Глава 1. УТРАЧЕННЫЕ ИЛЛЮЗИИ

Город изнывал от жары второй месяц. На дорогах плавился асфальт, в офисах отказывали климатические системы. В белом от зноя небе редко проплывало прозрачное облако, не обещая дождя, и вечера совсем не приносили прохлады, лишь напитывая воздух банной влажностью.

Цветы в оранжерее, за день истомленные зноем, жадно пили воду и молчаливо жаловались Марьяне, ей же некому было пожаловаться на жар, который сжигал её изнутри. О том, что происходит в её семье, она не могла рассказать ни Светлане, ни Алексею, ни кому-то из друзей отца. Обида копились в ней, словно черный клубок, а будущее казалось беспросветным коридором, по которому она обречена двигаться наощупь в полном одиночестве. От отчаяния Марьяна решилась на странный шаг — отправиться на прием к гадалке, о которой услышала от косметолога в салоне.

Эта женщина получила известность после участия в телепередаче, где колдуны и целители демонстрировали свои необычные возможности. Она брала за сеанс немалые деньги, но, по отзывам, творила настоящие чудеса — находила пропавших людей, узнавала прошлое и давала точные предсказания. Марьяна не особенно верила в помощь потусторонних сил, но не могла не видеть, что происходящее с Георгием не поддается рациональному объяснению. Это было слишком похоже на колдовской морок, наваждение, приворот.

Гадалка, крупная женщина с резкими чертами лица, принимала посетителей в собственной квартире, разделенной на жилую зону и «кабинет». В прихожей и гостиной, где Марьяне пришлось ждать минут десять, ничто не говорило о занятиях хозяйки, но кабинет был богато декорирован атрибутами её профессии — церковными свечами, чучелами мелких зверушек, хрустальными шарами. Стеллаж был уставлен флаконами с маслами и солями. На столе были разложены колоды гадальных карт.

Ведунья вышла, одетая в расшитый бисером черный балахон. У неё был брезгливый, равнодушный рот и совиный взгляд, не выражающий ничего, кроме усталости. Тяжелый макияж старил лицо, но руки, унизанные крупными серебряными кольцами, были пухлыми и свежими. Она едва взглянула на Марьяну и сразу взялась за карты, вынула из ящика стола стопку канцелярских листков.

— Напишите здесь ваше имя, дату и время рождения. И расскажите свою проблему.

— Я рассчитывала, что это вы расскажете обо мне, — возразила Марьяна, всё же выполняя указания.

— Ну не я же к вам пришла, — ответила та с нетерпеливой гримасой. — Я не буду загадки разгадывать. Обрисуйте вопрос, а я скажу, могу помочь или нет.

Задетая и удивленная её тоном, Марьяна заметила:

— Мне сказали, что за ту цену, которую я заплатила, я получу полный комплекс услуг.

— А сколько вы заплатили?

Марьяна назвала сумму. Колдунья поморщилась, перебирая карты.

— Ладно, пусть будет комплекс. Так что у вас, муж завел любовницу? И что вы хотите? Её отсушить, а мужа вернуть? Я так поняла?

Для Марьяны вдруг стало очевидным, что она совершила глупость, придя сюда, чтоб за свои же деньги служить предметом насмешек для безвкусной полуграмотной бабы, ловко устроившей бизнес на продаже несбыточных надежд. Разложив карты, колдунья рассматривала их со скучающим видом, подперев щеку рукой.

— Муж у вас видный мужчина? Бизнесом занимается? И лет ему возле сорока?

Марьяна тут же поняла, что это первое, что мог предположить любой доморощенный психолог.

— Вы на него сильно злитесь, хотя злиться вам надо на себя, — в том же духе продолжала прорицательница.

— А вы можете сказать, почему я на него так сильно злюсь? — спросила Марьяна. Она всё же решила заставить гадалку затратить усилия хотя бы на то, чтобы отделаться от неё без скандала.

— Могу. Только вы это сами знаете. Я лучше скажу, что вам делать дальше. — Она взяла со стола одну из карт и показала Марьяне. — Это карта вашего мужа, Король кубков. Он амбициозный, властный человек, занимающий высокий пост. В делах он преследует цели любыми средствами и почти всегда добивается успеха. В личной жизни он человек страстный, с порочными наклонностями. Это вас притягивает в нем, и вы не думали о последствиях, когда выходили замуж. Хотя вы знали про его сложности. А это вы — перевернутая Луна. Вы блуждаете в сумерках, без дороги, без понимания, куда вам нужно идти. — Решив, видимо, всё же выполнить ритуальный минимум, гадалка зажгла на столе несколько свечей, вынула из связки и передала Марьяне амулет, сделанный из камней и перьев. — Зажмите это в левой руке. И дайте мне фотографию своего мужа. Вы же принесли фотографию?

Марьяна и в самом деле захватила несколько фотографий Георгия, сделанных во время их свадебного путешествия — об этом её предупредила по телефону секретарша прорицательницы. Разглядывая фотографии, гадалка даже не стала скрывать внезапно пробудившийся интерес.

— Да, мужчина интересный. Понятно ваше беспокойство. Но мой вам совет, — сказала она, взглянув на Марьяну с откровенной женской завистью, — не пытайтесь удержать его. Всё равно не получится. Этот мужчина не ваш.

Опешив от такого нахальства, Марьяна заявила:

— Если вы будете продолжать в том же тоне, я потребую свои деньги назад. И вы их мне вернете. Я не ожидала чудес, но вам, видимо, неизвестны даже элементарные правила работы с клиентом.

— Господи ты боже мой! — хмыкнула гадалка, но не стала спорить. — Сожмите амулет, вдохните масла из этого флакона и сосредоточьтесь на своей проблеме. Помогайте мне, я же не могу работать за вас!

Марьяна подчинилась приказу. «Нужно доиграть в эту игру, раз уж пришла», — подумала она.

Гадалка долго разглядывала фотографию Георгия, поднося к ней руку; тасовала и раскладывала карты, и словно пыталась что-то увидеть в пламени свечи. Марьяна почти впала в транс, завороженная пряными запахами, мерцающим светом, неспешными движениями женщины. В какой-то момент ей стало почти комфортно, и она даже удивилась этой внезапной перемене. Но когда гадалка заговорила, раздражение вернулось снова.

— Ваш брак не имеет силы и покровительства. У вас нет и не будет детей, — заявила она. — Всё, что бесплодно, не получает поддержки свыше. Но между вами стоит ребенок — может, у вашей разлучницы есть сын от него. Или она ждет ребенка. Он разрушает ваши надежды.

Это был первый фактический, но самый существенный промах ведуньи, и Марьяна не стала молчать.

— А что вы ещё можете сказать про эту женщину? — спросила она вкрадчиво. — Сколько ей лет? Какого цвета у неё волосы? Где они познакомились?

— Это не важно, какая разница, — пожала плечами гадалка. — Я вижу не человека, а силу, которая вас разлучает.

— Так я вам скажу, — проговорила Марьяна, не сдерживая ядовитой усмешки. — Моя разлучница, как вы выражаетесь, не имеет ребенка и не может его иметь от моего мужа — по физиологическим причинам. Потому что этой женщины не существует в природе. И я должна была первым делом услышать это от вас.

— Как не существует? — возмутилась гадалка. — Я всё вижу отлично! Вы пришли из-за любовного соперничества, вы сами сказали. Я вижу вашу ревность, злость. Вижу, что впереди тупик.

— А я вижу вашу полную профессиональную несостоятельность, — проговорила Марьяна почти с торжеством.

На лице женщины вдруг мелькнула догадка. Поднеся руку к свечам, она сделал вид, что читает в пламени какие-то знаки.

— Да, теперь мне показали, это не женщина. Это мужчина. Молодой. Красивые глаза. Волосы светлые, или русые.

— Можно было догадаться и раньше, — заметила Марьяна желчно. — И без всяких сверхъестественных способностей. Это ведь не редкий случай в вашей практике, разве не так?

— Я вам сочувствую, — с холодным злорадством произнесла гадалка. — Но повторяю, здесь ничего нельзя сделать. Я вам с самого начала сказала — отпустите это мужчину. У него свой путь, а у вас — свой.

Возмущенная, Марьяна даже встала со стула.

— Знаете, когда я шла сюда, я ожидала совсем другого. Муж изменяет мне, почти не скрываясь, постоянно врет, содержит этого… эту наглую дрянь… Купил ему квартиру, машину! Ездит с ним на курорты! И теперь я должна отпустить их и благословить? Может, ещё отдать им свой бизнес и все деньги?

— А чего вы ждали, когда шли сюда? — спросила колдунья, подняв бровь.

— Я не верю во всё это, но есть же какие-то ваши способы — приворот, порча, проклятье? Я заплатила, вы должны мне хотя бы что-то предложить! Хотя бы ради формальности!

— Во-первых, я ничего вам не должна, — заявила женщина, скривив накрашенный рот. — Во-вторых, порчей я не занимаюсь, это всегда обращается против того, кто заказал. Если вы хотите взять на душу этот грех, зачем вам экстрасенс? Наймите пару уголовников, они ему любую порчу наведут. Просто припугнут или отделают хорошенько, лицо ему испортят. Может, ваш муж после этого успокоится.

— Он сразу поймет, что это сделала я, — возразила Марьяна, опускаясь на свое место.

— Да, поймет, — кивнула гадалка, тасуя колоду. — Но вы же сами сказали, что не верите в магию. А раз не верите, она вам не поможет.

Марьяна чувствовала, что уже достаточно унижена этой лживой черствой женщиной, но почему-то не могла уйти. Обида, копившаяся все эти месяцы, вдруг вскипела в ней и поднялась, как грязная пена. Она была готова расплакаться от беспомощности, от жалости к себе, от невозможности бороться с чужой наглой волей, отнимавшей у неё последнюю надежду.

— Помогите мне, и я поверю во что угодно! — потребовала она, сдерживая дрожь в голосе. — Сделайте так, чтоб он уехал, заболел, умер! Мне не стыдно этого желать, потому что он — бесполезная дрянь, без сердца и без души. Ему нужны только деньги моего мужа, он умеет устроиться на чужой счет. Как насекомое-паразит. Всем будет только лучше, если он исчезнет из нашей жизни!

Продолжая перемешивать карты, гадалка смотрела на неё своим тяжелым взглядом из-под накладных ресниц. Молчание затягивалось, и Марьяна нетерпеливо топнула ногой.

— Сделайте это, и я заплачу сколько нужно. Только предъявите мне результат!

— Порча всегда может обернуться против того, кто её наводит, — проговорила колдунья. — Слишком большой риск. Я соглашаюсь на это только в особых случаях.

— Просто скажите, что ваши карты и свечи — надувательство и больше ничего!

— Остыньте, дамочка! — нахмурилась ведунья. — Деньги не всё решают в этом мире.

— Зачем вы их тогда берете?

Гадалка подумала с полминуты, или сделала вид, что обдумывает что-то, затем вздохнула.

— Ладно, вам всё равно тут никто не поможет, кроме меня… Но уж если я и возьмусь за это дело, то заплатить нужно будет вперед. И стоит это будет дорого — мне потом три дня очищать свою ауру от негативной энергетики.

— Нет, это исключено, — сказала Марьяна, внезапно успокаиваясь. — Я ничего не буду платить, пока не увижу результат. Хватит того, что я уже потеряла с вами деньги и время.

Ведунья задула свечи, собрала колоду.

— Раз так, чего вы здесь сидите?.. Да, последний вопрос: ваш муж ведь давно с вами прекратил интимные отношения?

— Это я прекратила! — вспыхнула Марьяна. — Мне противно даже думать, чтобы он касался меня после этой грязи! И кто вам вообще позволил лезть в мою жизнь?

Подумав, ведьма достала с полки один из флаконов.

— Вот, возьмите это. Идите домой. Примите душ и смажьте всё тело этим маслом. Ваш муж придет сегодня и захочет с вами переспать. Можете отказываться, но я бы не советовала. Это вам будет доказательство, что я могу реально вернуть мужа к жене.

— Хорошо. Если будет, как вы сказали, я приду и заплачу вперед, — кивнула Марьяна. — Но этого не может случиться — сегодня вечером муж едет в Москву и вернется только в понедельник.

— Поживем — увидим, — заявила ведунья, но Марьяна уже выходила из её кабинета, не прощаясь и не оглядываясь.

Домой, в Озерное, Марьяна попала уже довольно поздно. Расстроенной и выбитой из колеи после визита к гадалке, ей пришлось ещё ужинать с Сергеем Сергеевичем Сирожем. Речь шла об их судебных делах и об «Альмагесте», который партнеры отца очень хотели заполучить в обмен на свою долю в компании. Георгий же держался за этот актив с удивительным упрямством. Зачем-то он затеял строительство ночного клуба на крыше бизнес-центра. Это был затратный и очень несвоевременный проект, но он занимался им лично, не слушая и не принимая никаких возражений.

Сирож снова пытался играть с Марьяной в какие-то игры, долго разглагольствовал о женском достоинстве, о вызывающем поведении некоторых мужчин и о своем сыне, который, якобы, всё не мог её забыть. А под конец даже прямо предупредил о каких-то чрезвычайных мерах, которые собираются предпринять против Измайлова обиженные компаньоны. Измученная ревностью, Марьяна всё же не допускала мысли о том, чтобы мстить Георгию вместе с Сирожами — ей были слишком неприятны эти люди, не разбирающие средств в достижении целей. А самое главное, она не могла им доверять.

Снимая с лица макияж в своей сорокаметровой спальне, припоминая оскорбительные намеки Сирожа и колкости гадалки, она снова ощущала беспомощную злость. Из зеркала на неё смотрела усталая, безнадежно стареющая женщина с ожесточенным взглядом, с израненным сердцем. Разглядывая морщины у глаз и крыльев носа, она снова и снова думала о том, каким разочарованием сменились надежды, которым она так наивно отдалась всего несколько месяцев назад.

Когда пора уже было ложиться, и она стала нехотя раздеваться, чтобы принять душ, в спальню вошла, коротко постучав, взволнованная горничная Валентина.

— Марьяна Павловна, включите телевизор, — пробормотала прислуга, извинившись. — Там теракт на железной дороге, московский поезд взорвали. Водитель сказал, это важно…

С недоверием покосившись на горничную, Марьяна взяла пульт, нашла новостной канал. И, увидев на экране горящие вагоны, спасателей в оранжевых жилетах, человека в форме железнодорожного чиновника, что-то быстро говорящего в камеру, застыла, пораженная. В этом поезде ехал Георгий.

Его телефон долго не отвечал, и на какой-то момент ей сделалось не по себе, как бывает в дурном сне, вернее, в первые секунды после пробуждения от кошмара. За эти секунды она успела представить его смерть и тут же увериться, что это невозможная ошибка, потому что существование без него было немыслимо. Судьба не могла так сурово наказывать её, никому не сделавшую зла.

Наконец, услышав его голос, она испытала такую радость и облегчение, что едва смогла это скрыть. Он же отвечал вполне спокойно:

— Со мной всё в порядке, еду к тебе, в Озёрное. Я не звонил — думал, ты уже легла. Представь, опоздал на поезд, второй раз в жизни. Потом взял билет на экспресс, зашел ещё в ресторан, вернулся на вокзал — а там на табло «отмена, отмена». До сих пор не верится. Что там говорят?

Стараясь, чтобы и её голос казался ровным, она рассказала то, что узнала из новостей — много жертв, пожар уже нейтрализовали, пути восстанавливают, но поезда пойдут только через несколько часов.

— Да, я уже написал Ирине, чтоб перебронировала мне на самолет, — проговорил Георгий. — Ничего, опоздаю на день, как раз подхвачу Вальтера и поеду с ним. Заодно возьму учредительные по фонду, в сейфе в кабинете, забыл тебя попросить. — Помолчав, он добавил: — Кстати, очень приятно, что ты беспокоишься. Пробок нет. Я буду уже минут через двадцать.

Тревоге, которую она пережила, нужно было как-то перегореть, и Марьяна почти машинально схватилась перебирать свою домашнюю одежду — ночные сорочки, пеньюары, корсажи, зачем-то купленные перед свадьбой в совершенно избыточном количестве. Выбрав, наконец, пижаму и короткий шелковый халат, она поняла, что ещё успеет принять душ. А, выйдя из ванной, слегка нарумянила лицо и тронула карандашом глаза, ругая себя перед зеркалом: «Боже, что я делаю! Зачем, зачем?».

Когда, наконец, подъехала машина, она едва удержалась от желания сбежать вниз, чтобы встретить мужа у крыльца, обнять прямо при прислуге, как делают любящие жены в сентиментальных кинороманах. Всё же она спустилась в холл.

Георгий вошел с дорожной сумкой, в замшевом пиджаке поверх легкого джемпера, в светлых мокасинах и с каким-то помолодевшим, залихватским лицом. По его виду Марьяна поняла, что он изрядно пьян.

— На заборе за блок-постом вот такими буквами написали: «Кончай бухать, займись делом!». Кто там строится, не знаешь? — спросил он, поднимаясь вслед за ней в спальню. — Я выпил в машине полбутылки коньяка, но тут ещё осталось. Ты не против?

В спальне, разлив коньяк, он подошел и взял её за руки.

— Честно сказать, раньше не верил в такие истории. Ты очень сексуальная в этой пижаме. Хочешь, сделаю тебе массаж ступней?

— Нет, — быстро ответила она и хотела высвободиться, но Георгий с силой привлек её к себе. Когда он нашел своим ртом её губы, она почувствовала острую слабость, но всё же снова попыталась отстраниться, повторяя:

— Зачем это? Ты понимаешь, что ты делаешь?

— Всего лишь собираюсь заняться любовью со своей женой, — заявил он, продолжая настойчиво подталкивать Марьяну к кровати. — Нужно же ознаменовать мое чудесное спасение и возвращение к новой жизни.

— К новой жизни? — совсем теряя над собой власть, пробормотала она.

— Как Феникс из пепла. Или Осирис, разрубленный на части.

Больше не в силах сопротивляться, Марьяна позволила уложить себя на постель. И, поддаваясь его натиску, подумала, что обещание новой жизни ещё может возродить её почти умершие надежды, как возрождались упомянутые им боги и персонажи легенд.

Когда всё закончилось, прикрыв в изнеможении глаза, ощущая приятную пустоту внутри себя, чувствуя, как Георгий ласково треплет и накручивает на пальцы её волосы, Марьяна вдруг нащупала где-то в уголке сознания помеху, крадущую полноту этого неожиданного счастья — как горошина под периной или камешек в туфле. Тогда она вспомнила про флакон, который дала ей гадалка и который она так и не достала из сумки. И тут же подумала, что обещание ведьмы всё же сбылось.

Конечно, это было всего лишь совпадение, но теперь она не могла отделаться от мысли, что настоящей причиной взрыва была не злая воля террористов или неких политических сил, а её жадное желание вернуть себе то, что принадлежит ей по праву.

— Ты что-то хотел мне сказать? — осторожно напомнила она, садясь на постели и прикрывая грудь простыней.

— Сказать?

— Про новую жизнь, которую мы теперь должны начать.

Георгий посмотрел на неё и совершенно невпопад спросил:

— Может, нам попробовать завести ребенка?

Она ожидала услышать совсем не это. Ей тут же пришло в голову, что его внезапная вспышка страсти была вызвана не возвратившимся чувством, а какими-то практическими соображениями. Тут же она почувствовала стыд своей наготы перед ним и начала одеваться, вытаскивая из складок простыней свою одежду, нервно отвечая:

— Не знаю. Это слишком серьезный шаг. Я не готова обсуждать это сейчас. Мне нужно в ванную.

Георгий поймал её за рукав пижамы.

— Маша, ну конечно, сейчас мы ничего не будем обсуждать. Сядь. Я просто хочу, чтобы ты знала: ты очень важный человек в моей жизни. Очень близкий мне человек. Я не хочу тебя потерять. Правда. Это не просто слова.

«Конечно же, это просто слова, если не говорится главное», — возразила она мысленно и всё же села на постель, посмотрела ему в лицо. И вместо нужного вопроса зачем-то произнесла:

— Ты будешь спать здесь или пойдешь к себе?

— Как тебе удобней, — ответил он, глядя на неё с кротостью, совсем не идущей к его размякшему после секса и алкоголя лицу.

— Тогда я бы хотела привести себя в порядок. Одна.

Он взял с прикроватной полки бокал с коньяком.

— Хорошо. Понимаю, ты на меня в обиде. Это справедливо. Я веду себя по-свински, это следует признать.

— Ты наконец-то заметил? — горько усмехнулась она.

— Признаю, это не лезет ни в какие ворота, — всё с той же кротостью кивнул он. — Свинство и глупость, если трезво посмотреть. Карлсон, который живет без крыши.

«Если ты прекратишь это немедленно, у нас еще будет шанс хоть что-то вернуть», — хотела сказать Марьяна, но он опередил её:

— Понимаю, как тебе должно быть неприятно…

«Неприятно?» — удивилась она этому вялому, ничего почти не значащему слову.

Он взял её руку, поднес к губам.

— Я не хотел тебя обманывать, поверь. Думал, всё будет иначе… Что я справлюсь. Но я не могу измениться. Это сильнее меня. Прости…

Марьяна испугалась, что он сейчас начнет исповедоваться в тех низменных чувствах, о которых она не могла думать без дрожи брезгливости. Ей было так больно и стыдно, что она вскочила, схватила с туалетного столика расческу, и сама начала быстро говорить:

— Я очень устала сегодня, Георгий. Много проблем по отчетам, и Шамшева, и эта жара… Я очень хочу спать. Рада, что с тобой всё в порядке, но давай поговорим потом.

— Хорошо, — сказал он и начал отыскивать на полу свои носки, немного нелепый, как все мужчины в этот момент.

Отворачиваясь, чтобы не видеть его всегда непристойной из-за чрезмерности признаков пола наготы, она подумала, что гадалка и в этом не соврала — то, что Марьяне хотелось получить от этого мужчины, уже целиком было отдано другому, и всё, что оставалось ей — довольствоваться похмельем в чужом пиру. Перед ней было всего два пути — расстаться с ним или смириться, и в обоих случаях она терпела унизительное поражение, которое делало её глупой и жалкой, прежде всего в собственных глазах.

— Я хотела спросить у тебя одну вещь, — отвлеклась она, останавливая Георгия уже в дверях. — Почему мы не можем нормально разделиться с Сирожами? Почему не отдать им «Альмагест», раз они так хотят?

— Потому, что я не хочу, — ответил он с улыбкой, приподняв бровь.

 

Глава 2. БОГИ ЖАЖДУТ

Вальтер прилетал в Москву из Ханты-Мансийска, где он каким-то боком вписался в проект модернизации перерабатывающего комбината с крупными госинвестициями. Георгий встречал его в аэропорту. В последний год партнер «крутился» не только в столице и в Питере, но и в регионах, не упуская случая попользоваться и человеческим ресурсом российской глубинки. Ханты-Мансийск он тоже осваивал со всех сторон — уезжая, показывал фотографии белокурого лыжника двадцати трех лет с румянцем во всю щеку, а в пару к нему крепыша-лейтенанта ракетных войск, который снялся в кителе, фуражке и обнаженный ниже пояса.

У Георгия Максимовича, которого раньше забавляла всеядность компаньона, теперь его откровения вызывали нечто вроде душевной отрыжки. Сам он как-то перестал находить удовольствие в случайном разврате. Сейчас его вполне удовлетворяло то разумное, как ему казалось, равновесие в распределении себя между работой, семьей и личной жизнью. Игорь по-прежнему оставался самым остросюжетным его приключением, и влиять на этот выбор уже не мог никто из близких, даже Марьяна и Максим. Он даже отчасти гордился тем, что отстоял свое право на свободу без открытой конфронтации с женой. Хотя порой осознавал, что замок его благополучия построен на зыбком песке.

Вальтер вышел в зал прибытия одним из первых, со своей чуть язвительной улыбкой на полных лиловато-розовых губах. Он открыл объятия навстречу Георгию и смачно выругался по-русски, выражая предельную радость.

Костюм ладно сидел на его поджарой мальчишеской фигуре, шея была закрыта шелковым платком, и лицо, освеженное загаром и косметическими уколами, матово сияло. Старость видела, что маленький швейцарец не намерен сдаваться без боя, и временно отступила с завоеванных позиций.

— Что ты даришь? — спросил он, усевшись в машине. — Я привез много красной икры и резной моржовый клык. Это удобно дарить?

Он похлопал рукой по своему баулу с золотыми застежками.

— Вполне, — кивнул Георгий. — Я дарю кабинетную гравюру.

— Любит антиквариат? Русские просто помешались на этом. Скупают в Европе старые развалины, которые владельцы годами не могли продать… Мне часто говорят — кто имеет дело с русскими, предает европейские ценности. Но при этом все рвутся в Россию, чтобы хоть немножко здесь нажиться, — он сделал масляные глаза. — А потом погулять с красивыми девочками и мальчиками.

— Поездка оправдала ожидания? — полюбопытствовал Георгий.

— Где-то и около. Расскажу и покажу, — кивнул он, подмигивая. — А как ты поживаешь? Как наш маленький Игорек? — Он снова перешел на немецкий. — Я жду, когда ты уже найдешь себе что-нибудь новенькое, неприлично так долго играть в Ромео и Джульетту в нашем возрасте.

— Ждешь, когда освободится место? — полюбопытствовал Георгий, и тот пожал плечами.

— Конечно. А как здоровье твоей жены? Она всё такая же спортивная?

— Пожалуй, — проговорил Георгий по-русски.

— Пожалуй — это значит «да» или «нет»? — спросил Вальтер, не чуждый бытового филологического любопытства.

— Пожалуй — это значит «всё возможно в этом лучшем из миров».

По московским меркам недолго постояв в пробке на выезде с кольца, они преодолели остаток пути меньше чем за час, успев за это время обсудить и несколько рабочих вопросов — по передаче акций и по корпоративным отчетам за финансовый год. Перед воротами резиденции пришлось выйти из машины. Люди с автоматами проверили документы, досмотрели, попросили открыть капот и багажник джипа, осветили салон фонарями. Только вслед за этим поднялся шлагбаум, и вооруженный охранник, козырнув, указал им направление к дому.

Трехэтажный особняк с колоннадой поднимался над водоемом; вековые ели стерегли его тайну, как кощееву смерть. Перед крыльцом на длинных флагштоках развевались шелковые вымпелы. С огромного баннера, закрывшего всю верхнюю часть фасада, смотрел в светлую даль человек, которого Георгий знал когда-то молодым и полным веры в то, что он сможет переделать этот мир.

— Это и называется культ личности? — спросил Вальтер не то в шутку, не то всерьез.

— Добро пожаловать в Византию.

Они оставили джип на стоянке, где поблескивали новым лаком дорогие машины гостей.

— Это же «Майбах», — пробормотал Вальтер, приглядываясь к соседнему автомобилю. — Безумие. Всё никак не привыкну к этому.

— Попробуй расслабиться и получить удовольствие, — посоветовал Георгий. — Это Москва.

Видимо, предупрежденный с поста охраны, навстречу им вышел Слава Семенков — примечательная личность, внештатный шут при хозяине имения. Когда-то Семенков был менеджером женского вокально-инструментального ансамбля; хорошо поднялся на фанерном чёсе по стране, но почти всё потерял в кризис. Затем, поставляя живой антураж для частных вечеринок, он перезнакомился со многими влиятельными людьми и мог бы заново сделать карьеру, если б не природная лень и не водка.

Рядом с Семенковым стоял, покачиваясь, бывший скандальный журналист, ныне руководитель крупного медиа-холдинга. Концы его развязанного галстука спускались на выпирающий самодовольный живот.

— Господин Измайлов, наше почтение и шарман! — закричал Семенков, приближаясь. — Хлопцы пьяные, кони запряженные! Вас только ждем!

— Хорошо погуляли? — спросил Георгий, слегка отстраняясь от Славы, лезущего с пьяными объятьями.

— Я ему твердо заявил — всё, оплачивайте мне пересадку печени, или я обделаю ваши персидские ковры во всех углах! — Семенков всё же схватил Георгия за рукав. — Я бесценный член общества, пусть мне отрежут кусок от молдавского остарбайтера. А я воспою его в стихах, как Гораций Мецената.

— Кого в стихах, гастрабайтера? — спросил журналист и сам громко засмеялся своей шутке.

Они подошли к огромным тяжелым дверям, у которых ждал второй кордон охраны: юноши, затянутые в черную униформу с особыми знаками отличия, все светловолосые и голубоглазые, как персонажи трилогии Сорокина про лёд.

Журналист шел молча и негромко икал, а Семенков без остановки сыпал словами:

— Для меня ему сорок тысяч жалко, а у самого бабки несчитанные, швыряется, как детки в песочнице. Бассейн — точная копия из дворца Чаушеску. На заметку желтой прессе — он двадцать лет про этот бассейн втайне мечтал. Он же совершенно невменяемый, это медицинский факт, я всем говорю.

— Здравствуйте, — сказал один из охранников, толкая створки дверей, и Георгий вспомнил — испанские каникулы, ночное купание. Это был Гера, юный звеньевой, всё такой же строгий и миловидный, хоть и повзрослевший за год.

Не сводя с юноши глаз, Вальтер осторожно тронул Георгия за локоть.

— Пожалуйте за мной, — пригласил Гера и повел гостей к широкой мраморной лестнице с перилами.

— Зал для малых приемов, — тут же пояснил Семенков. — Прошу заметить — мрамор из Италии. Здешний по качеству не подошел, видите ли. А пол из афганского ореха. По рисунку паркета в Лувре!

Оглядываясь, Георгий и сам испытывал невольное восхищение масштабами тщеславия человека, построившего для себя этот роскошный прижизненный мавзолей. Вальтер тоже интересовался интерьерами, но больше поглядывал на Геру.

— Банкетный зал и малые столовые! — объявил торжественно Семенков. — Что тут творилось в пятницу, это не опишет перо Булгакова!

— Почему Булгакова? — спросил, икнув, журналист. — Почему не Гомера?

— А сейчас-то где все? — удивился Георгий, проходя через пустые анфилады. — Мне говорили, сегодня будет самое интересное.

— Будет! — радостно закивал Семенков. — Сегодня банный день! Чужие разъехались, праздник только для своих. Скоро обед, а пока все похмеляются в бильярдной. И мы туда.

— А сам Владимир Львович? — обратился Георгий к юному провожатому. — Я бы хотел поздороваться.

— Он ещё отдыхает. Мне сказано отвести вас к гостям, — ответил Гера, слегка розовея под неотступным взглядом Вальтера.

Ожидая лифта, они остановились на площадке лестницы, ведущей, по-видимому, в новые бесконечные салоны и гостиные. Гера вошел в лифт последним, нажал кнопку, и кабина начала плавно и быстро опускаться в преисподнюю дворца.

Алена, сестра Володи, женщина богатырского сложения, с сиплым голосом и детски капризным выражением большого некрасивого лица, играла в бильярд со своим супругом. Преуспевающий адвокат Феликс Курышев — высокий, статный, в светлом костюме и в сапогах из змеиной кожи — с тяжеловатым изяществом двигался вокруг стола, сжимая в пальцах кий. Человек пять гостей с помятыми лицами наблюдали за игрой. Другие выпивали у стойки.

Заметив Георгия, Алена двинулась к нему, сверкая крупными бриллиантами в ушах и на пальцах.

— Измайлов, ёп твою мать! Ты же вчера обещал быть! Ай, да! С этим терактом… Вот гниды казематные, зверьё, я бы им яйца поотрывала! — Обняв его, она шепнула: — Чурики, Фильке быстрых не давать. Я его к целителю вожу.

Перед ними вырос кельнер с подносом. Георгий взял стакан и сказал:

— Рад тебя видеть, дорогая, отлично выглядишь. Володя отдыхает?

— Дрыхнет! — хохотнув, сообщила Алена. — Третий же день гужбаним. Пятьдесят лет — не шутки тебе.

— У нас подарки для него.

— Отдай охране, пусть снесут в кабинет, он потом посмотрит. Ты, надеюсь, жену свою не взял? Как ты с ней ещё свое хозяйство не отморозил? Она же, небось, и в постели как ледышка, — Алена хрюкнула и ткнула Георгия кулаком в бок. — И чего ты в эту петлю полез, вот скажи? Нашли бы мы тебе тут подходящего человека. Я бы, может, и сама была бы не прочь!

— Хочу тебе представить моего швейцарского друга и партнера по бизнесу, — Георгий повернулся, подзывая Вальтера. Тот галантно склонился к руке Алены.

— Весьма великолепный дом и парк! Я испытываю полное восхищение. Это милая идея — иметь собственные войска в поместье, как русские императоры в своих дворцах!

— Это не войска, — возразила Алена, — это наш патриотический фронт. Молодежное отделение партии. Ребят же надо вовлекать в политическую жизнь, вот Володя и придумал им форму и звания. Как военная игра, понимаете?

— Понимаю, — серьезно кивнул Вальтер. — Я бы хотел играть в эту игру от утра и до утра.

Георгий оставил их и пошел поздороваться со знакомыми, которых успел заметить в зале. Тут собралась причудливая компания людей, вхожих в ближний круг Владимира Львовича. Молодой, быстро разбогатевший владелец крупной ритейловой сети болтал с депутатом от оппозиции и его любовницей, хозяйкой ювелирного бизнеса. Подчеркнуто трезвый представитель госаппарата с вкрадчивой улыбкой выслушивал бог весть какие признания от подвыпившего тучного банкира.

— Между нами, Измайлов, давно не живем как люди. Аттракцион «среди хищников», — пожаловался, обнимая Георгия, человек из важного закрытого управления, дочь которого недавно купила викторианский особняк в центре Лондона. — Вы там заняли по нишам и расслабляетесь в своей культурной столичке. А у нас всё жёстче, чем хрен. Или ты, или тебя. Новые жадные пришли… Только шалишь, у стариков позиция крепкая. Стоим, как конь в бетоне.

— Вы там, в своем Питере, реальных объемов и близко не нюхали, — тут же величаво сообщил лысый одышливый банкир. — Собираете крошки со стола. А тут люди такие куски заглатывают, даже удивляешься, откуда здоровье.

До обеда Георгий так и не увидел Владимира Львовича. Тот не появился и за столом, накрытым в большой, как бальный зал, белой с золотом столовой. Место хозяина занял Феликс, рядом с ним села Алёна в вечернем наряде и в гарнитуре с изумрудами, купленном, как сама она сообщила, у наследников жены одного советского министра. Появились и другие женщины, почти все с искусственно-красивыми лицами и чрезмерными декольте.

Начался обед с тоста за здоровье хозяина, затем выпили за Алёну и Феликса, за гостей, за присутствующих здесь дам. Георгий вдруг вспомнил, что Володя тоже был женат и растил двух дочерей-студенток. Его жена занималась большим бизнесом, и, видимо, отсутствовала на юбилее мужа по причине занятости.

Стол сервирован был с той же показной роскошью, с какой делалось всё в этом доме. Гостей обслуживали официанты в белых куртках, но тут же скользили по паркету и молодые охранники, затянутые в униформу.

— А этот Слава, он из «наших»? — полюбопытствовал Вальтер, кивая на Семенкова, употребляя специфический немецкий термин. — С ним можно обсуждать?..

Георгий пожал плечами, не в первый раз подумав о том, каких непредставимо разных людей сближает принадлежность к этому особому мужскому профсоюзу то ли избранных, то ли отверженных. И о странном спорте, правила которого заключаются в том, чтобы в любой компании высмотреть «своих».

Семенков по каким-то признакам понял, что речь идет о нем, перегнулся через стол и заговорщицки подмигнул:

— Вы особо-то не наворачивайте, потом в парилке тяжело будет.

— А что мы будем делать в этих банях? — спросил Вальтер с показным иезуитским простодушием.

— Я бы в этих банях всю жизнь прожил, — хихикнул Слава, который быстро хмелел, становясь всё более неприятным и жалким.

После третьей перемены блюд за столом стало так шумно, что разговаривать можно было, только перекрикивая других. Кто-то впустил в комнату двух мраморных догов, и они с лаем бегали вокруг стола, выпрашивая куски. Георгий кинул собакам два ломтя ветчины, и Алёна закричала:

— Измайлов, только сладкого им не давай! Лучше иди сюда! Потанцуем…

— А муж не приревнует? — спросил Георгий. Алёна кинула в сторону Феликса хлебным шариком.

— Пусть попробует… Сами кобели, ещё и собак завели!

Георгий поднялся и увидел, что в соседнем небольшом зале и в самом деле танцуют. Несколько разбитных женщин и двое нетрезвых мужчин перетаптывались посреди комнаты. Это так сильно напоминало вечеринку в ресторане советского времени, что он даже развеселился.

— Все вы, мужики, кобели, — продолжала Алена, положив мясистую руку ему на плечо. — Но ты, Измайлов, кобель породистый. Знаешь, какой ты породы? Доберман. Красивый, но умный. И подраться можешь.

Георгий засмеялся. Он чувствовал симпатию к этой нелепой женщине, которая даже в самом дорогом и модном платье была похожа на продавщицу из сельмага.

— А Володя? — спросил он ее. — Он кто?

Она подумала и сказала негромко:

— А мой братец — питон-тихушник. Придушит, заглотит и не подавится. Ты давай, осторожнее с ним. Не верь тут никому.

Музыка закончилась, но Алёна всё не отпускала Георгия. Они продолжали кружиться на месте, обмениваясь шутками, и собаки кружили вокруг них и лизали руки с явным намерением улучить момент и подняться на задние лапы, ткнуться мокрой мордой в лицо. Наконец, Георгия позвал кто-то из гостей:

— Георгий Максимович, вы с нами?

— Ну, иди, иди, — шепнула Алёна, с явным сожалением выпуская его из кольца крепких рук. — Не слушай никого. Ты — человек.

— Пойдем, я сдам тебя под опеку Феликса, — проговорил Георгий.

Она мотнула растрепанной головой:

— Да что мне Феликс… Только и слышишь: Феликс, Феликс. А кто он? Так, купили пуделя глупой бабе… Однако за время пути собака смогла подрасти.

В дверях его поджидали нервный Вальтер, совсем уже пьяный Семенков и журналист с кислым, скучающим лицом.

— Знаете, куда идти? — спросил Георгий.

— Охрана проводит, — ответил журналист.

— Эй, кто тут воздух испортил? А, это рыба стухла с головы! — смеялся Семенков, размахивая руками. — Небожители, небожители! Дорог нету, больницы позакрывали, старики нищие, миллион брошенных детей по стране! А они жрут и жрут, и всё не насосаться… Всё им зудит, чтобы как в кино — икра, шампанское, трюфели, омары, девки! А зачем? Да чтобы мы, земные черви, смотрели вверх и гадили зелеными какашками от зависти! Ничего, утро вечера мудреней, ещё попомните! Будут и на нашей улице танки! Секция пулевой стрельбы принимает заказы от населения!..

Гера, видимо, приставленный к ним персональным соглядатаем, снова повел их сквозь стеклянную галерею, через внутренний дворик и зимний сад.

— А золотые батареи видали? — продолжал пьяно хихикать Семенков. — Из чистого золота, не вру! Говорю ему, на хер твои трюфели? Зажарь на горячее пару своих мальчишек, может, кого и удивишь!.. Скажут — о! А говно-то с орехами!..

Ещё издалека они услышали звуки нежной музыки. Неширокая винтовая лестница вела куда-то вниз, и когда они начали спускаться, Вальтер нервно оглянулся на Георгия.

— Я не понимаю, что говорит этот сумасшедший. Куда мы идем? Это баня?

— Баня, баня, — кивнул журналист, на ходу снимая галстук и засовывая в карман. — Водка, селедка, карашо! Что русскому на здоровье, то немцу — смерть!

Музыка становилась всё громче, а лестница всё не заканчивалась, но наконец они увидели какой-то неземной фиолетовый свет и оказались в пространстве столь фантастическом, что все на секунду застыли.

Грот, украшенный сталактитами, выложенный мозаикой, был освещен цветными фонарями. В нишах стояли мраморные статуи — Аполлон, Гермес, Дионис. Лица богов скрывали бумажные маски с изображением лица хозяина дома. Это была именно та фотография с огромного предвыборного баннера. Шутка была такой специфической, что по коже пробирал мороз.

Юноши в венках из виноградных листьев и в белых набедренных повязках встречали гостей. Мужчины в темных костюмах выглядели нелепо в этой сказочной обстановке, напоминавшей декорацию к какому-то роскошному голливудскому пеплуму или, скорее, к фильму Феллини. «Хотят как Людвиг Баварский, — подумал Георгий, — а выходит всегда Тримальхион».

Вальтер нервно схватил Георгия за руку и зашептал по-немецки:

— Ущипни меня, я сплю…

— Хочешь проснуться?

— Nein, nein, — горячо воскликнул тот. — Никогда не видел такого … Просто не верю, что так может быть.

— Там можно раздеться, — проговорил Гера, видимо, не собиравшийся их покидать.

— Пошли, чего стоять! — поторопил журналист. — И золото снимите, у кого есть, в сауну же собираемся.

Раздевшись в кабинках и накинув халаты, они последовали за Герой дальше. Тот тоже снял свою амуницию и надел халат, который обвис на его хрупкой фигурке, как солдатская шинель на плечах сына полка.

Они миновали второй коридор и оказались в круглой ротонде, отделанной мрамором, с бархатными занавесами по стенам.

— Это комнаты отдыха, — пояснил Гера, указывая на портьеры. — Там диваны, можно заказать кальян и массаж.

В ротонде уже чувствовался сладковатый влажный дух распаренного дерева.

— Тебе необходим массаж, — подмигнул Георгий Вальтеру. — Ты очень напряжен.

Семенков, увязавшийся за ними, тут же гаркнул:

— Эй, кто там, челаэк! Массажиста для немецкой делегации!

— Нет, нет, — замахал руками Вальтер. — Я не буду! Я уйду!

Он и в самом деле повернул к выходу, но Георгий и Семенков поймали его за рукава и почти насильно повели с собой. Вскоре они вошли под своды купальни, отделанной голубой и желтой мозаикой. Стены украшали картинки с античных ваз, большей частью непристойные; на потолке дрожали бледные блики.

Дно большого полукруглого бассейна тоже было выложено мозаикой. Вдоль края бассейна тянулся узкий пешеходный мостик с перилами; с другой стороны были устроены горячие ванны и джакузи. Здесь собралось уже человек двадцать гостей — немолодые подвыпившие мужчины с обвислыми животами и обрюзгшими лицами, две-три женщины. Подталкивая друг друга локтями, посмеиваясь, они жадно или неуверенно озирались вокруг.

В самом большом бассейне в центре купальни плескались мальчишки. Те, что постарше, сидели на бортике и ели арбуз.

— Нас посадят, — пробормотал испуганный Вальтер. — Нас всех посадят. Это тюремный срок.

— Не ссы, немчура, — засмеялся журналист, догнавший их на мостике. — Баня все грехи смоет.

Из-за мальчишек, которые вели себя довольно шумно, всё происходящее напомнило Георгию воскресный день в Диснейленде. Было странно думать, что в ком-то эта картина может возбуждать желание. Он вдруг захотел вернуться в обеденный зал и спросил Геру, на раскрасневшемся лице которого выражалась терпеливая усталость:

— Поможешь мне найти Владимира Львовича?

Парнишка поднял на него равнодушные глаза.

— Сейчас спрошу… Пожалуйста, отдыхайте.

— Успокойся и попробуй расслабиться, — посоветовал Георгий Вальтеру, который всё оглядывался в панике. — Сходи в парилку, закажи массаж. Только не делай глупостей.

— Не бросай меня, — взмолился тот.

— Ну-ну, ты не ребенок. Я переговорю с Володей и приду.

Гера вернулся и позвал Георгия.

— Пойдемте. Вас лично ожидает Владимир Львович. Он ещё в своих апартаментах.

Георгий вспомнил сравнение, которое когда-то пришло ему на ум: Гера-Гермес, вестник богов.

Они вернулись в ротонду и повернули в коридор налево, прошли через зимний сад, роскошный и прохладный, дышащий свежестью.

Георгий хотел было по-дружески осведомиться у юноши, как он поживает, что нового происходит в его маленькой жизни, но тут же подумал, что это не слишком уместный вопрос — вряд ли существование в этом странном поместье отличалось разнообразием. Да и глупо было ждать искреннего ответа от парнишки, слепо верующего во все нелепости, которым его здесь научили. Маленький фанатик «с мозгами набекрень», как выразился когда-то Игорь.

За зимним садом они обогнали служащего в белом фартуке, который катил перед собой сервировочную тележку. Георгий праздно подумал, хотел ли сам он жить вот так — в галереях бесконечных комнат, в окружении вышколенных стройных пажей. И почти без колебания ответил отрицательно.

В эту минуту он почему-то подумал об Игоре, и тут же услышал небесной красоты звуки — струнные славили радость бытия и бесполые ангельские голоса выводили чистую мелодию: так мать ведет за руку пятилетнюю девочку в белом платьице.

Володя, в халате поверх шелковой пижамы, полулежал в глубоком кресле возле ещё разобранной постели, прикрыв веки. Гера приложил палец к губам и показал Георгию на кресло напротив хозяина. Георгий сел.

Следуя крещендо хора, пухлая рука Владимира Львовича, лежащая на колене, медленно поворачивалась ладонью вверх, и пальцы сжимались в кулак, словно он пытался поймать в воздухе звенящие ноты. Но когда форте скрипок вдруг оборвалось на излете, его кисть в изнеможении обмякла. При последних звуках мелодии, тающей где-то в вышине, по его губам прошла легкая судорога. Через секунду он открыл глаза — мутные, как после сна.

— Таким я представляю бессмертие. Где нас с тобой не будет…

— Хорошее исполнение, — проговорил Георгий осторожно.

— Да, в этом я гурман.

Володя сделал знак официанту, и тот начал накрывать завтрак на круглом столике между креслами.

Георгий уже не мог точно ответить на вопрос, что было причиной, а что следствием их многолетней дружбы — выгодное для обеих сторон деловое партнерство или личная приязнь, основанная на общности взглядов. Он хорошо помнил стремительный взлет карьеры Владимира Львовича в начале реформ. Они познакомились в спецсауне для работников руководящего аппарата, куда оба попали по случайности, как перспективная комсомольская смена. Худой, с тонкой шеей и руками, Володя тогда совсем не пил и испуганно глядел из-под шапки черных кудрей на грудастых горкомовских шлюх. Георгий сам не знал, почему взял под свое покровительство недоросля, который был старше на пять лет, но ещё только начинал обзаводиться нужными связями и нащупывать вектор будущей судьбы.

Затем был путч, баррикады против танков, упоение свободой на площадях, над толпами людей, охваченных единым порывом. Теперь эти события вспоминались как фрагменты чужой, далекой жизни в чужой и далекой стране.

Начинающий политик демократического толка не забыл приятельских услуг, оказанных комсомольскому выдвиженцу. Георгий же ощутил всю пользу этой дружбы, когда реализовал несколько довольно изящных схем увода в оффшоры капиталов Володи, растущих как снежный ком, и так же быстро обесценивающихся в России. Денег было так много, что «прилипшее к рукам» кормило десятки посредников.

— Извини, что в халате… Нас позвали в баню — думал, увидимся там. Собственно, поздравляю тебя от души, хотя и не знаю, чего пожелать — кажется, у тебя есть всё, о чем только мечтаем мы, простые смертные, — сказал Георгий, стараясь вложить в свой тон больше дружеского тепла. — Я тут с Вальтером, ты должен его помнить — мой маленький швейцарский друг, который разбирается в банковских хитростях. Наши скромные подарки отнесли к тебе в кабинет.

— Здоровья? — подсказал политик. — Можешь пожелать мне здоровья.

— Ну да, конечно. Здоровья. Это нужно каждому.

— Ты обедал? — спросил Володя. — Хочешь чего-нибудь?

— Я выпью кофе с твоего позволения.

— Чёрный без сахара? — Володя подал знак обслуге. — Правда, опоздал на тот поезд? И как ты себя теперь ощущаешь?

— Ничего необычного. В первый момент было немного странно… Ставить свечки не пошел, если ты об этом. Хотя всё это, конечно, отвратительно — погибли люди, неизвестно зачем, ни за что.

Георгий не собирался рассказывать о том, как опоздал на вокзал — а здесь и в самом деле была странность, потому что это Игорь задержал его, уговорив переложить время и остаться с ним до ночи, чего обычно у них в заводе не было.

Официант разлил кофе в чашки и вышел из комнаты. Владимир Львович проводил его взглядом и произнес после паузы, совсем будничным тоном:

— А может, зря не поставил свечку-то? — И продолжал: — У тебя не опухают ноги? А у меня проблема, особенно с утра. Совсем запретили алкоголь. Солёного тоже нельзя, — он взял ломтик диетического хлеба. — А ты в хорошей форме. Отдыхал?

— Да, выбрался на неделю в Италию.

— С погодой повезло?

— В Италии в любую погоду замечательно. Но в этот раз да, повезло.

— Завидую — можешь ездить везде спокойно, без сопровождения. То есть, в таком сопровождении, в каком желаешь. У меня нет базы для такого русла… Кстати, как твоя жена?

— Хорошо, — проговорил Георгий, ощущая странное беспокойство из-за его нарочито медлительного тона, изучающего пристального взгляда светлых навыкате глаз. — А как Лариса? Я бы с радостью поздоровался с ней тоже.

— Вчера приезжала с девочками. К сожалению, редко вижу их, — ответил Володя тем же будничным тоном. — Ты, может, слышал, в последнее время у нас были трудности.

Георгий знал в общих чертах, что бизнес жены Владимира Львовича подвергался серьезному давлению, и что причиной тому были какие-то нежелательные перестановки в верхах. Но его мало занимали подробности жизни небожителей, к тому же размах деятельности этой семейной империи был так велик, что пошатнуть её могли только катаклизмы планетарного масштаба.

— Какая работа без трудностей? Лично я уже привык.

— К чему привык? — спросил Владимир Львович, рассеянно отыскивая что-то на столе.

— Привык не заглядывать в пирожок, который ем. Просто решаем проблемы по мере поступления, — Георгий чувствовал, что никак не может поймать скрытую нить этого разговора. — Да, готов отчитаться по нашим текущим. Всё с собой.

— Позже. Завтра, — Володя вдруг посмотрел на него в упор. — Кстати, о пирожках. Ты знаешь Майкла Коваля? Он тоже ваш, питерский.

— Ты уже себя к питерским не причисляешь? — усмехнулся Георгий, настораживаясь при упоминании неприятного имени.

Политик не ответил. Брезгливо осматривая и ощупывая персики в вазе с фруктами, он, наконец, выбрал один, поднес к лицу и отложил, так и не надкусив.

— Коваль — полезный человек. Не знаю в курсе ты или нет, но у него прямой выход на начальника личной охраны… сам понимаешь кого. Некоторые к нему обращаются, как в Страсбургский суд… Чтобы гармонизировать сложные ситуации. Он, кстати, делает это с высоким профессионализмом.

«Высокий профессионализм — это отсосать клиенту, не размазав губной помады?» — хотел уточнить Георгий, но сдержался. Он уже слышал, что Коваль взялся представлять интересы сразу нескольких бывших партнеров Павла Козырева, недовольных разделом активов и имевших к холдингу финансовые претензии.

— В нашей ситуации пока всё гармонично, если ты об этом, — возразил он, также глядя политику в глаза, пытаясь хоть что-то прочесть на одутловатом, бесстрастном, как посмертная маска лице.

— Может, ты просто что-то упустил? — заметил Владимир Львович, улыбаясь одними углами губ, и от этой улыбки Георгию сделалось по-настоящему не по себе. — Да, как тебе новая резиденция?

— Очень впечатляет. Даже не ожидал такого. Пещера Али-Бабы, — похвалил Георгий вполне искренне.

— Да, Коваль тоже здесь, — как бы вспомнил Володя, что-то нашаривая ладонью под столешницей. — Он хотел с тобой о чем-то поговорить… Хорошо, когда есть добрые друзья и достойные враги. Друзья — помогут, враги — научат… А по нашим текущим обсудите с Феликсом. Он в курсе всех движений.

Георгий понял, что политик нажал звонок, вызывающий охрану — через полминуты в дверях возник ещё один затянутый в форму блондин и застыл навытяжку, ожидая указаний.

— Проводите Георгия Максимовича обратно в баню, — проговорил политик, подавая Георгию вялую руку. — Отдыхай. Рад был тебя видеть.

В русской парилке два крепких банщика охаживали гостей березовыми вениками. Там Георгий и нашел Вальтера, весьма охотно подставлявшего филейные части под березовые розги. Журналист уже открыто потешался над ним:

— Что немчура, и хочется, и колется? Эх ты, липучий голландец! А то гляди, тут камеры везде напиханы. Снимут всё это непотребство и покажут твоей фрау.

Вальтер испуганно взглянул на Георгия.

— Он говорит, что тут везде камеры?

— Он шутит, не обращай внимания, — заставил себя улыбнуться Георгий Максимович, хотя предположение не показалось ему таким уж невероятным.

Они вышли в зону отдыха, где служители наливали из самоваров чай и разносили холодную хреновуху. В этот момент одышливый банкир, завернутый в простыню, словно древнегреческий философ, подвел к ним человека, которого Георгий сразу узнал. Волосы у нового гостя были сухие, и халат совсем свежий — он, видимо, не парился и не купался. Он смущенно протянул Георгию руку.

— Георгий Максимович, помните меня? Я Майкл Коваль… Мы с вами работали в ревизионной комиссии по агропромышленным кластерам. Затем встречались в Лондоне, на благотворительном аукционе…

Не собираясь ему подыгрывать, Георгий молча пожал сухую маленькую ладонь. Этот человек был ему агрессивно неприятен, но обстоятельства заставляли считаться с ним и быть настороже.

— Не хотите сыграть в бильярд? — предложил Коваль. — Тут в соседнем зале есть столы… Я неважный партнер, но попытаюсь вспомнить, чему меня учили.

— Что ж, отличная идея, — проговорил Георгий, вглядываясь в его тревожно-напряженное лицо, матовое и бархатистое от тонального крема. — Я тоже играю по-любительски, но готов поставить пару сотен.

— Да-да, согласен, — тот кивнул с виноватой улыбкой, — без ставки играть неинтересно. Это как в любви, которую ценишь, только когда боишься потерять.

Георгий повернулся к Вальтеру.

— Ты здесь или пойдешь в парилку?

— Я не хочу с этими людьми, я пойду с тобой, — заявил Вальтер по-немецки.

— Расслабься, тут нечего бояться, — так же по-немецки ответил Георгий. — А то потом будешь жалеть, что не воспользовался случаем. Не бегай от снайпера, в его игре другие правила.

Георгий Максимович жестом подозвал Геру, который о чем-то переговаривался с официантами, разносившими чай. Вальтер сверкнул глазами.

— Не знаю, во что ты меня впутываешь, но Бог слышит только твои молитвы, Измайлов. Помолись, чтобы я вернулся живым.

Коваль выиграл розыгрыш. Георгий заметил, что он прицеливался по битку левой рукой.

— Да, я тоже левша, — тут же сообщил он. — Не знаю, считать ли это преимуществом, как в теннисе…

— Может, сразу к делу? — предложил Георгий. — Как я понял, у вас ко мне какой-то вопрос?

Тот посерьезнел.

— Да, это так… Прежде всего должен отметить, что это абсолютно приватный разговор. Вам, может быть, покажется странным, Георгий Максимович, но я отношусь к вам с уважением и большой симпатией. Вы человек, который располагает к себе… Поэтому я и хотел поделиться с вами дружескими наблюдениями. Хотя обычно это не в моих правилах.

Георгий, который как раз прицелился по удобному шару, отчего-то смазал удар.

— Наблюдениями?

Семенящими шажками Коваль обошел вокруг стола.

— Знаете, как говорят — на своих ошибках учатся, на чужих наживаются… Я сейчас много думаю про девяностые. Странное было время… На нас сразу обрушилось столько нового, пугающего. И вместе с тем было интересно, хотелось понять, как устроен мир, виделась перспектива впереди. Теперь это совсем ушло. Даже наш уважаемый хозяин… Кто тогда мог предположить, каким упадком закончится этот взлет? Хотя и тогда, и сейчас, мы так же видели бессилие власти, её неспособность справиться с протестными выступлениями, с той вечно дремлющей, но страшной стихией, которая называется русский народ… Тогда танки, сейчас ОМОН, эта встряска в силовых структурах… Маленький человек, поставленный защищать ценности, в которые он не верит, ведет себя как хорек в курятнике. Загнанный в угол, он кусается и шипит. Помните, как у Мандельштама? Мы живем, под собою не чуя страны…

— Просто тогда мы были моложе, вот и всё, — возразил Георгий.

— Может быть. Поэтому казалось, что самое главное событие, главный смысл где-то впереди. Да, молодость… бесценный дар, когда им уже не обладаешь. Поэтому он так влечет в других.

Георгий решил промолчать, оценивая положение шаров на столе.

— Видите ли, Георгий Максимович, — тем же приподнятым тоном продолжал Коваль. — Я тут имел возможность чисто случайно познакомиться с некоторыми из ваших остроумных решений вопроса сокращения налогооблагаемой базы. Весьма изобретательные схемы, следует отметить. Вы не шахматист? Признаться, я сам очень интересуюсь этой областью знаний и при других обстоятельствах предложил бы обменяться позитивным опытом…

— Нет, я не шахматист. Предпочитаю карты, — ответил Георгий, принимая у официанта заказанный стакан чая с лимоном.

— Особенно интересны наработки по этому вашему трастовому фонду в Андорре. Конечно, формально вы можете отречься от этой структуры, но между нами… Впрочем, это сейчас не важно. Важно, что всем этим интересуюсь не я один. И не только люди, которые обратились ко мне за советом. К делу могут подключиться и некие третьи силы, о которых мы пока не говорим. Но это весьма влиятельные силы… Они могут заставить с собой считаться, поверьте.

Георгий вспомнил штатную шутку Саши Маркова: «Меня окружали приятные, симпатичные люди, медленно сжимая кольцо».

— Никак не могу понять, Михаил — вы мне угрожаете? — спросил он, не скрывая уже своего раздражения.

— Что вы, Георгий! — даже с излишней горячностью возразил тот. — Угрожать — дело совершенно не в моей компетенции. Просто я помогаю не доводить ситуацию до того предела, когда уже являются те, кто в этих вопросах компетентен.

Он прервался, чтобы протереть запотевшие очки, и тогда Георгий, повинуясь странному порыву, сам не ожидая, что скажет это, спросил:

— Даже интересно, что вы с ним такого делали, что он от вас не просто сбежал, а прямо сразу решил отправиться… в край киммерийских теней?

От неловкого удара Коваля шар подскочил и едва не вылетел за бортик стола. С видом оскорбленного достоинства он выпрямил спину и улыбнулся сдержанной, хотя и болезненно дрожащей улыбкой.

— Вы не понимаете, Георгий. Я говорю с вами как друг. И как друг вам советую — верните то, что вам не принадлежит. Иначе потеряете гораздо больше.

— Такие вопросы, уважаемый Михаил, обсуждаются не в бане, а в суде, — ответил Георгий Максимович, от раздражения снова смазывая удар. — И с доказательствами на руках. Я наслышан, что вы весьма преуспевающий манипулятор, но метод кнута и пряника не действует на мазохиста-диабетика.

Коваль посмотрел на него из-под очков своими круглыми блестящими глазами.

— Вы действительно хотите обсуждать эти вопросы в суде?

Георгию оставалось только наблюдать, как он забивает подряд два шара — один в угловую, один в среднюю сетку. Он едва не забил и третий, отскочивший от бортика в сантиметрах от лузы.

— А что касается вашего вопроса, — продолжал он, уступая место Георгию, — мне кажется, тот, о ком мы говорим, мог бы сам вам рассказать, что именно тогда случилось. Раз он этого не сделал, на то были свои причины. Вам трудно судить на посторонний взгляд.

Понимая, что проигрывает партию, Георгий почувствовал двойную досаду. Он отложил кий, вынул предусмотрительно захваченный с собой бумажник, бросил деньги на стол.

— Спасибо за компанию, не вижу смысла продолжать. На посторонний взгляд — теперь я лучше понимаю, почему тот, о ком мы говорим, не хочет о вас рассказывать и даже вспоминать.

Тучный банкир заглянул в бильярдную и позвал:

— Эй, питерские, всё пропустите! Семенков бузу устроил. Там снайперы его к стулу привязали, в Вильгельма Теля играть.

— В Вильгельма Теля? Снайперы? — Георгий засмеялся, изобразил тирольский йодль. — Это надо видеть непременно!

— А слыхали анекдот? — продолжал банкир. — Поп в бане говорит евреям: вы, ребята, или уж кресты снимите или трусы наденьте…

Уже выходя из бильярдной, случайно поймав взгляд Коваля, Георгий со всей определенностью осознал, что нажил себе врага. Но тут же подумал, что у этого неприятного человечка и прежде было достаточно поводов его не любить.

 

Глава 5. ТОЛКОВАНИЕ СНОВИДЕНИЙ

Трель телефонного звонка вторглась в сон Георгия, запутанный и чем-то неприятный. Не открывая глаз, он приложил трубку к уху.

— Разбудил? — проговорил отдаленный и так же чем-то неприятный Марков.

— А сам как думаешь?

Георгий дотянулся до часов — полвосьмого утра. В комнате было сумеречно, только зеркало над камином как будто светилось изнутри.

— Ну, говори, что?

— На «Альмагесте» конструкции херакнулись, рабочему ноги раздавило, — сообщил без предисловий Саша. — Хорошо, ночь — внизу никого не убило. Две балки слетели, машину задело припаркованную.

Это были дурные новости — из тех, что всегда ожидаются подспудно, но всякий раз застают врасплох. Георгий сел на кровати.

— А какого черта тогда стяжки укрепляли по второму разу? И что там люди делали ночью?

— Ну, ты же торопил со сдачей. Прораб и поставил их в три смены. В общем, я туда, и Казька по дороге. Сейчас же понаедут — и технадзор, и телевидение, и чёрти в ступе.

Уже прикидывая возможные последствия, Георгий уточнил:

— Так что там, кто-то сильно пострадал?

— Говорю, двух ног нету. Молодой парень, двадцать с чем-то лет. У него еще кровопотеря сильная… Они там скорую не сразу вызвали, боялись. Чувствую, сейчас начнется — этим же только повод дай, начнут рвать нас в клочья.

Георгий подошел к зеркалу, разминая затекшую от неудобной позы шею.

— Ладно, не паникуй. С пострадавшим договоримся, я подключу специально обученных людей. У Анны должно быть готово на этот случай. Прораба проинструктируй лично. И вообще, спокойнее там, Саша, без резких движений.

— Какие движения в нашей позе, Гоша? — процедил сквозь зубы Марков. — Только подмахивать… В общем, ждем тебя на месте. Включай свой изощренный интеллект.

Марьяна уже завтракала в столовой — ела жидкую гречневую кашу, запивая компотом из сухофруктов.

— Доброе утро. Без масла и без соли? — спросил Георгий, кивая на её тарелку.

— Без масла, без соли, на родниковой воде, — ответила она с застывшей полуулыбкой. В последнее время он часто подмечал на её лице это выражение отстраненной дежурной вежливости, словно он был ей не мужем, а соседом по столу на официальном приеме.

Он не мог сказать, в какой момент перестал ощущать со стороны жены пристальное подозрительное внимание ко всему, что делал — перемена произошла незаметно и естественно. Но однажды чувство несвободы, доставлявшее ему неудобство с того самого дня, когда он надел ей на палец обручальное кольцо, вдруг исчезло. Можно было заключить, что она приняла правила игры, которые предлагал Георгий, но он пока не торопился с выводами.

— Звонил Саша Марков… У нас ЧП на стройке.

— Знаю, Васкунец меня уже поставил в известность, — кивнула она. — Но это целиком твой проект, мы не имеем отношения.

Спокойствие жены немного удивило Георгия — обычно та даже слишком эмоционально реагировала на подобные новости.

— Умываешь руки? — спросил он, наливая себе кофе.

— Мои руки и так чистые, — ответила она, помолчав.

— Ну-ну, извини, я просто пошутил.

— Рада, что у тебя хорошее настроение, — через какое-то время проговорила она, помешивая кашу в тарелке. — Кстати, ты не будешь против, если я уеду в Аликанте? Дней на десять. Что-то захотелось отдохнуть, сменить обстановку.

— Ты сегодня это решила? — удивился он.

— Нет, не сегодня. У меня уже заказаны билеты. Просто всё забывала тебе сказать. Хочу проверить, что там происходит с домом — наверное, хозяйство запущено и снова какие-нибудь обстоятельства непреодолимой силы. Васкунец меня полностью заменит. Не думаю, что я нужна тебе здесь именно сейчас. Как, впрочем, и всегда.

Георгий глотнул кофе — вкус был горький.

— Само собой, поезжай. Там, должно быть, ещё тепло. Я бы тоже присоединился, но теперь не уверен… Полетишь одна?

— Да, одна. Тебя это волнует?

— Конечно, меня волнует всё, что происходит с моей женой. И ты напрасно хочешь убедить себя в обратном, — заметил Георгий. — Я позвоню, как только что-то прояснится. Когда вылетаешь?

— Сегодня днем. Но ты не беспокойся, провожать не нужно.

— Даже не заедешь в офис? А ежеквартальные?

— Закроет бухгалтерия. Ты сам просил начать относиться к этим вещам спокойнее, — возразила она. — И я отчасти согласна. К тому же ты — глава компании, принимаешь решения единолично. И, насколько я знаю, отлично умеешь улаживать дела такого рода. Во всем, что касается штрафов, налогов, отчетности и формирования бюджета…

Георгий взглянул на неё внимательнее. На секунду ему показалось, что за её словами стоит нечто большее, чем намеки на его ловкость в финансовых вопросах.

— Мы в одном окопе, — напомнил он, отодвигая тарелку с неаппетитным омлетом, поставленную перед ним горничной. — А ты упрекаешь меня, что я слишком меткий стрелок.

Марьяна не поддержала шутку, только взглянула на него с холодной усмешкой, которая уже начинала его раздражать.

— Я ни в чем тебя не упрекаю, Георгий. Каждый из нас поступает, как считает нужным…

— Ладно, желаю хорошего пути, ещё созвонимся в течение дня, — проговорил он, поднимаясь. — Буду держать тебя в курсе событий.

Она сидела, застыв, но он всё же заставил себя подойти и поцеловать её в щеку — правда, поцелуй запечатлелся где-то возле виска.

Пока Георгий ехал из Озерного в офис, Марков позвонил ему три раза. Сообщил, что прораб (это был новый человек, взятый на место честного работяги Силантьева) оказался так глуп и непонятлив, что успел уже наделать дополнительных неприятностей. С пострадавшим пока не было возможности поговорить, но Эрнест взял этот раздел на себя. Инженер по технике безопасности уже разбирался на месте с проверяющими из трудовой инспекции и энергонадзора, Казимир занимался пожарниками. Особого интерес со стороны журналистов не наблюдалось — два местных новостных канала приехали подснять упавшие балки, которые почти на метр проломили асфальт.

Было уже понятно, что история не грозит особыми репрессиями, лишь оставит неприятный осадок. Тем большей неожиданностью оказался для Георгия последний звонок Саши. «Действуем по внутренней инструкции, план девять», — коротко сообщил партнер и дал отбой.

«План девять» работал в случае непредусмотренного появления в офисе налоговиков, обэповцев и других непрошенных гостей. Согласно этому плану, который был разработан лет пять назад, в период конфликта с недружественными конкурентами, Георгий должен был ехать на старую дачу в Рощино, включив только телефон экстренной связи, там ждать Эрнеста и по необходимости ставить в известность о ситуации нужного человека в прокуратуре, своих московских партнеров и Вальтера. «План десять» предполагал уже дальнее путешествие — через финскую границу в аэропорт Хельсинки и в Женеву, пока команда во главе с Марковым держит оборону на месте. Все понимали, что противодействовать системе Георгий сможет, только располагая свободой перемещения. Боксировать в наклонной позе было слишком неудобно.

Правда, на этот раз Георгий решил не придерживаться плана буквально. Он позвонил из машины главному юристу холдинга Фридману и главбуху Анне Сергеевне, которую, по странному совпадению, именно сегодня вызвали в налоговую разбираться с какими-то прошлогодними задолженностями, а затем поехал на Мытнинскую, чтобы на всякий случай перестраховаться — почистить жесткие диски и почту на двух макинтошах, уничтожить кое-какие документы и записки.

Эта заняло около полутора часов. За это время обыск (в ходе которого Эрнест и Фридман уже отметили ряд процедурных нарушений) продвинулся от бухгалтерии к кабинету Маркова. Камеры безопасности записывали происходящее, Осипенко даже ненадолго вывел изображение на какой-то закрытый ресурс, и Георгий несколько минут сам наблюдал в режиме онлайн, как проверяющие с понятыми осматривают кабинеты.

Затем, отпустив машину и водителя, Георгий взял такси и поехал пообедать. Он ждал больше часа, пока, наконец, в ресторанном зале не появился Карпцов, без всяких признаков беспокойства на лице, словно бы даже довольный тем, как складывается ситуация.

— Честное слово, такого кино я не видел с конца девяностых, — заявил Эрнест с улыбкой. — ОМОН в масках, положили всех на пол, включая женщин, потом согнали в переговорную. В туалет водили под охраной… Даже кого-то пытались лично обыскать. При этом постановление оформлено непонятно как, люди совершенно некомпетентные, действуют нагло, нахрапом…. Особо и не скрывали, что под заказ. Я вечером подготовлю апелляцию и жалобы по каждому случаю.

— Что в сухом итоге? — спросил Георгий.

— Докладываю. Мы в разработке с начала этого года. Помнишь, ты уволил такого человека по фамилии Фролов? Вот этот Фролов теперь — их источник. Тебе подумать, что и насколько он знает… Короче, возбуждено уголовное дело, что не очень хорошо, но излечимо. Арестованы счета, что совсем не хорошо, но было предсказуемо. Забрали бухгалтерию и скрутили винчестеры — но мы ведь были готовы к такому развороту событий?

— Сервер в Женеве, — напомнил Георгий.

— Да, забыл сказать — Сашу Маркова задержали и увезли для допроса. Никак было не отмазать. Фридман поехал с ним.

Эта новость обеспокоила Георгия.

— И что?

— Ну, наверное, будут вербовать… Не знаю. Или припугнуть хотят, на дурака. В любом случае, обязаны отпустить через три часа. Пусть попробуют не выполнить, упыри.

— Сам что об этом думаешь?

— Знаешь, чем Россия отличается… ну, ну например, от Катманду? — ответил Эрнест вопросом в своем стиле.

— Тем, что там сначала жарят, а у нас едят живьем?

— Ну, почти угадал — аппетитом госчиновников. Другими словами, я думаю, это такой чапаевский наскок, психическая атака… За неимением серьёзных аргументов. Кстати, Казимир не исключает, что авария с обрушением конструкций — тоже чёрное дело чьих-то недобросовестных рук, оплаченных врагами партии. Словом, будем надеяться, что это — устрашающая акция сверху, а не первый ход в шахматной партии, которую нам кто-то хочет навязать…

Георгий взглянул на него, расслышав ноты сомнения в журчащем голосе.

— Что замолчал? Вербализируй до конца.

Эрнест повертел в руках фарфоровую перечницу, отчего-то розовея щеками, словно готовился признаться в тайном пороке.

— Только пойми меня правильно… Я хотел сказать, что женщины… всё же устроены иначе, чем мы. Они эмоциональные существа, более непредсказуемые. Что-то в этом духе. Нам нужна ясность, конкретика, полный обзор. А женщина, напротив, стремится к движению в романтическом ключе. Озеро надежды, вулкан страстей, всё в тумане… Не знаю, как ты, но я постоянно с этим сталкиваюсь. Ну, то есть, мужчине не придет в голову вмешивать в бизнес личные чувства, а для них это в порядке вещей. Помнишь, Чугунков как-то хорошо сказал про самурая и гейшу?..

— Ты хочешь просветить меня, как устроены женщины? — проговорил Георгий. — Или это намек, что я оказался в теплом месте, но в плохое время, как гигиенический тампон?

— Извини, — замялся Эрнест, — поверь, я никогда не стал бы поднимать эту тему, если бы тут не было так тесно переплетено. — Он снял и начал протирать очки. — Мы все тебя очень уважаем, Георгий. Ты лидер, человек ярких идей, с тобой интересно работать и общаться. Конечно, у каждого есть свои слабости… И это, строго говоря, абсолютно твоё личное дело. Мы ни в коей мере не посягаем… Но, может, как-то попытаться нейтрализовать Марьяну на время? По крайней мере, не дразнить гусей?.. Знаешь, иногда лучше дорого заплатить, чтобы дёшево отделаться. Я имею в виду, было бы вполне логично, что супруги вместе отдыхают в Испании…

Георгий и сам был уже почти уверен, что этот наглый рейд обэповцев организован и оплачен по инициативе Марьяны и её дурных советчиков. В пользу этой версии говорил и внезапный отъезд жены, и её странное поведение в последние дни. Он понимал, к чему клонит Эрнест — их новое сближение с Марьяной решило бы множество вопросов. Но в этот раз он не мог, да и не хотел отступать с отвоеванных позиций.

— Я тебя услышал, — кивнул он Эрнесту. — Что ещё?

Карпцов открыл свою папку.

— Вот, посмотри, Лев Моисеевич набросал вопросы по паевому фонду. Он, кстати, нас сегодня очень грамотно поддержал. Хотя говорят, два юриста — три мнения, но лично я считаю, что лучше действовать комплексно, чтобы ничего не упустить…

— Меня-то хотели? — задал Георгий последний вопрос.

— Хотели, но не с безумной страстью, — улыбнулся Эрнест. — Думаю, тебе стоит до завтра побыть «на даче у знакомых», а мы с Фридманом пока пропишем диалоги для кульминационной сцены.

— Сашу мне только вытащите, — особо попросил Георгий. — Как будут новости, звони по экстренной связи.

Эрик протянул руку и поднялся.

Георгий понимал, что если его захотят найти «на даче у знакомых», в первую очередь будут искать у Игоря. Но дело пока не принимало настолько серьезный оборот, а переждать временные трудности можно было и здесь, совмещая полезное с приятным. Он не хотел пока звонить Марьяне и предъявлять бездоказательные претензии; нужно было дать ей время одуматься и повернуть назад. Он охотно принимал версию, что Марьяна решила припугнуть его из женской ревности, но не мог допустить мысли, что она перешла на сторону противника, объявив ему открытую войну.

В квартире Игоря Георгий сразу почувствовал, как его отпускает нервное напряжение. Странным образом, с обретением собственного жилья мальчик изменил привычку к беспорядку и даже наладил кое-какой домашний уют. Мерно тикали часы в коридоре; в кухне и в ванной комнате было чисто и светло, а кавардак в спальне вполне объяснялся торопливостью утренних сборов.

Георгий немного удивился, увидев черного облезлого котенка, который выскочил откуда-то ему навстречу и сделал лужицу под кухонным столом. Заперев кота в кухне, Георгий прошел в комнату и, не раздеваясь, прилег на кровать.

Ему показалось, что он задремал на секунду и тут же проснулся, но за это время за окном совсем стемнело. Из-под двери пробивался свет. Был какой-то осадок на душе — да, сообразил он, ОБЭП и неприятности на стройке. Но в следующую минуту ему ярко вспомнился сон, который он только что видел. Вместе с Павлом Козыревым они сидели в ресторане на Эйфелевой башне. Как на ладони виден был весь Париж — крыши, парки, мосты через Сену. Они ели улиток в виноградных листьях и пили белое вино, беседуя о каких-то приятных вещах. В этом сне всё было залито солнцем, пронизано летним светом, и Георгий испытывал глубокую радость, наблюдая повсюду игру живых красок… Но потом явилась тревога, угроза или предупреждение — в улитках начали попадаться косточки. Георгий стал разворачивать листья и увидел, что ест не улиток, а человеческие пальцы — и узнал пальцы Игоря, округлые розовые ногти… И тут же стальные конструкции огромной башни начали разрушаться, падая ему на голову.

— Ты дома? — позвал он мальчика и сел на постели, включил лампу над кроватью.

Игорь вошел, котенок вбежал за ним.

— Как это я уснул? — проговорил Георгий, снимая часы и массируя затекшее запястье. — Сам не заметил… Откуда взялся зверь?

— Одна девочка на курсах подарила. Он очень породистый, — заявил Игорь, приготовившись отстаивать права животного на совместное проживание.

— Ради бога, убери его из комнаты. А завтра отдай обратно. Нет оснований рассчитывать, что этот гадкий котенок превратится в прекрасного лебедя. Ещё не хватало, чтоб после каждого романтического свиданья от меня несло кошками.

— А что ты командуешь? — возмутился было Игорь, но всё же поймал котенка и выдворил за дверь. — Я приучу его, не волнуйся… Пока нужно просто обувь убирать.

— Ты вообще представляешь себе, что значит завести животное? — ворчливо возразил Георгий. — Это не игрушка. Конечно, они славные, пока маленькие… Но за ним же нужно постоянно ухаживать — мыть, чистить ковры. Я уже весь в кошачьей шерсти, посмотри…

— Хочешь выпить? — сменил тему мальчик. — Ещё остался твой кальвадос.

— Ну, выпью, да, — согласился Георгий. — Зачем я, по-твоему, приехал?

Игорь достал бутылку, бокалы.

Георгий следил за его движениями, чувствуя, как терпкая нежность разливается в груди, словно выдержанный коньяк, деликатно обжигая. И вдруг почему-то попросил:

— Расскажи про Майкла Коваля.

Игорь посмотрел без удивления — просто чтобы проверить, что не ослышался.

— Что рассказать?

— Ну, что он за человек? Дурной, хороший?

На лицо Игоря упала тень. В эту минуту он больше чем всегда напоминал печального Антиноя, последнего бога античного мира.

— Не знаю, я как-то не задумывался. Просто с ним было трудно.

— Хуже, чем со мной?

Игорь издал насмешливый звук, продолжая стоять с бокалом в руке, облокотившись локтем о комод.

— Ну, почти. Он всё время говорил.

Георгий подумал, что в его наблюдении есть здравое зерно.

— Это не преступление. Даже целое искусство — всё время говорить, и так ничего и не сказать.

— Ещё у него одна нога короче другой, — сообщил Игорь. — Он такие носил специальные ботинки, ортопедические, чтоб не было заметно.

Георгий вспомнил, что в резиденции Владимира Львовича, в бане, за игрой в бильярд, Коваль и в самом деле прихрамывал в резиновых шлепанцах.

— Ты, кстати, с ним не общался после этого?

— Нет, — ответил Игорь и, поколебавшись, добавил: — Он мне только написал письмо на почту. Ну, что не обиделся… Что желает мне счастья.

— И как? — спросил Георгий, подзывая его и усаживая рядом на кровать. — Напутствие сбылось? Ты счастлив?

— Ну, типа того… полный пакет.

Георгий притянул его к себе, с наслаждением ощущая горячую тяжесть его тела.

— Знаешь, кто ты у меня? Мальчик-праздник. Почему с тобой всегда так хорошо, скажи-ка? Вот возьмут и отнимут у меня бизнес и все деньги, и останусь я гол и бос на радость конкурентам. Что тогда будем делать, а, любимая наложница?

— Я всё равно тебя буду любить, — ответил тот. — И очень-очень скучать.

Георгий усмехнулся, вспомнив анекдот, который сам же и рассказывал ему.

— А без шуток? Упакуют нас с Сашкой года на два, и что с тобой будет? Ты ведь пропадешь.

— Не пропаду, — заявил он. — Сделаю себе силиконовые сиськи и буду зашибать по две тыщи баксов за ночь.

— На силиконовые сиськи тоже ещё надо заработать, — возразил Георгий Максимович, вдыхая запах его волос, скользя рукой по его спине под свитером — по бархатистым лопаткам и плавному изгибу поясницы.

Тот передернул плечами.

— Фигня вопрос, мне откроют кредит. А что, хочешь меня с силиконовыми сиськами?

— Нет уж, оставайся как есть, — решил Георгий. — Хотя, две штуки за ночь… Хороший бизнес. Может, самому вложиться?

Игорь вздохнул, позволяя снять с себя джемпер.

— Да я знаю, что ради денег ты готов на всё.

— У меня расходы, — возразил Георгий, — жена, любовник, адвокаты… Но тебя я никому не отдам. Ни за какие деньги.

— Потому что я один стою целого зоопарка?

— Потому, что ты один.

Уже начав любовный труд, Георгий Максимович краем глаза заметил какое-то движение на полу — это котенок шмыгнул в приоткрытую дверь и побежал в сторону окна.

 

Глава 7. НЕЖНОСТЬ ВОЛКОВ

В машине пахло бензином и незнакомым резким мужским одеколоном. Громко звучала музыка, блатной шансон: «Гоп-стоп, Зоя, кому давала стоя? Начальнику конвоя, не выходя из строя»… Машину вел человек с бритым затылком и со шрамами на голове; рядом с Игорем сидел такой же бритый, широкоплечий, с недобрым бычьим лицом.

Игорь почему-то подумал, что он всё ещё живет на Владимирской с Бяшкой, и что они вляпались в какие-то неприятности, о которых постоянно предупреждал Филипп. Потом он вспомнил, что уже осень и в его жизни всё хорошо, и Георгий Максимович, и завтра они должны лететь в Женеву. Но теперь он ехал с незнакомыми опасными людьми по разбитой грунтовой дороге вдоль разрушенных овощехранилищ, за которыми чернел лес.

Мысли путались, в затылке пульсировала боль. Подняв руку, он ощупал голову и увидел на пальцах сукровицу и засохшую коричневую грязь. Бритый бугай равнодушно следил за его движениями.

Смутно, словно сквозь похмелье, Игорь начал припоминать, что по дороге с курсов заехал в супермаркет, потом припарковался во дворе, вынул пакет с покупками из багажника, вошел в подъезд… Когда он вот-вот был готов восстановить в памяти цепочку дальнейших событий, машина остановилась у бетонного здания с узкими щелями окон.

— Приехали, — коротко обронил бритый.

— Куда? — спросил Игорь, с трудом ворочая непослушным, опухшим во рту языком.

— Завали хавальник и вылезай, — приказал тот.

Водитель тоже вышел из машины, придержал дверь. Игорь выбрался наружу. Бритый крепко взял его за руку выше локтя и повел по бетонным ступенькам к главному входу в здание.

Это был заброшенный дом культуры или спортивный комплекс — щербатая мозаика на стене изображала бегуна с олимпийским факелом. Они свернули в темный коридор, прошли через пустой тренажерный зал, напомнивший о школьных уроках физкультуры.

Чтобы не думать о причинах и вероятных последствиях происходящего, Игорь начал цепляться за мелкие подробности жизни: на ходу рассматривал пыльные маты на полу, шведскую стенку, мясистые уши бритого шофера, который бодро шагал впереди. Одновременно он почему-то сожалел о своем незаконченном чертеже, о чёрном котенке и ещё о чем-то важном, что нужно было и никак не получалось вспомнить. Потом он услышал душистый горячий запах сауны.

Они миновали ещё один коридор и действительно оказались в сауне, вернее, в предбаннике — просторном помещении, отделанном белым, местами осыпавшимся кафелем. Там за накрытым столом трое мужчин ели жареную курицу. Простыни драпировались вокруг их жилистых тел, как одеяния ангелов на старинных иконах. Увидев их, Игорь почувствовал, как сердце подскочило вверх и застучало где-то в горле — тяжело и быстро.

— Гляди, какая фея нас удостоила, — проговорил сухопарый человек лет пятидесяти, с седой щетиной на щеках, со впалой грудью и с синими от татуировок пальцами.

Двое других молча жевали и смотрели на Игоря. Лица у них были грубые и хмурые.

— Ну что, зеленоглазый, — продолжал старик притворно-ласково. — Ходи ближе, не стесняйся. Ты как, шамать хочешь? Нет? Ну, водочки-то хапанёшь?

Он разглядывал Игоря с умильной усмешкой, как домашнего зверька. Но в черных глазах под густыми бровями, ледяных, как замороженные ягоды, не было ни добродушия, ни улыбки.

— Ишь, какой нежный. Вот бы заслать посылку честным босякам… Кожа аж бархат. И попа как орех, так и просится на грех, — неспешно поднявшись, он потянулся рукой к щеке Игоря. Тот отдернулся. — Небось, покушать любишь сладко, поспать подольше? Бумажки хрустящие любишь, подарочки? А работать не хочется… Так, мурзилка?

Глядя в его лицо, Игорь испытал тоскливое, больное предчувствие. Ему представилось, что он уже жил когда-то раньше, и в той прошлой его жизни уже был и этот предбанник с облупившимся кафелем, и мигающий тусклый свет дневной лампы высоко под потолком, и замороженные глаза старика — умные и злые звериные глаза с татарским разрезом.

— Вот вы сейчас в школе Маркса не проходите, — уже без усмешки продолжал тот, — а зря. Скажи-ка ему, Костян, что Ленин с Марксом про это говорят?

— Грабь награбленное, — заявил бритый шофер.

— Ну, где-то так, — согласился старик. — Давай-ка, Костян, плескани ему нашего чемергесу. Может, поласковее будет с тобой.

Под недружный смех сидящих за столом, бритый налил в стакан водки, поставил перед Игорем.

— За что ж нам выпить с нашей люсей? — притворно озаботился старик. — А выпьем мы за этого… не знаешь, как и назвать.

Двое за столом снова засмеялись хриплым, каркающим смехом.

— Чего их звать-то, Лёня? Сами придут… Пидор, он и в Гондурасе пидор!

— Ну, значит, пей за своего пидора жирного, — вкрадчиво потребовал старик. — Чтобы он уяснил себе, как не надо быть паскудой и кидать людей. И чтоб эта харкотина своё плоскожопие подняла рывком и сделала, что ему скажут. Бодро и без фокусов. Ну, глотай, чего мнешься? Водка сладкая — лекарственная вещь.

Отступив назад, Игорь мотнул головой, показывая, что не будет пить. Старик перевел взгляд на бритого шофера.

— А что пацан, глухонемой по жизни? Или слабослышащий?

— Вроде нет, — пожал плечами тот. — Ехать с нами не хотел. Уговаривать пришлось.

— Значит, сильно гордый? Не уважает компанию? Ещё не понял, что попал в финал без конкурса?

Расхрабрившись от отчаяния и страха, Игорь заявил:

— Если вы меня хоть тронете, Измайлов вам такое харакири устроит!.. Вас же всё равно найдут! У него в фирме работают люди из спецслужб!

Отвернувшись от него, старик налил себе водки и выпил. Поморщился.

— Кошмары… По-моему, пацан не догоняет, а, Юрец? Он думает, мы тут для хохмы собрались. Что мы тут клоуны… Пропишите-ка ему лекарство какое-нибудь. Водные процедуры.

Повинуясь приказу, бритые парни подхватили Игоря подмышки, протащили по мокрому кафелю и спихнули в глубокий и узкий как колодец бассейн с ледяной водой. Он ушел под воду на глубину своего роста, и хотел выплыть, оттолкнувшись от дна, но наверху кто-то пнул его ногой по голове, продолжая бить снова и снова, не давая вдохнуть воздуха. Казалось, что это продолжается мучительно долго. В последней попытке спастись, Игорь поднырнул под топчущие его сверху ноги, и ему, наконец, позволили выплыть у бортика, дали откашляться и отдышаться. Шофер даже подал ему руку, но когда Игорь поднялся на ступеньку железной лесенки, пинком в грудь столкнул его обратно.

Всё же как-то выбравшись из бассейна, Игорь привалился спиной к стене, решив, что если бритые ещё приблизятся, он схватит скамейку и будет отбиваться. Он кашлял и дрожал, вода текла с него ручьём. Происходящее слишком напоминало нелепый сон, но Игорь знал, что не спит. В школе, на уроках ОБЖ, их учили, что, оказавшись в заложниках, нужно всеми силами стараться сохранять спокойствие. Но сделать это не получалось. Всё его тело сковывал страх.

— Как водичка? Не лётная? А как Герасим утопил свою Муму? — смеялся старик. — А то давай сто грамм для профилактики? Ещё подцепишь насморк, ребятам будет некомфортно.

Один из сидевших за столом мужчин, сутулый, с черными волосами на груди, поднялся, прощаясь со стариком. За ним встал и второй.

— Бывай, Лёня. Отдыхай, нам ехать надо. Спасибо за хлеб-соль.

Старик вытер о простыню жилистую руку и протянул сутулому.

— Завтра кашляни мне на мобилу. Привет пехоте.

Они ушли, и старик вернулся к столу, выпил ещё водки и сказал, уже не глядя на Игоря, тяжело прокашливаясь:

— Сука, мокрота не выходит, как бы снова не воспаление… Ну что, Костян, будем дело делать? Чего откладывать? А потом тоже поедем с богом.

— А как с этим? Всё уже или добавки? — спросил бритый шофер, кивая на Игоря.

— Ну, добавь по малой, чтоб посмирнел, — хмуро кивнул старик. — А потом мешок на голову. И тряпку сунь ему в рот.

Глядя, как бритые снова приближаются, Игорь вдруг почувствовал упрямое, инстинктивное нежелание сдаваться. Отступая к стене, он поднял за ножку деревянный табурет и кинул в ноги шоферу. Тот споткнулся и громко выматерился. Второй, Юрец, проговорил, подходя:

— Спокойно, Маша, я Дубровский.

И затем ударил Игоря кулаком в живот и, зажав локтем за шею, начал садить сзади по почкам. Уже вдвоем бритые с размаху кинули его на кафельный пол.

Игоря раньше не били так равнодушно и страшно — ни дядя Витя, ни пьяные гопники на пустыре за школой. Скорчившись, закрыв голову руками, он чувствовал себя раздавленной личинкой, чье тело целиком превратилось в боль. Сознание то вспыхивало, то отключалось, как неисправная лампа, и во время одной из вспышек Игорь понял, что бритые всерьез готовы его убить. Сейчас или позже, но он умрет по воле неизвестных людей, как-то обиженных Георгием, — для этого бандиты и привезли его в заброшенный спорткомплекс. И, возможно, будет лучше, если это случится сейчас.

Он ещё смог перевернуться на спину, чтобы пнуть одного из бритых, но затем увидел, как Юрец или Костя — Игорь уже не различал их и не чувствовал в своем теле себя, — схватил ту же табуретку и занес в воздухе над его лицом. За этим последовала темнота.

 

Глава 8. ТЕСНЫЕ ВРАТА

В пятницу, по дороге из Выборга, с нового объекта, Георгий и Казимир заехали на дачу к Маркову обсудить положение дел. Поиски синергии несколько затянулись; было уже начало десятого, когда Саша, сдвинув со стола бумаги, достал из бара литр «черного пешехода» и предложил отметить свою «вторую ходку и блатной побег».

Казимира ждала жена — младший подхватил в садике желудочный грипп. Георгий тоже не хотел засиживаться допоздна, чтобы успеть собрать какие-то вещи в дорогу, но все согласились выпить по глотку.

Саша разлил виски и провозгласил тост:

— За тебя, Измайлов. Ты везучий всё-таки, паразит. Давай, чтобы твой фарт вывозил нас и дальше.

— Постучи по дереву, — потребовал Казимир и сам коснулся костяшками пальцев деревянной столешницы.

В эту минуту Георгия и застал звонок с анонимного номера.

Почему-то он был уверен, что это звонит из Аликанте Марьяна, но в трубке послышался незнакомый мужской голос, сиплый и нарочито наглый.

— Георгий Максимович? Здорово, кучерявый. У нас к тебе две новости. С которой начать?

Ещё недавно — семь, десять лет назад, — их осаждали подобными звонками почти каждый месяц. Сейчас попытку дешевого бандитского наезда не приходилось рассматривать всерьез, но текущие обстоятельства требовали внимания к любой активности противника.

— С кем я говорю? — спросил он, с первой секунды проникаясь острой неприязнью к сиплому собеседнику. Тот проигнорировал вопрос.

— Погнали с хорошей. Можешь на ночь не подмываться. Твой пидорок сегодня с нами. Вот и плохая. Будешь делать, что тебе скажут — пацан будет жить. Начнешь восьмерить или рыпнешься к ментам — получишь сперва его писалку в коробочке, потом всё остальное в целлофане…

Георгий явственно вспомнил недавний сон: падающая башня и пальцы Игоря, лежащие перед ним на тарелке. Он стоял посреди комнаты, компаньоны смотрели выжидательно, и это напоминало сцену из какого-то фильма пятидесятых годов. Слова застряли в горле, и он молчал, прислушиваясь к отдаленному странному вою, который всё это время сопровождал речь звонившего и который поначалу Георгий принял за помехи связи. Но вой вдруг начал становиться ближе и сложнее по обертонам, расчленяясь на невнятные возгласы и всхлипы, а затем Георгий ощутил, как у него по-волчьи поднялись щетиной волосы на затылке.

— Какого чёрта вы там делаете?! — воскликнул он, всем сердцем обращаясь к высшим силам, чтобы они совершили чудо и не дали осуществиться его догадке. Но чуда не произошло.

— Всё понял, кучерявый? — голос в трубке охрип до сухого треска. — Нахапал, брюхо нажрал, надо делиться. Сольём у тебя чуток жирка. Короче, готовь пятьсот штук евро, наличными. Два дня тебе на сборы, один уже прошел. Получим бабки — вернем чушонка в полном комплекте. И, уж не обижайся за беспредел, пока ты суетишься, мы тут попользуемся. Пацанок твой — бланманже, ребята не остались равнодушны.

— Ты, уёбок, я же тебя найду и яйца вырву! — воскликнул Георгий в бессильной ярости. — Ты ещё не понял, с кем связался, мразь!.. Дай мне его, я хочу его слышать!..

Но в трубке уже звучали короткие гудки.

В старом, ещё довоенной постройки доме, доставшемся Маркову от деда, когда-то жили две семьи; общий длинный коридор теперь был переделан в узкую веранду. Георгий помнил, что в дальнем углу балконная дверь открывается прямо в сад. Он прошел мимо каких-то высоких растений в горшках, споткнулся в темноте о детский велосипед, ударил кулаком в стену.

Холодный воздух немного остудил его. Дождь прекратился, но на лицо и руки садилась промозглая влажная пыль. Мокрые ветки старых яблонь покачивались под ветром, словно соглашаясь: «Да, ты идиот, самодовольный кретин, всё прохлопал, никого не вини — сам, сам…». Не ко времени вспомнился стишок, который Игорь прочел ему пару дней назад за завтраком: «Вот она какая, наша молодежь: утром не разбудишь, ночью — хер найдёшь». Сообразил, что сейчас же нужно найти Максима.

Казимир подошел, обеспокоенно заглянул в лицо.

— Проблемы? Кто это был?

Георгий выругался, отбрасывая намокшую сигарету.

— Уроды уголовные! Мрази… Он мне ответит за это бланманже, гондон!

Марков тоже спустился со ступенек крыльца.

— Ты погоди, успокойся… В чем вопрос?

Георгий взял у Саши стакан с виски, глотнул и отдал обратно, сообразив, что если сейчас начнет пить, то уже не сможет управлять собой.

— У них Игорь, — сказал он, отерев рукой лицо.

— Ну-у, слушай, всё это ещё надо проверять, — начал было Марков, но Казимир остановил его.

— Тихо! Когда и сколько?

— Пятьсот тысяч, два дня… Или завтра? Сказал, будет ещё звонить. Они там что-то делают с ним, он кричит…

— Всё, всё, порядок, — Казимир обнял Георгия и повел в дом. — Главное, ты не нервничай. Сосредоточься. Сейчас надо действовать оперативно.

Марков вмешался, нервно кусая ус:

— Алё, кончайте психоложество. Во-первых, позвони ему на телефон — уже чтобы проверить. Может, это шутка просто, ха-ха. Ну, розыгрыш. А если нет, то это Сирожи. Или твоя жена. В любом случае, надо торговаться.

— Во-первых, — возразил Казимир, — звоним Осипенко. Есть люди, которые этим занимаются профессионально, надо обращаться к ним.

— Во-первых, сейчас не девяностые годы, — заспорил Марков, снова протягивая Георгию стакан. — Может, это просто левые какие-то, залетные. Поймут, с кем связались, и подожмут хвосты. Так что не надо паники, никому не нужен твой драгоценный Игорек.

— Нет, я не буду пить, — отказался Георгий. Его душевное потрясение уже материализовалось в виде спазма желудка и ноющей боли в груди. Вкус табака вдруг сделался отвратительным. — Это не розыгрыш. Нужно позвонить Максиму.

— Правильно, действуем по плану, — согласился Казимир. — Только спокойно. Надо — заплатим. А потом по любому найдем их, и снова получат. Этих уродов надо наказывать реально.

«Мне плевать на потом, если сейчас его мучают и, может быть, убьют», — хотел возразить Георгий. Но, внезапно целиком осознав эту мысль, стряхнул её с себя, как омерзительное насекомое.

В квартире Игоря, куда Георгий приехал с Казимиром, было тихо и пусто. На кухне в раковине мокла кофеварка с приставшей на дне кофейной гущей, в мусорном ведре обнаружилась бутылка из-под дешевого испанского вина. Мебель стояла на своих местах, не было заметно ни следов борьбы, ни какого-то особого беспорядка — разве что в коридоре на стене и на полу виднелись небольшие бурые пятна, похожие на засохшую кровь. Сообщение, явно адресованное Георгию и более доходчивое, чем любая записка, Чугунков обнаружил в спальне. Лежащее на подушке тельце котенка с размозженной головой успело уже окоченеть.

Осипенко со своими ребятами появился довольно быстро. Осмотрев квартиру, отвел Георгия в сторону и попросил предоставить ему записи с прослушивающей аппаратуры в кабинете Марьяны — такой доступ мог быть получен только в исключительном порядке. Он также предложил привлечь к делу проверенного сотрудника, своего бывшего сослуживца — с условием, что тот будет действовать неофициально. Бандиты «наследили», и специалист из органов мог посодействовать в установлении их личностей и в скорейшем розыске. После этого разговора Георгий почти уверился, что Марьяна имеет отношение к делу.

Она не сразу взяла трубку, а когда всё же ответила, голос прозвучал неприязненно и резко:

— Ты смотрел, который час, Георгий? Я сплю. У тебя что-то срочное?

— Кто это организовал? — напрямую спросил он. — Это твоя затея? Или Сирожей?

— Я не понимаю, о чем речь, — произнесла она раздраженно. — И ничего не хочу знать о твоих делах.

Это означало, что она уже всё знает.

— Послушай меня, Маша, — проговорил Георгий со всей силой вкрадчивого убеждения, на какую был способен. — Я признаю, что виноват перед тобой. У нас не всё сложилось… Ты задета, оскорблена — я понимаю. Допустим, ты решила отомстить, и тебе дали плохой совет… Но сейчас ещё можно всё вернуть! Нужно сделать так, чтобы этот заказ… или не знаю, как назвать, — был немедленно отменен. Я заплачу неустойку или что там, сколько нужно, даже полностью всю сумму! Но они должны освободить его немедленно, прямо сейчас. Пусть скажут, куда приехать — в лес, на дорогу, куда угодно… А я обещаю, что не буду против них предпринимать…

— Я не желаю больше слышать про твоих любовников! — перебила Марьяна, переходя на крик. — Пусть его обольют серной кислотой, разрежут на куски и пришлют тебе по почте — я буду только рада! Слышишь, мне омерзительна вся эта грязь! Если я в чем-то и виновата, то только в том, что терпела это слишком долго!

Георгий не испытывал ни удивления, ни сочувствия к ней — только огромную, всё растущую злость. Он вышел на лестницу, прикрывая трубку рукой.

— Запомни и передай своим Сирожам, что это был очень неудачный ход. Это игра ниже пояса, и вы заплатите. Если с Игорем что-то случится, я завтра же начну развал компании. Ты потеряешь всё, акции пойдут на сторону, у меня есть для этого очень предприимчивые ребята! А тебе я обеспечу десять лет судов и разборок с рейдерами! После чего от компании твоего отца, которой ты так гордишься, останется три пустых счета, старая мебель и ржавый сейф!!!

— Как же я тебя ненавижу, — с ответной злостью прошипела она. — Ты обкрадывал отца и меня всё это время! У нас есть доказательства, ты будешь отвечать! Ты всё вернешь до копейки, отдашь «Альмагест», который ты увел по подложным документам, и сядешь в тюрьму за мошенничество и за легализацию!

Он сосчитал до пяти и отвечал уже почти спокойно.

— Марьяна, не будь дурой, не верь им, не давай себя использовать! Прошу тебя, не ввязывайся в эти разборки. Если ты станешь помогать топить меня, я всех утащу с собой, — пообещал Георгий. — Мне есть что предъявить и тебе, и Сирожам… Я никого не пожалею!

Повисла пауза, затем она вдруг спросила дрогнувшим голосом:

— Ты сам-то слышишь себя, Георгий? Ты совсем ополоумел. И всё из-за этого… из-за дрянной проститутки мужского пола? Из-за него ты готов сломать нашу жизнь? — Замолчав на секунду, видимо, справляясь с собой, она тут же резко объявила: — Что ж, нам больше не о чем разговаривать… Я и в самом деле была дура, что когда-то поверила тебе.

Когда она повесила трубку, Георгий сел на ступеньку лестницы, чувствуя себя опустошенным и разбитым. Он подумал, что по гамбургскому счету Марьяна права. Спасая Игоря, он рисковал всем своим благополучием — результатом труда и компромиссов, честной и шулерской игры, смелости, ловкости рук и ума. Ещё не поздно было повернуть назад — завтра же утром сесть на самолет в Аликанте, повиниться перед женой, дать задний ход сделке по «Альмагесту». Марьяна была ферзем, главной фигурой в той партии, которую разыгрывали Сирожи. Вернув её, он возвратил бы себе важное преимущество в уже открыто начатой войне. Он мог отказаться платить похитителям, или тянуть время. Никто не осудил бы его, что он не смог выручить парня, который, возможно, сам впутался в неприятности…

Опомнился Георгий так же внезапно, как отвлекся. Дверь в квартиру Игоря была приоткрыта, и кошачий трупик, лежащий на подушке, был весомее, чем все доводы в пользу «гамбургского счета».

— Два безобразных демона приехали из китайской провинции Чу и устроились работать шоферами маршрутных такси, — рассказывал Казимир по телефону ребенку, который никак не хотел засыпать. — Главная миссия демонов была — как можно больше вредить другим водителям на дороге…

— И как он, нормально спит после таких сказок? — спросил Георгий, когда они с Чугунковым уже садились в машину, чтобы ехать домой.

— Ага. У них сейчас другая реальность. «Красная шапочка» не катит. — Взглянув на Георгия, Казимир предложил: — Вот что, поехали к нам. Оксана борща наварила — с чесночком, с укропчиком, настоящий украинский борщ. Положим тебя в тёщиной комнате.

— Спасибо, я на Мытнинскую, — отказался Георгий. — И спасибо тебе за поддержку. Поверь, я оценил.

Смущаясь, как всегда, когда его хвалили, Казимир махнул рукой.

— Ладно, о чем речь… Если и правда чем-то конкретно… Ты денег-то соберёшь?

— Собираю, — кивнул Георгий. — Поторгуюсь завтра. Может, скинут сотню. Ты сам придумал эту провинцию Чу?

Казимир пожал плечами.

— Конфуций — мог бог и учитель, ты же в курсе. Например, притча. Один упрямый чудак вроде нашего Сашки отправился в провинцию Чу, но ошибся направлением. Дорогой он познакомился с попутчиком и рассказал, куда едет. Попутчик удивился и говорит: «Но провинция Чу находится на севере». «Не проблема, у меня комфортная повозка», — отвечает наш деятель. «Но вы направляетесь на юг», — снова возражает попутчик. «Фигня, я взял нормально денег на дорогу». «Но вы движетесь в противоположную сторону!». «Ничего, — говорит тот китаец, — мой кучер мастерски правит лошадьми».

— И что из этого следует? — спросил Георгий, почти не слушая его.

— Чем больше у тебя денег на дорогу и чем быстрее твои лошади, тем дальше ты будешь от цели, если вместо севера едешь на юг.

Поймав суть мысли, Георгий закрыл глаза и усмехнулся.

— Зато можно выиграть на скачках.

— Это да, — кивнул Казимир.

Ночь Георгий провел тяжело и беспокойно. Приехал Максим, немного удивленный тем, что за ним выслали вооруженную охрану. Он не задавал вопросов, и Георгий сам вкратце обрисовал ситуацию. Было решено, что как только будут оформлены доверенности, сын вылетит в Женеву к Вальтеру и поможет решить вопрос с закрытием фонда.

В одиннадцать утра появился Осипенко и представил своего «переговорщика», человека по фамилии Панибрат. Они уже кое-что знали о предполагаемых похитителях. Так, по записи с камеры наблюдения в подъезде и по отпечаткам в квартире был идентифицирован Дмитрий Бубнов по кличке Бубен, мастер спорта по гребле, неоднократно судимый за разбойные нападения. Он состоял подручным у некоего Леонида Сафонова, вора в законе, коронованного в Ростове девять лет назад, известного в криминальных кругах как Лёня Крымский или Лёня Свояк. Последний провел на зоне почти двадцать лет из своих пятидесяти, сидел за разбой и убийства. Его дважды пытались привлечь по делам с похищением заложников, и оба раза он скрывался за границей, а дела разваливались в суде. Труп одной из его жертв, молодого грузинского предпринимателя, был случайно обнаружен через год после исчезновения. Студента, сына мэра подмосковного городка, за жизнь которого отец выплатил семьсот тысяч долларов, так и не нашли.

«Переговорщик» вкратце описал тактику похитителей. Банда Свояка всегда действовала по заранее продуманному плану. Заложника «брали» в подъезде или на входе в квартиру, затем какое-то время перевозили с места на место, подвергая пыткам. Преступники были хорошо оснащены технически, переговоры вели через турецкую или иорданскую спутниковую связь. Передача выкупа проходила разными способами. Как правило, за деньгами приезжал в условленное место посредник, случайный человек, на которого оказывалось давление путем угроз и шантажа. Посредник не знал о местонахождении заложника и не был связан с преступниками напрямую. В пяти случаях по пяти возбужденным делам заложников не возвращали живыми даже после получения денег. В четырех случаях из пяти не имелось и трупов — жертвы до сих пор были заявлены в розыск. В одном деле оперативникам удалось восстановить всю цепочку событий — выйти на заказчика, обнаружить место, где содержался заложник, собрать записи переговоров, но тело так и не было найдено, и предъявить Свояку обвинение не удалось.

Рассказывая всё это, «переговорщик» хотел убедить Георгия, чтоб тот не пытался вытащить Игоря сам, а обратился с заявлением в следственный комитет и затем содействовал задержанию и наказанию бандитов. Но такой вариант пока не рассматривался.

Каждую минуту Георгий ожидал звонка похитителей, но они молчали, зато, по закону Мерфи, постоянно звонили самые неожиданные и случайные люди. Среди них был и знакомый антиквар, который пригласил заехать к нему и посмотреть новые поступления. Георгий Максимович сослался на занятость, обещая появиться на днях, но его собеседник проявил необычное упорство, настаивая на важности личной встречи и исключительной срочности вопроса, в котором, по его словам, был заинтересован не он один.

Антиквар сам открыл дверь в салон, куда Георгий приехал около семи вечера, а затем запер её. Георгий спустился в полуподвальное помещение, не слишком хорошо освещенное, и сразу увидел стоящего у витрины Майкла Коваля.

Тот протянул руку.

— Здравствуйте, Георгий Максимович. Извините за конспирацию, но я предложил это место, потому что тут вполне безопасно… В смысле лишних глаз и ушей. Хочу поговорить об ужасающем инциденте, который имеет место быть.

Антиквар проводил их в свой тесный, заставленный громоздкой мебелью кабинет, предложил кофе. Коваль напомнил, что пьет только негазированную воду; Георгий тоже отказался — за последние сутки он выпил столько кофе, что уже не чувствовал вкуса. Антиквар вызвался сам сходить за минеральной водой в ближайший магазин, заперев их в лавке, и Коваль одобрил эту инициативу и даже намекнул, что тот может не торопиться.

— В первую очередь, должен сказать, что очень сожалею, — начал Коваль, когда они остались вдвоем. — Это ещё раз подчеркивает, в какой стране мы живем. Подобные вещи не должны происходить в цивилизованном обществе.

— Вы имеете отношение к этому? — спросил Георгий.

— Разумеется, нет, — твердо ответил тот. — Но могу предположить, кто за этим стоит.

Глядя на него, Георгий почему-то вспомнил ортопедические ботинки, и то, о чем как-то вскользь проговорился Игорь: какие-то его особые предпочтения в сексе, связанные с причинением боли партнеру.

— Я тоже многое могу предположить, это ничего не дает. У вас есть конкретные предложения?

Тот уставился на Георгия своим немигающим, чем-то необъяснимо неприятным взглядом.

— Вы, Георгий Максимович, как это говорится, обласканы судьбой. Могу предполагать, что вы здоровы, к тому же хорошо обеспечены, полны сил… и обаяния. У вас прекрасный сын и заботливая жена. Я отдал бы всё, что имею, за два года жизни в вашем теле… Говорю это, чтоб вы поняли, как легко вас не любить.

— Давайте без прелюдий, — поторопил Георгий.

— Хорошо, только позвольте рассказать вам легенду про одного святого, которого искушал дьявол, — отвечал тот невозмутимо. — Сатана спорил со святым, что во всем может одолеть его. Он говорил: «Ты питаешься одной водой и хлебом, а я совсем не ем. Ты проводишь ночи в бдениях на молитве, а я совсем не сплю». «Но есть одно качество, в котором я превзошел тебя», — возразил ему святой. «Что же это?» — удивился Сатана. «Это смирение».

Георгий сразу и внезапно разозлился.

— Меня второй день кормят какими-то баснями… Это всё, что вы хотели мне сказать?

Словно испугавшись, что он сейчас уйдет, Коваль сделал несколько суетливых движений.

— Простите за это предисловие… Просто я хотел узнать, что вы намерены делать? Вы собираетесь платить?

— Допустим.

— Вы уже подготовили достаточную сумму?

— К чему этот вопрос?

— Я возьмусь передать эти деньги, — проговорил он.

Георгий, меньше всего ожидавший подобного поворота, поднял брови.

— С какой стати вы решили, что я стану вам доверять? И каким боком вы тут замешаны? У вас есть выход на этих ублюдков? Тогда помогите просто повязать их на месте.

— Не всё так просто, — пробормотал Коваль, вскидывая голову. — Я только предполагаю, что смогу наладить с ними контакт. У меня есть некоторые связи в закрытых кругах… Конечно, данные люди, если их можно назвать людьми, не подчиняются субординации авторитетов… Но в любой ситуации есть свои методы воздействия.

— Я сам повезу деньги, — заявил Георгий. — Если нужно — один, без охраны и посторонних… Я должен быть уверен, что с Игорем всё в порядке.

— Не будьте наивны, с вами эти люди не станут сотрудничать, — горячо возразил Коваль. — Во-первых, вас просто прикончат… а потом убьют его. Они беспредельщики, уткороботы, для них не существует общечеловеческих правил. Я же буду выступать как посредник, от имени влиятельных в определенной сфере персон, которых они хотя бы немного принимают в расчет. Для меня это тоже огромный риск, и не могу обещать, что на сто процентов уверен в успехе. Но я давно не берегу свою жизнь… Я должен хотя бы попытаться спасти близкого нам обоим человека.

Весь день сердце Георгия давало знать о себе аритмией и короткой ноющей болью. Теперь боль внезапно усилилась и сковала всю левую часть тела.

— А во-вторых, — продолжал Коваль, — у нас просто нет другого варианта. С ним могут сделать что угодно, в любую минуту, и это будет на вашей совести. Я предупреждал вас, что не следует так легкомысленно относиться к возможностям своих врагов.

Боль мешала сосредоточиться, но Георгий изо всех сил старался понять, какой подвох кроется за предложением его странного собеседника. Он спросил:

— Кстати, откуда вы узнали? Просто интересно, как добывают информацию такого рода? Ведь был посвящен только узкий круг людей.

— Информация такого рода распространяется быстрее, чем вы можете предположить, — ответил тот уклончиво.

В этот момент в кармане Георгия зазвонил телефон.

Простуженный голос звучал на этот раз почти дружелюбно:

— Ну что, кудряш, собрал бабло?

Георгий успел подумать, что это всё напоминает шахматный этюд или нотную партитуру — похитители, не звонившие весь день, давали о себе знать именно сейчас, в присутствии Коваля.

Он вышел с трубкой в торговый зал антикварной лавки, где в полумраке матово блестел в витринах фарфор и плешивый Вольтер пьяно щурился из-за шкафа.

— Дай мне с ним поговорить, — потребовал он, следуя инструкциям Панибрата. — Получишь деньги, только если с ним будет всё в порядке. Мне, конечно, не собрать всю сумму, но триста тысяч есть уже сейчас.

— Ты лучше меня не заводи, клоун пидорский! — захрипел уголовник с прежней злобой. — А то я найду твоей балерине применение! Слыхал, сколько в Эмиратах дают за печень от живого донора? У меня и покупатель есть!

— Я сказал, я делаю всё от меня зависящее, — ответил Георгий, стараясь сохранять хотя бы видимость спокойствия. — Это не просто, требуется время! Соглашайся на триста сразу. И пусть он скажет, что с ним всё нормально… Иначе мне не интересна эта сделка!

— Во, харя буржуйская! Ну, щас я тебя заинтересую.

Бандит прокашлялся в трубку, связь прервалась на несколько секунд, а затем Георгий услышал Игоря. Тот сказал всего несколько слов, медленно и невнятно, словно рот его был заполнен ватой. Затем он снова взвыл как больное животное. Это было настолько тягостно, что Георгий почувствовал едкие как щелочь слезы на глазах — первые слезы за несколько последних лет, исторгнутые не смехом или физической болью, но душевным страданием.

— Короче, всё осознал, говножуй? — захрипел в трубке ненавистный голос. — Жду до завтра, до утра. Давай четыреста, но ни копейкой меньше. А то вскрою твоего Игорька, как консервную банку. Мы здесь работаем без наркоза, ты понял меня?

Георгий сжал кулак, ударил по бронзовой скуле Вольтера, расшиб руку и на время отвлекся на эту боль. Коваль стоял в неосвещенном коридорчике и, видимо, слышал весь разговор.

— Вы не будете против, если я сделаю себе инъекцию? — проговорил он. — У меня поднимается сахар. Вы не поможете мне?

«Я не буду против, если ты сейчас воткнешь вилку себе в горло», — подумал Георгий, но подошел и расстегнул запонку на его манжете, помог закатать рукав.

Расставив на стекле витрины несколько пузырьков с лекарствами, Коваль выбрал нужный, распечатал одноразовый шприц.

— У вас диабет? — спросил Георгий из необязательной и ненужной сейчас вежливости.

Тот посмотрел с равнодушным удивлением.

— Неужели вы не знаете? У меня ВИЧ. Значит, Игорь вам не сказал… Он всё-таки прелестный мальчик. Добрый, искренний, порядочный в отношениях. Это редкость в наше время, как белый единорог. Мы не должны его потерять.

— Мы? — переспросил Георгий.

— Что вы решили? — перебил Коваль, отирая обильный пот со лба и подбородка аккуратно сложенным платком. — Даете мне карт-бланш?

— Я позвоню вам, — ответил Георгий. — Завтра утром.

— Нет, никаких звонков, — Коваль убрал лекарства в бумажный пакет. — Пусть утром ваш доверенный человек — кому вы по-настоящему доверяете, — привезет деньги сюда. И оставит у Якова Михайловича. Я начну действовать прямо сейчас.

Яков, владелец антикварной лавки, уже спускался к ним по лестнице.

Георгий коротко попрощался с ними, вышел на свежий воздух. Сел в машину, ожидавшую его на набережной.

Голос Игоря ещё звучал у него в ушах. Он ни на минуту не доверял Ковалю, но тот предлагал пока единственный потенциально реализуемый план. В баланс нужно было засчитать и то, что он, как и Георгий, был заинтересован в деле лично.

Звонок Владимира Львовича стал ещё одной, последней неожиданностью этого дня. Уже много лет политик общался с внешним миром через многоструктурный кордон помощников и заместителей, но в этот раз звонил сам.

— Как самочувствие? — спросил он с оттенком любопытства в голосе. — Не разбудил?

— Нет, — ответил Георгий. — Как ты? Уже знаешь про наш локальный конфликт?

— Знают в Казани, что люди сказали… Когда ты в Женеву?

— Теперь как получится, — проговорил Георгий, пытаясь понять, сообщили ли ему уже о похищении. — Появились кое-какие неотложные дела…

— Жаль, — проговорил тот после паузы. — Не успеешь к открытию лыжного сезона.

Георгий возразил:

— Задержусь всего на несколько дней.

— Мне всегда это нравилось в тебе: стараешься сохранить лицо, — проговорил Володя задумчиво. — Но есть и другие части тела.

Георгий подумал, что если люди из секретных служб прослушивают разговоры политика, для них не составит особого труда разобрать эту шифровку из центра. Алекс Юстасу: «Смазывай лыжи и уноси задницу».

Он попросил водителя Лёшу остановиться где-нибудь на набережной у магазина и купить ему сигарет. Сам он тоже вышел из машины, глядя на чёрную, высоко поднявшуюся реку, связанную позвонками мостов и цепями нервов — фонарей.

Он вспомнил почему-то притчу Казимира про незадачливого китайского путешественника, и подумал с каким-то давно уже забытым лихим отчаянием: «И плевать. Всё не отнимут. Значит, придется зарабатывать на скачках. Или открыть подпольное казино».

Эта мысль немного развеселила, но тут же он вспомнил голос Игоря и направился к машине, посасывая разбитые костяшки пальцев.

 

Глава 9. ЭЛИКСИРЫ САТАНЫ

Всё это время (два или три дня, он не мог сказать точно) Игоря перевозили с места на место в кузове грузовичка, где за тюками с китайским ширпотребом была устроена потайная нора, чтобы только поместиться человеку. Наконец он оказался в каком-то загородном доме, в подвальной комнате без окон, с голой лампочкой под потолком. Один из бритых, Костя, привел его сюда и пристегнул наручниками к железной кровати. Поставил рядом бутылку с водой и пустое ведро.

Игорь сильно страдал от боли: у него было разбито лицо, обожжены окурками руки и грудь, распухли и горели огнем половые органы. Видимо, были сломаны ребра — не получалось глубоко вдыхать и прикасаться к левому боку. Во рту ощущался противный вкус крови.

Приспосабливаться к жизни с поврежденным телом было тяжело, и всё же боль уже стала понятной и выносимой, в отличие от мучительного ожидания. Как приговоренный к казни, всякий раз, заслышав голоса своих похитителей, скрип открываемой дверцы фургона или скрежет ключа в двери, он проваливался в ледяную прорубь страха.

Он понимал, что должен скоро умереть, и эта мысль была словно остуженная вода внутри его горячей больной головы. Бритые охранники больше не били, но обращались с ним небрежно и грубо, как с приготовленной на выброс вещью. Так же груб и равнодушен был старик Леонид Игнатьевич, даже когда приходил к нему один. Правда, об этих минутах Игорь старался не думать, решив для себя, что, может быть, это тоже часть его воспаленного бреда, как тот человек, который, назвавшись Чёрным пешеходом, стал являться ему и требовать его живое сердце в обмен на своё железное.

Странность была в том, что теперь, лежа в жару на продавленном матраце, стараясь больше не плакать и не касаться локтем больного бока, то просыпаясь, то снова погружаясь в полуобморочный сон, Игорь готов был понять какой-то самый важный смысл всего существования. В нем постоянно шла лихорадочная умственная работа — бетономешалка в голове, как выразился однажды Бяшка. Он просматривал файлы своей жизни, словно папки с фотографиями — с последних дней до времени, когда только начал осознавать себя. И всякий раз его мысли тем или иным путем возвращались к главному. К тому, чем был для него Георгий Максимович.

Он вспоминал, как жил с матерью в актерском общежитии, где его баловали балерины и молодые танцовщики из кордебалета. Они жили очень бедно, но понимать это он начал лишь потом. В детском саду у него было много друзей. Он пошел в школу, и эти друзья потерялись, но появились новые. В старших классах, в другой школе, он уже ни с кем близко не дружил.

Когда мать встретила дядю Витю, Игорь сразу почувствовал внутренний протест — ведь её любовь, раньше принадлежавшая ему целиком, теперь разделилась надвое. Но только после их переезда в квартиру отчима Игорь понял со всей очевидностью, что их история превращается в сказку с несчастливым концом.

Рядом с дядей Витей предчувствие беды глубоко поселилось в его душе, и он жил, не отрывая внутреннего взгляда от этой глубины. А мать, словно заколдованная царевна, погружалась в свой мир, отдаляясь, старея на глазах, превращаясь в чужую женщину, злую и равнодушную. Виной этому была не только болезнь. Дядя Витя сломал её, как хрупкую игрушку, и сломал бы Игоря, если бы не какое-то почти бессмысленное его упорство. Игорь поверил, что упорствовал не зря, когда в его сердце вошел Георгий.

Лежа в темноте и привыкая дышать короткими глотками, Игорь думал о том, что Георгий Максимович перевернул и стронул с места его душу, как весенняя река вскрывает и ворочает лёд. И судьба, назначенная ему дядей Витей — армия, рабочая профессия, женитьба, гибель в пьяной драке или за рулем груженой фуры, — обернулась чем-то совсем другим.

За это время ему только однажды позволили поговорить с Георгием, и теперь было немного стыдно за слова, которые он кричал в телефонную трубку, всхлипывая от боли. Он не хотел выглядеть трусом, хотя сейчас это, казалось бы, уже не имело значения.

Стараясь не упрекать Георгия Максимовича за то, что случилось, он всё же невольно думал об этом — почему тот не предчувствовал опасности и не предупредил о ней. И почему обидел не здравомыслящих, а самых мстительных своих врагов, которые захотели наказать его медленной казнью вины за страдания и смерть близкого человека.

Хотя, вероятно, так и было предначертано: Игорь должен был преодолеть судьбу и заглянуть в запретную комнату, где цвел зачарованный сад. За это он и был наказан, как и положено в сказке. Он должен был с процентами вернуть плату за счастье, выданное по поддельной накладной.

Вспоминал он и о том, что сам хотел умереть — тогда, направляясь в расселенный дом через дорогу. А теперь смерть желала обладать им, как жадный неумолимый любовник. Это поцелуи смерти ожогами горели на его запястьях и груди.

Дверной замок лязгнул среди ночи — по крайней мере, Игорю казалось, что была ночь, — и в комнате включили слепящий свет. Защищая локтем голову, Игорь сел на постели, приготовившись к самому плохому, чувствуя горячие удары крови в ушах и в больном боку. Прислушиваясь к голосам, он понял, что в подвал вошли сразу несколько людей. Он узнал охранника Костю, Леонида Игнатьевича и почему-то голос Майкла Коваля, который нельзя было спутать с другим. Приоткрыв глаза, Игорь и в самом деле увидел Майкла, который стоял у его кровати. Он сообразил, что бредит, и только следил за странным развитием своего кошмара.

— Ничтёнка, пацанок попался безотказный, — скалил железные зубы Леонид Игнатьевич. — И в нашем деле есть место празднику.

— Почему он в таком состоянии?! — воскликнул расстроенный Майкл, показывая, чтобы с Игоря сняли наручники. — Кто это допустил?

— Что творится по тюрьмам советским, трудно, граждане, вам передать — как приходится нам, малолеткам, со слезами свой срок отбывать, — пропел козлиным голосом старик, издеваясь.

Майкл нервно оборвал его:

— Я, Лёня, буду ставить вопрос! Были договорённости… Есть понятия, так дела не ведут. Посмотри, что у него с лицом!

«Нет, это не сон и не бред, это на самом деле», — вдруг осознал Игорь. Как ни странно, среди всех людей, с которыми он был близок за свою жизнь, единственным, о ком он совсем не вспоминал в эти дни, был Майкл.

Удивительно и необъяснимо было появление Коваля здесь, среди уголовников, с которыми тот, очевидно, был хорошо знаком и разговаривал без всякого страха. И Игорь в отчаянии зацепился за эту надежду. Может быть, Майкла послал Георгий? Может, они нашли какой-то способ вытащить его отсюда? Майкл подаст знак, и в дом ворвутся люди с автоматами, а старик упадет на пол, сложив руки на затылке, как показывают по телевизору в криминальных новостях?

— А какого лысого мне на него смотреть? — ухмыльнулся Леонид Игнатьевич. — Или ты насчет любви и ласки? Так пользуйся, мы не жадные. Вазелинцу одолжить?

Игорь никогда не видел у Майкла такого выражения — он сморщился и оскалился, и даже Леонид Игнатьевич отступил от него, словно боялся быть укушенным острыми мелкими зубами.

— Я к тебе приехал лично, чтоб разрулить вопрос по-деловому, — шипел весь ощетинившийся Коваль, — а ты понтуешься, как баклан на первой ходке! Это беспредел, что ты творишь! Тебя предупреждали, а ты пошёл на прямое неуважение к людям… Так шашлычники работают, а не профессионалы! Помочь специальность поменять, Лёня!?

— Не по твоей должности, бухгалтер, — зло и нервно ответил старик, который почему-то опасался Коваля, хотя и не хотел этого показывать. — Не ты мне жиковины на пальцы набивал, не тебе меня учить!

Майкл помолчал, а затем проговорил примирительно, видимо, решив принимать ситуацию, такой, какой её застал:

— Никто тебя не учит, Лёня. Но есть договоренности… Я не могу это клиенту показывать. Нужно обработать ему лицо, переодеть в чистое… Пластырем заклейте, хотя бы. Мне самому тяжело смотреть. Не понимаю, какая была необходимость…

В эту минуту в уплывающем сознании Игоря сформировалась новая мысль: он вдруг понял, что Майкл заодно с бандитами и что он не будет помогать, а тоже хочет отомстить Игорю за причиненную когда-то обиду. Может быть, сам Майкл и задумал это похищение, чтобы заставить Георгия Максимовича страдать.

— Ишь, какая принцесса! — хохотнул старик и сделал знак Косте. — Ладно, веди пассажира наверх. Пускай подмоется. И выдай ему там шмотки, рубаху какую-нибудь…

— Не понимаю, какая была необходимость, — повторил Майкл, поворачиваясь к выходу и следуя за стариком.

Костя повел Игоря в жилую часть дома, взял в шкафу одежду и полотенце. Второй охранник, Юрец, беседовал в коридоре с худым сутулым человеком, которого Игорь видел в первый день в сауне с Леонидом Игнатьевичем — видимо, тот приехал с Ковалем. Почему-то эта встреча навела Игоря на мысль, что его убьют сегодня ночью, на рассвете, на заднем дворе дома, где уже была приготовлена большая ржавая бочка с сухим цементом. Цемент зальют водой, Костя или Юрец накинут ему на шею удавку и затянут так, что лопнет кожа над кадыком. Потом его тело погрузят в плохо перемешанный раствор, и он застынет в неловкой позе, замурованный в цементной тверди как окаменелая ракушка. Наутро грузовичок остановится у разоренных корпусов давно закрытого завода, в глухих, далеких от города местах, и бочку покатят к пожарному водоему, заросшему жесткой осокой.

Вода, текущая из душевой лейки, была чуть теплой и ржавой на вкус. Раны на лице и теле снова начали кровоточить, и от резкой боли Игорь почувствовал слабость и дурноту, но всё же смог, сидя на корточках на дне ванны, кое-как умыться и отмыть с тела засохшую грязь.

Пока он принимал душ, Костя брил свой шишковатый череп электрической бритвой, разглядывая себя в зеркало и насвистывая блатной мотив. Тогда Игорь подумал, что это, наверное, всё-таки продолжается бред — бесконечный липкий полусон болезни, который дозрел до того, чтобы в любую секунду прорваться кошмаром.

Он слышал механический зуд бритвы, шум воды в трубах; видел все подробности окружавшей его реальности: разводы ржавчины на желтом кафеле, седой волос, прилипший к мылу, свои опухшие ноги с разбитыми коленями. Но логика кошмара готовила его к тому, что вот-вот из сливного отверстия поползут черви, а из зеркала появится черная рука и схватит Костю за горло. А может быть, из зеркала появится Майкл.

— Ну, чего ты там, приспал? — поторопил свежевыбритый охранник. — Вылезай.

Его испачканную одежду Костя сунул в пакет, а Игорю протянул чистую футболку и спортивные штаны. Потом он дал Игорю пластырь, чтобы тот заклеил кровоточащую бровь и подбородок.

Они уже выходили из ванной, когда раздался негромкий возглас Майкла:

— Скорее, ребята, сюда! Леониду Игнатьевичу плохо!

Костя бросился в гостиную, по пути расстегивая плечевую кобуру, а Игорь остался стоять в твёрдой уверенности, что кошмар начинает сбываться. Почти сразу он услышал два глухих хлопка и звук падения тела. Тогда, словно лунатик, бредущий во сне, он протянул вперед руки, сделал несколько шагов и заглянул в комнату.

Темноволосый человек без имени стоял посреди гостиной и клетчатым платком вытирал пистолет с накрученным на ствол глушителем, словно солдат, очищающий боевой меч пучком травы. Костя лежал у двери; из его горла, пульсируя, била кровь, напитывая цветастый ковер. Второй охранник, Юрец, сидел тут же у стены, за полированным трехстворчатым шкафом. У него была кровавая дырка в голове. В этой дыре жирно поблескивал желтый мозг, а руки и ноги мертвеца мелко дрожали.

Леонид Игнатьевич был ещё жив. Он хрипел, вцепившись в деревянные подлокотники кресла, перебирая по полу ногами, словно пытался бежать во сне.

«Лучше бы черная рука из зеркала», — с тоской подумал Игорь, чувствуя новый, на этот раз очень сильный приступ дурноты от терпкого запаха крови.

— Ради бога, не пугайся, — обходя кровавую лужу, проговорил Майкл. — Всё уже хорошо.

Игорю захотелось кричать и бежать из этой страшной комнаты, но, почему-то потеряв равновесие, он опустился на пол на четвереньки. Его вырвало желчью и кровью.

Майкл нагнулся к нему, как к ребенку, прижал к себе его голову, осторожно вытер губы белоснежным отглаженным платком.

— Бедный мой мальчик… Это чудовищно, что с тобой сделали эти звери. Такое нельзя прощать.

Он достал из кармана пузырек с какими-то таблетками, положил одну Игорю в рот.

— Вот выпей, это поможет. Главное — ты жив. Мы обратимся к лучшим врачам. Мы поедем за границу, в Америку, там прекрасные специалисты… Георгий Максимович сейчас имеет серьезные проблемы. Он просил меня позаботиться о тебе. Он присоединится к нам, как только сможет.

Чувствуя, что трясется уже всем телом, словно от огромного напряжения, Игорь проглотил таблетку, запил водой из протянутого стакана.

Леонид Игнатьевич, наконец, сполз с кресла на пол, выгнулся в судороге, пытаясь что-то сказать. Падая, он опрокинул низкий столик, и по полу покатились рюмки и почти полная бутылка коньяка.

Темноволосый человек с пистолетом подошел к умирающему и хотел выстрелить, но Майкл остановил его.

— Нет, подожди. Дай-ка мне.

Обернув ладонь платком, Майкл взял пистолет. Помог Игорю подняться. Вложил пистолет в его руки и сжал своими.

— Нужно закончить. Приставь сюда, к сердцу, и стреляй.

— Сука, цэреушник, — прохрипел Леонид Игнатьевич и попытался плюнуть в Майкла. У его губ выступила зеленоватая пена, кишечник опорожнился с характерным звуком.

Игорь закрыл глаза. Он хотел проснуться, пусть даже в подвале, прикованный к кровати, или в сауне, где его били по голове скамейкой, но только не в этой комнате с желтыми обоями и сине-зеленым ковром, где стояло безысходное зловоние смерти.

— Милый, родной мой мальчик, — шептал Майкл, с нежностью касаясь губами его щеки. — Мы не должны их жалеть. Они надругались над тобой, чуть не убили… Ты должен понимать, что добро бывает и таким. Стреляй, еб твою мать!

Игорю казалось, что он слышит голос Чёрного пешехода. Жгучая соленая жидкость текла по его лицу, он снова чувствовал боль в боку и тяжесть какого-то предмета в руках.

Затем он нажал курок, и в следующее мгновение наступила тишина.

Отчего-то ему казалось, что этим выстрелом он убил не другого, а самого себя, хотя одновременно он чувствовал, что странным образом продолжает жить. Он как будто ехал в машине, но здесь же росли пальмы и бугенвилии, а он лежал у бассейна с голубой водой и мучился жаждой. Кто-то заботливо прикладывал лед к его горячей голове, но это был не Георгий, а какой-то чужой и жуткий человек, который — даже во сне Игорь знал это, — теперь уже никогда, никогда его не отпустит.