Ещё не протрезвел после этой фиесты.

— Подожди, — вдруг спохватилась она. — Ты не обиделся? Может, тебе чем-то помочь?

— Нет, нет, — он покачал головой. — Просто надо выспаться. И выкинуть эту куртку. И вскрыть себе вены консервным ножом. Это я пошутил, если ты не поняла.

Спускаясь по лестнице, уже на нижнем этаже, он чувствовал, что Таня всё еще стоит в дверях, глядя ему вслед. В какой-то момент он подумал, что должен вернуться и всё объяснить, достучаться до неё, пообещать, что всё изменит и исправит. Но миг спустя осознал, что ничего изменить нельзя. Что теперь он может только двигаться вперед — без цели и смысла, поедая отпущенное ему время как безвкусный овсяный кисель.

Утро было свежее и ясное, наполненное щебетом птиц и запахом цветущей черемухи. «А кстати, отличная идея — покончить с собой в такое утро», — подумал он и зачем-то заставил себя громко, в голос рассмеяться, с усилием растягивая отвердевшие мышцы вокруг рта.

 

Глава 7. ВИНО ИЗ ОДУВАНЧИКОВ

Машину пришлось оставить за воротами, и Георгий Максимович пошел через парк, вдыхая весенние испарения жирной земли, отгоняя мошкару, роями вьющуюся над тропинкой.

День обещал быть по-летнему жарким. На перекопанных клумбах вспухла почва, выпуская на свет острые ростки; кусты и деревья словно окутала прозрачная зеленая пелена, бабочки грелись на свежеокрашенных стенах. И повсюду, вокруг жилых корпусов и зданий клиники, вдоль дорожек и у крыльца — словно кто-то расплескал желтую краску, — расцвело несметное множество одуванчиков.

Переговорив с врачом, молодым, деликатным до приторности азиатом в золоченых очках, Георгий получил медицинскую карту, компакт-диск с отчетами о проведенных процедурах, распечатки по счетам. Ему также выдали пакет с витаминами и лекарствами, которые Игорь должен был принимать ещё какое-то время.

О том, что мальчик попал в больницу с травмой головы после автомобильной аварии и с тяжелой интоксикацией таблетками, Георгий узнал от его тётки. Он сразу перевез Игоря в эту частную клинику, вернее, реабилитационный центр, который присоветовал Казимир — партнер лечил там племянницу от наркозависимости. Георгию было на руку, что в этом учреждении строго охраняли информацию о клиентах. Сюда не мог попасть посторонний, а свобода больных была ограничена довольно большой, но хорошо охраняемой территорией за бетонным забором.

Медицинская сестра проводила Георгия в жилой корпус. Постучав, открыла дверь в отдельную палату, вполне комфортабельную, как номер в приличной гостинице.

Игорь лежал в постели и листал журнал.

Его сбритые наголо волосы уже начали отрастать, краски вернулись на похудевшее за время болезни лицо. Но под глазами ещё лежали тени, и взгляд был застывшим и настороженным. Завидев Георгия, он спрятал под одеяло свои изящные босые ступни.

— Здравствуй, — сказал Георгий Максимович, останавливаясь посреди комнаты. — Ну, как ты себя чувствуешь? Несмотря на интенсивный курс лечения ухудшения не наступило?

— Спасибо, хорошо, — ответил Игорь без всякого энтузиазма, не реагируя на шутку.

Одуряющий аромат весенних соков проникал в палату сквозь настежь открытые окна, смешиваясь с едва различимым, но вездесущим запахом медикаментов. Георгий подумал, что если бы не медсестра, которая всё не торопилась уходить, он решился бы, наконец, обнять мальчика, горячего и голого под измятой пижамой.

— Тогда собирайся, тебя выписывают, — сказал он, прокашливаясь. — Я приехал за тобой.

Игорь сейчас только вынул из ушей «ракушки» от музыкального плеера, встал и с равнодушным видом начал раздеваться. Чтобы не смотреть, Георгий вышел в коридор, дал чаевые медсестре и санитарке. Игорь появился в холле минут через пять, уже в толстовке и в джинсах, с небольшим пакетом в руках. В молчании они прошли через парк к воротам, сели в машину.

— Может, хочешь с кем-то попрощаться? — запоздало спохватился Георгий Максимович. — Может быть, с врачом?

— Нет, — ответил он и даже не обернулся в сторону забора.

За то время, что Игорь находился в клинике, Георгий навещал его два раза, но так и не успел поговорить ни о том, что случилось, ни об их совместном будущем. Впрочем, это будущее пока представлялось несколько смутным. Георгий твердо знал только одно — теперь Игорь должен быть рядом, каких бы усилий это ни стоило.

Они выехали на трассу, не слишком оживленную в этот час, миновали строящийся коттеджный поселок — проект недружественных конкурентов. Верхушки берез, ещё сквозные на просвет, были облеплены шапками грачиных гнезд.

— Ты завтракал? Как вас кормили? — спросил Георгий, стараясь справиться с растущим и уже причиняющим физическое неудобство внутренним напряжением.

— Нормально, — вяло ответил мальчик. — Икру давали, перепелиные яйца. Овощи. А на обед телятину, рыбу.

— Я бы тоже перекусил. Сегодня выпил только чашку кофе. Тут по дороге видел рекламу ресторана с символичным названием «Причал». Заедем?

Игорь пожал плечами, оглядываясь в окно на протянувшуюся вдоль шоссе березовую рощу.

— Вот и отлично, — начиная злиться на него и на себя, кивнул Георгий. — Раз тебе так проще, буду принимать решения сам.

«При этом, — мысленно добавил он, — чувствовать себя полным идиотом».

В летнем ресторане, выходящем большими окнами на залив, совершенно пустом в этот час, пахло подгоревшими шашлыками. Они сели за стол, Георгий заказал себе овощной суп и жаркое, Игорь — кофе и пачку сигарет.

— Курить вредно, — заметил Георгий, чувствуя, как смешна и нелепа его нерешительность. — Кстати, и спиртного тебе нельзя.

— Курить вредно, жить противно, — без улыбки ответил мальчик, так, кажется, ни разу и не взглянувший ему прямо в глаза. — Кстати, никотин — единственное известное науке средство от шизофрении.

— Рак легких ничем не лучше, — возразил Георгий, но всё же протянул ему зажигалку и закурил сам.

Георгий неосознанно ожидал, что Игорь подскажет ему стратегию поведения — неважно, будут ли это упреки, или оправдания, или застенчивая благодарность. Но мальчик держался скованно и настороженно, как с посторонним человеком. В какой-то момент Георгий увидел их со стороны: мужчина под благовидным предлогом привел в ресторан сына друзей, или своего студента, или просто парнишку с пляжа. И теперь мучительно пытается приступить к делу и одновременно сохранить достоинство, что в подобных обстоятельствах почти невозможно. В нем вдруг проснулись давно, казалось, забытые страхи — боязнь отказа, стыд обнаружить свою несостоятельность, ощущение неловкости каждого своего жеста и слова.

Нужно было бы просто признаться: «Игорь, я схожу по тебе с ума и страдаю от ревности. Скажи, что теперь ты только мой, и поедем скорей, чтобы насладиться друг другом». Но вместо этого он спросил:

— Так что, может, расскажешь, что с тобой произошло? Почему ты не поехал в Будапешт? И откуда вообще взялся этот Коваль?

— Так получилось, — ответил Игорь, вялым движением стряхивая пепел с сигареты.

— Хорошо, а как получилось с этими таблетками и с наездом на дороге? Ты же мог запросто умереть или остаться инвалидом. Это чудо какое-то, что всё обошлось.

Тот молчал, и это молчание почему-то всё сильнее задевало Георгия.

— Ты категорически не хочешь об этом говорить? Ладно, зайдем с другого конца. Мне звонил этот твой… Майкл. Сказал, что шокирован и ничего такого не предполагал… В общем, хотел видеть тебя. Я обещал передать тебе его пожелания при первой возможности. Это из-за него ты наелся снотворного?

— Нет. Не из-за него. И не из-за тебя, — ответил мальчик тем же равнодушным тоном. — Просто чувствовал себя как жаба в миксере.

От досады на то, что он, очевидно, находит всю эту ситуацию забавной, Георгий перешел в наступление:

— Кстати, я так и не увидел здесь почвы для трагедии. Понимаю, ты совсем не хотел учиться или работать, вообще заниматься каким-то полезным делом… Это диагноз вашего поколения — хотите получить всё и сразу, палец о палец не ударив, как Емеля на печи. Или крокодил, который даже ходит лёжа. А тут подвернулся этот Коваль… Поездки, подарки — он, как я понял, умеет пустить пыль в глаза. А ты привык жить за счет мужчин, тебя это почему-то не смущает. Вероятно, я тут тоже виноват… Одним словом, я признаю, что вел себя не безупречно. Но и ты не остался в долгу…

Игорь вдруг начал пристально что-то рассматривать на своей руке, уже без околичностей показывая, что ему не интересен этот разговор. Георгий продолжал, сдерживая досаду:

— В общем, суммируя всё вышесказанное, мы, фактически, квиты. Я подозреваю, что и с Ковалем ты связался ещё до Будапешта, за моей спиной… Поэтому предлагаю обойтись без взаимных выяснений, а просто попробовать… как-то конструктивно… начать всё заново. Поискать какой-то компромисс. В рамках сложившейся ситуации. Если ты, конечно, не предпочитаешь другие варианты… Я же, собственно, не знаю, каковы твои планы на будущее. Может быть, ты хочешь вернуться к нему?

— Нет, не хочу, — быстро ответил Игорь, и на секунду в его глазах мелькнула паника.

Георгий испытал приятное чувство удовлетворения. Но, подавшись вперед, он увидел желтую божью коровку, которая взбиралась по тыльной стороне ладони мальчика, и снова рассердился.

— Игорь, я не спорю, жизнь насекомых чрезвычайно познавательна… Но, кажется, мы сейчас говорим о каких-то действительно важных вещах. Фактически, о высоких чувствах. И мне, к твоему сведению, это стоит труда!

— А тот ночной клуб? Помнишь, ты хотел сделать на крыше? — спросил мальчик невпопад.

В этот момент Георгий вспомнил выкрашенные зеленой краской коридоры общественной больницы, по которым шагал, чтобы забрать его — обритого, обколотого лекарствами, дорогого сердцу, как ребенок, потерянный и чудесным образом обретенный. С этим воспоминанием вернулось и чувство вины.

— Клуб?.. Да, я подписал проект. Почему ты спрашиваешь?

Он пожал плечами:

— Просто. Ты же говоришь — начать всё сначала.

— И что? Тебя это не устраивает? — Георгий почему-то ожидал, что он начнет торговаться и ставить условия. — Ну, давай, я внимательно слушаю. Давай уж всё обсудим «на берегу». Как ты это видишь? Как бы ты хотел?

Игорь снова передернул плечами.

— Не знаю. Мне без разницы, — но тут же заговорил с усилием, словно перебарывая себя: — Я хотел, чтобы ничего не чувствовать. Чтобы всё забыть. Но у меня не получилось. Такая хрень. К концу сказки добро победило разум. — Едва ли не в первый раз за это время он прямо взглянул на Георгия, изобразив на лице что-то вроде усмешки. — Наверное, любовь?

«Любовь», — хотел было ответить Георгий. Но подумал, что, признав это вслух, тут же отдаст себя во власть тем жадным и непредсказуемым голым божествам, которые осеняют благодатью крыл, но могут пустить стрелу в сердце, а затем выпить глаза и выклевать печень.

Божья коровка забралась, наконец, на палец мальчика и полетела к окну.

Георгий выключил телефон и повез его к себе на Мытнинскую. Начал раздевать прямо в прихожей, едва захлопнув входную дверь.

Игорь проявил всё же прежнюю свою внезапную строптивость.

— Тебе что, жена не дает? — пробормотал он, высвобождаясь с нервным смешком. — Ты как с зоны откинулся. Иду, а волка семеро козлят… Она, случайно, нас тут не накроет? А то уже был аналогичный случай в Лосево…

— Это ты как из колонии для малолеток, худой и бритый, — возразил Георгий. — Этот Коваль тебя, похоже, не кормил, только трахал по всей программе?.. Заставлял отрабатывать затраты?

— Я теперь понял, что такое с порога в постель тащить, как уличную завалюху, — заметил Игорь, когда они уже оказались в спальне.

— Но ты ещё не понял, чем это грозит.

Георгий успел подумать ещё, что никогда, наверное, не был так ясно и жадно счастлив. Затем у него перехватило дыхание, словно он нырнул в прорубь после бани, когда и ледяная вода, и морозный воздух становятся обжигающе горячи.

Посреди ночи он пробудился и приподнялся в постели, осторожно снял с себя руку спящего мальчика. Пошатываясь, как пьяный, поднял с пола разбросанную одежду. Выпил в кухне воды и набрал Маркова.

— Кидаем Сирожей по «Альмагесту», я решил. По старой схеме, без всяких арабесок. Сливаем акции через опцион и банкротим прокладку. Пускай потом ищут прошлогодний снег на полигоне.

— Погоди, погоди, — пробормотал сонный Марков, — ты что там, анаши обкурился?

— Говорю, запускаем схему прямо завтра. А пока отвлечь их на базовый актив. Лишние деньги портят людей, а мы по-дружески снимем порчу. Кто не рискует, тот пьет один кефир.

Марков пробормотал неразборчивое ругательство, громко почесался.

— Ну да… Такие они дураки… А ты знаешь, сколько сейчас времени, на всякий случай?

— Я знаю, что старика Рабиновича уважали не за камни в почках, а за бриллианты в желудке. Обмозгуй мою мысль, завтра нарисую всё конкретно, — сказал Георгий и повесил трубку.

 

Глава 1. УТРАЧЕННЫЕ ИЛЛЮЗИИ

Город изнывал от жары второй месяц. На дорогах плавился асфальт, в офисах отказывали климатические системы. В белом от зноя небе редко проплывало прозрачное облако, не обещая дождя, и вечера совсем не приносили прохлады, лишь напитывая воздух банной влажностью.

Цветы в оранжерее, за день истомленные зноем, жадно пили воду и молчаливо жаловались Марьяне, ей же некому было пожаловаться на жар, который сжигал её изнутри. О том, что происходит в её семье, она не могла рассказать ни Светлане, ни Алексею, ни кому-то из друзей отца. Обида копились в ней, словно черный клубок, а будущее казалось беспросветным коридором, по которому она обречена двигаться наощупь в полном одиночестве. От отчаяния Марьяна решилась на странный шаг — отправиться на прием к гадалке, о которой услышала от косметолога в салоне.

Эта женщина получила известность после участия в телепередаче, где колдуны и целители демонстрировали свои необычные возможности. Она брала за сеанс немалые деньги, но, по отзывам, творила настоящие чудеса — находила пропавших людей, узнавала прошлое и давала точные предсказания. Марьяна не особенно верила в помощь потусторонних сил, но не могла не видеть, что происходящее с Георгием не поддается рациональному объяснению. Это было слишком похоже на колдовской морок, наваждение, приворот.

Гадалка, крупная женщина с резкими чертами лица, принимала посетителей в собственной квартире, разделенной на жилую зону и «кабинет». В прихожей и гостиной, где Марьяне пришлось ждать минут десять, ничто не говорило о занятиях хозяйки, но кабинет был богато декорирован атрибутами её профессии — церковными свечами, чучелами мелких зверушек, хрустальными шарами. Стеллаж был уставлен флаконами с маслами и солями. На столе были разложены колоды гадальных карт.

Ведунья вышла, одетая в расшитый бисером черный балахон. У неё был брезгливый, равнодушный рот и совиный взгляд, не выражающий ничего, кроме усталости. Тяжелый макияж старил лицо, но руки, унизанные крупными серебряными кольцами, были пухлыми и свежими. Она едва взглянула на Марьяну и сразу взялась за карты, вынула из ящика стола стопку канцелярских листков.

— Напишите здесь ваше имя, дату и время рождения. И расскажите свою проблему.

— Я рассчитывала, что это вы расскажете обо мне, — возразила Марьяна, всё же выполняя указания.

— Ну не я же к вам пришла, — ответила та с нетерпеливой гримасой. — Я не буду загадки разгадывать. Обрисуйте вопрос, а я скажу, могу помочь или нет.

Задетая и удивленная её тоном, Марьяна заметила:

— Мне сказали, что за ту цену, которую я заплатила, я получу полный комплекс услуг.

— А сколько вы заплатили?

Марьяна назвала сумму. Колдунья поморщилась, перебирая карты.

— Ладно, пусть будет комплекс. Так что у вас, муж завел любовницу? И что вы хотите? Её отсушить, а мужа вернуть? Я так поняла?

Для Марьяны вдруг стало очевидным, что она совершила глупость, придя сюда, чтоб за свои же деньги служить предметом насмешек для безвкусной полуграмотной бабы, ловко устроившей бизнес на продаже несбыточных надежд. Разложив карты, колдунья рассматривала их со скучающим видом, подперев щеку рукой.

— Муж у вас видный мужчина? Бизнесом занимается? И лет ему возле сорока?

Марьяна тут же поняла, что это первое, что мог предположить любой доморощенный психолог.

— Вы на него сильно злитесь, хотя злиться вам надо на себя, — в том же духе продолжала прорицательница.

— А вы можете сказать, почему я на него так сильно злюсь? — спросила Марьяна. Она всё же решила заставить гадалку затратить усилия хотя бы на то, чтобы отделаться от неё без скандала.

— Могу. Только вы это сами знаете. Я лучше скажу, что вам делать дальше. — Она взяла со стола одну из карт и показала Марьяне. — Это карта вашего мужа, Король кубков. Он амбициозный, властный человек, занимающий высокий пост. В делах он преследует цели любыми средствами и почти всегда добивается успеха. В личной жизни он человек страстный, с порочными наклонностями. Это вас притягивает в нем, и вы не думали о последствиях, когда выходили замуж. Хотя вы знали про его сложности. А это вы — перевернутая Луна. Вы блуждаете в сумерках, без дороги, без понимания, куда вам нужно идти. — Решив, видимо, всё же выполнить ритуальный минимум, гадалка зажгла на столе несколько свечей, вынула из связки и передала Марьяне амулет, сделанный из камней и перьев. — Зажмите это в левой руке. И дайте мне фотографию своего мужа. Вы же принесли фотографию?

Марьяна и в самом деле захватила несколько фотографий Георгия, сделанных во время их свадебного путешествия — об этом её предупредила по телефону секретарша прорицательницы. Разглядывая фотографии, гадалка даже не стала скрывать внезапно пробудившийся интерес.

— Да, мужчина интересный. Понятно ваше беспокойство. Но мой вам совет, — сказала она, взглянув на Марьяну с откровенной женской завистью, — не пытайтесь удержать его. Всё равно не получится. Этот мужчина не ваш.

Опешив от такого нахальства, Марьяна заявила:

— Если вы будете продолжать в том же тоне, я потребую свои деньги назад. И вы их мне вернете. Я не ожидала чудес, но вам, видимо, неизвестны даже элементарные правила работы с клиентом.

— Господи ты боже мой! — хмыкнула гадалка, но не стала спорить. — Сожмите амулет, вдохните масла из этого флакона и сосредоточьтесь на своей проблеме. Помогайте мне, я же не могу работать за вас!

Марьяна подчинилась приказу. «Нужно доиграть в эту игру, раз уж пришла», — подумала она.

Гадалка долго разглядывала фотографию Георгия, поднося к ней руку; тасовала и раскладывала карты, и словно пыталась что-то увидеть в пламени свечи. Марьяна почти впала в транс, завороженная пряными запахами, мерцающим светом, неспешными движениями женщины. В какой-то момент ей стало почти комфортно, и она даже удивилась этой внезапной перемене. Но когда гадалка заговорила, раздражение вернулось снова.

— Ваш брак не имеет силы и покровительства. У вас нет и не будет детей, — заявила она. — Всё, что бесплодно, не получает поддержки свыше. Но между вами стоит ребенок — может, у вашей разлучницы есть сын от него. Или она ждет ребенка. Он разрушает ваши надежды.

Это был первый фактический, но самый существенный промах ведуньи, и Марьяна не стала молчать.

— А что вы ещё можете сказать про эту женщину? — спросила она вкрадчиво. — Сколько ей лет? Какого цвета у неё волосы? Где они познакомились?

— Это не важно, какая разница, — пожала плечами гадалка. — Я вижу не человека, а силу, которая вас разлучает.

— Так я вам скажу, — проговорила Марьяна, не сдерживая ядовитой усмешки. — Моя разлучница, как вы выражаетесь, не имеет ребенка и не может его иметь от моего мужа — по физиологическим причинам. Потому что этой женщины не существует в природе. И я должна была первым делом услышать это от вас.

— Как не существует? — возмутилась гадалка. — Я всё вижу отлично! Вы пришли из-за любовного соперничества, вы сами сказали. Я вижу вашу ревность, злость. Вижу, что впереди тупик.

— А я вижу вашу полную профессиональную несостоятельность, — проговорила Марьяна почти с торжеством.

На лице женщины вдруг мелькнула догадка. Поднеся руку к свечам, она сделал вид, что читает в пламени какие-то знаки.

— Да, теперь мне показали, это не женщина. Это мужчина. Молодой. Красивые глаза. Волосы светлые, или русые.

— Можно было догадаться и раньше, — заметила Марьяна желчно. — И без всяких сверхъестественных способностей. Это ведь не редкий случай в вашей практике, разве не так?

— Я вам сочувствую, — с холодным злорадством произнесла гадалка. — Но повторяю, здесь ничего нельзя сделать. Я вам с самого начала сказала — отпустите это мужчину. У него свой путь, а у вас — свой.

Возмущенная, Марьяна даже встала со стула.

— Знаете, когда я шла сюда, я ожидала совсем другого. Муж изменяет мне, почти не скрываясь, постоянно врет, содержит этого… эту наглую дрянь… Купил ему квартиру, машину! Ездит с ним на курорты! И теперь я должна отпустить их и благословить? Может, ещё отдать им свой бизнес и все деньги?

— А чего вы ждали, когда шли сюда? — спросила колдунья, подняв бровь.

— Я не верю во всё это, но есть же какие-то ваши способы — приворот, порча, проклятье? Я заплатила, вы должны мне хотя бы что-то предложить! Хотя бы ради формальности!

— Во-первых, я ничего вам не должна, — заявила женщина, скривив накрашенный рот. — Во-вторых, порчей я не занимаюсь, это всегда обращается против того, кто заказал. Если вы хотите взять на душу этот грех, зачем вам экстрасенс? Наймите пару уголовников, они ему любую порчу наведут. Просто припугнут или отделают хорошенько, лицо ему испортят. Может, ваш муж после этого успокоится.

— Он сразу поймет, что это сделала я, — возразила Марьяна, опускаясь на свое место.

— Да, поймет, — кивнула гадалка, тасуя колоду. — Но вы же сами сказали, что не верите в магию. А раз не верите, она вам не поможет.

Марьяна чувствовала, что уже достаточно унижена этой лживой черствой женщиной, но почему-то не могла уйти. Обида, копившаяся все эти месяцы, вдруг вскипела в ней и поднялась, как грязная пена. Она была готова расплакаться от беспомощности, от жалости к себе, от невозможности бороться с чужой наглой волей, отнимавшей у неё последнюю надежду.

— Помогите мне, и я поверю во что угодно! — потребовала она, сдерживая дрожь в голосе. — Сделайте так, чтоб он уехал, заболел, умер! Мне не стыдно этого желать, потому что он — бесполезная дрянь, без сердца и без души. Ему нужны только деньги моего мужа, он умеет устроиться на чужой счет. Как насекомое-паразит. Всем будет только лучше, если он исчезнет из нашей жизни!

Продолжая перемешивать карты, гадалка смотрела на неё своим тяжелым взглядом из-под накладных ресниц. Молчание затягивалось, и Марьяна нетерпеливо топнула ногой.

— Сделайте это, и я заплачу сколько нужно. Только предъявите мне результат!

— Порча всегда может обернуться против того, кто её наводит, — проговорила колдунья. — Слишком большой риск. Я соглашаюсь на это только в особых случаях.

— Просто скажите, что ваши карты и свечи — надувательство и больше ничего!

— Остыньте, дамочка! — нахмурилась ведунья. — Деньги не всё решают в этом мире.

— Зачем вы их тогда берете?

Гадалка подумала с полминуты, или сделала вид, что обдумывает что-то, затем вздохнула.

— Ладно, вам всё равно тут никто не поможет, кроме меня… Но уж если я и возьмусь за это дело, то заплатить нужно будет вперед. И стоит это будет дорого — мне потом три дня очищать свою ауру от негативной энергетики.

— Нет, это исключено, — сказала Марьяна, внезапно успокаиваясь. — Я ничего не буду платить, пока не увижу результат. Хватит того, что я уже потеряла с вами деньги и время.

Ведунья задула свечи, собрала колоду.

— Раз так, чего вы здесь сидите?.. Да, последний вопрос: ваш муж ведь давно с вами прекратил интимные отношения?

— Это я прекратила! — вспыхнула Марьяна. — Мне противно даже думать, чтобы он касался меня после этой грязи! И кто вам вообще позволил лезть в мою жизнь?

Подумав, ведьма достала с полки один из флаконов.

— Вот, возьмите это. Идите домой. Примите душ и смажьте всё тело этим маслом. Ваш муж придет сегодня и захочет с вами переспать. Можете отказываться, но я бы не советовала. Это вам будет доказательство, что я могу реально вернуть мужа к жене.

— Хорошо. Если будет, как вы сказали, я приду и заплачу вперед, — кивнула Марьяна. — Но этого не может случиться — сегодня вечером муж едет в Москву и вернется только в понедельник.

— Поживем — увидим, — заявила ведунья, но Марьяна уже выходила из её кабинета, не прощаясь и не оглядываясь.

Домой, в Озерное, Марьяна попала уже довольно поздно. Расстроенной и выбитой из колеи после визита к гадалке, ей пришлось ещё ужинать с Сергеем Сергеевичем Сирожем. Речь шла об их судебных делах и об «Альмагесте», который партнеры отца очень хотели заполучить в обмен на свою долю в компании. Георгий же держался за этот актив с удивительным упрямством. Зачем-то он затеял строительство ночного клуба на крыше бизнес-центра. Это был затратный и очень несвоевременный проект, но он занимался им лично, не слушая и не принимая никаких возражений.

Сирож снова пытался играть с Марьяной в какие-то игры, долго разглагольствовал о женском достоинстве, о вызывающем поведении некоторых мужчин и о своем сыне, который, якобы, всё не мог её забыть. А под конец даже прямо предупредил о каких-то чрезвычайных мерах, которые собираются предпринять против Измайлова обиженные компаньоны. Измученная ревностью, Марьяна всё же не допускала мысли о том, чтобы мстить Георгию вместе с Сирожами — ей были слишком неприятны эти люди, не разбирающие средств в достижении целей. А самое главное, она не могла им доверять.

Снимая с лица макияж в своей сорокаметровой спальне, припоминая оскорбительные намеки Сирожа и колкости гадалки, она снова ощущала беспомощную злость. Из зеркала на неё смотрела усталая, безнадежно стареющая женщина с ожесточенным взглядом, с израненным сердцем. Разглядывая морщины у глаз и крыльев носа, она снова и снова думала о том, каким разочарованием сменились надежды, которым она так наивно отдалась всего несколько месяцев назад.

Когда пора уже было ложиться, и она стала нехотя раздеваться, чтобы принять душ, в спальню вошла, коротко постучав, взволнованная горничная Валентина.

— Марьяна Павловна, включите телевизор, — пробормотала прислуга, извинившись. — Там теракт на железной дороге, московский поезд взорвали. Водитель сказал, это важно…

С недоверием покосившись на горничную, Марьяна взяла пульт, нашла новостной канал. И, увидев на экране горящие вагоны, спасателей в оранжевых жилетах, человека в форме железнодорожного чиновника, что-то быстро говорящего в камеру, застыла, пораженная. В этом поезде ехал Георгий.

Его телефон долго не отвечал, и на какой-то момент ей сделалось не по себе, как бывает в дурном сне, вернее, в первые секунды после пробуждения от кошмара. За эти секунды она успела представить его смерть и тут же увериться, что это невозможная ошибка, потому что существование без него было немыслимо. Судьба не могла так сурово наказывать её, никому не сделавшую зла.

Наконец, услышав его голос, она испытала такую радость и облегчение, что едва смогла это скрыть. Он же отвечал вполне спокойно:

— Со мной всё в порядке, еду к тебе, в Озёрное. Я не звонил — думал, ты уже легла. Представь, опоздал на поезд, второй раз в жизни. Потом взял билет на экспресс, зашел ещё в ресторан, вернулся на вокзал — а там на табло «отмена, отмена». До сих пор не верится. Что там говорят?

Стараясь, чтобы и её голос казался ровным, она рассказала то, что узнала из новостей — много жертв, пожар уже нейтрализовали, пути восстанавливают, но поезда пойдут только через несколько часов.

— Да, я уже написал Ирине, чтоб перебронировала мне на самолет, — проговорил Георгий. — Ничего, опоздаю на день, как раз подхвачу Вальтера и поеду с ним. Заодно возьму учредительные по фонду, в сейфе в кабинете, забыл тебя попросить. — Помолчав, он добавил: — Кстати, очень приятно, что ты беспокоишься. Пробок нет. Я буду уже минут через двадцать.

Тревоге, которую она пережила, нужно было как-то перегореть, и Марьяна почти машинально схватилась перебирать свою домашнюю одежду — ночные сорочки, пеньюары, корсажи, зачем-то купленные перед свадьбой в совершенно избыточном количестве. Выбрав, наконец, пижаму и короткий шелковый халат, она поняла, что ещё успеет принять душ. А, выйдя из ванной, слегка нарумянила лицо и тронула карандашом глаза, ругая себя перед зеркалом: «Боже, что я делаю! Зачем, зачем?».

Когда, наконец, подъехала машина, она едва удержалась от желания сбежать вниз, чтобы встретить мужа у крыльца, обнять прямо при прислуге, как делают любящие жены в сентиментальных кинороманах. Всё же она спустилась в холл.

Георгий вошел с дорожной сумкой, в замшевом пиджаке поверх легкого джемпера, в светлых мокасинах и с каким-то помолодевшим, залихватским лицом. По его виду Марьяна поняла, что он изрядно пьян.

— На заборе за блок-постом вот такими буквами написали: «Кончай бухать, займись делом!». Кто там строится, не знаешь? — спросил он, поднимаясь вслед за ней в спальню. — Я выпил в машине полбутылки коньяка, но тут ещё осталось. Ты не против?

В спальне, разлив коньяк, он подошел и взял её за руки.

— Честно сказать, раньше не верил в такие истории. Ты очень сексуальная в этой пижаме. Хочешь, сделаю тебе массаж ступней?

— Нет, — быстро ответила она и хотела высвободиться, но Георгий с силой привлек её к себе. Когда он нашел своим ртом её губы, она почувствовала острую слабость, но всё же снова попыталась отстраниться, повторяя:

— Зачем это? Ты понимаешь, что ты делаешь?

— Всего лишь собираюсь заняться любовью со своей женой, — заявил он, продолжая настойчиво подталкивать Марьяну к кровати. — Нужно же ознаменовать мое чудесное спасение и возвращение к новой жизни.

— К новой жизни? — совсем теряя над собой власть, пробормотала она.

— Как Феникс из пепла. Или Осирис, разрубленный на части.

Больше не в силах сопротивляться, Марьяна позволила уложить себя на постель. И, поддаваясь его натиску, подумала, что обещание новой жизни ещё может возродить её почти умершие надежды, как возрождались упомянутые им боги и персонажи легенд.

Когда всё закончилось, прикрыв в изнеможении глаза, ощущая приятную пустоту внутри себя, чувствуя, как Георгий ласково треплет и накручивает на пальцы её волосы, Марьяна вдруг нащупала где-то в уголке сознания помеху, крадущую полноту этого неожиданного счастья — как горошина под периной или камешек в туфле. Тогда она вспомнила про флакон, который дала ей гадалка и который она так и не достала из сумки. И тут же подумала, что обещание ведьмы всё же сбылось.

Конечно, это было всего лишь совпадение, но теперь она не могла отделаться от мысли, что настоящей причиной взрыва была не злая воля террористов или неких политических сил, а её жадное желание вернуть себе то, что принадлежит ей по праву.

— Ты что-то хотел мне сказать? — осторожно напомнила она, садясь на постели и прикрывая грудь простыней.

— Сказать?

— Про новую жизнь, которую мы теперь должны начать.

Георгий посмотрел на неё и совершенно невпопад спросил:

— Может, нам попробовать завести ребенка?

Она ожидала услышать совсем не это. Ей тут же пришло в голову, что его внезапная вспышка страсти была вызвана не возвратившимся чувством, а какими-то практическими соображениями. Тут же она почувствовала стыд своей наготы перед ним и начала одеваться, вытаскивая из складок простыней свою одежду, нервно отвечая:

— Не знаю. Это слишком серьезный шаг. Я не готова обсуждать это сейчас. Мне нужно в ванную.

Георгий поймал её за рукав пижамы.

— Маша, ну конечно, сейчас мы ничего не будем обсуждать. Сядь. Я просто хочу, чтобы ты знала: ты очень важный человек в моей жизни. Очень близкий мне человек. Я не хочу тебя потерять. Правда. Это не просто слова.

«Конечно же, это просто слова, если не говорится главное», — возразила она мысленно и всё же села на постель, посмотрела ему в лицо. И вместо нужного вопроса зачем-то произнесла:

— Ты будешь спать здесь или пойдешь к себе?

— Как тебе удобней, — ответил он, глядя на неё с кротостью, совсем не идущей к его размякшему после секса и алкоголя лицу.

— Тогда я бы хотела привести себя в порядок. Одна.

Он взял с прикроватной полки бокал с коньяком.

— Хорошо. Понимаю, ты на меня в обиде. Это справедливо. Я веду себя по-свински, это следует признать.

— Ты наконец-то заметил? — горько усмехнулась она.

— Признаю, это не лезет ни в какие ворота, — всё с той же кротостью кивнул он. — Свинство и глупость, если трезво посмотреть. Карлсон, который живет без крыши.

«Если ты прекратишь это немедленно, у нас еще будет шанс хоть что-то вернуть», — хотела сказать Марьяна, но он опередил её:

— Понимаю, как тебе должно быть неприятно…

«Неприятно?» — удивилась она этому вялому, ничего почти не значащему слову.

Он взял её руку, поднес к губам.

— Я не хотел тебя обманывать, поверь. Думал, всё будет иначе… Что я справлюсь. Но я не могу измениться. Это сильнее меня. Прости…

Марьяна испугалась, что он сейчас начнет исповедоваться в тех низменных чувствах, о которых она не могла думать без дрожи брезгливости. Ей было так больно и стыдно, что она вскочила, схватила с туалетного столика расческу, и сама начала быстро говорить:

— Я очень устала сегодня, Георгий. Много проблем по отчетам, и Шамшева, и эта жара… Я очень хочу спать. Рада, что с тобой всё в порядке, но давай поговорим потом.

— Хорошо, — сказал он и начал отыскивать на полу свои носки, немного нелепый, как все мужчины в этот момент.

Отворачиваясь, чтобы не видеть его всегда непристойной из-за чрезмерности признаков пола наготы, она подумала, что гадалка и в этом не соврала — то, что Марьяне хотелось получить от этого мужчины, уже целиком было отдано другому, и всё, что оставалось ей — довольствоваться похмельем в чужом пиру. Перед ней было всего два пути — расстаться с ним или смириться, и в обоих случаях она терпела унизительное поражение, которое делало её глупой и жалкой, прежде всего в собственных глазах.

— Я хотела спросить у тебя одну вещь, — отвлеклась она, останавливая Георгия уже в дверях. — Почему мы не можем нормально разделиться с Сирожами? Почему не отдать им «Альмагест», раз они так хотят?

— Потому, что я не хочу, — ответил он с улыбкой, приподняв бровь.

 

Глава 2. БОГИ ЖАЖДУТ

Вальтер прилетал в Москву из Ханты-Мансийска, где он каким-то боком вписался в проект модернизации перерабатывающего комбината с крупными госинвестициями. Георгий встречал его в аэропорту. В последний год партнер «крутился» не только в столице и в Питере, но и в регионах, не упуская случая попользоваться и человеческим ресурсом российской глубинки. Ханты-Мансийск он тоже осваивал со всех сторон — уезжая, показывал фотографии белокурого лыжника двадцати трех лет с румянцем во всю щеку, а в пару к нему крепыша-лейтенанта ракетных войск, который снялся в кителе, фуражке и обнаженный ниже пояса.

У Георгия Максимовича, которого раньше забавляла всеядность компаньона, теперь его откровения вызывали нечто вроде душевной отрыжки. Сам он как-то перестал находить удовольствие в случайном разврате. Сейчас его вполне удовлетворяло то разумное, как ему казалось, равновесие в распределении себя между работой, семьей и личной жизнью. Игорь по-прежнему оставался самым остросюжетным его приключением, и влиять на этот выбор уже не мог никто из близких, даже Марьяна и Максим. Он даже отчасти гордился тем, что отстоял свое право на свободу без открытой конфронтации с женой. Хотя порой осознавал, что замок его благополучия построен на зыбком песке.

Вальтер вышел в зал прибытия одним из первых, со своей чуть язвительной улыбкой на полных лиловато-розовых губах. Он открыл объятия навстречу Георгию и смачно выругался по-русски, выражая предельную радость.

Костюм ладно сидел на его поджарой мальчишеской фигуре, шея была закрыта шелковым платком, и лицо, освеженное загаром и косметическими уколами, матово сияло. Старость видела, что маленький швейцарец не намерен сдаваться без боя, и временно отступила с завоеванных позиций.

— Что ты даришь? — спросил он, усевшись в машине. — Я привез много красной икры и резной моржовый клык. Это удобно дарить?

Он похлопал рукой по своему баулу с золотыми застежками.

— Вполне, — кивнул Георгий. — Я дарю кабинетную гравюру.

— Любит антиквариат? Русские просто помешались на этом. Скупают в Европе старые развалины, которые владельцы годами не могли продать… Мне часто говорят — кто имеет дело с русскими, предает европейские ценности. Но при этом все рвутся в Россию, чтобы хоть немножко здесь нажиться, — он сделал масляные глаза. — А потом погулять с красивыми девочками и мальчиками.

— Поездка оправдала ожидания? — полюбопытствовал Георгий.

— Где-то и около. Расскажу и покажу, — кивнул он, подмигивая. — А как ты поживаешь? Как наш маленький Игорек? — Он снова перешел на немецкий. — Я жду, когда ты уже найдешь себе что-нибудь новенькое, неприлично так долго играть в Ромео и Джульетту в нашем возрасте.

— Ждешь, когда освободится место? — полюбопытствовал Георгий, и тот пожал плечами.

— Конечно. А как здоровье твоей жены? Она всё такая же спортивная?

— Пожалуй, — проговорил Георгий по-русски.

— Пожалуй — это значит «да» или «нет»? — спросил Вальтер, не чуждый бытового филологического любопытства.

— Пожалуй — это значит «всё возможно в этом лучшем из миров».

По московским меркам недолго постояв в пробке на выезде с кольца, они преодолели остаток пути меньше чем за час, успев за это время обсудить и несколько рабочих вопросов — по передаче акций и по корпоративным отчетам за финансовый год. Перед воротами резиденции пришлось выйти из машины. Люди с автоматами проверили документы, досмотрели, попросили открыть капот и багажник джипа, осветили салон фонарями. Только вслед за этим поднялся шлагбаум, и вооруженный охранник, козырнув, указал им направление к дому.

Трехэтажный особняк с колоннадой поднимался над водоемом; вековые ели стерегли его тайну, как кощееву смерть. Перед крыльцом на длинных флагштоках развевались шелковые вымпелы. С огромного баннера, закрывшего всю верхнюю часть фасада, смотрел в светлую даль человек, которого Георгий знал когда-то молодым и полным веры в то, что он сможет переделать этот мир.

— Это и называется культ личности? — спросил Вальтер не то в шутку, не то всерьез.

— Добро пожаловать в Византию.

Они оставили джип на стоянке, где поблескивали новым лаком дорогие машины гостей.

— Это же «Майбах», — пробормотал Вальтер, приглядываясь к соседнему автомобилю. — Безумие. Всё никак не привыкну к этому.

— Попробуй расслабиться и получить удовольствие, — посоветовал Георгий. — Это Москва.

Видимо, предупрежденный с поста охраны, навстречу им вышел Слава Семенков — примечательная личность, внештатный шут при хозяине имения. Когда-то Семенков был менеджером женского вокально-инструментального ансамбля; хорошо поднялся на фанерном чёсе по стране, но почти всё потерял в кризис. Затем, поставляя живой антураж для частных вечеринок, он перезнакомился со многими влиятельными людьми и мог бы заново сделать карьеру, если б не природная лень и не водка.

Рядом с Семенковым стоял, покачиваясь, бывший скандальный журналист, ныне руководитель крупного медиа-холдинга. Концы его развязанного галстука спускались на выпирающий самодовольный живот.

— Господин Измайлов, наше почтение и шарман! — закричал Семенков, приближаясь. — Хлопцы пьяные, кони запряженные! Вас только ждем!

— Хорошо погуляли? — спросил Георгий, слегка отстраняясь от Славы, лезущего с пьяными объятьями.

— Я ему твердо заявил — всё, оплачивайте мне пересадку печени, или я обделаю ваши персидские ковры во всех углах! — Семенков всё же схватил Георгия за рукав. — Я бесценный член общества, пусть мне отрежут кусок от молдавского остарбайтера. А я воспою его в стихах, как Гораций Мецената.

— Кого в стихах, гастрабайтера? — спросил журналист и сам громко засмеялся своей шутке.

Они подошли к огромным тяжелым дверям, у которых ждал второй кордон охраны: юноши, затянутые в черную униформу с особыми знаками отличия, все светловолосые и голубоглазые, как персонажи трилогии Сорокина про лёд.

Журналист шел молча и негромко икал, а Семенков без остановки сыпал словами:

— Для меня ему сорок тысяч жалко, а у самого бабки несчитанные, швыряется, как детки в песочнице. Бассейн — точная копия из дворца Чаушеску. На заметку желтой прессе — он двадцать лет про этот бассейн втайне мечтал. Он же совершенно невменяемый, это медицинский факт, я всем говорю.

— Здравствуйте, — сказал один из охранников, толкая створки дверей, и Георгий вспомнил — испанские каникулы, ночное купание. Это был Гера, юный звеньевой, всё такой же строгий и миловидный, хоть и повзрослевший за год.

Не сводя с юноши глаз, Вальтер осторожно тронул Георгия за локоть.

— Пожалуйте за мной, — пригласил Гера и повел гостей к широкой мраморной лестнице с перилами.

— Зал для малых приемов, — тут же пояснил Семенков. — Прошу заметить — мрамор из Италии. Здешний по качеству не подошел, видите ли. А пол из афганского ореха. По рисунку паркета в Лувре!

Оглядываясь, Георгий и сам испытывал невольное восхищение масштабами тщеславия человека, построившего для себя этот роскошный прижизненный мавзолей. Вальтер тоже интересовался интерьерами, но больше поглядывал на Геру.

— Банкетный зал и малые столовые! — объявил торжественно Семенков. — Что тут творилось в пятницу, это не опишет перо Булгакова!

— Почему Булгакова? — спросил, икнув, журналист. — Почему не Гомера?

— А сейчас-то где все? — удивился Георгий, проходя через пустые анфилады. — Мне говорили, сегодня будет самое интересное.

— Будет! — радостно закивал Семенков. — Сегодня банный день! Чужие разъехались, праздник только для своих. Скоро обед, а пока все похмеляются в бильярдной. И мы туда.

— А сам Владимир Львович? — обратился Георгий к юному провожатому. — Я бы хотел поздороваться.

— Он ещё отдыхает. Мне сказано отвести вас к гостям, — ответил Гера, слегка розовея под неотступным взглядом Вальтера.

Ожидая лифта, они остановились на площадке лестницы, ведущей, по-видимому, в новые бесконечные салоны и гостиные. Гера вошел в лифт последним, нажал кнопку, и кабина начала плавно и быстро опускаться в преисподнюю дворца.

Алена, сестра Володи, женщина богатырского сложения, с сиплым голосом и детски капризным выражением большого некрасивого лица, играла в бильярд со своим супругом. Преуспевающий адвокат Феликс Курышев — высокий, статный, в светлом костюме и в сапогах из змеиной кожи — с тяжеловатым изяществом двигался вокруг стола, сжимая в пальцах кий. Человек пять гостей с помятыми лицами наблюдали за игрой. Другие выпивали у стойки.

Заметив Георгия, Алена двинулась к нему, сверкая крупными бриллиантами в ушах и на пальцах.

— Измайлов, ёп твою мать! Ты же вчера обещал быть! Ай, да! С этим терактом… Вот гниды казематные, зверьё, я бы им яйца поотрывала! — Обняв его, она шепнула: — Чурики, Фильке быстрых не давать. Я его к целителю вожу.

Перед ними вырос кельнер с подносом. Георгий взял стакан и сказал:

— Рад тебя видеть, дорогая, отлично выглядишь. Володя отдыхает?

— Дрыхнет! — хохотнув, сообщила Алена. — Третий же день гужбаним. Пятьдесят лет — не шутки тебе.

— У нас подарки для него.

— Отдай охране, пусть снесут в кабинет, он потом посмотрит. Ты, надеюсь, жену свою не взял? Как ты с ней ещё свое хозяйство не отморозил? Она же, небось, и в постели как ледышка, — Алена хрюкнула и ткнула Георгия кулаком в бок. — И чего ты в эту петлю полез, вот скажи? Нашли бы мы тебе тут подходящего человека. Я бы, может, и сама была бы не прочь!

— Хочу тебе представить моего швейцарского друга и партнера по бизнесу, — Георгий повернулся, подзывая Вальтера. Тот галантно склонился к руке Алены.

— Весьма великолепный дом и парк! Я испытываю полное восхищение. Это милая идея — иметь собственные войска в поместье, как русские императоры в своих дворцах!

— Это не войска, — возразила Алена, — это наш патриотический фронт. Молодежное отделение партии. Ребят же надо вовлекать в политическую жизнь, вот Володя и придумал им форму и звания. Как военная игра, понимаете?

— Понимаю, — серьезно кивнул Вальтер. — Я бы хотел играть в эту игру от утра и до утра.

Георгий оставил их и пошел поздороваться со знакомыми, которых успел заметить в зале. Тут собралась причудливая компания людей, вхожих в ближний круг Владимира Львовича. Молодой, быстро разбогатевший владелец крупной ритейловой сети болтал с депутатом от оппозиции и его любовницей, хозяйкой ювелирного бизнеса. Подчеркнуто трезвый представитель госаппарата с вкрадчивой улыбкой выслушивал бог весть какие признания от подвыпившего тучного банкира.

— Между нами, Измайлов, давно не живем как люди. Аттракцион «среди хищников», — пожаловался, обнимая Георгия, человек из важного закрытого управления, дочь которого недавно купила викторианский особняк в центре Лондона. — Вы там заняли по нишам и расслабляетесь в своей культурной столичке. А у нас всё жёстче, чем хрен. Или ты, или тебя. Новые жадные пришли… Только шалишь, у стариков позиция крепкая. Стоим, как конь в бетоне.

— Вы там, в своем Питере, реальных объемов и близко не нюхали, — тут же величаво сообщил лысый одышливый банкир. — Собираете крошки со стола. А тут люди такие куски заглатывают, даже удивляешься, откуда здоровье.

До обеда Георгий так и не увидел Владимира Львовича. Тот не появился и за столом, накрытым в большой, как бальный зал, белой с золотом столовой. Место хозяина занял Феликс, рядом с ним села Алёна в вечернем наряде и в гарнитуре с изумрудами, купленном, как сама она сообщила, у наследников жены одного советского министра. Появились и другие женщины, почти все с искусственно-красивыми лицами и чрезмерными декольте.

Начался обед с тоста за здоровье хозяина, затем выпили за Алёну и Феликса, за гостей, за присутствующих здесь дам. Георгий вдруг вспомнил, что Володя тоже был женат и растил двух дочерей-студенток. Его жена занималась большим бизнесом, и, видимо, отсутствовала на юбилее мужа по причине занятости.

Стол сервирован был с той же показной роскошью, с какой делалось всё в этом доме. Гостей обслуживали официанты в белых куртках, но тут же скользили по паркету и молодые охранники, затянутые в униформу.

— А этот Слава, он из «наших»? — полюбопытствовал Вальтер, кивая на Семенкова, употребляя специфический немецкий термин. — С ним можно обсуждать?..

Георгий пожал плечами, не в первый раз подумав о том, каких непредставимо разных людей сближает принадлежность к этому особому мужскому профсоюзу то ли избранных, то ли отверженных. И о странном спорте, правила которого заключаются в том, чтобы в любой компании высмотреть «своих».

Семенков по каким-то признакам понял, что речь идет о нем, перегнулся через стол и заговорщицки подмигнул:

— Вы особо-то не наворачивайте, потом в парилке тяжело будет.

— А что мы будем делать в этих банях? — спросил Вальтер с показным иезуитским простодушием.

— Я бы в этих банях всю жизнь прожил, — хихикнул Слава, который быстро хмелел, становясь всё более неприятным и жалким.

После третьей перемены блюд за столом стало так шумно, что разговаривать можно было, только перекрикивая других. Кто-то впустил в комнату двух мраморных догов, и они с лаем бегали вокруг стола, выпрашивая куски. Георгий кинул собакам два ломтя ветчины, и Алёна закричала:

— Измайлов, только сладкого им не давай! Лучше иди сюда! Потанцуем…

— А муж не приревнует? — спросил Георгий. Алёна кинула в сторону Феликса хлебным шариком.

— Пусть попробует… Сами кобели, ещё и собак завели!

Георгий поднялся и увидел, что в соседнем небольшом зале и в самом деле танцуют. Несколько разбитных женщин и двое нетрезвых мужчин перетаптывались посреди комнаты. Это так сильно напоминало вечеринку в ресторане советского времени, что он даже развеселился.

— Все вы, мужики, кобели, — продолжала Алена, положив мясистую руку ему на плечо. — Но ты, Измайлов, кобель породистый. Знаешь, какой ты породы? Доберман. Красивый, но умный. И подраться можешь.

Георгий засмеялся. Он чувствовал симпатию к этой нелепой женщине, которая даже в самом дорогом и модном платье была похожа на продавщицу из сельмага.

— А Володя? — спросил он ее. — Он кто?

Она подумала и сказала негромко:

— А мой братец — питон-тихушник. Придушит, заглотит и не подавится. Ты давай, осторожнее с ним. Не верь тут никому.

Музыка закончилась, но Алёна всё не отпускала Георгия. Они продолжали кружиться на месте, обмениваясь шутками, и собаки кружили вокруг них и лизали руки с явным намерением улучить момент и подняться на задние лапы, ткнуться мокрой мордой в лицо. Наконец, Георгия позвал кто-то из гостей:

— Георгий Максимович, вы с нами?

— Ну, иди, иди, — шепнула Алёна, с явным сожалением выпуская его из кольца крепких рук. — Не слушай никого. Ты — человек.

— Пойдем, я сдам тебя под опеку Феликса, — проговорил Георгий.

Она мотнула растрепанной головой:

— Да что мне Феликс… Только и слышишь: Феликс, Феликс. А кто он? Так, купили пуделя глупой бабе… Однако за время пути собака смогла подрасти.

В дверях его поджидали нервный Вальтер, совсем уже пьяный Семенков и журналист с кислым, скучающим лицом.

— Знаете, куда идти? — спросил Георгий.

— Охрана проводит, — ответил журналист.

— Эй, кто тут воздух испортил? А, это рыба стухла с головы! — смеялся Семенков, размахивая руками. — Небожители, небожители! Дорог нету, больницы позакрывали, старики нищие, миллион брошенных детей по стране! А они жрут и жрут, и всё не насосаться… Всё им зудит, чтобы как в кино — икра, шампанское, трюфели, омары, девки! А зачем? Да чтобы мы, земные черви, смотрели вверх и гадили зелеными какашками от зависти! Ничего, утро вечера мудреней, ещё попомните! Будут и на нашей улице танки! Секция пулевой стрельбы принимает заказы от населения!..

Гера, видимо, приставленный к ним персональным соглядатаем, снова повел их сквозь стеклянную галерею, через внутренний дворик и зимний сад.

— А золотые батареи видали? — продолжал пьяно хихикать Семенков. — Из чистого золота, не вру! Говорю ему, на хер твои трюфели? Зажарь на горячее пару своих мальчишек, может, кого и удивишь!.. Скажут — о! А говно-то с орехами!..

Ещё издалека они услышали звуки нежной музыки. Неширокая винтовая лестница вела куда-то вниз, и когда они начали спускаться, Вальтер нервно оглянулся на Георгия.

— Я не понимаю, что говорит этот сумасшедший. Куда мы идем? Это баня?

— Баня, баня, — кивнул журналист, на ходу снимая галстук и засовывая в карман. — Водка, селедка, карашо! Что русскому на здоровье, то немцу — смерть!

Музыка становилась всё громче, а лестница всё не заканчивалась, но наконец они увидели какой-то неземной фиолетовый свет и оказались в пространстве столь фантастическом, что все на секунду застыли.

Грот, украшенный сталактитами, выложенный мозаикой, был освещен цветными фонарями. В нишах стояли мраморные статуи — Аполлон, Гермес, Дионис. Лица богов скрывали бумажные маски с изображением лица хозяина дома. Это была именно та фотография с огромного предвыборного баннера. Шутка была такой специфической, что по коже пробирал мороз.

Юноши в венках из виноградных листьев и в белых набедренных повязках встречали гостей. Мужчины в темных костюмах выглядели нелепо в этой сказочной обстановке, напоминавшей декорацию к какому-то роскошному голливудскому пеплуму или, скорее, к фильму Феллини. «Хотят как Людвиг Баварский, — подумал Георгий, — а выходит всегда Тримальхион».

Вальтер нервно схватил Георгия за руку и зашептал по-немецки:

— Ущипни меня, я сплю…

— Хочешь проснуться?

— Nein, nein, — горячо воскликнул тот. — Никогда не видел такого … Просто не верю, что так может быть.

— Там можно раздеться, — проговорил Гера, видимо, не собиравшийся их покидать.

— Пошли, чего стоять! — поторопил журналист. — И золото снимите, у кого есть, в сауну же собираемся.

Раздевшись в кабинках и накинув халаты, они последовали за Герой дальше. Тот тоже снял свою амуницию и надел халат, который обвис на его хрупкой фигурке, как солдатская шинель на плечах сына полка.

Они миновали второй коридор и оказались в круглой ротонде, отделанной мрамором, с бархатными занавесами по стенам.

— Это комнаты отдыха, — пояснил Гера, указывая на портьеры. — Там диваны, можно заказать кальян и массаж.

В ротонде уже чувствовался сладковатый влажный дух распаренного дерева.

— Тебе необходим массаж, — подмигнул Георгий Вальтеру. — Ты очень напряжен.

Семенков, увязавшийся за ними, тут же гаркнул:

— Эй, кто там, челаэк! Массажиста для немецкой делегации!

— Нет, нет, — замахал руками Вальтер. — Я не буду! Я уйду!

Он и в самом деле повернул к выходу, но Георгий и Семенков поймали его за рукава и почти насильно повели с собой. Вскоре они вошли под своды купальни, отделанной голубой и желтой мозаикой. Стены украшали картинки с античных ваз, большей частью непристойные; на потолке дрожали бледные блики.

Дно большого полукруглого бассейна тоже было выложено мозаикой. Вдоль края бассейна тянулся узкий пешеходный мостик с перилами; с другой стороны были устроены горячие ванны и джакузи. Здесь собралось уже человек двадцать гостей — немолодые подвыпившие мужчины с обвислыми животами и обрюзгшими лицами, две-три женщины. Подталкивая друг друга локтями, посмеиваясь, они жадно или неуверенно озирались вокруг.

В самом большом бассейне в центре купальни плескались мальчишки. Те, что постарше, сидели на бортике и ели арбуз.

— Нас посадят, — пробормотал испуганный Вальтер. — Нас всех посадят. Это тюремный срок.

— Не ссы, немчура, — засмеялся журналист, догнавший их на мостике. — Баня все грехи смоет.

Из-за мальчишек, которые вели себя довольно шумно, всё происходящее напомнило Георгию воскресный день в Диснейленде. Было странно думать, что в ком-то эта картина может возбуждать желание. Он вдруг захотел вернуться в обеденный зал и спросил Геру, на раскрасневшемся лице которого выражалась терпеливая усталость:

— Поможешь мне найти Владимира Львовича?

Парнишка поднял на него равнодушные глаза.

— Сейчас спрошу… Пожалуйста, отдыхайте.

— Успокойся и попробуй расслабиться, — посоветовал Георгий Вальтеру, который всё оглядывался в панике. — Сходи в парилку, закажи массаж. Только не делай глупостей.

— Не бросай меня, — взмолился тот.

— Ну-ну, ты не ребенок. Я переговорю с Володей и приду.

Гера вернулся и позвал Георгия.

— Пойдемте. Вас лично ожидает Владимир Львович. Он ещё в своих апартаментах.

Георгий вспомнил сравнение, которое когда-то пришло ему на ум: Гера-Гермес, вестник богов.

Они вернулись в ротонду и повернули в коридор налево, прошли через зимний сад, роскошный и прохладный, дышащий свежестью.

Георгий хотел было по-дружески осведомиться у юноши, как он поживает, что нового происходит в его маленькой жизни, но тут же подумал, что это не слишком уместный вопрос — вряд ли существование в этом странном поместье отличалось разнообразием. Да и глупо было ждать искреннего ответа от парнишки, слепо верующего во все нелепости, которым его здесь научили. Маленький фанатик «с мозгами набекрень», как выразился когда-то Игорь.

За зимним садом они обогнали служащего в белом фартуке, который катил перед собой сервировочную тележку. Георгий праздно подумал, хотел ли сам он жить вот так — в галереях бесконечных комнат, в окружении вышколенных стройных пажей. И почти без колебания ответил отрицательно.

В эту минуту он почему-то подумал об Игоре, и тут же услышал небесной красоты звуки — струнные славили радость бытия и бесполые ангельские голоса выводили чистую мелодию: так мать ведет за руку пятилетнюю девочку в белом платьице.

Володя, в халате поверх шелковой пижамы, полулежал в глубоком кресле возле ещё разобранной постели, прикрыв веки. Гера приложил палец к губам и показал Георгию на кресло напротив хозяина. Георгий сел.

Следуя крещендо хора, пухлая рука Владимира Львовича, лежащая на колене, медленно поворачивалась ладонью вверх, и пальцы сжимались в кулак, словно он пытался поймать в воздухе звенящие ноты. Но когда форте скрипок вдруг оборвалось на излете, его кисть в изнеможении обмякла. При последних звуках мелодии, тающей где-то в вышине, по его губам прошла легкая судорога. Через секунду он открыл глаза — мутные, как после сна.

— Таким я представляю бессмертие. Где нас с тобой не будет…

— Хорошее исполнение, — проговорил Георгий осторожно.

— Да, в этом я гурман.

Володя сделал знак официанту, и тот начал накрывать завтрак на круглом столике между креслами.

Георгий уже не мог точно ответить на вопрос, что было причиной, а что следствием их многолетней дружбы — выгодное для обеих сторон деловое партнерство или личная приязнь, основанная на общности взглядов. Он хорошо помнил стремительный взлет карьеры Владимира Львовича в начале реформ. Они познакомились в спецсауне для работников руководящего аппарата, куда оба попали по случайности, как перспективная комсомольская смена. Худой, с тонкой шеей и руками, Володя тогда совсем не пил и испуганно глядел из-под шапки черных кудрей на грудастых горкомовских шлюх. Георгий сам не знал, почему взял под свое покровительство недоросля, который был старше на пять лет, но ещё только начинал обзаводиться нужными связями и нащупывать вектор будущей судьбы.

Затем был путч, баррикады против танков, упоение свободой на площадях, над толпами людей, охваченных единым порывом. Теперь эти события вспоминались как фрагменты чужой, далекой жизни в чужой и далекой стране.

Начинающий политик демократического толка не забыл приятельских услуг, оказанных комсомольскому выдвиженцу. Георгий же ощутил всю пользу этой дружбы, когда реализовал несколько довольно изящных схем увода в оффшоры капиталов Володи, растущих как снежный ком, и так же быстро обесценивающихся в России. Денег было так много, что «прилипшее к рукам» кормило десятки посредников.

— Извини, что в халате… Нас позвали в баню — думал, увидимся там. Собственно, поздравляю тебя от души, хотя и не знаю, чего пожелать — кажется, у тебя есть всё, о чем только мечтаем мы, простые смертные, — сказал Георгий, стараясь вложить в свой тон больше дружеского тепла. — Я тут с Вальтером, ты должен его помнить — мой маленький швейцарский друг, который разбирается в банковских хитростях. Наши скромные подарки отнесли к тебе в кабинет.

— Здоровья? — подсказал политик. — Можешь пожелать мне здоровья.

— Ну да, конечно. Здоровья. Это нужно каждому.

— Ты обедал? — спросил Володя. — Хочешь чего-нибудь?

— Я выпью кофе с твоего позволения.

— Чёрный без сахара? — Володя подал знак обслуге. — Правда, опоздал на тот поезд? И как ты себя теперь ощущаешь?

— Ничего необычного. В первый момент было немного странно… Ставить свечки не пошел, если ты об этом. Хотя всё это, конечно, отвратительно — погибли люди, неизвестно зачем, ни за что.

Георгий не собирался рассказывать о том, как опоздал на вокзал — а здесь и в самом деле была странность, потому что это Игорь задержал его, уговорив переложить время и остаться с ним до ночи, чего обычно у них в заводе не было.

Официант разлил кофе в чашки и вышел из комнаты. Владимир Львович проводил его взглядом и произнес после паузы, совсем будничным тоном:

— А может, зря не поставил свечку-то? — И продолжал: — У тебя не опухают ноги? А у меня проблема, особенно с утра. Совсем запретили алкоголь. Солёного тоже нельзя, — он взял ломтик диетического хлеба. — А ты в хорошей форме. Отдыхал?

— Да, выбрался на неделю в Италию.

— С погодой повезло?

— В Италии в любую погоду замечательно. Но в этот раз да, повезло.

— Завидую — можешь ездить везде спокойно, без сопровождения. То есть, в таком сопровождении, в каком желаешь. У меня нет базы для такого русла… Кстати, как твоя жена?

— Хорошо, — проговорил Георгий, ощущая странное беспокойство из-за его нарочито медлительного тона, изучающего пристального взгляда светлых навыкате глаз. — А как Лариса? Я бы с радостью поздоровался с ней тоже.

— Вчера приезжала с девочками. К сожалению, редко вижу их, — ответил Володя тем же будничным тоном. — Ты, может, слышал, в последнее время у нас были трудности.

Георгий знал в общих чертах, что бизнес жены Владимира Львовича подвергался серьезному давлению, и что причиной тому были какие-то нежелательные перестановки в верхах. Но его мало занимали подробности жизни небожителей, к тому же размах деятельности этой семейной империи был так велик, что пошатнуть её могли только катаклизмы планетарного масштаба.

— Какая работа без трудностей? Лично я уже привык.

— К чему привык? — спросил Владимир Львович, рассеянно отыскивая что-то на столе.

— Привык не заглядывать в пирожок, который ем. Просто решаем проблемы по мере поступления, — Георгий чувствовал, что никак не может поймать скрытую нить этого разговора. — Да, готов отчитаться по нашим текущим. Всё с собой.

— Позже. Завтра, — Володя вдруг посмотрел на него в упор. — Кстати, о пирожках. Ты знаешь Майкла Коваля? Он тоже ваш, питерский.

— Ты уже себя к питерским не причисляешь? — усмехнулся Георгий, настораживаясь при упоминании неприятного имени.

Политик не ответил. Брезгливо осматривая и ощупывая персики в вазе с фруктами, он, наконец, выбрал один, поднес к лицу и отложил, так и не надкусив.

— Коваль — полезный человек. Не знаю в курсе ты или нет, но у него прямой выход на начальника личной охраны… сам понимаешь кого. Некоторые к нему обращаются, как в Страсбургский суд… Чтобы гармонизировать сложные ситуации. Он, кстати, делает это с высоким профессионализмом.

«Высокий профессионализм — это отсосать клиенту, не размазав губной помады?» — хотел уточнить Георгий, но сдержался. Он уже слышал, что Коваль взялся представлять интересы сразу нескольких бывших партнеров Павла Козырева, недовольных разделом активов и имевших к холдингу финансовые претензии.

— В нашей ситуации пока всё гармонично, если ты об этом, — возразил он, также глядя политику в глаза, пытаясь хоть что-то прочесть на одутловатом, бесстрастном, как посмертная маска лице.

— Может, ты просто что-то упустил? — заметил Владимир Львович, улыбаясь одними углами губ, и от этой улыбки Георгию сделалось по-настоящему не по себе. — Да, как тебе новая резиденция?

— Очень впечатляет. Даже не ожидал такого. Пещера Али-Бабы, — похвалил Георгий вполне искренне.

— Да, Коваль тоже здесь, — как бы вспомнил Володя, что-то нашаривая ладонью под столешницей. — Он хотел с тобой о чем-то поговорить… Хорошо, когда есть добрые друзья и достойные враги. Друзья — помогут, враги — научат… А по нашим текущим обсудите с Феликсом. Он в курсе всех движений.

Георгий понял, что политик нажал звонок, вызывающий охрану — через полминуты в дверях возник ещё один затянутый в форму блондин и застыл навытяжку, ожидая указаний.

— Проводите Георгия Максимовича обратно в баню, — проговорил политик, подавая Георгию вялую руку. — Отдыхай. Рад был тебя видеть.

В русской парилке два крепких банщика охаживали гостей березовыми вениками. Там Георгий и нашел Вальтера, весьма охотно подставлявшего филейные части под березовые розги. Журналист уже открыто потешался над ним:

— Что немчура, и хочется, и колется? Эх ты, липучий голландец! А то гляди, тут камеры везде напиханы. Снимут всё это непотребство и покажут твоей фрау.

Вальтер испуганно взглянул на Георгия.

— Он говорит, что тут везде камеры?

— Он шутит, не обращай внимания, — заставил себя улыбнуться Георгий Максимович, хотя предположение не показалось ему таким уж невероятным.

Они вышли в зону отдыха, где служители наливали из самоваров чай и разносили холодную хреновуху. В этот момент одышливый банкир, завернутый в простыню, словно древнегреческий философ, подвел к ним человека, которого Георгий сразу узнал. Волосы у нового гостя были сухие, и халат совсем свежий — он, видимо, не парился и не купался. Он смущенно протянул Георгию руку.

— Георгий Максимович, помните меня? Я Майкл Коваль… Мы с вами работали в ревизионной комиссии по агропромышленным кластерам. Затем встречались в Лондоне, на благотворительном аукционе…

Не собираясь ему подыгрывать, Георгий молча пожал сухую маленькую ладонь. Этот человек был ему агрессивно неприятен, но обстоятельства заставляли считаться с ним и быть настороже.

— Не хотите сыграть в бильярд? — предложил Коваль. — Тут в соседнем зале есть столы… Я неважный партнер, но попытаюсь вспомнить, чему меня учили.

— Что ж, отличная идея, — проговорил Георгий, вглядываясь в его тревожно-напряженное лицо, матовое и бархатистое от тонального крема. — Я тоже играю по-любительски, но готов поставить пару сотен.

— Да-да, согласен, — тот кивнул с виноватой улыбкой, — без ставки играть неинтересно. Это как в любви, которую ценишь, только когда боишься потерять.

Георгий повернулся к Вальтеру.

— Ты здесь или пойдешь в парилку?

— Я не хочу с этими людьми, я пойду с тобой, — заявил Вальтер по-немецки.

— Расслабься, тут нечего бояться, — так же по-немецки ответил Георгий. — А то потом будешь жалеть, что не воспользовался случаем. Не бегай от снайпера, в его игре другие правила.

Георгий Максимович жестом подозвал Геру, который о чем-то переговаривался с официантами, разносившими чай. Вальтер сверкнул глазами.

— Не знаю, во что ты меня впутываешь, но Бог слышит только твои молитвы, Измайлов. Помолись, чтобы я вернулся живым.

Коваль выиграл розыгрыш. Георгий заметил, что он прицеливался по битку левой рукой.

— Да, я тоже левша, — тут же сообщил он. — Не знаю, считать ли это преимуществом, как в теннисе…

— Может, сразу к делу? — предложил Георгий. — Как я понял, у вас ко мне какой-то вопрос?

Тот посерьезнел.

— Да, это так… Прежде всего должен отметить, что это абсолютно приватный разговор. Вам, может быть, покажется странным, Георгий Максимович, но я отношусь к вам с уважением и большой симпатией. Вы человек, который располагает к себе… Поэтому я и хотел поделиться с вами дружескими наблюдениями. Хотя обычно это не в моих правилах.

Георгий, который как раз прицелился по удобному шару, отчего-то смазал удар.

— Наблюдениями?

Семенящими шажками Коваль обошел вокруг стола.

— Знаете, как говорят — на своих ошибках учатся, на чужих наживаются… Я сейчас много думаю про девяностые. Странное было время… На нас сразу обрушилось столько нового, пугающего. И вместе с тем было интересно, хотелось понять, как устроен мир, виделась перспектива впереди. Теперь это совсем ушло. Даже наш уважаемый хозяин… Кто тогда мог предположить, каким упадком закончится этот взлет? Хотя и тогда, и сейчас, мы так же видели бессилие власти, её неспособность справиться с протестными выступлениями, с той вечно дремлющей, но страшной стихией, которая называется русский народ… Тогда танки, сейчас ОМОН, эта встряска в силовых структурах… Маленький человек, поставленный защищать ценности, в которые он не верит, ведет себя как хорек в курятнике. Загнанный в угол, он кусается и шипит. Помните, как у Мандельштама? Мы живем, под собою не чуя страны…

— Просто тогда мы были моложе, вот и всё, — возразил Георгий.

— Может быть. Поэтому казалось, что самое главное событие, главный смысл где-то впереди. Да, молодость… бесценный дар, когда им уже не обладаешь. Поэтому он так влечет в других.

Георгий решил промолчать, оценивая положение шаров на столе.

— Видите ли, Георгий Максимович, — тем же приподнятым тоном продолжал Коваль. — Я тут имел возможность чисто случайно познакомиться с некоторыми из ваших остроумных решений вопроса сокращения налогооблагаемой базы. Весьма изобретательные схемы, следует отметить. Вы не шахматист? Признаться, я сам очень интересуюсь этой областью знаний и при других обстоятельствах предложил бы обменяться позитивным опытом…

— Нет, я не шахматист. Предпочитаю карты, — ответил Георгий, принимая у официанта заказанный стакан чая с лимоном.

— Особенно интересны наработки по этому вашему трастовому фонду в Андорре. Конечно, формально вы можете отречься от этой структуры, но между нами… Впрочем, это сейчас не важно. Важно, что всем этим интересуюсь не я один. И не только люди, которые обратились ко мне за советом. К делу могут подключиться и некие третьи силы, о которых мы пока не говорим. Но это весьма влиятельные силы… Они могут заставить с собой считаться, поверьте.

Георгий вспомнил штатную шутку Саши Маркова: «Меня окружали приятные, симпатичные люди, медленно сжимая кольцо».

— Никак не могу понять, Михаил — вы мне угрожаете? — спросил он, не скрывая уже своего раздражения.

— Что вы, Георгий! — даже с излишней горячностью возразил тот. — Угрожать — дело совершенно не в моей компетенции. Просто я помогаю не доводить ситуацию до того предела, когда уже являются те, кто в этих вопросах компетентен.

Он прервался, чтобы протереть запотевшие очки, и тогда Георгий, повинуясь странному порыву, сам не ожидая, что скажет это, спросил:

— Даже интересно, что вы с ним такого делали, что он от вас не просто сбежал, а прямо сразу решил отправиться… в край киммерийских теней?

От неловкого удара Коваля шар подскочил и едва не вылетел за бортик стола. С видом оскорбленного достоинства он выпрямил спину и улыбнулся сдержанной, хотя и болезненно дрожащей улыбкой.

— Вы не понимаете, Георгий. Я говорю с вами как друг. И как друг вам советую — верните то, что вам не принадлежит. Иначе потеряете гораздо больше.

— Такие вопросы, уважаемый Михаил, обсуждаются не в бане, а в суде, — ответил Георгий Максимович, от раздражения снова смазывая удар. — И с доказательствами на руках. Я наслышан, что вы весьма преуспевающий манипулятор, но метод кнута и пряника не действует на мазохиста-диабетика.

Коваль посмотрел на него из-под очков своими круглыми блестящими глазами.

— Вы действительно хотите обсуждать эти вопросы в суде?

Георгию оставалось только наблюдать, как он забивает подряд два шара — один в угловую, один в среднюю сетку. Он едва не забил и третий, отскочивший от бортика в сантиметрах от лузы.

— А что касается вашего вопроса, — продолжал он, уступая место Георгию, — мне кажется, тот, о ком мы говорим, мог бы сам вам рассказать, что именно тогда случилось. Раз он этого не сделал, на то были свои причины. Вам трудно судить на посторонний взгляд.

Понимая, что проигрывает партию, Георгий почувствовал двойную досаду. Он отложил кий, вынул предусмотрительно захваченный с собой бумажник, бросил деньги на стол.

— Спасибо за компанию, не вижу смысла продолжать. На посторонний взгляд — теперь я лучше понимаю, почему тот, о ком мы говорим, не хочет о вас рассказывать и даже вспоминать.

Тучный банкир заглянул в бильярдную и позвал:

— Эй, питерские, всё пропустите! Семенков бузу устроил. Там снайперы его к стулу привязали, в Вильгельма Теля играть.

— В Вильгельма Теля? Снайперы? — Георгий засмеялся, изобразил тирольский йодль. — Это надо видеть непременно!

— А слыхали анекдот? — продолжал банкир. — Поп в бане говорит евреям: вы, ребята, или уж кресты снимите или трусы наденьте…

Уже выходя из бильярдной, случайно поймав взгляд Коваля, Георгий со всей определенностью осознал, что нажил себе врага. Но тут же подумал, что у этого неприятного человечка и прежде было достаточно поводов его не любить.

 

Глава 5. ТОЛКОВАНИЕ СНОВИДЕНИЙ

Трель телефонного звонка вторглась в сон Георгия, запутанный и чем-то неприятный. Не открывая глаз, он приложил трубку к уху.

— Разбудил? — проговорил отдаленный и так же чем-то неприятный Марков.

— А сам как думаешь?

Георгий дотянулся до часов — полвосьмого утра. В комнате было сумеречно, только зеркало над камином как будто светилось изнутри.

— Ну, говори, что?

— На «Альмагесте» конструкции херакнулись, рабочему ноги раздавило, — сообщил без предисловий Саша. — Хорошо, ночь — внизу никого не убило. Две балки слетели, машину задело припаркованную.

Это были дурные новости — из тех, что всегда ожидаются подспудно, но всякий раз застают врасплох. Георгий сел на кровати.

— А какого черта тогда стяжки укрепляли по второму разу? И что там люди делали ночью?

— Ну, ты же торопил со сдачей. Прораб и поставил их в три смены. В общем, я туда, и Казька по дороге. Сейчас же понаедут — и технадзор, и телевидение, и чёрти в ступе.

Уже прикидывая возможные последствия, Георгий уточнил:

— Так что там, кто-то сильно пострадал?

— Говорю, двух ног нету. Молодой парень, двадцать с чем-то лет. У него еще кровопотеря сильная… Они там скорую не сразу вызвали, боялись. Чувствую, сейчас начнется — этим же только повод дай, начнут рвать нас в клочья.

Георгий подошел к зеркалу, разминая затекшую от неудобной позы шею.

— Ладно, не паникуй. С пострадавшим договоримся, я подключу специально обученных людей. У Анны должно быть готово на этот случай. Прораба проинструктируй лично. И вообще, спокойнее там, Саша, без резких движений.

— Какие движения в нашей позе, Гоша? — процедил сквозь зубы Марков. — Только подмахивать… В общем, ждем тебя на месте. Включай свой изощренный интеллект.

Марьяна уже завтракала в столовой — ела жидкую гречневую кашу, запивая компотом из сухофруктов.

— Доброе утро. Без масла и без соли? — спросил Георгий, кивая на её тарелку.

— Без масла, без соли, на родниковой воде, — ответила она с застывшей полуулыбкой. В последнее время он часто подмечал на её лице это выражение отстраненной дежурной вежливости, словно он был ей не мужем, а соседом по столу на официальном приеме.

Он не мог сказать, в какой момент перестал ощущать со стороны жены пристальное подозрительное внимание ко всему, что делал — перемена произошла незаметно и естественно. Но однажды чувство несвободы, доставлявшее ему неудобство с того самого дня, когда он надел ей на палец обручальное кольцо, вдруг исчезло. Можно было заключить, что она приняла правила игры, которые предлагал Георгий, но он пока не торопился с выводами.

— Звонил Саша Марков… У нас ЧП на стройке.

— Знаю, Васкунец меня уже поставил в известность, — кивнула она. — Но это целиком твой проект, мы не имеем отношения.

Спокойствие жены немного удивило Георгия — обычно та даже слишком эмоционально реагировала на подобные новости.

— Умываешь руки? — спросил он, наливая себе кофе.

— Мои руки и так чистые, — ответила она, помолчав.

— Ну-ну, извини, я просто пошутил.

— Рада, что у тебя хорошее настроение, — через какое-то время проговорила она, помешивая кашу в тарелке. — Кстати, ты не будешь против, если я уеду в Аликанте? Дней на десять. Что-то захотелось отдохнуть, сменить обстановку.

— Ты сегодня это решила? — удивился он.

— Нет, не сегодня. У меня уже заказаны билеты. Просто всё забывала тебе сказать. Хочу проверить, что там происходит с домом — наверное, хозяйство запущено и снова какие-нибудь обстоятельства непреодолимой силы. Васкунец меня полностью заменит. Не думаю, что я нужна тебе здесь именно сейчас. Как, впрочем, и всегда.

Георгий глотнул кофе — вкус был горький.

— Само собой, поезжай. Там, должно быть, ещё тепло. Я бы тоже присоединился, но теперь не уверен… Полетишь одна?

— Да, одна. Тебя это волнует?

— Конечно, меня волнует всё, что происходит с моей женой. И ты напрасно хочешь убедить себя в обратном, — заметил Георгий. — Я позвоню, как только что-то прояснится. Когда вылетаешь?

— Сегодня днем. Но ты не беспокойся, провожать не нужно.

— Даже не заедешь в офис? А ежеквартальные?

— Закроет бухгалтерия. Ты сам просил начать относиться к этим вещам спокойнее, — возразила она. — И я отчасти согласна. К тому же ты — глава компании, принимаешь решения единолично. И, насколько я знаю, отлично умеешь улаживать дела такого рода. Во всем, что касается штрафов, налогов, отчетности и формирования бюджета…

Георгий взглянул на неё внимательнее. На секунду ему показалось, что за её словами стоит нечто большее, чем намеки на его ловкость в финансовых вопросах.

— Мы в одном окопе, — напомнил он, отодвигая тарелку с неаппетитным омлетом, поставленную перед ним горничной. — А ты упрекаешь меня, что я слишком меткий стрелок.

Марьяна не поддержала шутку, только взглянула на него с холодной усмешкой, которая уже начинала его раздражать.

— Я ни в чем тебя не упрекаю, Георгий. Каждый из нас поступает, как считает нужным…

— Ладно, желаю хорошего пути, ещё созвонимся в течение дня, — проговорил он, поднимаясь. — Буду держать тебя в курсе событий.

Она сидела, застыв, но он всё же заставил себя подойти и поцеловать её в щеку — правда, поцелуй запечатлелся где-то возле виска.

Пока Георгий ехал из Озерного в офис, Марков позвонил ему три раза. Сообщил, что прораб (это был новый человек, взятый на место честного работяги Силантьева) оказался так глуп и непонятлив, что успел уже наделать дополнительных неприятностей. С пострадавшим пока не было возможности поговорить, но Эрнест взял этот раздел на себя. Инженер по технике безопасности уже разбирался на месте с проверяющими из трудовой инспекции и энергонадзора, Казимир занимался пожарниками. Особого интерес со стороны журналистов не наблюдалось — два местных новостных канала приехали подснять упавшие балки, которые почти на метр проломили асфальт.

Было уже понятно, что история не грозит особыми репрессиями, лишь оставит неприятный осадок. Тем большей неожиданностью оказался для Георгия последний звонок Саши. «Действуем по внутренней инструкции, план девять», — коротко сообщил партнер и дал отбой.

«План девять» работал в случае непредусмотренного появления в офисе налоговиков, обэповцев и других непрошенных гостей. Согласно этому плану, который был разработан лет пять назад, в период конфликта с недружественными конкурентами, Георгий должен был ехать на старую дачу в Рощино, включив только телефон экстренной связи, там ждать Эрнеста и по необходимости ставить в известность о ситуации нужного человека в прокуратуре, своих московских партнеров и Вальтера. «План десять» предполагал уже дальнее путешествие — через финскую границу в аэропорт Хельсинки и в Женеву, пока команда во главе с Марковым держит оборону на месте. Все понимали, что противодействовать системе Георгий сможет, только располагая свободой перемещения. Боксировать в наклонной позе было слишком неудобно.

Правда, на этот раз Георгий решил не придерживаться плана буквально. Он позвонил из машины главному юристу холдинга Фридману и главбуху Анне Сергеевне, которую, по странному совпадению, именно сегодня вызвали в налоговую разбираться с какими-то прошлогодними задолженностями, а затем поехал на Мытнинскую, чтобы на всякий случай перестраховаться — почистить жесткие диски и почту на двух макинтошах, уничтожить кое-какие документы и записки.

Эта заняло около полутора часов. За это время обыск (в ходе которого Эрнест и Фридман уже отметили ряд процедурных нарушений) продвинулся от бухгалтерии к кабинету Маркова. Камеры безопасности записывали происходящее, Осипенко даже ненадолго вывел изображение на какой-то закрытый ресурс, и Георгий несколько минут сам наблюдал в режиме онлайн, как проверяющие с понятыми осматривают кабинеты.

Затем, отпустив машину и водителя, Георгий взял такси и поехал пообедать. Он ждал больше часа, пока, наконец, в ресторанном зале не появился Карпцов, без всяких признаков беспокойства на лице, словно бы даже довольный тем, как складывается ситуация.

— Честное слово, такого кино я не видел с конца девяностых, — заявил Эрнест с улыбкой. — ОМОН в масках, положили всех на пол, включая женщин, потом согнали в переговорную. В туалет водили под охраной… Даже кого-то пытались лично обыскать. При этом постановление оформлено непонятно как, люди совершенно некомпетентные, действуют нагло, нахрапом…. Особо и не скрывали, что под заказ. Я вечером подготовлю апелляцию и жалобы по каждому случаю.

— Что в сухом итоге? — спросил Георгий.

— Докладываю. Мы в разработке с начала этого года. Помнишь, ты уволил такого человека по фамилии Фролов? Вот этот Фролов теперь — их источник. Тебе подумать, что и насколько он знает… Короче, возбуждено уголовное дело, что не очень хорошо, но излечимо. Арестованы счета, что совсем не хорошо, но было предсказуемо. Забрали бухгалтерию и скрутили винчестеры — но мы ведь были готовы к такому развороту событий?

— Сервер в Женеве, — напомнил Георгий.

— Да, забыл сказать — Сашу Маркова задержали и увезли для допроса. Никак было не отмазать. Фридман поехал с ним.

Эта новость обеспокоила Георгия.

— И что?

— Ну, наверное, будут вербовать… Не знаю. Или припугнуть хотят, на дурака. В любом случае, обязаны отпустить через три часа. Пусть попробуют не выполнить, упыри.

— Сам что об этом думаешь?

— Знаешь, чем Россия отличается… ну, ну например, от Катманду? — ответил Эрнест вопросом в своем стиле.

— Тем, что там сначала жарят, а у нас едят живьем?

— Ну, почти угадал — аппетитом госчиновников. Другими словами, я думаю, это такой чапаевский наскок, психическая атака… За неимением серьёзных аргументов. Кстати, Казимир не исключает, что авария с обрушением конструкций — тоже чёрное дело чьих-то недобросовестных рук, оплаченных врагами партии. Словом, будем надеяться, что это — устрашающая акция сверху, а не первый ход в шахматной партии, которую нам кто-то хочет навязать…

Георгий взглянул на него, расслышав ноты сомнения в журчащем голосе.

— Что замолчал? Вербализируй до конца.

Эрнест повертел в руках фарфоровую перечницу, отчего-то розовея щеками, словно готовился признаться в тайном пороке.

— Только пойми меня правильно… Я хотел сказать, что женщины… всё же устроены иначе, чем мы. Они эмоциональные существа, более непредсказуемые. Что-то в этом духе. Нам нужна ясность, конкретика, полный обзор. А женщина, напротив, стремится к движению в романтическом ключе. Озеро надежды, вулкан страстей, всё в тумане… Не знаю, как ты, но я постоянно с этим сталкиваюсь. Ну, то есть, мужчине не придет в голову вмешивать в бизнес личные чувства, а для них это в порядке вещей. Помнишь, Чугунков как-то хорошо сказал про самурая и гейшу?..

— Ты хочешь просветить меня, как устроены женщины? — проговорил Георгий. — Или это намек, что я оказался в теплом месте, но в плохое время, как гигиенический тампон?

— Извини, — замялся Эрнест, — поверь, я никогда не стал бы поднимать эту тему, если бы тут не было так тесно переплетено. — Он снял и начал протирать очки. — Мы все тебя очень уважаем, Георгий. Ты лидер, человек ярких идей, с тобой интересно работать и общаться. Конечно, у каждого есть свои слабости… И это, строго говоря, абсолютно твоё личное дело. Мы ни в коей мере не посягаем… Но, может, как-то попытаться нейтрализовать Марьяну на время? По крайней мере, не дразнить гусей?.. Знаешь, иногда лучше дорого заплатить, чтобы дёшево отделаться. Я имею в виду, было бы вполне логично, что супруги вместе отдыхают в Испании…

Георгий и сам был уже почти уверен, что этот наглый рейд обэповцев организован и оплачен по инициативе Марьяны и её дурных советчиков. В пользу этой версии говорил и внезапный отъезд жены, и её странное поведение в последние дни. Он понимал, к чему клонит Эрнест — их новое сближение с Марьяной решило бы множество вопросов. Но в этот раз он не мог, да и не хотел отступать с отвоеванных позиций.

— Я тебя услышал, — кивнул он Эрнесту. — Что ещё?

Карпцов открыл свою папку.

— Вот, посмотри, Лев Моисеевич набросал вопросы по паевому фонду. Он, кстати, нас сегодня очень грамотно поддержал. Хотя говорят, два юриста — три мнения, но лично я считаю, что лучше действовать комплексно, чтобы ничего не упустить…

— Меня-то хотели? — задал Георгий последний вопрос.

— Хотели, но не с безумной страстью, — улыбнулся Эрнест. — Думаю, тебе стоит до завтра побыть «на даче у знакомых», а мы с Фридманом пока пропишем диалоги для кульминационной сцены.

— Сашу мне только вытащите, — особо попросил Георгий. — Как будут новости, звони по экстренной связи.

Эрик протянул руку и поднялся.

Георгий понимал, что если его захотят найти «на даче у знакомых», в первую очередь будут искать у Игоря. Но дело пока не принимало настолько серьезный оборот, а переждать временные трудности можно было и здесь, совмещая полезное с приятным. Он не хотел пока звонить Марьяне и предъявлять бездоказательные претензии; нужно было дать ей время одуматься и повернуть назад. Он охотно принимал версию, что Марьяна решила припугнуть его из женской ревности, но не мог допустить мысли, что она перешла на сторону противника, объявив ему открытую войну.

В квартире Игоря Георгий сразу почувствовал, как его отпускает нервное напряжение. Странным образом, с обретением собственного жилья мальчик изменил привычку к беспорядку и даже наладил кое-какой домашний уют. Мерно тикали часы в коридоре; в кухне и в ванной комнате было чисто и светло, а кавардак в спальне вполне объяснялся торопливостью утренних сборов.

Георгий немного удивился, увидев черного облезлого котенка, который выскочил откуда-то ему навстречу и сделал лужицу под кухонным столом. Заперев кота в кухне, Георгий прошел в комнату и, не раздеваясь, прилег на кровать.

Ему показалось, что он задремал на секунду и тут же проснулся, но за это время за окном совсем стемнело. Из-под двери пробивался свет. Был какой-то осадок на душе — да, сообразил он, ОБЭП и неприятности на стройке. Но в следующую минуту ему ярко вспомнился сон, который он только что видел. Вместе с Павлом Козыревым они сидели в ресторане на Эйфелевой башне. Как на ладони виден был весь Париж — крыши, парки, мосты через Сену. Они ели улиток в виноградных листьях и пили белое вино, беседуя о каких-то приятных вещах. В этом сне всё было залито солнцем, пронизано летним светом, и Георгий испытывал глубокую радость, наблюдая повсюду игру живых красок… Но потом явилась тревога, угроза или предупреждение — в улитках начали попадаться косточки. Георгий стал разворачивать листья и увидел, что ест не улиток, а человеческие пальцы — и узнал пальцы Игоря, округлые розовые ногти… И тут же стальные конструкции огромной башни начали разрушаться, падая ему на голову.

— Ты дома? — позвал он мальчика и сел на постели, включил лампу над кроватью.

Игорь вошел, котенок вбежал за ним.

— Как это я уснул? — проговорил Георгий, снимая часы и массируя затекшее запястье. — Сам не заметил… Откуда взялся зверь?

— Одна девочка на курсах подарила. Он очень породистый, — заявил Игорь, приготовившись отстаивать права животного на совместное проживание.

— Ради бога, убери его из комнаты. А завтра отдай обратно. Нет оснований рассчитывать, что этот гадкий котенок превратится в прекрасного лебедя. Ещё не хватало, чтоб после каждого романтического свиданья от меня несло кошками.

— А что ты командуешь? — возмутился было Игорь, но всё же поймал котенка и выдворил за дверь. — Я приучу его, не волнуйся… Пока нужно просто обувь убирать.

— Ты вообще представляешь себе, что значит завести животное? — ворчливо возразил Георгий. — Это не игрушка. Конечно, они славные, пока маленькие… Но за ним же нужно постоянно ухаживать — мыть, чистить ковры. Я уже весь в кошачьей шерсти, посмотри…

— Хочешь выпить? — сменил тему мальчик. — Ещё остался твой кальвадос.

— Ну, выпью, да, — согласился Георгий. — Зачем я, по-твоему, приехал?

Игорь достал бутылку, бокалы.

Георгий следил за его движениями, чувствуя, как терпкая нежность разливается в груди, словно выдержанный коньяк, деликатно обжигая. И вдруг почему-то попросил:

— Расскажи про Майкла Коваля.

Игорь посмотрел без удивления — просто чтобы проверить, что не ослышался.

— Что рассказать?

— Ну, что он за человек? Дурной, хороший?

На лицо Игоря упала тень. В эту минуту он больше чем всегда напоминал печального Антиноя, последнего бога античного мира.

— Не знаю, я как-то не задумывался. Просто с ним было трудно.

— Хуже, чем со мной?

Игорь издал насмешливый звук, продолжая стоять с бокалом в руке, облокотившись локтем о комод.

— Ну, почти. Он всё время говорил.

Георгий подумал, что в его наблюдении есть здравое зерно.

— Это не преступление. Даже целое искусство — всё время говорить, и так ничего и не сказать.

— Ещё у него одна нога короче другой, — сообщил Игорь. — Он такие носил специальные ботинки, ортопедические, чтоб не было заметно.

Георгий вспомнил, что в резиденции Владимира Львовича, в бане, за игрой в бильярд, Коваль и в самом деле прихрамывал в резиновых шлепанцах.

— Ты, кстати, с ним не общался после этого?

— Нет, — ответил Игорь и, поколебавшись, добавил: — Он мне только написал письмо на почту. Ну, что не обиделся… Что желает мне счастья.

— И как? — спросил Георгий, подзывая его и усаживая рядом на кровать. — Напутствие сбылось? Ты счастлив?

— Ну, типа того… полный пакет.

Георгий притянул его к себе, с наслаждением ощущая горячую тяжесть его тела.

— Знаешь, кто ты у меня? Мальчик-праздник. Почему с тобой всегда так хорошо, скажи-ка? Вот возьмут и отнимут у меня бизнес и все деньги, и останусь я гол и бос на радость конкурентам. Что тогда будем делать, а, любимая наложница?

— Я всё равно тебя буду любить, — ответил тот. — И очень-очень скучать.

Георгий усмехнулся, вспомнив анекдот, который сам же и рассказывал ему.

— А без шуток? Упакуют нас с Сашкой года на два, и что с тобой будет? Ты ведь пропадешь.

— Не пропаду, — заявил он. — Сделаю себе силиконовые сиськи и буду зашибать по две тыщи баксов за ночь.

— На силиконовые сиськи тоже ещё надо заработать, — возразил Георгий Максимович, вдыхая запах его волос, скользя рукой по его спине под свитером — по бархатистым лопаткам и плавному изгибу поясницы.

Тот передернул плечами.

— Фигня вопрос, мне откроют кредит. А что, хочешь меня с силиконовыми сиськами?

— Нет уж, оставайся как есть, — решил Георгий. — Хотя, две штуки за ночь… Хороший бизнес. Может, самому вложиться?

Игорь вздохнул, позволяя снять с себя джемпер.

— Да я знаю, что ради денег ты готов на всё.

— У меня расходы, — возразил Георгий, — жена, любовник, адвокаты… Но тебя я никому не отдам. Ни за какие деньги.

— Потому что я один стою целого зоопарка?

— Потому, что ты один.

Уже начав любовный труд, Георгий Максимович краем глаза заметил какое-то движение на полу — это котенок шмыгнул в приоткрытую дверь и побежал в сторону окна.

 

Глава 7. НЕЖНОСТЬ ВОЛКОВ

В машине пахло бензином и незнакомым резким мужским одеколоном. Громко звучала музыка, блатной шансон: «Гоп-стоп, Зоя, кому давала стоя? Начальнику конвоя, не выходя из строя»… Машину вел человек с бритым затылком и со шрамами на голове; рядом с Игорем сидел такой же бритый, широкоплечий, с недобрым бычьим лицом.

Игорь почему-то подумал, что он всё ещё живет на Владимирской с Бяшкой, и что они вляпались в какие-то неприятности, о которых постоянно предупреждал Филипп. Потом он вспомнил, что уже осень и в его жизни всё хорошо, и Георгий Максимович, и завтра они должны лететь в Женеву. Но теперь он ехал с незнакомыми опасными людьми по разбитой грунтовой дороге вдоль разрушенных овощехранилищ, за которыми чернел лес.

Мысли путались, в затылке пульсировала боль. Подняв руку, он ощупал голову и увидел на пальцах сукровицу и засохшую коричневую грязь. Бритый бугай равнодушно следил за его движениями.

Смутно, словно сквозь похмелье, Игорь начал припоминать, что по дороге с курсов заехал в супермаркет, потом припарковался во дворе, вынул пакет с покупками из багажника, вошел в подъезд… Когда он вот-вот был готов восстановить в памяти цепочку дальнейших событий, машина остановилась у бетонного здания с узкими щелями окон.

— Приехали, — коротко обронил бритый.

— Куда? — спросил Игорь, с трудом ворочая непослушным, опухшим во рту языком.

— Завали хавальник и вылезай, — приказал тот.

Водитель тоже вышел из машины, придержал дверь. Игорь выбрался наружу. Бритый крепко взял его за руку выше локтя и повел по бетонным ступенькам к главному входу в здание.

Это был заброшенный дом культуры или спортивный комплекс — щербатая мозаика на стене изображала бегуна с олимпийским факелом. Они свернули в темный коридор, прошли через пустой тренажерный зал, напомнивший о школьных уроках физкультуры.

Чтобы не думать о причинах и вероятных последствиях происходящего, Игорь начал цепляться за мелкие подробности жизни: на ходу рассматривал пыльные маты на полу, шведскую стенку, мясистые уши бритого шофера, который бодро шагал впереди. Одновременно он почему-то сожалел о своем незаконченном чертеже, о чёрном котенке и ещё о чем-то важном, что нужно было и никак не получалось вспомнить. Потом он услышал душистый горячий запах сауны.

Они миновали ещё один коридор и действительно оказались в сауне, вернее, в предбаннике — просторном помещении, отделанном белым, местами осыпавшимся кафелем. Там за накрытым столом трое мужчин ели жареную курицу. Простыни драпировались вокруг их жилистых тел, как одеяния ангелов на старинных иконах. Увидев их, Игорь почувствовал, как сердце подскочило вверх и застучало где-то в горле — тяжело и быстро.

— Гляди, какая фея нас удостоила, — проговорил сухопарый человек лет пятидесяти, с седой щетиной на щеках, со впалой грудью и с синими от татуировок пальцами.

Двое других молча жевали и смотрели на Игоря. Лица у них были грубые и хмурые.

— Ну что, зеленоглазый, — продолжал старик притворно-ласково. — Ходи ближе, не стесняйся. Ты как, шамать хочешь? Нет? Ну, водочки-то хапанёшь?

Он разглядывал Игоря с умильной усмешкой, как домашнего зверька. Но в черных глазах под густыми бровями, ледяных, как замороженные ягоды, не было ни добродушия, ни улыбки.

— Ишь, какой нежный. Вот бы заслать посылку честным босякам… Кожа аж бархат. И попа как орех, так и просится на грех, — неспешно поднявшись, он потянулся рукой к щеке Игоря. Тот отдернулся. — Небось, покушать любишь сладко, поспать подольше? Бумажки хрустящие любишь, подарочки? А работать не хочется… Так, мурзилка?

Глядя в его лицо, Игорь испытал тоскливое, больное предчувствие. Ему представилось, что он уже жил когда-то раньше, и в той прошлой его жизни уже был и этот предбанник с облупившимся кафелем, и мигающий тусклый свет дневной лампы высоко под потолком, и замороженные глаза старика — умные и злые звериные глаза с татарским разрезом.

— Вот вы сейчас в школе Маркса не проходите, — уже без усмешки продолжал тот, — а зря. Скажи-ка ему, Костян, что Ленин с Марксом про это говорят?

— Грабь награбленное, — заявил бритый шофер.

— Ну, где-то так, — согласился старик. — Давай-ка, Костян, плескани ему нашего чемергесу. Может, поласковее будет с тобой.

Под недружный смех сидящих за столом, бритый налил в стакан водки, поставил перед Игорем.

— За что ж нам выпить с нашей люсей? — притворно озаботился старик. — А выпьем мы за этого… не знаешь, как и назвать.

Двое за столом снова засмеялись хриплым, каркающим смехом.

— Чего их звать-то, Лёня? Сами придут… Пидор, он и в Гондурасе пидор!

— Ну, значит, пей за своего пидора жирного, — вкрадчиво потребовал старик. — Чтобы он уяснил себе, как не надо быть паскудой и кидать людей. И чтоб эта харкотина своё плоскожопие подняла рывком и сделала, что ему скажут. Бодро и без фокусов. Ну, глотай, чего мнешься? Водка сладкая — лекарственная вещь.

Отступив назад, Игорь мотнул головой, показывая, что не будет пить. Старик перевел взгляд на бритого шофера.

— А что пацан, глухонемой по жизни? Или слабослышащий?

— Вроде нет, — пожал плечами тот. — Ехать с нами не хотел. Уговаривать пришлось.

— Значит, сильно гордый? Не уважает компанию? Ещё не понял, что попал в финал без конкурса?

Расхрабрившись от отчаяния и страха, Игорь заявил:

— Если вы меня хоть тронете, Измайлов вам такое харакири устроит!.. Вас же всё равно найдут! У него в фирме работают люди из спецслужб!

Отвернувшись от него, старик налил себе водки и выпил. Поморщился.

— Кошмары… По-моему, пацан не догоняет, а, Юрец? Он думает, мы тут для хохмы собрались. Что мы тут клоуны… Пропишите-ка ему лекарство какое-нибудь. Водные процедуры.

Повинуясь приказу, бритые парни подхватили Игоря подмышки, протащили по мокрому кафелю и спихнули в глубокий и узкий как колодец бассейн с ледяной водой. Он ушел под воду на глубину своего роста, и хотел выплыть, оттолкнувшись от дна, но наверху кто-то пнул его ногой по голове, продолжая бить снова и снова, не давая вдохнуть воздуха. Казалось, что это продолжается мучительно долго. В последней попытке спастись, Игорь поднырнул под топчущие его сверху ноги, и ему, наконец, позволили выплыть у бортика, дали откашляться и отдышаться. Шофер даже подал ему руку, но когда Игорь поднялся на ступеньку железной лесенки, пинком в грудь столкнул его обратно.

Всё же как-то выбравшись из бассейна, Игорь привалился спиной к стене, решив, что если бритые ещё приблизятся, он схватит скамейку и будет отбиваться. Он кашлял и дрожал, вода текла с него ручьём. Происходящее слишком напоминало нелепый сон, но Игорь знал, что не спит. В школе, на уроках ОБЖ, их учили, что, оказавшись в заложниках, нужно всеми силами стараться сохранять спокойствие. Но сделать это не получалось. Всё его тело сковывал страх.

— Как водичка? Не лётная? А как Герасим утопил свою Муму? — смеялся старик. — А то давай сто грамм для профилактики? Ещё подцепишь насморк, ребятам будет некомфортно.

Один из сидевших за столом мужчин, сутулый, с черными волосами на груди, поднялся, прощаясь со стариком. За ним встал и второй.

— Бывай, Лёня. Отдыхай, нам ехать надо. Спасибо за хлеб-соль.

Старик вытер о простыню жилистую руку и протянул сутулому.

— Завтра кашляни мне на мобилу. Привет пехоте.

Они ушли, и старик вернулся к столу, выпил ещё водки и сказал, уже не глядя на Игоря, тяжело прокашливаясь:

— Сука, мокрота не выходит, как бы снова не воспаление… Ну что, Костян, будем дело делать? Чего откладывать? А потом тоже поедем с богом.

— А как с этим? Всё уже или добавки? — спросил бритый шофер, кивая на Игоря.

— Ну, добавь по малой, чтоб посмирнел, — хмуро кивнул старик. — А потом мешок на голову. И тряпку сунь ему в рот.

Глядя, как бритые снова приближаются, Игорь вдруг почувствовал упрямое, инстинктивное нежелание сдаваться. Отступая к стене, он поднял за ножку деревянный табурет и кинул в ноги шоферу. Тот споткнулся и громко выматерился. Второй, Юрец, проговорил, подходя:

— Спокойно, Маша, я Дубровский.

И затем ударил Игоря кулаком в живот и, зажав локтем за шею, начал садить сзади по почкам. Уже вдвоем бритые с размаху кинули его на кафельный пол.

Игоря раньше не били так равнодушно и страшно — ни дядя Витя, ни пьяные гопники на пустыре за школой. Скорчившись, закрыв голову руками, он чувствовал себя раздавленной личинкой, чье тело целиком превратилось в боль. Сознание то вспыхивало, то отключалось, как неисправная лампа, и во время одной из вспышек Игорь понял, что бритые всерьез готовы его убить. Сейчас или позже, но он умрет по воле неизвестных людей, как-то обиженных Георгием, — для этого бандиты и привезли его в заброшенный спорткомплекс. И, возможно, будет лучше, если это случится сейчас.

Он ещё смог перевернуться на спину, чтобы пнуть одного из бритых, но затем увидел, как Юрец или Костя — Игорь уже не различал их и не чувствовал в своем теле себя, — схватил ту же табуретку и занес в воздухе над его лицом. За этим последовала темнота.

 

Глава 8. ТЕСНЫЕ ВРАТА

В пятницу, по дороге из Выборга, с нового объекта, Георгий и Казимир заехали на дачу к Маркову обсудить положение дел. Поиски синергии несколько затянулись; было уже начало десятого, когда Саша, сдвинув со стола бумаги, достал из бара литр «черного пешехода» и предложил отметить свою «вторую ходку и блатной побег».

Казимира ждала жена — младший подхватил в садике желудочный грипп. Георгий тоже не хотел засиживаться допоздна, чтобы успеть собрать какие-то вещи в дорогу, но все согласились выпить по глотку.

Саша разлил виски и провозгласил тост:

— За тебя, Измайлов. Ты везучий всё-таки, паразит. Давай, чтобы твой фарт вывозил нас и дальше.

— Постучи по дереву, — потребовал Казимир и сам коснулся костяшками пальцев деревянной столешницы.

В эту минуту Георгия и застал звонок с анонимного номера.

Почему-то он был уверен, что это звонит из Аликанте Марьяна, но в трубке послышался незнакомый мужской голос, сиплый и нарочито наглый.

— Георгий Максимович? Здорово, кучерявый. У нас к тебе две новости. С которой начать?

Ещё недавно — семь, десять лет назад, — их осаждали подобными звонками почти каждый месяц. Сейчас попытку дешевого бандитского наезда не приходилось рассматривать всерьез, но текущие обстоятельства требовали внимания к любой активности противника.

— С кем я говорю? — спросил он, с первой секунды проникаясь острой неприязнью к сиплому собеседнику. Тот проигнорировал вопрос.

— Погнали с хорошей. Можешь на ночь не подмываться. Твой пидорок сегодня с нами. Вот и плохая. Будешь делать, что тебе скажут — пацан будет жить. Начнешь восьмерить или рыпнешься к ментам — получишь сперва его писалку в коробочке, потом всё остальное в целлофане…

Георгий явственно вспомнил недавний сон: падающая башня и пальцы Игоря, лежащие перед ним на тарелке. Он стоял посреди комнаты, компаньоны смотрели выжидательно, и это напоминало сцену из какого-то фильма пятидесятых годов. Слова застряли в горле, и он молчал, прислушиваясь к отдаленному странному вою, который всё это время сопровождал речь звонившего и который поначалу Георгий принял за помехи связи. Но вой вдруг начал становиться ближе и сложнее по обертонам, расчленяясь на невнятные возгласы и всхлипы, а затем Георгий ощутил, как у него по-волчьи поднялись щетиной волосы на затылке.

— Какого чёрта вы там делаете?! — воскликнул он, всем сердцем обращаясь к высшим силам, чтобы они совершили чудо и не дали осуществиться его догадке. Но чуда не произошло.

— Всё понял, кучерявый? — голос в трубке охрип до сухого треска. — Нахапал, брюхо нажрал, надо делиться. Сольём у тебя чуток жирка. Короче, готовь пятьсот штук евро, наличными. Два дня тебе на сборы, один уже прошел. Получим бабки — вернем чушонка в полном комплекте. И, уж не обижайся за беспредел, пока ты суетишься, мы тут попользуемся. Пацанок твой — бланманже, ребята не остались равнодушны.

— Ты, уёбок, я же тебя найду и яйца вырву! — воскликнул Георгий в бессильной ярости. — Ты ещё не понял, с кем связался, мразь!.. Дай мне его, я хочу его слышать!..

Но в трубке уже звучали короткие гудки.

В старом, ещё довоенной постройки доме, доставшемся Маркову от деда, когда-то жили две семьи; общий длинный коридор теперь был переделан в узкую веранду. Георгий помнил, что в дальнем углу балконная дверь открывается прямо в сад. Он прошел мимо каких-то высоких растений в горшках, споткнулся в темноте о детский велосипед, ударил кулаком в стену.

Холодный воздух немного остудил его. Дождь прекратился, но на лицо и руки садилась промозглая влажная пыль. Мокрые ветки старых яблонь покачивались под ветром, словно соглашаясь: «Да, ты идиот, самодовольный кретин, всё прохлопал, никого не вини — сам, сам…». Не ко времени вспомнился стишок, который Игорь прочел ему пару дней назад за завтраком: «Вот она какая, наша молодежь: утром не разбудишь, ночью — хер найдёшь». Сообразил, что сейчас же нужно найти Максима.

Казимир подошел, обеспокоенно заглянул в лицо.

— Проблемы? Кто это был?

Георгий выругался, отбрасывая намокшую сигарету.

— Уроды уголовные! Мрази… Он мне ответит за это бланманже, гондон!

Марков тоже спустился со ступенек крыльца.

— Ты погоди, успокойся… В чем вопрос?

Георгий взял у Саши стакан с виски, глотнул и отдал обратно, сообразив, что если сейчас начнет пить, то уже не сможет управлять собой.

— У них Игорь, — сказал он, отерев рукой лицо.

— Ну-у, слушай, всё это ещё надо проверять, — начал было Марков, но Казимир остановил его.

— Тихо! Когда и сколько?

— Пятьсот тысяч, два дня… Или завтра? Сказал, будет ещё звонить. Они там что-то делают с ним, он кричит…

— Всё, всё, порядок, — Казимир обнял Георгия и повел в дом. — Главное, ты не нервничай. Сосредоточься. Сейчас надо действовать оперативно.

Марков вмешался, нервно кусая ус:

— Алё, кончайте психоложество. Во-первых, позвони ему на телефон — уже чтобы проверить. Может, это шутка просто, ха-ха. Ну, розыгрыш. А если нет, то это Сирожи. Или твоя жена. В любом случае, надо торговаться.

— Во-первых, — возразил Казимир, — звоним Осипенко. Есть люди, которые этим занимаются профессионально, надо обращаться к ним.

— Во-первых, сейчас не девяностые годы, — заспорил Марков, снова протягивая Георгию стакан. — Может, это просто левые какие-то, залетные. Поймут, с кем связались, и подожмут хвосты. Так что не надо паники, никому не нужен твой драгоценный Игорек.

— Нет, я не буду пить, — отказался Георгий. Его душевное потрясение уже материализовалось в виде спазма желудка и ноющей боли в груди. Вкус табака вдруг сделался отвратительным. — Это не розыгрыш. Нужно позвонить Максиму.

— Правильно, действуем по плану, — согласился Казимир. — Только спокойно. Надо — заплатим. А потом по любому найдем их, и снова получат. Этих уродов надо наказывать реально.

«Мне плевать на потом, если сейчас его мучают и, может быть, убьют», — хотел возразить Георгий. Но, внезапно целиком осознав эту мысль, стряхнул её с себя, как омерзительное насекомое.

В квартире Игоря, куда Георгий приехал с Казимиром, было тихо и пусто. На кухне в раковине мокла кофеварка с приставшей на дне кофейной гущей, в мусорном ведре обнаружилась бутылка из-под дешевого испанского вина. Мебель стояла на своих местах, не было заметно ни следов борьбы, ни какого-то особого беспорядка — разве что в коридоре на стене и на полу виднелись небольшие бурые пятна, похожие на засохшую кровь. Сообщение, явно адресованное Георгию и более доходчивое, чем любая записка, Чугунков обнаружил в спальне. Лежащее на подушке тельце котенка с размозженной головой успело уже окоченеть.

Осипенко со своими ребятами появился довольно быстро. Осмотрев квартиру, отвел Георгия в сторону и попросил предоставить ему записи с прослушивающей аппаратуры в кабинете Марьяны — такой доступ мог быть получен только в исключительном порядке. Он также предложил привлечь к делу проверенного сотрудника, своего бывшего сослуживца — с условием, что тот будет действовать неофициально. Бандиты «наследили», и специалист из органов мог посодействовать в установлении их личностей и в скорейшем розыске. После этого разговора Георгий почти уверился, что Марьяна имеет отношение к делу.

Она не сразу взяла трубку, а когда всё же ответила, голос прозвучал неприязненно и резко:

— Ты смотрел, который час, Георгий? Я сплю. У тебя что-то срочное?

— Кто это организовал? — напрямую спросил он. — Это твоя затея? Или Сирожей?

— Я не понимаю, о чем речь, — произнесла она раздраженно. — И ничего не хочу знать о твоих делах.

Это означало, что она уже всё знает.

— Послушай меня, Маша, — проговорил Георгий со всей силой вкрадчивого убеждения, на какую был способен. — Я признаю, что виноват перед тобой. У нас не всё сложилось… Ты задета, оскорблена — я понимаю. Допустим, ты решила отомстить, и тебе дали плохой совет… Но сейчас ещё можно всё вернуть! Нужно сделать так, чтобы этот заказ… или не знаю, как назвать, — был немедленно отменен. Я заплачу неустойку или что там, сколько нужно, даже полностью всю сумму! Но они должны освободить его немедленно, прямо сейчас. Пусть скажут, куда приехать — в лес, на дорогу, куда угодно… А я обещаю, что не буду против них предпринимать…

— Я не желаю больше слышать про твоих любовников! — перебила Марьяна, переходя на крик. — Пусть его обольют серной кислотой, разрежут на куски и пришлют тебе по почте — я буду только рада! Слышишь, мне омерзительна вся эта грязь! Если я в чем-то и виновата, то только в том, что терпела это слишком долго!

Георгий не испытывал ни удивления, ни сочувствия к ней — только огромную, всё растущую злость. Он вышел на лестницу, прикрывая трубку рукой.

— Запомни и передай своим Сирожам, что это был очень неудачный ход. Это игра ниже пояса, и вы заплатите. Если с Игорем что-то случится, я завтра же начну развал компании. Ты потеряешь всё, акции пойдут на сторону, у меня есть для этого очень предприимчивые ребята! А тебе я обеспечу десять лет судов и разборок с рейдерами! После чего от компании твоего отца, которой ты так гордишься, останется три пустых счета, старая мебель и ржавый сейф!!!

— Как же я тебя ненавижу, — с ответной злостью прошипела она. — Ты обкрадывал отца и меня всё это время! У нас есть доказательства, ты будешь отвечать! Ты всё вернешь до копейки, отдашь «Альмагест», который ты увел по подложным документам, и сядешь в тюрьму за мошенничество и за легализацию!

Он сосчитал до пяти и отвечал уже почти спокойно.

— Марьяна, не будь дурой, не верь им, не давай себя использовать! Прошу тебя, не ввязывайся в эти разборки. Если ты станешь помогать топить меня, я всех утащу с собой, — пообещал Георгий. — Мне есть что предъявить и тебе, и Сирожам… Я никого не пожалею!

Повисла пауза, затем она вдруг спросила дрогнувшим голосом:

— Ты сам-то слышишь себя, Георгий? Ты совсем ополоумел. И всё из-за этого… из-за дрянной проститутки мужского пола? Из-за него ты готов сломать нашу жизнь? — Замолчав на секунду, видимо, справляясь с собой, она тут же резко объявила: — Что ж, нам больше не о чем разговаривать… Я и в самом деле была дура, что когда-то поверила тебе.

Когда она повесила трубку, Георгий сел на ступеньку лестницы, чувствуя себя опустошенным и разбитым. Он подумал, что по гамбургскому счету Марьяна права. Спасая Игоря, он рисковал всем своим благополучием — результатом труда и компромиссов, честной и шулерской игры, смелости, ловкости рук и ума. Ещё не поздно было повернуть назад — завтра же утром сесть на самолет в Аликанте, повиниться перед женой, дать задний ход сделке по «Альмагесту». Марьяна была ферзем, главной фигурой в той партии, которую разыгрывали Сирожи. Вернув её, он возвратил бы себе важное преимущество в уже открыто начатой войне. Он мог отказаться платить похитителям, или тянуть время. Никто не осудил бы его, что он не смог выручить парня, который, возможно, сам впутался в неприятности…

Опомнился Георгий так же внезапно, как отвлекся. Дверь в квартиру Игоря была приоткрыта, и кошачий трупик, лежащий на подушке, был весомее, чем все доводы в пользу «гамбургского счета».

— Два безобразных демона приехали из китайской провинции Чу и устроились работать шоферами маршрутных такси, — рассказывал Казимир по телефону ребенку, который никак не хотел засыпать. — Главная миссия демонов была — как можно больше вредить другим водителям на дороге…

— И как он, нормально спит после таких сказок? — спросил Георгий, когда они с Чугунковым уже садились в машину, чтобы ехать домой.

— Ага. У них сейчас другая реальность. «Красная шапочка» не катит. — Взглянув на Георгия, Казимир предложил: — Вот что, поехали к нам. Оксана борща наварила — с чесночком, с укропчиком, настоящий украинский борщ. Положим тебя в тёщиной комнате.

— Спасибо, я на Мытнинскую, — отказался Георгий. — И спасибо тебе за поддержку. Поверь, я оценил.

Смущаясь, как всегда, когда его хвалили, Казимир махнул рукой.

— Ладно, о чем речь… Если и правда чем-то конкретно… Ты денег-то соберёшь?

— Собираю, — кивнул Георгий. — Поторгуюсь завтра. Может, скинут сотню. Ты сам придумал эту провинцию Чу?

Казимир пожал плечами.

— Конфуций — мог бог и учитель, ты же в курсе. Например, притча. Один упрямый чудак вроде нашего Сашки отправился в провинцию Чу, но ошибся направлением. Дорогой он познакомился с попутчиком и рассказал, куда едет. Попутчик удивился и говорит: «Но провинция Чу находится на севере». «Не проблема, у меня комфортная повозка», — отвечает наш деятель. «Но вы направляетесь на юг», — снова возражает попутчик. «Фигня, я взял нормально денег на дорогу». «Но вы движетесь в противоположную сторону!». «Ничего, — говорит тот китаец, — мой кучер мастерски правит лошадьми».

— И что из этого следует? — спросил Георгий, почти не слушая его.

— Чем больше у тебя денег на дорогу и чем быстрее твои лошади, тем дальше ты будешь от цели, если вместо севера едешь на юг.

Поймав суть мысли, Георгий закрыл глаза и усмехнулся.

— Зато можно выиграть на скачках.

— Это да, — кивнул Казимир.

Ночь Георгий провел тяжело и беспокойно. Приехал Максим, немного удивленный тем, что за ним выслали вооруженную охрану. Он не задавал вопросов, и Георгий сам вкратце обрисовал ситуацию. Было решено, что как только будут оформлены доверенности, сын вылетит в Женеву к Вальтеру и поможет решить вопрос с закрытием фонда.

В одиннадцать утра появился Осипенко и представил своего «переговорщика», человека по фамилии Панибрат. Они уже кое-что знали о предполагаемых похитителях. Так, по записи с камеры наблюдения в подъезде и по отпечаткам в квартире был идентифицирован Дмитрий Бубнов по кличке Бубен, мастер спорта по гребле, неоднократно судимый за разбойные нападения. Он состоял подручным у некоего Леонида Сафонова, вора в законе, коронованного в Ростове девять лет назад, известного в криминальных кругах как Лёня Крымский или Лёня Свояк. Последний провел на зоне почти двадцать лет из своих пятидесяти, сидел за разбой и убийства. Его дважды пытались привлечь по делам с похищением заложников, и оба раза он скрывался за границей, а дела разваливались в суде. Труп одной из его жертв, молодого грузинского предпринимателя, был случайно обнаружен через год после исчезновения. Студента, сына мэра подмосковного городка, за жизнь которого отец выплатил семьсот тысяч долларов, так и не нашли.

«Переговорщик» вкратце описал тактику похитителей. Банда Свояка всегда действовала по заранее продуманному плану. Заложника «брали» в подъезде или на входе в квартиру, затем какое-то время перевозили с места на место, подвергая пыткам. Преступники были хорошо оснащены технически, переговоры вели через турецкую или иорданскую спутниковую связь. Передача выкупа проходила разными способами. Как правило, за деньгами приезжал в условленное место посредник, случайный человек, на которого оказывалось давление путем угроз и шантажа. Посредник не знал о местонахождении заложника и не был связан с преступниками напрямую. В пяти случаях по пяти возбужденным делам заложников не возвращали живыми даже после получения денег. В четырех случаях из пяти не имелось и трупов — жертвы до сих пор были заявлены в розыск. В одном деле оперативникам удалось восстановить всю цепочку событий — выйти на заказчика, обнаружить место, где содержался заложник, собрать записи переговоров, но тело так и не было найдено, и предъявить Свояку обвинение не удалось.

Рассказывая всё это, «переговорщик» хотел убедить Георгия, чтоб тот не пытался вытащить Игоря сам, а обратился с заявлением в следственный комитет и затем содействовал задержанию и наказанию бандитов. Но такой вариант пока не рассматривался.

Каждую минуту Георгий ожидал звонка похитителей, но они молчали, зато, по закону Мерфи, постоянно звонили самые неожиданные и случайные люди. Среди них был и знакомый антиквар, который пригласил заехать к нему и посмотреть новые поступления. Георгий Максимович сослался на занятость, обещая появиться на днях, но его собеседник проявил необычное упорство, настаивая на важности личной встречи и исключительной срочности вопроса, в котором, по его словам, был заинтересован не он один.

Антиквар сам открыл дверь в салон, куда Георгий приехал около семи вечера, а затем запер её. Георгий спустился в полуподвальное помещение, не слишком хорошо освещенное, и сразу увидел стоящего у витрины Майкла Коваля.

Тот протянул руку.

— Здравствуйте, Георгий Максимович. Извините за конспирацию, но я предложил это место, потому что тут вполне безопасно… В смысле лишних глаз и ушей. Хочу поговорить об ужасающем инциденте, который имеет место быть.

Антиквар проводил их в свой тесный, заставленный громоздкой мебелью кабинет, предложил кофе. Коваль напомнил, что пьет только негазированную воду; Георгий тоже отказался — за последние сутки он выпил столько кофе, что уже не чувствовал вкуса. Антиквар вызвался сам сходить за минеральной водой в ближайший магазин, заперев их в лавке, и Коваль одобрил эту инициативу и даже намекнул, что тот может не торопиться.

— В первую очередь, должен сказать, что очень сожалею, — начал Коваль, когда они остались вдвоем. — Это ещё раз подчеркивает, в какой стране мы живем. Подобные вещи не должны происходить в цивилизованном обществе.

— Вы имеете отношение к этому? — спросил Георгий.

— Разумеется, нет, — твердо ответил тот. — Но могу предположить, кто за этим стоит.

Глядя на него, Георгий почему-то вспомнил ортопедические ботинки, и то, о чем как-то вскользь проговорился Игорь: какие-то его особые предпочтения в сексе, связанные с причинением боли партнеру.

— Я тоже многое могу предположить, это ничего не дает. У вас есть конкретные предложения?

Тот уставился на Георгия своим немигающим, чем-то необъяснимо неприятным взглядом.

— Вы, Георгий Максимович, как это говорится, обласканы судьбой. Могу предполагать, что вы здоровы, к тому же хорошо обеспечены, полны сил… и обаяния. У вас прекрасный сын и заботливая жена. Я отдал бы всё, что имею, за два года жизни в вашем теле… Говорю это, чтоб вы поняли, как легко вас не любить.

— Давайте без прелюдий, — поторопил Георгий.

— Хорошо, только позвольте рассказать вам легенду про одного святого, которого искушал дьявол, — отвечал тот невозмутимо. — Сатана спорил со святым, что во всем может одолеть его. Он говорил: «Ты питаешься одной водой и хлебом, а я совсем не ем. Ты проводишь ночи в бдениях на молитве, а я совсем не сплю». «Но есть одно качество, в котором я превзошел тебя», — возразил ему святой. «Что же это?» — удивился Сатана. «Это смирение».

Георгий сразу и внезапно разозлился.

— Меня второй день кормят какими-то баснями… Это всё, что вы хотели мне сказать?

Словно испугавшись, что он сейчас уйдет, Коваль сделал несколько суетливых движений.

— Простите за это предисловие… Просто я хотел узнать, что вы намерены делать? Вы собираетесь платить?

— Допустим.

— Вы уже подготовили достаточную сумму?

— К чему этот вопрос?

— Я возьмусь передать эти деньги, — проговорил он.

Георгий, меньше всего ожидавший подобного поворота, поднял брови.

— С какой стати вы решили, что я стану вам доверять? И каким боком вы тут замешаны? У вас есть выход на этих ублюдков? Тогда помогите просто повязать их на месте.

— Не всё так просто, — пробормотал Коваль, вскидывая голову. — Я только предполагаю, что смогу наладить с ними контакт. У меня есть некоторые связи в закрытых кругах… Конечно, данные люди, если их можно назвать людьми, не подчиняются субординации авторитетов… Но в любой ситуации есть свои методы воздействия.

— Я сам повезу деньги, — заявил Георгий. — Если нужно — один, без охраны и посторонних… Я должен быть уверен, что с Игорем всё в порядке.

— Не будьте наивны, с вами эти люди не станут сотрудничать, — горячо возразил Коваль. — Во-первых, вас просто прикончат… а потом убьют его. Они беспредельщики, уткороботы, для них не существует общечеловеческих правил. Я же буду выступать как посредник, от имени влиятельных в определенной сфере персон, которых они хотя бы немного принимают в расчет. Для меня это тоже огромный риск, и не могу обещать, что на сто процентов уверен в успехе. Но я давно не берегу свою жизнь… Я должен хотя бы попытаться спасти близкого нам обоим человека.

Весь день сердце Георгия давало знать о себе аритмией и короткой ноющей болью. Теперь боль внезапно усилилась и сковала всю левую часть тела.

— А во-вторых, — продолжал Коваль, — у нас просто нет другого варианта. С ним могут сделать что угодно, в любую минуту, и это будет на вашей совести. Я предупреждал вас, что не следует так легкомысленно относиться к возможностям своих врагов.

Боль мешала сосредоточиться, но Георгий изо всех сил старался понять, какой подвох кроется за предложением его странного собеседника. Он спросил:

— Кстати, откуда вы узнали? Просто интересно, как добывают информацию такого рода? Ведь был посвящен только узкий круг людей.

— Информация такого рода распространяется быстрее, чем вы можете предположить, — ответил тот уклончиво.

В этот момент в кармане Георгия зазвонил телефон.

Простуженный голос звучал на этот раз почти дружелюбно:

— Ну что, кудряш, собрал бабло?

Георгий успел подумать, что это всё напоминает шахматный этюд или нотную партитуру — похитители, не звонившие весь день, давали о себе знать именно сейчас, в присутствии Коваля.

Он вышел с трубкой в торговый зал антикварной лавки, где в полумраке матово блестел в витринах фарфор и плешивый Вольтер пьяно щурился из-за шкафа.

— Дай мне с ним поговорить, — потребовал он, следуя инструкциям Панибрата. — Получишь деньги, только если с ним будет всё в порядке. Мне, конечно, не собрать всю сумму, но триста тысяч есть уже сейчас.

— Ты лучше меня не заводи, клоун пидорский! — захрипел уголовник с прежней злобой. — А то я найду твоей балерине применение! Слыхал, сколько в Эмиратах дают за печень от живого донора? У меня и покупатель есть!

— Я сказал, я делаю всё от меня зависящее, — ответил Георгий, стараясь сохранять хотя бы видимость спокойствия. — Это не просто, требуется время! Соглашайся на триста сразу. И пусть он скажет, что с ним всё нормально… Иначе мне не интересна эта сделка!

— Во, харя буржуйская! Ну, щас я тебя заинтересую.

Бандит прокашлялся в трубку, связь прервалась на несколько секунд, а затем Георгий услышал Игоря. Тот сказал всего несколько слов, медленно и невнятно, словно рот его был заполнен ватой. Затем он снова взвыл как больное животное. Это было настолько тягостно, что Георгий почувствовал едкие как щелочь слезы на глазах — первые слезы за несколько последних лет, исторгнутые не смехом или физической болью, но душевным страданием.

— Короче, всё осознал, говножуй? — захрипел в трубке ненавистный голос. — Жду до завтра, до утра. Давай четыреста, но ни копейкой меньше. А то вскрою твоего Игорька, как консервную банку. Мы здесь работаем без наркоза, ты понял меня?

Георгий сжал кулак, ударил по бронзовой скуле Вольтера, расшиб руку и на время отвлекся на эту боль. Коваль стоял в неосвещенном коридорчике и, видимо, слышал весь разговор.

— Вы не будете против, если я сделаю себе инъекцию? — проговорил он. — У меня поднимается сахар. Вы не поможете мне?

«Я не буду против, если ты сейчас воткнешь вилку себе в горло», — подумал Георгий, но подошел и расстегнул запонку на его манжете, помог закатать рукав.

Расставив на стекле витрины несколько пузырьков с лекарствами, Коваль выбрал нужный, распечатал одноразовый шприц.

— У вас диабет? — спросил Георгий из необязательной и ненужной сейчас вежливости.

Тот посмотрел с равнодушным удивлением.

— Неужели вы не знаете? У меня ВИЧ. Значит, Игорь вам не сказал… Он всё-таки прелестный мальчик. Добрый, искренний, порядочный в отношениях. Это редкость в наше время, как белый единорог. Мы не должны его потерять.

— Мы? — переспросил Георгий.

— Что вы решили? — перебил Коваль, отирая обильный пот со лба и подбородка аккуратно сложенным платком. — Даете мне карт-бланш?

— Я позвоню вам, — ответил Георгий. — Завтра утром.

— Нет, никаких звонков, — Коваль убрал лекарства в бумажный пакет. — Пусть утром ваш доверенный человек — кому вы по-настоящему доверяете, — привезет деньги сюда. И оставит у Якова Михайловича. Я начну действовать прямо сейчас.

Яков, владелец антикварной лавки, уже спускался к ним по лестнице.

Георгий коротко попрощался с ними, вышел на свежий воздух. Сел в машину, ожидавшую его на набережной.

Голос Игоря ещё звучал у него в ушах. Он ни на минуту не доверял Ковалю, но тот предлагал пока единственный потенциально реализуемый план. В баланс нужно было засчитать и то, что он, как и Георгий, был заинтересован в деле лично.

Звонок Владимира Львовича стал ещё одной, последней неожиданностью этого дня. Уже много лет политик общался с внешним миром через многоструктурный кордон помощников и заместителей, но в этот раз звонил сам.

— Как самочувствие? — спросил он с оттенком любопытства в голосе. — Не разбудил?

— Нет, — ответил Георгий. — Как ты? Уже знаешь про наш локальный конфликт?

— Знают в Казани, что люди сказали… Когда ты в Женеву?

— Теперь как получится, — проговорил Георгий, пытаясь понять, сообщили ли ему уже о похищении. — Появились кое-какие неотложные дела…

— Жаль, — проговорил тот после паузы. — Не успеешь к открытию лыжного сезона.

Георгий возразил:

— Задержусь всего на несколько дней.

— Мне всегда это нравилось в тебе: стараешься сохранить лицо, — проговорил Володя задумчиво. — Но есть и другие части тела.

Георгий подумал, что если люди из секретных служб прослушивают разговоры политика, для них не составит особого труда разобрать эту шифровку из центра. Алекс Юстасу: «Смазывай лыжи и уноси задницу».

Он попросил водителя Лёшу остановиться где-нибудь на набережной у магазина и купить ему сигарет. Сам он тоже вышел из машины, глядя на чёрную, высоко поднявшуюся реку, связанную позвонками мостов и цепями нервов — фонарей.

Он вспомнил почему-то притчу Казимира про незадачливого китайского путешественника, и подумал с каким-то давно уже забытым лихим отчаянием: «И плевать. Всё не отнимут. Значит, придется зарабатывать на скачках. Или открыть подпольное казино».

Эта мысль немного развеселила, но тут же он вспомнил голос Игоря и направился к машине, посасывая разбитые костяшки пальцев.

 

Глава 9. ЭЛИКСИРЫ САТАНЫ

Всё это время (два или три дня, он не мог сказать точно) Игоря перевозили с места на место в кузове грузовичка, где за тюками с китайским ширпотребом была устроена потайная нора, чтобы только поместиться человеку. Наконец он оказался в каком-то загородном доме, в подвальной комнате без окон, с голой лампочкой под потолком. Один из бритых, Костя, привел его сюда и пристегнул наручниками к железной кровати. Поставил рядом бутылку с водой и пустое ведро.

Игорь сильно страдал от боли: у него было разбито лицо, обожжены окурками руки и грудь, распухли и горели огнем половые органы. Видимо, были сломаны ребра — не получалось глубоко вдыхать и прикасаться к левому боку. Во рту ощущался противный вкус крови.

Приспосабливаться к жизни с поврежденным телом было тяжело, и всё же боль уже стала понятной и выносимой, в отличие от мучительного ожидания. Как приговоренный к казни, всякий раз, заслышав голоса своих похитителей, скрип открываемой дверцы фургона или скрежет ключа в двери, он проваливался в ледяную прорубь страха.

Он понимал, что должен скоро умереть, и эта мысль была словно остуженная вода внутри его горячей больной головы. Бритые охранники больше не били, но обращались с ним небрежно и грубо, как с приготовленной на выброс вещью. Так же груб и равнодушен был старик Леонид Игнатьевич, даже когда приходил к нему один. Правда, об этих минутах Игорь старался не думать, решив для себя, что, может быть, это тоже часть его воспаленного бреда, как тот человек, который, назвавшись Чёрным пешеходом, стал являться ему и требовать его живое сердце в обмен на своё железное.

Странность была в том, что теперь, лежа в жару на продавленном матраце, стараясь больше не плакать и не касаться локтем больного бока, то просыпаясь, то снова погружаясь в полуобморочный сон, Игорь готов был понять какой-то самый важный смысл всего существования. В нем постоянно шла лихорадочная умственная работа — бетономешалка в голове, как выразился однажды Бяшка. Он просматривал файлы своей жизни, словно папки с фотографиями — с последних дней до времени, когда только начал осознавать себя. И всякий раз его мысли тем или иным путем возвращались к главному. К тому, чем был для него Георгий Максимович.

Он вспоминал, как жил с матерью в актерском общежитии, где его баловали балерины и молодые танцовщики из кордебалета. Они жили очень бедно, но понимать это он начал лишь потом. В детском саду у него было много друзей. Он пошел в школу, и эти друзья потерялись, но появились новые. В старших классах, в другой школе, он уже ни с кем близко не дружил.

Когда мать встретила дядю Витю, Игорь сразу почувствовал внутренний протест — ведь её любовь, раньше принадлежавшая ему целиком, теперь разделилась надвое. Но только после их переезда в квартиру отчима Игорь понял со всей очевидностью, что их история превращается в сказку с несчастливым концом.

Рядом с дядей Витей предчувствие беды глубоко поселилось в его душе, и он жил, не отрывая внутреннего взгляда от этой глубины. А мать, словно заколдованная царевна, погружалась в свой мир, отдаляясь, старея на глазах, превращаясь в чужую женщину, злую и равнодушную. Виной этому была не только болезнь. Дядя Витя сломал её, как хрупкую игрушку, и сломал бы Игоря, если бы не какое-то почти бессмысленное его упорство. Игорь поверил, что упорствовал не зря, когда в его сердце вошел Георгий.

Лежа в темноте и привыкая дышать короткими глотками, Игорь думал о том, что Георгий Максимович перевернул и стронул с места его душу, как весенняя река вскрывает и ворочает лёд. И судьба, назначенная ему дядей Витей — армия, рабочая профессия, женитьба, гибель в пьяной драке или за рулем груженой фуры, — обернулась чем-то совсем другим.

За это время ему только однажды позволили поговорить с Георгием, и теперь было немного стыдно за слова, которые он кричал в телефонную трубку, всхлипывая от боли. Он не хотел выглядеть трусом, хотя сейчас это, казалось бы, уже не имело значения.

Стараясь не упрекать Георгия Максимовича за то, что случилось, он всё же невольно думал об этом — почему тот не предчувствовал опасности и не предупредил о ней. И почему обидел не здравомыслящих, а самых мстительных своих врагов, которые захотели наказать его медленной казнью вины за страдания и смерть близкого человека.

Хотя, вероятно, так и было предначертано: Игорь должен был преодолеть судьбу и заглянуть в запретную комнату, где цвел зачарованный сад. За это он и был наказан, как и положено в сказке. Он должен был с процентами вернуть плату за счастье, выданное по поддельной накладной.

Вспоминал он и о том, что сам хотел умереть — тогда, направляясь в расселенный дом через дорогу. А теперь смерть желала обладать им, как жадный неумолимый любовник. Это поцелуи смерти ожогами горели на его запястьях и груди.

Дверной замок лязгнул среди ночи — по крайней мере, Игорю казалось, что была ночь, — и в комнате включили слепящий свет. Защищая локтем голову, Игорь сел на постели, приготовившись к самому плохому, чувствуя горячие удары крови в ушах и в больном боку. Прислушиваясь к голосам, он понял, что в подвал вошли сразу несколько людей. Он узнал охранника Костю, Леонида Игнатьевича и почему-то голос Майкла Коваля, который нельзя было спутать с другим. Приоткрыв глаза, Игорь и в самом деле увидел Майкла, который стоял у его кровати. Он сообразил, что бредит, и только следил за странным развитием своего кошмара.

— Ничтёнка, пацанок попался безотказный, — скалил железные зубы Леонид Игнатьевич. — И в нашем деле есть место празднику.

— Почему он в таком состоянии?! — воскликнул расстроенный Майкл, показывая, чтобы с Игоря сняли наручники. — Кто это допустил?

— Что творится по тюрьмам советским, трудно, граждане, вам передать — как приходится нам, малолеткам, со слезами свой срок отбывать, — пропел козлиным голосом старик, издеваясь.

Майкл нервно оборвал его:

— Я, Лёня, буду ставить вопрос! Были договорённости… Есть понятия, так дела не ведут. Посмотри, что у него с лицом!

«Нет, это не сон и не бред, это на самом деле», — вдруг осознал Игорь. Как ни странно, среди всех людей, с которыми он был близок за свою жизнь, единственным, о ком он совсем не вспоминал в эти дни, был Майкл.

Удивительно и необъяснимо было появление Коваля здесь, среди уголовников, с которыми тот, очевидно, был хорошо знаком и разговаривал без всякого страха. И Игорь в отчаянии зацепился за эту надежду. Может быть, Майкла послал Георгий? Может, они нашли какой-то способ вытащить его отсюда? Майкл подаст знак, и в дом ворвутся люди с автоматами, а старик упадет на пол, сложив руки на затылке, как показывают по телевизору в криминальных новостях?

— А какого лысого мне на него смотреть? — ухмыльнулся Леонид Игнатьевич. — Или ты насчет любви и ласки? Так пользуйся, мы не жадные. Вазелинцу одолжить?

Игорь никогда не видел у Майкла такого выражения — он сморщился и оскалился, и даже Леонид Игнатьевич отступил от него, словно боялся быть укушенным острыми мелкими зубами.

— Я к тебе приехал лично, чтоб разрулить вопрос по-деловому, — шипел весь ощетинившийся Коваль, — а ты понтуешься, как баклан на первой ходке! Это беспредел, что ты творишь! Тебя предупреждали, а ты пошёл на прямое неуважение к людям… Так шашлычники работают, а не профессионалы! Помочь специальность поменять, Лёня!?

— Не по твоей должности, бухгалтер, — зло и нервно ответил старик, который почему-то опасался Коваля, хотя и не хотел этого показывать. — Не ты мне жиковины на пальцы набивал, не тебе меня учить!

Майкл помолчал, а затем проговорил примирительно, видимо, решив принимать ситуацию, такой, какой её застал:

— Никто тебя не учит, Лёня. Но есть договоренности… Я не могу это клиенту показывать. Нужно обработать ему лицо, переодеть в чистое… Пластырем заклейте, хотя бы. Мне самому тяжело смотреть. Не понимаю, какая была необходимость…

В эту минуту в уплывающем сознании Игоря сформировалась новая мысль: он вдруг понял, что Майкл заодно с бандитами и что он не будет помогать, а тоже хочет отомстить Игорю за причиненную когда-то обиду. Может быть, сам Майкл и задумал это похищение, чтобы заставить Георгия Максимовича страдать.

— Ишь, какая принцесса! — хохотнул старик и сделал знак Косте. — Ладно, веди пассажира наверх. Пускай подмоется. И выдай ему там шмотки, рубаху какую-нибудь…

— Не понимаю, какая была необходимость, — повторил Майкл, поворачиваясь к выходу и следуя за стариком.

Костя повел Игоря в жилую часть дома, взял в шкафу одежду и полотенце. Второй охранник, Юрец, беседовал в коридоре с худым сутулым человеком, которого Игорь видел в первый день в сауне с Леонидом Игнатьевичем — видимо, тот приехал с Ковалем. Почему-то эта встреча навела Игоря на мысль, что его убьют сегодня ночью, на рассвете, на заднем дворе дома, где уже была приготовлена большая ржавая бочка с сухим цементом. Цемент зальют водой, Костя или Юрец накинут ему на шею удавку и затянут так, что лопнет кожа над кадыком. Потом его тело погрузят в плохо перемешанный раствор, и он застынет в неловкой позе, замурованный в цементной тверди как окаменелая ракушка. Наутро грузовичок остановится у разоренных корпусов давно закрытого завода, в глухих, далеких от города местах, и бочку покатят к пожарному водоему, заросшему жесткой осокой.

Вода, текущая из душевой лейки, была чуть теплой и ржавой на вкус. Раны на лице и теле снова начали кровоточить, и от резкой боли Игорь почувствовал слабость и дурноту, но всё же смог, сидя на корточках на дне ванны, кое-как умыться и отмыть с тела засохшую грязь.

Пока он принимал душ, Костя брил свой шишковатый череп электрической бритвой, разглядывая себя в зеркало и насвистывая блатной мотив. Тогда Игорь подумал, что это, наверное, всё-таки продолжается бред — бесконечный липкий полусон болезни, который дозрел до того, чтобы в любую секунду прорваться кошмаром.

Он слышал механический зуд бритвы, шум воды в трубах; видел все подробности окружавшей его реальности: разводы ржавчины на желтом кафеле, седой волос, прилипший к мылу, свои опухшие ноги с разбитыми коленями. Но логика кошмара готовила его к тому, что вот-вот из сливного отверстия поползут черви, а из зеркала появится черная рука и схватит Костю за горло. А может быть, из зеркала появится Майкл.

— Ну, чего ты там, приспал? — поторопил свежевыбритый охранник. — Вылезай.

Его испачканную одежду Костя сунул в пакет, а Игорю протянул чистую футболку и спортивные штаны. Потом он дал Игорю пластырь, чтобы тот заклеил кровоточащую бровь и подбородок.

Они уже выходили из ванной, когда раздался негромкий возглас Майкла:

— Скорее, ребята, сюда! Леониду Игнатьевичу плохо!

Костя бросился в гостиную, по пути расстегивая плечевую кобуру, а Игорь остался стоять в твёрдой уверенности, что кошмар начинает сбываться. Почти сразу он услышал два глухих хлопка и звук падения тела. Тогда, словно лунатик, бредущий во сне, он протянул вперед руки, сделал несколько шагов и заглянул в комнату.

Темноволосый человек без имени стоял посреди гостиной и клетчатым платком вытирал пистолет с накрученным на ствол глушителем, словно солдат, очищающий боевой меч пучком травы. Костя лежал у двери; из его горла, пульсируя, била кровь, напитывая цветастый ковер. Второй охранник, Юрец, сидел тут же у стены, за полированным трехстворчатым шкафом. У него была кровавая дырка в голове. В этой дыре жирно поблескивал желтый мозг, а руки и ноги мертвеца мелко дрожали.

Леонид Игнатьевич был ещё жив. Он хрипел, вцепившись в деревянные подлокотники кресла, перебирая по полу ногами, словно пытался бежать во сне.

«Лучше бы черная рука из зеркала», — с тоской подумал Игорь, чувствуя новый, на этот раз очень сильный приступ дурноты от терпкого запаха крови.

— Ради бога, не пугайся, — обходя кровавую лужу, проговорил Майкл. — Всё уже хорошо.

Игорю захотелось кричать и бежать из этой страшной комнаты, но, почему-то потеряв равновесие, он опустился на пол на четвереньки. Его вырвало желчью и кровью.

Майкл нагнулся к нему, как к ребенку, прижал к себе его голову, осторожно вытер губы белоснежным отглаженным платком.

— Бедный мой мальчик… Это чудовищно, что с тобой сделали эти звери. Такое нельзя прощать.

Он достал из кармана пузырек с какими-то таблетками, положил одну Игорю в рот.

— Вот выпей, это поможет. Главное — ты жив. Мы обратимся к лучшим врачам. Мы поедем за границу, в Америку, там прекрасные специалисты… Георгий Максимович сейчас имеет серьезные проблемы. Он просил меня позаботиться о тебе. Он присоединится к нам, как только сможет.

Чувствуя, что трясется уже всем телом, словно от огромного напряжения, Игорь проглотил таблетку, запил водой из протянутого стакана.

Леонид Игнатьевич, наконец, сполз с кресла на пол, выгнулся в судороге, пытаясь что-то сказать. Падая, он опрокинул низкий столик, и по полу покатились рюмки и почти полная бутылка коньяка.

Темноволосый человек с пистолетом подошел к умирающему и хотел выстрелить, но Майкл остановил его.

— Нет, подожди. Дай-ка мне.

Обернув ладонь платком, Майкл взял пистолет. Помог Игорю подняться. Вложил пистолет в его руки и сжал своими.

— Нужно закончить. Приставь сюда, к сердцу, и стреляй.

— Сука, цэреушник, — прохрипел Леонид Игнатьевич и попытался плюнуть в Майкла. У его губ выступила зеленоватая пена, кишечник опорожнился с характерным звуком.

Игорь закрыл глаза. Он хотел проснуться, пусть даже в подвале, прикованный к кровати, или в сауне, где его били по голове скамейкой, но только не в этой комнате с желтыми обоями и сине-зеленым ковром, где стояло безысходное зловоние смерти.

— Милый, родной мой мальчик, — шептал Майкл, с нежностью касаясь губами его щеки. — Мы не должны их жалеть. Они надругались над тобой, чуть не убили… Ты должен понимать, что добро бывает и таким. Стреляй, еб твою мать!

Игорю казалось, что он слышит голос Чёрного пешехода. Жгучая соленая жидкость текла по его лицу, он снова чувствовал боль в боку и тяжесть какого-то предмета в руках.

Затем он нажал курок, и в следующее мгновение наступила тишина.

Отчего-то ему казалось, что этим выстрелом он убил не другого, а самого себя, хотя одновременно он чувствовал, что странным образом продолжает жить. Он как будто ехал в машине, но здесь же росли пальмы и бугенвилии, а он лежал у бассейна с голубой водой и мучился жаждой. Кто-то заботливо прикладывал лед к его горячей голове, но это был не Георгий, а какой-то чужой и жуткий человек, который — даже во сне Игорь знал это, — теперь уже никогда, никогда его не отпустит.