Глава первая. Злоключения добродетели

«Остров тысячи храмов» не оправдал ожиданий Марьяны как по качеству сервиса, так и по уровню комфорта в туристических зонах. Пляжи были шумными и довольно грязными. Экскурсии к храмовым комплексам утомляли, вечерние развлечения были однообразны и скучны. Местные сувениры, народные легенды, костюмированные национальные танцы кечак и баронг – все это на поверку оказалось обычным надувательством для туристов и не имело отношения к подлинной жизни населения Индонезии. Но чтобы не вступать в открытый конфликт с остальными членами компании, Марьяне приходилось терпеливо выполнять все пункты намеченной программы на протяжении двух недель.

С Антоном Сирожем они жили в одном бунгало, но в разных комнатах. В первый же вечер, когда он явился к ней в спальню в халате и с бутылкой местной водки, она твердо обозначила границы их отношений – уважение к ее режиму, никаких посторонних в номере, никакой физической близости между ними.

Им приходилось составлять пару за обедом, в автобусе, во время посещения аттракционов, но это только раздувало огонь взаимного раздражения. Все вечера и некоторые ночи ее спутник проводил в местных барах, а сама Марьяна предпочитала почитать в постели книгу или прогуляться по пляжу, чаще всего одна. Она думала, что напрасно согласилась провести отпуск в компании с детьми. Особенно раздражали дети второй семьи, с которой также не получилось дружбы.

Конечно, ее не могла оставить равнодушной прекрасная природа Бали – вулканы, горные озера, пышная растительность. Но на острове было слишком мало уединенных мест, слишком много туристов и автомобилей. Стоило ей отойти от группы, чтобы насладиться видом горного ущелья или буддийской пагоды, как ее окружали кричащие дети или назойливые спутники со своими неуместными шутками, соль которых разъедала ее самые добрые намерения.

В последний вечер, в порыве не свойственного ей отчаяния, она выпила два крепких коктейля и все же оказалась в постели с Сирожем. Но и этот опыт завершился неудачей. Видимо, ее спутник уже растратил весь свой мужской заряд с местными проститутками, большую часть которых, как ей сказали, составляли переделанные в женщин мужчины.

Она вернулась в Петербург пятого января. На Рождество отстояла службу в том же соборе, где отпевали отца, исповедовалась и причастилась, но почти совсем не почувствовала прикосновения благодати, которой всегда ожидала в светлый праздник. Напротив, на душе было тягостно и смутно, она спала беспокойно и видела странный сон – Георгий с телом восточного божества, полульва, полудракона, занимался с ней любовью прямо в церкви, на том месте, где во время прощания стоял гроб. Сон был одновременно мучительный и болезненно приятный. Она хотела было пересказать его Светлане, опустив физиологические подробности, но затем поняла, что эта откровенность будет совершенно излишней.

Официально руководители подразделений возвращались из отпусков десятого числа, офисы были закрыты. Но Марьяна вышла на работу восьмого, собираясь заранее подготовиться к очередным собраниям. Заодно она решила наконец заняться некоторыми второстепенными вопросами, до которых не доходили руки за каждодневной текучкой. Среди этих вопросов был фидбэк по рекламному агентству. В силу специфики «Фэшн-Хаус» работал в рождественские каникулы, и Марьяна вызвала к себе Федора Дорошевского, чтобы разъяснить те пункты, которые давно пометила для себя.

Этот человек с нервным худым лицом всегда был ей неприятен, хотя она старалась не потакать личным чувствам в рабочих отношениях. Она знала, что он тоже не питает к ней симпатии, как и вообще к представительницам ее пола, которых, очевидно, считает существами третьего сорта. Поэтому она сразу дала понять Дорошевскому, что перед ним не женщина, а непосредственный руководитель и заказчик.

– Я изучила ваши отчеты за два года, но так и не смогла решить, как позиционировать ваше предприятие в составе холдинга. Вы – не профильный актив. Я знаю, что Павел Сергеевич не вникал в эти вопросы, считая ваше направление незначительным. Но я считаю иначе. Бизнес должен приносить прибыль. А весь ваш апсайд идет за счет холдинга. Я не вижу смысла в этом переливании воды из одной чашки в другую.

Заложив ногу за ногу и нервно сцепив пальцы на худом колене, Дорошевский возразил:

– Вы совсем недавно взяли на себя руководство компанией, Марьяна Павловна. А я работаю на своем месте уже почти десять лет. И считаю нашу фирму важной частью холдинга. На нас реклама, вся представительская продукция, разработка и поддержание корпоративного стиля, масса текущих мероприятий. К тому же мы ведем немало престижных сторонних проектов, в том числе международных. Получаем награды. Сотрудничаем с ведущими модными домами, с дизайнерами, с глянцевыми журналами…

– Все это мне известно. Но я не понимаю, почему рекламные потребности холдинга обслуживаете именно вы? Почему вы имеете льготную аренду и другие привилегии? Раз мы сотрудничаем по договорам оказания услуг, почему не устроить конкурс? Может быть, другая компания могла бы делать это лучше и дешевле? Может быть, ваши конкуренты, которым не нужно содержать такой раздутый штат, могли бы добиться более эффективной рекламной отдачи за каждый вложенный рубль?

– Раздутый штат? – переспросил он, дернув бровью.

– Это отражено в ваших отчетах. Я их подробно изучила. Но так и не поняла, зачем вам столько администраторов, техников, монтажеров, когда этих людей можно просто нанимать под конкретный проект? Все они занимают рабочие места и съедают прибыль. И еще целый полк моделей, которым вы платите зарплату, тогда как везде модели работают на краткосрочной контрактной основе.

Дорошевский воззрился на нее с тем выражением злой неприязни, с каким мужчины, презирающие противоположный пол, смотрят на женщин, осмеливающихся им возражать. Марьяна чувствовала, что повела разговор, может быть, излишне жестко, но отступать не собиралась.

– Я знаю, что вы сами начинали как манекенщик и, наверное, сочувствуете людям этой профессии, – продолжала она. – Но наш холдинг – не благотворительная организация и не фонд помощи потенциальным безработным.

– Стратегию развития в нашей фирме принято обсуждать в рамках, определенных уставом, – он смотрел так, словно намеревался силой взгляда поджечь ее волосы.

– Да, знаю, что лично я являюсь всего лишь рядовым акционером и не могу диктовать условия, – пожала плечами Марьяна. – Но холдинг – ваш крупнейший заказчик. Безусловно, в ближайшее время я поставлю вопрос о вашей деятельности перед советом директоров. И вы, как руководитель, должны прояснить для меня некоторые пункты, чтобы я сознавала, какую позицию мне занять.

На его лице мелькнуло новое выражение – словно он понял нечто важное, не сказанное вслух.

– А именно, какие пункты нужно прояснить? – поинтересовался он, приняв вдруг свободную позу и вытянув в проход свои длинные ноги в ботинках с логотипом бельгийского дизайнера, вещи которого Марьяна также иногда покупала для себя.

– Не знаю, – ответила она, не одобряя вытянутых ног. – Подумайте сами. Подумайте над своими методами руководства, и к чему они могут привести. Я уважаю вас как специалиста, но многое мне непонятно. Может быть, мне вообще непонятно присутствие вашей фирмы в составе холдинга и даже в этом здании. Потому что специфика вашего бизнеса негативно отражается на нашем реноме.

Помолчав с полминуты, он поднялся, холодно кивнул.

– Мне так и не стала ясна суть ваших претензий, но я подумаю над этим.

– А я обдумаю необходимость нашего дальнейшего сотрудничества, – парировала Марьяна, чувствуя, что совсем уж перегибает палку, но не в силах сдержать свои чувства.

Позже она пожалела, что затеяла этот неприятный и слишком эмоциональный разговор с Дорошевским один на один, как будто все эти вопросы нельзя было вынести на еженедельное совещание. Но в этот день ей предстояла еще одна тягостная встреча – уже когда она собиралась домой, секретарша сообщила, что ее хочет видеть Сергей Сергеевич Сирож.

– Был тут рядом, думаю – зайду, обниму по-родственному. Что ж ты не приехала к нам на Рождество? Вместе бы разговелись, я тоже постился, – заявил он, и, не дав Марьяне опомниться, взял ее за плечи, и расцеловал троекратно в обе щеки.

– Мы с вами не родственники, Сергей Сергеевич, – проговорила она, отстраняясь.

Он изобразил на лице огорчение.

– Что, мой обратно что-то напортачил? А он говорит, вы отдохнули – дай бог каждому, ни в чем себе не отказывали. А посвежела, загорела – персик! Так бы и куснул.

Ей показалось, что он пьян, но затем в голову пришла почти неправдоподобная догадка – старший Сирож решил сам приударить за ней, уже не надеясь на сына.

– У вас какое-то дело ко мне? – спросила она, оставшись стоять и не предлагая сесть ему, делая вид, что разбирает на столе бумаги. – Я ухожу сейчас, я занята.

– У нас с тобой теперь всегда будут дела, дочка, – заявил он, с обычной своей бесцеремонностью усаживаясь в кресло и осматриваясь, задерживая взгляд на тех перестановках, которые Марьяна сделала в кабинете отца. – Так уж у нас все повязано одной веревочкой.

– Мы с вами решили, что все спорные вопросы будем обсуждать на совете директоров в феврале, – проговорила она, стараясь сохранять присутствие духа.

Сирож выразительно вздохнул.

– Совет советом, а ты скажи мне, дева, зачем ты моему парню голову морочишь? Он сам не свой явился, места не находит. Ну если не нравится тебе мужчина, зачем же с ним на море ехать? Были бы чужие люди – разошлись и забыли. А после всего, что у вас там было, уже так сходу не разрубишь. Знаешь, как в народе говорят: не та хороша, что хороша, а та хороша, что к сердцу пришла.

Справляясь с первым порывом негодования, Марьяна все же села на свое место за столом, показывая, кто хозяин в этом кабинете. Сирож смотрел на нее с каким-то задорным любопытством – мол, что ты мне ответишь, ну-ка, поглядим?

– Сергей Сергеевич, я ценю вашу заботу, – проговорила она наконец. – Но я не понимаю, о чем идет речь. Если вам так хочется копаться в грязном белье, могу сообщить, что на Бали мы с вашим сыном жили в раздельных комнатах и все свое время Антон проводил преимущественно в злачных местах. Если вы пришли упрекнуть меня, что я его соблазнила и бросила, то это даже смешно. Вы знаете, я совершенно не тот человек… А сам он просто не в состоянии никого соблазнить.

Обычно добродушное, хитроватое лицо Сирожа с плоским носом и толстыми губами на секунду застыло, сделавшись неприятным, как сувенирная африканская маска. Затем он натужно рассмеялся.

– Ох-хохонюшки, тошно без Афонюшки. Игнат-то тут, да уряд-то худ.

Она молчала, начиная по-настоящему злиться, и он поднял руки, махнул, как бы устраняясь от решения проблемы.

– Ладно, Марьяна, я не лезу в ваши дела! Вы уж взрослые детки, сами разберетесь… Поссорились – помиритесь. А насчет злачных мест ты права. Антону надо с этим поубавить ход. Я сам человек старой закалки, для меня семья – святое. Конечно, в наше время проще было удержаться, а сейчас тебе и сауны, и массажи, и красотки с силиконом… Тут нужна женская мудрость, чтобы привязать мужчину и отвлечь от пустяков. Верно говорят: мужчина голова, а женщина – шея… Вот чего я не могу понять, – добавил он, пристально глядя на нее, – это когда мужик интересуется другими мужиками. Ну или мальчишками. На курорты возит, в ресторанах угощает… Меня уж совсем посторонние люди об этом спрашивают. А я и не знаю, что отвечать. Что за отношения такие, если пацан младше его сына? Что ты сама-то об этом думаешь, чем это объяснить?

– Я очень тороплюсь, Сергей Сергеевич, – чувствуя, как заливается краской, ответила она. – Меня совершенно не интересуют эти вопросы… Кому-то нравится слушать и переносить сплетни, но мне всегда это было противно!

– А знаешь, отчего кот гладок? – подмигнул Сергей Сергеевич, нисколько не задетый ее словами. – Поел – да на бок… Ну, не буду тебя отрывать. И мне пора, пойду. – Снова потянувшись поцеловать ее на прощание, он добавил: – А оболтусу своему я выскажу, не сомневайся. Пусть прощения просит, раз виноват. У нас с этим строго.

Он вышел, и Марьяна едва удержалась, чтобы не швырнуть малахитовое пресс-папье в закрывшуюся за ним дверь.

Она так и сидела, сжав руками виски, пока секретарша не позвонила сообщить, что принесли отчеты коммерческого отдела, которые она ждала. Вместе с отчетами секретарша положила ей на стол конверт от Федора Дорошевского.

В конверте находились копии личного дела, резюме и характеристика Воеводина Игоря Николаевича, а также макет обложки глянцевого журнала, который должен был выйти в конце января.

Она подумала, что Дорошевский понял все слишком буквально, и даже собиралась позвонить ему и высказать суровое недоумение. Но ей тут же стало ясно, что будет умней обойти вопрос молчанием. В лице Фреда она обретала важного союзника в той борьбе, которую ей, возможно, рано или поздно захочется начать.

Вглядываясь в лицо на фотографии, красивое и холодно-порочное, как у греческих музейных идолов, Марьяна словно почувствовала прикосновение ледяного мрамора к своей груди. И, разрывая фотографию в мелкие клочья, она ощутила почти сладкое удовлетворение.

 

Глава вторая. Трудные дети

Снег летел из-под колес, залеплял окна машины. В серой мгле промелькнули витрины Невского, блеснул шпиль Адмиралтейства, скелет Петропавловки выступил на влажном картоне неба, и открылась река под ноздреватым льдом. Город принимал путешественников в свои холодные объятия, пеленая в длинные рукава каналов, отрезвляя суровым дыханием.

Георгий легонько подтолкнул Игоря, задремавшего у него на плече.

– Просыпайся, заяц, приехали. Как ты, жив?

За день до отъезда мальчик подхватил какую-то желудочную инфекцию и неважно чувствовал себя в дороге.

– Температура комнатная, – пробормотал он сонно и, потягиваясь, взглянул в окно. – Ого, а здесь зима.

Леша поставил в прихожей чемоданы и ушел.

В квартире еще ощущался запах хвои, над зеркалом колыхалась гирлянда – напоминание о закончившемся празднике. Георгий снял ее и повесил Игорю на шею, пока тот стаскивал обувь, шатко балансируя на одной ноге.

– Так что, как живот? Дать еще таблетку?

Тот мотнул головой, моргая пустыми, блестящими со сна глазами.

– Дать мне сигаретку. И водки. И постельный режим.

– Кто-то собирался бросать курить, – напомнил Георгий, протягивая ему пачку.

– Бросай курить, вставай на лыжи – и вместо рака будет грыжа! – парировал тот довольно бодро.

На столе в гостиной поблескивали лентами нарядные свертки. Георгий Максимович принялся разворачивать шуршащую бумагу, вынимая подарки: бутылка коньяка и банка черной икры от одного арендатора, настольная зажигалка «Картье» от другого, пресс-папье с плавающим внутри детородным органом – от Маркова.

Игорь обошел стол, покрутил в руках непристойную игрушку, изобразил лицом обезьянью гримаску, подпирая щеку языком.

– Иди-ка, сделай нам чаю, – велел ему Георгий, вынимая из коробки безвкусный золоченый хьюмидор с дюжиной сигар – подарок Антона Сирожа, довольно неожиданный, учитывая стремительное охлаждение в их отношениях с этой семьей.

Разглядывая коробку, Георгий невольно подумал о Марьяне: о ее странном решении отправиться в отпуск с Сирожем и о возможных последствиях этого путешествия. Впрочем, он тут же остановил себя: «Что ж, будем работать с исходными, которые предложат нам Мойры. И сайры».

Его раздумья прервал телефонный звонок. Это был Максим.

– Здравствуй, папа. Я был в гостях… Собственно, я тут внизу, у подъезда. Я поднимусь?

Игорь стоял посреди кухни перед включенным телевизором. На экране мелькали кадры японского аниме.

– Максим приехал. Побудь пока в спальне, хорошо? – попросил Георгий.

Мальчик затушил сигарету, подхватил со стула свой свитер. В прихожей Георгий убрал в шкаф его кроссовки.

Максим вошел – стройный, загорелый, с немного уставшим лицом, похожий на молодого итальянца в своем кожаном пиджаке и шарфе, завязанном свободным узлом на шее. Как почти всякий раз после длительной разлуки, глядя на сына, Георгий испытал прилив нежности и неловкое изумление от осознания, что этот взрослый мужчина рожден из частицы его семени – строго говоря, побочного продукта жизнедеятельности его организма.

Они обнялись.

– С Новым годом, папа, – пробормотал Максим, отряхивая снег с воротника. – Извини, я спонтанно заехал… Вижу – свет в окнах.

– С Новым годом, проходи. А я только из аэропорта.

Максим замер на секунду.

– Так, может, я лучше поеду? Не хочу мешать.

– Ты же знаешь, я всегда тебе рад. Пойдем выпьем чаю.

Помогая сыну снять куртку, Георгий Максимович заметил, что тот смотрит на чемоданы, и зачем-то начал оправдываться.

– Да, нагрузился в этот раз. Вино, подарки… Купил кое-что из одежды. Подожди, сейчас попробую вспомнить, куда что положил. Ты же еще встречаешься с этой девушкой, с Таней? Вот, передай ей от меня. Тут конфеты, духи… и возьми вино.

– Спасибо, – Максим поставил бутылку на подзеркальник. В кухне он сел на диван, а Георгий снова включил еще горячий чайник.

– Как отдохнул?

– Хорошо. Только очень долгий перелет, – Максим остановил взгляд на забытом Игорем пресс-папье.

– Это Александр Николаевич, ни дня без шутки, – Георгий заставил себя усмехнуться, снова невольно оправдываясь. – Так что Куба? Ты же ездил с друзьями? Где вы жили?

– На Варадеро. Да, с друзьями.

– Много впечатлений? Что удалось посмотреть?

– Мы ездили на Кайо Ларго, в Тринидад, на крокодиловую ферму… Гавана своеобразный город. Как будто время застыло в пятидесятых годах. Но по вечерам, когда жара спадает, там хорошо.

– Да, на Кубе – земной рай. Когда у них карнавал, в июне?..

– В июле. Но в принципе для туристов каждый вечер…

Глаза его в какой-то момент совсем заледенели, а в пропорциях лица так явственно проступили черты Вероники, что Георгий невольно вспомнил слова матери – мальчик Кай. И вдруг сообразил, почему сын с таким вниманием рассматривает предметы на столе: пепельницу с двумя окурками, небрежно вскрытую, еще запотевшую банку энергетического напитка, две пустые чашки, в одну из которых Игорь успел насыпать сахар.

– Да, ты не голоден? Давай посмотрим, что в холодильнике… У меня есть шоколад и сырное печенье.

– Нет, спасибо, – сказал Максим. – Я ужинал. Я, наверное, все же поеду.

Георгий вышел за ним в коридор, снова чувствуя неловкость. Он подумал, что не было нужды прятать Игоря, что так он только провоцировал напряженность в отношениях с сыном, и без того непростых.

– Максим, бабушка ждет нас в субботу, – напомнил он. – Тебе тоже обязательно нужно быть. Если хочешь, возьми с собой Таню.

– А ты кого с собой возьмешь, папа? – спросил Максим резко. – Вот здорово, ты был в зоосаде?

Взглядом он показал на стул у зеркала, где Игорь оставил бейсболку помидорного цвета с изображением попугая и эмблемой Лоро-парка. Георгий понял по его лицу, что он заметил ее сразу, как вошел, и с этого момента внимательно собирал улики – две чашки, две сигареты в пепельнице, кофеиновая отрава в алюминиевой банке… И напоследок прихлопнул сачком, чтобы с холодным удовольствием понаблюдать смятение жертвы.

Послал же бог энтомолога.

– Да, был, – Георгий пожал плечами. – Я отдыхал на Тенерифе, с Игорем. Он в гостиной, хочешь с ним поздороваться?

– В другой раз, – пробормотал Максим, нервно усмехаясь. – Но ты уж предупреди нас, когда соберешься его окончательно легализовать.

В дверях он развернулся, вынул из кармана надорванный конверт.

– Совсем забыл, вчера в офис звонили из риелторского агентства. Вот, прислали договор на аренду квартиры. На твое имя, но по ошибке передали мне. Извини, что вскрыл, – думал, рекламные буклеты.

Георгий Максимович взял у него бумаги.

– Спасибо, что привез.

– Да не за что. Пока. Извини за беспокойство.

Захлопнув за ним дверь, Георгий нахлобучил на голову бейсболку.

Tu l'as voulu, Georges Dandin.

– Уехал? – спросил Игорь, приоткрывая дверь в коридор.

– Да. Давай-ка отправляйся в душ. Потом выпьешь лекарство и спать.

– А мне страшно одному, – мальчик подошел и положил руки ему на плечи, заглядывая в лицо. – Вдруг меня сожрут рыбы-мутанты, живущие в канализации?

Георгий отстранился.

– Мне нужно сделать несколько звонков.

– Тогда я наберу воду и буду тебя ждать, – заявил он и повернулся на пятках, словно в каком-то замедленном танце, разнеженном и сонном.

Почему-то в эту минуту Георгий вспомнил, как на одном из праздников в официальной резиденции Владимира Львовича придворный клоун Семенков рассказывал свою мечту – взять кошку и заколдовать ее в семнадцатилетнего школьника. Чтобы поставить ему блюдечко на кухне, водить гулять, чтобы по ночам он спал, свернувшись калачиком в ногах. Мальчик-кошка с зелеными глазами, с длинной шеей и нежными ключицами – чтобы ставить сексуальные опыты на его теле.

В кабинете Георгий Максимович просмотрел документы, которые привез Максим. К письму из риелторского агентства были приложены копии договора аренды и платежки. Он сложил бумаги в портфель. Затем разделся, накинул халат и позвонил Маркову.

– Мейн либсте камарат! – воскликнул Саша неожиданно бодро. – Как отдохнул? Есть новости?

– Да, завтра расскажу. Не по телефону. У вас тут что?

– А что у нас? – тем же приподнятым тоном откликнулся компаньон. – Сирожи сегодня заслали список кандидатов. Начали своих правильных ребят пропихивать – а что, имеют право! Васкунец звонил, поднял записки Козырева по бомбеям – ковырять тебя будут по ходу.

Марков, кажется, что-то жевал, демонстрируя свою позицию по данному вопросу.

– Ладно, утром сядем спокойно и вербализуем варианты.

– Какие варианты, Егорыч? Что тут обсуждать? Им все жирные куски, а нам от мертвого осла уши – так это без вариантов.

– Давай до завтра, – прервал его Георгий. – Я только с самолета, встал в шесть утра, не хочу с тобой спорить.

– А-а, тебя там уже заждались, наверное? – с недоброй усмешкой отозвался партнер. – В постели в шелковой пижаме? Вот это, я понимаю, жизнь – лежишь, как сытый кот у батареи, а тебе пузо почесывают. Какие там Сирожи, какой Саша Марков – пошло оно все конем.

Георгий хотел рыкнуть на него, но почему-то не нашел в себе необходимого запала.

– Раскинь хотя бы костным мозгом, – продолжал Марков, уже не сдерживая чувств. – Знаешь, где будет финальная точка? Нас с тобой закажут и закроют, лет по семь за легализацию. А Марьяну твою и Макса натянут на палец как помойных котят. Я про своих и про казькиных даже не говорю. Всё отберут, подчистую! Из погреба бабкины три червонца выкопают, даже не сомневайся.

Ощущая усталость и досаду, Георгий все же осадил его.

– Я говорил, что ситуация под контролем, значит, я отвечаю за свои слова. И не учи плясать, я сам скоморох!

Он бросил трубку, вышел на кухню, закурил. Налил себе чашку чая, отпил и набрал номер Марьяны.

– Антон Сирож прислал мне дюжину сигар в коробке. Надеюсь, они пропитаны цикутой – иначе придется признать, что я обескуражен таким внезапным вниманием с его стороны.

– Ему постоянно привозят сигары, – ответила Марьяна, кашлянув. – Он, наверное, решил, что эти для него недостаточно дорогие, вот и передарил. Ты в городе?

– Да. У моей матери в субботу день рождения, – сообщил он. – Хочу пригласить тебя на скромный семейный ужин. Будем только мы, Максим и домработница, практически член семьи. Кстати, она замечательно готовит твои любимые баклажаны.

– Спасибо, – пробормотала Марьяна. – Я не знаю… Кажется, у меня нет никаких важных планов на субботу.

– Тогда заеду за тобой около пяти. А завтра увидимся в конторе.

– До встречи, – отозвалась она как эхо, и ее глуховатый, словно бесплотный голос еще с минуту звучал у него в ушах.

Игорь напустил в джакузи столько пены, что она шапкой колыхалась над водой и хлопьями слетала на пол.

– Иди сюда, тут хорошо, – позвал он, освобождая место рядом. – А что считают овцы на ночь, чтобы заснуть? Или они не умеют считать?

Скинув халат, Георгий погрузился в воду, словно возвращаясь в теплую нирвану Тенерифе.

Он ожидал, что на цветущем райском острове, где за любым окном открывается страница из богато иллюстрированного географического атласа, а сам климат располагает к чревоугодию, лености и сластолюбию, он быстро пресытится своей длинноногой Евой в мужском обличии. Но пристрастился еще сильнее. Это было как наркотик: щепотка пряной приправы к жизни, грозящая большими разрушениями, когда становится главным смыслом существования. Пришло время сразу и резко ограничить дозу, и Георгий ощущал внутреннее сопротивление и печаль.

Улыбаясь всем своим разрумянившимся влажным лицом, как юный Будда в его просветленной безмятежности, Игорь выдал новую порцию народной «мудроты», почерпнутую в Интернете или у приятелей по модельному агентству:

– Зайку бросила хозяйка: обманула, сучка, зайку. Он запил и опустился, но с обидой не смирился. Изрубил ее в капусту – уважай чужие чувства! А правда, что женщинам нельзя трахаться в ванной? – поинтересовался он сразу за этим. – Потому что им вредно, чтобы внутрь попадала вода?

– Мы как-нибудь возьмем книжку по анатомии, и я тебе объясню, как устроены женщины, – ответил Георгий, поглаживая под водой его узкие ступни. – Или хочешь разобраться на практике?

– Ну нет, я просто так спросил. Мне женщины совсем не нравятся.

– Совершенно зря. Каждый человек по своей природе бисексуален, – возразил Георгий.

– Ну ты – может быть. А я нет. Я люблю только тебя.

Он придвинулся к Георгию и хотел поцеловать, но тот отстранился.

– Подожди-ка, я небритый. Исцарапаю, опять будет раздражение. Скажи мне лучше, когда ты начинаешь работать?

Тот беспечно пожал плечами.

– Не знаю. Надо позвонить.

– Тогда не распаковывай чемодан. Сразу переберешься в новую квартиру.

Его глаза раскрылись вопросительно, затем на лице отразилось искреннее, глубокое огорчение. Несмотря на решение оставаться твердым, Георгий почувствовал, что тронут.

– Это в центре, на Фонтанке, – все же продолжал он. – Две комнаты, но тебе больше и не нужно, я думаю. Завтра Вадик или Леша помогут тебе перевезти вещи. А вечером я постараюсь заскочить и все проверить.

– А если я не хочу? – произнес Игорь после паузы.

– Почему это?

Он смутился.

– Потому что я думал… что мы теперь… ну, будем вместе. Хотя бы еще несколько дней… Я думал, что у нас теперь серьезно.

Георгий Максимович открыл сток воды, включил душ, чтобы смыть с себя пену. Перешагнул бортик ванны и накинул халат.

– Игорь, когда мужчина снимает квартиру для объекта своей поздней страсти, это говорит о самых серьезных намерениях. Но жить вместе мы не можем. По одной простой причине.

– По какой? – спросил мальчик, оставаясь сидеть в воде, заглядывая ему в лицо снизу вверх. – Потому что я тебе уже окончательно надоел?

Георгий достал бритву и начал намыливать щеки перед зеркалом.

– Нет. По причине того, что тебе восемнадцать лет, что ты феномен природной красоты и с тобой чудесно проводить время. У меня и так полно недоброжелателей. Ты же видел, что творилось с Вальтером? Я не могу допустить, чтобы все мои партнеры сошли по тебе с ума и попрыгали с утеса в море, как несчастные свиньи, пострадавшие за чужие грехи.

– Ну и пусть прыгают, – заявил он. – А хочешь, я сделаю операцию по изменению пола? Тогда мы сможем официально пожениться.

Георгий завершил плавную дорожку в пене, ополоснул бритву.

– И ты туда же? Нет, я не могу жениться на всех подряд.

Игорь тоже выбрался из ванны, обернув бедра полотенцем, обнял Георгия сзади, глядя в зеркало из-за его плеча.

– Я – не все подряд…

– Дискуссия окончена, – отрезал Георгий. – Смотри-ка, у тебя снова нос облезает. И плечи, вот здесь. Нужно смазать кремом.

– А где еще нужно смазать? – пробормотал он, снова превращаясь в заколдованную кошку с сонными глазами.

Щелкнув его по носу, Георгий Максимович проговорил:

– Ответь-ка мне на один вопрос. Куда ты дел того милого скромного паренька, с которым я познакомился на открытии бизнес-центра «Альмагест»? Кажется, его звали Игорь Воеводин.

– Убил и съел, – ответил он беспечно. – Пойдем выпьем за помин его души?

 

Глава третья. Любовное настроение

Максим вошел в бар и сразу увидел Татьяну: она стояла на сцене, сжимая обеими руками микрофон. По ее телу серебристо, как вода, струилось платье с бахромой, и выражение лица казалось совсем чужим. Максим занял удобный наблюдательный пост за стойкой – так, чтобы не сразу попасть в поле ее зрения, заказал стакан воды.

Она пела грудным, довольно приятным голосом какую-то незапоминающуюся джазовую песенку – пела неплохо, но и не слишком выразительно. Бедра ее волнообразно колыхались, и бахрома стекала по ногам, а вырез платья открывал ложбинку, ведущую в мягкие и теплые тайны ее тела, словно нарочно приспособленного прятать и утешать испуганных, заблудившихся в жизни взрослых детей. Почти все мужчины в прокуренном зале, даже те, что были со спутницами, бессознательно обращали подсолнухи лиц в сторону источника чувственной энергии, спрятанного где-то под платьем певицы. В этот момент Максим понял, что видит ту сторону ее жизни, которую она всегда старалась от него скрыть.

Таня заметила его и сбилась. Последний блюз она допела совсем бестолково, почти неуклюже перетаптываясь на месте, а в перерыве выглянула из какой-то боковой двери, подозвала его жестом.

– Привет. Почему не предупредил, что приедешь?

– Да я и не собирался. Был тут неподалеку и вспомнил, что ты приглашала.

– Подождешь? Я уже свободна, только переоденусь.

– Хорошо, – кивнул он.

Таня снимала маленькую захламленную квартирку в призрачном доме, населенном персонажами Достоевского, в проходных дворах у Московского вокзала. Над лестницей поднимался пар, пахло вареными овощами и антикварной лавкой, но жилище вполне отвечало представлениям о петербургской романтике – из окон открывался вид на латаные крыши и вечно вывешенное на просушку, плохо простиранное полотенце неба.

Проталкивая ключ в неподатливый замок, с усилием дергая дверь, она продолжала рассказывать:

– Сейчас мы разбираем третий акт… Но сегодня не репетировали, а Гриша читал Теодора Адорно. Про репрессивный характер морали, когда общественные представления вступают в конфликт с меняющимся сознанием отдельных индивидов. Вот, например, раньше считалось позорным для девушки родить ребенка вне брака, а теперь это – достойный и мужественный поступок. То есть моральные нормы все время обновляются…

В комнате сильно пахло духами. От сквозняка заколыхались развешанные на двери концертные платья.

– У меня такой бардак… Ничего не успеваю! Репетиции, работа…

Освобождая кресло для Максима, она подхватила и сунула в шкаф юбку и чулки, коробку с золотыми туфлями, смахнула в ящик косметику, разбросанную по столешнице.

– А есть надежда найти в этом бардаке пробочник и два стакана? – спросил Максим. – Это папа привез нам из Испании вино. И вот, парфюм и конфеты для тебя.

– Как приятно! Он такой милый, даже странно, что это твой отец.

Она принесла из кухни штопор, открыла коробку с шоколадом, сразу положила конфету в рот.

– Одним словом, Гриша хочет, чтобы нам лучше была понятна общая концепция. Материал очень тяжелый, не все ребята схватывают суть. Но если получится, нам дадут попробовать на малой сцене. Гриша говорит… А бокалы сейчас, подожди… Да, в кладовке!

Пока она искала и мыла бокалы, он открыл бутылку.

– За что выпьем? – усаживаясь напротив и глядя на него, спросила Таня.

– Может быть, за Гришу? Я слышу о нем весь вечер.

– Слушай, ну хватит, извини, – отмахнулась она. – Что-то я в самом деле зациклилась на этом спектакле. Расскажи лучше, как ты съездил. Было весело? И как твой папа? Передавай ему привет.

– Папа проявляет завидное постоянство, – проговорил Максим, вспоминая красную бейсболку и особый запах в квартире отца. – Он встречал Новый год на Канарах с этим, как его там… Игорем. А теперь снял для него квартиру в центре, видимо, для приятных интимных встреч.

– Ты ревнуешь? – спросила Таня.

– Моя извращенная фантазия не заходит так далеко.

Она отпила из бокала, пересела к нему на диван и вдруг заявила:

– А знаешь, я по тебе соскучилась. Только сейчас это поняла. Да, хочешь фотки посмотреть? Это с училища, с дипломного спектакля… Я вчера показывала ребятам. Мы ставили «Гамлета». Узнаешь?

«И я соскучился», – хотел сказать Максим, но почему-то удержался. Рассеянно листая альбом с фотографиями, он снова увидел Гришу.

– Да, узнаю. И кого ты играла? Одну из трех ведьм?

– Три ведьмы – в «Макбете»!

– Да ну? Гриша, как я понял, Гамлет?

– Нет, он играл Лаэрта. А Гамлета – Юрик Попов, вот он, в сцене с королевой… Нас даже в Москву приглашали тогда с этим спектаклем. А Юрик поехал поступать к Табакову, но я не знаю, как у него там сложилось. Он не очень подходил к этой роли – во-первых, маленького роста, и мне пришлось надевать тапочки без каблуков… А во-вторых… – она отняла у Максима альбом. – Ладно, хватит уже иронично улыбаться!

– И не думал. Так и что Гриша?.. Ты с ним отмечала Новый год?

Таня пожала плечами, отвечая с какой-то неохотой:

– Да нет, я в Москву ездила… Записала пару песен на студии. Но это неважно. Лучше расскажи, чем ты там занимаешься, в своей фирме? Над чем вы работаете сейчас?

– Заканчиваем реконструкцию очередного торгового центра. В запуске строительство заводского комплекса в области.

– И что будут производить на этом заводе?

– Моющие средства, отбеливатели, автокосметику. Все, что не разлагается микроорганизмами и навечно загрязняет окружающую среду.

Она вздохнула.

– Ну все это тоже нужно. А ты что там делаешь?

– Я вроде как координирую работу с арендаторами. Веду договоры и занимаюсь заполнением офисных площадей. В общем-то, все это делает управляющая компания и Казимир Петрович, но я как бы посредник между руководством и собственниками, которых я никогда не видел в глаза.

– А как же ты с ними общаешься?

– Пишу электронные письма, они мне отвечают. Потом отправляем деньги на счета в офшорах. Половина «Альмагеста» в собственности у каких-то офшорных прокладок. А куда все идет дальше – темна вода во облацех. Но я, собственно, и не любопытствую.

– В общем, понятно. Уход от налогов. И ты способствуешь этой преступной деятельности.

Максим сделал то, что нужно было сделать с самого начала, чтобы избежать лишних разговоров, – усадил ее к себе на колени и погрузил лицо в ее душистые волосы.

– Офелия, в твоих молитвах, нимфа, всё, чем я грешен, помяни…

Включаясь в игру, Таня медленно провела пальцем по его лбу и носу, по губам.

– Мой принц, как поживали вы все эти дни?

– И что я должен ответить?

– Благодарю вас – чудно, чудно, чудно.

– А дальше? – спросил Максим, сглатывая слюну.

– Принц, у меня от вас подарки есть… Я вам давно их возвратить хотела. Примите их, я вас прошу.

– Я ничего вам не дарил? Так, кажется? – вспомнил он.

– Нет, принц мой, вы дарили, и слова, дышавшие так сладко, что вдвойне был ценен дар, – их аромат исчез. Возьмите же…

От ее волос и кожи исходил смешанный аромат туалетной воды, табака и какой-то душистой травы. Живой волнующий запах.

– Кстати, к теме подарков… Я забыл презервативы в машине.

Она шлепнула его по губам и встала.

– Замечательно. Ты, по-моему, в восторге от своего остроумия… Ты вообще в восторге от себя. Это, знаешь ли… иногда надоедает.

Она отошла к балконной двери, закурила и вдруг спросила, глядя в окно:

– Ты можешь одолжить мне денег? Мне надо завтра за квартиру платить, а в клубе хозяин не вернулся с праздников, задерживают зарплату.

– Нет, – сразу сказал Максим. – Я никогда не даю и не беру в долг.

Он видел, что на лице ее мелькнуло удивление.

– Ты что, не веришь, что я отдам?

– Просто принцип в нашей семье. Даже когда дед давал отцу заем под развитие бизнеса, это оформлялось кредитом через банк… Извини, меня так учили – нужно рассчитывать свой баланс. У меня есть своя собственность и доход по акциям от матери, но если я буду тратить больше, чем получаю, никто не будет оплачивать мои долги.

– Ого, – заявила она, поеживаясь, как от озноба. – Я и не знала тебя с этой стороны.

– Но это не означает, что я не могу совершить акт благотворительности, – проговорил он, вынимая бумажник. – Сколько тебе нужно?

Таня смотрела на него задумчиво и все еще немного удивленно.

– Слушай, а скажи мне одну вещь… Ты кого-нибудь любил в своей жизни? Ну, я имею в виду не просто нравится не нравится. А так, чтобы ты его видел – и мурашки по коже. Как пишут в стихах про настоящую любовь.

Максим поймал себя на том, что задет и обижен ее вопросом – эти «мурашки по коже» явно не имели отношения к нему.

Он положил бумажник на стол и отпил вина.

– Я просто думаю про твоего папу, – пояснила Таня. – Он уважаемый состоятельный человек, а вот влюбился и начал делать разные странные вещи. И конечно, вы все против него, вы ревнуете – ведь вы его семья.

– Мне не нравится слово «влюбился» в применении к этой ситуации, – возразил Максим. – Просто отец привык ни в чем себе не отказывать. Он точно так же влюблен в свои замшевые ботинки. И мне не нравится слово «ревность». Я просто разозлился из-за этого зоопарка, но по большому счету мне безразлично, как он проводит свой досуг…

– Зоопарка? – переспросила Таня рассеянно.

– Неважно, – Максим поднялся и подошел к ней.

Ему не хотелось рассказывать, как в детстве отец пообещал пойти с ним в зоопарк смотреть детенышей белой медведицы, которая только что вывела их из берлоги на свет. Наверное, сейчас эти медвежата превратились в матерых зверей, но он до сих пор помнил свою обиду. Тогда он впервые осознал, что отцу в самом деле нет дела до них с матерью, потому что он занят другими вещами.

– Неважно, – повторил он. – Давай лучше вернемся к Теодору Адорно. Или к мурашкам по коже – эта тема требует развития.

– Что тут развивать? Это надо чувствовать, – улыбнулась Таня, обнимая его.

 

Глава четвертая. Семейный портрет в интерьере

Первые рабочие дни, как и всегда после длительного отсутствия, Георгию пришлось полностью посвятить решению накопившихся проблем. Руководитель отдела по работе с клиентами попался на получении крупного отката, против холдинга было возбуждено еще два сложных судебных дела, а при оценке имущества компании, как и предсказывал Георгий, начали распиливаться в воздухе значительные активы. За три дня он провел четыре рабочих совещания, в пятницу они с партнерами просидели в офисе почти до полуночи, разбирая текущую повестку. Поэтому к Игорю он выбрался только в субботу днем по дороге в Озерное.

Отпустив Вадика на два часа, он прошел через перегороженный шлагбаумом благоустроенный двор, поднялся по чистенькой лестнице.

Игорь ждал его в дверях, прислонившись к стене, изображая неправедно обиженную невинность. Небольшая по метражу квартира, обставленная стандартной мебелью, напоминала гостиничный номер. Но здесь было все необходимое: вместительный шкаф в прихожей, диван и плазма в совмещенной с кухней гостиной, двуспальная кровать.

В комнатах еще стоял запах свежего ремонта, но Игорь уже навел повсюду свой беспорядок – на диван были свалены вещи из раскрытых чемоданов, полная окурков пепельница и грязные стаканы украшали кухонный стол. Георгий поднял с пола бутылку.

– Виски глушишь? А это что за гадость в помойном ведре?

Мальчик сложил руки на груди.

– Салат с креветками и рыба. Наш вчерашний романтический ужин.

– Ну что делать, заяц, работа не волк, – Георгий потянул его за ворот футболки. – Иди-ка сюда. Подожди, я сниму пиджак.

– Ты такой отглаженный. Постригся, – заметил Игорь, пока он раздевался. – Красиво выглядишь. Потом уедешь?

– Уеду. А сейчас хочу тебя всего.

Когда они уже были в постели, Игорь сделал вдруг странный жест – взял его руку и прижал к своему горлу. Георгий отнял руку.

– Что еще за новости?

– Просто чтобы чувствовать, что ты здесь.

С ним снова было очень хорошо, как вернуться домой после утомительной поездки. Георгий Максимович всем своим существом ощущал горячую, плотскую радость его близости. Но позже, раскинув руки и ноги на кровати, сквозь медлительную дрему слушая ропот телевизора, он отчего-то вспомнил увязших в сладком клее мушек, агонию которых как-то наблюдал в спальне Рослика.

Он сел на постели и стряхнул с себя дремоту.

– У тебя тут какой-то остров Цирцеи… дай мне полотенце, пойду в душ.

– Подожди, полежим еще, – пробормотал Игорь, обследуя пальцами его спину – копчик, позвонки, лопатки. – Хочешь, выпить принесу? Утопим проблемы в алкоголе.

– Нет, малыш, мне надо ехать. Меня уже ждут.

Игорь удержал его за руку.

– А ты позвони и скажи, что не приедешь. Скажи, что заболел.

Георгий на секунду поддался этому русалочьему шепоту и тут же оказался лежащим на спине. Быстрым движением Игорь оседлал его, прижал к подушкам.

– Можешь же ты заболеть? А я за тобой буду ухаживать… Там же никто так хорошо не будет за тобой ухаживать? Там же, куда ты поедешь, нет таких роскошных парней с обложки, готовых для тебя на все?

Это была новая тактика, куда более успешная, чем обиженный вид. Георгию пришлось сделать усилие, чтобы отстранить его и подняться.

В ванной не было туалетной бумаги, мыло кисло на бортике раковины, полотенце, брошенное на пол, сочилось водой. Здесь Георгий как-то особенно ясно ощутил нежелание Игоря обживать пространство съемной квартиры. Возможно, причиной этого была не только безалаберность, но и неприятие предлагаемых правил игры.

Возвратившись в спальню, Георгий сказал:

– Кстати, здесь в доме наверняка есть приходящая уборщица. Спроси завтра у консьержа. Договорись, чтобы раз или два в неделю наводила у тебя порядок. Раз уж ты сам не в состоянии. Слышишь меня?

Игорь курил, лежа в кровати. Он посмотрел на Георгия чужим тяжелым взглядом.

– Ты тоже будешь приходить раз или два в неделю? Вот так, на полчаса? Потрахаться?

– Проводи меня, – велел Георгий, решив не отвечать на эту реплику.

Игорь нехотя встал, натянул на голое тело джинсы, пошел за ним к двери.

– Да, и сходи в торговый центр, купи нормальные полотенца, туалетную бумагу и все прочее, – Георгий достал деньги. – Вот, возьми.

Тот взял купюру двумя пальцами, изобразил идиотское оживление на лице.

– О, супер! Я тогда тоже сегодня поеду туда, где меня ждут! Тут советовали пару ночных заведений. Говорят, я буду просто нарасхват.

– Игорь, мне это не нравится, – нахмурился Георгий, надевая пальто. – Ты отлично знаешь, я не выношу подобных сцен и разного рода выяснений. Каникулы закончились, нужно это понимать. Ты здоровый парень призывного возраста, а ведешь себя как избалованный младенец. Всё, я завтра позвоню…

– Лучше бы совсем не приезжал, чем так! – заявил вдруг Игорь.

– В самом деле? Что ж, есть о чем задуматься.

Игорь молчал, упрямо сжав губы, и Георгий вышел на лестницу, начал спускаться вниз с чувством досады на него и на себя.

Мальчик догнал его через два пролета.

– Прости меня… Я как дурак довожу тебя, а ты злишься. Просто не хочу, чтобы ты уходил. У меня сразу настроение портится, и жизнь теряет смысл, и всякое такое. Когда приедешь?

Он ловил взгляд Георгия с виноватым и жалобным видом, но тот все еще был раздражен и не хотел принимать раскаяния.

– Я позвоню, – ответил сдержанно и вдруг заметил, что мальчик стоит перед ним босиком.

На секунду Георгий ощутил, будто сам ступил озябшими ступнями на холодный бетон лестницы.

– Заболеть хочешь? Ну-ка, марш в квартиру! – прикрикнул он почти грубо, внезапно осознав, насколько глубоко застряла в его сердце заноза нежности. – Заеду завтра, – пообещал он, тут же понимая, как нелепо выглядит со стороны окна хорошо одетый состоятельный мужчина в расцвете лет, целующий на лестнице полуголого парня.

В Озерном жизнь шла прежним, заведенным при Павле порядком. Нелюбезный охранник сражался с автоматикой ворот, дворник-таджик чистил дорожки в заснеженном парке. Входные двери перед Георгием открыла горничная, но Марьяна сразу же появилась в холле.

На ней было маленькое черное платье с неглубоким декольте, жакет в стиле Одри Хепберн. Пару дней назад она сделала совсем короткую стрижку, освежила цвет волос, и заостренные черты лица обрели вдруг милую женственность. Сейчас Георгий готов был уверенно ответить на вопрос, над которым все чаще задумывался в последнее время, – что бы произошло, если бы он оказался с Марьяной в спальне наедине.

– Чудесно выглядишь, – сказал он и вместо привычного рукопожатия привлек ее к себе, поцеловал в щеку. – Приятные духи.

– Это мой личный аромат. Составлен по индивидуальному заказу, – ответила она, тоже осматривая его с ног до головы беспокойным взглядом темных глаз. – Город совершенно не чистят от снега, нужно выезжать прямо сейчас.

Горничная подала ей сумку, и они вышли из дома, сели в машину.

– Тебе передали, я назначила совещание на вторник? Хотела обсудить перспективные планы по подразделениям, в первую очередь коммерческий отдел…

– Хватит о работе, – перебил ее Георгий. – Смотри, какой славный ясный вечер. И молодой месяц справа – это к деньгам. Я люблю такую зиму – со снегом, с морозом, все как положено.

– После Рождества всегда хорошая погода, – заметила она. – Я не знала, что подарить твоей маме, и вот мне предложили набор для чайной церемонии… Ручная роспись, костяной фарфор…

Она хотела достать сверток из сумки, но Георгий остановил ее жестом.

– Пусть будет сюрприз.

– Да, мне нужно посоветоваться с тобой насчет одной вещи, – проговорила она озабоченно. – Мне понравился сервиз у антиквара, белый с золотом, датская фабрика, середина XIX века. Но очень дорого – по-моему, цена завышена. Правда, там говорят, что редкость – полный комплект на двенадцать персон.

– Я не большой специалист в фарфоре, но давай съездим посмотрим, – предложил он. – Ты, кстати, так и не рассказала про Бали. Как вы отдохнули? Не пришлось скучать?

Она изобразила лицом недостоверное воодушевление.

– Что ты, ни одной минуты! Мы сказочно провели время! Ездили на экскурсии, купались, танцевали до упаду. Там великолепная природа – вулканы, горные озера, как на заре возникновения жизни на Земле. Я отключилась от всех проблем как абсолютно счастливый человек.

– Звучит романтично, – Георгий улыбнулся, пытаясь представить ее танцующей «до упаду» с задыхающимся Сирожем.

– Не вижу ничего смешного, – она сжала свою сумку так, что побелели костяшки пальцев. – А ты, мне сказали, отдыхал на Канарах?

– На Тенерифе, – подтвердил Георгий, читая по ее лицу, что ей известно и где он отдыхал, и с кем.

Она напряглась, выпрямила спину.

– Значит, мы оба прекрасно провели время?

– Вероятно, так, – ответил он и добавил: – Но лучшее, конечно, впереди.

Мать встретила их в дверях.

– Проходите, ждем только вас. Спасибо, мой дорогой, – она приняла цветы, подарки, тут же передала Ксюше. – Почему от тебя яблоками пахнет? Только не надо поздравлений – ты знаешь, как я этого не люблю!

После секундного колебания мать поцеловала и Марьяну.

– Здравствуй, Марьяна. Прими соболезнования – сочувствую твоей утрате. Но ты стала очень эффектная. Говорят, если женщина меняет цвет волос, значит, собирается изменить свою жизнь. Слышала, ты выходишь замуж? Пойдемте, уже давно пора за стол.

Когда они вошли, Максим встал из кресла и отложил книгу.

– Привет, папа. Привет, тетя.

Мать кивнула на него Георгию.

– Посмотри на своего сына: молодой парень, деньги есть, а ходит в каких-то серых кофтах, как студент со стипендией в сорок рублей. Я помню, какой ты был щеголь в его возрасте.

Георгий подмигнул Максиму.

– Как говорил Оскар Уайльд, ничто не производит столь благоприятного впечатления, как бесцветность. Она сближает.

– Это свитер из последней коллекции Пола Натана, – заметила Марьяна, подняв бровь. – Я сама обожаю этого дизайнера.

– Хорошо. Это, видимо, я отстала от жизни, – вздохнула мать. – Кстати, почему ты, Марьяна, не пригласила своего жениха? Напрасно постеснялась, я была бы рада познакомиться.

– Я пока не собираюсь вступать в брак, – ответила Марьяна твердо. – Это просто слухи.

– Вот как? – не слишком старательно удивилась мать и тут же отвернулась от нее. – Ну, Ксения Петровна, хватит уже суетиться, садись! Туда, возле Максима. Ты, Егор, со мной, а Марьяна слева. И давайте уже начинать.

Они расселись, Георгий разлил вино. Мать взяла свой бокал.

– Предлагаю первый тост. Выпьем за то, что мы наконец собрались все вместе, всей семьей. Это редко бывает, но я не жалуюсь – вы молодые, у вас свои дела. Рада видеть всех сегодня – и тебя, Марьяна, тоже. В моем возрасте уже неприлично отмечать дни рождения, поэтому давайте поднимем бокалы за Новый год, пусть он по крайней мере будет не хуже, чем предыдущий. Ну и за Рождество. Хотя среди нас, насколько я знаю, нет особо верующих. Приятного аппетита.

– Между прочим, тетя соблюдает все посты. А на Рождество отстояла Великое повечерие, – заявил Максим, накладывая себе какое-то кушанье. – И я сам видел, как папа молился в церкви на отпевании деда.

– Ты молился в церкви, Егор? – удивилась мать. – Зачем?

Георгий попытался отшутиться, почему-то чувствуя неловкость:

– Он с некоторых пор стал суеверен, оставив мненье прежнее свое о снах и разных предзнаменованьях…

– Хм. Вот уж не думала, что и тебя затянет эта современная мода на поповщину, – мать укоризненно покачала головой. – Ты же даже некрещеный.

– Это правда, Георгий? – спросила вдруг Марьяна, взглянув на него с недоумением и укором.

– Нет, я покрестился в свое время.

– Когда это? И почему не сказал? – удивилась мать.

– Достаточно давно. В Париже, в православном соборе. Просто не было случая рассказать.

Максим внимательно смотрел на него через стол своим холодным, словно экзаменующим взглядом.

– Так ты веруешь, папа?

– Скажем так: я нетверд в своем неверии.

Мать покачала головой.

– Как же тебя крестили без веры?

– В тот момент мне казалось, что я верю, – проговорил Георгий с твердым ощущением, что пора сменить сомнительную тему. – Но сейчас я готов поклясться на Коране, что это самый замечательный оливье, который я ел в своей жизни. Ксения Петровна превзошла себя. Кому добавки?

– Прости, пожалуйста, если мы задели твои чувства, Марьяна, – мать повернула к ней лицо. – Я все забываю, что сейчас модно верить в Бога и посещать церковь в указанные дни.

Марьяна слегка порозовела. Она сидела очень прямая и бледная, крепко сжимая в руках вилку и нож, и Георгий вдруг испытал к ней непривычное теплое чувство. Он увидел, какой тяжелой и недоброжелательной кажется ей обстановка за столом, и ему вдруг захотелось защитить ее от злой насмешливости Максима, от устоявшейся несправедливой враждебности, с которой мать относилась к членам семьи Козыревых.

Впрочем, Марьяна не собиралась сдаваться.

– Ничего. Я понимаю, что в ваше время это было не модно, – ответила она тихо, но твердо.

– Кстати, Максим, раз ты сам начал этот разговор, было бы интересно узнать, какова твоя позиция по данному вопросу, – полюбопытствовал Георгий бодрым голосом. – Како веруеши?

– Я не верю в Бога, но признаю пенитенциарную необходимость религии, – заявил Максим с обычной своей трудно выносимой самоуверенностью. – Для управления толпой и для утешения униженных и оскорбленных.

– Утешение бывает необходимо всем, – заметила Марьяна.

– Лично я не нуждаюсь в утешении химерами, – возразил ей Максим довольно резко.

– Думаю, Максим прав, – кивнула мать. – Функции церкви как социального института в основном сводятся к поддержанию и укреплению правящего строя. Религия оправдывает несправедливость распределения жизненных благ. Конечно, разумный человек должен учиться прямо и трезво смотреть на такие вещи, как жизнь и смерть, освободившись от предрассудков и химер. Как бы это ни было тяжело и некомфортно.

– А как же предрассудок, именуемый совестью? – спросила Марьяна, опуская глаза.

Мать нахмурилась.

– Совесть и религия – понятия разного порядка. Подменять их – либо спекуляция, либо демагогия.

Георгий понял, что должен наконец вступиться за свою гостью.

– А я думаю, что замечание Марьяны отчасти справедливо. Все же основой нашей морали до сих пор являются христианские постулаты. Спокойная совесть – изобретение дьявола.

– Это всего лишь bon mot, – возразила мать.

– Следовательно, нечистая совесть – изобретение Бога? – с усмешкой глядя в лицо отцу, произнес Максим.

– Неспокойная совесть – это шаг к раскаянию, – ответил Георгий Максимович. – А символ веры православия, как я понимаю, заключается именно в идее покаяния за вечное несовершенство человека.

– Не согрешишь – не покаешься? – продолжал петушиться Максим. – Какая удобная позиция! Честное слово, папа, не думал, что твоя философия так банальна.

– Моральные принципы вырабатывает и поддерживает культура, – проговорила мать. – Я признаю религию как часть культуры, но верить в догматы, возникшие две тысячи лет назад в головах фанатиков и мошенников, – от этого увольте… А ты, Ксения Петровна? – мать требовательно взглянула на Ксюшу. – Что думаешь по этому поводу?

– Не знаю, – пролепетала старушка растерянно. Ей явно было не по себе, но выйти из-за стола без важного предлога она не решалась.

– Прекрасно. Вот такие, как ты, и подбрасывали дрова в костер Джордано Бруно. Кстати, у тебя поросенок не сгорит?

Ксюша торопливо, с видимым облегчением поднялась.

– Давайте сменим тему, – предложил Георгий. – Может быть, расскажешь, как ты отдыхал на Кубе, Максим? Наверняка увидел много интересного?

– Я бы лучше послушал, как ты отдыхал на Тенерифе, папа.

К нервным нотам в его тоне добавился яд. Георгий ощущал, что взаимное недоброжелательство за столом все разрастается, словно раковые метастазы, и ничего не мог с этим поделать.

– Ну, мне особенно нечего рассказывать. Я отдыхал очень консервативно – отсыпался, плавал в холодном бассейне, осматривал достопримечательности. А еще был в окрестностях Женевы, покатался на лыжах и заехал в Париж на пару дней. Встретился со старыми друзьями и прошелся по Лувру.

– Наверное, было невыносимо скучно? – поморщился сын. – Старый город, старые друзья, старые картины?

– Налей мне еще вина, Егор, – попросила мать, тоже, видимо, ощутившая, что разговор принимает слишком напряженный тон. – Знаешь, я сейчас читаю Бальзака. Удивительно неровный писатель. Блестящие образы, глубина мысли, и тут же рядом банальности, достойные его самых убогих персонажей. Бульварщина, испанские страсти. Но Париж он описывает вкусно… А вот и гвоздь стола.

Ксюша внесла поросенка на овальном блюде.

– Ксения Петровна у нас тоже в своем роде Бальзак. Студень так и не научилась варить как следует, но пироги и свинина у нее всегда отменные.

Молочный поросенок – подрумяненный, обложенный печеными яблоками, – казалось, мирно спал в своей колыбели. Его рыльце сохранило подобие сонной блуждающей улыбки. Георгий отчего-то вспомнил, как Игорь задремал на диване перед камином, пока они с Вальтером сидели за шахматами, и как Вальтер засмотрелся на улыбающегося мальчика, глотая слюну.

– Даже жалко резать, – заметила мать.

– В белом венчике из роз наш персональный младенец Христос, – без улыбки проговорил Максим.

– Ну уж сравнил! Давай, Георгий, не век же на него смотреть!

Георгий взял нож и поднялся.

– Что ж, принесем сию невинную душу в жертву новым свершениям в новом году. И не будем предаваться унынию, когда есть другие грехи.

После ужина пили кофе с коньяком, рассматривали подарки. Мать показала Марьяне свои книги, среди которых было несколько настоящих раритетов. Около десяти Максиму позвонили друзья. Георгий тоже поднялся.

Помогая Марьяне надевать шубку в узкой, заставленной комодами прихожей, Георгий Максимович снова поймал взгляд сына – холодный и внимательный. Мать инспектировала пальто Георгия, поправила на нем шарф, как делала, когда он был ребенком.

– Берегите себя, дорогие мои. Спасибо, что приехали. И ты, Максим… Дай обниму тебя.

Они выходили из подъезда, когда во двор на приличной скорости въехал серебристый «ягуар», ослепил фарами, выплескивая наружу поток электронного кваканья. Максим картинно поклонился, щелкнув каблуками.

– До свидания, папа. До свидания, тетя. Это за мной.

Водитель Георгия припарковал машину на набережной. Перед тем, как сесть в салон, Марьяна подошла к решетке ограждения, замерла, обводя взглядом очертания рыцарского замка на другом берегу канала.

– Не сердись на маму, она иногда бывает слишком резкой, – сказал Георгий, накрывая ее руку в замшевой перчатке своей рукой.

– Нет, я все понимаю, – быстро возразила она. – Мы отлично провели время. Спасибо. – И затем повернула к нему опечаленное лицо. – Знаешь, я даже подумала, что это мне расплата за годы твоих мучений на наших семейных обедах. Иногда полезно побывать на месте другого. Хороший урок.

– Ты едешь в Озерное? – уточнил Георгий, открывая перед ней дверцу.

– Нет, на Конногвардейский. Я предупредила Максима. Ты, наверное, в курсе, он сейчас живет там постоянно. Я иногда думаю, правильно ли разрешать ему столько самостоятельности… Но в конце концов он взрослый мужчина. Мы не можем вечно его опекать.

– Приходится смириться с этим фактом, – кивнул Георгий. – Максим взрослый мужчина, у него своя жизнь… Еще не так поздно – может быть, заедем ко мне, выпьем по чашке чаю?

– Нет, Георгий, спасибо, – снова сжимая ручки своей сумки, ответила она. – Ты на Мытнинской, мне это не по пути.

Он снова взял ее за руку и улыбнулся, удовлетворенно наблюдая тень смятения на ее лице.

– А я что-то хочу горячего крепкого чаю. Хочется посидеть и поговорить с тобой спокойно. Зайдем куда-нибудь в кафе.

Они расположились на белых кожаных диванах в пустом ресторанчике на пересечении Конногвардейского бульвара и Замятина переулка, неподалеку от дома, где Козыревы когда-то жили всей семьей, куда Вероника тайком приводила будущего жениха и где на папиной библиотечной кушетке был нечаянно зачат наследник престола.

Георгий заказал чай и две рюмки кальвадоса, к которому Марьяна, впрочем, не притронулась.

– Может быть, перекусишь – ты почти ничего не ела за столом?

– Нет, я не ем на ночь, иначе не буду спать, – ответила она с какой-то нервной грустью. – Хочу сказать тебе одну вещь… Я решила со временем продать Озерное. На трассе теперь постоянно пробки, невозможно каждый день по три часа добираться до города и обратно… Дом большой, его дорого содержать. А главное – он нам теперь ни к чему.

– Да, дом не окупает затрат, – согласился Георгий. – Но особняк в Испании я бы оставил – это неплохое вложение.

– Неплохое, – кивнула она, разглядывая дно своей чашки. – Наверное. У меня теперь так много вещей, которые мне не нужны. Надо учиться жить по-новому, а я все не могу привыкнуть к этой мысли. Ты знаешь, я всегда оглядывалась на отца, в каждом своем поступке. Во всем стремилась подражать ему… И теперь мне его страшно недостает.

Такая – грустная, кроткая, ищущая поддержки и защиты, – она вызывала в нем совсем другие чувства, чем обычно. Он знал, что это не притворство, – она была слишком прямолинейна, чтобы кокетничать своей печалью.

– Без него я осталась совсем одна. Мне тридцать четыре года, и все, что у меня есть, – это работа. Я, наверное, напрасно это говорю… А ты хотя бы иногда вспоминаешь Веронику?

– Иногда, – кивнул Георгий. – Но это было словно в другой жизни. Или какая-то история, о которой я прочитал. Всё в прошлом. Слишком многое изменилось. И обстоятельства, и я сам.

– Когда вы с ней поженились, ты уже тогда… ты знал, что интересуешься мужчинами?

Рано или поздно этого вопроса следовало ждать, но для Георгия он прозвучал неожиданно и как-то нелепо.

– А я интересуюсь мужчинами? – переспросил он, ощущая на своем лице чужую, словно наклеенную ухмылку.

– Разве нет? Ты же… гомосексуалист? – словно роняя чугунные слова, произнесла она и сжала губы.

– Кто это сказал? – возразил Георгий, лихорадочно собираясь с мыслями. – Интересными женщинами я даже очень интересуюсь… И я категорически против ярлыков. Мне нравится познавать жизнь во всех ее проявлениях… Возможно, я кого-то этим раздражаю, но я таков, каков есть…

«И швец, и жнец, да и вообще пиздец», – вспомнил он не к месту присказку Маркова.

– Я слушала проповедь под Рождество, – резко сменила тему Марьяна, все поворачивая в руках хрупкую белую чашку. – Батюшка рассказывал, как волхвы принесли младенцу Иисусу золото, ладан и смирну. Они думали: если ребенок выберет золото как символ царской власти, значит, он будет великим правителем. Если выберет ладан – значит, он божественного происхождения, а если смирну, которой бальзамировали тела покойников, – значит, он простой смертный. Но он взял сразу всё.

– Нормальный еврейский мальчик, – усмехнулся Георгий, все еще растерянный после ее внезапной атаки.

– Ты не Иисус, и даже не еврейский мальчик, – проговорила она, подняв взгляд. – А хочешь получить всё, сразу и без предоплаты.

Георгий смотрел на нее, вдруг начиная понимать, к чему она клонит, но не вполне еще доверяя собственной догадке.

– Ну отчего же, – наконец нашел он в себе решимость возразить. – Как раз я привык платить за то, что получаю. Хотя личные отношения – не аукцион, здесь не надо торговаться. Здесь принято доверять друг другу без выставления предварительных счетов.

– Я знаю только одно, – взяв вдруг свой привычный суховатый тон, заявила она. – В личных отношениях принято выбирать между одним и другим. А тот, кто пытается усидеть на двух стульях, не вызывает доверия. Можешь понимать это как тебе угодно, я ничего больше не намерена объяснять. Я и так наговорила много лишнего.

Она поднялась. Георгий расплатился, и они вышли на свежий воздух. Небо было ясное и звездное, но мелкая снежная пыль сыпалась откуда-то сверху, сверкая под светом фонарей.

Марьяна отказалась садиться в машину, сказав, что хочет пройтись. Георгий настоял на том, что проводит ее. Она шла молча и быстро, не глядя в его сторону. Когда они оказались у подъезда, протянула руку, прощаясь, как на официальном приеме.

– Спасибо за вечер и забудь, пожалуйста, все, что я наговорила в кафе, – я страшно жалею об этом.

Георгий вдруг ясно осознал, что не может допустить, чтобы за ней осталось последнее слово. Он решительно взял ее за плечи, притянул к себе и поцеловал.

Губы у нее были холодные и твердые, отдающие парфюмерным вкусом помады. Она, видимо, так растерялась, что поначалу безвольно обмякла в его руках, отвечая на поцелуй. Но затем опомнилась, уперлась ему в грудь кулаками, испуганно повторяя: «Прекрати, прекрати».

Георгий расцепил объятия, и она тут же бросилась в подъезд, захлопнув дверь перед его носом, словно боялась, что он погонится за ней.

Развернув платок, Георгий стер помаду возле рта, поднял к небу разгоряченное лицо. Чувствуя прохладные прикосновения падающих на щеки снежинок, он вспомнил поросенка на блюде, свой разговор с Вальтером за шахматами и кроткое, печальное лицо Марьяны, такой женственной и беззащитной, какой он ее не видел, пожалуй, никогда.

«Самурай должен преодолевать свои слабости», – прочитал он на рекламном плакате, попавшемся по пути, хотя, вероятно, там упоминался рай и сладости. Он подумал тут же, что ад бывает внутри, но рай всегда снаружи, и чаще всего – в другом человеке, которого невозможно присвоить до конца. Затем он подумал, что райские врата напоминают офисные турникеты – пропуск работает только на выход. И что женщине зачем-то всегда нужно выпытать у мужчины всю правду, чтобы услышать ее с три короба.

Он понимал, что думает обо всех этих посторонних вещах, чтобы отложить решения, которые требовали вполне конкретных действий с его стороны. При этом он уже знал, что рано или поздно решения будут приняты, так как сегодня и он, и Марьяна уже начали нащупывать точку компромисса.

 

Глава пятая. Новоселье

Раньше Игорь никогда не жил один и поначалу не мог уснуть в новой квартире, прислушиваясь к стуку капель по подоконнику и ходу часов в коридоре. Потом он просто перестал выключать на ночь телевизор и приучился засыпать под его монотонный белый шум.

За три недели он всего несколько раз встречался с Измайловым. Однажды тот остался на ночь, но чаще приезжал на время. Они ужинали или просто выпивали, занимались сексом, затем Георгий Максимович одевался и ехал дальше – туда, где его уже ждали важные люди и неотложные дела.

Игорь, который за долгие рождественские каникулы успел привыкнуть к беспечной праздной жизни, теперь словно возвращался на землю с тропических небес: готовая пицца вместо лобстеров, грязный снег вместо пены прибоя. Как ни убеждал он себя, что Георгий и теперь продолжает желать его и заботиться о нем, верить в это становилось все труднее. К тому же работа модели все больше тяготила Игоря. Он не решался говорить об этом Георгию, но все же откладывал деньги на случай, если придется уйти.

Слух о том, что Измайлов снимает ему квартиру, как-то быстро распространился в агентстве. В гости стали напрашиваться новенькие девочки, а с ними Вова Рябов и Сергей Велешко, которые считались стукачами и с которыми не общался никто из парней. В конце концов Игорь собрался устроить новоселье, но пригласил только Катю и Дениса.

Они приехали вместе, привезли бутылку шампанского и курицу-гриль. Еще в дверях Китти с таинственным видом расстегнула молнию на своей сумке.

– Игорюша, а ну, зажмурься! Фокус-покус, опля, теперь можно! – Она показала журнал с фотографией Игоря на обложке. – Только что номер привезли, свеженький. Мы у администраторов выпросили. А я так и знала, что на обложку тебя возьмут!

Денис криво ухмылялся.

– Ага, девушка месяца. Как будто непонятно почему.

– Да ладно, помолчи уже, невеста года! – хмыкнула Китти. Она прошла по квартире, заглянула даже в туалет. – А неслабо кто-то устроился! Уютненько, ничего лишнего. И телик гигантский – рулёз… Это все вместе с квартирой сдавалось или Измайлов купил?.. Только холодно, блин.

– Да, батареи почему-то плохо работают, – пожал плечами Игорь. – Садитесь, я сейчас обогреватель принесу. У меня есть ром. Можно глинтвейн сварить.

– А ром – это не от Макса Измайлова с Кубы? – Китти подмигнула, продолжая с любопытством оглядываться. – Интересно, сколько такая хата стоит в месяц?

– Не знаю, я не спрашивал, – честно признался Игорь.

– Да, мазяво жить не запретишь, – заметил Денис. Китти возразила:

– Это мы с тобой мазявы, Дэнчик. А Игорюша – грамотный пряник.

Игорь убавил громкость телевизора, достал ром и кастрюлю. Китти села и развернула журнал.

– Значит так, читаю для всех. Игорь Воеводин – самая перспективная модель агентства. За полгода сделал убедительную карьеру. Съемки в проекте джинсовой линии…

бла-бла-бла… туда-сюда… в рекламном клипе телефонной компании… ага, со временем обещает стать одним из самых красивых мужских лиц на модельном рынке. Сейчас усиленно изучает французский язык, так как новогодние праздники планирует провести в Париже. А ты разве не на Канарах был? Во врут, как обычно… Но фотки классные просто, ты такой тут лапочка. Кожа идеальная для парня – я всегда говорила, это твоя фирменная фишка! И Дэнчик неплохо вышел, такой суперсекси. Ренатик тоже пупсик, только в каких-то весь прыщах…

Денис, чем-то постоянно недовольный в последнее время, закинул ноги на обогреватель и предложил:

– Слышьте, а фигли заморачиваться, варить чего-то? Так бы жахнули и всё.

Китти сморщила носик.

– Ой, лишь бы паяло побыстрее нагреть… Надо бросать уже свои провинциальные привычки. Наслаждайся процессом, а не результатом.

Денис фыркнул.

– Нашлась мне тоже принцесса Диана учить меня. Я просто думаю – а Измайлов не приедет?

– Да, Игорюш, – обернулась Китти, – тебе Измайлов харакири не сделает?

Втыкая в мякоть апельсина шпеньки душистой гвоздики, Игорь пожал плечами.

– Харакири – это когда сами себе режут живот.

– Ну, здесь человек такой, что кому хочешь разрежет.

– Нет, сегодня он вряд ли приедет. Он завтра с утра должен меня забрать на все выходные, – соврал Игорь. – Мы договорились за город поехать, на дачу.

Китти вздохнула.

– Да, вот это я понимаю… Снял хату и еще предупреждает, когда его ждать. Ну почему все нормальные мужики в наше время нестандартной ориентации? Как жить бедной девушке?

Денис закинул руки за спинку дивана.

– А вы сами виноваты, бабы. Все выгадливые, лишь бы лавэ из мужиков выдоить. Типа – зачем работать, когда можно ноги расставлять…

– Ага, много из вас выдоишь, – поморщилась Китти. – Да вы и сами с усами… Тоже расставляете не хуже нас. Мы хоть детей рожаем.

– Ну и много ты родила?

– Допустим, я раньше двадцати пяти рожать не собираюсь. Если, конечно, не подвернется какой-нибудь рыцарь на белом коне вроде Макса Измайлова. Тогда, конечно, надо срочно забеременеть, чтобы женился или хотя бы ребенка содержал нормально. В наше время мужика только так можно привязать. Правильно, Игорюш?

Игорь кивнул – он не раз уже думал о том, насколько проще ему было бы с Георгием Максимовичем, будь он девушкой. Конечно, при условии, что тот любил бы женщин, а не парней.

Он выключил плиту и начал разливать дымящийся глинтвейн. Китти потерла руки.

– Сейчас погреемся! Смотри, осторожненько, чтобы стаканы не лопнули… Ну что, за новоселье?

Они выпили. Денис оторвал куриную ногу и начал есть.

– Вкусное винишко, – похвалила Китти. – И специи чувствуются. Это тебя Измайлов научил?

– В бармены пойдешь, если чего, – подмигнул Денис.

– Допустим, бармены неплохо рубят, – возразила Китти. – Только спиться можно легко.

– Надо просто перед каждой выпивкой есть активированный уголь. Тогда не будет алкоголизма. Мой отец всегда так делает, его кум научил, у него мать в аптеке работала.

Катя повела плечиками.

– Что-то я уже двадцать лет на свете живу, а про такое первый раз слышу.

– Между прочим, народные средства – самые лучшие. Сколько случаев, когда врачи отказываются от человека, а бабушка просто нашепчет на воду, и все проходит.

– Ой, это всё такой ПЗД… Чистая разводка!

– Да у меня Ленка, моя бывшая, когда ездила с матерью к колдуну, сама видела, как у людей изо рта вылезали ужи и всякая пакша типа земля. Это от порчи бывает. А у соседей сын болел церебральным параличом, и его к трем бабкам возили, и все от него отказались, потому что очень сильное колдовство. А этот колдун, забыл, как его, но он известный, книги пишет про ад и рай, как там все устроено, какие уровни… он ему руку положил на лоб, тот встал и пошел…

– Ой, слушай, Дэ-эн! Ну это все такая лажа, это все замастырено, чтоб народ на бабло раскрутить!

– Да я тебе говорю, люди сами видели!

– Ну а ты видел?

– А я видел людей…

Китти встала и обняла Игоря обеими руками за шею.

– Игорюш, может, музыку включить? И покажешь фотки с Тенерифе? Там, наверное, суперски классно! Море, солнце, кинозвезды в бикини…

– У меня только на телефоне, – признался Игорь. – Измайлов не любит фотографироваться.

– Понятно, зачем ему компромат, – хмыкнул Денис. – Он мужчина осторожный.

Китти замерла на месте.

– Точно, я и не подумала! Фотки всегда могут попасть в чужие руки. Лишний геморрой. Особенно сейчас, когда он женится…

Игорь опешил.

– Кто?

– В смысле – кто? – Китти медленно повернула к нему лицо. – Ой, Игорюш… Ты не знал?..

Сначала Игорь думал, что ослышался или чего-то не понял. Но, заглянув в ее пустые, синие как две льдинки глаза, почувствовал растерянность и боль.

– Да ладно, солнышко, может, это все байда! – Катя взмахнула руками, нежно улыбаясь. – Мало ли что говорят, если всему верить…

– А может, и правда, – пожал плечами Денис. – Я много от кого слышал.

– Расскажите, что вы знаете, – потребовал Игорь, отставляя стакан.

Китти быстро заморгала синими ресницами.

– Ну прости, я думала, ты в курсе… Блин, вот вечно я попадаю! Просто Макс Измайлов сказал, что… Ну что его отец женится на тетке Макса, на Марьяне Козыревой, чтобы лучше контролировать семейный бизнес. Она его всю жизнь вроде как любила, но старший Козырев был против. А теперь, когда он умер, им стало выгодно объединиться. Я думала, ты в теме.

Игорь понял, что в глубине души ожидал чего-то подобного. Все происходившее в последние недели вдруг сложилось в одну цельную картину, как пазл из картонных кусочков, – этот торопливый переезд, дневные визиты Георгия Максимовича, быстрый секс, растущее между ними отчуждение.

– Нет, я не знал, – сказал он, чувствуя, как обида и ревность впиваются в его сердце своими мелкими острыми зубами. – Кому еще налить?

Китти обняла его и потрепала по волосам.

– Дурачок, расстроился! Да я уверена, все это глупости! Или Макс для прикола прогнал, он любит всякие розыгрыши… А с другой стороны, даже если женится? За личным он все равно к тебе будет приезжать. Значит, ты ничего не теряешь.

– Ага, – кивнул Денис. – Где ты видела бабу, которая будет это терпеть?

– Да прекрасно все терпят! – заявила Катя. – Все женаты – и Кальвинский, и Василий, и Марков, а этот вообще кидается на все, что ползает…

– Ну, если баба живет за счет мужика, тогда конечно. А если у нее самой большие бабки, она сразу начнет условия ставить.

Игорь заметил, как Китти пнула Дениса под столом.

– Ладно, чего мы делим шкуру неубитого медведя! Может, это все разводка просто, а мы обсуждаем! Ой, посмотрите в окно – луна какая полная, надо гадать! Есть карты, Игорюш? Посидеть, правда, некому – все целованные, балованные… Давайте еще по стаканчику, такая штучка вкусная! И в голову втыкает. – Она всплеснула руками. – Забыла совсем! Кого я видела! Борьку Комарова! В Московском универмаге пылесосами торгует!

– Продавцом, что ли? – округлил глаза Денис. – Это же вообще крайняк!

– Ну да, стоит в отделе! Начал мне втирать, что типа он тут менеджер, типа кого-то заменяет, что там у него карьерный рост и все такое… Типа он офигенно доволен, что вылез из нашего болота. В общем, обычные дешевые понты. Я так поняла, он и с квартиры съехал. Так что все в жизни отдается. Как говорят, не плюй в колодец, сам туда упадешь.

Денис снова взялся за курицу.

– Ладно, говно не тонет. Давайте, что ли, за нас.

Игорь почти не слушал их. Он думал, что должен позвонить Георгию и прямо спросить про эту женитьбу. Он нередко видел Марьяну Козыреву в бизнес-центре – кажется, та же Катя и показала ее, «главную хозяйку» строительного холдинга. Это была немолодая и некрасивая сухопарая женщина, всегда очень хорошо одетая и такая строгая, что ее боялись даже охранники. Игорь видел, как при ней вытягивались в струнку взрослые мужчины в костюмах от Хьюго Босса, включая начальников модельного агентства – Фреда Дорошевского и Василия. За глаза ее называли Козыриха и Фрау Калькулятор, но Георгий никогда ничего не говорил о ней, только отвечал на звонки: «Да, Марьяна, слушаю, Марьяна».

– Может, ром весь вылить? – разглядывая бутылку, предложил Денис. – Покрепче будет…

Китти отвалилась на спинку стула.

– А я и так уже пьяная.

– А я что пил, что музыку слушал.

– А ты, Игорюш?..

Звонок телефона заставил их всех тревожно оглянуться. Игорь вскочил, метнулся в комнату, поскальзываясь на паркете. Схватил трубку.

Густой теплый голос прикоснулся к уху, словно губы Георгия были рядом – как будто он стоял за спиной.

– Ты дома, заяц? Я сейчас приеду. Чего ты хочешь выпить? Я привезу коньяку.

Игорь вернулся в кухню.

– Измайлов? – спросила Китти, расширив глаза.

– Да. Сейчас приедет.

– Блин! Надо срочно сваливать!

Уже стоя, она допила свой глинтвейн.

– А я предупреждал, – заметил Денис, быстро запихивая в рот оставшийся сыр.

В коридоре, натягивая ботинки, Китти крикнула:

– Давай пустые бутылки, мы выкинем. Дэн, баран, смотри, как ты натоптал!

Игорь отдал ей пакет с мусором. На прощанье она обняла, осторожно поцеловала Игоря накрашенными губами в губы.

– Всё, нас тут не было, это глюк. До понедельника, солнышко, отлично посидели.

Денис сунул ему вялую руку и поднял повыше воротник.

Захлопнув за ними дверь, Игорь какое-то время еще стоял, прислушиваясь к удаляющимся голосам и топоту, потом вернулся в кухню, вымыл стаканы и тарелки, убрал в холодильник остатки курицы. Перетащил обогреватель в спальню. Включил телевизор, закурил и подошел к окну.

Полная луна подтаивала по краям, словно шарик мороженого на темном блюде. Деревья внизу расплывались в сероватой мгле. Под аркой вспыхнули белые фары автомобиля, но свет скользнул мимо.

В кастрюле еще оставалось вино. Игорь разогрел его и выпил, сплевывая в руку апельсиновые косточки и гвоздику. Потом лег на диван и начал переключать программы, продолжая думать о том, что услышал от Китти.

Он вспоминал все, что ему рассказывали про семью Козыревых люди, с которыми он летел в Испанию, вспомнил свой день рождения в сауне, когда Эрнест вошел в раздевалку и растерянно позвал: «Георгий, Марьяна звонит…» А пьяный Георгий Максимович лил себе на голову газировку из бутылки и кричал в трубку: «Маша?.. Да, я еду! Жди меня там…»

Беспокойство подняло Игоря на ноги, он снова подошел к окну, закурил. Звонок телефона на этот раз прозвучал глухо, как разрываемая ткань.

– Я не приеду, Игорь. Извини. Позвоню, когда освобожусь.

Положив трубку, Игорь сел на пол. Ему стало так невыносимо, что подступили едкие слезы, встали в глазах.

– Нет, не раскисай, – произнес он вслух и достал из кармана мобильник. Звонить Георгию на трубку разрешалось только в самых исключительных случаях, но это был именно такой.

– Приезжай, пожалуйста, – взмолился он. – Хоть ненадолго, хоть на полчаса. Хоть ночью.

– Я занят сейчас, – проговорил Георгий Максимович вкрадчиво, как всегда, когда начинал злиться. – Позвоню тебе завтра.

Игорь закурил новую сигарету и снова набрал номер.

– Ты правда собираешься жениться?

Георгий молчал несколько секунд – Игорь слышал только стук собственного сердца. Когда тот заговорил, голос прозвучал нарастающим крещендо, но так холодно и брезгливо, что у Игоря все сжалось внутри.

– Этот вопрос тебя совершенно не касается. И запомни раз и навсегда – никогда не звонить мне, если я сам не просил! Всё.

Всё, всё, всё – эхом отозвались в трубке короткие гудки.

Минуту или две Игорь сидел в оцепенении, затем машинально поднялся, пытаясь сообразить, куда поставил пепельницу.

Когда телефон зазвонил снова, он схватил трубку, обрадованный тем, что Георгий так быстро пожалел о своих словах. Но в телефоне прозвучал другой голос.

– Ну что, мартышка, как поживаешь? Не ожидал? Думал, не найду?

– Что тебе надо? – спросил Игорь, и в самом деле неприятно пораженный.

– Шоколада! – гаркнул дядя Витя. Он был сильно пьян, язык плохо слушался его. – Не соскучился еще? А то могу приехать, адрес знаю. Я все про тебя знаю, за каждым шагом слежу… И за директором твоим. До марта он квартирку снял. А дальше что – домой приползешь? А я, может, еще не приму. Или так приму, что ботинки мне лизать будешь! Тварь, падаль, за все мне ответишь!..

Игорь бросил трубку и выдернул телефон из розетки. Он испугался, что отчим и в самом деле может сейчас приехать, но потом вспомнил, что в подъезде установлены камеры, а во дворе дежурит охранник. Затем он вспомнил самое плохое – слова Китти, насмешливый взгляд Дениса, злой голос Георгия Максимовича. В этот момент он вдруг ясно ощутил, что всего за какой-то час мир вокруг него переменился, что новая страница в его жизни начинается с разочарований, а прошлые счастливые листы прочитаны и перевернуты – безвозвратно, навсегда.

Он вернулся в кухню, налил себе чистого рома и выпил одним глотком, обжигая горло.

Субботний день он провел в постели, переключая каналы телевизора, играя в «стратегию» за немцев и вылезая из-под одеяла, только чтобы поставить чайник, сделать пару бутербродов и загрузить белье в стиральную машинку.

Уже достаточно поздно, в начале десятого, он наконец заставил себя одеться, чтобы сходить в круглосуточный магазин за сигаретами и какой-нибудь едой. Он рассовывал по карманам старой куртки паспорт, телефон и деньги, когда в окно за его спиной с силой ударил комок снега. Он выглянул во двор – рядом с припаркованной машиной парень в синей дубленке лепил новый снежок. Девушка в вязаной шапочке вскинула над головой руки, Игорь узнал ее и тут же узнал Максима.

– Давай спускайся! – крикнул тот. – Поехали покатаемся!

Удивленный, но почти обрадованный, Игорь сунул ноги в ботинки, сбежал вниз.

У подъезда Таня спорила с охранником.

– Ну почему должен был разбить? Ведь не разбил же! И никого мы не побеспокоили, вы сейчас больше шума поднимаете!..

Не обращая внимания на охранника, Максим открыл дверь и втолкнул ее в машину. Кивнул Игорю:

– Садись.

– Да, привет! Мы из гостей, там уже отмечают День влюбленных, хотя еще неделя, – Таня протянула с переднего сиденья руку, не переставая быстро, оживленно говорить. – Глупый такой праздник, да? А у тебя как дела? Ты же не спал еще? А Макс говорит – давай заедем… Помнишь, как мы с тобой танцевали? Я Макса все пытаюсь научить, но у него совсем нет слуха, ему на всю голову медведь наступил!

Максим гнал очень быстро, проскакивая на перекрестках под желтый.

– Откуда вы адрес знаете? – спросил Игорь.

– Я же видел договор аренды, – ответил Максим охотно. – Кстати, квартира оплачена только до марта, если ты не в курсе.

– Я в курсе, – ответил Игорь. – А куда мы едем?

– Может, в сауну? Расслабимся, отдохнем. Не волнуйся, папа ничего не узнает.

Его глаза блеснули в зеркале – Игорь сообразил, что и он, и его подружка приняли какие-то веселящие вещества.

– Первый раз слышу про сауну, – удивилась Таня. – Нет, давайте просто покатаемся. Мы так просто иногда ездим по ночному городу, – пояснила она. – Музыку слушаем, болтаем. Расскажи, как ты вообще живешь?

Максим снова посмотрел на Игоря в зеркало заднего вида.

– Кстати, я давно хотел спросить – кто у вас с папой Валентин, а кто Валентина? Я не силен в этих вещах. Но кто-то же должен быть сверху или нет?

Таня показательно возмутилась.

– Ну хватит, Максим!.. Разве можно такое спрашивать, честное слово! И куда ты гонишь?

Максим не сбавил скорость даже после того, как машина опасно вильнула на скользкой дороге, и упрямо продолжал:

– Я-то всегда считал, что это ты за девочку, но один приятель меня недавно просветил, что совсем не факт. Что большие начальники любят в сексе подчинение. Признавайся, дрючишь папу в попу?

– А что тебя так волнует? – не выдержал Игорь, который уже пожалел, что поехал с ними. – Тоже хочешь? А если понравится?

Машина рванула вперед с натужным ревом, их занесло, крутануло, затем на полном ходу толкнуло назад. Игоря подбросило вверх – он бы ударился лицом о переднее сиденье, если бы не подставил локоть. Таня тоже потирала ушибленную руку.

– Максим, ты обалдел?! Совсем больной? Наркоман несчастный!

Игорь только сейчас увидел, что они заехали на какой-то заваленный строительным мусором пустырь, но все равно открыл дверь и вышел из машины, оглядываясь, чтобы понять, в какую сторону идти. Таня выскочила за ним.

– Игорь, ну куда ты? Садись, поехали. Не обращай ты внимания, это всё его глупые шутки!

Максим тоже вышел, громко хлопнув дверцей.

Игорь решил почему-то, что тот полезет драться, но он только подошел вплотную, сунув руки в карманы куртки и сощурив холодные глаза.

– Знаешь, что я тебе скажу, сладкий? Это вам, нищим подонкам, нравится, когда вас трахают ваши пьяные отчимы. А потом торгуют вашими задницами… И это правильно, так всегда было и будет. Вы – из грязи и нищеты, для нашего употребления. Вам положено обожать нас и обслуживать, а мы будем пользоваться, пока не наскучит, а потом брать новых… У нас всегда будет выбор, потому что вас – легион.

Игорь не успел ничего ответить – Таня его опередила. Она схватила Максима сзади за воротник, развернула и ударила по лицу. Показалось, что тот мог отстраниться, но намеренно принял пощечину.

Они стояли какое-то время неподвижно, глядя друг на друга, потом Максим криво, болезненно ухмыльнулся и направился к машине. БМВ быстро и плавно тронулась с места, хлестнув Таню по ногам ледяной крошкой. Не обращая на это внимания, она взяла Игоря за руку и потащила куда-то, возмущенно восклицая:

– Вот придурок! Господи, какой придурок!.. И главное – он ведь прав. Потому что для них везде купля-продажа, а мы, как дураки, верим в любовь! Они этим пользуются, а мы всё терпим, потому что вечно надеемся на хорошее. Что этот Максим – про него я даже не говорю! Просто глупый мальчик, верит каждому слову. Если бы я хотела, я бы за него запросто замуж вышла – правда, не смейся, легко! Он же не знает жизни, ему всё на тарелочке подавали… А мы сильные, мы привыкли всего добиваться, просто не хотим их обманывать, ведь так? – Оглянувшись на Игоря, она продолжала: – Только не бери в голову, я тебя прошу! Он жутко ревнует отца – что тот с тобой так носится, возит отдыхать, в зоопарк и все такое. А я, например, нормально отношусь. Мы же не животные, чтобы только биология. Человек любит сердцем, а не тем, что ниже пояса, ведь правда? А для сердца без разницы, мальчик или девочка. Я так думаю. А ты?

Игорь едва понимал, что она говорит. Он не чувствовал обиды на Максима, только досаду на себя за то, что ввязался в эту историю, а теперь насквозь промочил ноги, шлепая по раскисшему снегу.

Они завернули за угол бетонного забора, пошли вдоль разбитой дороги. Какая-то машина двигалась в их сторону задним ходом – это возвращался Максим.

– Ну вот, опомнился! – обрадовалась Таня. – Вечно что-нибудь выкинет, я уже привыкла.

Открыв окно, он крикнул им:

– Ладно, садитесь, поехали.

– Нет, спасибо! Мы, нищие подонки, ходим пешком! – отвечала Таня весело. – Найди себе новых, из легиона.

– Я сказал – извини, – отозвался Максим раздраженно.

– А мы не слышали, как ты извинялся, – возразила она. – Ты слышал, Игорек? Я лично нет.

Она остановилась, закурила сигарету, дожидаясь, пока Максим подойдет к ней. Игорь один направился в сторону набережной.

Он различал их голоса, пока не ушел достаточно далеко. Сейчас только он сообразил, что находится в «мертвой» промзоне за Обводным каналом, где нет жилья и не ходит никакой транспорт. Он понял примерно, как выйти к метро, но идти нужно было минут тридцать.

Автомобиль нагнал его, Таня открыла окно.

– Игорь, я тебя прошу, садись, поехали! Мы тебя сюда затащили, мы должны отвезти домой.

Он продолжал молча идти, но она не отставала.

– Ты же трезвый, будь умнее! Садись, давай ничего не будем выяснять! Ну хочешь, он перед тобой лично извинится?

– Хочу, – ответил Игорь, не останавливаясь.

Машина притормозила, и после минутной заминки Максим крикнул из окна:

– Ладно, сладкий, беру свои слова обратно… Ты лучший. А я – синий отморозок под кайфом.

– Игорь, ну пожалуйста, будь умнее! – повторила Татьяна. – Садись.

Еще какое-то время Игорь продолжал идти, а машина медленно двигалась чуть позади. Усталость и безразличие, растущие с каждым шагом, в конце концов заставили его остановиться. Он бросил сигарету и взялся за ручку двери.

– Измайлов правда женится? – спросил он неожиданно для самого себя, садясь в машину.

Максим пожал плечами.

– Да, решенное дело. Мне лично наплевать. Пусть делают что хотят. Пусть женятся, рожают детей со свиными хвостами.

– Почему со свиными хвостами? – спросила Таня. – Это из какой-то сказки?

– Да хоть с бараньими рогами, – хмыкнул тот. – У тебя одна проблема, сладкий, – тебя в этой сказке нет.

Максим высадил Игоря на набережной неподалеку от дома. Таня протянула руку.

– Извини, что так получилось. Пока.

С неба снова повалил снег, сразу налип на голову и плечи. Сквозь снежную пелену силуэты деревьев во дворе казались крупными и зловещими.

Закрываясь локтем от летящих в лицо хлопьев, Игорь подошел к подъезду. Ему показалось, что какой-то автомобиль с выключенными фарами едет за ним, потом он вдруг подумал, что Георгий может ждать его дома. С колотящимся сердцем он открыл дверь, прошел в спальню, но там все было так, как он оставил – яркий свет от белых ламп, работающий телевизор и холод одиночества.

Он снял промокшие ботинки и вспомнил, что так и не купил сигарет.

 

Глава шестая. Разум и чувства

Федор Дорошевский оказался человеком понятливым и во многих отношениях полезным. Он начал кадровые сокращения в агентстве, не дожидаясь внеочередного собрания совета. Марьяна получила от него списки сотрудников, выведенных за штат, и сначала удивилась, не увидев там нужной фамилии, но затем поняла, что иначе и быть не могло – Георгий оставался главным акционером «Фэшн-Хауса». Зато благодаря Дорошевскому Марьяна должна была первой узнать, собирается ли Измайлов предпринимать в этом направлении какие-то шаги, и ждала этой информации с растущим нетерпением.

Теперь она почти каждый день обедала или ужинала с Георгием и чувствовала, что их встречи, разговоры, случайные прикосновения перерастают в нечто большее, чем дружеская симпатия, – и не только с ее стороны. В среду, ближе к концу рабочего дня, она договорилась встретиться со Светланой, с которой еще не виделась после возвращения с Бали. Вечером Георгий пригласил ее на частную вечеринку, где должны были выступать, по его словам, два лучших в мире джазовых музыканта. Марьяна много ждала от этого вечера, но и боялась ждать: временами ей казалось, что их сближение – лишь плод ее фантазии.

Света ожидала Марьяну в кафетерии на первом этаже «Альмагеста», за столиком у окна. Ей очень шла белая меховая шапочка, но с некоторых пор Марьяна перестала ревновать к внешним данным подруги, вдруг осознав невысокую цену ее расхожей миловидности. На столе были разложены распечатки с вопросами. За окном виднелись ряды машин на парковке, шлагбаум, автобусная остановка, набухший тучами край неба над крышей соседнего здания.

Они заказали бисквиты и свежевыжатый сок, Света показала Марьяне свои бумаги.

– Очень любопытные тесты на психологическую совместимость партнеров. Не хочешь ответить? Я могу позже опросить Антона.

Марьяна давно подозревала, что Сергей Сергеевич платит Светлане или как-то иначе побуждает ее способствовать назойливому сватовству своего сына. Сама же Марьяна чувствовала, как растет ее неприязнь к Сирожам. Эти люди раздражали ее своим нахрапом, беззастенчивой алчностью, каким-то воинственным бескультурьем. Они не читали художественных книг, не интересовались ни классической музыкой, ни театром, тогда как Марьяна именно сейчас начала жадно восполнять пробелы своего образования. Георгий пригласил ее на оперную премьеру, и ей впервые понравилось происходящее на сцене. Затем они целый день изучали ассортимент антикварных салонов. Георгий много рассказывал о марках и клеймах фарфора, о живописных приемах художников разных эпох, о приметах, отличающих подлинники от подделок. Вместе они приобрели для нее сервиз, но не Royal Copenhagen, а фабрики Гарднера, более редкий и ценный. Но главным, самым дорогим и сокровенным приобретением первых недель нового года было чувство, готовое расцвести в душе Марьяны, словно майский яблоневый сад.

Однако поверять свои тайны подруге она пока не собиралась.

– Я хотела спросить тебя, – Марьяна чуть запнулась, но все же заставила себя сформулировать мучавший ее вопрос, – о мужчинах, которые… спят с мужчинами. Я прочитала несколько статей в Интернете… но там пишут разное. Одни утверждают, что это врожденное отклонение, которое нельзя исправить, другие – что это последствие неправильного воспитания или детской травмы…

– Если не боишься научных терминов, я готова пояснить, – предложила Светлана с готовностью. – В психиатрии есть два подхода к этой проблеме – аффирмативный и репаративный. Последователи гей-аффирмативного подхода считают гомосексуализм генетически обусловленным явлением и разрабатывают методики интеграции таких людей в общество, которое должно признать их права. Репаративисты занимаются разработкой и ведением терапии по изменению влечений.

– То есть от этого лечат?

– Конечно. Хотя гомосексуализм исключен из международного списка психических заболеваний, люди продолжают испытывать серьезные проблемы со своей сексуальной идентичностью.

– Тебе попадались такие клиенты?

– Да, – кивнула Света, и ее улыбка сделалась лукавой. – Я, конечно, не психиатр, но мне приходилось с этим сталкиваться. И знаешь, какой я сделала вывод? Если мужчина преодолевает такие наклонности и женится, он чаще всего становится прекрасным мужем и заботливым отцом.

Сразу вспомнив сестру, Марьяна покачала головой.

– Не знаю, мне трудно в это поверить.

– Почему же нет, если человек твердо решил изменить свою жизнь? Такое случается. Многие устают вести двойную игру, вечно лгать или скрывать свою ориентацию. Гомосексуалам редко удается построить прочные отношения друг с другом, а вечная смена партнеров приводит к разочарованиям и стрессам. В конце концов изначальная тайна бытия – в союзе мужчины и женщины, от которого рождается новая жизнь, и от этого факта никуда не деться. Умная и любящая женщина может дать мужчине опору, доверие, понимание, а это намного больше, чем дает ему гомосексуальный опыт. Ради этого многие жертвуют мимолетным наслаждением, которое оставляет после себя только чувство вины и стыда.

Марьяна понимала, что Света говорит ей именно то, что она хочет услышать. Но эти рассуждения так совпадали с ее собственными мыслями, что не было сил сопротивляться соблазну поверить подруге. Ей не понравились только последние слова о жертве и наслаждении.

– Все-таки для мужчины очень важен секс, – заметила она. – Да и для женщины тоже. Нельзя сходиться только из-за дружеских чувств, если люди не монахи.

Света взглянула на нее чуть внимательней, чем обычно.

– Из этого я заключаю, что у вас с Измайловым пока еще ничего не было.

Марьяна почувствовала, что краснеет.

– При чем здесь Измайлов?

– А разве ни при чем? – Светлана разломила ложечкой бисквит. – Кстати, в отношении него я не стала бы применять все эти теории. Он избалован женским вниманием, был неудачно женат, часто имел дело с надоедливыми влюбленными женщинами. Так что для него опыт с юношами – скорее просто эксперимент, в который он немного заигрался. Думаю, он сам начал это чувствовать. Ты, конечно, могла бы использовать этот шанс. Хотя, на мой взгляд, Антон Сирож…

– Я не хочу больше слышать про Сирожей! – неожиданно для себя вспылила Марьяна. – И про Измайлова тоже. Ты говоришь так, будто я гоняюсь за женихами… А я не желаю быть посмешищем. У меня есть достоинство и принципы. Я привыкла жить одна. Я много работаю, у меня есть обязательства перед людьми. И раз уж так сложилось, поздно что-то менять…

– Кто говорит, что ты гоняешься за женихами? – чуть преувеличенно удивилась Света. – Напротив, на твою руку и сердце претендуют два интересных, состоявшихся мужчины, здесь нет ничего смешного или унизительного для твоего достоинства. И что значит – «так сложилось»? Что за фатализм? Человек должен бороться за свое счастье, это его право, даже долг.

«Тебе легко говорить», – подумала Марьяна, с неприязнью разглядывая миловидное лицо под меховой шапочкой, вдруг вспомнив, что Светлана когда-то отбила своего мужа у другой женщины. Вслух же произнесла:

– Мне кажется, наш разговор зашел в тупик. Я поняла, что не готова пока обсуждать эти вещи. Я должна сначала разобраться в себе.

Словно кошечка, почуявшая вкусный запах, Света чуть раздула ноздри и сощурила глаза, подведенные тонкими стрелками в уголках.

– Ты чего-то не договариваешь? Случилось что-то важное? Марьяна, ты должна держать меня в курсе, иначе я не смогу тебе помогать!

Марьяна взяла свою сумку с соседнего стула и достала кошелек, чтобы расплатиться за кофе.

– Прости, поговорим в другой раз. Давай я возьму тесты – может, отвечу, когда будет свободная минута. Я тебе позвоню.

Света сделала движение, словно собиралась схватить ее за руку, но в последний момент удержалась, потянулась с поцелуем.

– Конечно, дорогая, звони в любое время. Была рада увидеться. Хотя должна сказать, что очень волнуюсь за тебя…

«Волнуйся за себя», – мысленно ответила Марьяна и направилась к выходу.

Было уже около шести, когда она поднялась в свой кабинет и вызвала секретаршу с бумагами на подпись. Вместе с заявками и письмами та принесла пухлый конверт с логотипом «Фэшн-Хауса».

С удивлением обнаружив в конверте рекламу какого-то венгерского университета, Марьяна ощутила досаду и хотела выбросить буклеты в мусорную корзину, но все же догадалась прочесть сопроводительное письмо. Венгерская сторона подтверждала намерение направить своих студентов на практику в Петербург. Взамен университет в Будапеште готов был принять троих выпускников школы моделей Дорошевского для обучения по программе «Менеджмент и управление в сфере моды и дизайна».

Такое решение проблемы сперва показалось Марьяне слишком уж ловким. Георгий словно снимал с себя ответственность и перекладывал ее на руководство «Фэшн-Хауса». Но, поразмыслив, она пришла к выводу, что этот вариант хорош тем, что позволит избежать лишних пересудов и вполне удовлетворит каждую из заинтересованных сторон.

Джазовую вечеринку, что-то вроде «квартирника», устраивал ностальгирующий по прошлому их общий знакомый и арендатор площадей. В трехсотметровом двухэтажном лофте, удачно разделенном на жилые, гостевые и рекреационные зоны, собралась разномастная публика. Люди их с Георгием круга составляли меньшинство, в основном приглашены были музыканты и художники со своими богемного вида спутницами, по большей части некрасивыми и немолодыми.

Марьяна не слишком любила джаз, в особенности экспериментальный – то есть громкий, немелодичный, дискомфортный. Именно такую музыку исполнял здесь (проездом из Лондона в Москву) культовый саксофонист, когда-то ленинградец, а теперь гражданин мира. Завесив лицо седыми волосами, он исторгал из своего сверкающего инструмента то кошачье мяуканье, то скрежет, и Марьяна едва могла переносить агрессивный натиск звуков, но все же не решалась предложить Георгию уйти. Тот явно получал удовольствие от происходящего и вспомнил о галантности, только когда она, не выдержав пытки саксофоном, выбралась по лесенке на открытую площадку крыши.

На каменных плитах лежал снег, было зябко. Георгий снял пиджак, накинул ей на плечи.

– Тебе не нравится? – спросил он, глядя ей в лицо с каким-то веселым и хищным выражением. – Музыка толстых?

– Нет, нравится, но слишком громко и накурено, – соврала она, обходя инсталляцию, сваренную из стальных листов и напоминающую гигантский кактус. – Но ты, если хочешь…

Они как раз зашли за выступ конструкции, скрывшись от посторонних глаз.

– Чего я хочу, так это тебя, – заявил он, резким движением привлекая ее к себе.

Марьяна давно ожидала этой минуты, но все равно задохнулась от удивления, когда его пахнущие алкоголем губы влажно прижались к ее рту. Его поцелуй – нагловатый, властный, хозяйский – был словно глоток кипятка. Если бы он не держал ее, крепко обхватив руками, она бы пошатнулась – так сильно у нее закружилась голова.

– Ух, – сказал он, отрываясь от ее губ, но не разжимая объятий, – все, поедем ко мне.

– Нет, я не могу, – как-то глупо возразила она, высвобождаясь, поправляя блузку, делая множество лишних суетливых движений.

Он снова взял ее за плечи, заглянул в лицо.

– Возражения не принимаются.

– Это слишком серьезно для меня, Георгий, – проговорила она, стараясь овладеть собой. – Если я поеду, это будет значить, что должно быть продолжение… Я не хочу потом жалеть о минутной слабости. И давать тебе лишний повод для тщеславия…

– А ты, оказывается, трусиха, – усмехнулся он. – Пойдем, я замерз. Никто не будет ни о чем жалеть. Сейчас позвоню водителю. У меня есть бутылка шабли хорошего года. Есть неплохой коньяк.

– На меня ты тоже поспорил на коньяк? – пробормотала Марьяна, чувствуя, что не может больше сопротивляться.

– Вижу, тебе нравится выставлять меня этаким Печориным. Это чрезвычайно лестно, но не отражает сути вещей.

Они уже вернулись в комнату, где как раз объявили перерыв, после которого саксофонист должен был выступать дуэтом с другим музыкантом. Марьяна так и не узнала, на каком инструменте играл второй, держащий в руках странной формы коробку. Попрощавшись только с хозяином, они вышли на лестницу, и Георгий снова хотел поцеловать ее, но Марьяна с усилием отстранилась. Она чувствовала, что вся дрожит.

– Домой, домой, по набережной и быстро, – велел Георгий водителю, сжимая ее руку в темноте салона.

Они действительно доехали очень быстро, в полном молчании. Георгий помог ей выйти, что-то сказал шоферу. Как под гипнозом, она вошла за ним в лифт, затем в квартиру и только в прихожей остановилась, прижавшись к двери спиной. Сердце ее билось где-то в горле, готовое выскочить из груди, но голова оставалась ясной.

– Прости, Георгий, наверное, ты прав, я трусиха. Лучше я вызову такси. Не хочу разочарований. Пусть все остается как есть.

– Такси? – переспросил он, исчезая за дверью кабинета и через мгновение возвращаясь, как фокусник, с двумя бокалами коньяка в руках. – Хорошо, только давай сначала выпьем.

Она поставила сумку на пол и взяла бокал.

– Тост? – спросил он и сам ответил: – За нас с тобой.

Набравшись смелости, Марьяна проговорила, прямо глядя ему в глаза:

– А может быть, нам выпить за Будапешт? Ты там бывал? Говорят, красивый город.

По его лицу скользнула тень, тут же сменившаяся насмешливо-покаянным, нарочито-виноватым выражением.

– Ну конечно, я был в Будапеште. Но мне больше нравится Париж. Как ты смотришь на то, чтобы провести медовый месяц в Париже? Хорошо, не месяц – медовую неделю.

– Париж стоит мессы? – вспомнила она.

– Ты меня спрашиваешь или себя? – поинтересовался он, продолжая улыбаться, и Марьяна вдруг ощутила, как заботливо выстроенные ее душевные плотины затопляет половодье незнакомого прежде, пугающего и почти невыносимого чувства, с которым она не может и не хочет бороться.

 

Глава седьмая. Валентинов день

В последнее время Игорь много думал о будущем и приходил к выводу, что должен смириться с новыми обстоятельствами в жизни Георгия и нынешним скупым распорядком их любви, хотя ему было по-настоящему больно сознавать, что посторонняя женщина почему-то получила право делать все то, что мечтал делать он сам. У нее были деньги, она могла купить себе в мужья любого, но почему-то захотела Георгия. Несколько раз Игорь почти всерьез собирался пойти к ней и сказать, что нельзя строить свое счастье на несчастье другого, отбирая хлеб у голодного. Но доводы рассудка все же возобладали над чувствами. Вернее, победил страх, который Игорь испытывал перед ней и перед Георгием Максимовичем, которого такая выходка могла бы очень разозлить.

Им было по-прежнему хорошо вместе, особенно когда Георгий оставался на ночь, но это случалось все реже. Чаще он приезжал днем в середине недели или в субботу, по дороге в Озерное. Он также совсем перестал бывать с Игорем на людях.

Дядя Витя больше не звонил и не появлялся. От тетки Игорь знал, что тот сильно пил в последнее время, привел в дом женщину, вскоре выгнал ее, снова вернулся на службу и тут же вызвался лететь в район какого-то землетрясения. В агентстве начались сокращения, Дениса и еще человек десять парней и девчонок вывели за штат без постоянной зарплаты, у Игоря же только прибавилось работы. Фотографы и заказчики часто звали его в Москву, где и в самом деле можно было сделать карьеру, засветиться, попасть в поле зрения авторитетных международных агентов. В такие минуты он думал о странном устройстве жизни: Денис и другие ребята бегали по кастингам, платили за портфолио и за размещение анкет на профильных сайтах, но самые заманчивые предложения получал он, попавший в модельный бизнес случайно, занимавшийся этим без всякой охоты и совсем не стремившийся чего-то в этой области достичь.

Утром в День святого Валентина Игорь едва заставил себя выбраться из постели. За окном в серых утренних сумерках валила с неба жидкая каша из снега пополам с дождем. В освещенной кухне дома напротив женщина наливала в бутылочку молоко для ребенка. Электронные часы на стене показывали восемь двадцать.

Игорь сварил себе кофе, сделал бутерброд. Нашел в шкафу свежую футболку и носки. Вспомнил, что вечером не почистил и не поставил сушиться ботинки – пришлось надевать кроссовки, которые, конечно, тоже должны были сразу промокнуть в такую погоду.

Приехал он рано, в павильоне еще только начали выставлять свет, но менеджер Наташа уже ждала его.

– Хорошо, что не опоздал! Тебя Федор Евгеньевич вызывает, иди срочно.

Игорь кинул куртку на вешалку и прошел через курилку к кабинетам администрации.

Лика, секретарша Дорошевского, кивнула на дверь; он постучал и вошел. Скользнув по нему взглядом, Федор Евгеньевич указал на стул и снова повернулся к монитору.

В агентстве ходил упорный слух, что много лет назад Дорошевский был любовником Измайлова. Игорь вспомнил об этом, украдкой вглядываясь в худое утомленное лицо Фреда и думая о том, был ли тот когда-то молодым и красивым – или только молодым.

– Вы уже в курсе, Воеводин, что у нас есть возможность отправить вас в Венгрию? – проговорил наконец тот. – Престижная программа, диплом котируется на международном рынке. Обучение на русском и английском – вы ведь учили в школе английский? Заодно сможете подтянуть уровень, пригодится в дальнейшем. Вот, возьмите буклеты, там вся необходимая информация.

Игорь уже слышал про Будапешт от Дениса – тот очень хотел участвовать в этой программе, которая давала возможность после окончания поступить на бесплатное обучение в школу дизайна в одной из западных стран. Но выбрали не его, а Женьку Стельмака, уже работавшего за границей, и Вову Рябова, известного своей неразборчивостью в связях.

– От вас мне нужно заявление и загранпаспорт для визы, – продолжал Федор Евгеньевич. – Вот анкеты, заполните их и принесите. Лучше сегодня в течение дня или завтра в первой половине. Если есть вопросы, можете задать их сейчас.

У Игоря был вопрос: кто придумал послать его в Будапешт – Марьяна Козырева или сам Фред, чтобы выслужиться перед ней? Все знали, что сокращения в агентстве Федор Евгеньевич начал по указанию руководства холдинга. Игорю не хотелось думать, что это идея Измайлова, что близкий человек мог поступить так, даже не предупредив его.

– Спасибо. – Он взял анкеты и поднялся. – Я подумаю.

– Тут не о чем раздумывать, – проговорил Дорошевский, глядя на Игоря своими рыбьими глазами. – Это хороший шанс, другого может не представиться. У нас сокращается число заказов, скоро работы для вас в нашей компании не будет.

Игорь хотел ответить, что как-нибудь это переживет, но промолчал.

Он вышел от Фреда с тяжелым чувством. Потерять работу он не боялся, но по размышлении понял, что Дорошевский мог предлагать ему поехать в Будапешт только с ведома Георгия. Думая об этом, он выкурил сигарету и открыл дверь в раздевалку, как раз когда Василий объявлял:

– Сегодня вечером в одном закрытом заведении корпоративная вечеринка по случаю Дня влюбленных. Надо шесть человек. Сто баксов, жратва и выпивка халявные, домой добираетесь своим ходом.

– Ох, и нас, бедненьких, вспомнили, не только девкам масленица! – всплеснул руками Стас Кривцов, один из «стареньких». – Что ж там за публика такая?

– Вот и узнаешь. Записать?

– Запишите, Василий Николаевич, запишите, родной вы наш… Может, найду там себе какого ни на есть Валентина, устрою личную жизнь. И Ренатика со мной.

– И меня, и меня!

Они обступили Василия, толкаясь бедрами и локтями.

Игорь пошел в уборную, вымыл руки, ставшие неприятно липкими после разговора с Дорошевским, ополоснул холодной водой лицо, а когда вернулся, застал обычную ссору, которые с некоторых пор повторялись в раздевалке почти каждый день. На этот раз качал права узкоплечий, жилистый как боксер Кривцов.

– Да что ты говоришь? – с издевкой отвечал он на чью-то реплику. – Принципы отбора! Будто мы не знаем этих принципов. Соси начальству спереди и подлизывай сзади – вот и весь отбор!

– Ой, будто ты не сосал, – возразил ему в том же тоне Вова Рябов, доносчик Василия. – Только без результата.

– Заткни хайло, вонючка крашеная, – Стас плюнул в сторону Вовы. – Я не с тобой говорю!

Самый молодой среди них, белокурый и по-девичьи миловидный Сережа Велешко, попытался вмешаться:

– Да ладно вам, ребята… Чего нам делить-то? Все в одном месте.

Кривцов повернулся к нему.

– С тобой-то я точно ничего делить не буду, Велешко, даже унитаз! Еще нахватаешься всякой заразы!

Ренат со смехом потянул Стаса за свитер.

– Не связывайся с крысами, Крева! Еще покусают…

– Сами вы крысы! – заявил Велешко, покрываясь пятнами.

Женька Стельмак, по-настоящему красивый и компанейский парень (единственный в агентстве, с кем Игорь хотел бы дружить, но по разным причинам никогда даже не разговаривал), вдруг вспылил:

– Да ты уже достал всех, Кривцов! Не нравится тут – иди на стройку сварщиком. Что ты к людям цепляешься?

– Ты что, Стельмак, за эту крысу впрягаешься? За стукача? – Кривцов резко повернулся к Женьке. – А ты уже знаешь, что его вместо тебя в Будапешт берут?

Женька переменился в лице.

– Кто это сказал?

Кривцов ответил:

– Я тебе говорю! Я сам списки видел – там Велешко, Рябов и Воеводин. Три главных соски «Фэшн-Хауса».

Ренат толкнул Кривцова, показывая глазами в тот угол, где стоял Игорь.

Вова Рябов надменно улыбнулся.

– Ну да, мы главные. Но ты не расстраивайся, Крева. Вы с Ренатиком количеством наверстаете. По эскортам за сто баксов…

Женька ударил кулаком в стену и быстро пошел к дверям.

– Рябова не вместо тебя, а вместо меня берут, – останавливая его, проговорил Игорь. – Я не поеду.

– Куда ты денешься! – Стельмак оттолкнул его руку. – Ты вообще не лезь, Воеводин, не о тебе речь!..

– Говорю, не поеду… я и не собирался.

– Ты за лоха меня держишь? – крикнул Стельмак. – Будет Измайлов спрашивать, куда ты собирался! Ему надо тебя спихнуть подальше. Все давно уже знают, один ты как баран!..

Стельмак хлопнул дверью, и в раздевалке повисла тишина. Делая вид, что не замечает враждебных и насмешливых взглядов, Игорь отошел к стойке с костюмами.

Администратор Наташа приоткрыла дверь и позвала:

– Ребята, кто готов, давайте в студию!

Продолжая победительно ухмыляться, Рябов пошел за ней. Когда он исчез за дверью, Кривцов пнул ногой его рюкзак.

Ни на кого не глядя, Игорь взял со стула свою сумку, забыв про анкеты, лежавшие под ней. Бумаги разлетелись по полу. Ренат поднял один лист, заглянул в него и протянул Кривцову – молча, с издевательской усмешкой.

Игорь собрал анкеты, на глазах у всех порвал их и выбросил в корзину для мусора.

Георгий Максимович обещал быть поздно, Игорь ждал его и не ложился. Тот приехал на такси почти в два часа ночи, порядочно пьяный, с початой бутылкой виски и плиткой шоколада в кармане. Еще был подарок – наручные часы в синей бархатной коробке. Дорогие, как понял Игорь, который начал немного разбираться в таких вещах.

Они выпили и почти сразу занялись сексом, сначала на кухне, затем перебрались на кровать. Но, несмотря на старания Игоря, дело не клеилось, и Георгий наконец остановился.

– Давай прекратим, не буду тебя больше мучить, – решил он, закуривая сигарету. – Я выпил, устал… Ты тоже не в настроении, как я вижу.

– Немного есть, – ответил Игорь честно.

– Вот что, я хотел с тобой серьезно поговорить, – опережая его, произнес Георгий. – Федор Евгеньевич уже информировал тебя про Будапешт?

Игорь почувствовал внезапную боль в груди – будто стукнулся об острый выступ.

– Это неплохое предложение, – продолжал Георгий, кашлянув. – Четыре месяца обучения, два месяца практики. Можно завести полезные связи, проявить себя…

«Ну ты-то уже завел и проявил», – подумал Игорь с неожиданной злостью, а вслух сказал:

– И что дальше?

– Я считаю, тебе нужно поучаствовать в этой программе.

– Зачем?

Георгий взглянул так, что Игорю стало неловко лежать с ним рядом голым.

– Затем, что это хорошая возможность получить образование и какие-то профессиональные навыки. Тебе не всю жизнь будет восемнадцать. Нужно подумать о будущем.

Он встал и начал одеваться. Игорь тоже поднял с пола свои джинсы и трусы.

– Вам предоставят жилье, даже какую-то стипендию, – продолжал Георгий. – И я буду переводить тебе на карточку определенную сумму каждый месяц, до конца учебы. Если возникнут дополнительные вопросы, всегда сможешь позвонить…

– Я так понял, меня выгонят из агентства, если я не поеду? – проговорил Игорь, стараясь не смотреть в его сторону. – Ты снял квартиру до марта. Это так совпало или ты заранее рассчитал? А часы – это типа прощальный подарок?

После секундного колебания Георгий подошел к нему, взял за плечи.

– Игорь, заяц… Ну, посмотри на меня. Послушай. Жизнь гораздо сложнее, чем кажется тебе сейчас. Я к тебе очень привязался. Наделал много глупостей. Но у меня есть обязательства перед моей семьей, перед людьми, которые у меня работают.

– А передо мной нет? – спросил Игорь с ожесточением.

– И перед тобой. Это хорошая программа. За эти места в агентстве идет драка. Потом шесть месяцев – не такой уж долгий срок. Я смогу к тебе приезжать, когда буду в Европе. А дальше посмотрим, что делать. Может, к сентябрю все изменится.

Игорь вдруг почувствовал такое отчаяние, что начал задыхаться от подступающих к горлу слез. Чтоб не расплакаться, он закусил губы.

– Ну-ну, что ты? – обеспокоился Георгий.

– Не бросай меня, пожалуйста, – взмолился Игорь, забыв обиду, ощущая только растущую панику. – Я все буду делать, я не буду вам мешать, мне ничего не нужно!

Георгий обнял его, прижал к себе, но тут же отстранился.

– Ну-ка, прекращай! Ты же мужик, а не девочка. Никто тебя не бросает. Просто – так нужно.

– Кому нужно, ей? – охрипнув от невылившихся слез, крикнул Игорь. – Что она хочет – так тебя перевоспитать? Ты же не сможешь долго притворяться! Ты ее не любишь! У тебя и так полно денег, зачем это все?!

– Мы не будем обсуждать мои дела, – сурово оборвал его Георгий. – Сейчас речь о тебе. А ты поедешь в Будапешт, хочешь ты этого или нет. Принимай как свершившийся факт.

Его жесткий тон вдруг напомнил Игорю дядю Витю. Было тяжело осознавать, что еще десять минут назад он с нежностью отдавал всего себя этому человеку, внезапно ставшему чужим, равнодушным, почти грубым.

– Тебе совсем наплевать, что я чувствую?

– Успокойся, успокойся, это все не трагедия, – повторял тот, словно знахарка, заговаривающая рану, раскладывая по карманам ключи, платок, телефон. – Мы еще поговорим, еще есть время.

– Лучше бы я не встречал тебя никогда! Лучше бы я умер! – всхлипнул Игорь, почти не понимая, что говорит.

Тот оборвал его:

– От дурного характера не умирают. Прекрати истерику и проводи меня.

– Пожалуйста, не уходи сейчас, – пробормотал Игорь в отчаянии, весь внутренне сжимаясь от стыда. Слезы наконец потекли по лицу, и он ничего не мог с этим сделать, только размазывал их руками.

– Завтра позвоню, – сказал Георгий, и дверь за ним захлопнулась.

 

Глава восьмая Олово для пуговиц

Проснувшись, Максим еще с четверть часа лежал с закрытыми глазами, припоминая свой спутанный сон – маленькая горничная, дед, Марьяна. И что-то очень неприятное перед самым пробуждением. Какая-то мутная взвесь со дна души… Да, Таня. Она сидела голая за столом в окружении одетых мужчин. На ее пьяном, грубо накрашенном лице блуждала ухмылка, а глаза косили и похабно подмигивали.

Он подумал, что слишком близко подпустил ее к себе, слишком часто думал о ней в последнее время, и это начинало доставлять определенные неудобства.

Он ночевал в своей комнате в Озерном, приехал, чтобы забрать кое-какие вещи, а здесь Марьяна жестко поддерживала распорядок, заведенный дедом. Часы показывали половину десятого, в субботу завтрак накрывали в десять.

Максим принял душ и сошел в столовую, когда тетка уже сидела за столом. Перед ней стоял стакан морковного сока и тарелка с остатками овсяного пудинга.

– Извини, не стала тебя ждать, – заявила она сухо. – Подумала, что будешь спать до обеда.

– В этом доме у меня включаются наработанные рефлексы. Мне кофе с молоком, сок и пару тостов. С сыром и ветчиной, – обратился он к Вале, немолодой уже горничной с отекшим бескровным лицом, вечно выглядевшей так, словно ее саму отмачивали в отбеливателе вместе с простынями.

Когда горничная вышла, Марьяна проговорила, подняв бровь:

– Не вижу ничего плохого в раз и навсегда заведенном порядке. Это дисциплинирует, экономит время.

– Ты, похоже, всерьез занялась вопросами экономии, – заметил Максим. – Поувольняла всю прислугу, в конторе навела страху. Там только и говорят о сокращениях.

– Люди могут и должны работать эффективнее, – возразила она. – Конечно, им это не нравится, но я никого не держу. То же касается прислуги – когда у каждого есть свой отведенный объем обязанностей, меньше времени остается на сплетни и шашни друг с другом.

– Может, проще их всех уволить, а дом продать? – предложил Максим. – Мне он не нужен. Я подпишу доверенность на распоряжение моей долей в обмен на квартиру. Ты же, кажется, собиралась?

Она сделала нервное движение.

– Нет, мои планы изменились. Сейчас я не готова это обсуждать. В ближайшее время ты узнаешь…

Валя вошла с подносом, и Марьяна, открывшая было рот, замолчала, пристальным взглядом провожая каждое движение горничной.

– Вы разве не видите, что эти тосты подгорели? – спросила она со сдержанной яростью.

– Оставь, всё в порядке, – возразил Максим.

– Нет, не в порядке. Это же яд, канцерогены! Вы сами бы не стали это есть, а подаете на стол!

– Да что это с тобой сегодня? – удивился Максим, когда горничная унесла тарелку. – Оштрафовали какую-нибудь стройку? Или папа ночью был не на высоте? А черт, я понял – ты беременна! Вот почему вы так торопитесь со свадьбой…

Марьяна замерла с вилкой в руках.

– Откуда ты знаешь про свадьбу?

– Ну тоже мне, имя Бога. Все только об этом и говорят. Ты же поручила секретарше составить список свадебных салонов и кейтеринговых компаний. Тут не нужно быть Эркюлем Пуаро.

На мгновение ее лицо стало испуганно-беззащитным, но затем приобрело привычное выражение недоверия и недовольства окружающим миром.

– Конечно, они готовы заниматься чем угодно, кроме работы. Я предполагала, что Георгий объявит тебе официально. Но раз все известно, не буду скрывать. Да, мы назначили день свадьбы. Вероятно, это произойдет на Красную горку, после Пасхи.

– Что ж, поздравляю. Хотя и не скажу, что рад за вас.

Максим наконец получил свои тосты и сыр.

– Естественно, будет заключен брачный контракт, над этим уже работают юристы. Нам нужно будет обсудить вопросы с общей собственностью, – проговорила тетка, игнорируя его реплику.

– Всегда готов, – кивнул Максим. – Кстати, разумно, что ты так философски относишься к папиным слабостям. В конце концов мальчишка лучше какой-нибудь секретарши. Он не забеременеет, ни на что особенно не может претендовать… На мой взгляд, нам давно следует в этих вопросах взять пример с древних греков. Порядочных женщин нашего сословия воспитывать для брака, а красивых девушек и юношей из низших слоев – для удовольствий любви. Богатые и красивые должны наслаждаться жизнью. А бедные и некрасивые пусть работают. Согласна со мной?

– Ты слишком много себе позволяешь, – проговорила она, отчеканивая каждое слово. – Естественно, твой отец прекратит, уже прекратил эту глупую связь. Это было первым условием, которое я ему поставила.

Максиму почему-то захотелось ее позлить.

– Что ж, внушает оптимизм. Боюсь только, подобные условия придется ставить не раз. Или же, по примеру известного библейского персонажа, следует истребить всех мальчишек в пределах досягаемости и запретить рождаться новым.

Ничего не отвечая, Марьяна встала и, бросив на стол салфетку, вышла из столовой.

Максим неспешно закончил завтрак и поднялся в свою комнату.

Вечером он был приглашен на премьеру спектакля, в котором Таня играла одну из главных ролей и о котором она так много говорила в последнее время. Это была мистическая пьеса про Иисуса, сочиненная тем самым Гришей, перспективным режиссером, поборником женской нравственности. Он же выступал постановщиком спектакля. Таня играла Марию Магдалину.

Представление было построено на пространных монологах, многозначительных паузах и надрывных шумных сценах – видимо, чтобы не дать зрителю ни заснуть как следует, ни пробудиться на сколько-нибудь долгий срок. У Тани был длинный текст в середине пьесы, что-то вроде кульминации: «Священные книги – это корабли времени. Люди снарядили и пустили их в путь из прошлого в будущее. Они плывут, разрезая волны времен, к своей гавани, чтобы только там остановиться; и эта гавань – Бог».

Под занавес режиссер устроил Иисусу фрейдистский перепихон с Магдалиной. В этой сцене Таня обнажала грудь, а потом плакала, обнимая голые ноги актера, игравшего роль Христа, и в этот момент Максим чувствовал острую брезгливость, ревность и злость.

Спектакль показывали на малой сцене, в заполненном зрителями зальчике было нечем дышать, и после спектакля Максим сразу вышел на улицу. Позвонил ей, садясь в машину.

– Когда ты выйдешь? Я жду внизу.

Она ответила весело, возбужденно:

– Слушай, ну мы же собираемся отмечать премьеру… Ребята знают хороший ресторан, тут недалеко. Заходи, я тебя со всеми познакомлю.

– Нет. Я тогда поеду домой, – ответил он, чувствуя обиду и ревность. – Созвонимся завтра.

– Прошу тебя, пойдем, – проворковала Таня с нежностью. – Это для меня очень важный день. А ребята у нас классные, вот увидишь! Только подожди десять минут, я переоденусь и выйду. Хорошо?

– Ладно, – согласился он. – Только давай быстрее. Я пока воды куплю.

Через четверть часа Таня выскочила из дверей служебного входа. Румяная, возбужденная, она подбежала к машине. От ее дыхания пахло вином.

– Ой, Максим, я так рада! По-моему, замечательно прошло. Для меня это очень важный этап! Мы недолго посидим, я тебя со всеми познакомлю… Я же терплю твоих друзей.

Он пожал плечами.

– Хорошо, садись. Будем терпеть твоих. Где этот ваш ресторан?

Улыбаясь, она поцеловала его в щеку возле рта.

– Спасибо! Представляешь, нас уже на фестиваль в Екатеринбург приглашают. Если найти спонсора, можно было бы свою студию организовать… Ну, что ты молчишь? Тебе понравилось или нет?

– Ты хочешь ответ вежливый или честный?

Она искренне огорчилась.

– Значит, не понравилось. Можешь аргументировать?

– Не знаю, мне показалось скучно. И непрофессионально. Какой-то самодеятельный Булгаков для озабоченных школьников.

Она отвернулась к окну, закурила. Максим поставил диск китайского диджея, привезенный Добрыниным из Гоа, начал переключать семплы. Ему было приятно досадить ей в ответ на полученную в зале душевную ссадину, но ссориться он не хотел.

– Правда, как ты играла, мне в целом понравилось, – добавил он, смягчая тон. – Хотя не понимаю, зачем было раздеваться и натурально целовать ноги этому хиппи. Надеюсь, он хотя бы их предварительно помыл.

Таня хмыкнула. Двери служебного подъезда наконец распахнулись, выпуская компанию актеров. Гриша в коротком пальто, в намотанном вокруг шеи красном шарфе увлеченно что-то говорил на ходу, размахивая руками. Остальные слушали, забегая вперед, стараясь заглянуть ему в лицо.

Таня открыла окно и крикнула:

– Ребята, мы здесь! Кого подвезти?

Гриша повернулся на ее голос, но, встретившись взглядом с Максимом, высокомерно вскинул голову.

– Мы пройдемся пешком, тут рядом, – отозвался кто-то из актеров. – А вы что, тоже едете?

– Конечно, едем! Садитесь, у нас три места, – Таня обернулась к Максиму. – Они тебя стесняются. Пригласи их, пожалуйста…

– Это же твои друзья. Уговаривай их сама.

Две девушки наконец отделились от компании и направились к машине. Таня обрадовалась им, как сестрам, с которыми не виделась годами.

– Садитесь, девчонки! Берите сигареты, хотите? Знакомьтесь, это Максим… А это Люба, она делала костюмы, а Настя просто ее подруга…

Ресторан, где намечался банкет, больше напоминал студенческую столовую, но девушки, которых они подвезли – обе некрасивые, коротконогие, – из робости не решились войти и остались ждать остальных перед входом.

– Ты собираешься здесь что-то есть? – спросил Максим. – Лично я пас. Не хочу подхватить дизентерию.

Таня взглянула на него огорченно.

– Слушай, почему ты так со мной сегодня разговариваешь? Ну пусть не понравилось, но можно же из вежливости что-то приятное сказать. Люди старались, работали, хотели донести свои мысли… Это же заслуживает уважения, даже если получилось не всё!

– Лучше я все-таки поеду домой, – проговорил Максим. – Мне здесь не по себе.

– Как хочешь.

Она обиженно повернулась к нему спиной, села за стол, взяла меню. Поколебавшись, Максим все же решил остаться.

Компания во главе с Гришей появилась минут через пять. Суетливо, шумно они начали раздеваться, рассаживаться за столом.

Их было человек двенадцать. Рассматривая их, Максим вспомнил рассуждения действующего политика и отцовского приятеля Владимира Львовича о деградации отечественного генофонда. Наконец наступила тишина – это Гриша обвел своих апостолов кротким, но повелительным взглядом.

– Ребята… сегодня особенный день. Мы шли к нему долго, непростыми путями. Но мы преодолели все преграды – невежество, гордыню, лень ума… и сегодня подводим итоги. Сказано – по плодам их узнаете их.

Они потянулись к рюмкам.

– За нас! За тебя, Гриша!

– Давайте, ребята… За вас, вы такие молодцы!

На столе были приготовлены закуски – обветренная ветчина, бледный сыр, нарезанные кружками апельсины и подпорченные бананы. По плодам их узнаете их…

Перебивая друг друга, они начали делиться впечатлениями.

– Самый сильный момент был, когда…

– Главное, Олег весь монолог держал напряжение, а в конце форсировал…

– И я смотрю в зал и чувствую этот энергетический столб…

Максим видел, как старательно они игнорируют его присутствие. Таня тоже словно забыла о нем. Она быстро захмелела, распустила волосы.

– Ребята, я хочу сказать за себя… Мне было так интересно работать с вами! За это время я поняла очень многое… такие вещи, о которых раньше даже не задумывалась. Эта роль очень изменила меня. Спасибо вам!

– Это взаимосвязанный процесс. Ты изменилась сама и перестроила образ, – негромко, проникновенно произнес Гриша. – Твоя Мария привнесла в спектакль живое женское тепло.

– И живое женское тело, – добавил Максим желчно.

Гриша обратил к нему бледное лицо.

– А для вас, господин Паратов, женщина – это только животное тело? Которое щекочет вашу похоть? С такими жизненными установками мне вас искренне жаль.

– Если я Паратов, вы, соответственно, – бедный чиновник Карандышев? – зло усмехнулся Максим. – Что ж, вам идет эта роль.

Тот побледнел еще сильнее, но ответил почти спокойно:

– Кто и когда вас так сильно обидел, что вы до сих пор мстите всем окружающим? Неужели вы не понимаете, что, никого не уважая, вы теряете и уважение к себе?

Максим ощущал, как в нем разгорается злость. Он мог бы уложить Гришу одним ударом в челюсть, но не хотел выглядеть смешно. Он встал и кивнул Тане.

– Поехали отсюда. Эксперимент по сведению разных пород животных закончен.

Гриша вдруг вскочил, сжав кулаки.

– Эй, ты! Татьяна тебе не крепостная девка, чтоб ей приказывать!

Максим взял Татьяну за руку выше локтя и повел к двери, но режиссер догнал, преградил ему дорогу.

– Отпусти ее, ты!.. Видишь, она не хочет ехать!..

Максим отпихнул его плечом. Актеры вскочили с мест, окружили своего пророка. Чувствуя поддержку, тот закричал, обращаясь уже к Тане:

– Посмотри, кого ты выбрала! Отними у него его папашу с ворованными деньгами, что останется? Избалованный барчонок, самодовольное ничтожество. Олово для пуговиц!

Гриша вдруг схватил со стола стакан и выплеснул в лицо Максиму какую-то жидкость. Тогда Максим скрутил свитер на его груди и поволок его на улицу.

Тот не оказывал сопротивления, и, чувствуя физическое превосходство, Максим несколько раз шлепнул его по щекам ладонью, как нашкодившего пса, а затем плюнул ему в лицо.

– Теперь ясно, кто здесь ничтожество, ты, Мейерхольд? А если узнаю, что ты с ней спишь, получишь по всей программе!

Гриша стоял перед ним бледный, напуганный, но с мученическим выражением на лице. Актеры наблюдали эту сцену с ужасом.

Таня наконец опомнилась и закричала:

– Тебе лечиться нужно, Максим! Ты совсем озверел от наркоты!.. Что ты творишь?

– Поехали отсюда, – он снова крепко взял ее за руку.

– Я никуда с тобой не поеду!..

– Я сказал, поехали! – крикнул он и выругался.

Они сели в машину и отъехали от ресторана. Максим гнал, глядя прямо на дорогу. Таня молчала. Он включил музыку.

– Ладно, извини. Не знаю, что на меня нашло. Этот ублюдок меня вывел. Строит из себя пророка, а сам обыкновенный неудачник. Ноль, помноженный на ноль.

Она продолжала молчать, и он убавил звук приемника.

– Что такое олово для пуговиц? – спросил он примирительно.

– Это Ибсен. Пер Гюнт, – ответила она.

– И что это значит? Я не читал.

– К Пер Гюнту приходит пуговичник, чтобы переплавить его в ложке… с другими пустыми и мелкими душами, которые не заслужили ни ада, ни рая. Выключи эту музыку, пожалуйста.

– И ты согласна с этим?

– С чем?

– Что у меня пустая мелкая душа, которая не заслуживает ни ада, ни рая?

Он не видел ее лица – только часть щеки, которую закрывали волосы, – но почему-то ясно представлял себе его выражение, упрямое и сосредоточенное.

– Нельзя так относиться к людям. Как будто все, кроме тебя, – грязь под ногтями. Как будто деньги действительно значат все.

Максим выключил радио.

– Не все, но очень многое. И знаешь, что я тебе скажу? Если ты хочешь, чтобы мы и дальше были вместе, не надо раздеваться на публике. Мне это не нравится. Можешь считать меня самодуром. Я понимаю, что ты актриса, но этот Гриша не Стенли Кубрик и не Михалков. И я не хочу, чтобы он лапал мою девушку – даже на сцене.

Несколько минут они мчались по безлюдной улице в молчании и в тишине. Потом Таня спросила:

– То есть я твоя девушка? С каких пор? Ты же так дорожишь своей свободой.

– Я думал, это не обсуждалось с самого начала.

– Ты, может, еще предложишь выйти за тебя замуж?

– Не исключено. Если будешь выполнять условия, которые я ставлю.

– А, так условия наконец-то начались?

Они уже подъезжали к ее дому. Когда Максим притормозил у светофора, она повернула к нему разгоряченное лицо.

– Знаешь что, мальчик, гуляй-ка ты по холодку! Он мне будет ставить условия! Что ты о себе возомнил? Если хочешь знать, мне не нужен ни ты, ни твои деньги! Мы просто приятно проводили время, вот и все. И ты мне ничего не можешь запрещать или разрешать, я живу сама как хочу! А если что-то не нравится – до свидания, никто не будет плакать!

Максим остановил машину перед ее подъездом. Он понимал, что она говорит это не всерьез, а из пьяного азарта, но все равно чувствовал кипящую злость.

– Что ж, тогда до свидания, – проговорил он жестко.

Она взялась за ручку двери.

– Пока.

– Ты хорошо подумала? Я ведь уеду и больше не появлюсь.

– Ой как страшно! – ответила она, заливаясь пьяным хохотом, заставившим Максима скрипнуть зубами от ярости.

Когда она захлопнула дверь машины, Максим сразу рванул с места, но тут же сдал назад, подъехал к ней, еще не успевшей войти в дом, и крикнул:

– Это твой Гриша и все твои приятели – олово для пуговиц! Нищие ничтожества с раздутым самолюбием. Лузеры, которые всю жизнь барахтаются в собственном дерьме и корчатся от зависти к тем, кто преуспевает! Сиди вместе с ними в нищете, обслуживай их забесплатно, как эта твоя Магдалина. Но не надейся, что кто-то явится вас вознаградить, а нас покарать!.. Потому что нету никакого пуговичника! Ясно тебе? Нету и никогда не было!..

В ответ она снова засмеялась, а он с силой вдавил педаль газа в пол.

 

Глава девятая. Холодное сердце

Компаньоны заняли отдельный кабинет с окнами на Неву.

– Чем кормят? – спросил Георгий после приветствий.

– Национальное русское блюдо – напицца, – хмыкнул Марков.

– Хорошие тигровые креветочки, леберкес, карпаччо из лосося, – застрочил как из пулемета молодой официант.

– А все остальное – нехорошее? – уточнил лукавый Эрнест.

– Так за все хорошее, Эрик, надо платить. А за нехорошее – переплачивать втрое, – заметил Георгий.

Юноша заулыбался в ответ, стрельнув глазами.

Когда сделали заказ, Марков вынул из кармана узкую коробку полированного дерева, открыл, с гордым видом представляя публике охотничий нож с резной костяной рукояткой в виде головы грифона.

– Эрик, ты у нас глубокий эстет. Как тебе?

– Саша, я – мелкий, – отозвался Карпцов. – Это Георгий Максимович у нас арбитр изящества.

Тот передал нож Георгию. Казимир тоже придвинулся, с любопытством разглядывая вещицу.

– Эскимос поймал маржу и воткнул в нее ножу… Где взял?

– Да вот нашли мне ребята резчика, – похвастался Марков. – Это тестю к юбилею презент. Я еще хочу в глаза по рубину всадить и у черенка золотую вставку.

– А вроде ножи – плохая примета, – вспомнил Эрик.

– Да ерунда, всегда дарили ножи. Он охотник, любит всю эту символику.

– Надо просто денег попросить, как бы за выкуп. Десятку или сотню, символически, – посоветовал Казимир. – Я верю в приметы. Например, кошка дорогу перебежит, обязательно будет какая-нибудь неприятность. Поставки завязнут или техника сломается. Или на благотворительность придут просить так, что не отвяжешься.

– Как это – не отвяжешься? – возмутился Марков. – Да им только начни давать! У нас есть социальный бюджет – и всё, закрыли тему!

Казимир покачал головой.

– Ну, ребенок больной. Как тут пошлешь?

– Слушай, а вот почему все эти умирающие младенцы хотят лечиться только в Германии или в Швейцарии? Здесь-то им чем плохо? – взвился Саша. – И у нас врачи все эти операции делают, вполне за скромные суммы. Может, если ты такой добренький, и меня в Цюрихе подлечишь – у меня суставы, позвоночник, нервы пошаливают…

– Ну-ну, ребята, – Эрнест примирительно приобнял обоих. – У меня, кстати, новости для вас. Одна хорошая, одна плохая.

– Начнем с плохой, – решил Георгий.

– Похоже, сформировано решение, что в комитет сядет Шверник. Там хотят совсем нейтрального человека. Филиппов слетит, против него корнеевские и Москва. А Шверник – андроид, но показал себя на «Морском фасаде». Так что скоро у нас будет лицо, действительно принимающее решения.

– Это уже факт или гипотеза? – уточнил Марков. – Откуда информашка?

– Поступает в режиме онлайн, – уклончиво ответил Эрик.

– А хорошая? – спросил Георгий.

– Есть выход на этого деятеля. Вменяемые люди. Знают про него больше, чем он сам. Одним словом, смотрите и решайте, что делать. Я готов делиться идеями.

Георгий заметил, что Казимир уже продолжительное время смотрит на его грудь.

– Слушай, почему у тебя галстук никогда не заворачивается? – спросил тот неожиданно.

– Показываю, – Эрнест дал ему пощупать свой. – Надо туда бросить железный рубль.

– У меня галстуки дорогие, – пояснил Георгий. – Этот я купил в Париже.

– Спасибо. А я что, по-твоему, у цыганки на рынке беру?

– Ребята, давайте к нашим баранам, меня жена беременная ждет, – просительно взглянув на Георгия, напомнил Эрнест. – Хотелось бы бонусы расписать по закрытым проектам. И я тут предлагаю обновить договор совместного доверительного по «Альмагесту», там много дырок. Хорошо бы зафиксировать нужные опции сейчас, а не когда непонятно что начнется.

– Ну, Сирожи тоже не пальцем сделаны, – справедливо возразил Марков. – Мы дырки заткнем, они расковыряют.

– Надо бы как-то их замотивировать. Но это уже не моя компетенция. Я предлагаю варианты. Я говорил, что надо вносить изменения в устав.

– Надоело уже слышать про эти варианты, – вдруг раскипятился Саша. – Что мы можем-то? Пожелать им гнойных трещин в анальном проходе? Пока я вижу, что у Сирожей будет двадцать пять против ваших восемнадцати по привам. А куда мадам Козырева повернет, она сама не знает. У нее каждый день новые решения. Уже надо к палубе себя привязывать, такая качка на корабле.

– Саша, Иисус любит тебя, – проговорил Георгий, отправляя в рот кружок колбасы. – Но все остальные считают тебя засранцем.

– А мне не смешно, – заявил Марков с непривычной для него серьезностью. – Мне тут птичка на хвосте принесла, что их дружок Бардин мутит дела с народными умельцами из общества «Регион». Если кто не знает, это все громкие дела по рейдерским захватам.

– И что? – спросил Георгий, наливая себе и компаньонам водки.

– А ты не чувствуешь полета траектории? У меня на такие вещи нюх.

– Ну, я бы не стал пока конкретизировать, – осторожно возразил ему Эрнест. – Хотя такого течения событий нельзя исключать…

Марков начал загибать пальцы:

– В налоговой нам заменили человека – это раз, документы застряли в комитете – это два, по стройкам комиссия какая-то левая ездит, с непонятной стороны. И акции скупаются активно – это уже звонок. Я понимаю, что прицел – тоже чья-то точка зрения, но если без шуток… Реально тревожно, амигос.

Его обрюзгшее за последние недели, поутратившее самоуверенность лицо выражало неподдельное беспокойство. И Георгий решил, что должен наконец объявить компаньонам новость, которая обещала изменить все текущее и будущее положение вещей.

– А что будем делать, если Сирожи пропихнут своего председателя? – продолжал Марков, кусая ус и нервно постукивая по столешнице пальцами. – Это будет уже фига не с маслом, а с вазелином.

– Не пропихнут, – проговорил Георгий Максимович, разливая водку. – У меня есть сообщение, которое имеет отношение к данному вопросу и к позиционированию последующих дел.

Их лица обратились к нему с напряженным ожиданием.

– Я готов официально объявить о нашем бракосочетании с Марьяной Козыревой. Счастливое событие состоится в конце апреля, пока уточняем день. Само собой, присутствующие приглашены. Таким образом, Марьяна, Васкунец и Шубин будут голосовать мою кандидатуру. Думаю, мы выйдем с перевесом и сможем нормально все решить. Так что предлагаю выпить за любовь, за мир во всем мире и за Изумрудный город, до которого мы наконец-таки дошли.

Реакция была неожиданной. Компаньоны изумленно переглянулись, и даже сдержанный Эрнест издал радостный возглас, а Марков во все горло завопил:

– И молчал! Ну не пидорас ты после этого?! Хоть бы намекнул для ясности! Значит, есть еще похер в похеровницах! Дай я тебя поцелую, мин херц.

Казимир, виновато улыбаясь, поднял стопку.

– Ну, за это надо выпить. Мы уж и не надеялись, признаться. Думали, ты пас.

Они выпили. Официант принес суп.

– Главное, всё тихой сапой, даже мне не рассказал, – не унимался Марков. – Когда ты ее успел обработать-то? Она точно согласилась?

Эрнест укоризненно покачал головой.

– Александр Николаевич, ты можешь представить себе даму, которая откажет такому кавалеру?

– Да что дама, я бы и сам ему дал!

– С ней все ясно, – вздохнул Казимир. – Только как он-то с ней жить будет? Нет, если вы по-деловому договорились, я только рад…

– Душа в душу будут жить, – заверил Марков. – Как в лучших домах. Такой порядок цифр – лучший стимул для эрекции. Я как подумаю про эти горизонты, у меня у самого встает.

Эрнест поднял рюмку.

– Ну что ж, за нового председателя? Король умер, да здравствует король!..

Георгий оглядел компаньонов словно бы другим взглядом, на который давал право новый «порядок цифр». Но тут же осадил внутреннего коня, еще не получившего отданные в тюнинг крылья, но уже готового сломя голову лететь вперед.

– Впрочем, это все не отменяет текущих вопросов. Рано сосать друг другу концы, господа.

– Ну, давайте супа поедим и продолжим по пунктам, – предложил Казимир, и компаньоны взялись за ложки.

Вечером, выходя из бизнес-центра, Георгий наткнулся взглядом на группку ребят из агентства, куривших на ступеньках. Он сразу отвел глаза, но в сознании отпечатался, как на сетчатке глаза отпечатывается яркая нить накаливания лампы, силуэт Игоря в темной спортивной куртке, в шапке, низко надвинутой на лоб.

Еще в обед Георгий отослал Вадика с поручениями и сам был за рулем. Он собирался заехать в спортклуб на пару часов, а вечером посидеть над схемой и уставными документами по совместному с немцами проекту, который снова начал обретать перспективы. Но, попав в небольшую пробку на выезде с парковки у «Альмагеста», он ощутил, как смутное беспокойство, растущее в душе, оформляется в непреодолимое желание. Он припарковался у обочины и достал телефон.

– Игорь, я в машине, на автобусной остановке, за кинотеатром. Если хочешь, подвезу тебя домой.

– Хорошо, – ответил тот после небольшой заминки. – Сейчас приду.

Они не виделись уже больше двух недель, и Георгий не испытывал по этому поводу дискомфорта. Приняв решение, он не собирался его отменять, и все же не мог не поддаться знакомой слабости человека, собравшегося с понедельника сесть на жесткую диету и уступающего греху чревоугодия перед длительным постом.

– Как дела? – спросил он мальчика, когда тот уселся рядом.

– Нормально, – ответил Игорь, выпуская дым из угла рта и выбрасывая в окно сигарету.

Глядя на него, Георгий подумал, что даже уродливая спортивная шапка не портит его строгой красоты. Близость его была возбуждающей, но и неприятной, как укор, – мальчик хмуро смотрел в сторону, обхватив руками рюкзак.

Весь день валил мокрый снег, и теперь дорога была покрыта жидкой леденистой грязью. Георгий поехал прямо по Каменноостровскому. Чтобы нарушить неловкое молчание, спросил:

– Признавайся, это ты нацарапал на моей машине слово из трех букв? Или это все же акт безадресного подросткового вандализма?

– Что мне, делать больше нечего? – пожал плечами Игорь.

– Ты не голодный? Можно заехать перекусить, – предложил Георгий, рассчитывая, что тот откажется.

– Нет, не голодный, – он мотнул головой и отвернулся.

Подъехали к дому. Игорь достал ключи. В квартире было все так же неуютно, но на этот раз почти чисто.

– К тебе уборщица приходит?

– Нет, я сам прибрался, – ответил он. – Хочешь водки с соком? Больше ничего нет.

– Лучше чаю, – попросил Георгий.

– Чай кончился, – сказал он. – Есть кофе. Растворимый.

– Ну хорошо, тогда кофе. Или просто сока. Все равно.

Георгий Максимович опустился на диван, глядя, как он наливает сок в стаканы. Тонкий джемпер обрисовывал стройные линии его рук и плеч, плавное движение мышц под тканью.

– Когда вы едете в Будапешт? – спросил, сглатывая скопившуюся во рту вязкую слюну.

– Через девять дней, – ответил Игорь, сухо откашливаясь.

– У тебя все готово? Виза, документы?

Он кивнул.

– Послезавтра я лечу в Женеву. Так что мы уже не увидимся… В ближайшее время.

Игорь молча пожал плечами, отпил сока, снова закурил и закашлялся.

Только при этом освещении Георгий заметил, что у него нездоровый вид – лицо осунулось и потеряло краски, под глазами залегли тени.

– Игорь, я знаю, ты на меня обижаешься. Но давай не будем это больше обсуждать. Пройдет время, и ты поймешь, что я не мог поступить иначе.

– Это я уже слышал, – перебил тот с внезапным раздражением. – Я сам о себе позабочусь, можешь не волноваться. Женись на ком хочешь. Мне все равно.

– Мне не нравится твой настрой.

Он хмыкнул.

– Да ну? А что мне – плясать от радости?

Чтобы не продолжать бессмысленный спор, Георгий поднялся, снял пиджак, сунул в карман галстук. Прошелся по квартире, заглянул в спальню.

Здесь стихийный трудовой порыв Игоря, по-видимому, иссяк: на полу вокруг смятой постели в живописном беспорядке были разбросаны залитые кофе журналы, пустые банки из-под колы, скрученные носки и какие-то подозрительные мятые салфетки. На прикроватном столике рядом с полной окурков пепельницей Георгий обнаружил завернутые в бумагу белые пилюли.

– Что это? – спросил он.

– Снотворное, – ответил мальчик неохотно.

– Ты плохо спишь?

– Да, я плохо сплю, тебе какое дело? – снова огрызнулся он и опустился на кровать, откинулся на подушки, заложив руки за голову.

Георгий сел рядом, решив сменить тон на примирительный.

– Давай не будем драматизировать. Мы же договорились – это всего несколько месяцев. Потом все может измениться… Никто не знает, что будет завтра.

Он протянул руку и коснулся лица мальчика, провел пальцами вдоль линии скулы. Тот не отстранился, только закрыл лицо локтем.

– Тебе же самому должно быть интересно. Перемены в жизни… А я постараюсь приехать, как только смогу.

Чувствуя сладкую дрожь от затылка вниз по позвоночнику, Георгий забрался рукой под его свитер, погладил горячий живот, начал расстегивать молнию джинсов. Им словно управляла какая-то чужая сила. Игорь не помогал ему, но и не препятствовал. Он позволил стащить с себя джинсы, раздвинуть бедра.

Все дальнейшее происходило в молчании, Георгий Максимович только слышал свое учащенное сердцебиение. Игорь так и лежал, закрыв локтем лицо, и это было похоже на игру в изнасилование спящего, но чувство вины и стыда почему-то только сильнее распаляли в Георгии страсть. Оргазм наступил такой мощный и сладостный, что Георгий Максимович не смог удержать короткий животный рык.

Несколько минут они лежали, приходя в себя. Затем Игорь все так же молча встал и ушел в ванную. Георгий тоже поднялся, начал одеваться.

– Эти твои таблетки отправляются в унитаз, – сказал он мальчику, когда тот вернулся.

– Да ради бога, – ответил тот.

Вынув из бумажника пару купюр, Георгий положил их на тумбочку.

– Это на дорогу и на первое время. Потом снимешь с кредитки.

Ничего не сказав, тот закурил новую сигарету.

– Ну, я поеду, – проговорил Георгий.

В глазах Игоря мелькнуло выражение, которого Георгий не видел у него раньше: так комсомольцы в советских фильмах смотрели на фашистских палачей. И по законам жанра он почувствовал именно то, что должен испытывать мучающий свою жертву гестаповец, – возбуждение, бессильную злость и ощущение неправедности своего дела, которому он тем не менее призван служить.

Было странно оказаться в этой роли, еще наслаждаясь телесной легкостью и ясностью, еще ощущая на себе его запах. Но в этот момент они вместе словно перешагнули за невидимый экран, где уже не было двух горячих любовников, а были мучитель и жертва, и цветок, гибнущий под гусеницей танка, и Вагнер, и сумерки богов.

Стряхнув наваждение, Георгий вышел в прихожую, надел пальто.

– Иди сюда, – позвал он, и Игорь подошел, уже без геройства и презрения во взгляде, а какой-то взъерошенный и измученный, словно попавший в капкан и отупелый от страдания зверек. Георгий обнял его, потрепал по волосам.

– Давай-ка бодрее. Все не так плохо, заяц. А будет еще лучше. Ну, поцелуй меня.

– Пока, – отстраняясь, ответил Игорь, и Георгий не стал настаивать – просто снова приобнял его и вышел на лестницу.

Уже на улице он почувствовал облегчение – было сделано то, что нужно было сделать, на это потребовалось не так много душевных затрат. Игорь капризничал в меру, а яркий оргазм словно ставил полновесную точку в этой истории, продолжение которой если и следовало, то уже совсем иным порядком.

Георгий Максимович сел в машину, включил музыку и тронулся с места.