— Камера! Мотор! — сегодня режиссер подавал команду, как будто выстреливал слова.

Песня звучала приподнято и взволновала всех. Даже сам исполнитель, смуглый кубинец Аурелио, казалось, на самом деле клялся бороться за свободу и независимость Испанской республики.

Перед кинокамерой, к которой приник оператор, — рядом с ним застыл режиссер — полукругом стояли интербригадовцы, окружив Аурелио. Тот сидел с гитарой в руках и, аккомпанируя себе, пел песню независимости — одну из самых любимых песен республиканской Испании.

«Стоп!» — и прекратилось потрескивание кинокамеры, замерла на магнитофонах песня, зашевелились актеры-интербригадовцы.

— Аурелио, я же тебя просил, следи за музыкой и, когда ритм начинает убыстряться, сразу же переходи! Но только точно! А ты то отстаешь, то спешишь. Это же ты пел! Вот и подстраивайся теперь под самого себя. Пой так, как тогда. Я тебя просто прошу.

Каминский сегодня был как демон. Носился с одного конца площадки на другой, расставлял актеров, дирижировал каждым движением. Этот эпизод он снимал сам и хотел придать ему особый смысл.

Песню повторяли с начала несколько раз. Но каждый раз, когда она звучала, Роберто снова и снова охватывало ощущение подъема, желание слиться с этой песней, иметь право петь ее самому. Сейчас он чувствовал себя настоящим испанцем. Где-то в глубинах его памяти всплывали отцовские рассказы и рассказы дяди Андрия, прочитанное, увиденное в кино и еще что-то подсознательное, не поддающееся объяснению, роднящее его с этой песней, со всем, что стояло за ней, настоящей Испанией, землей его отца.

Голос Аурелио задрожал в торжественной тишине, приобретая более высокую тональность, и Роберто почувствовал, как в его сознании вспыхивает связь с прошлым. Он уже мог сказать себе: пусть его вправду расстреляли бы и он умер бы за свободу и независимость, за братство людей, за волю...

— Перерыв, — объявил режиссер. — В вашем распоряжении полчаса, а потом еще один план, и на сегодня достаточно.

Все участники съемок разбрелись над морем кто куда, но в пределах зоны, недоступной для других пляжников. Зона кино. Сотни любопытных взглядов останавливались па них и во время съемок, и просто так, даже на улице. «A-а, это те, киношники!» Сначала это волновало ребят, придавало нм вес в собственных глазах, заставляло напрягаться. Но как-то Виталий сказал: «Еще немного, и мы начнем считать себя артистами кино. А на самом деле? Только те двое артисты, что исполняют главные роли. И все. А мы, остальные, просто случайные дополнительные элементы. Если эту роль может исполнять кто угодно, то ты только статист, а не актер...»

У Роберто все-таки была роль. Хоть и второстепенная, но больше, чем у Сашка или Виталия. Даже больше, чем у Юрка. Но он сразу же понял, что Виталий, как всегда, прав.

И вот сейчас ему хотелось сбежать от любопытных взглядов, от бесцеремонных чужих глаз, хотелось побыть наедине со своими мыслями.

Приподнятое настроение охватило и остальных участников этой сцены. Никто не поднимал шума, все как-то спокойно ушли в тень и неторопливо разговаривали или просто лежали.

— Ну что, завтра в Судак? — к Роберто подошел Юрко.

— Выходит, так. А тебе уже здесь надоело?

— Я с удовольствием поеду. Правда, Зоряна обижается, что из-за этого кино уделяю ей мало внимания. Но понимает...

— Что это их не видно на пляже?

— Да они все время были, ты же видел! Сейчас, наверное, обедают, а потом лягут отдыхать в палатке. Это у них своего рода правило. Да что я тебе рассказываю! Мне кажется, ты тамошние правила знаешь не хуже меня.

Юрко широко, улыбнулся, обняв Роберто за плечи.

— Вечером идем к девчатам, я думаю. Перед отъездом надо же попрощаться.

Роберто тоже улыбнулся. Ему было приятно неназойливое дружелюбие.

Они подошли к скале, отбрасывавшей небольшую тень. Виталий и Сашко сидели, прислонившись спинами к скале, и разговаривали,

...И потому фашисты победили в Испании. Ну, было много причин. Я и сам всех подробностей не знаю. А так — читал, интересовался. Убежден, что все не так просто, как может показаться на первый взгляд...

Виталий замолчал я посмотрел на Роберто и Юрка.

— Что, и вы сюда же? Но плацкартные места заняты. Так что устраивайтесь как хотите.

— А о чем это вы тут? — спросил Роберто.

— Да вот, — Виталий посмотрел куда-то в сторону. — Мы с Сашком говорили об Испанской республике и о ее поражении. А интересно, что на самом деле произошло с теми ребятами из роты Тараса Шевченко, я имею в виду этих, из КПЗУ. Все-таки наш фильм — это вымысел, ну, наверное, какие-то факты были положены в основу, но просто исключительный случай, что герой прошёл такой сложный путь, а после поражения едва ли не вокруг света добрался домой, на Украину...

— Не такой и вымысел, — вдруг сказал Юрко. — Я знаю одного человека из-под Луцка, это приятель отца моего товарища, так этот человек был в Испании. Как раз один из старых членов КПЗУ, совсем юношей поехал в Испанию, воевал в роте имени Тараса Шевченко, в бригаде Сверчевского, а потом, после поражения, очень долго добирался домой. Воевал во Франции, в партизанах. Несколько лет скитался по чужим краям, а потом вернулся домой, уже после победы над гитлеровцами. Мой приятель рассказал мне про него, когда он уже ушел. Я был в Луцке у своего товарища, Евгена, в гостях, ну, и пришел этот Школа к его отцу по делам — что-то там говорили, а когда он ушел, Евген мне все и рассказал. Так я просто не мог поверить сразу. А потом забыл. Только сейчас вспомнил. Кажется, его зовут Андрий Школа.

— Что ты говоришь? — Роберто с удивлением посмотрел на Юрка. — Это же мой родной дядя, брат моей матери, названый брат моего отца, с которым они вместе приехали на Украину... Я много знаю об Испании, об интербригадовцах из рассказов отца и дяди, Андрия Школы, он был командиром диверсионной партизанской группы в Мадриде, его прозвали за храбрость «Омбре» — это значит по-испански «мужчина», в смысле «настоящий мужчина». Но жизнь — это не кино…

Виталий промолчал, только бровями повел удивленно. А потом глаза его открылись как-то шире, у губ возникли жесткие складки.

Смотрю вот, как все, кто участвует в съемках, восторгаются — Испания, революция, борьба, родина или смерть. Венсеремос. Но я вдруг посмотрел на все трезво и подумал: а много ли из тех, кто играет сейчас республиканцев или принимает участие в этом фильме, поехали бы в настоящую Испанию отдавать за нее жизнь? Понимаете — легко петь и восторгаться, когда вокруг милый пляж в Алуште, а мы изображаем из себя героев перед кинокамерой. И эти песни. И все... А на самом деле? Кто из нас мог бы быть там на самом деле? Этого не знает никто. Но такой вопрос может возникнуть. И я убежден, что далеко не каждый нашел бы в себе мужество добровольно подставить себя под пули за идею свободы и братства...

Минуту молчали.

— А ты, Виталий? Ты бы поехал в Испанию?

— Я? Я не знаю. Мне трудно ответить на этот вопрос, потому что мало кто ответил бы «нет». Каждый скажет — поехал бы, ну, во всяком случае, большинство. В том числе и потому, что ехать в действительности не надо. А я? Мне кажется, я бы поехал. Потому что во мне живет глубокая, какая-то нутряная потребность бороться за правду, понимаете... Это звучит слишком, патетически. Но я с моим другом Ленькой Костенко даже в военкомат ходил во время агрессии во Вьетнаме. Мы просили, чтобы нас послали туда добровольцами. Это вправду было...

Виталий говорил еще и еще. Голос его слегка дрожал. Он так разволновался, что даже желваки ходили на скулах. Ребята молча слушали.

— Было такое прекрасное слово — романтика. Замечательное слово! А сейчас я не могу его слышать. Заговорили, задекламировали, запели, записали. Слово потеряло себя, а хуже всего, что им начали спекулировать, его начали употреблять люди, которые в принципе неспособны понять его суть, почувствовать, что же оно действительно значит.

Так же и песни. Все так любят петь о героях, о тайге, об альпинистах и тому подобное. Просто замучили хорошие песни Высоцкого об альпинистах. Я так любил их. А однажды иду по площади Победы и слышу: «Возвращаемся мы, просто некуда деться...» И звучит она из автомобиля, продающего лотерейные билеты. Реклама. И для меня эта песня словно бы перестала существовать. А жаль.

Особенно меня бесит, когда какой-нибудь недоросль страдает с гитарой: «Просто некуда деться!», «Ведь это наши горы!» А сам дальше своего района в городе носа не высовывает. А горы ему и триста лет не нужны! А туда же!

Или в компании уже женатых, респектабельных граждан начинают: «Друг уезжает в Магадан — снимите шляпу...» Ну, а способны ли они вот так взять и поехать за мечтой, за приключениями, за жизнью?

Милые мои, я не против романтики. Она есть и будет всегда. Просто я считаю: если ты сам, понимаете, сам попробовал что-то в жизни и хоть как-то проверил себя — вот тогда и пой, и рассуждай о романтике. А иначе может получиться пустое словоблудие. Бывает ведь, красивыми словами мы прикрываем свою неспособность или неумение действовать.

Ребята слушали молча. Роберто сидел спиной к Виталию, опершись о его колени. Юрко пожевал немного губами и, прищурив глаза, спросил:

— Виталий, а ты сам, ну... такие песни поешь?

Виталий улыбнулся, и суровое выражение исчезло с его лица.

— Пою, Юрко! Но — не для красного словца говорю — я уже давно стремлюсь действовать, изучать жизнь не только по книгам и кино, щупать ее своими руками. Был, к примеру, и на Памире, и в Карелии, и на Кавказе, и на Урале, и в Средней Азии. И в Индии. Для моих лет это немало. И без всяких удобств жил, и условия были разные, и рабочая нагрузка выпадала, и кой-когда рисковать приходилось. Потому и чувствую, что какое-то право на эти песни у меня есть. И дальше думаю ездить, пробовать жизнь на вкус, смотреть побольше... А пока есть во мне эта жажда, она главное в моей жизни, ее ось...

— А как же тебе удалось так много поездить? — спросил Сашко.

— Есть всем доступные турпоходы. Для желающих существует альпинизм. На армейских сборах бывал... Ну, и старался попасть в дальние экспедиции. Главное — было бы желание. А тогда все возможно.

— Ты уверен, что так-таки и все, Виталий? — неожиданно спросил Роберто.

— Гм, правильный вопрос. — Виталий провел рукой по кудрям Роберто, сидевшего впереди него. — Абсолютно правильный. Вношу поправку — не все, а почти все... Почти все, так будет точнее.

— Внимание! Приготовиться к съемкам! — прозвучал приказ, и ребята начали подниматься.