Господин Ито аккуратно вывел последние строки письма, надиктованные ему главой провинции Нижний Утун господином Хаги, сидевшим в своем излюбленном черном лакированном кресле с жадеитовыми вставками. В помещении было довольно прохладно, – резкий зимний ветер задувал буквально в каждую щель, и даже огонь из переносной жаровни не спасал от холода. Пальцы господина Ито совсем замерзли.

– Это все, – сказал господин Хаги, кутаясь в подбитый стеганым шелком плащ, – Подпиши, запечатай и позаботься об отправке.

Господин Ито аккуратно свернул свиток, приложил к нему личную печать господина Хаги, вдавив ее в расплавленный воск, и поднялся. На сегодня его служба была закончена, и господин Хаги уже собрался было дать знак стоявшему у двери челядинцу, чтобы впустить ожидавших у двери просителей, как господин Ито замешкался на пороге.

Его круглое добродушное лицо стало напряженным и несчастным.

– Господин Хаги, – нерешительно начал он, – Недавно я получил письмо от моего сына, Юэ…

Ах, да, талантливый мальчик писца служит в Ургахе. Господин Хаги милостиво улыбнулся, не перестав, впрочем, нервно постукивать пальцами по подлокотнику: мол, говори, но быстро.

– В его письме снова упоминаются гули…

Пару лет назад, как раз накануне приезда судьи Гань Хэ, будущего мужа его дочери, господин Хаги разбирал одно странное дело об убийстве людей, в котором были какие-то неясные слухи о гулях…

– И там тоже верят в эти сказки? – несколько раздраженно переспросил господин Хаги, – И что же?

– Я… я полагаю, что под этими слухами могут быть реальные основания, – давясь словами, пролепетал господин Ито, – Это очень меня беспокоит…

– А мне что за дело? – господин Хаги приподнял кустистую бровь.

– Мой господин, – Ито низко поклонился, сделавшись смешным и жалким в своем потрепанном халате, лопнувшем по шву на спине от этого усердия, – Я должен поехать в столицу. Только там я смогу найти достоверные сведения о гулях. Во время моей учебы там…

– Что-о? – рот господина Хаги округлился в безмерном удивлении.

– Я… должен поехать в столицу, – почти прошептал господин Ито, вжимая голову в плечи, – Я надеюсь…вы сможете какое-то время обойтись без меня…

– Ты иногда забываешься, Ито, – снисходительно проговорил господин Хаги, весело прищурясь, – Твои выдумки временами бывают очень занятны, но сейчас ты превзошел сам себя! И что же ты собрался делать в столице, позволь узнать?

– Я уверен что видел… В архивах я надеюсь отыскать упоминания о гулях и методах борьбы с ними, – пробормотал господин Ито, – Я очень беспокоюсь за своего мальчика. Амулеты, что я сделал для вас и вашей дочери, отпугивают гуля, однако не могут уничтожить его…

Господин Хаги машинально коснулся небольшого амулетика из жемчуга и хрусталя, который вот уже год, вняв настойчивым уверениям своего забавного маленького писаря, носил под халатом.

– Ито, ты спятил, – ласково сказал он, – Твои чудачества начинают меня раздражать. Иди домой, расскажи жене свои байки. А завтра я жду тебя в это же время. Надо написать дочери, – хорошо, что ты напомнил мне о ней. Пособничество ее мужа оказалось весьма полезным в вопросах размежевания с провинцией Лэ.

– Но я должен ехать немедленно…, – господин Ито, глядя в пол, отчаянно тряс головой, – Империи грозит ужасная опасность…

– " и писарь Ито из Нижнего Утуна отправляется в путь, чтобы спасти империю", – расхохотался господин Хаги, – Иди, Ито, и не морочь мне голову.

Он решительно встал, сделав знак слугам у двери, и в комнату, торопливо кланяясь, начали входить торговцы, ожидавшие получить из его рук ежегодные разрешения на установку торговых рядов для весенней ярмарки. Господин Ито еще какое-то мгновение порывался что-то произнести, но затем, красный от смущения, торопливо покинул залу.

" Вот ведь чудак," – с некоторым даже умилением подумал господин Хаги, провожая взглядом его сгорбленную фигуру, – " Пожалуй, уже пора начать подыскивать ему замену".

***

Господин Ито покинул свой дом ночью, словно вор, прижимая к груди мешок с наспех собранными пожитками. До последнего мгновения сердце в его груди, словно вспугнутый заяц, трепыхалось из боязни быть застигнутым на месте госпожой А-ит. В этом случае, опасался господин Ито, скандал услыхали бы за пару кварталов.

Отойдя от лакированных дверей своего небольшого беленого дома на приличное расстояние, господин Ито выдохнул, ощупал сквозь мешок ящичек с самым дорогим своим сокровищем, и пустился в путь. По его расчетам, к рассвету он как раз подойдет к воротам, и выйдет на дорогу, затерявшись в толпе торговцев.

Опыт путешествий, стоит сказать, у него был небольшой. Тридцать лет назад, юношей, господин Ито посещал столицу для учебы, и провел там четыре года, однако с тех пор стараниями госпожи А-ит он обзавелся довольно значительным животиком и одышкой, что явственно ощутил, едва подойдя к воротам.

Как он и рассчитывал, разношерстная толпа людей потекла в ворота, едва они раскрылись. Торопились в город ремесленники, жившие в окрестностях, и крестьяне, спешившие пораньше занять места на рынке. Из города же, напротив, тянулись караваны груженых волов, и торговцы высокими голосами бранились, погоняя носильщиков. Один из таких караванов направился как раз в нужном ему направлении и господин Ито, часто перебирая ногами, наконец, встроился в хвост неторопливо шествующей колонны. Скорее всего, караван дойдет только до города Чжулэ, – столицы соседней провинции Лэ, однако первые несколько дней он сможет провести под защитой сопровождавшего караван охранного отряда, командир которого уже пронесся мимо него на красивом пегом жеребце, ожег сердитым взглядом, но не стал прогонять: такие " попутчики", шествовавшие с караваном по своим делам, были делом обычным.

Время для путешествий было совершенно неподходящим: зима была на излете, и с неба то и дело сыпался снег, перемешанный с дождем, который оседал на голой, встопорщенной земле мокрыми хлопьями. Под ногами хлюпала грязь.

Для поездки господин Ито пожертвовал своими лучшими новыми сапогами (о, в какой ужас пришла бы госпожа А-Ит, увидев, как они по щиколотку увязают в размокшей рыжей глине!), но и они не слишком спасали от холода. Дорожный халат господина Ито, подбитый толстой шерстяной тканью, быстро намок по подолу и казался ужасно тяжелым. Ремень дорожной сумки натирал плечо, когда господин Ито, останавливаясь и шумно дыша, пробовал устроить его поудобнее. В общем, путешествие начиналось совсем не так, как в прошлый раз, когда он был юн и полон энергии, свойственной молодости. Тогда все вокруг, даже самый последний взъерошенный воробей на дороге, казались ему чем-то чудесным. В памяти господина Ито дорога на Хэйлун осталась как одно сплошное удовольствие. Теперь, однако же, она казалась ему одним сплошным несчастьем.

Среди случайных попутчиков, как и он, пристроившихся за караваном, было еще с десяток таких же хмурых, зябко кутавшихся в плащи (у кого они были) людей. Трое крестьян, которых можно было узнать по очень бедной одежде и выговору, явно проторговавшихся, и теперь угрюмо возвращавшихся в родные края. Два брата-гончара, пустившихся в путь в это нелегкое время из-за известия о тяжелой болезни матери. Паломник, отправившийся на гору Шу замаливать какой-то грех и отвечавший на расспросы неразборчивым бурчанием. И здоровенный розовощекий детина, который, по его словам, решил попытать счастья в Лэ, нанявшись охранником в богатый дом.

Говорили они мало, даже когда, объединенные общим положением, развели общий костер и поделились довольно скудной едой, – холодными рисовыми шариками. Господин Ито достал из своей сумы половину вареной курицы и предложил попутчикам, отчего те уставились на него у немом изумлении, однако сожрали ее всю, дочиста обглодав кости: должно быть, они нечасто видели мясо. Господину Ито в результате досталась только куриная голень, но ему было неловко есть одному на глазах у голодных людей, а потому пришлось смириться. Правда, мысли о припасах его несколько расстраивали, однако господин Ито зашил в халат, как он надеялся, достаточно денег для того, чтобы приобрести себе еду в дороге.

Охая и ерзая, он устроился на холодной земле, укрывшись шерстяным одеялом, взятым из дому. К рассвету господин Ито так замерз, что еле смог распрямиться: одеяло впитало влагу и было мокрым, тяжелым и нисколько не согревающим. Однако караван уже уходил и господин Ито из последних сил заковылял следом. Даже угрюмый паломник сжалился над ним и предложил господину Ито свой посох, вырезанный из добротной ясеневой палки.

Вечер второго дня был еще более холодным и сумрачным, чем предыдущий. На этот раз спутники поделились с господином Ито горячим питьем, – уже больно замерзшим и больным он выглядел. Сжавшись в комок, он поминутно шмыгал носом и трясся. Глядя на него, смягчились даже задубевшие, ко всему обыкновенно равнодушные крестьяне. Один из них молча ушел в лес, неодобрительно качая головой, а затем вернулся с охапкой веток, из которых ловко смастерил господину Ито сухое ложе.

Паломник присел рядом и потрогал горячий влажный лоб господина Ито:

– Пропадешь, дурак человек, – сказал он из-под своей почти полностью покрывающей голову накидки, – Назад поворачивай.

– Не могу назад, – просипел из- под своего (правда, за день немного просохшего) одеяла господин Ито, – Никак не могу.

– Тогда помирай, – пожал плечами паломник. Его руки, с удивлением заметил господин Ито, покрывали с внутренней стороны ладони мозоли, какие бывают от меча.

– И помирать не могу, – господин Ито начал согреваться и теперь улыбнулся блаженной улыбкой, – Важное дело у меня. Надо сделать.

– В Чжулэ? – усмехнулся паломник.

– Нет. В самой столице! – важно отвечал господин Ито.

– И что же за дело? – равнодушно спросил тот.

– Я еду в императорский архив, – доверчиво произнес господин Ито, – Вы слыхали про гулей?

Голова собеседника дернулась.

– Слыхал, – прозвучало из-под накидки.

– Вот и все последнее время о них слыхали, – пробормотал в полусне господин Ито, – Этот вопрос следует изучить…в старых хрониках…

Его речь делалась все более несвязной, и наконец он заснул, испуская во сне долгие, тяжелые вздохи.

Однако наутро господин Ито, к собственному удивлению, не заболел окончательно, и смог продолжить уже казавшийся нескончаемым путь. Дорога по равнине шла ровно и скучно, резкий ветер не располагал к хорошему настроению и беседам. Иногда они изрядно отставали от каравана, но нагоняли его, когда случалась поломка или караван останавливался на ночлег. Через какое-то время господин Ито обнаружил, что он уже не тащится позади всех, еле переставляя ноги, а даже проявляет интерес к окружающему.

Крестьяне дошли до своей деревни и свернули на четвертый день пути. На пятый день выглянуло солнце, и потеплело. Ощущая на коже слабые солнечные лучи, господин Ито думал о том, что за несколько последних лет не испытывал такого острого, пронзительного блаженства. Волы тащились медленно, ветер стих. Голая земля, обнаженные ветки деревьев, ютившиеся вдалеке жалкие деревеньки, – все, казалось, застыло в ожидании весны. Господин Ито глубоко вдохнул воздух, и ему показалось, что он уже чувствует ее ни с чем не сравнимый, кружащий голову, влажный и свежий аромат.

" На обратном пути будет легче" – с надеждой подумал он.

– Что, писарь, полегчало? – за время пути господин Ито несколько раз разговаривал с паломником, назвавшимся Цу. Не сказать, чтобы это были особенно доверительные разговоры, – говорил в основном господин Ито (а мог он говорить только о том, что в данный момент его интересовало), но и от Цу он услышал все те же, так тревожившие его слухи. В окрестностях Нижнего Утуна, как оказалось, было довольно много случаев таинственной пропажи людей. Удивительно, что Ито ничего не знал о них, – через его руки проходили почти все прошения и доклады, составляемые господином Хаги. На его искреннее недоумение, высказанное Цу, паломник расхохотался, показал из-под вечно надвинутого капюшона крепкие белые зубы:

– Удивительно, что такие люди, как ты, писарь, еще существуют! Конечно, господину Хаги, должно быть, доносили об этом. Просто смерть нескольких воняющих сырым рисом крестьян его не заботит.

Господин Ито хотел было возразить на это, но осекся и замолчал. В конце концов, господин Хаги действительно не придавал этому значения.

На восьмой день пути они попрощались с братьями-гончарами. Еще больше потеплело, – весна, похоже, уже начинала вступать в свои права. В мелких лужах у дороги, страшно чирикая, возились счастливые воробьи, небо пронзительно голубело, украшенное мелкими, похожими на клочки ваты, облачками.

Поворота на Чжулэ, где дорога отходила от основной дороги на Хэйлун, они достигли к вечеру, и остановились на ночлег на обширном пустыре рядом с густой платановой рощей. Это место служило постоянным местом ночлега для многих караванов, – судя по обугленным и поваленным бревнам, черепкам и обрывкам упряжи, валявшимся повсюду. Явно повеселевшие, караванщики споро распрягли волов и быстро легли спать. Господин Ито, устававший за день так, что ныло все тело, тоже не заставил себя ждать: завернулся в одеяло и притулился с подветренной стороны огромного поваленного бревна. Спал он теперь очень крепко.

Возможно, именно поэтому господин Ито ничего и не услышал. Он проснулся оттого, что совсем рядом дико, отчаянно заржала лошадь. Хлопая глазами, господин Ито вылез из-за своего бревна и чуть не поплатился за это жизнью: прямо над ним сверкнули лошадиные бабки, и, перемахнув через бревно, лошадь мимо него пронеслась в темноту. Потом господин Ито увидел, как начальник охраны (его можно было узнать по шлему с султаном), явно сброшенный лошадью, бросился на кого-то, и шлем раскололся под ударом с таким звуком, с каким роняют бронзовый ночной горшок. Господин Ито обомлел и какое-то время не мог двинуться с места. Нападавший пнул ногой дергающееся тело начальника охраны, и тут хриплое клокотание, вырвавшееся из груди господина Ито, привлекло его внимание. Схватив себя за непослушное горло, господин Ито смотрел, как прямо на него идет человек с довольно-таки увесистой палицей. Рожа у него была незнакомая и соответствующая остроте момента.

– Помогите! Разбойники! – наконец, завопил господин Ито, ныряя под бревно.

– Оставь его, Бань, – прозвучал из темноты знакомый голос, – Он безобиден!

– Господин Цу! – он с поразительной скоростью выбрался из-за бревна и уцепился за длинный пояс паломника.

Темный капюшон его был откинут и теперь господин Ито отчетливо разглядел жесткое немолодое лицо с уродовавшим его шрамом, рассекшим лицо наискось до самого подбородка. Шрам чуть задел угол рта и казалось, что человек улыбается какой-то жутковатой, вывернутой улыбкой. Один глаз вытек и, багровая яма на его месте вызывала ужас и отвращение. Господин Ито хотел добавить что-то еще, но встретившись с его единственным глазом, предусмотрительно закрыл рот. Растерянно озираясь, он увидел каких-то людей, деловито снующих в темноте. На земле валялись многочисленные мертвые тела, больше похожие на какие-то узлы со старым тряпьем. Потревоженные висевшим в воздухе запахом крови, волы встревоженно и печально мычали.

Человек с палицей, недовольно ворча, поднимал с земли сумку господина Ито. Тряхнул, нащупал угол ящичка и потащил добычу к свету.

– Нет! – возопил господин Ито. С неожиданной силой он метнулся к разбойнику, выхватил ящичек из лакированного дерева из грязных пальцев оборванца и, прижав его к груди обеими руками, закричал: – Не трогай это!

– Ну разве он не забавен? – пробормотал Цу, хладнокровно отирая окровавленный меч необычной формы, – широкий, кривой, расширяющийся книзу. Должно быть, он прятал его в складках своей просторной одежды паломника, – Что там у тебя?

– Это величайшее творение мысли! – благоговейно отвечал господин Ито, сверкая глазами, – Однако сказать, чье именно, я не могу!

– Там свитки, что ли? – недоверчиво спросил Цу.

Господин Ито кивнул.

Покажи, – озадаченно приказал Бань-С-Палицей, – так его обычно звали среди своих. Читать он, естественно, не умел.

Господин Ито повозился с замочком и, отворив ящичек, показал его содержимое. Ряды свернутых в трубку, аккуратно исписанных свитков.

– Оставь ему это, – снисходительно махнул рукой Цу, – Нам оно ни к чему.

– А ящик? – обиженно возразил Бань-С-Палицей, – Вон какой красивый!

– На нем герб, – равнодушно процедил Цу, – Сбыть его может оказаться проблемой. Не жадничай.

Фырча, плосколицый верзила принялся остервенело копаться в сумке господина Ито. Вывалил на землю небогатые пожитки, немного мелких монет (господин Ито страдальчески вздохнул). Среди жалкой кучки что-то блеснуло. Урча от удовольствия, Бань вытащил на свет несколько блестящих побрякушек.

– Мои амулеты! – простонал господин Ито. Несколько штук он зашил в халат, а остальные нес в сумке.

– Амулеты? – Бань кинул Цу один, и он теперь рассматривал вещицу, – Не от гулей ли часом?

– От них, – с готовностью согласился господин Ито. Бань с палицей уставился на то, что сжимал в руке, с благоговением.

– Какая-то женская безделушка, – с сомнением в голосе произнес Цу.

– Гули являются созданиями, которые глубокоуважаемый Жуй Дэмин относит к порождениям Огня и Ветра, – монотонно объяснил господин Ито. На привычной почве голос его даже немного окреп. – А потому вода является для них неблагоприятной. Хрусталь суть слезы земли. Жемчуг суть слезы моря. Потому такой амулет отпугнет гуля, если он захочет приблизиться и наметить себе жертву.

Цу медленно одел себе на шею амулет. БаньС-Палицей, как завороженный, повторил было это движение, однако тонкая веревочка оказалась слишком короткой для его огромной головы, и какое-то время он безуспешно боролся с ней, бросив палицу.

– Вы…вы отпустите меня, уважаемый господин Цу? – осторожно спросил господин Ито, – Я ведь ничего плохого не сделал!

Цу снова расхохотался, отчего шрам сморщился уродливыми рубцами, – должно быть, зашивали ему лицо неумело или наспех.

– Пожалуй, я тебя и впрямь отпущу, маленький писарь, – отсмеявшись, сказал он, – По такому важному делу не грех и отпустить.

***

Господин Ито добрался в столицу в первый день месяца сливы. Надо сказать, к этому моменту он изрядно похудел и обтрепался и теперь мало чем отличался от нищих, с толпой которых вошел в город. Не без труда разыскав знакомый ему дом на окраине, он принялся довольно громко стучать в ворота. Позевывавший в столь ранний час хозяин, увидев у ворот наглого оборванца, спустил было на него собак, одна из которых оторвала от халата господина Ито (в котором уже не было большинства из зашитых в него монет) изрядный кусок. Однако оставшегося хватило, и хозяин с изрядным интересом уставился на нищего, из подола которого посыпались деньги.

– Господин Масо! Мне нужен господин Масо! – повторял пришелец, ползая в пыли, и отбиваясь от остервенело лающих собак. Отозвав псов, хозяин отвечал:

– Господин Масо мой отец. Он в преклонном возрасте, и я не буду его беспокоить без повода.

– Передайте ему, что с ним ищет встречи его ученик, Ито из Нижнего Утуна! – незнакомец собрал все монеты, и теперь стоял, сжимая их в горсти. Сумки у него не было.

– Господин Ито, – из окна второго этажа дома раздался старческий дребезжащий голос. Масо, бывший преподаватель Дома Писцов, был любопытный старик, и, как у всех стариков, сон его уже был некрепок. – Я с трудом узнал вас!

– По дороге на меня напали разбойники, – грустно признался господин Ито, – Обобрали дочиста, осталось вот только, что зашил в халате.

– Что же ты не зовешь гостя в дом, сын? – в голосе господина Масо прорезалась глубина и те особенные интонации, с какими всегда разговаривают преподаватели, – Эдак можно прослыть невежливыми!

Через короткое время господин Ито уже сидел на шелковых подушках и прихлебывал душистое питье. Несмотря на ранний час, господин Масо принял его на удивление быстро.

Если господина Масо и удивила странная просьба, с которой к нему обратился бывший ученик, то он этого никак не показал. Признаться, к господину Масо уже давно никто не обращался с просьбами, и неожиданный визит бывшего ученика согрел сердце старого учителя.

Сын господина Масо был не в восторге, когда его отец предложил стол и кров этому подозрительному оборванцу, однако виду не показал: не хватало еще прослыть непочтительным сыном! Скрепя сердце, он проводил гостя в маленькую комнатушку, в которой раньше жила прислуга, которую теперь было не на что содержать.

– Да, раньше мы знавали лучшие времена, – ворковал господин Масо, радуясь возможности пересказать свои горести, которых за эти годы у него накопилось немало, – Пятнадцать лет назад меня уволили. Стар, говорят, стал. Да разве эти юнцы знают, как преподавать каллиграфию? У меня и сейчас рука тверже выводит священные письмена, нежели у этих молокососов! Вы только посмотрите, какие кривые надписи сейчас ставят на знамена! Этим писцам следует выкрутить пальцы бамбуковыми колышками!

– Я очень огорчен, учитель, – преданно сказал господин Ито, – Ваши уроки помогли мне более всего, и мой начальник, Глава Нижнего Утуна господин Хаги, не раз отмечал, что школа письма, которой меня, никчемного, обучили, безупречна!

Господин Масо расцвел, пряча сильно дрожащие пальцы в складках халата:

– Ты всегда был талантливым мальчиком, Ито!

В тот же день на остатки денег господин Ито, ужасаясь столичной дороговизне, купил себе скромный тускло-лиловый халат, соответствующий его рангу, и круглую шапку с кисточкой взамен отнятой разбойниками. Уже позднее, в дороге, слушая недоверчивые оханья в харчевнях, господин Ито узнал, что ему довелось попасть в лапы самому Кривому Яо, – грозе двух провинций, от которого, по слухам, еще никто не уходил живым.

Пожалуй, сын господина Масо несколько смягчился, увидев, что господин Ито способен купить себе одежду и никто из соседей не будет спрашивать его, что за оборванец вхож к нему в дом. Такие вещи, как известно, немаловажны.

Господин Масо проявил неожиданную прыть, весьма удивившую его домочадцев. Уже несколько лет он почти не выходил из своей комнаты, ограничиваясь старческим ворчанием по поводу вновь заведенных в доме порядков, однако теперь он проводил долгие часы в беседах с господином Ито, и даже постриг ради этого свою длинную бороду, в которой вечно после трапезы оставались крошки. Нарядившись в свой лучший халат с эмблемами Дома Писцов, и свисающий на ухо малиновый берет, господин Масо своим каллиграфическим почерком составлял для господина Ито прошения, необходимые для того, чтобы господина Ито пропустили туда, куда он стремился. Когда господин Ито, замирая от счастья, первый раз развернул составленное им послание, он зарыдал. Каллиграфический текст был абсолютно бессмысленным.

Было у господина Ито и еще одно дело. В первый же день он поинтересовался у сына господина Масо, где располагается Дом Первого Министра. Узнав о том, что в Девятый Чертог, где жила высшая знать, просто по улице не пройти, сник и опечалился. Однако однажды ночью на него снизошло вдохновение. Наутро он попросил господина Масо составить для него письмо. Как всегда, это был совершенно бессмысленный набор фраз, составленных, впрочем, в полном соответствии с дворцовым каноном. Однако на его обороте было безупречным каллиграфическим почерком выведено " Господину Тою, Первому Министру, главе славного рода Дафу от Масо, его бывшего учителя". И красивая печать Дома Писцов – личная печать господина Масо.

Господин Ито только надеялся, что никому не придет в голову прочитать свиток, когда однажды, ясным весенним днем, он отправился в Девятый Чертог. Так называли квартал высшей знати, огороженный от остального города еще одной внутренней стеной. На воротах скучал стражник, сразу заподозривший в господине Ито нерешительного провинциала. Однако читать он не умел, и запечатанный красивейшей печатью и украшенный изысканным орнаментом свиток послужил господину Ито пропуском, равно как и лакированный ящичек с узнаваемым гербом.

Достигнув не без подсказок дверей дома Яншао, господин Ито изрядно притомился, отер со лба обильный пот и принялся стучать. Вышедшие навстречу ему воины из личной охраны господина Тоя внушили господину Ито такой ужас, что он еле пролепетал заготовленную речь, которая так недавно казалась ему верхом изысканности. Впрочем, все оказалось зря: господина Тоя не было дома.

Господин Ито обессиленно вздохнул, уселся на корточки и положил ящичек перед собой: он и так сильно боялся, что его найдут у него. Последнее сочинение господина Фэня, " Обитель духа, или Трактат о феномене власти", волей случая попавшее к нему,было воистину вольнодумным.

Возможно, он бы и ушел ни с чем, не решившись второй раз повторить свое вранье, если бы в этот день И-Лэнь, племянница господина Тоя, не была нездорова. Достаточно сильно, чтобы не присутствовать при утреннем туалете императрицы-матери, и недостаточно сильно, чтобы отказать себе в удовольствии самой выбрать шелка из вновь прибывшей в столицу партии. И ее не совсем аристократичной привычки разглядывать в окошко паланкина текущую вокруг нее жизнь.

И-Лэнь заметила человека с ящичком, сидящим у стены ее дома, когда паланкин вывернул из-за угла и неторопливо поплыл к воротам. Человек был одет несколько неряшливо, – или, может, такое впечатление создавалось из-за его полноты, плечи его опустились в совершеннейшем унынии. И-Лэнь подумала, что лицо у него доброе и несчастное. Что же должно так опечалить человека, если он не спешит домой, найти утешение у близких? В тот момент, когда ее проносили мимо, ее взгляд упал на ящичек.

Выйти из паланкина для знатной дамы – дело неслыханное. А заговорить с незнакомцем – вообще из ряда вон. Поэтому и слуги, несущие паланкин, и стражники у двери просто онемели, когда высокородная племянница господина Тоя, Первая фрейлина императрицы, вдруг велела остановить паланкин и, волоча по грязи бесценные шелка своих дорогих одежд, направилась к неприметному человечку, путано объяснявшему что-то про подарок для господина. Еще удивительнее было, когда она велела немедленно пропустить его. Запершись с незнакомцем в покоях (без наперсницы, какое неприличие!), госпожа И-Лэнь появилась уже под вечер с бледным, заплаканным лицом, неся на руках принесенный незнакомцем ящичек.

Господин Ито вышел из дома Яншао, обремененный таким количеством денег, с которым,несколько испугавшись, даже не знал, что делать. Помимо всего прочего, эта поразительно красивая и умная женщина, встретившая его у ворот, оказалась – подумать только! – женой его кумира, стратега Фэня. С глубоким сожалением, утирая слезы концом пояска, господин Ито поведал этой милой госпоже историю гибели господина Фэня той несчастливой осенью, приукрасив ее настолько, насколько мог.

Молодая госпожа проявила удивительное самообладание, и не впала, к облегчению господина Ито, в ужасную истерику, подняв шум на весь дом (так, по крайней мере, обычно поступала его собственная жена, госпожа А-ит). Она была столь участлива к нему, что господин Ито осмелился осторожно посетовать на свои сложности с проникновением в архивы и даже рассказал про беспокоящие его слухи о гулях. Госпожа И-Лэнь слушала несколько невнимательно, поглощенная своими мыслями, однако пообещала поговорить о его просьбе со своим могущественным дядей. Господин Ито удалился в полнейшем блаженстве. Выйдя за ворота Девятого Чертога, он даже подкинул в воздух и поймал свою шапочку, убедившись, что за ним никто не наблюдает. Что говорить, втайне господин Ито еще был способен на такое вот мальчишество.

Проводив чудаковатого писаря, так неожиданно принесшего к ее порогу потерянное сокровище ее мужа, И-Лэнь долго плакала в одиночестве. Она знала, что весь дом уже полнится слухами, однако говорить о случившемся ни с кем, кроме дяди, не хотела. Атмосфера в доме господина Тоя в последнее время была какой-то гнетущей. Первая жена дяди, умная и преданная госпожа Ю-тэ недомогала, а вторая, Э-Ляо, сильно располневшая и потерявшая привлекательность после третьих родов, была вне себя, прознав про связь дяди с какой-то дамой при дворе. Несколько дней назад между ними случилась безобразная сцена – Э-Ляо оцарапала дяде бровь и сорвала с него подарок " змеюки", – скромненький амулетик из жемчуга и горного хрусталя (И-Лэнь, увидев его, еще удивлялась странному вкусу дяди). Теперь Э-Ляо пребывала под домашним арестом, госпоже Ю-тэ стало еще хуже, а дядя был зол и мрачен. В воздухе ощутимо пахло бедой.

Впрочем, быть может, принесенное ей известие обрадует дядю, а рассказ маленького писаря о его похождениях и странная просьба развлекут его. Кроме того, он из Нижнего Утуна, а господин Той последнее время почему-то проявлял к делам этой провинции особенный интерес.

К приезду дяди на закате И-Лэнь уже привела себя в порядок: отпарила травяным отваром заплаканное лицо, сменила одежды, замысловато заколола волосы. Возможно, дядя, лишившийся поддержки своей мудрой Ю-тэ будет и рад, что она, наконец, начинает проявлять интерес к окружающему ее миру.

Ее охватило давно забытое предвкушение беседы с дядей: раз ей снова это может доставить удовольствие, значит, она начинает приходить в себя.

Наконец, паланкин дяди появился в воротах, заметались факелы, освещая ему дорогу. Впереди, угодливо согнувшись, шествовал новый начальник охраны. Пройдя по коридорам, господин Той, не поужинав, затворился с ним, что было, пожалуй, несколько необычно. И-Лэнь сдержанно поела в одиночестве и принялась ждать: господин Той всегда поздно ложился и любил жаловаться, что особая ясность мысли появляется у него только ближе к полуночи.

Наконец, со своего наблюдательного поста в галерее она увидела, как начальник охраны покинул дядю, будто пьяный покачиваясь на ходу. Появляться без приглашения в мужских покоях женщине было неприлично, даже если речь шла о муже, однако И-Лэнь посчитала, что ее новости слишком важны, и пренебречь условностями. Быстро миновав внутренний двор, она вошла в короткий коридорчик, пересекла его и оказалась у покоев дяди. Прислушалась: из-за двери не доносилось ни звука. Постучала. Дядя не отвечал. Поскольку у нее не было никаких сомнений, что дядя мог заснуть за столь короткое время, И-Лэнь удивилась. Постучала еще раз, и по-настоящему забеспокоилась. Что, если тот человек был подослан и она сейчас найдет дядин труп с кинжалом, вогнанным в сердце по рукоятку? Этот новый начальник охраны сразу ей не понравился, – у него был холодный, липкий, какой-то змеиный взгляд. С замирающим сердцем И-Лэнь толкнула дверь, осторожно ступила внутрь.

В комнате витал странный запах, как будто бы пепла или старого дыма. Свечи были потушены, и в полумраке ничего не было видно.

– Дядя, – придушенным шепотом позвала И-Лэнь, – Это я. Дядя, что с вами?

Она трясущимися пальцами нащупала светильник, зажгла его лежащим рядом кресалом.

– Дядя?

Неподвижно сидевшая в кресле фигура могла быть только господином Тоем. И-Лэнь повыше приподняла светильник, и испуге отшатнулась: зубы господина Тоя были оскалены, глаза закатились, лицо и тело как-то странно подергивались, словно по нему пробегали невидимые волны. Никогда в своей жизни И-Лэнь не видела на его лице подобного оскала.

Она набрала в грудь воздуха, чтобы закричать, созывая домашних, но в этот момент рот господина Тоя захлопнулся, и глаза открылись.

Она не думала, что у него может быть такой, пробирающий холодом до костей, взгляд.

– Что ты здесь делаешь? – ровно спросил господин Той.

– Что с вами? Вам плохо? Я пришла по делу, и так испугалась за вас! – затараторила И-Лэнь, от облегчения забыв о том, как следует говорить Первой Фрейлине – мягко и напевно. Дядя, конечно, заметил это. Сейчас он одернет ее, как одергивал всегда, стоило ей лишь чуть отойти от безупречного поведения, соответствующего ее рангу.

– Иди спать. Со мной все в порядке, – ответил господин Той, – Я еще поработаю.

И-Лэнь замолчала и попятилась. В лице дяди было что-то очень странное и пугающее. Словно сквозь его черты проступало… что-то другое, неприятное и холодное. И жадное. Нередко мужчины смотрели на нее с жадностью, но никогда – с такой.

Уже выйдя за дверь, И-Лэнь вспомнила, что начисто забыла сказать дяде, зачем пришла. И только когда легла в постель, и несколько раз содрогнулась, вспоминая ужасное лицо господина Тоя, ей вдруг вспомнились сказанные сегодня слова маленького писаря:

" Они выпивают из человека душу и ходят в его обличье так, что никто не может распознать, что гуль уже среди нас…"