Наверху грохотало и неистовствовало. Будто сорвался и свирепо бушевал над землей невиданной, невообразимой силы шквал. Блиндаж трясло. Ошалело повскакивав с нар, штрафники хватались за оружие и с горячечно бьющейся мыслью «Немцы!» кидались к выходу.

Над траншеями стоял адский гром канонады. Сотни снарядов, расчеркивая и оттесняя ночную тьму, неслись над головой с воем и посвистом. Приготовившись к немецкому артобстрелу, Павел не сразу сообразил, что снаряды летят не с ожидаемой, а с противоположной стороны, из нашего тыла. Сначала увидел сплошное колыхавшееся зарево орудийных вспышек в глубине обороны, затем занявшуюся пожарами деревню, находившуюся в руках фашистов километрах в двух-трех за передним краем, а уж потом только проникся догадкой: «Да ведь это наша артиллерия обрабатывает их позиции! Наша!»

А в окопах уже обнимались и кричали «Ура!», подбрасывая вверх пилотки. Раз наши начали артподготовку, значит – наступление! Теплое, торжествующее чувство распространилось по телу. Павел непроизвольно глянул на светящийся зеленоватым светом циферблат часов. Стрелки показывали ровно три.

Никого в блиндажах не осталось, все наружу высыпали. Ходят, толпятся в траншеях, руками размахивают, впечатлениями делятся. Даже Фиксатый с Химиком носы из-под накатника высунули, на небо боязливо поглядывают.

А канонада продолжала греметь с прежней незатихающей мощью. Потянулись возвращающиеся с боевого задания «штурмовики». Когда к переднему краю подходили – не слышали штрафники, спали. Теперь разглядели, сколько их на штурмовку ходило. Идут и идут под прикрытием истребителей, все небо вокруг собой заполонили.

Низкий слитный гул моторов, различимый сквозь грохот орудийной пальбы, осаживает, сдавливает воздух, плотными, тугими струями толкается в уши, наполняет голову шумом и звоном. Гуд идет и по земле, тяжелым вздохом отвечающей на каждый разрыв бомбы или дальнобойного снаряда.

«Пожалуй, второй Сталинград наши фашистам приготовили, – облокотившись о край окопа, думал Павел, всматриваясь в огненные всполохи, возникавшие по линии немецкой передовой. – Не удрапать им отсюда живыми!»

В фашистской обороне, казалось, не осталось живого места: и далекие, исчезающие из поля зрения фланги, и ближние тылы – все было охвачено огнем, дыбилось и рушилось.

Подошел Гайко, что-то возбужденно говоривший на ходу. Павел не расслышал. Приблизился к нему вплотную, переспросил:

– Что?

– Не позавидуешь, говорю, фрицам! – наклонившись к плечу, прокричал Гайко. – Под таким прочехвостом не то что фюрера – маму родную позабудешь как зовут!

– Да уж! – ответно улыбнулся Павел. Сейчас он жалел, что штрафники находятся во второй линии и не будут среди тех, кто первым устремится в наступление.

Артподготовка длилась минут тридцать-сорок. Но ожидаемого вслед за ней атакующего броска гвардейцев, занимавших передовые позиции, не последовало. В окопах стрелков царило непонятное спокойствие.

Немало озадаченные таким положением дел, штрафники не знали, что предположить. Но теряться в догадках долго не пришлось. Вскоре, после того как смолкли наши орудия, а точнее, в 5 часов 30 минут, открыли ответный ураганный огонь немецкие.

Вся сила удара обрушилась на передний край, на гвардейцев. Теперь их позиции подверглись столь же массированному налету, как чуть прежде немецкие. Во вторую линию вражеские снаряды не залетали, но, опасаясь смещения огня в любой момент, Ульянцев приказал взводным отвести людей в укрытия, оставив в окопах лишь наблюдателей.

Проследив за исполнением приказа, Павел спустился в блиндаж последним. С порога пересчитал людей. Все на месте. Сидят скученно, со сжатым в руках оружием. Лица в полутьме серые, напряженные. Пересиливая озноб возбуждения, ждут, готовые в любой момент по команде выскочить наружу, хоть и трудно поверить, что гитлеровцам удастся прорваться сквозь оборонительные рубежи гвардейцев.

А на передовой временное затишье, наступившее по окончании артналета, вновь взорвалось грохотом боя. Фашисты пошли в атаку.

Ожесточенная схватка, то затихая, то разгораясь вновь, длилась до темноты. Гвардейцы выстояли, стойко отразив все удары противника, не сдали ни пяди земли.

Следя за боем, штрафники с напряжением ждали своего часа.