Пролог

К полудню войско достигло Пратта, и командующий отдал приказ разбить лагерь. Завтра, на рассвете, должна состояться решающая битва их и без того затянувшейся войны. Ведь пограничный город Пратт играл роль не меньшую, чем столицы двух осколков некогда общей империи — Аверона и Валлии. Крепость Пратта, принадлежавшая, согласно древнему уговору, валлийцам, уже не первую сотню лет являла собой лакомый кусок для агрессивного, цепкого Аверона. Падет Пратт — и путь на столицу Валлии будет открыт.

Аверонский командующий Магнус, или Синий барон, как называли его при дворе, проводил решающий осмотр собственных войск. Ничто не могло внушать беспокойства — бойцы, хоть и устали после перехода и последних сражений, всё же собраны и злы на противника, оружие в полной боевой готовности, провианта хватало — ведь не варвары же они, как эти валлийцы, которым порой приходится есть собственных коней, чтобы не сдохнуть с голоду. Магнусу не к чему было придраться, а ведь это его словами подстегивала свою армию их императрица — нет предела совершенству!

И всё же Синий барон был недоволен. Всем своим многолетним опытом и обострившимся в последнее время чутьем он ощущал — в воздухе повисло напряжение. И это нельзя назвать признаком победы. Солдаты были злы — да. Но вот победы они уже не хотели. Только мести.

Война затянулась. Четыре года волны агрессии раскатывались то по Аверону, то по Валлии, унося жизни, калеча судьбы, разрушая поселения и города. Дважды они брали столицу Валлии, Галагат, и дважды теряли. Если они возьмут их в третий раз — валлийцы не устоят. Но и Аверон был измучен и высосан войной. Валлийцы не раз подходили к их столице, и хотя взять её им не удалось, разрушения оказались чудовищными. Этот дикий народ не признавал ни чужих законов, ни чужих святынь.

Это война, и Магнус никого не винил. Война никогда не меняется. И люди — тоже. Командующий войсками Аверона уже давно не видел правды ни в словах императрицы, ни в чужих лозунгах. Война стирает все границы, убивает старые идеалы — чтобы родить новые. Вот только увидят ли они, как засияет это новое солнце правды, доживут ли… или…

— Магнус, — позвал его женский голос, и командующий чуть повернул голову, давая понять, что слышит, но в то же время продолжая рассматривать горизонт — там, где раскинулись луга Пратта, там, где ждал их противник. — Магнус, тебе нужно отдохнуть. Ночью начнем построение, станет не до сна.

— Я не смогу уснуть.

— Магнус. Пожалуйста.

Командующий не выдержал и усмехнулся: таким тоном жена разговаривала с их девятилетним сыном Михаэлем, когда тот переставал слушаться. «Михо, — говорила жена твердо, — ты должен съесть этот суп. Это полезно для желудка». Или: «Михо! Я очень прошу тебя. Пожалуйста. Одень шарф!»

— Я соскучился по нашему сыну, — тихо признался Магнус, поймав закованную в латы руку жены. Конь под всадницей всхрапнул, но с места не тронулся. — Это безумие, Марион. Это такое безумие — находиться здесь, когда он там… совсем один…

— Магнус, — твердо произнесла женщина, — он не один. С ним наши друзья, с ним наши слуги, он дома, под надежной защитой. Даже если с нами что-то случится, ты знаешь, что есть, кому о нем позаботиться. Сэр Кеннет давно считает его своим названным сыном. Михо в хороших руках.

— С нами ничего не случится, — командующий тряхнул головой, сжал пальцы жены. — Слышишь меня, Марион? Ничего…

Марион посмотрела на мужа искоса, но не стала отвечать. Они слишком хорошо знали друг друга, чтобы не распознать страх или ложь. Они прошли всю войну бок о бок, спина к спине — так долго, так невыносимо долго выживая день за днем… Они слишком много сил потратили, чтобы стать теми, кто они есть, чтобы умереть здесь и сейчас.

Магнуса назначили командующим в тридцать пять лет, шесть лет назад — и Марион гордилась мужем по праву, зная, что всё войско уважало и было бесконечно предано молодому, смелому, и в то же время строгому и бескомпромиссному командующему.

Марион вышла замуж в двадцать лет. Отбирая добровольцев среди простолюдинов в войско, молодой офицер Магнус отметил необычайную ловкость, выверенные, точные движения, свидетельствующие о бесспорном воинском таланте, и угрюмую решимость, сквозившую в каждом легком, танцующем движении одного из воинов. И лишь когда его имя оказалось внесенным в список отобранных для регулярного императорского войска, воин снял с себя шлем. И Магнус влюбился тотчас, на всю жизнь, изменившуюся в тот самый миг, когда по кожаной кирасе рассыпались длинные пряди волнистых чёрных волос.

Лишь авторитет Синего барона позволил Марион остаться в войске. Более того — его авторитет заглушил сплетни и слухи, которыми оброс их скоропалительный брак, брак дворянина и простолюдинки. В иное время после подобного скандала род Синих баронов был бы навсегда изгнан со двора, но в этот раз случилось исключение. Марион сумела защитить императрицу от нападения там, куда не посмели следовать за ней её верные телохранители — и с этого момента, заглушенного уже авторитетом императрицы, началась военная карьера леди Марион, Синей баронессы Аверона.

В мирное время Марион сопровождала императрицу при дворе, находясь при ней как личный телохранитель и — поневоле — единственная помощница, способная выслушать самые деликатные, самые неприятные просьбы. В военное время Марион следовала за мужем, выступая вместе с ним впереди войска, находясь рядом в самых ожесточенных, самых кровавых боях, прикрывая спину и не пропуская ни единого противника мимо себя. Подобно львице, она сражалась за свою семью и свое счастье.

Не секрет, что Магнус любил черноволосую воительницу больше и со страстью, которой никогда не выдавала в себе сама Марион. Она прекрасно понимала, что ей безумно повезло в жизни, и Синий барон — гарант её покоя, её безопасности, всей её жизни. Решительный, уверенный и трогательно влюбленный в неё дворянин вызывал в ней поначалу теплоту и симпатию, но с годами, с рождением сына симпатия переросла в крепкую родственную связь, в тихую признательность за семейное счастье и лишенную невзгод жизнь, в теплую, как огонь камина, любовь. Магнус и Михаэль стали тем смыслом для закаленной дворцовыми интригами и частыми походами воительницы, который позволял ей с улыбкой думать о будущем и переживать каждый бой, зная, что есть те, кто её любят и ждут.

— Езжай к шатру, — велел командующий, отпуская её руку. — Езжай. Я буду скоро.

— Я буду ждать, Магнус, — леди Марион протянула руку, провела ладонью по давно небритому, заросшему густой бородой лицу. Седина уже пробивалась у командующего Аверона, но он казался ей по-прежнему красивым, как в тот самый день, когда она впервые увидела его горящие восторгом глаза. — Не оставляй меня надолго одну.

Мужчина качнул головой, оглядывая закованную в латы жену. Шлем скрывал стянутые в пучок волосы, оставляя открытыми только обветренные губы, и глухие темные глаза, взгляд которых даже сейчас, в момент их близости, казался твердым и жестким. Никогда он так не хотел обнять её, как сейчас, никогда, даже в их первую брачную ночь.

— Я никогда не оставлю тебя, Марион. Верь мне. Никогда.

На поле брани стоял великий стон, в котором терялся звон оружия, всхрипы обезумевших животных, влажные чавкающие звуки, когда меч или копье встречались с плотью, и бесконечный гул тысяч голосов, воющих, кричащих, ненавидящих и взывающих.

Марион откинулась назад, на спину своего скакуна, увернувшись от разящего копья, дернула поводья, заставляя коня развернуться следом, двинула ребром щита в круп чужого скакуна. Конь взревел, становясь на дыбы, и женщина дала шпоры, поднырнув под раскрывшегося врага. Длинный режущий удар, от подмышки до бедра, а затем наотмашь по вздрогнувшей спине… Каждое движение отдавалось болью. Тело, уставшее, отяжелевшее от долгой битвы и собственных лат, подчинялось неохотно, болезненно реагируя на каждое сокращение точно судорогой сведенных мышц, — но подчинялось, подчинялось. За годы сражений, тренировок и наполненной ежедневными заговорами и опасностями жизни Марион поняла единственную вещь: расслаблять нельзя. Сожрут противники или подведет собственное тело, почуявшее близость очага — и вот тогда наступит конец. Ни одного лишнего движения, ни одного слова или крика, ничего, что могло бы отвлечь от цели…

Им не победить в этой битве. Валлийцы хуже подготовлены и истощены, но обладали той звериной волей к победе, той хищной силой, которая не давала сломить их вот уже много сотен лет. Ранее бывшие всего лишь одной из провинций Аверона, свободолюбивые и дикие народы Валлии объединились, чтобы почувствовать вкус свободы от чужого протектората — и уступать столь тяжко вырванную независимую жизнь не собирались. Но и валлийцам тяжело давалась битва. Марион казалось, не раз и не два, что они умрут здесь все до единого — и войска императрицы, и королевское войско Валлии.

Свистнула стрела — у самого уха. Ещё и ещё одна — и Марион крутанулась в седле, выискивая стрелка. Метили прицельно — либо в неё, ведь на её шлеме была особая императорская печать и синяя лента, либо в Магнуса, сражавшегося впереди своего войска. На миг их взгляды встретились — Марион и чужого лучника — а затем острая боль в плече и удар, сбросивший её с коня…

Она вскочила тут же, перекатившись подальше от своего коня — стрелок ранил и его тоже, и ошалевшее от боли животное галопом ломанулось через ряды, топча своих и чужих. Марион зашипела, сжимая пальцы вокруг засевшей в плече стрелы, развернулась, всаживая меч в чье-то открывшееся горло, пригнулась, уходя от удара со спины, не оборачиваясь, двинула щитом назад, в живот нападавшему. И лишь оглянувшись, в свете яркого полуденного солнца она увидела вставшего на дыбы коня командующего Магнуса, сбрасывающего пронзенного копьем всадника с седла…

— Магнус!!!

Она рванулась сквозь ряды сцепившейся пехоты, отмахиваясь от своих и чужих, мечом, локтями, ногами прокладывая путь к рухнувшему под ноги сражавшихся солдат командующему.

Руки уже тянулись к мужу, глаза выхватили сразу всё: хлынувшую ртом черную кровь, пальцы, вцепившиеся в копье, быстро угасающий взгляд, направленный на врага…

Убийца сидел в седле, выхватив короткий толстый меч из ножен, и Марион не колебалась ни секунды: пущенный её рукой кинжал вонзился в шею вражеского коня, и животное рухнуло, захрипев в предсмертной агонии, и едва не погребая под собой седока.

Марион коротко зарычала на вставшего на пути чужого солдата, двинула кованым сапогом в край щита, раскрывая его для удара, и обрушила клинок на незащищенную латами шею. Не дожидаясь, пока тот рухнет, отпихнула в сторону безвольное тело, и упала на колени рядом с мужем.

— М-м-ма-а-а…

— Тише, Магнус… тише…

Задыхаясь, глотая собственный соленый пот, смотрела Синяя баронесса на умирающего мужа. Агония продлилась всего несколько секунд, и всё это время, неделимое, незабываемое, страшное и ненавистное, они смотрели друг другу в глаза. Десять лет. Десять лет тихого семейного счастья, понимания, и самой крепкой дружбы, которая может быть между мужчиной и женщиной, занимавшихся одним делом — войной.

А потом взгляд командующего императорским войском Аверона застыл, и Марион поднялась с колен.

— Убийца.

Выбравшийся из-под рухнувшего коня валлиец застыл, глядя на неподвижную фигуру перед собой. Вокруг кричали, убивали и умирали люди, и их короткое знакомство — последний миг перед смертельной схваткой — произошло быстро.

Марион увидела высокого крупного мужчину, чернобородого, с пронзительным, удивительно ясным взглядом синих глаз. Он убивал здесь, как и все, но эти спокойные, вопреки всему вокруг, нечеловечески спокойные глаза мигом вернули её к жизни, избавив от отрешенной пустоты смерти. Он издевался! Он издевался над ними — всеми, кто пал от его руки, и не испытывал ни уважения, ни благоговения от того, что убил самого командующего, ни удовлетворения, ни злости, ни ненависти — один лишь безмятежный покой, бесконечное превосходство над противником.

И он заплатит, каждой каплей крови — за это равнодушие, за смерть её мужа, за её потерю, за её теперь уже шаткое положение, за отсутствие каких-либо эмоций на до отвращения чистом лице…

Марион обрушила клинок первой, не ожидая, пока покалеченный при падении валлиец отыщет отлетевший в сторону меч. Прикрываясь одним лишь щитом от шквала ударов, отступая назад на раненных ногах, убийца искал свой единственный шанс на спасение. Но прежде, чем его ищущая рука сомкнулась на рукояти чужого меча, очередной удар Марион, кромкой щита в подбородок, отбросил его наземь, и от удара шлем убийцы слетел, явив взору слипшиеся от пота пряди черных, как вороново крыло, волос.

Он лежал у её ног почти поверженный, почти мертвый — и она не стала медлить с ударом. И в последний миг, когда её клинок уже опускался на обнаженное горло, в тот самый миг мужчина выкинул здоровую ногу вперед, отбрасывая от себя смерть, и от жестокого удара кованым каблуком в живот Марион задохнулась, падая наземь, под ноги сражавшимся воинам.

— Бегу-у-у-ут!!! Они бегут!!!

— Валлийцы бегут! Отступают! Леди Марион! Леди Марион!!!

Её подхватили под локти, вздергивая на ноги, и мутный взгляд выхватил за спинами своих офицеров и солдат вражеское облачение — и лицо врага, разрубленное острием её так и не достигшего горла клинка…

— Меченый… задержите… меченого…

— Командующий Магнус!!! Леди Марион, где командующий?!

— Леди Марион?!

В отчаянии смотрела она, как убийца её мужа взбирается на чужого коня, оборачивает к ней окровавленное, искаженное лицо — и дает шпоры, уходя от погони.

— Нам гнать их? Леди Марион!

— Нет! — гаркнула она, диким усилием заставляя себя действовать. — Нет! Мы отступаем. Командующий Магнус мёртв! Некому вести войско! Мы отступаем!

Ей подвели коня, помогли взобраться в седло. Марион пронзительно свистнула, широко махнула рукой, созывая к себе офицеров. Какая ирония, мелькнуло в её голове. Валлийцы разбиты, но поредевшее, побитое императорское войско Аверона больше некому вести к победе…

 

Часть 1. Свадебный подарок

Феодор нырнул в проулок, протиснулся между телегой и толстым купцом, увернулся от жадных рук нищих и, попутно ухватив с фруктового прилавка пригоршню спелых слив, на полусогнутых, уворачиваясь от пущенного вслед булыжника, побежал к узкому проходу, ведущему на другую сторону улицы. Вслед неслась брань торговца и проклятия попрошаек, по шапкам которых он второпях протоптался, уходя от погони.

Уже на улице Феодор оглянулся, нахлобучил подцепленную шапку с медяками на каштановые вихры, не забыв сунуть гроши в карман, снял и вывернул куртку, перекинув её через локоть, и, чавкая на ходу, принялся заедать свой успех сливами. Погоня затерялась ещё три улицы назад — валлийские вояки не могли знать всех хитросплетений центральных улочек Ренны, столицы Аверона, а имперские стражники не спешили помочь посольской делегации, прибывшей в город. Народу на улицах было — загляденье! Отличная погода для вора, как говаривала сестрёнка.

— А штанина-то выпирает, — раздался невозмутимый голос у самого уха. — Стыд и срам, Феодор. Что бы сказал наш отец?

Легка на помине! Парень обернулся, сверкнул белозубой улыбкой, подмигнул.

— Сказал бы, шо с кривыми руками на дело не ходят, — протягивая сестре сливу, радостно оскалился Феодор. — Сама-то хороша! Грудь вона из лифа выпадает, небось тоже не просто так.

Флорика беспокойно оглянулась, дернула его в сторону. Они завернули за дом, подальше от шумной улицы, и уселись прямо на ступеньки черного выхода лавки, располагавшейся на углу.

— Показывай, — первой велела сестра, пытливо вглядываясь в братца.

Феодор самодовольно хмыкнул, полез в карман штанины, извлекая на свет тряпицу. Развернул.

— Ох ты ж… — сестрица даже ругнулась, тут же вжала голову в плечи, испуганно обернулась. Привычка последних лет, проведенных в замке недавно почившего командующего Аверона. Тамошние хозяева за поведением слуг следили строго, а уж за этими двумя — близнецами Феодором и Флорикой — особо ревностно. — Это ты… у валлийцев? То-то шум был, на площади… а чаво случилось, нихто не ведает, видать, в тайне сохранить хотют…

— Хотят, — задумчиво поправил сестру Феодор, снимая с себя нищенскую шапку и ероша пальцами блестящие каштановые пряди. — Да не смогут. Я не удержался, Фло! Обоз ехал такой наряженный, расфуфыренный… а сбоку брешь… Я ведь только финтифлюшку эту схватить и успел, посекли меня…

— Засекли, — в свою очередь поправила брата Флорика, осторожно касаясь пальцами богатого ожерелья.

Украшение блестело в сумерках подворотни так, что блики драгоценных камней прыгали по стенам, отражались в узеньких оконцах, переливались всеми цветами радуги. Глазам больно смотреть, прикоснуться боязно. Таких богатых украшений, таких огромных драгоценных камней они не видели даже во дворце Синего барона. Леди Марион к цацкам женским была равнодушна, а фамильные ценности хранились в подвалах, куда даже Феодор с Флорикой не совались. Из уважения к хозяевам, конечно, а вовсе не из-за потустороннего страха перед призраками, которые, по рассказам, наводнили всё поместье.

— Ой, что бу-удет, — протянула Флорика, в свою очередь запуская пальцы в волосы. Стянутые в пучок, согласно столичной моде, от подобного обращения они давно растрепались, обрамляя смуглое лицо с живыми карими глазами. — Скхандалу будет — полны штаны! Леди Марион заботы… и так усю столичну стражу на неё повесили…

— А сама-то, — буркнул Феодор, пряча добычу, — чем лучше?

Флорика тут же оживилась, доставая из лифа золотой браслет.

— Помнишь, как её… леди Нивелийскую, Августу? Ну, та, шо на миледи желчью то и дело брызжет?

— Ведьму энту? А то как же… упыриха!

— Её браслет, — похвастала Флорика, пряча украшение. — Карга хвалилась, шо сама императрица подарила!

Феодор покивал, поймал взгляд сестры. Переглянувшись, близнецы уткнулись взглядами в землистый пол. Ощущение неловкости не проходило. Леди Марион, отправляясь в столицу три месяца назад, взяла их с прочими слугами, строго-настрого запретив воровство в императорском замке и окрестностях. Леди Марион простой народ уважал. Но в высших кругах, особенно после гибели Синего барона, отношение к ней было неоднозначным.

Флорика, оставаясь в покоях Синей баронессы, частенько подслушивала разговоры слуг и господ. Леди Марион терпели во дворце — только из-за протектората императрицы Северины, сделавшей леди-рыцаря личным телохранителем, поручительницей особых дел и — временно — капитаном столичной имперской стражи. Авторитет Синей баронессы был непререкаем, её уважали солдаты, с ней мирились офицеры, но дворцовая знать принять не могла. Простолюдинка, рыцарь, воплощение того, кем не должна быть женщина, а тем более жена аристократа.

Пока Марион находилась на полях сражений, это всех устраивало. Никто и слова не сказал, когда именно Марион организовала деморализованное аверонское войско и руководила им до тех пор, пока не был заключен мир между монархами. Валлия откупалась от агрессивного Аверона Праттом и его землями, и империя соглашалась с таким выкупом — сил продолжать войну больше не оставалось.

В сторону неулыбчивой, зачастую откровенно хмурой, угрюмой фигуры в латах старались не смотреть, когда леди Марион ходила по коридорам имперского дворца. Сутки напролет проводя со стражей, занимаясь постоянной муштрой, устраивая бесконечные проверки, точно они по-прежнему находились в состоянии войны, леди-рыцарь переодевалась только к ужину, когда о том уже не требовал, а буквально кричал этикет. Её боялись, уважали — но принять не могли.

Феодор и Флорика воспитывались в замке Синих баронов с десяти лет. Именно тогда их поймала на воровстве Марион, и тотчас, не оставляя выбора беспризорникам, осиротевшим вот уже пару лет, оставила в имении. Более того — Фео и Фло, как называли их слуги, дозволялось присматривать за Синим баронетом Михаэлем, и так, спокойно и без особых потрясений, близнецы пережили четыре года войны.

— Кабы у миледи проблем из-за нас не случилось-то, — вздохнул Феодор.

Флорика промычала что-то, затем, встрепенувшись, дернула брата за рукав:

— А принц-то хорош?

— Валлийский? Ну… рожа чистая. Сам вроде статный, жирный, а большего не скажу, не до того было.

— Молодой хоть? Жаль императорскую-то дочь за дедулю отдавать!

— Ну как молодой… не очень. Как леди Марион.

— Древний, — согласилась сестра, накручивая прядь волос на палец.

Близнецам исполнилось пятнадцать лет. Тем, кто шагнул за двадцатилетний рубеж, Фео и Фло тихо сочувствовали, а отметивших тридцатилетие и вовсе считали глубокими стариками, уже пережившими лучшие годы жизни и вполне готовыми к погребению.

— Пора во дворец возвращаться, — тоскливо вздохнула смуглая девушка, пожевывая кончик каштановой пряди. — Мне к ужину надо платьёв понагладить — для миледи, для Юрты и для себя. Миледи требует, шобы мы выглядели опрятнее и чище прочих слуг. Тебе тожа надо рожу-то перед ужином умыть. Авось миледи тебя кликнет, а ты перед господами весь в саже покажешься.

— Это не сажа, — обиделся Фео, — я те не трубочист вшивый! Это обычная грязь.

Таира коротко взмахнула пальцами, отсылая от себя камеристку. Вслед за мадам последовали и прочие служанки, подбирая за собой корзинки с цветами, ленты, ножницы и булавки. Покои тотчас опустели, и принцесса осталась одна, разглядывая собственное бледное отражение в большом золоченом зеркале.

Камеристка постаралась на славу, стремясь угодить в первую очередь суровой императрице Северине, чей гнев испытать на себе не хотелось никому. Недаром во дворце говаривали, что Северина была единственным мужчиной в династии. Императоры, правившие до неё, и её престарелый муж, император Торий, одной ногой уже стоявший в могиле и давно не принимавший даже фиктивного участия в государственных делах, оказались как один мягкотелыми, беспомощными созданиями, не сумевшими навести порядок даже в собственном дворце. С появлением Северины картина изменилась. Как и обострились отношения с Валлией — не терпевшая никаких возражений деспотичная императрица не принимала тот факт, что ставшие независимыми несколько столетий назад валлийцы отказываются подчиняться её приказам.

Даже её единственная дочь оказалась не более чем средством удержания власти. Старший сын, крон-принц Таир готовился принять бразды императорского правления от своего отца, а Таире отводилась иная роль — залог мира между враждовавшими государствами. Очень дорогой залог.

Она была как никогда прекрасна в этот день — день, когда она должна увидеть своего будущего мужа, принца Валлии, Андоима. Длинные белые, как снег, волосы, вопреки устоявшейся моде, были приподняты у висков, и свободными волнистыми прядями спускались на спину. Серебристые ленты в волосах оттеняли фарфоровую бледность нежной кожи, и белое платье, легкое, воздушное, было ей к лицу. Вот только в больших серых глазах не отражалось и капли той уверенности, которую излучала её мать, утверждая, что это будет очень выгодный брак. И что принц Андоим, по слухам, красивый и здоровый мужчина, и что родить наследника от него не составит труда.

Таира боялась этого дня. Принцессе едва исполнилось шестнадцать, и выходить замуж она не хотела. Тем более за того, кто недавно считался врагом всей империи. Да и слухи, ходившие о принце… Разумеется, всего лишь слухи, но шептались придворные дамы очень настойчиво и громко… Да и тот факт, что последняя любовница принца выбросилась из окна, оказался слишком ярким, чтобы можно было его скрыть от вездесущих придворных глаз. А ещё, по слухам…

В дверь постучали. Таира вздрогнула, но не обернулась, наблюдая в зеркале, как в приоткрывшуюся дверь суется голова камердинерши.

— Ваше высочество, — невыразительно позвала её она, и Таира поднялась, глядя на собственное прекрасное, но слишком бледное отражение в зеркале. — Вас ждут.

Генерал Нестор Ликонт, герцог северного предела Валлии, шел по коридорам императорского дворца Ренны, всей кожей ощущая враждебные взгляды. За время войны он огрубел достаточно, чтобы это не мешало ему думать и действовать трезво. Спокойствие — та отличительная черта, которая вызывала уважение среди его подданных, и помогла обрести благосклонность короля, даровавшего ему генеральский титул во времена войны. Более того, монарх оценил по достоинству рассудительность, цепкий ум и проницательность молодого герцога, сделав именно его, Нестора Ликонта, своим тайным советником.

Сегодня он был гостем. Он — и целая делегация во главе с принцем Андоимом, приехавшим совершить обряд сватовства. Всё оговорено, никаких сюрпризов. Только одна маленькая неприятность. Они лишились главного подарка жениха — драгоценного ожерелья для принцессы Таиры, сотканного из редчайших камней, которые только можно встретить в горных шахтах Валлии. Во всем мире нет камней, подобных этим! Нестор старался не думать об этом. Игра престолов продолжалась; партию нужно сыграть и без главного козыря.

Он шел чуть позади принца Андоима, рядом с августейшим Орестом, младшим братом крон-принца. За ними, шаг в шаг, плечо в плечо, вышагивали лучшие офицеры и воины Валлии. Делегация была сравнительно небольшой, не считая слуг, уже наводивших свои порядки в отведенной им части дворца. Нестор сам настоял на этом: нужно показать, что они доверяют недавним врагам, принимавшим их на своей территории. Случись что, уберечься невозможно, а такой вот показательный жест доверия окажется очень кстати.

В тронной зале стояла абсолютная тишина. Выстроившиеся по обе стороны богатого красного ковра придворные рассматривали их жадно, молча, впитывая каждую черту, каждый жест. Нестор был более чем уверен — каждое их слово будет смаковаться в дворцовых сплетнях, искажаться, препарироваться, и в результате обрастет таким количеством деталей, что отличить правду от лжи станет абсолютно невозможно.

Даже престарелый император Торий встречал валлийских гостей. Нестор удостоил его мимолетным взглядом, глянул на юную принцессу, и переключил внимание на их главного противника и союзника — императрицу Северину. Прямая, как копье, сухая, но достаточно высокая, со вздернутым подбородком, и холодным взглядом светлых глаз — императрица привыкла повелевать, и не терпела возражений. Нестор умел обращаться с такими, как она. Главное — не перечить, со всем соглашаться, дать почувствовать свою власть. Но, в конце концов, она всего лишь женщина. А он — обаятельный мужчина, и неплохой актер.

Крон-принц сдержанно поклонился, императорская чета и принцесса чуть склонили головы, отвечая на поклон. Раздались речи стандартных приветствий, и Нестор позволил себе осторожно рассмотреть стоявших за тронами рыцарей, стражу, расположившуюся вдоль стен. Да, а аверонцы не спешат доверять им…

— Легка ли была дорога?

Крон-принц отвечал, и Нестор, чуть склонив голову, скользнул взглядом в сторону, рассматривая ряды придворных. Расфуфыренные, яркие, наряженные — никто из них не вызывал интереса. Взгляд вновь переместился к трону императрицы, и герцог наконец заметил стоявшую за ним женщину.

Она стояла, чуть опустив голову, и, в отличие от прочих придворных, была одета в темно-синее, почти черное платье, выдававшее не то траур, не то принадлежность к низшему дворянскому сословию. Она должна быть личной помощницей императрицы, особо доверенным лицом, раз имела право находиться так близко к августейшей чете.

Нестор, не отрываясь, смотрел на волнистые чёрные волосы, уложенные согласно дворцовой моде, на точеные черты лица, губы, красиво очерченные, аккуратные, оттененную чёрными прядями белую шею…

Он не смог бы назвать её самой прекрасной из всех женщин, которых знал, но лицо её, свежее, одухотворенное, но которое, как он ясно понимал, с годами станет вполне обычным, её поза, собранная, но спокойная, неулыбчивый, даже мрачный образ вызывали в нем самый неподдельный интерес.

Герцогу исполнилось тридцать три года. Он считал себя искушенным мужчиной, и уже пропускал мимо внимания очарование юности, так влекущее всех прочих. Он давно пресытился и улыбками юных прелестниц, и неприкрытым флиртом придворных дам, и чопорным поведением домашних куриц.

Эта женщина никому не стремилась понравиться. Даже сложенные на юбке руки, одна поверх другой, как и положено по этикету местным дамам, держали веер скорее как рукоять меча, а не как кокетливое средство для придворных игр — она не поигрывала им, не раскрывала, не помахивала, увлекая маскарадом блесток. Нестору даже показалось, что рука её, напряженная, чуть смуглее, чем у местных красавиц, готовится к короткому замаху, как при метании кинжала.

Ликонт мысленно усмехнулся собственным мыслям. Нет, он не был сентиментальным, но и отрицать очевидное не собирался: незнакомка нравилась ему. У него давно не было женщин, а уж о серьезном романе и говорить не приходилось — Нестор избегал подобного сам, всецело отдаваясь нуждам королевства. Какие могут быть романы у тайного советника? Ликонт не относился к той категории мужчин, что отзываются о женщинах презрительно, недооценивая их ни как людей, ни как противников. Герцог не позволял себе такой глупости. Сколько любовниц крон-принца приходилось ему ликвидировать, убирать с пути, когда они становились чересчур опасны! А сколько зла могла совершить убийца, подосланная в постель монарху? Нет, тайному советнику не нужны были ни длительные романы, ни связанные с ними проблемы.

Но, очевидно, они задержатся в Ренне, а значит, у него самого есть время на легкую…

Незнакомка вскинула глаза, и мысль оборвалась.

Кровь отхлынула от лица, шрам вспыхнул огнем, и ошарашенный герцог только теперь понял, как сильно просчитался. Все недавние мысли точно ледяной водой смыло: почти черные от ненависти глаза женщины лезвием полоснули по его лицу, наотмашь, словно повторяя тот путь от виска к подбородку…

Тогда, на поле боя, он не видел её лица, скрытого шлемом, но очень хорошо запомнил темно-серые, непрозрачные, глухие темные глаза. Он не раз слышал о ней — странствующая леди-рыцарь, личный телохранитель и жена убитого им главнокомандующего Магнуса. Почти легенда. Женщина-воин, простолюдинка, получившая допуск в высшие сословия аристократической знати. Она же оставалась в императорском дворце при Северине, верная, как пес, и непримиримая, как затянувшаяся война.

Леди Марион…

Как он сразу не догадался! Слепец, слепец…

— Герцог, — раздался сильный голос, и Ликонт сдержанно поклонился, отвечая на внимание императрицы к своей персоне, — слышала, здоровье главнокомандующего Валлии оставляет желать лучшего? По слухам, он с самого конца войны не покидает своего поместья. Это так?

— Война никого не щадит, — уклончиво, но с улыбкой отвечал Ликонт.

— Вас, я вижу, она тоже не обошла стороной. Шрамы не всегда красят, — императрица кивнула ему, и герцог вынужденно улыбнулся, ещё больше растягивая уродливый порез, искажавший черты открытого, мужественного лица.

— Я бы сказал, что мне очень повезло, — Нестор не отрывал глаз от императрицы, но боковым зрением видел, как вскинула побледневшее лицо леди Марион. — Противник промазал совсем немного, ваше величество. Я счастливый человек.

Северина удовлетворенно кивнула, выжидательно помолчала.

— Разрешите теперь приподнести вам, ваше величество, его величеству и принцессе скромные дары в знак признательности за теплый прием и как залог мира, — крон-принц Андоим шагнул в сторону, широким жестом повелевая выйти вперед офицерам и воинам, несшим ларцы с драгоценностями.

Принц Орест потупил взгляд, глянул на помрачневшего герцога. Главный подарок — ожерелье для принцессы Таиры — должно было стать украшением обряда сватовства. Сегодняшний инцидент ещё не обсуждали, но что-то придется придумать, когда подойдут сроки. Им гостить здесь несколько недель, прежде чем крон-принц попросит руки Таиры, но для поисков драгоценности в чужой стране этого могло оказаться слишком мало.

— Вы, должно быть, устали с дороги, — как только отзвучали сухие слова благодарности, и по знаку Северины заговорила принцесса. — Мы будем рады видеть вас за ужином.

Крон-принц смотрел на будущую супругу с вежливой улыбкой, долженствующей знаменовать восхищение. Нестор подумал, что на мумию императора он смотрел бы с большим интересом.

— Я благодарю вас, — произнес он, и Таира вспыхнула, сцепив руки на подлокотниках, — принцесса Таира.

Гости откланялись. Пропуская крон-принца, Нестор позволил себе быстро обернуться, скользнув отсутствующим взглядом по императорской чете, принцессе; задержав его лишь на миг на неподвижной фигуре в темном платье. Леди Марион не отрывала от него глаз, и мимолетного взгляда не вышло: она ждала его. Уже отворачиваясь, герцог Ликонт понял, что с этого момента у него стало одним врагом больше.

И, возможно, леди Марион стала самым непримиримым его врагом.

— Ну, чаво там? — нетерпеливо дернула брата за рукав Флорика, пытаясь выглянуть из-за его спины. — Не вижу ж ничо из-за твоей откормленной жо…

— Нишкни, — шикнул брат, присаживаясь на корточки, и давая сестре обзор. — Уже уходют.

— Ну вот, опоздали, — огорчилась Флорика, теснясь между створкой двери для слуг и тяжелой шторой, отделявшей сверкавшую залу от узких коридоров черни. — Который тут прынц?

Феодор не ответил. Делегация, заслонявшая ему вид на императорскую чету, наконец прошла по широкому ковру, пропадая из поля зрения, и он увидел — самую прекрасную, самую неземную, трепетную, как предрассветный сон, и недостижимую, словно мечту…

Сердце вора пропустило пару ударов, а потом забилось вновь, — и Феодор стал другим человеком.

— Она будет моей! — выпалил он, и в разгоравшихся карих глазах Флорика с ужасом увидела бесконечный восторг, самое неподдельное восхищение, которое только может испытывать влюбленный юноша.

— Чи-и-во-о-о?!

Парень не отрывал горящего взгляда от белоснежного каскада волос, серебристого платья, больших серых, встревоженных глаз — и сестра тихо выругалась, безошибочно определив, на кого смотрит брат.

Вот только порадовать такая блажь Флорику не могла. Гадкое это дело — родиться простым вором, и вдруг влюбиться в принцессу. Которая, к слову сказать, уже через несколько месяцев должна стать королевой Валлии…

Видеть врага на поле битвы, и видеть его в зале перед собой…

Леди Марион быстрым, злым шагом направлялась в свои покои, и попадавшиеся ей на пути слуги испуганно шарахались в стороны. До ужина оставалось всего несколько часов — немного, учитывая, что в этот раз ей всё же придется постараться, чтобы не позорить императрицу.

Сердце билось в груди так, словно всё это случилось лишь вчера — командующий Магнус, пронзенный копьем, рухнувший всадник, шлем, откатившийся в сторону, скользнувшее по лицу острие меча…

Она надеялась никогда не встретить его вновь. Ненависть — это замечательно лишь на поле боя. Там, где можно убивать, не спрашивая имен, не делая скидок на титулы. Ненависть хороша только для мести. Какая может быть месть в стенах императорского дворца, накануне долгожданного сватовства, долженствующего воссоединить два осколка некогда общей империи? Северина возлагала большие надежды на этот брак, и разве вправе она думать по-другому?

— Миледи…

— Все вон.

Юрта торопливо покинула покои, прекрасно изучившая госпожу за годы службы. Вон — так вон. Сама позовет, когда остынет.

Марион рухнула на широкое ложе, зажала виски кулаками, раскрыла ладони, запуская пальцы в волосы. Герцог Нестор Ликонт стоял перед внутренним взором так же невозмутимо, как и в зале, и насмешливые синие глаза смотрели, казалось, в самую душу. Он знал, что она ничего не может сделать. Пока что — ничего. Он знал, и чувствовал себя хозяином положения — как и тогда, на поле боя.

Женщина зажмурилась, стиснула зубы, раскачиваясь, баюкая в груди глухую боль. Не уберегла, не уберегла…

Поступая на службу в имперское войско, Марион не думала, что жизнь её изменится, почти в один день, резко и навсегда — тот самый день, когда её заметил Магнус. Не надеялась на счастье и тогда, когда узнала о том, что в ожидании ребенка. Однако Синий барон поступил странно: вопреки обществу, сплетням, положению и собственному авторитету он женился на воительнице. Она не любила Магнуса, выходя за него замуж, но научилась любить его потом, год за годом, день за днем проводя время рядом с ним. Скоропалительный брак оказался по-настоящему счастливым. Муж научил её всему. Грамоте, наукам, искусству, манерам — он подарил ей новую жизнь.

И она берегла его так, как не смог бы уберечь ни один другой телохранитель. Долгих десять лет…

— Будь ты проклят, Нестор Ликонт, — глухо, отрешенно вглядываясь в сумрак опочивальни, пробормотала баронесса. — Будь ты проклят…

Должно быть, прошло много времени, раз Юрта решилась постучать. Марион глубоко вдохнула, раз, другой, поднимаясь на ноги.

— Зайди, — позвала она камердинершу. Служанка осторожно просунула голову в дверь, убедилась, что в опочивальне всё цело, и уже смело распахнула створку, заходя внутрь. — Юрта, сегодня я должна выглядеть хорошо. Очень хорошо.

— Нестор, — позвал Орест, откладывая книгу в сторону, — а ведь принцесса Таира очень красива, не так ли?

— Ну, — уклончиво отвечал герцог, потирая виски. Неприятный осадок от встречи с Синей баронессой никак не проходил. Он не боялся, нет, он знал, что для неё он неприкосновенен, но как только они покинут столицу, её ничто не будет сдерживать. С другой стороны, он слишком плохо знал её, чтобы судить о том, на что она способна.

— Жаль её, — выдохнул Орест, оглядываясь на дверь в соседние покои.

Их опочивальни находились рядом друг с другом, и крон-принц Андоим ещё переодевался к ужину.

— Я бы на ней женился, — признался Орест, подпирая кулаком подбородок. — Она такая нежная, воздушная…

— Но достанется твоему брату.

Орест дернул щекой, выразительно глянул на молодого генерала. Их дружба носила странный характер. Оресту казалось, что Ликонт не открывается ему полностью, но, с другой стороны, это был тот максимум, который можно ожидать от тайного советника короля. В конце концов, принц был благодарен и за такую дружбу: сложно найти равного августейшей особе человека, с которым можно общаться… вот так.

— Не думай об этом, — посоветовал Нестор. — Не твоя забота.

Орест кивнул. Ликонт бросил косой взгляд на друга, покачал головой. Такие, как он, ни к чему не остаются равнодушными. К большому сожалению, так как избежать дворцовых интриг не удавалось даже младшему принцу, не претендующему на престол.

— А ведь я видел, — вдруг улыбнулся Орест, тряхнув светлыми вихрами. — Ты смотрел на ту женщину. Леди Марион?

Герцог подобрался, напрягся, опуская руки на подлокотники.

— И что?

— Нестор, ты смотрел на неё. — В ореховых глазах Ореста уже плясали весёлые чертики: принц был начисто лишен инстинкта самосохранения, не замечая сгущавшихся в зале туч. — И я знаю этот взгляд!

— Ты ошибаешься, — почти грубо оборвал принца тайный советник. — Это просто взгляд.

Не объяснять же Оресту, что любящие друг друга супруги порой развязывают войну, что уж говорить о мимолетном влечении. Знал бы Орест, сколько любовниц его брата…

— Я готов, — объявившийся в дверях крон-принц Андоим пригладил светлые, как у брата, волосы, придирчиво провел рукой по коротко стриженной светлой бороде. — Мы можем идти.

Ужин начался торжественно. Гостей рассадили на почетные места, и Нестор без всякого удовольствия отметил, что его императрица посадила даже ближе, чем младшего принца Валлии, Ореста. Открытие не порадовало: очевидно, Северина готовила ему детальный допрос. Ни как тайному советнику, ни как генералу валлийской армии ему это не нравилось. Как не нравилась и близость к нему первой приближенной императрицы, Синей баронессы леди Марион.

А ведьма была хороша…

Хороша той выдержанной, как многолетнее вино, зрелой красотой, которую так ценил в женщинах Ликонт. Темно-бордовое, атласное платье облегало крепкую, атлетическую фигуру, в уложенных темных волосах блестели рубиновые камни. Внезапно подумалось, что кровь у неё, должно быть, тоже такая же — красная, яркая…

Собственные мысли не нравились.

Нет, они не протянут долго рядом друг с другом. По крайней мере, на её месте сам он недолго бы выжидал. Убийца мужа…

Её придется убить, хотя бы потому, что такие, как она, с этой глухой решимостью в раненых глазах, всегда идут до конца. Её придется убить, потому что с женщинами шутить опасно. А с такими, как она…

Марион подняла на него тяжелый взгляд, и какой-то миг они смотрели друг другу в глаза. Нестор вдруг понял, что переговоров не будет. Пальцы сами сомкнулись на рукояти столового ножа. Женщина смотрела в упор, пристально, напряженно — и он отвечал со всем вниманием, изучая своего врага. Как никогда остро ощутил он нарастающее внутреннее беспокойство. Тайный советник, генерал валлийской армии Ликонт привык держать дела под контролем. Сейчас он не только не владел всем происходящим — он попросту ступил на вражеское поле, почти безоружный, уповая только на собственную удачу.

— Герцог, — наконец оправдала его ожидания императрица, — это правда, что вам принадлежит весь северный предел Валлии?

— Моей заслуги в этом нет, — обворожительно улыбнулся Ликонт, прекращая безмолвный поединок взглядов.

— Земли перешли к вам согласно закону о майорате?

— Да, я оказался единственным наследником мужского пола в династии. Я уже говорил, ваше величество, — уважительно склонил голову Нестор, — я очень счастливый человек.

— Немногие могут похвастать тем же, — взгляд Северины слегка потеплел, и герцог мысленно поздравил себя с первой победой. — Леди Августа, — обратилась императрица уже к собственной придворной даме, — вы обещали надеть мой подарок к этому ужину. Где же браслет, которая я вам дарила?

Дама, к которой обращалась императрица, вспыхнула, скомкано отвечая на вопрос. Нестор воспользовался передышкой, скользнув взглядом по сидящим.

Крон-принц сидел напротив принцессы Таиры, и девушка, прекрасней, чем накануне, старательно отвечала на каждую его фальшивую улыбку. Нестор переглянулся с Орестом, уже попавшим под обаяние рыжеволосой красавицы, одной из особо приближенных придворных дам, и вновь глянул в сторону леди Марион.

Ведьма молчала весь ужин, и, как заметил Ликонт, к ней никто не обращался, более того — её практически не замечали. Должно быть, Синяя баронесса слыла страшной женщиной, раз до сих пор, полгода спустя смерти её мужа, никто из здесь присутствующих придворных мужчин не сделал попытку обольстить леди-рыцаря. А ведь она была богата, красива и молода. Странно, очень странно…

— Вы знакомы с леди Марион, герцог?

Нестор едва удержался, чтобы не вздрогнуть. Вопрос императрицы застал врасплох.

— Не имел чести.

— Моя верная помощница, Синяя баронесса, леди Марион. Супруга покойного командующего Магнуса, упокой Единый его душу. В битве под Праттом мы потеряли многих достойных офицеров… Ведь вы участвовали в битве при Пратте, генерал Ликонт?

Все взоры сидящих за столом обратились к нему. Ненавидящие, жадные, агрессивные — воспоминания военных дней ещё долго будут жить даже среди таких дворцовых крыс, как эти.

— Я участвовал во многих битвах, ваше величество. Пратт — лишь одна из них.

— Леди Марион также принимала участие во всех боях, вместе со своим супругом Магнусом. Быть может, вам доводилось встречаться на полях сражений?

Императрица вплотную подобралась к главному вопросу, а Нестор совсем не хотел давать ей шанса выяснить, кто именно убил главнокомандующего аверонским войском.

Взгляд скользнул к тому месту, где сидела леди Марион. Темные глаза вспыхнули диким, безумным огнем; гнев рвался наружу, учащая дыхание, оживляя бледные щеки лихорадочным румянцем. Губы её были плотно сжаты, точно сдерживали рвущийся крик, пальцы судорожно зажали вилку. Нестор знал, что за целый вечер она не проглотила ни кусочка, даже вина не пила, а вынужденное молчание лишь разжигало её изнутри.

— Если бы мы встретились, я бы запомнил, — ответил он.

Императрица Северина медленно кивнула.

— Баронессе временно подчинена вся столичная стража. Я уверена, вы можете попросить леди Марион о любом одолжении. Всё, что потребуется нашим дорогим гостям.

Северина коротко улыбнулась в сторону крон-принца, Андоим рассыпался в выражениях самой искренней признательности, когда императрица повернулась к Синей баронессе:

— Не так ли, леди Марион?

Рыцарь вздрогнула, подняла глаза. На какой-то миг их взгляды, предупреждающие, хищные, вновь встретились, а затем Марион разомкнула губы:

— Конечно.

Это был первый раз, когда он услышал её голос. Холодный, ровный, отрезвляющий — такой голос выдавал человека, которому действительно всё равно, какое впечатление он производит на окружающих. Теперь Нестор понимал, почему вокруг красивой и богатой вдовы не крутятся стайки претендентов на счастье. Пожалуй, он бы тоже поостерегся…

Вечер продолжался, и Нестор улыбался на уже вполне безобидные вопросы императрицы и придворных дам, чувствуя, что худшее на сегодня позади. Его забрасывали вопросами, теребили, ему улыбались и с ним флиртовали — он медленно вживался в цикл реннской дворцовой знати. Вот только взгляды, которые бросала на него леди Марион, иглами вонзались в сознание, сбивали речь, не давали расслабиться. Впервые такое бесконечное внимание со стороны красивой женщины заставляло его вместо желания испытывать неприязнь, и полностью менять ход игры.

Человек кутался в плащ, прижимаясь к стволу дерева. Та, которую он ждал, никогда не опаздывала — это он пришел раньше. Когда со стороны дворца к нему подъехала карета, он отлепился от дерева, ныряя внутрь, и возница тронул поводья.

— Мне нужен этот человек.

Клочок бумаги перекочевал из рук в руки, и человек сунул его себе в карман, пробежав глазами текст.

— Когда?

— Жди моего сигнала. До тех пор мне нужно знать о нем всё.

— Всё?

— Даже то, на каком боку он засыпает, — в голосе появились нотки раздражения. — Теперь ступай, — в протянутую ладонь лег увесистый кошель с золотыми. — Ты меня хорошо понял?

— Я выполняю императорские прихоти уже не первый год, леди Марион, — ухмыльнулся наемник. — Но сегодня вы пришли не за этим. Ведь я прав? Это ваш личный заказ?

— Ты — лучший из тех, кого я знаю, — неохотно признала женщина. — Мои руки связаны.

— Почту за честь работать на вас, миледи.

Карета остановилась, и человек выпрыгнул наружу, торопливо ныряя в проулок. Лишь через три улицы он сбросил капюшон, и пошел уже медленнее, вдыхая прохладный ночной воздух.

Кем бы ни был и что бы не сделал этот валлийский герцог, Нестор Ликонт, его время уже сочтено, взвешено и предано забвению.

Флорика беспокойно огляделась, пробежала от одного края имперских конюшен до другого. Конюхи и слуги, ожидавшие господ, обращали внимания на неё не больше, чем на посудомойку, случайно заплутавшую в хитросплетениях императорского замка.

— Фео, где же ты, Фео, — заглянув на всякий случай в последнее стойло, в отчаянии выдохнула девушка.

С того злосчастного вечера брата словно подменили. Феодор ходил по коридорам, как завороженный, с отсутствующим взглядом, с лихорадочно горевшими щеками, отвечал невпопад и почти не реагировал на господские поручения. Флорика покрывала близнеца, но тревога за него не проходила. Ранее веселый, подвижный, брат стал задумчивым и мрачным. А ещё начал неприязненно отзываться о людях, чего ранее Флорика за ним не наблюдала.

— Этот крон-прынц… валлийский… выродок тот ещё, — ненавидяще шептал ей брат, когда в имперском дворце наступала ночь, и слуги расходились по лабиринтам подвалов, где им отведены были крошечные кельи, — я слышал, что говорят о нем… и я видел! Видел своими глазами! Он не любит её… мразь, грязная мразь!..

— Ты чаво такое говоришь-то? — пугалась Флорика, хватая холодную кисть брата, и накрывая её своими ладошками. — Что ты видал? С чаво решил, что не любит?..

— Я повидал таких, — хмуро отзывался близнец, и мрачные карие глаза блестели безумным огнем, — ничтожеств, — тщательно выговорил последнее слово Феодор. — Он — грязное похотливое ничтожество! Ежели б знать, что она… что Таира… будет счастлива… с ним… но она не будет, Фло! Он…

— Да что он-то? — нетерпеливо трясла брата Флорика.

— Слуги бают, — неохотно пустился в пояснения Феодор, — что Андоим… что он грешник. Нет, дослушай! Будто даже его отец, король Харитон, подумывал передать корону… своему младшему сыну, принцу Оресту… потому что скрывать выходки Андоима становится всё тяжче…

— Грешник? — тихо поинтересовалась Флорика, оглядываясь на темноту их крохотной кельи.

Слуги ночевали на двух половинах имперских подвалов: мужской и женской. Но даже строгий дворецкий устал угрожать немилостью этой неразлучной парочке, да и предусмотрительного в их действиях никто не замечал, так что на их ночные визиты друг к другу смотрели сквозь пальцы. Когда близнецы попадались, влетало обоим, но устраивать ночные проверки их келий дворецкий давно перестал. Чаще проскальзывать к брату приходилось Флорике, поскольку к ней подселили ещё нескольких горничных, и поговорить стало совершенно невозможно.

— Что он не гнушается сношениями… как с женщинами, так и с мужчинами, — смято и с отвращением пояснил Феодор. — И что, как только очередная пассия ему надоедает, её… или его… находят мертвым. В последний раз скандала едва избежали…

Флорика сжала пальцы брата, придвинулась ближе.

— Фео, не мучай себя, — попросила девушка неожиданно серьезно. — Ты ничаво сделать не можешь. Кинь как есть…

— Я не могу! Я… я ему глотку… за неё… если только он коснется, только коснется…

— Фео, он её будущий муж, — продолжала уговаривать вспыльчивого брата Флорика, — он не сделает ей дурного, не посмеет… она ж прынцесса, Фео… он побоится… не переживай, не мучайся…

Уговоры падали, как вода на сухую землю: брат слушал, кивал, но туча с его лица не уходила. А наутро и вовсе пропадал, бродя по замку. Флорика могла только надеяться, что Феодор, раньше такой осмотрительный, не попадет сгоряча в неприятности. Вот и сегодня, едва выдалась свободная минутка, как близнец пропал, и девушка искала его уже почти час, не зная, куда на этот раз занесло её братца.

— Это моя лошадь, — раздался голос позади неё, и девушка подпрыгнула от неожиданности, отпрянув прямо на попятившееся животное. — Эй, осторожнее!

— Простите, мессир, простите! Я… искала… я тут искала… — залепетала Флорика, в отчаянии оборачиваясь. Влетит, ох влетит! За наглость, за дерзостное поведение, за осквернение чужого имущества, предполагаемое конокрадство…

— Всё хорошо, тише, — улыбнулся «мессир», протягивая её руку. — Выходи оттуда. Конь у меня с норовом, того и гляди, взбрыкнет. Поранит…

От подобного обращения Флорика обмерла, безропотно позволяя вывести себя из стойла. «Мессир» оказался немолодым — по меркам самой Фло — мужчиной около тридцати лет, с длинными платиновыми волосами, собранными в хвост, и внимательным взглядом зеленых глаз. Одет он был богато, но без особой роскоши — рубашка, заправленные в высокие сапоги штаны, кожаный плащ с капюшоном. Флорика не знала, что и думать: на рыцаря не похож, на высокородного дворянина тоже.

— Простите, — повторила она. — У меня брат потерялся. Ужо не знаю, где искать…

— В стойла больше не лезь, — серьезно предупредил мужчина, выводя своего коня под уздцы. — Лошади — благородные животные… но и им всякое в голову ударить может.

— Вы не сердитесь? — не поверила своим ушам девушка. — Правда, не сердитесь?

— Нет, — мужчина улыбнулся, проходя мимо неё. — Не сержусь.

Некоторое время Флорика смотрела вслед незнакомцу, пока тот не вывел животное из конюшни, затем всплеснула руками и выскочила вслед за ним.

— Почему вы один, мессир? Где ваш слуга, почему не подал вам коня?

— Захотел прогуляться в одиночестве. Иногда так хочется вдохнуть свежего воздуха, — мужчина перекинул седло через спину коня, стянул ремешки. — Ты так не думаешь?

— Не знаю, — честно призналась девушка. — У меня нету так много времени, чтобы думать про воздух-то.

Мужчина тихо рассмеялся, легко вскочил в седло. Оружия при нем Флорика не заметила, один только странного вида заплечный мешок.

— Вы в лес? Совсем один? Не боитесь, мессир? — странная легкость, с которой мужчина общался с ней, придала ей и смелости, и сил. — Совсем безоружный…

— Даже будь у меня меч, — продолжая улыбаться, ответил он, — немного смог бы я сделать в случае беды. Я не воин, дитя.

— Мессир, — опомнилась Флорика, как только мужчина тронул поводья, — постойте! Подождите, — уже сбивчиво повторила она, доставая из юбки небольшой кошель, — вот, вы обронили…

Мужчина глянул на неё внимательней, покачал головой, забирая свои деньги.

— А я-то думаю, отчего мне так полегчало, — усмехнулся он. — Ступай, дитя, и больше не попадайся. Не все здесь такие добрые, как я.

Улыбка у него была очень светлой. Она и придала ей сил для последнего рывка:

— Мессир! Кто вы, мессир? Как мне вас называть? Я не встречала вас здесь прежде…

Мужчина помолчал, потом, будто решившись, представился:

— Януш. Можешь звать меня Януш, дитя. Я лекарь его светлости герцога Ликонта. Доброго дня тебе, красавица.

Флорика провожала отъехавшего доктора долгим взглядом, распахнув рот и выпучив глаза. Нет, таких мессиров она точно раньше не встречала! Как он сказал? Януш…

— А я Флорика… — шепотом и крайне запоздало представилась девушка. — Просто Флорика…

Нестор наблюдал.

Удар, отражение. Удар, защита, стойка. Удар, уклон, контратака.

Они провели в императорском замке уже неделю, а пущенные по следу воров воины каждый раз возвращались с пустыми руками. Нестор всерьез задумывался о замене их свадебного подарка, а близость дня помолвки не давала покоя его мыслям даже днем. Обратиться за помощью к начальнице столичной стражи стало одной из тех бредовых, но навязчивых идей, которые не покидали его голову ни на минуту.

Леди Марион проводила тренировку — в полном облачении, с оружием в руках. Обычно на тренировках использовались деревянные или затупленные, с закругленным острием мечи, но у Синей баронессы, очевидно, были свои мысли на этот счет.

— Быстрее! Ещё быстрее!

Острие клинка, очертив дугу, царапнуло шлем и щеку воина: тот отшатнулся в последний миг, и касание вышло легким, почти безболезненным. Ощущение опасности, тяжесть настоящего оружия в своих руках и руках наставницы обостряли чувства, ускоряли рефлексы, и ощутимо сокращали длительность тренировок и обучения: стремившиеся остаться целыми воины большинство движений и приемов схватывали с первого раза, не ожидая повторений и связанных с ними рисков.

— Хорошо.

Наставница вернула клинок в ножны, коротко кивнула воину, позволяя вернуться в строй.

— Тяжело в учении…

— …Легко в бою!!! — гаркнули воины, заканчивая давно заученный девиз.

Нестор не видел её лица, но мог покляться, что Марион улыбается.

— На сегодня всё. Сэр Эйр!

Подошедший на её зов младший офицер стал на её место, проводя последние наставления. Марион отошла к крепостной стене, на ходу расстегивая ремни шлема. Уже у каменной кладки осторожно стянула шлем, встряхнула головой, вдыхая свежий воздух. Стянутые в пучок волосы были влажными от пота, лицо раскраснелось. Определенно, Нестор не смог бы сейчас назвать её красивой — но совершенно определенно, не мог отвести глаз.

Избавиться, немедленно избавиться от этого наваждения.

Леди Марион уже общалась с невысоким молодым офицером, когда тот кивнул поверх её плеча, и женщина резко обернулась, безошибочно глянув на смотровую площадку.

Нестор не видел её глаз, но по напряженной, выжидающей позе понял, что настало время ему сделать шаг. Спокойно, уверенно, но и не спеша, генерал Ликонт спустился со смотровой площадки, прошел через весь внутренний двор и приблизился к Синей баронессе.

— Леди Марион, — герцог сдержанно поклонился, и молодой рыцарь, беседовавший с наставницей, шагнул назад, к стене, где сидели и стояли в ожидании тренировки лучшие воины столичной стражи.

— Герцог Ликонт.

Нестор коротко улыбнулся — одними губами.

— Мне больше нравится мое генеральское звание, леди Марион. Оно не перешло ко мне по праву рождения и честно мной заслужено.

Женщина дернула щекой, по окаменевшему, застывшему лицу пробежала судорога.

— О, да. Вы его заслужили, — тихо и страшно проговорила она.

Безумием было предполагать, что эта женщина чем-то поможет ему. Следовало срочно сменить тему, и Нестор коротко кивнул на стройные ряды воинов, упражнявшихся в борьбе.

— Постоянные тренировки. Мне нравится ваш подход, леди Марион.

— Я считаю, генерал Ликонт, что лучше быть всегда наготове. Нет лучшего залога мира, чем хорошо подготовленная и отлично вооруженная армия противника.

Если бы Нестор мог себе позволить, он бы усмехнулся. Определенно, эта женщина могла стать лучшим союзником — но вместо этого стала самым страшным его врагом.

— Нельзя всё предусмотреть и ко всему подготовиться, — ему хотелось откланяться как можно скорее, чтобы болото этих темных, глухих и неподвижных глаз не затянуло его ещё больше — туда, где выход будет только один, и только для одного.

— Так говорят только лентяи, сменившие жар поединка на тухлую вонь дворцовых интриг. Но ведь вы не относитесь к ним. Не так ли. Генерал Ликонт?

Нестор медленно огляделся. К их беседе прислушивались, его реакции ожидали. Лучшие рыцари императорского дворца и воины столичной стражи — они ждали его слов, его ответа на вызов. Капкан был расставлен, и он сам наступил на него.

— Конечно, нет, леди Марион, — приторно улыбнулся герцог, скидывая свой плащ. — Вы правы, дворцовые интриги никогда не заменят дружеского поединка. И если потребуется, я готов доказать это на деле, здесь и сейчас.

Марион слегка склонила голову, приподняла бровь, изображая удивление для своих рыцарей, чтобы те знали: это добровольный выбор, личное желание валлийского генерала — попробовать свои силы в поединке. Агрессор — не она.

— Как пожелаете.

Воины оживились, для них освободили одну из тренировочных площадок. Нестор мог только порадоваться, что не снимал верной кирасы всю эту чрезвычайно длинную неделю. Возможно, самую длинную в его жизни… хотя их пребывание в Ренне ещё не окончено, и кто знает, что ещё припасла для него эта…

Марион шагнула на песок площадки, дошла до центра, резко обернулась. Меч, вынутый из ножен — как продолжение руки, взгляд — холодный, режущий — направлен на него.

— Я вижу, вы без шлема. Генерал. Теперь и мне придется отказаться от него.

Нестор сокрушенно развел руками.

— Не имею привычки ожидать нападения от тех, с кем заключен мир.

— И именно поэтому вы не расстаетесь ни с мечом, ни с кирасой, — сухо добавила Марион.

Нестор коротко улыбнулся, медленно потащил из-за спины двуручник.

— Для этого есть другие причины, — глядя ей в глаза, медленно и уже без улыбки проговорил он.

Двуручник описал в воздухе дугу, встретился с рыцарским мечом, ушел в сторону. Нестор и Марион ступали по кругу, медленно, осторожно, точно под ногами не песок был — уголья раскаленные. Короткий одноручный меч уступал в одиночном поединке мощному двуручнику, но щит в левой руке воительницы уравнивал положение. Марион не могла и не подпускала противника близко; ведь Нестору достаточно сделать единственный выпад, чтобы достать её. Нестор, в свою очередь, старался не идти на провокации, почти не двигаясь с места, не позволяя себя увлечь в воинский танец леди-рыцаря.

Оружие налагает определенный стиль ведения боя, поведение, реакцию на противника. Нестор ждал быстрых налетов от вооруженной коротким оружием воительницы, но оказался всё-таки не готов. Сделав обманное движение вправо, женщина метнулась вперед и влево, попадая в мертвую зону противника, пригнулась, ныряя у того под отведенным локтем, и уже на излете, разворачиваясь у него за спиной, царапнула лезвием по подбородку. Нестор зашипел, развернулся, успев тяжело, наотмашь ударить уходящую воительницу по раскрывшейся спине. От удара Марион упала наземь, тут же перекатившись, вскакивая на ноги — подальше от разозленного врага.

Царапина почти повторила тот путь, задев подбородок, и первая кровь — его кровь, Нестора Ликонта — упала на песок.

— Дружеский поединок заканчивается с первой кровью, генерал, — напомнила Марион, тяжело дыша.

Он задел её достаточно, чтобы женщина не могла стоять с той же легкостью, что и ранее — боль не давала ей солгать. Она стояла в привычной стойке, меч и щит в её руках соприкасались, готовые к защите и нападению — но раненое тело отказывалось стоять так же ровно, предательски изменяя осанку.

— Я прошу у вас милости продолжить поединок… миледи.

Голос подрагивал от ярости. Нестор пытался унять гнев и не мог. Она напомнила ему о собственном бегстве с поля боя, когда валлийские войска начали отступление, напомнила всего одним движением, будто говоря — вот она, моя метка, моё клеймо на твоем лице. Вот оно, и ты, и я знаем об этом.

— Как пожелаете.

Нестор перешел в наступление. Двуручник выписывал длинные дуги, плясал в руках, перескакивая из ладони в ладонь, изматывал порывистыми движениями как его, так и воительницу. Она устанет раньше: он сильнее, выносливее, и не провел всё утро в изнурительной муштре новобранцев.

Широкое лезвие двуручника свистнуло, рассекло воздух — над ухом, над головой, под ногами, заставив её подпрыгнуть, поберечь ноги. Всё-таки информатор оказался прав: Нестор Ликонт по праву считался одним из лучших фехтовальщиков Валлии. Марион могла только уходить от шквала ударов, пережидая бурю, выжидая момент.

Несколько раз герцог раскрывался, несколько раз получилось достать его тычковыми ударами — не слишком сильно, чтобы не ранить, но достаточно ощутимо, чтобы оставить крупные синяки под толстым слоем металлической кирасы.

Марион присела, позволяя лезвию свистнуть над головой, и в тот же миг почувствовала, как лопается бечевка, перехватывающая волосы, и ранее собранные в пучок пряди хлестнули её по лицу, освобождаясь от плена прически.

Она ударила шагнувшего вперед герцога кромкой щита по незащищенным лодыжкам, заставляя того пошатнуться; вскинуть меч, встречая удар сверху, перекатиться, уходя от тяжести давления, вскочить на ноги, в защитную стойку.

Нестор смотрел на рассыпавшиеся по латам тяжелые черные пряди, на запыхавшееся, раскрасневшееся лицо, и чувствовал доселе незнакомое, жгучее желание — лишить её власти, этой колдовской, ведьминской власти над ним. Лишить её того, что сводило с ума, избавиться от этого раз и навсегда.

Перехватив двуручник в защитную позицию, Нестор пошел вперед. В глазах Марион мелькнуло тень беспокойства: герцог шел на неё, но ударить она не могла: торс валлийца был надежно защищен его собственным оружием, и единственное, что она могла делать — отступать. Но бесконечно отступать нельзя.

Нестор не собирался ждать. Перебросив двуручник в правую руку, он пошел в наступление. Ударив ногой в край щита, герцог обрушил двуручник на левое плечо воительницы — и совсем не удивился, ощутив — так близко — короткий замах её меча. Он ждал этого, он был готов — перехватив её правое запястье, он притянул женщину к себе, переходя в тесный контакт.

Щит в её высоко поднятой левой руке удерживал огромный двуручник на весу, сдерживая удар, не давая герцогу воспользоваться оружием. Нестор сам помог ей, разжав пальцы, позволяя тяжелому двуручнику упасть в песок — и поднырнул под щит, плечом удерживая её отведенную руку в прежнем положении.

— Ведьма, — шепнул он, перехватывая рассыпавшиеся по её плечу волосы. — Ведьма…

— Убийца, — прохрипела женщина, дернувшись вслед за его движением.

Полускрытые её щитом, тесно прижатые друг к другу, они замерли — всего на миг — а затем Марион поняла и вскрикнула, попытавшись разжать кольцо.

Нестор надавил сильнее, заставляя её собственную руку держать меч, наклоняя его всё ближе — и дернул на себя, отсекая зажатые в другой руке волосы…

Кольцо распалось — Марион, вывернувшись, двинула герцога сапогом в колено, заставляя того отшатнуться назад, рухнуть на спину. Нестор тут же перекатился, поднимаясь на ноги, но поединок был окончен.

Обезоруженный, но победивший, генерал Ликонт смотрел на леди Марион. Раненая левая рука безвольно повисла вместе со щитом, правая по-прежнему сжимала рукоять собственного предательского меча, только что послужившего оружием для врага. Женщина закусила губу, не поднимая на него ненавидящих, блестящих глаз. А у ног её лежали отсеченные пряди некогда роскошных чёрных волос…

Януш медленно ехал по широким тропинкам королевского леса, всё дальше отдаляясь от имперского дворца. Здесь царила именно такая живая тишина, которую так любил молодой доктор: пение птиц, треск веток, шелест листвы и журчание лесных ручьев. Замкнутые пространства он не переносил. Не привык к ним и за годы службы у герцога Ликонта, проведенные в основном на полях сражений.

Янушу едва исполнилось двадцать девять лет. Жизнь молодого доктора нельзя было назвать безоблачной. Отец его, обедневший дворянин, после смерти жены судьбой сына не интересовался: Януша отослали в монастырь Единого, где он провел долгих десять лет, наполненных постом, молитвой и непрерывным обучением. На его пятнадцатилетие отец сделал последнее доброе дело, оплатив его обучение в одной из лучших магистерских гильдий Валлии, и скончался от скоропостижной болезни. Вступить в наследство Янушу не довелось: имение раздали за долги, и, как оказалось, статус покойного отца перед кончиной был таковым, что он едва не лишился дворянского титула из-за скандальной связи с замужней женщиной. От бесчестия его, да и Януша, как наследника рода, спасла только смерть.

К двадцати годам Януш остался без дома, без семьи, без денег и положения, с запятнанной репутацией отпрыска порочного отца.

Ещё в монастыре целительные способности его замечали монахи — умение отрока снимать боль облетело всё братство; а после окончания гильдии Януш стал одним из лучших, но также и одним из самых непризнанных лекарей королевства.

Его услугами пользовались обедневшие дворяне, духовенство, рабочий люд, порой и простолюдины, прекрасно знавшие, что молодой доктор в помощи не отказывал, если не было веских на то причин. Януш не думал, что в его жизни что-то изменится, пока судьба не подарила ему две встречи, одну за другой: крайне неприятную и спасительную, укрепившую его шаткое положение.

Януш спешился, пошел пешком, ведя коня под уздцы. Заплечный мешок он закрепил у седла, время от времени останавливаясь, чтобы сорвать нужные ему травы. В имперских лесах встречались порой лекарственные мхи, которые не расли в Валлии, и Януш не собирался упускать возможности собрать их.

Он забрел уже достаточно далеко: мешок наполнился наполовину, а солнце начало клониться к закату. В лесу темнело быстро, и Януш заспешил обратно: как бы ни был приятен свежий воздух лиственного леса, ночевать под открытым небом не хотелось.

Решив обойти каменистый холм с другой стороны, доктор услышал журчание ручья, и конь за его спиной довольно фыркнул, чуя близость воды.

— Стой! Кто идет?

Женский голос прозвучал так резко и так неожиданно, что Януш невольно шатнулся назад. Конь недовольно заржал, не уступая хозяйскому произволу, и доктор ткнулся спиной в теплую морду, понимая, что пути назад нет, придется спускаться к самой воде.

— Я прошу прощения… миледи? Я не знал, что тут кто-то есть. Можно мне пройти? Тропа узкая, мне не удержать коня.

— Спускайся, — разрешил голос, и Януш осторожно сошел по каменистому склону к воде.

Конь всхрапнул и едва не вырвал узду из его рук, устремившись к ручью, где уже устроил себе водопой пригарцовывающий гнедой скакун, искоса глянувший на соседа. Сидевшая на берегу женщина выглядела странно: разбросанные по камням части доспеха, меч и щит, и окровавленная серая рубашка, которую женщина полоскала в реке. Такие же серые штаны были заправлены в армированные сапоги, а на плечи был накинут плащ, который покрывал обнаженные плечи и грудь. Хуже всего выглядели волосы: короткие, волнистые, с неровными, косыми краями, они создавали впечатление, будто кто-то просто вырвал у неё клок волос, оставив вместо роскошной шевелюры воронье гнездо.

А ещё у неё были воспаленные темные глаза, покрасневшие и сухие; горящие почти безумным огнем, как у раненой волчицы. Она смотрела на него, не то готовясь к броску, не то выжидая…

Януш тряхнул головой, отмахиваясь от наваждения.

— Во имя Единого! Миледи… вам нужна помощь!

Женщина окинула его цепким взглядом, отвернулась, выжимая рубашку.

— Кто ты? — резко, неприязненно бросила она, не реагируя на его слова.

Януш осторожно приблизился, присел на корточки, касаясь рукой земли.

— Я лекарь, — сказал он. — И я могу помочь.

Она вскинула глаза, меряя его взглядом — долгим, невыносимо тяжелым. Януш несмело улыбнулся, пытаясь разрушить эту непробиваемую стену отчуждения, и руки её, державшие мокрую рубашку, дрогнули.

— В самом деле? Можешь?

Януш кивнул, придвинулся ближе.

— Если вы позволите.

Марион усмехнулась, разглядывая молодого мужчину, перебросила мокрую рубашку через плечо. Этим честным, понимающим зеленым глазам и светлой, спокойной и теплой, как весеннее солнце, улыбке хотелось верить. И тембр его голоса — мягкий, ненавязчивый…

Должно быть, сработала привычка — молодому доктору не раз приходилось утешать, успокаивать, уговаривать буйных больных, отказывающихся от доброй помощи.

Она медленно кивнула.

Януш придвинулся ближе, безошибочно потянувшись к прикрытому плащом левому плечу. Отражение чужой боли, так явственно, так остро, он ощутил, едва приблизившись к ней. Ему не нужно было видеть рану, чтобы знать, где болит.

— Я сниму боль, — негромко объяснил он, положив ладонь ей на плечо. — Во имя Единого…

Марион хмыкнула ещё раз, с удивлением рассматривая незнакомца. Нечасто встречались среди лекарей те, кто веровал в Единого Бога. И тем более не встречались среди них те, от прикосновения горячих ладоней которых становилось так невыносимо жарко, так невероятно легко… и свободно…

Боль утихла, перестав терзать измученное тело, и Марион облегченно выдохнула, на миг прикрывая глаза. Левое плечо, то самое, на которое обрушился двуручник герцога, пострадало не только от самого удара, но и от прогнувшейся, не выдержавшей удара брони, вонзившейся в кожу. Это оказалось сущей пыткой — снимать левый наруч, наплечник, вытаскивать кусок металла из открытой раны…

— Теперь надо промыть рану и наложить повязку, — Януш отнял ладони от её плеча и вопросительно посмотрел на воительницу. — Мне нужно осмотреть вас.

Марион развязала тесьму плаща, позволяя тому упасть на землю.

— Глубокая… — лекарь покачал головой, поворачивая её руку так, чтобы рассмотреть рану. — Промойте плечо, миледи, я принесу травы. Они помогут снять воспаление.

Он спустился к воде, где, удовлетворенно фыркая от долгожданного водопоя, стоял его конь, снял заплечный мешок, на ходу доставая нужные травы, сполоснул в воде. Женщина забрела в воду по колено, чтобы удобнее было промыть плечо, и он не стал тратить времени попусту, принявшись собирать хворост. Вечерело очень быстро, тьма в лесу падала всегда неожиданно, а ему нужен был свет.

— Как зовут тебя, лекарь?

Она казалась сейчас уже совсем спокойной: боль оставила её, проясняя освободившийся от терзаний разум; лицо, умытое, освеженное, вопреки первому впечатлению, оказалось приятным, и приглаженные влажные волосы уже не были похожи на воронье гнездо.

— Януш, миледи.

Он достал из сумки чистые тряпицы, которые брал с собой на случай, если придется укутывать свежесобранные травы, перочинным ножом разрезал их на несколько длинных полос.

Женщина опустилась рядом с собранным хворостом, принялась разводить костер, искоса наблюдая за его приготовлениями. Некоторое время они молчали, пока пламя набирало силу, затем Януш придвинулся к костру.

— Сядьте ближе к огню, миледи, — попросил он.

Над костром вновь повисло молчание: Януш был занят наложением повязки, женщина изучала его, без всякого смущения разглядывая одухотворенное лицо, руки, работающие быстро и умело, внимательные глаза.

— Боль, — вдруг сказал лекарь, оставляя перебинтованное плечо. — У вас болит… Вы позволите?

Марион помедлила: удар, пришедшийся по спине, не особо тревожил её, когда острая боль в плече затмевала всё остальное, но ощущала сейчас, под тугой повязкой, стягивавшей грудь и поддерживающей спину.

Этот незнакомый юноша сделал уже достаточно, чтобы доказать свой лекарский талант, ему хотелось верить. Она повернулась к нему спиной, медленно распуская поддерживающие грудь бинты, привычно потянулась к волосам, чтобы перекинуть их через плечо и скрыть наготу, но тотчас отдернула руку, ощутив под пальцами неприятную пустоту.

— Вот так, — чуть провернув её к свету, проговорил лекарь, — во имя Единого…

Знакомое тепло от прикосновения неожиданно горячих ладоней разлилось по телу, успокаивая глухую боль в ушибленной спине. Януш провел руками по обнаженной коже несколько раз, тряхнул кистями, снова коснулся опухоли пальцами.

— Здесь ушиб, — негромко проговорил он, — не слишком большой… Холод прикладывать не советую, миледи, можно застудить спину. Не тревожьте рану несколько дней, и это пройдет само. Если… будет лучше, если вы… не станете бинтовать грудь. Хотя бы сутки.

Руки сами соскользнули со спины, и Януш отвернулся, позволяя незнакомке накинуть плащ. В свете костра кожа её отливала почти бронзовым светом, и молодой доктор с запоздалым удивлением понял, что женщина привлекает его — так, как не должна привлекать требующая лекарского ухода и заботы больная.

В свои не такие уж юные годы Януш так и не познал плотской любви. Нет, он не давал обета безбрачия, когда жил при монастыре, не собираясь оставаться отшельником до конца своих дней. Но вначале монастырская жизнь, затем напряженная учеба в гильдии, а позже — три года нищеты, когда едва удавалось сводить концы с концами, не оставляли шансов для романтических увлечений.

Януш знал себя достаточно, чтобы избегать случайных связей: как и отец, он оказался однолюбом, и любовь на одну ночь его не прельщала. Но поиски той, единственной, затянулись, а война и пять лет на полях сражений вместе с патроном, герцогом Ликонтом, и вовсе лишили его всякой надежды на собственное счастье: разве мог он позволить себе влюбиться, когда не принадлежал сам себе? Может, с годами, когда молодой генерал Ликонт остепенится, осядет, и не нужно будет проводить столько времени в постоянных разъездах…

Оказывается, любовь приходит совсем не тогда, когда человек к ней готов. Это Януш понял почти сразу, как только кровь прилила к щекам, а сердце забилось чаще.

— Как ты оказался здесь, Януш?

— Собирал травы в имперском лесу, — пустился в сбивчивые пояснения молодой доктор, с трудом выравнивая дыхание. — Уже собирался обратно, когда встретил вас…

— Мне повезло, — женщина вымученно улыбнулась, подсаживаясь к костру. — Правда, Януш. Ты очень помог.

— Позвольте, — доктор кивнул на мокрую рубашку, которую всё ещё сжимала в руках воительница.

Марион кивнула, позволяя ему развесить рубашку на толстых сучьях, поближе к костру. Ночь упала стремительно, как всегда бывает в лесу, и в темноте родились звуки — всхрапывание лошадей, журчание ручья, ухание ночных птиц и крики животных. Следовало возвращаться во дворец, но на Синюю баронессу внезапно снизошло такое блаженное, почти безразличное спокойствие, какое она не испытывала уже очень давно. Должно быть, впервые со дня смерти Магнуса, и только рядом с этим странным молодым лекарем, чувствовала она подобное.

То было полное отсутствие какой-либо опасности, тихое умиротворение, исходившее от него. Странным он был, этот Януш. Очень привлекательным, насколько она могла судить, и в то же время начисто лишенным той самодовольной уверенности, которую она привыкла видеть в признанных придворных красавцах.

— Ваш доспех, — напомнил Януш, кивая на разбросанные на камнях латы.

Марион устало глянула в темноту, не сразу отвечая молодому лекарю.

— Позвольте?

Синяя баронесса усмехнулась, наблюдая, как Януш ищет в темноте части доспеха, и складывает их у костра. Когда лекарь наконец подошел, прошло достаточно времени, чтобы она отогрелась и окончательно пришла в себя.

Тогда, на площадке, она просто не смогла ничего выдавить из себя. Нестор Ликонт, хвала Единому, тогда молча откланялся, подобрал своё оружие и ушел прочь — его никто не задерживал. Она выдержала немногим больше, прежде чем, переложив все дела на капитана Эйра, умчалась подальше от людских глаз.

— Януш, — позвала она, кутаясь в плащ. — Я впервые вижу тебя в императорских лесах. Откуда ты?

Лекарь опустился рядом с ней, подкидывая веток в костер. Отношения аверонцев и валлийцев всё ещё оставались напряженными — неудивительно, учитывая ещё не заключенный брак между крон-принцем Андоимом и принцессой Таирой, и едва установившийся шаткий мир. Говорить правду не хотелось, но и лгать Януш не привык.

— Я из Валлии, — признался лекарь, глядя ей в глаза. — Прибыл вместе с делегацией. Я лекарь его светлости герцога Ликонта.

Женщина дернулась, как от удара, и лекарь запоздало пожалел о собственной честности, не позволившей ни солгать, ни хотя бы промолчать.

— Вот как? В таком случае, тебе не следует задерживаться здесь, Януш. Герцогу, должно быть, не помешает сейчас твоя помощь.

Януш едва не подскочил.

— П-почему?

Марион посмотрела на встревоженное лицо молодого доктора, успокаивающе улыбнулась, протянув ему руку. Этот юноша ничем не заслужил её злости и пропитанных желчью ядовитых фраз.

— Не переживай, Януш. Несколько ушибов и царапина на лице — пустяки по сравнению с тем, с чем приходилось встречаться отважному генералу Нестору Ликонту, не так ли?

Доктор шутки не разделил, продолжая пытливо вглядываться в её лицо, ожидая пояснений. Марион вздохнула.

— Правда, Януш. Ничего страшного с ним не произошло. Живой твой герцог… Но будет и в самом деле лучше, если ты прямо сейчас отправишься во дворец — не стоит испытывать терпение генерала, если он не найдет тебя на месте, правда?

— Я не слуга ему, — сглотнув, проговорил Януш. — Но я должен быть рядом, если он нуждается во мне. Я должен, миледи.

— Тогда езжай, — снова вздохнула Марион. — Раз должен.

— Я… боюсь, что… не найду дорогу обратно, миледи. Я плохо… вижу в темноте.

Марион помолчала. Парень открылся ей, без всякой задней мысли выдав всё, что знал, и сделав всё, что мог. Она не могла поступить по-другому.

— Только ради тебя, Януш, — растянула губы в мертвой улыбке Синяя баронесса. — Только ради тебя, хорошо запомни это. Потому что к твоему патрону я не питаю ни малейшего расположения.

Марион поднялась, сняла плащ, обернувшись к лекарю спиной, накинула ещё влажную рубашку. Януш несмело поднялся, подобрав плащ, подал его воительнице, помог завязать тесьму.

— Вы хорошо знаете этот лес?

— Не бойся. Мы недалеко от императорского дворца, скоро будем на месте.

Когда вещи были собраны, а костер погашен, тьма воцарилась такая непроглядная, что, не будь у них наскоро сооруженных факелов, которых вряд ли хватило бы надолго, Януш не разглядел бы даже своей спутницы.

Марион пустила своего коня шагом, стараясь держаться поближе к чужеземному лекарю. Тот, в свою очередь, тоже не отставал, понимая, что потеряться в темном лесу ему не хочется вовсе.

— Давно ты работаешь у герцога, Януш?

— Уже шестой год.

— Всё время войны, — задумчиво констатировала Марион, и вдруг перехватила руку лекаря, державшую поводья. — Осторожней! Здесь поведу я, справа обрыв. Доверься мне, Януш.

Януш готов был довериться, даже если бы она вела его прямо в пропасть. Никогда не думал он, что его будут так привлекать сильные, независимые женщины, и, возможно, старше его самого.

— Очевидно, ты был совсем молод, когда поступил к нему на службу. Нужен сильный протекторат, чтобы в таком возрасте попасть под патронат великого герцога Ликонта. Кто вас познакомил?

Если бы Марион не держала его за руку, ни за что бы не уловила, как вздрогнул молодой лекарь — крупно, всем телом. Она придержала коня, вглядываясь в спутника.

— Что-то не так?

— Если… вы не возражаете… я бы не хотел говорить об этом.

— Конечно. Прости, Януш.

Впереди уже показались первые огни императорского дворца, лес значительно поредел, переходя в ухоженный парк, когда Януш придержал коня.

— Я могу надеяться… простите, миледи, но… могу я надеяться на встречу?

Марион улыбнулась, качнула головой. Януш вглядывался в её лицо так напряженно, что ей внезапно стало легко и весело. Никто из мужчин уже очень давно не смотрел на неё так — никто, даже Магнус, за долгие годы привыкнувший к обществу жены.

— Я люблю прогулки по этому лесу, — наконец сказала она, и едва подавила улыбку, когда доктор вспыхнул, пытаясь подавить облегчение и восторг. Это не обещание, но лучше, чем ничего. — Но я должна просить тебя об одолжении.

— Всё, что угодно, миледи!

— Не стоит упоминать о нашей встрече его светлости герцогу Ликонту. Я могу рассчитывать на тебя, Януш?

— Я обещаю, я не обмолвлюсь ни словом… Вы можете быть уверены, миледи… Миледи! — Януш встревоженно глянул вначале на огни дворца, затем на неё. — Мне дозволено знать ваше имя? Вы не обязаны, но…

Марион улыбнулась, нагнулась, сжав холодные пальцы молодого лекаря.

— Должно быть, последние события уже облетели весь дворец, так что нет смысла утаивать что-либо от тебя. Ты всё равно догадаешься. Януш, сегодня ты сделал доброе дело, предложив свою помощь Синей баронессе Аверона, леди Марион. И даю слово, она запомнит этот день.

Януш стремительно шел к покоям герцога, унимая сбившееся дыхание и пытаясь на ходу привести себя в порядок. Он даже одежды не сменил, направившись к патрону прямо от конюшен.

Эта женщина… удивительная, сильная… просто околдовала его. Даже сейчас, взволнованный, напряженный, он то и дело вспоминал её глаза, сдержанную улыбку, голос…

Он переживал за герцога Ликонта не только как врач, обеспокоенный состоянием больного. Все эти годы, находясь рядом с ним, Януш переживал за его жизнь ничуть не меньше, чем за собственную. Потерять его, лишиться его протектората означало для него риск вновь попасть в положение, выход из которого только один — бегство. И все связанные с ним проблемы, такие как непризнанность, отсутствие нужды в его услугах, и жалкое полунищенское существование какого-нибудь деревенского знахаря — всё это вновь свалится на его плечи. Честно говоря, Януш не чувствовал в себе ни моральных, ни физических сил бороться с очередными невзгодами, поэтому каждая царапина молодого генерала приводила его во внутренний трепет, страх потерять человека, который не только подарил ему билет в жизнь, но и стал, возможно, единственным его другом.

Перед самыми дверьми опочивальни Януш заметил торопливо покидавшего коридор лакея, и мимовольно задержал на нем взгляд. В отведенной им части дворца им прислуживали валлийские слуги, прибывшие вместе с ними из Галагата, от чужих лакеев и горничных Нестор отказался сразу же, мигом наведя привычный порядок на своей территории. Король Харитон знал, кого отправлять вместе со своими сыновьями. Никто лучше Нестора не защитит августейших Андоима с Орестом: генерал лично проверял всю охрану и прислугу, отбирая их в состав делегации.

Привыкнув видеть знакомые лица, Януш сразу распознал в ускользнувшем лакее чужака. Вот только гадать над тем, что понадобилось ему на валлийской территории дворца, лекарь не стал: он слишком спешил, чтобы забивать голову ненужными мыслями. Толкнув двери опочивальни его светлости, доктор прошел мимо замерших у стены лакеев, тотчас захлопнув створки за собой.

— Януш! Как это понимать? Тебя битый час ищут, я разослал прислугу по всему дворцу…

— Прости, Нестор, — повинился молодой лекарь, торопливо скидывая плащ и умывая руки в серебряной миске у входа. — Я не думал, что понадоблюсь сегодня, и решил потратить день на сборы местных трав. Что случилось?

Нестор откинулся обратно на подушки, заложив руки за голову. После поединка он отправился к себе в покои, но даже приведя себя в порядок, не смог избавиться от дурных мыслей. То, что он сделал, было неправильно. Нет, он сделал бы это ещё раз, попадись она ему, не удержался бы от искушения, когда она стояла так невозможно близко — но это всё неправильно. Её ненависть, бурлящая, но тщательно ею подавляемая, после позорного поединка, обесчестившего её как женщину и как воина, должна была прорваться наружу. Он сам вскрыл её нарыв, и теперь должен приготовиться к тому, что оттуда хлынет гной.

— Помнишь, — прикрыв глаза и блаженно вытягиваясь на одеяле, проговорил Нестор, — я рассказывал тебе о том, куда я пропал в нашем отступлении под Праттом…

— Ты убил главнокомандующего аверонским войском, — утвердительно ответил Януш, присаживаясь рядом с ложем и встряхивая кистями рук.

— Верно. Там же случилась ещё одна встреча…

Януш провел ладонями над расслабленным телом герцога, пытаясь определить источник боли. Леди Марион оказалась права — ничего страшного он не наблюдал. Вот разве что эта царапина на лице почти пересекала шрам, и начавшая стягиваться кожа вновь раскрылась кровавой полосой…

— Ты рассказывал, — терпеливо сказал лекарь, доставая из сумки лечебные корешки. — Тебя заметил телохранитель командующего, и в ходе поединка оставил тебе прощальный подарок, — Януш коротко улыбнулся, кивая на шрам.

Нестор усмехнулся. За почти шесть лет он изучил своего лекаря достаточно, чтобы научиться доверять ему безоговорочно — как в плане здоровья и полученных ранений, так и в плане интуитивных догадок обедневшего дворянина. Януш был довольно молчалив, в разговорах стремился не участвовать, и, подолгу оставаясь рядом с патроном, мог видеть то, чего занятый делами герцог не замечал. Нестор быстро научился ценить его замечания, тихие, всегда ненавязчивые, и доверять его мнению. Более того, постепенно и незаметно их отношения обрели вполне дружеский оттенок.

Януш был дворянином, образованным, умным, талантливым, и не его вина, что у него так всё сложилось. Нестор знал, что молодой доктор сделает всё возможное и невозможное, чтобы сохранить ему жизнь, а сам он, как оказалось, тоже поспешил защитить его ещё в самом начале знакомства. На людях дружбу приходилось скрывать, но когда они оставались одни — герцогу чрезвычайно нравилась компания Януша, а в моменты, когда ему требовалось привести собственные мысли в порядок, доктор оказывался просто незаменим.

Было у Януша ещё одно ценное качество — он не боялся перечить властному герцогу. Он высказывал свои мысли достаточно мягко, но вместе с тем не стремился подсластить пилюлю или обезопасить себя от гнева патрона от неосторожного высказывания — просто говорил, как есть, не отговаривая от необдуманных действий, но и удивительным образом открывая герцогу глаза на некоторые вещи, тонкие детали, которые мог заметить только очень проницательный наблюдатель.

— Я тогда не всё тебе рассказал, — медленно проговорил Ликонт. — Этот телохранитель… это была супруга покойного командующего. Леди Марион…

Януш вздрогнул, оборачиваясь на герцога. Патрон лежал на ложе с закрытыми глазами, и лекарь мог только порадоваться, что его реакция осталась незамеченной.

— Женщина? — сглотнув, зачем-то уточнил Януш.

— Нет, — неприязненно усмехнулся герцог. — Скорее, ведьма.

Януш тряхнул головой, приходя в себя.

— И? Как это объясняет то, что произошло с тобой сегодня?

— Сядь, — попросил Нестор, открывая глаза. — Я тебе расскажу.

Феодор осторожно шагнул к ближайшему столику, чтобы не оставлять черных следов за собой, положил на него красную розу и осторожно осмотрелся.

Он бывал в королевской опочивальне уже не первый раз. За дверью громыхали стражники, переговаривались лакеи, сновали горничные, но он выучил их расписание почти посекундно, и точно знал, в какое время следует прийти, и когда покинуть опочивальню принцессы Таиры.

За дверью раздались голоса, и Фео метнулся обратно к камину, нагнулся, забираясь внутрь, и подтянулся, исчезая в каминном проеме. Подтянувшись ещё раз, он ужом скользнул в боковой дымоотвод, замирая на месте. У него оставалось ещё два-три часа перед тем, как слуги начнут разжигать огонь в каминах, и тогда ему придется убраться отсюда. Но пока что…

Он выглядел сейчас, должно быть, куда хуже презираемых им трубочистов: сажей, копотью и пеплом пропитались, казалось, не только его одежда, кожа и волосы, но всё нутро его: легкие, желудок — всё наполнилось этой черной гадостью. Он приходил сюда уже почти неделю, каждый день или каждую ночь, чтобы оставить на её столике одну из красных роз, растущих в заповедных императорских садах. Ни один из влюбленных мужчин в мире не смог бы повторить его подвига! За одну только кражу розы из-под носа у вездесущих садовников имперского розария грозило едва ли не пожизненное заключение, а уж то, как он выведал путь и пробирался в королевскую опочивальню… Виселица уже извела на него весь запас своих слёз, Фео знал это, но ничего не мог с собой поделать.

Это оказалось настоящим дурманом — тайком пробираться в соседнюю верхнюю опочивальню, занимаемую одной из особо приближенных придворных дам, спускаться по дымоходу, рискуя застрять в узких стенках, оставлять розу и — если повезет — дождаться появления принцессы. Чтобы всего один раз взглянуть на неё, только взглянуть…

В этот раз ему, кажется, повезло. Он услышал бойкий цокот дамских каблучков и волну духов, донесших свой аромат даже в плотный пепельный воздух дымохода.

— Ваше высочество, так всё и было! — заливалась хохотом придворная дама, захлопывая за собой дверь. — Вот клянусь! Позор, бесчестие! Скажу вам, эта, с позволения сказать, леди… получила по заслугам. Если бы этикет допускал подобное поведение, я бы поблагодарила герцога Ликонта от всего сердца! Подумайте, ваше высочество: разве стал бы этот образованный, обходительный, очаровательный мужчина совершать такой поступок без веской на то причины? Скандал, ваше высочество, настоящий скандал! Я не осуждаю герцога, нет! Он обаятельный мужчина…

— Леди Августа, — прервал словесный поток звонкий девичий голосок. — Я уже наслышана об этом инциденте. Право же, за целую неделю уже можно было бы и забыть о нем.

— Забыть!..

— А вам и в самом деле нравится герцог Ликонт? — ловко перевела тему принцесса.

По шуршанию платья Фео понял, что Таира находится рядом с камином — так близко и так далеко.

— О! Ну, не то чтобы я решилась признаться в этом ему лично… Ваше высочество! Вы хотите походатайствовать за меня перед ним? О, ваше высочество, право же, я не думаю… хотя…

— Я не говорила ничего подобного, — цокот каблучков отдалился от камина, и Фео повел носом, вдыхая последний аромат её духов. — Уверена, герцог в состоянии оценить твои достоинства и без моего вмешательства.

— О… ну…

— Если вы не возражаете, леди Августа, я бы хотела передохнуть перед сегодняшней церемонией.

— О, безусловно! Не каждый день делают предложение руки и сердца! А крон-принц такой красивый молодой человек, и такой обворожительный… Он вновь подарил вам красную розу? Это так романтично, ваше высочество! Так скромно и так… нежно! Вы — счастливица, ваше высочество! Я так рада за вас, так рада…

— Нет никакой уверенности в том, что эти розы от крон-принца, — смято ответила Таира. — А теперь, если не возражаете, я хотела бы побыть одна. Совсем одна, — уточнила принцесса, не дождавшись предполагаемого отбытия назойливой придворной дамы.

— О, конечно, конечно! Но… если не крон-принц, то кто?.. Нет, вы счастливица, счастливица, ваше высочество! Если вам понадобится что-нибудь…

— Это всё, леди Августа.

Феодор дождался, пока захлопнется дверь, и осторожно высунулся из бокового дымохода, соскальзывая вниз. Он не мог уйти, так и не повидав её. Присев на корточки, он медленно выглянул из-за кладки.

Таира стояла посреди опочивальни, задумчиво глядя в окно. Красная роза, которую принцесса вертела в руках, уже успела завять за то время, пока он сумел протащить её сюда, но Таира не желала с ней расставаться. Взгляд серых глаз, задумчивый, грустный, менялся, когда она время от времени бросала взгляд на цветок. Нежные губы трогала трепетная улыбка, и лицо её светилось почти неземным светом. Белоснежные волосы, хотя и собранные в строгий пучок, всё так же оживляли бледное, мраморное лицо. Она стояла там такая одинокая, такая потерянная. Среди множества шпионящих за ней придворных, среди фальшивых улыбок и дворцовых интриг она казалась хрупким цветком, который пытался выжить в непогоду.

Феодору так хотелось коснуться её, заговорить, да что там — в самых дерзких мечтах он представлял, как сжимает её в объятиях и покрывает поцелуями это точеное, совершенное лицо, эти волосы, гладкую, нежную кожу…

И больше всего на свете не хотел он, чтобы чужие губы касались его принцессы. Так не хотел, что порой сам страшился собственных черных побуждений.

Таира отложила цветок в сторону, дернула за шнурок, вызывая прислугу. Одеваться и раздеваться принцессе помогали придворные дамы под руководством опытной камердинерши, так должно было случиться и на этот раз.

Феодор затаил дыхание, глядя, как, не дожидаясь появления женщин, принцесса нетерпеливо скинула с плеч шаль и дернула шнуровку корсета…

Сэр Кеннет укрыл уснувшего ребенка одеялом, отвел отросшие пряди с высокого лба. Михаэль не хотел ложиться, и старому рыцарю пришлось вспомнить и пересказать заново все невероятные истории о своих бравых воинских похождениях. Мальчик рос практически без родителей. Занятые службой у императрицы, Магнус и Марион не могли уделить собственному сыну достаточного внимания. Оба стремились чаще бывать дома, но оба были поглощены войной и поручениями Северины. Сэр Кеннет не судил их: он прекрасно знал, что означало служить интересам империи — нельзя отказаться и нельзя выйти из игры. Всё это так, но всё это не делало лучше жизнь их единственного ребенка.

Сэр Кеннет был другом семьи и дальним родственником Синего барона. Подобно Магнусу, он посвятил свою жизнь военным походам и службе, и так и не обзавелся семьей и детьми. Поступком друга, его женитьбой на простолюдинке сэр Кеннет восхищался. Сам он вряд ли сумел бы пережить и подчинить себе мнение общества, дворцовой знати, заставить считаться со своим выбором, и не побояться рискнуть ради этого своей репутацией.

Впрочем, самой леди Марион сэр Кеннет восхищался ничуть не меньше. Сильная, гордая, она боролась за своё право на счастье так, как умела, используя для этого все данные ей природные таланты: воинский, позволивший ей заслужить уважение среди рыцарей; умственный, который помог ей быстро овладеть грамотой, науками и искусством придворных игр; и чисто женский, который околдовал Магнуса, удерживая его любовь и интерес десять лет. Марион невероятным образом сочетала в себе мужскую силу и женскую красоту, грубость и ласку, ум и интуицию, змеиное коварство и материнское великодушие, и эта гремучая смесь просто сводила с ума.

Сэр Кеннет был уже немолод, но он сумел оценить и одобрить выбор друга, а с появлением на свет племянника — Синего баронета Михаэля — старый рыцарь и вовсе пленился этим удивительным семейством. Став названным отцом для новорожденного, сэр Кеннет стал проводить в замке Синего барона больше времени, чем в собственном имении, а со временем — по многократным просьбам Магнуса и Марион — и вовсе перебрался жить к родственнику, посвятив остаток дней воспитанию возлюбленного чада.

Михо рос послушным, интересующимся мальчиком. Улыбчивым, любящим игры, как все отроки его возраста, но в то же время с этим не по-детски тяжелым взглядом серьезных темных глаз, который подчастую сложно было выдержать даже самому сэру Кеннету.

Пока в замке находились эта бесшабашная парочка, Фео и Фло, Михо скучать не доводилось. Редко кто из господ дозволял бы своим чадам играть с простолюдинами, но кто-кто, а Синяя баронесса была начисто лишена подобных предрассудков. В то же время Михо отводилась значительная часть времени на обучение, и за этим Марион, даже находясь на другом конце империи, следила особенно зорко.

Сэр Кеннет отговаривал Марион от того, чтобы брать с собой этих оборванцев, особенно Фео, уследить за которым было совершенно невозможно, но первая помощница императрицы настояла на своем, будучи абсолютно уверенной в том, что чопорная обстановка имперского дворца могла пойти им на пользу.

Старый рыцарь с трудом поднялся, и, стараясь ступать потише, покинул опочивальню. Михаэль спал, чему-то улыбаясь во сне, и сэр Кеннет в очередной раз подумал, что Синяя баронесса — очень несчастная женщина. Не видеть этой улыбки, не видеть этих горящих глаз, не радоваться его первым успехам, не разделять все мелкие, но такие важные для ребенка проблемы и вопросы, не быть рядом, когда Михо болеет, не испытывать благодарных объятий доверчивых рук и не слышать звонкий детский голос…

Определенно, сэр Кеннет считал себя гораздо более счастливым человеком, чем леди Марион. Михаэль наполнил смыслом его одинокую жизнь, и Кеннет надеялся только, что этой жизни, вопреки нерадостным прогнозам лекарей, хватит — ещё немного, ещё чуть-чуть — чтобы Михо успел вырасти, окрепнуть и уже не нуждаться в его защите.

Вечер начался пышно. Очередной бал в этот раз был приурочен ко дню рождения крон-принца Аверона, будущего императора Таира. Коронация должна была состояться в течении ближайших месяцев, чтобы Авероном мог править мужчина. Северина достойно подготовила наследника, сам Нестор Ликонт признавал это: Таир производил впечатление дальновидного, расчетливого и трезвомыслящего политика, и в то же время, подобно сестре, он был не лишен того тонкого обаяния, которое так нравилось народу. Нестор мог только порадоваться, что у него есть шанс изучить будущего императора и, возможно, наладить первый контакт.

Крон-принц Андоим воспользовался временной передышкой между танцами, пригласив принцессу Таиру освежиться, и обе августейшие особы скрылись на веранде. Это вызвало шквал возбужденных голосов в бальном зале: должно быть, сейчас состоится важный для двух держав разговор.

Императрица Северина не скрывала удовлетворения на холеном, надменном лице. Партия близилась к завершению, направляемая её рукой. Не раз и не два со сдержанной улыбкой обращалась она к принцу Оресту и герцогу Ликонту, находившихся, согласно этикету, подле её трона, одобрительно смотрела на неприкрытый флирт Нивелийской леди Августы, направленный на валлийского генерала. Сам Нестор терпеливо скрывал раздражение от такого назойливого внимания, но это не мешало ему раздаривать улыбки направо и налево, безошибочно определив, что от его поведения с настойчивой дамочкой зависит его репутация во дворцовых кругах Аверона.

Синяя баронесса тоже была здесь. Чуть позади трона, почти рядом со стражей, достаточно близко, чтобы услышать обращение императрицы, но достаточно далеко, чтобы не находиться в круге приближенных благородных особ. Как и прежде, с ней никто не заговаривал, не делился сплетнями, не приглашал на танец. Она стояла во главе бального зала, среди толп наряженых придворных и гостей, но казалась более одинокой, чем если бы вышла на поле боя одна против целой армии противника.

Нестор бросал на неё мимолетные взгляды, стараясь, чтобы этого не заметила прилипнувшая к нему леди Августа, и с каждым разом всё больше убеждался: он ничего не сумел сделать, чтобы лишить её колдовских чар. Проклятая ведьма оставалась по-прежнему хороша.

Стараниями камеристки черные волосы были уложены так, что, как ни приглядывался Ликонт, он не мог увидеть нанесенных повреждений. Сапфировые камни блестели в черных прядях, и синее с золотом платье облегало крепкую фигуру, выгодно подчеркивая все её женские достоинства. Взгляд то и дело останавливался на белой шее, которую обхватывало сапфировое колье, на высокой груди, выразительно очерченных губах…

А её взгляд! Во имя Единого, многое отдал бы Ликонт, чтобы заполучить такой взгляд — слегка насмешливый, чуть высокомерный, и в то же время бесконечно понимающий — немногие обладали бы подобной выдержкой после пережитого позора. Она держалась превосходно! Под косыми взглядами придворных, под ядовитыми фразами, под ехидными смешками со стороны. О Единый, как она держалась…

Он жаждал видеть её уязвленной, раненой, больной, униженной, предпочитал испытывать к ней презрение, жалость — что угодно, только не то, что то и дело возвращало его взгляд к ней. Да, он победил в первом раунде, но война продолжалась, и, похоже, баронесса не спешила выкидывать белый флаг.

— Скажите, герцог, — Нестор улыбнулся, почтительно склоняясь перед императрицей, — правду говорят о вашем поединке с леди Марион? Вы и в самом деле настолько искусный воин?

— Генерал Нестор Ликонт — один из лучших фехтовальщиков Валлии, — улыбнулся принц Орест, поглядывая на друга. — Я наслышан о мастерстве леди Марион, но в каждом поединке есть доля случая, не так ли?

Императрица нетерпеливо обернулась, но выискивать глазами верную помощницу не пришлось: Марион уже стояла по левую руку Северины, в той же неизменной позе, одна рука поверх другой, сжимающей дамский веер как рукоять одноручного меча.

— Баронесса, — обратилась к ней императрица, — ведь поединок носил дружеский характер, не так ли?

— Генерал Ликонт пожелал проверить, способен ли он ещё на рыцарские подвиги, или ему следует навсегда попрощаться с былой славой и ограничиться бумажной работой, — с тенью иронии отвечала Синяя баронесса.

Нестора не обманула легкая полуулыбка на её губах: взгляд темных глаз оставался ледяным. Мысленно он уже давно вцепился ей в горло и выжал всю жизнь из проклятого тела, всю жизнь, по капле, вырвал сердце из груди, позволяя ей безжизненно рухнуть в пыль — в жизни герцог лишь обворожительно улыбнулся в ответ.

— И? — с восторгом заглянула ему в лицо леди Августа, почти прилипнув к его руке.

— К сожалению, — улыбаясь широко и непринужденно, ответил Нестор, — или к счастью, мастерство камеристки баронессы таково, что нет никакой возможности увидеть результат проверки.

Леди Августа с готовностью захохотала, обмахиваясь веером и бросая призывные взгляды на статного герцога. Она уже давно пресекла попытки других дам заманить Ликонта в свои сети, ясно дав понять, кому приглянулся валлийский генерал. Остерегаясь черного языка Августы и её высокого положения при дворе, придворные дамы решили обойтись малым — вниманием герцога во время званых обедов и ужинов, чем лезть на рожон.

— Вы сделали это нарочно, герцог? — чуть приподняла бровь императрица, и вцепившиеся в подлокотники кисти рук побелели. — В самом деле?

Нестор почтительно склонил голову: мстительность Северины давно стала притчей во языцех среди аверонской и валлийской знати. Леди Марион, кем бы она ни была и как бы к ней не относились при дворе, императрица считала почти своей собственностью, а непочтительное обращение с собственностью — это уже личное дело Северины.

— Как уже сказал его высочество принц Орест, в каждом поединке есть доля случая, — примирительно проговорил он, отмечая, как презрительно поджались при этом губы Синей баронессы. — Знаю, что Аверон склонен считать Валлию варварской страной, но, право же, ваше величество, я счел бы подобное поведение для себя недопустимым.

— Значит, дело случая, — усмехнулась Северина, и взгляд её немного потеплел. — Так, герцог?

— Совершенно верно.

— Леди Марион? — императрица чуть повернулась к своей помощнице.

— Если генерал так говорит, значит, так и есть, — ровно ответила Марион, не отрывая глаз от Ликонта.

— Прекрасно! — Северина выпрямилась, и глаза её победно сверкнули. — Значит, это можно счесть лишь эпизодом, верно? Дело случая, дружеский поединок неугомонных полевых рыцарей, — императрица сдержанно улыбнулась, довольная тем, как ей удалось выставить ситуацию.

— Совершенно верно, — повторил Нестор, весь монолог не сводивший глаз с Марион. — В подтверждение этого я прошу у леди Марион оказать мне честь, — герцог раскрыл ладонь, протягивая руку Синей баронессе. — Дружеский танец. Леди Марион?

Августа выдавила нервный смешок, злобно сверкнув глазами. Принц Орест ухмыльнулся, посмотрев на друга, и в свою очередь предложил руку Нивелийской леди, увлекая польщенную таким вниманием Августу в центр зала.

Марион молча протянула руку навстречу протянутой ладони герцога. На такое открытое предложение, на глазах у половины зала, под настойчивым взглядом императрицы Северины, она просто не могла ответить отказом.

Насмешливые синие глаза Нестора смотрели на неё, почти ощупывали, контролировали каждое движение, изучали каждую черту — проницательный генерал никогда не совершал необдуманных поступков. Быть может, просчитался один только этот раз…

И она вложила свою кисть в его ладонь.

Небеса не разверзлись у них над головами, гром не грянул, ночь не стала днем — но генерал Нестор Ликонт шел бок о бок с Синей баронессой Марион, и держал её ладонь в своей руке.

Несколько шагов к центру зала — не расстояние, и целая пропасть, когда твой враг идет рядом с тобой. Марион ощущала его звериную мощь, в каждом движении, каждом шаге, опасность, исходившую от сильного тела, видела насмешливый прищур синих, как море, внимательных глаз. Генерал Нестор Ликонт решил закрепить успех этим танцем, дать ей прочувствовать собственное поражение — но как же он ошибался, как ошибался этот самоуверенный мужлан, этот валлийский варвар!..

Марион коротко улыбнулась, разворачиваясь к нему лицом.

Нестор ощутил, как прохладная ладонь касается его плеча, медленно соскальзывает вниз, на предплечье, прочерчивая дорожку вдоль напрягшегося мускула. Он положил руку чуть пониже её лопатки, чувствуя, как играют сильные мышцы под гладкой кожей — и притянул к себе, прижал, не давая ей вывернуться, отстраниться; замер, вдыхая уже знакомый аромат лесных трав — аромат её волос.

Зазвучала музыка; пары вокруг них начали медленные движения — и тогда лишь Нестор опустил левую руку, накрывая её пальцы своими. Дернул, приказывая её кисти подняться вместе с ним, сжал запястье, до боли проворачивая в своей руке.

Марион тихо выдохнула, не проронив ни звука — и это упрямое молчание, эта несгибаемость, эта ледяная выдержка окончательно вывели его из себя.

Он прижал её крепче, впиваясь пальцами в незащищенную кожу над корсетом, стиснул зажатую в другой руке посиневшую кисть. Как ему надоела эта непробиваемость, это непокорство! Неужели ведьма и в самом деле думает, что в силах тягаться с ним — тайным советником, одних из самых влиятельных людей Валлии, а теперь, возможно, и Аверона тоже? Кто она против него? Пустое место! Простолюдинка, возомнившая, что её когда-либо примут в высшем обществе. Теперь, без одурманенного её чарами мужа, без Синего барона — кто она? Верная помощница императрицы, её цепная псина… но Нестор прекрасно знал, что незаменимых людей не бывает. Сколько потребуется Синей баронессе, чтобы прийти к этому же пониманию? О, он ей поможет! Северина определенно благоволит ему, немного же усилий придется приложить, чтобы Марион навсегда изгнали со двора! Униженную, растоптанную, выброшенную за ненадобностью, как использованную половую тряпку… Прямая ей дорога в разбойничью шайку, на самое дно!

— Ненавижу…

Она всё-таки вздрогнула, не выдержав боли, подняла на него огромные темные глаза. Нестор начал движения, медленные, сдержанные, полные страстного и ненавистного ему желания. Эта опасная страсть погубит его, определенно погубит. Нестор всегда считал себя здравомыслящим, даже холодным мужчиной, способным обуздать низменные порывы. До того самого памятного поединка, до овладевшего им безумия при виде рассыпавшихся по латам чёрных волос…

Проклятая женщина! Ведьма!..

Он дернул её на себя, уводя от столкновения с другой парой, закружил, резко, порывисто, заставляя её путаться в движениях, не успевая подстраиваться под неровный темп. Она едва не упала на него, качнувшись вперед и почти прижимаясь виском к его подбородку.

— У тебя нет причин ненавидеть меня, — тихо произнесла Марион, пошатнувшись в танце. — Пока что нет. Генерал…

Нестор отпустил её — лишь на миг — заставляя войти в разворот, прокрутиться под его рукой. Никогда, никогда власть над женщиной не доставляла ему столько удовлетворения, столько мстительного удовольствия. Он мстил за собственную слабость, за отметину, оставленную её рукой, мстил в качестве предупреждения, забываясь всё больше от лесного запаха этой страшной и влекущей женщины.

— Но я помогу тебе, — снова шепнула Марион, и её пальцы стиснули его плечо с неменьшей силой. — Клянусь, я помогу тебе увидеть мир моими глазами… Ты станешь дышать ненавистью, генерал, и харкать желчью…

Ему показалось, что рука её, впившаяся в предплечье, прокалывает его кожу, тонкой иглой забираясь под ткань камзола. Нестор вздрогнул, заглядывая в бездонные темные глаза, но не стал отстраняться. Наоборот, он закрутил женщину, уводя от других пар, всё крепче прижимая к себе. Воспользовавшись танцевальным движением, чуть опустил руку, сжимая пальцы на скрытой шнуровке корсета, дернул, едва не вырывая клок материи.

Танец вновь повернул их к другим парам, и рука Ликонта вернулась под лопатку женщины.

— В чем дело, генерал? — чуть запыхавшись от дикого танца, спросила Марион. Губы ведьмы чуть изогнулись в победной улыбке, щеки разрумянились. — Разучились обращаться с дамами? После долгих лет войны уже не знаете, что делать, когда в объятиях настоящая живая женщина?

Нестор вспыхнул. Зоркая ведьма всё видела — и наверняка ощущала. Его желание, ненавистное, постыдное и подавляемое, его горячие ладони, бисеринки пота, выступившие на висках.

— Ты пожалеешь, — тихо пообещал он. — Ты тысячу раз пожалеешь… ты лишишься не только своих косм, ведьма, я лишу тебя всего…

— Волосы — это всего лишь волосы, генерал, — мягко улыбнулась Марион, и от этой победной улыбки, этого абсолютного принятия ситуации и полном отсутствии какого-либо сожаления об утраченном Нестор понял, что уже бесповоротно сходит с ума. — Они отрастут. А вот получится ли восстановить утраченное у вас — это вопрос…

Генерал хмыкнул: он терпеть не мог пустых угроз. Наивная, пустая простолюдинка, чем она может угрожать ему? Не в её силах пошатнуть его положение при дворе, не в её силах опозорить его — не было ничего, что могло бы опорочить герцога — и вряд ли она доберется до единственного человека, который ему дорог. Любимая сестренка спрятана так далеко, что даже будь у Марион легион в распоряжении и знай она, где искать, ей не взять горного монастыря приступом.

Но этот взгляд… победный взгляд… что же он упускал?..

— В чем дело, генерал? — Марион остановилась, пропуская танцующую пару мимо себя, заглянула ему в глаза. — Вам нехорошо?

И тут только Нестор с оторопью понял, что не может удержать её, не может стиснуть в объятиях, как это было весь танец, не может даже пошевелить правой рукой — там, куда вонзились её ногти, до боли раздирая кожу. Значит, не показалось…

— Может, вам стоит выйти на свежий воздух? — Марион заботливо заглянула в стремительно побледневшее лицо, поддержала герцога под локоть, уводя с площадки.

Музыка остановилась, танцевавшие пары распались, апплодируя друг другу, и их уход оказался не так незаметен. Их проводили шушуканием и долгими взглядами, и под ухмылки придворных они вышли на веранду, прошли мимо уединившихся парочек, уходя от огней дворцовой залы в роскошные императорские сады. Кое-где горели фонари, но в буйных зарослях диковинных цветочных кустов, то и дело образовывавших уютные тупички, было почти темно. В один из тупиков, где стояли полукругом пустые скамейки, и завела пошатывавшегося Нестора Синяя баронесса.

Марион быстро огляделась, и рывком развернула бледного, ослабевшего герцога лицом к себе.

— Ненависть, генерал — это когда теряют нечто очень важное! — прошипела она в белое, как мел, лицо. — Ненависть — это когда это самое важное нельзя вернуть… Ты и понятия не имеешь, что такое ненависть! Я мечтаю, что когда-нибудь, — Марион вцепилась двумя руками в его камзол, встряхнула безвольного, едва державшегося на ногах Ликонта, — когда-нибудь ты сгоришь в самом сердце преисподней! Когда-нибудь, Ликонт, мы встретимся там, и ты поймешь, что такое ненависть!

Она отпустила его камзол и, подняв юбки, ударила ногой в живот. Ослабевший герцог рухнул наземь, распластавшись по ухоженному песку тропинки, и Марион ещё несколько бесконечно долгих мгновений смотрела на бессознательное тело.

Затем развернулась и быстрым шагом, не обернувшись ни разу, вернулась во дворец.

— Предполагается, что я должна ответить согласием.

— И всё же я надеюсь на большее. Я надеюсь заслужить вашу любовь, принцесса Таира.

Таира смотрела на склонившегося к её руке крон-принца Андоима, минуту назад сделавшего ей предложение — руки, сердца и всей Валлии. Мать ясно дала понять, какой ответ требуется, и Таира изо всех сил пыталась верить в то, что говорит.

— Вы красивый мужчина, — Таира несмело улыбнулась, глядя на выпрямившегося крон-принца, — будущий король. Этого достаточно, чтобы вызвать во мне симпатию. Когда я смогу узнать вас лучше, уверена… любовь придет.

Андоим растянул губы в улыбке, не сводя глаз с белокурой наследницы аверонского престола. Девочка не вызывала в нем никаких чувств, кроме раздражения. Хотелось сорвать с неё весь этот налет реннского двора, эту печать чопорного этикета, это лживое аверонское лицемерие, растоптать, бросить в грязь, видеть её унижение — вот чего заслуживает весь Аверон в целом, и она в частности — как его воплощение.

Но она так наивно ждала от него чего-то, так верила в эту свою эфемерную любовь, что ему захотелось поиграть с ней. Будет, о чем напоминать ей долгими супружескими ночами. О, как стыдно ей будет за собственные сопливые мечты!..

— Я постараюсь доказать вам… в самое ближайшее время, что мои чувства к вам сильны… и вспыхнули с того самого дня, когда я только увидел вас… я романтик, ваше высочество… Если бы я только мог вам доказать… — Андоим схватил хрупкую кисть Таиры для пущей убедительности, прижал к своей щеке, — я бы дарил вам розы каждый день…

— Розы! — ладонь в его руках дрогнула, Таира вырвалась, глядя широко распахнутыми, доверчивыми глазами на крон-принца. — Так эти розы — от вас? Красные розы! Это были вы?

Андоим едва сдержался, чтобы не уставиться на неё в ответ. Какие розы? О чем она? Девчонке кто-то тайком дарил цветы? Какой позор! Малышка, должно быть, окончательно сошла с ума от бесконечных мыслей про их грядущую свадьбу.

— Красные розы, — медленно повторил крон-принц, неуверенно улыбаясь. — Я подумал, что вам нравятся красные розы. Я не хотел, чтобы вы догадались, от кого они.

— Так это были вы, — как завороженная, повторила Таира, и в этот момент серые глаза светились необыкновенным, неземным светом. — Я не… то есть… я не думала…

— У вас так много ухажеров? — неприятно усмехнулся Андоим.

— О, нет! Что вы! — принцесса вспыхнула, спохватилась, протянула руку ему навстречу. — Нет! Просто… я не думала… что вы такой… такой…

— Какой? — Андоим склонился ближе, положил руки на хрупкие плечи. — Такой?..

Маленькая глупая девчонка! Как она тянулась к нему, как ждала ласки! Что ж, он может подарить ей — всего один поцелуй, всего один, первый и последний, раз.

Таира закрыла глаза, подчиняясь опытным губам, доверчиво прижалась к будущему супругу. Она всё ещё сомневалась, отказываясь верить услышанному — но, быть может, Августа права? Если не крон-принц, то кто? Это он, вот он, её тайный возлюбленный! Вот он, её судьба… и то, что чужие губы кажутся жесткими и неприятными — лишь её вина, ведь она так неопытна… она привыкнет, она научится его любить. И это гложущее сомнение… ей надо вырвать его из своего сердца, и сразу станет легче…

Красные розы…

Возвращение Марион в зал осталось незамеченным. Все шумно праздновали возвращение крон-принца Андоима и принцессы Таиры, провозгласивших радостную весть. Гости и придворные салютовали, бурно приветствуя будущих короля и королеву Валлии, императрица Северина выглядела спокойной и довольной, будущий император, крон-принц Таир произносил торжественную речь.

Марион проскользнула между рядами пышно наряженных дам и господ, пробираясь к императорскому трону. Там, подле Северины, стоял слегка запыхавшийся от долгих танцев принц Орест, безуспешно выискивавший глазами своего друга. С приближением Синей баронессы принц заулыбался, вызвав завистливую гримасу на лице леди Августы, и с готовностью склонил голову, приветствуя подошедшую даму.

— Где же вы оставили нашего герцога, леди Марион? Я начинаю беспокоиться! Уж не пал ли он в неравной борьбе с вашими чарами?

— Ваше высочество, — Марион встревоженно поклонилась принцу, обернулась к императрице, — ваше величество! Мы вышли с герцогом освежиться в парк, и внезапно… я даже не успела его поддержать, ему стало нехорошо… я оставила его там, и побежала за подмогой! Самое ужасное… я видела, как по тропинке ползет каракут!

— О Единый! — императрица даже приподнялась на троне. — Укус этого паука может быть смертелен! Вы уверены?..

— Боюсь, что так, — Марион беспомощно развела руками. — Нужно поспешить, пока его светлости не стало хуже!

— Сэр Дейл, — принц Орест сделал короткое движение рукой, призывая одного из валлийских старших офицеров, — возьмите подмогу и следуйте за леди Марион! Его светлости герцогу Ликонту плохо, нужна помощь!

— Генералу? — ошарашено уточнил офицер. На его памяти Нестор Ликонт ни разу даже не чихнул, а уж он служил у молодого генерала под боком все годы войны. — То есть… так точно, ваше высочество!

Сэр Дейл махнул младшим офицерам, и притихшие гости проводили их военную делегацию бурными обеспокоенными возгласами и красноречивыми взглядами. Сплетни обрастали подробностями уже сейчас, хотя никто не знал, что произошло.

— Сюда, — леди Марион шла быстрым твердым шагом, и придворные расступались у неё на пути, избегая смотреть в глаза: слухи о Синей баронессе витали не самые лестные, от самых страшных до самых омерзительных, и путаться у неё под ногами не решался никто. Быть может, позже, когда её не будет поблизости, когда её влияние на императрицу ослабнет, и она станет чуть слабее, чуть уязвимее… О, они будут рядом, они будут готовы, чтобы разорвать в клочья легендарную женщину-воина, чей жуткий характер давно стал притчей во языцех среди народа.

В сад выбежало едва ли не пол-зала; каждый стремился увидеть первым невероятное зрелище: дворцовая жизнь так скучна, что такие крупные события, как неприятность с валлийским генералом, надолго повиснет на языках самых отъявленных придворных сплетников и сплетниц. Возможно, длительность этих бесконечных пересказов побьет недавний позор, приключившийся с леди Марион.

Обо всем этом Синяя баронесса думала холодно и отстраненно, как размышляют о чем-то неважном, но неизбежном и непредсказуемом, как погода.

Нестор Ликонт лежал там же, где она его оставила: бесчувственный, неподвижный. Было так странно видеть его таким — это крупное, сильное тело, распростертое на песчаной тропе, это побледневшее волевое лицо, почти прозрачное, но по-прежнему спокойное, отстраненно-равнодушное. Почти то же, лишь насмешки не хватало в прищуренных синих глазах…

Нет, ещё рано судить о грядущем. Ещё слишком рано, но время всё идёт, идёт… уменьшая шансы светлого герцога на жизнь, увеличивая её шанс на победу.

— Генерал! Генерал! — припавший рядом с Нестором сэр Дейл повернул его голову к себе, вздрогнул, увидев в свете фонарей посиневшие губы. — Сюда! Помогите мне!

Леди Марион посторонилась, пропуская валлийских офицеров к телу генерала. Молча смотрела, как его поднимают, как сэр Дейл разгоняет столпившихся у скамеек любопытных гостей, и как всесильного Нестора Ликонта уносят на руках, точно ребенка — подальше от глаз и ушей придворного воронья…

Януш сидел в кресле, откинув голову на мягкую спинку. В руках доктор держал толстый фолиант по медицине, раздобытый во дворцовой библиотеке: ради него сделали исключение, позволив отобрать с собой книги для чтения. Немало способствовала этому особая настойка из валлийских лесов, которую лекарь преподнес пожилому лакею-библиотекарю — она помогала снять спазмы в желудке. С тех пор Янушу были всегда рады во дворце — вести среди прислуги разносились быстро; не раз и не два тайком просили его помощи горничные и лакеи, прибегая к услугам заезжего лекаря. Платы Януш не брал, но слуги всегда находили способ, чтобы отблагодарить доктора.

Нестор велел дождаться его с бала, и Януш ничего не имел против: в последнее время его слишком часто мучила бессонница, и провести остаток ночи за беседой с патроном было куда интереснее, чем коротать время в тишине собственных покоев.

Он держал книгу открытой, но едва смог прочесть главу: мысли возвращались к недавнему разговору с Ликонтом. Нестор был настроен решительно: у Синей баронессы не оставалось шансов против влиятельного герцога. Тайный советник короля Харитона обладал связями, которые наверняка и не снились леди Марион, и даже императрица Северина, похоже, прониклась к нему симпатией. Нестор собирался сыграть красивую партию, и вряд ли у леди Марион найдутся силы ответить ему.

Януш не хотел этой войны. Первая женщина, вызвавшая в нем такие чувства, не заслуживала мстительного удовольствия его патрона. Он готов был сделать всё, что в его силах, чтобы уговорить Нестора свести противостояние на нет. Но и ненависть леди Марион к генералу Ликонту тревожила лекаря ничуть не меньше: пусть баронесса не имела таких связей, как герцог, и не обладала подобным влиянием, но годы службы у императрицы наверняка научили её, как устранять врагов самыми различными способами. Януш уже ознакомился, работая на Ликонта, с многочисленными случаями отравлений ядами, с наемными убийцами, подстроенными несчастными случаями и даже заженным порохом в рабочем кабинете. Нет, он совсем не хотел, чтобы с Нестором случилось что-либо подобное.

Он поговорит и с ней тоже. Попробует объяснить, что эта черная ненависть погубит их обоих, что следует простить, забыть, жить, хотя бы игнорируя друг друга, просто жить — ведь именно этому учит Единый…

Двери распахнулись, ударяясь о стены, и задумавшийся лекарь подскочил в кресле, захлопывая книгу. Ворвавшиеся в покои офицеры внесли бесчувственного герцога внутрь, укладывая его на ложе, и Януш тотчас метнулся к Нестору, хватая его за запястье, нащупывая неровный пульс.

— Выйти, всем выйти! — махнул офицерам сэр Дейл, расширившимися глазами глядя то на бледного генерала, то на склонившегося над ним лекаря.

Принц Орест был последним, кто проскользнул в покои. Двери захлопнулись, оставляя перепуганного офицера, взволнованного принца и собранного, но побледневшего доктора внутри.

— Капитан, помогите мне.

Дейл метнулся к ложу, выжидательно глянул на лекаря. Януш не задавал лишних вопросов, и это радовало: готовность и абсолютная выдержка были именно тем, что могло спасти Ликонту жизнь.

— Нужно его раздеть. Быстро.

— Я помогу, — вызвался принц Орест, приступая к герцогу с другой стороны.

— Ваше высочество, — пропустил его Януш.

Он быстро подошел к серебряной миске с водой, умыл руки, приступая обратно к распростертому на ложе патрону.

— Что произошло?

— Они танцевали… с леди Марион, затем вышли в сад… — сбивчиво принялся пояснять принц.

— Его укусил каракут, — быстро вставил капитан Дейл, проясняя обстановку. Как человек военный, он сразу расставил приоритеты: подробности подождут.

— Так сказала леди Марион, — подтвердил Орест.

Януш вздрогнул, отрывая взгляд от иссиня-черной правой кисти Нестора, посмотрел на принца.

— В самом деле? — тихо спросил он. — Она так сказала?.. Капитан, принесите черную сумку из моих покоев, — не дожидаясь ответа, переключился лекарь. — Только быстро.

Сэр Дейл вылетел из опочивальни, хлопнув дверьми. В коридоре Орест заметил приставленную охрану из валлийских офицеров — мудрый поступок со стороны капитана, учитывая желающих полюбопытствовать, насколько плохи дела у герцога.

— Что с ним? — поинтересовался Орест, кивая на друга.

Януш провел несколько раз ладонями по лицу молодого генерала, по груди, вызывая вначале судорожные сокращения мышц, а затем самый настоящий озноб, принявший терзать могучее тело. Нестор вздрогнул, застонал, распахивая невидящие глаза и тотчас закрывая их. Януш перехватил правое запястье герцога, хлопнул по щеке. Принц широко раскрытыми глазами наблюдал за жестокими волнами, накрывавшими вспотевшее тело генерала, пытаясь подавить в себе суеверный страх от действий лекаря.

— Нестор, — позвал Януш, удерживая его руку. — Нестор!

Герцог застонал, поворачивая голову к лекарю, но глаз открыть не смог. Из горла вырвался сдавленный хрип, и Януш рывком поднял обессилевшего мужчину, почти усаживая на кровати.

Нестора вывернуло, и принц Орест, хотя и находился по другую сторону кровати, шагнул назад, тотчас споткнувшись о кресло. Августейший сел, едва не промахнувшись мимо сидения, и сглотнул, когда Януш вытер губы Нестора, осторожно укладывая его обратно на подушки.

— Что с ним? — хрипло повторил принц.

— Плохо.

Переспрашивать принц не стал: лекарь выглядел сосредоточенным, напряженным, даже мрачным. Януш перетянул бечевкой правую руку герцога чуть пониже локтя, положил ладонь на горячий лоб. Нестор метался на подушках, и такая резкая перемена — от полного бессилия обездвиженного тела до самой настоящей агонии, охватившей, казалось, всё его существо — непременно привела принца в ужас, если бы лекарь позволил ему.

— Ваше высочество, — негромко позвал Януш, — на столике, в кувшине, вода. Прошу вас…

Орест кивнул, подорвался, хватая указанный кувшин, протянул его лекарю.

Януш протянул руку с тряпицей под струю воды, выжал, поднося к пересохшим губам герцога — и почти тотчас отдернул её, разглядывая кусок ткани на свет.

— В чем дело? — принц встревоженно переводил взгляд с покрытого испариной Ликонта на нахмурившегося лекаря. — В чем дело, Януш?

Лекрь тихо выдохнул, удерживая тряпицу в дрогнувшей руке.

— Это… плохая вода, ваше высочество. Нужна свежая.

— Я сейчас! Велю принести!

— И кипяток… — добавил лекарь, не глядя на принца.

Орест размашисто шагнул к двери, и Януш поспешно отшвырнул тряпицу, выливая отравленную воду из кувшина в помойное ведро. Руки он ополоснул в чистой воде, с силой протирая сухим полотенцем. Принцу незачем знать правду. Януш мог только предполагать, что подсыпал в воду незнакомый лакей, которого он встретил в покоях накануне. Яд не имел запаха и, должно быть, вкуса тоже, но в свете свечей менял цвет воды. Доктор не стал спорить с собственной совестью, сложив два и два — похоже, Нестору просто не оставляли шансов выжить. Только что он сам, собственными руками едва не убил патрона.

— Януш…

— Я здесь, Нестор.

— Я-я…

— Нестор, — Януш склонился к самому уху обессилевшего от агонии герцога, крепко сжал почерневшие пальцы, — Нестор, я должен сделать это, иначе ты умрешь. Очень мало времени… заражение убьет тебя. Я должен. Просто… постарайся принять это. Я должен.

— Что с ним? Что с его рукой? — перепуганно спросил подошедший принц, разглядывая иссиня-черную, распухшую, фиолетовую кисть герцога.

— Влажная гангрена, — отрывисто ответил Януш, вытирая пот со лба впавшего в забытье герцога. — Придется ампутировать.

Орест хватанул ртом воздух, шагнул назад, оседая в кресло: враз ослабшие ноги перестали держать. Двери в покои распахнулись, пропуская сэра Дейла с черной лекарской сумкой в руках, и следом за ним — валлийских лакеев, принесших воду, чистые тряпки и кипяток.

— Свободны, — нетерпеливо отмахнулся от них капитан, оборачиваясь к Янушу. — Что вы делаете?

Януш молча достал инструменты, окуная их в кипяток, выложил на чистую ткань. Не отвечая Дейлу, достал из сумки пузырек и смочил губку, поднося её к носу герцога.

— Что это? — продолжал допытываться капитан. От зорких глаз военного не скрылись ни распухшая кисть генерала, ни приготовления доктора. — Вы… хотите…

— Да, — жестко ответил Януш, и капитан разом умолк. — И вы мне поможете.

Сэр Дейл больше не задавал вопросов. По приказу лекаря он вымыл руки и скинул камзол, приступив к ложу генерала и положив ладони ему на плечи. Януш закатал рукава, взяв в руки небольшой медицинский нож, сделал несколько быстрых надрезов на предплечье герцога, обложил руку тканью.

— Ваше высочество, вы можете выйти, — предложил Януш, доставая медицинский напильник.

Орест очнулся и мотнул головой, вслед за капитаном скидывая мундир и закатывая рукава.

— Я останусь, — твердо заявил принц, становясь у изголовья кровати. — Вам может понадобиться моя помощь.

Флорика вытянула руку, любуясь золотым браслетом леди Августы, пихнула брата под бок, ожидая реакции. Феодор недовольно пошевелился, разглядывая свою драгоценность — драгоценное колье из редчайших камней горных шахт Валлии.

— Януш его зовут, — мечтательно продолжила сестра. — Красивый такой, зеленоглазый…

— Януш, значит, — мрачно ответил близнец. — И чаво этот Януш, предложил с ним прокатиться?

— Нет, — вздохнула Флорика, проигнорировав собравшиеся в комнате тучи. — Не предложил. Даже имени не спросил, мерзавец! Я ужо выведала у слуг, где его покои — ну там, на валлийской стороне, аверонские господа туда не заходют, брезгуют, значит, ну а я ничаво, полюбопытствовала…

— Чо?!

— А чо? Я же говорю тебе, дурья башка — ну красивый он…

Фео едва удержался, чтоб не сплюнуть. На его памяти сестрица впервые такую околесицу несла, и ведь с такой рожей-то серьезной, смотреть гадко! А ну как и вправду околдовал её Януш этот?

— Лекарь он, говоришь?

— Да-да, — оживилась Флорика. — Слуги говорили, будто добрый, в помощи черни не отказывает, хотя самого герцога врачует, это те не шишки в лесу собирать! Подглядела я, значитца, за ним — ну как картинка, до чего ладный! Ну то есть к чему это я? Мысль у меня образовалась — больной сказаться, да к нему обратиться… А што? Горничная вона нивелийская так и сделала — да только раскусил её лекарь заезжий, говорит, ничо я у вас не вижу сурьезного, идите, мол, воздухом свежим подышите, авось полегчает, а мне с вами делать неча… Ну так я не горничная пустоголовая, я к нему с взаправдишной раной приду! Руку вона обварю кипяточком, всего делов. Што мне, руки ради него жалко? Свежее платье одену, духи у леди Марион стащу, набрызгаюсь… как думаешь?

— Думаю, — глухо прорычал Феодор, вскакивая с кровати, — что последние мозги ты растеряла! Где это видано, за мужиками, да ещё за валлийцами, бегать! Сдурела ты?!

— Сам-то хорош, — вспыхнула Флорика, усаживаясь на братской постели, — за принцессой своей волочишься, слюни подбираешь. Придумал — подглядывать из-за камина-то! Ты поджариться ради её высочества не боишься, а мне указывать вздумал? Я ить не на прынца нацелилась, на дохтора! И посимпатичней Януш прынцев всех, вместе взятых! Ты ж не видел его ни разу, Фео! Красивый такой, и глаза добрые, светом так и лучатся… а какая улыбка у него, какая улыбка, Фео! Ой, да тебе такую никогда и изобразить-то не удастся, хоч всю жизнь перед зеркалом простой!

Феодор с оторопью посмотрел на горящую праведным гневом сестру, стиснувшую кулаки, выдохнул воздух через сцепленные зубы, и медленно опустился на табуретку.

— Будь проклят тот день, когда мы прибыли в Ренну, — тихо пробормотал он.

— Да ладно тебе, — мигом пришла в себя Флорика. — В замке Синих баронов ты бы такой красоты не встретил… не жалей, Фео… а с бусами чо делать-то будешь? — кивнула на драгоценность Флорика, которую Феодор по-прежнему сжимал в руках.

— Таире отдам, — глухо выдавил Фео. — Пусть это будет ей моим последним подарком.

Лихорадка оставила обессилевшее тело лишь спустя сутки. Нестор метался в бреду, выкрикивал ругательства, проклинал и угрожал, не приходя в себя.

Януш слушал.

Немногим мог он помочь патрону — теперь всё зависело лишь от него самого. Лекарь менял повязки, пытался унять жар, снять боль, но бороться с воспалением герцогу пришлось самому. Заражение удалось остановить, но Нестор лишился правой руки, и Януш и представить себе не мог, как отреагирует молодой генерал на подобное известие. Бывший лучший фехтовальщик Валлии, не признававший другого оружия, кроме верного двуручника — как ему жить, зная, что отныне о турнирах и битвах придется забыть? Повесить уже бесполезный двуручный меч на стену, чтобы никогда больше не вспоминать о нем?

Это было жестоко, и Януш не мог не признать этого. Это было бесконечно жестоко с её стороны, цинично и равнодушно — то, как она выставила это, то, как она шла к своей цели. Более того — весь дворец теперь представлял собой сплошную опасность, и в каждом незнакомом лице Януш видел теперь наемного убийцу или отравителя.

Воду и пищу Януш проверял лично. Более того, не покидал покоев герцога ни на минуту, не доверяя даже валлийским офицерам, несшим по приказу капитана Дейла круглосуточную вахту у дверей.

Принц Орест заходил несколько раз, смотрел на друга со смесью страха и неуверенности, но в конце концов уступил просьбе лекаря и согласился ждать, пока герцог не придет себя, и не тревожить больного попусту.

Крон-принц Андоим не зашел к тайному советнику своего отца ни разу. Януш был особенно рад этому, теперь, когда Нестор не мог защитить его от пристального внимания августейшей особы, но и не мог не признать, что исходила подобная неучтивость от крайней неприязни, которую крон-принц даже не потрудился скрыть. Пожалуй, Андоим был единственным, на кого не распространялось влияние герцога: с момента вхождения его на престол положение Ликонта при дворе могло пошатнуться.

Боль ампутированной конечности была настолько сильна, что Януш и не пытался снять её полностью. Что-то он мог взять на себя, но с остальным герцогу приходилось бороться самому. Лихорадка отпустила его, и Нестор лишь стонал время от времени, продолжая бормотать невнятные угрозы.

Януш промокнул выступившую испарину на лбу генерала, пересел обратно в кресло, положив руку на отложенный трактат о явлениях природы. Чтение не давалось ему и на этот раз: Януш старался не сводить глаз с друга, отмечая стадии его выздоровления.

Нестор поправится — он уже не сомневался в этом. За прошедшие сутки друг мог сгореть от лихорадки, заражение могло подняться выше, попасть в кровь — но этого не произошло, и мало-помалу Нестор отвоевывал у смерти своё право на жизнь. Он боролся с таким звериным упорством, порываясь встать на ноги, рыча, сходя с ума от боли и бешенства, что Януш был почти уверен — к вечеру патрон придет в себя. Неплохо, учитывая, что зачастую в подобных случаях люди погибали, не доживая до ампутации.

Януш сокрушенно покачал головой: леди Марион недооценила герцога, его здоровье и его злость. Нестор Ликонт не умел сдаваться и проигрывать. Доктор даже думать не хотел, что их ждет с его пробуждением.

— Януш…

— Я здесь, Нестор.

Лекарь опустился подле ложа, перехватил ищущие пальцы герцога.

— Такая… боль… что… с моей рукой?.. — голос Нестора был почти неслышным, как сухой шелест веток в имперском лесу.

Януш сглотнул, глядя, как дрогнули веки генерала.

— Прости меня, Нестор, — заговорил он, прижимая их сцепленные руки ко лбу. — Прости, я не смог… Так было нужно. Ты жив, и это главное. Это главное…

Левая рука дернулась в его ладонях, Ликонт распахнул глаза, вздрогнув всем телом.

— Прошу тебя, лежи, — лекарь положил руки на плечи герцога, пытаясь удержать его на месте. — Тебе нельзя вставать, отдохни хотя бы до заката. Нестор!

Нестор зарычал, упираясь единственной рукой, подтянулся, правым локтем отпихивая доктора, и тотчас вскрикнул от боли.

— Януш!!!

Лекарь ухватил его за плечо, пытаясь уложить обратно, но герцог всё ещё боролся, не желая закрывать воспаленные, горящие глаза.

— Что ты сделал с моей рукой?! Убью, я убью тебя за это!!!

— Ты бы умер, не сделай я этого! — попытался образумить друга Януш, беспомощно озираясь на двери.

Сэр Дейл заходил утром, но большую часть времени проводил рядом с крон-принцем, оставшись теперь последним боеспособным телохранителем наследника Валлии. Януш понимал, что раньше вечера капитана ждать не стоит, но его помощь не помешала бы здесь и сейчас, ведь удержать тяжелого, буйного, сильного, несмотря на значительную потерю крови и перенесенную лихорадку, молодого генерала доктору оказалось не под силу.

— Ведьма, проклятая ведьма!!! Это её рук дело, Януш! Это она… шлюха, паршивая шлюха!

Януш вздрогнул, отпуская генерала. Всегда державшего себя в руках, прекрасно владевшего собственными эмоциями и не допускавшего ни единого бранного слова в своем присутствии герцога словно подменили. Болезнь стирает все мыслимые и немыслимые границы, похищает надежду, сжигает веру — уничтожает всё, что есть светлого в человеке. Он прекрасно это знал, видел каждый раз, когда тяжело больной умирал у него на руках — но совершенно не хотел слушать всё это сейчас.

Герцог уже почти выбрался из-под вороха пропитавшихся его болезненным потом покрывал, когда Януш смочил тряпицу в растворе, поднося её к носу друга. Ликонт вдохнул, раз, другой, попытался отпихнуть доктора и не смог, бессильно падая на подушки.

— Я найду её… слышишь?! — невнятно продолжал Нестор, борясь с дурманом, то закрывая, то открывая потемневшие глаза. — Я найду её! Сейчас же! Ты!!! Ты… моя рука…

— Я знаю, — мягко проговорил Януш, вытирая липкий пот с побледневшего лба герцога, — я всё знаю. Спи, тебе надо набраться сил.

— Моя рука… сволочь… грязная сволочь… моя… рука… моя… Марион…

— Тебе нельзя волноваться, — Януш протер влажной тряпицей пересохшие губы друга, влил несколько капель, — не сейчас. Отдохни.

Нестор застонал, тяжело, с надрывом, и Януш догадался, что означал этот стон: молодой генерал, уже падая в забытье, понял окончательно и бесповоротно, чего лишился. И этот стон, стон раненого зверя — как звон колокола, прощание, принятие и осознание — останется в его памяти на всю жизнь.

— Она заплатит… — прошептал Ликонт, уже не открывая глаз. — Всем, что… у неё есть… Больно… как же… больно…. Верь мне, Януш… эта ведьма… заплатит…

Лекарь присел рядом, положив ладони на изувеченную руку патрона. Друг медленно впадал в наркотический сон, продолжая неслышно шевелить губами, и Януш сосредоточился, пытаясь снять разбуженную резкими движениями боль.

— Я тебе верю, Нестор. Я тебе верю.

Таира прислонилась спиной к закрытым дверям, прикрыла глаза, пытаясь унять бьющееся в груди сердце. Разговор с матерью о грядущей свадьбе дался ей с трудом. Северина была как никогда лаконична и непреклонна; каждый момент церемонии проговаривался вновь и вновь, а во время перерывов императрица заводила разговор по душам о долге любой королевы — рождении наследника мужского пола.

— Пока ты не родишь сына, ты не вправе называться королевой, — жестко говорила Северина. — Это твой долг, Таира, и пока ты его не выполнишь, ты никто. За твоей спиной будут сплетничать придворные, народ Валлии не признает своей королевой, а муж в конце концов начнет презирать за то, что ты не в состоянии исполнить свою женскую роль в этой жизни. Не надо переживать, дочь. Я смогла, ты сможешь тоже, ничего сложного в этом нет. Это первое, о чем ты обязана позаботиться, ведь именно рождение общего наследника укрепит наш мир с Валлией.

— Вы уверены, мама, что валлийцы хотят мира? — тихо спрашивала Таира. — Когда я смотрю на них, мне кажется, будто их доспехи пропитаны кровью наших воинов, а оружие всегда наготове…

— Откуда такие мысли? Избавься от них, Таира! Не забивай себе голову, это не твоя забота. С рождением сына у тебя появится столько обязанностей, что у тебя не останется времени на подобную чепуху. Должно пройти время. Для решения этих проблем есть твой брат, император Таир, и твой будущий муж, король Андоим. Надеюсь, мир продлится достаточно долго, чтобы тебе не нужно было заниматься тем, что тебе не положено делать. А теперь повтори мне слова заключительной клятвы у алтаря…

Таира прижала ладони к вискам, шумно выдохнула, открывая глаза. Столик у окна — первое, куда падал её взгляд, как только она добиралась до опочивальни днем, и первое, на что она смотрела утром, едва проснувшись после наполненной ночными страхами ночи. Тайный возлюбленный исправно приносил розы все эти дни, что валлийцы гостили во дворце. Это была её тайна, её секрет, её загадка — проводить день в раздумьях, кто же мог пробираться в её покои и каким образом на столе появлялась красная роза. Как только мысли возвращались к одинокому цветку у окна, нотации матери чудесным образом переставали угнетать, шушуканье придворных за спиной становились тише, а солнце за окнами дворца светило ярче и радостнее. И вот — вечер, когда принц Андоим сделал ей предложение…

Принцесса не смогла бы объяснить, почему после того, как её будущий супруг признался, ей не стало легче. Быть может, оттого, что пропала интрига, исчезло воздушное ощущение чуда?

Таира сощурилась, вглядываясь нечто сверкающее, почти звенящее в ярких солнечных лучах, отбрасывающее дивные блики на стены…

Она оторвалась от дверей, медленно подходя к столику. На этот раз возлюбленный принес не розу. Удивительной красоты ожерелье переливалось всеми гранями прозрачной, как хрусталь, россыпью мелких драгоценных камней, подобных которым Таира никогда не встречала. И в самом центре, хитросплетением сиреневых, нежных нитей, выплавленных из цельного камня, мастер изобразил блистающее сердце, чье мягкое сияние завораживало, увлекало в маскарад спрятанных внутри огней…

Она осторожно, кончиками пальцев подцепила украшение, подходя к зеркалу. Подняла руки, аккуратно застегивая ожерелье, несмело улыбнулась своему отражению. Хороша она была, нет, правда, хороша. И этот подарок… казалось — прощальный, последний подарок её выдуманного возлюбленного… шел как нельзя лучше к её сиреневой шали, к её серебристым волосам, белому платью…

Двери приоткрылись, впуская одну из приближенных дам.

— Вас желает видеть его высочество принц Андоим, — негромко сказала она, и Таира поспешила покинуть опочивальню.

С радостным возбуждением спешила она в кабинет, где, по обыкновению, дожидался её жених. Нынче должны были они отправиться на конную прогулку вдоль парка, но мать задержала её, и Андоиму придется подождать ещё немного, пока она не сменит платья.

— Ваше высочество, — нежно позвала Таира, останавливаясь в дверях.

Крон-принц, дожидавшийся её в кресле, поднял голову и застыл. Его лицо отразило нечто непонятное — ничего похожего на те чувства, которые она ожидала и к которым была готова — ни восхищение, ни радость, даже не вежливую улыбку — самый настоящий откровенный шок. Он даже подниматься не стал — просто смотрел, как завороженный, на блиставшее на её шее свадебное ожерелье.

Приближенная дама поклонилась и вышла, плотно закрыв створки дверей. Андоим переводил ошарашенный взгляд с украшения на прекрасное лицо принцессы, не в силах вымолвить ни слова.

— Ваше высочество, — повторила Таира, смущенная такой реакцией. — Вы удивлены? Я решила примерить ваш подарок. Это так восхитительно, правда, ваше высочество. Я подумала… вам понравится, если я одену его. И ещё я хотела поблагодарить вас. За все эти дни, наполненные сказкой, за эти красные розы, и за это прекрасное украшение, как венец нашей любви… Вы и вправду… настоящий романтик…

Андоим опомнился, рывком поднялся, приближаясь к невесте.

— Я подумал, вам надоели цветы, — с трудом выдавил он, включившись в игру. — Вам и правда нравится?

— О! О, конечно, — облегченно выдохнула Таира: крон-принц снова стал похожим на прежнего себя. — Но и розы мне очень нравились, ваше высочество. Правда. Очень…

Крон-принц принял протянутую руку, склонился, медленно прикладывая к ней губы. Сказать, что он был потрясен, означало не сказать ничего. Украденное ожерелье! Здесь, во дворце, на шее его будущей супруги! Быть может, это дело рук Нестора? Проклятый герцог всегда что-то недоговаривал. Вот и сейчас! Должно быть, его ищейки давно отыскали украшение, или же эта баба в доспехах, капитан столичной стражи, отыскала украденное ради него — между этими двумя явно происходило нечто странное — в любом случае, хитрый Ликонт провернул большое дело без его участия, даже не потрудившись поставить его в известность! Ничего, пробьет и его час тоже. Осталось недолго, совсем чуть-чуть…

Крон-принц не собирался ждать законного часа, чтобы взойти на престол. Отец натворил немало глупостей за время своего правления, коим он положит конец, придя к власти. И самым первым, пожалуй, станет устранение тайного советника — светлого герцога и генерала Нестора Ликонта…

Северина рассматривала мужчину так пристально, что тот едва выдерживал сверлящий, колючий взгляд светлых глаз-льдинок — но выдерживал, не собираясь отступать от назначенной цели. Причиной непробиваемого спокойствия служила собственная убедительная правота и непривычная, но отрезвляющая пустота правого рукава, заправленного в карман мундира.

— Я не привыкла признавать чужую правоту, — выговорила наконец императрица, постукивая отточенными ногтями по подлокотнику, — но вы импонируете мне, герцог. Что заставляет вас так заботиться о безопасности моей дочери?

— Не ищите скрытого смысла там, где его нет, ваше величество, — Нестор говорил без улыбки, ровно, подстраиваясь под тон властной собеседницы. — Мой долг — обеспечить скорейшее заключение этого брака, и нет нужды скрывать, что Валлии не нужна война. Уверен, война не нужна и Аверону. Подписанные бумаги могут значить сколько угодно много для монархов, но они не значат ничего для народа. Как только жители Галагата увидят будущую королеву Таиру, лёд в их сердцах тронется. А с заключением брака и рождением наследника растает окончательно — не сразу, но с годами, если мы и дальше будем действовать столь же мудро. Но я трезво оцениваю свои способности. Я влиятелен, но не всесилен. В Галагате, в королевском дворце ваша дочь окажется среди чужих людей, многие из которых настроены по-прежнему враждебно к любым попыткам короля Харитона свести агрессию на нет. Да, с нею будет ваш эскорт, отобранный из лучших воинов и офицеров, которые есть в Ренне, я уверен. Но вам ли не знать, что лучший телохранитель для женщины — это женщина. Я знаю только одну такую в вашем окружении.

Северина выпрямилась, сцепляя пальцы замком перед собой. Ледяное выражение на холеном лице дрогнуло, взгляд на миг ушел в сторону — всего на миг, но этого хватило Нестору, чтобы мысленно поздравить себя с первой победой.

— Я наблюдал, — продолжил герцог, чуть подавшись вперед, — за тем, что происходит в вашем дворце. Какие слухи витают в воздухе. Какие настроения скопились вокруг вашей верной помощницы, леди Марион. Может, вам это не так сильно бросается в глаза, ваше величество, но я, как человек посторонний, увидел это сразу. Синюю баронессу едва терпят при дворе, — по выражению, мелькнувшему на лице Северины, Нестор понял, что попал в самую точку; то, что так тревожило императрицу, теперь находилось на поверхности, вызванное разговором. — А в свете последних скандальных событий… я не горжусь тем, что сделал, ваше величество. Дружеский поединок завершился катастрофой, и, будь моя воля, я бы всё переиграл. Но покушение… простите, ваше величество, но я могу расценивать произошедшее со мной лишь как покушение, потому что ничего не помню из того, что произошло в саду…

— Герцог, — императрица вспыхнула, разомкнула пальцы, вновь цепляясь за подлокотники, — уж не смеете ли вы обвинять меня, или баронессу…

— Нет, — покорно согласился Нестор. — Не смею. Именно потому, что связанные с подобным обвинением проблемы не нужны ни вам, ваше величество, ни мне. Я пришел сюда с определенной целью, и портить отношения с кем-либо, и тем более с вами, ваше величество, ею не является. Но сложно не признать тот факт, что имели место два скандальных события, одно за другим, и в каждом была замешана Синяя баронесса.

— Как и вы, герцог, — не преминула вставить императрица, вновь переплетая пальцы.

— Кто я такой для вашего двора, ваше величество? — резонно поинтересовался Ликонт. — Даже пройдись я голым по бальному залу, какой вред это нанесет вашей репутации? Я — всего лишь грубый валлиец для придворных реннского дворца, ваше величество. Низший сорт.

Северина вздрогнула, впервые за весь разговор опуская глаза. Тайный советник Харитона, имеющий право говорить с нею от имени короля, оказался ещё более непрост, чем она думала. Столь умного, хладнокровного, проницательного и расчетливого помощника ей всегда не хватало в собственном окружении — отчасти потому, что сама Северина не доверяла ведение дел никому, кроме себя.

— И вы предлагаете?..

— Отправьте Синюю баронессу для сопровождения принцессы Таиры в Галагат. И пусть она остается с нею до тех пор, пока вы сами не решите, что настроения ваших придворных изменились, и они готовы принять и терпеть её и дальше. Или пока в её услугах перестанет нуждаться принцесса Таира.

Императрица колебалась, он видел, чувствовал это. Она всё ещё не могла довериться ему, но и не могла не признать его правоту.

— Война закончилась, ваше величество, — тихо сказал Нестор, глядя в прозрачные глаза-льдинки. — Нужды в таком количестве бывших военных больше нет. Как нет нужды в подмочивших свою репутацию простолюдинках у императорского престола. Вы поступили мудро, — мягко проговорил Нестор, не отрывая глаз от императрицы, — приблизив леди Марион, когда вам требовалась защита и поддержка. Но в новом году на престол взойдет император Таир, которому вряд ли понадобится женщина-телохранитель. Синяя баронесса выполнила свой долг у вашего престола, ваше величество. Самое время ей тихо уйти в тень… откуда она и вышла.

Северина выдохнула, тиская собственные пальцы. Ликонт говорил правду, и разве его вина, что правда звучит так цинично? Ей приходилось уничтожать чужие судьбы, убирать людей, отработавших своё — но за годы службы Синей баронессы Северина привыкла к ней, как привыкают взращенные няньками барышни к любимым служанкам. Леди Марион предугадывала каждое её желание, не дожидаясь, пока императрица озвучит неприятный приказ, действовала быстро и решительно, не задавала вопросов и ни разу, ни словом, ни жестом, не выразила своего недовольства.

— Незаменимых людей не бывает, — проронил герцог, выпрямляясь в кресле. — И вы знаете это, ваше величество.

— Я… обдумаю ваши слова, герцог, и дам вам ответ будущим днем.

Нестор склонил голову, выражая готовность ждать, сколько потребуется её величеству.

— Есть ещё один момент, — Ликонт привычно шевельнул правой рукой, тотчас спохватившись и бросая быстрый взгляд на Северину: императрица нарочито не заметила показавшийся из кармана пустой рукав. — Возможно, ещё рано говорить об этом, но когда мы уедем, у вас будет время обдумать предложение. Речь пойдет о землях, принадлежащих роду Синих баронов…

Януш сидел у самой воды, сложив руки на коленях. Он приходил сюда почти каждый день, всегда в разное время, стараясь застать её здесь. Леди Марион с того дня он не видел ни разу, а ведь уже на этой неделе их делегация покинет Ренну. Он хотел поговорить с ней, увидеть хотя бы один — возможно, последний — раз.

За прошедшие дни многое изменилось. Первые сутки после того, как Нестор пришел в себя, патрон молчал, не реагируя на вопросы и тревожную заботу Януша. Так же молча выполнял он всё, что просил лекарь, подчинялся уходу, даже внял просьбам об отдыхе и не пытался встать с кровати, уставившись неподвижным взглядом в потолок. Януш позволил ему уйти в себя — Нестору, как и любому другому человеку в его положении, требовалось время, чтобы принять случившееся. Насколько получилось бы у молодого генерала смириться с обретенным дефектом, лекарь не брался судить.

Нестору Ликонту случалось выживать в аду самых кровавых битв и вести одновременно несколько военных кампаний — на полях сражений, в дворцовых интригах и политических кругах — и доктор был уверен, что герцог справится и на этот раз. Даже если это заберет чуть больше времени, нервов и здоровья.

Словом, Януш всегда знал, что его патрон — сильный человек, но, пожалуй, даже он не подозревал, насколько.

Следующие сутки Нестор посвятил физическим упражнениям, испытанием того, что осталось от его тела. Ослабевший после болезни и потери крови, бледный, непривычно тихий, но собранный, как перед походом, Нестор сделал первые осторожные шаги от кровати к зеркалу. Изучив заросшее темной бородой лицо, герцог принялся методично разматывать скрывавшие рану бинты. Все увещевания Януша прошли втуне: Нестор, казалось, вообще не слышал находящегося в опочивальне доктора. Внимательно рассмотрев культю, герцог вытянул обе руки вперед, сравнивая левую ладонь и обрубленное предплечье, а затем велел Янушу вновь перебинтовать рану.

Нестор не остановился и на этом: следующим этапом он вызвал камердинера, и тот, следуя указаниям, привел господина в приличествующий высокорожденному вид. Освеженный, бледный и решительный, как смертник, герцог продолжал методично следовать своему невидимому плану.

Усадив Януша за письменный стол, Ликонт надиктовал лекарю несколько деловых писем для валлийских придворных и его величества короля Харитона, затем медленно, но уверенно вывел левой рукой свою подпись и скрепил письма личной печатью.

Лишь тогда Нестор позволил себе вновь отдохнуть, безропотно, даже безразлично проглотив лечебные отвары, поднесенные ему лекарем. Без всяких эмоций наблюдал он за перевязкой культи и нанесением живительных мазей, без аппетита, словно и тут следуя некому обязательному перечню, пообедал, и вновь уставился взглядом в потолок.

И только тогда Януш понял, что патрон вовсе не ушел в депрессию, как случалось со многими больными — взгляд блестящих глаз хоть и оставался неподвижным, но горел тем необыкновенным огнем, который выдавал в герцоге его особую черту — напряженный мыслительный процесс, внутренний монолог, умение расставить шахматные фигуры на доске и обыграть сложную партию со всех сторон.

И, пожалуй, эта странная сосредоточенность пугала ещё больше, чем непривычное молчание и отборная ругань накануне.

Когда принц Орест зашел на следующий день к другу, он едва поверил своим глазам: Нестор встретил его одетым, спокойным, даже улыбнулся, приветствуя августейшего, и первым принялся за расспросы о том, какие события во дворцовой жизни он вынужденно пропустил. Орест отвечал рассеянно, не решаясь поверить, что Ликонт вот так запросто пережил и смирился со страшной утратой, но мало-помалу втянулся, заулыбался в ответ, с радостным облегчением понимая, что друг жаждет общения более, чем жалости.

На вопросы о здоровье герцог широко улыбнулся и ответил, что чувствует себя хотя и необычно, но вполне терпимо. Януш не поднимал глаз: только он знал, какую боль чувствовал Нестор в тот самый миг, когда улыбался принцу, как болело и ныло отрубленное запястье, и — что самое неприятное — болело там, где болеть уже не могло…

А затем Нестор вернулся к дворцовой жизни, демонстрируя необыкновенное жизнелюбие и отличное самочувствие, несмотря на заправленный в карман военного мундира пустой рукав; побывал на званых обедах и ужинах, заново влюбил в себя местных красавиц, сыграл вничью шахматную партию с крон-принцем Таиром, рассмеялся его шутке и ответил своей; получил и провел несколько личных аудиенций с императрицей Севериной.

И лишь по вечерам, во время перевязок, после изнурительных придворных игр и бесконечного притворства, Януш замечал его взгляд, направленный на висевший на стене двуручник…

— Я подумала, что найду тебя здесь. Здравствуй, Януш.

Лекарь вздрогнул и обернулся: шум воды скрыл от него шаги, а собственные мысли заглушили цокот копыт.

— Миледи…

Марион спустила коня к воде, позволяя животному с фырканием зайти в ручей, и присела рядом. Януш смотрел на неё, забыв обо всём: о прошедших тяжелых днях, о дворцовых сплетнях и о патроне…

Он запомнил её поверженной, раненой, обозленной и обессилевшей, почти нагой, защищенной, когда она сняла доспехи, лишь плотной тканью походного плаща, — сегодня перед ним сидела ухоженная, одетая в платье тонкой работы женщина с аккуратно зачесанными, уложенными черными волосами. Короткие черные кудри, обрамляющие овал её лица, выдавали неприятность, произошедшую с роскошными прядями, но сегодня она вовсе не казалась униженной или уязвленной. Пожалуй, лишь бесконечная усталость, мрачной тенью ложась на лицо, портила правильные черты.

— Долго ты ждал?

Януш коротко улыбнулся.

— Не очень. Я стараюсь не отлучаться надолго из дворца.

— Беспокоишься о герцоге?

— В свете последних событий… имею на это полное право, миледи, — тихо ответил лекарь, не отрывая от неё глаз.

Марион вздохнула, обхватила колени руками, натягивая ткань юбки. Разговаривать с доктором оказалось сложнее, чем она предполагала: баронесса слишком привыкла к враждебным фразам, язвительным шутками и колючим словам придворных бесед, чтобы сейчас адекватно реагировать на лишенный всякой агрессии, полный участливой заботы голос Януша. Лекарь знал всё, что происходило между ней и Ликонтом — и тем не менее, в понимающих зеленых глазах она не видела ни ненависти, ни неприязни, ни даже осуждения.

— Я не думала, что так всё выйдет, — призналась ему баронесса, поглаживая левое плечо: рана затянулась, оставив ноющую царапину. — Я не собиралась оставлять генерала калекой. Я хотела всего лишь его смерти.

По лицу лекаря пробежала тень: женщина, чье присутствие таким странным образом влияло на его, вызывая ответную сладкую дрожь, непривычную и пугающую, в его теле, оказалась на деле страшным человеком, убийцей. Светлые мечты о том, что он встретит юную, невинную девушку и влюбится, чтобы жениться и завести семью, основанную на взаимной любви и доверии, разбивались, как хрустальная ваза при первом знакомстве с жестоким каменным полом. За годы жизни при монастыре Единого Януш утвердился во мнении, что самые идеальные отношения могут быть только такими, ведь первая любовь всегда самая сильная… и что воздержание необходимо, чтобы, встретив ту, единственную, суметь по достоинству оценить то, как они берегли себя друг для друга.

Жизнь показала оборотную сторону медали, и Януш просто терялся в догадках. Быть может, он не достоин такой, чистой и непорочной, любви? И эта женщина — искушение, самое настоящее искушение для него? Ответа он не знал, но ясно понимал, что не сможет жить, как прежде, и делать вид, что этой встречи не было в его жизни. Она ворвалась в его судьбу — и он оказался не готов, он сдал позиции при одном лишь виде прекрасного противника.

— И он умер бы, если бы сэр Дейл не был так поспешен, и ты не оказался бы на месте, чтобы вовремя оказать помощь.

— Зачем вы так? — спросил Януш, сглатывая вставший в горле ком. — Зачем? Я… знаю, что произошло в битве при Пратте. Нестор рассказывал… но миледи! Вы оба воевали, вы знаете, что такое убийство на поле боя. Кажется, по военному уставу это даже не считается преступлением.

— Считается, — суховато поправила Марион, — если враг просит о пощаде и готов сдаться.

— Вряд ли командующий Магнус просил о пощаде, — мягко сказал лекарь, не глядя на собеседницу. — Герцог сделал то, что сделал бы на его месте каждый. Вы тоже убивали, не спрашивая чинов и не делая скидок на родственные связи. Ведь так?

— Так, — согласилась воительница, глядя на их зеркальное отражение в прозрачной воде, — но это случилось, и я ничего не могу сделать. И генерал знает, что я не забуду о своем долге кровной мести.

— Долг, — Януш передернул плечами, — кровная месть… миледи, это лишь слова, пережитки дикого прошлого. Есть кое-что ещё, о чем вы не подумали. Есть ещё… прощение.

Марион не выдержала, повернулась к молодому доктору, рассматривая его лицо. Не найдя в честных глазах подвоха, фыркнула, не сдерживаясь, неверяще покачала головой.

— Прощение! Януш! Порой я думаю… откуда ты такой?! Прощение… а разве генерал Ликонт просил меня о прощении? Нет? Вот и я не помню такого! Зато прекрасно помню, как он начал наше знакомство, как унизил меня перед моими воинами — такое не забывается! Читай нотации своему патрону, Януш, потому что это он поступил, как пережиток прошлого, как дикарь и варвар, и заслужил то, что получил!

— Он был неправ, — грустно согласился лекарь. — Но какой смысл искать правых там, где их нет? На вашем месте я бы задумался о насущном, о том, что действительно имеет смысл… Мужа вы не вернете, но можете потерять то, что имеете, если ввяжетесь в войну с герцогом. Он сильнее вас, правда, леди Марион, он… у него такие связи… — Януш запнулся, не решаясь продолжать. О том, какие родственные связи у Нестора Ликонта, и впрямь следовало молчать; достаточно того, что об этом прознал крон-принц Андоим, в тот же день возненавидевший герцога, но, тем не менее, побоявшийся устранить его. — У вас есть сын. Прежде чем развязывать войну, нужно хорошо подумать, готовы ли вы рискнуть благополучием своих близких…

Удар опрокинул его на землю. Януш оторопело разглядывал холодное голубое небо над головой, и на его фоне — побледневшее от ярости женское лицо с огромными темными глазами, блестящими, как звезды в безлунную ночь. Марион схватила его за воротник, приподнимая с земли.

— Скажи мне, Януш, — медленно и раздельно проговорила она, — твой патрон знает, где ты? Это он послал тебя… с предупреждением? Угрожать мне… моему сыну! Или, может быть, он нанял тебя для шпионажа? Отвечай!

Она встряхнула его, приближая его лицо к своему, и от этой невозможной близости, этого дурманящего запаха лесных трав, сумасшедшего желания он не смог больше сдерживаться. Схватив за плечо, Януш притянул её к себе, касаясь мягких, теплых губ своими, замер, вдыхая женское тепло — вкус незнакомого счастья…

— Януш, — пораженно выдохнула леди Марион, мгновенно расцепив кольцо.

— Нет, — прошептал он, не отрывая от неё глаз. — Мой патрон не знает, где я…

Вот теперь Марион верила ему — окончательно и бесповоротно. Она наконец поняла, что не давало ей покоя рядом с этим молодым лекарем, с готовностью пришедшим ей на помощь в самый трудный, самый отчаянный момент её жизни.

Его взгляд. Так смотрят на прекрасную, заветную и заведомо недостижимую мечту…

А ведь друг из Януша наверняка ничуть не хуже, чем любовник. И предавать Ликонта явно не входило в его планы…

Вот только шутить с такими, как этот Януш, баронесса не любила. Среди множества уловок и ухищрений придворных игр она не пользовалась только одним — манипуляцией искренними чувствами. Не собиралась и теперь, и совершенно точно — не с этим человеком. Удивительным. Достаточно смелым, раз решился играть втайне от всесильного патрона, и видеться с ней, несмотря на очевидную для себя опасность, и достаточно безрассудным.

— Януш, — Марион поднялась, растерянно глядя на него сверху вниз. — Януш…

— Не надо ничего говорить, — попросил лекарь, вслед за ней поднимаясь на ноги. — Прошу вас. Я всё понимаю, но… не надо. Оставьте мне надежду. Миледи…

Марион встряхнула головой, прикладывая ладонь к губам, постояла секунду, глядя на молодого доктора, замершего в ожидании, и, развернувшись, свистнула коня. Скакун вышел из ручья, фыркая и пригарцовывая, и воительница запрыгнула в седло.

Скоро цокот копыт смолк, приглушенный водой и лесными звуками, и Януш остался один. Или, точнее, один на один с собственными спутанными, растревоженными мыслями…

Флорика воровато огляделась, ступая в опочивальню баронессы, высматривая вездесущую камеристку госпожи, ворчливую Юрту. Вот уж кого она боялась до дрожи, как лесного пожара! Упаси Единый, если эта… это… если Юрта прознает, что она удумала!

Благовония, украшения, платья и прочие женские секреты находились всецело в её ведомстве, и Юрта следила за этим зорче, чем личный телохранитель императора за вверенным ему делом.

Этот вечер был последний, когда она могла увидеть валлийского лекаря. Завтра утром делегация покидала Ренну — а значит, у Флорики оставалось совсем мало времени на осуществление сумасшедшего плана. Девушка ни на что не надеялась — но хотела увидеть красавца лекаря ещё хоть один разок. Кто знает, а вдруг…

Флорика остановилась перед высоким зеркалом, рассматривая собственное застывшее в неловкой позе отражение. Сложно было назвать её сейчас неотразимой красавицей, но вот ежели б мерзкая старуха Юрта поколдовала над ней, как она колдует перед каждым званым ужином над госпожой — ох, как хороша бы она была! По мнению самой Флорики, у неё были все шансы — если бы уложить прямые каштановые пряди в высокую прическу, если бы одеть одно из тех блестящих, красивых платьев, какие она видела у местных дам, если бы привести в порядок сбитые в кровь, загрубевшие руки со множеством ссадин, царапин и синяков, если бы…

Улыбаясь своему мысленному образу, Флорика несмело потянулась к трюмо, перебирая стеклянные пузырьки. Ну вот как миледи тут вообще что-то разбирает? Столько бутылок, и каждая пахнет чем-то особенным.

Девушка открывала один пузырек за другим, вдыхая незнакомые, дивные ароматы, неловко поднесла запястье к горлышку одного из них, пропустила капельку, тотчас тщательно закручивая бутылочку. Присев около трюмо, Флорика с интересом рассматривала баночки, мази, краски, кисточки — всё богатство женского арсенала, тонкостей которого ей, возможно, только предстояло постичь. Или нет — Фло не слишком задумывалась о том, что готовит ей жизнь.

Гребни лежали тут же, и девушка с удовольствием расчесала длинные темные волосы, плащом укрывшие открытые плечи — Флорика надела единственное платье, которое у неё имелось «на выход». Это платье подарила ей сама леди Марион, в тот единственный год войны, когда они с Синим бароном встречали день рождения Михаэля дома. Им с Фео тоже достались подарки — миледи всегда привозила что-то для неугомонной парочки, странным образом выделяя их среди слуг.

Не удержавшись, Флорика полезла в карман пышной юбки и одела золотой браслет, украденный у Нивелийской леди на площади. Вот теперь она — почти картинка. Девушка покрутилась перед зеркалом, заулыбалась собственному отражению, мечтательно перебрала висящие на крючках драгоценные украшения миледи. К браслетам Флорика питала особенную слабость — торопливо скинув золотой ободок, девушка примерила один за другим все имевшиеся в трюмо браслеты. Руки уже сами тянулись к изумрудному колье, когда в смежных покоях раздались торопливые шаги, и Флорика испуганно дернулась, одним движением срывая с себя украшения.

— И ей понадобились жемчужные булавки именно сейчас? — услышала девушка ворчливый голос Юрты за дверью. — Поверить не могу, что она попросила именно вас…

Фло упала на живот, подминая под себя пышную юбку, и ужом скользнула под кровать. Дверь распахнулась, впуская в опочивальню верную камеристку — Фло узнала её по размашистому, тяжелому шагу — и незнакомую даму, мелко и бойко процокавшую следом.

— Я просто оказалась рядом, и сама предложила помощь, ведь как раз направлялась в восточное крыло, — голос выдал незнакомку: Флорика прекрасно знала визгливый тон леди Августы, главной соперницы миледи в борьбе за влияние на императрицу. — Я подумала, что если встречу вас, передам вам её просьбу. Леди Марион была слишком занята, чтобы ответить мне, но уверена, её молчание означало согласие и благодарность.

Юрта фыркнула, роясь в ящике стола: о черной добродетели леди Августы уже ходили легенды. Нивелийская леди, по слухам, даже милостыню не подавала, не озаботясь прежде выгодой, которую ей могли сулить нищенские языки и уши — лучших информаторов в Ренне не сыскать, чем уличные попрошайки, знающие всех и вся.

— И чем это миледи была так занята, что сдержалась и не ответила? — буркнула камеристка, доставая жемчужные булавки.

— О, её вызвали к её августейшему величеству, — приторно пропела Августа, прохаживаясь вдоль порога опочивальни, чтобы иметь лучший обзор всех углов чужой спальни. — Её императорское величество с утра была не в духе… не завидую баронессе, совсем не зави… мой браслет!!!

Августа подбежала к трюмо, схватив украшение, едва ли не приплясывая от бешенства. Флорика сжалась под кроватью, прижав пальцы к губам. Дуреха, ох, дуреха! Забыть ворованную вещь, прямо на столике у миледи! О Единый, что же теперь будет…

— Воровка!!! Воро-овка!!! — взвизгнув, заголосила Нивелийская леди, потрясая золотым браслетом перед носом у Юрты. — Эта… грубая мужланка… выскочка… простолюдинка… безродная шавка… воровка, подлая воровка!!! Я говорила, говорила императрице, что нельзя доверять черни!!! Как Марион в наряд не ряди, она свиньей и останется! — Августа нервно расхохоталась, оттолкнув камеристку с дороги. — Вот оно, вот оно!!! Бесчестие, позор! Ваша леди падает даже тогда, когда падать больше некуда! О-о-о, будьте уверены, Северина узнает об этом!!! Все узнают!..

Юрта охнула, устремляясь вслед за разбушевавшейся Нивелийской леди в смежные покои. Крики переместились в коридор, и в опочивальне стало тихо. Флорика опустила лицо на подставленные ладони и тихо заплакала, чувствуя нежный аромат на запястье — единственное, что напоминало о её уже окончательно испорченном наряде…

Генерал Нестор Ликонт бросил прощальный взгляд на реннский дворец. История со свадебным подарком разрешилась неожиданно и странно — ожерелье отыскалось в опочивальне той, кому предназначалось. Если бы можно было обратиться к начальнице столичной стражи и привлечь её ресурсы для выяснения этого темного и запутанного дела, генерал сделал бы это. Но он не мог; и тайна так и осталась неразгаданной.

Северина ответила согласием на оба его предложения. Случившийся прошедшим вечером скандал лишь подогрел желание императрицы избавиться от недавней помощницы. Герцог поинтересовался деталями, и получил их в самых ярких красках от леди Августы, взамен вытребовавшей от него обещание написать письмо с тем, насколько благополучно они добрались до сердца Валлии — Галагата. Герцог пообещал — в лице Августы он получал почти бесценный информационный кладезь всех слухов, пикантных событий и скандальных связей при реннском дворе, а уж это давало ему такие неограниченные возможности, что Ликонт мог гордиться собой. Беспокоила только необыкновенная настойчивость Нивелийской леди, но пока что можно оставить всё, как есть: время было его союзником.

Скандал замяли; слово леди Марион против слова леди Августы. Синяя баронесса сослалась на странную готовность Нивелийки идти в чужую опочивальню — уж не затем ли, чтобы подбросить якобы ворованный браслет? Придворные не знали, кому верить — Марион, несмотря на царствующую вокруг неприязнь, сумела создать себе авторитет уважаемой женщины, человека, который не станет бросать слов на ветер; в отличие от Августы, чей черный язык пугал даже самых влиятельных людей Аверона.

И всё же третий скандал за прошедший месяц стал последней каплей для Северины: чаша весов дрогнула, увлекая бывшую верную незаменимую помощницу вместе с собою вниз. Императрица пожелала отправить её подальше от двора — и предложение Ликонта пришлось как нельзя кстати. Синей баронессе были не рады в Авероне — по крайней мере, сейчас — а в Валлии для неё открыта, можно сказать, новая жизнь.

Северина прокрутила разговор в голове несколько раз, прежде чем позвать леди Марион — удивительно, но даже ей было сложно вести подобный разговор с баронессой, хотя императрица много лет, без всякого сожаления изгоняла неугодных придворных со двора.

Марион выслушала её с непробиваемым выражением лица. Как всегда, баронесса не высказала своего недовольства, не проронила ни слова против императорской воли, но Северина знала — в этот самый момент она потеряла самое главное, что было в её личной помощнице и телохранителе — преданность. В тот миг, когда императрица начала говорить, с каждым словом, от которого каменели черты посеревшего лица баронессы, она по капле теряла её верность, её лояльность к патронессе, её готовность порвать в клочья тех, кто угрожал бы авторитету, репутации, здоровью и жизни императрицы. И это оказалось тяжело.

— Скажи мне что-то, — не выдержала тогда Северина, устав ждать от неё реакции. — Марион!

Воительница смерила её взглядом — таким, каким она смотрела на Августу в моменты её диких выходок — и очень спокойно спросила:

— Что вы хотите от меня услышать, ваше величество?

И в тот миг Северина поняла, что доверительные разговоры остались в прошлом. Синяя баронесса могла молчать — но никаких слов не требовалось ей, чтобы осознать главное: Марион не забудет предательства и унижения, пережитого в рабочем кабинете императрицы. А значит, об этом нельзя забывать самой Северине, ведь жалость к неприятелю — самая худшая вещь из возможных. Она не могла считать отныне леди Марион другом, а значит, баронессе придется провести в Валлии долгие, долгие годы…

Марион вспоминала об аудиенции, сидя верхом на коне и в полном облачении. Она, как капитан столичной стражи, и её воины сопровождали делегацию до самого выезда их из города. Это был последний день её службы у императрицы. Северина отпускала её домой, в фамильный замок Синих баронов, чтобы привести дела в порядок и должным образом подготовиться к переезду. Принцесса Таира с эскортом отправлялась в Галагат уже через три месяца — монархи спешили, заключая союз, едва выдерживая положенные церемонией сроки — а с ней отправится в путь и сама Марион.

Пожалуй, лишь печальные известия из дому, полученные накануне аудиенции, помогли ей держаться, не поддаваться уничижительной волне, окатившей, казалось, всё её существо. Никогда прежде Марион не чувствовала себя настолько раздавленной, побитой и униженной — как старая брехливая псина, которой дает пинка хозяин…

Письмо, полученное накануне, было написано управляющим и имело крайне лаконичное содержание: благородный сэр Кеннет, занимавшийся воспитанием Синего баронета Михаэля, тихо скончался во сне от затяжной хвори, кончину от которой давно пророчили все лекаря…

Судьба подбрасывала ей испытания одно за другим, и Марион не знала, хватит ли у неё сил победить в бесконечной борьбе. Будто недостаточно было того, что она потеряла Магнуса! Будто недостаточно свалившихся на неё проблем, вражды с Ликонтом и внезапного помешательства Северины, решившей покончить с верной многолетней службой и отправить её на вражескую территорию, чтобы навсегда избавиться от непростой ситуации, сложившейся вокруг фаворитки — а уж в том, что вернуться в Аверон в ближайшие несколько лет ей не удастся, Марион не сомневалась. И вот теперь — друг семьи, почти родственник, близкий человек, единственный, кому могла она доверить воспитание своего сына…

Михаэль поедет вместе с ней, это решено. Марион знала, что такое жизнь при монастырях, куда отправляли отроков влиятельные родители в подобных случаях. Нет. Довольно. Из-за проклятой войны, проклятой службы и проклятой императрицы она потеряла почти десять лет драгоценной жизни её сына. Её не было рядом, когда он болел и нуждался в ней, когда он радовался своим успехам, когда звал, проснувшись с криком от ночных кошмаров. Довольно, довольно! Её мальчик остался сейчас совсем один, и не было рядом никого, кто помог бы пережить горе — сэра Кеннета Михо считал почти дедушкой, и потеря его была значительной для детского сердца.

Валлия — не самое лучшее место для того, чтобы растить ребенка, но Михо скоро станет совсем взрослым… ещё всего семь лет — и он войдет в права наследия замка и земель Синих баронов. Тогда она сможет отпустить его, позволить жить самому. А до тех пор… её мальчик нуждался в ней, её ласке и заботе, защите и любви. Он поедет с ней, это решено.

И если ублюдок Ликонт только попробует косо взглянуть в сторону Михаэля, только попробует…

Марион остановила коня, гаркнула команду, выстраивая воинов по обе стороны городских ворот, отъехала, пропуская делегацию через подвесной мост.

Почетный караул отдал честь валлийским гостям, отсалютовав бывшим врагам копьями, и ехавший чуть позади крон-принца герцог придержал коня, останавливаясь напротив неё.

— До встречи в Галагате, леди Марион, — Нестор удерживал поводья левой рукой, позволяя складкам плаща скрыть то, что осталось от правой. — Я буду ждать вас с большим нетерпением.

Шлем скрывал половину её лица, но Нестор увидел, как дрогнули её губы. Поняла…

Поняла, кто уговорил Северину спровадить буйную воительницу подальше от реннского двора. Поняла, кто спланировал свою партию на много ходов вперед, поняла…

Ведьма промолчала.

Ликонт жестко усмехнулся — одними губами — и чуть нагнулся вперед, внимательно рассматривая аверонскую вязь на капитанском шлеме воительницы. Сегодня был последний день её службы, последний раз, когда она одевала капитанский доспех. Догадывался ли об этом Ликонт, Марион не знала — и уже не хотела знать, не желая думать именно сейчас о том, что ещё приготовил ей ненавистный генерал.

— Знаменитая реннская сталь, — герцог качнул головой, вновь выпрямляясь в седле. — Сталь — крепкий металл, леди Марион. Она ломается, но не гнется.

Нестор тронул поводья, догоняя крон-принца. Ехавший впереди, сразу за принцем Орестом Януш оглянулся, выискивая Марион глазами среди рядов закованных в латы воинов, и тотчас отвернулся, когда патрон подъехал к ним.

Валлийская делегация проехала подвесной мост, и любопытствующие горожане, шумно прощавшиеся с будущим супругом любимой принцессы, принялись расходиться по домам…

 

Часть 2. Эпидемия

Он встряхнул колбу, перемешивая споры плесени и питательную среду, и плотно закрыл колпачком. Приготовленной смеси хватило на пару десятков таких колбочек, настаивать которые приходилось в полной темноте — подвал его лаборатории как нельзя лучше подходил для этого.

Получение нового лекарства занимало долгих четырнадцать дней. Вначале следовало дождаться появления зеленовато-синей плесени на порченом хлебе или фрукте, затем пять дней настаивать отделенные споры в полной темноте, и ещё семь — в специальной смеси, разлитой по чистым колбам. Только после этого жидкость можно было фильтровать и быстро морозить, чтобы избежать повторного разложения уже готового лекарства. С заморозкой приходилось сложнее всего — Януш использовал для этого нижний подвал лаборатории, где на стенах выступала изморозь, а принесенная вода покрывалась ледяной коркой.

За годы войны Янушу приходилось встречаться с многочисленными случаями ампутаций конечностей и многочисленных заражений от, казалось бы, совершенно безвредных царапин, погубившей великое множество людей.

Он ничего не мог сделать, но каждый раз, бессильно наблюдая за тем, как мучился и умирал на его руках человек, ненавидел собственную беспомощность так сильно, что это не давало покоя даже во сне. Он начал опыты и эксперименты ещё тогда, в первый год войны, выкраивая драгоценные часы, минуты покоя, не давая отдыха уставшему мозгу, заставляя себя думать и искать решение.

Он давно применял в своей практике бальзамы, мази и настойки, созданные своими руками, обладающие удивительными целебными свойствами, и буквально ставившие безнадежных больных на ноги. Давно, ещё до знакомства с Ликонтом, когда приходилось перебиваться от заработка к заработку, за Янушем закрепилось опасное прозвище — колдун. Будь он чуть более известен, гнить бы ему до конца дней в королевских тюрьмах за подобную славу, а ещё больше — за свои страшные опыты и их невероятные результаты. Да, пожалуй, обвинения в колдовстве Януш боялся больше, чем какой-нибудь суеверный простолюдин из глухой деревушки. Там местная власть может отправить за подобное на костёр — официально запрещенный вид казни, но по-прежнему популярный на окраинах дикого королевства — а здесь, в столице, его ждала либо позорная казнь на площади через повешение, либо пожизненное заключение.

Герцог оказался начисто лишен подобных предрассудков. Янушу несказанно повезло — прознав о его экспериментах и постоянных поисках лекарства, Нестор отвел ему целую лабораторию в подвалах фамильного замка, снабдил всем необходимым, обеспечил условия, о которых лекарь и мечтать не мог. Среди слуг, конечно, поползли нехорошие слухи о колдовских опытах, черной магии и продаже души Клеветнику, но постоянная нужда в его лекарских услугах и непререкаемый авторитет самого герцога закрывали рты самым отъявленным сплетникам. Слухи не выходили за пределы замка Ликонтов, и Януш был только рад этому.

Вернувшись из Аверона, лекарь с прежней страстью принялся за эксперименты. Не только потому, что соскучился за работой — просто за работой он не так часто вспоминал о единственной женщине, пробудившей в нём самые дикие, самые откровенные и неправильные мечты. Мысли о ней сводили с ума, и он забывался в темноте своей лаборатории, стараясь не вспоминать ни о неприкрытой наготе первой встречи, ни о теплых губах второй. Старался не думать также и о лютой ненависти, вспыхнувшей между ней и патроном — леди Марион, какой бы сильной не была, обречена на провал.

Нестор редко вспоминал о произошедшем в Ренне, но время от времени, в их вечерних беседах за шахматной игрой, признавался, что давно готов к встрече с баронессой. Януш ему верил: порой патрон просил его помощи в написании писем, хотя давно научился владеть для этого левой рукой, и по тайной переписке с Севериной лекарь понимал, что герцог уже сделал то, что обещал — лишил Марион всего, что у неё было. Или почти всего.

После их возвращения из Аверона прошло почти полгода — прибытие принцессы Таиры для свадебной церемонии пришлось отложить из-за кончины престарелого императора Тория и связанного с событием траура. На престол взошел император Таир, старший брат принцессы, и Нестор уже наладил с ним переписку. Януш не до конца понимал, какую игру ведет патрон, работая на два фронта — короля Харитона и императора Таира — пока Нестор не признался сам: после свадебной церемонии с принцессой Таирой крон-принц Андоим вступал в наследство большей части королевства. И, по уверениям Нестора, вряд ли насытился бы этим.

Если так случится, что король Харитон неожиданно скончается, и крон-принц взойдет на престол, Нестор недолго задержится при дворе, и недолго протянет в принципе — Андоим ненавидел и опасался его настолько, что они вряд ли смогут ужиться в одном королевстве. Более того, с устранением Ликонта ничто не сдержит Андоима от братоубийства — принц Орест, хотя и был младшим братом, мог претендовать на престол в случае смерти крон-принца — а значит, в глазах Андоима тоже был опасен.

Януш ничего не смыслил во дворцовых интригах, но очень хотел, чтобы патрон не просчитался, и у него получилось сыграть очередную красивую партию. Нестор был единственным гарантом его благополучия, и не только его одного — судьба августейшего Ореста тоже зависела от защиты и протектората тайного советника его отца.

Ликонта, тем не менее, все хитросплетения чужих судеб и политических игр не тревожили, казалось, вовсе. Генерал проводил смотр войск, учения, приезжал в фамильный замок, наслаждаясь отсутствием необходимости постоянно быть при дворе, интересовался работой Януша, занимался постоянными тренировками, привыкая к новому телу и разработанному лекарем специальному протезу, и, на первый взгляд, полностью восстановился после случившейся с ним неприятности; даже, казалось, остыл от собственной горячечной ненависти в ожидании прибытия аверонской делегации.

Тревожило Януша как личного лекаря герцога лишь одно — полное отсутствие интереса патрона к обществу. Нестор никого не хотел видеть и никого не приглашал погостить в семейный замок — а уж раньше у владельца всего северного предела Валлии постоянно гостили друзья. Родственников у Ликонта практически не осталось, не считая престарелых дальних тетушек, и герцога, казалось, полностью устраивал затворнический образ жизни. Более того, за всё это время, начиная с окончания войны, патрон не интересовался и женским обществом тоже, флиртуя только в переписке с Нивелийской леди Августой — по острой необходимости, получая взамен пикантнейшие подробности реннской жизни.

Януш не задавал вопросов. Герцог ждал; он тоже. Время тянулось медленно, но неотвратимо, и сегодня наступил тот самый день, когда прибывала в Галагат реннская делегация аверонских гостей, среди которых — будущая королева Валлии, Таира, и её личная телохранительница, Синяя баронесса Марион…

Генерал стоял на возвышении, перед дверьми галагатского храма Единого, устремив взгляд на главные ворота города. Сопровождаемая валлийским эскортом, встретившим её ещё на подъезде, в Галагат въезжала аверонская делегация во главе с принцессой Таирой. Толпившиеся вдоль красного коридора горожане шумно приветствовали будущую королеву, и в воздухе повис общий восхищенный гул: красота юной принцессы и её мягкая улыбка с первого взгляда влюбили в себя всю столицу.

Ликонт чуть повернул голову, глядя на застывшего перед ним крон-принца Андоима и стоявшего за его спиной, по правую руку, принца Ореста. Король Харитон встречать аверонцев не выехал, готовясь к торжественной встрече во дворце, но отправил со своими сыновьями тайного советника.

Гости приближались — открытая, богато украшенная карета принцессы Таиры, приветственно махавшей народу, и двое конных рыцарей, ехавших чуть впереди и прокладывавших путь. Ещё двое всадников следовали позади кареты, замыкая эскорт, и за ними — весь аверонский двор, который сопровождал принцессу: всадники и кареты, повозки и обозы.

Ликонт обвел эскорт быстрым взглядом ещё раз, и его глаза наконец встретили ту, которую он так долго ждал. Леди Марион ехала впереди кареты, одна из тех самых конных рыцарей, прокладывавших путь — в полном облачении без всяких знаков отличия, в тяжелом доспехе, вооруженная, неулыбчивая и напряженная, как и положено телохранителю. Глаза её ощупывали площадь и шумящий народ, чужих воинов, выстроившихся вдоль красного коридора, и каждый камень на пути кареты — бегло, цепко и без всякого интереса.

А потом она подняла глаза, встречаясь взглядом с генералом, и остановила коня. Карета остановилась тоже; крон-принц Андоим спустился со ступеней храма, приближаясь к ожидавшей его невесте.

Нестор смотрел на прибывших, на приветствие будущих супругов, но взгляд его то и дело возвращался к закованной в латы фигуре. Вместо шлема голову воительницы покрывала кольчужная сетка, но несколько волнистых черных прядей выбивались из-под скрывавшего волосы капюшона, обрамляя хмурое, но ничуть не изменившееся лицо.

Ничто в ней не изменилось; всё казалось знакомым. Сорвать бы с неё этот проклятый доспех, увидеть её слабой, беззащитной, в женской одежде, подчинить себе — так, как она вынуждена была подчиняться ему в танце. Знай он, чем грозил ему тот вечер — сломал бы ведьме запястье, вывернул пальцы, порвал бы шнуровку корсета, заставляя спасаться позорным бегством из бального зала…

Он хотел видеть её глаза, когда она узнает, чего лишилась. Он хотел видеть её поражение. Да, пожалуй, в тот самый вечер, когда он лишился руки, он понял, что такое ненависть. Это то самое чувство, когда действительно ничего не возможно вернуть, и ничего уже не изменить…

Приветствие крон-принца Андоима и принцессы Таиры закончилось, весь эскорт двинулся во дворец. Ликонт быстро спустился с лестницы, запрыгивая в седло поданного ему скакуна, тронул поводья, догоняя августейших.

— Ваше высочество, — поприветствовал он Таиру, поравнявшись с открытой каретой. — Рад снова видеть вас. Надеюсь, вам понравится в Галагате.

— О, мне уже всё очень нравится, герцог, — улыбнулась Таира, чуть поворачиваясь к Ликонту. — Спасибо вам за заботу.

— Рад слышать, — сдержанно улыбнулся Ликонт. — Если вам что-нибудь понадобится… что угодно, ваше высочество… я буду рад помочь.

Последнее было добавлено с особой интонацией, заставившей принцессу прислушаться. Таира растерянно кивнула.

— Я запомню, герцог.

Ликонт склонил голову, тронул поводья, проезжая мимо. Бедная девочка. Нет, он действительно хотел ей помочь, вот только… вот только вряд ли он в силах это сделать. Таира была так юна и так прекрасна, с таким большим нежным сердцем, способным сделать счастливым любого достойного её руки мужчину, что он с большой неприязнью думал о том, какой муж достался этой малышке. Таира напоминала ему о сестре — Наале должно исполниться столько же, сколько и принцессе — и, вспоминая о сестренке, Ликонт и мысли не допускал, что её мог бы коснуться кто-то, подобный Андоиму. Но у каждого своя судьба, и он, Нестор Ликонт, тоже не всесилен. Доброе слово — вот и всё, чем он мог помочь Таире.

— Леди Марион! — Нестор поравнялся с воительницей, широко улыбаясь в приветствии. — День сегодня особенно хорош, не так ли?

Баронесса смерила его косым взглядом, продолжая путь, и генерал едва не вспыхнул от бешенства. Она игнорирует его! Она! Та, которая должна валяться у него в ногах, вымаливая пощады! Ведь это он, и только он, мог вернуть ей утраченные земли — о чем она, впрочем, пока не подозревает — и в его власти вернуть ей положение и восстановить растоптанный авторитет. Ничего, время придет… и она сама приползет к нему… на коленях…

Нестор с трудом подавил в себе первый яростный порыв. Ведьма определенно околдовала его! Как ещё объяснить то, что несмотря на утраченную руку, на уродливую отметину на его лице, на унижение и боль — он продолжает желать её, страстно, горячо, при одном лишь виде плотно сомкнутых губ, мрачной тени, портившей черты красивого лица, глазах, темных, бездонных, чей невероятной силы взгляд сводит его с ума?..

— Нехорошо, леди Марион, — насмешливо проговорил герцог, не сводя с неё глаз. — Где же соответствующее приветствие? Или ваше воспитание? Знание этикета? Ах да, простите великодушно, погорячился… Какое воспитание у дочери фермера, подрабатывавшего разбоями и вооруженными грабежами? Да ваш отец не дожил до каторги только потому, что спился, заложив всё имущество и не оставив семье ни гроша даже на собственные похороны…

Марион с трудом удержала коня, крепче стискивая зубы. Выведал, всё выведал, подонок! Проклятый герцог, должно быть, разослал шпионов по всей империи, чтобы вытянуть гадкую правду на поверхность — то, что так тщательно похоронил Синий барон, Ликонт выкопал, даже не потрудившись отряхнуть от грязи.

— Вы что-то сказали, герцог? Тут шумно, вас плохо слышно, — Марион медленно обернула к нему каменное лицо, смерила долгим взглядом. — Мне показалось, будто что-то пропищало над ухом, но могло и показаться.

Ликонт лучезарно улыбнулся, наклонился к ней.

— А может, ваш отец попросту не учил вас чистить уши? Леди. Марион…

— Этому отец нас и правда не учил, — воительница нашла в себе силы улыбнуться в ответ. — Зато учил всегда давать сдачи. Мне кажется, вы должны были прочувствовать наше семейное кредо на себе. По крайней мере, ваше лицо и ваша рука должны его помнить.

Настал его черед притворяться глухим. Нестор улыбнулся, не размыкая губ.

— До встречи во дворце. Леди. Марион… И не беспокойтесь: вас там уже ждут. С нетерпением.

Он тронул поводья, ускоряя шаг своего коня, и пришпорил его, пробираясь во главу следовавшей улицами города процессии. Он уже почти оторвался от основной колонны, когда от толпы отделилась фигура, бросившись под копыта его коню. Животное захрипело, становясь на дыбы, и Ликонт вцепился в гриву левой рукой, едва удержавшись в седле. От стройных воинских рядов, сдерживающих толпу, тотчас отделились двое стражников, оттащивших грязную, в лохмотьях, старуху с дороги.

— Берегись женщины, мой король! — закричала сумасшедшая, вращая огромными, безумными глазами. — Она коварна и опасна, береги-ись! Она хочет погубить самое дорогое, что у тебя есть! Но она… она падет от твоей руки, мой король!.. Береги-и-ись…

Нестор ошарашено наблюдал, как стражники выкинули старуху в толпу — и та тотчас поглотила грязную нищенку, смыкая свои ряды. Что за бесовка! О Единый, должно быть, безумная старуха была пьяна! В предсказания городских сумасшедших может поверить только такой же сумасшедший — стыдно с его стороны придавать этому хоть какое-то значения.

Ликонт неуверенно усмехнулся, тряхнул головой, спроваживая наваждение, и тронул поводья, возвращаясь в процессию.

Михо растерянно осмотрелся: всё в новом доме казалось маленьким и непривычным. Мама ходила по холлу, отдавая указания. Плош и Кешна, их слуги, супружеская пара, приехавшая с ними из замка Синих баронов, носились туда-сюда, перетаскивая мешки, коробки, тюки и узлы из их обоза в новый дом. Им помогали Фео и Фло, сэр Эйр и даже госпожа Ами, новая учительница для Михо на время их пребывания в Галагате.

Мама не говорила, сколько им придется жить тут, но Михо и сам понимал: долго, очень долго. Если бы не близнецы, которых мама взяла с собой главным образом ради него, он бы окончательно раскис: слишком уж разительной оказалась перемена внешней обстановки после замка Синих баронов.

Леди Марион сняла дом на окраине Галагата, в тихом районе, недалеко от небольшой часовни Единого. Здесь не было шума толпы главных улиц и громогласных криков торгашей, предлагавших свой товар, все дома казались чистыми и ухоженными, и этого оказалось достаточно для баронессы, чтобы тотчас снять один из них. Престижный и богатый район Марион даже рассматривать не стала: чем дальше от глаз и ушей местной знати, тем лучше. Достаточно того, что ей самой придется неотлучно находиться при Таире в давящих стенах дворца.

Она собиралась приезжать в этот дом, как только выдавалась бы такая возможность — днем ли, ночью, но, по крайней мере, в случае нужды от дворца до их тихого дома на окраине столицы она доберется за считанные минуты. С собой баронесса брала лишь верную Юрту, остальная немногочисленная прислуга оставалась в доме, с сыном.

Плош и Кешна обеспечат уют и порядок, госпожа Ами позаботится о том, чтобы за всё это время её сын не превратился в варвара и получил если не блестящее, то достаточное образование, Фео и Фло не дадут заскучать, а сэр Эйр, столь великодушно согласившийся следовать за ней, и даже после позорного поединка с Ликонтом не утративший преданности к ней, обеспечит безопасность, не отлучаясь от Михо ни на шаг.

— Ма-ам, — протянул Михо, неуверенно касаясь её руки. — Ма-ам, ты останешься на ночь?

Марион привлекла сына к себе, обняла, целуя в макушку. Михо рос послушным и спокойным ребенком, чудом не избаловавшись в отсутствие родителей, и чудом не утратив свою отличительную черту — несгибаемый внутренний стержень, унаследованный им от отца. Магнус, помнится, ни разу не изменил своим принципам и убеждениям, оказавшись достаточно сильным, чтобы пойти против течения общественного мнения, и в то же время сделать это без всяких конфликтов, без скандалов и резонансов. Если бы у Михо получилось построить свою жизнь столь же мудро, если бы только быть уверенной, что её мальчик ни от кого не будет зависеть…

— Нет, солнце, — она сжала сына в объятиях, сглатывая вставший в горле ком. — Я не могу. Я бы очень хотела, очень…

— Но не можешь, — эхом откликнулся Михо, обхватив её руками.

Переход от Ренны до Галагата занял чуть больше недели. Всё это время они были неразлучны, а проведенные вместе дни и ночи стали большим откровением для обоих. Марион с удивлением понимала, как сильно вырос её мальчик, как изменился — в свои девять лет Михо вел беседы с нею почти на равных, рассуждал, задавал вопросы — и в то же время, казалось, совершенно не тяготился изнурительным путешествием, не пожаловавшись ей ни разу на усталость или скуку. Марион и радовали и огорчали подобные открытия: похоже, её маленький сын повзрослел без неё, и слишком рано, обретя эту недетскую серьёзность, с которой его темные, пытливые глаза смотрели на мир.

Марион, впрочем, не подозревала, с каким радостным возбуждением ждал Михаэль этой поездки — главным образом, потому, что все эти дни они должны были находиться вместе, рядом друг с другом. За первые совместные вечера и ночи в шатре он успел рассказать матери почти всё — и ничего. И каждый вечер был похож на сказку — он засыпал рядом с мамой, чувствуя, как она легонько поглаживает его волосы, слушая её тихий голос, поющий его любимые с детства колыбельные…

Он привык справляться со всем сам. Даже когда рядом находился сэр Кеннет, Михо постоянно чувствовал на себе груз ответственности, некое бремя свободы выбора. И вот теперь — мама…

Ей Михаэль мог доверить что угодно. Она незримо пребывала рядом с ним всё это время; он почти слышал её голос, почти ощущал тепло её присутствия — даже несмотря на то, что видел её всего несколько раз в году…

— Тогда иди, — сын первым оторвал голову, заглядывая ей в глаза, — мы тут сами справимся, правда. Я буду ждать. Завтра?

— Завтра, — кивнула Марион. — Я очень постараюсь.

Она поцеловала сына, с трудом отрывая его от сердца. Теперь, когда они были вместе, расставаться оказалось ещё больнее. Будто заново отрываешь от себя едва прижившийся кусок…

— Фео, Фло! — прикрикнула баронесса, разворачиваясь к застывшим близнецам. — Из дому ни на шаг! Оставайтесь с Михо, и слушайте старших! Сэр Эйр, — Марион заглянула в глаза верному помощнику, — я очень надеюсь на вас.

— Не беспокойтесь, — верно истолковал полный тревоги взгляд рыцарь. — Ваш сын в надежных руках. Вы меня знаете.

Марион устало улыбнулась, кивнула. Сэр Эйр, один из самых преданных рыцарей покойного командующего и один из первых, присягнувших ей на верность после его смерти, действительно оказался самым надежным защитником из тех, кого она могла бы взять с собой. Эйр готов был служить до последнего вздоха, последней капли крови, и не спустит глаз с Синего баронета. Да, она могла ему доверять.

Отдав последние наставления госпоже Ами, Плошу и Кешне, леди Марион в последний раз поцеловала сына и быстро покинула дом, запрыгивая в седло. Юрта должна была дожидаться её во дворце, не отходить от её высочества ни на шаг, и доложить обстановку сразу по прибытии. Что бы она делала без верной камеристки!

Юрта постаралась на славу. К её прибытию принцесса Таира была весела, улыбчива — по-доброму ворчливая камеристка могла поднять настроение кому угодно, развлекая бесконечными байками — и практически готова к ужину, на который сама Марион едва не опоздала. Баронесса наспех привела себя в порядок, позволяя Юрте уложить отросшие волосы и приводя в порядок исцарапанные, загрубевшие за время похода руки. Камеристка приготовила для неё светло-серое платье — неброское, но элегатное, нежное и ненавязчивое. В таком наряде просто стать королевой вечера и просто скрыться от чужих глаз — в завивимости от обстановки.

Марион накинула на плечи прозрачную шаль, схватив поданный Юртой веер и выскальзывая за двери. Принцесса Таира ожидала её в смежных покоях, в своей опочивальне, сидя перед зеркалом. Баронесса невольно улыбнулась, задержав взгляд на девушке: Таира была прекрасна, как всегда, и как всегда, неуверенна в себе.

— Я хорошо выгляжу, Марион?

— Восхитительно, ваше высочество.

Таира бросила на неё испытующий взгляд из-под ресниц, задумчиво тронула висевшее на шее свадебное колье, подарок принца Андоима.

— Стоит ли?..

— Вашему высочеству больше пойдет жемчуг, — уклончиво ответила Марион, подходя к принцессе и помогая снять ожерелье. — Он прекрасно подойдет к этим камням в ваших волосах.

Таира позволила ей сменить украшение, придирчиво посмотрела в зеркало и улыбнулась.

— Да, так лучше. Спасибо, Марион. Что бы я без тебя делала?

— Ваше высочество прекрасно справились бы сами, — с улыбкой отвечала баронесса, подавая ей руку. — Вашей красоте идет любая огранка.

— Я так рада, что мать послала именно вас со мной, — внезапно призналась принцесса, осторожно пожимая крепкие пальцы телохранительницы. — Я бы была абсолютно несчастна, если бы мне пришлось терпеть общество леди Августы. То есть, я не совсем то хотела сказать… я просто… гораздо больше рада вашему… ох, нет, снова не так, — тяжело вздохнула Таира, глядя на баронессу.

— Не переживайте так, ваше высочество, — шепнула Марион, ободряюще улыбаясь девушке. — Всё будет хорошо. Вечер пройдет замечательно.

— Правда? То есть, я действительно… слегка напугана…

— Я буду рядом, — пообещала Марион, открывая двери.

Если бы она могла испытать хоть долю той уверенности, которую внушала принцессе! Она не боялась, нет, но нехорошее предчувствие нежеланной встречи не давало покоя. Каков из себя вдовствующий король Харитон, она могла лишь предполагать, но его тайный советник наверняка окажется при нем. Да, Ликонт вряд ли пропустит их первый вечер во дворце. И крон-принц явно не добавит приятных минут — в первую очередь для Таиры, а значит, и для неё тоже. Вся надежда на августейшего Ореста — быть может, его добрый нрав и умение разрядить обстановку помогут им пережить этот ужин. А ведь она совсем не знает прочих гостей — кроме леди Гелены, второй приближенной дамы принцессы Таиры…

Их уже ждали: они оказались последними гостями званого ужина. Король Харитон, сидевший во главе стола, поднялся, приветствуя августейшую гостью со спутницами, и встретивший её крон-принц Андоим провел её на почетное место, поближе к центру. Марион и Гелене пришлось довольствоваться одними из самых неудобных мест, выдававшими полное отсутствие уважения или заинтересованности в их персонах со стороны галагатского двора.

Баронесса обвела взглядом длинный стол и многочисленных гостей, выискивая глазами ненавистного герцога, но тот находился далеко от неё, на одном из ближайших к королю мест. По крайней мере, поужинать она может спокойно, не дожидаясь язвительных фраз и ядовитых слов.

— А нас не очень-то жалуют, баронесса, — негромко проговорила леди Гелена, подставляя лакею свой бокал для вина.

Марион пожала плечами. Вторая приближенная дама едва ли замечала её в реннском дворце, вынужденно идя на сближение во вражеской обстановке, и Марион не собиралась делиться с ней своими соображениями.

— А вы думали, нас посадят рядом с королем? Кто мы такие, чтобы как-либо отмечать наше присутствие? Подобное обращение естественно для любого двора. В Ренне, будь мы валлийками, с нами поступили бы так же.

Гелена искоса глянула на баронессу, хмыкнула и принялась за разнесенное лакеями блюдо. В их положении имелся свой плюс — можно было наесться вволю, не участвуя в словесных баталиях центра стола. Несмотря на напряжение проведенного в Галагате дня, неприятную встречу и близость врага, время от времени бросавшего на неё взгляды через весь стол, Марион чувствовала, что проголодалась достаточно, чтобы хотя бы на какое-то забыть о нем. Переход от Ренны в Галагат истощил её — постоянный страх за безопасность сына и принцессы Таиры не давал сомкнуть глаз ни днём, ни ночью, и за все эти дни она едва ли могла позволить себе спокойно поесть.

— М-м-м, люблю женщин с хорошим аппетитом, — весело обратился к ней сидевший напротив пожилой толстяк в богатом камзоле. — Терпеть не могу всю эту напускную чопорность, эти одинокие бобы в тарелке и листики салата, прикрывающие зверский голод! Всегда радуюсь, когда вижу, с каким удовольствием ест лишенный предрассудков человек! Устин Максимилиан, граф Хэсский, к вашим услугам! О, я совершенно не возражаю против открытых знакомств! Все эти обращения через третьи руки… вы со мной согласны?

— Абсолютно, ваше сиятельство, — улыбнулась в ответ Марион: люди, подобные графу, заражали своим неиссякаемым оптимизмом, прогоняя самые чёрные мысли одним лишь громогласным, сочным голосом. — Леди Марион, Синяя баро…

— О, о, о! Не говорите ничего больше, я уже всё понял! Супруга покойного Синего барона, а как же! Кто не слышал о вас — тот нем и глух, а кто не видел — тот слеп! Наслышан, наслышан… — толстый граф подцепил у проходившего мимо лакея кусок мяса, отправляя его на свою тарелку. — Леди-рыцарь, леди-воин… а какая любовная история! — обратился к развесившим уши местным дамам граф, — вы и поверить не сможете, какая любовь! Синий барон рискнул титулом, чтобы… Скажите, милочка, — снова повернулся к Марион граф, — а ведь вас сюда не просто так занесло?

— Я сопровождаю её высочество принцессу Таиру, — кивнула Марион. — Так же, как и герцогиня Гелена, одна из…

— О, да, да, премного польщен! — Устин подмигнул оторопевшей от такого представления Гелене, вновь повернулся к склонившимся к нему дамам. — Наш цветник, дорогие дамы, пополнился восхитительнейшими бутонами! Ведь вы, как я понимаю, к нам надолго?

— Мы здесь для сопровождения её высо… — высокомерно начала Гелена, но пожилой граф не дал ей закончить фразу.

— О, значит, навсегда! Ведь совсем скоро радостное событие утвердит подписанный мир, и у нас наконец появится королева, настоящая королева! Ведь знаете, милочка, — вновь доверительно подмигнул Марион граф, — король Харитон после смерти жены носил траур долгих десять лет… И вот, наконец, женщина у престола! Как давно ждал я подобного события! Её высочество прекрасны, как сон, даже я, немощный старик, в силах оценить небесную красоту нашей будущей королевы!

— Вы вовсе не стары, — попыталась вставить в бесконечный словесный поток хоть слово Марион. — Вы…

— Терпеть не могу льстецов, но ваши слова — елей на душу! Надеюсь, вам у нас понравится, милочка. Я знаю, как тяжело даются переезды — особенно цветам и женщинам! — Граф расхохотался, задерживая лакея на ходу. — Обслужите наших прелестных гостий, любезный! Рекомендую, — снова повернулся к аверонкам Устин, — запеченные овощи сегодня особенно хороши!

Марион улыбнулась, отдавая должное новому блюду. Таким, как этот жизнелюбивый граф, просто невозможно не подчиниться — и при этом ни в коей мере не чувствовать себя ущемленной. Устин обволакивал вниманием и радушием всех и вся, успевая болтать сразу с несколькими дамами, перебрасываться фразами и шутками с пожилым дворянством, помогая каждому чувствовать себя важным и нужным. Особенно хорошо это его качество проявлялось здесь, среди обделенных почетными местами гостей — веселая обстановка была именно тем, что скрашивало ужин для таких, как они.

После ужина их попросили в смежную залу, где лакеи уже расставили столики для игр и шахматных партий, а ведущие из залы двери на террасу были гостеприимно распахнуты для любителей подышать свежим воздухом.

Марион старалась не упускать принцессу Таиру из виду, но ей уже предложил руку принц Орест, уводя для беседы на один из диванчиков, и присоединившиеся к ним высокопоставленные гости окружили их, стремясь выведать как можно больше о будущей королеве. Крон-принц Андоим удалился с приближенными на террасу, и не подумав уделить время своей невесте, и полный непонимания взгляд Таиры то и дело выискивая его среди толпы.

Устин Максимилиан не дал заскучать новым дамам: подцепив каждую под локоть, пожилой граф увлек из за собой к игральным столам, усадив Гелену за игру, и с азартом погрузившись в процесс. Это, впрочем, не мешало Устину участвовать в разговорах столпившихся у их стола придворных.

— Граф, — приблизившаяся к их столику рыжеволосая дама слегка склонила голову, с любопытством разглядывая новые лица среди придворных. — Представьте нас своим очаровательным спутницам.

— Её светлость герцогиня Гелена и её милость баронесса Марион, — поочередно кивнул на каждую толстяк, едва отрываясь от игральной доски. — Её сиятельство, маркиза Доминика… Оглская.

— Герцогиня, — склонила голову маркиза, тотчас переключив внимание на Марион. — Баронесса, мы много наслышаны о вас. Светлый герцог Ликонт вспоминал о вас за ужином. Это так прискорбно, что вы вынуждены сидеть столь далеко от центра…

Марион натянуто улыбнулась.

— Весьма.

— Но ведь вам приходилось терпеть и не такое, не правда ли? — приторно улыбнулась новая знакомая, тряхнув рыжими кудрями. — Десятилетие удерживаемого… низшего дворянского титула баронессы вряд ли затмит полунищенское существование простолюдинки. И уж в той, прежней жизни, у вас наверняка случались казусы и похлеще…

— Случались.

— Полноте, маркиза! — окликнул леди Доминику граф, бросая сочувственный взгляд на Марион. — Эта женщина — живая легенда! О силе и воинском умении леди Марион ходят самые невероятные истории! Ведь правду говорят, что на поле боя вы в состоянии справиться с несколькими мужчинами?

— Но она не смогла справиться с одним Ликонтом в поединке, — не дав Марион ответить, быстро вставила Доминика, с насмешкой глядя на баронессу. — О, не удивляйтесь, леди Марион! Нам уже известны все пикантные подробности реннской жизни.

— И я догадываюсь, от кого, — сухо проговорила Марион.

Чужое присутствие за спиной она ощутила сразу, вдруг, как ощущают на себе липкий взгляд со стороны. Её окатила знакомая волна дрожи и нехорошего предчувствия: он стоял за её плечом, почти обдавая теплым дыханием, так невыносимо близко, так опасно…

— Вы как никогда прекрасны этим вечером, леди Марион, — произнес глубокий голос, и ей пришлось обернуться. — Я восхищен тем, как быстро у вас отросли волосы. Или мы вновь обязаны отдать должное мастерству вашей камеристки?

Леди Гелена оторвала голову от игры, напряженно всматриваясь в окруживших баронессу придворных: как вороньё, они слетались на добычу, как шакалы, выжидали, пока жертва не даст слабину. Скопление вражеских сил вокруг баронессы было необычайным, и Гелена не знала, радоваться ли тому, что она сама избежала подобного внимания, или переживать, ведь порвав в клочья репутацию баронессы, они не преминут переключиться на герцогиню.

— Вы мне ничего не обязаны. Генерал.

Нестор качнул головой, без улыбки рассматривая стоявшую перед ним женщину. Вот она, та, из-за которой он лишился руки, вот она, оставившая уродливую отметину на его лице. Такая уверенная в себе, несгибаемая, удержавшаяся на ногах после множества ударов, выдерживавшая один неприятный сюрприз за другим. Леди Марион держалась превосходно, отточив умение отражать сыплющиеся на неё камни ещё при реннском дворе. Даже в пылу битвы, на поле боя под стенами Пратта, не казалась она ему такой сильной.

Быть не может! Он только что… подумал о ней с… уважением?

— Вам, леди Марион, я просто обязан, — тихо проговорил он, — вернуть долг.

Синяя баронесса верно истолковала его взгляд, скользнувший вниз. На месте отрубленной правой кисти красовалась металлическая перчатка, скрывавшая дефект.

— Долг? О каком долге говорит герцог? — включилась в беседу леди Доминика, заинтересованно глядя то на Марион, то на Ликонта.

— Должно быть, генерал никак не может себе простить овладевшей им слабости во время нашего танца в реннском дворце. Его светлости стало нехорошо, его буквально вынесли на руках, — поделилась Марион, не отрывая глаз от окаменевшего лица генерала.

— О, герцог, так это правда? В таком случае, вы просто обязаны извиниться за своё поведение и исправиться на ближайшем балу!

— Ну что вы, я прощаю генералу его слабость, — поспешно скзала Марион. — Танец — это не военный марш, кто угодно может сомлеть.

— Я настаиваю, — глухо проговорил Ликонт, сверля её взглядом. — Надеюсь, вы не откажете мне в чести.

— Отказать вам, герцог? — расхохоталась леди Доминика, призывно тряхнув кудрями. — Я не встречала ещё ни одной женщины, способной на это! А скажите, баронесса, — обернулась уже к Марион герцогиня, — вы ведь служили у императрицы все эти годы. Особая помощница, не так ли? О, всё только между нами! Как же её величество императрица смогла отпустить такого незаменимого, как вы, человека? После стольких лет верной службы? Вы попали в немилость?

— Незаменимых людей не бывает, герцогиня, — нашла в себе силы улыбнуться Марион. — Вы умная женщина, вы должны это понимать и без вопросов.

Глаза Доминики заинтересованно вспыхнули, и герцогиня умолкла, искоса поглядывая на баронессу. Взгляд леди Оглской то и дело возвращался то к Ликонту, то к баронессе, пока на губах маркизы не заиграла понимающая улыбка.

— А как ваш сын, леди Марион? — вновь обратился к ней Нестор. — Не скучает по дому?

— Прошу прощения, — Синяя баронесса обернулась к леди Гелене, поклонилась графу, кивнула маркизе, полностью игнорируя вопрос герцога, — меня ожидает её высочество. Приятного вечера, господа.

Она не видела вспыхнувшего лица генерала, не заметила дружелюбного прощания добродушного графа и жеманных жестов Доминики — Таира и в самом деле уже бросала на баронессу призывные взгляды, и она поспешила к ней. Марион улыбнулась окружившим принцессу придворным, поклонилась августейшему Оресту, склоняясь к Таире.

— Я устала, — одними губами прошептала юная принцесса ей на ухо. — Хочу уйти.

Марион кивнула, выпрямляясь и жестом подзывая леди Гелену. Таира поднялась, и принц Орест тотчас направился к террасам, предупредить про её уход своего старшего брата, крон-принца Андоима, за целый вечер ни разу не обратившим внимания на свою невесту. Таира попросту устала встречать не то насмешливые, не то понимающие взгляды придворных, устала ждать обходительности от жениха — и едва удерживала в себе напряжение, не давая ему прорваться наружу унизительными слезами.

— Вы уже покидаете нас, ваше высочество? — вышедший из террасы Андоим догнал их уже у выхода из залы. — Так скоро?

— Я устала после переезда, — одними губами улыбнулась Таира, не глядя ему в глаза. — Прошу меня извинить.

— Конечно, конечно. Доброй ночи, ваше высочество, — Андоим склонился к протянутой руке, поцеловав холодные пальцы. — Увидимся утром.

Они покинули залу, и Марион спиной чувствовала чужие взгляды, направленные им вслед. Какая жизнь ждала их в чужом дворце, где у каждого был свой угол — кроме них? Синяя баронесса предпочитала не думать об этом. Первым делом следовало утешить Таиру — огромные серые, непонимающие глаза принцессы уже блестели от наполнившей их влаги — а затем… дожить до утра.

Похоже, каждый проведенный здесь день будет похож на предыдущий — сплошная гонка на выживание, скрашиваемая лишь изредка немногочисленными приятными встречами. Присутствие Нестора Ликонта явно не входило в их число. И очень красноречиво свидетельствовал об этом его взгляд, за весь вечер едва ли направленный на кого-либо, кроме неё…

Флорика перегнулась через стену, подавая руку брату. Феодор подпрыгнул, цепляясь за протянутую ладонь, подтянулся, отталкиваясь ногами от стены, и запрыгнул, оказавшись на самом верху. Слезали со стены в той же очередности: вначале Флорика, затем он.

Для их ночной прогулки сестра одела его штаны и заправила волосы так, что теперь увидеть отличия между близнецами оказалось очень сложно. Фло сама предложила брату освежиться. Несколько дней, проведенных в Галагате, они не вылазили из дому, слушаясь приказа леди Марион, но по вечерам, когда гонявшие их с утра до ночи по поручениям Плош и Кешна наконец удалялись в свою спальню, а Михо видел уже десятые сны, близнецы оставались совсем одни. Фео мрачнел с каждым днем. Флорика прекрасно знала, что донимает брата: привыкший за время их путешествия видеть, хоть издалека, прекрасную Таиру, Фео не мог успокоиться, не зная, как она там, среди незнакомых людей, и что делает в эту минуту. Пробраться во дворец, не зная точного плана коридоров и потаенных мест, у них вряд ли бы получилось, и Флорика отговаривала сумасшедшего брата от бредовой затеи, как могла: не хватало ещё провести остаток дней в местном остроге, напоследок ещё раз запятнав репутацию Синей баронессы, взявшей их с собой.

Столицу Валлии стоило увидеть — и даже послушный Михо томился от строгого указания матери не покидать пределы снятого для них дома и растущего за ним сада. Порой они совершали прогулки в почти полном составе — сэр Эйр, госпожа Ами, Михо и близнецы — но эти прогулки не заводили их дальше соседней улицы, а единственным общественным местом, куда было дозволено ступать баронету и его свите, оказалась маленькая часовня Единого. На службы они ходили почти каждый день, но сэр Эйр не дозволил выбраться даже ради местного праздника в главный храм Единого, побоявшись опасной для баронета толпы и того, что она могла в себе таить.

Флорика жалела Михо — за проведенные вместе годы Синий баронет стал им почти как младший брат — но и родного жалела ничуть не меньше. Феодору нужен был свежий воздух и новые впечатления, и кто знает, может, эти впечатления помогут побороть то грустное болезненное чувство, которое брат называл любовью.

— Ты уверена, что так мы попадем на главную площадь? — негромко поинтересовался Феодор, следуя за сестрой и озираясь по сторонам: все дома в Галагате оказались каменными, серыми, грубыми — ничего похожего на реннскую роскошь и отделанные мрамором и яркой росписью фасады.

— Нет, — легкомысленно отмахнулась Фло. — Не попадем, вернемся обратно, делов-то.

Фео дернул сестру за руку, уводя в сторону. Присев у чужой ограды, близнецы молча наблюдали, как из окна богатого особняка вылез человек, прижимая к груди свёрток, свистнул кого-то, бросил ему награбленный скарб, и сам сиганул следом. Во дворе особняка раздался лай, крики, в окнах появился свет; кто-то даже спустил стрелу с арбалета, целясь в грабителей.

— Бежим отсюда, — распорядился Фео, и оба припустили со всех ног, заворачивая на соседнюю улицу.

Они пробежали квартал или два, подальше от опасного района, когда открывшаяся в узком переулке картина задержала их ещё на какое-то время. Несколько человек методично избивали двух припозднившихся прохожих, и, судя по сдавленным хрипам, дело подводилось к логической развязке.

— Вот же ж… сволочи, — Фео ринулся было вперед, но очнувшаяся Флорика удержала горячего братца, дернув за собой.

— Их слишком много, — уже на бегу пояснила сестра, встревоженно оборачиваясь на проулок: не хватало ещё, чтобы шайка решила устранить свидетелей.

— Милый городок, — запыхавшись, выдавил Фео, оглядываясь по сторонам.

В их родном селении ничего подобного не встречалось — прознай селяне, что кто-то промышляет грабежом, бедному вору не поздоровилось бы. В деревнях разговоры были короткими: решившего нажиться на чужом тяжком труде разбойника вздернули бы на дыбе, и дело с концом. В столице Аверона Ренне близнецы, хоть и исходили ночные улицы вдоль и поперек, но подобного скопления нечистых на руку и совесть бандитов тоже не встречали.

— О, вот и площадь, — обрадовалась Флорика, рассматривая журчащий фонтанчик в центре.

Фео повертел головой, рассматривая полукруглый каменный колодец, в котором они оказались. Местные лавки были наглухо закрыты, нищие тулились к стенам, стараясь стать незаметными для ночных патрулей стражи, а слонявшиеся по площади тени, казалось, не замечают друг друга, изредка присаживаясь прямо на бортик городского фонтана.

— Площадь-то площадь, да не главная, — мигом сориентировался Феодор. — Ну-ка, идём отсюда. Быстро.

— А чавой-то за запах такой? — подозрительным шёпотом поинтересовалась Флорика, делая осторожные шаги назад. — Сладкий такой, приторный…

Фео не стал отвечать: про любителей дурманной травы он слыхал ещё в Авероне, и знал, что эти пойдут на всё, чтобы заполучить денег на очередную дозу волшебного порошка. Как правило, слонялись все они где-нибудь поблизости торговца сладкой смертью, и если это так, то вряд ли им стоило видеть распорядителя местного бала.

— Мда, прогулочка, — снова шепотом высказалась Фло, когда они отошли от площади, готовясь свернуть в одну из боковых улиц. — А стражников-то и нет почти, и все по главным улицам ходют… Шо деется-та, шо деется… куды король смотрит?

Ответить Феодор не успел: вышедший из проулка человек вцепился в руку Фло, притянув её к себе. Девушка даже вскрикнуть не успела: в тусклом свете уличного фонаря блестнул нож, прижатый в её горлу.

— И рыпаться не думай, — просипел он, прижимая девушку спиной к себе. — А ты пшёл отсюда! А то свистну дружков — от тебя, щенок, и кишков не останется!

Флорика коротко замахнулась, двинула мужчину локтем в живот, и тотчас вывернулась, ужом выскальзывая из ослабевших рук. Фео широко размахнулся, встречая выпрямлявшегося бандита кулаком в челюсть, и, не дожидаясь, пока тот рухнет, схватил сестру за руку, оттаскивая в сторону. Близнецы одновременно рванули с места, но раздавшийся за их спинами топот дал понять, что бандит не врал: в проулке он выжидал жертву не один.

— Держи, держи их!!!

— Вон, двое, парень и девка в мужской одёже!

— Вижу, вижу! А ну стоять!!!

Флорика дёрнула брата в сторону, и они свернули на очередную улицу, уходя от погони. Бежать приходилось быстро: топот за спинами не смолкал, и Фео лишь надеялся, что собственные ноги не заведут их в тупик.

Проулок неожиданно кончился, выведя их к городской стене, и единственным светлым пятном в этой мышеловке оказалась большая таверна, шум и гогот из которой они слышали ещё на подходе.

— Флорика, — задыхаясь, позвал Фео, пробегая мимо пьяной мужской компании, рассевшейся на ступенях таверны.

Сестра поняла, заворачивая за угол — запыхавшуюся парочку проводили долгими взглядами и нехорошими ухмылками — и тут Фео остановился, затравленно озираясь. Чёрного хода у таверны не оказалось — либо он находился с другой стороны, куда возвращаться было уже опасно.

— Окно, — выдохнула Флорика, указывая наверх.

Переспрашивать брат не стал: молча подставил спину, помогая сестре взобраться наверх. Флорика распахнула створки окна, забираясь внутрь, и свесилась, подавая руку брату. Фео оттолкнулся от стены, взлетая вверх и хватаясь за протяную ладонь, и близнецы почти ввалились внутрь, едва не сорвав окно с петель.

С трудом перекатившись после жесткого приземления, Феодор поднялся на ноги и осмотрелся. Комната, в которую занесло их с Флорикой, оказалась небольшой, темной и на удивление чистой — заправленная кровать, шкаф, стол и стул. Очевидно, покои для постояльцев — или местных жриц любви и их клиентов.

Больше рассмотреть им ничего не дали — дверь распахнулась, впуская свет, шум и голоса, и ворвавшиеся в комнату здоровенные мужики с самыми недвусмысленными выражениями на злобных рожах схватили близнецов за руки, вытаскивая из комнаты.

Ошалевшие от такого приёма Фео и Фло почти не сопротивлялись: их вытащили в соседнее помещение, просторное и светлое, где за игорными столами сидели картёжники, и в самом центре которого стояло высокое кресло, куда их потащили едва ли не волоком, через всю комнату, швырнув беглецов под ноги сидевшему в кресле мужчине.

— Вот, мессир, — буркнул один из амбалов, тыкая носком сапога Фео под рёбра, — вломились через окно.

— Стекло выбили, — добавил второй, опустив тяжелые ладони близнецам на плечи, почти вколачивая тех в пол.

Фео зашипел от боли: большой палец мужика ввинтился ему во впадину у ключицы, так, что аверонский вор даже пошевелиться боялся, лишь кренился, пытаясь найти более удобный угол.

— Преступность после войны совсем совесть потеряла, — раздался над их головами медленный, с едва заметной хрипотцой голос, — никакой управы нет. Долго терпел, долго прощал, человек я отходчивый… — в комнате раздались сдавленные смешки, — но когда вламываются на важную встречу, портят хозяину дом, обижают моих подчиненных…

Флорика не выдержала и подняла голову, успев окинуть говорившего быстрым взглядом, пока ладонь его телохранителя вновь не прижала её к полу. Мужчина оказался бритоголовым, немолодым — на загрубевшей коже девушка успела заметить морщины и многочисленные шрамы — и довольно страшным, насколько она могла судить. Дело было даже не во внешнем — у него оказались странные полубезумные глаза, то вспыхивавшие огнём, то тускневшие, гася всякое мелькавшее на загорелом лице чувство.

— Мы случайно, — вставила девушка, снова пытаясь поднять голову. Очевидно, сидевший в кресле мужчина дал знак, потому что мертвая хватка ослабла, позволяя ей выпрямить спину. — Мы пытались уйти от погони, и так получилось…

— Отпусти девушку, Шлак, — лениво велел мужчина, и в бархатном голосе раздались неприятные рокочущие нотки. — Взлохматишь ей всю красоту…

По комнате снова пронёсся приглушенный смех — присутствующие подобострастно приветствовали каждую шутку главаря, но делали это осторожно, бросая на него испытывающие взгляды — оценит ли?

— Как звать тебя, дитя? — обратился к Флорике мужчина, скользнув взглядом по тонкой фигурке.

— Я незнакомцам имени не доверяю, — звонко оттараторила девушка, с ужасом слушая собственный голос. Ведь говорила же миледи, что не доведет её язык до добра! — Где ваши манеры, мессир? Вы должны назваться первым!

Окружившие кресло бандиты дружно хмыкнули; по комнате пронёсся гул. Мужчина в кресле чуть нахмурился, затем усмехнулся.

— Вы действительно не знаете, в кого вляпались, детишки мои?

Флорика развела руками, пытаясь подавить нервную дрожь. Бритоголовый ей не нравился. Не нравилось и его окружение, но больше всё-таки он сам — этот неприятный пробирающий взгляд, гадкая усмешка, кривившая тонкие губы, безумные глаза…

— Тогда вы должны запомнить этот день, — мужчина поднял лежавшую на подлокотнике ладонь, давая кому-то знак, — день, когда вы вломились к Большому Питону.

Феодора вздёрнули на ноги; свистнула плеть.

— Не надо! — взвизгнула Флорика, пытаясь вырваться из рук скрутившего её бандита. — Не трогайте моего брата! Мессир! Не троньте его! Остановите их!

Большой Питон поднял ладонь, останавливая вновь занесённую руку палача. Феодор кривился, едва сдерживая болезненные стоны: всего от нескольких ударов вся рубашка пропиталась красным. Флорика дёрнулась ещё раз, и державшие её руки неожиданно отпустили — девушка метнулась к брату, поддерживая его за плечи, пытаясь заглянуть в горящие, мрачные карие глаза.

— Мне повторить вопрос? — поинтересовался Большой Питон, разглядывая близнецов. — Как тебя звать, красавица?

— Флорика, — голос предательски зазвенел, и девушка вскинула голову, встречая спокойный взгляд главаря. — А это мой брат, Феодор. Отпустите нас, мессир! Мы не знаем, кто вы, и клянусь, забудем то, что видели!

— Не слышали о Большом Питоне? — главарь неприятно усмехнулся, потер щеку. — Вы неместные, это видно… Дети мои! Король правит Валлией днём, а Питон — ночью! Вот кто я такой…

Феодор поднял затуманенные болью глаза, вглядываясь в лицо главаря. На какой-то миг их взгляды встретились — и разошлись. Юноша опустил голову.

— Отпустите нас, мессир, — снова попросила Флорика, удерживая кренившегося к полу брата. — Мы заплатим вам за разбитое окно, клянусь. Мы принесем деньги…

— Мне не нужны ваши деньги, — махнул рукой бритоголовый, поднимаясь с кресла. — Мне нужны вы. Приходите в таверну через неделю, вас будут ждать. Посмеете не прийти…

— Мы придем, — поспешно пообещала Флорика, помогая Феодору подняться на ноги. — Правда, придем. Только… мессир… там, внизу, нас ждут… это от них мы убегали и забрались в окно… мы не…

— Вас проводят, — снова отмахнулся Большой Питон. Казалось, он полностью утратил к близнецам интерес. — Мои люди расчистят вам путь. И проведут до самого дома, ведь таким маленьким детишкам нужна охрана, не так ли? Вот и славно. Жду через неделю, и не опаздывайте.

Плеть свистнула ещё раз, рассекая незащищенные спины, и Флорика вскрикнула, не удержавшись от боли. Подгоняемые болезненными тычками, близнецы спустились вниз и вышли на улицу, минуя шумный пьяный зал.

Ночная прохлада, против обыкновения, не радовала: приставленный к ним конвой будет следовать за ними до самого дома, а значит, придется вернуться к Большому Питону и делать то, что он велит, иначе…

Подставлять Синюю баронессу и, самое главное, баронета Михаэля во второй раз Флорика не хотела.

Януш ехал по улицам Галагата со смешанным чувством. С одной стороны, он не хотел видеться с местной придворной знатью — его всё ещё помнили здесь, как сына порочного отца и обнищавшего дворянина — с другой, жизнь во дворце обеспечивала ему частые встречи с леди Марион. Патрон вызвал его неслучайно: на днях в Галагат на свадьбу дочери должна была приехать Северина, передавшая бразды правления старшему сыну, и торжественная церемония могла таить в себе самые различные повороты событий. Присутствие личного лекаря не помешает — учитывая также взаимное противостояние герцога и баронессы, результат которого всегда оказывался непредсказуем.

Януш ехал верхом; за ним тянулась крытая телега, управляемая слугой, в которой лекарь перевез все необходимые инструменты, лекарские сумки, наполненные лечебными травами и настойками. Была бы его воля — захватил с собой всю лабораторию, но вряд ли его опыты оценят местные черные языки. Прослыть колдуном Януш всё ещё боялся.

Переезд из фамильного замка Ликонтов в столицу занял долгих два дня — от северных пределов Валлии к южным — и лекарь озаботился о том, чтобы взять охрану. Преступность после войны превратилась в нечто большее, чем разрозненные грабежи, бандиты, казалось, сгруппировались, ведомые одной рукой, и нарваться на обнаглевших разбойников лекарю не хотелось.

Патрон нередко с большой неприязнью отзывался о том, что творилось в столице по ночам, и жалел, что его руки никак не дойдут до развязания «змеиного клубка», как любил выражаться Нестор. Как-то генерал даже обронил, что, будь его воля, он бы договорился с местным главарём — управляемые бандиты могут быть полезнее, чем творящие беспредел одиночки — но Большой Питон не шёл на переговоры с представителями дневной власти.

Обо всём этом Януш думал лениво и отстранённо — мысли скрашивали долгую поездку — не забывая рассматривать знакомые улицы валлийской столицы.

— Я-яну-уш! — позвал его громкий, сочный голос, и лекарь едва не вздрогнул, оборачиваясь. — Дорогой! Сынок! Какими судьбами?

— Граф Хэсский, — поприветствовал Устина Януш, жестом останавливая следовавшую за ним повозку. Устин выглядывал из окна кареты, приветственно махая полной рукой. — Рад видеть вас. Герцог вызвал меня в столицу…

— О, да, да! Герцог! Всегда восхищался его осторожностью! — жизнерадостный голос графа не оставил его равнодушным: Януш ощутил, как против воли его губы растягиваются в ответной улыбке. — Здоров как бык, этот молодой генерал, а туда же, всё ждёт от судьбы подвоха! Ну да дело молодое, горячее, кто знает!.. Миледи, — обратился к кому-то в карете пожилой граф, — позвольте представить вам барона Януша, замечательного человека и лекаря, отмеченного Единым! О его необыкновенных талантах давно ходят самые невероятные слухи, и клянусь, все они правдивы! Кроме слухов о его отце, — тотчас оговорился граф. — Придворные сплетники любят рассуждать о том, в чем ничего не смыслят… Покойному барону Тадеушу просто не повезло влюбиться в одну женщину… Януш! — обернулся вновь к лекарю Устин. — Со мной в карете сидит настоящее аверонское сокровище — Синяя баронесса Марион! Леди-рыцарь, леди-воин! Ты, должно быть, частенько слыхал о ней за время вашего пребывания в Ренне?

— Слыхал, — эхом отозвался Януш, всматриваясь в появившееся в окне кареты женское лицо. — Миледи…

— Мы как раз направлялись за моим доктором, — продолжал Устин. — У леди Марион приболели слуги, ей пришла весть по дворец, а я как раз собирался на прогулку… Януш! А ведь ты — лекарь! — осенило графа: Устин подался вперед, едва не выпадая из окна. — Может, ты согласишься помочь?

— Не уверена, что его светлость герцог Ликонт одобрит… — начала было Марион, но граф замахал руками, точно мух отгонял.

— За это не переживайте! Я ручаюсь, а уж меня-то Нестор Ликонт знает достаточно, чтобы сменить гнев на милость! Решено! Януш?

— Если… вы настаиваете, — осторожно начал лекарь, судорожно пытаясь найти хоть одну отговорку, — я…

— Вот и отлично! — обрадовался Устин. — Езжай за нами, здесь не очень далеко! Верно говорю, леди Марион?

— Верно. Я так благодарна вам, Януш, — баронесса улыбнулась ему через окно, и лекарь понял, что пропал уже окончательно. — Спасибо вам за помощь.

Отвечать он не стал, не доверяя собственному голосу. Карета тронулась, и Януш сделал знак слуге следовать за ними.

Они выехали на тихие окраинные улицы Галагата, свернув с шумной площади, миновали небольшую часовню Единого, и остановились у одного из огороженных каменной оградой домов. Януш спешился, передавая узду слуге и доставая свою неизменную чёрную сумку, с которой не расставался даже в походе. Лекарские инструменты, которые хранила чёрная кожа, нельзя было достать ни в Валлии, ни даже в Авероне — всё это богатство досталось Янушу в подарок от духовного отца ещё в монастыре Единого, до поступления в гильдию. Инструменты оказались бесценными, стоили целое состояние, и Януш не доверял их никому, кроме себя.

Лекарь подошел к карете, подавая руку Синей баронессе.

— Во дворец я доберусь сама, ваше сиятельство, — мягко улыбнулась Марион, принимая теплую ладонь. — Вы очень помогли, право. Я вам так признательна, так благодарна за вашу доброту… Надеюсь, вы оградите нашего благородного лекаря от гнева генерала Ликонта?

— О, за это не переживайте! — добродушно отмахнулся Устин. — Герцог и хватиться Януша не успеет, я уверен! Но если потребуется моё слово… молодой человек, за мной не постоит! Любая услуга, любое одолжение, всё, что угодно — только скажи мне, сынок! Договорились?

Лекарь через силу кивнул. Леди Марион улыбнулась графу, толкая решетку, и оба скрылись за забором. Устин посмотрел им вслед, грустно покачал головой, подпирая щеку пухлой рукой.

— Эх, натворил ты делов, Тадеуш… так подставить сына… — узрев с интересом прислушивавшихся к нему слуг, оставленных Янушем сторожить повозку на улице, граф встрепенулся и постучал кучеру. — Пошёл, родимый, пошёл!

Карета тронулась, и на улице вновь стало тихо.

Леди Марион проводила взглядом отъехавшую карету и отворила дверь, пропуская Януша внутрь. Шагнув следом, баронесса тронула лекаря за руку, разворачивая к себе лицом.

— Прости, что так вышло, — быстро заговорила она, сжимая его пальцы, — граф прав, твой патрон может и не узнать, что ты был в моём доме. Но если узнает…

— Не думайте об этом, — попросил лекарь, поглаживая большим пальцем её ладонь, — это моя забота.

Сердце Марион болезненно сжалось. Он смотрел на неё с таким неприкрытым теплом, с такой нежностью, не пытаясь скрыть ни капли своего восхищения, что она как никогда остро ощутила свою вину. Марион не испытывала, должно быть, и сотой доли его любви к ней — и самое плохое заключалось в том, что чувства Януша были настоящими, искренними и глубокими. Такие, как он, не умеют шутить. Баронесса знала таких мужчин — редкой чистоты и порядочности, которые, полюбив однажды, уже никогда не полюбят вновь; не забудут той, первой и единственной; и не смогут пойти на компромисс с собственным сердцем. Осознание того, что она, быть может, испортила ему всю жизнь, оказалось невыносимым.

— Януш, — баронесса отняла свою ладонь, качнула головой. — Прошу тебя…

— Я всё понимаю, миледи, — мягко проговорил лекарь.

Ответить Марион не успела: боковая дверь распахнулась, впуская Кешну в холл, и они отпрянули друг от друга, точно застуканные вместе любовники.

— Как хорошо, что вы тут, миледи, — всплеснула руками Кешна, озабоченно разглядывая незнакомого мужчину. — Сэр Эйр говорит, убегали ночью-то! А наутро пришли, молчком, никому ничо не сказавши… А днём и работать не вышли, лежат обое, стонуть… Плош любезничать не стал — вломился в комнату, проверил… а на их живого места нету! Кровью-то все постели изгваздали, вредители! А раны всё не заживляются, кровоточат, вот и решила я весточку-то вам послать, чтоб, значит, лекаря прислали…

— Где? — прервал словесный поток Януш. С такими людьми он давно научился обращаться без лишних сантиментов: всё внимание доктор отдавал больным, а окружавших их людей быстро разделил на две категории: тех, кто может помочь, и тех, кому всё равно. К чести Кешны, её Януш отнёс к первой.

Служанка заторопилась, проведя их в боковую дверь, где располагались комнаты их с Плошем и Феодора с Флорикой, и распахнула дверь одной из них.

Лежавшие на животах близнецы обернулись на стук, и издали два совершенно непохожих звука: нечто среднее между рычанием и цыканием у Фео, и горестный стон у Фло: рыцарь её мечты пришёл к ней, исполнив самые заветные мечты, и в каком виде она его встречает! В братской потной, запыленной одежде, со спутанными волосами, избитая, как собака, и совершенно неготовая к подобной встрече. В глаза леди Марион Фео и Фло смотреть не стали, уткнувшись носами обратно в подушки.

— Воды принесите, — распорядился Януш ещё с порога, ставя сумку на стол. — Чистой кипяченой воды. И побыстрее.

Кешна метнулась исполнять поручение, и он присел к Флорике, встряхнув кистями рук. Жгучая, острая боль — вполне естественно для рассеченной ударами плети спины. В том, что тут поработала именно плеть, лекарь не сомневался: слишком характерными оказались вспухшие красные дорожки на оголенной коже.

Он провел руками над спиной, сосредоточился, отстраняясь от внешнего мира, начал читать молитву. Девушка расслабилась, слушая его голос, и прикрыла глаза, впадая в полудрёму.

Януш отвёл каштановые пряди от лица, слушая мерное дыхание, удовлетворенно кивнул, пересаживаясь к Феодору. Парнем хотелось заняться в первую очередь: его спина пострадала не в пример больше, и лекарь уже видел, что без наложения швов не обойдётся.

— Эт-то ты-ы… — прохрипел Фео, подозрительно вглядываясь в лицо незнакомого лекаря, — тот самый… дохтор… из Ренны? Тронешь… сестру… прибью…

Януш не стал слушать горячечный бред больного: провел руками над оголенной спиной, задержал раскрытые ладони, принимаясь читать очередную молитву.

Присутствие Марион за спиной он ощущал почти физически — чувствовал её запах, дыхание, шелест платья. Почему, ну почему всё так сложно? Разве виноват он, что из всех женщин на свете полюбил именно эту — ту, которой его патрон так горячо клялся отомстить?

Марион наблюдала за быстрыми, сосредоточенными действиями молодого лекаря, размышляя о том, в какую неприятность могли вляпаться эта неугомонная парочка, Фео и Фло. Она почти не сомневалась, что близнецы будут молчать на её допросе, потупив виноватые взгляды — так всегда бывало, когда она пыталась докопаться до истины. Могут придумать какую-нибудь пестрящую несостыковками отговорку — вот и всё, чего она добьётся, попытавшись надавить на эту странную пару. Она надеялась только, что удача, так долго хранившая близнецам жизнь, не отступит от них и на этот раз. И что если случится что-нибудь действительно плохое — они догадаются попросить её о помощи.

— Я пойду, — тихо сказала баронесса, пропуская в комнату Кешну с тазом воды, — проведаю Михо, пока ты…

— Ступайте, — отозвался лекарь, устало встряхивая занемевшими руками: дорога вымотала его, и такую сильную, как у этого юноши, боль снять оказалось очень сложно. — Миледи, я задержусь здесь, вы можете возвращаться во дворец. Как только закончу, я отправлюсь за вами следом — незачем, чтобы нас видели вместе.

Марион помолчала, дожидаясь, пока Кешна не покинет комнату. Затем быстро подошла к лекарю, сжала его ладонь.

— Спасибо, Януш.

Знала ли она, как сильно ранила его каждым своим прикосновением? Как сводила с ума от ложных надежд и безумных поисков ответной любви в каждом жесте, слове, улыбке?..

Януш отвёл горящий взгляд.

— Ступайте, миледи. Время дорого.

Марион закусила губу, развернулась, быстрым шагом покидая комнату. Януш ещё несколько бесконечно долгих мгновений смотрел на захлопнувшуюся дверь, затем коротко выдохнул, и повернулся к задремавшим близнецам.

— Вы уверены?

— Более чем, ваша светлость. Я видел своими глазами, как к указанному дому подъехала карета графа Хэсского, из которого вышла Синяя баронесса, а следовавший за ними лекарь подал ей руку. Они скрылись в доме, ваша светлость, и я долго их не видел.

— А граф?

— Он уехал тотчас, как они ушли.

— Из дому они вышли тоже вместе? — быстро поинтересовался герцог.

— Нет… Баронесса уехала одна, затем, задержавшись в доме около часа, уехал лекарь. Думаю, ожидавшие его слуги смогут вам подтвердить. Всё было, как я говорю.

Нестор нахмурился, поджимая губы: уж в ком-ком, а в Януше генерал был уверен. До этой самой минуты…

Терять друга оказалось болезненно. Но он даст ему шанс — если Януш расскажет ему обо всём первым… а граф и опрошенные слуги подтвердят…

Нет, герцог просто отказывался верить в то, что Януш мог оказаться предателем.

— Что-то не так? — полюбопытствовал шпион. — Ваша светлость?

— Держи, — в протянутую руку лёг кошель с деньгами. — Продолжай слежку, и не задавай лишних вопросов.

— Будет сделано, ваша светлость.

На главной площади у храма Единого было не протолкнуться. Они пришли сюда задолго до начала церемонии, успешно сбежав из-под бдительного ока сэра Эйра, но даже они не смогли подобраться ближе второго ряда столпившихся вдоль красного коридора горожан. Выстроившиеся по обе стороны прохода стражники оттесняли напиравший народ, не позволяя и шагу ступить тем, кому повезло оказаться в первом ряду, и не позволяли приблизиться к входу храма, оставляя пространство свободным для августейших посетителей.

К долгожданному браку между двумя державами, заключившими мир, готовились неделями. Город украсили, вычистили, горожане одели свои лучшие одежды, точно каждый был приглашен на пышную свадьбу будущих монархов.

Первыми на церемонию прибыли король Харитон и Северина — оба едва ли терпящие друг друга, но вынужденные отныне сосуществовать мирно — за ними принц Орест, появление которого вызвало шквал восторженных приветствий среди народа, и наконец — крон-принц Андоим, махали которому горожане не менее усердно, заручаясь его добрым отношением по приходу к власти.

Как только богато украшенные кареты отъехали, оставляя на ступенях храма всех августейших, по проходу потянулись придворные, которым дозволено было присутствовать на храмовой церемонии.

Фео и Фло узнавали некоторые лица — герцог Ликонт ехал впереди всех, чуть в стороне от общей массы, одетый в парадный военный мундир, с той неизменной выправкой, которая выдавала в нём отличного наездника и воина — то, чего не смогло его лишить даже собственное увечье. Стальная правая рука лежала очень спокойно на поводьях, а взгляд прищуренных синих глаз охватывал, казалось, сразу всё: беснующийся народ, скопившийся на площади, с трудом сдерживавших народную массу стражников, ворота центрального входа храма, и даже холодное, светло-серое небо над головой.

За генералом тянулась стройная колонна пышно наряженных придворных, занявших свои места на нижних ступенях храма, среди которых мелькнуло знакомое им лицо леди Марион, и наконец, в самом конце красного коридора, появилась открытая карета с золочёным гербом.

Народ встретил долгожданное появление августейшей невесты дружным рёвом, топотом и рукоплесканиями — шум поднялся такой, что Флорика, не выдержав, заткнула уши, беспокойно глянув на брата.

Феодор смотрел.

Длинные белые, как снег, локоны Таиры спускались на хрупкие плечи, вились вдоль стройной спины — и блестевшие в волосах звёзды сплетались в диадему, венцом украшая прелестную головку. Принцесса улыбалась — всем горожанам в целом, и ему, только ему одному в частности — а на шее её блестел свадебный подарок крон-принца — его подарок…

Белое до синевы, шелковое платье охватывало тонкий стан; и весь облик аверонской принцессы был неземным, воздушным — о Единый, она не должна принадлежать Андоиму, нет, только не ему, да что же это, он спускается по ступеням, протягивает к ней грязные руки…

Флорика повисла на плечах брата, всем весом пытаясь удержать на месте.

— Фео, нет! — горячо зашептала ему на ухо сестра, вцепившись в рубашку. Феодор рванулся, едва не оставив в её руках целый рукав, зло зашипел, отмахиваясь от сестры. — Они не пропустят тебя, Фео! А если прорвёшься… они тебя бросят гнить в тюрьму, и даже миледи не вытащит оттуда… Фео, не оставляй меня! — Флорика наконец взяла нужную ноту, даже всхлипнула, шмыгая носом ему в ухо. — Мне страшно! Прошу тебя, не бросай меня одну!

Это подействовало. Брат перестал вырываться, обмяк, провожая безумным взглядом исчезавшую в воротах храма прекрасную Таиру. Крон-принц Андоим вёл её за руку, и принцесса — его принцесса — улыбалась будущему мужу, пытаясь заглянуть в его надменное лицо.

Как только все придворные зашли в храм, двери за ними закрылись, и церемония началась. Народ и не думал расходиться с площади: женщины готовили цветы, собираясь забросать ими новобрачных, почётный караул выстроился вдоль ступеней, готовясь отдать честь будущим королю и королеве Валлии, и то тут, то там прокатывался восхищенный гул: прекрасную Таиру обсуждали, ею гордились, и не могли нарадоваться столь выгодному браку, который, наконец, закрепит мир в ослабевших после долгих лет войны державах.

Флорика держала брата за руку, крепко, опасаясь, что его могут оттеснить толпой, и тогда она окончательно потеряет его — но Феодор и не думал вырываться, просто стоял, стоял всё это бесконечно долгое время, не отрывая глаз от дверей храма.

Даже их вчерашний визит к Большому Питону не смог затмить сегодняшнего события для Феодора. Питон был краток: отныне близнецы работали на него. Им даже пообещали платить — долю того, что они сумеют раздобыть за ночь, а позже, как только они докажут свою лояльность ночному королю Валлии, они могли рассчитывать на половину ценности награбленного добра. Отказа Питон не принимал; Фео и Фло понимали это, идя на встречу. Близнецы, с их удивительной способностью просачиваться в мало-мальски пригодную для этого щель, оказались для Питона и впрямь бесценной находкой. Их приняли в общину, не спрашивая на то их согласия; теперь всё, что они могли сделать, чтобы как-то выбраться из темной стороны городской жизни — подняться в этой странной подпольной иерархии на самую вершину. А уж тогда…

Что будет тогда, Фео и Фло не загадывали. В воровской среде, куда их определил Большой Питон, близнецов приняли хотя и не с распростертыми объятиями, но с определенной заинтересованностью: уже в первую ночь, во время их первого грабежа, брат и сестра проявили себя достаточно, чтобы заслужить уважение подпольщиков. Близнецы не гордились тем, что делали, но и держаться стороной не стали: отмалчиваться было не в их привычке. Они понравились общине, но что могло выйти из этой невольной службы, Фео и Фло оставалось лишь гадать.

Толпа давила всё больше: Флорика нетерпеливо дёрнула плечом, отталкивая наседавшую на неё старуху — та не отставала, грузно навалившись ей на спину.

— Совесть-то поимей, болезная! — проорала наконец девушка, оборачиваясь к бедно одетой женщине с седыми волосами. — Куды прёшь?!

Вокруг переговаривались сотни возбужденных церемонией горожан, капитаны стражи отдавали приказы, перекрикиваясь друг с другом, общий гул поглощал, казалось, любой тонущий в нём звук. Но зазвучавший голос нищенки услышал даже Феодор, оторвав наконец взгляд от плотно сомкнутых храмовых дверей.

— Грядёт большой мор, — гулко и низко проговорила женщина, вращая огромными, безумными глазами. — Многие умрут, многие погибнут! Береги брата, дитя, ибо он подарит свой поцелуй самой смерти!..

Окружавший их народ зашевелился, оборачиваясь к сумасшедшей старухе. Флорика поёжилась, оглядываясь на брата. Взгляд странной женщины обратился к Феодору, и парень едва не вздрогнул, заглянув в бесцветные, жуткие глаза.

— О-о-о… — нараспев протянула старуха, — вижу большую горе и большую жизнь… Мальчик мой! Так должно быть! Невинная рука, управляющая ночным миром, вернёт городу спокойный сон… Сила двух повергнет королевскую династию в прах…

— А ну пошла отсюда! — рявкнул стражник, оборачиваясь на подозрительный шум в толпе. Люди забеспокоились, отодвигаясь от нищей пророчицы, кто-то начал творить священные знаки. — Пошла, тебе сказано! Исчезни, или…

Старуха шагнула назад, почти проваливаясь через плотные ряды собравшихся горожан, и по толпе пронёсся дружный вздох: нищенка и в самом деле точно исчезла, теряясь в людском потоке.

— Виверия звать её, — проговорил плотный мужчина, поворачиваясь к Флорике, — городская пророчица. Бают, будто не ошибается…

— Вот ить ведьма, — в сердцах бросила девушка. — Ляпнет дрянь какую, а ты ходи потом, мучайся…

Феодор вздохнул, отвернулся, уставившись на главные ворота храма. Те распахнулись, выпуская будущих короля и королеву Валлии, идущих рука об руку, и почётный караул отдал честь, выстраиваясь вдоль красной дорожки. Таира улыбалась, но улыбалась устало и натянуто. Крон-принц подал ей руку, помогая взобраться в золочёную карету, и забрался следом. Показавшиеся из храма придворные выстроились на ступенях, махая платками, салютуя шляпами — и карета тронулась, сопровождаемая посыпавшимся на неё градом цветов, восторженными криками горожан, горящими взглядами, среди которых один — только его один — был мрачен. Карета скрылась из виду, следом за ней тронулась карета короля Харитона и Северины, а затем по проходу потянулась колонна придворных, и Феодор отвернулся, дёргая сестру за руку.

— Пошли, — глухо распорядился он.

С внутренним трепетом входила Таира в королевскую опочивальню. Её супруг, должно быть, давно ждал её — и принцесса несмело огляделась, рассматривая широкую кровать с балдахином, высокие зашторенные окна, горевшие в светильниках свечи.

Андоима в опочивальне не было.

Таира обошла комнату по кругу, расстерянно оглядываясь по сторонам, но ни следа пребывания здесь её супруга не нашла. Быть может, крон-принц так же, как она, готовился к их первой брачной ночи, и она просто пришла первой?

Девушка поправила полупрозрачную шаль, покрывавшую оголенные плечи и белоснежный пеньюар, и опустилась в кресло напротив двери. Она ожидала, что Андоим вот-вот приоткроет двери в спальню, улыбнётся ей, поднимет на руки — так, как она мечтала, так, как боялась представить…

Но прошёл час, затем второй, а супруг всё не появлялся в опочивальне. Огонь в камине почти погас, и Таира укуталась в плед, забравшись в кресло с ногами. Каждая минута тяжёлым камнем падала ей на сердце. А вдруг с ним что-то случилось? Вдруг… покушение? А если ему стало плохо? А может…

На ум пришло количество вина, выпитого крон-принцем во время свадебного пира. Что, если супруг… попросту уснул, опьянев от выпитого?

Таира вспыхнула от одной мысли. Искать Андоима теперь казалось ей зазорным — подумать только, о чём будут судачить во дворце — крон-принц не явился на свою первую брачную ночь! Позор, бесчестие! Предпочёл подушку молодой жене!

Двери распахнулись, впуская Андоима в опочивальню, и почти задремавшая в кресле девушка едва не подскочила, отрывая голову от мягкой спинки.

— Ленивые твари эти слуги, — захлопнув за собой двери, прорычал крон-принц, глянув в сторону едва тлеющего камина. — Почему огонь погас? — обратился Андоим уже к Таире, кутавшейся в тёплый плед.

— Он горел… — растерянно проговорила она, сжимаясь от непривычно грубого обращения. — Часа три назад здесь было очень жарко…

— Часа три назад! — перекривил девушку Андоим, скидывая с себя расстегнутый мундир. — И что же, теперь всю ночь морозить себе задницы? Или ваше высочество не умеют даже командовать? Потребовать, чтобы разожгли огонь в камине — чего уж проще! Аверонская белоручка…

Таира вспыхнула, огромными, ранеными глазами следя за раздевавшимся перед ней мужем. Андоим не сменил парадного наряда, и оставалось лишь гадать, где же провёл он все эти часы, пока она ждала его, гадая, что могло случиться.

— Чем я заслужила такое обращение, ваше высочество? — тихо спросила Таира, поднимаясь с кресла. — Я волновалась… не знала, где вы…

— Волновалась, — криво усмехнулся Андоим, скидывая рубашку и расстёгивая пояс. — За меня ли? Помнится, у вашего высочества был тайный поклонник, таскавший красные розы и даже укравший у меня ожерелье, чтобы подарить его вам лично… — крон-принц хмыкнул, глядя на вытянувшееся лицо Таиры. — Что, ваше высочество? Или вы думали, что мне делать больше нечего, кроме как изображать из себя романтика? В самом деле? Не удивлюсь, если ваш тайный поклонник овладел вами одной из жарких аверонских ночей, а наутро вы даже не поняли, что произошло!

Таира глухо вскрикнула, закрывая лицо руками. То, как разговаривал с ней Андоим… то, что он говорил… никогда, никогда в жизни не испытывала она подобного унижения! Её не учили, как говорить и что делать в таких случаях. Чему вообще учили её, что могло бы пригодиться здесь, рядом с этим валлийским варваром, отныне её супругом?

— В чём дело? — жёстко поинтересовался Андоим, подходя к ней вплотную. — Или я угадал?

Он схватил её за руки, отрывая их от лица. В больших серых глазах стояли слёзы, губы дрожали от обиды и унижения, Таира едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться вслух, и едва держалась на ослабевших ногах.

— Сопливая девчонка, — лениво, разглядывая её точно насекомое, проговорил крон-принц. — Маленькая аверонская дрянь. — Таира вскрикнула, чувствуя, как сжимаются сильные пальцы, впиваясь ей в запястье. — На колени!

Принцесса с непониманием уставилась на своего супруга. Андоим хмыкнул, усиливая нажим. Девчонка всё-таки не выдержала: разрыдалась от боли, едва удерживаясь на пошатнувшихся ногах.

— Я сказал — на колени!

Таира вскрикнула ещё раз, почти рухнув ему под ноги. Супруг не отпускал её запястья, вздёрнув руки над головой, и принцесса болезненно скорчилась, пытаясь отодвинуться от него.

— Знаешь, почему я не спешил к тебе, моя возлюбленная супруга? — прошипел крон-принц, притягивая её к себе. — Потому что ты никуда от меня не денешься. Ты — моя собственность, подстилка, аверонская шлюха… вот кто ты! Ты — ничто! Я уверен, время, проведенное мной только что с графиней Эсмирой, доставило мне то удовольствие, которое мне никогда не получить от тебя, бесполезная дрянь! И всё-таки я попробую…

Таира дёрнулась, пытаясь вывернуться, избежать сближения — и тотчас глухо охнула от жесткой пощечины.

— И только попробуй перечить мне, — тихо и страшно сказал супруг. — Делай, что говорю, иначе каждую ночь я сделаю для тебя адом… Скажем, буду отрубать у тебя по пальцу… начну с ног… никто ничего не заметит, уверяю тебя, дорогая! А теперь раздень меня, — отпуская дрожащие руки принцессы, сказал он. — И советую быть сговорчивой, твоё высочество…

Нестор Ликонт сидел в покоях короля у камина, рассматривая расположившегося в соседнем кресле монарха. Свадебный пир окончился несколько часов назад, и герцог был рад, что весь этот фарс подошёл к концу.

Ублюдок Андоим даже не попытался скрасить вечер для молодой супруги, предаваясь беседам с приближенными; принцу Оресту пришлось окружить будущую королеву Валлии своим вниманием, чтобы Таира окончательно не пала духом. Свою лепту внёс и сам Ликонт, попросивший оказать ему честь и станцевавший с принцессой два танца подряд — максимум, что позволял этикет — а затем уведший едва державшуюся на ногах Таиру на одну из веранд, чтобы дать отдышаться. Свежий воздух и отсутствие прожигающих и враждебных взглядов чужих придворных привели принцессу в чувство. Она даже сумела поблагодарить его; но это действительно всё, что он мог сделать на тот момент. Нестор ещё раз напомнил о своей готовности оказать любую помощь, и Таира лишь кивнула, на этот раз — с полным пониманием.

Леди Доминика попыталась напомнить о герцогском «долге» станцевать с Синей баронессой — но оба были слишком заняты и слишком напряжены, чтобы идти на подобный риск. Память Ликонта яркими красками выдавала то, чем закончился их единственный танец, и у леди Марион нашлись свои причины держаться подальше от генерала во время свадебного пира. Нестор видел её мелькавшее голубое платье то в одном, то в другом конце зала — Марион наблюдала за Таирой, следила за каждым её движением, готовая прийти на помощь в нужный момент.

Баронесса держалась и выглядела этим вечером безукоризненно. Наблюдая за ней, Нестор с удивлением понимал, что даже теперь, когда он отнял у неё почти всё, и мог отнять ещё больше, когда она, казалось, проигрывала ему раунд за раундом — игра на чужом поле всегда опасна — и находилась в полной власти одного только его желания, она не казалась ему от этого более слабой или тем более побеждённой. Такие, как она — редкость, большая редкость среди людей. Синяя баронесса не пряталась за спинами могущественных патронов и патронесс, не прикрывалась титулами и званиями, не отрекалась от общества, которое так неприкрыто отторгало её, и не сдавалась в бесконечной, ежедневной, ежечасной борьбе, в которой заведомо не могла победить.

Ещё большим открытием для Нестора стало то, что он смотрит на неё с интересом, и думает с уважением — что восхищается даже её походкой, быстрой, уверенной, деловой, почти летящей, но без той игривой лёгкости, которая присуща юным и влюблённым. Леди Марион никому не стремилась понравиться — она просто делала свою работу. Делала с такой самоотдачей, преданностью и умением, что эта её хватка, это мастерство, почти искусство вызывало в нём внутренний трепет. Ведьма зачастую действовала его способами и вела себя так, как вёл бы себя он в её положении — что лишь усиливало его интерес.

Опасны, ох, как опасны эти его мысли…

— О чём ты думаешь, Нестор?

Ликонт оторвал взгляд от огня, с усилием вникая в вопрос. Он вымотался и устал за эти дни, но не смог отказать монарху в его просьбе сыграть с ним партию после пира. Король Харитон страдал бессонницей, и уже давно позабыл, что такое здоровый, крепкий молодой сон. К несчастью, об этом помнил сам Ликонт, с трудом удерживавший глаза открытыми.

— О женщине.

Ответ вырвался прежде, чем Нестор успел обдумать его, но было поздно. Король неверяще хмыкнул, подаваясь вперёд.

— О женщине? Ты, Нестор?

Генерал устало улыбнулся, пожал плечами, не пытаясь придумать отговорку.

— Позволь мне угадать. Леди Марион?

— Вы видите меня насквозь, ваше величество, — сон как рукой сняло: нет, в самом деле, он и вправду так предсказуем? — Могу я узнать?..

— Как старые глаза короля увидели то, что так тщательно скрывало хитроумное сердце тайного советника? — король Харитон невесело усмехнулся. — Нестор, ты смотрел на неё каждый раз, как только она оказывалась в поле твоего зрения. Наблюдать за тобой — не мой долг, я это знаю, но прости старого короля: мне и в самом деле любопытно, чем ты живёшь.

Молодой генерал покачал головой, складывая руки перед собой. Протез на культе утомил натёртую кожу, металлическая перчатка жгла огнём, и всё, чего желал в эту минуту Ликонт — содрать с себя всё чужое, упасть и забыться сном до самого утра.

— А кроме того, леди Доминика оказалась столь любезна, что упомянула мне о вашем последнем разговоре, и даже высказала несколько своих умозаключений, которые я предпочту пока что оставить при себе. Ей я также посоветовал воздержаться от поспешных выводов. Нестор, — король коснулся его руки, заставляя смотреть в глаза, — скажи мне правду: что между вами?

— Вражда, — не задумываясь, ответил Ликонт. — Нам не ужиться вместе на одной территории, мой король.

— Вот оно как… — протянул Харитон, качая головой. — Нестор, вражда? Ты серьёзно? Что ж… что ж, раз ты так говоришь… Но позволь мне сказать. Леди Марион, быть может, дворянка низшего сословия и сомнительного происхождения, её признанное в Авероне рыцарство хоть и не пристало женщине, но, тем не менее, она проявила себя как один из лучших воинов и офицеров… Вспомни, ведь это именно она организовала аверонское войско, когда в битве под Праттом пал командующий Магнус! Она чрезвычайно умна — я имел возможность слышать, как она разговаривает с окружающими — должно быть, хитра, но хитра той вынужденной мудростью, которая помогает выживать во дворцовых интригах… Нестор, в конце концов, она красива. Красива не тем очарованием юности, которое так часто приводит к ошибкам молодости, нет! Но той зрелой женственной красотой, которую даже доспехи не скроют…

— Ваше величество! К чему вы ведёте? — с каждым словом глаза Ликонта расширялись всё больше. Нестор не верил тому, что слышит. Монарх… сватает ему Синюю баронессу? Отбросив всё более важное и насущное — но он, герцог, потомок высших кровей, человек высокого полёта — и простолюдинка, воительница… пусть так, всего лишь баронесса! Что хорошего может принести такая связь?..

— И самое главное, — будто не слыша поражённого возгласа герцога, продолжал король, — она честна с окружающими, и бесконечно предана близким людям. Нестор, много ты знаешь женщин из самых приближенных королевской фамилии, самых знатных родов, которым можно было бы доверять? Безоговорочно, лишь потому, что такие люди не умеют предавать. Нестор, она порядочна и непорочна, и честно заслужила то, что имеет. Я знаю, мои слова потрясли тебя, но я достаточно хорошо знаю своего тайного советника, чтобы давать подобные советы… Нет, я бы не хотел видеть такую женщину при своём дворе, слишком неоднозначно всё то, что она собой представляет… это правда. Я не смог бы принять её при своём дворе как король. Но откинув все предубеждения — однажды встретив, я бы не отпустил подобную женщину от себя. Подумай сам, Нестор: какую женщину ты видишь рядом с собой? Найдётся ли во всём мире хоть одна — подобной тебе силе, чтобы удержаться рядом с тобой? Чтобы не предать, не бросить, не сломаться от бесконечных ударов судьбы — а они будут у тебя, Нестор, будут, поверь мне! Та, с которой ты сможешь делить не только постель, но и свои мысли, ответственность, последствия поспешных действий?

— В-ваше в-величество, — в горле пересохло, Ликонт хватал ртом воздух, не в силах сделать ни одного полного вдоха, — в-вы ошибаетесь. Право, ошибаетесь. Мы — враги. Она не успокоится, пока не лишит меня жизни, а я не остановлюсь, пока не уничтожу её. Мне жаль…

— Мне тоже, — Харитон усмехнулся. — Я думал, дело в этом, и не верю, что ошибся по всем фронтам. Если ты настаиваешь, я оставлю эту тему. Уверен, что ты, с твоим развитым чувством собственничества и непробиваемой самоуверенностью, будешь уважать своего соперника, даже проигравшего раунд. Ведь для личностей вроде тебя и леди Марион соперничество так же естественно, как для рыбы — дышать под водой. А рыбы друг на друга не обижаются, если кому-то достается воды чуть больше. Ты со мной согласен?

Нестор Ликонт едва сумел судорожно кивнуть. Мир сходил с ума, и здравый смысл, видимо, давно выбросил белый флаг. Как так получилось, что он не заметил собственного помешательства?

— Думаю, ты уже слишком устал, чтобы развлекать своего монарха и дальше, — король Харитон покряхтел, пряча ухмылку в седой бороде, — ступай, Нестор. Приходи будущим вечером, я буду ждать тебя.

Генерал едва не подскочил, откланявшись монарху и спешно покидая покои. Харитон грустно усмехнулся, глядя на уже пустующее соседнее кресло. Какая ирония, что ему достался наследник, подобный Андоиму. Малыш Орест, его любимое дитя, при всех своих бесспорных достоинствах также станет плохим монархом, даже если его денно и нощно будет опекать верный Ликонт: слишком мягким рос младший сын, слишком совестливым.

Харитон боялся думать о грядущем дне. Что станет с Валлией, когда Андоим взойдёт на престол? Что будет с Нестором? Крон-принц прекрасно понимал исходившую от него угрозу — угрозу своему престолу… Но и герцог это понимал тоже.

О Единый, только бы не очередная война. Любая война отвратительна, но хуже всех та, которая рвёт королевство на части, когда брат поднимает руку на брата, и сын на отца…

Король Харитон прикрыл глаза, пытаясь погрузиться в сон.

Сон не приходил.

Таира сидела в своих покоях прямо на полу, прислонившись спиной к закрытым дверям. Взгляд её был направлен в окно, но принцесса не видела ни голубого неба, ни кладки соседней стены, частично закрывавшей обзор. Лекарь герцога ушёл около часа назад, и с его уходом Таира осталась совершенно одна. Она не желала видеть ни Гелену, ни даже Марион. Синяя баронесса, должно быть, всё понимала, но принцесса не нуждалась в словах, и Марион молчала.

Таира встретилась с герцогом на прогулке. Ликонт отметил болезненную бледность, разлившуюся по лицу принцессы, и предложил вызвать своего лекаря — она согласилась. Королевский доктор был ей незнаком, и обратиться за его услугами означало поставить в известность о своем недомогании весь двор, а герцогу она странным образом доверяла.

Януш, его личный лекарь, и впрямь оказался замечательным человеком. Первым делом он унял боль, изводившую принцессу уже целые сутки, затем очень мягко попросил разрешения осмотреть её — с такой неподдельной заботой и участием, что она едва не разрыдалась прямо перед ним. Она уже не знала, кому верить. Ведь и её супруг казался очень милым до свадьбы… до той ужасной, полной боли и ужаса брачной ночи…

Януш наложил швы и лечебную мазь, оставил ей травяную настойку и рассказал, как ухаживать за поврежденной нежной кожей. Затем взял её за руки и усадил перед собой. Таира готовилась услышать слова сочувствия или понимания, слова утешения или сострадания — но вместо этого по опочивальне разнеслись тихие слова молитвы…

Такими неожиданными они оказались, такими забытыми, что Таира не выдержала и разрыдалась, со всхипами, эхом повторяя отдельные звуки вслед за ним. Когда лекарь закончил, она отняла руки, не пытаясь закрыть от него мокрое лицо, но Януш сам протянул ей платок, помогая вытереть слёзы.

— Это только тело, — сказал лекарь. — Он сумел повредить лишь ваше тело. Ваша душа по-прежнему чиста и прекрасна.

А потом он ушёл, и Таира осталась одна. Марион и Гелена не беспокоили её, но ей и не нужны были их слова. Всё сделал этот странный лекарь, его участие, его помощь, его руки. Януш почти ничего не сказал ей — и в то же время объяснил многое.

Таира понимала, что впереди целая жизнь, наполненная болью и страданиями — слишком хорошо узнала она своего супруга, чтобы думать по-другому — но лекарь вселил в неё безумную надежду на то, что всё ещё может быть хорошо. Должно быть, она всё-таки не умерла прошлой ночью, раз всё ещё верила в судьбу…

Странный звук со стороны окна заставил её вздрогнуть и напрячься. Створки были приоткрыты, впуская свежий воздух в опочивальню, и оттого так ясно слышался непонятный шорох, царапание, скрежет по стене.

Таира поднялась, маленькими шажками подходя к окну. Вечерело; совсем скоро должны прийти слуги, разжигающие камин. Она положила руки на высокий подоконник, пытаясь выглянуть наружу. Почти одновременно с этим снизу показались стальные когти, неприятно царапнув по оконной раме, и принцесса вскрикнула, когда над подоконником появилась тёмная голова.

— Прошу вас, тише! Ваше высочество… Таира… тише…

Принцесса отшатнулась, обхватывая себя за плечи и поражённо разглядывая запрыгнувшего на подоконник стройного юношу в тёмных одеждах. Руки его от самых плеч охватывали странные металлические перчатки, оканчивавшиеся стальными когтями с зазубринами — это их скрежет по стене она слышала ранее.

Юноша спрыгнул с подоконника, оказавшись внутри, и она смогла как следует рассмотреть его. Определённо бандит; вор, пробравшийся во дворец стащить те или иные ценности. Смуглый, с зачесанными назад тёмно-каштановыми волосами и мрачными карими глазами, подвижный, живой, жилистый, но вряд ли по-настоящему привлекательный.

— Я долго искал способ встретиться с вами… — медленно развязывая шнуровку необычных перчаток, проговорил он. — Я так долго не видел вас… так скучал… беспокоился… моя Таира…

— М-мы з-знакомы? — заикаясь, спросила Таира, отступая от незнакомца на шаг. Бояться было нечего: за дверьми опочивальни её ждали верные фрейлины, Марион и Гелена, ей стоило лишь крикнуть…

— Вы никогда не видели меня, — юноша наконец справился со шнуровкой, позволяя перчаткам упасть к его ногам, и потянулся к висевшему за плечами походному мешку. — Но я видел вас. Ещё в Ренне. Во дворце. Я приносил вам это…

Из походного мешка показалась красная роза на длинном стебле. Таира побледнела, шагнула назад, пошатнулась и упала — прямо в руки едва успевшего подхватить её Феодора…

День рождения августейшего Ореста пришелся как нельзя кстати: решение принца устроить охоту в честь события стало для неё во всех смыслах глотком свежего воздуха.

Охоту Марион не любила. Что хорошего может принести убийство ради удовольствия? Загонять обезумевшего от страха и ненависти зверя в ловушку, спустить стрелу, почти в упор, глядя на понимающие, в этот единственный миг — почти человеческие глаза…

Убийство должно стать необходимостью, а не забавой. Так говорил ещё Магнус, также недолюбливавший придворные развлечения. Но, пожалуй, теперь Марион отчасти понимала наряженных в лучшие охотничьи наряды дам и господ — в их жизни не находилось так уж много возможностей вырваться из оков каменных стен. Для дам охота и вовсе становилась увлекательной прогулкой — не более. Кто из этих изнеженных, расслабленных, оживлённо переговаривавшихся, как на балу, женщин мог участвовать в охоте на равных с мужчинами?

Марион обвела взглядом готовых сорваться с места охотников — собак уже спустили, и егеря первыми бросились вслед за ними. Теперь все ожидали сигнала, и тот не замедлил прозвучать. Множество коней тотчас сорвалось с места — впереди всех принц Орест, за ним — крон-принц Андоим, рядом с которым мелькнул чёрный мундир герцога Ликонта, затем, согласно установленному негласному правилу — маркизы, графы, и лишь затем — низшие дворянские сословия. Баронесса тронула поводья одной из последних, устремляясь в лес.

Принцесса Таира была плохой наездницей, и предпочла остаться в опустевшем дворце. С ней неотлучно находилась леди Гелена, и Таира отпустила Марион на эти несколько часов. Поведение принцессы с каждым днём становилось всё необычнее. Таира, ранее и дня не проводившая без любимой фрейлины, Синей баронессы, теперь отказывалась от любого общества, предпочитая оставаться в полном одиночестве. Даже прогулки по саду принцесса совершала без необходимого эскорта, теряясь в зарослях розариев или оплетённых виноградными лозами беседок. Таира признавала, что полюбила уединение, но причин столь неожиданной перемены не называла.

Марион слишком устала за последние дни, чтобы внимательнее присмотреться к принцессе. Письмо, полученное ею от Северины несколько дней назад, сильно подкосило баронессу. Северина с присущей ей лаконичностью извещала её о том, что земли Синих баронов, столь выгодно располагавшиеся вдоль валлийской границы, ввиду отсутствия хозяев на территории и простоя, предоставлены валлийским военным частям для проведения учений. Взамен светлый герцог Ликонт любезно согласился пустить аверонских военных на северные территории Валии. Подобный обмен очень выгодно отразится на установлении взаимного доверия между двумя державами, и Синяя баронесса должна понимать это, как военный и как воин. Земли Синих баронов ввиду отсутствия хозяев отныне находятся под имперским протекторатом, и будут переданы Синему баронету по достижении им совершеннолетия — по запросу.

Марион слишком хорошо знала, что означал подобный «протекторат». За время службы у Северины она прекрасно изучила все ньюансы лишений дворян титулов и земель. Выцарапать родовое имущество Синих баронов у империи почти невозможно, в том плане — если это имущество всё ещё останется в своём первозданном виде после бесчинств и разорений, нанесённых землям вражескими воинами.

Подумать только! Пустить валлийцев! На земли покойного командующего аверонским войском! Какая жестокая ирония — Магнус, должно быть, перевернулся в гробу, наблюдая это вопиющее издевательство, это бесчестие, этот позор! Разорения и грабежи — лишь малая часть того, о чём она, должно быть, даже не подозревает. Отныне имение Синих баронов не принесет никакого дохода, всё пойдёт на содержание врагов на территории — как проживёт она, как вырастит сына, за какие деньги сможет содержать слуг, поддерживать имение в городе? За десять лет Марион успела отвыкнуть от бедности. Но хуже всего прийдется её сыну, который никогда не знал, что это такое. Бедный Михаэль, бедный её мальчик!..

Ликонт, должно быть, дал Северине выпить дурманного зелья, раз императрица заключила с ним подобный унизительный для аверонцев контракт. Аверонское войско на северных землях Валлии, принадлежавших самому герцогу, наверняка ждали сплошные ограничения и жуткие условия — постоянный снег, холод, болезни и лишения. Северина напрочь лишилась разума, послушав валлийского генерала!

Марион оглянулась: похоже, она отстала от резвящихся дамочек достаточно, чтобы те упустили её из виду. Дёрнув поводья, баронесса свернула с охотничьей тропы.

Она пустила коня шагом, вдыхая свежий воздух королевского леса. Где-то далеко слышался лай собак, задорные крики и рёв — так далеко, что это приносило настоящее облегчение: знать, что их пути сойдутся ещё нескоро.

Проклятый Ликонт, проклятый ублюдок…

Она думала, что готова забыть о нём, готова закрыть глаза своей ненависти — только ради собственного спокойствия, ради Михо, который не заслуживал мести валлийского генерала. Но она ошибалась: оказалось, ненависть очень сложно подавить. Ликонт мог отобрать у неё всё, и, как и обещал, он это сделал. Он был прекрасным воином и, как расчетливый политик, он не стал выжидать и терять драгоценное время. Он видел её слабые места, и он туда ударил.

Марион спрыгнула с коня: королевский лес здесь переходил в непроходимую чащу, от которой отделяла последняя уютная полянка, заросшая ярко-жёлтыми цветами. Привязав узду к ветке, она сделала несколько шагов по мягкой траве и медленно опустилась, вдыхая незнакомый запах. Эти цветы не росли в Авероне. Яркие, дерзкие, дикие, как вся Валлия, эти жёлтые, слепящие, как солнце, лепестки заполонили всю поляну, создавая маленький островок безмятежности и покоя. Марион обхватила колени руками и закрыла глаза, наслаждаясь тишиной.

Недолго: со стороны тропы раздалось характерное пофыркивание и цокот копыт — всадник, кем бы он ни был, ехал медленно, а вскоре и вовсе спешился, и треск ветвей вынудил её обернуться, ожидая его появления из-за деревьев.

— Леди Марион, — слегка удивлённо проговорил Нестор Ликонт, придерживая коня.

— Генерал, — неприязненно отозвалась баронесса, возвращая его удивлённый взгляд.

— Я знал, что вы отстали от основной толпы и выбрали неверную дорогу, но не думал, что… — снова заговорил Нестор, рассматривая поднимавшуюся с травы женщину.

Марион была одета по-мужски: штаны, рубашка, охотничий мундир — местные сплетницы наверняка успели обсудить непривычный костюм баронессы. Сам Нестор мог оценить его по достоинству: в простой одежде Марион выглядела и вела себя совершенно естественно, так, как никогда не позволяла себе при дворе. Вот и сейчас, этот её взгляд, не отстранённо-равнодушный, каким она смотрела сквозь него в дворцовых залах, но злой… ох, какой же злой… какой пламенный…

— Вы-то что здесь забыли? — подтвердила его догадки баронесса, и по её тону Нестор понял: этикет и дворцовые манеры остались там, за пределами королевского леса.

— Когда-то я был отличным наездником, — мрачно усмехнувшись, ответил Ликонт. — Но тогда у меня было обе руки. Нет ничего удивительного в том, что во время охоты я отстал от прочих и слегка заплутал в лесу.

— Заплутал! — перекривила Марион, разглядывая своего врага. — Ты? Заплутал? В знакомых тебе лесных угодьях? Говори правду, генерал! Или за всеми своими тёмными делами уже разучился?

Марион была раздражена и встревожена: он чувствовал это, видел в раскрасневшемся лице, в отчаянных, злых глазах. Так раздражена, что даже не пыталась держать себя в руках — или не считала нужным. А может, не имела на то сил — на лице её залегли глубокие тени, ставшие заметными лишь тогда, когда он подошёл ближе. Теперь их разделяло всего несколько шагов — почти ничего и целая пропасть.

— Я искал тебя, — жёстко заговорил Ликонт: если баронесса хочет открытого разговора, она его получит. — Знал, что ты отстала от всех, знал, что пойдёшь другим путём. Хотел увидеть ещё один раз…

— Зачем?

Герцог дёрнул щекой, не отрывая от неё глаз. От верховой езды её прическа растрепалась, и выбившиеся из неё волнистые пряди падали ей на лицо, обрамляли щеки, виски, шею…

— Хочу понять, — медленно проговорил он, — что в тебе такого… особенного. Что в тебе сводит мужчин с ума, заставляя бросать всё, рисковать всем, чтобы только… быть с тобой?

— Тебе-то что за дело, выродок? — не выдержала Марион, стискивая кулаки. — Тебя эта напасть обошла стороной, тебе ли переживать? Ты убил моего мужа, оговорил перед императрицей, отнял всё имущество — у меня и моего сына! Я на грани лишения титула — тебе всё мало? Чего ты ещё от меня хочешь, ублюдок?!

— Я был зол, — отрезал Нестор, чувствуя, как кровь приливает к лицу. Никто, никогда не смел разговаривать с тайным советником в таком тоне! — А кто бы на моём месте не был?! Ты попыталась отомстить, и у тебя почти получилось — ты сделала меня одноруким! Калекой! Генерал валлийской армии, герой войны — калека! Как думаешь, каково это?! Ты отняла то, что я уже никогда не верну! То, что я сделал — лишь справедливая плата за твоё коварство! И я сделал бы это ещё раз, случись такая возможность! А ещё лучше, — Нестор подался вперед, и Марион инстинктивно напряглась, готовясь к атаке, — удушил бы в темных коридорах королевского дворца! Гадина…

Зарычав, Марион ринулась вперёд, двинув кулаком по самоуверенному, ненавистному лицу. Генерал не ожидал нападения: пошатнулся, зажимая брызнувшую носом кровь, уклонился от второй подачи, уходя в сторону. Марион не могла больше сдерживаться: напряжение последних дней дало о себе знать. Подлец гордился тем, что сделал! Он считал, что поступил правильно, он ни минуты не раскаивался в том, что сделал! Не осталось сил, совсем не осталось сил… просто невозможно видеть его перед собой…

Нестор поднырнул под пронесшимся над ним кулаком, бросился головой вперёд, как таран, снося Марион с ног — он был крупнее, тяжелее её, и соревноваться в ловкости не собирался, зная, что уступает ей в скорости и точности выверенных, хлёстких ударов.

Марион охнула, когда он врезался в неё, падая плашмя в буйные заросли жёлтых цветов — и он не стал терять времени, наваливаясь сверху, зажимая её руки своим телом. Некоторое время они боролись молча — Марион пыталась вывернуться из-под крупного герцога, Нестор — добраться до её горла так, чтобы не выпустить при этом её рук. Кровь из его разбитого носа крупными каплями срывалась вниз, покрывая лицо воительницы кровяными разводами, капая на губы, соскальзывая с подбородка на шею…

Он наконец сумел вцепиться ей в горло — левой рукой, локтями удерживая её плечи разведёнными. Медленно сжал пальцы…

— Убьёшь меня, генерал? — прошипела Марион, встретившись с ним взглядом. — Убьёшь? Ты ведь этого хочешь?..

— Нет, — неожиданно хрипло ответил Ликонт, — не этого.

Марион не сумела увернуться — свободной левой рукой он удерживал её за шею, не давая повернуть голову — и поцелуй вышел жёстким, ненасытным, почти звериным, с дурманящим металлическим привкусом — вкусом его крови…

Она вздрогнула под ним, выгнулась, пытаясь вывернуться, ожидая его слабости — но тем самым лишь больше разожгла в нём огонь. Он сходил с ума так долго, так невыносимо долго боролся с собой, взывая к сдающему позиции разуму, что сейчас держался лишь потому, что знал — дай он ей хоть каплю свободы, и этот невозможный миг их близости закончится.

Знала ли она, эта ведьма, как сильно он желал её? Если не знала, то наверняка ощущала — их разделяло не больше, чем тонкая ткань охотничьих одежд. Ему казалось, что один лишь этот поцелуй, больше похожий на укус, принесёт ему желанное облегчение — так долго не было у него женщин, так долго он никого не хотел видеть рядом с собой — кроме неё…

Марион глухо вскрикнула, когда он не выдержал и укусил её в ответ — их кровь смешалась, солёная, вкусная — и этот вскрик позволил ему проникнуть глубже, внутрь, исследуя неожиданно горячий, мягкий рот…

Звук охотничьего рожка прозвучал так близко, что вздрогнули оба — и Марион сумела высвободить руку, целя растопыренными пальцами ему в глаза. Нестор увернулся уже на излёте — она всё-таки задела его, и мир на несколько бесконечно долгих мгновений вспыхнул белым огнём.

— Будь ты проклят, Ликонт, — раздался дрожащий голос у него над головой.

Нестор открыл слезящиеся глаза, с трудом усаживаясь на траве. Баронесса стояла, держа своего коня под уздцы, и по раскрасневшемуся, с коричневыми подтёками лицу текла одинокая злая слёза.

— Ты тоже, — задыхаясь, ответил он, не сводя с неё воспалившихся глаз. — Ведьма… Марион…

Синяя баронесса вскочила в седло, прорываясь сквозь дебри к лесной тропе, и он кинулся следом, забираясь на своего скакуна. Это проклятое безумие овладело им настолько, что он был готов, сломя голову, лететь за ней следом, даже невзирая на близость королевских охотников. Нет, он не мог упустить её, нет, не сейчас…

Марион первой пробралась на лесную тропу, свистнула, давая шпоры коню — и Нестор устремился следом, стараясь не отставать от баронессы. Она была отличной наездницей, и всё, что он мог — лететь за ней, пытаясь догнать, или хотя бы не потерять из виду. Вскоре Синяя баронесса замедлила ход, и у него вышло догнать её, летя с ней бок о бок, рука к руке.

— Тебе показать твоё место, Ликонт? — крикнула Марион, оборачивая к нему покрытое кровавыми коричневыми разводами лицо. — Смотри, смотри внимательно!

Нестор обернулся, глядя на дорогу — и рука воительницы тотчас дёрнула его поводья на себя, уводя скакуна в сторону. Генерал взмахнул бесполезной правой рукой, пытаясь удержаться в седле — и тотчас рухнул, на полном ходу, едва ли не под ноги собственному коню: тот испуганно всхрапнул, галопом устремляясь прочь. Приземление смягчила вязкая жижа огромной лужи, в которой он оказался; хотя удар всё-таки ощущался — звоном в ушах и адской болью в подвернувшейся лодыжке.

Он смахнул грязь с лица, вглядываясь вперёд: Синяя баронесса не стала задерживаться или упиваться своей победой, она оставила его посреди леса, одного, пешего, дав понять, что ей плевать на то, что он собой представляет. Как сбрасывают корабли балласт в море, так и она оторвалась от него, не заботясь о том, что с ним произойдёт.

Нестор Ликонт поднялся на ноги; прихрамывая, добрался до ближайшего дерева, останавливаясь для передышки. Кажется, он мог идти, а значит, сможет добраться во дворец. Вот только в каком виде…

Но больше собственного унизительного падения, больше её ненавистного равнодушия, больше невыплеснутого желания злило то, что перед глазами по-прежнему стояло её лицо, а губы помнили её привкус.

И ещё он понимал, что даже если ему придётся уничтожить её, предать забвению её имя и образ, чтобы перестать зависеть от её сводящей с ума близости, он всегда будет помнить, какой она была — его самый близкий враг…

Таира прошлась вдоль длинного книжного ряда библиотеки, отыскивая упомянутый Феодором сектор. Возлюбленный находил всё новые и новые способы встретиться с ней — и принцесса ждала каждой встречи с радостным возбуждением, окрылявшим её днём и помогавшим переживать ночи.

С той первой встречи прошло уже два месяца. Таира помнила необычное пробуждение от ласковых прикосновений к своим волосам, тихий шёпот над ухом, нежные слова — те самые, которые она столь тщетно ждала от супруга. Бандита звали Феодором, и он действительно проник во дворец для кражи здешних ценностей — по приказу своего главаря, Большого Питона. Он поведал ей всё просто и безыскусно, говорил долго, рассказывая о том, как впервые увидел её, как приходил каждый день в имперский дворец Ренны, мечтая просто увидеть её.

Здесь, в Галагате, ему пришлось потрудиться, чтобы иметь возможность встречаться с ней. Если бы не Питон и его карты всех тайных ходов города, городской канализации, его воровские приспособления, которыми Фео мог пользоваться на правах члена общины, их встреча не состоялась бы.

Возможно, в других обстоятельствах Таира и слушать бы не стала россказни вора. Но Феодор говорил так искренне, и с такой надеждой и нежностью смотрел на неё, что исстрадавшееся сердце принцессы не выдержало. Её жизнь здесь, в Галагате, превратилась в ад, и неужели не заслуживала она хоть капли счастья? Того счастья, которое помогало бы ей переживать день за днём?

Ни Гелена, ни даже Марион не знали об их встречах. Таира планировала посвятить в свою тайну Синюю баронессу — всё чаще принцессе требовалось прикрытие — но не могла решиться. Быть может, сегодня, как только она вернётся с охоты…

Кто-то схватил её за руку, и Таира едва подавила в себе испуганный вскрик. Обернувшись, принцесса увидела чуть провернутую книжную полку. Стоявший за стеллажом Феодор приложил палец к губам, потянув её за собой. Оглянувшись на бесконечные книжные ряды королевской библиотеки и убедившись, что лакей не может видеть её, Таира шагнула навстречу возлюбленному, позволяя ему закрыть за ней проход.

Принцесса с замиранием огляделась: они оказались в полумгле узкого низкого коридорчика, короткого, с двух сторон оканчивавшегося дверьми. Зажжённый светильник, который вор принёс с собой, стоял прямо на каменном полу, но его света едва хватало, чтобы осветить коридор полностью.

— Я скучал, — горячо прошептал Фео, схватив тонкие кисти любимой и поднеся их к губам. — Как ты здесь, моя снежинка?

Таира улыбнулась, высвободила руки, положив их на скулы возлюбленного. Погладила смуглую кожу, прислонилась к нему, уронив руки ему на плечи. Феодор привлёк её к себе, коснулся губами виска, зарылся носом в белоснежные пряди, вдыхая тонкий аромат парфюма. Он не ждал ответа: Таира всегда отмалчивалась, но в больших серых глазах поселилась такая грусть, что даже в счастливые моменты, подобные этим, она не покидала их. Он ненавидел Андоима всем сердцем, и много раз клялся, что крон-принц не протянет долго — но ничего не мог сделать прямо сейчас. Ответит, ублюдок за всё ответит…

— Иногда я мечтаю о том, что свободна, — тихо проговорила Таира, прижимаясь к Феодору. — Что мне не нужно быть здесь. Что мы с тобой вместе… где-нибудь очень далеко…

— Я заберу тебя отсюда, — решительно сказал Фео, сжимая хрупкое тело принцессы в объятиях. — Мне нужно время, чтобы всё устроить… Никто не найдёт нас, обещаю. Моя сестра… я рассказывал тебе о ней… она поможет. Мы будем вместе, Таира!

Она подняла блестящие, полные слёз глаза на него. В это так хотелось верить! В эту чудесную сказку, где всё хорошо и где они…

— Я замужем, Фео, — звенящим голосом проговорила она, роняя голову ему на грудь. — И от моего брака зависят судьбы людей… я никуда не могу уйти…

— Тогда я выкраду тебя отсюда, и плевать на людей! — Мрачные карие глаза галагатского вора полыхнули разгневанным огнём. — Ты не должна жертвовать собой, чтобы покрыть их ошибки! Ты должна быть счастлива, и я сделаю тебя счастливой, Таира!

Она подняла на него лицо, подаваясь навстречу — и Феодор принялся покрывать горячими поцелуями её лоб, веки, виски, щеки; мягко касался нежных губ, не уставая шептать тихие, быстрые, жаркие слова…

Ко дворцу он добрался, когда уже совсем стемнело — уставший, мокрый после купания в местном озере, но уже почти спокойный, сумевший взять себя в руки. Грязь с лица и волос ему удалось отмыть, нос перестал кровоточить, и беспокоила генерала только распухшая лодыжка, ступать на которую становилось всё тяжелее и тяжелее. Определённо, вывих — Януш справится за несколько минут, и он окончательно станет самим собой. Вот только измаранные в грязи мундир и штаны, запылившиеся сапоги… да, пожалуй, выглядел всесильный герцог необычно. Лакеи у королевских конюшен проводили его странными взглядами, но перешёптываться при нём не стали — тайного советника боялись при дворе так, что вряд ли решились сказать слово в его присутствии, даже окажись он перед ними в гробу.

Нестор прошел длинными коридорами, натыкаясь на взгляды прислуги — к завтрашнему утру о его необычном возвращении во дворец будет судачить всё живое здесь — дошёл до собственных покоев, кликнул лакея и камердинера. Приведя себя в порядок и переодевшись, герцог позвал Януша — лекарь явился сонным, и крайне удивился, увидев, в каком состоянии вернулся наконец патрон с затянувшейся охоты.

— Его величество король Харитон искал вас, ваша светлость, — почтительно сказал камердинер, вслед за лакеем покидая покои. — Просил передать, что ждёт вас, когда бы вы ни явились.

— Снова бессонница, — поморщился Нестор, позволяя Янушу осмотреть распухшую ногу. — Придётся развлекать до рассвета.

— Я сварил зелье для его величества, — зевнув, отозвался лекарь, перехватывая лодыжку поудобнее. — Должно помочь.

Нестор зашипел, когда Януш одним движением вправил вывих, и откинулся на подушки, пережидая, пока боль в ноге окончательно рассосётся. Лекарь уселся рядом, выжидательно глядя на патрона.

— Помнишь, ты говорил, что граф Хэсский попросил тебя помочь слугам леди Марион?

— Да, конечно, — поспешил кивнуть Януш: сон как рукой сняло, одно упоминание о женщине, чьё имя и образ были ему так дороги, насторожили лекаря.

— Она ничего не пыталась вытянуть из тебя? Не расспрашивала обо мне?

— Я уже говорил тебе, Нестор, — облегчённо выдохнул Януш, тотчас расслабляясь в кресле. — Нет, она ничего не спрашивала, и покинула комнату, как только я занялся больными.

Ликонт отстранённо кивнул. Янушу он верил: лекарь попросту не умел лгать; но шпионов к нему на время приставил. Те, в свою очередь, не заметили ничего необычного, и вскоре герцог прервал их работу, довольствуясь постоянными наблюдениями за домом Синей баронессы. К слову, излеченные Янушем слуги оказались связаны с теневой жизнью Галагата — неплохо для начала, ещё один козырь против баронессы.

Мысль о собственном имении в столице давно посещала герцога — пора перебираться подальше из дворца, подальше от этого змеиного логова. Синяя баронесса догадалась об этом раньше, чем он сам…

— На днях приедет Наала, — вновь заговорил Нестор, глядя в потолок. — Я хочу, чтобы ты занялся поиском подходящего особняка в Галагате и его дальнейшим обустройством. Не хочу, чтобы сестре хоть что-нибудь угрожало. Во дворце мне придётся следить за каждым её шагом, и всё равно этого может оказаться недостаточно.

— Понимаю, — проронил Януш.

Сестру патрона он не видел никогда: девочка была младше Нестора на десять лет, и всё отрочество провела в горном монастыре Единого — там, где ни один из многочисленных недругов тайного советника короля не смог бы достать единственное слабое место неуязвимого герцога. Наале, должно быть, исполнилось двадцать три — время, когда её следовало представить при дворе, уже упущено, но дальше медлить было нельзя: юную герцогиню могли счесть либо состоявшейся монахиней, либо неизлечимо больной.

— Капитан Дейл доставит её в Галагат, обеспечит безопасный проход… — задумчиво проговорил Нестор. — Меня не это беспокоит…

Януш ждал продолжения, но его не последовало. Патрон поднялся с кровати, спешно накидывая мундир.

— Неси своё сонное зелье, — приказал лекарю генерал. — Проведаю его величество. Вдруг он уже видит десятый сон, и я ему не понадоблюсь…

Януш выполнил просьбу, и Ликонт без особого желания отправился в путь по лабиринтам тёмных коридоров королевского дворца. Стража на тайного советника внимания практически не обращала — к неожиданному появлению и исчезновению Ликонта давно привыкли во дворце. Добравшись до королевских покоев, герцог дождался, пока сонный лакей отопрёт перед ним двери, пропуская внутрь, и шагнул в опочивальню, вдыхая душный воздух темной комнаты.

Король Харитон ждал его в кресле у камина — излюбленное место монарха во время бессонных ночей — и, очевидно, ждал уже давно.

— Где ты был?! — приподнялся в кресле король, как только двери за ним захлопнулись. — Твой конь вернулся без тебя, в грязи, а в его белой гриве нашли кровавые пятна — разрази тебя гром, Нестор, что произошло?

Ликонт сдержанно поклонился, садясь в соседнее кресло, вытянул ноги, чувствуя блаженное тепло камина. Старость — странная вещь. У такого жаркого огня самого герцога уже давно бы сморило, но Харитона сон, похоже, упрямо избегал, невзирая на окружавший его тепло и уют.

— А какие были предположения? — поинтересовался он, потирая правый локоть. Протез здорово натёр кожу, да ещё и эта их с Марион борьба в траве… Ведьма едва не содрала с него стальную перчатку, чуть ли не вырвав винты протеза с мясом, и Нестор всё ещё помнил это неприятное чувство.

— Предположения! Какие могли быть предположения! Сплетники начали шептаться, что кто-то не упустил шанса поквитаться с тобой на охоте, и что твоё тело едва ли отыщут в густом лесу. Тебя искали до темноты!..

— Я пошёл другим путём, — зевнул Нестор. — Я выглядел на тот момент не лучшим образом для каких бы то ни было встреч.

— Я догадываюсь, — уже успокаиваясь, пробурчал старый король. — Леди Марион также избежала придворного общества, возвращаясь с охоты, но конюхи видели её — и разболтали всему дворцу. В порванной куртке, в крови, с распущенными волосами — Нестор! Ты и теперь станешь отрицать то, что стало очевидным для всего двора?

— Это всего лишь сплетни, — ровно отвечал герцог, глядя в огонь. — Разве нас видели вместе?

— Сплетни вершат судьбы, — жестко отрезал Харитон, вглядываясь в лицо своего советника. — Тебе ли не знать! Через несколько недель пустят слух о вашей тайной помолвке, и чтобы сохранить репутацию незапятнанной, вам придется это подтвердить!

Нестор вздрогнул, поворачиваясь к королю.

— Оставим всё как есть, ваше величество. Да, причиной моего позднего возвращения послужила наша с леди Марион встреча в лесу, но её вряд ли можно назвать романтической. Вы вызывали меня не только за этим, верно? Случилось что-то ещё?

Король Харитон сумрачно кивнул, подпирая бороду кулаком.

— Нынешним утром скончался главнокомандующий армией, благородный сэр Грегори. Мы все знали, что скорая кончина от его болезни не заставит себя ждать, и всё-таки это оказалось неприятной неожиданностью. Главные войска находятся вдоль западной границы, необходимо организовать их, быть может, переместить ближе к юго-востоку… к аверонскому кордону. Император Таир — сложный человек. Молод, но очень непрост. Пока не родился общий наследник наших держав, следует держать с ним ухо востро…

— Невовремя, — покачал головой Нестор, потирая левой рукой подбородок. — Очень невовремя, сэр Грегори… Что до Таира, он просто умён, подобно его матери, но, в отличие от Северины, лишён её главного качества — коварства. Возможно, в силу возраста. Кто знает, во что превратится молодой и талантливый император спустя десять, двадцать лет? Если, конечно, Таир протянет столько на своём престоле…

— Нестор, — прервал его король, переплетая пальцы. — Я позвал тебя не за этим. Тебе придется занять пост главнокомандующего — на время. Организовать наши войска, заняться их построениями, провести все запланированные церемонии и учения. Это важно сейчас, и я не знаю никого, кто справился бы с этим лучше тебя.

— Командующий? — удивлённо переспросил генерал. — Я? Ваше величество!..

— Я уверен, это пойдёт тебе на пользу, — не стал слушать Харитон. — Тебе и твоей репутации. Не знаю, что происходит у вас с леди Марион, но я склонен придерживаться мнения леди Доминики на этот счёт… Вам стоит побыть порознь, пока не утихнут слухи. Ты со мной согласен?

Ликонт медленно выдохнул, потирая виски пальцами. Невовремя, как всё это невовремя! И сестрёнка приезжает… чтобы быть представленной ко двору как раз тогда, когда ему придётся вынужденно его покинуть…

Наала!..

Сестра останется одна… совсем одна! И вынашивавшая планы мести ведьма не преминёт этим воспользоваться…

Невовремя, всё невовремя! Проклятье!

— Ты счастливчик, Нестор! Каково это — чувствовать себя главой валлийской армии? — Харитон расхохотался, хлопнул подавленного герцога по плечу. — Так надо, — уже серьёзно продолжал король. — Когда всё утихнет, я пересмотрю своё решение. До тех пор… я, кажется, уже говорил. Я никому не доверяю так, как доверяю тебе, Нестор. Будь ты моим сыном…

Слова вырвались неожиданно. Ликонт с удивлением глянул в сторону старого монарха, съёжившегося в кресле.

— Мне таить нечего, — грустно усмехнулся король, не глядя на молодого генерала. — Я уже стар, и могу говорить, что мне вздумается. Ты сохранишь мои слова в тайне, я знаю. Нестор, я бы многое отдал, чтобы ты был моим сыном. Моим наследником. Андоим… — лицо монарха исказила гримаса не то отвращения, не то боли.

Ликонт подался вперёд, положил левую ладонь поверх покоившейся на подлокотнике руки короля, пальцами чувствуя сухую, сморщенную старческую кожу.

— Я понимаю, — тихо сказал он. — Я счёл бы большой честью называть вас отцом, ваше величество.

Некоторое время оба молчали, затем Харитон неловко пошевелился, заставляя его опустить кисть.

— Ступай, Нестор, — велел король. — Тебе нужно многое подготовить перед отбытием.

— Вот, — очнулся герцог, доставая из кармана приготовленную Янушем микстуру. — Мой лекарь приготовил зелье, оно поможет уснуть. Вам следует хорошо выспаться, ваше величество, хотя бы один раз. Впереди долгий день…

Харитон кивнул, рассматривая снотворное на свет, и Нестор, поклонившись, вышел из опочивальни, заново осмысливая всё сказанное за этот поистине необычный вечер.

Флорика притянула к себе Михаэля, крепко обняла, целуя в макушку. Фео прислонился к стене, позволяя сестре проститься первой.

— Я увижу вас снова? — отстранившись, спросил Михо.

— Ну конечно, — улыбнулась Фло, положив руки ему на плечи. Михо был достаточно высоким для своих лет, едва ли не догнав её в росте, и смотрел сейчас внимательно и серьёзно, тем знакомым тяжёлым взглядом, которым не раз смеряла близнецов его мать, Синяя баронесса Марион. — Просто какое-то время нам с Фео лучше пожить отдельно. Так будет лучше, Михо. Прости…

— А когда мы сможем увидеться? — упрямство баронета оказалось не так-то просто сломить. — Скоро?

— Нет, — пришёл сестре на помощь Фео, оторвавшись от стены. — Не скоро. Но увидимся, обещаю. Мы ведь не чужие. Мы никогда не оставим тебя, Михо, и если когда-нибудь тебе потребуется помощь…

— Она мне требуется сейчас, — неожиданно резко перебил его Синий баронет. — Вы оставляете меня одного! Совсем одного!

— С тобой сэр Эйр и госпожа Ами. И мама твоя часто приезжает…

Михо закусил губу, скрещивая руки на груди. Все, все оставляют его! Вначале отец, затем сэр Кеннет, и вот теперь — Фео и Фло… Похоже, он обречён на одиночество. Близнецы пытались утешить его, объяснить необходимость ухода, но оставались непреклонны и твёрдо вознамерились покинуть поместье, несмотря на все его уговоры.

— Пожалуйста, попрощайся за нас с Плошем и Кешной, — попросила Флорика, снова притягивая к себе Михо. — И с сэром Эйром… госпожой Ами…

— А мама?

— Передай леди Марион, — глухо заговорил Феодор, — что нам очень жаль. И что она сама всё поймёт в скором времени.

— Нам правда очень жаль, — добавила Флорика, опуская глаза. — Твоя мама была очень добра к нам. И мы очень, очень благодарны ей за всё! Просто… так получилось… нам нельзя здесь больше оставаться. Это опасно, опасно для тебя, Михо! Передай это леди Марион… скажи, что мы всегда будем помнить её доброту. И постараемся отблагодарить…

— Если выживем, — тихо буркнул Феодор. — Прощай, Михо.

— Вы обещали, что мы увидимся, — напомнил Михо, едва сдерживая готовые прорваться слёзы. — Я буду ждать!

— Обязательно, — сквозь слёзы улыбнулась Флорика, растрепав пепельные кудри баронета. — Прощай, Михо.

Близнецы выбрались из его комнаты так же, как пришли — через окно. Михо проследил, как две темные фигуры с заплечными мешками перелазят через изгородь, спрыгивая с уличной стороны, и быстрым шагом уходят в ночную тишину спящего Галагата.

— Так значит, светлый герцог Ликонт покидает Галагат?

— Временно, — с готовностью кивнул принц Орест, устраиваясь в кресле поудобнее. — Отец назначил его главнокомандующим…

— Я слышал, — неприязненно отозвался Андоим, останавливаясь напротив брата. — Церемонию назначения проведут на днях, и Ликонт уедет прочь, проводить смотр наших войск. Наконец-то… думал, придётся его отравить, чтобы избавиться от этой вездесущей самодовольной рожи. Как думаешь, о чём могли беседовать отец и этот ублюдок каждую проклятую ночь?

— У отца бессонница, — робко возразил Орест, съёживаясь от неожиданного гнева старшего брата. — Присутствие Нестора просто скрашивало отцу бессонные ночные часы… мы с тобой могли бы тоже…

— Скрашивало, как же, — Андоим рухнул в соседнее кресло, подцепив со столика бокал вина. — Мне донесли, что Ликонт приподнёс отцу сонное зелье… уж не решил ли блистательный генерал скосить несколько лет его жизни?

— Отравив отца? — глаза Ореста расширились. — Андоим, ты серьёзно? Нет, я не думаю…

— В этом и проблема, — зло сощурился крон-принц, делая большой глоток. — Ты не думаешь. А Ликонт давно всё просчитал! Устранит отца, потом меня, посадит тебя на трон и будет вертеть тобой, как ему вздумается.

— Андоим, — поражённо выдохнул младший брат, выпрямляясь в кресле. — Что ты такое говоришь! Если бы… нет, я отказываюсь верить!..

— Ты глуп и наивен, — отрезал крон-принц, залпом допивая свой бокал. — Но не переживай: тебе нечего опасаться Ликонта. Я позабочусь о том, чтобы он никому не причинил вреда.

— Уж не собираешься ли ты…

— Собираюсь! Дед и отец оказались недальновидны, да что там — откровенно глупы, оставив в живых единственного потомка Ликонтов! Вырезать бы их род до единого… — Андоим плеснул ещё вина, сделал глоток. — Но я не могу убрать его именно сейчас… Войско поддерживает его, при дворе у него слишком большое влияние, выслуженный годами авторитет, уйма скрытых рычагов, горы компромата на меня… Но будь уверен, светлый герцог долго не протянет! Не при мне!

Орест тряхнул головой, поднимаясь с кресла. Когда брат начинал пить, агрессия и желчь пропитывали, казалось, каждое его слово. Не было никаких сил слушать грязные обвинения и угрозы.

— Я пойду, — сказал он. — Прогуляюсь по саду, вечер сегодня теплый…

— Иди-иди, — криво усмехнулся Андоим, допивая свой бокал, — может, встретишь там главную аверонскую шлюху! Таира тоже полюбила вечерние прогулки… уж не гуляете ли вы с нею вместе, мой драгоценный братишка? Впрочем, не могу сказать, что возражаю — может, хоть от тебя эта бесполезная кукла сможет зачать наследника…

Орест размахнулся и врезал ему — наискось по подбородку. Звякнул бокал, разбиваясь о мраморный пол, дорогое вино потекло по лицу крон-принца, смешиваясь с кровью из разбитой губы. Андоим поднял голову, глядя на младшего брата со смесью удивления и стремительно растущего бешенства.

— Заткнись, — дрожащим голосом велел Орест, глядя на медленно поднимавшегося крон-принца. — Не смей так говорить о своей супруге! Ты не стоишь и мизинца на её руке! Как твой грязный язык только поворачивается! Как ты смеешь?! Таира…

Удар опрокинул принца навзничь. Андоим был крупнее брата, и во много раз злее, не собираясь ни щадить его, ни хотя бы смягчить удара. Орест катался по полу, корчаясь и прижимая ладони к быстро вспухавшему подбородку.

— Ещё раз, — прошипел крон-принц, присаживаясь рядом с ним, — ещё раз ты позволишь себе… поднять на меня руку! Или ты забыл, — Андоим встряхнул брата, приподнимая его с пола, — своё место? Мне напомнить? Напомнить, как я наказывал тебя в детстве? Ещё только один раз, мой дорогой брат, и ты станешь следующим… после Ликонта!

Андоим с силой опрокинул его на пол, ударяя затылком о твёрдый пол, и, перешагнув через стонущего принца, вышел из покоев.

Герцогиня Наала прибыла к церемониальному назначению брата главнокомандующим валлийской армии вовремя. Первое появление молодой герцогини при дворе вызвало бурный ажиотаж среди придворных: по слухам, девушку держали в монастыре Единого долгие годы, не выпуская и в годы затянувшейся войны.

Марион ожидала появления младшей сестры Ликонта едва ли не с большим нетерпением, чем остальные придворные, и, стоя в задних рядах расфуфыренных дам, ощущала в полной мере всю отвратительную иронию жестокой судьбы. Когда-то, ещё в Ренне, она ходила по императорскому дворцу в полном вооружении, в запыленных, пропахших потом латах, глядя на яркие наряды придворного воронья презрительно, даже высокомерно, зная, что ей дозволено то, чего никогда не посмеют преступить заключенные в рамки этикета высокорожденные. Она с брезгливостью наблюдала за их поведением, с отвращением подмечала в них поголовную жажду развлечений, сплетен и интриг — но мало-помалу сама становилась частью дворцовой жизни. И вот теперь и вовсе скатилась на самое дно, оказавшись в толпе придворных зевак, более того — в самых задних рядах, среди мелких сплетников и сплетниц, жадно высматривая поверх колышущихся голов прибывшую во дворец молодую герцогиню.

— Слышали, герцог Ликонт прикупил имение за пределами Галагата? Видимо, в стенах королевского дворца его светлости стало тесно, — обмахиваясь веером, заговорила со своей соседкой пожилая графиня, стоявшая перед Марион.

— Возможно, он желает держать светлейшую герцогиню Наалу подальше от двора, — жеманно отвечала та, вытягивая шею, чтобы хоть что-то видеть. Церемония должна была вот-вот начаться. — Значит, на то есть причины…

— Должно быть, леди Наала страшна, как война, раз её держали так долго вдали от света…

— Маркиза Доминика на днях высказывала предположение, что её светлость — горбунья, — громким шёпотом поделилась дама, наклоняясь к графине. — Как думаете, горб у неё очень большой? Мы сможем отсюда разглядеть?

Марион поморщилась, переводя взгляд на стоявшего рядом с троном крон-принца Андоима. Наследник престола сохранял каменное выражение на холёном лице, но отсутствие на сегодняшней церемонии принца Ореста говорило ей о многом. Вездесущие слуги разнесли слухи среди черни, которые верная Юрта поспешила донести ей, и Синей баронессе не нужны были доказательства, чтобы поверить камеристке.

— Идут, — пронёсся возбуждённый гул, и Марион вслед за остальными повернула голову в сторону дверей.

По синей дорожке, ведущей от дверей к королевскому трону, шествовал генерал Ликонт под руку с сестрой. Нестор показался ей чуть более возбуждённым, чем обычно: она успела изучить своего врага лучше, чем его знали немногочисленные друзья и даже цепкие придворные сплетники. Ликонт был чем-то обеспокоен, и это проявлялось в ускоренных жестах, быстрых улыбках, раздариваемых блистательным генералом направо и налево, взглядах, которые Нестор кидал через весь зал, выискивая в толпе знакомое лицо.

Наала оказалась высокой, довольно нескладной девушкой со светло-русыми, почти серыми волосами, и глубокими синими, как у брата, глазами. На глазах сходство с Ликонтом оканчивалось — молодая герцогиня не унаследовала ни врождённый шарм старшего брата, ни его природную красоту, ни деловую хватку, скользившую в каждом хищном движении Нестора. Наалу можно было бы даже назвать простоватой — её лицо и фигура не отличались особой привлекательностью, в жестах не наблюдалось той утончённой изысканности, той манерности, которая присуща большинству юных и кокетливых, более того — герцогиня даже не казалась достаточно образованной для королевского двора.

Марион слышала шёпотки и разочарованные вздохи, пролетавшие над оживившейся толпой: от сестры тайного советника ожидали большего. Назвать её откровенно некрасивой было нельзя, но и хорошенькой — тоже.

— А-а, герцогиня Наала, — поприветствовал девушку король Харитон, когда брат и сестра остановились перед троном. — Долго же ваш светлый брат скрывал вас от наших глаз. Уверен, вы счастливы вырваться наконец на свободу.

— Мой брат делал то, что считал необходимым, — очень спокойно отвечала Наала. — У меня нет причин сомневаться в его мотивах. Но я рада находиться здесь, ваше величество.

Голос у Наалы оказался приятным, обращение — лишённым всякого подобострастия и неуверенности. Герцогиня даже в лице не переменилась, обращаясь к первому лицу в государстве. Наблюдая за ней, Марион не могла не отметить, что Наала, против ожиданий, не вызывает в ней той неприязни, которую обязана вызывать в ней ближайшая родственница Ликонта. Девушка оказалась настолько непохожей на брата, и настолько лишённой всякой двусмысленности, что эта простота и безыскусность казались глотком свежего воздуха среди галагатского двора.

— Надеюсь, вам у нас понравится, леди Наала, — кивнул Харитон, указывая обоим, что первая аудиенция окончена.

Нестор поклонился, отводя сестру к первому почётному ряду придворных, перекинулся с кем-то из них словом, ободряюще улыбнулся Наале.

Король Харитон дал знак, и церемония началась. После длинной речи короля на синюю дорожку был вновь вызвал генерал Ликонт, и с его появлением Марион вновь захлестнула удушающая волна гнева. Нестор стоял перед монархом ровно, спокойно, слушая речь назначения — красивый мужчина, не утративший выправки воина даже после увечья, герой дня, блистательный генерал, отныне — главнокомандующий, самый влиятельный человек при дворе. Марион знала, как относились к Ликонту местные — со смесью уважения, страха и восхищения. Вот только всего этого оказалось недостаточно, чтобы заглушить пожиравшую её изнутри ненависть.

Ей казалось, она сумела притупить это разрушающее чувство, облечься в броню безразличия, изгнать ненавистный образ из своей памяти, следовать совету Януша и подарить всё своё внимание сыну — но то, что так тщательно хоронила в себе Синяя баронесса, герцог вырвал из омута памяти одним махом, одним жутким, звериным поцелуем в королевском лесу.

И самое страшное — несмотря на лавину отвращающих чувств, на доводы рассудка и своё попранное достоинство, её тело отозвалось на тот поцелуй. С таким жаром и готовностью, что это, именно это собственное предательство и вызвало в ней унизительные слёзы. Разве можно ненавидеть человека и в то же время желать близости с ним?

Прошло не больше недели, и все эти дни она старалась избегать встреч с герцогом, как только могла. Благо, Таира нуждалась в ней особенно остро — признания принцессы на долгое время повергли Синюю баронессу в шок. Уход Фео и Фло, то, как они бросили её сына, вызвали в ней поначалу гнев, но, слушая Таиру, гнев быстро сменился удивлением и пониманием. Близнецы действительно не могли остаться в её доме — она первой выгнала бы их оттуда, узнай правду чуть раньше. Если Фео и Фло связались с теневой жизнью Галагата… если Феодор оказался настолько безрассуден, чтобы признаться принцессе в своих чувствах… если они подвергали опасности её дом и её сына — им и вправду было лучше уйти. Ведь если однажды Феодора поймают во дворце…

Местные нравы Марион уже изучила — галагатского вора ждали виселица или, если повезёт, гильотина. И если её семья оказалась бы в это впутанной… усилия Ликонта — ничто по сравнению с тем, во что могло обернуться подобное разоблачение. Синяя баронесса вместе с сыном могли пойти по стопам своих же слуг.

Все эти соображения Марион оставила при себе, попросив Таиру быть осторожней в будущем, и пообещав покрывать их встречи. Бедной девочке жилось и без того несладко, чтобы лишать её последнего светлого луча в жизни. Чем бы этот луч ей ни грозил.

Церемония подходила к концу — король Харитон передал командующему Ликонту белую перевязь с мечом, которую тот принял левой рукой, новый командующий склонился перед монархом, приложив правую руку, закованную в железную перчатку, к сердцу, и выпрямился, разворачиваясь лицом к придворным. Почётный караул отсалютовал своему командиру мечами, и Нестор Ликонт улыбнулся, приветствуя лучших офицеров своего войска.

Марион едва могла дождаться конца церемонии: главной цели она достигла, повидав уязвимое место своего врага — герцогиню Наалу, и всё дальнейшее её мало интересовало. Едва король Харитон покинул своё место, баронесса шагнула назад, подальше от стройных рядов придворных зевак, и выскользнула через боковую дверь залы.

Добравшись до своих покоев, баронесса перевела дыхание, подходя к окну. Принцесса Таира сказалась больной, не отправившись на церемонию, и самое время проведать её — в смысле, предупредить, что событие окончилось, и принцессе пора прощаться с Феодором и выздоравливать. Лучшее средство против недомогания — свежий воздух, и Синяя баронесса собиралась предложить принцессе конную прогулку по королевскому лесу — неспешную и спокойную, а главное — прогулку, которая позволит принцессе отсутствовать в чужом дворце несколько часов. Несколько часов мирной жизни — без затхлого, спёртого воздуха вражеских стен, без придворных интриг и сплетен, и самое важное — без супруга.

Таира боялась Андоима до дрожи, панически, испытывая почти животный ужас, когда крон-принц входил в опочивальню. Она даже старалась не смотреть лишний раз в его сторону — чтобы не вызвать гнева, раздражения, или же, наоборот, жуткой похоти. Порой Таира была даже благодарна многочисленным любовницам и любовникам своего супруга — Андоим обходился без общения с ней неделями, и обоих это устраивало. Огорчало и пугало Таиру лишь то, что при подобной супружеской жизни она не в состоянии зачать наследника — а неспособная зачать ребёнка королева не нужна Валлии.

Марион выглянула за двери опочивальни, но верной Юрты в коридоре не увидела. Значит, придётся ехать прямо так, в чёртовом платье с пышной, согласно дворцовой моде, юбкой. Хотя платье и было тёмно-коричневого, почти чёрного оттенка, ездить верхом баронесса привыкла в штанах или в латах и при полном вооружении. Пустые мечты! Когда последний раз она брала меч в руки для сражения? Лучше ещё десять лет войны, чем это пресное существование, это бесполезное чучело, в которое она превратилась!

Марион с трудом выцарапала из-под платья нижние юбки, стягивая их через низ, сумела расстегнуть каркас, позволяя ему упасть на пол. Платье всколыхнулось и упало от бедра свободно, без поддерживающих юбок став немного длиннее — теперь будет путаться в ногах, и придется придерживать его хотя бы до тех пор, пока она не заберётся на коня.

Баронесса скинула туфли, вытаскивая из шкафа охотничьи сапоги, с трудом, преодолевая сопротивление впившегося в живот корсета, переобулась, мгновенно почувствовав себя уверенней. Так гораздо лучше!

Стук в дверь заставил обернуться. Неужели Юрта? Отлично, теперь она сможет переодеться по-человечески, стянуть волосы как следует, и…

Распахнув дверь, Марион на мгновение замерла, и этого хватило Ликонту, чтобы втолкнуть её внутрь. Хлопнула дверь за его спиной. Не отрывая от неё глаз, герцог завёл левую руку за спину, проворачивая ключ в замке.

— Что ты… себе позволяешь, — поражённо выдохнула Марион, инстинктивно делая шаг назад.

Опомнившись, тут же остановилась, пытаясь разглядеть в непроницаемом лице командующего хоть что-нибудь, что могло бы пояснить ей мотивы его поступка. Прийти в личные покои, в её опочивальню! Если их кто-нибудь застанет, если кто-нибудь увидит Ликонта, выходящим из её покоев… это ведь погубит не только её репутацию, но и непререкаемый авторитет самого герцога! Он начисто лишился рассудка, этот проклятый безумец! В это время суток даже лакеи не ходили по отдалённым коридорам дворца, а придворные дамы, населявшие это крыло, сейчас все на банкете в честь назначения нового командующего.

Банкете, который, видимо, проходил без главного виновника торжества.

Нестор молча шагнул вперёд.

— Не подходи, — с трудом выговорила воительница, заводя руку за спину. На туалетном столике не оказалось ничего, что сгодилось бы в качестве оружия, а письменный стол с тяжёлыми подсвечниками находился далеко в углу. — Слышишь меня? Я убью тебя, Нестор Ликонт! Если ты только посмеешь…

Мужчина шагнул ещё ближе, скользнув взглядом по крепкой, стройной фигуре, которую так выгодно облегло тёмное платье. Ближе…

— Ликонт, — хрипло предупредила Марион, вытягивая руку вперёд.

Командующий подался чуть вперёд, упираясь грудью в крепкую ладонь.

— Где твоё гостеприимство, Марион? — спросил он почти спокойно. Слегка прищуренные синие глаза ощупывали, казалось, не только тело — проникали в самую душу, касаясь всего сокровенного цепкими, пронизывающими взглядами. — Я пришёл поговорить.

— С ума сошёл? Нам не о чем говорить, ублюдок!

— Есть, — веско прервал её герцог, наваливаясь всем весом на протянутую ладонь.

— Пошёл вон! Вон, валлийское отродье!..

Рука Марион дрогнула: удерживать тяжёлого мужчину одной рукой оказалось тяжело. Но прежде, чем она сумела бы вывернуться, Нестор резко качнулся вперёд, прижимая её к стене. Проклятое платье не дало ей возможности как следует воспользоваться ногами — герцог получил бы по заслугам — и Ликонт буквально пригвоздил её к стене, сумев просунуть колено между её ног.

Левая рука герцога перехватила взметнувшуюся правую ладонь воительницы, и Марион едва сумела сдержать поражённый вскрик, когда правая, стальная рука командующего сомкнулась на её плече. Стальные пальцы впились в незащищённую кожу, тисками сдавливая руку, и баронесса тихо выдохнула, тотчас закусывая губы от боли.

— Я сказал, что пришёл поговорить, — по-прежнему спокойно сказал Ликонт. — И ты меня выслушаешь. Времени у нас мало, поэтому будь добра, не дёргайся. А ещё лучше — закрой рот и открой уши. То, что я хочу сказать, важно для нас обоих. Сегодня моя сестра была представлена при дворе.

— Отпусти меня.

— Не раньше, чем сочту нужным, — ровно ответил Нестор, не позволяя себе терять нить разговора. — И я прекрасно знаю, что с моим отъездом она становится идеальной мишенью для недоброжелателей. Наала будет редко появляться во дворце без сопровождения, её охраняют лучшие рыцари Валлии, но мне также известно, что, как говорит августейший Орест, во всём есть доля случая.

— Отпусти меня.

— Поэтому давай договоримся. Я знаю тебя и понимаю, что ты не упустишь такой возможности поквитаться со мной. Предупреждаю, Марион, — герцог встряхнул воительницу, до боли сжимая её предплечья, — я предупреждаю тебя… по-хорошему, — Марион вскрикнула, едва сдерживая злые слёзы: командующий едва не ломал ей кости стальной хваткой. Будь проклята доброта и гениальность лекаря, вернувшего патрону столь жуткий эквивалент отрубленной кисти! — Если ты тронешь Наалу, более того — если кто-нибудь другой тронет её, или косо посмотрит в её сторону; если ей будет угрожать малейшая опасность — даже не от тебя, слышишь, ведьма? Если так будет, Марион, то можешь похоронить своего сына уже сейчас, живьём, потому что то, что сделаю с ним я, будет во много раз хуже!

Марион зарычала, попытавшись вывернуться из стальной хватки, дёрнулась, но Ликонт лишь сильнее вжал её в стену, раздвигая ноги коленом. Он не шутил, она видела это в его глазах, поначалу холодных, как замерзшее море, злых, а теперь — с уже знакомым огнём, разгоравшимся в глубине расширившихся зрачков. Нестор Ликонт ставил её перед фактом, и не было никаких сомнений в том, что он говорил правду.

— Ты, Марион, — выдохнул командующий, начиная пьянеть от невозможной близости, — ты станешь её лучшим телохранителем! Ты станешь её самой верной защитницей! Ты никому не позволишь взглянуть в её сторону с неуважением, никому не позволишь обидеть или огорчить её! Потому что если хоть один волос упадёт с её головы — ты лишишься сына!

Марион чувствовала его всем телом — эту жуткую звериную мощь, этот взгляд, которого так боялись при валлийском дворе, но который терял рядом с ней всю свою проницательность, весь лёд, разгораясь диким огнём — чувствовала и ничего не могла сделать. Она привыкла сражаться на полях сражений и, должно быть, ещё могла бы победить Ликонта там — но не здесь, не в стенах своей опочивальни, не в этом проклятом платье, сковывавшем движения.

— Ненавижу тебя, — звенящим голосом выговорила она, глядя ему в глаза.

Несколько бесконечно долгих мгновений они стояли, прижатые друг к другу, так близко, что она чувствовала частое дыхание, срывавшееся с его губ — а затем Нестор отпустил её, отпрянув на шаг назад. Некоторое время он смотрел ей в глаза, успокаивая дыхание, смотрел, борясь с искушением — такая непривычно уязвимая стояла она у стены, с растрепавшимися волосами, полураздетая, красная от унижения и борьбы, что он пытался подавить в себе сразу два чувства: безудержной страсти и глубокого сожаления. Не так он видел их разговор. Не так собирался попрощаться перед дорогой.

Не такими глазами она должна смотреть на него…

Он выпрямился, отрезвляя рассудок титаническим усилием, и, развернувшись, шагнул к двери.

— Помни, что я сказал, Марион, — уже спокойно проговорил он, проворачивая ключ.

Дверь мягко щёлкнула, закрываясь за герцогом, и Синяя баронесса, размахнувшись, бросила подхваченный с туалетного столика флакон. Духи разбились, встретившись с деревянными дверьми, наполнив опочивальню тёрпким ароматом, и воительница, запустив пальцы в волосы, бессильно опустилась на пол.

Крон-принц шёл по коридорам без всякой задержки: лакеи и стража распахивали перед ним двери, пропуская наследника престола с почтительными поклонами. У королевской опочивальни Андоим остановился, ожидая, пока стражники не расступятся, и пока бодрый, невзирая на поздний час, пожилой лакей отопрёт перед ним двери.

— Его величество ожидают вас, ваше высочество.

Андоим вошёл, и двери плотно закрылись за ним.

— Я ждал тебя, — сидевший у камина старый король пошевелился, указывая сыну на соседнее кресло. — Садись.

— Будешь читать мне нотации, отец? — Андоим медленно отлепился от дверного косяка и обошёл отцовское кресло, бросая быстрый взгляд на туалетный столик. Всё, как и доносил шпион: сонное зелье в синей бутылке стояло на краю, и оставалось его совсем чуть-чуть, на донышке. Крышка была снята; рядом стоял пустой бокал: очевидно, король готовился принять лекарство после разговора с ним.

— Нет. Я не стану тратить на это время, сын.

Крон-принц присел рядом, испытывающе глядя на стареющего монарха. Харитон придерживался строгих взглядов на семейные ценности, и бесконечные скандалы с наследником порядком утомили обоих.

— Тогда что? Заскучал без ваших долгих бесед с Ликонтом? Я не он, отец, я человек из плоти и крови, такой, каким ты меня создал, — кривая усмешка, скользнувшая по губам Андоима, ножом резанула сердце старого короля. — В отличие от него, я испытываю определённые потребности. Во сне, например.

— Признаюсь, мне не хватает Нестора, хотя после его отъезда прошло всего несколько дней, — сухо отвечал отец. Годы правления и войны не пощадили Харитона: в молодости решительный, вплоть до жестокости, монарх сейчас не имел сил даже на разговор с собственным сыном. И всё же молчать было уже нельзя. — Но я позвал тебя не за этим. Я не стану тратить ни своего, ни твоего времени, Андоим. Решение принято, и я лишь корю себя за долгие сомнения. Я не отдам тебе корону.

Вот это оказалось настоящим ударом. Андоим неуверенно усмехнулся, разглядывая отца так, будто увидел впервые.

— Да ну? И кому же ты её передашь? Полудурку Оресту? Я был о тебе лучшего мнения, отец.

— Я готов передать её даже конюху, лишь бы уберечь от твоих грязных рук, Андоим! — не выдержав, выкрикнул король, приподнимаясь в кресле. — Ты недостоин называться мужчиной, а тем более наследником престола! Ты никогда не станешь королём Валлии!

— А как же мир с Авероном? — нимало не смутившись вспышке гнева, издевательски уточнил Андоим. — Я женат на аверонке, отец, вы с Севериной сами спланировали нашу свадьбу! С этим ты что будешь делать?

— О, не беспокойся за это. Нестор напомнил мне один весьма древний, но всё ещё действующий закон, — глухо ответил Харитон, пытаясь успокоиться. — Если королевскую чету признают бесплодной, у них забирается право наследования короны. Не переживай: мир с Авероном мы сохраним. После коронации Ореста мы добьёмся вашего с Таирой развода, и король Орест возьмёт её в жёны.

— Смотрю, вы с Нестором всё продумали, — дрожащим от гнева голосом выговорил Андоим. — Мнение этого ублюдка для тебя важнее судьбы собственного сына?

— Твоя судьба в твоих руках, — отрезал Харитон. — Когда Ликонт вернётся из поездки, я отрекусь от короны в пользу своего младшего сына. При поддержке командующего и всей армии, которая за ним, это будет очень просто. Ты получишь свою часть наследства, и сможешь делать с ней то, что посчитаешь нужным — но за пределами Галагата. На этом всё, Андоим. Ты свободен.

Крон-принц страшно глянул на отца и поднялся. Король подчёркнуто не замечал сына, глядя в огонь. Медленно обойдя кресло монарха, Андоим остановился за спинкой и вытащил из кармана пакетик с порошком, подсыпая его в раскрытую бутыль с сонным зельем. Сделал шаг, шумно выдохнул, созерцая сгорбленную отцовскую спину, и быстрым шагом покинул опочивальню.

Шум гулянки слышался в каждом уголке огромного особняка. Большой Питон отмечал радость, случившуюся накануне утром — король Харитон скончался прошлой ночью у себя в опочивальне. На престол готовился взойти крон-принц Андоим.

Феодор не слишком вникал в политические распри Валлии, но слушал внимательно — как показала жизнь, пригодиться галагатскому вору могло всё, что угодно. Он сидел в самом центре гулянки, в большой нижней комнате особняка, пропахшей винными парами, вонючим мужским потом и раскатистым смехом, волнами проносившимся по залу. Его считали здесь своим; за полгода службы авторитет юркого, смуглого юноши поднялся весьма стремительно. Чего греха таить — у многих уходили долгие годы, чтобы так подняться по служебной лестнице у Большого Питона.

Успехи Флорики оказались ничуть не хуже его собственных, что и являлось основной головной болью Феодора. Если Фео уважали, доверительно рассказывали грязные истории и хлопали по плечам, наливая кружку за кружкой на общих собраниях, то тонкую фигурку Флорики провожали откровенно сальными взглядами, где бы та не появлялась.

Фео уже привык к окружавшему их разврату и то, что леди Марион назвала бы грехопадением — местные бандиты не церемонились с воровками, шпионками и проститутками, вылавливая их на гулянках и растаскивая по комнатам и укромным углам — и тем больше беспокоило его подчёркнуто вежливое, несмотря на горящие взгляды и текущие слюни, обращение к его сестре. Феодор чувствовал скопившееся вокруг сестрёнки напряжение всей кожей, и не мог понять — пока что не мог — откуда ждать опасности. И тем не менее опасность буквально витала в воздухе, и это было то самое ощущение, в котором галагатский вор ничуть не сомневался, в совершенстве изучив его за время работы.

— Э-эй, красавчик, — проходившая мимо девица плюхнулась ему на колени, выдёргивая его из омута невесёлых мыслей. — Смотрю, ты не в настроении! Тебе… поднять… его?

Окружавшая его компания отозвалась пьяным хохотом. Феодор не сразу среагировал на обращение, попытавшись спихнуть грубоватую барышню с колен: та мешала обзору, и мелькавшая среди любителей поупражняться в метании кинжалов сестра на какое-то время пропала из виду.

— Не надо. Уйди.

— О-ох, Фео, — почти вдвое старшая его женщина обвила шею руками, припадая губами к его виску, — почему ты всегда такой серьёзный? Не приласкаешь, не обнимешь, всё дела да дела…

— Отстань от парня, Соха, — икнув, выговорил сидевший рядом бородач, похлопав юношу по плечу. — Он от самого Питона заказы принимает! Не твоего полёта птица… иди щипачей обслуживай!

— Указывать будешь шлюхам Бенедикта, а не мне, Топор! — огрызнулась та. — Думай, с кем говоришь, мясник хренов!

— А с кем? — лениво поинтересовался небритый мужчина с длинными светлыми волосами, прикуривая от свечи. — С беглой каторжницей, отбатрачившей десять лет на благо королевства? И что в тебе такого страшного, женщина? Кроме лица и тела, разумеется…

Соха вспыхнула, вскочила с колен Фео, разъярённой фурией останавливаясь напротив него. Сжатые кулаки, однако, не спешили знакомиться с лицом даже не пошевелившегося мужчины, спокойно выдыхавшего дым в и без того спёртый воздух.

— Что, Соха? — ухмыльнулся тот, тряхнув волнистыми прядями. — Я так тебя возбуждаю?

Несмотря на щегольскую внешность, великанский рост, размах плеч и размер кулаков останавливали желавших проверить сутенёра по имени Бенедикт на прочность. Фео успел познакомиться с ним, сумев вызвать того на доверительный разговор: до встречи с Большим Питоном сэр Бенедикт служил в валлийской армии, носил звание капитана и слыл одним из лучших рыцарей всего северного предела — лучшим воином и фехтовальщиком, но, увы, не самых честных моральных качеств. Феодор не назвал бы Бенедикта совершенно беспринципным человеком, это было не так: сутенёр следил за здоровьем и рьяно защищал своих «девочек» от пьяных клиентов и дебоширов, а в случае опасности первым наносил удар, отстаивая свою территорию. Случалось Фео наблюдать и прорывавшиеся в бывшем рыцаре ростки сострадания — к примеру, когда ту же Соху ранили в поножовщине, и Бенедикт на собственных руках доставил её к местному лекарю, или когда требовалось укрыть сбегавшего от стражи вора, поставив под удар свою же безопасность. Но в остальных случаях Бенедикт не тяготился вопросами совести и поступал так, как считал выгодным.

— Пошёл ты! — бессильно выдохнула Соха, пнув неповинный столик ногой.

Стоявшая на нём бутыль с вином и стаканы перевернулись, вызвав целый шквал ругани от Топора и яростные взгляды у Бенедикта, и Фео поспешил ускользнуть от назревавшей драки.

— О, Фео! Свет очей моих! — взвыл юркий парнишка, буквально бросаясь ему на грудь. — Плохо мне, ай, плохо! Неси меня домой, солнце наше аверонское! Али хоть до выхода… вывернет же щас, ну вот прям щас! Прям на тебя! Не оставляй верного товарища с… этими… а-а-а!!! Нет, Фео, я же пошутил! Пусти! Пусти!!!

Феодор хладнокровно дёрнул пальцы щипача на себя, вывернул, чувствуя, как хрустят суставы, и переложил кошель обратно в свой карман. Не слушая воплей лишённого на ближайшие недели заработка из-за увечной руки вора, огляделся, выискивая глазами сестру — и тут только сообразил, что почётное кресло хозяина особняка пустовало: Большой Питон покинул зал.

После памятной ночи знакомства и оставшихся на спине шрамов отношения с главарём у них установились натянутые, но весьма продуктивные: они с Фло исправно выполняли заказы, не провалив ни одного задания, Большой Питон столь же исправно выплачивал им обещанную долю. Признаться, порой Фео посещало нехорошее предчувствие: главарь частенько вызывал их к себе в особняк на закрытые собрания, и такое внимание непременно польстило бы, если бы речь не шла о Питоне — человеке столь же страшном и беспощадном, сколь и расчётливом. Но где же Флорика?

Фео огляделся и взбежал по лестнице наверх: здесь находились многочисленные комнатки для уединения, залы побольше для собраний и приёма просителей. Бороться с собственной совестью Фео не привык: сердце забилось сильнее, кровь запульсировала в жилах: ему показалось, что он слышит голос сестры, далёкий, практически неразличимый на фоне общего шума и стонов из соседних комнат. Голос доносился сверху.

Галагатский вор бросил взгляд на скучавших у лестницы охранников: дальше подниматься было запрещено, личные покои хозяина.

— Помощь ваша требуется, — развязно обратился к ним Феодор, опираясь на перила. — Слыхали, что внизу творится? Топор опять драку затеял…

Снизу и впрямь донеслись шумные крики и треск ломаемых стульев: когда палач, работавший на Питона для показательных прилюдных разборок, входил в раж, остановить его было практически невозможно.

— Подсобли бы, — лениво зевнул вор, — пока мессир не увидал сие непотребство…

Охранники переглянулись. К частым визитам Фео в особняке привыкли: вор заслужил определённое доверие в их кругах.

— Мы быстро, — предупредил старший. — Растащим по углам и вернёмся. Если…

— Не волнуйтесь, — махнул рукой Фео. — Мимо меня не пройдут. Только шустро, ребята! Я сюда не работать пришёл…

Как только оба головореза, гремя коваными сапогами, спустились на пролёт ниже, Фео буквально взлетел по ступеням, оказываясь в коротком коридорчике всего с тремя дверьми. Им не доводилось бывать здесь с Флорикой: в личные покои Большого Питона не пускали никого. Фео замер всего на миг, прислушиваясь, а затем метнулся к самой дальней двери, безошибочно определяя направление: оттуда доносился отчаянный, полупридушенный крик Флорики.

Рванув дверь на себя, Феодор замер на пороге: его взору предстала самая ужасающая картина из всех, что он видел. В богатой опочивальне главы преступного мира, в порванной одежде, с распухшей от удара лиловой щекой, с разведёнными ногами, между которыми устроился Большой Питон, лежала его сестра. Штаны главаря были развязаны, костюм Флорики порван — но борьба продолжалась, и девушка явно проигрывала: Питон забавлялся с ней, распаляясь с каждой секундой всё больше. Флорика отчаянно рыдала, лихорадочно шаря по стоящему рядом с кроватью столику в поисках хоть какого-нибудь оружия — и пальцы её сомкнулись вокруг тяжёлого подсвечника.

В тот самый миг, когда дверь распахнулась, главарь дёрнулся на звук, поворачивая к нему красное, потное лицо — и от неожиданности выпустил взметнувшуюся вверх руку девушки. Тяжёлый подсвечник с силой обрушился на лысую голову — и Большой Питон, не издав ни звука, повалился на Флорику.

Феодор очнулся, подбежал к кровати, помогая сестре спихнуть тяжёлое тело на пол.

— Ф-ф-ф-е-е-о-о-о…

Фео прижал сестру к себе, чувствуя наготу вздрагивавшего, испуганного тела. Флорика не билась в истерике, но и не приходила в себя, пребывая в состоянии глубочайшего шока. Слёзы лились из широко распахнутых карих глаз, крупные, солёные, стекая по их прижатым друг к другу щекам.

— О-о-он по-позва-ал м-меня н-наверх, — отчаянно прижимаясь к брату, пыталась выговорить Фло. — С-сказ-зал, ч-что есть д-для м-меня ра-абота…

Флорика замотала головой, съехала на грудь брата, пытаясь прогнать дальнейшие воспоминания: то, как Питон втолкнул её в комнату, то, как бросил на кровать. Сказал, что давно присматривался… что хочет сделать её королевой ночи. Что хочет вырастить и воспитать себе хорошую жену, если только… если она будет сговорчивой…

Фео глянул поверх вжавшейся в него сестры: Большой Питон не шевелился.

— Флорика, — позвал он, — Флорика, нам надо уходить отсюда. Быстро.

Девушка вздрогнула, отрывая от него мокрое лицо.

— Что?

Фео не ответил, подхватывая с пола длинный плащ главаря: сгодится, чтобы скрыть наготу сестры, главное — добраться до убежища. Накинул на плечи Флорики, завязал, стараясь не смотреть сестре в глаза.

— Почему ты молчишь? — испугалась девушка, и от этого нового страха даже забыла недавние жуткие воспоминания. — Что? Что, Фео?

Вор присел у кровати, переворачивая Питона на спину. Приложил два пальца к шее, проверяя пульс. Почерневший висок, полуприкрытые, остекленевшие глаза, и две струйки крови, стекавшие из носа, говорили ему о многом, но он должен был проверить. Поднял лицо, отвечая на полный ужаса взгляд сестры.

— Мёртв.

Флорика сползла с кровати, пошатнулась, наваливаясь на брата всем весом.

— Мёртв? — прошептала, не отрывая глаз от бездыханного тела. — Как?..

— Ты попала ему в висок, — глухо пояснил Фео. — Смерть наступила мгновенно. У нас нет времени оплакивать этого ублюдка, Фло! — тут же одёрнул он впавшую в ступор сестру. — Надо убираться отсюда! Прошу тебя, — он сжал её плечи, заставил смотреть в глаза. — Соберись!

Флорика кивнула, затравленно оглядываясь: окно в комнате было крохотным, едва пропускавшим свет, и выбираться прийдётся через парадный вход. Только…

Только из коридора уже слышался громкий топот кованых сапог, и близнецы одновременно отпрянули от двери, прижимаясь друг к другу. Ни уйти, ни спрятаться — дверь распахнулась, впуская в комнату личную охрану Большого Питона вместе с Бенедиктом и Топором: последние, очевидно, поднялись наверх для свительств против Сохи.

— Какого?!.. — взревел Топор, бросаясь вперёд.

Чересчур ревностного палача оттеснили охранники, не подпуская к телу, и старший присел на корточки, проверяя дыхание главаря.

— Мёртв как прошлогодний покойник, — равнодушно констатировал Бенедикт, дёрнув щекой. — Признавайтесь, детки, что тут произошло?

— Говорил я, что с этим парнем шутки плохи, — рыкнул Топор, в упор глядя на Феодора. — В тихом омуте!.. А, Бенедикт? Говорил я Питону, недобро он на тебя глядит! Не смотри, что молодой, главное — что в глазах! А в глазах — смерть твоя!.. Не слушал…

— Он и сейчас тебя не слышит, — поморщился сутенёр, запуская большие пальцы за пояс. — Зря стараешься, мясник. На твоём месте я бы заткнулся, вспомнил кодекс и был бы поласковее с уважаемым Феодором. Вспомнил? — ёмко поинтересовался Бенедикт, глядя на враз притихшего Топора. — Ну? — обратился он уже к застывшим близнецам. — Говорить будем?

— Питон велел не беспокоить его с девчонкой, — заговорил за спиной Бенедикта один из охранников. — Утащил её сюда. Но тут заявился её братец…

— Я убил его, — спокойно прервал охранника Фео, до боли сжав пальцы Фло. Сестра поражённо уставилась на него, но тут же отвела взгляд, устремляя его в пол. Вынести приговор, каким бы он ни был, она бы не смогла. Феодор очень хорошо знал это, выгораживая сестру. — Ворвался, увидел, убил. Что-то ещё?

Против ожиданий, на них не набросились тут же, не начали выкручивать руки, не утащили в подвал особняка, где, как прекрасно знали близнецы, располагалась пыточная камера Большого Питона.

Бенедикт хмыкнул, подмигнул застывшим охранникам и Топору.

— Ну, что я говорил? — обратился он к последнему. — Или будешь требовать доказательств?

— Буду, — хрипло отвечал мясник преступной касты, сжимая кулаки. — Кто сможет доказать, что малец победил Питона в честном поединке?

Бенедикт издевательски рассмеялся, блестнув белыми зубами, с такой недвусмысленной ухмылкой на лице, что не удержался даже старший охранник, хмыкнув в ответ. Флорика даже сейчас смогла признать, насколько обворожительным мог быть бывший капитан королевской армии: Бенедикт казался воплощением рыцарской доблести и мужской красоты — вот только то, что творилось в голове у сутенёра, она предпочитала не знать.

— Все мы прекрасно понимаем, в каком виде встретил уважаемый покойник разъярённого родственника его дражайшей пассии, — сладко пропел он, переводя взгляд с Фео на Фло и обратно. Ухмыльнулся и издевательски добавил, — честнее поединка и не придумаешь!

— Нужно созывать совет, — отозвался старший охранник, потирая подбородок. — Дело сложное.

— Ренольд, мы почти все здесь, — развёл руками Бенедикт, довольно щурясь на бледных близнецов. — Ты, я и Топор. Осталось вызвать Вилору и Карена, и всё чин чином. Вилора внизу, а Карен в случае успешно проведённого собрания не понадобится. Ни к чему беспокоить нашего вечно занятого торговца смертью. Улавливаете мысль?

Ренольд вынужден был признать правоту сутенёра. Пятеро ставленников Большого Питона следили за ночной жизнью — каждый в своей сфере, на чётко отведённой территории. Ренольд, как личный телохранитель Питона и силовик, имел вес не меньший, чем все остальные, но мнение Карена действительно значило всегда чуть больше, чем того же Топора или даже Бенедикта. Торговца дурманными порошками и зельями побаивались и презирали одновременно — и лишь Вилора-воровка относилась к Карену совершенно равнодушно. Неудивительно, что присутствия влиятельного Карена в совете не желал никто.

— Что происходит? — решилась подать голос Флорика. Происходило что-то странное, и молчать и дальше девушка уже не могла. — О чём вы говорите?

Сутенёр повернулся к ней, изображая полнейшее внимание и готовность слушать.

— Девочка моя, — по его губам скользнула знакомая скользкая ухмылка. — Видишь ли, у нас есть свои законы… некий кодекс…

— Знаю, — перебил Феодор. — Ближе к делу, Бенедикт.

— О-о-о, — протянул сутенёр, подмигивая застывшим у порога Топору со вторым охранником. — Сразу быка за рога! Прирождённый лидер! Клянусь Клеветником, этот парень мне нравится! Кроме того, совершенно ничего не знает о наших прошлых делах… — на лицах Топора и Ренольда промелькнуло одинаковое выражение полнейшего понимания и обоюдного согласия. — И избавит нас от борьбы с Кареном… — очередная многозначительная ухмылка Бенедикта, адресованная Ренольду, просто-таки лучилась самодовольством. — Ведь если всё по закону, и парень займёт священное место по всем правилам, то даже Карен не посмеет нарушить кодекс.

— Я так полагаю, — прокашлялся Ренольд, глядя на Топора, — мы все голосуем «за»?

— Клеветник с вами, — выругался палач, не сводя глаз с мёртвого тела бывшего главаря. — Бенедикт прав!

— Вот и славно, — ухмыльнулся тот, скрещивая руки на груди. — Даже если Вилора против, получается трое против двух…

Феодор не выдержал. Недомолвки и смятение были тем, чего никак не ожидал галагатский вор, идя на опрометчивое признание, и, похоже, убивать их не собирались — по крайней мере, пока — а значит, самое время проявить характер. Кроме того, ему совершенно не нравилось то, куда клонил хитрый сутенёр.

— Бенедикт! — рыкнул Фео, делая шаг вперёд. — Можешь мне объяснить, что уготовано человеку, убившему Большого Питона?

С лица бывшего рыцаря спала вечная усмешка. Бенедикт смотрел ему в глаза с той абсолютной серьёзностью, которая не оставляет места сомнению. Феодор понял, что сейчас он видит Бенедикта таким, каким он был раньше — без всего того, что кривило, искажало черты красивого лица, то и дело прорываясь наружу — и слышит от него, возможно, впервые, чистую правду.

— Такому человеку, Фео, приходится занять его место.

Феодор ещё пытался осознать услышанное, когда сутенёр усмехнулся и добавил:

— Приветствую тебя, Большой Питон.

В лесу царили прохлада и покой. Они ехали по тропе неспешно, никуда не торопясь, и Михо взахлёб рассказывал новому другу всё, что не успел рассказать старым. Синий баронет принял его поначалу настороженно, но постепенно всё больше проникался доверием к глубоким познаниям молодого лекаря, его тихой улыбке, когда Михо высказывал свои наивные предположения и догадки, мягкому тону во время объяснений, и бесконечному терпению, которое оказывал ему Януш в часы их занятий.

После ухода Фео и Фло Михаэль заскучал — ровно до тех пор, пока госпожа Ами не объявила о своей помолвке с неким валлийским офицером и скором замужестве. Учительница не пожелала бросать своего любимого ученика, предложив и дальше продолжать их занятия, но леди Марион решительно и в крайне резкой форме отклонила подобное предложение, узнав, кем являлся её будущий супруг — сэр Дейл, один из самых приближенных к Ликонту офицеров. И хотя госпожа Ами клятвенно утверждала, что знакомство их оказалось случайным, на службе в храме Единого, леди Марион и слушать не пожелала ничего, что касалось её пребывания в доме. Михо лишился ещё одного близкого человека.

Синий баронет знал, что для них с мамой настали трудные времена. Марион молчала, но Михо понимал, видел сам — маме становилось всё сложнее содержать снятый в Галагате дом, платить Плошу и Кешне, сэру Эйру. Мама не признавалась, почему так произошло, и почему всё чаще в разговорах с экономкой Кешной звучала негромкая, сухая фраза Синей баронессы: «Мы не можем себе этого позволить».

Михо быстро ощутил перемены: даже праздничные обеды и ужины стали скромнее, а карманные расходы мама и вовсе сократила до символической суммы.

Януша баронет уже видел несколько раз: лекарь прибывал к дому баронессы зачастую вместе с ней, бок о бок, помогал спешиться, хотя такая прекрасная наездница, как Марион, вряд ли нуждалась в помощи, и уезжал. В последний раз они довольно долго прощались — Михо наблюдал из окна — лекарь пытался убедить в чём-то Синюю баронессу, Марион качала головой, и даже девятилетний Михаэль понимал, как сильно мама устала, как остро нуждалась в поддержке.

А на следующий день Януш появился в их доме ещё раз, и Синяя баронесса объявила, что до тех пор, пока не будет найден новый учитель для Михо, лекарь будет заниматься с ним лично, поддерживая и укрепляя крупицы знаний, вложенные госпожой Ами.

Михаэль и представить себе не мог лучшего учителя. Януш умело чередовал часы учёбы с практическими занятиями, корпение над книгами с воодушевляющими юного баронета прогулками по лесу. Сэр Эйр безоговорочно доверял Янушу, настолько, что даже позволил им углубиться в лес вдвоем, оторваться от телохранителя баронета. Януш рассказывал Михаэлю о своей жизни в монастыре Единого, о том, как монахи впервые открыли в нём талант к врачеванию и редкостный целительный дар. Михо слушал с упоением, едва ли не заглядывая в рот новому учителю. Януш рассказывал ему и о различных способах лечения болезней и ран, о новых препаратах, которые помогали справиться с заразной хворью, от которых воины гибли сотнями и тысячами, если не удавалось вовремя остановить заражение. Михо слушал с удивительным для обоих пониманием, задавал вопросы, на которые лекарь отвечал с удовольствием, отмечая поразительную склонность баронета к точным наукам.

— Януш, вот, вот! Желтая настурция, целая поляна!

— Точно, — лекарь спешился, доставая из походной сумки два ножа. — Срезай одни только бутоны, нам нужны лепестки. Из стеблей потом вырастут новые цветы, и цикл не будет прерван.

Михо с интересом втянулся в работу: Януш устроил своеобразное соревнование, кто быстрее наберёт полную сумку лечебных трав. На удивление, заниматься с баронетом оказалось вовсе не в тягость. Михаэль оказался благодарным и сообразительным учеником, и, кроме того, с удовольствием помогал лекарю в часы досуга, помогая собрать лекарственные травы и обработать их.

В лабораторию, устроенную Янушем в загородном поместье герцога Ликонта, которое пришлось прикупить из-за приезда Наалы, лекарь никогда не решился бы привести Синего баронета, но в найденный недавно в лесной глуши заброшенный домик приводил часто: здесь Януш просушивал слишком душные травы и цветы, даже ночевал, когда отправлялся в поход за травами в одиночку и не успевал вернуться в город до заката.

Марион пыталась отказаться от его помощи, но Януш прекрасно понимал положение, в котором она оказалась: земли Синих баронов находились под имперским протекторатом и разорялись пущенными на их территорию валлийскими войсками, в королевском дворце она подвергалась постоянным издёвкам и насмешкам придворных дам, злословящих в первую очередь на принцессу Таиру и её неспособность зачать будущего наследника престола, и самое главное — средства на содержание снятого для сына дома стремительно утекали, перестав пополняться от доходов имения Синих баронов. Марион просто не могла себе позволить нанять нового учителя.

Лекарю пришлось уговаривать гордую воительницу, чтобы она разрешила ему помочь — у бывшего барона Януша было отличное образование и опыт: до тех пор, пока судьба не столкнула его с Нестором, подрабатывать приходилось также и частными уроками.

В конце концов Марион сдалась, и Януш стал проводить в их доме по три-четыре часа ежедневно, занимаясь с баронетом в отсутствие самой баронессы.

— Сэр Эйр! — приветственно помахал букетом Михаэль, улыбаясь появившемуся на тропе телохранителю. — Хотите присоединиться?

Рыцарь спешился, останавливаясь под деревом. На предложение баронета сэр Эйр только улыбнулся: сложно было представить, каким образом облачённый в тяжёлые латные доспехи телохранитель будет прыгать по поляне, собирая жёлтые бутоны.

— Мы здесь ненадолго, — обратился к рыцарю Януш, накидывая полную сумку на плечо. — Сегодня дальше не пойдём, у меня дела в лаборатории.

Эйр кивнул, прислоняясь к толстому стволу: с лекарем у них быстро установились дружеские отношения. У обоих оказалась сложная судьба, оба работали на хозяев, которым были преданы, оба отвечали за безопасность вверенного им ребёнка.

Януш сдержал слово: на поляне они пробыли недолго, к крайнему неудовольствию Михо, и отправились в обратный путь, торопясь успеть к ужину: Кешна терпеть не могла, когда блюда приходилось подогревать ради припозднившегося юного хозяина.

Они уже выехали за пределы леса, выворачивая коней на ведущую в Галагат дорогу, когда увидели впереди богатую повозку, управляемую возницей. Тот вёл себя довольно странно: не подстёгивал лошадей, понукая их побыстрее достичь города, не придерживался одной стороны широкой дороги, позволив лошадям выбирать путь — вихляющая вслед за едва придерживаемыми лошадьми повозка вычерчивала волнистые следы в глубокой дорожной пыли.

— Януш, смотри! Сэр Эйр, что с ним? Как он смешно едет!

Мужчины переглянулись, и сэр Эйр пришпорил коня, догоняя повозку. Януш с Михо видели, как рыцарь склонился над возницей, о чём-то спросил, но человек лишь слабо отмахнулся, невнятно пробормотав что-то в ответ. Сэр Эйр выслушал, внимательно разглядывая лицо возницы, затем развернул коня, возвращаясь к своим спутникам.

— Он сказал, что везёт свою семью в город, к лекарю. Их деревню к западу отсюда охватила какая-то хворь. Он увёз свою жену и ребёнка в Галагат, потому что в округе нет ни одного лекаря, способного помочь.

Януш тревожно глянул вперёд, на повозку, прищурился, стараясь разглядеть сгорбленную спину возницу, и решительно кивнул Эйру:

— Я посмотрю. Не подъезжайте с Михо близко, держитесь на расстоянии. Постараюсь побыстрее.

Он тронул поводья, догоняя повозку. Возница даже головы не поднял, чтобы посмотреть, кто едет с ним рядом. Януш нагнулся, рассматривая крупные бисерины пота на давно небритом лице, чёрные круги под глазами… и небольшие тёмные пятна, начинавшиеся на шее мужчины и терявшиеся где-то под рубахой.

— Постойте, — окликнул его Януш. — Остановите коней!

Возница не расслышал, и не подумав дёрнуть поводья.

— Я лекарь! — произнёс заветные для больного слова Януш. — Я лекарь, я могу помочь!

И тогда мужчина повернул к нему голову, обращая вспыхнувшие безумной надеждой пустые, навыкате глаза, и Януш едва не отшатнулся, мгновенно распознав набухший на щеке мужчины карбункул.

— Там… в повозке… моя жена и дочь… — слабо махнул рукой мужчина. — Помогите им, прошу вас…

Януш некоторое время вглядывался в гаснущие глаза возницы, затем перегнулся, дёргая поводья его лошадей на себя. Остановил повозку, бросая поводья в бессильные руки мужчины, спрыгнул с коня, отгибая полог тарантаса.

И тотчас отпрянул, запахивая рот и нос воротом плаща.

— О Единый! О Единый, ваша жена и дочь мертвы! Мертвы уже много часов! Слышите меня? — позвал Януш, подходя к вознице. Тот накренился, едва не падая ему на руки, и лекарь шагнул назад, борясь с собой.

Он уже видел больных лесной язвой. И шансов у возницы не было уже никаких — удивительно, как он вообще добрался так далеко, при такой лихорадке, покрытый язвенными корками и свежими карбункулами. Шансов не будет и у Януша, если он задержится тут ещё дольше.

— В чём дело? — проезжавший по дороге отряд городской стражи остановился, и обратившийся к нему капитан подозрительно оглядывал откинувшегося на своём месте возницу и замершего около него Януша. — Что-то случилось?

— Случилось, — хрипло выговорил Януш, запрыгивая в седло. — Этот человек умирает. Здесь, в повозке, его мёртвые жена и дочь. Вам придётся выделить людей, чтобы убрать их с дороги.

— Умирает? — капитан нахмурился. — С чего бы это?

— У него лесная язва, — тихо произнёс Януш.

Стражники едва удержали коней: руки всех воинов вздрогнули при упоминании страшного врага, против которого не было оружия. Капитан ошарашено отпрянул, круглыми глазами глядя на жуткую повозку.

— Вам придётся это сделать, капитан, — постарался говорить как можно убедительнее Януш. — По этой дороге ходит много народу, и если хоть кто-то заразится… а заразятся многие… и попадут в город…

Капитан стражи махнул рукой, по-прежнему не решаясь отдать приказ своим воинам. Не трусившие в бою, перед ужасной хворью они готовы были бежать без оглядки.

— Всё сжечь, — негромко подсказал Януш. — Вместе с телами. И лошадьми. Подальше от дороги. Всем, кто участвует в погребении — принять горячую ванную, прокипятить всё, от оружия до доспехов. Сделайте всё, как я говорю, капитан. Проследите за исполнением требуемого, иначе…

— А с этим что? — кивнул на едва живого возницу стражник. — Он ещё жив!

— Ему недолго осталось. И помочь ему уже нельзя, — тихо добавил Януш, пряча глаза. — Вы знаете, что делать в таких случаях, капитан.

Он тронул поводья, отъезжая от застывшего в нерешительности воинского отряда. Обернулся. Похоже, этим понадобится нечто большее, чем его просьба.

— Прошу вас, сделайте, как я сказал. Я прошу вас, капитан! Или именно вас обвинят в халатности, — уже резко бросил он. — Я лекарь его светлости герцога Ликонта, и если зараза проникнет в город, я буду знать, кого призывать к ответу! Поверьте, моё слово кое-что значит для командующего! Не заставляйте меня, капитан!

Командир поджал губы, махнул рукой своим воинам, и Януш направил коня к застывшим невдалеке сэру Эйру с Михо. Не доезжая, резко осадил коня, замер, прислушиваясь к себе.

Поводья возницы, которых он коснулся, останавливая его лошадей…

Грязный полог повозки, тлен, пахнувший на него изнутри…

— Езжайте домой, — крикнул он им, разворачивая своего коня. — Езжайте домой, и не выходите из дому несколько дней! Эйр, проследи за этим!

— Что случилось? — холодея, спросил рыцарь. Тон обычно спокойного лекаря ему не понравился. — Януш?

— Януш! Ты разве не с нами? — крикнул Михо уже в спину молодому доктору: тот пришпорил коня, уходя по боковой дороге, ведущей в загородное имение Ликонтов. Никогда раньше Януш не покидал их так стремительно. — Сэр Эйр, что с ним?

— Должно быть, есть причина, — нахмурившись, проговорил рыцарь. — Поехали домой.

Михо проводил сожалеющим взглядом стремительно удалявшегося лекаря, и, вздохнув, тронул поводья.

Нестор Ликонт шёл по длинным коридорам королевского дворца, мрачнея с каждым шагом. Напряжённое молчание стражи, испуганные взгляды лакеев, и непривычно серьёзные лица придворных всё больше убеждали его в собственных нехороших предположениях.

Вот ведь чувствовал он, что это назначение и последующий отъезд придутся некстати! Покойный король Харитон настоял, поплатившись за свою упёртость жизнью — убийца ждал только этого, только отъезда тайного советника из Галагата — и теперь действовать придётся быстро и решительно. Если, конечно, ему предоставят такой шанс.

Главнокомандующий валлийской армией не обольщался насчёт своей судьбы: спешно возведённый на престол король Андоим уже наверняка озаботился обо всём, касавшемся угрозы, исходившей от влиятельного герцога. Нестор ещё в дороге написал два письма, адресованных разным людям.

Первое — императору Таиру, одно из длинной череды в их долгой переписке, утверждавшее готовность герцога пойти на определённые уступки, если Аверон поддержит переворот в Валлии, и первым признает Ореста законным королём. И второе…

Столица встретила главнокомандующего угнетённой, даже испуганной тишиной. И причиной тому служила вовсе не кончина монарха — траурные настроения витали в воздухе городских улиц и в плотно закрытых ставнях, среди немногочисленных, спешивших по своим норам прохожих; слышались в далёком погребальном плаче и унывном звоне храмовых колоколов.

В город пришла смерть.

Лесная язва, хворь, лекарства от которой ещё не придумали местные знахари и доктора, вошла в Галагат несколько дней назад, и без всякого промедления принялась собирать свою жатву. Зараза вспыхнула, как ни странно, среди городской стражи, и быстро распространилась среди населения. Болезнь не выбирала себе жертв, сваливая с ног и бедных, и богатых.

Сказать, что он был поражён, означало ничего не сказать. Будто недостаточно его народ пострадал от затянувшейся войны! Будто недостаточно поплатился! Сколько ещё испытаний придётся пройти, чтобы в Валлии наконец воцарился мир и порядок?..

Нестор обеспокоился судьбой собственного загородного имения, но дурных вестей оттуда не поступало: сестра была в безопасности и здорова, среди прислуги случаев болезни не наблюдалось. Вот только от Януша, который обязался докладывать ситуацию в доме патрону лично, уже вторую неделю не поступало писем. Курьер привозил их командующему с завидной регулярностью: до недавней поры лекарь держал слово, докладывая обо всём, что творилось в его отсутствие.

Заезжать в имение лично герцог не стал: на счету была каждая минута. Быстрым шагом меряя опустевшие коридоры, Ликонт, не задерживаясь у дверей ни на миг, вошёл в просторный зал совещаний — полупустой, и казавшийся оттого огромным. Видеть на троне Андоима оказалось непривычно, и столь же непривычным казалось отсутствие принца Ореста среди придворной знати, выстроившейся вдоль стен. Стражи в зале оказалось много, слишком много для рядового собрания, и это сказало Нестору больше, чем красноречивая ухмылка Андоима в качестве приветствия.

— Наконец-то, — герцогу всегда не нравился голос крон-принца; теперь же ему просто резало слух. — Явился! Любезные господа уже делали ставки, куда вы побежите от справедливой казни, генерал…

Скопившиеся вокруг нового короля подданные угодливо закашлялись, выдавливая из себя смех. От Нестора не укрылось обращение монарха — похоже, Андоим уже успел разжаловать его с поста главнокомандующего валлийской армией.

— Я не совершил ничего, что побудило бы меня бежать, подобно преступнику, ваше величество, — спокойно отозвался Ликонт, останавливаясь перед троном. Склонять перед новым королём голову он не стал — оба понимали, что герцог недолго задержится в зале совещаний. — И я был бы вам благодарен, если бы мне объяснили, за какое вымышленное преступление невинного человека собираются придать казни.

Придворные у стен опустили головы, скрывая уже искренние усмешки: герцог вёл беседу в привычном для себя ключе, оставаясь хозяином положения даже на пороге гильотины. Ожидавшие увидеть униженные просьбы, заискивания и полное поражение всесильного герцога старались скрыть глубокое разочарование, выжидающе глядя на монарха.

— Изволь, — криво усмехнулся Андоим. — Знакомая вещь?

Король щёлкнул пальцами, и выступивший вперёд лакей вытянул руки с подносом, демонстрируя всему залу стоявший на нём практически пустой флакон.

— Это лекарство, которое мой лекарь сделал для короля Харитона, — признал Нестор. — Он пользовался им уже несколько недель. Его величество испытывал проблемы со сном…

— Больше таких проблем у него нет, — издевательски прервал его Андоим. — Ваша отрава убила моего отца! Мы проверили содержимое этой бутыли — чистый яд! Что вы на это скажете, Ликонт?

— Скажу, что до моего отъезда во флаконе было обыкновенное снотворное, — по-прежнему спокойно отвечал Нестор, — которым его величество успешно пользовался долгое время. Что случилось за время моего отсутствия, можно лишь предполагать. Например, яд мог подсыпать человек, имевший доступ к королевским покоям…

— Довольно! — оборвал его Андоим. Лицо монарха пошло красными пятнами. — Жалкие отговорки! За свою ложь вы заплатите сполна, вы — и ваш колдун-лекарь! О-о, я не забыл про этого барона без наследства, дворянина без имущества. До этой поры его покрывал лишь ваш авторитет и ваше слово — которое уже ничего не значит. Я положу этому конец.

Ликонт постарался не выдать ни единым мускулом вспыхнувшую в нём тревогу. Януш и впрямь оказался незащищён — герцог просто не успел позаботиться о его безопасности. Что там говорить — попросту не думал, что Андоим по-прежнему имеет виды на лекаря.

— Передайте вашу перевязь с церемониальным мечом страже, Ликонт, — резко бросил король, завершая слушание. — Она вам больше не понадобится. Уверен, для ваших тёмных дел вам хватило сполна тех недель, что вы незаслуженно занимали пост главнокомандующего.

— Хотелось бы услышать причину, по которой вы лишаете меня этого звания.

Андоим улыбнулся, и Нестор подумал, что у древесной жабы улыбка вышла бы более обворожительной.

— Лишаю звания? Я? Ликонт, вынужден вас разочаровать, но вы его даже не получали. Чтобы стать главнокомандующим нашей армией, нужно пройти определённую церемонию назначения…

— Я её прошёл на глазах у всех, — повысил голос герцог, выдерживая хищный взгляд монарха.

— И глаза всех подтвердят то, что я скажу, — торжественно провозгласил Андоим, выпрямляясь на троне. — Для завершения церемонии главнокомандующий должен приложить правую ладонь к сердцу, в знак пожизненной верности монарху, которому тем самым присягает на долгие годы преданной службы. Теперь скажите мне… генерал… вы сделали это? Вы приложили свою… правую… ладонь к сердцу?

Нестор поджал губы, отвечая на победный взгляд короля.

— Да.

— Очередная ложь, — сладко улыбнулся Андоим, — которая, увы, не спасёт вас от плахи. У вас нет правой руки, Ликонт! Вы приложили к сердцу протез, перчатку, которая скрывает ваше увечье! Пустое место! Церемония не была окончена! Что стоит слово калеки, который не смог даже принести присяги?!

— Мерзавец, — не сдержался Нестор.

Андоим расхохотался, откидываясь назад.

— Что вы, Ликонт! Я милостивый король. Я не стану требовать с вас взыскание в связи с незаконностью занимаемой должности. Смерть всё равно бывает только одна, и вы её уже заслужили. Стража! Проведите герцога в его новые апартаменты!

Нестор снял с плеча белую перевязь с мечом, передал подоспевшему офицеру.

— Простите, командующий, — одними губами выговорил он, забирая у герцога церемониальный меч.

Ликонт кивнул, позволяя ему защёлкнуть кандалы на руках — офицер поколебался, но всё-таки одел кольцо поверх стального протеза — и глянул поверх плеча стражника на скалящегося на троне Андоима.

— Уверен, Высший Суд не согласен с приговором, ваше величество.

— Высшему Суду сейчас нет дела до слушания частных дел, — пожал плечами Андоим. — Ты многое упустил, Нестор. Суд не собирается в общем зале — слишком опасно. Город охватила эпидемия. Хочешь сам убедиться в этом? — неожиданно встрепенулся Андоим, и рот его расплылся в очередной кривой ухмылке. — В общую камеру! — велел он страже. — Герой войны Нестор Ликонт всегда стремился быть ближе к народу… так ведь? — почти ласково обратился к нему Андоим.

Нестор не ответил. Их взгляды скрестились — всего на миг — а затем стража закрыла своими спинами монарха, разворачивая его к выходу.

Он вышел из зала, сопровождаемый долгими взглядами в спину и крепкими руками ведущих его стражников — а затем длинными коридорами королевского дворца, вызывая боязливые взгляды придворных и прислуги. Всего несколькими минутами ранее один из самых влиятельных людей Валлии, сейчас Нестор Ликонт ничем не отличался от прочих приговорённых. Андоим высек на нём клеймо изменника, но, Клеветник его раздери, герцог готов был содрать кожу, чтобы избавиться от него. До казни оставалось несколько дней, и за это время он обязан, просто обязан сделать ответный ход.

Таира, укутанная в плед, прижималась к нему всем телом, положив прелестную головку на его плечо. Впервые за прекрасные месяцы, наполненные долгожданными, опасными, но такими сладкими встречами, позволила она ему лечь рядом с собой. Обычно королева Таира встречала его одетая, возбуждённая и радостная, и они едва ли могли насладиться короткими свиданиями.

Сегодня было по-другому. Когда ночь упала на Галагат, и Фео смог пробраться во дворец, через окно, как в их первую встречу, Таира уже была в постели.

— Фео, — позвала она слабо, — иди сюда.

Он не стал упрашивать себя дважды. Скинув с себя вооружение и сапоги, он нырнул под одеяло к любимой, прижав к себе неожиданно горячее, расслабленное тело.

— Давай просто полежим, — шепнула она, обвив тонкими руками его за пояс. — Мне так хорошо, когда ты рядом… Так уютно… Мне снился прекрасный сон, где мы вместе… о Единый, вот бы уснуть снова и никогда не просыпаться…

Феодору не понравились эти слова. Вновь и вновь покрывая поцелуями покрытый испариной лоб, Большой Питон боролся с нехорошим предчувствием. Болезнь не пощадила галагатских бандитов, выкосив широкие ряды среди его подчинённых. Болезнь не щадила и зажиточных, способных позволить себе услуги лучших лекарей и самые дорогие лечебные настойки горожан. Болезнь пробиралась через самые высокие заборы, просачивалась сквозь самые надёжные замки, пропитывала самые толстые стены…

— Таира, — позвал её Фео, с силой прижимая к себе хрупкое тело девушки. — Таира, любимая… ты слышишь меня? Таира! Не спи, прошу тебя, не спи…

— Не уходи, Фео, — откликнулась королева, не открывая глаз. — Не уходи, побудь со мной…

— Я никуда не уйду, — пообещал вор, приглаживая белоснежные пряди. — Спи спокойно.

Он дождался, пока дыхание, горячее и неровное, станет тише, полежал ещё некоторое время, с тревогой вглядываясь в ставшие такими родными любимые черты. И лишь затем, осторожно переложив Таиру на подушки, выскользнул из-под одеяла.

Боковые двери, ведущие в смежные покои приближенных королеве дам, выводили в короткие коридорчики, оканчивавшиеся деревянными дверцами — опочивальни леди Гелены и леди Марион находились поблизости, чтобы в случае необходимости те могли как можно скорее услужить королеве.

Феодор не колебался ни секунды, проворачивая ручку одной из них. Прокрался к спящей на кровати женщине, тронул за плечо.

Леди Марион проснулась быстрее, чем он успел среагировать: вначале вскинулась правая рука, цепляясь ему за горло, и лишь затем поднялась сама баронесса, притягивая Фео к себе. В левой руке блестнул стилет.

— Леди… Марион… — прохрипел Феодор, чувствуя прижатую к горлу сталь. — Это я… Фео…

— Феодор? — не поверила баронесса, широко распахивая глаза. Отпустила она его, однако, не сразу, вглядываясь в смуглое лицо долгим, внимательным взглядом. — Ты?

— Леди Марион, — осторожно отстранившись, заговорил он. — Принцесса… королева Таира…

— Что с ней? — Марион резко выпрямилась, спуская ноги с кровати. Ничуть не смущаясь бывшего слуги, накинула ночной халат, запахивая пояс. — Что такое?

— Мне кажется, у неё жар, — глухо выговорил Феодор, глядя, как баронесса быстро завязывает волосы в пучок и зажигает стоящую на ночном столике свечу. — Прошу вас, вызовите лекаря. Того самого, ну… Януша. Он ведь колдун, правда? Я помню, как он нас с Фло поставил на ноги. Руками своими поводил, сон волшебный нагнал, и затянул порезы одними заклинаниями…

— Не выдумывай, — оборвала его Марион, хватая свечу и направляясь к двери.

— Если это… хворь… только Януш сможет помочь, — убеждённо сказал Феодор, следуя за ней в соседние королевские покои. — Я знаю многих столичных лекарей, но все они бессильны. Прошу вас, миледи! Если бы я знал, где его искать… скажите, я отправлюсь немедленно! Таира…

Они вошли в опочивальню, и Марион нагнулась на кроватью, передавая свечу встревоженному юноше.

— Ближе, — попросила баронесса, склоняясь над Таирой.

Тёплый свет выхватил из темноты бледное, покрытое крупной испариной нежное лицо, потемневшие, запавшие веки, и пропитанные потом слипшиеся белоснежные пряди, разметавшиеся по подушке. Отведя прилипшие к шее волосы, Марион увидела то, что искала — крупные красные прыщи, пока ещё небольшие, но уже воспалённые, начинающие нарывать.

— Фео, — Марион заглянула в мрачные карие глаза, стараясь звучать убедительно, — всё будет хорошо. Я останусь с ней, вызову лекаря. Я не оступлю от неё ни на шаг. Но тебе лучше уйти. Ты знаешь, что грозит вам с ней, если тебя застанут в её опочивальне. Прошу тебя, приходи следующей ночью. Не задерживайся, потому что скоро здесь будет много народу. Лучше, если ты уйдёшь до того, как сюда заявятся лучшие доктора королевства.

— Найдите этого лекаря, Януша…

— Януша нет, — прервала его баронесса. — Уже две недели он не появлялся в моём доме, просто исчез, не сказав ни слова. Возможно, он тоже заражён. Или уже мёртв. Я не знаю, где его искать, Фео. Правда, не знаю. И мне очень жаль, — тихо добавила Марион, отворачиваясь от застывшего после её слов галагатского бандита.

Судьба Януша, единственного человека, которого она считала другом здесь, в Галагате, действительно была ей неизвестна. Сэр Эйр пытался выйти на лекаря главнокомандующего, но даже слуги в загородном имении ничего не знали о том, куда запропастился их доктор. Вернувшись с прогулки, лекарь ненадолго зашёл в свою лабораторию, обустроенную на время их пребывания в Галагате, а затем уехал — и больше не появлялся. Это всё, что сэр Эйр смог разузнать — и на том дело кончилось.

— Иди, — повторила Марион, забирая у него свечу.

Феодор склонился над Таирой, и поцеловал — крепко, в губы, вдыхая болезненный, но такой родной запах её кожи — точно пытаясь выцарапать из неё смертельную хворь.

Рука Марион взметнулась, чтобы остановить его — но тотчас бессильно упала обратно. Феодор, должно быть, и впрямь любил королеву Таиру до безумия — ведь только безумец рискнул бы подарить свой поцелуй источавшей смерть возлюбленной.

— Я вернусь, — пообещал галагатский бандит, наспех накидывая на себя сброшенное вооружение. — Леди Марион…

Синяя баронесса кивнула, провожая Феодора взглядом — жилистый и проворный, он выскользнул из окна так, точно ходить по стенам ему было привычней, чем по земле. Тихий шорох стальных когтей уже стих, когда Марион поднялась и открыла дверь опочивальни, тронув за плечо дремавшую у дверей горничную.

— Пошлите за королевским лекарем, — тихо проговорила она, глядя, как бледнеет сонное лицо. — И позовите леди Гелену.

Принц Орест спустился в тёмные, пропитанные зловонными парами лабиринты, ведомый привратником городской тюрьмы. Вначале герцогиня Наала шла с ним под руку — но узкие винтовые лестницы, спускавшиеся вниз, не позволяли одновременно идти по ним двоим. Надо признать, держалась молодая герцогиня куда лучше, чем он сам — слегка побледневшая, но собранная и спокойная, своим поведением она напоминала ему Нестора — и тем самым вселяла необходимую уверенность.

— Сюда, ваше высочество, — прогрохотал стражник, отворяя скрипящую дверь. — Осторожней.

Наала громко охнула, перепрыгивая через копошащихся на полу крыс, и Орест был ей за это весьма благодарен — в звуке её голоса потонул его собственный сдавленный вскрик.

Вдоль широкого длинного коридора тянулись камеры, заполненные вонючим, грязным, полусумасшедшим преступным людом. Некоторые из них протягивали к ним жуткие, в струпьях, скрюченные руки, просунув их сквозь пруты решётки — и стражник рыкнул на приговорённых, двинув плетью по дверям. В этом подземелье царил беспрерывный гул десятков голосов, стонущих и шамкающих, протяжных и по-звериному утробных. Орест подумал, что и сам бы сошёл с ума, попав в подобное место хотя бы на несколько часов.

— Стой! — сидевший за столом стражник приподнялся, разглядывая подошедших. — Кто идёт?

— Раскрой глаза, жирная задница! Сам прынц Орест! — гаркнул их проводник. — К заключенному герцогу…

— А-а-а… ваше вличство… — невнятно пробормотал стражник, отвешивая неуклюжий поклон. — Вам сюды.

Он махнул рукой, указывая на путь у себя за спиной — узкий перешеек, спускавший их ещё на один уровень ниже. Орест не проронил ни слова, следуя за привратником, подал руку Наале, помогая спуститься по темной лестнице.

Когда он услышал о приговоре, вынесенном Андоимом возвратившемуся главнокомандующему Ликонту, он не удивился. Орест жалел только, что ему не удалось предупредить Нестора раньше — за ним следили так пристально, что принц не сомневался в словах старшего брата, брошенных в порыве их первой и последней ссоры. Он, Орест, будет следующим.

Они оказались в крохотном помещении с тремя камерами, из которых не доносилось ни криков, ни просьб, ни проклятий. Орест тотчас поплотнее запахнул плотный шарф; Наала поступила так же. Приторный запах гниения сказал им о многом — лесная язва добралась и до городской тюрьмы. И именно в эти камеры, к прокажённым, поселили светлого герцога Ликонта.

— Нестор! — первой увидела брата Наала, бросаясь вперёд.

Брат сидел прямо на каменном полу, на собственном плаще, обхватив руки на колени. К их появлению генерал оказался совершенно не готов — он сидел боком к прутьям, прислонившись к ним головой, и задумчиво растирал левой рукой правый локоть. Стальной протез был на месте — стражники, обыскав герцога, не нашли ничего опасного, и оставили стальную руку при нём, вместе с одеждой. Выдавать форму заключённого ввиду скорой казни тоже не стали.

От голоса сестры, громкого, необыкновенно живого для этих стен, Нестор вздрогнул и повернул голову, тотчас вскакивая на ноги.

— Нестор!

Наала протянула руки сквозь прутья, обвила ими шею брата, прислонившись лбом к железным прутьям.

— У вас есть несколько минут, — пролаял от входа голос привратника.

— Наала, тебе не место здесь, — Нестор боялся даже погладить любимую сестру, утешить её, опасаясь вездесущей заразы, наполнившую камеры, впитавшуюся в его волосы, кожу, одежду. — Прошу тебя…

— Моё место — рядом с тобой, — твёрдо заявила сестра, отстраняясь от решётки. — Я должна была увидеть тебя. О Единый, Нестор! Я так волновалась, места себе не находила! Смотри, кого я привела!

— Орест, — обрадовался генерал. Растерянное лицо младшего принца, обмотанное шарфом, было обращено к нему с такой надеждой, что герцог едва не улыбнулся. — Орест, мне потребуется твоя помощь.

— Всё, что угодно, — прокашлявшись, пообещал принц. Нестор, его старший друг и тайный советник его отца, долгие годы заменял ему брата. Теперь, когда от его судьбы зависела, помимо прочего, и его собственная…

— Тебе потребуется подать аппеляцию в Высший Суд…

— Я уже сделала это, — перебила Наала, и синие глаза воинственно блестнули. — Нестор, или ты думал, я буду сидеть, сложа руки?

— Отлично, — удивился Ликонт. — Теперь о главном. Андоим сделает всё, чтобы Суд не выпустил меня отсюда. Надо пускать в ход компромат…

— Что? — переспросил Орест.

— Где? — уточнила Наала.

— Моё слово сейчас ничего не значит, — продолжал Нестор. — Кроме меня, есть ещё один человек, способный повлиять на решение Высшего Суда. Орест, тебе придётся встретиться с Большим Питоном.

— У него есть что-то, способное повлиять на каждого из трёх судей? — удивилась Наала.

— Должно быть, — жёстко отвечал Нестор. — Такой теневик, как Питон, всегда оставляет что-то при себе. Мне не приходилось встречаться с ним, но…

За спиной герцога закашлялся единственный сокамерник, отрывая косматую голову от грязного пола — и Нестор, не говоря дурного слова, развернулся и врезал бедолаге, тотчас вновь отправив его в долгий сон.

— Соглядатай, — неохотно бросил он оторопевшим посетителям. — Андоим подумал вытянуть из меня хоть что-нибудь напоследок. Хорошо, что наш добрый король торопится, отправляя меня на плаху, и я прошёл мимо пыточных камер.

Орест вздрогнул.

— И… что я должен сказать… Большому Питону?

— Скажи, что требуется его личное вмешательство в исход дела. Пусть пускает весь имеющийся у него компромат на судей, берёт их за горло, вспоминает долги и неуплаты, грозит запустить в дом заразу или убийц, отравит в качестве предупреждения любовников и любовниц, но, Клеветник его раздери, вытащит меня отсюда!

Орест с трудом сглотнул. Нестор сжал прутья камеры так, что казалось, ещё немного — и расплющит, вырвется на свободу.

— Взамен он получит от меня всё, что посчитает нужным требовать. И то, что я пообещал ему в письме. — Нестор поймал непонимающий взгляд принца и со вздохом добавил, — по приезду в Галагат я отправил ему послание. В нём — заказ. Оплату Большой Питон определяет сам. В моём случае, я буду должен ему дважды.

— Какой заказ? — тихо уточнила Наала.

Нестор не ответил, но сестра поняла — и умолкла, верно истолковав взгляд брата, направленный на Ореста.

— Ступайте, — велел герцог, отрывая руки от решётки. — Не теряйте ни минуты. Чем раньше я выйду отсюда, тем лучше для нас всех.

— Я всё сделаю, Нестор, — решительно проговорил Орест, выпрямляясь. На бледном лице принца сияла непоколебимая жажда действий. — Можешь положиться на меня.

Наала бросила на брата последний взгляд, затем развернулась, вслед за Орестом покидая вонючий коридор. Нестор положив руку на решётку, опираясь на неё лбом, и усмехнулся собственным нерадостным мыслям. А сестрёнка действительно подросла за время их вынужденной разлуки. И хватка у Наалы, несмотря на обманчивую расслабленную внешность, оказалась что надо. Оставалось лишь надеяться, что эта хватка и действия Ореста помогут ему выбраться отсюда.

Помнится, как-то Януш говорил, что положение «на дне» хорошо тем, что ты можешь упереться в это дно ногами, оттолкнуться и выпрыгнуть наружу. Теперь герцогу придётся доказывать это на собственной шкуре. Умирать, несмотря на унизительное положение, растоптанный авторитет и запятнанное имя, на пропитавшую смрадный воздух камеры заразу и усилия стражников, раз за разом подносивших ему отравленную пищу, Нестор Ликонт не собирался.

Прошло уже несколько бессимптомных дней, прежде чем он решил вернуться в город. Лесной домик, в котором он провёл наполненные смертной близостью дни, он выдраил до блеска, изгоняя остатки заразы из жилища, лекарство и реактивы собрал в походный мешок, иглы прокипятил и сложил в сумку.

Болезнь развивалась стремительно. Януш ещё в первый день успел подготовить всё для настойки новых колоний плесени в питательной среде, использовав для этого погреб; а затем вспыхнувшая лихорадка свалила его с ног на несколько дней. Кажется, именно в этот решающий период он принял дозу собственного лекарства — так, как советовали его учителя из магистерской гильдии — путём введения в кровь. Пожалуй, он был единственный лекарем в Валлии, да, возможно, и в Авероне тоже, кто практиковал подобное. Иглы, выточенные по его заказу, были грубыми, но свою функцию выполняли.

Проверять панацею пришлось на себе, и Януш поразился результату. Лихорадка спадала быстро, как и всегда при лесной язве, но с каждым днём зудящая кожа успокаивалась, а новые очаги поражения, красные пятна, перероставшие в карбункулы и язвы, стихали, оставляя кожные покровы нетронутыми. Дышать становилось легче с каждой новой дозой введённого лекарства, и через неделю он понял, что здоров.

На память осталось несколько шрамов от зарубцевавшихся язв на шее и груди, и большое количество сыворотки, созданной им за время болезни — лишь в дни наибольшей слабости, когда он не мог встать с постели, позволял себе Януш бездействовать. Теперь, когда он переболел страшной болезнью, он мог не опасаться повторного риска заражения — по крайней мере, не в ближайшие несколько десятков лет. А значит, он в состоянии помочь такому количеству людей, какое только позволят его силы и количество лекарства, которое придётся вырабатывать постоянно — настойка сыворотки занимала много драгоценного времени.

— Мессир Януш! — возбуждённо поприветствовал доктора дворецкий, как только лекарь подъехал к загородному имению Ликонтов. — Где вы пропадали?! Мы уж думали, что вы заболели, и вас нет в живых…

— Вы почти не ошиблись, — устало улыбнулся лекарь, спешившись и передавая поводья конюху. — Отнесите вещи в лабораторию, — попросил он.

Слуга кивнул, беря коня под уздцы, и дворецкий, дождавшись, пока они останутся одни, дёрнул лекаря за локоть, отводя в сторону.

— В городе эпидемия, — заговорил он. — Мы получили приказ от командующего не покидать поместье…

— Это разумно, — признал Януш. — Командующий уже вернулся из поездки?

— Да, — помрачнел дворецкий. — Чтобы угодить в лапы нового короля и попасть в городскую тюрьму. Герцога лишили звания командующего…

— О Единый, — пробормотал Януш, запуская пальцы в волосы. — Н-но… почему? Как?

— Андоим обвинил герцога в умышленном отравлении покойного короля Харитона, — зашептал дворецкий, склоняясь ближе к лекарю. — Более того, мессир… стража ищет и вас тоже, по личному приказу короля. Ведь это именно вы создали ту настойку, которую герцог передал покойнику…

— Какую настойку? — наморщил лоб Януш, пытаясь вспомнить. — Снотворное?

— Кто-то подсыпал туда яд, — кивнул дворецкий. — Король обвинил герцога, и теперь хозяина ожидает казнь… и вас, наверное, тоже.

Януш опустил голову. Похоже, мир рушился, собираясь погрести и его под своими обломками.

— Тогда, — тяжело проронил лекарь, — похоже, мне лучше покинуть поместье, Адис.

— Вам лучше оставить подобные мысли, барон, — прозвучал за их спинами чей-то спокойный голос, — потому что я не потерплю упаднических настроений в своём доме.

Януш резко развернулся, встречаясь взглядом с герцогиней Наалой. Девушка стояла перед ним прямая и уверенная, как копьё, и это спокойствие, почти безмятежность перед лицом вездесущей опасности и недавних трагических событий, мгновенно привели его в чувство.

— Я была у брата, барон, — продолжила герцогиня, приближаясь к ним. — И он далёк от признания своего поражения. Как только его оправдают, все обвинения, касающиеся вас, будут сняты тоже. Вы остаётесь в поместье, и это решено.

Януш улыбнулся.

— Благодарю, миледи.

— Прошу следовать за мной, — отмахнулась Наала. — Разговоры могут подождать — похоже, у нас первый случай заражения среди прислуги.

Бенедикт нахмурился, разглядывая просителя. Одетый в простую одежду, в глухом сером плаще, человек, тем не менее, держался с той врождённой выправкой, которая выдавала в нём дворянина. Провожатые, встретившие постороннего в их районе, успели наградить его тычками под рёбра и увесистыми затрещинами, подгоняя к особняку Большого Питона — и теперь он стоял перед Бенедиктом, озираясь растерянно, но без особого страха.

— Ваше высочество, — удивлённо протянул сутенёр, когда державшие просителя под локти провожатые отступили, останавливаясь у дверей, и человек скинул капюшон.

— Большой Питон? — поинтересовался Орест, вглядываясь в лицо незнакомца.

— Не совсем, — очнувшись, ухмыльнулся Бенедикт. — Но вы вполне можете доверить мне то дело, ради которого посетили наш прекрасный тихий уголок.

— Мне нужен Большой Питон, — покачал головой принц. — Проводите меня к нему.

— Надеюсь, оплата того стоит, — задумчиво проронил сутенёр. — За мной… ваше высочество.

Орест последовал за длинноволосым мужчиной, мимо проводивших их долгими взглядами охранников, поднялся за ним по лестнице, минуя второй этаж. Они оказались в коротком коридорчике с всего тремя дверьми, к одной из которых и повёл его сутенёр.

— Мессир, — заглянул в двери Бенедикт. — К вам проситель.

— Невовремя, — донёсся до Ореста юношеский, но резкий, даже властный голос.

— Может, делаете исключение, м-м? — попросил сутенёр, приоткрывая дверь пошире. — Его высочество топали от самого дворца и прошли через весь наш приветливый райончик, чтобы увидеть вас, мессир!

Феодор вскинул голову, встречаясь с ищущим взглядом принца. Стоявшая рядом с братом Флорика приподняла бровь, разглядывая «высочество» с преувеличенным интересом.

С того дня, когда она впервые — пусть непреднамеренно, пусть защищаясь — убила человека, что-то изменилось в ней. Что-то важное, что не давало ей окончательно стать частью преступного мира, что-то сдерживающее — словно опора треснула, позволяя плотине поддаться натиску бурлящей реки. Флорика чувствовала изменения, но ничем не могла помочь стремительно черствевшему сердцу. Пожалуй, только чудо могло бы пробить эту ледяную броню, охватившую, казалось, всё её существо — но чуда не происходило. С того самого дня, когда её рука нанесла смертельный удар, все светлые мысли мало-помалу испарялись из головы, добрые воспоминания заменялись новыми впечатлениями захлестнувшей её жизни — так, что, кроме брата, погрязшего в постоянных невесёлых раздумьях по поводу собственной несчастливой любви и свалившихся на нового главаря проблем, она не признавала никого. Даже светлый образ «мессира Януша», далёкий, словно из сна, почти стёрся из её памяти, и при воспоминании о нём Фло не испытывала ничего, кроме безразличного, отстранённого интереса.

— Красивый, — протянула девушка, скрещивая руки на груди. — Чистенький. Взаправдишний прынц?

Феодор цыкнул на сестру, сделал знак Бенедикту, с готовностью пропустившему Ореста внутрь кабинета. Принцу пришлось остановиться прямо посреди комнаты — кресел для гостей не предполагалось. Сидеть здесь мог только Большой Питон, по обе стороны которого пристроились Флорика и Бенедикт.

— Как себя чувствует королева?

Орест едва не вздрогнул от неожиданного вопроса. Питон оказался совсем не таким, каким он его представлял — смуглый, стройный, и очень молодой, возможно, даже моложе его самого — но куда самоуверенней и жёстче, чем младший принц королевства.

— П-плохо, — наконец нашёлся Орест. — Похоже, лесная хворь добралась и до дворца.

— Но за ней присматривают?

— Леди Марион с ней, — совсем растерялся принц. — И лучшие наши лекаря… но королева Таира очень слаба… я не видел её лично, леди Марион никого не пускает…

Феодор кивнул, обрывая бессвязный поток слов, потёр лоб пальцами, пытаясь прогнать вязкую усталость. Ему не удалось проникнуть во дворец ни в предыдущую ночь, ни в эту. Питон чувствовал непонятную слабость и головную боль, которая не давала ему сил даже на то, чтобы покинуть особняк — и тем томительнее оказалось пребывание в полнейшем неведении касательно здоровья возлюбленной. Его Таира там совсем одна… без его поддержки, без его рук… Пожалуй, только он — и, быть может, леди Марион — знал, как одинока, слаба и беззащитна валлийская королева. Как остро нуждалась она в тепле и любви, которые он не мог ей дать сейчас, именно тогда, когда она больше всего хотела бы видеть его рядом с собой.

— Так с чем вы пожаловали, ваше высочество? — устало спросил Фео, желая окончить аудиенцию как можно скорее.

Орест встрепенулся.

— Речь пойдёт о его светлости герцоге Ликонте, — заговорил принц.

Феодор выслушал сбивчивую просьбу молча, разглядывая собственные переплетённые пальцы, и поднял глаза лишь тогда, когда принц окончательно выдохся.

— Его светлость хочет много и задаром, — хмыкнул Бенедикт, нетерпеливо поигрывая курительной трубкой: курить в своём присутствии Фео не разрешал. — Но, с другой стороны, это даст нам такой компромат на него самого…

— Ага, — лениво поддакнула Флорика, не отрывая глаз от просителя. — Иметь в должниках такого, как энтот герцог, всё одно что прятать в рукаве колоду козырей.

— Генерал Ликонт — человек чести, — горячо добавил Орест. — Будьте уверены, он всегда платит по счетам.

Феодор помолчал. Несмотря на явное влияние, которое на него оказывал Бенедикт — за которое, кстати, галагатский вор был ему очень благодарен, ведь именно всезнающий сутенёр раскрывал Фео все тонкости теневой власти — окончательные решения Большой Питон принимал самостоятельно. Остальные члены совета самоустранились от возникших в связи с эпидемией проблем — Карен царствовал на своей территории, продавая волшебный дурманный порошок вместо лекарств, Вилора, по слухам, свалилась с горячкой, и шансы у королевы воров уменьшались с каждым днём, а Ренольд с Топором полностью поддерживали своего молодого ставленника, принимая любое его решение.

— Передайте генералу, — медленно и глухо заговорил Большой Питон, не глядя на замершего Ореста, — что Высший Суд его оправдает. Мы проследим за этим.

Бенедикт хмыкнул, прикусывая кончик трубки. Конечно, для выполнения такого обещания придется напрячь все силы, но бывший капитан королевского войска знал, где копать. За пару дней аппеляция будет подписана и утверждена.

— А благодарность с герцога мы стребуем тогда, когда это будет нам удобно. Касательно его письма, — Фео поднял со стола сложенный пергамент, — пусть не беспокоится об оплате. Этот заказ мы сделаем бесплатно.

Фео поднял глаза, рассматривая непонимающее лицо принца.

— Передайте Нестору Ликонту, — медленно и раздельно проговорил он, — что он не единственный, кому стал костью в горле новый король Валлии. Дни этой мрази уже сочтены. Можете считать, что ублюдок Андоим уже мёртв.

Бенедикт качнул головой, на мгновение теряя маску придворного шута. Поведение Феодора не оставалось для него загадкой, но, пожалуй, испугало их гостя — принца Ореста. Августейший побледнел и пошёл красными пятнами, расширившимися глазами глядя на главаря преступного мира. Похоже, младший принц не знал, какую игру против брата ведёт этот его друг-герцог.

— Это всё, — устало выговорил Феодор, откидываясь на спинку кресла. — Вас проводят.

Бенедикт очнулся первым, отлепляясь от стены и отвешивая Оресту издевательский поклон, указывая при этом на дверь. Принц глянул на Большого Питона, на застывшую за его спиной стройную, очень похожую на него девушку с коротко стриженными каштановыми волосами — и, опустив плечи, вышел в открытый проход. Бенедикт шагнул следом, плотно затворяя двери за собой, и Феодор наконец расслабился, положив пульсирующую болью и жаром тяжёлую голову на сложенные на столе руки.

Синяя баронесса спрыгнула наземь, наспех привязав коня у ворот. Дождь лил как из ведра, заглушая все посторонние звуки, и ей пришлось барабанить в дверь едва ли не четверть часа, пока крохотное оконце не приоткрылось, и не показалось красное лицо привратника.

— Чаво? — ёмко спросил он.

— Посетитель к заключенному герцогу, — резко отозвалась Марион, тем тоном, которым привыкла разговаривать ещё в Авероне, отдавая приказы вверенным ей воинам.

— Поздно, — рявкнул охранник, попытавшись захлопнуть оконце. — Часы посещений окончены!

— Срочно! — гаркнула в ответ баронесса, поднимая на уровень его глаз свиток с королевской печатью. — Отворяй ворота, да поживее, или, Клеветник тебя раздери, уже сегодня ты окажешься в соседней с герцогом клетке!

Охранник обеспокоенно глянул на свиток и захлопнул оконце. Спустя несколько секунд раздался скрежет отворяемого засова, и дверь приоткрылась — ровно настолько, чтобы Марион сумела ворваться внутрь.

— Веди меня к нему, — не теряя командного тона, велела она.

Привратник осмотрел женщину с головы до ног. В мокрой кожаной кирасе, из-под которой выглядывали широкие, подобно юбке, штаны, и темном плаще, покрывавшем влажные, прилипшие ко лбу волнистые пряди, она выглядела более чем странно — но висевший в ножнах у левого бедра длинный меч и потёртые наручи говорили бывалому охраннику о том, что необычная посетительница подготовилась к вечерней поездке основательно. Взгляд, острый, напряжённый, поджатые губы, залегшие на лице глубокие складки — всё говорило о том, что имевшая королевский пропуск женщина не потерпит промедления.

— За мной… миледи, — пробурчал охранник, покидая насиженный пост в теплой каморке у ворот.

Марион спрятала свиток с печатью поглубже, устремляясь за привратником. Письмо написала она сама, понадеявшись — и, как оказалось, недаром — на неграмотность местной стражи, и чиркнув стандартные фразы о том, что предъявителю сего дозволено чуть больше, чем прочим смертным. Сургуч с печатью нашёлся в письменном столе Таиры — и дело было сделано.

Одеться пришлось по-военному: Синяя баронесса слишком хорошо знала, что творилось в Галагате в ночное время. Теперь же, во время эпидемии, народ и вовсе обезумел, а преступность разошлась не на шутку, пустившись мародёрствовать в тех домах, где болезнь выкосила целые семьи. Плач и похоронные стоны стояли по всей столице, и каждый день грозил очередными смертоносными вспышками.

Таира умирала мучительно и страшно. Лекари оказались бессильны перед лесной хворью, поразившей её величество, и все их усилия в конце концов сводились к заживлению и обработке образовавшихся язв и облегчению жара, терзавшего молодую королеву вот уже несколько дней.

Ухаживала за больной одна Марион. Леди Гелена сказалась нездоровой, по возможности самоустранившись от опасного контакта с захворавшей королевой, оставаясь с нею лишь в те часы, когда отлучалась леди Марион. Таира бредила — много, бессвязно и горячо; звала Феодора, рыдала и металась на пропитавшихся потом простынях. Марион уже не надеялась на её выздоровление, но испытываемые юной королевой болезненные муки, не ослабляемые даже дурманными настойками местных лекарей, терзали и саму баронессу. Януш исчез так некстати, так невовремя! Марион не теряла надежды, что лекарь мог быть жив — и если это так, то единственным человеком, который знал, где его можно найти, был Нестор Ликонт.

Генерал расхаживал по камере, как зверь по клетке. Заложив руки за спину — левой перехватив правую чуть пониже локтя — опустив голову, пошатываясь на ходу, он наворачивал круг за кругом, меряя крохотное пространство нетвёрдыми, но широкими и размашистыми шагами. Соглядатай, которого подослал Андоим, свалился с лихорадкой прошлой ночью — и его забрали наутро, так что теперь он оказался в камере совсем один. Из двух соседних время от времени доносились стоны, влажный кашель и невнятное бормотание. Стражники, обмотав лица тряпками, раз в сутки проверяли эти клетки и выносили трупы, и каждый раз с нехорошим ожиданием смотрели в его сторону.

Он улыбался им в ответ, растягивая пересохшие губы в деревянном оскале, и те с неохотой уходили, оставляя его одного. Андоим не оставлял ему шансов — пища и вода оказывались неизменно отравлены, так что даже крысы ими брезговали; по ночам скрипела приоткрываемая в коридор железная дверь, и Нестор чувствовал на себе чей-то пристальный, внимательный взгляд. Он не хотел облегчать убийцам их труд — но третья бессонная ночь, третьи сутки без пищи и воды давали о себе знать.

Если бы не сердобольный стражник, пришедший его проведать тогда, когда это было безопасно, он бы уже давно сдался, глотнул отравленной влаги, или облизал влажные каменные стены, по которым стекали капли воды, пропитанные вездесущей заразой. Стражник принёс ему флягу вина — крепкого, гадкого на вкус, как самогон, но прекрасно утолявшего жажду. На голодный желудок оно, правда, ударяло в отяжелевшую от бессонных ночей голову — но генерал ещё держался, боролся, цепляясь за балансировавшее на грани помешательства сознание.

Вновь и вновь заставлял он себя прокручивать в голове детали их с императором Таиром переписки, не давая себе уснуть, вспоминал первый и последний визит сестры с августейшим Орестом — они не появлялись уже вторые сутки, и, вполне вероятно, их просто не пропускали к нему.

Если бы только Большой Питон согласился! Если бы Высший Суд его оправдал!..

Он бы вырвался на свободу, как дикий зверь, беспощадный, озлобленный, жаждущий… Лесной хвори, облепившей его кожу и волосы, пропитавшей вонючий тюремный воздух, взывавшей к нему в каждом стоне умирающих узников, Нестор не боялся. Валлийский генерал уже встречался с болезнью и смертью, видел, что творила паника со здоровыми воинами и лучшими рыцарями его войска — страх убивал человека, пробивая его природную защиту, ломая то единственное, что помогало выжить. Нет, он не боялся, по праву считаясь одним из самых бесстрашных воинов Валлии — но понимал, что каждый день, проведённый в тюрьме, уменьшает его шансы на жизнь.

Как жаль, если ему всё же придётся умереть здесь. Он почти успел сыграть свою партию, не учёл лишь одного — смерти командующего и последующего назначения, отозвавшего его из Галагата. То, что он собирался сделать, устроило бы всех: деспотичный Андоим оказался бы свергнут, и по нему вряд ли скучали бы в Совете и Суде, на престол взошёл принц Орест, который женился бы на юной Таире, наконец получившей достойного мужа, и наконец-то брак между монархами оказался бы плодотворным и обоюдно счастливым. Он, Нестор, остался бы при Оресте как его главный советник, получив практически неограниченную власть — кажется, он никого не забыл?..

Ах, да.

Марион.

Нестор споткнулся, едва не потеряв равновесие — в голове шумело, не то от вина, не то от усталости — но быстро выровнял шаг. Их последняя встреча прошла совсем не так, как он бы того хотел. Он не сдержался, она не пожелала выслушать…

Он думал о ней. Вспоминал каждое слово, повинуясь своей природе, анализировал, сравнивал, раскладывал, вычислял — и с каждым днём увлекался образом всё больше. Его увлечение набрало полный ход, прежде чем он осознал, что оно началось, — он сам себя загнал в капкан. Отъезд из Галагата окончательно открыл ему глаза: если бы его увлечение оказалось мимолётным, вынужденная разлука быстро справилась бы с ним. Разлука вообще интересная вещь. Она гасит мелкие чувства и усиливает великие, подобно тому, как ветер задувает свечу и разжигает пожар. Похоже, его пожар набирал силу с каждым днём.

Марион оставалась тем самым белым пятном в его продуманной игре, которое не удавалось заполнить, и не получалось стереть…

Дверь скрипнула, пропуская в крохотный коридор неровный свет дрожавшего на сквозняке пламени — и вошедший привратник, спустившись по ступеням, махнул кому-то рукой:

— Там.

Нестор остановился, перестав мерять камеру шагами, замер, вглядываясь в фигуру у входа. Дверь захлопнулась, оставляя их одних, и посетитель приблизился, той до боли знакомой, быстрой походкой, что генерал отказался верить своим глазам. Она пришла к нему — сюда, в грязь, вонь и болезнь, ночью, рискнув жизнью и репутацией — ради чего? Должно быть, его обманывают либо глаза, либо задурманенное бессонницей и вином сознание.

Марион скинула капюшон, приближаясь к решётке. Вот каким она жаждала видеть его — раздавленным, униженным, беспомощным, погибающим жалко и бесславно, как изменник короны и предатель — но, пожалуй, к её глубокому разочарованию, это всё вряд ли можно было сказать об узнике.

Ликонт и в самом деле выглядел не лучшим образом — без военного мундира, в одной рубашке, расстегнутой, выпущенной поверх грязных штанов, со спутанными волосами, падавшими на лицо — но был явно далёк от признания собственного поражения. Скорее, он напоминал ей хищника в клетке — такой же жуткий и такой же опасный.

Её лицо он разглядывал так, будто увидел призрака — с неуверенной усмешкой, с затаённой искрой в воспалённых глазах — смотрел и молчал, оперевшись о железные прутья.

— Я по делу, — первой нарушила молчание Марион. — Твой лекарь, Януш, пропал. Я подумала, ты можешь знать, где его найти. Королева Таира, — продолжала она, хотя реакции от заключенного генерала не поступало, — больна. Никто не может ей помочь. Я знаю, Януш мог бы… хотя бы облегчить ей страдания.

Ликонт усмехнулся, опустил голову. Помолчал, прислоняясь щекой к руке.

— Поэтому ты здесь?

— Да.

Объяснять, что королеве действительно очень плохо, и что она готова была даже прийти к нему, чтобы хоть как-то облегчить её муки, она не стала. Заключённый молчал, и Марион стиснула зубы, пытаясь унять раздражение. Там, во дворце, в ней нуждалась беззащитная девушка, оставшаяся совсем одна. Среди людей, в лучшем случае безразличных к её судьбе. О Единый, Ликонт, будь посговорчивей!..

— Теперь я хотя бы знаю, что ты действительно пришла ко мне, — глухо выговорил Нестор, тряхнув головой. — Выходит, это не сон и не горячечный бред. Воображаемая ты не пришла бы с таким… конкретным вопросом…

Он поднял глаза, усмехнулся, прислонившись лицом к прутьям.

— И всё же я рад, что с тобой всё хорошо.

Марион принюхалась, нахмурилась, разглядывая уставшее, осунувшееся лицо валлийца. Нестор держался крепко, но, похоже, не вполне владел собой — и помимо усталости, была другая причина.

— Да ты пьян, Ликонт! — скривилась она.

— Главное — что я ещё жив, — парировал Нестор, разглядывая её так пристально, что Марион поёжилась, мигом ощутив мокрую ткань плаща, облепившую её, и вес отяжелевшей от влаги кирасы. — Марион… а ведь ты не умрёшь, если меня не станет, верно? Да что там — я и сам вполне смогу пережить твою смерть…

— Ликонт, — попыталась вернуть его в сознание баронесса, — Ликонт, где Януш? Ты должен знать, ты его друг!

— Дружба — это не совсем то, что мне от тебя нужно, — словно не слыша её, проговорил мужчина, опираясь о прутья. Взгляд его был затуманен, глаза смотрели сквозь неё, точно он разговаривал с нею мысленно, не веря в то, что она пришла к нему наяву. — Я много думал… у меня было время…

Марион разглядывала мужчину так, будто видела впервые в жизни. Хотя таким, пожалуй, она его и вправду не видела. Обессиленным, но всё ещё державшимся на ногах; получившим крепкий удар, но по-прежнему непобеждённым. Ликонт выглядел странно, непривычно, был потрёпанным и уставшим, в ожидании публичной позорной казни — и всё же ожидаемого злого торжества она не испытывала. Пожалуй, не испытывала ничего, кроме ответной усталости.

— Ты нужна мне. Нужна… Ты не даёшь мне покоя. Любовь не для нас, Марион, я знаю это… Если твои чувства изменятся… такое случается, по разным причинам… мне будет достаточно твоей дружбы. Но если ты откажешь мне в дружбе, Марион, — Нестор выбросил руку вперёд, и пальцы стальной руки сомкнулись на отвороте её плаща, притягивая женщину к себе. — Марион! Я стану самым страшным твоим врагом…

— Пусти меня, — выдохнула женщина, попытавшись отцепить стальные пальцы от плаща. — Ты лишился рассудка, безумец!..

— Чтобы ты не смогла меня забыть, — прошептал он, обжигая её горячим дыханием. Синие глаза сверкнули и тут же погасли, пряча тлеющий огонёк в глубине расширенных зрачков. — Чтобы с твоих губ время от времени слетало, срывалось моё имя…

Ей удалось наконец вырвать ткань из стальной хватки — и она отпрянула, подальше от решётки, от вони его камеры и запаха перегара.

Нестор усмехнулся, отстраняясь от прутьев. Голова раскалывалась, сознание играло с ним в странные шутки, разбивая время на осколки — но она стояла перед ним, всё ещё ждала чего-то, всё ещё оставалась с ним.

— Ну ты и… время для признаний выбрал, Ликонт, — выдохнула Марион, делая ещё шаг назад.

— Другого может не быть, — он вновь облокотился о прутья — единственную опору в камере. — И нет, Марион, я не знаю, где Януш, — вздохнул Нестор, прикрывая глаза. — Хотел бы я помочь королеве Таире… но я не могу. Попробуй обратиться к моей сестре, — он вновь посмотрел на неё, в упор, тяжело, немигающими и невидящими глазами. — Если Януш и объявится, она узнает об этом первой. Я просил их присматривать друг за другом…

Марион сделала ещё несколько шагов назад, не глядя, спиной пятясь к выходу. Мужчина за решёткой опустил голову, прислоняясь к прутьям лбом, повис на левой руке, не позволяя себе присесть, страшась отдыха, как смерти — что, впрочем, для него означало одно и то же. Впервые за всё время их вынужденного знакомства Марион смотрела на него без злости, без отчаянных, ненавистных воспоминаний. Нет, таким, подкошенным, как повреждённый ураганом столетний дуб, Нестор Ликонт не вызывал в ней ненависти. Сейчас он казался ей почти человеком — не таким зверем, как всегда; не хитроумным интригантом и не подлецом, манипулировавшим людьми и судьбами, не самоуверенным блистательным герцогом, даже не одним из лучших воинов и фехтовальщиков Валлии; последнее — благодаря её усилиям…

Жалости, впрочем, Ликонт в ней тоже не вызывал. Перед ней попросту стоял другой человек, очень похожий на её врага, но всё-таки не он. Это как если кто-то из новых знакомых оказывается похож на старого, с которым тебя связывают не лучшие воспоминания — ты заочно чувствуешь к нему неприязнь, но всё же пытаешься бороться с ней, чтобы построить новые отношения.

Она сделала ещё шаг назад — и тут же споткнулась о собственный натянутый плащ: протянутая сквозь прутья грязная рука ухватила её за подол.

— Женщина, — она встретила безумный взгляд узника, сидевшего у самой решётки. Задумавшись, она и не заметила, как отступила к соседним камерам. — Живая… женщина…

— Руки прочь!!!

От неожиданности вздрогнула не только Марион — дрогнула рука заключённого, выпуская край плаща, и она тут же отшатнулась в сторону, к выходу.

— Твоя светлость, — осклабился заключённый, глядя на выпрямившегося в своей камере герцога. — Ты чё тут раскомандовался, а? Отсюдова твоих медалей не видно! Тут все равны! У смерти фаворитов нету!

— Пасть захлопни, — уже спокойно добавил Ликонт, вновь повисая на прутьях. — Марион, уходи отсюда…

— А ежель не захлопну? — хохотнул заключённый. — Што, железяка-то на культе у тебя выдвижная, что ль? Досюдова дотянешься, штоб меня придушить? Ха-ха…

В камеру генерала полетели пустые жестяные банки, заменявшие узникам кружки, и заключенные соседних камер зашевелились, просыпаясь от оцепенения в предвкушении хоть какого-то зрелища. Синяя баронесса глянула на неподвижного Ликонта, обвела взглядом темный, жуткий коридор, внезапно оживший хрюканием и болезненным покашливанием нескольких уцелевших глоток — и впервые захотела последовать совету своего врага.

Рванув кованую дверь, Марион быстро шагнула за порог, покидая заражённую клоаку городской тюрьмы. Она старалась не слушать ни воплей заключенных, приглушенных закрытой створкой, ни топота разъярённой стражи, ворвавшейся в узкий коридорчик для наведения порядка. О судьбе Ликонта она тоже старалась не думать.

Марион решила последовать ещё одному совету герцога и посетить его загородное поместье — кто знает, может, до Наалы дошли хоть какие-то слухи про Януша? Баронесса готова была достать запропастившегося лекаря из-под земли, если это могло хоть как-то облегчить мучения Таиры.

За пределами тюрьмы дождь лил по-прежнему сильно, не собираясь, по-видимому, ослабевать до самого рассвета. Вскочив на коня, Марион пустила его в галоп, выезжая на просёлочную дорогу в обход города. Поездка в холодную дождливую ночь, со свистящим в ушах ветром, тряска и тяжесть доспеха оказались настоящим спасением для неё. Долгие сутки дежурств у постели больной королевы, бесплодные попытки помочь ей, косые взгляды прислуги и придворных, старавшихся избегать королевских покоев и её саму, как возможную переносчицу лесной хвори, испуганные глаза леди Гелены, когда ей приходилось входить в покои Таиры, её раздражающая беспомощность и нежелание прикасаться к страдавшей от нарывов, язв и лихорадки молодой девушке — всё это превратилось в замкнутый круг, один сплошной кошмар, от которого она никак не могла проснуться. Подобная поездка, пусть вынужденная, возвращала её к жизни.

В отличие от Гелены, она не боялась лесной заразы. Нет, она не смогла бы назвать себя абсолютно бесстрашной женщиной. Она боялась — того, что может принести заразу в свой дом, своему сыну, и потому оставалась во дворце все эти дни, ограничив даже переписку с сэром Эйром. Но она не боялась ухаживать за беспомощной, хрупкой девушкой, которая была так отчаянно одинока, так боялась своей болезни, своих ран и грядущей смерти…

Сердце Марион сжималось каждый раз, как только она видела утратившее всякие краски лицо Таиры. Болезнь и смерть меняют человека. Таира же была настолько прекрасной в жизни, что эти перемены оказались пугающе отчётливыми.

Марион одновременно жалела и радовалась, что Феодор так и не появился во дворце — Таира, бесспорно, страдала без возлюбленного, но вряд ли, находясь в здравом уме, захотела бы, чтобы он видел её именно сейчас, чтобы рисковал жизнью, вдыхая один с ней воздух. Порой баронесса ловила себя на мысли, что испытывает почти материнские чувства к обоим — к галагатскому бандиту и к юной королеве, на судьбу которых выпала такая хрупкая, такая чистая, и такая несчастливая любовь.

В поместье Ликонтов горел свет — в единственном окне на втором этаже. Привратник, встретивший её у ворот, выглядел вполне бодрым, что для позднего часа казалось удивительным.

— Адис проведёт вас к её светлости, — кивнул на входные двери он, забирая у неё поводья. — Прошу вас.

Марион чувствовала себя неуютно под взглядом открывшего ей дворецкого. Пожилой слуга окинул её долгим взглядом, затем шагнул в сторону, пропуская необычную посетительницу внутрь.

— Прошу вас, мне нужна герцогиня, — сказала она, шагнув в тепло просторного холла. — Срочно.

— Как мне представить вас, миледи? — поинтересовался дворецкий, принимая у неё мокрый плащ.

— Синяя баронесса, леди Марион. Я камеристка её величества королевы Таиры.

Адис почтительно склонился, исчезая вместе с её плащом в боковой дверце. Спустя всего несколько минут дворецкий вернулся, попросив её следовать за собой, и провёл по центральной лестнице наверх, где, как она заметила ещё на подъезде, горел свет.

Герцогиня ждала её в библиотеке — не слишком большой, сказывалось недолгое пребывание Ликонтов в новом поместье — перелистывая толстый том по медицине. С её появлением Наала подняла голову, тотчас вставая со своего места, и жестом указала на соседнее кресло.

— Прошу вас, леди Марион, — мягко и с участливой заботой в голосе проговорила она. — Что привело вас ко мне в такой час? Уж не случилось ли, не приведи Единый… что-то ужасное?

Баронесса помедлила, опускаясь в кресло. Меч у бедра стукнул о пол, нарушая тишину. Наала не торопила её, более того — не казалась даже удивлённой, принимая её появление в поместье спокойно, как человек, привыкший более к действиям, нежели к словам.

— Королева Таира умирает, — проговорила наконец Марион и судорожно выдохнула: смысл собственных слов дошёл до неё быстрее, чем до собеседницы. — Я знаю Януша, вашего семейного лекаря… и знаю, что он может чуть больше, чем остальные доктора королевства. Если бы он мог чем-то помочь королеве… я приехала именно за ним, ваша светлость. Её величеству нужна помощь. Я знаю, что Януш пропал две недели назад… я подумала, если он вернулся, то вы будете первой, кто об этом узнает…

Наала чуть наклонилась вперёд, положив ладонь на её сцепленные руки. Молодая герцогиня казалась старше своих лет, спокойнее, собраннее, чем большинство женщин, которых Марион приходилось знать, и в то же время по-домашнему уютной, без двусмысленного двойного дна, к которому так привыкла баронесса. Синие глаза смотрели с пониманием и тревогой.

— Януш вернулся пару дней назад, — сказала она. — К сожалению, ему приходится скрываться от глаз стражи — вы ведь знаете, в чём обвиняют моего брата и его личного лекаря, якобы сварившего для покойного короля Харитона отраву?

Марион кивнула, и Наала убрала свою руку, позвонив в стоявший на столе колокольчик.

— Он вспоминал о вас, — коротко улыбнулась герцогиня. — Говорил, что в последнее время занимался с вашим сыном, и уехал, не попрощавшись — именно потому, что оставаться с ним было опасно. Он подхватил лесную заразу и долгое время болел, оставаясь в одиночестве до тех пор, пока не убедился, что его возвращение будет безопасно для остальных.

— Януш… болел? И… как он… он жив?

— Хвала Единому, — кивнула герцогиня. — Более того, он нашёл лекарство от заразы.

Марион подскочила и тут же вновь опустилась обратно: вспыхнувшая в ней безумная надежда уже рисовала образ здоровой Таиры, и промедление казалось преступным.

— Позовите нашего лекаря, — попросила Наала явившейся на зов колокольчика горничной. — Попросите его захватить свою сумку и поспешить.

Женщина кивнула и исчезла — без лишних слов. Похоже, краткость и понятливость ценили у Ликонтов больше, чем бесполезный на деле этикет. Герцогиня вновь повернулась к Марион.

— У нас есть случаи заражения среди прислуги, но Януш успешно лечит их своим… эликсиром… простите, я не знаю, как выразиться… — Наала замялась и улыбнулась, скрывая собственную неловкость. — Он предложил открыть нечто вроде лечебницы при нашей часовне — больных можно было бы размещать прямо в храме, так будет легче ухаживать за ними и легче уберечь остальных от заражения. Подобные лечебницы можно было бы открыть при каждой часовне и храме Единого…

— Но как он сумеет проделать такую работу, когда сам в бегах? — не поняла Марион.

Наала на миг опустила глаза, затем вновь подняла их на баронессу. Её голос был по-прежнему спокойным, хотя синие глаза не отпускали её взгляд — молодая герцогиня точно делала шаг на лёд, проверяя Марион, испытывая её надёжность.

— Януш собирается приступить к работе, как только мой брат вернётся домой.

— Вы так уверены, что его оправдают? — поразилась баронесса.

Наала вновь опустила взгляд.

— Януш вам доверяет, — наконец проговорила она. — И брат отзывался уважительно… Леди Марион, поймите правильно, не то чтобы я боюсь открыться вам… но я боюсь обнадёжить и затем обмануть саму себя. Скажу лишь, что у нас есть основания полагать, что Нестор скоро окажется на свободе.

Марион медленно кивнула, закусив губу. О Единый, могла ли она подумать всего несколько недель назад, что будет сидеть в доме своего врага, рядом с его родной сестрой, вести подобные разговоры, вступать в вынужденный, но отнюдь не неприятный контакт, следовать его советам, искать помощи от Ликонтов? Возможно, будь Наала чуть больше похожей на своего брата, Марион не смогла бы воспринимать её как отдельную от него личность. Но Наала оказалась совершенно другой — похожей на герцога лишь цветом глаз и крупным телосложением — и обладала тем мягким, ненавязчивым тембром голоса, который мгновенно располагал к себе собеседника. Впрочем, не исключено, что молодая герцогиня умела вести и совершенно другие беседы — совершенно другим тоном.

— Миледи, вы вызывали меня? — доктор вошёл в библиотеку быстрым шагом, но уже на пороге споткнулся, увидев позднюю гостью. — Леди… Марион?..

— Януш!

Марион подскочила, Наала поднялась тоже.

— Януш, её величество заболела. Леди Марион приехала просить твоей помощи.

Лекарь склонил голову, не отрывая глаз от баронессы.

— Конечно.

— Я проведу тебя через чёрный ход, через королевскую кухню, — быстро заговорила Марион. — Моя камеристка, Юрта, поможет провести тебя по служебным коридорам. Если и придётся встретиться со стражей… — Марион решительно стиснула рукоять меча. — Януш, верь мне! Я не отдам им тебя.

Лекарь качнул головой, накидывая ремень кожаной сумки на плечо.

— А я не позволю, чтобы вы так рисковали, — спокойно ответил лекарь. — Я готов, миледи.

— Поезжайте немедленно, — поторопила их Наала. — Если королеве Таире ещё можно помочь, действовать нужно быстро.

Стража прошла мимо, и Марион первой вынырнула из прохода, махнув Янушу рукой. Юрты на месте не оказалось, и идти тёмными служебными коридорами пришлось самим. Лекарь следовал за ней шаг в шаг, молча, не задавая никаких вопросов, и Синяя баронесса — как и всегда в его присутствии — испытывала гложущее чувство вины. Януш отправился в ночь, в опасность только ради неё. Шёл за ней, хотя каждый шаг грозил разоблачением и последующим заключением, быть может, даже казнью — но шёл, безропотно и спокойно, как всё решивший для себя смертник. Она знала, что так будет, и оттого вина ощущалась ещё сильнее.

Януш едва не наткнулся на неё, когда Марион резко остановилась у главного коридора: здесь, словно призрачные тени, ходили молчаливые лакеи, коротая ночное дежурство, и прятаться было негде.

— Капюшон, — шепнула баронесса, оборачиваясь на лекаря.

Доктор молча накинул его на себя, быстро обмотал шарф вокруг нижней части лица, оставив открытыми лишь глаза. Марион глубоко вдохнула, взяла Януша за руку и вышла из укрытия. Они шли быстрым шагом, не таясь, но и не поднимая взглядов — и им почти удалось пересечь коридор и оказаться в безопасности личных покоев королевы, когда выскользнувшая из-за дверей соседней залы горничная едва не столкнулась с ними, мгновенно узнав ночных гостей.

— Мессир Януш! — негромко вскрикнула она, тут же зажав себе рот руками.

Януш молча поднёс палец к губам, и служанка вжалась в стену, давая им проход.

— Ни слова никому, поняла? — рука Синей баронессы тяжело легла девушке на плечо и для убедительности встряхнула. — Ты никого не видела, — глядя ей в глаза, раздельно проговорила она.

Служанка часто закивала, расширившимися глазами разглядывая суровую баронессу в воинском облачении и личного лекаря опального герцога, разыскиваемого за соучастие в убийстве. Януша прекрасно знали при галагатском дворе, как среди придворных, так и среди черни — доктор редко отказывал в помощи, тем самым обретя столь невыгодную для него сейчас известность.

— Сюда, миледи, — показавшаяся из-за дверей королевских покоев Юрта махнула рукой, выводя всех троих из оцепенения. Пожилая служанка тотчас оценила обстановку и нахмурилась, кивнув припозднившейся горничной. — Чего встала? Быстро принеси горячей воды для её величества, и побольше свежих простыней. Шустро, я сказала!

Грозную камеристку молодая служанка послушалась мгновенно, тотчас метнувшись к служебной лестнице. Марион с Янушем поспешили к дверям, расслабившись, только когда верная камеристка плотно прикрыла за ними дверь.

— Леди Гелена опять сказалась нездоровой, — пробурчала служанка, помогая обоим освободиться от мокрых плащей. — Мне пришлось подняться к её величеству. Простите, миледи, я не смогла вас встретить…

— Неважно, — отмахнулась Марион. — Как она?

Юрта помрачнела, качая головой. Януш, наскоро сполоснув руки в серебряной миске у входа, вместе с сумкой прошёл в опочивальню. Запах лекарственных настоек, густо пропитавший спёртый воздух, всё же не мог перебить сладковатый аромат гниющих ран.

— Нужен свет, — коротко велел доктор, подходя к кровати.

Юрта засуетилась, принимаясь разжигать лампы и свечи — но Януш уже видел, уже понял, что они опоздали. Королева Таира была ещё жива — грудь её поднималась тяжело, одышка усиливалась с каждым вдохом, рвала поражённые лёгкие на части, не давая вдохнуть, надышаться перед смертью. Небольшие чёрные язвы, тут и там покрывшие белую кожу, почти не тронули нежного лица, в этот миг — почти спокойного, почти умиротворённого.

Януш рывком открыл сумку, достал иглы и лекарство, надеясь лишь на чудо — слишком много времени прошло, слишком мало сил осталось у юной королевы на борьбу. Болезнь поразила не только кожу — проникла в лёгкие, вглубь, вцепилась когтями во внутренности, оплела сердце — нет, Януш не верил, что у него получится. Не верил, но всё же не мог сдаться вот так…

— Мама, — позвала Таира, расширившимися глазами глядя на Марион. — Когда ты приехала?

Синяя баронесса закусила губу, присаживаясь на край кровати. Таира выглядела в этот момент как никогда хорошо — по правде, не выглядела так с самого начала болезни. Марион приняла протянутую ладонь, дрожащую, слабую, почти невесомую, стараясь не смотреть на то, как Януш быстро вводит иглу во вторую руку девушки, вдавливая крохотный пресс необычного флакона.

— Только что, — ответила Марион, отводя прилипшую ко лбу белую прядь девушки. — Я очень спешила.

— Ты спешила ко мне? — слабо удивилась Таира. Дыхание выравнивалось, морщины от терзавшей её боли, заставлявшей девушку корчиться в постоянных муках, разгладились. Марион боялась верить в их победу: эликсир Януша, чем бы он ни был, не мог помочь так быстро. — Почему?

— Ну как же, — с трудом выдерживая предсмертный бред больной королевы, отвечала баронесса. — Я ведь люблю вас, ваше величество. — Слова вырвались сами, и Марион судорожно выдохнула, впервые за долгие дни позволяя себе подобную слабость. То, что она сказала абсолютную правду, пришло на ум гораздо позднее. — Если бы можно было сделать что-то ещё… я бы всё сделала! Всё, что угодно… лишь бы помочь вам…

— Я тоже люблю тебя, мама… — проговорила Таира, не отрывая от неё ясных, любящих серых глаз. — Я так благодарна тебе… что ты послала со мной леди Марион, а не Августу… Леди Марион самая лучшая, самая верная… подруга… почти сестра, да, старшая, очень любимая сестра… Я так благодарна тебе… так благодарна…

— О Единый! — не выдержала Марион. Голос дрогнул, в горле стал противный ком. — Ваше величество, прошу вас, поправляйтесь! Здесь Януш, он поможет…

Таира медленно повернула голову к лекарю. Мужчина считал пульс, сжав тонкую кисть в своей руке, и не сразу ответил на призывный взгляд разгоревшихся нежностью глаз.

— Фео! — выдохнула она. — Я знала, что ты прийдёшь! Фео, мой Фео…

Януш вздрогнул, взглянул вначале в лицо королевы, затем на Марион. Синяя баронесса отвела взгляд, и доктор быстро собрался, оставив расспросы. Ему приходилось выслушивать и не такое на смертном одре. А то, что смерть сюда всё же пришла, он уже не сомневался. Ему даже не пришлось снимать боль — болезнь прекратила терзать юное тело, вдоволь поиздевавшись над ним за эти дни, и уступила своё место смертной печати, тихо и неотвратимо ложащейся на черты посеревшего лица.

— Почему тебя так долго не было? — Таира ухватила доктора за руку, вкладывая в этот жест последние силы, оставшиеся в её теле. — Я так волновалась, Фео… ты поцеловал меня… Мне так холодно, Фео! Обними… обними меня! Пожалуйста…

Лекарь молча присел на край кровати, позволяя тонким рукам обвиться вокруг его шеи. Таира прильнула к его груди, и Януш поддержал королеву, помогая ей облокотиться на него. Девушка шептала что-то, тихо и неразборчиво, и он не размыкал объятий, давая то единственное, что ещё мог — тепло собственного тела, иллюзию счастья. Их с Марион глаза встретились, и Синяя баронесса поняла, дрогнула, как от удара, пытаясь сдержать наворачивавшиеся на глаза слёзы.

Она и сама не знала, как сильно привязалась к своей королеве. К её непосредственной, радостной улыбке, к её беспомощной зависимости от сильной телохранительницы, к её беззащитности и сердечной тайне. К долгим вечерам, наполненными беседами, играми и ручной работой, конным прогулкам, поддержке, которую они — каждая по-своему — оказывали друг другу…

Дверь скрипнула, пропуская внутрь горничную с водой и простынями. Замершая у стены Юрта шикнула на неё, выталкивая её наружу и вместе с ней покидая опочивальню.

— Такой красивый дом, — вдруг отчётливо проговорила Таира, поднимая счастливое лицо на Януша. — Ты ведь про него мне говорил, да? Когда ты успел построить его, Фео? О, Фео, я так хочу здесь остаться! С тобой…

Марион зажала себе рот одной рукой, запуская вторую в волосы, сжимая пальцы, пытаясь сдержать глухие рыдания, рвущиеся из груди. Она потеряла многих дорогих людей, пережила смерть Магнуса — но так и не смогла привыкнуть к виду смерти. Убийство на поле боя милосердно лишь одним — стремительностью. Таира умирала долго, и тем больнее было проживать с ней последние минуты.

Королева рассмеялась, прижалась к груди Януша, счастливо выдохнула ему в шею:

— Я остаюсь здесь, Фео! Здесь так хорошо…

Марион вскочила, глядя на съёжившуюся фигурку в руках доктора. Януш провёл ладонью по нежному лицу, закрывая глаза, поднял голову, встречаясь взглядом с замершей баронессой.

— Всё, — тихо сказал он.

Марион сдавленно вскрикнула, по-прежнему зажимая себе рот, шагнула вперёд, затем назад, опустилась на колени, не сгибаясь лишь потому, что не позволял плотный доспех, обхватывающий тело подобно каркасу. Она вдруг почувствовала себя очень маленькой — и бесполезной. Что она могла? Она научилась отбирать жизни — но так и не научилась их сохранять…

Глухие рыдания всё же прорвались наружу, несколько слёз сорвалось с ресниц — но к тому моменту, когда Януш уложил мёртвую королеву обратно на постель и укрыл простынёй, она уже сумела собраться и прийти в себя.

— Нужно сообщить королевским докторам, — тихо проговорил Януш, глядя, как воительница поднимается с пола. — Они должны засвидетельствовать смерть.

Марион выглядела уставшей, тщетно пытавшейся не дать скорби овладеть собой — но лекарь чувствовал её боль. Почти физическую, острую, затяжную — юная Таира оказалась дорога сердцу баронессы…

Януш шагнул к двери, жестом позвал Юрту. Молодая горничная, трясясь от страха, заглянула тоже, тотчас зажав себе рот руками при виде покрытого простынёй тела.

— Нужно сжечь простыни, — тихо сказал лекарь, — похоронить уже утром, не дожидаясь церемониального дня. Всем участвующим в погребении…

Марион не слушала дальше, шагнув к кровати. Рука Таиры свисала из-под простыни, и телохранительница поправила хрупкое запястье, сжав тонкие пальцы на прощание.

— Марион, — Януш взял её под локоть, решительно потянул на себя, отводя подальше от постели королевы, — вам не стоит рисковать. Прошу вас, миледи…

— И это мне говоришь ты? — попыталась вывернуться воительница. — Ты ведь не боишься лесной хвори! Ты обнимал её, без всякого отвращения, без страха…

— Марион! — повысил голос Януш, и именно эта непривычная жёсткость в его голосе заставила её прислушаться. — Я переболел этой заразой. Она мне уже не страшна! Более того, у меня есть лекарство от неё. Но я и думать не хочу, что мне придётся применять его на тебе! Ты не можешь болеть, не имеешь права! Я не хочу рисковать тобой, пойми это!

Марион только сглотнула, глядя в изменившееся лицо молодого лекаря. Януш сломал всякие границы — вежливости и этикета, установившиеся между ними — своей несдержанностью, и горе, закравшееся в её сердце, выплеснулось в ответ:

— Твоё лекарство её не спасло! — выкрикнула баронесса, дёрнувшись из хватки лекаря.

— Не спасло! — выкрикнул в ответ лекарь, перехватывая её вторую руку, взметнувшуюся, чтобы отпихнуть его с пути. — Потому что было слишком поздно! Слишком поздно, Марион! И в этом нет ничьей вины. И твоей — тоже нет…

Марион дёрнулась и снова удивилась — Януш, никогда не казавшийся ей достаточно крепким, сумел удержать её, не позволив и шагу ступить от себя. Даже слегка встряхнул, заставляя сделать шаг назад, прочь от постели королевы. Баронесса попыталась вывернуться, ещё и ещё, едва не выкручивая руки молодому доктору — а затем сдалась, сникла, позволяя Янушу обнять себя.

— Ваша милость… — несмело позвала Юрта, не зная, прогонять ли горничную, или уже оставить всё как есть: похоже, мир катился в самую бездну, и дёргаться было бесполезно.

Марион судорожно выдохнула, глядя поверх плеча лекаря на тихую Таиру — и отстранилась, посмотрев ему в глаза. Мысль, мелькнувшая в голове, отрезвила быстрее, чем все усилия утешавшего её доктора. Януша разыскивают. Если по её вине лекаря поймают…

— Тебе нужно уходить, — взволнованно проговорила воительница. — Собирайся, я проведу тебя. Скоро здесь будет много народу, нам нельзя рисковать. Юрта!

— Я позабочусь обо всём, — отозвалась верная камеристка, подавая лекарю его плащ. — Миледи! Едва не забыла, дурья башка… Вот, вам письмо из дому, — Юрта достала из фартука сложенный кусок пергамента, передавая его баронессе. — А ты стой! — обратилась она к горничной. — Со мной останешься…

Они вышли из опочивальни, скрываясь в темноте коридора, и Юрта тяжко вздохнула, кивая служанке. Работа предстояла неприятная.

Граф Хэсский ехал в карете по размокшей дороге, от неизбежной тряски то и дело впадая в сон. Как только столицу охватила эпидемия, Устин поспешил убраться из Галагата, и очень кстати: молодой король Андоим наглухо закрыл город как для спасавшихся бегством, так и для желавших попасть внутрь, опасаясь распространения заразной болезни.

Устин Максимилиан собирался переждать вспышку лесной хвори в своём поместье, которое располагалось на юге Валлии — после смерти короля Харитона многие придворные покинули дворец, прикрываясь каждый своими причинами. Чего ожидать от короля Андоима, он не знал, но совершенно точно не собирался выяснять это на своей шкуре. Учитывая то, что пожилой граф поддерживал дружеские отношения со всем двором, и герцог Ликонт не являлся исключением… король Андоим мог счесть такую дружбу достаточным основанием, чтобы Устин провёл остаток дней в тюрьме.

Унылые мысли разогнал окрик кучера, и резкий толчок, с которым остановилась телега. Сидевший в карете камердинер взглянул на проснувшегося графа, и постучал в окошко.

— Что там? Почему мы остановились?

Вместо ответа старший кучер спрыгнул со своего места и распахнул дверцу кареты.

— Там всадник, ваше сиятельство! Мёртвый…

Камердинер вопросительно взглянул на графа, и решительно полез наружу. Устин высунулся, насколько возможно, из кареты, пытаясь разглядеть бесформенную груду тел на дороге. Всадник нарвался на засаду: из крупа коня торчало несколько стрел, и рухнувший скакун придавил собой седока — а остальное закончили разбойники, зарубив пытавшегося выбраться из-под тяжёлой туши бедолагу топором.

Камердинер присел около человека, что-то удивлённо вскрикнул и принялся обыскивать тело, вытащив из-за пазухи плотный конверт. Затем вместе с кучером вернулся к карете, протягивая письмо графу:

— Я узнал этого человека, ваше сиятельство! — возбуждённо проговорил камердинер. — Это слуга его светлости герцога Ликонта, мы часто встречались с ним на кухне… мрачный тип, шпион или гонец, точно не знаю, он с чернью в разговоры не вступал… Его ограбили, забрали все вещи, деньги — но вот, это письмо не взяли или не нашли… Здесь герб!

Устин уже видел и сам — на письме красовался герцогский герб, стояла подпись Нестора — но отсутствовал адрес, что говорило лишь об одном: гонец должен был доставить послание лично в руки. Несмотря на неприятность, приключившуюся с молодым генералом, Устин не спешил списывать Нестора со счетов. Более того, неподкупная честность просто не позволяла Устину поступить как-либо иначе. Письмо нужно было вернуть отправителю, и не его ума дело, что вестник Ликонта делает на южной дороге — дороге, ведущей к границе Валлии и Аверона.

Граф неуютно поёрзал на сидении, затем решительно выхватил из сумки чернила и перо, наспех нацарапав записку на пергаменте.

— Отдадите это письмо герцогине Наале, — сказал граф, передавая письмо с запиской кучеру, — мы проезжали их поместье, как только выехали из Галагата. Затем догоняйте нас. Бекс справится сам?

— Бекс — какой-никакой, а кучер, ваш-сияльство, — пожал плечами тот. — Сделаем!

Отстегнув одну из лошадей упряжки, старший кучер наспех накинул седло и умчался по дороге обратно в Галагат…

Марион уже запрыгнула на коня, когда вспомнила о наспех сунутом Юртой письме. Пока Януш забирался в седло, баронесса выхватила пергамент из-за пояса, пытаясь разглядеть текст в тусклом свете фонаря. На конюшнях было тихо, но им придётся поспешить, чтобы не разбудить ненароком конюхов — и чтобы Синяя баронесса успела вернуться к тому моменту, когда её, личную камеристку и телохранительницу королевы, начнут разыскивать во дворце.

— О Единый, — выдохнула Марион, чувствуя, как слабеют руки, а по спине пробежал предательский холодок. Тело — в который раз за безумную ночь — налилось свинцом и тотчас расслабилось, теряя остатки сил. — Януш!

— Что случилось? — лекарь, взобравшийся на своего скакуна, внимательно вгляделся в побледневшее лицо воительницы.

Марион сунула письмо обратно за пояс и посмотрела на него — расширившимися, потемневшими глазами. В лице воительницы проявилось нечто незнакомое ему — точно высеченное из мрамора лицо дало трещину, выпуская наружу тревогу, волнение — всё то женственное и слабое, что так тщательно скрывала от посторонних глаз Синяя баронесса.

— Письмо от сэра Эйра. Плош и Кешна подхватили лесную хворь… — Марион стиснула поводья, отвела и вновь вскинула на него отчаянный взгляд. — Януш! Мой Михо…

Лекарь понял даже раньше, чем имя сына вырвалось из её уст. Если зараза вошла в дом баронессы, то нет таких стен, которые бы помешали лесной хвори добраться до Михаэля.

— Едем, — решительно сказал Януш. — Баронета нужно вывести за город, пока не поздно. Чем дальше от людей и тесных улиц, тем лучше.

— Но… стража не выпускает никого из Галагата…

— Никого живого, — уточнил лекарь, дёргая поводья. — Они не станут возражать, если мы решим похоронить несколько заражённых трупов на старом кладбище. А как только мы доберёмся до леса, я проведу вас к домику лесника, заброшенному, но вполне пригодному для житья. Я сам провёл там несколько дней, пока лежал с лихорадкой. В доме есть припасы, печь, даже лекарства — засушенные коренья и настойки. Вода есть тоже — в ручье под пригорком, недалеко от дома, но её нужно кипятить. На первое время это лучшее, что можно найти в окрестностях Галагата — лучше, чем загородные дворянские имения, куда хворь может добраться через слуг или животных. Сэр Эйр с Михаэлем могут пожить там какое-то время, прежде чем вы не найдёте им что-то ещё. А я позабочусь о ваших слугах — Плоша и Кешну можно пристроить в лечебницу при храме Единого. Там за ними присмотрят. Что?

Марион поймала его за руку, придерживая лекаря, улыбнулась — непривычно мягко, заглядывая ему в глаза — и притянула к себе, коснувшись его щеки губами. Януш замер, впитывая в себя прикосновение теплых губ, вдохнул её запах, с сожалением ощущая, как баронесса медленно отстраняется, отпуская его руку.

— Что бы я делала без тебя, Януш, — тихо проговорила она.

— Не переживайте, — хрипло и невпопад ответил лекарь, — с Михо всё будет хорошо.

Взгляд, которым наградила его воительница, едва не подкосил его окончательно. Счастлив тот мужчина, на которого так смотрит любимая женщина! И Януш готов был отдать многое, очень многое, чтобы Марион смотрела на него так чаще — и только на него…

Он всё-таки сдался, погрузившись в короткий сон — стоя, как лошадь; уперевшись всем телом в железную решётку и низко опустив голову, так, чтобы упавшие на лицо пряди скрыли от глаз соглядатаев его опущенные веки. Он проспал, должно быть, несколько минут — когда он вскинулся, теряя отстатки сумбурного сна, их узкий коридорчик всё так же освещался светом, выбивавшимся из крохотных окошек трёх смежных камер.

Нестор выдохнул, тряхнул головой, вздрогнул и опустился на деревянных ногах на каменный пол — теперь он мог позволить себе присесть, не опасаясь, что провалится в глубокий и смертносный сон.

Чтобы отвлечься от сырых стен и протяжного заразного кашля из соседних камер, Нестор стал вспоминать эпизоды ускользавшего сна, с трудом выстраивая в голове цепочку событий. Снилось что-то странное, ощущения остались самыми неприятными. Вначале он видел Марион, и это оказалось единственным светлым пятном в его сне. Воительница была в полном облачении, с мечом наголо, с рассыпавшимися по плечам длинными волнистыми прядями — такая, какую он её запомнил во время их поединка в Ренне. Марион манила кого-то рукой — и появившийся из ниоткуда Януш, шагнув за ней следом, тотчас провалился, угодив в чьи-то жадные руки. Они дёрнули его к себе, попытавшись утянуть на дно — но Нестор схватил его за руку, не позволяя упасть — и тотчас проснулся, так и не узнав, получилось ли ему помочь Янушу или нет.

Тюремщик, время от времени заглядывавший в их обособленный коридор, каждый раз смотрел на заключенного герцога с ожиданием — но Нестор лишь скалился в ответ, понимая, чего от него ждут. Здесь, среди смертельно больных отбросов общества, смерть молодого генерала была предопределена. Вот только Андоим, отправивший его в эту тюрьму, не учёл, пожалуй, лишь одного — его звериной воли к жизни. Его непоколебимой, как скала, веры — в то, что он выберется отсюда. В другой раз Нестор и сам бы удивился, почему лесная хворь, свалив почти всех заключенных в соседних камерах, не трогала только его, но в тот момент на него снизошла необыкновенная уверенность в том, что так и должно быть. Странным образом он даже не думал о болезни — точно гниение и зараза были чем-то, что его коснуться не могло. Более того, он даже не боялся заражённых соседей, проклинавших всех и вся из своих клеток. Не отшатывался, когда охранники проносили мимо камеры очередной завернутый в грязные тряпки труп — провожал глазами, не трогаясь с места, и вновь застывал, глядя на тяжёлые двери, закрывавшие выход из коридора.

За последние сутки он, то и дело проваливаясь в короткие сны, которые длились едва ли минуту, всё чаще видел в них августейшего Ореста, радостного и возбуждённого — и потому очередное появление тюремщика с привратником и принцем всё же пропустил, никак не отреагировав на их появление.

Но этот сон оказался чуть реальнее предыдущих. Тюремщик угрюмо прошёл к самым прутьям, чего раньше никогда не делал, принимаясь греметь ключом в замке, а Орест, на самом деле радостный и возбуждённый, помахал ему толстым свитком.

— Оправдали! Тебя оправдали, Нестор! — не выдержав, выкрикнул младший сын Харитона, едва ли не подпрыгивая на месте. — Высший Суд принял единодушное решение, и тебя отпускают на свободу! Они даже восстановили тебя в должности главнокомандующего! Нестор, ты слышишь меня?! Ты свободен! Сво-бо-ден!

Железная дверь камеры с лязгом отворилась, ударяя о решётку; и Ликонт медленно разжал пальцы, отпуская прутья. Он почти прилип к ним за всё это время, и первые несколько шагов — вдоль решётки к двери, и первый шаг наружу, за пределы клетки — он сделал, точно продираясь через густой кисель, с трудом переставляя затекшие ноги.

— Я лично привёз решение Суда в тюрьму, чтобы проследить за твоим освобождением. Ну, чтобы ни у кого не возникло искушения задержать тебя ещё на сутки-другие, — Орест заглянул в лицо герцога, сияя улыбкой, и Нестор наконец очнулся, диким усилием заставляя себя слушать и понимать. — Суд ввиду эпидемии не собирался в большом зале, бумаги подписали по-тихому, каждый в своём кабинете. Им даже не пришлось смотреть в глаза друг другу! — Орест прыснул и тотчас посерьёзнел. — Вот, я захватил тебе, — не дожидаясь реакции, принц накинул на плечи герцога тёплый плащ и завязал его, не надеясь на ловкость однорукого друга. — А знаешь, почему оправдали? За неимением доказательств! Когда Высший Суд затребовал у Андоима бутылку с отравленным снотворным, тот даже не смог её отыскать, не поверишь! Задевал куда-то… брат так злился, так злился! Кричал, что флакон выкрали, всех приближенных велел наказать… Но так и не сумел предоставить Суду флакон…

Нестор скосил глаза на радостного Ореста и усмехнулся. В голове по-прежнему не укладывалось произошедшее, картины из недавнего сна путались с реальностью, и каждое слово принца доносилось до него приглушённо, как сквозь вату. Мелькнула слабая догадка, что он сейчас потеряет сознание.

— Спасибо, — проронил он, прерывая словесный понос возбуждённого друга.

— Давай выбираться отсюда, — отмахнулся Орест, подставляя плечо. — Ты не очень-то хорошо выглядишь, Нестор! Они тебя здесь совсем не кормили, что ли? Фу, а перегаром-то несёт, у самого ноги подкашиваются! Как ты умудрился? Ничего, сейчас выберемся, снаружи ждёт карета, доберёмся до твоего поместья, приведёшь себя в порядок… Или хочешь, заедем вначале ко мне? Ты просто не представляешь, как я… Ох, как я рад, как рад, что с тобой всё хорошо!..

Кажется, принц говорил что-то ещё, но Нестор, честно вслушивавшийся в монолог, вдруг понял, что не разбирает ни слова, и сознание, впустившее в себя мысль о свободе, отключается раньше, чем послушное тело, продолжавшее переставлять ноги без всякой поддержки погасшего разума…

Януш встряхнул колбу, перемешивая смесь для нового лекарства, взглянул в свой дневник, проверяя, всё ли делает, как положено. Изготовление лекарства отнимало много времени, так что в тонкости открытой им лечебной практики пришлось посвятить знахарей при главном храме Единого, там, где была открыта одна из городских лечебниц. Сам Януш посвящал всё время созданию волшебной — как успели назвать её храмовые доктора — настойки. Колбочки с лекарством он отвозил лично, проверяя течение болезни при его многократном применении — в основном ночью, укутавшись плащом и шарфом, чтобы не облегчать стражникам их работу.

Как Януш успел отметить, реакция больных на лекарство оказалась неоднозначной. У некоторых появлялась сыпь, проявлялись расстройство, тошнота — и хотя на общем фоне улучшения и обыкновенно хорошей переносимости настойки у больных это казалось маловажным, лекаря это всё же беспокоило. Януш даже порадовался, что воздержался от того, чтобы поделиться секретом рецепта с храмовыми докторами — пусть его сочтут жадным, высокомерным, каким угодно, но подобная предосторожность по крайней мере позволит удержать знахарей от применения лекарства без разбору и учёта последствий.

Созданная им сыворотка не была идеальной. Большинство заражённых переносили её достаточно легко, но у некоторых отмечалось и явное ухудшение. Януш понимал, что ему придётся ещё поработать над получением чистого лекарства — а также над его сохранением. Подвал лаборатории, созданной уже здесь, в галагатском загородном поместье, холод сохранял гораздо хуже, чем родовой замок Ликонтов на северной границе Валлии.

Плоша и Кешну, слуг Синей баронессы, спасти не удалось. К тому времени, когда они с Марион подъехали к дому, оттуда уже выносили тело Кешны — а Плош скончался в лечебнице. Вывезти Михаэля с сэром Эйром из города оказалось, таким образом, несложно — в первой повозке Януш действительно вёз мёртвые тела скончавшихся от лесной хвори. Стражники не стали проверять вторую повозку, которой управляла леди Марион, и до старого кладбища они добрались без проблем. Похороны оставили на совесть местных гробовщиков — Марион торопилась увезти сына подальше от заражённых тел. Они оставили сэра Эйра и Михаэля в лесном домике и поспешили назад — Марион должна была вернуться во дворец. Янушу пришлось пообещать ей, что он будет навещать Михо с наставником по возможности каждый день — жизнь в загородном поместье позволяла добраться до леса без особых опасений.

Сегодня он остался один в поместье — молодая герцогиня лично отправилась в храм Единого, узнать у настоятеля, чем ещё может помочь власть и богатство Ликонтов в борьбе с лесной хворью.

Януш поставил смесь на стол, взял с него полупустой стакан с драгоценной зеленовато-синей плесенью, оглянулся на кипящий котёл — разведённый под ним огонь камина давал слишком много жара, который мешал изготовлению сыворотки, но настойка, которой он смазывал язвы от лесной хвори, должна была кипеть несколько минут, и затем настаиваться ещё несколько часов. Его лаборатория располагалась за поместьем, недалеко от чёрного входа, в пристройке — таким образом его работа не мешала ни прислуге, ни хозяевам. Лекаря по приказу герцогини Наалы не беспокоили попусту — и тем неожиданнее оказался решительный стук в дверь.

Створка приотворилась, и, увидев лекаря, дворецкий как-то сразу сник — точно не надеялся увидеть его на месте.

— Адис? — удивился лекарь, опуская руку со стаканом. — Что случилось?

Бледное лицо старого слуги испугало его не на шутку. Герцогиня Наала заболела? Нестор? Что-то с Нестором? Или…

— Его величество король Андоим, — с трудом проговорил дворецкий, с поклоном пропуская в лабораторию необычного посетителя.

Януш вздрогнул всем телом, выпуская из рук стакан — и звон битого стекла потонул в стуке каблуков ворвавшегося в лабораторию мужчины.

С появлением Андоима в маленьком помещении сразу стало тесно. Крупный, чем-то раздражённый, мрачный мужчина заполонил собой, казалось, всю лабораторию — и Януш инстинктивно шагнул назад, бросая молчаливый взгляд на испуганного дворецкого.

— Вы свободны, — гаркнул Андоим, мотнув головой в сторону старого слуги. — Вон, я сказал!

Непривыкший к подобному обращению Адис на миг застыл, но затем всё же поспешно ретировался, прикрыв за собой дверь. Они остались одни в лаборатории, и Януш попытался взять себя в руки.

— Ваше величество, — он отвесил небольшой поклон, и замер, не зная, что ещё добавить.

Король приехал в имение лично, оказав тем самым большую честь отсутствовавшим в нём Ликонтам — и ещё большую честь самому Янушу, которого будут тащить в тюрьму по его приказу в личном присутствии августейшего монарха. Оставалось только проклинать собственное безрассудство, которое и позволило выследить его королевским шпионам.

Андоим не спешил, упиваясь очевидным испугом лекаря. Мужчина сделал несколько медленных шагов по комнате, разглядывая стоявшие на полках книги, расставленные колбы и флаконы, кипевший на огне котелок и развешенные под потолком травы. Хозяин лаборатории стоял у письменного стола, заставленного стеклянными стаканами, пробирками и бутылями, и казался ему сейчас пойманным зверьком, забившимся в глубину своей клетки.

— Милый уголок, — проронил наконец король, останавливаясь перед лекарем.

Януш не отозвался, глядя на нависшего над ним Андоима снизу вверх. Сердце то и дело пропускало удары, в сознание медленно закрадывалась паника — ну где же, где королевская стража? Пусть уже тащат его в городскую тюрьму, пусть предают публичной казни — что угодно, только не эта отвратительная близость, не это ожидание…

— Значит, именно здесь ты делаешь своё знаменитое лекарство?

Януш не выдержал и вздрогнул. Андоим смотрел на него в упор, и непривыкшему ко лжи лекарю оказалось сложно выдержать этот взгляд. Никаких уточняющих или наводящих вопросов он задавать не стал — слишком хорошо помнил несдержанный темперамент бывшего крон-принца, не терпящего промедлений.

— Да, — обречённо признался он, цепляясь за край стола.

Андоим кивнул, разглядывая молодого лекаря. Слухи настигли его ещё во дворце — одна горничная проболталась на кухне, что к умирающей королеве Таире приходил лекарь его светлости Ликонта, Януш, с неким лекарством, которое должно было спасти ей жизнь. Но лекарь опоздал, так что все усилия телохранительницы королевы, тайком протащившей колдуна во дворец, прошли даром.

В столице слух подтвердился — некий лекарь тайно помогал знахарям при храмах Единого, научив их пользоваться волшебным эликсиром, спасающим жизни. Дальше всё оказалось просто — шпион выследил таинственного доктора, проследив его путь от храма до загородного имения, и донёс королю, получив за это свою плату.

И вот теперь Януш здесь, перед ним, взятый врасплох, загнанный в угол. Обвинений для колдуна было достаточно, чтобы подарить ему пожизненное заключение в городской тюрьме или публичную казнь на главной площади Галагата — но у короля имелись и другие виды на молодого доктора. И на этот раз рядом не было Ликонта, который бы заступился за нищего дворянина.

— Так дай же мне его, — хищно осклабился Андоим.

— Ле-лекарство? — делая первую ошибку, уточнил Януш.

Жесткий удар едва не опрокинул его навзничь — в последний момент лекарь сумел удержаться, зацепившись за столешницу письменного стола. Януш приложил руку к пылавшей скуле, поднимая влажные глаза на Андоима. Глаза заслезились, в ушах зазвенело от удара, кожа горела огнём — перстень на пальце короля оцарапал ему щеку.

— Лекарство, — повторил Андоим.

Ноздри короля раздувались, в глазах появились красные прожилки, а костяшки сжатых кулаков побелели — Януш, всё ещё держась одной рукой за столешницу, осмотрел короля снизу вверх, пытаясь не вызвать более его гнева — ни словом, ни неосторожным движением.

— Но… вы же здоровы, — слабо возразил лекарь.

Он прекрасно понимал — выдай он свой страх, и сдержать Андоима станет невозможно. Такие, как король, получают удовольствие от вида страданий и боли, и Януш прекрасно знал, на что способен молодой король. Вот только в отличие от Андоима, он не имел права ударить в ответ. Поднять руку на монарха… это, пожалуй, обеспечит ему вместо смерти быстрой смерть долгую и мучительную, смерть под пытками, которые он заведомо не мог перенести.

Вместо ответа Андоим шагнул к книжному шкафу, внимательно разглядывая корешки, положил руку на полку — и одним движением опрокинул тяжёлый шкаф на пол. Януш вздрогнул от грохота, провожая разлетевшиеся книги взглядом — и почти отшатнулся назад, когда Андоим шагнул к нему.

— Януш, — рука короля легла ему на плечо, и лекарь вздрогнул сильнее, когда Андоим дёрнул ворот его рубашки на себя, порвав тонкую ткань. — Януш, помнишь нашу первую встречу? Ты лечил во дворце чернь… Я случайно встретил тебя в коридоре…

— Прошу вас, — дрогнувшим голосом попросил лекарь, едва сдерживаясь, чтобы не оттолкнуть короля. — Не надо…

— Ты мог бы вернуть себе имущество, вновь обрести имя, запятнанное твоим непутёвым отцом… — пальцы Андоима переползли с плеча на шею, прочертили дорожку к подбородку. — Многое мог бы, если бы не твоё упрямство. Ты предпочёл спрятаться за спину Ликонта… Святоша!

Пальцы наконец сомкнулись вокруг шеи; Андоим дёрнул лекаря на себя, отшвыривая в сторону камина. Януш врезался в каменную кладку, неосторожно задев локтём котёл — и кипящая настойка плеснула через край, проливаясь на незащищённую спину лекаря.

Он вскрикнул, попытавшись скинуть с себя горячую, пропитавшуюся липким раствором тонкую рубашку — и вскрикнул вновь, глядя, как Андоим отшвыривает толстые фолианты в огонь. Януш успел перехватить всего одну книгу, тотчас отшвыривая её себе за спину, подальше от свирепствующего короля.

— Мне нужно лекарство! — зарычал Андоим, одним движением смахивая со столов пробирки, колбы, стаканы и флаконы. — Сейчас, Януш!

Лекарь подскочил на ноги, когда Андоим перекинул самое драгоценное — бутыль с питательной средой для плесени. Стекло треснуло от удара о пол, жидкость выплеснулась наружу, заливая осколки и бумажные листы.

— Остановитесь! Нет, нет! — Януш успел перехватить руку Андоима прежде, чем тот отправил бы на пол баночку со свежей порцией лекарства. — Не надо!

Андоим дёрнул рукой, наотмашь ударив лекаря по лицу — раз, другой, третий, пока Януш не разжал пальцы, пошатнувшись от очередного удара, и не рухнул на устланный осколками пол.

— Значит, это? — хищно спросил король, нависая над лекарем. — Это и есть твоё лекарство? Отвечай! — кованый сапог двинул его под рёбра, вызывая сдавленный стон. — Отвечай!

— Вы же… здоровы, — Януш вскинул перекошенное от боли лицо, не замечая, как с разбитых губ срываются капли крови, — зачем вам… лекарство?!

— Лесная зараза повсюду, — рявкнул в ответ Андоим, — я могу подхватить её в любой момент, и разыскивать тебя не будет времени! Моя жена сдохла от этой хвори, и я не хочу быть следующим!

— Вас не было возле Таиры! — выкрикнул лекарь, заслоняясь от посыпавшихся на него ударов. — Вы не пришли даже к её смертному одру! Чего вы боитесь?!

Андоим нагнулся, подхватив Януша за порванную рубашку, с силой впечатал в каменную стену, навалившись всем весом, дёрнул тонкую ткань вниз.

— Я ничего не боюсь, — процедил король, прижимая его к стене. — А вот тебе следует бояться, Януш. Нет, тебя не казнят, нет! Я не могу лишить себя такого удовольствия — быть твоим палачом… Ты станешь работать на меня, ублажать меня, сделаешь всё, что я скажу! Так будет, Януш. И ты это знаешь… Ликонта больше нет, некому тебя защитить. Никому, кроме меня, ты не нужен. Никто даже не узнает, где ты…

Андоим склонился ближе — и тотчас зашипел, разомкнув кольцо. Януш успел ударить ещё только раз, прежде чем более крупный, сильный король пришёл в себя, ответив ударом на удар. Лекарь упал навнизь, голой спиной на осколки разбитой бутыли, прижимая дрожащие руки к разбитому лицу. Андоим размахнулся, запустив колбу с лекарством в сжавшегося Януша — стекло треснуло, выплёскивая драгоценные капли настойки, и Януш застонал сквозь зубы, с трудом открывая глаза. Кровь из рассечённой брови стекала на веки, капала с ресниц, мешая смотреть — но он смотрел, на разорённую королём собственную лабораторию, на крах всех трудов, на разбросанные по полу листки дневника и догоравшие в камине книги…

— Лекарства… нет… вы… разбили… последнее… — с трудом ворочая разбитыми губами, вытолкнул Януш.

— Ты сделаешь мне новое, — уже спокойнее проговорил король, присаживаясь на корточки рядом с лекарем, — уже во дворце. Мы устроим тебе лабораторию прямо в тюремных казематах… а я буду навещать тебя. Мы отлично проведём вместе время, Януш! Ты же знаешь, я всегда получаю то, что хочу. И ты в конце концов не стал исключением… А ведь годы ничуть не изменили тебя. Ты всё так же красив. Так же упрям. И совершенно беззащитен…

Дверь распахнулась так резко, что Андоим подскочил, в ярости оборачиваясь на того, кто, вопреки приказу, посмел побеспокоить короля и его жертву — и замер, округлившимися глазами глядя на появившегося на пороге Нестора Ликонта.

Герцог обвёл взглядом лабораторию — медленно, не спеша, оценивая каждый осколок, каждый валявшийся на полу листок, разлитые настойки и разбитые колбы, обугленные книги в камине, лежавшего на боку лекаря с разбитым, окровавленным лицом, порванной рубашкой, повисшей на локтях, спутанными волосами, обожжённой кипятком спиной…

Так же медленно выдохнул, поднимая глаза на разъярённого короля.

— Беглец! — выкрикнул Андоим. — Проклятый ублюдок! Как, как ты сумел вырваться?!

— Оправдан Высшим Судом, ваше величество, — Нестор сплюнул под ноги королю, выпрямился, глядя в покрасневшие, почти безумные глаза Андоима. — Через два дня состоится церемония особого назначения меня главнокомандующим валлийской армией. Все члены Высшего Суда соберутся для этого во дворце. Вы ничего не пропустите, ваше величество, — Нестор вновь демонстративно сплюнул, усмехнулся, жёстко, с отвращением глядя на Андоима.

— Ты лжёшь, лжёшь! — зарычал Андоим, сжимая кулаки. — Я отправил тебя на верную смерть! Ты должен был сдохнуть в клетке! Ты не должен сейчас стоять здесь, ублюдок!

— Должен, — по-прежнему не скрывая своего отвращения, выговорил Нестор. Сузил глаза, удерживая злой взгляд монарха. — Кто, если не я?

Андоим хватал ртом воздух, силясь вытолкнуть хоть слово. Угроза прозвучала слишком недвусмысленно — впервые Ликонт объявил ему войну так неприкрыто, так откровенно, и с такой ненавистью.

Ликонт вытянул левую руку, раскрывая свиток с аппеляцией, с подписями и печатями членов Суда. Андоим глянул на свиток, протянул к нему руку — но Нестор вовремя отдёрнул свою, сворачивая свиток.

— И теперь, когда я оправдан, — так же медленно, тщательно подбирая слова, заговорил Ликонт, — я имею полное право спросить, что забыло… ваше величество… в лаборатории моего лекаря? Оправданного, заметьте, по всем законам Валлии…

Андоим дышал тяжело и часто, глядя теперь уже за спину герцога. Появившаяся в проходе личная охрана Ликонта — лучшие рыцари войска, присягнувшие ему на верность — выполняли только приказы командующего. И, судя по всему, действительно были готовы на многое… Внезапно пришла на ум мысль о том, что собственный эскорт состоял всего из десяти воинов… И что Ликонту не составит никакого труда похоронить их всех здесь, в близлежащем лесу — вместе с королём. Их сочтут пропавшими без вести — а затем Нестор посадит на трон своего ставленника, младшего братца Ореста…

— Так что случилось? — уже ледяным тоном спросил Ликонт.

Андоим быстро взял себя в руки: каждая минута промедления грозила смертью. Нет, он не даст ублюдку такого шанса, нет…

— Барон Януш упал, — раздельно проговорил король, с ухмылкой глядя в лицо Нестора. — Крайне неудачно.

И, воспользовавшись тем, что герцог перевёл взгляд на лекаря, рванулся к двери, оттолкнув хозяина с прохода. Ему дали уйти, проводив долгими и неулыбчивыми взглядами — и уже через несколько минут королевский эскорт рванул с места, сопровождая карету монарха.

Нестор жестом распустил охрану; шагнул внутрь лаборатории, и плотно закрыл за собой дверь, присаживаясь около стонущего лекаря. Отвёл дрожащие ладони от окровавленного лица…

— У… уничто… жил… он… всё… уничтожил… — распухшими от ударов, лиловыми губами выговорил Януш. — Ле… лекарство… от… лесной… хвори… нас… настойка… разлил…

— Ты нашёл лекарство от лесной хвори? — удивился Нестор, помогая лекарю сесть. Януш дрожал, крупно, всем телом, даже не пытаясь совладать с собой. — Я и не знал…

— Т-ты… как… ты… О-Орест… и Н-Наала…

— Орест и Наала провернули большое дело, — помог Янушу Нестор. Скинув плащ, герцог накинул его на лекаря, скрывая побои и обширный ожог во всю спину. — Пришлось прибегнуть к помощи одного человека… я тебе позже расскажу, — как можно мягче проговорил Ликонт, поднимая лекаря на ноги. — Ты ведь сам себя лечить не можешь? — уточнил герцог.

— Н-не… — замотал головой лекарь, не удержавшись от болезненного стона: болела голова, звенело в ушах, перед глазами расплывались белые пятна — Андоим слишком сильно приложил его затылком о каменную стену.

— Понятно. Значит, вызовем знахаря…

Януш остервенело замотал головой, пошатнувшись от усилия. Голова тотчас пошла кругом, и он уцепился за за плечо герцога, с трудом удерживаясь на ногах.

— Ладно, — не стал спорить Нестор. — Тогда будем лечить своими силами. Тебе нужно отдохнуть…

— Ле-лекарство, — выдохнул Януш, поднимая на него слезящиеся глаза. — Нужно… работать… нельзя терять время… его… очень долго… делать. Есть запасы, но… их мало… больных много… а он… всё… в-всё… уничтожил… у меня… не осталось…

Нестор смотрел на друга, молча давая ему выговориться. Он держал его под локоть, даже кивал, помогая Янушу говорить, и с каждым словом, взволнованным, невнятным, понимал, что их дружба, давшая трещину в тот день, когда шпион донёс о пребывании лекаря в доме Синей баронессы, крепнет вновь, связывая в крепкий узел порванные нити.

Наконец лекарь сдался, дрогнув всем телом и попытавшись отвернуться, скрыть позорные, отчаянные слёзы — но Нестор рывком притянул его к себе, не давая уйти, удерживая левой рукой за локоть.

— Обещаю, Януш, — тихо проговорил Ликонт ему на ухо, стиснув руку почти стальной хваткой, — обещаю, ты больше его не увидишь. Никогда.

Януш судорожно выдохнул, сжимая руку друга в ответ.

— Верь мне, — добавил Ликонт, пожимая ладонь лекаря. — Верь!

— Я тебе верю, Нестор, — отозвался лекарь, впервые сумев совладать с собственным голосом. — Я тебе верю.

Флорика отвела влажную прядь со лба брата, поправила подушку и бросила быстрый взгляд на замершего в углу Ренольда.

— Я найду этого лекаря, — решительно сказала девушка, поднимаясь с кровати.

— В лечебнице при храме он не появлялся уже два дня, — пробормотал Ренольд, глядя на Феодора. — Ходят слухи, его поймала королевская стража… хотя никто не видел…

Болезнь закрадывалась в Большого Питона так осторожно, что никто из них и не думал, что главарь подхватил лесную хворь. Даже Флорика до последнего отказывалась верить, что страшная болезнь подкосила её брата: Феодор и впрямь казался вялым и подавленным все эти дни, но ни воспалений, ни чёрных язв у него не было. Зато слабый жар терзал почти две недели, выпивая соки из молодого главаря, тихо и незаметно подтачивая природную защиту. Жар усилился только прошлой ночью, и Флорика наконец увидела то, что окончательно рассеяло все сомнения и подтвердило страхи: красные набухшие фурункулы на плечах и руках, первые предвестники будущих чёрных язв.

Весть о смерти королевы Таиры Феодор, таким образом, пропустил, ещё до рассвета впав в забытьё — а наутро они узнали о трагическом событии. Флорика запретила Ренольду рассказывать о смерти королевы Питону, если тот вдруг придёт в себя — это могло начисто лишить Фео воли к борьбе за жизнь.

— Я знаю этого лекаря. Мессир Януш, — Флорика тряхнула коротко стриженными каштановыми волосами, бросила мрачный взгляд на телохранителя Большого Питона. — Попробую обратиться к леди Марион, может, она знает… Где Бенедикт?

— В кабинете, — откликнулся телохранитель.

Флорика накинула плащ, стремительно покидая спальню — ту самую, где целую вечность назад покойный главарь галагатских бандитов домогался её, ту самую, где она впервые убила человека. Место Большого Питона дожно было достаться ей — но вступившийся за неё брат не знал об этом. Только сейчас, спустя время, Флорика вспомнила слова безумной пророчицы Виверии на городской площади, в день свадьбы крон-принца Андоима и принцессы Таиры. Невинная рука, управляющая ночным миром, вернёт городу спокойный сон…

Похоже, старая ведьма была права — в городе и в самом деле стало поспокойнее с тех пор, как Фео пришёл к власти. Используя знания, которые с готовностью выдавал ему Бенедикт, брат сумел подчинить и заново завоевать уважение всех входящих в бандитскую семью галагатцев. И, пожалуй, умело использовал свой дар убеждения, искренне полагая, что умеренное кровопролитие гораздо выгоднее неконтролируемой резни.

Нет, Флорика была рада, что место Большого Питона занял именно Феодор, тот, кто не должен был его занимать. Но если пророчица сказала правду, то не ошиблась и в другом.

«Твой брат подарит свой поцелуй самой смерти».

— Бенедикт, — распахнув дверь, позвала Флорика.

Сидевший в кресле сутенёр поднял голову, перестав играться с драгоценным камнем на столе. Приподнял бровь, тряхнул головой, откидывая длинные пряди за спину.

— Остаёшься за главного, — недовольно бросила ему воровка, натягивая перчатки.

Бенедикт улыбнулся, и улыбка сутенёра, как и всегда, Фло не понравилась. Мужчина, несомненно, был сильнее, опытнее и умнее, чем они с братом. Если бывший капитан королевской армии захотел бы занять его место…

Сейчас для этого самое время.

— Я за лекарем, — добавила Фло, задерживаясь в дверях.

— Почему бы тебе не послать кого-то вместо себя? В городе эпидемия, — лениво бросил сутенёр, вновь принимаясь играть с камнем.

— Да что ты говоришь! — вспыхнула девушка. — Бенедикт! Очнись! Эпидемия не в городе! Она уже здесь! Буквально, — Флорика стремительно подошла к столу, опёрлась на него обеими руками, — за дверью!

Бенедикт помрачнел, выпрямляясь в кресле. Бросил быстрый взгляд на дверной проём, в котором застыл Ренольд, поджал губы.

— Не кипятись, Фло, — примирительно проговорил он. — Я только хотел сказать… будь осторожней, детка. О Питоне мы позаботимся.

Флорика медленно выпрямилась, глядя в голубые глаза сутенёра.

— Даю слово, — добавил Бенедикт.

Девушка помедлила ещё секунду, быстро кивнула и покинула кабинет. Другого выхода, кроме как поверить слову дезертира, предателя и сутенёра, она не видела.

Королевские лекари посоветовали то же, что и Януш — хоронить королеву Таиру, не дожидаясь церемониального дня. Они едва успели подготовить тело к погребальному обряду в главном храме Единого.

Погода в Валлии отличалась изменчивостью, и холодные северные ветра здесь были не редкостью, в отличие от солнечного Аверона — это Марион знала всегда. Но долгие приготовления, сумбурные сборы, тяжёлое чувство утраты, тревога за сына, находившегося вдали от неё — всё это так и не позволило ей как следует заняться собой и одеться должным образом. Юрта едва успела помочь ей с глухим чёрным платьем, когда леди Гелена попросила её помощи — от лесной хвори скончалась её камеристка, и Марион с пониманием отнеслась к просьбе. Что бы ни было между двумя приближенными дамами королевы, сейчас для выяснения отношений было не лучшее время.

Когда Юрта увидела, что Марион так и отправилась на церемонию, в одном платье без плаща или накидки, служанка только руками всплеснула — всё порывалась вернуться в личные покои за верхней одеждой баронессы — но Марион не позволила, опасаясь опоздания.

И вот сейчас она стояла перед дверьми храма, под проливным дождём, пронизывающим ветром, чувствуя, как холодеют не только кисти рук и лицо — то единственное, что не закрывало глухое чёрное платье — но как холод пробирается под плотную ткань, неприятными щупальцами опутывая всё тело.

Марион не боялась ни холода, ни болезней — но спустя какое-то время попросту не могла удержаться от дрожи, наблюдая за приготовлениями монахов.

Проститься с королевой пришли ввиду эпидемии немногие, но толпа верных подданных и влюблённых в юную королеву горожан всё же собралась на площади, выстроившись за спинами придворных.

Король Андоим стоял чуть поодаль от гроба, и выражение лица у него было самое трагическое, даже угрюмое — вполне адекватная реакция на смерть жены, если бы Марион не знала его истинного отношения к Таире. Ненависть к валлийскому королю росла в ней с каждым днём, а после смерти Таиры — с каждым часом. Андоим действительно не пришёл проститься с женой, заглянув лишь в день погребения — но к телу не подошёл, постоял на пороге, разглядывая спокойное, умиротворённое лицо супруги, и вскоре покинул опочивальню.

Синяя баронесса пожелала ему смерти в тот миг так горячо, с такой жгучей ненавистью, что была почти уверена — вот сейчас, прямо сейчас король падёт замертво. Такой ненависти она не испытывала даже к Ликонту. Нет, герцог вызывал в ней глухое, непримиримое чувство, которое могло насытиться лишь местью — но, пожалуй, после её осуществления всё же остыло бы, удовлетворилось, похоронив память о нём на задворках уставшего от вражды разума. Ненависть к Андоиму… нет, она не ушла бы даже с его смертью, наполняла бы всё её существо при одном лишь упоминании имени валлийского короля.

Ликонт на похоронах не присутствовал — дворец облетела весть об освобождении командующего, прошёл слух и о повторном назначении его на пост в присутствии Высшего Суда, но герцог не спешил показываться при дворе. Зато прибыла герцогиня Наала, также одевшая траур, и успевшая проститься с почившей королевой в её покоях до того, как тело вынесли бы для сопровождения к храму.

Герцогиня ни с кем не здоровалась при дворе, молча выполнив свой долг, но подошла к Синей баронессе. Наала шепнула ей, что брат действительно вернулся из тюрьмы, но в поместье случилась неприятность, и Нестору пришлось остаться. Командующий передавал свои искренние соболезнования и очень сожалел, что не смог попасть на похороны.

Марион выслушала молча — траур позволял телохранительнице не вести никаких бесед у гроба королевы. Дружеское обращение Наалы и простые, бесхитростные фразы подкупали своей искренностью, но мысль о том, что она испытывает симпатию к родной сестре Нестора Ликонта, отрезвляла.

Вот и сейчас — герцогиня Наала стояла под проливным дождём, ожидая начала погребального обряда, стояла, хотя те из придворных, кто рискнул прийти на похороны, давно спрятались под крышей храма. Снаружи остался и принц Орест, не поднимавший глаз, съёжившийся под тёплым плащом. Монахи окружили гроб с телом молодой королевы, и вот-вот должны были внести его внутрь, когда кто-то с силой дёрнул Марион за локоть.

Воительница резко развернулась, встречая прямой, полный угрюмой решимости взгляд знакомых карих глаз.

— Флорика? — удивилась баронесса.

— Простите, миледи, — быстро заговорила девушка, поглубже опуская капюшон. Карие глаза забегали, оглядывая выстроившуюся вокруг храма стражу. — Но мне очень нужна ваша помощь!

— Что случилось? — Марион быстро оглянулась, мигом поняв, чего так опасалась ступившая на скользкий путь бандитизма девушка. Ближайший стражник с подозрением косился на одетую в кожаные штаны и длинную, до колен, рубаху Флорики, пытался вглядеться в полускрытое капюшоном лицо. Фло была печально известна среди стражи, и то, что вынудило её появиться днём на площади, должно было быть действительно важным.

— Фео заболел, — выпалила Флорика, по-прежнему стараясь держаться у Марион за спиной. — Наши слыхали, что в городе дохтор есть, с волшебным лекарством… Я знаю, что энто Януш, миледи, знаю! Но нигде не могу его найти…

— Даже в поместье его светлости Ликонта? — удивилась баронесса. — Он, в конце концов, его лекарь…

Флорика помотала головой.

— Нет, там его нету тоже… — девушка с отчаянием вцепилась в руку баронессы. — Леди Марион! Я знаю, мы с братом поступили плохо, знаю, мы вас очень подвели! Токма не сердитесь на нас, прошу, мы… мы вам оченно благодарны, и ни за что бы вас не оставили, просто… помогите мне!

Марион положила свою ладонь поверх смуглой кисти галагатской воровки.

— Я не сержусь, — она сжала тонкие пальцы, коротко улыбнулась в мокрое, отчаянное лицо. — Просто очень беспокоюсь… я всегда считала своим долгом заботиться о вас, и теперь, когда вы пропали… Так, говоришь, Януша в поместье нет?

Девушка отрицательно качнула головой.

— Где, где он может быть?! — почти взвыла Фло, и приглядывавшийся к ней стражник окончательно определился, двинувшись в их направлении.

Марион глянула на приближавшегося воина, затем на отчаявшуюся, обеспокоенную болезнью брата девушку — и склонилась ближе, не став терять попусту драгоценные секунды.

— Попробуй найти его в домике лесника, это к востоку от главных ворот, за омеловой рощей. Дом стоит на лесистом холме над ручьём. Там Михо и сэр Эйр. Януш обещал навещать их… возможно, сегодня он как раз отправился к ним. Больше я ничем не могу помочь, Фло.

— Спасибо, миледи! Ох, как я вам… — девушка стиснула руку баронессы, когда грубый окрик заставил её отшатнуться.

— Эй, ты! Да, ты! Рожу-то поверни сюда, бестия! Уж не сама ли Ящерка? Ну-ка, ну-ка…

Флорика попыталась нырнуть в толпу, но крепкая рука ухватила её за локоть, удерживая на месте. Стражник сощурился, вглядываясь в смуглое лицо, и уже почти расплылся в победной улыбке — ещё бы, поймать ту, за которую положена такая хорошая награда — когда раздавшийся за его спиной голос негромко произнёс:

— Отпусти её.

Стражник развернулся, и едва не поперхнулся холодным воздухом: к ним подошёл принц Орест с приближенными рыцарями — по настоянию Нестора охрана отныне сопровождала принца повсюду.

— Но… ить… ваше высочество… это же… Ящерка! — запинаясь, выдал стражник.

— Это девушка, — Орест поймал внимательный взгляд Флорики: не запомнить ночного просителя она не могла. Как и он не мог не узнать её, стоявшую по правую руку Большого Питона в ту памятную ночь. — Отпусти её. Свободен.

Стражник мгновенно разжал пальцы, перевёл выпученные глаза с откровенно ухмыльнувшейся ему Флорики на принца, и поражённо ретировался. Награда ускользнула от него самым неожиданным образом, но ничего поделать он не мог.

— Вот спасибоньки, ваше величество, — расплылась в улыбке Фло, отвешивая неуклюжий поклон. — Дай Единый вам всего вкусного! Чтоб вам жить долго и не болеть! Счастьичка, любви, жены покладистой да деток красивых! Разрешите идтить?

Орест невольно улыбнулся в ответ: девушка хотя и явно издевалась, но смотрела на него с той невыразимой смесью лукавства, интереса и хищных, разгоравшихся на самом дне карих глаз искр, что принц попросту не мог воспринимать её как опасную преступницу, воровку или убийцу, правую руку грозного Питона.

— Иди, — тепло усмехнулся принц, рассматривая тонкую фигурку девушки. — Надеюсь, впредь ты будешь осторожнее… Ящерка?

— Что вы, что вы! — замахала руками девушка, но взгляд карих глаз по-прежнему не отпускал его, изучал, вкрадывался, точно пробуя принца на ощупь. — То ж девка преступная, по коей виселица плачет, а я девушка честная, порядочная! Флорика, ваше высочество, просто Флорика…

— Флорика, — повторил Орест. — Красивое имя, Флорика. Беги, пока не хватились.

Девушка отвесила ещё один шутливый поклон и нырнула в толпу, тотчас потерявшись из виду. Орест шагнул к Марион, попытавшись заглянуть в лицо баронессе. Он видел, как они общались с преступницей, видел тесно сплетённые руки — выходит, Синяя баронесса в сговоре с бандитами Галагата? Но как?..

— Прошу вас, ваше высочество, — одними губами проговорила Марион, не глядя ему в глаза, — вы наверняка ошибаетесь, если сейчас думаете, что я как-то с ними связана.

Орест помолчал, постоял рядом, глядя, как монахи поднимают гроб, занося его в храм. Первые придворные потянулись следом, и принц сделал шаг, оказавшись перед ней.

— Я слишком уважаю вас для подобных мыслей, леди Марион, — тихо сказал он, и медленно прошёл к главному входу, вслед за королём Андоимом.

Марион проследила за ним взглядом, и направилась за остальными, оказавшись в тепле толстых стен храма. Обряд прошёл довольно быстро, она едва успела согреться и избавиться от пронизывавшей её дрожи, когда монахи закончили пение, и зазвучали последние прощальные слова.

Придворные потянулись за выносимым из храма гробом, и она заняла своё место в колонне. Снаружи всё так же шёл дождь, и придворные заторопились по своим каретам, стремясь как можно скорее покинуть людное место, где было так просто подцепить лесную заразу. В усыпальницу отправлялись немногие, лишь самые приближённые к королеве люди. Королю Андоиму пришлось возглавить траурное шествие, к ним присоединился также принц Орест и всего три придворных дамы, среди которых Марион с удивлением узнала рыжеволосую леди Доминику. Маркиза странным образом решила почтить память покойной королевы, и Марион оставалось лишь теряться в догадках. За время их пребывания в Галагате маркиза не раз пыталась вызвать баронессу на разговор, но наученная дворцовой жизнью в Ренне Марион избегала любого общения.

— Леди Марион, — услышала она несмелый голос герцогини Наалы, — прошу, не сочтите за дерзость… Дело в том, что я не смогу сопровождать королеву в её последний путь… я очень сожалею, но брат велел мне возвращаться сразу после погребального обряда.

— Вы и так проявили почтения к Таире больше, чем многие другие, — устало отмахнулась Марион, складывая руки на груди: таким образом тепло сохранялось лучше. — Хотя и не жили дворцовой жизнью, и могли не брать на себя вообще никаких обязательств. Вы поступили благородно, и, думаю, её величество бы это оценила.

— Я не о том, — видно было, что разговор даётся Наале нелегко, но, тем не менее, молодая герцогиня отступать не собиралась. — Просто я заметила, что вы одеты… не совсем по погоде. Я помню, какая суматоха была в опочивальне, все собирались в спешке… Прошу вас, — теплая рука девушки легла поверх тесно прижатых к груди рук воительницы, — примите мою накидку. Я понимаю, это большая дерзость, но вам предстоит дождаться погребения, церемонии у склепа… а дождь, по-видимому, затянулся надолго… я не могу допустить мысли, что вы простудитесь, или… нет, правда, леди Марион, сейчас очень холодно, и я… Прошу вас, не подумайте дурного… у меня нет в мыслях обидеть вас! Я действительно хочу только, чтобы вам было теплее…

Марион слушала молодую герцогиню, пытаясь убедить себя в том, что она должна оскорбиться в ответ на подобное предложение, отклонить его немедленно и в самой резкой форме — но вместо этого чувствовала лишь благодарность за подобную бесхитростную заботу. Похоже, за полгода, проведённых в Валлии, она окончательно растеряла остатки гордости. Да и какая гордость может быть у неё, практически нищей вдовы покойного аверонского командующего, не сумевшей сохранить имение мужа и наследство своего сына? Потерявшей расположение своей императрицы, лишившейся дома? Теперь же, после смерти королевы Таиры, её судьба, как и судьба Михо, была не определена.

Они с леди Геленой приняли единодушное решение вернуться в Аверон вместе с Севериной — императрица наверняка приедет на могилу дочери. Северина и решит их участь — и если им разрешено будет вернуться, они не упустят такой возможности. До тех пор они могли оставаться во дворце неприметными тенями, нежеланными и уже бесполезными гостьями, никем не признанные, и отныне всеми избегаемые.

Что там говорить — сам мир между Авероном и Валлией со смертью королевы Таиры дал толстую трещину. Что ждёт два государства, Марион могла только предполагать — а витавшие в воздухе мрачные мысли придворных лишь убеждали её в собственных преположениях.

— Благодарю за заботу, ваша светлость, — вымученно улыбнулась баронесса. — Пожалуй, я с радостью приму ваше щедрое предложение. Уверена, вы предложили это с самыми добрыми намерениями.

— О, я так рада, что вы не оскорбились! — просияла Наала, скидывая с себя меховую накидку. Марион приняла её, тотчас ощутив блаженное тепло чужого плаща. Накидка была новой, пахла кожей, и только. Духами Наала не пользовалась, и хвала Единому — Марион не выносила резких запахов. — Правда, рада! Я так переживала за вас, когда видела, как нелегко… Прошу вас, не сочтите за дерзость, но я была бы рада видеть вас в нашем поместье, — решившись, выпалила напоследок Наала, вглядываясь в её лицо тем невозможно знакомым взглядом, который вызывал в ней ранее один лишь гнев. Глаза, синие, внимательные, были единственным, что связывало нескладную девушку с блистательным братом. — Я была бы очень рада видеть вас вновь. И уверена, у брата тоже нет возражений, он всегда так отзывался о вас… Пожалуй, я пойду, пока не промокла, — оборвала саму себя герцогиня, — я очень, очень хотела бы встретиться вновь.

— Доброго пути, — откликнулась Марион, заставив себя улыбнуться в ответ.

Наала быстро пересекла площадь, забираясь в ожидавшую её карету, и Марион поспешила догнать процессию, направлявшуюся к главным воротам Галагата. Стражники, пропускавшие лишь сопровождавших гроб придворных и их охрану, строго следили за тем, чтобы не проскользнул кто-то из горожан, воспользовавшись возможностью сбежать из города. Ей не следовало отставать.

Она запрыгнула в седло, догнав процессию, и пустила своего коня шагом, замыкая шествие. Придворные дамы, отправившиеся провожать королеву Таиру в последний путь, ехали в каретах, поглядывая на сумасшедшую телохранительницу из окошек. Ехать верхом, в платье, под проливным дождём и пронизывающим ветром!

Марион не судила их, придерживая коня и отставая от процессии. Они выехали за город, так что колонна оказалась немного впереди, и Марион не спешила её догонять. Этот недолгий путь дал бы ей возможность мысленно проститься — в который уже раз — с Таирой, скрыть те слёзы, которые всё же выбивались из-под ресниц, и постараться похоронить своё горе вместе с телом королевы. Почему так получалось, что она не смогла защитить её от смерти? Как не смогла спасти и Магнуса, находясь буквально у него за спиной…

— Миледи! Эй! Миледи! Это вы — герцогиня Наала?!

Марион с удивлением повернула голову: заляпанный грязью всадник придерживал коня, подозрительно рассматривая богатую накидку поверх простого чёрного платья.

— Мне сказали в поместье, что её светлость укатила на королевские похороны! Я побоялся было разминуться с вами, но мне велено доставить посылочку прямо в белые ручки! Так это вы — герцогиня? Мне вашу светлость очень хорошо описали! Вона и накидка из белоуса, серебристым мехом бурки отделанная, и брошка синяя, всё, как на картинке! Ну и… в лице ничего особого…

Всадник держал руку за пазухой, ожидая её ответа, и Марион очень удивилась, когда услышала собственный голос:

— Да, это я.

— Ну и хвала Единому, — облегчённо выдохнул тот, доставая бумажный пакет. — Энто вам от его сиятельства графа Хэсского. Тута записка, сами разберётесь…

Всадник свистнул, хлестнул поводьями, давая шпоры коню — и галопом умчался прочь, оставляя Марион с пакетом в руках. Уже мало понимая, что делает, баронесса сунула влажный от дождя толстый пергамент в одну из переброшенных через седло сумок, и, воровато оглядевшись, дёрнула поводья, догоняя погребальную процессию.

За омеловой рощей пришлось спешиться и вести коня под уздцы, продираясь через заросли кустарника и низкорастущие деревца на самую вершину холма. Ей пришлось перейти широкий ручей вброд, и привязать коня у подножия практически отвесного склона. Каменистые выступы были ничуть не хуже выбоин в стенах домов, в которые ей доводилось залазить, и на вершину холма Флорика забралась довольно быстро, лишь тут обнаружив, что к заросшему лозой и мхом лесному домику был и другой путь — пологий, удобный, и совершенно безопасный. В сердцах ругнувшись, девушка устремилась к запертым дверям; дёрнула за грубую ручку, подавая дверь на себя.

Небольшая комната, в которой она оказалась, пахнула на неё теплом и запахом душистых сушёных трав. Горел огонь в камине под маленьким котелком, на низком столике у плетеного кресла лежало несколько книг — а в самом конце комнаты располагалось две двери, одна напротив другой, ведущие в крохотные, судя по размерам самого домика, комнатки. Из одной из них и вышел тот, кого она так долго искала.

Но узнала она Януша не сразу. Лицо его, распухшее, лиловое, и разбитые, чёрные губы делали лекаря почти неузнаваемым. Двигался молодой доктор с болезненной медлительностью, выдававшей избитое тело, а платиновые волосы, которые раньше лекарь собирал в хвост, были коротко и не очень ровно обрезаны — точно обкромсаны в горячечной поспешности хоть как-то навредить своей внешности.

— Флорика? — удивлённо узнал лекарь. — Ты? Что ты здесь делаешь?

— Мессир Януш, — Фло смотрела на молодого доктора соболезнующе, но, тем не менее, с любопытством, — леди Марион подсказала, где вас искать. Мой брат, Феодор, болен. Я знаю, что у вас есть лекарство. Все только про это и говорят, про вас и ваш волшебный эликсир… вы правильно делаете, что не появляетесь в городе! Галагатцы накинутся на вас всей стаей, чтобы только заполучить чудесный бальзам. Я понимаю, вы раздаёте его не задаром и не всем подряд, но…

— Я понял, — прервал её лекарь. — Подожди.

Януш стремительно прошёл от двери к очагу, где на низком столике располагались чернила и несколько клочков пергамента, и быстро черкнул несколько слов на одном из них.

Флорика обвела взглядом комнату в ожидании, и неуютно переступила с ноги на ногу, вновь принимаясь рассматривать лекаря. Януш уже свернул записку, и теперь рылся в знакомой Фло чёрной сумке, сосредоточенно перебирая её содержимое.

Флорика едва удержалась от вздоха: молодой доктор по-прежнему вызывал в ней смешанное чувство восхищения и интереса, но, должно быть, это всё-таки совсем не то, что испытывал, к примеру, Фео к своей королеве. Влюблённостью её отношение к Янушу назвать было можно, но любовью — вряд ли. По правде, Фло вовсе не была уверена, что вообще способна на эту самую любовь.

— А где Михо? — спросила она. — Леди Марион сказала, они с сэром Эйром здесь, с вами…

Раздавшийся из соседней комнатки стон заставил её замереть.

— Я приехал их проведать, — хмуро отозвался Януш, с трудом шевеля разбитыми губами. — И обнаружил уже больными.

— Лесная хворь? — шёпотом уточнила Фло, расширившимися глазами глядя в сторону комнатных дверей. Вначале Фео, теперь Михо…

— У меня к тебе просьба, Флорика, — кивнув, продолжал Януш. — Передай эту записку леди Марион. Здесь сказано, что Михо и Эйр больны. Она нужна здесь, и как можно скорее. Я не могу надолго отлучаться из имения, кроме того…

Он запнулся, но Флорика не стала уточнять: девушка и без того видела, что лекарь сам едва держится на ногах. Тот, кто поработал над ним, очевидно, был очень, очень зол — но за время работы на Большого Питона она насмотрелась и не на такое. Вспомнить только, на что способен Топор, личный палач главаря…

— Сделаю, — кивнула Фло. — А…

— Теперь о лекарстве. Здесь, — Януш показал ей крошечные колбочки с лекарством, — всего две порции. На два дня. Для исцеления необходимо как минимум пять порций, и тебе придётся заехать ко мне ещё раз, в имение герцога Ликонта, за остальными. Я не могу отправиться с тобой и проследить за твоим братом лично, поэтому слушай внимательно. Тебе придётся найти человека по имени Гордей, он лекарь при главном храме Единого. Он очень занятой человек, но он единственный, кто знает, как правильно вводить лекарство. Я лично научил его обращаться с экстрактом, более того — только у него есть специальные иглы, которые ему я оставил вместе лекарством. Найди способ, чтобы уговорить его, потому что я не могу помочь вам с братом. Не теперь.

— Спасибо вам, мессир, — Флорика приняла протянутый свёрток с лекарством и записку, спрятала в переброшенную через плечо сумку. — Большой Питон никогда не забудет вашей доброты. Я всё сделаю, как вы сказали. До встречи, мессир Януш!

Она провела рукой над стулом, стоявшим у входа, и выскользнула за дверь. Януш пригляделся и нахмурился: на сидении остался увесистый мешочек с монетами.

Нечего было и думать о том, чтобы проникнуть во дворец днём — а посланный ночью гонец вернулся с запиской обратно: ни леди Марион, ни леди Гелены в прежних покоях он не обнаружил. В ярости Флорика так накричала на бедолагу, что даже Феодор ненадолго пришёл в себя от её криков. Отвесив незадачливому гонцу несколько нехилых затрещин, Флорика отправилась во дворец сама, наплевав на вступавший в полную силу рассвет.

Доктор Гордей, которого притащили накануне вечером Топор с Ренольдом, был бледен, но собран: увидев в руках Флорики знакомые колбочки, Гордей без лишних вопросов взялся за дело: уж больно убедительными были рожи галагатских головорезов, чтобы выказывать своё недовольство. Наверняка под «найти способ уговорить его» Януш подразумевал что-то другое, но Фло не особо заботилась моральной стороной вопроса. Феодор умирал, и это всё, о чём она могла думать.

Гордея препроводили обратно в лечебницу, но предупредили про очередной вечерний визит — лекарство требовалось вводить раз в сутки, и они не могли обойтись без помощи храмового доктора.

Оставив Феодора на откуп Ренольду и Бенедикту — сутенёр казался притихшим и крайне серьёзным — Флорика отправилась во дворец на поиски леди Марион. Баронесса всё ещё пребывала в неведении относительно болезни Михо и Эйра, а уж про то, что Януш безвылазно сидел вместе с ослабевшими больными в лесном домике, наплевав на собственный упадок сил, Фло и вовсе старалась не думать.

Поиски леди Марион, если придворных дам почившей королевы решили переселить в более соответствующую их теперешнему положению часть дворца, казались невыполнимой задачей, тем более днём, когда она могла находиться где угодно. Гораздо проще было бы разыскать Юрту — а уж верная камеристка нашла бы госпожу в два счёта. Проблема заключалась лишь в одном: как попасть в тщательно охраняемый дворец при свете дня?

Привычный лаз со стороны сада, через который обыкновенно забирались во дворец галагатские воры, был совершенно непригоден днём: слишком уж хорошо он проглядывался из домика садовника, и слишком любимым местом для прогулок был тихий уголок у изгороди для придворных.

Флорика остановилась перед самыми воротами, задумчиво скрестив руки на груди. Она одела глухое чёрное платье с капюшоном, оставлявшее свободными лишь кисти рук и часть лица, а его свободно падающая от бедра длинная юбка не стесняла движений, даже если воровке понадобилось бы лезть через высокий забор. Стоя среди горстки горожан, пытавшихся пробиться во дворец на аудиенцию, Фло пыталась прикинуть самые верные способы проникновения. Стражники неизменно отталкивали тех из горожан, кто рискнул приблизиться к воротам на опасное расстояние, бесцеремонно расшвыривая просителей по обе стороны усыпанной жёлтым песком дорожки.

— А ну в стороны! В стороны, я сказал! — вдруг гаркнул старший из стражи, нацеливая алебарду на напиравших горожан. — Разошлись!!!

Ворота распахнулись с внутренней стороны, и стражники отпрянули по обе стороны от прохода, образуя коридор. Выезжавшие со стороны дворца всадники приблизились к воротам, и горожане оживились, вновь напирая на скрещенные алебарды: к воротам приближался принц Орест с телохранителями.

— Ваше высочество!!!

— Умоляю, ваше высочество!

— Принц Орест!!!

Просители напирали, стражники то и дело отталкивали их с пути, и Флорика поняла, что другого шанса не будет. Она положила обе ладони на плечи стоявших рядом с ней мужчин, оттолкнулась от земли, запрыгивая им на спины, и выпрямилась, сделав несколько быстрых шагов — уже по плечам впереди стоящих. Горожане оказались крепкими мужчинами, но от такого бесцеремонного обращения едва не повалились на землю — а прочий люд от неожиданности и вовсе поприседал, охая и вскрикивая при виде перемахнувшей через скрещенные алебарды бестии.

— Ни с места!!!

Один из телохранителей принца взвёл пружину арбалета, целясь в грудь выпрыгнувшей перед ними Флорики; второй быстро и сосредоточенно оглядывал толпу: что, если эта девчонка — лишь отвод для глаз, и настоящий убийца по-прежнему скрывается за спинами?

Флорика вскинула руки, удерживая ошарашенный взгляд младшего принца, повисла на морде переполошенного коня, делая быстрые успокаивающие движения: скакун едва не сбросил всадника с перепугу.

— Мне нужно во дворец, — тихо, так, чтобы мог слышать только свесившийся с седла принц, заговорила она. — Это важно!

— Стойте! — Орест сориентировался быстро, вскинул руку, останавливая ринувшихся к девушке стражников. — Мэлор! — обратился он к выступившему вперёд стражнику, подозрительно вглядывавшемуся в полускрытое капюшоном лицо девушки. — Проводите её к чёрному ходу! Это…

— Я новая камеристка её светлости леди Гелены, — затараторила Флорика, выдавливая из себя самую жалобную мину, на которую была способна. — Меня ограбили, я едва унесла ноги! Пришлось одеться в эти лохмотья… о, мне пришлось столько перенести! Ваше высочество, смилуйтесь!..

— Но… приказом короля Андоима мы обязаны проверять каждого, от черни до высокорожденных… — неуверенно заговорил Мэлор, — если она пронесёт во дворец заразу…

— Вздор! — холодно прервал его Орест, не сводя глаз со смуглой девушки, бросившей на него ответный, напряжённый и неулыбчивый взгляд тёмных глаз. — Этот сумасбродный… прыжок лучше всяких проверок доказывает, что она полностью здорова.

— Леди Гелена прогоняет каждую служанку, которая посмеет чихнуть в её присутствии, — поддакнула Флорика. Тон её, заискивающий, просящий, никак не вязался с мрачными карими глазами, не отпускавшими принца ни на секунду. — Что вы, как можно! Я просто… отчаялась… я не хочу провести эту ночь на улице! Я прошу прощения у уважаемых горожан… но её светлость даже не знает, где меня искать! Я потеряю работу, если не явлюсь сию же минуту!

— Тем более, что скоро начнётся церемония повторного назначения командующего Ликонта, — улыбнулся Орест. — Леди Гелене понадобится камеристка, бесспорно. Мэлор, проводите!

Принц тронул коня, и стражник проводил всадников тоскливым взглядом: августейший Орест должен был встретить прибывающего во дворец Нестора Ликонта, так что скоро здесь будет много народу. С непонятно откуда свалившейся им на головы бестией следовало разобраться как можно скорее.

— Эй, ты! — сварливо позвал Флорику Мэлор. — Иди за мной.

Стража сомкнула ворота за их спинами, и Флорика натянула капюшон поглубже, следуя за недовольным офицером. Оглянулась она лишь однажды — ещё раз проводить взглядом удалявшуюся спину младшего принца Валлии…

Синяя баронесса наблюдала за Геленой с лёгкой, полуотстранённой улыбкой на губах. Герцогиня нервно расхаживала по их общей спальне, от стены к стене, размахивая веером, как палашом, будто разрубая невидимые заросли на своём пути.

— Проклятый ублюдок, — ругалась леди Гелена, впервые на памяти Марион прибегнув к подобным выражениям, — будь проклят тот день, когда мы предали принцессу Таиру в его грязные лапы! Валлийский варвар, выродок, грязный, омерзительный… — Гелена вовремя сдержалась, понизив тон, но Марион всё-таки разобрала, и горько усмехнулась, впервые соглашаясь с аверонской герцогиней. — Выселить нас из наших покоев! Тело королевы Таиры ещё не остыло в их фамильном склепе, а он уже спешит предать забвению всё, что связано с её именем! Выкинуть нас — сюда! В северное крыло! К черни! Общая спальня! Жалкая келья, а не покои, вот что это такое! Клеветник его раздери! Радует только одно — король Андоим приведёт свою страну в разруху, вдребезги разбив наследие своего почившего — туда ему и дорога, вражине — отца! А уж там император Таир… да он их в порошок! — кулак Гелены с грохотом обрушился на письменный столик, показывая, как именно аверонский император расправится с «ними».

Марион слушала молча. Их с леди Геленой объединяло теперь гораздо больше, чем обе того хотели бы — общие покои, унизительное положение, неизвестность, ненависть к валлийцам, желание поскорее вернуться домой и забыть своё пребывание в Валлии, как страшный сон. Пожалуй, Марион повезло даже больше, чем Гелене — безыскусная, не пытавшаяся никого затмить своей красотой или обаянием баронесса пришлась ко двору гораздо лучше, чем надменная, заносчивая герцогиня Гелена.

В своё время Устин Максимилиан перезнакомил Марион со всеми ключевыми лицами валлийского двора, представляя Синюю баронессу в самом выгодном свете; более того — Марион, не питавшая никаких иллюзий касательно своего положения, не вызывала никаких претензий со стороны главной сплетницы и самой влиятельной женщины при дворе — маркизы Доминики — а её слово решало здесь многое, если не всё. Марион оставили в покое. Чего нельзя было сказать о высокомерной Гелене, в которой Доминика сразу узрела соперницу, всеми правдами и неправдами настроив против неё пол-двора. Этого оказалось достаточно, чтобы сделать существование аверонки во дворце невыносимым.

Помимо того, у леди Гелены не было утешения в виде крошечного островка домашнего уюта в Галагате, где её всегда ждал любящий сын и верная прислуга. Не появилось у Гелены и настоящих друзей среди валлийцев — а чего стоило одно лишь участие Януша в её судьбе и судьбе её сына! Несмотря на бедственное положение, безденежье и полную неопределённость, Марион чувствовала себя всё же лучше, чем Гелена, и даже находила в себе силы для утешения бушевавшей герцогини.

И помимо прочего, у неё была для этого особая причина.

Когда она развернула влажный пергамент у себя в комнате и прочла записку графа Хэсского, уведомлявшего герцогиню Наалу о том, что вестник Ликонта был найден мёртвым на южной дороге, и что письмо герцога так и не было доставлено по адресу, последние сомнения испарились. Ей и раньше приходилось перехватывать чужие письма по приказу Северины, но никогда прежде она не получала в свои руки — вот так, непреднамеренно — самое настоящее оружие против своего врага.

И если она думала, что за время, проведённое в Валлии, её ненависть притупилась, покрылась коркой безразличия, стёрла острые углы бесконечной усталостью, болезнью и смертью Таиры, облачилась в мягкую накидку Наалы, споткнулась о добрый нрав лучших друзей своего врага — Януша и Ореста, каждый из которых сделал её жизнь в Галагате немного лучше, немного терпимее — она ошибалась. Нехорошее, близкое злорадству чувство вспыхнуло в ней вновь, с жадностью уже угасшего костра, чьи тлеющие уголья разворошили, подбросив сухих веток — вспыхнуло, как только она вскрыла печать Ликонтов, разворачивая ещё влажный после дождя пергамент.

Ликонт писал императору Таиру, и письмо было датировано днём, когда командующий валлийской армией возвращался в Галагат, спешно отозванный от смотра смертью короля Харитона. Новый король Андоим посадил его в тюрьму в день возвращения, и, очевидно, Ликонт прекрасно знал о том, что его ждёт.

Герцог обещал значительные уступки Аверону, если император Таир поддержит военный переворот в Валлии и первым признает нового короля, которого он, Ликонт, собирался возвести на трон. Имя Ореста не упоминалось — всё же герцог соблюдал определённую осторожность — но прекрасно читалось между строк. Помимо прочих уступок Ликонт намекал аверонскому императору на соседний с Праттом город Лисс, который в своё время валлийцы отбили дорогой ценой — при защите пали лучшие рыцари, воины и офицеры, а население города было вырезано едва ли не полностью. Это была тяжёлая и страшная победа для валлийцев, но победа героическая, которую запомнил весь народ — и обещать его вражескому императору… нет, подобное Ликонту не простил бы не только король, но и никто из народа, будь герцог трижды герой Валлии и сотню раз командующий её армией.

Марион на некоторое время сама впала в замешательство: в то, что Ликонт столь щедро жертвовал землями, верилось с трудом. Нет, герцог вёл какую-то хитроумную политическую игру, не иначе — и, скорее всего, собирался обмануть или обойти императора Таира, как только тот выполнил бы свою часть уговора.

Но то, что по некотором раздумии стало очевидным для Марион, нельзя было прочесть в письме. Оно по-прежнему оставалось самым компроментирующим, позорным, и самым нежеланным для публичного достояния клочком бумаги, которое только мог написать Ликонт. И уж явно он не рассчитывал на то, что эта бумага попадёт не в те руки. В её руки…

Это письмо отправило бы герцога на плаху прямо из большого зала дворца, где сейчас должно было состояться его повторное назначение на должность командующего, минуя тюрьму, Высший Суд и озвученный приговор — стоило ей только передать это письмо в руки одного из судий. Самым верным способом была, пожалуй, передача письма непосредственно королю Андоиму, который не упустил бы шанс прилюдно опозорить блистательного герцога — но даже сейчас, в злорадном порыве и эйфории от собственной победы и превосходства, она не смогла бы обратиться к Андоиму: король вызывал в ней отвращение столь сильное, что даже жажда мести не могла преступить эту черту.

— Я не понимаю, зачем тебе вообще идти на это назначение! Нас там никто не ждёт! Не хочешь же ты примкнуть к толпе праздных зевак, этих омерзительных шавок, которых не пинают только те, кому совсем лень? Марион? Марион!

Синяя баронесса перевела отсутствующий взгляд на леди Гелену и, очнувшись, мягко улыбнулась, по-прежнему пребывая мыслями там, где она уже совершила столь долгожданный, столь выстраданный акт мести — расплату за смерть Магнуса, за отобранное у Михо наследство, за унизительное положение, за безумную страсть, вспыхнувшую в самонадеянном Ликонте, страсть, на которую с такой готовностью отозвалось её предательское тело в королевском лесу…

— А я считаю, нужно быть в курсе того, что происходит в этих стенах, — медленно произнесла баронесса, поднимаясь со своего места и подходя к зеркалу.

Ей понравилось то, что она там увидела. Давно, уже очень давно не выглядела она так хорошо. Блеск в глазах, румянец на щеках, отстранённая, мягкая полуулыбка на губах — всё то, что красило бы любую женщину. Несколько прядей подобраны у висков и стянуты в пучок на затылке, оставляя остальные волосы свободно падать за спину — возможно, не самая лучшая причёска для женщины её возраста, но именно так любила убирать волосы юная Таира. Платье, тёмно-зелёное, почти траурное, но с оглядкой на торжественное назначение командующего, подчёркивало то, что осталось от её женских достоинств — на сильно исхудавшем за последние дни теле видны были лишь бугры мышц, прикипевшие к ней за наполненную постоянными тренировками и битвами жизнь, и почти не осталось приятных глазу округлостей, столь необходимых для женственной красоты. Платье идеально скрывало первое и подчёркивало то, что могло бы сойти за второе. Марион отвернулась от зеркала и внимательно посмотрела на Гелену, по-прежнему разозлённую, но выговорившую почти весь запас своих сил.

— Никогда не знаешь, что из послушанного или увиденного может пригодиться. Так ты пойдёшь?

— Вот ещё! — фыркнула Гелена, отнюдь неизысканно плюхнувшись на свою кровать. — Это не моя забота — искать скрытый смысл там, где его может и не быть! Да и тебе пора бы забыть о прежних уловках! Перед кем ты выслуживаешься? Северине ты не нужна, Таиры больше нет! Леди Августа писала мне, что у тебя нет больше и дома — на землях Синих баронов пирует вражеская армия, а фамильный замок находится под имперским протекторатом! Как ты можешь выглядеть такой счастливой, Марион? Какая стальная пружина держит тебя, женщина? Что вызывает эту идиотскую улыбку на твоём лице? Как ты можешь так легко относиться к тому, что происходит? Скажи мне!

Марион улыбнулась ещё раз, заставляя работать окаменевшие мускулы лица, прогоняя дикое желание влепить Гелене звонкую, смачную оплеуху. Легко? Да, что и говорить, ей в жизни вообще пришлось очень, очень легко. Высокорожденная Гелена и не подозревала, каково это — подняться из грязи, доказать, что ты способна на что-то большее…

Нет, Гелена не знала, каково это — выстрадать, а затем потерять своё счастье.

— Скажу, что ты многое потеряешь, если не пойдёшь на торжество, — ответила Синяя баронесса, отходя от зеркала.

Она покинула общую спальню, плотно прикрывая за собой дверь и оставляя Гелену в полном замешательстве. Впереди ждала долгожданная победа — и такая сладкая месть.

Нестор Ликонт въезжал в королевский дворец победителем. Немногие встречали командующего, но такие были — и если бы не эпидемия и не страх перед новым королём, их было бы больше. Принц Орест встретил его и сопроводил до самого зала, где уже собрались члены Высшего Суда и приближенные короля, и небольшая горстка придворных, пришедших засвидетельствовать акт утверждения его главнокомандующим валлийской армией.

Король Андоим заставлял себя ждать, когда все давно собрались в зале, и члены Высшего Суда уже недовольно переглядывались, бросая недобрые взгляды в сторону северных дверей — именно оттуда должен был появиться Андоим. Король делал то единственное, на что ещё был способен в своём положении — оттягивал ненавистный момент унижения, как мог, заставляя считаться со своим отсутствием.

Нестор не возражал. Чем дольше продлится его присутствие во дворце, тем лучше запомнят блистательного командующего придворные, приближенные и члены Суда. Он никуда не спешил. Король Андоим мог располагать каждой минутой своего опоздания — но день, час и место его кончины были уже предопределены. Более того — время и место Ликонту сообщил человек Большого Питона, и, надо признать, сам герцог не придумал бы лучшего плана. Который приходилось скрывать от Ореста — принц буквально выворачивал ему душу своими расспросами и мольбами не трогать брата. Нестор ничего не мог ему обещать. Даже пожизненного заключения, на которое мог бы рассчитывать любой другой свергаемый монарх.

— Взгляни, брат, — тихо шепнула ему на ухо Наала: сестрёнка не пожелала оставаться в поместье, твёрдо вознамерившись присутствовать на церемонии. — Это же миледи Марион! Синяя баронесса оказала тебе честь своим присутствием. Она могла и не приходить, но, тем не менее, пожелала засвидетельствовать своё почтение… это в высшей степени благородно, не правда ли, Нестор?

Ликонт вскинул голову, скользнув взглядом по немногим присутствовавшим в зале придворным. Её выправку он узнал бы из тысячи. Неизменно прямая, как копьё, с расправленными плечами, спокойная и в то же время собранная, со сложенными одна поверх другой руками, покоившимися на юбке. И кисть её сжимает, подобно рукояти меча… нет, не веер. Нестор нахмурился и вгляделся.

Синяя баронесса держала в руке аккуратно сложенный лист пергамента. Держала как оружие…

Нестор похолодел, встречаясь со взглядом тёмно-серых, непрозрачных, какие встречаются у людей с непробиваемой силой воли, глаз. Марион ждала его — и коротко улыбнулась, одними уголками губ.

Что-то было не так. Что-то в её победном взгляде, в мрачной, глухой решимости, присущей смертникам, идущим до самого конца, или готовым ступить за черту безумцам, во вскинутой, непокорной голове, в разгоревшемся румянцем лице, в изогнутых, насмешливых губах, во всём её пьянящем и страшном облике…

Марион медленно подняла руку с листом, прижимая его к груди. Перевернула, показывая Ликонту его печать. Развернула, по-прежнему прижимая к себе, чтобы не выдать себя раньше времени перед присутствующими — демонстрация предназначалась только для одного герцога.

И Нестор вдруг ощутил, как вся кровь, одним махом, отливает у него от лица. Стало внезапно холодно, очень холодно — потому что он узнал своё письмо. И с такой же леденящей, жуткой ясностью осознал, что уже ничего не успеет сделать. Предотвратить своё поражение — впервые в жизни — он не мог. Просто стоял, чувствуя, как смертельный холод растекается по жилам, связывая руки и ноги, сковывая тело, останавливая сердце, пропускавшее удары, прогоняя из головы все мысли, кроме одной: как?!

Как так вышло, что та, которую он считал поверженной, раздавленной, ослабшей и растоптанной, вдруг оказалась прямо перед ним, в полном облачении и во всеоружии, с занесённым над его головой тяжёлым топором — а он оказался наг, уязвим и бессилен?

Как, как она сумела получить то единственное, что действительно могло погубить и его, и его репутацию, и саму память о нём — это омерзительное письмо, эту игру слов, этот хитроумный план, который в конце концов сработал против него самого?

О Единый, какой же жестокой в конце концов оказалась его собственная кончина. Нестор Ликонт мог бы пережить всё — заключение, ссылку, увечья от тысячи одновременно нанесённых ударов — мог бы даже смириться с казнью, только не это публичное унижение, не этот позор! Что будет с Наалой, когда её брата отправят на унизительную казнь через повешение, приговорённого по всем законам королевства — для врагов народа не существовало поблажек. Это письмо перечёркивало всё, что он сделал для Валлии, все его прежние заслуги и блистательные победы.

И она сделает это. Нестор видел блеск в её глазах, который видел уже не однажды — жажду мести, цену крови, выкуп за жизнь того, кто был ей так дорог. Будь проклят, будь воистину проклят тот день, когда они с командующим Магнусом повстречались на поле боя…

Марион оставалось всего ничего — сделать шаг вперёд, в центр зала, и провозгласить его предателем. А затем передать письмо одному из судий — или тому же Андоиму…

— Нестор? — голос сестры, встревоженный и заботливый, мягким шёпотом коснулся его слуха. — Нестор, тебе нехорошо? Что с тобой?..

Ликонт не отрывал взгляда от смертоносного письма в крепкой руке аверонской воительницы, не ощущая, как на лбу его, несмотря на ледяной холод, проступает испарина — а Марион не сводила глаз с него. Они поняли друг друга за этот миг так, как не сумели бы понять за годы войны. У неё был прекрасный шанс исполнить свои угрозы, избавиться от него раз и навсегда, сделать так, как она обещала — отправить его в самое сердце преисподней, чтобы он наконец понял, что такое ненависть…

Пухлая рука камеристки коснулась локтя баронессы, настойчиво, раз или два дёрнув за рукав. Марион резко обернулась, и Юрта просунула клочок бумаги ей в руки. На лице камеристки отражался самый настоящий испуг, и Марион не стала медлить, разворачивая неровный кусок пергамента.

«Михаэль и Эйр больны лесной хворью. Выезжайте срочно. Вы нужны здесь. Януш».

…И внезапно всё стало неважно.

Марион выпрямилась, не пытаясь спрятать блестящий взгляд влажных глаз. Лицо врага, побледневшее, осунувшееся от осознания собственного сокрушительного поражения, дрогнуло и расплылось.

Не было больше насмешливых синих глаз, исчезла несгибаемая военная выправка — с этого дня и часа ненавистный образ командующего Нестора Ликонта перестал существовать. Враг умер; но ей было всё равно.

Она опустила глаза на зажатый в её руке конверт. Вот оно, оружие, которое уничтожит его, отправит на позорную казнь на городской площади. Блистательный герцог, обожаемый войском командующий Нестор Ликонт — предатель. Перебежчик. Враг народа.

Его уже почти не существовало, но Марион по-прежнему не ощущала вкуса победы. Внутри была лишь бесконечная, сосущая пустота. Слишком многого лишила её эта война, чтобы теперь радоваться уже давно протухшей мести.

И, похоже, она потеряла далеко не всё, и далеко не самое дорогое в своей жизни.

Что даст ей смерть обесчещенного Ликонта? Вернёт ли она Магнуса? Подарит ли расположение императора Таира, позволит ли оправдать собственное запятнанное имя? Или, быть может, освободит земли Синих баронов от чужих воинов?

Нет, всё не то, всё не так…

Прогонит ли эта смерть страшную болезнь из тела её единственного сына?..

Пальцы дрогнули, комкая бумагу письма. Ничто более не имело значения, ничего из того, что произошло, ничего из того, что могло произойти — всё оказалось пустым, мелким и бесполезным мусором, которым она наполнила свою жизнь, забыв о главном.

Её мальчик, любимый сын, единственный ребёнок… Михо, Михаэль…

О Единый, не забирай последнее, не забирай то единственное, что имело смысл в этой проклятой жизни…

Как же так получилось, что осознала она это только теперь?..

…Письмо было давно скомкано, и Синяя баронесса, не глядя, сунула его за пояс. Затем развернулась и быстрым шагом покинула тронный зал.

За её спиной придверник громогласно провозгласил прибытие припозднившегося монарха на церемонию…

До самого поместья герцог не проронил ни слова. Наала тревожно вглядывалась в лицо брата, пытаясь понять, что заставило Нестора столь разительно перемениться там, на церемонии — с которой командующий сбежал, как только Высший Суд в полном составе утвердил его на должности. Ликонт даже не стал упиваться унижением короля Андоима, на перекошенном лице которого застыла уродливая гримаса ненависти и страха — монарху совершенно не нравилось положение дел.

— Прости, Наала, — негромко сказал Нестор, как только карета остановилась перед поместьем. — Я отлучусь ненадолго.

— Нестор, — рука сестры легла поверх его левой перчатки, сжала, заставляя Ликонта посмотреть ей глаза, — ты можешь положиться на меня. Правда, можешь.

Герцог медленно кивнул.

— Я знаю. Просто… мне нужно время.

Наала выпрямилась, разглядывать неспокойное, изменившееся лицо брата. Никогда, даже в тюрьме, не выглядел он таким… неуверенным? Уязвлённым?..

— Я буду ждать.

Сестра покинула карету, направляясь по усыпанной жёлтым песком аллее к дому. Нестор тяжело посмотрел ей вслед, подождал, пока она не скроется из виду, и вышел из кареты, устремляясь к чёрному входу, туда, где находилась лаборатория Януша.

После окончания церемонии его рыскавший по всему дворцу слуга доложил, что Синяя баронесса покинула покои вместе с камеристкой, прихватив с собой часть вещей. Конюхи доложили, что леди Марион покидала дворец в спешке: она даже не сменила платья. Камеристка, полная Юрта, тоже казалась испуганной, но обе женщины не перекинулись со слугами ни словом. Узнать, таким образом, куда исчезла Синяя баронесса, и что заставило её, уже державшую в руках его жизнь и честь, отказаться от своей мести, у него не получилось.

Но Ликонт очень хорошо знал, кто может ему в этом помочь.

…Лаборатория пустовала. Раздражённый, Нестор быстрым, нервным шагом прошёл к парадному входу, постучал, вызывая дворецкого.

— Ваша свет… — удивился Адис, чинно отпирая двери.

— Где Януш? — перебил старого слугу Нестор.

— Януш? Он уехал вчера утром, вы сами отпустили его, — снова удивился дворецкий. — На сбор лекарственных трав, в лес. С тех пор и не возвращался… Хотя… взгляните-ка, ваша светлость, у вас глаз всё ж поострее, чем мой… не его лошадь? Во-он, на тропе…

Нестор резко обернулся, вглядываясь в появившегося на пригорке всадника, и молча устремился к воротам. Януш только успел подъехать и спешиться, передавая узду привратнику, когда налетевший на него герцог буквально сгрёб его в охапку, подталкивая к каменистой изгороди.

— Не-нестор, — сдавленно просипел лекарь, когда герцог взял его за грудки и хорошенько встряхнул, едва не отрывая от земли. — Отпусти… Да что… с тобой?..

— Где она? — прорычал Ликонт, встряхивая его ещё раз. Януш ударился затылком о забор и поморщился.

— О ком ты…

— Януш! — предупреждающе гаркнул Нестор. — Не дури мне голову! Ты прекрасно знаешь, о ком я! Где Марион?!

Секундного замешательства на лице лекаря хватило Ликонту на то, чтобы убедиться: Януш знает. Синие глаза сузились, пальцы левой руки помимо воли стиснули затрещавшую рубашку молодого доктора, рванув на себя.

— Ну!!!

— Нестор, — попытался вывернуться Януш, и правая, стальная рука герцога немедленнно сомкнулась у него на шее. Лекарь засипел, обеими руками вцепившись в им же созданный протез.

— Януш, — медленно и проникновенно заговорил Ликонт, — я знаю про ваши с Марион встречи. Знаю, что ты учил её сына, посещал её дом. Или ты думал, мои люди ничего не заметят? Януш, Януш! Я верил тебе! Верил как другу! И ведь ты знал, что она не упустит возможности поквитаться со мной! Я долго думал… что могло заставить такого спокойного, рассудительного человека, как ты, рисковать нашей дружбой… ведь ты не предатель, Януш… я даже мысли не допускал, я знал, ты не такой… но что могло заставить тебя перечеркнуть всякую осторожность, здравый смысл… ради встреч с этой женщиной? — лекарь видимо вздрогнул под его рукой, и Нестор усмехнулся. Помолчал, разглядывая побитое, в тёмных разводах синяков лицо. Коротко выдохнул. — Любишь её?

Януш снова вздрогнул, на этот раз куда ощутимее. Нестор медленно разжал стальные пальцы, позволяя лекарю вжаться в каменную кладку. Он казался очень усталым, едва держащимся на ногах, и Ликонту впервые в жизни стало по-настоящему стыдно.

Лекарь действительно не был предателем. И в том, что полюбил эту ведьму, был не виноват. Просто… так получилось. И уж тем более после долгих лет верной службы он не заслужил…

Чем же он, Нестор Ликонт, сейчас лучше Андоима, раз позволил гневу взять верх над собой? Применить силу к человеку, которого не составляло никакого труда обидеть такому, как он?..

— Она в лесу, — не глядя на него, тихо произнёс Януш. — В домике лесника. Её сын и слуга заразились лесной хворью, и мне пришлось остаться с ними. Марион вместе с камеристкой приехали меньше часа назад, и я тотчас отбыл в поместье. У меня много дел в лаборатории. Им понадобится ещё несколько порций лекарства…

— Януш, — Нестор неловко перехватил его локоть, коротко сжал. — Прости. Но это действительно важно. Мне нужно с ней встретиться…

Лекарь кивнул, по-прежнему не поднимая красных, усталых глаз. Он ни в чём его не обвинял и даже, кажется, не обиделся, прекрасно изучив нрав герцога за эти годы. Просто стоял, побитый, измождённый, разрываемый между долгом, дружбой и любовью, измученный этой борьбой, как оказалось, почти до предела. От осознания этого Нестору стало ещё хуже.

— Прости, — повторил он, отпуская руку доктора.

Януш поднял голову, провожая его взглядом: герцогу подвели коня по одному только взмаху нетерпеливой руки, и Нестор взлетел в седло, давая тому шпоры. Командующий прекрасно знал местные леса, а домик лесника Януш ему показывал сам, на одной из их совместных прогулок — тогда, когда леди Марион ещё не ворвалась в их жизнь…

Оторвавшись от каменной ограды, молодой доктор медленно направился в сторону лаборатории.

К домику лесника Нестор добрался засветло. Спешился он заранее, ведя коня под уздцы и поднимаясь по пологому склону всё выше. У широкого ручья, бежавшего у подножья холма, он заметил сгорбленную спину полной женщины — та самая камеристка баронессы, про которую доносил ему слуга. Женщина набирала воду, погрузив в ручей деревянную бадью, и Нестор ускорил шаг: ему хотелось застать Марион одну.

Четыре лошади были закрыты в тесном загоне — давно почивший лесник явно не рассчитывал на такое количество гостей. На обмотанных бечёвками деревьях было развешено бельё, и широкая кадка стояла у порога с ещё пузырящейся пеной. У ветхой деревянной скамейки лежала охапка сухого хвороста, рядом валялись кремень и огниво.

Нестор привязал своего коня к дереву, внезапно теряя всякую уверенность в том, что собирался сделать. В этот дом вошла хворь и большая беда — его здесь не ждали.

Ликонт коснулся рукой двери, и створка поддалась сама, без скрипа открывая ему путь в небольшую комнатку, где горел в маленьком камине огонь, где у стены были сложены аккуратными стопками вещи, и где пустовало единственное плетёное кресло у книжного столика. Засушеных трав под потолком, против обыкновения, не оказалось — должно быть, Януш забрал с собой всё из необходимых ему растений, которых не коснулась лесная хворь.

Из комнатки вело две двери, одна из которых была прикрыта, а вторая открыта почти настежь — и именно оттуда доносился тихий, нежный голос, поющий детскую колыбельную.

Нестор замер на пороге, слушая этот голос. Не сразу узнал он его — столь разительной оказалась перемена от того, что он привык слышать, к этому неповторимому и совершенно незнакомому ему тембру. Резкий, рубящий, даже грубый, сейчас этот голос звучал с такой невозможной нежностью, с такой бесконечной любовью, что командующий отказывался, просто отказывался верить, что на самом деле слышит Марион. Ту, которую он никогда не знал…

Нестор тяжело опёрся плечом об угол, слушая этот удивительный голос — голос матери, голос любящей женщины. Помнится, последний раз мать пела ему колыбельную в тот самый день, когда их с отцом убили. Он был уже взрослым четырнадцатилетним мужчиной, но мать всё равно приходила пожелать ему спокойной ночи. Не так, как было положено в прочих дворянских семьях — чинные пожелания добрых снов в общем зале. Нет. Мать сумела сделать их с Наалой детство счастливым — но, увы, недолгим. Сестрёнка осталась сиротой всего в четыре года…

Он не вспоминал об этом дне ни разу за все эти годы, просто не позволял себе — чтобы жажда мести не затопила багровой пеленой его рассудок. И вот… эта песня, полная материнской заботы и любви… как яркий луч, прорвавшийся через плотно занавешенные окна…

Он заставил себя оторваться от стены, делая первый нетвёрдый шаг вперёд. Приблизился к открытой двери, заглядывая внутрь. Марион сидела у постели сына, приобняв одной рукой его за плечи, второй поглаживая по укрытой одеялом груди. Синий баронет спал, прислонившись щекой к руке матери, и лицо его, посеревшее от болезни, казалось тихим и умиротворённым.

Нестор впервые увидел его. Сын Магнуса оказался обыкновенным мальчишкой десяти лет, всего лишь ребёнком — а ведь мог стать и пешкой в жестокой игре против его матери. Подумать только, он, Нестор Ликонт, действительно был готов стать детоубийцей…

Марион сидела спиной к двери и всё ещё не видела его. Но даже окончив песню, не обернулась, хотя не могла не почувствовать чужое присутствие. Она на миг прикрыла глаза, обнимая сына — и Нестор вдруг сам себе показался здесь лишним.

Он неловко пошевелился — и в этот миг Марион повернула голову, встречаясь с ним взглядом. Нестор подумал, что так, должно быть, посмотрела бы на него волчица, если бы ему вздумалось потревожить её с волчатами логово.

— Полагаю, ты приехал за этим, — изменившимся, мёртвым голосом произнесла Марион, доставая скомканное письмо из-за пояса. — На, забирай. Мне это больше не пригодится.

Она протянула ему мятый пергамент, и Нестор молча принял его, не отрывая от неё глаз. Марион не ответила на его пристальный взгляд, отвернулась, вновь отдавая всё своё внимание сыну.

— А теперь убирайся, — не глядя на него, глухо проговорила она. — Я не хочу тебя видеть.

Ликонт постоял на пороге ещё несколько секунд, разглядывая крохотную комнатку и спину Марион, вновь склонившейся над сыном. Волнистые волосы были стянуты в небрежный пучок, платье, то самое, в котором она присутствовала на церемонии, смятое и ослабленное, обвисло, не обременённое корсетом и поясом, рукава закатаны до локтей — сейчас леди Марион выглядела ничем не лучше простолюдинки из какой-нибудь валлийской деревни, вполне оправдывая его предположение во время их второй встречи в Ренне: красота её, сейчас такая зрелая и женственная, со временем сойдёт на нет, сделав её ничем не примечательней других женщин.

Но он слишком хорошо знал себя, чтобы обманываться внешним и напускным, и достаточно неплохо изучил женщин в своём окружении, чтобы не признать правоту покойного Харитона, некогда вызвавшего его на личный разговор. Пожалуй, только сейчас Нестор понял всю правоту старого монарха — каждое его слово оказалось приговором. Вот только та, которая вызывала в нём такую непривычную смесь уважения, восхищения и желания, оказалась по ту сторону пресловутой черты в этой её колыбельной…

Дверь отворилась, и возникшая на пороге Юрта вскрикнула, тотчас зажимая себе рот руками, расширившимися глазами глядя на высокого, крупного мужчину, заполонившего собой, казалось, весь этот крохотный лесной домик. Нестор глянул на служанку, развернулся, делая шаг к соседней двери, и приоткрыл, заглядывая внутрь. Тяжело дышавший мужчина на влажной от пота постели был ему незнаком. Личный телохранитель юного баронета оказался довольно молодым, должно быть, ровесник Януша, и сражался с хворью с упрямством заядлого борца — сдерживал стоны сквозь крепко сцепленные зубы, сжимал кулаки, тиская мятые простыни, выдыхал шумно, через нос, не позволяя себе издать ни звука. Нестор прикрыл дверь, прошёл к выходу, знаком велев служанке следовать за собой. Юрта быстро обвела взглядом комнату, проверяя, всё ли на месте, бросила придирчивый, подозрительный взгляд на герцога, и вышла следом.

— Какая нужна помощь? — спросил он, как только Юрта прикрыла за собой дверь.

От удивления камеристка даже отступила на шаг, разглядывая герцога во все глаза.

— Ваша светлость! — наконец выдавила она. — Вы и вправду… нет, ваша светлость, как можно! То есть, помощь-то, конечно, нужна, не управляюсь я тут одна, да и миледи там за ними двумя не уследит… но… ить как можно!

— Что нужно? — повторил Ликонт уже с нажимом, и камеристку наконец прорвало.

— Ну, мессир Януш обещал привезти завтра к вечеру новые порции лекарства, а до тех пор велел всё в доме перемыть, прокипятить, и постели им менять почаще, — затараторила Юрта, с интересом разглядывая герцога. Ликонта знали все — от придворных до черни — но чтобы он сам, вот так запросто, обратился к прислуге… Нет, его поведение не осталось для старой служанки секретом. Юрта повидала жизнь и прекрасно понимала единственную причину подобной заботы. — Велел обрабатывать им раны мазью, и поить настойкой, по ложке в час. Ещё сказал, как только лихорадка спадёт, неплохо бы обмыть самих больных, ну, как сумеем. Вы только представьте, ваша светлость, сколько энто воды мне натаскать надо! Ноги-то уже не те, с пригорка в обход холма, да назад, да гружёною…

— Где вёдра? — снова перебил Ликонт, развязывая плащ.

— Да вот же они, — кивнула Юрта на полные бадьи. — Только тут загвоздка одна, кострище развести надо бы, и котёл над ним установить побольше, а я там уже постиранные вещи вываривать буду. В камине-то огонь я развести сумела, бульончик для больных ужо закипает, да и миледи поесть не мешало бы… а вот в походах я не бывала, ваша светлость, как бы мне пожар не устроить-то…

Юрта говорила всё больше, чтоб занять себя. Герцог сбросил с себя плащ, перевязь с мечом, длинным полуторником, почётную золотую ленту, которую повязал ему на церемонии один из судий, стянул зубами левую перчатку, и сбросил всё это, не глядя, под стену дома.

— Закатайте мне рукав, — ровно попросил он старую служанку, протягивая левую руку.

Юрта поспешно расстегнула манжету, заворачивая ткань чуть повыше локтя. Правая рука, на которой красовалась тёмная стальная перчатка, висела безвольно вдоль могучего тела, и камеристка только сейчас вспомнила неприятность, произошедшую с герцогом в Ренне. Как же он собрался помогать ей, с одной-то рукой?

Самого Ликонта, казалось, ничего не смущало. Командующий, проведший в военных походах едва ли не большую часть своей жизни, взялся за дело с присущей ему решительностью, мгновенно задав темп и пожилой служанке, которая с удивлением поняла, что герцог каким-то немыслимым образом с первых же минут стал главным в их маленьком мирке.

Уже не она, но он отдавал указания, следя за тем, чтобы оба успели сделать как можно больше одновременных дел до наступления темноты. Командующий соорудил самое настоящее кострище из камней, устроив их вокруг выкопанной им в земле ямы, и установил над нею большой котёл для варки белья, вылив в него принесённую камеристкой воду. Того хвороста, который Юрта успела натаскать, едва хватило, чтобы развести костёр, но за домиком, у крошечного погреба, они нашли заготовленную сэром Эйром поленницу, и место для рубки на широком пне. Топор нашёлся тут же — и Юрта не отказала себе в удовольствии понаблюдать за самоуверенным герцогом, который без долгих раздумий принялся за дело.

Юрта уже поняла, что какие-то действия Нестор Ликонт мог выполнять и правой рукой, точнее, удивительным протезом, позволявшим ему сжимать какие-то предметы, даже удерживать определённый вес — но работать стальной рукой ему оказалось сложно и неудобно: слишком медленно сжимались стальные пальцы, слишком крепкой была хватка, и слишком сложно было разомкнуть намертво зажатый кулак. Ликонт поступил иначе.

Работал герцог только левой рукой: поддевал полено, вонзая в него лезвие топора, ставил на пень, удерживая правой рукой, отрывал топор, и, примерившись, замерев на секунду или две, с размаху вонзал лезвие точно посередине полена. Дальше работал также одной рукой: заносил топор с повисшим на нём поленом над пнём, и с силой опускал, раз за разом, пока полено не распадалось на две одинаковые половинки. Со стороны эти замахи напоминали настоящий бой, и топор лесника в сильной руке казался военной алебардой — герцог рубил дрова так, как воин разрубает неприятеля, с неизменной рыцарской выправкой, напрягая перекатывавшиеся под церемониальным мундиром бугры мышц.

Юрта перестирала все вещи за то время, пока мужчина заготавливал дрова, и дело оставалось лишь в недостающей для кипячения воде — той, с которой всё и началось. Уже смеркалось, когда герцог, прихватив вёдра и длинную сучковатую палку, ушёл вниз, к подножию холма, где протекал лесной ручей. Ушёл не прежде, чем установил несколько кольев вдоль тропинки с самодельными факелами из пропитанных маслом тряпиц, велев Юрте зажечь их сразу же, как только ночь окончательно упадёт на лес.

Старая служанка проводила взглядом решительно направившегося в сумерки мужчину, и вошла в дом. Леди Марион вышла из комнаты, услышав звук отворяемой двери, и остановилась у камина, прислонившись к стене.

— Он всё ещё здесь?

Юрта кивнула, не глядя на госпожу, и принялась разливать ещё тёплый бульон по мискам: две для больных, и одну для баронессы.

— И где он сейчас?

— Направился по воду, миледи. До того кострище сооружал, чан над ним приспособил, дрова нарубил, кольев с факелами понатыкал…

— Почему ты не отказалась от его помощи, Юрта? — устало спросила баронесса, растирая лицо ладонями. — Он чужой и враждебный нам человек.

— Мне так не показалось, миледи, — служанка поставила на стол миску с теплой водой и мылом, перекинув через руку свежее полотенце, — кроме того, его светлость был настойчив…

— Он всегда настойчив, — вздохнула Марион, опуская руки в миску. Тщательно вымыла до локтей, вытерла повисшим на локте камеристки полотенцем. — Похоже, не настало ещё то золотое время, когда он подчинился бы моему приказу. Всегда поступает так, как ему удобно…

— Ну-у, миледи, — с сомнением протянула пожилая служанка, — удобно ли? Я бы не сказала, нет. Видели бы вы, каково это — однорукому да с топором управляться… али с тою же лопатой воевать, чтоб кострище выкопать… светлый герцог Ликонт, конечно, своеобразный человек, но без его помощи я бы ни за что не управилась. Зачем же отказываться-то от доброй помощи, когда сами, да безвозмездно, предлагают? Не в том мы положении, миледи…

Марион вздрогнула, но Юрта уже отвернулась, чтобы повесить полотенце на гвозь, так что горящий взгляд баронессы, направленный на камеристку, пропал втуне. Несмотря на болезненное напоминание о безденежье, да и о самом месте, в котором они были вынуждены ухаживать за больными, она не могла не признать правоту Юрты. Чем они сейчас лучше бездомных простолюдинов, загнанных в леса, вынужденных влачить полунищенское существование на грани выживания?

Синяя баронесса рухнула в плетёное кресло, прижимая руку к губам. Она могла перенести всё, выдержать и отразить любой удар судьбы — но болезнь Михо будто выжгла в ней все прежние чувства, подточив своим чёрным пламенем внутренний стержень. Ликонт и всё, что было с ним связано в прошлом, даже смерть Магнуса — всё это казалось далёким эпизодом, рубцом на ленте её памяти. Её ненависть, будто чёрный след от пламени свечи на тонкой материи, исчезла, будто поверх этой дырочки ткань выжгли тяжёлым чугунным утюгом. Впервые в жизни ей было по-настоящему страшно: тревога за жизнь сына переростала в настоящую панику. Лесная хворь — не та напасть, с которой она привыкла сражаться. Её не облечь в плоть, не нанести удар, не убить точным выпадом, не проткнуть насквозь клинком, не спастись крепким щитом. Воинское умение оказалось бесполезным. И тем бесполезнее и беспомощнее чувствовала себя баронесса, наблюдая — уже в который раз — как жизнь дорогого человека утекает сквозь пальцы подобно песку.

— Давайте-те ка я приведу вас в порядок, миледи, пока они спят, — Юрта подступила к ней незаметно, прогоняя нерадостные мысли. — Негоже в таком-то виде да к столу. И гость у нас, какой-никакой, а мужчина…

— Мне нет до него дела, — раздражённо отрезала баронесса, мигом выпрямляясь в кресле. — Он здесь надолго не задержится, обещаю. Оставь меня!

— Ну уж нет, миледи, — ворчливо отвечала камеристка, принимаясь расчёсывать спутанные чёрные пряди. — Никто не обвинит старую Юрту в том, что она плохо знает своё дело! Ничто не заставит меня забыть о моих обязанностях, миледи, ну уж нет! Нет, нет, миледи!

Марион сдалась, позволив Юрте причесать и уложить волосы, поправить платье, освежить лицо. Вымыв руки, камеристка направилась с миской бульона и зажжённой свечой в комнату сэра Эйра, а Марион поднялась, делая шаг к двери. Осторожно приоткрыла створку, выглядывая наружу: благодаря зажжённым факелам тропинка к дому проглядывалась почти до самого спуска, а яркий костёр, над которым кипела вода в большом чане, отпугивал лесное зверьё. Прислушавшись, баронесса услышала тяжёлые шаги и плеск воды: Ликонт возвращался к дому, и Марион поспешно закрыла дверь, не желая, чтобы тот заметил её первым: из темноты тот мог увидеть освещённый дом гораздо раньше.

Юрта первой справилась со своими обязанностями: сэр Эйр очнулся от тяжёлого сна, и, как человек рассудительный и жаждущий выздоровления, заставил себя выпить жидкий, постный бульон. Рыцарю и в самом деле нелегко давалась болезнь и связанная с нею слабость: женское общество оказалось не лучшим для того, чтобы стойко переносить простейшие физические нужды.

Марион ещё кормила Михо, отворачивавшегося от ложки и бессвязно умолявшего её дать ему поспать ещё немножко, когда Юрта покинула дом. Марион слышала, как она разговаривает с вернувшимся Ликонтом, но не могла разобрать ни слова. К тому моменту, как Михаэль наконец выпил половину чашки и уснул окончательно, стояла уже глубокая ночь. Им с Юртой также нужно было поспать, хоть немного — и если служанка покончила со стиркой и варкой белья, им следовало готовиться ко сну. Спать собирались прямо на полу: лесной домик не был рассчитан на такое количество гостей.

— Ох, и не знаю, как бы мы без вас управились, — услышала Марион, открыв дверь. — И как вас за это благодарить…

— Вы меня о помощи не просили. Значит, и благодарить не нужно.

— Ну вот ещё!.. — ворчливо начала Юрта, и тут же осеклась, заметив появившуюся на пороге баронессу.

Марион обвела взглядом уютную в свете костра и факелов поляну, сидевшего на мелко порубленных дровах Ликонта, цедившего глоток за глотком из жестяной кружки с горячей водой, и хлопотавшую у котла Юрту, вылавливавшую длинной палкой бельё и развешивавшую его на обмотанных вокруг деревьев верёвках.

— Я же сказала тебе убираться, — проронила баронесса, делая шаг вперёд. — Почему ты ещё здесь?

Ликонт кивнул, делая последний глоток, и поставил кружку на камни у кострища.

— Сейчас сделаю ещё одну ходку, и уберусь, — пообещал он, поднимаясь на ноги. — Не беспокойся, я понял: ты не хочешь меня видеть.

Он подцепил валявшиеся на земле пустые вёдра, и Марион сложила руки на груди, ёжась от ночной прохлады. Ликонт, с расстёгнутым мундиром и помятыми рукавами, один из которых был порван и подкатан, а второй, с протезом, безнадёжно промок от окунания в ручей, не вызывал в ней прежних чувств. Как и тогда, в тюрьме, когда она впервые поняла, что всесильный герцог бывает уязвим, — сейчас она смотрела на него совсем другими глазами. Этот человек был очень похож на того, кого она так ненавидела, но он был тем, кого она совершенно не знала.

— Ты сжёг письмо? — неожиданно даже для себя спросила Марион.

Ликонт на миг замер, точно вспоминая, о чём речь, затем неопределённо взмахнул рукой с зажатыми в ней деревянными бадьями.

— Нет. Забыл о нём.

— Сожги, — посоветовала баронесса, проходя к костру: жар от огня дарил блаженное тепло. — Как вообще ты мог написать что-либо подобное, Ликонт?

Командующий усмехнулся, остановившись на полпути к тропинке.

— Погорячился, — коротко ответил он, и Марион, не удержавшись, вымученно усмехнулась в ответ.

Юрта бросила быстрый взгляд от Ликонта к баронессе, развешивая последнее бельё. Герцог уже спустился к ручью, невзирая на полную темноту и отсутствие острой в том необходимости: свежая вода на ночь — это, конечно, хорошо, но того небольшого запаса, что было в доме, им бы хватило. Старая камеристка спрятала усмешку, поправляя влажную простыню на бечёвке: явное нежелание герцога покидать их дом не осталось для неё загадкой.

Вернулся Ликонт достаточно быстро, поставив бадьи у огня. Способ доставки воды он придумал весьма для себя удобный: вёдра висели на крючковатой палке, которую он перебросил через плечо и мог, таким образом, удерживать их одной рукой.

— Я подготовлю нам постели, миледи, — проговорила Юрта, исчезая за дверью: камеристка мгновенно распознала взгляд командующего, направленный на сидевшую у огня баронессу.

Леди Марион, несмотря на усталость и измождённость, тёмными тенями разукрасившие осунувшееся лицо, в тёплом оранжевом свете пламенных отблесков казалась влекущей и привлекательной — настолько, насколько позволяла ей поселившаяся в глубине тёмных глаз тревога и все свалившиеся на неё за последнее время беды. И уж если это стало очевидным для старой служанки, тем более это не обошло внимание Ликонта, остановившегося у костра. Юрта ещё помнила этот взгляд — мужской взгляд, направленный на женщину, которая вызывала жаркое желание, ускорявшее биение сердца, разгонявшее жидкий огонь по пульсировавшим жилам.

— Нам с Юртой нужно выспаться, — проронила Марион, поднимая глаза. — Ты можешь остаться здесь до рассвета, если хочешь. Ночные дороги опасны…

— И ты, конечно, беспокоишься обо мне, потому что…

— Не хочу огорчать твою сестру, если с тобой что-то случится, — ровно ответила баронесса.

— Сегодня утром ты не думала про мою сестру, — проговорил герцог, внимательно глядя ей в глаза. — Там, в церемониальном зале. Ты бы уничтожила меня, не задумываясь, а вместе со мной потянула бы на дно и Наалу, и Ореста, и Януша…

Марион опустила глаза.

— Власть над врагом — это упоительное чувство, — медленно проговорила она. — Оно затмевает и разум, и добрые намерения… Это как ненависть, которая выжигает всё, не оставляя места даже для любви. Даже к собственному сыну…

Нестор порывисто шагнул вперёд, столь стремительно, что она не успела уклониться, когда левая рука валлийского командующего сжала её ладонь, а глаза — синие, полыхающие, как северное небо — оказались неожиданно близко.

— Я должен был сделать это давно. Я был таким глупцом, — неожиданно хриплым голосом проговорил Ликонт, сжимая тонкие, крепкие пальцы аверонской воительницы. — Всё делал неправильно… я ошибался и раньше, но никогда — так страшно. Я и вправду готов был стать твоим заклятым врагом — только потому, что боялся твоей власти надо мной… потому, что знал — ты никогда не станешь моей. Я не мог принять этого, не мог проиграть, и совсем упустил из виду… то, какую боль я тебе причинил. Я должен был сделать это раньше. Попросить у тебя прощения. За всё то, что сделал.

Марион судорожно выдохнула, попытавшись выдернуть свою ладонь. Стальная рука командующего легла поверх их сцепленных рук, тёплая от близкого огня, но неподвижная, жёсткая и неживая — и это прикосновение придало ей ещё немного сил.

— Хочешь сказать, ты не хотел этого? Не хотел убивать Магнуса, лишать Михо наследства? Не хотел публично унижать меня, не хотел…

— Не буду отрицать, — он сидел перед ней, припав на одно колено, неосознанно притягивая её ближе к себе, так, что срывавшиеся с его губ слова обжигали её жарче, чем огонь костра. — Хотел. Я уже сказал… я был глупцом. Прости меня, Марион.

Она опустила голову, тихо выдохнула, пытаясь совладать с собой. Ликонт применил сейчас самое подлое оружие, удар, к которому она не была готова — он попросил прощения. И именно этот неожиданный выпад, ожидание реакции, которую она не могла из себя выдавить, подкосили её окончательно.

Марион шатнулась назад, вырывая свою ладонь из его рук, поднялась на ноги, не в силах больше выносить его близость — близость мужского тела, и этот горящий взгляд — не могла слушать хриплый, приглушенный голос. Не оборачиваясь, она сделала несколько шагов к дому, — и вдруг поняла, что жар, терзавший её последние несколько минут, был вовсе не от костра, а болезненная слабость — совсем не от усталости.

— Марион? Марион…

Он догнал её, дёрнул за руку, разворачивая к себе. Марион посмотрела на него почти безучасно, позволяя ему притянуть её ближе. Нестор коснулся губами её лба, отшатнулся, заглядывая в побледневшее лицо.

— У тебя сильный жар, — левая рука сжала её запястье, отсчитывая пульс. — Марион… ты слышишь меня? Понимаешь меня?

Голос Ликонта донёсся до неё неожиданно глухо, как сквозь вату, лицо, уже такое знакомое, с глубоким шрамом на правой щеке — отметиной, оставленной её рукой — дрогнуло и расплылось, теряясь в мареве догоравшего за его спиной костра, а прикосновение искуственной руки вдруг стало давящим и невыносимым. Нет, Ликонт тоже не выбрался из их войны невредимым…

— Марион… Марион…

Костёр погас неожиданно, будто задули свечу — но падение оказалось внезапно безболезненным и приятным. Чьи-то руки подхватили её, чей-то голос продолжал звать, не позволяя сознанию рухнуть в тяжёлый, вязкий и болезненный сон.

— Уйди, — едва слышно, с трудом проталкивая слова через пересохшее горло, попросила она, — это… усталость…

— Никуда я не уйду, — резко ответил Нестор, прижимая Марион к себе. — Довольно с меня ошибок…

— Приступайте.

Ренольд с Топором молча развернулись, направляясь к двери. Лица обоих были обмотаны защитными масками, оставлявшими открытыми лишь глаза. Повязки по приказу Феодора были надеты на всех, кого обошла стороной лесная хворь — идея доктора Гордея пришлась Большому Питону по душе. Рисковать своими людьми Феодор не хотел. Более того, маску одел сам Питон, вызывая к себе приближенных. Волшебное лекарство Януша помогло ему справиться с самым опасным проявлением болезни — лихорадкой и подкосившей его слабостью, и постепенно отвоёвывало остаток его жизни, каплю за каплей, заставляя молодой организм сражаться с болезнью.

Флорика нерешительно переступила с ноги на ногу, переглядываясь с Бенедиктом.

— Ты… уверен, что хочешь… участвовать в этом? Это опасно не только для тебя…

— Риска для остальных не больше, чем при прогулке по улицам города.

— Но ты ещё слаб, — снова попыталась возразить Фло. — Тебе непременно станет хуже…

— Для этого у меня есть ты, сестрёнка. Ты поставишь меня на ноги.

Флорика бросила ещё один беспомощный взгляд на Бенедикта, но сутенёр не собирался ей помогать. Мужчина расслабленно сидел в дальнем от кровати больного кресле, молча разглядывая очнувшегося Питона. Определённо, Феодор выглядел гораздо лучше. Молодой главарь очнулся этим утром, и, хотя печать болезни уже попортила смуглое лицо открывшимися язвами, новых, красных карбункулов не появлялось, а те, что остались, рубцевались чёрными точками. Питон спросил только, сколько времени он потерял, находясь без сознания, и тотчас вызвал Ренольда с Топором — узнать, как идут приготовления к самому важному событию в истории правящей королевской династии. После визита доктора Гордея Питон отдал указания касально защитных повязок, и вновь вызвал подчинённых — окончить разговор. Вопросов он пока не задавал, но Бенедикт прекрасно понимал: то, что тяжёлой глыбой лежало на душе у Флорики и заставляло Ренольда с Топором прятать глаза, очень скоро всплывёт на поверхность.

— Иди, Фло, — велел Большой Питон, усаживаясь на подушках поудобней. — Тебе надо забрать новые порции лекарства у мессира Януша. Передавай ему моё почтение.

Девушка переглянулась с Бенедиктом, рывком поднялась и вышла из комнаты. Со вчерашнего дня, когда она и помощники Ренольда помогли выбраться леди Марион с камеристкой из города, минуя посты стражи и выставленной у ворот дополнительной охраны, она не покидала покоев брата. Выполнив свой долг по отношению к миледи — Синяя баронесса вряд ли выбралась бы из Галагата, если бы не её помощь — Флорика посвятила себя выздоровлению Феодора. Лекарство Януша помогло, и уход доктора Гордея дал удивительно быстрые и чудесные результаты. Вот только его пробуждение означало то, что им придётся ему рассказать…

Феодор подождал, пока за сестрой закроется дверь, и перевёл взгляд на Бенедикта. Сутенёр сидел, натянув защитную повязку до самых глаз, голубых и чистых, как утреннее небо. Распущенные, по обыкновению, длинные волнистые пряди мужчина отбросил за спину. Теперь, когда не видно было светлой бороды и вечной ухмылки на губах глумливого сутенёра, Бенедикт вновь стал похож на прежнего себя — того, кого Фео не знал, но кого хорошо представлял. Тот Бенедикт был воплощением рыцарского долга и чести, отважным капитаном и блестящим воином, но отсутствие твёрдых убеждений превратили перспективного и обаятельного офицера в человека пресытившегося и равнодушного — и именно это равнодушие и было тем необходимым для Феодора качеством, которое, как он надеялся, вынудит сутенёра заговорить.

— Бенедикт.

— М-м-м?

— Скажи мне то, о чём боятся говорить все остальные.

Мужчина всё же опустил глаза, и Фео проклял просыпавшуюся время от времени в сутенёре совесть. Бенедикт оказался сволочью, который ещё не растерял остатки сострадания. И, Клеветник его раздери, именно сейчас Фео нуждался в этом меньше всего.

Бенедикт поднял глаза, рассматривая главаря сумрачно и без всякого удовольствия.

— Таира мертва.

Он не добавил ничего больше, и Фео наконец выдохнул, опуская уставшие веки. Крепко сцепил зубы, не решившись заговорить сразу. Судорожно перевёл дыхание, вновь открывая глаза. Он догадывался об этом и сам, даже до того, как заговорил Ренольд, тщательно обходивший причину столь необычного выбора места убийства. Мастерски избегал имени королевы в тщательно спланированном покушении — но невысказанное витало в воздухе, и никто, даже сестрёнка Фло, не решился рассказать ему.

Он позволил себе помолчать ещё минуту, пытаясь зацепиться мыслью хоть за что-то, что не позволит нахлынувшим эмоциям взять верх. Не здесь, не перед Бенедиктом.

— Герцогу Ликонту уже сообщили о времени и месте? — сглотнув, спросил он, сам поражаясь тому, как спокойно прозвучал его голос. — Его светлость заслужил право в первом ряду. Я бы даже сказал, его присутствие там необходимо. Наши грязные руки сделают за него паскудную работу, но он должен знать, что и его… рука… по локоть в крови.

— О, зная нрав дражайшего герцога, — включился Бенедикт, с облегчением осознав, что тема смерти Таиры закрыта навсегда, — уверен, он с удовольствием подключится к нашему маленькому представлению! Даже попросит для себя карнавальный костюм!

— Желание заказчика — закон, — выдавил мёртвую улыбку Феодор. — Но он должен там присутствовать. Отправляйся с Флорикой, Бенедикт. Лично передашь его светлости все детали.

Сутенёр разом скис, с неудовольствием поёрзав в кресле.

— У меня не лучшие отношения с Ликонтом, — признался бывший капитан валлийской армии. — Я дезертировал из вверенной ему части. Это было много лет назад, но проблем с памятью у проклятого герцога никогда не наблюдалось. Если я тебе ещё дорог, Большой Питон… уверен, Флорика справится и сама.

Феодор покачал головой.

— Ты трус и подлец, Бенедикт. Тебе уже говорили об этом?

— О, и не раз, — заверил сутенёр, поднимаясь с кресла. — Его светлость когда-то накрыл меня столь же лестными выражениями, прибавив к ним несколько красочных словечек из обихода черни. Фео, я действительно не хотел бы пересекаться с ним, тем более на его территории. Пойду догоню Ящерку, — сутенёр ужом скользнул к дверям, когда его остановил негромкий оклик Феодора.

— Ведь это королева Таира захоронена в фамильном королевском склепе? «Родственники», чью память собрался почтить его величество?..

Бенедикт замер от неожиданности, затем кивнул.

— Да.

Феодор промолчал, и сутенёр, не глядя на молодого главаря, выскользнул за дверь.

В загородном герцогском имении царила суматоха. Флорика спешилась у ворот и медленно прошла за ограду, оглядываясь в поисках привратника. Тот обнаружился у конюшен, где уже стояли готовая к отправлению карета и запряженная крытая повозка, рядом с которыми шёл оживлённый спор. Пока возницы проверяли лошадей, герцог Ликонт, его сестра и личный лекарь вели бурную беседу, и, приблизившись ещё немного, Флорика даже сумела разобрать часть разговора:

— Пойми, Нестор, я должна поехать с вами! Зная нрав леди Марион… и здравый смысл любой порядочной женщины! Как это будет выглядеть, если она примет приглашение от мужчины? Кроме того, посмотри на себя, брат — ты похож на дикаря! И, подобно дикарю, ты собираешься силой увезти их в свою берлогу? Баронессу должна пригласить женщина! Я единственная хозяйка в этом доме, и мы с ней хорошо знакомы — я сумею уговорить её приехать к нам! Твоё присутствие всё только испортит!

— Ты в своём уме, Наала? — прорычал командующий, в этот момент действительно более похожий на дикого зверя, чем на высокорожденного господина. — Я обязан там быть! Примет ли она приглашение? Да мне плевать! Она едва пришла в себя под утро, у неё лихорадка, и я…

— Нестор, — предупреждающе прервала его Наала, бросая выразительные взгляды на прислушивавшуюся прислугу, — ты не в себе! Другого объяснения я не нахожу. Мы должны уважать волю леди Марион, даже если она откажется от нашей помощи. И я уверена, тебе тоже… не плевать. Ты просто… устал и… слегка встревожен. Верно?

Командующий осёкся на полуслове, прижал руку к губам, с силой проводя ладонью по подбородку. Сестра была как всегда права: его рассудок явно помутился. И здесь, перед любопытными взглядами слуг, далеко не лучшее для этого время. В своей прислуге Ликонт был уверен: разговоры о его помешательстве не выйдут за пределы имения, по крайней мере, какое-то время. И если он сам не будет давать дополнительных для сплетен поводов.

Но этой ночью, помогая старой Юрте ухаживать за тремя больными, герцог и мысли не допускал, что могут быть какие-то возражения. Идея увезти леди Марион с сыном и слугами к себе в имение вспыхнула в нём сразу же, как только он, с горячим от лихорадки телом баронессы на руках, переступил порог лесного домика. Они с Юртой едва сумели найти место для того, чтобы уложить её на полу — поближе к огню и в то же время недостаточно близко, да так, чтобы не загораживать короткий проход к крохотным комнаткам с Синим баронетом и его телохранителем.

За всю ночь они с камеристкой не сомкнули глаз: Юрта поила больных целебной настойкой, вытирала пот со лба леди Марион, кипятила свежую воду и уже едва стояла на ногах. Под утро старая служанка, усевшись в плетёное кресло, всё же задремала, и Нестор остался единственным бодрствующим в доме. В то же время очнулся сэр Эйр, и очень удивился, когда на его зов вместо знакомой ему Юрты в дверях появился Ликонт. Именно герцог помог телохранителю добраться до помойного ведра и обратно, и он же наведался к Синему баронету — проверить. Михаэль спал, и Нестор наконец смог спокойно разглядеть его. Сын Магнуса оказался всё-таки похож на своего отца. Те же пепельные кудри, то же открытое, волевое лицо. Стоя на пороге, между сыном и вдовой убитого им Синего барона, Нестор впервые задумался о том, какую роль сыграл в их жизни. И какую только собирался сыграть…

— Ты умер счастливым человеком, Магнус, — едва слышно выговорил Нестор.

Он вернулся к Марион, присел рядом, проводя ладонью по влажному лбу. Юрта раздела госпожу, укрыв до подбородка тёплым одеялом, но баронессу по-прежнему била крупная дрожь. Марион не издавала ни звука, сжимала зубы, отворачиваясь то от огня, то от его руки, и то открывала глаза, то вновь закрывала их, борясь с болезненной слабостью.

— Ликонт, — в какой-то момент позвала она, не открывая глаз, и её голос, дрожащий, сухой, лучше всяких слов показал, сколь тяжело давалась ей просьба, — ты ещё здесь? Тут холодно… подбрось дров в огонь…

Нестор оглянулся: каменная кладка камина была раскалена почти до красноты, огонь горел ярко, наполняя весь домик теплом, а сам Ликонт едва выдерживал жар столь близкого огня, едва успевая смахивать пот со лба. Он не стал говорить об этом Марион. Вместо этого он обнял её за плечи, приподнимая вместе с простынёй и одеялом, и крепко прижал к себе, грея уже своим теплом. Она так и не пришла в себя, растеряв остатки сил, и он просидел с ней до самого рассвета, не шевелясь, слушая только её тяжёлое дыхание.

Он ушёл, когда проснулась Юрта, с твёрдым намерением забрать их всех к себе. Лишь бы проклятая аверонская гордыня не удержала леди Марион от принятия его предложения! Баронесса очнулась, когда он уже открыл дверь, но почти тотчас вновь закрыла глаза — и он ушёл, предоставив всех трёх заботе старой камеристки.

Но Наала была права. Марион может отказаться — и отказать в первую очередь ему.

— Я поддерживаю герцогиню, — раздался тихий голос Януша. — Леди Марион примет помощь только от женщины. Ты будешь там лишний, Нестор.

Ответить Ликонт не успел. Наала негромко вскрикнула, только сейчас заметив странную незнакомку, прислушивавшуюся к их разговору. На ней был короткий, до колена, серый плащ, скрывавший чёрную рубашку и штаны, заправленные в высокие сапоги. Тёмно-каштановые волосы были коротко острижены и едва доставали до плечей, а у кожаного пояса виднелась перевязь с длинными, изогнутыми кинжалами.

Нестор осмотрел незнакомку куда более неприветливо. Уж больно недвусмысленным был её наряд, и больно наглой неприкрытая ухмылка.

— Чего тебе? — всполошился привратник, бросая виноватые взгляды в сторону герцога: девчонка миновала ворота без его ведома, за что он теперь, несомненно, поплатится. — Ну?

— Флорика, — перебил его Януш, делая шаг вперёд. — Ты ко мне?

— И к вам, мессир, и к его светлости, — Фло коротко улыбнулась, разглядывая раздражённого герцога. — Дело деликатное, но быстрое. Я вас надолго не задержу…

— Кто такая? — хмуро спросил Нестор. — С чем пришла?

— Вам дословно или при всех? — в свою очередь поинтересовалась Флорика, не замечая, как потемнело лицо герцога при дерзком ответе.

В проницательности, однако, командующему отказывать не приходилось. И о том, кто мог послать ему столь необычного посетителя, Нестор догадывался.

— За мной.

Януш дождался, пока Флорика не пройдёт за герцогом первой, и отправился за ними следом, обменявшись взглядами с Наалой. Молодая герцогиня с чисто женской рассудительностью осталась у кареты, справедливо предположив, что дела брата могут оказаться даже слишком деликатными, и даже для неё.

Нестор обошёл дом, приблизившись к единственному укромному месту в имении — лаборатории Януша. Лекарь молча отпер дверь, запуская их внутрь, и зашёл следом, плотно затворяя створку за собой.

— Что там у тебя? — не теряя времени, спросил командующий, развернувшись лицом к следовавшей за ним Флорике.

— Большой Питон передавал своё почтение, — отвесила полуиздевательский поклон Флорика, — велел кланяться и просил вас оказать любезность почтить своим присутствием наше маленькое представление. Сегодня пополудни, после дневной службы в главном храме Единого, его величество прибудет почтить память королевы Таиры к фамильному склепу. А затем отправится засвидетельствовать своё почтение к почившей супруге лично. Будет весело, ваша светлость! Надеюсь, у вас получится прийти — спекталь-то разыгран по вашим нотам!

Несмотря на дерзкий тон, Нестор не обманывался по поводу девчонки: посыльный от Большого Питона имел право разговаривать с адресатом на равных. Послание было передано, и гонор у неё резко поубавился: склонив голову набок, она ожидала от него ответа.

— Что за дело у тебя к Янушу?

— Дык, — сразу сбавила обороты Фло, бросая быстрый взгляд на лекаря, — знамо дело. Лекарство волшебное надобно.

— Неужели для самого Питона? — усмехнулся Нестор, и по мелькнувшему в карих глазах огоньку понял, что угадал. — Вот оно как… Глава ночного Галагата пользуется моим лекарем у меня за спиной? Януш, — Нестор обернулся к растерянному лекарю, окинул его внимательным взглядом, — так ли?

— Я давал лекарство для твоего брата, Флорика, — проговорил Януш, глядя на девушку. — Для Феодора. Как он?

— Даже лучше, чем мы ожидали. Кланяется вам, мессир, и заверяет в вечной дружбе, — подтвердила Фло.

— Та-ак… — протянул Ликонт, скрещивая руки на груди. — Значит, я имею честь разговаривать с сестрой Большого Питона?

— Полноте, — отмахнулась девушка, и в карих глазах заплясали опасные огоньки, — к чему все эти церемонии! Лекарство-то дадите?

Нестор кивнул Янушу, и лекарь достал из сумки крохотные колбочки, передавая их Флорике. Девушка бережно переложила лекарство себе, и испытующе глянула на герцога.

— Я буду там, — ответил ей Ликонт. — Можете не сомневаться, я буду.

Флорика облегчённо выдохнула и, отвесив очередной шутовской поклон, выскользнула за дверь.

— Кто она?

— Бывшая служанка леди Марион, — без колебаний ответил Януш. Когда Нестор хотел что-либо узнать, остановить его означало голыми руками пытаться удержать стадо диких буйволов. — Я лечил их, когда граф Хэсский встретил меня на улицах города. Они ушли от баронессы, и, как видно, неплохо поднялись в теневом мире.

— Очень даже неплохо, — задумчиво посмотрел на закрытую дверь Ликонт. — Леди Марион, говоришь? А она по-прежнему полна сюрпризов…

Януш бросил быстрый взгляд на патрона и тотчас опустил глаза: скрыть что-либо от проницательного герцога было задачей сложной, но за годы службы лекарь выработал свою стратегию — глаза в пол, и думать об отвлечённом. Помогло и на этот раз — Нестор посмотрел мимо него, также думая о своём.

Януш совершенно не хотел, чтобы их дружба, которая вновь окрепла столь чудесным образом после неприятного визита короля Андоима, вновь дала трещину. И всё же тоскливое предчувствие, не отпускавшее лекаря с того самого момента, когда Нестор едва не вытряс из него душу, заставив выдать место пребывания Марион, только укрепилось при виде не то задумчивого, не то одурманенного патрона, в глубине глаз которого полыхало дикое, прежде невиданное им пламя. Состояние было очень близко к тому, когда патрон потерял руку, и впервые на его памяти сорвался, осыпая проклятиями и ругательствами имя Синей баронессы. Тогда Януш очень не хотел их вражды — столь же сильно, сколь сейчас не хотел их дружбы.

Он никогда не знал любви, это верно — но много раз видел, как люди теряли голову, окунаясь в омут страсти. Подобного не случалось с Нестором, но то, что происходило сейчас, Януш с полной уверенностью всего своего лекарского опыта мог назвать первыми признаками помешательства.

И Клеветник его раздери, он готов был поклясться, что это помешательство и есть то самое чувство, которое люди называют любовью.

А ещё он знал — и это наполняло его сознание особенно жаркой волной отчаяния — что Нестор Ликонт всегда добивается своего…

— Януш, — ворвался в его мысли голос патрона, — едешь в лес вместе с Наалой. Всеми правдами и неправдами тащишь её с собой. Ты там был, ты знаешь, какие там… условия. А теперь, когда на трёх немощных осталась одна Юрта…

Лекарь усмехнулся: слышала бы Марион, как посмел её назвать валлийский командующий!

— Не ждите меня, — добавил Нестор, открывая дверь. — Как вернётесь, из поместья ни на шаг. Проследи за всем, Януш.

Лекарь кивнул, поднимая наконец глаза на патрона.

— Конечно, Нестор. Езжай спокойно, у нас всё будет хорошо.

Ликонт помедлил, точно собираясь сказать что-то ещё, затем, решившись, быстрым шагом покинул лабораторию. Януш с силой протёр глаза, прогоняя невесёлые мысли, и вышел следом.

Флорика погоняла коня, как могла, переходя с рыси в галоп, и едва успела к особняку, когда оттуда, поддерживаемый Ренольдом, вышел уже переодетый брат.

— Куды?! А лекарство?! — завопила она, спрыгивая с коня. — Фео! Даже мессир Януш со всем своим талантом не поставит тебя на ноги, если…

— Остынь, — разомкнул чёрные губы Фео, — доктор Гордей уже здесь. Ждали только тебя. Сейчас уколемся и поедем… остальные уже на местах.

— Фу, — поморщилась Флорика, рассматривая разукрашенное лицо брата.

Художники Большого Питона постарались на славу: чёрные разводы и жуткого цвета кожа, с кое-где прилепленными для пущего эффекту струпьями, вызывали стойкое отвращение и наверняка вселяли бы потусторонний ужас, не участвуй она лично в создании подобных «украшений».

Флорика перевела взгляд на сопровождавшего Питона Ренольда и едва сдержала рвотный порыв, сглатывая подпрыгнувший к горлу ком. Телохранитель широко ухмыльнулся, демонстрируя чёрные зубы, и девушка поспешно отвернулась, ожидая, пока бледный, но мужественно державшийся от вида подобных декораций храмовый доктор введёт своими чудесными иглами волшебное лекарство. Гордей вопросов, к его чести, по-прежнему не задавал, но люди Топора наверняка напомнят доброму доктору о необходимости держать рот на замке. В довесок к плотно набитому кошельку, конечно же.

Обведя пустующую улицу взглядом — что угодно, лишь бы не видеть разукрашенные рожи — Фло не надеялась увидеть здесь нищую попрошайку. Обычно громилы из охраны Ренольда не пускали сюда даже брехливых псин, подстреливая тех ещё на подходе — но эту, очевидно, задержать всё же не решились.

— Виверия, — признала городскую пророчицу Флорика.

В памяти всплыла их единственная встреча — в день свадьбы Таиры и Андоима — и четыре пророчества, которые старуха успела поведать до того, как королевский стражник прогнал её с площади. И ведь проклятая ведьма действительно не ошиблась! Грянул большой мор, и многие погибли. Её брат, Феодор, подарил поцелуй самой смерти — если так можно назвать их прощальный поцелуй с подхватившей лесную хворь Таирой. Невинная рука вернула городу спокойный сон — тоже правда. Фео дополнил их кодекс, ввёл новые законы и новые наказания за непослушание — в целом, благодаря его стараниям и помощи Ренольда с Бенедиктом, городу действительно стало спаться спокойнее. Вот только и его рука уже давно не была невинной. Пусть пришёл Фео к власти не путём убийства, как положено по кодексу — о чём, впрочем, не знал даже Бенедикт — но расправлялся с зарвавшимися бандитами достаточно хладнокровно, спуская Топору, своему личному палачу, многое из того, что раньше внушало ужас не только Флорике, но и ему самому. Иначе и быть не могло — Фео приходилось доказывать своё право главенства над остальными. Он поступал так, как должен был, меняя кодекс под себя медленно, постепенно — но неизбежно теряя значительную часть себя в процессе.

Что же там ещё? Старуха говорила что-то о силе двух, которые сотрут королевскую династию в порошок, или что-то вроде того…

— Эй, — Флорика сбежала со ступеней крыльца, выбегая мимо охраны на улицу, — стой! Виверия, или как там тебя…

Старуха и не думала уходить: остановилась, вперив немигающий взгляд в её лицо, закуталась в грязную накидку, пряча руки от ветра.

— А, дитя моё, — нараспев проговорила она, когда Флорика подошла ближе. — Не переживай. С твоим братом всё будет хорошо.

Голос пророчицы, против ожидания, оказался внятным и звучным — ничего похожего на то заунывное, утробное завывание, которое Фло слышала от неё на городской площади. Девушка нервно оглянулась на особняк, окинула взглядом готовых к отправлению лошадей, и вновь повернулась к старухе.

— И на том спасибо, — кивнула она. — А вот скажи-ка мне, старая, что ты там про королевскую династию-то пела? Будто двое повергнут её в прах…

Виверия улыбнулась, и Флорика едва не отшатнулась в страхе — улыбка у ведьмы оказалась молодой, слишком молодой для испещрённого морщинами лица, с ровным рядом крепких белых зубов.

— Так и есть, дитя моё. Сегодня твой брат поставит шах королю. А завтра ты поставишь мат его брату…

— О-Оресту? — уточнила Флорика. — То есть, эти двое и есть мы с братом? Ты… уверена, мать? Я не собираюсь свергать, убивать или давить в порошок принца Ореста! Может, ты спутала что-то? Скорее, это герцог Ликонт уберёт последнего из династии, чтобы дорваться до власти! Окстись, старая!

Вместо ответа ведьма прикрыла глаза, шумно втягивая носом воздух. Снова улыбнулась, отчего её лицо просветлело, сверкнула крепкими молодыми зубами.

— Чую его запах на тебе, — проговорила проричица медленно, с придыханием, и изменившийся голос её внезапно показался Флорике совсем не старческим. — Чистый и нетронутый… благословенный… скоро, уже очень скоро я дождусь своего…

Флорика не выдержала, отпрянула назад, когда Виверия распахнула неожиданно молодые глаза, и пошла прочь, накидывая грязную шаль на седые волосы…

Король Андоим ехал по просёлочной дороге, ведущей в обход города, к древнему кладбищу, на котором испокон веков хоронили знать. Сегодняшняя служба показалась как никогда утомительной и раздражающей — не то чтобы он часто бывал в храме, конечно. Погребальный звон, близость заразных улиц Галагата, взгляды придворных шакалов, сопровождавших его — всё раздражало, выводило из себя. А когда к процессии присоединился светлый герцог Ликонт, он окончательно рассвирепел, едва подавляя горячее желание наброситься на него тут же, порвать в клочья — голыми руками, если потребуется.

Он никогда не боялся тайного советника своего отца, и не боялся его даже сейчас, когда командующему чудесным образом удалось вырваться из пропитанной лесной заразой тюрьмы целым и невредимым. Даже когда Высший Суд вновь присудил ему звание командующего. Страх проник в него уже позже, когда он увидел, как Ликонт смотрит на него — или сквозь него, если быть совсем уж точным. Будто его, Андоима, попросту не было на троне! Проклятый, проклятый ублюдок! Отец свихнулся тогда, много лет назад, отдавая приказ об уничтожении четы Ликонтов, и при этом оставляя в живых их единственного наследника мужского пола — на счастье, как он сказал. Клеветник его раздери, этот «счастливый человек», как герцог сам себя называл, оказался просто поразительно живучим! Его не убили ни свалившаяся на него в далёком детстве гибель родителей, ни дворцовые интриги, ни годы войны, ни многочисленные покушения, ни заключение — проклятье, его не брала даже лесная хворь!

Какого рожна ему нужно на церемонии?! Что он хочет показать своим присутствием? Андоим бросил ненавидящий взгляд из окна кареты на ехавшего чуть в стороне Ликонта. Герцог даже не пытался скрыться от его глаз — более того, приехал в гордом одиночестве, без охраны и сопровождения — самоуверенный болван! Такой шанс он не упустит. Командующему недолго радоваться своему вновь обретённому званию — он попросту не вернётся со старого городского кладбища в своё уютное поместье…

Андоим ухмыльнулся собственным мыслям, откидываясь обратно на подушки. Надо будет только разогнать этих придворных куриц, собравшихся главным образом скуки ради. Ох уж эта глупая традиция — чтить память ушедших навсегда! Кому это нужно, кроме монахов и священства? Кстати о последних — пора бы резать корни старой веры. Его давно бесило всё, что было связано с Единым: храмы, душные, гулкие, давящие; ханжеские нравы, весь этот идиотизм, в который верили только такие святоши, как Януш или… или Таира.

Мимовольно он задумался. Что он знал о своей супруге? Практически всё — и абсолютно ничего. Она и в самом деле оказалась хрупкой аверонской игрушкой, чересчур хрупкой для него, обожавшей цветы, романтику, прогулки по саду, и длительные службы в храме Единого — возможно, единственное место, где он не мог её достать, просто потому, что самому преступить порог храма каждый раз становилось для него всё большей пыткой. Казалось, стены здания сжимаются, выталкивая его наружу — зато Таира могла прятаться от него там, сколько угодно. И эти прогулки по саду… ему было совершенно неинтересно, чем на самом деле живёт и занимается молодая королева. Настолько, что он даже не особо разгневался, когда узнал, что эта стерва, леди Марион, оказалась хитрее его шпионов, раз за разом срывая их наблюдения, помогая своей подопечной уйти от вездесущих глаз и ушей.

Скорей бы всё это кончилось. У него есть дела поважнее этих проклятых традиций. Сейчас он отдаст свой последний супружеский долг на глазах у пары десятков самых приближенных придворных — и прощай навсегда, аверонская принцесса! К слову, на днях приезжает императрица Северина — но ей прекрасно покажут путь к месту захоронения дочери и без него. Старуха не заслужила и капли его внимания. Пожалуй, не заслужила и гостеприимства — и при мысли о возможностях публичного унижения стареющей императрицы на губах короля вновь заиграла кривая ухмылка. Северина выкатится из его дворца кубарем — вместе с этими бесполезными отбросами, камеристками его покойной жёнушки. Леди Марион, по слухам, исчезла ещё вчерашним утром — что ж, в таком случае, осталась лишь герцогиня Гелена. Кстати, о последней… надменная аверонка ещё не растеряла своей привлекательности, несмотря на зрелый возраст. Пожалуй, стоит воспользоваться таким уникальным случаем. Ещё раз отыграться на очередной аверонской шлюхе…

Карета остановилась, и Андоим без удовольствия выглянул в окошко. Охрана выстроилась вдоль главных ворот, десять лучших воинов, личная охрана монарха. Сопровождавшие процессию стражники, небольшой отряд из шести воинов, выстроились у дороги, оцепив карету кольцом, и Андоим наконец вышел в открытую лакеем дверцу.

Придворные, прибывшие на каретах, остановились у ограды, выложенной серыми валунами, и почтительно склонились, позволяя королю в одиночестве почтить память захороненной в фамильном склепе молодой супруги. Андоим стрельнул взглядом в сторону одетых в чёрное, как вороньё, прихлебал: командующий Ликонт спокойно остановился у ограды вместе со всеми, даже облокотился о серые камни, разглядывая старое городское кладбище с таким вниманием, будто перед ним раскинулись, по меньшей мере, войска противника.

В самом центре, недалеко от входа, располагался фамильный королевский склеп — а вокруг и на целое поле позади него нестройными рядами располагались могильные плиты упокоившихся высокорожденных. Хоронили на старом кладбище и особо отметившихся простолюдинов, и при мысли об этом Андоим поморщился, ступая на каменную дорожку, ведущую к склепу. Теперь, когда он добился своего, отправив отца к прародителям, ему начало казаться, что королевская власть даёт не так много, как он ожидал. Врагов оказалось куда больше, чем друзей — и те, и другие не давали продыху, душили, наступали, выжидали и таились. Андоим стал хуже спать и чаще видеть кошмары, хотя никогда не страдал ничем подобным. Не раз и не два мерещились ему фигуры в чёрном в наглухо запертых окнах, слышался скрежет в камине, и чьи-то кошачьи, осторожные шаги. Король мог бы списать всё это на проснувшуюся в нём паранойю, если бы его последняя любовница не услышала того же. Должно быть, проклятый Ликонт всё же испытывал его, подсылая своих убийц к нему в постель — но недолго, недолго ублюдку радоваться. И у него есть слабые места…

Что-то лежало на ступенях перед слегка приоткрытыми дверьми склепа, и Андоим прищурился, силясь разглядеть предмет в зыбком, стелящемся по земле тумане. Иней покрыл каменную тропинку, могильные плиты и сухие, высохшие силуэты кладбищенских деревьев, влажной сеткой покрыл стальные латы выстроившихся вдоль тропы рыцарей — и крупными ледяными каплями застыл на ярко-красных лепестках лежавшей на ступенях розы…

Андоим замер, не доходя до открытых дверей склепа всего несколько шагов, ошарашено уставившись на нелепо яркий посреди поздней серой осени цветок. Длинный толстый стебель, сочный бутон, вызывающе распустившийся в столь неуместную для себя пору…

— Назим! — рявкнул он, разворачиваясь к начальнику охраны. — Проверьте склеп, живо!

Крупный, заросший густой рыжей бородой мужчина молча кивнул, знаком отправив двух рыцарей внутрь. Придворные зашевелились, переглядываясь пока что молча. Андоим не стал оборачиваться, прикипев взглядом к красной розе. Нет, в самом деле, чего он испугался? Цветка? Смешно… даже если этот поклонник его покойной жёнушки и объявился к ней на могилу, то кто он такой, чтобы его боялся сам король? Здесь, на открытом пространстве, где прятаться было негде, на глазах у десятка придворных, охраны…

И Ликонта.

Андоим резко развернулся, встречаясь глазами с командующим. Проклятый герцог даже не пошевелился, без улыбки встречая его взгляд, и это его непробиваемое спокойствие, граничащее с равнодушием, острые, как глыбы льда, синие глаза посеяли настоящую панику в сердце монарха — Клеветник побери, хитрый ублюдок Ликонт знал, ради чего пришёл!..

Посланные на проверку рыцари задерживались. Назим нахмурился, кивнул ближайшему охраннику, и тот прошёл к тяжёлым дверям склепа, распахивая их с неприличным месту захоронения грохотом. Гулкий свист, раздавшийся тотчас, как только нога рыцаря коснулась первой же внутренней плиты, окончился глухим влажным звуком — и вскрикнувший охранник, поскользнувшись на последней ступени, рухнул под ноги заслонившему короля Назиму. Начальник охраны пригляделся: переносица рыцаря, не защищённая открытым шлемом, оказалась разрубленной пополам и вдавленной внутрь застрявшим в черепе круглым металлическим шариком.

— Отступаем! — гаркнул Назим, разворачиваясь всем корпусом к замершим воинам…

…И разверзлась бездна.

Могильные плиты дрогнули и сдвинулись со своих мест, как по команде, выпуская на свет вначале иссиня-чёрные, в струпьях руки, а за ними — крепкие, покрытые землёй и чёрными язвами тела. Распахнулись двери склепа, выпуская наружу десятки жутких, обезображенных болезнью людей, взвыли десятками глоток показавшиеся из-за стен покойники, свистнули тетивы спущенных из-под могильных плит арбалетов — и вскрикнули подстреленные охранники, падая на землю.

— За-са-да-а-а!!! — дико заорал Назим.

За кладбищенской оградой раздались дикие крики — придворным открылся жуткий вид на вылазивших из-под земли покойников, появлявшихся из стелящегося по земле тумана тут и там, скаливших жёлтые и беззубые рты, тянущих синюшные руки к перепуганному королю. Андоим выхватил короткий меч — богато украшенная рукоять тускло блеснула в пасмурном свете осеннего солнца — и дико заозирался, оглядываясь на перегородивших единственный путь к спасительным воротам монстров.

— Ан-до-им… Ан-до-и-им…

Их оказалось много, около сотни мужчин и женщин, издававших утробные булькающие и рычащие гортанные звуки, кольцом окруживших каменную тропу с оттеснёнными к склепу королём и его телохранителями. Все они шипели, выплёвывая его имя, наступали, медленно сжимая кольцо, выкрикивали, выли, подбираясь всё ближе к побелевшему монарху.

— Ан-до-им! Андоим! Андоим!!!

Бросившиеся на подмогу стражники, охранявшие карету, резко остановились, глядя на захлопнувшиеся перед ними кладбищенские ворота, и с той же прытью поспешили назад, за надёжные борта королевской кареты, спасаясь от появившихся над каменной изгородью лучников. Стрелявшие казались настоящими исчадиями преисподней, порождениями геенны Клеветника — с ободранными лицами, сочившимися красными, синими и чёрными разводами вскрытых язв, с торчащими во все стороны полуистлевшими космами — и при их виде те из придворных, кто ещё наблюдал за жуткой сценой из-за каменной кладки, прыснули во все стороны, припуская со всех ног к ожидавшим их каретам. Отступил даже Ликонт — вскочил на коня, приподнимаясь в стременах, чтобы лучше видеть то, что происходило за оградой.

Назим метнулся к обезумевшему королю, отмахивавшемуся мечом от медленно сжимавших кольцо прокажённых, стал спиной к спине, гаркнув на оставшихся в живых воинов. Их вместе с ним осталось трое — между тем наступавшие покойники казались на зависть живыми и невредимыми. Погибшие телохранители пали не в схватке, их подстрелили прятавшиеся под могильными плитами арбалетчики, — а оставшиеся едва ли продержатся долго, учитывая свирепый огонь в глазах псевдопочивших.

— Назад, назад! — зло крикнул Андоим, беспорядочно размахивая коротким клинком. — Назим, тупой выродок, уведи нас отсюда!

Телохранитель резко дёрнул короля за руку, заставив присесть — и пущенный чьей-то умелой рукой боевой топорик вонзился в грудь одного из рыцарей, тотчас рухнувшего навзнич. Назим крутанул двуручник над головой, заставляя подобравшихся слишком близко уродцев отшатнуться назад — и увидел, как на последних двух защитников монарха набрасываются подкравшиеся покойники. Точно химеры, облепили неповоротливых, в боевых доспехах рыцарей, и почти одинаковыми движениями, плавными, отточенными, вонзили выстрелившие из грязных рукавов кинжалы в открывшиеся из-под толстых кирас незащищённые шеи.

— Стража, стража! — крикнул Андоим, безуспешно пытаясь высмотреть оставшихся у кареты воинов за захлопнувшимися кладбищенскими воротами. — Уроды!!! Нет, нет!..

Король дико заозирался, с отвращением и страхом глядя на стиснувших кольцо людей. Вот оно, страшнейшее проявление лесной хвори — чёрные язвы, свисавшие струпья, гниющая кожа — вот они, те, кого он так избегал, вот она, воплощённая ужасная смерть…

Назим глянул налево, направо — много, слишком много! Даже если он изрубит ближайшие ряды, за ними стояли свежие покойники, та самая масса, которая заставит захлебнуться даже самого лучшего воина королевства…

— Андоим!

Король затравленно оглянулся. Вышедший из склепа невысокий человек в сером плаще стоял на самой верхней ступени, так, чтобы монарх мог его видеть из-за спин прокажённых. Медленно он присел, подбирая лежавшую у порога красную розу, поднёс к лицу, полускрытому наброшенным капюшоном, и так же медленно выпрямился.

— Когда весь город накрыло дыханием смерти, — заговорил человек глухо и негромко, но из-за мигом умолкнувших покойников и упавшей среди почивших могильной тишины его слова эхом разнеслись по кладбищу, так, что к ним прислушались и слушатели по ту сторону ограды, — ты спрятался в стенах своего дворца. Ты бросил свой народ на растерзание болезни. Ты отворачивался от матерей и их детей, страдавших на улицах города, отказывался принимать посетителей, добивал страждующих и умерщвлял тех, кому ещё можно было помочь. Ты хотел остаться здоровым.

— Ты кто такой? — хрипло выдохнул Андоим, тиская рукоять бесполезного меча.

— Так хотел, — продолжал человек, — что не пришёл даже к смертному одру своей супруги, — голос говорившего впервые дрогнул, прорываясь грохочущими нотками слепой ярости. — Ты хотел остаться здоровым среди больных, белым среди чёрных. Возрадуйся, о король Валлии! Лесная хворь тебя не тронет. Больше никогда. До самой смерти ты останешься совершенно здоров…

И, точно по команде, прокажённые набросились на короля и его телохранителя, выбивая оружие, скручивая руки за спиной. Короткими ударами под колени заставили рухнуть на мёрзлую землю, вздёрнули головы, вынуждая смотреть на показавшегося из-за расступившейся толпы главаря.

— Назим, — вдруг обратился человек к телохранителю, — ведь это большой позор — не защитить своего короля? Такой позор можно смыть только кровью…

Рыжебородый дёрнулся, но промолчал. По глазам телохранителя не видно было ни страха, ни удивления — ничего из того, что буйными красками расцвело на лице бледного, как смерть, Андоима. Он всё знал и ко всему был готов.

— Но так говорит только ваш кодекс, — повысил голос человек. — Рыцарский кодекс чести жесток и непримирим… Мы же всегда готовы дать человеку второй шанс. Мы принимаем тех, кого отвергает общество… Ты же знаешь, что последует вскоре. И ты не сможешь этому помешать. Стоит ли твоя кровь того, чтобы пролиться за смерть этого ничтожества, Назим?

Телохранитель мрачно посмотрел на говорившего.

— Я клялся защищать его до последней капли…

— В клятве ведь не уточнялось, чьей именно последней капли? — буднично поинтересовался главарь. — Нет? Вот и славно. Твоя совесть чиста, Назим. Ты защищал его до последней капли его крови…

Человек коротко кивнул, и шагнувший из толпы крупный мужчина с разрисованным, как и у прочих, лицом, сдёрнул шлем с рыжего рыцаря, одним коротким ударом приложив его по затылку. Назим повалился на землю, и бессознательного телохранителя тотчас оттащили прочь из центра круга, оставляя в нём лишь скрученного, тщетно дёргавшегося в крепких руках прокажённых Андоима.

— Кто ты? Кто ты?! — выкрикнул обезумевший от страха и понимания король.

Человек скинул капюшон, являя покрытое чёрными язвами смуглое лицо, и шагнул ближе, приподнимая розу в протянутой руке.

— Узнаёшь?

— Так это ты, — прохрипел Андоим, переводя взгляд с розы на неузнаваемое, покрытое чёрной слизью лицо незнакомца, — ты приходил к Таире! Я знал! Знал, что этой шл… а-а-а… х-х… ха…

Король попытался сказать что-то ещё, поперхнулся пошедшей горлом кровью, и немигающим, полным ужаса взглядом уставился на приближавшегося к нему главаря прокажённых. Феодор нагнулся, выдернул пущенный его рукой кинжал из груди монарха.

— Я хотел подарить тебе быструю смерть, — подрагивающим, срывающимся от лютой ненависти голосом проговорил он, — ради её памяти… Но я не могу. И я хочу, чтобы ты знал — все эти последние минуты своей жизни — чтобы ты знал, за что.

Рука Большого Питона нанесла ещё один быстрый удар выдернутым кинжалом — в живот. Андоим захрипел, булькнул кровью, уставившись на него безумным, медленно угасающим взглядом. Феодор сжал зубы, с силой проворачивая лезвие, чувствуя, как тело короля выгибается вслед за его рукой.

— Это тебе за Таиру, — одними губами проговорил Феодор, глядя в выкатившиеся, покрасневшие глаза короля.

Резко отпрянул, разжимая пальцы, и махнул рукой своим людям. Ряженые покойники набросились на умирающего монарха, и сочные, влажные, хлюпающие звуки, раздавшиеся тотчас, как заработали ножи и алебарды, доложили главарю о том, что люди Топора знают своё дело. Подступившая к нему со спины Флорика подхватила брата подмышки, оттаскивая назад, и растерявший последние силы Фео отвернулся от развернувшейся за его спиной бойни, позволяя сестре отвести себя к ожидавшему за склепом Ренольду.

— Бежим отсюда, — шепнула Флорика, помогая Феодору уйти с тропы. — Сюда идёт подкрепление, кто-то из стражи озаботился…

— Стой.

Фео на миг отвернулся, разжимая пальцы — и красная роза упала на ступени склепа, туда, откуда он подобрал её всего несколькими минутами ранее. Показавшийся из-за стены Ренольд подхватил Питона с другой стороны, помогая добраться до оставленных в глубине старого кладбища лошадей, и Флорика обернулась один только раз — чтобы увидеть, как их люди, следуя плану, отступают вслед за ними, бросаясь врассыпную, и на каменной тропе остаются лишь несколько из них — закончить жуткую казнь короля Андоима.

Спустя всего несколько минут на кладбище не останется никого из них — лишь тела убитых рыцарей и покромсанное на куски, порванное, растерзанное туловище валлийского монарха…

Командующий Нестор Ликонт был в числе первых из тех, кто ворвался за ограду, как только со стен исчезли ряженые покойниками и прокажёнными лучники. Это случилось одновременно с тем, как на главной дороге, ведущей от города, показался вызванный им же отряд подмоги — командующий был обязан обеспечить видимость защиты короля. Не дожидаясь, пока городская стража достигнет кладбища, Нестор перемахнул через забор, как только последний из лучников покинул свой пост. Ряженые бросились вглубь кладбища, и он только проводил их мимолётным взглядом, позволяя уйти. Одного взгляда на каменную тропу хватило, чтобы понять: Большой Питон и в самом деле устроил изрядное представление, как и обещал.

На тропе перед склепом остались лишь трупы телохранителей — и то, что Нестор с трудом опознал как Андоима. Люди Питона успели превратить тело монарха в сочащуюся кровью, с развороченными кишками бесформенную массу, отделив от туловища руки и ноги по частям, отрубив голову, испещрив грудь и живот кольями и ножами. Жуткая гримаса ужаса и боли, исказившая залитое кровью, неузнаваемое лицо Андоима, доказывала без лишних слов, что король был ещё жив, когда они принялись за него. Нестор навидался всякого, но подобная жестокость по отношению к монарху заставляла задуматься. Большой Питон оказался на самом деле страшным человеком, и обладал силой достаточной, чтобы диктовать свои правила в Галагате. И если устранить его пока что нельзя… с ним просто необходимо установить хорошие отношения.

Прибывшему подкреплению оставалось лишь подчиниться приказам командующего: придворных зевак, невольных свидетелей убийства монарха, выпроводить немедленно и, если придётся, силой, тела убрать, останки короля перенести в храмовую отпевальню, кладбище проверить и зачистить. Выследить убийц не представлялось возможным, но Нестор пустил несколько человек по их следам. Богато украшенный королевский меч Ликонт забрал с собой: это то единственное, что останется в память об Андоиме.

Командующий послал рыцарские отряды за членами Высшего Суда и священством — их присутствие во дворце теперь было просто необходимо. Они остались без короля — ситуация в высшей степени опасная. И чем скорее они коронуют Ореста, тем лучше: никто из соседей, и в первую очередь Аверон, не должен прельститься их пустым троном.

Уже приехав во дворец и спешно шагая по длинным коридорам к покоям младшего принца, Нестор Ликонт отстранённо думал о том, что дело оказалось сделано и без помощи императора Таира, на которого он когда-то рассчитывал. Как говорится, если хочешь что-то сделать, сделай это сам. Вот только имя Большого Питона никак не вписывалось в его план. Тогда, по возвращении в Галагат, посылая письмо с заказом главарю ночного мира, он спешил, зная наверняка, что его шансы невелики. Теперь же… оказаться в зависимости у такого человека… и самое главное — если у Питона были свои счёты с Андоимом, что помешает ему разыграть ещё одно представление, но уже для принца Ореста?

— Нестор? — удивился Орест, когда командующий шагнул в покои, и лакей с поклоном прикрыл за ним двери. — Что-то случилось?

Ликонт рассматривал младшего принца, пытаясь подавить в себе чувство вины и жалости. Он никогда не посвящал Ореста в свои планы, опасаясь за целостность их дружбы — Орест не одобрил бы его планы касательно Андоима. Какими бы ни были отношения между братьями, Орест и мысли не допускал, что решать проблему с наследником придётся столь кардинально. Младшего принца не готовили к тому, что его ждёт. Всё шло по плану — по его плану — до этого самого дня. Нестор не отводил Оресту роли большей, чем пешка в его руках — до определённого момента, когда их дружба оказалась крепче, чем он того сам хотел, и когда менять что-либо было уже поздно.

— Орест, — заговорил Нестор, внимательно глядя в непонимающие глаза принца, — твой брат мёртв. Я сожалею.

Принц просто опустился там, где стоял. Замотал головой, глядя на Ликонта со смесью надежды и ужаса.

— Андоим? Мёртв? Как?..

— Убит галагатской бандой, — не моргнув глазом, выдал полуправду Нестор. — Засада на кладбище. Я был там и всё видел.

Орест подскочил и тотчас вновь опустился обратно — на низкую табуретку, используемую обычно как подставку для ног.

— И… что теперь? — севшим голосом поинтересовался побелевший принц.

— Теперь, — выдохнул Нестор, присаживаясь на корточки перед ним, — тебе придётся занять его место. Иначе Аверон решит, что самое время нанести по Валлии ещё один удар, от которого она, безвластная, поддавшаяся смуте, уже не поднимется.

Орест смотрел на него широко распахнутыми, доверчивыми глазами, и Нестору в который раз за последние дни стало стыдно. Сколько так может продолжаться? Он использует Ореста, дурно обходится с Янушем, игнорирует Наалу — неужели всё это стоит того? И с подступившей к горлу тошнотой герцог понял — стоит. И он уже просто не может остановиться и бросить всё как есть.

— Через несколько часов состоится срочная церемония, — негромко продолжал Ликонт, — ты станешь королём. В положеный день состоятся похороны короля Андоима — как раз тогда, когда мы ожидаем прибытия Северины. Орест, мне правда жаль, но тебе придётся пройти через всё это. Я буду рядом, я помогу. Но без тебя мы не справимся…

Принц опустил голову, запуская пальцы в светло-русые вихры, выдохнул, прикрывая глаза. С запоздалым удивлением Нестор понял, что видит сейчас перед собой, возможно, единственного человека, кто будет хоть немного скорбеть по убитому монарху. Андоим всё же приходился ему братом. Пусть для покойника это было пустым звуком, но это что-то значило для Ореста.

Нестор протянул руку, положив её на плечо сникшего принца, и коротко сжал в сочувствующем жесте. Орест вскинул на него ореховые глаза, потрясённый внезапной догадкой.

— Это ты его?.. Ты, Нестор?!

Ликонт медленно покачал головой.

— Нет, — ровно солгал он.

…Когда-то он мечтал вырезать всю королевскую династию. Он выбрал тактику отсроченной мести. Трудился над этим день и ночь, с самого дня своего четырнадцатилетия, воплощая свой план шаг за шагом — стать одним из лучших воинов Валлии, блистать при дворе, выделиться среди прочих, стать героем войны, фаворитом Харитона, войти к нему в доверие, стать тайным советником — а потом нанести удар, к которому тот не будет готов. И вырезать его сыновей, вырезать его потомков так, как сам старый король поступил со всем родом Ликонтов — и занять наконец его место.

Своё законное место на королевском троне.

Харитон, должно быть, не подозревал, что юному Нестору Ликонту известно о том, кто настоящий убийца его родителей. В тот день королевская стража ворвалась в фамильный замок Ликонтов неожиданно: герцог Арий Ликонт оказался не готов к вторжению, и их с супругой зарезали буквально на пороге. Нестор успел заслонить собой четырёхлетнюю Наалу, когда в зал вошёл капитан стражи. Он усмехнулся и сказал своим воинам: «Велено оставить последнего из Ликонтов в живых. На счастье».

И началась новая жизнь. Он принял все заботы о землях, сестре и чести рода на себя. Он не позволил взять над собой верх никому из присылаемых Харитоном регентов, и сумел доказать, что в четырнадцать лет он может делать то, что другие не могли бы освоить за всю жизнь. Сколько лет он потратил на то, чтобы всё узнать… и сколько лет понадобилось ему, чтобы принять это!

Но самое странное заключалось в другом. Когда его план был уже наполовину выполнен, и он стал тайным советником самого короля, он вдруг понял, что с годами службы странным образом привязался к Харитону, и ненависть, та самая, которая толкала его на покорение новых и новых вершин, поутихла. Да и сам старый король, который, возможно, принял юного Нестора в своё близкое окружение только для того, чтобы иметь возможность ещё лучше следить за Ликонтом, но с годами убедился в его верности, бесспорном политическом таланте, уме и проницательности, также проникся почти отеческой привязанностью к потомку единственного в истории претендента на его трон.

Нестор старался не задумываться о том, как же так получилось, что ненависть к убийце родителей прошла так незаметно для него — но в конце концов продолжал свой план с одной лишь оглядкой — он уже не хотел смерти Харитона. Более того, не хотел гибели и его потомков, и в первую очередь младшего принца Ореста, с которым он сдружился против воли и здравого смысла — и которого попросту не мог воспринимать как врага. Это политика, и правых в ней нет. Отец, Арий Ликонт, тоже ведь не остался чист. Просто Харитон успел нанести удар первым…

…Орест сник, удовлетворившись его ответом, опасаясь копать глубже и доверившись последнему близкому ему человеку. Нестор перевёл взгляд за окно: уже смеркалось. Инаугурация короля Ореста пройдёт на рассвете, и у них впереди всего одна ночь, чтобы всё подготовить.

…Солнце светило сквозь полуприкрытые занавеси, в комнате пахло пряными травами и поздними цветами, что распускаются даже под вечными снегами северных пределов Валлии, толстое одеяло дарило блаженное тепло, и шевелиться совсем не хотелось. Она и не шевелилась минуту или две, пытаясь вспомнить последние на её памяти события, произошедшие с ней — но память предательски молчала. Повернув голову, Марион смогла рассмотреть всю комнату — светлую, уютную, обставленную богато, но без излишней роскоши. На столах и подоконнике чьей-то заботливой и явно женской рукой были расставлены вазоны со свежими цветами, воздух в комнате казался свежим и насыщенным ароматами поздней осени — помещение проветривали, и не раз. Двери оказались также светлыми, и отворились с негромким звуком как раз в тот момент, когда Марион перевела на них взгляд.

— Леди Марион, — обрадовалась Наала, проходя внутрь с подносом, — вы очнулись! Какая радость! Януш говорил, что угрозы для вашей жизни больше нет, но я боялась поверить… Как вы себя чувствуете?

И Марион вспомнила. Вспомнила, как их убогий лесной домик посетили герцогиня Наала с Янушем, и как доктор, присев рядом с ней на корточки, уговаривал её мягко, тихо, спрашивал её согласия, просил немедленного ответа… Голова, задурманенная жаром и лихорадкой, отказывалась принимать в себя его слова, и голос присевшей рядом с доктором молодой герцогини она даже не услышала, сколь сильно ни старалась. Помнится, она слабо кивнула на очередной настойчивый вопрос Януша — лишь бы её оставили в покое, и успела даже удивиться тому облегчению, которое промелькнуло на лицах обоих. А затем появились чужие лица и чужие слуги, собравшие их вещи и их в крытую повозку, захлопотала Юрта, принимаясь её одевать, и на пару с доктором камеристка помогла баронессе выбраться из дому. Следом на руках вынесли и Михо, её Михо, и кто-то помог выйти сэру Эйру — а потом вновь упала темнота.

Всё, что она помнила затем, оказалось непонятным и размытым: лица Януша, Наалы, Юрты, сны и кошмары, слившиеся воедино, и наконец — благословенный миг пробуждения.

— Хорошо, — слабо улыбнулась баронесса, усаживаясь на подушках. Удалось с некоторым трудом; комната мягко качнулась перед глазами, но Марион справилась с первой слабостью, на секунду прикрыв глаза. — Правда, очень хорошо. Где я?

— Вы в нашем имении, — охотно пустилась в пояснения Наала, отставив поднос на столик у кровати, — когда брат вернулся из лесу и рассказал о том, где вас нашёл, я просто не могла оставить всё, как есть. Мы с Янушем тотчас выдвинулись со слугами к вам, и я набралась дерзости пригласить вас с сыном в наше имение. И вы ответили согласием. Хвала Единому!

— Правда? — удивилась Марион. — Я не помню…

— Это неудивительно, — кивнула герцогиня, — вы были очень слабы. Но я так рада, так рада, что вы гостите у нас! Не беспокойтесь за сына: Михаэль пришёл в себя ещё вчера вечером, и, по словам Януша, прекрасно себя чувствует. Возможно, он даже разрешит баронету прийти проведать вас. Я обязательно спрошу его об этом!

Марион разглядывала девушку с непонятным чувством, чувствуя себя одновременно раздавленной и благодарной. Герцогиня приняла их всех в свой дом, больных лесной язвой, опасных, заразных, и, как видно, ухаживала за ней лично в отсутствие Юрты. Вот только принимать помощь от Наалы оказалось болезненно… мучительно. Они не были ровней. Отблагодарить её достойным образом Синяя баронесса не могла, и оттого чувствовала себя неуютно.

— Сэр Эйр также пришёл в себя, чувствует себя хорошо, — продолжала рассказ Наала, без лишних просьб восполняя пробел в памяти баронессы. — За ним ваша камеристка, Юрта, приглядывает. Но сэр рыцарь уже не нуждается в пристальной опеке, он очень сильный человек! Януш не отходил от всех вас ни днём, ни ночью, молился со всей своей благодатной силой… обещал поставить вас всех на ноги быстрее, чем брат вернётся в имение. И поставил! — с гордостью завершила рассказ Наала.

Марион с трудом сглотнула: в пересохшем горле совсем не осталось слюны. Януш… ну конечно же, Януш и его волшебное лекарство, побеждающее лесную хворь! Уже не говоря о его чудесных, исцеляющих молитвах, благословенном даровании Единого, которое ставило на ноги смертников. Это ему они обязаны своим спасением. И, конечно же, Наале, которая настояла на их приезде. Юрта и в самом деле не справилась бы в одиночку…

— Брат? — переспросила Синяя баронесса. — Герцог Ликонт покинул имение?

— Три дня назад, — вздохнула молодая герцогиня. — В тот самый день, когда вернулся от вас. С тех пор не появлялся дома, но у него есть веские на то причины. Уверена, он поспешит сюда, к вам, как только представится возможность. Он уже осведомлялся о вашем здоровье, и я написала ему, чтобы он не беспокоился: вы в надёжных руках. Правда, леди Марион, я очень рада, что вы у нас, — снова повторила Наала, с улыбкой глядя на баронессу.

— Даже… даже не знаю, как вас благодарить, — с трудом вытолкнула Марион, и тут же закашлялась: пересохшее горло отказывалось служить.

— Ни о какой благодарности не может идти и речи, — горячо и в то же время крайне убеждённо, будто речь шла о всем известном факте, сказала Наала. — Это вы обязали меня своим визитом! Я безумно рада, что в имении появилась наконец другая женщина, с которой можно поговорить и приятно провести время. С тех пор, как брат послал за мной, я осталась совсем одна. В монастыре всегда рядом были другие сёстры, с которыми можно было перекинуться словом, а здесь… впрочем, Нестор не знал, что на город упадёт эпидемия, — вздохнула молодая герцогиня, — как раз когда он захочет представить меня ко двору. Он-то рассчитывал, что я буду разъезжать по балам и принимать ухаживания от лучших высокорожденных рыцарей королевства, но увы, — Наала коротко улыбнулась. — Значит, на то воля Единого.

Марион улыбнулась в ответ. Наала, высокая, изначально крупного, подобно брату, телосложения, но более худая и оттого нескладная, обладала тем удивительным качеством, которое называют врождённым обаянием. Лицо её также не отличалось правильностью черт — обычное лицо в ореоле светло-русых волос, которое оживляли лишь умные глаза, синие и спокойные, с тем знакомым пронзительным взглядом, который она привыкла видеть совсем у другого человека.

— И всё же я очень вам благодарна, — тихо повторила баронесса. — Уверена, мы вас очень стеснили.

— Ничуть! — горячо заверила герцогиня, и от её слов, от искреннего тепла, исходившего от всего её облика, Марион внезапно стало хорошо и спокойно. — Говорю же, это я вам обязана. Знали бы вы, как одиноко мне здесь было! Вначале Нестор угодил в тюрьму, затем вся эта смута с его назначением, гибель короля Андоима…

— Гибель короля Андоима?! — поразилась Марион.

— Ох, ну да, вы же всё пропустили, — всплеснула руками Наала, присаживаясь на край кровати. — Да-да, галагатская банда во главе с самим Большим Питоном устроили засаду на городском кладбище, куда король пришёл почтить память почившей супруги… Нестор был там и всё видел. Он сказал, что Андоиму помочь было нельзя. Принца Ореста короновали на следующий же день — брат сумел уговорить Высший Суд обойти все церемониальные сроки, слишком уж опасно оставлять королевство без монарха… в условиях обострившихся отношений с Авероном, — запнувшись, добавила герцогиня. — Увы, это так, — подтвердила Наала, поднимая с подноса тарелку с бульоном и протягивая её ошарашенной известиями Марион. — Вот, прошу вас, ешьте, пока не остыло, а я буду говорить… Так вот, сегодня ожидаем прибытия императрицы Северины, которая прибыла на могилу дочери… и сегодня же состоятся похороны короля. Слухи ходят, императрица в ярости…

— Почему? — Марион едва заставила себя проглотить одну ложку бульона: похоже, пока она болела, мир окончательно сошёл с ума.

— Получается, что брак Андоима с Таирой оказался мало того, что бесплоден, так мы, валлийцы, ещё и не сумели сохранить жизнь молодой королевы, вверенной нам аверонской стороной. Более того, из-за переворота и убийства короля Аверон и вовсе потерял к нам всякое доверие — чего ещё ожидать от нас, варваров? Повторный брак между династиями был бы очень желателен, но у Северины больше нет дочерей, а ближайшие родственники короны не согласятся на подобное сомнительное дело… Валлия для Аверона отныне надолго страна бандитов и дикарей, — печально добавила Наала.

Марион покачала головой: похоже, рано обе стороны праздновали установившееся после битвы под Праттом перемирие. Новая угроза войны повисла в ароматном воздухе до того светлой и уютной комнаты, и Синяя баронесса мгновенно ощутила на себе всю тяжесть привычных рыцарских лат. Вот только чью сторону примет она в этот раз?..

— Вы ешьте, — мягко попросила Наала, — вам нужны силы, вы сильно исхудали. Но, несмотря на это, замечательно выглядите, — и герцогиня улыбнулась, склонив голову набок. — Нет, правда, леди Марион, я всегда завидовала счастливым обладателям чёрных волос! Вот к чему моему брату такие волосы, ресницы и лицо, когда я, его сестра, нуждалась бы в этом куда больше?

Несмотря на оглушающие новости, Марион не смогла не улыбнуться в ответ: Наала обладала тем врождённым тактом, который позволял менять темы разговора легко и непринуждённо, и поднимать тем самым настроение приунывшему собеседнику.

— Герцог — красивый мужчина, — осторожно заметила баронесса, — но, простите меня за дерзость, вы мне более симпатичны. Даже без чёрных волос.

Наала улыбнулась.

— Давайте о хорошем, — предложила герцогиня, — оставим политику на откуп скучным людям вроде моего брата. Нестор уже трое суток не вылазит из дворца, и уверена, молодой король Орест этому только рад… Эпидемия лесной хвори сходит на нет. Януш бывал в городе, и храмовые доктора говорят, что к ним практически не поступало новых больных. Хворь выкосила пол-города, — вздохнула герцогиня, — но, хвала Единому, уже оставила Галагат. Король Орест одним из первых приказов даже снял запрет на выезд и въезд, так что теперь столица вновь открыта.

— Вы сказали, Северина прибывает в город? — встрепенувшись, переспросила Марион. — Мне необходимо повидаться с ней…

— Вы ещё не можете покидать своих покоев, — покачала головой Наала. — Уверена, герцогиня Гелена обговорит с ней вопрос о вашем возвращении…

— Уверена, что этого не будет, — мрачно ответила Марион, отставляя тарелку с бульоном.

— В таком случае, можно написать письмо, — предложила герцогиня, — и я попрошу брата передать его императрице. Или, если желаете, завезу его лично.

— Это было бы замечательно, — с облегчением выдохнула баронесса.

Дверь отворилась, впуская в комнату Януша. Лекарь улыбнулся, встретившись с ней глазами.

— Всё, как ты и говорил, Януш, — обратилась к нему Наала, — баронессе гораздо лучше. Она хочет увидеть сына…

— Я бы не советовал, — лекарь прошёл к кровати, поставив свою кожаную сумку на столик, — ещё дня два. Михо практически здоров, но ещё слаб — не хотелось бы повторного заражения. Как только он полностью справится с хворью, она уже не будет ему угрожать, и тогда обнимайтесь на здоровье. А пока вы только на пути к выздоровлению, я не советовал бы рисковать здоровьем сына…

Промелькнувшее на лице баронессы выражение заставило Януша смягчить тон.

— Только если не очень долго, — вздохнув, разрешил лекарь.

— Я позову баронета, — Наала прошла к выходу, — и оставлю вас наедине с доктором.

Марион благодарно посмотрела на герцогиню, провожая её взглядом. За тридцать лет жизни у Синей баронессы так и не появилось близких подруг, и Наала стала первой женщиной, которой ей не страшно было довериться.

— Януш, — улыбнулась Марион, — ты не поверишь, как я рада тебя видеть!

— Поверю, — без улыбки ответил лекарь. — Я три дня ждал, пока ты придёшь в себя. Ты позволишь? Мне нужно тебя осмотреть.

Марион не успела удивиться. Он отогнул край одеяла, приспустил край рубашки, проверяя зарубцевавшиеся язвы — две на плече и три на спине. Баронессе повезло, они успели перехватить лесную хворь в самом начале, и она перенесла болезнь куда легче, чем Михаэль или сэр Эйр. Даже появившиеся язвы оказались мелкими, практически незаметными, и уже зарубцевавшимися — воительница справлялась с болячками на удивление быстро.

Януш осторожно развернул её к себе спиной, откинул волнистые пряди, проверяя наличие новых очагов заразы. Их не оказалось, но он помедлил ещё секунду, пытаясь перебороть в себе вспыхнувшее чувство — то же самое, что и в реннском лесу, во время их первой встречи… и ощущения, совершенно недостойные ни лекаря, ни высокорожденного.

— Януш? — Марион чуть провернула голову. — Всё хорошо?

Лекарь накинул её рубашку обратно на плечи, кивнул, хотя она не могла его видеть.

— Да. Ты быстро идёшь на поправку.

— Спасибо тебе, — Марион коротко пожала запястье лекаря, — если бы не ты…

Януш перехватил отпустившие его пальцы, порывисто поднёс к губам.

— Януш, — попросила Марион. — Пожалуйста…

Лекарь кивнул, отпуская её руку, взглянул на неё тем невыразимо искренним, полным эмоций взглядом, который она так хорошо помнила — и от которого чувствовала себя всё более виноватой.

— Я знаю. Прости.

В дверь постучали, и створка тихо щёлкнула, впуская в комнату герцогиню Наалу с Синим баронетом.

— Мама!

Михаэль подлетел к ней, запрыгивая на кровать и обхватывая шею Марион руками.

— Ма! Ты проснулась!

Марион прижала сына к себе, прикрывая глаза, стиснула в объятиях, осыпая поцелуями висок Михо, щеку, пепельные кудри. Наала улыбнулась, вышла из комнаты, и следом за ней поднялся Януш.

— Только недолго, — напомнил лекарь, подходя к двери.

Мельком глянул на счастливейшего из мужчин, который безраздельно владел сердцем Синей баронессы — и закрыл дверь.

Стареющая императрица брезгливо опустилась в предложенное кресло, кутаясь в тёплую шаль. Северине оказался не по нраву холодный климат Валлии с его ранними заморозками, унылым серым небом, грозящим разразиться не то дождём, не то снегом; впрочем, как и хмурые, неприветливые галагатцы, семьи которых пострадали после недавней вспышки страшной лесной хвори; и особенно не понравился фамильный королевский склеп, в котором похоронили её дочь Таиру. Ничего похожего на роскошь, позолоту и пышущие цветами и лентами саркофаги — лишь грубо обтёсанные камни, торжественная строгость и мрачные тона. Северина оказалась недовольна настолько, что первым же её порывом было провести обряд перезахоронения дочери, желание вывезти тело Таиры в солнечный Аверон, где юной почившей королеве будут возложены все полагающиеся ей почести. Командующий Ликонт, сопровождавший императрицу к фамильному склепу, протестовать не стал, лишь уточнил — негромко, невыразительно — готова ли императрица к тому, что вместе с телом дочери в Ренну приедет и одолевшая её лесная хворь.

Северина оказалась не готова. С отвращением отказываясь от собственной идеи, она разглядывала почтительно сопровождавшего её герцога, пытаясь определить, что на этот раз задумал бывший тайный советник. Северина не обманывалась на его счёт: то, что командующий не отходил от неё ни на шаг, выполняя этот долг вместо спешно возведённого на трон короля Ореста, должно было что-то значить.

Присматривалась к Ликонту она и сейчас, согласившись на позднюю аудиенцию и пытаясь узнать его намерения до того, как он изложит их ей на блюдце, с выгодной ему позиции. Личность Нестора Ликонта не оставалась для неё загадкой, равно как и его положение в королевстве в целом и при дворе в частности. Ликонт неотъемлемой тенью преследовал последние годы правления Харитона, раскинув свои сети ещё тогда, когда против него играл собственный юный возраст; стальной фигурой продолжал стоять на шахматной доске начатой им партии, когда к власти пришёл король Андоим, не задержавшийся на троне — Северина была уверена в этом — лишь из-за своих трений с герцогом; и воплощённым титаном стоял перед ней сейчас, посадив на трон выгодного ему принца Ореста. Больше всего он напоминал ей сейчас кукловода, выступившего наконец из-за кулис.

— Ваше величество, — начал Нестор, опираясь спиной о каминную кладку, — нам надо поговорить. И полагаю, вы сами понимаете необходимость этого разговора.

Северина вскинула голову, приподняла бровь, ожидая продолжения. Она хотела бы испытывать к валлийскому командующему неприязнь, но не могла. Ещё в Ренне Ликонт взял с ней правильный тон, и придерживался его сейчас, с поправкой на собственное значительно возросшее влияние.

— Вы прекрасно знаете, чем грозит гибель совместной королевской четы Аверону и Валлии. И вы знаете, что нам необходимо устранить возникшую угрозу — чем скорее, тем лучше.

— Ваши предложения? — перебила его Северина. — Говорите прямо, герцог! Я знаю вас достаточно, чтобы понимать: вы не начнёте разговор прежде, чем не будете держать за пазухой с десяток решений. Так что вы задумали?

Нестор коротко улыбнулся — одними губами.

— Повторный брак был бы желателен.

Северина фыркнула, плотнее укутываясь в тёплую шаль.

— Брак? Насколько я знаю, с обеих сторон остались лишь монархи мужского пола. Я ценю ваш юмор, герцог, но сомневаюсь, что его оценят мой сын, император Таир, и король Орест.

— Если брак между прямыми наследниками короны невозможен, — пожал плечами ничуть не обескураженный Ликонт, — нужно сделать всего один шаг в сторону. В сторону ближайших родственников, разумеется.

— Увы, у нас нет подходящих молодому королю Оресту высокорожденных особ, — пожала плечами Северина. — Единственной незамужней кузине императора Таира минуло уже сорок зим. И, увы, она выглядит на все свои годы, — и императрица недовольно поджала губы.

— Тогда рассмотрим обратный вариант.

Поскольку командующий не добавил ничего больше, Северина раздражённо продолжила за него:

— Насколько мне известно, у принца Ореста также лишь одна незамужняя кузина. И ей, насколько мне известно, также под сорок.

— Маркизе Доминике тридцать пять, — уточнил Нестор, поигрывая пальцами левой руки на плече правой.

— Пусть так, тридцать пять! И хотя, по слухам, маркиза — женщина красивая…

— Одна из первых красавиц галагатского двора, — подтвердил герцог.

— О её репутации также ходят красивые слухи, — с нескрываемым сарказмом в голосе продолжила Северина. — Была обручена три раза, и каждый раз помолвка срывалась по её вине! Кстати, ведь она была и вашей невестой, не так ли, Ликонт?

— Так решили наши родители. Мы были обручены с младенчества, но по обоюдному согласию расторгли помолвку, как только достигли возраста совершеннолетия, — спокойно выдержал горящий взгляд императрицы Нестор.

— О да! И причиной расторжения стало её увлечение одним из рыцарей не самого благородного происхождения, верно? Ох, бросьте ваше притворство, герцог! Первая красавица галагатского двора обладает, помимо красоты, ещё и склонностью к распутству! Ах, кстати, ведь она рыжая?

— У нас медный цвет волос считается красивым.

— А в Авероне это считается клеймом Клеветника! Ликонт, забудьте об этом! Я никогда не дам своё согласие на подобный брак!

— Как скажете, — кротко согласился Нестор. — Тогда…

— Что тогда?

— Есть ещё один вариант, — тяжело проронил герцог, отрываясь от стены.

Северина недоверчиво посмотрела на него, но подавила первый порыв раздражения, уловив изменения в голосе до того невозмутимого командующего.

— И кого на этот раз вы хотите сосватать моему сыну? Очередную великовозрастную…

— Ей двадцать три.

Северина осеклась, задумчиво окинула герцога взглядом.

— Целомудренна?

— Несомненно.

— Высокого происхождения?

— Безусловно.

— Кто же эта таинственная незнакомка, герцог? — теряя терпение, спросила Северина.

Нестор присел в соседнее с императрицей кресло, положил руки на подлокотники. На сердце его лежала невыразимая тяжесть, когда он проронил:

— Моя сестра Наала.

Северина отшатнулась, не пытаясь скрыть изумления, открыла и закрыла рот, глядя на Ликонта со смесью недоверия и беспокойства. Командующий продумал всё! Подобно гигантскому спруту, он охватывал своим влиянием всю Валлию — и в конце концов закинул ненасытное щупальце в Аверон. Посадить свою родную сестру на аверонский трон, рядом с императором Таиром! Северина всегда гордилась сыном, твёрдым, сильным, воспитанным её рукой, — но в политических играх с более опытным Ликонтом Таир мог и проиграть. Стоило ли устранение настоящей опасности подобного будущего риска?

— Что ж, — медленно проронила императрица, выпрямляясь в кресле, — очевидно, вы всё просчитали…

Нестор покачал головой.

— Нет, ваше величество. И я хочу обговорить этот момент сейчас, чтобы потом не возникало… неожиданных вопросов. Я люблю свою сестру. И не хочу, чтобы она была несчастна в навязанном ей браке.

— Тогда к чему…

— Я предлагаю брак фиктивный. Они обвенчаются в Авероне, согласно традиции, затем под благовидным предлогом разъедутся на какое-то время. Дальше покажет время. Сейчас главное — не допустить смуты в народе. Уверен, настроения среди аверонцев мало отличаются от валлийских.

— Но… тогда не будет общего наследника… — неуверенно протянула императрица. Ликонт учёл и её недоверие, и предложил план куда более разумный. Фиктивный брак всегда можно расторгнуть, если предать его фиктивность огласке. Главное — избежать войны…

— Первые пару лет наследника может не быть при любом браке. А за два года народ успокоится. Мы с императором Таиром, каждый со своей стороны, сделаем всё для этого необходимое.

Северина едва не вздрогнула, глядя в невозмутимое, спокойное лицо герцога. Он так и сказал — «мы с императором Таиром». Имя короля Ореста не упоминалось даже из приличия, а сам Ликонт и не пытался прикрыть свои хищнические планы относительно трона!

— Герцог, — твёрдым голосом начала императрица, — скажите мне правду. Когда нам ожидать смены власти в Валлии?

Нестор чуть наклонил голову, разглядывая стареющую, но всё ещё не растерявшую своей хватки императрицу. Светлые глаза-льдинки сверлили его, точно пытаясь проделать в нём с десяток дырок, и он едва заметно усмехнулся.

— Валлии не нужна смута, — сказал он. — А мне не нужен трон. Вы ошибаетесь, ваше величество. Мне куда удобнее стоять за ним.

— Оттуда лучше видно? — едко поинтересовалась Северина, подавив ехидную ухмылку.

— И удобней двигаться, — подтвердил Нестор.

Северина усмехнулась.

— Допустим. Ваш план мне нравится, герцог, но я не уверена, что скажет мой сын. Я дам вам знать тотчас, как только доберусь до Ренны.

— Время не ждёт, — учтиво, но с нажимом подтвердил командующий.

— У меня нет причин задерживаться в Валлии, — дёрнула плечом Северина. — Завтра же мы выдвинемся обратно. В связи с трауром по королю Андоиму я могу не задерживаться в Галагате более, чем это необходимо. Нам здесь не так уж и рады, и это, пожалуй, взаимно.

Нестор благоразумно пропустил последнюю колкость мимо ушей. Он не мог позволить себе завершить разговор в подобном ключе.

— У меня к вам просьба, ваше величество, — от этих слов Северина напряглась, как дикая кошка перед прыжком: неужто Ликонт хочет сделаться её должником? — Я вывожу свои войска с аверонских земель. Помнится, это земли Синих баронов? Так не могли бы вы оказать ответную любезность, отозвав аверонские войска из Валлии?

Императрица сникла на секунду, затем встрепенулась вновь.

— Что же послужило причиной столь неожиданному решению? Это было ваше собственное предложение, герцог!

— Это был определённый шаг в развитии отношений наших государств, ваше величество, — повысил голос Ликонт. — Демонстрация доверия друг другу спустя много лет войны. Этого мы добились, пора переходить на новый этап. Открытая торговля, совместный труд, мирные дела, которые связывают народы покрепче брачных уз монархов — вот то, чем мы должны обеспечить умы и сердца наших людей. Но если мы не поторопимся… войска вполне могут пригодиться. И лучше всего, если эти войска будут каждое на своей территории.

Северина передёрнула плечами, пряча руки в складках шали. Впервые в голосе Ликонта ей послышалась… угроза? Или только… показалось?..

— Я передам вашу просьбу нашему командующему, — сдержанно проговорила императрица. — У вас ко мне что-то ещё, герцог?

Нестор помедлил секунду, и эта его неуверенность не скрылась от цепких глаз Северины. Императрица сощурилась, пытаясь отыскать хоть одну брешь в броне валлийца.

— Ваше величество, у меня вопрос личный, в связи с вашим скорым отъездом. Леди Гелена отправляется в Аверон вместе с вами?

— Да, — изумлённо выговорила Северина. — Но какое вам до этого дело?

— А что же леди Марион? — точно не слыша её, негромко спросил Нестор. — Вы оставляете её в Валлии?

Императрица нервно дёрнула щекой, скомкала ткань шали.

— Вам-то какое до всего этого дело, Ликонт? — раздражённо повторила она. — Какой у вас интерес? Зачем вы вмешиваетесь? Они — аверонские подданные, и я поступлю с обеими так, как мне это угодно!

— Конечно, — легко согласился Нестор. — Я не пытаюсь оспорить вашу правоту, и поверьте, интересуюсь не из праздного любопытства. Леди Марион сейчас гостит у моей сестры: её, как и многих, подкосила лесная хворь. Она болела все эти дни, пропустила даже ваше прибытие в Галагат, и, конечно же, упустила возможность повидать вас. Я могу чем-то обнадёжить баронессу? Что касается вашего расположения к ней…

— Нет, — отрезала Северина. — Моё расположение к ней осталось прежним, если не хуже. Леди Марион оказалась жесточайшим разочарованием для меня. Я закрывала глаза на многое из того, кем она была, и как себя вела, и из уважения к покойному командующему Магнусу и былых заслуг простила бы ещё что-то — но увы! Леди Марион не оправдала надежд, возложенных на неё Синим бароном, не сумела достойно перенести вдовство, и уж точно не выполнила порученную ей миссию! Ей было доверено охранять самую дорогую жемчужину Аверона — и она не справилась! Она не уберегла жизнь моей горячо любимой дочери! Это худший позор для телохранителя и аверонской подданной! Теперь скажите, Ликонт — разве заслуживает она моего расположения?

— То есть, вы не желаете видеть её при дворе, — задумчиво констатировал командующий.

— Я не желаю, чтобы она появлялась в каком бы то ни было приличном обществе!

— А как же Синий баронет? Он законный наследник…

— Я не могу лишать мальчика причитающегося ему наследства, — ворчливо заговорила Северина, постепенно успокаиваясь. Гнев её, направленный на леди Марион, был вызван не столько смертью дочери, сколько поведением самой баронессы во время их расставания в Ренне. Марион дала ей понять столь недвусмысленно, что Северина допустила ошибку, послушав Ликонта, что императрица не смогла ей этого простить. Горечь от смерти Таиры лишь дополнила картину: теперь у Северины нашёлся благовидный предлог для ненависти к бывшей телохранительнице. — Михаэль вступит во владение имуществом по наступлению совершеннолетия. До тех пор все заботы касательно использования земель и прибыли с них лягут на имперского регента, которого я не замедлю выслать в замок Синих баронов.

— И вы думаете, леди Марион потерпит этого… регента в своём доме? — искренне поразился Нестор.

— Леди Марион может отправиться в монастырь, если ей не по душе воля императора, — повысила тон Северина. — А решение, несомненно, будет исходить от моего сына, Таира. Я не могу отказать баронессе в праве жить в замке Синего барона, в память о Магнусе и о её подвигах на полях сражений — увы, слишком многие склонны их переоценивать, особенно в народе! Но я даю ей это право с определёнными условиями — и если они ей не по нраву, она может отправляться куда её душа пожелает! О Синем баронете прекрасно позаботится и присланный мною регент.

Нестор опустил взгляд, пряча вспыхнувший в глазах огонь. Жадности императрицы не было предела! Когда почти год назад он предлагал ей разделить земли Синих баронов, он и не предполагал, с какой готовностью Северина ухватится за его предложение. Марион, запертая в замке и фактически не имеющая в нём никаких прав, попросту не сумеет выцарапать эти земли из-под бдительного имперского ока.

— У вас ко мне всё, герцог? — нетерпеливо спросила императрица, зябко передёргивая плечами: по вечерам в залах валлийского дворца становилось невыносимо холодно.

— Да, — растянул губы в обворожительной улыбке Ликонт. — У меня пока что всё.

Северина окинула взглядом поднявшегося с кресла герцога. Командующий почтительно склонился перед ней, и императрица снисходительно кивнула ему в ответ.

— Доброй ночи, ваше величество. Я был очень рад иметь наконец возможность поговорить с вами без свидетелей.

Тон, каким это было произнесено, должно быть, сражал наповал местных красавиц. Северина усмехнулась, помимо воли попадая под обаяние опасного валлийца.

— Доброй ночи, — сдержанно попрощалась она. — Я тоже рада, что нам удалось выяснить все неприятные вопросы.

Ликонт вышел, и Северина наконец расслабилась, откидывая голову на спинку. Почти тотчас выпрямилась вновь, бросая быстрый взгляд на запертые двери. Как он там сказал?..

У меня. Пока что. Всё.

Пока что…

Король Орест тщательно запер за собой двери, проворачивая защёлку несколько раз, и резко обернулся, поднимая свечу над головой. Огонь камина давал достаточно света, чтобы не дать его личным покоям погрузиться в кромешную тьму — но оставлял также и тёмные углы, в которых легко могла спрятаться тонкая девичья фигурка. Он с надеждой обвёл комнату взглядом…

В тот день, когда на него возложили такую тяжёлую и неудобную корону, он удалился в свои покои потрясённый и опустошённый, мечтая лишь об одном — забраться под одеяло с головой и не шевелиться до самого рассвета. Нестор, как и обещал, был рядом весь тот бесконечный и сумбурный день, но Орест оказался изнурён настолько, что даже поддержка старшего друга ему не помогала. Нестор не настаивал на своём обществе, сказал только, что это время нужно пережить, что выбора у них нет, и оставил его. А Орест вошёл в собственные покои, плотно закрыл дверь и медленно сполз вдоль створки. И тут же вскочил, потому что в сумраке спальни раздался тихий и вкрадчивый девичий голос:

— Трудный день, да?

— Кто здесь? — спросил Орест хрипло: в горле мгновенно пересохло. В памяти тотчас всплыли воспоминания о смерти брата, и о просьбе Нестора быть осторожнее. Личная охрана преследовала его повсюду, оставив в одиночестве лишь на пороге опочивальни, и, как оказалось, именно тут поджидала его…

— Не узнал, твоё величество? Флорика я, — и от дальней стены отделилась одетая в чёрное фигура.

Орест, торопясь, зажёг светильник, шагнул ближе к ожидавшей девушке.

— Как ты сюда попала? — спросил, разглядывая необычный наряд галагатской воровки. Флорика была одета в кожаную куртку и штаны, на ногах красовались кожаные, мягкие, с тончайшей подошвой сапоги. Должно быть, ступала в них воровка совсем бесшумно…

— Влезла по стене, — буднично сообщила она, склонив голову набок. Карие глаза полыхнули огнём, без стеснения рассматривая молодого короля. — Я чего пришла-то…

— Чего? — тотчас насторожился Орест.

— Спасибо сказать хотела. Помогал ты сильно, твоё величество. Без задней мысли помогал. Мы такое не забываем. Я такое не забываю, — тотчас поправилась Флорика. — Вот… — развела руками воровка, — говорю. Спасибо.

И, будто решившись на что-то, потянулась к его щеке, коснулась тёплой кожи… в тот самый миг, когда Орест повернул голову, губами встречая неожиданный поцелуй.

Он не знал, пришла ли в ту ночь Флорика лишь затем, чтобы просто отблагодарить, или же действительно была готова на то, что случилось потом… Но в этот бесконечный миг их первого поцелуя он вдруг понял, что влюблён — окончательно и бесповоротно. И влюблён с той самой первой встречи в особняке Большого Питона. И что если её губы, её живое тепло, её ускользающая близость окажутся ложью, то жизнь потеряет всякий смысл. Впервые он почувствовал себя так, как чувствует себя человек, давно потерявший память и вдруг неожиданно вспомнивший всё. Ищущий свой дом и наконец обретший его…

…Флорика ушла на рассвете. Именно тогда, когда блаженная расслабленность наконец взяла верх, отправив уставший разум в царство сна, и когда он наконец выпустил тонкое, горячее тело из кольца своих рук. Сквозь сон ему показалось, что одетая в чёрное фигура выскальзывает из окна, но проснуться окончательно так и не смог.

Он проснулся один, и долго думал, привиделась ли ему эта ночь или нет. На следующую ночь Флорика не пришла. Она не могла прийти днём, и всё же Орест высматривал её в каждом потаенном закоулке дворцовых коридоров, с утра и до самого заката не теряя надежды на их встречу. И если она не появится сегодня, значит, сознание попросту сыграло с ним злую шутку…

— Да здесь я, чего озираешься.

— Флорика!

Орест подлетел к скорчившейся в кресле девушке, подхватил, прижимая к себе.

— Удушишь, — предупредила Фло, уткнувшись носом в плечо короля. — Ох и жаркий ты, твоё величество!

Отстранилась, заглядывая в сиявшие ореховые глаза. Осторожно приподняла уголки губ: точно скорлупка треснула, выпуская наружу лучистые искорки искренней улыбки. Той самой, которой она улыбалась ещё до встречи с убитым ею Большим Питоном…

— Ждал меня, небось? — уже мягче спросила она. — Ответь, ждал?

— Очень, — вновь прижал её к себе Орест, — ты даже не представляешь, как! Как я скучал… выглядывал тебя… с ума сходил, думал — померещилось…

Флорика молча прижалась к плечу короля, прикрыла глаза, вдыхая вкусный, приятный запах его тела. После встречи с безумной Виверией ей просто хотелось убедиться, что с принцем… с королём… с Орестом всё в порядке. И никто не покушается на его жизнь. И уж тем более — она сама. Пророчица ошиблась! Пусть и не так представляла она их встречу, но не жалела ни капли — ни о тёплом поцелуе, ни о бережных ласках, ни о своей первой ночи любви. Она увидела в его глазах тот самый огонь, который со смертью Таиры погас в глазах её брата. А такой огонь лгать не умеет…

— Почему ты не пришла вчера? Я ждал…

— Думала, — выдохнула Фло, обхватывая руками талию короля. — Правильно ли. Ты — король, твоё величество… я — бандитка… Думала, да… не прийти не смогла…

— Что неправильного может быть в любви? — Орест обхватил ладонями её лицо, заглянул в блестящие глаза. — А я люблю тебя, Флорика! Слышишь? Веришь? Люблю…

Вместо ответа Фло высвободила руки, оплетая ими шею молодого короля, и притянула к себе. И ни к чему думы о будущем. Ни к чему знать Оресту, что её брат убил его брата. Вокруг не существовало ничего более, ничего, кроме их дыхания — одного на двоих — их крепко прижатых друг к другу тел, тихих и быстрых слов…

Она слышала и верила. Потому что, как ни пыталась она противиться новому чувству и отрицать его, оно пышным, буйным цветом расцвело там, где, как ей казалось, прежде царила лишь серая и бесплодная пустыня…

Нестор Ликонт остановился за углом поместья, прислонился к увитой плющом стене, наблюдая за представшей его взору картиной. Сэр Эйр и Михаэль, оба бледные и исхудавшие после болезни, отрабатывали тройку атакующих ударов, и оружие у них в руках, по принципу тренировок, проводимых леди Марион, было настоящим. Последняя наблюдала за боем, сидя на садовой скамейке, с лёгкой отстранённой улыбкой на губах. Наала сказала, что Януш разрешил ей выйти на свежий воздух, и что угрозы для жизни уже нет, и тем не менее лекарь, по словам сестры, старался ни на шаг не отходить от Синей баронессы. Для Нестора подобное поведение загадкой не оставалось, но сейчас Марион сидела одна, укутавшись в тёплую шаль, и чёрные волнистые пряди, полураспущенные, непокорные, падали ей на плечи. Тёмные глаза то беспокойно сужались, то перебегали от одного бойца к другому — Синяя баронесса участвовала в тренировке вместе с ними, пусть даже мысленно.

Нестор прекрасно понимал её. Тот период, когда он лишился руки, он также не мог взять в руки оружия. И этот мучительный процесс выздоровления, восстановления прежних сил изматывал похуже любого бездействия. Для воина, подобного ему или Марион, невозможно сидеть, сложа руки, и просто невыносима мысль о том, что эти руки могут забыть о том, как управляться с мечом.

Он помедлил ещё минуту, собираясь с духом. Разговор с Наалой сильно подкосил его, и грядущая беседа с Марион казалась неподъёмным грузом.

…Наала ни в чём не обвиняла его. Когда Нестор, как на духу, выложил ей собственный план касательно её фиктивного замужества с императором Таиром, сестра молчала довольно долго, и это её молчание убивало его куда больше упрёков или слёз.

— Я подлец, — тяжело сказал Нестор, — я это знаю. Одно твоё слово — и я всё переиграю.

— Ты мой брат, Нестор, — ответила тогда Наала. — А я — твоя сестра. Мы с тобой похожи больше, чем ты думаешь. Я всё понимаю, и считаю, что ты поступил правильно. Я знала, что ты отозвал меня из монастыря не напрасно. Признайся, Нестор, ведь ты всё решил ещё тогда?

Проницательность сестры поразила его; крыть было нечем, и ему стало стыдно — так стыдно, как не было ещё никогда в жизни. Похоже, это чувство вины, ощущение попрания взывающей к нему совести будет преследовать отныне каждый его тщательно продуманный шаг…

— Да, — через силу признался Ликонт. — Прости меня…

Наала грустно улыбнулась.

— Я никогда не ждала любви, — заговорила она. — Не верила, что дождусь романтической привязанности прекрасного рыцаря. С моей внешностью, с моим положением… Похоже, я была права, Нестор. Я не создана для личного счастья, так почему же не посвятить свою судьбу народу во благо наших государств? Мне не за что прощать тебя, Нестор. Я сделаю, что ты просишь.

И от этих слов Ликонту стало ещё хуже.

— То, что ты меня прощаешь, не делает мой поступок лучше, — глухо, глядя в пол, ответил он. — Это лишь возвышает твою добродетель над моим ничтожеством.

…Наала осталась в своей комнате после их разговора, и у него появилась возможность поговорить теперь уже с Марион наедине.

Он шагнул вперёд, отрываясь от стены, и взгляд Марион тотчас метнулся к нему. Она смотрела на него, не отрываясь, пока он шёл к ней, и это молчаливое ожидание подрывало всякую уверенность в том, что он собирался сделать.

— Нам нужно поговорить, — сказал он, когда их разделял всего один — последний — шаг.

Марион кивнула на место рядом с собой, чуть подвинулась, чтобы узкая скамейка смогла вместить двоих. Они не виделись ни разу за все эти дни. Ликонт не появлялся дома, и её это полностью устраивало. После всего, что произошло… она так и не могла определиться, как же ей следует относиться к нему. И, похоже, его терзали те же мысли.

— Северина не стала читать твоё письмо, — глядя, как носятся по расчищенному к зиме саду Синий баронет и его телохранитель, сказал Нестор. — Вернула нераспечатанным.

Марион молча кивнула: она была готова к подобному повороту событий. После смерти Таиры императрица имела полное право перечеркнуть все былые заслуги аверонской воительницы.

— Она собирается прислать в замок Синих баронов своего регента и лично следить за всем вашим имуществом, — продолжал Ликонт. — И запретить тебе появляться в обществе. Ты окажешься запертой в замке, который тебе не принадлежит, без какого-либо права распоряжаться тем, что в нём находится. К Михаэлю будет приставлен имперский наставник, и ты вряд ли сможешь повлиять на то, какую роль в будущем ему отвела Северина. Ты также не сможешь следить за тем, как используются земли Синих баронов, и куда идёт с них доход.

Марион закусила губу, кивнула через силу. Об этом ей было также известно: леди Гелена не преминула сообщить ей об этом в наспех начёрканном письме. Долгие месяцы совместной жизни в валлийском дворце сделали её лояльной к Синей баронессе настолько, чтобы сообщить ей о новостях первой, и тем самым смягчить предполагаемый удар, но не настолько, чтобы нотки злорадства не звучали между строк.

— У меня к тебе предложение, Марион, — на выдохе произнёс Нестор, отводя взгляд от упражнявшихся бойцов в саду. — Марион?

Она повернула голову, услышав вопрос в его голосе, впервые посмотрела в глаза. Лицо валлийского командующего оставалось абсолютно серьёзным, когда он произнёс:

— Выходи за меня замуж.

Несколько секунд ошарашенного молчания сопровождались лишь звоном мечей за их спинами, затем Марион неуверенно усмехнулась.

— Спятил, Ликонт?

Нестор покачал головой.

— Нет. Выслушай меня. Я предлагаю, — он вдохнул, успокаивая внезапно разбушевавшееся сердце, — брак фиктивный. Моя сестра Наала вскоре обручится с императором Таиром, и как только их сочетают законным браком, мы с тобой поженимся. Подумай, Марион! Ты станешь родственницей короны, войдёшь в семью императора. Получишь все положенные тебе льготы, сумеешь избавиться от имперских регентов, сможешь сама воспитывать сына и распоряжаться своим имуществом. Ты больше не будешь заточена в замке Синих баронов, сможешь появляться в обществе и вновь наберёшь то влияние, которого тебя лишили…

Марион выпростала руку из-под шали, касаясь лба разгорячённого герцога.

— Вроде здоров… Ты осознаёшь, что предлагаешь, Ликонт?

— Я - да, — жёстче, чем хотел, выговорил Нестор. — А ты понимаешь, насколько выгоден был бы для тебя этот брак?

Марион вспыхнула, убирая руку, но командующий перехватил её ладонь, сжал, опуская их сплетённые пальцы на скамейку, пряча их от мимолётных взглядов увлечённых боем аверонцев.

— Я отказываюсь это понимать, — отчеканила она, глядя ему в глаза. — Кем я буду в глазах общества, Ликонт? Вдова аверонского командующего выходит замуж за валлийского…

— Какого общества, Марион? — в свою очередь вспылил Нестор. — Того самого, которое толкает тебя на подобный выбор? Стоит ли это общество того, чтобы учитывать его мнение? Как они облагодарили тебя за верную службу? Попрятались, как страусы, в песок, как только ты попала в немилость к старой стерве Северине — и глаза этого общества тебя ещё беспокоят?!

— Ма-ам?

Подошедший к ним Михаэль улыбался несмело, но при этом со здоровым мальчишеским любопытством рассматривал хозяина поместья, которого видел впервые.

— Представишь нас? — серьёзно спросил Михо, не отрывая глаз от герцога.

Марион неслышно выдохнула, выдавила улыбку, пытаясь подавить шквал обрушившихся на неё эмоций.

— Конечно, родной. Герцог, позвольте представить вам моего сына, Синего баронета Михаэля. Михо, это его светлость командующий Нестор Ликонт.

— Рад, что тебе лучше, Михаэль, — улыбнулся Нестор.

— Я хотел поблагодарить вас, как только представится такая возможность, — решившись, быстро заговорил Михо. — Спасибо вам! Вы были так добры, что пригласили нас к себе…

— Михо, — тихо произнесла Марион, и Синий баронет умолк.

— Это вы оказали мне честь своим присутствием, — улыбнулся Нестор.

Михаэль просиял в ответ, и Марион подняла глаза, выискивая взглядом сэра Эйра. Тот подошёл тотчас, ожидая указаний.

— Достаточно на сегодня, — сказала ему баронесса. — Михо ещё слаб после болезни.

Эйр намёк понял, коснулся локтя баронета, и Михаэль без удовольствия попрощался, покидая сад вслед за телохранителем. Как только оба скрылись за углом поместья, Марион вновь развернулась к герцогу.

— Зачем это тебе, Ликонт? — спросила она, пытаясь рассмотреть хоть что-то в пылающих, как северное сияние, глазах. — Ответь: зачем?

Нестор вновь сжал её пальцы, не позволил вывернуться, притягивая к себе.

— А ты как думаешь? — тихо спросил он.

Она помотала головой, отгоняя столь очевидный ответ. Это не может быть правдой просто потому, что… не может!

— Ты — влиятельный, богатый человек… герцог всего северного предела Валлии, её главнокомандующий, будущий родственник аверонского императора… Ликонт, ты рискуешь нанести непоправимый вред своему положению и авторитету, женившись на… мне. Я — аверонская воительница, почти потерявшая обретённый в браке статус баронессы… как ты там сказал? Дочь фермера, подрабатывавшего разбоями и вооруженными грабежами… Это правда! И во мне, возможно, нет и капли благородной крови. И ты, без всякой задней мысли, готов на подобный брак? Я тебе не верю, Ликонт. Я тебе не верю!

Он не ответил. Схватив за оба конца шали, он дёрнул их на себя, подавшись вперёд — и впился в её губы поцелуем. И с ужасом Марион поняла, что её тело вновь откликается на этот жаркий, горячий призыв, точно именно такого подтверждения ожидало — того, которое без лишних слов доказывает искренность намерений. Ликонт был грубияном, нахалом и варваром, но, Клеветник его раздери, эти тёплые губы, горячее дыхание, даже царапнувшая кожу небритая щека — всё вызывало в ней позабытое ответное желание. За проведённые в Галагате месяцы она привыкла к нему настолько, что даже его запах стал казаться знакомым, почти родным — и одна мысль об этом сумела отрезвить её настолько, чтобы вырваться из кольца его рук.

Она вывернулась, оставляя шаль в руках Ликонта, отскочила от скамейки на несколько шагов.

— Никогда не делай так больше, — звенящим — не то от оскорбления, не то от гнева — голосом произнесла Марион. — Слышишь меня? Никогда!

— Ты мне всё ещё не веришь? — хрипло выговорил герцог. — Или… веришь?

Она закрыла и снова открыла глаза, сделала несколько быстрых вдохов-выдохов, не отрывая от него взгляда.

— Ненавижу браки по расчёту, Ликонт.

— Тогда считай это сделкой.

— Фиктивный брак?

— Да. Если пожелаешь, только фиктивный. Можем даже расторгнуть его, как только отпадёт в нём необходимость.

— И ты готов рискнуть своей репутацией?..

— Я Ликонт, — на губах командующего мелькнула и тотчас погасла мимолётная улыбка. — Я могу себе это позволить.

Она помедлила, глядя на него с такой невыразимой смесью чувств, что он не выдержал — поднялся, приблизился, раскрывая оставленную ею на скамейке шаль.

— Не говори мне «нет», Марион, — шепнул он, накидывая шаль ей на плечи. Поправил чёрные пряди дрожащей рукой, сжал плечи — чуть сильнее, чем хотел. Проклятая стальная рука — её, кстати, заслуга! — Скажи, что подумаешь. Обещай. Пообещай мне, Марион!

Она сглотнула, отстранилась от него, выискивая в синих глазах хоть каплю лжи…

За годы службы у Северины она научилась распознавать неискренность так, как, пожалуй, не мог даже сам Ликонт, могла распознать ложь по запаху, по тщательно скрываемым в глубине зрачков теням…

…И не нашла.

Медленно, как во сне, она кивнула, не отрывая от него глаз. Она должна была возненавидеть его за подобное предложение, более похожее на милостыню, чем на щедрый жест, — но не могла. Проклятая жизнь раз за разом кидала её обратно на дно, и, как говорила Юрта, она просто не могла позволить себе излишней гордыни. Да и, по правде, уже устала от бесконечной борьбы.

— Обещаю.

— Нестор, — мягко добавил Ликонт, отпуская её плечи.

Марион усмехнулась, отвернулась от него, делая первые шаги к дому. Обернулась уже у самой стены, смерила его насмешливым взглядом. Проклятый ублюдок Ликонт! Всё так же самонадеян, всё так же чертовски уверен в себе…

— Нестор.

И отвернулась, не заметив, как на губах валлийского командующего расплылась широкая, светлая, и совершенно незнакомая ей улыбка.

 

Часть 3. Фиктивные отношения.

Меч звякнул, встречаясь с кромкой топора — и Марион одним движением вывернула оружие из рук противника, следующим ударом рассекая кожаный доспех у него на груди. Тот шатнулся назад, едва ли не под ноги ринувшимся на подмогу товарищам — и Марион вынужденно отвлеклась, встречая трёх ухмылявшихся бандитов защитной стойкой. Двое пошли в атаку одновременно — и ей пришлось нырнуть под замах одного из них, подсекая его на ходу. Он ещё падал, когда Марион наотмашь рубанула подобравшегося слишком близко его напарника. Разбойник вскрикнул и начал медленно оседать на землю: удар пришёлся по незащищённой шее. Начавшегося подниматься бандита встретила точным пинком кованым сапогом по зубам — и тот зарычал, откинувшись назад — и вонзила остриё ему в грудь.

— Мама, сзади!

Марион обернулась на окрик сына, тотчас перекатилась назад, уходя от удара и оставляя меч торчать в груди убитого бандита. Главарь с разрубленной на груди кожанкой ухмыльнулся, поигрывая двуручником, и ринулся на неё.

У неё оставалось пара секунд, и она выхватила кинжал, широким замахом посылая его во врага. Свистнула стрела у уха — и Марион пригнулась, оборачиваясь на последнего бандита, также решившего напасть на неё со спины. Тот уже лежал у её ног со стрелой в боку, корчась от боли, и она вновь обернулась на главаря. Она не промахнулась: кинжал попал бандиту в глаз.

Выпрямившись, Марион вернулась за своим мечом, выдернула из груди поверженного разбойника, и подошла к корчившемуся бандиту — единственному выжившему в их короткой схватке. Взглянула на него коротко и вопрошающе:

— Жить хочешь?

— Х-х-хо-о…

Синяя баронесса кивнула, отряхивая меч от крови и одним движением отправляя его в ножны. Подняла голову, встречаясь взглядом с бледным, как полотно, но всё ещё державшим лук с положенной на тетиву стрелой Михаэлем. Сын сидел верхом на коне чуть поодаль развернувшейся на улице деревушки бойни, и наблюдал за матерью сосредоточенно и напряжённо, стараясь не упустить важный момент. И не упустил.

— Молодец, — улыбнулась Марион, — ты молодец, Михо.

Сын кивнул, опуская лук, спрятал оружие за спиной, захватил поводья своего коня одной рукой, второй дёргая узду соседствующего скакуна, чтобы подвести его матери.

— Миледи! Ох, миледи, спасибо вам, — прослезился деревенский староста, выбегая из-за забора. Над частоколом тут же показались головы домодчадцев и соседей. — Ужо пару месяцев как донимали, спасу не было! С тех пор как энтот новый рехент вывел всех воинов с наших земель, жизни совсем не стало, ворьё и бандиты продыху не дают! Токмо на вас, миледи, одна надежда! Эх, был бы жив Синий барон, он бы такого безобразия не допустил… такое горе, миледи, такое горе!

— Тела уберите, — ровно сказала Марион, запрыгивая в седло. — Этого, который жив, свяжите да доставьте в город, пусть в тюрьме пользу приносит трудом посильным. Поехали, Михо.

Они покинули деревню, выезжая на дорогу. Староста, сам того не зная, проехался по её больной мозоли. Присланный Севериной регент полностью разорил то, что осталось от земель Синих баронов. Первым делом был выведен верный Магнусу, а значит, и самой Марион гарнизон воинов, следивший за местным порядком, и разбойники, ворьё и бандиты тотчас хлынули в три деревеньки, находившиеся под протекторатом Синих баронов. Регент сказал, что послал запрос на то, чтобы сюда прислали имперскую стражу — но прошло уже несколько месяцев, а земли по-прежнему оставались незащищёнными.

К Михаэлю также был приставлен наставник; пьяница и сумасброд, обучавший ранее детей в сиротском приюте и недавно поднявшийся по службе. Занятия их с баронетом оказались таковы, что Марион пришлось лично присутствовать на них, чтобы защищать Михо от вспышек гнева присланного «учителя».

Сэра Эйра новый хозяин замка прогнал в первый же день. Телохранитель пытался воспротивиться, но его быстро уговорили помощники регента, прибывшие вместе с ним. После этого разговора сэр Эйр ушёл с разбитым лицом и сломанной рукой — ушёл по просьбе самой Марион, не желавшей рисковать последним верным ей человеком.

Регент, плюгавый мужичонка средних лет со стремительно лысеющей и вечно грязной головой, на деле оказался цепче впившегося в кожу клеща. Он и его телохранители, шестеро воинов в пропитанных потом толстых доспехах, заняли добрую половину фамильного замка, оставив им с Михо едва ли четверть. Регент распоряжался всем: прибылью с земель, домоведением, даже перепиской. Он же зорко следил за тем, как работает кухня, и требовал, чтобы завтраки, обеды и ужины баронесса вместе с сыном проводили в общей зале, вместе с ним и его телохранителями, не отступавшими от него ни на шаг — в противном случае оба рисковали остаться без пищи. Марион было даже запрещено общаться со слугами, кроме горничной и камеристки, и каждый день приносил всё новые и новые унижения.

Регент, Кензил Добокс, был графского происхождения, но лишенный своего наследства и потому злой на тех, у кого оно имелось. Михаэля он задирал каждый раз, как только видел, пользуясь полной своей безнаказанностью, а Марион делал постоянные непристойные намёки, даже заявился однажды в её покои — и был тотчас спущен с лестницы. В качестве мести Кензил велел распродать часть личного имущества Синих баронов — вместе с фамильной коллекцией оружия и доспехов.

Каждую минуту Марион представляла, как расчленяет его на части, разрывает на куски — но убить всё же не решалась. Её посадят в тюрьму, а Михо определят в какой-нибудь приют — вот и всё. Поэтому, как бы ни было гадко хлебать чашу унижений, она делала из неё глоток за глотком каждый день.

Должно быть, Кензил чувствовал исходившие от неё волны ненависти, потому что телохранители сопровождали его даже в отхожее место, не оставляя ей шансов — и при этом шумели по ночам в коридорах, пьянствуя поблизости её покоев и выкрикивая похабные песни. В последнее время Марион опасалась даже выйти вечером из своих комнат, и не меньше переживала и за Михо — от пьяных дебоширов можно было ожидать чего угодно. Сын теперь ночевал вместе с ней, за плотно закрытыми дверьми, а днём они старались уехать до того, как их поймал бы в коридоре Кензил или кто-то из его телохранителей — и проводили сутки на открытом воздухе, стараясь не появляться в замке без нужды.

Кензил старался перехватывать все её письма — но были среди них и те, которые он перехватить не мог. Раз в месяц в замок Синих баронов приезжал гонец от Ликонта — и отказывался оставлять письмо на откуп регенту, ожидая порой по нескольку часов появления баронессы — и лишь тогда, передав скреплённый печатью лист ей в руки, удалялся.

Нестор писал всегда немного. Интересовался её делами, спрашивал о Михо, коротко рассказывал о последних новостях. В частности, это от него Марион узнала, что ей пишут Януш и Наала — но их письма стараниями Кензила ни разу не попадали ей в руки. Из писем Ликонта она узнала, что Наала не уехала после свадебной церемонии обратно в Валлию, предпочла остаться с супругом, несмотря на прежние договорённости. Нестор писал — и она почти видела усмешку в прищуренных синих глазах — что Северина осталась довольна невесткой, и что Наала сотворила невозможное — понравилась стареющей императрице. Марион была искренне рада слышать, что жизнь Наалы оказалась лучше той, которую познала Таира — но так же опечалена тем, что усилиями регента она лишена дружеской переписки с молодой, ещё не набравшей влияния при дворе императрицей.

На письма Ликонта она не отвечала. Боялась, что он прочтёт между строк то, с чем она пыталась бороться. Но вот последнее его письмо… даже не письмо, так, записка… тихий, вкрадчивый голос в сумраке опочивальни…

«Как ты там, Марион?..»

И ей невыносимо захотелось разрыдаться от такого простого вопроса. Знал ли Ликонт, как сильно она нуждалась хоть в чьей-то поддержке? Знал ли, как она боролась с искушением ответить ему? Марион надеялась, что нет.

— Там чья-то карета, — подал голос Михаэль, вглядываясь в открывшийся их взору внутренний дворик, — богатая такая… и отряд воинов… кто бы это мог быть, мама?

— Боюсь даже предположить, — вздохнула в ответ Синяя баронесса, тут же ободряюще улыбнувшись сыну.

Михо улыбнулся в ответ, и улыбка у него вышла отражением её собственной — такая же кислая и такая же безрадостная. Марион в очередной раз подумала, как же сильно он повзрослел за эти полгода. Точно прежний жизнерадостный Михо исчез, а вместо него появился хмурый, замкнутый Михаэль, научившийся стрелять из лука без предупреждения, каменеть лицом, и улыбаться сдержанно и понимающе — и только рядом с ней. Эти месяцы сблизили их так, как не могли сблизить все прошедшие годы…

— И Кензил там, — уныло заметил сын. — И его амбалы. Встречают, должно быть… А если это герцог Ликонт? — вдруг встрепенулся Михаэль. — Это может быть он, мама?

Марион вздрогнула. Михо знал про их переписку — Марион читала его письма лишь ночью, плотно затворившись в их общей спальне — и каждый раз радовался весточке из внешнего мира, как подарку. Всё вспоминал те дни, проведенные в загородном поместье Ликонтов у валлийской столицы…

— Нет, — сумела наконец рассмотреть прибывших Марион. — Твою ма… м… Михо, — выкрутилась баронесса, — приготовься, милый. Предстоит бурная встреча…

Сын серьёзно кивнул, выпрямляясь в седле, и так они и въехали во внутренний дворик замка — бок о бок, не роняя больше слов попусту.

— Ваша милость, баронесса! — расплылась в знакомой приторной улыбочке леди Августа, оборачиваясь на цокот копыт. — Я уж было переживала, что не застала вас на месте… кхм… быть может, вы желаете вначале… навести марафет? Я подожду, любезный граф Добокс согласился составить мне компанию…

Марион дёрнула щекой: она прекрасно знала, как выглядит. В пыли, в пропитанных потом, заляпанных чужой кровью латах, с обветренным лицом — и рядом Михо в простой одежде, с взлохмаченными ветром вихрами пепельных, спутанных волос.

— Говори, зачем приехала, — резко, не слезая с коня, отозвалась баронесса.

Кому нужны приличия, когда они оба — она и Михо — оказались втоптаны в грязь? Такое положение было хорошо лишь тем, что она могла говорить неприкрытую этикетом правду, и тем тоном, который считала нужным.

— Да-а, ваше сиятельство, вы не солгали, баронесса и впрямь одичала, — протянула Августа. — Теперь я вижу справедливость ваших требований.

— Увы, — прискорбно кивнул Кензил. — Сами видите…

— Вижу. Леди Марион, — обратилась к ней Нивелийская леди, отряхивая невидимую пыль со своего рукава, — я привезла решение её величества Северины лично, чтобы убедиться в истинности рапорта графа Добокса.

— Северина? Я думала, Авероном давно и успешно правит император Таир с молодой супругой, — перебила её Марион.

— О, ни к чему беспокоить его величество такими… мелкими вопросами, — ничуть не смутилась Августа. — Вы препятствуете надлежащему обучению вашего сына присланным наставником…

— Я не позволяю ему распускать руки на занятиях!

— …отказываетесь выполнять все требования имперского регента…

— Это какие же? Не открываю ему дверь своей опочивальни?

Среди окружавших Кензила телохранителей раздались смешки.

— …подаёте своему сыну плохой пример и в целом плохо на него влияете. Все эти простолюдинские замашки… скачки по деревням, кочевой образ жизни…

— Это вы вынудили нас скрываться! — выкрикнул Михаэль. — Мы лишь пытаемся защитить свои земли от разбойников! И всё это по его, — палец Синего баронета ткнулся в сторону регента, — вине!

Августа покачала головой.

— Увы, баронет. В силу возраста вы сами не понимаете, в какую пропасть вас ведёт ваша мать. У меня с собой документ, скреплённый печатью императрицы, в котором указывается, что Синий баронет Михаэль Аверонский призван обучаться в монастыре Единого до наступления совершеннолетия. Мне поручено лично проследить за этим, а отряд вверенных мне воинов обеспечит нам безопасность во время путешествия. Монастырь находится в Ириде, путь неблизок…

— Ещё бы неблизок! — вновь вспылила Марион. — Это на самом юге Аверона, где кругом только болота, жуткая жара и постоянные болезни!

— Касательно вас, баронесса, — елейным голосом продолжала Августа, — вам также рекомендовано отправиться в женский монастырь, только уже на севере Аверона…

— Вы хотите разлучить меня с моим сыном, — дрожащим от ярости голосом перебила Марион, — я вам не позволю!

— Баронесса, вы не в том положении, чтобы диктовать свои условия, — ввернул своё слово Кензил. — Разве что вы убедите леди Августу и меня, — граф сально ухмыльнулся, скользнув по ней липким взглядом, — попросить Северину об отстрочке…

— Я ни о чём не собираюсь вас просить! — грубо оборвала Добокса Марион. — Я уже сказала — я не позволю вам разлучить нас! Мой жених не позволит вам этого! Как только ему станет известно — а я не премину написать ему про этот вопиющий вандализм — вы, граф Добокс, лишитесь своего титула, а ты, Августа, захлебнёшься своей проклятой желчью!

Она уже не пыталась сдержать себя. Унизительное положение, в котором оказались они с Михаэлем, содрало с неё обёртку этикета и высокорожденного пафоса, равно как и искусство держать себя в руках. Простолюдинам живётся лучше, чем им! Так к чему притворство? Все знают, какого она происхождения! И ругаться согласно этому происхождению она, несмотря на усилия Магнуса, всё ещё не разучилась.

— Твоего жениха? — фыркнула Августа, также теряя часть самообладания. Марион она ненавидела настолько, что даже в положении победительницы продолжала взирать на неё снизу вверх — и не могла простить ей этого. — Да кто же позарится на такую невесту? Посмотри на себя в зеркало, Марион! Ты страшна, как лесная хворь! Одичала, высохла, постарела! Жених! Открой секрет, кто же он? Местный деревенский староста? Или ты замахнулась на самого богатого в округе фермера?

— Мой жених — герцог северного предела Валлии, командующий Нестор Ликонт, — отчеканила Марион. — Тебе говорит о чём-нибудь это имя?

Августа замерла с открытым ртом, глядя на воительницу широко распахнутыми глазами. Надо признать, после подобного заявления глаза всех присутствующих, даже выстроившихся вдоль кареты прибывших воинов, обратились к ней. Михо исключением не стал, изумлённо взглянув на мать.

— Говорит, — быстро справившись с собой, отвечала Нивелийская леди, — о том, что ты окончательно спятила! Герцог Ликонт! Может, всё-таки сразу король Орест? Ничего умнее придумать не смогла? Да светлый герцог втопчет тебя в грязь, как только узнает, как ты посмела осквернить его имя!

— Или тебя, — повысила голос Марион, — как только я передам ему твои слова!

Августа открыла было рот, и вновь закрыла его, подозрительно уставившись на баронессу. Марион казалась такой уверенной в своих словах, что решимость самой Августы поколебалась.

— Быть не может, — уже без прежнего запала проговорила Нивелийская леди, — ведь он писал мне! Мы состояли в нежнейшей переписке… правда, уже более полугода не получала я от него писем, но ведь… смена власти в Валлии… отсутствие времени…

— Не позорься, Августа! — насмешливо сказала Марион. — Он не писал тебе потому, что уже получил от тебя, что хотел. Ведь вы, помимо флирта, болтали в своей переписке и о последних дворцовых сплетнях? Точнее, это ты болтала. А он слушал. Так ведь? — Марион и понятия не имела, о чём общались в своей переписке Ликонт с Августой, но по вспыхнувшему лицу новой помощницы Северины поняла, что попала в точку. — Ну вот видишь! Да и зачем ему ты, когда вместе с принцессой Таирой в Галагат приехала я? А теперь простите нас, — Марион дёрнула поводья, кивнула сыну. — Мне нужно написать письмо моему возлюбленному. Узнать, как идёт подготовка к нашей свадьбе. Полагаю, теперь вопрос о ссылке моего сына в дальний монастырь отменяется? Равно как и моё «призвание» служить Единому. Сомневаюсь, что её величество императрица Наала одобрит подобное отношение к своей родственнице.

Марион тронула поводья, и они с Михаэлем проехали мимо ошарашенных Кензила с Августой. Последняя пришла в себя довольно быстро, успев задать ещё один вопрос в спину:

— Полагаю, баронесса, вы не против, чтобы я погостила у вас пару недель? Уж очень хочется дождаться ответа светлого герцога Ликонта!

— Ну что за вопрос, Августа? — лениво откликнулась Марион, не оборачиваясь. — Конечно, я против!

Нивелийская леди позеленела, но тотчас взяла себя в руки, посылая последнюю ядовитую ухмылку в спину Синей баронессы.

— К счастью, пока что в вашем замке распоряжается граф Добокс. И уж он-то точно не против, верно?

— Конечно-конечно, — поспешил заверить Кензил.

Марион не слушала их дальнейшего разговора. Скопление вражеских сил в фамильном замке Синих баронов оказалось таково, что достойный уход вполне мог считаться победой. Довольно с неё унижений! Кажется, за минувшие полгода она хлебнула их вдоволь. Уж если героиню недавней войны не ценят на земле, которой она посвятила свою жизнь и честь, которую защищала с мечом и щитом, войсками которой командовала — тогда и у неё нет перед этой землей обязательств. Пусть простит её Магнус, но она не могла себе позволить потерять последнее — их сына. И если для этого нужно обвенчаться с валлийцем — что ж, значит, у северного предела Валлии наконец-то появится хозяйка.

Флорика приоткрыла глаза, взирая на вошедшего в кабинет Бенедикта. Сутенёр вошёл без стука, как обычно, и быстро огляделся. Большого Питона в комнате не оказалось, но главарь должен был вот-вот вернуться: Феодор никогда не пропускал собрания. Топор внизу уже развлекал разговорами Карена, торговца смертью, Флорика, занявшая место скончавшейся от лесной хвори Вилоры, уже на месте — ждали только главаря с Ренольдом.

— О повестке дня уже известно? — спросил он.

— Да всё та же муть, — снова закрывая глаза, отозвалась Флорика, едва сдерживая при этом рвотный позыв. — Люлей братец раздаст, кому надо и сколько надо, и разойдёмся.

— Небось опять Топор наследил в королевском лесу? — хмыкнул Бенедикт.

— Да не знаю я, — раздражённо отрезала Фло, откидываясь в кресле брата. — Заткнись, а? Не видишь — тошно мне…

Король Орест приказом Большого Питона получил неприкосновенность, и определённую лояльность со стороны преступного мира. Подобное распоряжение ни для кого не осталось секретом: про отношения королевы галагатских воров и короля Валлии быстро пошли слухи. Но было кое-что ещё, что заметил пока лишь Бенедикт, и о чём не догадывалась даже сама Флорика.

— Тошно, м-м-м? — понятливо кивнул сутенёр, присаживаясь на край стола. — По утрам так и вовсе белого света не видишь? А ещё грудь болит небось… никак, больше стала, уж я-то вижу…

Флорика вспыхнула, открыла глаза, меряя сутенёра злым взглядом.

— Ну, болит, — неохотно признала она. — Ну, больше… Нешто так видно, что твои бесстыжие глаза тут же узрели?

— А у меня глаз намётанный, — хмыкнул Бенедикт, разглядывая разрумянившееся лицо девушки. — У моих девочек такое частенько случается…

— Что случается? — нахмурилась Фло, выпрямляясь в кресле.

Бенедикт ухмыльнулся, протянул руку, отводя отросшие каштановые пряди с лица девушки. В последнее время Флорика очень похорошела; изменились голос, походка, фигура, даже улыбка — и Бенедикт прекрасно знал причину всех изменений.

— Брюхатость, — ответил он и усмехнулся. — Ты носишь ребёнка, Ящерка.

Бенедикт не отказал себе в удовольствии понаблюдать, как сменяются эмоции на лице Флорики — от непонимания и мимолётных вспышек радости до откровенного шока. Она даже в кресле подскочила, вглядываясь в лицо нависшего над ней сутенёра.

— Да ты с ума сошёл! Как так? Как — ребёнка? Это… это же… да и живота у меня совсем нету! Бенедикт, дрянная твоя душа! Что ж ты говоришь-то такое?

— Правду говорю, — рассмеялся Бенедикт, поднимаясь со стола. — А живот отрастёт! И очень быстро. У тебя, небось, уже пару месяцев-то есть? Да вижу, что есть. Говорю же, глаз у меня намётанный. Значит, у его величества в скором времени появится наследник! Вот только, хе-хе, признает ли его Валлия? Хотя неважно… главное — чтобы его признал король Орест!

И, подмигнув онемевшей от подобного заявления Флорике, Бенедикт вышел за дверь.

Януш медленно ехал по дороге, ведущей из Галагата в соседний городок. От самых ворот он гнал коня галопом, невзирая на проливной дождь, разлетавшиеся от копыт брызги грязи и всхрапывавшего на резких поворотах скакуна. Ближе к придорожной таверне он придержал коня: ему требовалось время, чтобы прийти в себя, и, помимо прочего, он больше не доверял своим дрожащим рукам. Вспышка ярости сменилась гневом, гнев — злостью, злость в конце концов перешла на бессильное самокопание, благополучно вогнавшее его в жесточайшее отчаяние.

Марион написала письмо. Впервые за полгода написала письмо. Не ему — Нестору. Что было в письме, он мог только догадываться, но Нестор всё рассказал сам, не дожидаясь расспросов и косых взглядов. Перед отъездом он сделал ей предложение — деловое предложение, как тут же оговорился друг. И Марион приняла его — пускай спустя полгода, но приняла. И просила его приехать.

Януш сумел выслушать новость с каменным лицом, но Нестор вряд ли обманулся на его счёт: оба прекрасно знали о чувствах и планах друг друга. С момента отъезда Марион, и следом за ней — Наалы, командующий перебрался во дворец, перетащив за собой и Януша. Лекарь отвоевал право работать в оборудованной в загородном поместье лаборатории несколько раз в неделю, но остальное время был обязан проводить во дворце: стараниями Нестора он стал лекарем самого короля. Именно это повышение, то, что он обязался неотлучно находиться при Оресте, и дало Нестору законное основание оставить Януша в Галагате. Сам Нестор, бросив все дела, уехал на следующий же день по получении письма.

…Перед отъездом командующий зашёл к нему проститься, и то ли его радостное возбуждение от предвкушения скорой дороги, то ли попытка очередного дружеского жеста, то ли само присутствие сыграло на руку — но Януш сорвался.

— Ты никуда не спешишь, Нестор? — прервал его на полуслове лекарь. — Ну там, отдать последние распоряжения офицерам, проверить начальников охраны, прочесть очередную лекцию Оресту? Я просто подумал, вдруг ты теряешь со мной время? К отправлению всё готово? Ну так едь, не задерживайся! Уж если Марион решилась принять твоё щедрое предложение — значит, дела у неё совсем плохи. Езжай уже!

Нестор от такой тирады даже не сразу нашёлся, шатнулся назад, ошарашенно разглядывая друга.

— Януш, — как можно ровнее произнёс он. — Я понимаю, ты… расстроен…

— Расстроен! — лекарь сердито отмахнулся от друга. — Нестор, не лги мне! Ведь это не сделка! Сделка — это когда оба могут считаться квитами в результате. Ты же не получаешь от этого брака ничего, никакой выгоды, никакой пользы. Более того, рискуешь своей репутацией, а уж её-то ты ревностно охранял все эти годы! Признайся: ведь ты надеешься таким образом завоевать Марион? Обманом, хитростью, как угодно, лишь бы наконец получить её? Не можешь принять того, что она единственная, кто ускользнул от всесильного Ликонта? Кого не подкупило ни твоё положение, ни твоё имя, ни твоя власть, ни ты сам?

— Спокойнее, Януш, — потемнел лицом командующий. — Это уже слишком…

— Я был бы спокоен, если бы мог быть уверен в том, что Марион будет счастлива в этом… фиктивном… браке. Так скажи мне, Нестор… она будет?

Герцог не выдержал испытывающий, напряжённый взгляд лекаря, отвёл глаза.

— Я сделаю для этого всё возможное.

— Позволь тебе не поверить! — отрезал Януш, скрещивая руки на груди. — Все люди в твоём окружении имеют тенденцию быть несчастными. Ты посадил на трон Ореста, который этого не хотел, к этому не стремился, не готовился и чувствует себя там как пугало в шутовском колпаке. Ты продал Наалу, родную сестру, в обмен на необходимое перемирие с Авероном — и чем ты после этого лучше той же Северины, отдавшей дочь на растерзание Андоиму? Даже твоё предложение Марион пропитано эгоизмом — ты делаешь вид, что это выгодно ей, когда на самом деле это нужно в первую очередь тебе. Так скажи мне, Нестор — она будет счастлива?..

…Януш спешился, беря коня под уздцы, прошёл к стойлам у таверны, привязал его и постоял какое-то время рядом, слушая, как бьёт ливень по доскам тонкой крыши, и как его конь с аппетитом вгрызается в свежее сено. Януш был уже мокрым до нитки — одежду вполне можно выкручивать, с волос за шиворот стекала вода, капли текли по лицу, срывались с ресниц, попадали в рот. Путь от Галагата к этой таверне был неблизок, но это, пожалуй, единственное место в этой части Валлии, где его искать не будут, и где вряд ли кто-нибудь узнает.

Лекарь вошёл внутрь.

Пахнуло теплом и перегаром; несколько шумных компаний даже не обратили внимания на вошедшего одинокого путника. Непогода сблизила людей: в таверне отсиживались застрявшие со своими обозами торговцы и их телохранители, громилы откровенно разбойничьего вида и одинокие путники, гревшиеся у огромного камина с кружками горячего грога в руках. Хозяин, полный мужчина средних лет, и две его дочери исправно подливали вино и мёд уже порядком захмелевшим посетителям, открывая всё новые бочонки с пряным зельем.

Януш прошёл в дальний угол, уселся за кособокий столик, скидывая с себя мокрый плащ. Тепло таверны мгновенно расслабило уставшее от нервной встряски тело, и лекарь, подперев рукой щеку, облокотился на стол, разглядывая шумную толпу. Подпорхнувшая к нему девушка окинула незнакомца любопытным взглядом, стрельнула глазами, оценивая стройную фигуру, чистое лицо, потемневшие от влаги светлые волосы.

— У нас сегодня первая кружка за счёт заведения, — лукаво улыбнулась она. — Вот, господин! Лучшая медовуха в округе, даже в Галагате вам такой никто не нальёт!

Януш кивнул, принял кружку, осушив её едва ли не залпом. В груди тотчас стало жарко, в висках застучала кровь. Он ничего не ел с самого утра, а пить и вовсе не умел — на что он рассчитывал? Хотя… именно на это и рассчитывал…

— Ещё, красавица, — устало улыбнулся он, глядя сквозь девушку.

Та упорхнула, ловко избежав хлопка чуть пониже спины от развалившегося на соседней лавке громилы. Тот захохотал, погрозил ей пальцем, гаркнул на всю таверну:

— А ну-ка, скромница, спой нам! Да так, чтоб за душу взяло!

Раздавшиеся одобрительные крики подбодрили девушку. Вскочив на стол и схватив лютню, разрумянившаяся дочь харчевника начала песню — весёлую да бесшабашную. Голосок у неё оказался яркий, звонкий, как колокольчик, и Януш заслушался, даже не заметив, когда к нему подсели соседи, и кто первым вложил в его свободную ладонь полную кружку.

А потом всё смешалось — весёлые и пьяные лица, громкие голоса, звуки лютни и женские взвизгивания… В какой-то момент Януш понял, что сидит, полуразвалившись на лавке, положив голову на скрещенные на столе руки, одна из которых всё ещё сжимала полупустую кружку. С трудом приподняв звенящую, тяжёлую голову от столешницы, лекарь обнаружил, что обстановка в таверне за это время почти не изменилась. Кто-то ушёл, кто-то прибыл, — в целом таверна оставалась людной, несмотря на поздний ночной час. За соседними столиками всё так же шумели подвыпившие разбойники, всё так же развлекали их дочери хозяина, вино по-прежнему лилось рекой — лишь его стол опустел, точно весёлых соседей ветром сдуло. С трудом переведя взгляд на ближайший к себе колченогий табурет, Януш некоторое время вглядывался в незнакомую женщину, единственную его соседку. Та смотрела на него в упор, слегка склонив голову, точно ожидая, пока он прийдёт в себя. Встретив его взгляд, она улыбнулась.

— Ты кто? — с трудом спросил Януш, тотчас скривившись от боли: по голове точно свинцовым утюгом прошлись.

— Твоя судьба, суженый мой, — женщина склонилась ближе, облокотилась локтями о стол, подаваясь вперёд. Втянула ноздрями воздух, зажмурилась, как сытая кошка. — Я так долго ждала этого дня…

— Что? — не понял Януш. Каждое её слово доходило до него с трудом, как сквозь вату. Никогда раньше он не бывал пьян, и собственные приглушённые, неуправляемые чувства оказались в новинку.

— Твой запах… чистый, нетронутый… благословенный… девственная кровь…

— Какая кровь? У кого? — лекарь поморщился, потирая висок.

— Болит голова? — участливо поинтересовалась женщина. — Вот, выпей, милый мой.

Лекарь так и не понял, откуда на столе появилась дымящаяся чаша, но за последние несколько часов привык безропотно пить всё, что нальют — и хлебнул. И тотчас глухо вскрикнул от боли, зажмуриваясь, стискивая руками виски. Голову точно прошили насквозь, вырывая из памяти образы, мысли, чувства… собственную отчаянную злость, лицо аверонской воительницы, страсть, слепая страсть… быть рядом с ней… невзирая на положение, время, расстояние…

— Тише, тише, — чьи-то ладони легли ему на плечи, чьё-то горячее дыхание обожгло щеку, — сейчас пройдёт… милый мой… суженый… любовь моя… можешь открыть глаза.

Януш послушался, с трудом впуская в себя яркий свет, щуря слезящиеся глаза на склонившуюся над ним женщину. Лицо её показалось вначале старческим, но затем морщины разгладились, точно кто-то рукой провёл — а длинные седые волосы начали менять цвет, от желтоватого до зелёного, и наконец потемнели, завились, волнистыми чёрными прядями падая на плечи… Глаза, молодые, напряжённые, но выцвевшие, вдруг также набрали цвет, потемнели, чёрной сталью скользнули по его лицу.

— Я так долго ждала…

— Ма-Марион? — запнувшись, узнал лекарь.

Как завороженный, наблюдал он, как она прислонилась к нему, щека к щеке, обнимая за плечи — и тотчас ощутил, как её руки скользнули к нему под рубашку, поглаживая грудь, прижимая разгоравшееся диким огнём тело всё ближе к себе, всё теснее…

— Марион, — выдохнул лекарь, чувствуя, как все силы вдруг оставляют его, с каждым её движением, с каждым собственным вдохом. — Как… ты… как ты здесь… оказа… а-а…

— Ты мне нужен, — шепнул её голос, и жаркое дыхание накрыло его у самого уха, обожгло шею вместе с жадными, горячими губами. — Только ты один… и никто другой…

Она скользнула к нему на колени, не размыкая кольца рук, прижалась разгорячённой грудью, захватила губами ухо, гася последние искры его угасающего сознания. Этого не могло происходить, но происходило — возможно, только у него в сознании? Но она… Марион… такая живая, такая горячая…

— Мой… только мой… я так долго искала тебя… так долго… не хочу терять…

Это был сон, определённо, сон — но такой прекрасный… Марион здесь, рядом с ним, любимая, желанная, и наконец-то выбравшая его…

Очередной полупоцелуй-полуукус в шею окончательно сломил его. Обхватив руками тонкое, крепкое тело, Януш прижал её к себе, отвечая на жадный, требовательный поцелуй — ничего похожего на тот нечаянный глоток женской ласки в реннском лесу…

Ничего похожего…

— Идём, — вдруг встрепенулась она, медленно сползая с его колен. — Идём, любовь моя…

Уже ничего не желая понимать, он позволил ей увлечь себя, прижал к себе, чувствуя, как цепкая рука впилась в его талию, как вторая расстегнула ему на ходу рубашку, бесстыже лаская грудь, живот… Свет и звуки таверны вдруг померкли: они оказались снаружи. Короткий провал в памяти… и вот они вместе, на мягком ложе, сплелись воедино, только он и она… её крепкое, горячее тело… волосы…

Он провернул голову, выгибаясь навстречу её ласке, и широко распахнул глаза: они находились в центре круга с горящими факелами на высоких подставках, и пылали на них… пылали на них человеческие черепа.

— Мой… только мой… хочу тебя… мой красивый, мой светлый…

Януш повернул голову к ней, подчиняясь её требовательным движениям, ответил на поцелуй, ощущая, как нарастает волна поднимавшегося в нём экстаза.

— Мне нужен ты… то, что ты мне даёшь… наша с тобой кровь…

Лекарь вскрикнул: внезапно возникнувшее в её руке лезвие полоснуло его по лицу, и вспышка боли усилила наслаждение — и даже склонившаяся над ним женщина с окровавленными губами не сумела ослабить его. Она впилась в него поцелуем — и их кровь смешалась; жадно глотнула из рассечённой щеки, слизывая его кровь каплю за каплей.

— Твой сын обретёт могущество, равного которому нет и не будет в этом мире! В этот день полной луны… в тот день, когда сошедший на землю Единый разрушил царство тьмы… уничтожил в нём магию… развеял чёрные тени исчадий Клеветника… твой сын вернёт магию в мир! Да сбудется пророчество! От сильнейшего светлого родится сильнейший тёмный! Мой… мой сын! Мо-о-о-ой…

Лекарь стиснул Марион в объятиях, со стоном отдаваясь наслаждению, чувствуя, как она вжимается в него, оплетая ногами, не позволяя отстраниться, и на губах её расплывается жуткая усмешка — ничего похожего на мягкую, сдержанную улыбку настоящей Марион…

И Януш вдруг почувствовал, как кровь леденеет в его жилах. Потому что чёрные пряди посветлели, теряя цвет, распрямляясь, обретая зеленоватый оттенок седых волос, глаза поблекли, кожа стремительно теряла загар…

— Кто ты? — в ужасе выкрикнул лекарь, чувствуя, как сознание меркнет, поддаваясь ведьминскому дурману. — Кто ты?!

Ведьма улыбнулась снова — медленно и страшно. Коснулась обеими ладонями залитого кровью лица, сжимая его изнутри, не позволяя вырваться. Обвела большими пальцами скулы, губы, подбородок.

— Они называли меня безумной Виверией, — медленно проговорила она. Её пустые, выцвевшие глаза не отпускали, впились в центр зрачка, высасывая из него последние силы. — Они и понятия не имели, чего я ждала все эти годы… Мне так повезло, Януш, что в этот единственный миг своей слабости ты забыл о своих молитвах Единому… такой огромный светлый дар… обернётся тёмным… Надеюсь, мой сын унаследует хоть часть твоей красоты… мой суженый… А теперь спи… спи, мой Януш… спи…

Она дохнула на него, и зеленоватое облако дурманного сна поглотило и её изменившееся лицо, и предрассветное небо, и горевшие вместо факелов человеческие черепа…

— Не догонишь! — весело крикнул Михаэль, несколькими размашистыми движениями отрываясь от неё.

— Не догоню, — удивлённо признала Марион, наблюдая за сыном. — Михо! Не заплывай далеко!

Синий баронет звонко рассмеялся, нырнул, уходя под воду, и скоро вынырнул — уже рядом с ней. Со смехом дёрнул за руку, пытаясь утащить за собой под воду. Плавал Михаэль, как рыба: и когда только научился? Марион ахнула, на миг уходя под воду, тотчас вырвалась, мотнув головой назад — длинные пряди описали дугу в воздухе, разбрызгивая воду сверкающим полукругом.

— Воды хлебнула? — поинтересовался добрый сын, внимательно глядя на мать. — Плывём к берегу! Спорим, я быстрее?

Михаэль зарылся носом в воду, работая руками, как мельница лопастями — и значительно оторвался от неё, пытавшейся рассекать воду аккуратно, неслышно, раздвигая плотный поток под водной гладью.

Они вырвались из замка на единственное во владениях Синих баронов озеро — обширное, глубокое, поросшее вдоль берегов густым камышом и низким кустарником со свисавшими в воду кистями ветвей. Когда был жив Магнус, они выбирались сюда несколько раз — в перерывах между военными походами возвращаясь домой, к сыну — и Марион наблюдала за ними с берега, поминутно окликивая мужа, дабы не заводил ребёнка на глубину…

С того дня, когда Августа приехала в замок с указанием Северины разослать их по монастырям, прошло уже три недели. Шла четвёртая, и каждый день усиливал напряжение. Ликонт не ответил на письмо, и непривычная тишина оглушала. Ехидные ухмылки Августы, скользкие шутки Кензила и его зубоскалов, насмешливые взгляды приехавшей вместе с Нивелийской леди свиты — всё это Марион переносила с ледяным спокойствием, лишь наедине давая волю нараставшей в ней тревоге.

А вдруг он передумал? Ликонт всегда держал своё слово. Он был для неё кем угодно — убийцей её мужа, интриганом, валлийским варваром — но она никогда не сомневалась в том, что он был честен с ней. Странным образом она… доверяла ему? Так же, как доверяла Янушу и Наале. Удивительно — среди аверонцев у жены покойного командующего Магнуса не осталось друзей, в то время как с недавними врагами-валлийцами отношения сладывались куда как лучше…

— Ма-ам, — встревоженно позвал её Михаэль.

Сын уже доплыл до отмели, и теперь стоял по грудь в воде, напряжённо глядя на берег. Марион дошла до него, положила ладонь на плечо, оставаясь в воде по пояс.

— Подходите, ваши милости, — расплылся в ухмылке знакомый им воин — старший среди телохранителей Кензила. — А то мы умаялись за вещичками-то вашими приглядывать.

Марион предупреждающе сжала плечо Михо, призывая стоять на месте. Вместе с главарём их поджидали на берегу ещё четверо — выходит, Кензил остался в замке всего с одним телохранителем… Коней, на которых они сюда прибыли, воины стреножили, отправляя пастись, и по-хозяйски принялись встряхивать да осматривать оставленные ими на берегу вещи. Наручи и поножи Марион, равно как и кольчугу с мечом и щитом, они тотчас отволокли подальше в камыши, а штаны и рубашки принялись рассматривать с преувеличенным интересом, то и дело выдавая похабные шутки.

— Замерзнёте ведь, — продолжал уговаривать главный. — В мокрых-то рубашках… вона, уже к груди всё прилипло, холодно небось? Идите сюда, ваша милость, не бойтесь! И баронета с собой тащите, простудится ребёнок из-за вашей несговорчивости…

Михо ощутимо вздрогнул под её ладонью, но промолчал. Марион прислонила его спиной к себе, закрываясь от жадных взглядов скидывавших доспехи воинов — нательная рубашка, в которой она купалась, прилипла к телу, выразительно подчёркивая верхнюю часть туловища. Главарь поцокал языком, кивая двум своим воинам. Те тотчас направились в воду с явным намерением доставить их на берег силой.

— Плыви на тот берег, Михо, — быстрым шёпотом попросила Марион. — Я их задержу.

— Нет, — яростно помотал головой её повзрослевший сын. — Нет, я тебя не оставлю!

— Михо!

Они рванулись с места одновременно, но уйти не успели: догонявшие их мужчины оказались сильнее и быстрее, и не умаялись после долгого купания в озере. Михаэля схватили первым, вздёрнули вверх, вызывая болезненный крик — и тем самым задержали успевшую отплыть на глубину Марион, заставив обернуться. Догонявший её телохранитель церемониться не стал — схватил за волосы, зарыв лицом в воду, с ухмылкой наблюдая, как исчезают пузырьки на водной глади. И тотчас заорал, отпуская чёрные пряди и шарахаясь назад. Вода окрасилась красным, и спокойно сидевший на камне главарь даже подскочил, вглядываясь в спешившего на берег подчинённого.

— У-у-у, — выл тот, выскакивая из воды. Рука вцепилась в окровавленное бедро, лицо перекосилось от боли. — С-су-ука!

Первый телохранитель также выбрался на берег, швырнул брыкавшегося Михаэля под ноги двум приспешникам — и один из них тотчас ухватил юного баронета под локти, заломив обе руки назад.

— Не троньте его!

Марион вышла из воды последней, тряхнула волосами, сжимая в кулаке небольшой кинжал. Кожаный ремень, обхватывающий оголившееся бедро, доказал, что воительница не привыкла оставаться полностью безоружной — к несчастью для телохранителя.

— Не тронем, — осклабился главарь, подходя ближе. — Мы не любители юных мальчиков. А вот мамаша у него ещё очень даже ничего…

Тускло сверкнуло лезвие: раненый телохранитель приставил нож к горлу Михаэля, чуть надавил, вырывая сдавленный вскрик у баронета. На белой коже проступили первые капли крови.

— Не смей! — Марион метнулась к сыну, и её тут же перехватил главарь, дёрнул за локти, прижимая её спиной к себе.

— Брось кинжал! Ну, быстро! Или Люк перережет твоему выродку шею!

— Не посмеете, вы не посмеете… — кинжал она всё же бросила, посмотрев в злые глаза раненого ею Люка.

— Ещё как посмеем, твоя милость, — шепнул главарь ей в ухо. — Чик — и в воду! Ай, какая неприятность — Синий баронет утонул в своём же озере… Ну же, будь сговорчивее, — рука главаря принялась бесстыже мять облепленную мокрой тканью грудь, сопение над ухом стало громче и чаще, — будь нежнее с нами! Наиграемся да отпустим… а ежели взбрыкнёшь — Люк мигом свернёт щенку шею…

— Мама! — в ужасе крикнул Михо, тщетно дёрнувшись в руках воина. Люк, стоявший рядом, лишь плотнее лезвие к горлу прижал. — Мама! Нет, нет! Не трогайте её! Сволочи, грязные псы! Не трогайте её, не трогайте маму!

— А ну заткнулся! — Люк коротко размахнулся, двинул рукоятью ножа ему по лицу.

Михаэль хлюпнул пошедшей носом кровью, вскинул округлившиеся, полные страха глаза на мать.

— Закрой глаза, Михо! — успела крикнуть Марион. — Не смотри! Михо, сейчас!

Поваливший её на землю главарь заслонил от неё оставшихся в стороне двух телохранителей с сыном — но она успела увидеть, как сын беспрекословно послушался, зажмуриваясь, отказываясь видеть то, что происходило прямо перед ним.

Их было трое — главарь и двое свободных помощников. Один вывернул обе руки, заломил, заставляя выгнуться дугой, в то время как главный, рыча, вцепился в тонкую ткань, разорвав рубашку от горла до коленей, и навалился сверху, расстёгивая штаны. Третий намотал длинные пряди на кулак, задрав её голову кверху, и принялся свободной рукой расстёгивать пояс.

Она сдавленно вскрикнула, когда пряжка от ремня главаря царапнула кожу бедра, и когда грубые пальцы впились в ногу, пытаясь развести сжатые колени.

— Ну, давай же, — прошипел он, — будь умницей! Легла под холопов, так уж будь поласковей, или… сгодится и юный мальчик…

Марион широко распахнула глаза: сквозь тяжёлое сопение трёх мерзавцев она услышала тонкий полуписк-полувсхлип: Михо пытался сдержать рвущиеся наружу рыдания. К горлу подкатила тошнота, она дёрнула головой, пытаясь зацепиться взглядом хоть за что-то, чтобы не думать о предстоящем ужасе. Камыши невдалеке шевельнулись, и она отчаянно вгляделась в них: что угодно, лишь бы не потные рожи насильников! Вот только мелькнувшее в них знакомое лицо заставило её на миг забыть о том, где и в каком положении она находится.

— Августа! — крикнула Марион, всё ещё пытаясь удержать колени сведёнными. — Августа, гадина! Я видела тебя! Это ты всё подстроила!!! Зачем?!

— Стойте! — велела показавшаяся из-за камышов наблюдательница. — Я не задержу вас надолго, мальчики. Просто хочу, чтобы она знала, за что.

Нивелийская леди присела рядом с ней, скользнула взглядом по распластанному на земле голому телу, презрительно скривилась.

— И что Ликонт нашёл в тебе? Я знаю, я выяснила… ты сказала правду, — Августа выплюнула последнее слово с особым отвращением. — Увела у меня герцога… моего герцога, Марион! Шлюха, грязная шлюха! — Августа сплюнула ей в лицо, поднялась, делая шаг назад. — Я вот подумала… не побрезгует ли он тобой… после этого… Уверена, даже валлийцы брезгуют отхожим местом… помойкой, в которую превратится твоё тело! Продолжайте, мальчики! — хмыкнула она, отходя подальше. — Не буду вам мешать…

Марион всё же не выдержала, вскрикнула, когда главарь рывком раздвинул её колени, умащиваясь между ног, а державший её за волосы сдёрнул наконец с себя штаны, подбираясь ближе к лицу. Слёзы брызнули из глаз, когда она в один миг поняла, какое именно унижение ей предстоит пережить — и она зажмурилась, следуя своему же совету не смотреть.

Именно поэтому она и пропустила тот момент, когда свистнувшая в воздухе стрела с влажным звуком встретилась с плотью, и вскрикнувший главарь рухнул на неё всем весом, впечатывая в землю. Её руки и волосы резко отпустили, и в воздухе раздался новый свист и новые крики. Марион распахнула глаза, глядя через плечо прижавшего её к земле главаря, как бегут к оставленному невдалеке оружию державшие её телохранители — и как не добегают, получив каждый по две стрелы в грудь. Стреляли со стороны ведущей к озеру дороги — той, которую она никак не могла видеть.

С трудом спихнув с себя обмякшее тело главаря, Марион тотчас перекатилась на живот, пытаясь оставшимися на ней лохмотьями прикрыть наготу. Резко обернулась, бросая взгляд на державших сына мерзавцев.

— Оружие на землю! — гаркнул почти неузнаваемый от звеневшей в нём ярости голос. Марион не сдержалась, застонала: не такой видела она их встречу! Не сейчас, не в таком виде, не после этого унижения… — Отпустили его! Быстро, быстро!!!

— Э-э, нет, — неуверенно протянул Люк, выглядывая из-за плеча Михаэля. Телохранители держали баронета вдвоём, пытаясь каждый прикрыться его телом. — Вначале мы уйдём, а уж потом мальца выпустим. А то…

Коротко и гулко застонал воздух, пропуская пущенный чьей-то рукой топорик, влажно и гадко хлюпнул разрубленный череп. Оглянувшись на рухнувшего напарника, Люк побледнел и выпустил Михаэля — Синий баронет тотчас рванулся к Марион, обхватил руками за пояс.

Воительница проводила взглядом попытавшегося сбежать Люка, с разгону бросившегося в озеро — но второй топорик настиг его в спину, да так и остался торчать над водной гладью, застряв в расслабленном теле покачивавшегося на волнах покойника.

— Марион!

Она повернулась к тропе спиной, так, чтобы не видно было мокрой, порванной рубахи на груди, крепко прижала к себе дрожащего Михо, мокрого и бледного, как полотно, закусила губу, чтобы не дать вырваться ни единому звуку.

— Марион…

Она всё же нашла в себе силы поднять глаза. Нестор схватил левой рукой её за плечо, вгляделся в широко распахнутые, немигающие глаза, дрожащие губы, темные следы от чужих пальцев на побледневшей коже…

Опомнился, срывая с себя плащ, накинул на подрагивавшие плечи, скрывая её наготу. Михаэль оторвался от матери, взглянул на герцога — и тотчас вцепился в его пояс обеими руками, прижимаясь щекой к груди.

— Почему так долго? — выдохнул он. — Мы переживали… Эти… эти мерзавцы… это всё она, эта Августа подстроила! Да где же она? — Синий баронет заозирался, тщетно высматривая подлую наблюдательницу. — Сбежала…

— Я… я знаю, Михаэль… Но теперь всё хорошо… Всё будет хорошо, я обещаю, — глядя в глаза Марион, проговорил Нестор. Михо прижался к нему сильнее, и сердце герцога пропустило несколько ударов, когда он понял, как сильно в нём нуждались, и как долго ждали. — Прости, я опоздал… я просто… привёз с собой кое-кого, — Нестор заставил себя коротко улыбнуться мальчику, чуть отстранился, кивая на застывших у края дороги воинов.

Вместе с Ликонтом прибыли несколько рыцарей, тактично оставшихся в стороне, и Михо не сразу заметил среди них бывшего телохранителя.

— Сэр Эйр! — радостно вскрикнул баронет, бросаясь навстречу рыцарю. — Вы вернулись!

Бывший телохранитель припал на колено, раскрывая объятия, подхватил баронета, пытаясь подавить вздох облегчения: успели…

Марион проводила сына взглядом, и Нестор тотчас рывком притянул её к себе, обнял, запуская пальцы в мокрые, спутанные пряди.

— Почему?! — он едва не встряхнул её, всё ещё пытаясь унять в себе отголоски того бешенства, которое охватило его при виде её распластанного тела, и подонков, пытавшихся овладеть ею. — Почему ты не сказала мне раньше, Марион? Я… не знал… правда, не знал, как… насколько тебе здесь… плохо… — её тело дрогнуло в его объятиях, и Нестор прижал её к себе ещё крепче, чувствуя, как её пальцы впиваются в ткань его рубашки. — Марион, моя Марион… почему ты молчала? Гордая женщина… почему? Глупец, трижды глупец… нужно было сразу забрать тебя отсюда… а я всё ждал… хотел, чтобы ты решила сама… погряз в делах…

— Почему ты так долго? — глухо, не отрывая лица от его рубашки, спросила Марион.

— Послал гонца в Ренну, — осторожно поглаживая мокрые пряди, ответил Нестор. — Хотел дождаться письменного разрешения императора Таира на изъятие замка и земель Синих баронов из-под имперского протектората. Думал, прогонишь своего регента с треском… Но теперь… теперь я просто не дам ему уйти живым…

Марион помотала головой, не отрываясь от его груди: всё ещё не доверяла ни своему лицу, ни голосу.

— Мне не нужна его кровь. Просто… чтобы его здесь не было…

Нестор осторожно коснулся её щеки, и она наконец подняла на него глаза.

— Марион… — выдохнул он, проводя большим пальцем по её губам, вытирая скатившуюся к ним каплю солёной влаги. — Прости меня… прости, это всё… всё моя вина…

Губы её вновь дрогнули, по лицу пробежала судорога. Кулаки, сжимавшие ткань его рубашки, коротко ударили его в грудь. Она мотнула головой, пытаясь перебороть в себе дикое желание броситься к нему на шею, прижать к себе — и не отпускать. О Единый, она и не подозревала, как сильно нуждалась в нём! Эти полгода оказались худшими в её жизни, лишёнными дома, уважения, любви…

— Будь ты проклят, Ликонт…

— Нестор, — мягко поправил её командующий, накрывая левой ладонью прижатые к его груди кулаки.

— Будь ты проклят, Нестор, — послушно повторила воительница.

Он улыбнулся, и она нервно усмехнулась в ответ, позволяя ему медленно склониться ней, покрыть осторожными поцелуями её мокрые волосы, виски, лоб…

Марион пыталась совладать с собой и не могла. После жуткой близости чужих тел запах валлийского командующего оказался неожиданно родным и желанным, и она вдыхала его жадно, впитывая тепло большого тела каждой клеточкой своего. Получалось неожиданно хорошо — настолько, что что она даже нашла в себе силы улыбнуться, когда Ликонт попытался пригладить её волосы непослушной стальной рукой. Протез неловко задел её, стукнув по макушке, и воительница наконец отстранилась, запахивая плащ на груди.

— Добить решил? — всё ещё нетвердым голосом поинтересовалась она, потирая ушибленную голову.

Командующий не ответил на улыбку. Синие глаза изучали её так пристально, что Марион впервые задумалась о том, что же он на самом деле видит: растрёпанную, раздавленную, лишённую всяческого достоинства женщину. Августа была права — она дурно выглядела. За полгода, проведённых на собственных землях в качестве изгнанницы, она привыкла к седлу своего скакуна и единственной заботе — выжить и защитить своего ребёнка. О своей внешности она не думала, и уже забыла, когда Юрта приводила её в порядок в последний раз. Должно быть, ещё в Валлии…

— Я скучал, — тихо проговорил Нестор. — Я очень скучал по тебе.

Марион опустила голову, позволяя упавшим прядям скрыть мелькнувшее на её лице облегчение. Она всё ещё нравилась ему. Это хорошо, это важно. Это всегда преимущество… то единственное, что позволяло ей гасить волны его превосходства ещё тогда, во времена их соперничества в Ренне. О Единый, это же было почти два года назад…

— Мне… нужно одеться, — хрипло выговорила она, отворачиваясь.

Он позволил ей пройти к лежавшим у берега телам, равнодушно переступить через них, поднять скомканную одежду. Марион скрылась за камышами, и Нестор вернулся к ожидавшему их отряду воинов. Михаэль всё ещё засыпал сэра Эйра вопросами, но опомнился, когда холод от прилипнувшей к коже мокрой рубашки стал совсем уж невыносимым, — и Синий баронет последовал примеру матери.

— Тела закопайте, — негромко распорядился Нестор подошедшему к нему воину. — Коней доставьте в замок.

Воин кивнул и отошёл, отдавая распоряжения своим людям. Все они прибыли с ним из Валлии, его лучшие и самые преданные рыцари, проверенные войной, закалённые битвами. Они были с ним ещё тогда, когда он не получил своё генеральское звание, и когда Ликонт воспринимался скорее как придворный шут, чем грозный тайный советник…

— Эйр, позаботьтесь о Михаэле.

Телохранитель коротко кивнул, и тут же растянул губы в улыбке при виде выходившего из зарослей камыша баронета. Михо нацепил даже вооружение — колчан со стрелами и кожаный ремень, удерживающий длинный лук за спиной. Одиннадцатилетний наследник земель Синих баронов казался гораздо взрослее своих лет, выше, крупнее — но в душе оставался ребёнком, и искренне радовался встрече с бывшим наставником.

— Езжайте, мы с мамой вас догоним, — сказал Нестор Михаэлю.

Синий баронет постоял секунду, затем порывисто обнял его, и отбежал к ожидавшему его телохранителю. Вскочил в седло, обернул к нему бледное лицо. Держался Михо превосходно, унаследовав эту черту, очевидно, от матери — после всего случившегося на его глазах. И того, что могло бы случиться…

— Я рад, что вы здесь, — сказал Михаэль.

Нестор качнул головой.

— Я тоже. Сожалею, что вам пришлось так долго ждать.

Михо тронул поводья, и они с сэром Эйром тотчас отъехали, медленно, не спеша: Синий баронет продолжил забрасывать вопросами бывшего наставника. Нестор мельком глянул на работавших воинов, принявшихся оттаскивать тела подальше от воды, и обернулся, когда треснул раздвигаемый камыш.

— Как ты? — задал Нестор самый глупый, по его собственному мнению, вопрос.

Марион молча прошла мимо него, подошла к своему коню, тяжело взобралась в седло.

— Поехали домой, — не глядя на него, проговорила воительница — и тронула поводья.

Ликонт быстро догнал её, хотя наездник из него был так себе — левая рука могла управиться с конём, но пускать его рысью или галопом герцог побаивался: помнил собственное головокружительное падение во время королевской охоты в Галагате.

Марион ехала рядом, не пытаясь оторваться от него, и лицо её как никогда казалось ему одновременно красивым и уставшим. Он смотрел на неё, забывая про дорогу, смотрел, ощущая, как приливает к щекам кровь. В Галагате, представляя её ночами в своей комнате, он и думать не мог, что нужен ей так же сильно. Что она нуждается в его поддержке не меньше, чем он — в её присутствии. Клеветник его раздери, он и понятия не имел, что происходило с ней в его отсутствие! Сколько пришлось ей перенести, сколько сил она тратила, пытаясь просто выжить день за днём…

Дурак, слепой дурак!..

— Как вы встретились с сэром Эйром?

— Случайно, — отозвался он, прокашлявшись: в горле неожиданно пересохло. — На подъезде к замку. Он жил в придорожной таверне, не хотел уезжать от вас далеко. Знал, что его помощь ещё понадобится, и боялся за тебя и за Михо. Он и рассказал мне, что происходило в замке, пока его не выгнали. Вот, — Нестор извлёк из-за пазухи свиток, протянул его Марион. — Решение императора Таира о снятии твоих земель с имперского протектората. Тот уродец, которого я застал в твоём замке, сейчас, должно быть, уже пакует вещи, потому что я просветил его о цели своего приезда. Из него же я вытряс правду о том, где тебя искать, и тут же отправился на озеро.

— Он… не виноват, — не делая попыток забрать свиток у Ликонта, проговорила Марион. — Он не стал бы… он, конечно, приставал ко мне, как и его… как и эти… но он не пошёл бы на… такое. Это уже твоя… любовница… постаралась…

— Марион! — укоризненно сказал Нестор. — О чём ты? Я вёл переписку с этой стервой, это верно, но я и подумать не мог… Где она теперь?

Воительница равнодушно пожала плечами.

— Сбежала, как только увидела тебя. Должно быть, пакует вещи вместе с Кензилом.

Ликонт ругнулся — тихо, сквозь зубы, на редчайшем валлийском диалекте. Подлая гадина заплатит за то, что сделала! Она ведь прекрасно понимала, на что идёт… она знала, что делала! И он не собирался спускать ей это с рук. Нестор не делал поблажек ни старикам, ни женщинам, ни детям; всегда считал, что каждый обязан отвечать за свои поступки. А то, что сделала Августа… подло, гадко, грязно…

В мире существовали вещи, которых Нестор Ликонт не прощал, и этот поступок совершенно точно был такой вещью. Знала бы Августа, на что он способен…

О-о-о, она и представить себе не может, какой он, Нестор Ликонт, на самом деле! Каким он, собственно, всегда был — до встречи с Марион…

— Возьми, — вновь протянул свиток Нестор. — Здесь — свобода для твоих земель.

— Для земель Синего баронета Михаэля, — поправила его Марион, забирая скреплённый печатью пергамент. Посмотрела на герцога и усмехнулась. — Мои земли и мой дом теперь где-то на севере Валлии, не так ли?

Нестор улыбнулся, перехватил её руку, поднося к губам. Сжал тонкие, крепкие пальцы, удерживая их у щеки. Марион могла улыбаться — но он не обманывался; видел загнанный на самую глубину тёмных глаз страх, видел блестящий взгляд раненой волчицы — и столь же тщательно загонял свою ненависть на самую глубину души, подальше от глаз аверонской воительницы. Ей не нужно знать то, что он собирался сделать.

Августа сама, своими руками выпустила его зверя на свободу.

Он очнулся от холода. Первым, что он увидел, оказались те самые подставки с человеческими черепами, и Януш тут же вспомнил всё — собственную слабость, зелье, поднесённое ведьмой, облик Марион, зелёный дурман, жаркое, горячее тело, страстную и жуткую ночь, и слова — страшные, безумные, которые попросту не могли оказаться правдой…

Лекарь охнул, прижимая обе ладони к лицу, сгорая от жгучего стыда, заполнившего всё его существо. Как он мог?! Как позволил ведьме овладеть собой? Ослеплённый отчаянием, доведённый до иступления собственными мыслями… опустился до уровня деревенского пьяницы, который заливает неудачи дешёвым вином…

Ладони коснулись шершавой корки, и Януш с запозданием вспомнил последние мгновения их ужасающей близости. Ведьма раскроила ему лицо ножом…

Вскочив, он бросился искать свою одежду, которая нашлась за ближайшим к нему факелом. Торопливо натянув рубашку и штаны, Януш накинул плащ и огляделся. Его по-прежнему трясло от холода, и лекарь теперь понимал, почему. Колдовской круг, в который ведьма затащила его для прелюбодеяния, находился высоко в горах, и даже одеяло из волчьей шерсти, которым она его так заботливо укрыла, не могло спасти его от пробирающего холода. С одной стороны находился обрыв, с двух других колдовской круг окружали скалы, на которых кровавыми разводами были выведены непонятные знаки. Спуститься с горы можно было лишь по мёрзлой тропинке, ведущей к подножию тропы, но лекарь не спешил убраться из круга, как ни ужасали его воспоминания о прошедшей ночи.

Виверия исчезла почти бесследно. Януш не был следопытом, но даже если она и спустилась по тропе, все следы запорошило инеем, так что он даже приблизительно не знал, сколько времени провёл здесь в одиночестве. Он осмотрел каждый угол горного тупика в поисках чего-то, что могло бы ему подсказать, где найти проклятую ведьму. Если то, что она говорила ему прошлой ночью, правда…

Колдовской круг оказался чист — ни единого камешка, ни травинки, ни следа чужих вещей. Кроме одного-единственного места — ложа из шкур в центре. Януш вновь вернулся, присел на корточки, откидывая в сторону шкуры и меха. И едва не вскрикнул, когда на него уставились пустые глазницы иссохшего черепа под ними. На нём также были нарисованы знаки и символы, а на разбросанных под шкурами костях всё ещё хранились кровавые следы. Януш старался не задумываться о том, что всего несколькими часами ранее… на этом самом месте…

Лекарь вздрогнул, на миг прикрывая глаза.

Она осквернила его. Все мечты о том, что когда-нибудь он встретит ту самую, светлую и чистую, любовь, разбились вдребезги, и звенящая пустота всё ещё отдавалась эхом у него в груди. После встречи с Марион он какое-то время надеялся на взаимность, но когда понял, что никогда не сможет вызвать у неё ответных чувств, стал подумывать о возвращении в монастырь. Служба Единому — то немногое, чем он мог быть полезен этому миру. Молитвы, посты и работа в лаборатории, открытие новых лекарств и изобретение целебных порошков — то, что подарило бы ему умиротворение и наполнило жизнь смыслом. А образ Марион, его идеал женщины, он бы пронёс через всю жизнь, как трепетный огонь свечи, прикрываемый ладонями от ветра. Он узнал, что такое любовь, он вполне мог считать себя счастливым — уж во всяком случае счастливее тех, кто этого так ни разу и не ощутил.

А теперь всего этого не будет. Не ведьма — он сам, сам себя осквернил! Позволил слабости взять верх, не сумел оценить того, что у него было…

Януш судорожно перевёл дыхание и открыл глаза, тотчас уткнувшись взглядом в выглядывавший из-за пустой глазницы черепа краешек жёлтого пергамента. Осторожно потянул, вытаскивая его на свет. С одной стороны клочок бумаги оказался покрыт непонятной вязью кровавых рун и символов, которые ни о чём не говорили лекарю, но с другой, в самом углу, карандашом были выведены всего две буквы: «Т.О.». Буквы казались нечёткими, размытыми, прерывистыми, точно некто в задумчивости водил карандашом по пергаменту, размышляя о своём, и буквы оказались на бумаге незаметно для того, кто их выводил.

Януш сунул бумагу в карман и поднялся, горя желанием оказаться как можно дальше от проклятого места. Он уходил с вершины, не оглядываясь, слушая, как завывает ему в спину пронизывающий ледяной ветер.

Спуск занял полдня, и ещё столько же потратил лекарь, чтобы отыскать тропу в лесу, которая могла бы вывести его на главную дорогу. К счастью, он не повстречал ни диких зверей, ни прочих опасностей, которые таили в себе валлийские леса. Оставалось лишь удивляться, как ведьма затащила его на самую вершину. Даже если она сумела бы взвалить его на коня и доставить его на место верхом… Магия, проклятое колдовство!

Януш едва не взвыл, вспоминая её слова. Она хотела вернуть магию в мир, те самые чёрные силы, которые когда-то, много веков назад, изгнал явившийся в человеческом облике Единый. Если его семя… его сын послужит средством к тому, чтобы возродить зло…

Нет, нет. Он найдёт её, он не позволит…

Горечь, стыд, страх и гложущее чувство вины терзали его с каждым шагом всё сильнее. Януш даже не заметил, как вышел на главную дорогу, и как устремился на юг, в Галагат. К рассвету он достиг той самой придорожной таверны, с которой всё и началось.

Януш остановился: в конюшне по-прежнему стоял его конь, всхрапнувший при виде окровавленного хозяина, из широкой трубы валил густой дым: внутри растапливали печь.

Лекарь толкнул дверь и вошёл.

— И кого нелёгкая принесла в такую рань, — неприветливо буркнул хозяин, тиская в ладонях дымящуюся чашку горячего грога, и не поднимая глаз на посетителя. После поздних гулянок, продолжавшихся в таверне до предрассветных сумерек, харчевник привык отсыпаться до полудня, но сегодня ожидалась поставка товара, и ему пришлось сторожить свой караван.

Януш на негнущихся ногах прошёл к стойке, опустился на высокий деревянный стул.

— Воды, — хриплым, шелестящим шёпотом попросил он.

Хозяин вскинул взгляд, и тотчас шатнулся назад, лихорадочно творя спасительное знамение.

— Чур, чур! Чтоб тебя… мертвяк?! Во имя Единого, пошёл прочь из моего дома! Вот тебе, получай водицы!!! Ась?!

Януш не успел увернуться: харчевник окатил его водой из спешно выцарапанного из-под стойки кувшина. Лекарь хапанул ртом воздух, мгновенно прийдя в себя, и изумлённо воззрился на выжидательно уставившегося на него хозяина.

— Так ты… живой? — подозрительно поинтересовался харчевник, наблюдая, как стекают с окровавленного лица посетителя коричневые струйки.

— Живой, — только и смог ответить ошарашенный лекарь.

— Тьфу ты, нечисть поганая! — непонятно на кого выругался хозяин, ставя кувшин на стойку. — Токмо даром живую воду на тебя перевёл… храмовая водица-то, самим Единым благословенная!

Януш почти выхватил у него из рук кувшин с остатками воды, запрокинул голову, жадно проглатывая плескавшиеся на дне капли.

— Да что ж ты как дикий-то! Вот, держи… согрейся, бедолага, — неожиданно пожалел его харчевник, пододвигая к нему свою чашку горячего грога.

Януш схватил её обеими руками, теперь только ощущая пробирающий озноб — от холода ли, от долгой дороги, или от всего того ужаса, который остался за дверью, но не желал покидать пытавшийся отрицать его разум.

— Порез не очень глубокий, заживёт, — со знанием дела сказал харчевник, рассматривая окровавленное лицо лекаря. — Ну, ежели это всё, чем ты отделался, то тебе повезло, парень. Уж мы-то, когда узрели, какая птица к тебе подсела, тотчас смекнули, что ты не жилец. С ведьмой этой никто в нашей округе не связывается. Живёт, бают, она неподалёку. Порой в Галагат наведывается, но в основном здесь, в соседней деревне обитает… а точнее, в медвежьей берлоге рядом с ней. Жуткая старуха! Хотя позавчера, когда она явилась в таверну, она показалась мне… моложе, что ль? Глаза блестели, походка изменилась, спину выровняла… мы все дыхание затаили, даже пьяные и те попритихали… А она прямиком к тебе за стол! Ну, соседи-то твои тотчас свои стаканы похватали, и кто куда пересели. А она, злыдня, давай тебя обхаживать… ох, и жарко же она тебя… я ить тайком смотрел… Ну, думаю, пропал парень! И действительно — пропал! Берёт она тебя под руку, да на выход тащит… Я немного выждал, да следом выглянуть решил — а от вас и следа не осталось…

Януш передёрнул плечами, вспоминая тот короткий провал в памяти, который никак не получалось восполнить, и глотнул горячего, дымящегося грога, чувствуя наконец блаженное тепло внутри.

— Мы уж не думали, что ты живьём вернёшься! У её берлоги многие люди пропадали… люди говорят, ей нужны черепа и кости, а зачем — никто не знает…

Лекарь не выдержал, застонал, обхватывая руками голову. Этот кошмар будет жить с ним до конца дней! Он никогда, никогда не сможет забыть этот позор, этот стыд, этот ужас…

— Оттого и решил я, что ты мертвяк, — закончил свой рассказ хозяин. — Ещё и явился на рассвете…

— А… она… ведьма эта… не появлялась здесь больше? — с надеждой спросил Януш.

Харчевник замахал на него руками.

— Что ты! Чур тя! Не накликай! Исчезла она — и хвала Единому… Вчерась в её берлогу сунулись местные мальчишки любопытства ради — так говорят, пусто там! Ни единой вещицы после себя не оставила, сбежала, стерва…

Януш торопливо извлёк из-за пазухи клочок пергамента, повернул его буквами к хозяину.

— Вот это… «Т.О.»… говорит вам о чём-то? Может, знаете кого с таким именем?

— Имени такого не знаю, — решительно отмёл харчевник. — Но на картах, что торговцы втридорога продают, такое видел. Туманные Острова далеко на западе… дом изгнанников и жутких чудовищ. Их название некоторые даже вслух боятся произнести, оттого частенько сокращают, особливо на маленьких картах. Больше ничего не скажу! — решительно рубанул рукой воздух он. Ребро ладони обрушилось на стоявший рядом стакан, и харчевник с шипением отдёрнул руку: на столешнице остались лишь осколки. — Ах ты ж, итить твою налево! Договорился! Сглазила, гадина паршивая!

— Позвольте, я гляну…

Януш перехватил крупную, мясистую ладонь харчевника, осторожно вытащил застрявший в ней кусок стекла, и провёл второй рукой над порезом. Такие лёгкие раны от одной лишь его мысленной молитвы затягивались на глазах…

— Ну, чаво замер-то? Кровища ить хлещет! Ишь, лекарь выискался! Коли обработать не умеешь, дай мне! — нетерпеливо дёрнул рукой харчевник. — Больно же, белобрысый! Пусти, кому сказано!

Януш пустил, провожая ворчавшего харчевника ошарашенным взглядом. Тот отошёл в угол, прижимая кровоточащую ладонь к груди, принялся ополаскивать руку в тазике с мыльной водой. Лекарь смотрел на него, чувствуя, как нарастает в груди глухое отчаяние. Этого… не может быть! То, чем наградил его Единый… его бесценный дар, помогавший людям… исчез… после всего одной ночи скверны…

— Так чаво там у вас было-то? — полюбопытствовал хозяин, наспех перематывая ладонь. — Выглядишь уж больно паршиво, точно мешком тя по голове пришибли. Ну, колись, парень! Что эта ведьма с тобой сделала?

Лекарь перевёл пустой взгляд на харчевника. Скомкал клочок пергамента, зажимая его в кулаке. Единый не внял его молитве. Он, Януш, теперь покрыт толстой коркой скверны и грязи, и лишь самое глубокое, самое искреннее раскаяние поможет ему… если не вернуть благословение, то хотя бы… вымолить прощение…

— Она забрала у меня мой дар.

— Это какой же? — хмыкнул хозяин.

Януш не ответил. Медленно, как во сне, он поднялся со стула, сделал несколько неверных шагов к двери. Следовало поблагодарить хозяина за помощь, но он ничего не мог из себя вытолкнуть. Пожар в груди, настоящая огненная буря из стыда, горечи, утраты и отвращения к себе, подогревались теперь ещё одной мыслью. Если всё то, что ведьма сказала ему — правда…

Ему нужно найти её. Найти или умереть в поисках, но если она носит его сына — он просто не может позволить ей исчезнуть вместе с ним. Сделать из его ребёнка чудовище, воплощённое зло…

Нет! Он не оставит его на откуп ведьминской жестокости, не уподобится собственному отцу, бросившему сына ради своей заветной любви. Он не повторит ошибок прошлого и вернёт себе сына. И посвятит ему всю жизнь…

Как там сказал хозяин? Туманные Острова, прибежище изгнанников и жутких чудищ? Прекрасное место для того, чтобы исполнить предсказание! Виверия всё просчитала, даже место, из которого следует восстать будущему повелителю тьмы… но она ошиблась! Потому что он, Януш, не позволит… не позволит…

— Я не отдам тебя ей…

Хозяин вздохнул, провожая взглядом полубезумного мужчину, и покачал головой, когда дверь за ним захлопнулась. Ведьма определённо лишила его разума! Что ж, по крайней мере, он был добр к бедолаге — возможно, он последний. Какая судьба ждёт побывавшего в ведьминских лапах, харчевник не знал — и не хотел знать.

Махнув рукой, хозяин принялся начищать стойку: вот-вот должен был прибыть торговый караван.

Нестор коснулся ладонью гладкой кожи, запустил пальцы в волнистые пряди, и замер, глядя, как она прикрывает глаза, прислоняясь щекой к его раскрытой ладони. Он боялся верить в то, что видит, боялся испортить то, что есть. И даже не потянулся вслед за ней, приказывая себе оставаться на месте, когда Марион наконец отстранилась и улыбнулась ему — на самом деле улыбнулась, той сдержанной, но мягкой улыбкой, которая раньше мелькала на её лице лишь для Михаэля.

— Доброй ночи.

— Нестор, — терпеливо добавил командующий. И когда только эта женщина научится звать его по имени!

Марион усмехнулась, качнула головой, и затворила за собой дверь, оставляя его одного в тускло освещённом коридоре. Баронесса разрешила проводить себя до опочивальни — и лишь после того, как убедилась, что Михаэль, соскучившийся по обществу герцога, также вернулся в свои покои. Сэр Эйр вызвался охранять сон баронета, и она впервые за полгода могла позволить себе наконец-то выспаться.

Нестор не настаивал на своём обществе. Несмотря на то, как сильно он скучал по её холодной и сводящей с ума сдержанности, по её понимающему взгляду и желанному запаху — он готов был ждать столько, сколько потребуется. Он прождал достаточно, чтобы не испортить своим нетерпением всё именно сейчас, когда тончайшая, дрожащая нить их отношений только-только сплелась в крохотный и ещё такой слабый узел.

Развернувшись, валлийский командующий быстрым шагом направился к главной лестнице. Марион не желала видеть ни регента, ни Августу — и она их не увидит. Августа ещё днём, собравшись в рекордные сроки, выехала из замка, с небольшим эскортом, захватив с собой лишь камеристку и одного слугу — остальная свита должна была догнать Нивелийскую леди уже в дороге. Августа очень торопилась покинуть замок так, чтобы не встретиться ни с их законными хозяевами, ни с будущим супругом баронессы. И ей это почти удалось.

— Он ещё здесь? — дёрнул щекой Нестор, спускаясь по лестнице.

Валлийский капитан, прибывший вместе с ним, низко опустил голову, признавая свою ошибку.

— Он долго собирался, отказываясь выйти из своих покоев. Мы не решились ломать двери.

Ликонт кивнул, переводя взгляд на съёжившегося перед ним человека. Кензил Добокс бросал на него умоляющие взгляды, запуганно поглядывая на окруживших его валлийских рыцарей.

— Вы… не имеете права… — пискнул граф, прижимая к себе кожаную сумку. — Я послан сюда её величеством…

— Кем-кем? — сделал вид, что не расслышал, герцог.

— И-императрицей Сев-вериной, — заикнулся под сверлящим его взглядом Кензил. — Я…

— Не помню такую, — лениво оборвал его Ликонт. — Авероном правит император Таир, и его распоряжение ты видел. Будь моя воля, я бы с тобой не церемонился. Слыхал, граф, какими сказками про валлийских варваров пугают ваших детей? Так вот, — герцог склонился вперёд, глядя в глаза имперскому регенту, — это всё правда…

По знаку командующего Кензила выволокли под локти из зала, и вышвырнули из широко распахнутых дверей. Ойкнув, регент скатился по высоким каменным ступеням, плюхнувшись на гранитные плиты внутреннего двора. Сумку, тем не менее, он из рук не выпустил, и Нестор, уже повернувшийся, чтобы уйти, внезапно заинтересовался.

— Что у тебя там?

Кензил сильнее прижал к себе сумку, расширенными от ужаса глазами глядя на стремительно приближавшегося герцога. Нестор не упрашивал: двинул сапогом по лицу, отбирая сумку, перевернул, вытряхивая содержимое на каменные плиты.

Зазвенели монеты, полетели распечатанные письма, и тяжело упал массивный драгоценный орден — высший знак отличия Аверона, присвоенный герою войны, Синему барону, командующему Магнусу, — посмертно…

Нестор потемнел лицом, но сдержался, не говоря ни слову побледневшему вору. Нагнулся, подбирая первое попавшееся письмо, развернул.

«Ты не отвечаешь, и я волнуюсь с каждым днём всё больше. Всё сильнее хочу увидеть тебя. Услышать твой голос, увидеть спокойные глаза и поверить, что мир не меняется, что вот она — ты, с тобой никогда не случится ничего плохого, а значит, всё остальное не имеет значения…».

Он узнал почерк Януша, и не стал читать дальше. Аккуратно свернул, бросая взгляд на замершего Кензила. Регент всё ещё надеялся уйти от него целым и невредимым, но с каждой минутой Нестору становилось всё сложнее выполнить пожелание Марион — сохранить ему жизнь.

Командующий нагнулся ещё раз — подобрать письмо, на которое едва не наступил. Развернул, тотчас узнавая почерк любимой сестрёнки.

«Мне очень не хватает вас, леди Марион. Уж вы-то точно знали бы, как себя вести. Аверонский двор принял меня настороженно, но её величество оказалась добра ко мне. Мне столько хотелось бы рассказать вам, леди Марион, того, что я не смею доверять бумаге! Надеюсь, у вас тоже всё хорошо…»

Нестор свернул бумагу, пытаясь унять яростную дрожь в пальцах. Паршивая крыса, подлый шпион! Это общеизвестная практика — вскрывать чужие письма, не донося их до адресата, и он сам порой не гнушался тем же… но Марион, его Марион! Её жизнь, её мысли, мысли его друзей и родных — всё оказалось залапано грязными руками жалкого подонка…

— На конюшню его, — коротко велел командующий.

Кензил взвизгнул, когда его вздёрнули под локти и поволокли на задний двор, и Нестор надеялся только, что он своими воплями не разбудит всех обитателей замка.

— Соберите, — кивнул на ворованные вещи Ликонт.

Один из его людей молча принялся выполнять указание, и герцог прошёл вслед за вопящим и извивающимся регентом. Воины бросили его прямо на пол, в лужу конского навоза, и герцог кивнул капитану, доставшему из-за пояса кнут.

— Не до смерти, — негромко проронил командующий, прислоняясь плечом к косяку.

— Нет! — в ужасе возопил Кензил, пытаясь выбраться из жидкой лужи. — Вы не посмеете! Нет! Я — граф Добокс! Имперский регент! Это произвол! Вы заплатите! Её величество… все узнают! Я расскажу…

— Кензил, — перебил его Ликонт негромко, но Добокс тотчас заткнулся, затравленно глядя на герцога. — Ты никому ничего не расскажешь. Выбирай: или после порки ты голый, но живой выметаешься на все четыре стороны, или всё то же самое, но в конце тебя убьют. Учти, Кензил: если доберёшься до своей патронессы живым и начнёшь трепать языком, всё повторится. У меня длинные руки, граф. Ты и представить себе не можешь, насколько.

Добокс сглотнул, нервно глядя на ожидавшего приказа капитана. Перевёл взгляд на командующего… и внезапно понял, что тот хочет его смерти. Ждёт малейшей зацепки, чтобы свернуть ему шею на месте, не дожидаясь, пока тот сам выберет свою судьбу. Дикий огонь в глубине синих глаз казался почти безумным: Ликонт хотел крови. Осознание этого оказалось настолько ярким, что граф не стал испытывать судьбу.

— Я ничего никому не скажу, — хрипло пообещал Кензил. — Только… не убивайте… прошу…

Нестор отвернулся, когда плеть свистнула в первый раз, и молча вышел, слушая вопли за спиной. Плотно затворил за собой двери, чтобы крики не разбудили ни прислугу, ни хозяев замка, и вернулся во внутренний двор.

— Всё готово, — доложил ожидавший его рыцарь. — Можем отправляться.

Нестор кивнул, запрыгивая в седло поданного ему скакуна, и первым выехал со двора. Дорога до озера, несмотря на ночной час, была прекрасно видна из-за полной луны и звёзд, таких ярких на аверонском небосклоне, каких никогда не бывало в северном пределе Валлии. Там небо всегда было затянуто серыми облаками, снега не сходили по нескольку месяцев в году, и тьма намертво покрывала землю с наступлением ночи.

— Это кто там? — завидев огонь костра, спросил Ликонт.

— Местные разбойнички гуляют, — отозвался сопровождавший его рыцарь. — Они на другом берегу озера, нас не увидят. Да и пьяные они, песни орут, наутро так вообще ничего не вспомнят.

Бросив ещё один взгляд в сторону гуляющей шайки, Ликонт направил коня к противоположному берегу. Их уже ждали — трое его рыцарей, молча ожидавших командующего, и связанная Августа с накинутым на голову мешком.

Она сидела прямо на земле, скорчившись, и уже давно выговорила весь запас своих проклятий и ругательств, обрушившихся на уши стороживших её рыцарей. Её не трогали — пока что. При звуке подъезжавших всадников она встрепенулась, вскидывая голову, но увидеть ничего не могла.

— Кто здесь? — приглушённо, дрожащим голосом выговорила она. — Это ты, Нестор?

Ликонт спрыгнул с коня, подошёл к пленнице, сдёргивая мешок с её головы. Августа шарахнулась от него, но тотчас взяла себя в руки, растягивая побелевшие губы в улыбке.

— Нестор, что это за шутки? Отпусти меня, дорогой… ну же…

Он присел перед ней на корточки, разглядывая бледное, исказившееся от тщетно подавляемого страха лицо. Кучера, слугу и камеристку отпустили живыми, выкрав из кареты лишь Нивелийскую леди, но те оказались слишком озабочены спасением собственных шкур, чтобы помочь госпоже. Его воины переоделись в простую одежду, опознать валлийцев в темноте, таким образом, никто не смог. И Августа знала это.

— Нестор, — снова попыталась взять нужную ноту она. — Давай решим всё мирно…

— Давай, — неожиданно заговорил герцог. — Я подарю тебе то, чего ты лишила Марион — право выбора. Вариант первый — ты в озере, вот так, как есть, со связанными руками и ногами, и мешком на голове. Выплывешь — так и быть, отпущу. Вариант второй — мы тебя раздеваем и дарим во-он той благородной компании, — Нестор махнул рукой в сторону оравших разухабистые песни разбойников на другом берегу. — Уверен, они окажутся рады женскому обществу.

— Нестор, — губы Августы дрогнули, она тщетно дёрнулась в связывавших её путах. — Ты же не имеешь в виду… всё это? Это всё неправда, Нестор? Ты пошутил?

— Какие уж тут шутки, — буднично отозвался герцог. — Нет ничего серьёзней, чем видеть любимую женщину поруганной. Нет ничего ужасней, чем увидеть слёзы в её глазах. И когда после всего случившегося она ещё и молчит — её молчание оглушает. Я оглох к просьбам, Августа! Поэтому давай закончим с этим побыстрее. Озеро или мужское общество?

Её глаза округлились. Он… не мог… просто не мог обойтись с ней так!

— Ты что же, хочешь убить меня? — выкрикнула Августа, дёргаясь в путах. — После всего, что говорил мне? Где же все твои нежные слова, Нестор?

— Флирт, — безжалостно ответил валлиец, — с целью шпионажа. Быстрее, Августа, или я решу за тебя и выберу сам.

— Выбирай! — вскинула дрожащий подбородок Августа. — Выбирай! И будь проклят ты и весь твой род, Ликонт!

— Значит, мужское общество.

По знаку командующего Августу вздёрнули на ноги, потащили к лодке. Она пыталась упираться, визжала, проклинала, пыталась угрожать и умолять, но когда вслед за ней на лодку взошёл сам Ликонт, мгновенно унялась.

— На тот берег, — приказал командующий.

С ними отправились только двое воинов, налегших на вёсла; гребли быстро и сосредоточенно, ведомые ярким светом костра и пьяными голосами. Августа не сводила глаз с герцога. Когда-то он ей в самом деле нравился, и она строила далекоидущие планы… Сейчас в его лице, жестоком, равнодушном, в злых синих глазах она не видела ни прежней красоты, сразившей её в Ренне, ни хищного обаяния, покорившего её сердце — но могла прочесть свою ближайшую судьбу. Он действительно собирался сделать это! И ему на самом деле плевать, что с ней произойдёт, и что с ней сделают эти… эти…

— Нет, нет! — взвизгнула она, когда валлиец внезапно повернул к ней голову, и схватил за локоть, вздёргивая на ноги. — Нестор… Нестор, послушай… не надо, прошу тебя… будь ты проклят, не надо! Любимый… отпусти, пожалуйста…

Тускло блеснуло лезвие; он рывком развернул её спиной к себе, чиркнул кинжалом по шнуровке корсета, дёрнул, срывая с неё — и выкинул в озеро. Августа обернулась к нему, уже не пытаясь совладать с собой. Губы её дрожали, в глазах стояли слёзы. Платье обвисло, не поддерживаемое шнуровкой, но плечи по-прежнему покрывала полупрозрачная шаль, а под пышной юбкой находился металлический каркас. Он раздевал её, как и обещал, и хотел доставить к пирующим проходимцам нагишом — зверь, монстр!

Августа вгляделась: на берегу уже можно было различить гулявшую компанию. Их было несколько человек, и пьяные голоса уже доносились до плывущих в лодке. Нет, нет! Её, Нивелийскую леди… грязные, грубые, немытые разбойники… Прочь, прочь отсюда, подальше от валлийских варваров, подальше от этого чудовища…

Герцог дёрнул прозрачную шаль, оголяя плечи, отвернулся, чтобы выкинуть в озеро.

— Не-е-е-ет!!!

Громкий всплеск заставил его резко обернуться: Августа выпрыгнула из лодки.

— Стой!

Она почти мгновенно ушла под воду, с округлившимися от ужаса глазами и широко раскрытым для крика, захлёбывающимся ртом. Тяжёлое платье с каркасом тащило на дно, связанные руки и ноги не позволяли выплыть на поверхность. Ликонт ругнулся. Он не хотел её смерти, и вариант с озером был не более чем фарсом, призванным запугать проклятую гадину. Похоже, что он перестарался.

— За ней, быстро, — скомандовал герцог одному из воинов.

Тот тотчас бросил весло, выпрыгнул из лодки, уходя под воду. Нестор дёрнул щекой, наблюдая, как исчезают вслед за ним пузырьки на водной глади. Сам Ликонт, к своему стыду, плавать не умел, ещё в юности махнув рукой на бесполезные попытки удержаться на воде. Чтобы плавать, нужно расслабить тело, довериться обманчивой водной глади. Этого Нестор, привыкший рассчитывать только на себя, сделать не мог.

— Она слишком глубоко, — вынырнув, чтобы захватить побольше воздуха, доложил рыцарь. — Платье… тянет вниз… я отпустил её, чтобы достать кинжал… и тут же потерял… темно…

Он нырнул вновь, и Ликонт махнул рукой второму воину. Тот последовал примеру товарища, оставив весло и бросившись в воду. Командующий остался один в лодке, пытаясь взглядом отыскать хоть что-то, что помогло бы найти Августу. Плававшие невдалеке разрезанный корсет и шаль лишь сбивали с толку…

…Берегись женщины, мой король!

Нестор вздрогнул. Предсказание безумной галагатской пророчицы, о котором он забыл в тот же день, вдруг всплыло в памяти так явно, так ясно, что он почти услышал голос ведьмы — здесь, посреди чёрного в ночи озера…

…Она падёт от твоей руки…

— Да где же ты, дура…

Нестор вцепился обеими руками в борт лодки, чувствуя, как его прошибает холодный пот. Да что за проклятье! Он не хотел её смерти!..

— Слишком глубоко! — вынырнув, прокричал, задыхаясь, один из воинов.

— Ничего не видно! — тотчас показался из воды второй.

— Продолжайте поиски, — коротко велел командующий, и оба тут же ушли под воду.

…Когда оба в пятый раз показались над водой, и в пятый раз нырнули в поисках утопленницы, Ликонт медленно сел, левой рукой растирая виски. Он уже понял, что его рыцари не найдут Нивелийскую леди. Её найдут уже местные жители, когда спустя несколько дней её выбросит к берегу. Вопросы, если и возникнут, останутся неотвеченными. Свидетелей нет, ответов тоже. Предположения, конечно, появятся. Вот только кто посмеет обвинить членов императорской семьи…

Нестор шумно выдохнул, прикрывая глаза. Ему приходилось видеть смерть, но он ненавидел убивать женщин. Наказание, которое он готовил для Нивелийской леди, было, несомненно, жутким и жестоким, но это был необходимый урок, который он хотел ей преподать. Но Августа не захотела платить по счетам — и сама вышла из игры.

Оставалось только надеяться, что Марион не догадается о произошедшем раньше, чем он сам не будет готов ей рассказать.

Она приоткрыла секретную дверь пошире, прислушиваясь к разговору. Император Таир заканчивал встречу со своими советниками, отдавая последние приказы. Массивные двери его кабинета хлопнули, выпуская собрание, и она услышала знакомый вздох: молодой император остался наконец один.

— Бремя власти, — мягко проговорила Наала, выходя из-за портьеры, — утомляет похуже затянувшейся войны, не так ли?

Таир обернулся, и хмурое, уставшее лицо осветила солнечная улыбка.

— Моя дорогая супруга, — проговорил император, проходя навстречу жене, — как долго ты здесь была? Что ты слышала?

— Достаточно, чтобы остаться недовольной поведением сэра Андриана, — Наала улыбнулась, позволяя супругу поцеловать себя в щеку. — Кем он себя возомнил? Да, его послужной список впечатляет, и он верно прослужил твоей матери много лет, но, в конце концов, император здесь — ты, и если ты принял подобное решение, вправе ли он осуждать его? Ты очень добр, мой дорогой супруг, проявляя подобную снисходительность к его старческой немощи. Ты — благородный рыцарь, а вовсе не злой император…

— Не все императоры коварны, — не удержался от улыбки Таир, обнимая супругу, — а зло — понятие и вовсе относительное… что?

— Забыла сказать, — мягко улыбнулась Наала, проводя ладонью по белоснежным, тщательно уложенным волосам мужа, — для императора ты ещё и чересчур умён… обычно за императора думают его советники… Я уже говорила тебе, мой император — ты слишком хорош для своего окружения.

Таир не сдержался, прижал к себе молодую супругу, улыбаясь ей в плечо. Они замерли на несколько минут, наслаждаясь теплом друг друга. Скоро его вновь потревожат, и этот краткий момент их близости закончится…

…Когда мать объявила ему о своём решении, он не протестовал. Он уже два года самостоятельно правил Авероном, спрашивая у Северины совета лишь в исключительных случаях. Замужество Таиры дало ему надежду на то, что уж он-то теперь сможет выбрать себе жену по любви — из высшего сословия, разумеется. Но смерть Таиры принесла, помимо горя, множество изменений, и одно из этих изменений он сжимал сейчас в своих объятиях.

Брак с герцогиней Наалой, предположительно, должен был стать фиктивным, и после церемонии молодая супруга собиралась обратно в Валлию, под предлогом обряда очищения в удалённом от общества монастыре Единого. Таир не ожидал от будущей валлийской супруги, сестры всесильного и такого опасного Ликонта, ничего хорошего, но был прекрасно воспитан, и именно это воспитание не позволило ему игнорировать её общество. Он заговорил с ней, и его тотчас покорило то сдержанное достоинство, та лёгкость общения и та проницательность, выдававшая врождённую мудрость, с которыми она ему отвечала.

После первой встречи мать пыталась как-то смягчить впечатление от неказистой внешности его будущей супруги, что-то втолковывала о добродетели и скромности — но Таир не заметил в герцогине Наале каких-либо изъянов. Более того, она показалась ему необыкновенной, выделявшейся из всей его привычной свиты, и лицо её, пусть невыразительное, но свежее и открытое, освещалось умными, наблюдательными синими глазами, бездонными, как море, и глубокими, как северные снега.

С того дня Таир окончательно вышел из-под контроля Северины. Теперь его интересовало лишь общество молодой супруги. Император и сам не смог бы вспомнить, когда он начал ей доверять — бесконечно и безоговорочно. Наала оказалась мудрой советчицей, проницательной наблюдательницей, верной помощницей, и самым интересным собеседником за всю его жизнь. Они общались в основном по вечерам, когда Таир запирал все дела империи в сейфе своего кабинета, и мог хотя бы на несколько часов считать себя свободным. И Наала дарила ему такую свободу — самую восхитительную иллюзию, которую он только мог пожелать.

Вначале он просто отдыхал, сидя рядом с фиктивной супругой на открытой веранде под тёплым аверонским небом, и слушал её рассказы о Валлии, о её северных сияниях и далёких пределах, о бесконечном океане далеко на севере, который был покрыт льдом у берегов большую часть года. Он слушал валлийские легенды про отважных рыцарей и одиноких героев, про жутких чудищ северных пределов, волшебные озёра с целебной водой и бессметные богатства в глубинах горных шахт…

Наала, сама того не зная, исполняла его самую заветную мальчишескую мечту. Таир всегда был идеалистом, романтиком, чьим мечтам не суждено было сбыться, и тщательно скрывал это от глаз и ушей своего окружения — в том числе и от материнских. Узнай Северина, что её сдержанный, воспитанный, умный сын, решительный и жёсткий правитель, надежда империи, мечтает о путешествиях, рыцарстве, безумствах храбрых и волшебных мирах, вряд ли осталась бы довольна. В лучшем случае Таира ожидало осмеяние собственных фантазий, и уж этого гордый, неуверенный в своём праве на подобные глупости император бы не пережил. Наала не только не высмеивала — она сама жила в этих прекрасных мирах, где каждый мог стать тем, кем хочет. Она стала его единомышленницей, сумела за короткий срок понять его так, как родная мать не поняла бы за всю жизнь. И называя его благородным рыцарем, она, сама того не зная, дарила ему волшебные минуты счастья и уверенности в себе.

А потом наступил момент, когда Наале следовало покинуть императорский дворец Ренны согласно уговору — и тогда Таир понял, что не хочет отпускать её от себя. Что хочет слышать её голос по вечерам, обсуждать с ней выдуманные миры, улыбаться в небо, — а затем спускаться на землю и с равным удовольствием советоваться в делах мира существующего. У Наалы оказался потрясающий дар рассказывать невероятные истории — но никогда не досказывать конца. И он ждал, ждал каждого вечера так, как раньше никогда не ждал наступления грядущего дня. Он не хотел вновь оставаться один, погружаться в серый и скучный мир ежедневных интриг, политики и бесконечного напряжения, которое не удавалось снять даже после ночного отдыха — но все его силы странным образом получалось восполнить всего после одного разговора с супругой.

Он попросил её остаться. Пламенно, страстно. Горячо. В порыве жаркого разговора схватив её за обе руки, он неосознанно притянул её чуть ближе — и в тот же миг ощутил, как всё тело его пронзает новое чувство и новое желание. И Таир впервые посмотрел на фиктивную супругу с тем вожделением и восхищением, с которым смотрят только на любимую и страстно желанную женщину…

Наала осталась.

— Мне так жаль, что я не сумею присутствовать на свадьбе моего брата и леди Марион, — вздохнула молодая императрица, отстраняясь от супруга. — Когда Нестор прислал сюда гонца с письмом и вестью о своей свадьбе, я ответила согласием… а теперь придётся написать другое письмо и огорчить брата.

— Уверен, он поймёт, — Таир мягко улыбнулся, взял двумя ладонями руку жены, притянул к губам. — Командующий Ликонт всегда отличался крайней проницательностью. Я удивлён тем, что ему до сих пор неизвестно о том, что наш с тобой брак, моя возлюбленная Наала, давно перестал быть фиктивным.

Наала рассмеялась, и Таир заулыбался в ответ.

— Это я постаралась, — повинилась она. — Хоть раз в жизни Нестор должен прочувствовать свою вину? Пусть думает, что я по-прежнему в лапах жуткого чудовища… жестокого аверонского императора…

Таир притворно ахнул, нахмурился, зарычал, покорно изображая монстра — и утянул жену за собой в кресло, усадив её к себе на колени. Они украли у империи ещё несколько минут, и с каждым новым поцелуем император понимал, что сегодня ему будет очень сложно дождаться ночи.

— Бедная твоя мать, — произнесла Наала, когда оба попытались успокоиться: разгоравшаяся в крови страсть лишь сожгла бы их изнутри, не дождавшись исхода. Уже через несколько минут императору Таиру следовало отправляться на смотр войск за пределами Ренны. — Как же она отнеслась к новости о том, что леди Марион вскоре станет её родственницей?

Таир рассмеялся.

— О, ты многое пропустила! Никогда не видел матушку в такой ярости. Да что там! Я никогда не видел, чтобы она теряла контроль над собой — а вчера разгромила всю мебель в своей опочивальне! И откуда только силы взялись, в её-то возрасте… Я даже обеспокоился, вызвал дворцового лекаря… нет, я серьёзно! Мне дорога матушка, а вчерашнее помешательство могло довести её до удара. Но сейчас уже всё улеглось, — молодой император крепче обхватил талию жены, положил голову ей на грудь. — Уверен, она переживёт. Хотя выбор твоего брата, должен признать, удивил и меня тоже. Помнится, во время его первого визита в Ренну они с Синей баронессой не очень-то жаловали друг друга…

Наала сдержанно улыбнулась. Ещё в Галагате она видела сходящего с ума от безумной страсти старшего брата, потерявшего всяческое самообладание, когда жуткая болезнь угрожала жизни леди Марион. Наала понимала, что Нестор будет всеми правдами и неправдами добиваться руки Синей баронессы: страсть ослепила брата…

— Мне всегда нравилась леди Марион, — задумчиво продолжал Таир. — Леди-рыцарь, одна из лучших воинов империи в своё время… Про её подвиги на полях сражений ходили легенды! Да и её поведение при дворе внушало уважение… Увы, матушка не сумела оценить её таланты по достоинству. Надеюсь, теперь ситуация изменится…

Наала слушала мужа, приглаживая белокурые пряди на его голове.

Выходя замуж, она и подумать не могла, что их брак окажется внезапно счастливым. Когда она впервые увидела императора Таира, её охватили отчаяние и грусть. Её фиктивный супруг, подобно своей почившей сестре Таире, оказался необыкновенно, просто вызывающе красив. Белокурый, сероглазый, с небесными чертами открытого, волевого лица. Единственным недостатком был, пожалуй, невысокий рост, так что Наала оказалась ненамного выше супруга — но в то же время молодой император держался с такой уверенностью, такой решительностью, что этот изъян в нём практически не замечался. Понравился ей и умный, напряжённый взгляд, и жёсткие складки у рта, говорившие о цепкой хватке талантливого политика, и лучистая улыбка, скрашивавшая впечатление от часто хмурящегося лба.

Она не рассчитывала на ответное чувство, и именно эта уверенность в том, что их отношения никогда не выйдут за пределы дружеских, и помогла ей сделать их общение лёгким и ненавязчивым, увлекательным и интересным, не испорченным напускным и фальшивым, и не приправленным искуственным флиртом.

Местные придворные дамы поражались тому, как быстро сумела увлечь супруга валлийская герцогиня. Таир не сводил сияющих глаз с жены, ловил каждое её слово, игнорируя любое другое общество — и тем больше оказалось удивление всего двора. Император Таир всегда вызывал лишь трепет и уважение — жёсткий, подобно своей матери, решительный, подчёркнуто вежливый с дамским обществом, но бесконечно преданный интересам империи, и потому не оставлявший места развлечениям и светским беседам. Завладеть сердцем императора мечтала каждая — и тем неожиданней казался выбор молодого монарха.

Козни и интриги, в которые попытались увлечь супругу императора завистники, разбивались о гранитное спокойствие Наалы и её неизменное дружелюбие. Императрица, казалось, не замечала скрытой неприязни, улыбалась в ответ на двусмысленные вопросы, окутала заботой и вниманием всех и каждого, помнила придворных по именам и всегда с искренним участием интересовалась их делами, помогая по мере возможностей тем, кто этого действительно заслуживал. И это сработало. Это — и серая, неприметная внешность Наалы, не оставлявшая места женской зависти. Молодую императрицу приняли и полюбили.

Немало способствовало этому и мнение Северины, которая также попала под обаяние невестки. Стареющая императрица оказалась неготова к ласковой заботе, которой окутала её Наала; к тому, что невестка по доброй воле начала скрашивать одинокую, несмотря на многочисленное окружение, старость. Наала слушала её, спрашивала советов даже тогда, когда не нуждалась в них, заставляя Северину чувствовать себя по-прежнему нужной и важной, решала вместе с ней вопросы, которые на самом деле давно обговорила с Таиром, и получала, казалось, истинное удовольствие от общества свекрови.

— Можем пригласить герцога Ликонта и леди Марион в Ренну, — предложил Таир, — после свадебной церемонии. Матушка, конечно, разгромит всё западное крыло, но ничего не сможет поделать. Герцог Ликонт — наш родственник, и влиятельный человек. Она не посмеет отказать ни нам, ни ему в подобном дружеском жесте.

— Я уже говорила, что ты самый замечательный супруг… самый лучший мужчина… на свете? — шепнула Наала, с любовью глядя на жмурящегося, точно сытый кот, Таира.

— М-м-м… не помню… повтори? — потёрся щекой о её плечо император.

В дверь кабинета нерешительно постучали. Таир оторвал голову от теплой груди, сузил глаза, поджимая губы. Лицо его разительно переменилось, и Наала поднялась с его колен, безошибочно угадав настроение мужа. Дела империи нельзя откладывать бесконечно.

— Я приду вечером, — вновь обратился к ней Таир, также поднимаясь с кресла. — Береги себя… — притянул к себе, вдохнул тёплый запах, и с сожалением отстранился, бросая хмурый взгляд на дверь. — И сообщи герцогу Ликонту о радостной вести, — вновь солнечно улыбнулся император. — Я бесконечно люблю тебя, моя дорогая супруга, но держать в неведении твоего брата…

— Я поняла тебя, мой благородный рыцарь… Мужская солидарность! — закатила глаза Наала, подмигнула мужу, и скрылась за портьерой, открывая потайную дверь.

За её спиной улыбался счастливый император.

Марион прикрыла глаза, всей кожей ощущая прохладный западный ветер. Нестор говорил, что им повезло с погодой — лето на севере Валлии начиналось обычно с проливных дождей. После тёплого климата Аверона холодные ночи в лесистой местности казались особенно пробирающими, и Марион не раз с тревогой поглядывала на сына, переживая, как тот воспримет перемены.

Михо был счастлив. Предвкушение дороги и приключений, романтики вечерних костров и общества друзей вскружили голову Синему баронету. Сэр Эйр, который отправился вместе с ними, лишь устало улыбался на восторженные отзывы Михаэля. Баронету нравилось всё: дорога, пейзаж, светло-голубое, почти серое небо, предвещавшее близость северного предела Валлии, каменные домики небольших селений, мимо которых они проезжали, лохматые буйволы, которых селяне здесь использовали вместо коней, — и особенно общество герцога Ликонта.

Марион с удивлением смотрела на то, как сын старается опередить её, чтобы обратиться к командующему, с открытым ртом слушает ответ, разглядывая мужчину так, словно хотел впитать каждое слово, и с детским восторгом рассматривает длинный полуторник за спиной герцога. Ликонт, к его чести, отвечал баронету со всем вниманием, общаясь как равный с равным, и Михаэль окончательно пленился подобным обращением.

— Ма-ам!

Михаэль взбежал к ней на пригорок, с любопытством посмотрел вниз.

— Ух ты! Река, — констатировал он, рассматривая бурлящий поток под обрывом. — Ты идёшь, ма? Костёр уже развели, темнеет ведь! Нестор говорит, дальше гористая дорога, ехать в сумерках опасно… ты скоро?

— Скоро, — Марион въерошила сыну волосы, — ступай, Михо. От сэра Эйра не отходи! Здесь может быть опасно…

— Да, знаю, — беспечно отмахнулся баронет. — Нестор рассказывал. Тут такие звери обитают, каких в Авероне нет. Навроде волков… да понял я, понял, — поймал предупреждающий взгляд матери Михаэль, — от сэра Эйра ни на шаг. Давай скорее, ма!

Баронет сбежал вниз, и Марион усмехнулась ему в спину: похоже, Нестор не терял времени в борьбе за покорение сердец, разрешив её сыну звать себя по имени.

Они покинули земли Синих баронов больше недели назад, оставив дворецкого временным хозяином в замке. С собой Марион взяла лишь Эйра и Юрту. Ни Кензила, ни Августы она так и не увидела, и прекрасно догадывалась о причине их столь скорого отъезда: вопли Кензила слышали все обитатели замка. Непонятным оставалось лишь мрачное настроение самого Ликонта, которое он тщетно пытался от неё скрыть — но у неё имелись некоторые предположения.

Свадебную церемонию решено было провести в фамильном замке Ликонтов, далеко на севере Валлии, чтобы избежать глаз и ушей реннского и галагатского дворов: ни у кого не должно возникнуть сомнений в подлинности брака. Они уже давно миновали Галагат, и теперь, несмотря на летнюю пору, с каждым днём их продвижения на север значительно холодало. И как здесь только живут эти валлийские варвары, с их долгой зимой и коротким, прохладным летом?..

— Ты звала меня, — раздался знакомый голос за спиной. — Я пришёл.

— Я? — удивилась Марион, оборачиваясь, чтобы встретить пристальный взгляд синих глаз. — Звала? Слух подводит тебя, командующий. Что поделать: возраст…

Нестор улыбнулся, протягивая руку, перехватил развивающуюся на ветру прядь. Нагнулся, поднося её к лицу, вдохнул запах, прикрывая глаза. Марион смотрела на склонившегося перед ней Ликонта со смешанным чувством. Всю эту неделю она узнавала его всё с новых сторон. Походные условия меняют людей, высвобождая всё то, что подавляется в условиях мира цивилизованного. Нестор улыбался — и эта улыбка была совсем непохожа на хищный оскал, мелькавший на его лице в дворцовых стенах — смеялся и шутил, общался со своими воинами на равных, вспоминая все пройденные вместе битвы — и в то же время избегая неприятных аверонцам тем. Марион наблюдала за ним, с каждым разом убеждаясь всё больше: вот он, тот Нестор Ликонт, который ещё не погряз в политических дрязгах, который не запутался в собственных раскинутых сетях; верный друг и товарищ, прирождённый воин — но, увы, также и прирождённый лидер. Быть может, он и уступил бы в борьбе за власть и превосходство — но уступил бы лишь достойному сопернику. Похоже, таких в окружении Нестора Ликонта попросту не нашлось…

— Ты распустила волосы, — пояснил командующий, выпрямляясь.

— И ты расценил это как приглашение, — усмехнулась Марион, пряча улыбку.

— Мне так показалось, — пожал плечами Нестор. — Хотя было бы убедительней, если бы ты одела платье.

— Обойдёшься, Ликонт! — вспыхнула она, вновь отворачиваясь к обрыву.

— Нестор, — шепнули ей на ухо, обжигая горячим дыханием. — Ты права, обойдусь. Ты и в кожаной кирасе сводишь меня с ума…

— Нестор… — чувствуя, как левая рука командующего приобнимает её за талию, позвала Марион, — мы всё ещё говорим о фиктивном браке?

— М-м-м… да, — с сожалением отпуская её, вздохнул герцог. — Как пожелаешь.

Марион обернулась, бросая взгляд через плечо Ликонта на горевший внизу костёр. Отряд из десяти воинов, Юрта с Эйром и Михаэль отлично проглядывались с пригорка.

— Нестор, — позвала задумавшегося герцога Марион, — что не даёт тебе покоя? Я же вижу…

Он опустил глаза, и мрачная тень, мелькнувшая на его лице, лишь подтвердила её догадки.

— Что произошло на землях Синих баронов? То, чего я не знаю… скажи мне. — Марион подняла руку, коснулась подбородка командующего, призывая его поднять глаза. — Нестор?..

Герцог шумно вздохнул, перехватывая её ладонь, сжал, вновь отводя взгляд.

— Я не хотел её смерти, — выдохнул он. — И не хотел, чтобы ты узнала.

Марион выслушала всю историю молча. Всё оказалось так, как она и предполагала: опасение её реакции, наряду с терзавшими герцога угрызениями совести — которая, как оказалось, всё ещё жила в нём — и не давало ему покоя все эти дни.

— Никому не суждено жить вечно, — наконец заговорила она, когда молчание затянулось. — И твои руки уже давно в крови… Но каждый раз неприятно, как в первый, верно?

Он удивлённо вскинул на неё глаза, и тут же опустил. Коротко кивнул.

— Пойдём, — Марион коснулась его руки, — нас уже ждут.

Командующий молча последовал за ней. Большинство женщин, которых он знал, отреагировали бы на его признания либо упрёками, либо же, наоборот, увещеваниями в том, что в произошедшем не было его вины. Марион не стала делать ни того, ни другого. С первым превосходно справлялась совесть самого Ликонта, а во второе он бы сам не поверил.

— Марион, — вдруг придержал её за руку Нестор.

Воительница обернулась, вопросительно глянула на него.

— Я просто… рад, что ты рядом. Спасибо.

Марион вгляделась в абсолютно серьёзное, и слегка уставшее лицо. Нестор и вправду имел в виду то, что говорил. Впервые у неё мелькнула мысль о том, что из всего его окружения, из всех близких ему людей она, и только она имела над всесильным Ликонтом почти безграничную власть. И это открытие оказалось таким… ярким, таким болезненным, что она не смогла выдержать его взгляд — опустила глаза и молча прошла к костру.

Юрта, кутавшаяся у огня в меховую накидку — ну что за лето у этих варваров, в самом-то деле! — хмыкнула в кулак, поглядывая на Синюю баронессу. За всё время путешествия леди Марион практически не снимала кожаного доспеха, привыкнув ожидать от дороги худшего — и сердце старой камеристки не выдержало. Это она упросила баронессу распустить заплетённые в тугую косу волосы, она же расчесала в шатре, приведя госпожу в более-менее приличный, по её мнению, вид. И судя по тому, с какой скоростью направился вслед за ней будущий супруг, она не ошиблась.

У костра долго не засиживались. Герцог, посоветовавшись с капитаном, отдал приказ тушить огонь — посланные на разведку рыцари нашли свежие следы зверья. На предположение Эйра о том, что костёр как раз должен отпугнуть ночных гостей, Ликонт лишь молча покачал головой. Аверонцы не знали, чем богаты здешние валлийские горы — и, если Единый будет к ним благосклонен, не узнают.

Марион долго не могла уснуть. До Рокхейма, небольшого городка на севере Валлии, где располагался фамильный замок Ликонтов, оставалось всего два дня пути. А потом… там, вдали от всей её прошлой жизни, начнётся совершенно новый этап. Этот брак мог оставаться фиктивным — но предчувствие перемен не отпускало её. Тревожные мысли не давали уснуть довольно долго, а когда она наконец задремала — чья-то рука легла ей на рот, и несильно сжала, призывая молчать. Воспоминания про озеро и вонючий запах чужого пота нахлынули на неё, и Марион вскинулась, спиной чувствуя чьё-то большое, сильное тело.

Нестор приложил правую, стальную руку к губам. Кивнул на выход из шатра, и вышел первым, ступая по траве осторожно и мягко.

Сон как рукой сняло. Марион бросила быстрый взгляд на мирно дремавшего сына и Юрту, и подхватила ножны с мечом, выходя из шатра. Нестор уже ожидал её у выхода, рядом стоял капитан и двое рыцарей, несших ночной дозор. Эйр, стороживший у входа, склонил голову, пропуская воительницу.

— Разбуди Михо и Юрту, — быстро заговорил Нестор, в то время как капитан с рыцарями начали будить остальных воинов. — Спрячьтесь под повозкой. Эйр с вами. Если что-то пойдёт не так — бегите на пригорок, на той стороне есть узкая тропа, ведущая к реке. В воду они не сунутся.

— Кто — они? — спросила Марион, накидывая на себя кожаную перевязь и радуясь, что перед сном так и не разделась, не вняла уговорам Юрты, оставшись в кирасе.

— Волкодлаки, — хмуро ответил Ликонт, вглядываясь в оживающий в свете луны лес.

Марион резко обернулась, сощурилась, пытаясь разглядеть хоть что-то в темноте. Ей показалось, что она видит огромные тени, мелькавшие между деревьями — и не медлила больше. Ворвавшись в шатёр, она растормошила Юрту, подняла Михо. Пока перепуганная со сна камеристка пыталась лихорадочно одеться, Марион накинула на сонного сына меховую накидку, защёлкнула на поясе ремень с кинжалом: лучше, чем ничего.

— Прячьтесь под повозкой, — быстро заговорила она. — И не высовывайтесь!

Юрта вопросов не задавала: дёрнула за руку баронета, который, несмотря на растерянность, успел ухватить с одеяла верный лук с колчаном, и потащила на выход. Эйр подхватил камеристку под локоть, кивнул на укрытие, уводя в безопасное место. Марион подняла щит, сетуя на проклятые волосы: совершенно не оставалось времени на то, чтобы собрать лезущие в глаза пряди. Ох уж эта Юрта с её неуместной заботой!..

— Марион, я прошу тебя… — Нестор стоял с алебардой наперевес, точно позабыв про висевший за спиной меч, — уйди!

— Нет.

— Марион! — рявкнул командующий. — Уйди, во имя Единого! Ты не знаешь, что нас ждёт! Иди к сыну!

— Я останусь здесь, чтобы не подпустить их к повозке, — отрезала Марион.

— Марион, — почти зарычал Ликонт, разворачиваясь к ней, — уйди отсюда!!!

— Я не оставлю тебя! — выкрикнула она в ответ; и тут же ужаснулась собственным словам.

Нестор дико взглянул на неё, и тут же громкие крики с края поляны заставили их обернуться.

— Наступа-а-а-ю-ю-у-ут!!!

Рыцари держались полукругом, но таким же полукругом из лесу выскочили огромные твари. Марион едва не отшатнулась, когда разглядела, какие на самом деле эти волкодлаки: полуволки-полумедведи с мощными, мускулистыми телами, ощеренными пастьми, из которых капала на землю жёлтая пенистая слюна…

…Она так и не заметила, когда прыгнул первый зверь, и что случилось с державшими строй воинами. Тварей оказалось много, и они легко перепрыгивали через сцепившихся с их собратьями рыцарей. Когда прямо на неё понёсся волкодлак, она, уже ставшая в защитную стойку, вдруг почувствовала сильный толчок — и едва ли не кубарем отлетела в сторону, тотчас перекатившись, вскочив на ноги.

Толкнувший её Ликонт пригнулся, пропуская первую кинувшуюся на них тварь, и с размаху, не поднимаясь, всадил алебарду во второго зверя. Волкодлак завыл, когда командующий резко выдернул оружие, развернулся к первому зверю, выбрасывая алебарду вперёд, разрубая зверя от шеи до груди. Алебарда тотчас застряла в мощном теле — Нестор дёрнул рукоять раз или два, и бросил, оборачиваясь к недобитому волкодлаку.

Марион успела подскочить к зверю первой — и вонзила меч в незащищённую спину. Зверь взревел, оглашая округу жутким предсмертным воем, и, падая, вскинул лапы — совсем как человек — ударяя одной из них в кромку её щита. Удар оказался мощным, она едва удержалась на ногах. Пожалуй, лишь теперь воительница понимала, с чем им пришлось столкнуться. Всё её воинское умение оказалось бесполезным: здесь нужна была лишь ответная сила, сила физическая, в которой она, искусная фехтовальщица, всё же уступала хорошо обученным и тренированным рыцарям Ликонта.

Они выдернули своё оружие из туш мёртвых тварей одновременно. Всего один взгляд — и они стали спиной друг к другу, в лучшую защитную стойку из возможных…

…И начался ад.

Волкодлаков не становилось меньше. Казалось, весь лес ожил, наполняя залитую лунным светом поляну утробным воем, бешеным рычанием, всхрипами, булькающими, гортанными звуками летевшего на них зверья, и болезненными вскриками оборонявшихся людей.

Её щит, прекрасный щит из реннской стали, после броска одной из тварей вогнулся внутрь, давая трещину, а в руке что-то дико хрустнуло под жутким напором. Она сумела добить волкодлака, поймав его на очередном броске клинком под грудь — и ногой отпихнула зверя подальше от себя. Спиной она ощущала мощные движения Нестора, размахивавшего своей алебардой, и даже на миг позавидовала ему — в подобном бою боевой топор и в самом деле лучшее оружие: не то, что её короткий одноручный меч…

Не было времени даже на то, чтобы оглядеться, отыскать взглядом повозку, под которой укрылись Эйр с Юртой и Михаэлем; всё, что она могла — рубить нападавших тварей, и не дать им пройти за спину к Нестору. По крайней мере, командующий справлялся с аналогичной задачей превосходно — ни один из волкодлаков не прошёл мимо него.

— Их… слишком… много!!! — донёсся до них голос капитана. — Надо… отступа-ать!!!

— Эйр! — гаркнул Ликонт, разрубая бросившегося на него волкодлака. — Эйр, уходите отсюда! Через пригорок, к воде! Живо!!!

Марион обрушила кромку щита на подобравшегося слишком близко зверя, заставляя того нагнуть огромную голову — и снизу рубанула по подставившейся шее. Тотчас бросившийся на неё второй волкодлак сбил её с ног, опрокидывая на спину, и она едва успела выставить клинок вверх, удерживая весь вес рухнувшего на неё зверя. Клинок вошёл в грудь, волкодлак жалобно заскулил, рыкнул, дёрнулся и обмяк. Кто-то вцепился в его шкуру с той стороны, скидывая его тушу с неё — и Марион увидела залитое кровью, искажённое от жуткого боя лицо, такое знакомое, такое похожее на то, которое она видела под стенами Пратта… Вот только тогда она хотела его смерти — столь же сильно, сколь сейчас боялась за его жизнь…

Она вскочила на ноги, скидывая с руки бесполезный, искорёженный щит — и метнула его в голову первой же подскочившей твари. Поднырнула под неё, разрубая клинком от подмышки до крепкого, мускулистого брюха, и выскочила с другой стороны, бросая взгляд на бежавшие через поляну к пригорку фигуры. Эйр бежал последним, спиной, держа меч наготове, и Марион поняла, почему — вслед за убегавшими метнулось несколько ближайших к ним тварей.

— Нестор! — в отчаянии крикнула она.

Командующий обернулся, глянул в сторону убегавших — и со всей силы метнул алебарду вперёд. Лезвие вонзилось в спину последнего из волкодлаков — и Ликонт, на ходу доставая полуторный меч из-за спины, побежал следом.

Марион не смогла побежать за ним. Зверьё оттеснило её к сражавшимся у края леса рыцарям, и какое-то бесконечно долгое время она не могла вырваться из той мясорубки, в которой оказалась. Прошло, должно быть, не так много времени, когда предрассветные лучи окрасили мир серым, и ряды выбегавшего на поляну зверья значительно поредели: похоже, волкодлаки не жаловали солнечный свет. Лишь тогда Марион сумела вырваться из рубки, переступив через одного из стонущих рыцарей. Капитан отряда, всё это время сражавшийся с ней бок о бок, махнул рукой с намертво зажатым в ней клинком:

— Помогите командующему! — и, развернувшись, тотчас всадил меч в подобравшегося близко зверя.

Марион побежала на пригорок, туда, где скрылись Эйр с Юртой и Михо. Нестор оттуда так и не вернулся, и звуки битвы, доносившиеся с холма, подтвердили худшие из опасений. Она уже видела — находившиеся на пригорке прекрасно проглядывались с долины — сражавшегося со зверем Эйра, скорчившихся за камнем Юрту с Михаэлем — и обезоруженного, окровавленного Ликонта, на которого бросился волкодлак.

Зверь повалил командующего на землю, рыкнул, раздирая когтями стальные латы — и вцепился зубами ему в шею. Нестор вскрикнул, коротко и глухо, левой рукой пытаясь удержать волкодлака на весу, не давая ему вонзить клыки глубже — и Марион с нарастающим отчаянием поняла, что не успевает. Всего несколько секунд…

…Свистнула стрела, вонзаясь в спину зверя. Волкодлак взвыл, отрываясь от обессиленного, стремительно терявшего силы Ликонта, в ярости обернулся, красными, бешеными, глубоко посаженными глазами отыскивая дерзкого лучника…

Михо дрожащими руками налаживал вторую стрелу, направляя её на волкодлака — и тем самым облегчил зверю задачу. Рыкнув, волкодлак бросился на баронета.

Марион не успела даже вскрикнуть — Эйр сражался с последним из волкодлаков, и не мог, просто не мог успеть… зато успел неожиданно нашедший в себе силы Ликонт, бросаясь на спину зверю.

Волкодлак взвыл, когда кинжал в левой руке командующего вонзился ему в шею, встал на задние лапы, отрывая вцепившегося в него мужчину от земли, выгнулся, испуская дикий, утробный рёв… сделал несколько шагов назад, судорожно дёргая передними лапами… и рухнул с обрыва, унося с собой повисшего на нём Нестора Ликонта.

— Не-е-ет!!!

Марион взлетела на пригорок в тот самый миг, когда Эйр последним ударом отрубил своему волкодлаку мощную голову. Телохранитель развернулся, отыскивая взлядом бледного Михаэля, в плечи которого вцепилась пухлыми руками Юрта, и вновь обернулся, проверить, как дела у Ликонта.

Марион подлетела к краю обрыва, заглядывая вниз. В серых предрассветных лучах расходившиеся на воде пенистые круги медленно окрашивались красным…

— Нет! — удержал её за руку Эйр. — Камни! Скалы! Вы разобьётесь!

Воительница стряхнула с себя руку телохранителя, в отчаянии обернулась, отыскивая взглядом тропу, ведущую к воде, про которую говорил Нестор. Если бы не Эйр, она бы и в самом деле бросилась вниз, в бурлящий поток горной реки…

— Оставайтесь с Михо! — крикнула она, увидев наконец то, что искала.

Марион бросилась по тропе вниз, соскальзывая, съезжая по влажным от предрассветной росы камням, пытаясь разглядеть в сумерках хоть что-то… хоть малейшую тень в бурлящей воде…

Не успевает, она не успевает! Проклятье! Проклятая, бездарная жизнь! Да что же это! Она не может спасти Нестора… как и раньше не сумела уберечь Магнуса…

— Держись, держись… будь ты проклят, держись…

Она остановилась уже у самой воды; глянула налево, направо, и побежала вдоль каменистого берега вниз по течению, увидев — далеко впереди — всплывающую тушу волкодлака…

Марион сбросила на ходу перевязь с мечом, сорвала латные перчатки, отбрасывая в сторону — и бросилась в реку. Она нырнула, уходя под воду, разгорячённой кожей чувствуя пробирающую прохладу горного потока, раскрыла глаза, пытаясь разглядеть хоть что-то в воде — и далеко впереди увидела тёмный силуэт, стремительно уходящий на глубину.

Ей понадобилось несколько секунд, чтобы доплыть до командующего: его уносило быстрым течением всё дальше от неё. Нестор был ещё в сознании, пытался выплыть наверх, — но двигался рывками, неумело; и тяжёлые латные доспехи тянули однорукого командующего на дно…

Она подхватила его подмышки, рванула наверх — но тут же остановилась, увидев гаснущий, невидящий взгляд. Обхватила его лицо ладонями, прижалась губами к губам, надавила, заставляя его открыть рот, глотнуть набранного ею воздуха. Синие глаза на миг распахнулись, и она обвила руками его грудь, несколькими сильными, мощными рывками выбираясь на поверхность. Кожаная кираса не так стесняла движения, как стальные латы — и всё же ей было тяжело. Она даже отпустила Нестора на пару секунд, вырываясь наверх, чтобы глотнуть воздуха — и вновь нырнула, ухватывая командующего за левую руку, вытягивая за собой из воды. Ей пришлось почти взвалить его себе на плечо, чтобы лицо его оказалось над водой, и добираться до суши с уже бесчувственной ношей. Течением их относило всё дальше, прочь от крутых берегов — и наконец её ноги нащупали дно.

Когда она вытащила его из воды, уже совсем рассвело. Тяжело дыша, захлёбываясь холодным воздухом, Марион уложила командующего спиной на серый песок, принимаясь расстёгивать кожаные ремни, удерживавшие стальные латы на его груди. К тому моменту, когда она окончательно освободила его от доспехов, лицо Нестора приобрело уже почти землистый оттенок. Отчаяние охватило её; даже руки, исправно толкавшие герцога в грудь, дрожали. Три толчка — вдох. Три толчка — вдох. Толчок. Толчок.

— Дыши! Ну же, валлийский ублюдок, дыши!!!

Она ударила его, ещё раз и ещё, в полном отчаянии; положила голову ему на грудь, рядом с ладонью, пытаясь услышать глухой звук бьющегося сердца. Несколько мгновений показались целой вечностью. Впервые, пытаясь различить стук сердца когда-то ненавистного герцога, она поняла, что это сердце ей дорого — и не только как залог их с Михо безоблачного будущего. Впервые, вглядываясь в безжизненное, посеревшее лицо, она с болезненной ясностью поняла, как же много для неё значит этот самоуверенный валлиец, этот грубый варвар… самый страшный враг — и самый преданный друг…

— Пожалуйста, только дыши… дыши! Ну!!!

Глухой толчок в его груди отозвался в ней райским пением. Сердце забилось — медленно, но верно. Марион выдохнула, прижала ладонь к глазам, и тут же опомнилась — вновь положила руки на грудь герцога, одну поверх другой, совершая выверенные, ритмичные толчки.

— Приди в себя, — одними губами просила она, не чувствуя, как по мокрому лицу скатываются солёные, отнюдь не речные капли. — Ну же… открой глаза…

Она спасла его от воды, но битва за жизнь всё ещё продолжалась. Волкодлак почти вырвал кусок мяса из плеча герцога, и, хотя ни один важный сосуд не был порван, Ликонт продолжал терять кровь. Скорей бы привести его в чувство… довести до лагеря…

Марион коснулась своими губами его, выдохнула, наполняя его лёгкие воздухом.

— Ликонт! Ну же… дыши… дыши, сволочь!!!

Страх потерять его именно сейчас, страх того, что он всё же умрёт на её руках, придал ей сил. Размахнувшись, она влепила ему оплеуху — наотмашь, не сдерживаясь, так, что обожжённая хлёстким ударом рука вспыхнула огнём.

Командующий вздрогнул, закашлялся, поперхнулся пошедшей горлом водой, переворачиваясь на бок, — и задышал. Марион отпрянула от него, позволяя надышаться, откашляться от речной воды. Облегчённо выдохнула:

— Живой, ублюдок…

И уже почти неслышно, вымученно добавила:

— Ликонт…

Герцог откашлялся, обернулся, щуря на неё покрасневшие от воды глаза.

— Нестор, — сипло поправил он её.

Марион на миг обмерла, а затем застонала — сдавленно, сквозь зубы — и притянула его к себе. Нестор прислонился к ней, тяжело выдыхая в шею, обхватил рукой за талию, уткнувшись носом в плечо. Они просидели так несколько минут, когда Нестор слегка отстранился, заглядывая ей в глаза.

Она не отвела взгляда. Медленно коснулась ладонью мокрой щеки, провела по влажным волосам. И не отстранилась, когда он вновь склонился к ней…

Нестор целовал её осторожно, бережно, мягко — касаясь вначале щеки, затем подбородка; так же мягко завладел губами, нежно, ненастойчиво — совсем не так, как он целовал её раньше, жадно и ненасытно, утоляя лишь собственную терзавшую его страсть. Марион отвечала ему, и её тело по-прежнему отзывалось на его поцелуй, с готовностью и тоской — по его запаху, по его теплу… наполняя всё существо её блаженством и покоем…

— …а-ри-и-он!

— …ко-онт!

— …де вы?!

Он отстранился первым. Прислушался к далёким голосам, не меняя позы, продолжая прижимать её к себе.

— Нас ищут, — проронила Марион.

Нестор кивнул, по-прежнему не делая попыток подняться.

— Надо идти. Возможно, кому-то из твоих рыцарей нужна помощь.

Ликонт вздохнул, крепче сжимая её талию, вжался, зарываясь носом в распущенные мокрые пряди.

— И тебе нужна перевязка, — продолжала Марион, поддерживая его, прижимая к себе. — Волкодлак порвал тебе плечо. Хотела бы я сказать, что до свадьбы заживёт, но…

— И не надейся, — внезапно обрёл дар речи Нестор, глухо и невнятно из-за прижатого к кожаному доспеху носа. — Это не отменяет церемонию. На отстрочку тоже не рассчитывай.

Марион рассмеялась, прижимая к груди мокрую голову командующего. Что же изменилось? Что случилось с ними? Почему он стал смотреть на неё совершенно другими глазами — как на нечто хрупкое и святое — и почему… почему она была так уверена, что больше не сможет жить без этих синих, как северное небо, глаз?..

— Я и не рассчитываю. Скорее, это ты попытался избежать поспешной женитьбы. Вот скажи мне… Нестор… кто же так плавает? Ты шёл на дно, как…

— Марион, — недовольно отозвались от её плеча, — я же не спрашиваю, почему речная вода на твоих щеках солёная? Окажи ответную любезность…

Марион улыбнулась, отстранилась, и поднялась на колени, перекидывая его руку через плечо. Опираясь на неё, командующий поднялся, — как раз вовремя, чтобы встретить показавшихся на том берегу верных ему рыцарей…

Орест склонился к её животу, легонько погладил, поцеловал, и вновь вытянулся, откидываясь на подушки. Флорика тотчас перекатилась к нему подмышку, устроилась поудобнее, закидывая ногу ему на бедро.

— Как-то не верится даже, — негромко проговорила она, выводя пальцем узоры на его груди. — Ты в самом деле готов пойти на это? Орест, ведь мы можем продолжать видеться! Так, как мы всегда виделись… Я не хочу, чтобы ты потом обвинял меня… когда начнёшь жалеть… мне это не нужно, Орест, правда же!

— Это нужно мне, — решительно отмёл король, обнимая девушку за плечи. — И я не буду жалеть.

— Ты будешь навещать нас, — продолжала увещевания Фло. — Изредка… я же понимаю, ты — величество, и дела у тебя важные… нихто за тебя их не решит…

— Я всегда был младшим принцем, — подавил вздох Орест, перехватывая смуглую ладошку, — и никогда не мечтал стать королём. Я люблю тебя, Фло, и устал прятаться от чужих глаз. Я хочу засыпать и просыпаться рядом с тобой, делить радости и невзгоды, жить вместе, просто жить… Я хочу видеть, как родится наш ребёнок, хочу быть рядом с тобой, когда тебе понадобится моя помощь, хочу, чтобы мой сын… или дочь… знал, что у него есть отец! Это всё невозможно, пока я сижу на троне! Мне нужна ты. А трон пусть забирает себе Нестор. Он его честно заслужил…

— Трон нельзя заслужить, — Флорика приподнялась на локте, заглядывая в полное решимости лицо Ореста. — Даже я знаю! В тебе течёт королевская кровь, а кто такой этот твой герцог? Ну, шишка важная… командующий… но он же не наследник трона, нет?

Орест помедлил.

— Андоим как-то обмолвился… я тогда не придал значения… да неважно всё это, Фло! Главное, что мы с тобой будем вместе. Ты, я и наш ребёнок. У меня есть поместье, день пути от Галагата… мы будем счастливы там, Фло! Я… я хочу жениться на тебе, как честный человек, хочу иметь полное право проводить с тобой дни и ночи — и не бояться больше ни чужих глаз, ни чужих языков! Ты… ты ведь согласна, Фло?

Ящерка вздохнула, вновь умащиваясь на плече короля.

— Знамо дело, согласна. Брат мне башку снесёт, ежели я тебе сердце разобью. Так и сказал: король Орест — хороший человек, не пудри ему даром мозги…

— Вот за что мне всегда нравился Большой Питон, — рассмеялся Орест. — Передавай ему моё почтение.

— Ай, обойдётся! А что же герцог Ликонт? — вновь вернулась к интересующей её теме Флорика: Феодор велел узнать всё, что только можно, про своего должника. — Ты ему сообщишь о своём безумстве?

— Нет, — поёжился Орест. — В смысле, сообщу — но уже после того, как дело будет сделано.

— Почему? — удивилась Флорика.

Король тяжело вздохнул. Про командующего Ликонта он старался попросту не думать. После того, что он собирался сделать, Нестор останется совсем один, без друзей. Орест не хотел думать про друга плохо, но командующий был сам в этом виноват: недаром и Януш исчез сразу же после отъезда Ликонта из Галагата, оставив свою лабораторию и свои вещи нетронутыми. Теперь вот он, Орест, собирается сделать практически то же самое…

— Боюсь, что он найдёт способ меня переубедить.

Флорика затихла, греясь под боком у короля, тайком разглядывая светлые вихры и встревоженные ореховые глаза. Орест всегда говорил, что любит её, но, пожалуй, до этого момента Ящерка и не подозревала, как сильно. Он подарил ей заботу, внимание, тепло, надежду на новую жизнь — всё то, чего лишил её преступный мир Галагата. Феодор всеми силами старался вытолкнуть сестру из водоворота событий теневого мира, и, несомненно, подобному решению короля лишь обрадовался бы: теперь он сможет не волноваться за сестру, перепоручив заботу о ней законному супругу. Да и сама Флорика, несмотря на собственное возросшее влияние среди воров и щипачей столицы, и постоянную тревогу за брата, была бы не прочь отойти на время от дел…

Она счастливо вздохнула, обнимая Ореста за талию. Всё-таки не каждая девушка может похвастать тем, что любимый мужчина отрекается ради неё от трона…

Марион взбежала по последней лестнице, ведущей на крепостную стену, огляделась, рассматривая разверзшуюся под ногами бездну. Фамильный замок Ликонтов располагался на вершине горы, дорога с которого вела лишь одна — вниз, к подножию, где раскинулся небольшой городок Рокхейм. Северный предел Валлии оказался гораздо прекраснее, чем она его себе представляла. Покрытые льдами вершины гор, зелёные долины, свежий, прохладный воздух, простые и улыбчивые горожане, радостно приветствовавшие герцога и его будущую супругу. Ликонта здесь не видели почти два года, но здоровались с ним горожане так, будто раскланивались с хозяином земель каждый день. На будущую хозяйку посматривали с интересом: герой Валлии выбрал невесту себе под стать — легендарную воительницу Аверона! Слухи достигли городка гораздо раньше, чем сам командующий, и в представлении никто из жителей не нуждался.

Марион вгляделась в мелкие фигуры во дворе замка: восторгу Михо не было предела. Сын носился по галереям и садам, забирался на стены, едва не сводя с ума Эйра своим бесстрашием, и успокоился лишь во внутреннем дворике, где располагалась тренировочная площадка для рыцарей. Это заняло Михо надолго, и Марион последовала примеру сына, взявшись за изучение новой территории.

До замка, несмотря на значительные потери — один воин их отряда оказался убит, двое тяжело ранены — добрались без особых злоключений. Рыцарей тотчас перепоручили заботам местного городского знахаря — настоящего доктора, подобного Янушу, в Рокхейме не было — а Нестор, всё ещё бледный после потери крови, но решительный, как никогда, принялся за наведение порядков на своей территории. Юрта с присущей ей деловитостью взялась за обустройство отведённых им покоев, вытолкав из них госпожу до тех пор, пока всё не будет готово, и Марион оказалась предоставленной сама себе.

Ненадолго. Со стороны лестницы раздались тяжёлые шаги, и на площадку с трудом, кривясь и потирая раненое плечо, выбрался хозяин замка.

— Понастроили, — пожаловался Ликонт. — Но если ты думаешь, что скроешься от меня здесь, покорительница Змея, ты сильно ошибаешься.

Марион с улыбкой посмотрела на подошедшего к ней командующего. Нестор устал после перехода, но гордость или непоколебимая уверенность в том, что уж он-то не может испытывать ни боли, ни слабости, не давала ему отдохнуть или расслабиться.

— Покорительница Змея? — с улыбкой уточнила она.

— Так тебя назвали, — кивнул герцог, подходя ещё ближе. — Змей — самая высокая гора в окрестностях Ройхейма. Покорителями Змея здесь уважительно называют тех, кто совершает нечто невозможное…

— Кажется, поняла, — усмехнулась аверонская воительница. — Змей — это ты? Вот уж лестно, в самом-то деле…

— Прости, это не я придумал, — ухмыльнулся Ликонт, и тотчас скривился от боли, ухватившись за плечо.

— Тебе нужно отдохнуть, — Марион поддержала пошатнувшегося командующего, заглянула в искажённое от боли лицо, — Нестор!

— От… дохнёшь тут, — герцог позволил увлечь себя на каменный пол; прислонился спиной к зубцам крепостной стены. На лбу его проступили капли пота, Ликонт прикрыл глаза, пережидая, пока перед внутренним взором не перестанут мельтешить белые пятна. — Помнишь, я говорил… что Наала обещала приехать… к нам на… церемонию?..

— Помню, — Марион провела ладонью по вспотевшему лбу, смахивая крупные капли. — Нестор, тебе бы вниз…

Герцог дёрнул щекой, доставая из кармана сложенный листок.

— Вот, полюбуйся! И это… родная сестра!..

Марион раскрыла письмо, пробегая глазами текст. Улыбнулась.

— Она не сможет приехать… потому что в ожидании ребёнка! Наала беременна! Разве это не чудесная новость, Нестор?

— Чудесная! Их брак… должен был стать… фиктивным! — Ликонт наконец открыл глаза, недовольно глянув на раскинувшуюся за стеной пропасть. В отличие от Марион, валлийца не восхищали прекрасные виды — он давно к ним привык — и думал Ликонт, как всегда, лишь о насущном. — Как же это получается, Марион?! Объясни мне, потому что я не понимаю! Как это так? Брак фиктивный — дети настоящие?!

Марион улыбнулась, глядя на всё больше распалявшегося Ликонта. Обычно сдержанный, невозмутимый, сейчас Нестор казался уязвлённым, точно по честолюбивой натуре герцога прошлись чугунным утюгом. Командующий никак не мог поверить в то, что кто-то смог скрыть от него такую малость… или такой вопиющий факт, как переход от фиктивного брака к настоящему. Привыкший контролировать всех и вся, сейчас Нестор казался по-настоящему растерянным.

— У меня за спиной… не поставив меня… в известность! Родная сестра!

— Да, Наала твоя сестра, — попыталась успокоить разбушевавшегося герцога Марион, — и имеет право на то, чтобы не советоваться с тобой хотя бы в таком глубоко личном вопросе, как выбор спутника жизни. И если этим спутником стал изначально фиктивный супруг…

— Он заставил её! — вдруг встрепенулся командующий, едва не вскакивая на ноги. — Точно! Как же я раньше…

— Нестор, — вздохнула Марион, — подумай, что ты говоришь. Я знаю императора Таира — поверь мне, это не тот человек, который способен надругаться над честью пусть и фиктивной супруги. Разве Наала в таком случае не покинула бы дворец тотчас? Разве скрыла бы от тебя свою боль?

— Женщины, — внезапно поникнув, вздохнул Нестор. — Мне-то казалось, я вас понимаю. А сейчас пришёл к выводу, что… верить вам нельзя…

Марион усмехнулась, присела рядом, обхватывая руками колени. Кирасу она сняла по приезду в замок, но платье одевать не спешила, оставшись в рубашке и штанах — и накинув поверх них чёрный балахон с разрезами, не стеснявший движений. Юрта ни за что не выпустила бы её в подобном виде из опочивальни, не будь так занята обустройством их нового дома.

— Нельзя, — эхом отозвалась воительница, глядя в том же направлении, что и хмурый герцог — на заснеженные горные хребты окружавших Рокхейм скал. — Но выбора у тебя всё равно нет. Лучше сдавайся сразу, Нестор, так ты обойдёшься куда меньшими потерями.

Ликонт посмотрел на неё и улыбнулся, протягивая руку, чтобы пригладить развивавшиеся на ветру пряди.

— Ведьма…

Марион тряхнула головой, скидывая его руку.

— Ты за этим карабкался со всей своей немощью на такую высоту? Чтобы показать мне письмо?

Рука, перебравшаяся уже на её плечо, внезапно замерла. Нестор отдёрнул пальцы, помедлил, затем решительно поднялся на ноги. Марион поднялась следом, удивлённо разглядывая бледного, как смертник, герцога.

— Прости, — заговорил Нестор, — я действительно забыл, зачем шёл. Я… совсем не приготовил тебе свадебного подарка… не успел…

— Ты не обязан, — попыталась вставить Марион, но Ликонт тряхнул головой, потянув за край нательной цепочки. Показавшийся на ней драгоценный камень блеснул на солнце, отбрасывая яркие блики на каменной стене, и Нестор одной рукой сорвал цепочку с шеи.

— Вот, — смято выговорил герцог, — это перстень… моей матери… и поверь, у меня нет ничего дороже! Я хочу, чтобы он был у тебя. Пусть наш брак будет фиктивным, пусть я, возможно, буду видеть тебя реже, чем того бы хотел… — Нестор шумно втянул воздух, держа пестень на раскрытой ладони, — но я женюсь в первый и последний раз. Я знаю себя, Марион… прости, но я уверен, что другой жены у меня не будет. И другой женщины — тоже. И я хочу… если ты захочешь уйти… чтобы у тебя осталось на память обо мне хоть что-то… что-то, что не позволит тебе меня забыть.

Марион смотрела на незнакомого, изменившегося в родных стенах наследника рода Ликонтов, слушала сумбурные изъяснения, веря каждому сказанному слову: Нестор никогда не лгал ей. Внезапно вспомнились его слова — такие безумные для неё в тот момент — сказанные им в заключении городской тюрьмы Галагата.

«Я стану самым страшным твоим врагом — чтобы ты не могла меня забыть. Чтобы с твоих губ время от времени слетало, срывалось моё имя…».

— Я никогда не забуду тебя, Нестор.

Его губы дрогнули, но герцог ничего не сказал. Он смотрел на неё в упор, выжидающе… и с надеждой. Молчание затянулось; рука командующего, протягивавшая ей перстень, дрогнула.

— Прошу тебя, — сказал он наконец.

Марион сумела оценить его искренность. Протягивая руку за кольцом, она старалась не смотреть ни в синие, пронзительные глаза, ни на разгоравшееся лихорадочным румянцем лицо. Осторожно отсоединила от цепочки, рассматривая прозрачный, чистый, как слеза, с переливавшимися глубоко внутри разноцветными бликами камень.

— Горный хризанит, — хрипловато проговорил Нестор, разглядывая персень вместе с ней. — Самый редкий и самый ценный камень горных шахт Валлии. Его владелец никогда не умрёт, и никто не сможет причинить ему вреда. Так говорит наша легенда…

Он осторожно взял перстень из её рук, перехватил её правую руку, одевая кольцо на палец. Марион отняла руку, вытянула, невольно любуясь блеснувшим на солнце камнем. Вновь повернулась к Ликонту: Нестор рассматривал её с непонятным выражением на лице, и отстранённой улыбкой на губах.

— Спасибо.

— Мама была бы рада, — отозвался командующий. — Она всегда говорила мне… впрочем, неважно, — тут же оборвал себя Нестор. — Жаль, что она не дожила до этого дня.

— Она умерла рано?

— Мне было четырнадцать, — задумчиво кивнул герцог. — Наале — четыре. Их с отцом убили у ворот замка, почти на пороге…

Нестор умолк, и Марион вдруг поняла.

— Ты был там. Ты всё видел!

— Да, — неохотно признал командующий. — Я всё видел. И ничего не сделал, чтобы защитить их.

— Тебе было только четырнадцать…

— Уже четырнадцать, — поправил Нестор, опираясь о каменные зубцы крепостной стены. — Достаточно, чтобы ещё тогда сделать выводы.

Марион вопросительно посмотрела на него, и командующий заговорил — вначале с трудом, точно заставляя себя ронять слово за словом, затем всё решительней, успокаиваясь по мере рассказа.

— Тебе следует знать историю нашей семьи. Прости, не было повода… возможности… рассказать тебе раньше…

Марион отвела взгляд. Скорее, подозрительному, не привыкшему верить людям Ликонту не хватало простого доверия…

— Мой прапрадед был человеком беспокойным, — продолжал Ликонт. — Это он объединил большую часть северного предела Валлии, он покорил дикие народы, подчинив короне, он же принялся за постройку городов далеко на севере, крепостей, храмов и часовень. Деятельный был человек — но не сумел вовремя остановиться. С королевской династией нас, Ликонтов, всегда связывало дальнее родство, и прапрадед частенько гостил в Галагате. Не знаю, что там окончательно рассорило его с королём, но результатом послужил военный переворот, который мой горячий дед устроил ради свержения его величества. И у него это получилось. Династия Ликонтов правила меньше года, но за это время у моего деда родился наследник от королевы — наследник короны, претендент на престол. Младенца тотчас спрятали у себя родственники, далеко на севере, а прапрадеда вскоре убили. С тех пор каждый восходивший на трон монарх стремился сократить род Ликонтов. Моя семья практически не покидала северного предела Валлии, уходя всё дальше на север, и тем самым расширяя подчинённую королевству территорию. Прадед благополучно вырос в горном поместье своих родственников, женился, завёл семью, и так же благополучно скончался, не пытаясь повторить подвиг своего отца. Так же поступил и мой дед. А вот моему отцу, герцогу Арию Ликонту, вдруг загорелось…

Нестор тяжело вздохнул, устало растирая глаза.

— До сих пор не понимаю, чего ему не сиделось дома. Все мои предки жили тихо и мирно, опасаясь народных волнений, конфликтов и кровопролитий — ведь после правящей королевской династии любой наследник Ликонтов мужского пола имел право претендовать на престол. Вот отец и решил… играть по-крупному.

Нестор помолчал, разглядывая знакомые пейзажи своей родины.

— Но король Харитон успел нанести удар первым. Верные отцу рыцари даже не оборонялись, не задержали отряд королевских воинов, прибывших в замок: никто попросту не ожидал нападения… А потом всё было кончено.

Марион ошеломлённо глянула в сторону застывшего, погрузившегося в воспоминания главнокомандующего.

— Почему же тебя, последнего из Ликонтов, оставили в живых?

— Не знаю, — покачал головой Нестор. — Капитан, командовавший отрядом, сказал, что велено оставить меня в живых… на счастье. Я так и не добился от Харитона, почему он не тронул нас с Наалой. Возможно, не хотел становиться детоубийцей, а может, преследовал иную цель… даже когда у меня получилось втереться к нему в доверие, я так и не смог узнать правду.

Нестор наконец посмотрел на неё, устало улыбнулся.

— Военный переворот, который устроил мой прапрадед, выставили как мятеж — хотя инаугурация прошла по всем канонам — и всю историю постарались забыть, хотя и не смогли полностью вычеркнуть из архивов. Наверное, я должен был рассказать тебе раньше…

— Должен, — нашла в себе силы ответить Марион. — Тогда бы я подумала ещё раз, прежде чем принять твоё щедрое предложение. Быть пусть и фиктивной супругой опального герцога, претендента на престол… это сулит опасность, несоизмеримую с выгодой от подобного брака.

— Расчётливая ведьма, — покачал головой Ликонт, пряча улыбку.

— Сам говорил, — пожала плечами Марион, — женщинам верить нельзя!

Она повернулась, чтобы уйти, когда стальная рука Ликонта ухватила её за локоть, рывком разворачивая к себе. Марион едва успела упереться ладонями в его грудь, чтобы не дать герцогу привлечь её к себе.

— А я верю тебе, — с неожиданной силой выговорил Нестор, — всё равно верю!

— Почему? — негромко спросила Марион, разглядывая побледневшее лицо. И какая только стальная пружина держит этого человека?..

Голос Нестора Ликонта звучал вымученно и тяжело, точно герцог наступал себе на горло, выталкивая непривычные для себя — и такие сложные слова.

— Потому что я люблю тебя, ведьма.

Храм Рокхейма оказался маленьким и уютным, пахнущим деревом и воском, с разливающимся в воздухе ароматом пряных трав и священных масел. Присутствующих было немного: свадебная церемония великого герцога Ликонта оказалась на деле скромной, по-семейному тихой: лишь служители Единого, верные рыцари личной свиты командующего, капитан Елизар, Юрта и сэр Эйр с Михаэлем.

Приглашённые уже находились в храме, в то время как будущие супруги стояли у порога, ожидая благословения священника. Марион старалась не смотреть на Нестора, и знала, что тот тоже смотрит только вперёд, с усилием удерживая взгляд на священном символе Единого.

Нестору потребовалась неделя, чтобы окончательно восстановить силы, за которую слуги успели перевернуть замок вверх дном, чтобы привести всё порядок к свадебной церемонии. Весь Рокхейм собрался за дверьми городского храма — всеми любимый хозяин северного предела наконец-то женился, и никто не хотел пропускать такое яркое событие в скучной жизни горного, удалённого от столицы городка.

За эту же неделю Юрта успела привести в порядок Марион: старая камеристка, соскучившись по своим прямым обязанностям, просто не выпускала госпожу из покоев без обязательных процедур. Надо признать, её старания не прошли даром: глядя в зеркало этим утром, Марион едва узнавала себя. Лицо её почти светилось внутренним, необыкновенным светом, глаза сияли, нити драгоценных камней сверкали в собранных чёрных прядях, одинокими пружинками оттенявших лицо, шею, открытые плечи… Платье, по настоянию той же Юрты, белое до синевы, гладкое, свободно падающее от бедра — никто в Рокхейме не оценил бы вычурной дворцовой моды и пышных юбок — ложилось по фигуре, подчёркивая все достоинства оставшейся в ней женственности. И, судя по вспыхнувшим глазам увидевшего её Нестора, этой женственности осталось в ней достаточно, чтобы точным ударом добить сдающее позиции сердце главнокомандующего.

Михо забежал к ней перед самой церемонией. Сын восхищённо присвистнул, порывисто обнял, за что тут же получил нагоняй от ворчавшей Юрты — платье же мнётся, в конце-то концов! — и сказал, что будет ждать в храме вместе с сэром Эйром. Синий баронет переносил всё происходящее с удивительным энтузиазмом, которого совершенно не испытывала сама Марион. Для Михаэля замужество матери казалось чем-то увлекательным, как то дорожное приключение, которое они с таким трудом пережили, а личность герцога Ликонта по-прежнему вызывала в баронете внутренний трепет и самый неподдельный интерес. Такой подход был на самом деле настоящим спасением для Марион — куда хуже было бы, если бы Михаэль воспринял Нестора в штыки.

Сам Нестор едва сдерживал счастливую улыбку победителя. Марион видела, каким огнём пылают синие глаза, каким теплом светится обычно режущий взгляд, и каким необыкновенно привлекательным он выглядит в этот день — ради неё. Даже шрам на правой щеке казался бледнее обычного…

Они стояли рядом, пока ещё не держась за руки, но соприкасаясь пальцами, легко, едва ощутимо — и от этих мимолётных прикосновений её бросало в дрожь. Всю неделю она пыталась избегать его общества, как только могла — опасалась, что не сможет совладать с собой, что выдаст себя неосторожным словом или жестом. Ей с трудом удавалось обманывать саму себя…

Пытаясь отвлечься от этих мыслей, успокоить неожиданно прерывистое дыхание, Марион рассматривала стоявших в храме людей. Юрта, уморившись, присела на низкую лавочку, ожидая начала церемонии, Михо рассматривал цветные витражи высоких окон, время от времени указывая на них Эйру. Марион посетило необычное чувство нереальности происходящего. Казалось странным, что на свадьбе герцога Ликонта, главнокомандующего Валлии, присутствовало так мало народу — но ещё более странным ей показалось то, что она не видит здесь их друзей. Не было ни Януша — хвала Единому, иначе бы она точно не смогла пережить грядущую церемонию, ощущая на себе его пристальный взгляд — ни Наалы, ни Ореста… не было даже её верных слуг-близнецов — которые, увы, давно погрязли в преступной жизни Галагата.

Подошедший к ним священник раскрыл книгу, принимаясь читать благословенное напутствие, и глаза всех присутствующих обратились к ним. Нестор склонил голову и, бросив на него мимолётный взгляд, Марион поразилась, как сильно изменилось лицо командующего. Во имя Единого, герцог на самом деле переживал самую настоящую внутреннюю бурю, раз даже не пытался — или не мог — скрыть шквал нахлынувших на него эмоций…

— Пройдите в храм, — негромко благословил священник.

Пальцы Нестора переплелись с её, крепко сжали — и она сжала их в ответ. Каждый шаг эхом отзывался в ней, вырывая из памяти образы, мысли, воспоминания…

День, когда они познакомились с Магнусом… ночь, когда Синий барон впервые пришёл к ней… их свадьба… рождение Михо…

Смерть Магнуса — смерть от руки Нестора Ликонта…

Мир дрогнул, и Марион крепче вцепилась в руку командующего, пытаясь совладать с нахлынувшими эмоциями. Да что же это! Она давно всё для себя решила…

Ещё несколько шагов — и они у алтаря. Священные символы вновь дрогнули перед её глазами, и она медленно опустила веки, давая себе время. Лишь бы никто не увидел её влажных глаз…

Обряд начался, но Марион не могла разобрать ни слова.

Прости, Магнус…

Нестор коротко сжал её пальцы, и она чуть провернула голову, встречаясь с ним взглядом. Валлиец смотрел на неё с такой бесконечной теплотой, с таким пониманием, что Марион не выдержала — и её пальцы сжали его с такой силой, таким отчаянием, будто от этого зависело всё, что им было дорого. Во имя Единого, даже ей нужен кто-то, за кого можно было бы ухватиться…

И, судя по ответному крепкому пожатию, Нестор Ликонт нуждался в поддержке ничуть не меньше. Кто он, по сути, её будущий — почти настоящий — супруг? Одинокий воин, такой же, как она… сражающийся сразу на всех полях сражений, бесстрашно ступающий на любую арену — политическую, военную… Восстающий против всего мира, не сгибающийся под многочисленными ударами вражеских полчищ… привыкший полагаться только на себя… выковавший свой характер в адской кузнице выживания, стойкости, войны и интриг. Но и у одиноких волков случаются минуты слабости…

— Возлюбленные, — донёсся до неё голос священника, — принесите друг другу брачные клятвы.

Марион повернулась к Нестору, поднимая на него взгляд, протянула обе руки, крепко сжала пальцами левой правую, стальную руку герцога… а ведь у неё почти получилось убить его тогда, в Ренне… Командующий перехватил её ладони, сжал, переплетая их руки согласно традиции — так, как должны отныне переплестись их судьбы.

— Я, Нестор Ликонт, сочетаюсь с тобой, Марион, законным браком, чтобы ты стала моим неразлучным другом, моей верной супругой и моей любовью с этого дня.

Марион неслышно выдохнула. Его голос звучал под куполом так ясно, так громко, эхом раздаваясь в почти пустом храме…

— Обещаю ценить тебя, как самое большое сокровище в мире, быть с тобой в горе и в радости, в хорошие времена и в плохие, чтить и уважать тебя, смеяться и плакать с тобой, и любить тебя всегда. Во имя Единого, в присутствии наших семей и друзей, я обещаю лелеять тебя так долго, как мы оба будем жить — и даже смерть не разлучит нас.

Нестор одел ей свадебное кольцо — ещё одна странная традиция диких валлийцев — и голос его всё же дрогнул, когда он продолжил:

— Прими это кольцо как символ моей любви и преданности. Отныне я — твой муж, и я надеваю тебе это кольцо, потому что ты — моя жена. Береги своё обручальное кольцо, потому что оно так же хрупко и дорого, как и моё… человеческое сердце.

Она едва расслышала последние слова: голос командующего окончательно подвёл его. Нестор смотрел на неё, и светлая улыбка тронула уголки его губ, когда заговорила она, в свою очередь давая общепринятый супружеский обет:

— Надевая это кольцо, я называю тебя своим мужем. Обещаю любить тебя верно и преданно до конца своих дней. Обещаю делить с тобой всё хорошее и оберегать тебя от плохого. Обещаю уважать твоё мнение, заботиться о тебе и наших будущих детях, и клянусь: что бы ни случилось, я всегда буду рядом с тобой.

Нестор не отрывал от неё глаз. Такая сильная и такая хрупкая. Такая любимая, близкая и такая недоступная. Такая родная… и такая далёкая. Почти невозмутимая даже сейчас, даже во время их свадебной церемонии. Во имя Единого! Неужели все эти слова для неё — пустой звук? Неужели она произносит их лишь потому, что так положено? Он признался ей тогда, на крепостной стене — и с тех пор она избегала его, всю эту бесконечно долгую неделю. Если… если она не любит, если она тут лишь потому, что он сам загнал её в эту ловушку… то всё это большая ошибка! Потому что ему не надо таких жертв и таких предательских, таких болезненных слов. Как же поздно он это осознал…

— С этим кольцом я отдаю тебе саму себя и беру тебя в супруги. С этим кольцом я обретаю тебя как свою вторую половину и клянусь, что отныне для меня не будет никого ближе и роднее, чем ты. Прошу, прими это кольцо в знак моей любви и преданности. Знай, что отныне ты принадлежишь мне, а я принадлежу тебе, ибо мы больше не две разделенные половины, но одно целое.

Нестор протянул свою левую руку, глядя, как она одевает ему кольцо, и лишь один взгляд, её влажный, блестящий взгляд лучше всяких слов доказал, что он ошибся ещё раз.

Их брачные клятвы не были пустым звуком. Они оба имели в виду каждое слово. Их слова освящены Единым, их души переплетены свадебным обрядом — и это нельзя перечеркнуть, нельзя забыть, нельзя выбросить из своей — из их общей — жизни.

Фиктивный брак…

Искренние клятвы…

— Во имя Единого, — произнёс пожилой священник, — объявляю вас мужем и женой. Скрепите ваш супружеский союз поцелуем.

Нестор склонился к супруге, коснулся своими губами её, дрогнувших в момент поцелуя, улыбнулся, не отстраняясь, всё ещё прижимаясь губами к губам.

— Возлюбленные! Сохраните дар первых счастливых дней и пронесите их чистоту и верность через долгие годы жизни, — вновь заговорил священник. — Пусть ваше счастье будет светлым и тёплым, как летнее небо Аверона, долгим, как заснеженные дороги Валлии — длиною в жизнь — и прекрасным, как ваша любовь…

Марион не слышала ничего больше. Только сияющие глаза Нестора, непривычно мягкую улыбку, ощущение их сцепленных, переплетённых рук, и торжественная, благодатная тишина храма…

А потом всё смешалось — подбежавший к ним Михо, первым поздравивший супругов, сдержанные поздравления Эйра и капитана Елизара, сентиментальные слёзы Юрты, промокавшей лицо скомканным в пухлых руках платком, почётный караул верных командующему рыцарей, свет из распахнутых дверей храма и шум голосов ожидавших их горожан, бурно и радостно поприветствовавших новобрачных диким варварским рёвом…

Фамильный замок Ликонтов; скромный, но долгий свадебный пир в главном зале — большинство приглашённых оказались простолюдинами, всего лишь самыми выдающимися горожанами Рокхейма — уставший, радостный Михо, уморившийся настолько, что заснул прямо за столом… Эйр, унёсший Синего баронета на руках, Юрта, напоследок тайком поправившая и без того идеально сидящее на ней платье…

И наконец Марион поняла, что сама обессилела настолько, что едва могла держать спину прямо. Нестор заметил первым, кивнул капитану Елизару, оставляя его в зале главным, и вывел уморённую неизбежной свадебной суматохой супругу в примыкавшую к залу галерею.

— Скажи мне, что это всё, Нестор, — попросила Марион, когда они оказались в коридоре.

Ликонт улыбнулся, проводя её мимо освещённых коридоров в ту часть замка, где располагались её личные покои.

— Всё, — пообещал он.

Она взяла его под правый локоть, скользнула рукой наверх, чтобы почувствовать живое тепло плеча… всё это по-прежнему казалось ей невозможным, нереальным… даже тогда, когда дверь опочивальни скрипнула, пропуская их в тёплую, натопленную спальню, и когда Нестор прикрыл за собой дверь, оказываясь у неё за спиной.

Марион прикрыла глаза, когда его рука обхватила её за талию, и жаркое, горячее дыхание обожгло шею. Нестор коснулся губами её щеки, прижимая теснее к себе, и она спиной почувствовала его сильное, подрагивавшее от невозможного желания тело. Запах, мужской запах, уже такой знакомый… почти родной…

— Скажи мне только слово, Марион, — хрипло, едва слышно проговорил Ликонт, зарываясь носом в волнистые чёрные пряди, вдыхая аромат её волос, — только одно слово — и я уйду.

Она коротко выдохнула, когда его рука скользнула от живота вверх, а дыхание у уха стало совсем прерывистым от почти болезненного желания.

— Мне… уйти?..

Марион молча покачала головой, не собираясь больше обманывать ни себя, ни его. Нестор застонал, когда она развернулась к нему, обвивая руками шею, привлекая его к себе… вцепился в ткань её платья, рванул… задрожал, когда её губы, такие неожиданно тёплые, почти горячие, коснулись его шеи… и не выдержал, чувствуя предательскую слабость в ногах. Подхватив законную супругу на руки, Нестор Ликонт шагнул к краю кровати, опускаясь вместе с ней на их первое брачное ложе…

Она проснулась от яркого солнечного света, радостного и праздничного, бившего прямо в окна опочивальни, и улыбнулась, не открывая глаз. Под одеялом было тепло и уютно, голова её удобно лежала на чьей-то руке — и кто-то уже завладел мочкой её уха, царапая шею небритым подбородком.

— Нестор, — позвала она.

Левая, свободная рука командующего, уже скользнувшая под одеяло, на миг замерла.

— Доброе утро, — шепнул он.

Марион перехватила его руку, уже принявшуюся хозяйствовать под одеялом, и повернулась, встречаясь с ним взглядом.

— Давно ты не спишь?

Нестор улыбнулся, в свою очередь перекатываясь и нависая над ней.

— Не помню. Я просто не смог отказать себе в удовольствии понаблюдать за тобой…

— Испытывая чисто мужскую гордость настоящего победителя, — задумчиво добавила Марион, приглаживая растрепавшуюся после сна гриву чёрных волос супруга.

— Не угадала, — Нестор откинул волнистую прядь с её лица, провёл тыльной стороной ладони по щеке, — я просто думал… о тебе. О нас. О том, что я никуда тебя теперь не отпущу.

Марион улыбнулась, отвечая на поцелуй, оплела руками его талию, прижимая к себе. Прошлой ночью Нестор оказался просто неутомим, не то сорвавшись наконец с цепи, на которую сам себя посадил, три года отказываясь от женского общества, не то навёрстывая упущенное, не то всё больше сходя с ума от супруги. Она отвечала ему, принимая всё тепло его большого тела, впитывая каждый поцелуй, каждое жадное движение — и поражалась сама себе: даже с Магнусом не испытывала она подобной страсти. Ещё многое нужно было понять, ещё со многим разобраться, но они с Нестором уже ступили на этот путь совершенствования, даже отречения — ради сохранения супружеского союза, ради друг друга. И того, что она успела узнать о Несторе Ликонте до замужества, хватало ей, чтобы понять: валлийский командующий готов к переменам. Теперь всё зависело лишь от неё, её мудрости и её влияния…

Нестор коротко застонал, когда её руки скользнули по его телу, прижимая всё теснее к себе, приглашая остаться… вцепился в её бедро, подаваясь вперёд…

В дверь постучали.

Командующий застонал сквозь сжатые зубы, вжимаясь в неё, с силой стукнул кулаком по подушке.

— Убью, — выдохнул он.

Стук повторился, на этот раз — громче и требовательней.

— Должно было случиться что-то важное, — шепнула Марион, отстраняясь от супруга. Тревога кольнула сердце; предчувствие неожиданных и потому почти всегда плохих новостей. — Раз решили побеспокоить…

Нестор что-то невнятно ответил в подушку, что-то на валлийском диалекте, но Марион догадалась не просить перевода. В дверь постучали в третий раз, и командующий наконец решился.

— Лежи, — строго велел ей Ликонт, скрепляя приказ поцелуем.

Марион рассмеялась, когда рассерженный командующий скатился с кровати, оборачивая простыню вокруг бёдер, и села, укутываясь в одеяло.

Нестор приоткрыл дверь так, чтобы смертник, посмевший потревожить супругов, не мог видеть комнату, и смерил стоявшего за дверю злым взглядом.

— Что?

— Из Галагата, — донёсся до Марион голос капитана Елизара. — Срочно.

Командующий кивнул, принимая письмо, и захлопнул дверь, разворачивая письмо на ходу. Усевшись на край кровати, Ликонт пробежал глазами текст, и лицо его побледнело.

— Что случилось? — тревожно спросила Марион, подсаживаясь ближе. — Нестор?

— От Ореста, — надтреснутым голосом ответил супруг. — Он сообщает мне лично… в день написания письма он отрёкся от престола.

— Что?!

— Это из-за той девчонки! Клеветник её раздери, — Нестор в отчаянии запустил пальцы в волосы, опустил голову. — Знал ведь, знал, что их отношения не доведут Валлию до добра! Из-за этой… Флорики… правящая королевская династия окончательно перестала существовать! Проклятая…

— Флорика?! — поразилась Марион.

Нестор мрачно кивнул, не поднимая головы.

— И что… теперь? — тихо спросила Марион, осторожно обнимая его поникшие плечи.

— Теперь, — хмуро ответил герцог, — мне придётся брать власть в Валлии в свои руки. Все эти дни государство было абсолютно беззащитно перед другими народами, а я даже… ничего не знал…

— Тебе придётся… взойти на престол? — догадалась Марион, и сердце кольнуло ещё раз.

Ликонт помолчал.

— Именно об этом пишет Орест. Именно это он уже обсудил с Высшим Судом. Клеветник его раздери! Мой друг — подлец и трус, дождавшийся, пока я уеду из Галагата, чтобы провернуть такое большое дело, — горько выговорил командующий. — Теперь я — единственный законный претендент на престол…

Марион помедлила, разглядывая осунувшегося, мрачного супруга.

— Ты не рад?

— Конечно, нет, — отрезал командующий. — Стоя за троном, править страной куда легче. Ненавижу, как же я ненавижу! Да что же это такое! Наала утаивает от меня свою жизнь, Орест боится и не доверяет настолько, что едва дождался моей свадьбы, чтобы спровадить меня из столицы и сделать всё по-своему — проклятый глупец! Какую смуту он поднял в столице! Даже Януш…

— Что — Януш? — похолодела Марион.

— Орест пишет, что он покинул Галагат. Исчез, и никто не знает, куда, — закончил исповедь Нестор и сник окончательно, закрывая ладонью лицо.

Марион смотрела на мужа. Она могла бы сказать, что всё шло к этому, что к каждому из сразивших его предательских ударов он подвёл своих друзей сам — но она промолчала. Он осознает это чуть позже, если не осознал уже, и вместо очередного удара — уже от неё — ему как никогда требовалась поддержка.

— Тогда тебе надо срочно выезжать в Галагат, — негромко проговорила Марион, обнимая его за плечи. Ободряюще улыбнулась. — Наведи там порядок, Нестор.

Командующий обернулся к ней, разглядывая её так, будто и она могла сейчас покинуть его, бросить в любой момент… схватил её за плечо, пытливо вглядываясь в глаза.

— Ты ведь не оставишь меня? — спросил он. — Марион? Ты ведь со мной, верно?

Марион улыбнулась, проводя ладонями по встревоженному лицу, запустила пальцы в волосы, привлекая своего беспокойного супруга к груди.

— Я же обещала, — тихо ответила она, — помнишь, у алтаря? Что бы ни случилось, я всегда буду рядом…

Командующий счастливо улыбнулся ей в плечо, обхватил левой рукой, прижимая к себе. Не забыла… значит, она действительно помнит всё, что сказала… и имела в виду каждое слово произнесённой клятвы…

— Потому что отныне ты принадлежишь мне, а я принадлежу тебе, — произнёс Нестор, губами впитывая запах любимой женщины, — ибо мы больше не две разделенные половины, но одно целое…

…В окно светило яркое солнце северного предела.

 

Эпилог

Всадники ехали неспешно. По запыленным плащам было видно, что они приехали издалека. Сумки, котомки, свисавшие по бокам их коней, также оказались затёртыми, вооружение отсутствовало — ни оружия, ни доспехов. Странной была эта пара, не похожая ни на селян, ни на ремесленников, ни на торговцев, ни на воинов…

Первым ехал мужчина в серой рубашке и таких же серых штанах, с накинутой на них чёрной рясой с разрезами по бокам и священным символом Единого на груди. Из-под накинутого на голову капюшона выбивались светлые пряди, которые мужчина то и дело поправлял, заправляя за отворот капюшона. Лицо его, ещё молодое, с правильными, точёными чертами, светилось тем необыкновенным светом, который так часто дарует своим верным последователям Единый.

Его спутником оказался мальчик лет десяти, в чёрной рубашке и штанах, с накинутым на плечи тёплым плащом. В отличие от мужчины, мальчик оказался черноволосым, с бледным и некрасивым лицом, на котором жили, казалось, лишь глаза, большие, чёрные, кажущиеся из-за худобы огромными, на пол-лица.

Они подъезжали к Галагату, и впереди уже показалось городское кладбище, когда мальчик встрепенулся, с неожиданным интересом разглядывая каменные и мраморные надгробия.

— Посмотрим, пап?

— На что? — устало, но со всем вниманием откликнулся мужчина.

— Ну как же… тут… кладбище же, красиво. — Мальчик вздохнул. — А, ничего. Забудь. Просто… жжётся…

— Ты помнишь, что нужно делать, — мягко проговорил его отец, придерживая коня.

Мальчик кивнул, опуская вспыхнувшие жутким зелёным светом глаза. Зажмурился, читая молитву. Несколько секунд они стояли на месте, творя спасительные знаки и читая молитвы, затем оба одновременно тронули поводья, так же неспешно продолжая путь.

У ворот кладбища, однако, мужчина вновь придержал коня, вглядываясь в одинокую фигуру у королевского склепа. Посетителем оказался молодой мужчина, невысокий и смуглый, с коротко стриженными каштановыми волосами. Он стоял на коленях у ступеней, и держал в руках красную розу.

— Па-ап? — удивился мальчик, когда мужчина спешился. — Ты передумал?

— Можешь слезть, — разрешил отец, подавая руку сыну. — Ненадолго. И держись рядом со мной. Я хочу поздороваться.

Они шагнули на каменную тропу, ведущую к склепу, одновременно, но дорогу тотчас перегородили вышедшие из-за высоких надгробий охранники.

— Куды прёте? — рыкнул один из них, исподлобья разглядывая необычную пару. — Ищите другую дорогу, тута занято!

— Я лишь хочу поприветствовать старого друга, — примирительно поднял руки мужчина. — Но если он просил его не тревожить… тогда в другой раз.

— А ну стоять! — гаркнул второй громила, хватая развернувшегося мужчину за локоть. — Чую, птица ты не простая! Нехай Питон на тебя взглянет! Да не рыпайся, ну! Цыц, я сказал, не то мигом шею сверну — тебе и твоему щенку!

— Руки прочь, — вдруг зашипел мальчик, когда к нему потянулся один из охранников. — Пока они у тебя целы! Из тлена вышел, в тлен обратишься… Всюду падаль, всюду разложение…

Громила вскрикнул, отдёргивая мигом почерневшие руки от мальчишки, с ужасом разглядывая покрывающиеся трупными пятнами предплечья. Кожа лопалась на глазах, обнажая мясо, сухожилия, сосуды, кости…

— Велегор! — морщась от захвата оцепеневшего бандита, крикнул мужчина. — Велегор, перестань! Остановись!

Сын коротко выдохнул, отворачиваясь от визжавшего в ужасе бандита — и его руки вновь обрели прежний цвет и вид.

— Отпустите его! — приказал негромкий, но властный голос со стороны. — Быстро!

Бандиты шатнулись в стороны, почтительно пропуская направлявшегося к ним от склепа мужчину. За его спиной, на ступенях, осталась лежать красная роза…

— Что у вас происходит? Топор, ты в своём уме? Визжал, как баба! — поморщился Феодор, оттесняя икавшего от испуга палача плечом. — Что тут у нас?.. Ого… О! Мессир Януш! Какими судьбами?! Столько лет!.. А мы-то вас уже похоронили…

Януш коротко улыбнулся, привлекая к себе сына. Велегор зыркнул чёрными глазами на подошедшего мужчину, и крепче вцепился в пояс отца.

— Рановато, — ответил лекарь. — Мы ехали в Галагат. Увидел тебя, решил поздороваться. Не знал, что ты тут не один.

— Ты про них, что ли? — отмахнулся Большой Питон. — Считай, их здесь нет. Нет, я сказал! — гаркнул уже в сторону телохранителей Феодор. Те поспешно ретировались, покидая кладбище. Главарь ухмыльнулся, кивнул на ворота. — Провожу вас до столицы, мессир Януш! Во имя Единого, вот уж не думал встретить тебя ещё раз, да живьём!..

…К столице поехали так же медленно. Януш помог сыну взобраться в седло, привлёк к себе, быстро поцеловав в висок, и запрыгнул на коня. Телохранители Большого Питона отстали, позволяя главарю вдоволь наобщаться со старым знакомым, некогда спасшим ему жизнь своим волшебным лекарством.

— О-о, вы многое пропустили, мессир Януш! — Феодор, казалось, излучал энергию, то и дело сверкая белозубой улыбкой. Януш деликатно не замечал ещё влажных глаз Питона: Фео приезжал на кладбище к почившей возлюбленной. — Король Орест гавкнулся, сдал ключи от трона светлому герцогу Ликонту, и теперь живёт всем своим сумасшедшим семейством в Галагате. Вначале они жили за городом, но вы же помните мою сестру? Её и материнство не исправило — дурная девка! Родила королю двух близнецов, — с гордостью поведал счастливый дядя. — Мальчишки! Смугленькие, шустрые, — голос Большого Питона потеплел. — А Фло к делам вернулась, да и супруга своего заодно затянула. Уж я-то надеялся, что будет наоборот… а! — махнул рукой главарь преступного мира. — В загородное поместье только отдыхать ездют…

— А что же, герцог Ликонт теперь правит Валлией? — осторожно вернул разговор в нужное русло Януш.

— Но-но-но, попрошу! Не герцог, а король! — хмыкнул Фео. — Да-да, король Нестор — крутой мужик! Уважаю. За десять лет отношения с Авероном скрепил стальными канатами — всё-таки обе правящие династии теперь родственники! Императрица Наала ему ж родной сестрой приходится… родила, кстати, императору Таиру дочь, но на том дело и закончилось, не складывается у них что-то с наследником мужеского полу… А наш король сделал две честные попытки родить сына, и тоже в молоко! — расхохотался Большой Питон. — Родила ему леди Марион двух дочерей, и послала к такой-то бабушке! Мол, не устраивает, рожай сам! — снова рассмеялся Феодор. — Король Нестор особо не жалуется, принцесски ить — чудо, загляденьице!

— Леди Марион, — эхом повторил лекарь, и губы его тронула светлая улыбка.

— Да-да, она самая! Наша леди Марион! — с гордостью подтвердил аверонец. — Вначале кто-то пытался бучу поднять, мол, простолюдинка да на троне — но король Нестор быстро всем рты позатыкал. А ещё у королевы Марион хорошие отношения с галагатским двором сложились, а уж одна её верная подруга, маркиза Доминика, чего только стоит! Не завидую тому, кто скажет про королеву дурное слово в присутствии блистательной маркизы! Был ещё граф Устин Максимилиан, да скончался, сердешный, мир его праху…

— Так говоришь, король Нестор и королева Марион успешно правят Валлией?

— Куда уж успешнее! — шмыгнул носом Большой Питон. За всей показной искристостью главарь не забывал разглядывать своих спутников — и особенно необычного подростка, настороженно поглядывавшего на окружавший его мир. — Пустил Ликонт свои корни не только в Валлии, но и в Авероне! Королева Марион с императрицей Наалой лучшие подруги, в гости друг к другу наведываются… ну дык, счастливые часов не наблюдают!

— А Синий баронет? Михаэль? — припомнил лекарь бывшего ученика. — Он что же?

— Так ить совсем взрослый уже, — удивился Феодор. — Вернулся наш Михо в замок своего отца, мир и его праху тоже, хозяйствует помаленьку… Жениться, говорит, собрался. На свадьбу приглашал, да вот, не вырваться мне никак…

— Весь в делах? — понимающе улыбнулся Януш.

Большой Питон притворно вздохнул, скосил карие глаза на лекаря и усмехнулся.

— А вы куда путь-то держите? — поинтересовался Феодор. — Уж не к самому ли?..

— К нему, — с улыбкой подтвердил Януш. — Давно не виделись. Соскучился.

— Ага, ага, — со знанием дела покивал Фео. — А вот этот твой мальчонка…

— Мой сын Велегор.

— Да-да, как скажешь. Так скажи мне, мессир Януш… уж не он ли причина твоего возвращения? Да прямиком к королю? Ну и заодно… причина исчезновения тоже? М-м-м?

— Фео, — не поддался на провокацию Януш. — Подъедь ближе. Я же чувствую… дай руку.

Большой Питон хмыкнул и молча протянул перебинтованную кисть. Лекарь на ходу перехватил её, замер, уставившись неподвижным взглядом, и отпустил — уже с улыбкой. Боль от сквозного ранения — во вчерашней поножовщине какой-то умник догадался спустить в Большого Питона стрелу, и Фео чудом уклонился, прикрывшись принявшей весь удар на себя ладонью — тут же прошла.

— Ох, мессир Януш! По гроб жизни благодарствую! — склонился в шутовском поклоне смуглый мужчина, вновь блеснув белоснежной улыбкой. — Вижу, что хватку свою вы не теряете! Как же, помню! Дар Единого, высшая благодать!

По лицу лекаря пробежала тень, но он заставил себя улыбнуться.

— Любовь и всепрощение Единого не знает границ, — тихо сказал лекарь. — Проводишь нас во дворец, Фео? Мы устали с дороги, а нас вряд ли пропустят вот так сразу… придётся доказывать, что мы не проходимцы…

— Не вопрос, — отмахнулся главарь. — Король Нестор — мой самый любимый должник! Что только не сделает ради своего старого друга, Большого Питона!

Януш усмехнулся, позволяя Феодору задавать направление. Лекарь смотрел на Галагат, и одновременно узнавал и не узнавал его. Улицы, дома — всё оставалось тем же. Немногое изменилось за десять лет — столица, правда, казалась куда чище, новее, обустроенней, чем в последний раз, когда он тут бывал — но после целой вечности, проведённой на Туманных Островах, а затем двух лет, проведённых вместе с сыном в закрытом и удалённом от людей монастыре Единого, вся прежняя жизнь ему казалась сном, прекрасным, но бесконечно далёким, к которому он, Януш, имел лишь самое косвенное отношение. После всего пережитого… он просто не мог смотреть на мир прежними глазами.

— Па-ап? — позвал Велегор, и лекарь мгновенно обернулся. — Это та самая твоя родина?

Януш улыбнулся.

— Да. Тебе нравится?

— Город как город, — пожал худыми плечами Велегор. — А у нас с тобой будет свой дом?

— Будет, — пообещал Януш.

Во дворец их пропустили быстро: Большой Питон шепнул несколько слов капитану стражи, и их провели знакомыми коридорами в обширную королевскую библиотеку.

— Ожидайте, его величество скоро будет, — сообщил пожилой дворецкий.

— Я тоже мешать не буду, — внезапно засобирался Феодор. — Король Нестор, конечно, человек душевный, но лишний раз мелькать пред его ясными очами не стану. В какой-то раз да не выдержит добрейшее сердце монарха, а потом резня на пол-столицы, в попытках вызволить меня из городской тюрьмы… Честь имею, мессир Януш! Ежели помощь понадобится — обращайтесь без ложного сраму, завсегда вам рад… а уж Фло так и вовсе от радости в штаны наложит! До сих пор про вас вспоминает с неприличным теплом, бедолага Орест от ревности уже головой о стенку… ну да сам виноват! Видел, что брал…

На этой ноте Большой Питон выскользнул из библиотеки, отвесив последний шутовской поклон. Януш не обманывался на его счёт: на живом смуглом лице с радостной улыбкой ещё жили мрачные карие глаза, выдававшие столько фальшивых эмоций сразу, что разобрать истинные чувства Феодора казалось делом гиблым. А боль израненной, уставшей души Януш чувствовал поярче нытья простреленной ладони…

— Как много книг, — задумчиво сказал Велегор, разглядывая многочисленные корешки. — Это хорошие книги, пап?

— Среди них много хороших, — кивнул лекарь, подходя к сыну и обнимая его за плечи. — Но магических тут нет.

— Это хорошо, — устало вздохнул мальчик, спиной опираясь на отца. — А то иногда… жжётся, выхода просит… ты знаешь.

— Знаю, — мягко согласился Януш.

Двери библиотеки внезапно распахнулись, впуская в библиотеку короля с охраной. Внутрь вошёл лишь король, оставив телохранителей — среди которых Януш заметил знакомое лицо сэра Эйра — за дверьми.

— Ну и какого лешего тебе опять понадобилось, Большой Питон? — раздражённо начал было Нестор, и тут же осёкся.

Януш разглядывал ошеломлённого явлением пропавшего без вести друга Нестора и улыбался. Сам Нестор почти не изменился за эти десять лет, только седина пробивалась в когда-то смоляных волосах, белыми нитями вплетаясь в бороду.

— Я-Януш? — зачем-то уточнил король.

Лекарь улыбнулся шире, развёл руками.

— Я.

Нестор порывисто шагнул вперёд, обхватил друга обеими руками — своей и стальной — и приподнял над полом, тиская в медвежьих объятиях.

— Я тоже рад тебя видеть, — полузадушенно выдавил Януш, пытаясь обнять друга в ответ. — Пусти, Нестор! Мне жить надо…

Король поставил друга на место, не отпуская, однако, его рук, пытливо вгляделся в знакомое, почти не изменившееся, и ещё совсем молодое лицо. Януш был всего на четыре года младше его, но Нестор старел гораздо стремительнее — в силу обрушившихся на него забот. Впрочем, вряд ли эти десять лет пощадили самого Януша…

— Живой, — счастливо выдохнул король, сжимая плечи лекаря. — Живой, бродяга! Как… зачем… куда ты пропал? Марион с ума сходила, говорила, это всё из-за нас… до сих пор простить себя не может…

— Правда? — тихо спросил лекарь, и губы его вновь тронула светлая улыбка. — Прошу тебя, успокой её… это не из-за вас. Я люблю твою жену, Нестор, ты это знаешь… и всегда… буду любить… но я никогда не позволю своей любви испортить вам жизнь. И исчез я не поэтому.

Нестор перевёл наконец взгляд с блудного друга на жмущегося к нему мальчика. Мальчишка был некрасив — худой, бледный, с колючим взглядом бездонных чёрных глаз — но что-то знакомое мелькало в выражении его лица, когда он смотрел то на отца, то на короля.

— Твой?

— Мой, — спокойно подтвердил Януш. — И это отдельная история.

И Нестор мгновенно напрягся. Потому что промелькнувшие, наполненные событиями десять лет не стёрли из его памяти ни их крепкую дружбу, ни привычки лекаря, ни знакомый ему напряжённый взгляд. Таким взглядом Януш смотрел на него лишь в исключительных случаях…

— Ты поэтому вернулся? — кивнул на мальчика Нестор. — Верно?

Януш медленно кивнул, и Нестор окончательно уверился в собственных нехороших предположениях.

— Чем я могу помочь? — тихо спросил король.

Лекарь помедлил, не зная, с чего начать, и Нестор не выдержал — схватил друга за плечо, встряхнул.

— Да чего ж ты молчишь-то?! Да я с ума сходил от чувства вины и тревоги за тебя! Пришибить тебя мало за все эти мучения! Посадить тебя на цепь и выведать всё, как было — калёным железом, если потребуется!..

…Полыхнул зеленью взгляд Велегора. Ледяной ветер промчался по библиотеке, потушив свечи; невидимая рука сжала горло короля, по капле выдавливая из него жизнь…

— Велегор! — крикнул Януш, встряхивая сына. — Велегор, не смей! Перестань!

Мальчик моргнул, вздрогнул и отвернулся, прижимаясь к отцу. В глазах Януша стояли слёзы, точно это ему, а не Нестору сейчас пережимали горло; лекарь закусил губу, прижимая к себе сына.

— Но ведь он угрожал тебе, — едва слышно проговорил Велегор, пряча лицо. — Прости, я подумал…

Януш мотнул головой, прогоняя слёзы. Посмотрел на притихшего, побледневшего короля, привыкающего к темноте.

— Кажется, я понял, — прокашлялся наконец Нестор. — Януш… ты ничего не хочешь мне рассказать? И желательно… в деталях…

Лекарь шмыгнул носом, дрожащими губами целуя льнущего к нему сына.

— Хочу, — ответил он. — И мне действительно нужна твоя помощь… друг.