Оказавшись в объятиях Имре, Татьяна сразу обмякла. В глубине души она ждала этого. Сначала Татьяна пыталась убедить себя в том, что ей не стоит связываться с красноармейцем-иностранцем, да еще в такое неспокойное время. Однако так она думала только до тех пор, пока не видела Тамаша, а увидев, уже не могла устоять: ее влекло к этому красивому обходительному молодому человеку. Почувствовав прикосновение его губ, она ответила на поцелуй.

С этого дня Татьяна каждый вечер приходила к нему на свидание.

Незаметно пролетело десять дней. Нога Тамаша зажила, и его выписали в часть, которую предстояло догонять где-то на Урале.

Летом 1919 года войска Красной Армии освободили Пермь, Златоуст и Екатеринбург. В конце июля отряд красных, во главе которого стоял бывший кузнец Вентрецов, ворвался в Челябинск. Белогвардейцам не удалось удержаться на занятой ими линии обороны. В августе части Красной Армии вышли к берегам реки Тобол. Полуразбитая армия адмирала Колчака откатывалась на восток. Наступление Красной Армии походило на очистительную бурю. В это время Имре Тамаш и прибыл в свою часть.

Боевые друзья радостно встретили Имре. Здесь были Мишка Балаж, Лайош Смутни, Лайош Тимар и многие другие старые знакомые Имре. В полку появилось много новых товарищей, а среди них паренек по имени Билек.

Билек был родом из Праги, но несколько лет жил в Венгрии, где работал металлистом, и выучился свободно говорить по-венгерски. Яблочкина в полку не оказалось, так как его перевели в другую часть. Татьяна вместе с лазаретом тоже прибыла в полк.

Несмотря на отсутствие каких бы то ни было известий о Пиште Керечене, Имре почему-то был уверен в том, что они обязательно встретятся.

— Белых нужно бить до тех пор, пока не только их самих на земле не останется, но даже слова-то такого не будет, — любил говорить Имре.

А бить их может каждый, кто в состоянии подавить в себе страх. Чего греха таить, иногда еще хоть и редко, но встречаются люди, которые накануне боя начинают искать какую-нибудь причину (как правило, вовсе не уважительную), лишь бы только увильнуть от боя. Такие люди обычно любят бить себя в грудь и выступать с зажигательными речами на собраниях, но, когда нужно заглянуть в глаза опасности, мужество изменяет им. Тот же, кто не теряется на поле боя, когда над головой свистят пули, может не только сам воевать, но и вести в бой других, увлекая их своим примером. Настоящий командир не только вел своих бойцов в бой, но и заботился об их духовном и культурном росте. Во многих полках уже в ту пору создавались кружки художественной самодеятельности. В одном из таких кружков занималась Татьяна. Она пела, да еще как пела! У нее был звонкий, чистый голос.

Преследуя отступающих колчаковцев, полк, в котором служил Имре Тамаш, остановился на дневку в небольшом сибирском селе за Уралом. Бойцы были рады короткой передышке и использовали ее для того, чтобы привести себя в порядок и отдохнуть.

Имре с несколькими товарищами устроились на постой в одной избе. Хозяйку звали Матреной.

Имре почти неделю не снимал сапог и теперь с удовольствием вымыл ноги теплой водой, а затем выстирал портянки и повесил их сушиться на большую русскую печь.

В кухне приятно ворчал самовар. Матрена поставила на стол хлеб, вареную картошку и соль. Имре хотел заплатить ей за продукты, но она наотрез отказалась. Он чуть ли не насильно сунул доброй женщине пятерку в карман.

— Не плохо б к этой картошечке мясца, — проговорил Мишка Балаж, запихивая в рот круто посоленную картофелину.

— А не хотят ли товарищи заказать банку икры? — изогнувшись в поклоне, как официант фешенебельного ресторана, ехидно спросил Смутни. — У нас в части, например, и икра была. А здесь на кухне только сухой суповой концентрат.

— Концентрат был, но уже сплыл… — заметил Лайош Тимар. — Съели и его. Я бы и от фасолевого супа не отказался, но где его взять…

— Есть такие, у которых все имеется, — не успокаивался Мишка. — Скажите, из скольких яиц жарили сегодня яичницу командиру роты?

— Из десяти, — ответил ему Тимар. — Да еще на сале! Если дадите мне яйца и сало, я и вам сделаю.

— Нехорошо как-то получается, — пробормотал себе под нос Имре. — Один ест от пуза, а у другого живот от голода подвело.

— Все у нас одинаково едят. И только ротный особо! — сказал Тимар.

Мишка облокотился на стол и, подперев голову руками, продолжал:

— Вот это-то и плохо! Как только погиб наш бедняга Серпухов, в роте все пошло кувырком. Стародомова и товарищ Игнатов недолюбливает.

— Зато гонору у него много! И все своими военными способностями хвастается!..

— Хвастайся не хвастайся, а раньше мы никогда не несли таких больших потерь! — вздохнул Тамаш. — Погиб наш Кузьмич и вместе с ним еще пять отличных коммунистов.

— Стародомов тоже партийный, — заметил Билек.

Тимар очистил картофелину, но в рот ее не отправил, а сказал:

— Эх, если б ты знал, какую клюкву купил он Татьяне!

— Кому, кому? — спросил Тамаш, вскочив с места, как ужаленный.

— Нравится тебе или нет, но я повторю еще раз: Стародомов купил целую тарелку свежей клюквы блондиночке-санитарочке, за которой ты ухаживаешь.

Глаза Имре метали молнии, а в горле перехватило дыхание.

— Это правда? — с трудом выдавил он. — Говори! Чем он ее еще угощал?

— Всем, товарищ Тамаш. Я давно хотел тебя предупредить. Не нравится мне эта женщина…

— И мне тоже… — послышался еще чей-то голос.

Имре весь побагровел и, стукнув по столу кулаком, закричал:

— Ну, чего вы не договариваете?! Выкладывайте все, что знаете!

Тимар, не обращая внимания на крик Имре, спокойно сказал:

— Сначала ты сядь! Потом — не кричи на нас: мы этого не заслужили! Ты сам попросил, чтоб мы тебе сказали свое мнение о ней. О твоей связи с этой женщиной шепчется вся рота, больше того, весь полк… А она каждый день получает продукты, которые ей вовсе не положены… И это в то время, когда бойцы идут в бой, рискуя жизнью… Нет, товарищ Тамаш, дальше так дело не пойдет… Бойцы возмущаются. Все говорят, что эта кобыла сразу с двумя жеребцами путается, а потом обжирается за наш счет… Разумеется, Стародомов считает, что, как он захочет, так и будет… Знаем мы, откуда у него денежки завелись. Он продает фураж кулакам, а денежки кладет себе в карман! Больше того, он и к солдатскому пайку руку прикладывает. Сказать же ему об этом боятся. А если кто отважится рот открыть, так он на такое задание пошлет, откуда вряд ли вернешься. Стародомов и тебя уберет, как только узнает, что ты ухаживаешь за Татьяной. Комиссар Игнатов пока еще ни о чем не знает… А я, как повар, хорошо знаю, сколько продуктов мне положено получать на день! Однако мне все время недодают их…

— Это точно?! — удивился Тамаш.

— Так же точно, как то, что ты сейчас со мной разговариваешь! У Стародомова в каждом селе есть знакомые. Им-то он и сплавляет фураж и продовольствие, а бойцы недоедают. Но если такие вещи позволяет себе ротный, то, выходит, и другим можно… И другие начинают поглядывать, где бы что стащить. А эта Татьяна, что тебя захомутала, со всего снимает пенки!..

Имре покраснел еще больше. Он даже дар речи потерял.

Балаж не спеша раскурил трубку, набив ее махоркой.

— Вот я тебе и говорю, — продолжал Мишка по-дружески, — брось ты эту девку, дружище, пока не поздно. Я понимаю, она тебе понравилась. Ничего не скажешь — лакомый кусочек! И ты ей пришелся по вкусу. Но ты пойми: нехорошая она!.. Она и другим не отказывает, не только тебе…

— Кому другим? — все еще сердитым тоном спросил Тамаш.

— Сказать?

— Не хочешь — не говори!.. Черт с тобой! А что же вы обо мне-то думаете?.. Кто я, по-вашему, такой?

Все молчали. Стыла очищенная картошка.

— А кто, собственно, этот Стародомов? — первым нарушил молчание Билек. — Кто его отец?

— Не знаю, — сказал Тимар. — Зато своими глазами видел, что ходит он в шелковом белье, а не в том, что выдают нам на складе. На нем и форма из другой материи, лучше, чем у всех. Каждое утро после бритья он душит физиономию духами. Барин какой-то!..

— Нужно поговорить с Игнатовым, — предложил Смутни.

— Я уже говорил ему об этом, — сказал Билек.

— Ну и что? — спросили несколько человек в один голос.

— Игнатов сказал, что ему все известно, но нужно немного набраться терпения… Он уже доложил об этом командиру полка…

— Когда? — спросил Тамаш.

— На прошлой неделе…

— И никаких результатов?

— Пока никаких… Не считая того, что Татьяна и мне не отказала…

Все дружно засмеялись. Не удержался от смеха и сам Тамаш. Когда смех утих, Смутни нервно постучал пальцами по столу.

— Можете мне поверить, дело здесь намного серьезнее, чем мы думаем. Нити хищений могут вести в штаб полка… Нужно что-то делать… Бойцы очень недовольны. И правильно. Число коммунистов в полку уменьшается. Стародомов верховодит в роте как хочет. А тем временем у лошадей наших все ребра пересчитать можно… Овса им вовсе не дают, его Стародомов забирает. В роте нужно все менять, или рано или поздно нас самих разбросают по другим ротам.

Тамаш постепенно успокоился, однако голос его все еще выдавал, что он взволнован:

— Нужно что-то делать! Но что?

— Знаете, товарищи, — перебил Имре Тимар, — я считаю, нам еще раз нужно поговорить с Игнатовым. Если хотите, я возьмусь за это… Он остановился на постой в соседней избе.

Бойцы немного помолчали, обдумывая предложение. Первым нарушил молчание Лайош Смутни:

— Комиссару обо всем нужно знать, на то он и комиссар!

Все согласились.

Тимар пробыл у комиссара недолго и вскоре вернулся вместе с Игнатовым.

— Что тут у вас, ребята? — спросил комиссар, присаживаясь к столу. Взяв одну картофелину, он посолил ее и начал медленно есть.

Все молчали. Никто не осмеливался начать разговор первым. Наконец заговорил Смутни, который лучше всех говорил по-русски, хотя время от времени и вставлял словацкие слова.

— Товарищ Игнатов, нас беспокоит вот что…

И Смутни подробно рассказал комиссару о проделках Стародомова. Чем дальше слушал Игнатов, тем гуще краснело его худое лицо, а глаза, казалось, готовы были вылезти из орбит. Глядя на этого скромного человека, нельзя было подумать, что он обладает сильной волей.

Выслушав Смутни, комиссар жестом попросил тишины и заговорил густым басом:

— Товарищи, не удивляйтесь, что я вам до сих пор ничего не говорил. Я тоже многое замечал, но только ничего не мог сделать.

— А товарищу Михайлову об этом известно? — спросил Смутни.

— Известно.

— Ну и что же? — поинтересовался Тамаш.

— Велось расследование. Выяснилось, что в партию Стародомов вступил в прошлом году, что отец его — крестьянин, живет недалеко от Пензы. Не известно только, сколько у него земли. Вроде бы десять десятин. Сам Стародомов перед армией работал в Перми на кожевенном заводе. Он много ездил по стране, поскольку занимался закупкой сырья. До революции ни в какой партии не состоял. Окончил четыре класса гимназии, почему и попал сначала в штаб, а оттуда уже в роту. По социальному положению же он рабочий.

— Бывший, — заметил Тимар.

— Разумеется. Однако факт остается фактом: в революционном движении Стародомов принимает участие с семнадцатого года, с того же времени без перерыва служит в армии. Контрреволюционных заявлений от него никто никогда не слышал. Он хороший и смелый вояка…

— А солдатские продукты куда деваются?! — воскликнул Тимар.

— Я вам отвечу и на этот вопрос. Мне известно о хищениях продуктов и фуража, однако поймать кого-нибудь на месте преступления пока не удалось. Правда, с отчетностью в роте дела обстоят не очень-то хорошо. Не удалось собрать доказательств и относительно того, что Стародомов тратит деньги, приобретенные нечестным путем. Правда, кое-что от него любовницам перепадает…

— Татьяне? — вставил Тимар.

— Не только ей, но и другим, — продолжал Игнатов. — Если он и занимается хищениями, то делает это очень хитро. А не пойман — не вор, гласит пословица, так что мы пока не имеем оснований привлечь его к ответственности. В том смысле, что…

— Значит, ничего не изменится? — не дожидаясь, пока комиссар закончит, выскочил Тамаш.

Однако это не сбило Игнатова с толку, и он продолжал:

— Я беседовал по этому вопросу со Стародомовым… Он решительно заявил, что никогда не брал ничего чужого или общественного. Он не отрицал, что тратит много денег, но заявил, что может доказать: он их не ворует. Говорит, что продал часы, кольца и еще какие-то драгоценности и ему нет никакой необходимости урывать что-то из ротного рациона. Что же касается женщин, то сказал, что может вести себя как хочет, поскольку он человек холостой…

— Сказки все это! — недовольно пробормотал Тимар.

— И я так думаю. Стародомов же заявил, что нам нужно получше контролировать поваров.

— Ну и нахал же он! — не сдержался Тимар. — А что с Татьяной?

— С ней я тоже беседовал.

— Интересно. Ну и что? — спросил Тамаш.

— Она сказала, что никто ей, молодой и свободной девице, не запретит принимать небольшие знаки внимания от любовника. К тому же Стародомов обещал взять ее в жены.

— Мерзавец! — не сдержался Имре.

— И вы успокоились такими объяснениями и прекратили дальнейшее расследование? — поинтересовался Смутни.

— Нет, не прекратили. — Игнатов покачал головой. — Расследование продолжается. Выяснилось, что еще кое-кто нечист на руку.

— И каков вывод?

— Материалы расследования переданы командиру полка. Он дал разъяснения.

— Любопытно послушать какие? — спросил Имре.

— Он заявил, что Стародомов уже давно служит в Красной Армии, имеет заслуги, дважды был ранен в боях. Явных улик против него нет, и потому командир полка не может снять его или же возбудить против него уголовное дело. Главное внимание сейчас нам нужно сосредоточить на вопросах укрепления воинской дисциплины в роте и повышения ее боеспособности. А застрельщиками в этом деле должны быть прежде всего коммунисты.

Смутни мрачно рассмеялся:

— Короче говоря, все остается по-старому?

— Пока да.

— Значит, мы должны объяснить бойцам, что наш ротный — большевик и что он имеет право кормить своих любовниц икрой, когда бойцы от голода потуже затягивают ремень на пузе? Этим лучше всего заняться тебе, Лайош! — обратился Смутни к Тимару. — Во время раздачи обеда. Плеснешь бойцу черпак баланды и тут же короткую лекцию ему прочтешь о международном положении и тех трудностях, которые нам необходимо преодолеть.

Игнатову нравилась резкость Смутни, но, как комиссар, он обязан был защищать авторитет командира и способствовать выполнению его приказов. Игнатов, как мог, объяснил это бойцам и сказал, что сам он тоже находится в довольно затруднительном положении.

— Не подумайте, что мне легко, — продолжал Игнатов. — Я тоже не очень-то верю объяснениям Стародомова, но должен вас предупредить: это ни в коем случае не должно отразиться на дисциплине. Ведь многие здесь — коммунисты…

— Которых Стародомов скоро всех постепенно уничтожит! — перебил комиссара Тимар. — Думаете, мне очень хочется быть поваром? Не для меня эта должность!..

— Не ставить же на ваше место жулика, чтобы бойцам еще меньше перепадало? — заметил Игнатов.

— Хочу вам кое-что сказать, товарищ Игнатов, — обратился к комиссару Имре.

— С глазу на глаз?

— Нет, при всех. Перед вашим приходом товарищи устроили мне тут хорошую головомойку за то, что у меня со Стародомовым оказалась общая любовница.

— Слышал я об этом и хотел с вами поговорить, но только с глазу на глаз.

— Говорите здесь! Товарищи правы. Не скрою, мне Татьяна нравится. Красивая она очень, но я с ней порываю!

— Даете честное слово?

— Даю перед всеми!

— Вот вам моя рука!

— Спасибо.

Игнатов еще долго беседовал с бойцами. Было далеко за полночь, когда Тамаш наконец остался один. Бросив бараний полушубок на лавку, он лег. Призрачный свет керосиновой лампы тускло освещал бревенчатые стены избы.

Имре закрыл глаза. Ему казалось, будто все вокруг медленно кружится. Ему было нелегко расстаться с Татьяной. Как сладко она умела целовать! А тело у нее такое белое, такое упругое и душистое! Оттолкнуть бы ее с первого раза!.. Как приятно было положить ей голову на колени, коснуться горячими губами ее нежной руки… Особенно после стольких лет лагерной жизни!..

«Все! Конец! — думал Имре. — Конец раз и навсегда!.. Только бы она сегодня ночью не пришла… А если придет, что я скажу ей? Что?»

У Имре так разболелась голова, что он лег, обхватив ее руками. Самые противоречивые мысли кружились в ней.

«Что же делать?.. А может, все оставить, как было? Затаиться и скрывать от всех?.. Нет, лучше прогнать ее!..»

Вдруг он услышал, как скрипнула дверь. Промелькнула чья-то тень… Это она…

«А может, она по-настоящему любит меня?.. К черту всякую мораль!.. Все это не больше, чем выдумка!.. А человек — это человек, живое существо!..»

— Имре, ты спишь? — шепнула Татьяна, подойдя к лавке, на которой он лежал. И в тот же миг она всей тяжестью тела навалилась на него, припечатав свои губы к губам Имре.

Тамаш почувствовал, как по всему телу разлилась горячая волна, а сердце сжалось в комок.

«Уж не плачу ли я? — подумал он с ужасом. — Я никак не могу освободиться от нее… А может, еще раз распустить ее длинные волосы? Они так и потекут по плечам, по спине… Эх, Татьяна, Татьяна!.. Нет, я уже не имею права делать это!.. Ведь я дал честное слово!.. Я, красноармеец, дал честное слово своему комиссару!»

Стараясь не шуметь, Имре сел и, взяв руки девушки в свои, тихо зашептал:

— Татьяна, уходи отсюда… Мы должны расстаться… Ни о чем меня не спрашивай! Мы должны расстаться!.. Может, я сойду с ума без тебя, но я должен… Понимаешь? Должен!

Девушка вырвала свои руки из рук Имре. Глаза ее округлились:

— Расстаться? Что с тобой, мой Зайчик? Я тебя не понимаю…

Татьяна любила называть Имре Зайчиком.

— Уходи! — Имре встал. — И больше ко мне не являйся! С сегодняшнего дня мы больше не знаем друг друга!

Татьяна прищурила глаза, на лоб ее набежали морщинки. Она сжала руки в кулаки.

— Ты завел себе новую любовницу?

— Знаешь, Таня… — Голос Имре был удивительно спокоен. — Я знаю, что ты не любишь меня… Ты любишь Стародомова…

— Неправда это! — Татьяна ударила маленькими кулачками в грудь Имре. — Тебя обманули! Кто тебе это сказал?

— Об этом все говорят… — Имре опустил голову. — Только я один был таким глупцом и ничего не замечал, потому что любил тебя.

— А теперь уже не любишь?

— Нет, — тихо и неохотно произнес Имре.

Татьяна разрыдалась.

— Ты мне не веришь? — всхлипывая, спросила она.

— Нет.

— Я люблю только тебя!

— А Стародомова?

— Он меня заставил… насильно… А тебя я люблю… И ты хочешь меня бросить?

— Спасибо тебе, Таня, за все… За твою любовь спасибо… Я простой человек… бедный человек… У меня нет денег, чтобы покупать тебе золотые кольца, красивые платья или что-нибудь вкусное, как это делает Стародомов. Уходи, Татьяна!..

— Это твое последнее слово? — спросила Татьяна.

— Да.

— Прогоняешь, значит?

— Да.

— К Стародомову?

— К кому хочешь… Тебе у него будет хорошо.

— Ну ладно, я уйду. Если хочешь, уйду к Стародомову. Только не пожалей и не забудь, что ты сам прогнал меня!.. Стародомов — твой командир… Увидим, кто из нас пожалеет! — В голосе девушки послышалось возмущение и даже угроза.

— Ты права. — Тамаш горько усмехнулся. — Но я не боюсь его.

— Не боишься?

Теперь злость охватила Тамаша. От недавних сомнений не осталось и следа. Он пренебрежительно засмеялся и сказал:

— Представь себе, не боюсь! Беги к своему дружку и скажи: пусть он лопнет от тех продуктов, что ворует у своих бойцов, пусть забирает и овес у лошадей, чтобы купить тебе подарок! Теперь понимаешь, почему ты мне противна? Не бойся, я плакать по тебе не стану!

— Ты еще заплатишь за это! — не проговорила, а прошипела разгневанная Татьяна.

— Кому заплачу? Уж не Стародомову ли?

— Ему.

Только сейчас до Имре дошло, что перед ним опасная бестия, которая до сих пор скрывала свое настоящее лицо. Его так и подмывало ударить ее, но он сдержался.

— Убирайся отсюда, да поскорее, пока я не вышел из терпения… Зачем ты стала моей любовницей? Я ведь для тебя не воровал, не дарил тебе подарков… Убирайся!

Татьяна уже не владела собой. Она так разозлилась, что слова сами слетали с ее губ:

— Что ты городишь? Ах ты свинья! Ты еще меня не знаешь! Я тебе покажу! Я тебя в такое место упрячу, что твоя пещера покажется тебе раем!

— Куда, куда? Уж не туда ли, куда твой Стародомов многих бойцов отправил?

— Ты этого вполне заслуживаешь! — презрительно бросила Татьяна. — Я тебя ненавижу!.. — И, повернувшись, она пошла к двери.

— Спокойной ночи! — буркнул ей вслед Имре.

Громко хлопнула дверь. Во дворе залаяли собаки. Имре лег на лавку и, закурив трубку, задумался.

«Ну, Имре, докатился ты… Теперь у тебя враги и среди своих появились… Сейчас она пойдет прямо к Стародомову. Уж она ему все распишет! Как легко было в подобных случаях раньше: если двое любили одну женщину, то господа решали этот вопрос на дуэли, а простолюдины — на ножах… Правда, и это был не выход… Осторожно, Имре, осторожно!»

Трубка погасла, и вскоре Имре уснул.