Мы не знаем, что движет нами.
“Я не настолько глуп, чтобы думать, что знаю причины моих поступков” - так говорит Заратустра.
Но узнавать эти “причины... поступков” хочется неодолимо... и чтобы выбирать свое будущее из разных возможностей, и чтобы, служа себе неведомому, действительно жить, а не быть лишь жалкой жертвой не тобой составленного гороскопа. И еще бог знает почему - хочется!...
Книжка закончена. Жаль расставаться с этой .работой... В междугороднем телефонном разговоре с Мишкой - сыном - жалюсь, что нет охоты писать предисловие.
- Почему? - спрашивает.
- Да все, что хотел и мог сказать в этой книжке, я сказал. Она теперь сама.
- Так ты так и напиши, как говоришь.
Слышу, Яна ему с кухни кричит:
- Отца учишь?!..
Сын вырос. И говорит и пишет просто - что видит, как понимает. Приятно у него учиться. Это ж так ясно. Гляди, говори и пиши что есть - правду.
Смотри случайные черты, и ты увидишь мир.... Надеюсь, Александр Александрович Блок простит мне такой “перефраз” его строк.
За завтраком спрашиваю у Томы - жены:
- Что делать с предисловием?
Дашка - одиннадцатилетняя младшая дочка - спрашивает:
- Про что книжка?
Думаю, как ей сказать.
Про то, что мы не знаем, что движет нами.
- Мы ими?.. Они нами?.. Или все друг другом?..
- И еще, что движет нами изнутри!
- А ты знаешь?
- Немного больше других. Я знаю, что мало знаком себе. С семи лет знакомлюсь. Мне очень важно и интересно узнавать себя, тебя, маму, других людей.
- И Володьку? - Он теперь живет отдельно. Дашка по брату скучает.
- И Володьку. Я же знаю, что и с вами очень мало знаком.
- Папа - а мало знаком?! Я же тебя с детства знаю! Значит - и ты мне незнакомый, по-твоему?
- А по-твоему?.. Что ты смеешься?
Странно.
- А чем теперь встревожилась?
- Не знаю...
- Об этом и книжка. О том, чего мы ни про себя, ни про других не замечаем, не знаем... но можем узнавать.
А на вопрос дочки, знакома ли она со мной, с другими своими самыми близкими, знакома ли с собой, с иными людьми, она, как и каждый, может ответить себе только сама. И это будут уже ее открытия.
Надеюсь, что для вас эти записки станут еще одной калиткой в тревожный и притягательный, примелькавшийся и неведомый мир наших отношений, переживаний, нашей сокровенной внутренней истории и невидимых, неслышимых для многих незаметных - движителей и рычагов управления нашего сегодняшнего состояния и поведения.
В этих записках больше, чем во всех прежних, я пытался разобраться, как и когда, начиная с первых проблесков нашего сознания в детстве, как и почему мы отказываемся от свободного, естественного своего развития. На что “покупаемся”, за какие “пряники” отдаем свою самостоятельность, инициативу, как выбираем жить биороботами? Пытался найти в конкретных жизнях конкретных людей пресловутый момент “перевода стрелки”, когда замечательный, еще новенький и стремительный поезд всей нашей будущей жизни мы на полном ходу сами направляем в тупик. Искал, что этому отказу от себя способствует, что позволяет сберечь свободу. Пытался заметить и то, чем мы, не замечая того, поминутно подавляем инициативу, свободу друг друга, самых близких, своих детей. Как мы заставляем других тормозить нашу свободу. Искал, как вновь и в любом возрасте “перевести стрелку”, открывая путь настоящей жизни - своей и другого .
Вы впервые сможете стать участниками и свидетелями самых первых шагов моих учеников и коллег - психотерапевтов и психологов - в мир психотерапии и моей “Терапии поведением“.
Впервые несколько глав посвящено специально проблемам женщины, в том числе и сексуальным, проблемам мужчины в отношениях с женщинами, общению мужчин и женщин в любви и до нее”.
В Праздник Суккот [213] .
- Я тобой занят?
- Я не всегда это чувствую.
- Это ответ на мой вопрос?
Все-таки проститутка честнее! Она знает, что она проститутка.
* * *
Это было в четверг. Тридцатого сентября.
Девушка проголосовала. Я резко затормозил и, проскочив чуть мимо нее, остановился. Она догнала и, наклонившись к окну передней двери, спросила:
- Минет хотите?
- Куда? - Не понял я.
- Хотите, я.вам сделаю минет?
- Прости, девочка, я на работу опаздываю! - Я был обескуражен прямотой просьбы. И чувствовал себя виноватым, что отказываю женщине (“Да будет проклят тот, к кому пришла тонколодыжная и кто отказал ей!../Да будет проклят тот, к кому пришла пышнобедрая, и кто отказал ей!../ Да будет проклят тот, к кому пришла с глубоким пупком, и кто отказал ей!..”, и так повторяется в “Дхамма-паде” через каждые десять стихов). Кто же хочет быть проклятым!?..
- Ну, извините! - Она собралась отойти от машины.
- Может тебя подвезти куда..., если по дороге? Я с тебя ничего не возьму. Я до Ново-Вокзальной еду.
- До XXII Партсъезда подвезите... или, лучше, до Ново-Вокзальной, - она села в машину и чуть отслонилась к двери, но вела себя просто.
Мы поехали.
- Ты сама от этого удовольствие получаешь?
- Какое удовольствие!? Работаю.
- Вроде без удовольствия - халтура - не работа?
- Деньги нужны.
- И сколько это стоит?
- Как обычно.
- А обычно как? Извини, я за это сам денег не брал и женщин никогда не покупал. Не в курсе.
- Пятьдесят рублей.
- Ты колешься? - Она взглянула на меня и отвечала спокойно:
- Нет.
- У тебя есть другая профессия?
- Нет.
- Извини любопытство! Сколько тебе лет?
- Двадцать один.
- У тебя есть парень?
- Сейчас нет.
- А как он реагирует на твою работу?
- Я же сказала, что сейчас его нет.
- Я за светофором поверну и остановлю.
- Мне перед светофором надо.
- Перед светофором мне неудобно.
Я подгадал к зеленому, и за поворотом остановил.
- Спасибо вам! - вылезая из машины, сказала она.
- И вам добра! - пожелал я и нажал на газ.
Оставалось неожиданное ощущение чистоты и правды. И...щемящей жалости к ней.
* * *
Я ехал к себе в кабинет психотерапии.
Большинство моих пациентов - женщины. Из каждых четырех, вошедших в кабинет, - три - женщины.
И почти все они кокетничают с наивностью младенцев. Непреднамеренно навязываясь всем без разбору. Часто зло и требовательно.
В браке или любовникам предлагают себя невольно и отдаются без благодарности.
А в ответ все ждут сочувствия..., внимания..., понимания..., заботы..., сексуальной обслуги..., любви, благодарности, уважения... и преданности - платы непременной и гораздо большей, чем моя попутчица.
Она откровенно предлагалась, просила и, получив отказ, извинялась.
Те уверены, что ничего не просят, а, напротив, “одаривают”. Требуют “за свое добро”. И обижены втайне или явно на весь свет, и тогда, когда не получили платы, и когда получили. Все им мало!
Я виновато поймал себя на ощущении какой-то глубокой, по сравнению с этой уличной проституткой, нечистоты и лживости моих пациенток. Неприятно думать плохо о тех, кем занят всю жизнь.
“Но посмотрите на тех, на несчастных презираемых, и на самых высших светских барынь.... Как те заманивают всеми средствами, так и эти. Никакой разницы. ...Надо только сказать, что проститутки на короткие сроки - обыкновенно презираемы, проститутки на долгие - уважаемы” . Наверно Лев Николаевич Толстой переживал что-то похожее, когда писал такое в “Крейцеровой сонате”...
В кабинете напротив меня, зардевшись, с чуть разведенными коленками, видными до трусиков - “я об этом не думаю! ..”, села в больших очках с видом безгрешной школьной учительницы молодая чья-то жена и мама маленького ребенка. Здоровая, она пользовалась моими услугами бесплатно на том основании, что доверяла мне и верила в мою к ней симпатию,.
Чувствуя контраст, я злился и пересказал молодой без-грешнице мой диалог с уличной проституткой. Зло спросил: знает ли она, сколько стоит моя, бесплатная для нее, консультация для других здоровых людей с такими же проблемами. Она знала.
- Чем, по-вашему, оплачиваете мою работу вы? Чем, вообще, заработали все, что имеете? За что получаете заботу о вас родителей своих и мужа, которых обманываете обещанием послушания? Чем обеспечиваете интерес к вам отца вашего ребенка, которому поддакиваете, не вникая, и кем пользуетесь, как слугой? Кому вы благодарны? Чем покупаете все, что имеете, на что дуетесь и чего не бережете?.. Чем “зарабатывает” уличная проститутка - ясно. А вы чем?.. Может быть, оттого и краснеете перед каждым - всех стыдитесь? Может, и унижены этой “подпольной” торговлей?.. Почему вы всем должны угождать?! Или вы всех хуже?! Чем стеснены? Может быть, от этой потаенной продажи себя каждому и держитесь в страхе, словно перед всеми виноваты, будто вот-вот все дознаются?..
* * *
Я принимал другую пациентку, когда меня позвали к телефону. Звонила Маша. Она сказала, что звонила Тетя Белла: бабушка умерла. Умерла моя мама. В реабилитационном центре. В Бат-Яме. В Израиле. В одиннадцать тридцать по израильскому времени. У нас это - тринадцать тридцать. Больше Маша ничего не знала.
Я продолжал прием. Правда, первые минуты было трудно сосредоточится на пациентке. Но это была не ее проблема. Я включился. Эта двадцатитрехлетняя девушка отзывалась удивительно точно, искренне и глубоко. Мы за тридцать минут успели при людях с ней, что с другими и наедине не успеваем за многие часы.
Позвонил Саша из Израиля. Я сказал, что уже знаю. Брат спросил - от кого? Я сказал, что от тети Беллы. А она от кого узнала? Ей позвонила тетя Галя с Управленческого. Ей позвонила из Израиля ее сестра - Розина свекровь.
Саша говорил, что утром мама попросила его не уходить на работу. А он ушел. Около мамы оставалась Танечка. Мама с ней разговаривала. Вернее говорила Таня, а мама слушала. Потом мама как всхлипнула, и умерла. Это было в одиннадцать тридцать. Три часа назад. Он спросил, не поднести ли телефонную трубку к маминому уху. Я чуть не крикнул: “Нет!”. Нет! Саша сказал, что ее сейчас унесут в холодильник. А завтра, по обычаю, ее отдадут уже в саване. Так что больше ее не увидят и похоронят. Я попросил дотронуться, пожалуйста, до ее руки. Саша это сделал. Только вчера мы переслали с оказией мои, Томины, Машкины и Дашкины письма маме. Она их получить не успела. Сказал Саше, чтобы он их прочитал.
Я закончил прием уже собранно. Пришла настороженно глядящая на меня Машка. Я работал хорошую интересную группу. Ни с кем не хотелось делиться переживанием. Мама давала силы, и их не надо было транжирить и выплакивать. Это было мое. После группы позвонил тете Белле. Мамина сестра осталась теперь одна из Гумеников. Гуменик - мамина девичья фамилия. Тетя Белла беспокоилась за меня, как я доеду на своей машине, дядя Жозя сказал, что заходить сегодня не надо, у них все в порядке. Я поехал с Машкой домой. Вечером телефонные соболезнования старших казались лишними. Благодарил. Оказывается, выбрав не ехать в Израиль, я все это время ее болезни пережил расставание с ней. Теперь она - во мне. В нас. Во всех и везде. Но не дотронуться. Не услышать. Не увидеть нового отношения.
Бытовать без нее мама научила меня с девятнадцати лет. А за последние годы ее жизни в Израиле я научился и молчать с ней на расстоянии. Но можно было надеяться на ответ.
С Таней и тетей Беллой договорились собраться вместе с детьми вечером в субботу. Звонил Саше. Он рассказал, что теперь праздник Суккот, который “выше траура”, в который надо веселиться, петь и плясать. Послезавтра последний день чтения Торы.
Мама будто выбрала умереть так, чтобы никого не печалить. Я бы тоже хотел, чтобы на моих похоронах любящие устраивали свадьбы. Но, к счастью для меня, моя печаль не регламентируется этими традициями. Я счастлив мамой... и в слезах. Она во мне. Я - счастливый человек.
* * *
Погода первого октября на дворе стояла прибалтийская. Как в начале тихой осени. Слышно, как падают листья. Дворник метет. Я ждал в машине Тому у Дашкиной музыкальной школы. Воробьи осыпались с едва седеющей березы. Рядом две совсем без рыжины, зеленые. Начал накрапывать дождик. Тома идет. Поехали на оптовый рынок за продуктами -там дешевле.
* * *
В субботу мы опаздывали к тете Белле. Уже стояли в дверях. Позвонил М. Вальяжно, капризным голосом он взялся упрекать меня, в том, что болеет, простужен, а я ни разу за всю неделю не позвонил.
Все-то он помнит чужие обязанности перед собой! Святой! Ни у кого не спросил, удобно ли с ним. Да ему и не скажут.... Все-то готов выявлять чужое вероломство, обличать и обижаться. Так же обижается на брата. Обижался, пока тот был жив, на отца.... Подзуживает близких, “открывая им глаза” на несправедливость с ними всех в мире. А потом “учит” успокоиться, призывая “не придавать значения”. Сам ссорится и всех со всеми непреднамеренно готов поссорить.
И женщину свою обихаживает, а не заботится о ней. Пользуется и обязывает. Ею - не занят.
Наконец-то я понял, в чем ответ на его давний вопрос о причинах его напастей с женщинами.
Он, как понимает и умеет, искрение вокруг женщины суетится. Обязывает ее и вызывает ответную суету, обязывающую его. Обслуживает и вызывает ответную обслугу.
И женщину он находит в этом смысле подобную себе. Как и он, не знающую, чего ей надо.
Оба, как в “Демьяновой ухе”, друг друга обкармливают попятным второстепенным, не давая друг другу главного,... не зная этого главного,... не зная, и в своей самоуверенности не интересуясь узнавать, чего другому действительно надо... “с незнакомыми не знакомясь”... ни в себе, ни друг в друге.
Оба, истосковавшись в одиночестве, судорожно цепляются за иллюзию благополучия. Оба со страхом и враждебностью относятся ко всему и всем, что и кто побуждает их сомнение в идеальности момента. И собственное сомнение переживается ими не как инструмент исправления ошибок и построения отношений, но как предательство. “Голубок и горлица никогда не ссорятся, дружно живут!”
Оба устают от собственных затрат, которые не приносят ни себе ни партнеру действительного удовлетворения, не вызывают у другого и естественного эмоционального отклика. И оба, хотя ничего, дающего силы, друг от друга не получают, не имеют и оправданного повода для неудовольствия. “Благодарят” и “радуются” друг другу -до остервенения, до взрыва. А если - нет, так... до запоя, или... до внутренней болезни от такого “счастья”.
Оба, чем предупредительнее и заботливее, тем дольше и больше, обязанные и благодарные друг другу за заботу и нежность, копят ощущение беспричинной усталости и одиночества. Одиночества, для которого нет повода и оправдания, в котором нельзя себе признаваться. Нельзя поделиться с партнером, не напугав и не обидев его. Нельзя Осознать и сделать проблему общей. Совместно и открыто решать ее. Как решают любые повседневные задачи. “Все есть, чего еще надо!? С жиру бешусь!”.
Каждый втайне остается со своей бедой один. Вместе только в радости, в развлечениях, в приятных “понимающих” разговорах - в праздниках. А в своей и в общей действительной жизни - всегда врозь. Будни становятся тогда нагрузкой, а не счастьем жить.
Здоровый, верящий в себя или просто эгоистичный человек [215]Эгоизм - любовь к себе. Эгоистичный - любящий себя, см. также: Словарь.
из таких отношений уходит. Ведь в чем, как ни в боли, всего нужнее единственный, единственная, рядом с кем можно помолчать, чувствуя и зная, что этим его не смутишь... и не докучаешь ему, ей. Радостью-то мы легко делимся с кем угодно.
Вместе - такое одиночество либо “копится” в телесные болезни, либо рождает “беспричинное” расстройство настроения. “Беспричинное” переживается самими участниками таких отношений как хандра, слабость и ненормальность. Каждый свою меланхолию пытается скрыть, старается ее подавить, отвлечься: “Все будет хорошо!” - уверяет он себя. Но чем старательнее скрывает и подавляет потаенную усталость, тем в действительности - энергичнее усиливает - усугубляет ее! Подавляемое недовольство скрываемым от самих себя одиночеством проявляется яростным уходом в любую занятость, в греющие, но и разобщающие воспоминания о других и, якобы лучших, прошлых отношениях (скрытым бегством из отношений). Потаенное недовольство ищет повода для придирок и ссор, срывается раздражением, настигает виноватым перед всем миром “беспричинным” пьянством.
Тот, кто самоувереннее (“безгрешнее”), кто мнит себя справедливым, правым, то есть, кто менее склонен к сочувствию (черствее), тот пытается в такой ситуации поучать. Пытается требовать от другого “правильного”, а на деле только понятного ему или удобного для него поведения.
Менее самоуверенный и более живой (“грешный”) в такой паре чувствует себя все более “неправильным”, “плохим”, виноватым. Он либо начинает лгать и оправдываться, пробует обороняться ответным нападением, сам обвиняет в ответ и, обиженный, тоже уходит от такого уничтожающего “добра”. Либо в отчаянии, поверив в свою никчемность, действительно опускается! Махнув на себя рукой, пускается, как подросток, во все тяжкие протестного поведения, бравирует сомнительными приключениями, оговаривает сам себя, спивается.
М. как ребенок, либо использует участие другого в нем, любовь к нему, либо покупает другого своими достоинствами и обязывающей, избыточной платой. Он - “хороший”. Никогда он другим человеком не занят,... как и собой!
Не занят М. и своей женщиной!
Кажется, пора с ним “браниться”.
Не сказал ему ничего о своем:
- Мы - в дверях... Опаздываем в гости к тетке... Потом позвоню...
* * *
Утром в воскресенье, еще в постели, думая обо всем, спросил у Томы:
- А я тобой занят?
- Я не всегда это чувствую! - поспешила уколоть меня жена.
- Это ответ на мой вопрос?
Я обиделся (Надо будет напомнить Машке, чтобы она ни от кого, никогда не ждала занятости собой!) и встал писать эту записку.
P. S.
Десятого октября. Заканчивал правку текста.
Позвонил из Израиля Саша посоветоваться о памятнике.
Мама просила прочесть на похоронах ее последние стихи.
Саша решил сохранить их в надписи на надгробном камне. Но есть несколько вариантов - черновиков. Он не знает, какой выбрать. Стал читать.
Оказалось это - те восемь прощальных строк, которые мама прислала мне два месяца назад в последнем письме. Они были рядом:
Друзья! В печали не грустите...
Я здесь, внимательно взгляните:
Рассыпал звезды небосвод,
Средь них моя и вам кивнет...
Раскинут пестрые шатры Деревья в ярком многоцветье,
Весенним лепестком чарующей поры Ворвусь я в ваше долголетье...
Для памятника из многих вариантов мы с братом выбрали то, что сразу было ему ближе. Это самый первый мамин текст. И, по-моему, он самый живой, совсем не искаженный артистичностью правки. К тому же Саша лучше знает мамины отношения двух последних лет и ее последние адресаты. Это тоже сказалось на выборе последних строк.
На камне будет высечено так:
У ног будет написано на иврите:
В память папе- Льву - сыну Пинхуса и Клары Покрасс.
Как мы складывали картинку
Отрави воздух, которым дышишь, и отравишься!
Обрушь над собой твой дом и погребешь себя!
Не заметь, как обращаешь жизнь близкого в ад отчаянья, и сам станешь страшиться открывать глаза по утрам!
Хорошо еще, если пилишь сук, на котором сидишь, нарочно. Быть может тебе это зачем-нибудь надо!? Тогда готов к падению.
Страшнее травить ближних нечаянно: от хорошего настроения, по беспечности, с лучшими намерениями... Тут уж гляди, не сломай себе шею - летишь вверх тормашками. Вдруг и шлепнешься оземь, не успев выбрать позу. Близкие люди, как и чужие, мрут, спиваются, заболевают или иначе исчезают из твоей жизни без предупреждения (не в театре!).
Не пойму, кому утром не хотелось открывать глаза: тебе или мне?
Снятся проблемы пациентов, клиентов, тех, кто у меня специализируется... Именно их проблемы, а не люди: гружу какие-то рулоны, верчу, как медведь в цирке, бревна, переворачиваю одинаковые, огромные бочки.
Дочерняя верность
Валерия Егоровна по образованию терапевт. Уже четыре недели, за деньги отца она специализируется у меня в психотерапии.
Маленькая, деловитая, с поджатым подбородком, ногой на ногу (хотите - глядите до попы, это не моя проблема!) и ясными светлыми глазами умницы. Она, почти сразу сообразив, прекратила попытки продемонстрировать свой надо мной верх (я достаточно жестко обозначился) и пренебрежительную власть над очередным воздыхателем. Предписав мне роль доброго, бережного “папки” (на собственного отца она по телефону раздраженно прикрикивает), Валерия Егоровна открылась доверчивой, беззащитной, ищущей ласкового внимания и похвалы девочкой-дочкой.
С другой женщиной -. психологом Еленой Сергеевной... Той еще не надоело дурачить себя, выставляя в своем представлении всех дураками и ничтожествами. С другой, от неверия в себя самоутверждающейся, используя защитительные иллюзии, женщиной Валерия Егоровна сразу, как заискивающая ученица, пристроилась ведомой, открытой любым внушениям, угодливой и безликой тенью. Рядом с упивающейся ощущением власти над “всеми этими идиотами" женщиной - ее не стало.
* * *
Дочери претендующих на лидерство, не отвечающих за результаты лидирования мам (командующих, пеняющих, всегда озабоченных,-но, по сути, ни кем не интересующихся, никому не благодарных), дочери внутренне неуверенных мам обычно именно так- строят свои отношении с мужчинами и женщинами.
Мужчин воспринимают и пытаются использовать как средство: источник дохода, физической и моральной помощи, сексуального удовольствия (“игрушки из секс-шопа”), для достижения других удобств.
Мужчина для них - полезный или бесполезный, но лишь более или менее сложный предмет.
За его услуги они готовы расплачиваться собственной службой. Хоть и уверены, что родившись женщинами, осуществили предоплату. Навязывая предмету “положенное”, они никогда не интересуются и не знают, что тому нужно в действительности.
Дочери командующих мам о существовании на земле жизни другой половины человечества теоретически догадываются. “Пусть себе живут!”. Но, не научившись или разучившись в детстве сочувствовать папе (мама не сочувствовала!), они никогда не ощущают жизнь мужчины реальной. Никогда его (мужчины) боль не становится достаточно чувствуемой, чтобы мотивировать их (этих женщин) переживание и поведение. Не становится мужская боль их болью! Не становится мужчина их целью - не средством для чего-либо - никогда.
Похоже, что и жизнь любого другого человека (и матери, и ребенка, и подруги) для них в лучшем случае - ими же выдуманный видео сценарий - схема. В этой схеме всегда не хватает жизненной непредсказуемости, детали... В ней нет ничего, способного вызвать интерес и внимание, желание знакомиться и изучать. Ведь им “все ж ясно!... Ясно же все!”.
Но к женщинам дочки имитирующих лидерство мам относятся все-таки особо.
Я видел, как паша дворняга Бимка, бесстрашно и опасно огрызавшаяся на огромных собак.разных пород, вдруг за 10-15 метров начинала стлаться животом по земле, поскуливать, тихо подползать и ластиться, завидев овчарку. Приблизившись, она переворачивалась на спину, заискивающе отдаваясь во власть.
Женщин дочки мам-псевдолидеров сначала пытаются, как их мамы, в себя влюбить, подчинить и игнорировать.
Когда же подчинить не удается, они сами покорно,- как Бимка к овчаркам, пристраиваются к ним в ведомые, в дочки.
Рвущимся в лидеры женщинам они отдают инициативу. Свое право выбирать и любить.
Взамен получают надежду на опеку и вседозволенность камикадзе, ничего “чужим” не должных, и ни в чем не виноватых.
В отношениях со всеми, кроме мамы и ее эрзаца - женщины-псевдолидера, в отношениях со всеми остальными, нелюбимыми ими людьми им дозволено все. В том числе и “расплачиваться” обездушенным своим телом.
Нельзя лишь выбирать, хотеть и бескорыстно любить никого, кроме мамы, отнявшей нечаянно и нечаянно не вернувшей им душу.
Любить, то есть участвовать в мире, было бы предательством, уходом от “сироты-мамы”, не любящей никого!
Вот почему, а вовсе не по знаку гороскопа, этим женщинам так трудно.
Всегдашняя неудовлетворенность в отношениях и с мужчинами и с женщинами проявляет себя повышенной слепой активностью с одними, машинальностью и параличом инициативы с другими.
Либо - всех парализующая, все разрушающая псевдолидер, либо - сомлевшая девочка сомнамбула, безвольно следующая за... подобной себе.
Неудовлетворенность движет активностью, потрясающей среду. А неизрасходованный избыток той же неудовлетворенности подспудно расходуется внутри, разрушая тело, рождая психосоматические заболевания.
Такие женщины живут в постоянном конфликте (явном или скрытом) со средой:
- Все на мне! Почему они так пассивны?!
Нарастает, накапливается не удовлетворенность и благодарность сотрудникам, как у действительного лидера, а усталость и досада, тайная или явная обида имитатора.
Детский страх наказания и слова-невидимки.
Мы обсуждали эту записку с Валерией Егоровной.
Она соглашалась со мной, как со “строгим, но справедливым” опекуном.
Встревожило, что записка воспринималась ею как распекание и укоризна.
Валерия Егоровна обвиняла себя. Приходила в состояние растерянности и отчаянья.
Меня сообщение о моих промахах или путах огорчает, но движет. Оно толкает, гонит меня, как раскаленный солнцем песок под босыми ногами. Я остаюсь тот же я. Использую информацию, как мне надо.
А она винилась. В том, чего не понимала. Что она, де, “такая плохая”... Уныло соглашалась, что “достойна распекания” и... наказания.
Представляю случай наоборот. Она бы доказывала, что распекание несправедливо. Тогда и сам критик не достоин доверия - надо наказывать его.
Так ведет себя маленький ребенок с нянькой, от которой зависит. Вот он и клянчит поощрения, демонстрируя готовность к наказанию.
Но ведь в “учебе” Валерии Егоровны ни обвинение, ни наказание ничего изменить не могут. Их отмена тоже не меняет положения!
Почему она не использует сообщение, как ученик обнаружение .ошибки в подходе к решению задачи?
Убедив себя, что она “плохая”, начнет притворяться “хорошей”.
Не дожив, не постигнув нового смысла, будет играть роль иного, чем есть, человека! Так пятилетняя девочка, теряя непосредственность, изображает взрослую даму.
Малыш из кожи вон выплясывает! Подражает джигиту.
Ведь задача Валерии Егоровны сориентироваться сначала в собственном своем поведении. В его двигателях - мотивах. В причинах (нравственных и исторических) зависимости от обстоятельств (настоящих и прошлых).
Зная ключи к ситуации, она приобретет иную свободу.
Она же, как и я, знает, что по-новому замеченные обстоятельства становятся той головоломкой, разгадывая которую, изобретаешь более эффективные способы реагирования. Узнаешь новые свои возможности.
Почему Валерия Егоровна, любопытная, как ребенок, и умница, обесценивает сообщение, превращая его в обвинение, в трагическую предопределенность?
Почему не подставляется сообщению, как ветру, дождю, препятствию на дороге, которое надо преодолеть?
Почему не дает новому знанию неизвестным ей образом менять себя?
Может быть, она не знает, что солнце способно вызвать у нее загар независимо от попыток волевым усилием почернеть и от притворства, что она уже - негр?
Может быть, она не знает, что с новыми обстоятельствами надо только иметь мужество столкнуться?... Не обмануть себя, будто их нет!... А уж изменят они тебя сами! Сами вынудят принимать новые решения! Не знает, что в новые обстоятельства надо только поверить?..
А может быть, по какой-то причине мое сообщение не обнаруживает для Валерии Егоровны никакой новости?! Почему?
Может быть, привычка, что любое нелестное известие -грозит наказанием, рождает у нее страх? Может быть, страх подавляет всякую способность воспринимать что-либо, содержащееся в моей реплике, кроме этой угрозы?
Может, слова, вообще, не способны обращать ее внимание на ту конкретику, которую, описываю в них я?
Может быть, для нее слова рождают только слова?
Ведь я разговариваю о чувствах, переживаниях. А Валерия Егоровна с ее активностью всегда была и теперь занята только действием! Тем, что видно, что - слышно. А ощущения - все, что пытаюсь обсуждать с ней я, - не видны и не слышны. У нее ведь и языка-то нет для понимания чувств! Реальность специализации для нее бессловесна!.. И мои слова ей - невидимки. Отсутствие в сознании, каких бы то ни было реальных представлений, когда говорят на языке ощущений, отсылает в “тупость”, как в нокаут, и более настойчивых читателей психологических текстов.
Тогда как же быть?!
Может, для нее новой реальностью могут стать непременно реальные или разыгрываемые события? Воздействия, которые она не только непосредственно видит, слышит, но и ощущает?!
Когда-то я уже думал и где-то писал об этой дезинтеграции между нуждой, чувством. осознанным и проговариваемым переживанием и действием у психологически незрелого человека. Писал, что, если сознательное поведение у него схематично и чаще невпопад, то чувственно (неосознанно, интуитивно) инфантильный человек замечательно ориентируется и приспосабливается.
Но тогда какое доверие должно быть у нас друг к другу и у меня к себе, чтобы я решился открывать или моделировать ей эти обстоятельства?! Таскать ее, как в тренинге тот психолог, за ноги по полу попой?..
Это же психодрама!!!
Точно. Эврика! Психодрама!
Спеленатые доверием к маме мальчики.
Валерия Егоровна уверена, что спрашивает, а в действительности возмущается: “Ну почему же они так пассивны эти мужчины!?”
- Положим, я много раз складывала эти картинки и с сыном и здесь уже. Знаю, что есть углы, край, что лучше идти от краев к середине... Да и сюжет картинки помню. Пусть мой партнер - первый раз... Но, все равно, почему он ничего не делал?! А Сережа с Аленой Александровной - почему сидел?! Она же сразу взялась за дело!
- И чего же она там полезного наделала?..
- Михаил Львович!!! Я же не об этом! Вы понимаете! Почему Сережа был пассивен?.. Позволил ей всю эту неразбериху устроить? Почему не остановил, не взял инициативу в свои руки?
- Не стал папой?
- Ну, он же - мужчина! Почему нам такие мужчины попадаются? !
* * *
Во время одного из тренингов накануне мы складывали рассыпающиеся картинки.
Себе в партнеры Валерия Егоровна почему-то выбрала паренька, едва оправившегося от “приступа” (вегетативного криза). Он второй раз зашел в кабинет, еще не разобрался в непривычной обстановке... Парнишка шел в медицинское учреждение от смерти спасаться, а не картинки складывать. Тем не менее, во время сотрудничества он смягчал суетливость Валерии Егоровны и, по словам наблюдателей-экспертов, спокойно выполнил свою часть работы, нигде от нее, знающей игру, не отставая.
Симптоматично, что в конце работы он, как и Валерия Егоровна, был уверен, что картинку сложила она одна. А он почти ничего не делал - “так, на подхвате был”.
Совместное складывание картинки из деталек - тест, позволяющий определить характер сотрудничества двоих. Отличить лидера (эмоционального, организующего “рабочую бригаду”, организатора непосредственных работ) от имитатора лидерства. Выяснить, кто и как осваивает реальность - контекст, в котором осуществляется сотрудничество? Кто и как знакомится с партнером? Как выявляет свои и другого сильные стороны и слабые места? Кто, под чью ответственность определяет свое место в сотрудничестве? В какой степени считается с реальностью существования картинки и партнера? Помогает или мешает складыванию, поддерживает или подавляет активность партнера? [220]См.: Лидер и имитатор в кн. “Исцеление эгоизмом", а также Словарь. Имитатор
...
... Складывание, о котором “спрашивала” Валерия Егоровна, было настолько очевидным и наглядным, что мы сняли его на видеопленку.
Женщина, почти оттолкнув партнера (как и сама Валерия Егоровна), схватила рамку картинки (поле складывания), свалила на нее кучей мусора детальки картинки и, не оглядевшись, ни в чем не разобравшись, стала приставлять одну к другой случайно схваченные детальки. При этом она не давала партнеру и руки просунуть к картинке. А когда он все-таки просовывался, сердилась, будто он хочет отнять у нее авторство.
Женщина соревновалась не с соперниками (картинки складывали “наперегонки” несколько пар), но со своим партнером. Она была так активна, что я не удержался и попросил ее не рвать детальки на более мелкие, когда они не складываются.
Мужчина, который участвовал в этой игре тоже в первый раз, столкнувшись с такой, лишенной всяческих сомнений активностью... Сам он был человеком, склонным к сомнениям, обдумыванию и перепроверке своих решений. Врач по специальности. Его ошибки грозили бы здоровью и жизни его пациентов... Мужчина, столкнувшись с такой уверенной активностью, казалось, не умел даже допустить, что эта активность не обеспечена ничем, кроме желания первенствовать.
Поверив, что женщина - лидер, мужчина, начавший было присматриваться к тому, как устроена рамка, и искать -в чем принцип игры, прекратил свои попытки. Осторожно, чтобы не помешать, он принялся раскладывать детальки, лежавшие с краю. Спешил подать женщине то, что она искала. Слушал ее выговоры и поучения, и выполнял приказы.
Вид у него был, как у мягкого пластилина, он казался пришибленным, слащавым и жалким.
У меня он вызывал досаду и недоумение. Было очевидно, что активность женщины подобна активности младенца, хаотично машущего ручонками мимо погремушки. Что она не видит, не слышит, да и себя не чувствует. Только спешит. И сердится на мужчину, за то, что тот не спешит вместе. Было очевидно, что она останется у разбитого корыта.
Злило, что мужчина не остановит, не предотвратит катастрофу, не спасет. Как малыш, уселся к маме на коленки и ждет! Не замечает, что “мама” сама беспомощна.
Мне тогда еще не было понятно, что Сережа (так звали мужчину) парализован доверием к женщине. Доверием, не выбранным им в результате изучения ее и своих возможностей. Но вытребованным ею, и безответственно .подаренным им партнерше. Подаренным, казалось, от лени и от недостатка заботы его о женщине.
В действительности же мужчина не знал, что бывают люди, отличные от него.
Проецируя на женщину свой педантизм и ответственность за результат, он не догадался, что с людьми надо знакомиться не только, как со знакомыми - похожими, но и как с незнакомыми, отличающимися от тебя. Что нельзя выбор места в сотрудничестве перекладывать на другого. Ведь он - другой - может и не знать твоих и своих возможностей. Может быть и просто беспечным.
Место в сотрудничестве надо занимать явочным порядком. Когда по ходу дела становится ясно - кто что умеет, и чего стоит! Этого Сережа не знал.
Многие умеющие лидировать люди охотно отдают лидерство претендующим. К сожалению, часто и не выясняя,.способны ли те лидировать? Под их (претендующих) ответственность:
Сколько мест ищущими покоя лидерами отдано рвущимся к власти имитаторам!..
Сколько твоей жизни ты отдал в руки не умеющим ею распорядиться, вжившимся в образ “главных” притворщикам?!..
Им мы отдаем свою жизнь, жизни наших детей, близких, Родины...
Вот тебе, бабушка, и... Сказка о рыбаке и рыбке!..
* * *
Неожиданно вспомнил, как я, верящий, что всегда за себя отвечаю, в тренинге по голотропному дыханию, сам выбрав себе “ситтера” (девушку-психолога, которая должна была оберегать меня в трансе, помогать, партнерствовать), как я, поверив, что она знает, в каком ритме надо дышать, пыхтел, как собака на жаре, в такт с ее ручкой. А она верила, что пристраивается ко мне. Я верил, что, раз человек командует, значит знает!
Много, много лет назад женщина сказала: “Я волшебница! Я умею читать мысли!” - и я... женился!
Я, психотерапевт, никогда - ни прежде, ни теперь, не решился бы поверить, что мне понятен человек. Не мог бы и сказать такого. А она сказала, значит, может!
За этот брак, который быстро кончился, мне и теперь стыдно.
И себе и женщине в те девять знобких месяцев я принес хорошего меньше, чем Сережа в первые двадцать минут складывания.
Когда все пошло прахом...
или Состязание... с супругом?!
Соревновались несколько пар. Все сложили примерно одинаково за 18-20 минут (картинки были одной сложности).
К этому времени Сережа начал в стороне складывать, как сказала одна из экспертов, “свой гараж”.
Алена Александровна (так звали его партнершу) этот “гараж” несколько раз разрушила, схватив в горсть уже собранные им фрагменты картинки. Ей, видимо, казалось, что именно из-за отсутствия его деталек у нее на поле складывания царит первозданный хаос. Отнятые детальки женщина, не глядя, бросала в кучу.
Сережа терпеливо отыскивал их и снова и снова складывал свой “гараж”.
Когда уже все всё сложили, Алена Александровна отчаялась. Она остановилась. Стала осматриваться. Перестала мешать. Сережа встроил свой гараж в картинку, и они начали складывать, помогая друг другу. Они складывали простую картинку сорок восемь минут!!!
* * *
Посмотрите на их совместную деятельность как на модель супружеских отношений.
Этот тест действительно эффективно используется для диагностики и коррекции трудностей в семье.
Когда все пошло прахом, когда уже искалечена и жизнь детей, тогда только супруги перестали играть в семью.
Он перестал послушно угождать во вред ей и себе.
Она отчаялась самоутверждаться за его счет, без смысла для себя и в ущерб общим обстоятельствам.
Оба стали без предвзятости знакомиться друг с другом и обстоятельствами жизни (здесь - с картинкой). Когда все пошло прахом!..
* * *
К концу складывания он был, сердит... на нее (?), а она “благодарна ему за то, что он меня остановил!" (?). Вот этого-то как раз Сережа и не делал.
И, тем не менее, это ее “благодарна” - чрезвычайное событие и невероятное исключение из правила!
Псевдолидер практически никогда не замечает вклада партнера в сотрудничество. Не бывает никому и благодарен!
Если бы имитатор активности умел заметить участие другого в их совместной деятельности, благодарность радикально изменила бы все его отношения с миром и... всех людей с ним! Он бы нашел и занял в жизни - свое место.
Не зная чужого участия.
Алена Александровна, как и Валерия Егоровна, за содержательную активность принимает любое движение, “старание”. Даже, если это движение не только ничего не создает, но и мешает созданию, и даже разрушает: “Ведь я же старалась, я же хотела как лучше!”.
Обе они словно не отличают несовершенных глаголов от совершенных,... намерений - от результатов дел.
Важно, что это их неумение (различать намерения и результаты) касается только себя и тех, на чью сторону они стали, за кого болеют - с кем, в конечном счете, себя идентифицируют!
Со всеми, от кого чего-нибудь надо им, они хорошо отличают обещанное от сделанного! С других требуют результата. Сами - отчитываются за намерения.
Оценка себя по результатам грозила бы им потерей самоодобрения.
Вот поэтому для всех, кому неодобрение грозит крахом будущего, смещение акцента на намерения оказывается спасительным. Ведь для того, чтобы иметь только “благие намерения”, достаточно лишь не обращать внимания на все иные побуждения и реальные свои дела.
* * *
Собственная неугомонная “активность” (суета), маскирует тревогу неуверенности... в своих возможностях. Не давая остановиться, оглядеться, суета успокаивает, как отвлекающий бубенчик.
Не замедляясь ни на миг, люди, похожие на Алену Александровну и Валерию Егоровну, не понимают, что сдерживание “слепой” деловитости (чтобы не помешать творчеству партнера, или чтоб себя не потерять) есть серьезная активность, и требует достаточной выдержки и тренажа...
(Жаворонки 1980)
Не знают всегда спешащие люди, что не имеющее наглядных внешних проявлений знакомство с неизвестным - серьезная работа. Что именно этот невидимый труд обычно определяет успех всего дальнейшего взаимодействия.
Не зная, что действительная активность может быть незаметной, такие люди не только сами много сил тратят напоказ, но и не умеют заметить ничьего непоказного вклада ни в отношения, ни в дело. Не умеют, как я только что говорил, быть никому благодарными. Не умеют довериться, сотрудничать ни в дружбе, ни в том, что они мнят любовью, ни в семье. Оставаясь в своем ощущении лишенными всякой поддержки, переутомившимися, они сердятся и гордятся: “я и лошадь, я и бык...”!
Не умея заметить ни чьего участия в них, такие люди не умеют чувствовать себя должниками, и черпать силы в том, что у вас взяли.
Неблагодарные, выбирают они источником своей энергии - обиду! Ничего-то они ни у кого не брали, ничего не получили даром! Им все должны! “Все на них ездят”. Непоказной активности других они, как подростки, не замечают. И, как те, - “вечно одиноки”!
Но, увлекшись анализам функционирования в сотрудничестве псевдолидеров, здесь женщин, нам бы не забыть и о “лидерах-невидимках” - здесь мужчинах, которые машинально и безжалостно отдают лидерство тем, кто лидировать не умеет!
Добрый папа, добрый муж
... и кромешное “переутомление”
Мне позвонили.
Мужчина сообщил, что он врач, и приказным тоном, не обращая внимания на мои попытки задать вопросы, продиктовал, чего хочет он, и когда я готов его принять.
Он-де невропатолог. Его дочь “весьма астенизирована”. Она “переутомлена учебой в институте”! По телефону ему неудобно говорить. Он хочет рассказать мне о дочери в моем кабинете...
С собой и с тем, какая функция предписана мне, он меня уже познакомил.
Я - тот, кому он собирался доверить здоровье своей дочери, его не интересовал. По-видимому, я мнился ему функцией.
Приехал он, вопреки категорической договоренности, сразу с дочерью, правда, оставил ее под окнами кабинета в машине.
Пока отец договаривался с медсестрой, я у окна разбирался в том впечатлении, которое оставляла во мне его дочь.
Она с бутылкой “Херши” раздраженно перебиралась с переднего сиденья автомобиля на заднее.
Она была будущей старухой из сказки “О рыбаке и рыбке”. Ее все не устраивало. Ей все не угодили. Все не поняли ее.
Никогда не встречала она сопротивления своим претензиям. Никогда не натолкнулась на отказ, который нельзя не принять. Ни разу ни мать, ни отец не поддержали ни чьих попыток и требований остановить ее безудержную претенциозность.
Невропатолог ошибся: нет у его дочери “астении от переутомления”.
Оказавшись в институте, вдали от родителей, в городе (она из городка в окрестностях), где никто не спешит “под нее стелиться”, где ей надо самой строить свои отношения со всеми, где никому нет дела восхищаться ее исключительностью, она просто оказалась подавленной новыми задачами, которые не умеет решить.
Она не научилась, и ей помешали научиться с уважением принимать сопротивление ее претензиям. Приучили к отсутствию сопротивления.
Теперь, со своей обиженной раздраженностью, она воспринимается окружающими невыносимой злыдней (у нее и в мыслях, наверное, этого нет). В ответ люди обдают ее своим холодом, который при ее эгоцентризме переживается необоснованной несправедливостью и обозливает ее еще больше.
Не справляясь с задачей адаптироваться в новых условиях, она с ее претенциозностью не может признаться в своей несостоятельности.
Без моральных потерь для нее и ее привыкших обнародовать успехи дочери родителей разрешить противоречие теперь может только болезненное состояние.
Отец уже сам за нее убеждает всех, что у девушки “астения от переутомления”.
Это даст морально приемлемый для нее и не ущемляющий себялюбия родителей способ оставить учебу или уйти в “академический” и вернуться домой, завоевав страданием свободу здесь и внимание там.
То, что такая реакция на все новое и трудное - безответственной демонстрацией физической несостоятельности - станет жизненным стилем... То, что жизненным стилем станет несостоятельность как способ решения любого конфликта без осознания его сути... Что способом решать проблемы станет хроническая “астения от переутомления” (читай: “истерия”), не прогнозируется ни ею, ни ее доброхотами, ни среди них и ее врачом-невропатологом - отцом!
Открыто отказаться от навязываемых ей, ей ненужных целей или поставить задачу освоить необходимые трудности она не может. Ей нельзя! Такое лишило бы ее самоодобрения.
Потеря самоодобрения грозила бы ей ощущением краха, крахом будущего. Ведь, если она - “хорошая” (самоодобрение), то все должны о ней позаботиться. Если - “плохая” (нет самоодобрения), то ей никто ничего не должен. А сама выяснять, чего ей надо, и заботиться о себе она не умеет, как дрессированная собака.
Залогом ее благополучия является забота о ней других. А средством получения этой заботы - демонстрация, что она “хорошая” - заботу заслужила.
Но кто же может о взрослой девушке позаботиться - жить за нее?! Заботясь только о самоодобрении, девушка невольно жертвует собой, без всякой для себя пользы!
Как быть с ней терапевту (психотерапевту)?!
Облегчить ее состояние просто.
Ничего не стоит ее “купить”, обнаружив “понимание” по принципу: “Вы замечательны, но так себя не щадите! Возьмите отпуск. Отдохните годик. Поезжайте домой... Никаких книг! Только приятное...”.
Конфликт не назван, утаен и разрешен... временно! Через год все повторится.
То же повторится в ее личной жизни. Например, в отношениях с мужчинами. Она избавится ото всех, ведущих себя подлинно...
То же - с врачами, не спешащими ее дезинформировать...
То же во всем!
Чтобы лечить ее от истерии, надо пойти вразрез со стратегиями ее отца, освоившего для дочери мимикрию, обнаружить для нее реальность существования другого человека, отличного от ее притязаний. Обнаружить конфликт.
От кого она это в состоянии принять, если отец всей своей жизнью научил дочь, что быть с ней другому человеку добрым, значит быть невидимым, или пластилиноподобным?!
Она же не примет непластилинового поведения с ней ни от кого, кроме матери.
Отец девушки походил на военного, дослужившегося до своих чинов за счет умения кланяться. Чем-то он очень напоминал Сережу. Это и помогло мне в беседе.
Я не поверил в его маску. Ни в того, кто, не познакомившись, порывается командовать по телефону чужим человеком, ни в безропотно прислуживающего дочери и жене, безынициативного невидимку. После того, как он рассказал о дочери, я выбрал беседовать и беседовал с вдумчивым доктором и нерешившимся осуществлять инициативные стратегии в семье, все понимающим мужчиной.
* * *
Дочка привыкла быть первой ученицей в маленьком городке, где родители заметные, влиятельные люди.
Ее “готовили в медалисты”.
Во время “сочинения” на “аттестат зрелости” она ушла с экзамена!!! Это ей - сошло с рук. Она вернулась, сославшись на то, что ей “стало дурно”.
Обратите внимание! Своим из ряду вой недопустимым поведением девушка сама интуитивно требовала ее окоротить. Словно молила, пусть по закону (без чьего-либо личного произвола, не обидно, без влияния на ее самоодобрение), дать ей ощущение края, реальности ее пределов и границ меж людьми. Дать ей в ощущение ту реальность, с которой она была бы вынуждена считаться, на которую могла бы впредь ориентироваться. Родители лишили ее этого шанса.
Теперь она учится в институте и чем дальше, тем хуже себя чувствует.
Похоже, уже на школьном экзамене девушка предчувствовала, что не хочет уезжать из дому, не хочет - в институт, не хочет угождать тщеславным ожиданиям родителей?!...
Отец лечит ей “астению”, но ничего не помогает...
Передо мной сидел сорокалетний с лишним “Сережа” (действительному Сереже 24 года и он еще не женат).
Когда-то из опасения огорчить или из страха потерять расположение молодой женщины он не решился усомниться в безудержной и безответственной активности самоутверждающейся девочки (как Сережа не решился - в складывании картинки). Не посмел поверить себе, признать, что он умный, практичный, верно видящий. Не посмел открыть, что он любит играющее в жизнь, милое, не способное к самокритике, не умеющее держать паузу, не отвечающее за последствия своих игр, существо.
Поверь он себе, бережность бы помогла ему найти доступные способы и не потревожить самолюбия женщины, и, взяв на себя ответственность за их с ней общее будущее, найти нужные стратегии совместной жизни. Бережность помогла бы так распределить ролевые отношения в семье, чтобы дочь без унижения, с детства осваивала бы реальность существования отца, матери, их необходимого противоречия, и необходимость занимать свое место меж ними и в мире. Без обид на людей!
Заняв свое место в семье, он обеспечил бы здоровье и реалистичность дочери.
Ведь жизнь - не активность белки в колесе, а способ приспособления к будущему. Для человека - еще и создание этого будущего.
Способ понимания...
Все, кто читал эти записки в кабинете вслух - не только Валерия Егоровна и Сережа - все читали их как болельщики одной стороны.
Муж, не видящий просвета в отношениях с женой, собрался “подсунуть” их ей.
Женщина - сотруднику.
Парнишка - папе с мамой...
Я тоже пишу их, чтобы разобрался кто-то?!
Глупо!
* * *
Жизнь надо жить свою.
Тогда и другой рядом перестает опекать тебя. Перестает рассчитывать на твою опеку - получает “право” заниматься собой.
Тогда нужное тебе ты перенимаешь у него. Он берет у тебя нужное ему. Тогда только возможен диалог двух полноценных, уважающих друг друга людей.
В любой опеке взрослого - высокомерие. Тайное презрение к партнеру, как неполноценному. Будто тот - враг себе, или дурее тебя.
* * *
Перестав себя или другого корить или хвалить, мы перестаем искать: “кто прав?” и “кто виноват?”.
Для взрослого человека вопрос: “Кто виноват?” - пустой! Наказывать и поощрять все равно некому - не в детстве, и воспитателей нет.
Перестав браниться, мы принуждены сориентироваться.
Пытаемся понять, что и почему происходит?
Вместо детского: “Кто виноват?”, вынуждены ответить на реалистичный вопрос: “От кого зависит?..”, и “Что зависит?"
Что зависит от меня? От каждого другого участника общения - сотрудничества?
Что не зависит? Почему?
Как оседлать ситуацию? Как поддержать в стремени другого?
* * *
Что за смысл самоедствовать (бранить себя) или браниться на кого-то и поучать его!
Человек может принять, взять только то, к чему готов и что хочет взять.
Понимание нельзя навязать.
Моя задача найти, выявить, понять еще и сам способ, которым мы достигаем понимания ситуации общения и сотрудничества, как вникаем в характер своего участия.
И следующие вопросы - не для того, чтобы хвалить или корить, но чтобы понимать и, понимая, обрести возможность выбора.
Например:
Почему эти мужчины отдают инициативу женщине или почему они дают партнерше “подавить” свою инициативу?
По какому “предопределению” эти мужчины выбирают рвущихся в лидеры женщин?..
Почему эти женщины оказываются всегда и только вместе с такими, на первый взгляд податливыми мужчинами?
На словах.
На словах все эти женщины , как и Валерия Егоровна, сетуют на пассивность мужчин, сотрудников, подруг, детей... На то,-что везде все “на нее все сваливают”, все за помощью обращаются “только к ней”.
И мужчины эти на словах огорчены тем, что женщины эти “самодурки”, под каблуком-то их держат, помыкают, Де, ими, “шагу самостоятельно ступить не дают”, “эгоистки злые” и женили-то их на себе чуть ли не насильно! А сами-то зти мужчины уж такие, вишь, добрые, самоотверженные, “все для детей, для семьи”. Верные мужья, самоотверженно, преданно (не понятно тогда: зачем?) терпящие эту “ведьму”!
Почему они живут друг с другом.? Почему, разойдясь, не становятся счастливее?..
Заметьте! И мужчины эти и эти женщины -. все собой довольны - все, снизив для себя оценку другого, наградили себя самоодобрением. Все “вправе” спокойно ждать награды, иногда сообщая, что другие - награды не заслужили: “Не стойте в очереди!”
Глазами этих пап...
Глядя глазами этих пап, сыновья становятся судьями родной матери, как злой мачехе. Втайне боятся и ненавидят женщин и... с лучшими намерениями портят себе и женщинам жизнь.
Дочери - уже с первых своих регул, с малейших сексуальных импульсов относятся к себе с грязным, брезгливым ужасом. Борясь с недопустимым для них влечением к сладострастию, онанируют без радости,, без упоения, презирая в себе женское начало.
- Многие женщины хотели бы родиться мужчинами, но что-то никто из мужчин не хотел бы стать женщиной! -упрекают они .
Обращая живое влечение в чуждую их “Я” похоть, они невольно, провокационно, часто злобно и без удержу кокетничают, без благодарности природе и мужчинам. И не отдают себе отчета в том, что так сами о мужчин греются. Нашим восхищением, волнением, нашим желанием греются... Греются, пока не превратятся в одинокую пушкинскую Наину.
Переживая ответное мужское влечение и мужское тело с тайным омерзением, боясь кажущегося им ответного презрения, они как бы мстят и себе и мужчинам, за собственное неравнодушие к нам... В их мире это неравнодушие уличает и их и нас в чем-то марающем...
В мужья они ищут и не находят такого же “замечательного, как папа”, слугу. Распугивают всех искренних людей.
Если не повезет, находят “хорошего человека” (вместо живого). Вступая в реальные сексуальные отношения, “оправдывают” свое участие его инициативой, своей службой “его инстинктам”. Будто в семье со скотом содомией занимаются, или проституируют.
Обещая рай на земле, холодно играют дежурные ласки или “заарканенных дьяволиц”.
Ждут от мужчины отеческой (иногда бесполой) нежности, но ничего уважаемого ими в этих отношениях не берут и не дают, не получают. Смотрят на брак, как на постылую работу, в которой можно подхалтурить.
Мужчин убеждают в несостоятельности. Себя - во фригидности.
Напомню, фригидность - не дефект, а совершенно необходимая, защитительная реакция, берегущая от зависимости от чужого, непонятного человека, какому не умеешь доверять...
Разочаровываются в себе, в людях, вживаются в образ живущих “во имя детей”, “во имя” кого угодно вампирчиков и, ненавидя “этот жестокий мир”, гниют изнутри “в полном благополучии” от психосоматических заболеваний сами или мужей хоронят.
Фамильное свойство.
Взяв сторону несчастливой матери, девочки презирают мужчин в крайних случаях настолько, что выходят замуж за подружек при совершенно нормальной биологической конституции.
* * *
Эта шестидесятичетырехлетняя, маленькая, безостановочно, но как-то впустую, машинально занятая, манерная дама в розовом брючном костюме, с истертым постоянными косметическими масками лицом, до пенсии служившая, не замечая людей, врачом, несколько лет назад вылечилась у меня “от страхов”. Поэтому теперь, после ошеломившего ее телефонного звонка зятя из Германии, буквально примчалась в мой кабинет:
- Мне не к кому кроме вас придти... я только вам доверяю...
Зять по международному проводу жаловался своей механической теще, что его жена - ее дочь (они год назад уехали работать по контракту в Германию) “оставила семью!” и вышла замуж за... свою подружку - немку. В Германии, якобы, однополые браки регистрируют...
- Разве произошло что-то новое для женщин вашей семьи?
- ?!
- Много ли ваша мать уделяла внимания своим сердечным отношениям с вашим отцом?
- Им не до себя было. Они работали беспросветно!
- Часто ли вы замечаете собственного мужа?
- Ну что вы! У него сейчас второй инфаркт, я только им и занята! Вот еле к вам вырвалась...
- Чему же вы удивляетесь? Уже в третьем поколении женщины вашей семьи не замечают существования рядом с собой мужчины. Он для вас в лучшем случае поле деятельности... Ваша дочь только сделала это скрытое фамильное свойство явным. Для нее ничего нового и страшного не произошло. Скорее освобождение от тягостной обузы...
Выбор матери
Мальчики, сочувствуя страдающей матери, воспринимая мир, как и она, презирают себя, кокетничают и тужатся в суперменов, героев, ищущих эффектной в глазах презирающей мужчин матери смерти!
* * *
Я разговаривал с полковником в отставке. Мне - стакан, ему - стакан, в бутылке еще оставалось. Говорили о матерях. Он говорил зло. И горько:
- Ты говоришь мать. Мать это - все! Приходит пополнение - пацаны... Я уже вижу! В-вижу, понимаешь?! Эти двое -орлы, герои! Они - смертники! А он - спокойный, жить будет! Я их троих пошлю подавить огневую точку противника. Этого - справа, этого - слева. Они будут огонь на себя отвлекать... Они погибнут. Вечная память!.. Пацаны! Твою мать!.. А его попрошу: “Доползи!” От матери все! У этих мать в постель лезла... отца унизить. Они сами себе не нужны!.. Они... смерти, как ищут... без нада себя кажут... А того мать - в поту зачинала... Он жить хочет! Он будет каждой пуле кланяться. Не постесняется стелиться. Ему не надо храбрость показывать. Жить охота. Он сзади заползет, без шума... Ему спасибо! Они войну отработали...
- А случайность?
- Случай, конечно!.. Бывает... Но береженного и случай бережет... - Командир не забыл и остатки разлить на двоих и проглотил.
Его прорвавшаяся злость и горечь были замешаны, мне показалось, на никогда не отпускавшей боли вины за то, что он посылал в бой, и перед мальчишками и перед их неведомо как выбравшими несчастье матерями.
Мы не любим, а хотим владеть друг другом...
Почему эти мужчины выбирают этих женщин и покорную или воинственно-пассивную роль при них?
Наблюдать, сочувствовать и анализировать чужое поведение и переживание легче, чем исповедовать себя!
Помните у Курта Левина совсем маленькую девочку, которая хочет сесть на камень?
Она его обнимает, обхватывает, облизывает, кусает, ложится на него, соскальзывает, но сесть не может.
Чтобы сесть, надо от камня отойти, отвернуться, только отодвинувшись, приблизиться и сесть попой.
Но камень так нравится девочке! Сесть так хочется! Силы притяжения так сильны, что девочка не в состоянии отодвинуться.
Ей настолько “до себя”, что совсем не до изучения ситуации. Не до камня. Ей нет времени догадаться: познакомиться с камнем и с собой относительно него.
* * *
Когда я встречаюсь с привычно или, точнее, мало притягательным для меня человеком, интерес к решению своих проблем у меня преобладает над страхом потерять этого человека как партнера.
Я тогда внимателен к своим задачам. Спокойно ориентируюсь в свойствах партнера, ценности его для меня, его интересах и характере свободы, которую он должен иметь, чтобы не отказаться от меня.
Чем меньше я заинтересован в человеке, тем легче мне отодвинуться от него на расстояние достаточное, чтобы разобраться в нем, в себе и в наших отношениях, тем легче мне создать для себя и для него комфортную дистанцию и комфортные условия сотрудничества.
Я не подыгрываю ему, не отказываю в возможности выбора, берегу его инициативу. Веду себя с ним по-людски. Да -да! Нет - нет! Получаю уверенность в его отношении ко мне.
* * *
Встретившись с человеком, для меня чрезвычайно нужным, в особенности с женщиной, ради нужды в которой я готов отказаться от свободы одинокого существования, я, думая об этом или нет, боюсь ее потерять.
Это желание присвоить поглощает настолько, что нет силы, и в голову не приходит дистанцироваться, знакомиться, изучать, понимать партнера и свои действия. Всепоглощающее желание владеть (как предметом, средством для себя - это не замечается) рождает иллюзию идеального проникновения, понимания партнера...
Да и в культуре пашей трезвость в таких отношениях, изучение себя и партнера воспринимается, если не цинизмом, то проявлением равнодушия и холодности.
...Я верю, что целиком предан партнеру, которого прозрел и... жду преданности в ответ.
Я путаю со знанием ощущение доверия, рожденное моей нуждой, и ответную нужду и доверие.
Мое интуитивное ощущение проникновения в другого верно настолько, насколько нужда и доверие, интуитивное признание раскрепощает партнера. И - насколько это близящее общее переживание свободы становится, хоть на время, важнее всего остального.
Но “все остальное” есть. И будет осуществляться тем неожиданнее, чем бесконтрольнее оно для нас обоих.
Захваченный чувством, я горжусь тем, что доверяю. И сомнение мне кажется чуть ли не предательством чувства и партнера.
Оказывается, я люблю свое влечение и влечение ко мне. А до партнера - всего остального в партнере (кроме его ко мне влечения) мне и дела нет. Как, впрочем, и до себя самого вне влечения!
Силы притяжения не дают мне контролировать себя, не дают знакомиться. Я так хочу обладать, что готов, поглотив, разрушить, уничтожить объект влечения.
Кроме того, избегая риска потерять желанного партнера, я, уже совершенно сознательно, скрываю те свойства, которые, как мне известно, партнеру не нравятся.
Я не думаю, что вру. Просто берегу ее от неприятного ей.
О том, что обнаружение скрываемых свойств позже, когда стиль общения двоих уже наметился, будет драматичнее, и физически и морально больнее, я не думаю. Напротив, верю, что когда нас многое свяжет, ей будет легче принять трудные мои стороны (почему?!). В действительности она будет более принуждена обстоятельствами.
Мягча, я дезинформирую ее, веря, что смягчаю ей шок знакомства.
Так я готовлю: либо другому - последующие разочарования, либо себе - необходимость всегдашнего сокрытия себя. Готовлю накопление скрытой агрессии, которая станет потаенной травмой для обоих, хорошей миной при плохой игре. А для наших детей, как и для партнера, готовлю, как мы видели, - извращение опыта.
Занятый тем, чтобы не потерять партнера, я берегу себя и, совсем даже не зная об этом, не берегу партнера. Не забочусь о том, что строю для него. Не занят им и его будущим. Не забочусь о нем, а значит, не забочусь и о нас!
Это первая причина утраты инициативы: занятый своим желанием обладать, я не занят партнером.
Парадокс и трудность здесь и для меня и для партнера заключается в том, что все, что я и она принимаем за доброту и заботу, что легко и приятно, и что было бы действительно замечательным в зрелых отношениях самостоятельной ответственности за себя и за свою ситуацию, все это здесь, в детских отношениях ожидания праздника, ожидания заботы о себе от другого, здесь все, что выглядит добротой, и заботой, на поверку оказывается требующей платы позой и следствием равнодушия к партнеру. Как, впрочем, и к себе!
В этой же ситуации по-детски эгоцентрических отношений часто то, что воспринимается грубостью, даже жестокостью (оборвать, остановить, сознательно навязать свою тактику... “милые бранятся - только тешатся!”), оказывается необходимой, рискованной искренностью, нередко проявлением чувства долга не ввести другого в заблуждение, следствием, в конечном счете, заботы о партнере.
Вместо “мягко стелет - жестко спать!” - риск “потерять дружбу”, но, ради знакомства и близости, “сказать правду”.
В отношениях эгоцентрических надежд - получить от другого как можно больше удовольствий для себя, в эгоцентрических отношениях все, кажущееся добротой и заботой, оказывается способом “купить” другого, манипулировать им, средством усыпить бдительность, чтобы другой подпустил к себе, не оттолкнул, не ушел, отдал себя в распоряжение.
Что поделать, мы все грешим этим!
И все-таки, получая в ответ желанную “вещь”, сетуем на то, что она (он) с нами бездушна (бездушен).
В этих же отношениях попытка вести себя по-человечески: открыто, подлинно, не как с вещью, пугает. Переживается, как нарушение молчаливо-вежливого уговора “не усложнять” и... врать. Попытка искренности переживается неприличием - хамством, грубостью, несправедливостью - “ведь обмануть меня не трудно, я сам обманываться рад”. Подлинность здесь недозволительна и вызывает яростный протест.
Нуждаясь в партнере, как кошка в мышке. То есть, не нуждаясь в нем свободном, мы боимся его потерять. И покупаем обманом, услужливостью. Лжем, как партнер того требует.
Это - условие утраты инициативы: и я, и партнер за доброту принимаем услужливость.
“Лжем, как того хочет партнер..." - это очень важная деталь.
Как бы ни строились отношения, они всегда - отношения не схем и претензий, но двоих разных людей (эгоцентрики они или открытые опыту личности).
«Ну почему мужья не становятся... “папками”?!»
Помните, Валерия Егоровна возмущается: “Почему так пассивны мужчины, почему он позволил ей всю эту неразбериху устроить, почему Не остановил, не взял инициативу в свои руки?!”
* * *
Моя сорокалетняя пациентка с болью и сожалением возвращается к одному и тому же прошлому переживанию:
- Он меня любил, и я его любила. Мне было двадцать, ну что я могла понимать! Я характер показывала. Он же старше был, он же мужчина! Взял бы да сломал меня об коленку! Теперь бы я ему благодарна была. Ведь мы же нужны были друг другу! Вот ни у меня, ни у него ничего не сложилось в жизни потом. У него ж тоже не сложилось!.. Ну, поколотил бы раз, что ли! Нет! Он меня уважал!.. С моим “мнением” считался... Я же дура была! Под принципы мои он не подошел. Разошлись. Кому хорошо!?
* * *
Отдать можно только то, что берут добровольно, чего хотят, чего просят, а то и требуют.
Только в экстремальных ситуациях мы умеем не дать человеку того, что он просит. Если это ему явно вредит. Не даем больному встать с постели, принять отраву. Отказываем в орудии убийства или самоубийства, когда человек не в себе. Не смотря на то, что “Минздрав предупреждает...”, в куреве и водке отказывают только детям. Детям мы умеем отказать!
Умеем отказать еще, и когда просят то, что нам дороже того, что дают взамен!
Удивительно, что и Валерия Егоровна и моя пациентка, как и многие в подобных случаях, будучи взрослыми людьми, обращаются в мир с совершенно детской просьбой опеки. С просьбой заботы о них большей, чем у них о себе. С требованием заботы, вопреки их активному сопротивлению, даже против их воли. Себя они при этом воспринимают жертвами своей “глупости”, “неопытности”, “детьми малыми” - чем угодно, что позволяет сохранить самоодобрение.... Но партнеру вменяют в обязанность зрелость, мудрость, чуть только не ясновидение и... самоотверженную заботу о них.
Они путают товарища, друга, супруга с заботливым родителем. Себе же таких “родительских” забот о ближнем в обязанность они не вменяют. Достаточно такие обязанности только демонстрировать. Чтобы чувствовать себя “хорошими”. То есть имеющими право на свою беспредельную претенциозность.
Забавно, что, как бы ни были эти детские притязания взрослых необоснованны... В реальных человеческих отношениях, с живыми, такими, как они есть, людьми... Если мы хотим отношения сберечь и развивать... Этим претензиям приходится соответствовать и нередко. Приходится непременно претензии эти учитывать. И вразрез с ними идти, только, как и с детьми, - конфликтуя. Но, понимая эти претензии и уважая их человечность. Даже, когда претензии эти совершенно бесчеловечны!
Все мы, конечно, должны быть взрослыми. Но, увы, в эмоциональных отношениях редко взрослыми бываем!
Трагическим оказывается, что сознательно мы воспринимаем партнера, и он нас, как равный равного - “дети замуж не выходят”! А ведем с ним себя с невольными ожиданиями опекаемых, как дитя со взрослым.
Зачем другому вместо мужа, жены, друга, товарища -ребенок или опекун?!
В действительности нас никто не обманывает.
Нам отдают то, что мы, скрывая от себя свою подлинную заинтересованность, требуем.
Мы себя обманываем сами. Вынуждаем мир притворяться таким, каким мы хотим его видеть. Часто просто видим, что хотим. И не видим, не знаем, чего знать не хотим.
Поза любви — влюбленность
Почему Валерия Егоровна хочет видеть мужчин пассивными?
Теперь мы ответили на вопрос: “Почему эти мужчины выбирают пассивную роль при женщинах, отдают им инициативу, дают подавить свою?”.
Захваченные своим желанием обладать они, вольно или невольно, вообще не замечают женщину. Безразличны к ней: ее свободе, инициативе, выбору. Чаще, даже не сознавая того, они переживают ее как живой предмет, предназначенный для удовлетворения их мужских нужд.
За нужный предмет они готовы платить. И платят “продавцу товара” угождением. Тем, чего “продавец” по ощущению мужчины-покупателя за товар требует. “Продавцом” оказывается та же женщина. И неуважение к ней, отношение как к товару, игнорирование ее - вдруг оборачивается потерей себя самого, выпадением из реальной ситуации!
Многим из нас такое понимание своего поведения и переживания не позволило бы и близко подойти к женщине. Мы же не людоеды. И нам стыдно было бы столь насильственное отношение.
Тут-то и приходят на помощь защитительные, разрешающие активность, якобы альтруистические мотивы: смущение, застенчивость, желание помочь, забота, и, наконец, поза любви - влюбленность.
Последняя (влюбленность) в нашей культуре так поэтизирована, что оправдывает и дозволяет почти все, вплоть до безумия.
Мы добиваемся власти над женщиной. А верим, что несем себя и весь мир ей в подарок! Это великолепно иллюстрируется всем сотворенным влюбленными в собственную влюбленность мужчинами искусством!
Принятие за доброту уступчивости, угодливости, отказа от инициативы, от сопротивления, отказа от лица... Принятие обоими партнерами за доброту того, что было идеалом доброты в отношении самодура-тирана в дикой орде - необходимое условие отказа заинтересованного лица от инициативы и правды.
Мы ответили на вопрос, который в общем плане должен был звучать так: “Почему активно выбирающий своего партнера лидер (здесь мужчина, но могла бы быть и женщина) отдает лидерство не обнаруживающему своих интересов имитатору?”
Ответ. Потому, что занятый своими претензиями мужчина относится к женщине, как к средству. Так и выпадает из отношений и реальности. Теряет и себя.
- Мне надо работать и на работу приходить с ясной головой. Ее дело детей растить, дом вести. Да кормить меня, чтобы желудок не заболел. Работа нервная!
- И что она?
- Да ничего она. Депрессия у нее какая-то?
- Может, она замуж шла, не чтобы служить домработницей, а жить с вами?
- Чего вы чепуху говорите - домработница! Хозяйка. Это я в доме гость. Отдохнуть негде. Кто ей мешает - живи! Только обязанности свои выполни. Нет у меня времени на цацки с ней. Занят. Устал.
- А когда сляжет совсем, больше времени будет?
- Ну вот! Вы врач - должны успокаивать. А вместо того разбудоражили! Хватит!
Сколько я знаю весьма занятых людей, готовых для жены что угодно купить, свезти ее куда угодно.... Только не изменить привычного течения своей важной деятельности, не вникнуть... Сколько из них спохватывались позднее, чем было бы в пору...
Почему Валерия Егоровна хочет чувствовать мужчин пассивными?
Вот поддерживающие вопросы.
Воспринимаем ли мы партнера таким, как мы? Понимаем ли, что он себе не враг, и способен сам разобраться, что ему нужно, нужны ли мы?
Не верим ли мы, что без нашей помощи он не разберется, что ему, как дитяте, надо “в рот положить”?..
Тогда мы вступаем в брак с младенцем. Чего сетовать! Будем нянчить. Он будет “отстаивать самостоятельность”!
* * *
Опять девочка не может сесть на камень!.. Здесь следовало бы отослать читателя к началу главы. Но я перескажу.
* * *
* Всяк, поглощенный своей охотой за другим человеком, не сочувствует ему. Не чувствуя другого, боится, что не нужен. Своим страхом внушает другому, что не нужен. Теряет подлинные отношения. Теряет и другого человека.
* Мы легко обнаруживаем, что нужны тем, в ком мало или совсем не нуждаемся. Нам не страшно потерять их. Мы не подыгрываем им, не отказываем в возможности выбора, бережем их инициативу - ведем себя с ними по-людски. И узнаем их действительное отношение к нам действительным, узнаем непосредственную реакцию на нас подлинных. Да - да! Нет - нет! Получаем уверенность в их отношении к нам.
* Рискнув потерять тех, в ком очень нуждаемся.... Если хотим их обрести по-настоящему - свободными.... Если, любя их, а не свою любовь, хотим оберечь их ото лжи, как себя... Рискнув потерять тех, в ком нуждаемся, мы можем окончательно удостовериться в том, что не нужны. И не стать веригами для дорогого человека.
* Но, только так мы можем убедиться, если посчастливится, что необходимы другому, и так получить свободу для себя и для него!
Вывод. Отказав партнеру в равенстве (и совсем не важно: принизили ли мы его до уровня лакея или возвеличили до уровня родителя, учителя, вождя, божества), отнесясь к партнеру потребительски как к средству для решения наших проблем, мы перестали или даже не начали чувствовать его (у предмета чувств не бывает). Не ощущаем себя нужными ему. Не знаем, что нужны. Чувствуем ненужными! Ведь интуитивно мы “знаем”, что партнер живой. От его живого отношения зависим.
Вот это и происходит с Валерией Егоровной.
Относясь к любому партнеру, как к инструменту, она чувствует себя для успешных людей ненужной.
Тем, кто нужен ей, она (по ее потаенному предощущению) не нужна!
Ощутив же другого беспомощным, не способным решать свои проблемы, Валерия Егоровна сердится на такого недотепу. Но, чувствуя, что без ее опеки он пропадет, ощущает себя необходимой.
Символ ее поведения тогда таков: ощутив партнера беспомощным или действительно парализовав его, спасать того и чувствовать себя необходимой.
Самоотверженно спасать его (предварительно невольно уничтожив) - в сексе. Уничтожать и спасать в быту, в добывании средств к существованию. В здоровье... Во всем, что она считает важным для самоуважения (читай: самоодобрения).
Итак, загипнотизированная собственным рационализмом, Валерия Егоровна вынуждена поверить, что те, кому нужна она, не нужны ей!
Сама она в этом своем способе самоутверждения за чужой счет - спасенных-то нет - будто несет “не свою ношу”. Зарабатывает денег больше своего мужчины и неврастению, или, того хуже, - гипертоническую и ишемическую болезни и холецистит “солдата на посту”, ей ненужном.
Не лучше, когда, не поняв своей эгоцентрической надобности в тех, кому нужна, она “логично” с ними как с “обузой” расстается. Так оставляет себя вообще без дающих силы самоосуществляться жизненных смыслов.
Новая неудовлетворенность подхлестывает новую защитительную (от признания своих действительных нужд и зависимостей) “энергичную” суету белки в колесе...
Вот почему ей “попадаются такие пассивные мужчины”.
Вот почему Сереже попадаются такие женщины.
Чувствуя себя ненужным, он воспринимает себя необходимым только явно “нянчащимся” с ним, иначе - не верящим в свою нужность ему женщинам.
Когда мужчина (про женщин в отношениях с Валерией Егоровной уже говорили) не дает Валерии Егоровне отнести его к разряду пассивных, когда мужчина не дает ей его “задвинуть”, у нее возникает чувство ненужности, брошенности.
Жена одного молодого щуплого пациента, крупная, выше его, внешне нагловатая, но, по сути, очень застенчивая молодая женщина,испытывала сексуальное удовлетворение только с ним. Но лишь, когда, ощущая его “беспомощным, как младенец”, своим оргазмом прерывала его приступ бронхиальной астмы. Вне его приступов робкая женщина ощущала себя фригидной. Он себя с ней - “слабым”. Он был инвалид второй группы по бронхиальной астме.
Но как самоотверженно, “отдаваясь, вся, без остатка”, она его спасала! Он был в умилении. И счастлив совершенно. Особенно в астматическом статусе...
“До счастья, пожалуйста!”
Со мной она сложила картинку за 6 минут!
Я был зол. Внешне не обращал на Валерию Егоровну внимания. Не спеша, складывал то, что умел. Не сказал ни слова. В действительности подхватывал любой ее успех, используя его как подсказку. Незаметно устранял тупиковые ходы...
Закончила складывание она раскрасневшаяся, выложив последнюю детальку, возбужденно сказала:
- Уфф! Ну вы меня загоняли! Это ж, какое напряжение!.. Вы меня работать заставили!.. Вы!.. Вы!.. - она чуть не сказала - Так не честно!..
В складывании со мной она была очень эффективна.
Забавным мне казалось другое. Я лишь отказывался от отвлекающего от работы псевдоколлективистского, пустого обсуждения того, что без обсуждений было понятно обоим, и от взаимных поучений. Участвовал. Точно откликался
на ее помощь. И не мешал ей... А она отнесла свою эффективность на мой счет: Вы меня загоняли! .
Ни словами и ни чем другим специально я ее ни разу не поторопил.
Шло обычное при складывании соревнование между несколькими парами. И только много позже, до меня дошло, что, не сумев стать лидером, Валерия Егоровна восприняла себя, вообще, чуть ли ни в качестве управляемого мной механизма.
Я уже сталкивался с тем, что мою невовлеченность в чужие “игры” “играющие” принимают за “манипулирование” ими.
Не сумев партнера дезавуировать, даже если он просто сохранился с ней в отношениях независимым - самостоятельным, Валерия Егоровна, испытывает “трудное состояние”. И, либо, как моя сетующая на бывшего мужа пациентка, порывает с партнером. Либо в безвыходной ситуации принимает роль безынициативной, якобы пассивно ведомой, девочки-ребенка - как со мной на специализации и в складывании картинки. Она ждет, что ею распорядятся, укажут, покажут, научат. Будто, как дитя, верит, что на все ее, еще даже не поставленные вопросы уже есть у кого-то готовые для нее ответы. И что эти ответы ей хотят, готовы, должны! дать непременно.
Когда ею не руководят, она для собственного спокойствия это руководство придумывает. Освобождает, как и в имитации лидерства, себя от тревоги за что-нибудь отвечать.
Это и произошло во время складывания картинки со мной.
Когда за нее отвечает другой (“родитель”), она спокойна. Может быть, она и добивалась “родительского” одобрения от меня?
Эта привычка - ждать чужого одобрения и опеки - как правило, сохраняется, взятая из детства, в семье, где инициатива ребенка никого не интересовала. Где его подавили опекой. Обычно такое обезличивание детей случается в “совершенно благополучных” семьях отказавшихся от ответственности пап и самоутверждающихся псевдолидерством мам.
Еще, Валерия Егоровна спокойна, когда, доказав, что другой “плохой”, становится псевдолидером, - она “хорошая”!
В тех же семьях, чувству я себя “хорошей" .девочка могла рассчитывать на абсолютную опеку самоутверждающихся за ее и друг друга счет родителей и быть спокойной. Об этом мы уже говорили.
* * *
Через три недели после прихода Валерии Егоровны на специализацию я почти прекратил угождать ее ожиданию опеки.
Вот уже месяц жду самостоятельной работы от нее.
Боюсь, что специализация будет сорвана. И она получит “корочки", не открыв психотерапевтической реальности и своих средств воздействия на эту невидимую реальность. А она все спокойно играет в “специализацию".
То к Елене Сергеевне прилепится, то к психологу, то ко мне в дочки (у меня своих детей пятеро!)... На мои лекции, вообще, с мамой ездила (даже не спросив разрешения у меня).
Зато в ситуации, когда она перепоручает лидерство другому (не спросив, готов ли тот это лидерство над ней взять), Валерия Егоровна по-детски перепоручает и заботу о себе. Словно в карету села: “До счастья, пожалуйста!”.
И дело не в том, что везут ее все не туда, куда она просит, а куда умеют везти ее они. Это полбеды. Ей все равно не до себя. Она играет и в окно не глядит. Итоги пути - не ее забота. Раз она послушно едет, значит, похвалят, и все будет Хорошо! О том, что терпеть жизнь во всех местах доставки ей собственным телом и собственной болью, она не думает. Заигравшись, вообще себя не чувствует!
Беда в том, что принятые ею за “пап” и “мам” - все, кого она считает хорошими людьми - кучерами себя не считают и не берутся ее везти никуда!
Мне, конечно, очень грустно, если ученик не состоялся. Но я создал для нее ситуацию, необходимую для учебы. Предоставил возможность. Но воспользоваться за нее этой возможностью - я не могу!
Психотерапии нельзя научить, ей можно только научиться.
(Похоже, я, в самом деле, озабочен ею, как собственным дитем! Может быть, эта реальная забота парализует ее?! Черт те что! Все вверх тормашками!).
Я - никуда ее не везу!..
Ее муж - тоже женился в собственной жизни, и никуда ее не везет... И там новый конфликт!
Хорошо - со специализации пе сбежишь: деньги большие плачены, а с мужем?..
Обнаружив, что не везут, куда ждала, но куда-то едут... Все едут куда-то! Она оказывается во власти детского побуждения: сбежать, порвать, бросить...
Те, кто везут, куда считают нужным они, охотно заберут и увезут!
В безвыходной же ситуации, когда никто не увозит, и сбежать нельзя... Признание факта, что “не везут”, становится тем необходимым конфликтом, который побуждает к самостоятельным решениям и открытиям.
Безвыходность открывает человеку его возможности. Безвыходность обнаруживает, что ты давно готов принять необходимость реальности. Готов расстаться с детством как потребительством.
Отказ от опеки открывает единственно реалистичный способ продлить детство - развить его самостоятельным творчеством взрослого.
Человек начинает везти себя сам. И куда сумеет - везет!
Похоже, мне везет. Я верю, что Валерия Егоровна в состоянии принять то, что я ей написал.
* * *
В отношении ее повышенной активности в складывании картинки только теперь понял.
Сказалась ее привычка самоутверждаться, подавляя другого, “переиграв” его.
Я спокойно работал. Она изо всех сил и мне напоказ обгоняла меня. А я был занят и зол (не на нее) и ее побед не заметил. Она и старалась.
Успехом она не была довольна. Ей был нужен не свой рекорд, а победа надо мной! Забавно!
Подведу итог.
Щенок в стае...
Мы уже ответили на вопрос: “Почему Сереже попадаются “такие женщины” (а Валерии Егоровне “такие мужчины”)?”.
И Сережа и Валерия Егоровна захвачены своим желанием обладать другим человеком. Владеть им, как предметом, инструментом, средством. У предмета нет желаний. Они не замечают партнера, безразличны к нему, к его инициативе и выбору. Этим безразличием подавляют зависимого партнера. Побуждают его к ответному самоутверждению подавлением их.
Не интересуясь партнером, они не чувствуют себя нужными. Напротив, ощущают - ненужными ему.
Ненужные, стараются купить партнера: Сережа - услужливостью, Валерия Егоровна - опекой. Оба при этом теряют инициативу, ощущение реальности себя, становятся подавленными теми, кого, не заметив, подавили.
Не чувствуя себя нужными, они и не верят, что могут быть нужны кому-нибудь из успешных, самостоятельных людей.
В свою очередь эти самостоятельные люди услужливостью, угодливостью или навязываемой опекой не покупаются. Реалисты не умеют быть за “болвана в старом польском преферансе”. Остаются вне их “игры”.
Так осуществляется отбор их партнеров.
На услужливо-бесхребетное поведение с готовностью откликаются только люди с заниженной самооценкой, с чувством малоценности. Они чувствуют себя нужными беспомощным. Чужая беспомощность вселяет в них уверенность в себе.
С другой стороны активная, хоть часто и раздраженная, но эмоциональная опека Сережи и Валерии Егоровны убеждает опекаемого искателя, равнодушного к реальной жизни опекунов, в том, что он им (искатель опеки - опекунам) нужен. Так обещает продление отпуска от ответственности.
Партнерами Сережи и Валерии Егоровны оказываются такие же, как и они, ни кем, кроме своего желания обладать, не интересующиеся люди, чувствующие себя никому не нужными и от этого страдающие от тайного чувства малоценности.
Так им достаются “такие” мужчины и женщины.
О своем безразличии к людям ни Сережа, ни Валерия Егоровна естественно ничего не знают. Иначе это знание стало бы для них переживанием, побуждающим к развитию.
Как волчонок отличается от волка тем, что ждет заботы о себе, а о волке и стае не заботятся. Так и человеческие дети (остановившиеся в нравственно-психологическом развитии), от зрелых людей отличаются тем, что хотят всех использовать. Сами же, по сути, ни о ком не пекутся. Членами своей человеческой стаи они еще не стали - остались взрослыми детьми.
Все мы не стали участниками в чем-то!
Не стали взрослыми!
“Перемежающаяся хромота”... рук
Тысячу лет назад у меня лечилась четверокурсница мединститута...
Эта история может быть не только интересна для анализа поведения имитаторов, но, кажется, из нее можно извлечь что-то, что могло бы помочь из такого конфликта выбираться.
...После всех перипетий отношений психотерапевта с пациенткой: ее уходов “навсегда” и возвращений, снова уходов..., она, закончив клиническую ординатуру, пришла работать детским психотерапевтом в “Психотерапевтический центр”, которым я заведовал.
Отношения оказывались настолько трудными, что я попросил ее уйти в далекое от меня помещение. Она осталась, пообещав не усложнять более отношения с ней. Обещание выполнила.
Помог случай...
* * *
Сотрудники Вычислительного центра, где работала жена моего брата, отправлялись с Грушинского фестиваля в “кругосветку” на байдарках. В группе не хватало одного мужчины. Позвали меня. Кроме семьи брата, я в группе никого не знал.
Как мужчину меня назначили “капитаном” одной из лодок (я на байдарках последний раз ходил в девятом классе).
Моим экипажем были изящная, как восемнадцатилетняя девочка, демонстрирующая независимость женщина (ее провожал с фестиваля муж, крупный руководитель метростроя, чью услужливость она снисходительно принимала) и двенадцатилетний, похожий на девчонку и избалованный парнишка - ее сын.
Женщина (как и многие, выбравшие, чтобы любили их, и сами никого не любящие) равнодушия, даже просто спокойного отношения к себе не выносила. Она требовала внимания. Но, добившись его, реагировала показной досадой так, будто посягают на ее независимость и свободу. Подчеркнуто демонстрировала, что ни в участии, ни в помощи, ни в вашем присутствии вообще не нуждается. И терпит-то вас вынуждено.
Женщина была мне симпатична. Нам предстояло вместе прожить в байдарке дни. Вечерами ставить палатку, перегружая в нее все снаряжение. Ночью в одной палатке спать втроем. Утром вместе складываться и грузиться в лодку. Прибавьте к этому еще и вынуждено совместные (“всем экипажем”) дежурства по общему лагерю.
Я был в незнакомой мне группе. Изображать буку у меня не было резона. Я и не скрыл по неосторожности в первое мгновение встречи, что мой экипаж мне по душе и “лишний груз” (в большинстве лодок сидели по двое) не тяготит. Я был доступен для любого сокращения дистанции, какое выберет спутница.
Спутница, к сожалению не помню ее имени, сразу и весь поход вела себя именно так, как я описал.
Едва я, обданный ее демонстрируемой “ненуждаемостью” во мне, пытался отодвинуться на защитительную для меня эмоциональную дистанцию, она тут же начинала добиваться внимания. Да так, что отказывать ей в нем, граничило с грубостью, неприличием, бессердечьем.
Стоило мне помягчеть, меня едва заметными мелочами “ставили на место”, обдавая леденящим холодом.
В лодке (мы шли по течению) партнерша хваталась за весло и начинала им махать так, будто она везет и сына и меня.
На привале она хваталась за вещи, спеша все сделать до или вместо меня.
Каким сумасшествием было дежурство, я даже и не помню!
К моему ужасу (и я только много позже понял почему) во время гребли с ней у меня началась “перемежающаяся хромота” рук. Руки отказывали после десятка другого гребков. Буквально отказывали. Боль и слабость в мышцах рук делали невозможным движение: несколько гребков - и не пошевелиться.
Группа стала трунить надо мной. А я уже и по берегу двигался совершенным недотепой.
Только следующий эпизод помог поверить, что я еще не совершенный физический инвалид.
Через Усу пришлось переправляться в шторм. Спутница моя по-прежнему усердно махала веслом, доказывая себе, что везет двух пассажиров. Мы же шли поперек течения, и теперь смысла в таком махании не было вовсе, только помеха. Когда рядом с нами перевернулась байдарка параллельно идущей чужой группы, я, не сдерживаясь уже, крикнул ей сквозь ветер:
- Вы хотите утопить сына?! - Она возразила, что не хочет (как спасали перевернувшихся, более опытных, чем мы, туристов, она видела).
- Тогда положите весло! - гаркнул я. Она положила.
Не было ни боли, ни усталости. Я поставил лодку поперек волны, и мы спокойно пошли к тому берегу.
Когда уже почти на той стороне катер поднятых катастрофой в другой группе спасателей, собиравший детей, забрал у нас ее сына, она не стала упрямиться и продолжала, как я и просил, “сушить весла”.
Мы выбросились на волне на песок, так и не черпнув воды ни капли, сухими.
Я сказал ей “спасибо” и молча занялся разгрузкой.
Она старалась выказать себя предупредительной, послушной, почти покорной. Ветрище, сырость, а мы сухие!
- Что ж? - винясь, как маленькая к маленькому, подлизывалась она. - Теперь придется дружить семьями!
Досадно было это ее вдруг распорядительное панибратство.
При всей моей открытости, когда она не хамила, я ни разу в этой мучительной для меня ситуации не давал повода рассчитывать, что захочу продлить ее (ситуацию) после похода. Тем более, вовлекать в нее жену!
Я промолчал.
Позже, когда мы, снова отстав от группы, оказались на пути у теплохода, она второй раз послушно положила весло. Мы быстро ушли в нужном направлении. Вновь не было боли и слабости в мышцах.
Окончательно я пришел в себя и реабилитировался в собственных глазах, только когда она с сыном осталась в Тольятти. Ко мне в лодку сел еще один парень. Мы посадили к себе самого крупного ребенка в группе - дочку моего брата (Роза уже тогда была почти моего роста). И ушли далеко вперед, обогнав группу почти на час пути.
Лодка была “легкой”. Я ни разу не сбился с достаточно бескомпромиссно жесткого темпа. Мы весело шли. Ничего не отнималось! Я снова был самим собой и здоровым человеком.
* * *
Отчего у меня отваливались руки, я понял, только когда комментировал Валерии Егоровне Сережино складывание картинки.
Тогда же, в походе, мне стало ясно, что характер поведения моей попутчицы и сотрудницы по психотерапевтическому центру - один и тот же.
Но как я ни был зол в походе, мне очень быстро стало ясно, что спутница моя не злонамеренна. Что у нее так получается невольно. Что так она защищается, хоть и за мой счет, но не от меня. А от своей собственной неустроенности. От подспудной тоски по тому, что она ощущала несбыточным.
Моя явная открытость была с моей стороны опасной для нее неосторожностью. Ведь она отказала себе в тревоге подлинных отношений. А я дразнил ее такой возможностью (на короткое время похода?!).
Открыв, что моя попутчица затрудняет отношения не по злобе, я понял, что не специально это делает и моя сотрудница и ученица. Что изменить поведение не всегда в их власти.
Понимание помогло переносить трудности без обид. А без обиды забота, помощь себе и другому оказывались уже технической задачей.
Через полгода моя попутчица через жену брата передала мне письмо с извинениями и сообщением, что “я во всем был прав!”. В чем “во всем”, она не писала. Может быть, приняла меня за ясновидящего...
Когда же общение с сотрудницей перестало быть трудным, она перешла работать в другое место.
На свое место она пригласила другую молодую женщину-доктора.
Та тоже будет сначала влюбленной ученицей. Потом тоже начнутся трудности. Она будет замечательным доктором. Но, когда через много лет в центр вернется пригласившая ее подруга, она уйдет на время из психотерапии совсем... Но это другая история.
Понимание мотивов имитатора и есть - решение проблем с ним!
Понимание мотивов имитатора освобождает от обращенной на него агрессии. Разрешает, организует сочувствование. Делает возможным продуктивное “складывание картинки” с ним.
Слава богу, я и с “отнимающимися руками” всегда пока оставался самим собой и за себя и свои отношения ответственности ни на кого давно не перекладывал!
Почему ты чувствуешь себя никому не нужным?!
"Не любимые мы с тобой, сироты!"
Л.Н. Толстой. Казаки.
Читал эти записки молодому психологу и понял, что у него в той байдарке руки бы не отваливались. И та же спутница в одной лодке с ним так усердно и малополезно веслом бы не махала.
Я это вначале почувствовал. Потом понял.
Чем я отличался?
Он открыт. Предоставляет партнерше возможность воспользоваться в нем тем, чем она захочет и сумеет.
Он достаточно мягко, даже, по-моему, иногда подкупающе мягко бережет ее.
Он может подтрунивать над ней, внешне довольно грубо (грубыми словами, в грубых выражениях) называть словами все, что партнерша ощущает или может ощущать своими явными или тайными недостатками, пороками... По словесной форме он вроде бы высмеивает ее, но никогда насмешка даже не закрадывается в его тон.
Тон нейтрален и обнаруживает полное равнодушие к называемым “порокам”. Тон выражает приятие или бережность.
Никогда этот бережный молодой человек не предлагает никакой своей версии отношений, своей инициативы. Не стесняет активности партнерши?
Принимает или отвергает ее версию. Корректирует. Трунит. Активна всегда она.
Эта активность может быть успешной или нет, но только -партнерши!
Я понял! И это особенно важно для меня. Я понял, что, не сознавая того, и совсем не думая так, я вел себя со всеми этими женщинами (дамой в байдарке и сотрудницами) как с недогадливыми, не знающими, чего им от меня надо, детьми. Как с не умеющими ни выбрать, ни взять нужное - как с не равными мне. Похоже, как Валерия Егоровна - с мужчинами!
Поэтому, я спешил продемонстрировать им свою открытость, доступность... и их возможности в отношениях со мной.
Этим женщинам...
Одна из них жила вдвоем с сыном. Другие, обе - в опереточно-артистических отношениях с влюбленными, использующими их мужьями - слугами.
Этим, отказавшим себе в близости с мужчиной..., не имеющим такой близости в закрепленном успехом опыте..., не верящим уже в ее (близости) возможность..., и так защитившимся от чувства обделенности..., этим, отчаявшимся в возможности близости и любви женщинам я сулил то, в реальности чего они разуверились!
Я дразнил их человеческой близостью. Обещал равенство... опекая! Хорошенькое равенство!.. Обещал им то, что, в силу моей собственной счастливой устроенности, отдать им был не властен! И ничего этого не сознавал!
Наша личная устроенность и неустроенность тоже были разными, по сути. Не равны были объективно уже наши исходные положения.
Не будучи равным ситуационно, я не замечал того, что создаю неравенство еще и отношением. Навязывал сотрудницам мои “подарки” раньше, чем те их захотели принять, и вопреки интуитивному ощущению женщин, что нужных им подарков у меня не может быть, и нет!
Возможно, моя открытость хороша была бы для таких же открытых, устроенных, счастливых людей, как и я. Наверно на таких я и рассчитывал. Но они такими не были. И именно с этим я не умел считаться!
Я обращался в них к самому себе. А они были не мной.
Без всякого намерения отказать, я отказывал этим неустроенным женщинам в инициативе. Тормозил их инициативу. Обольщая их своим непрошеным, но очень недостающим им “добром” (которого они не умели взять, и которое я, как выяснилось, не умел дать), я, в действительности... подавлял их!
Они же не нападали (как мне всегда казалось), а защищались от моего нападения. Чтобы отказаться от соблазна, отказывались от меня.
Они, а не я, защищали свою свободу.
Игнорируя меня, обдавая безразличием в ответ на мою, ими же спровоцированную активность, “подавляя” меня, они, а не я, защищались от подавления.
Я посягал на их независимость! Не они - на мою!
Не из-за необоснованной, как мне казалось, капризности, негативизма и вздорности партнерш я, подавленный их холодом, терял силы!
Получается, что, не заметив их, не считаясь с ними, я пытался превратить их в средство для осуществления моих “добрых” намерений, в предмет.
Желая об этот “предмет” погреться и (кому легче, что неосознанно?) властвовать над ним, я сам подпадал под его власть. Становился предметом без инициативы, то есть без сил!
И не ведал о том, что здесь манипулятором и жертвой собственных неудавшихся манипуляций был, как я теперь понимаю, я сам!
Не потерять бы этого понимания!...
Если бы так существовал мой пациент, я бы предложил ему подумать о том, не пристает ли он к женщинам лишь потому, что чувствует себя не способным их заинтересовать. Предложил бы разобраться, почему он чувствует себя никому не нужным?!
Действительно: от чего мы чувствуем себя нелюбимыми?!
Неподражаемая способность...
Вторую неделю не могу толком взяться за эти записки.
То машину надо было ремонтировать. То суета праздников. То захваченность, почти до лихорадки, иными проблемами на работе (противоречивые отношения с Эрнестом и проблематичный приход студентки - медика), гриппом болела Валерия Егоровна...
А в действительности предстоит продолжать анализ “открытого” поведения нашего деликатного психолога, но что-то удерживает.
Вот и теперь: сел за машинку, а “хожу” вокруг да около.
Подранки и “Девушка с голубыми волосами”
Мне всегда казалось, что мой коллега открыт. Не мешает партнерше проявлять собственную инициативу. Даже подчеркивает это постоянным как бы самоустранением: “Как хотите!”, "Если вы хотите?”. Он трунит над едва зародившимися, или еще только возможными эротическими импульсами партнерши:
- Стоит ли начинать эту однообразную, примитивную активность?! - На какую активность он намекает, она, “само собой разумеется”, знает. Он, якобы, только озвучивает ее невысказанные сомнения. И тем самым обнаруживает их абсурдность, обесценивает сомнения для нее. Подшучивая, подсказывает ей ее “настоящие” желания. Играя, провоцирует эти желания, оставаясь как бы совершенно сторонним комментатором...
Что-то настораживало.
Что?
Я видел среди участниц его психологического кружка многих молодых женщин, прежде уже “раскрепощенных” его отношением.
Это были внешне привлекательные, артистичные, весьма активные молодые люди с подвижным мышлением, но непременной претензией быть логичными. У некоторых эта претензия иногда даже реализовалась, если девушки не были -очень вовлечены эмоционально.
Все они, как и знакомые мне приятели психолога, казались похожими друг на друга. Все имели одно общее свойство.
Попробую это их свойство описать.
“Девушка с голубыми волосами”
Она знала все!
Высокая она пожимала породистым плечиком:
- Этого ж надо было ожидать!.. - и вкусно жмурилась под большими очками.
- Это же было сразу понятно! - она была понятливая.
- Я так и думала, - она очень быстро думала.
- Конечно, конечно!.. - снова сладко жмурилась и кивала она раньше, чем вы сами успевали догадаться о том, что собираетесь сообщить.
Она была готова, она была заведомо... и всегда знала.
У вас не было никакого шанса ни удивить, ни даже сохранить хотя бы лишь авторство на собственную реплику:
-Знаю, знаю, знаю. Было, было... Не ново...
Красивый, пышный кот! Зевнул, облизнулся и, поуютнее завернувшись в свой хвост, лениво жмурился в кресле...
Она была бы умницей, но, казалось, боясь, чтобы другой не поднял руки первым и целиком поглощенная тем, чтобы успеть, не успевала пользоваться умом для себя.
Она успевала. Хотя бы настолько, чтобы вы ощущали, будто у вас отключили звук. Вы еще раскрываете рот, но уже ничего не говорите. Впрочем, чтобы не мучаться ощущением безнадежной своей пошлости, вы можете... иронизировать. Над собой. Или вообще никогда, ничего... не говоришь. Как и она.
Она не была глупа. Она просто окончила “элитную” школу, где не было девочек.
Мальчиков там не было тоже.
Были одни... знатоки.
Обнаружить неосведомленность слыло дурным топом.
Чем бы ни занимались, там всегда, беспрерывно играли в одну игру: “Я - умный, ты - никто! Ты - умный, я -никто!”. Признаться в незнании того, что ведомо другому, значило признать “никем” - себя.
Ради того, чтобы не ударить лицом в грязь, и ощущать себя на высоте, из выпускников ее школы не одна она сделала все, чтобы доказать себе, что мир - сборище идиотов или... пустыня, а жизнь - дерьмо.
Всяк мерит на свой аршин!
(Из цикла “Бег с барьерами", 1987 год)
Они все, не только девушки, но и молодые люди, были как-то беспредметно, теоретично говорливы и “умненьки”. И свою “умненькость” - именно так приходилось сказать -они, словно мелкие кружева, плели из бесплатных ниток. В их умничанье, казалось, не было ни масштаба, ни вообще содержания. Они словно пели с чужого голоса. Это “пение” они предпочитали факту собственного существования.
Женщины обесценено воспринимали свою женственность.
Мужчины вовсе не интересовались в себе ничем, кроме безобразного теоретизирования.
Повторю.
Все знакомые мне приятельницы (и приятели) психолога, независимо от их природной привлекательности и обаяния, казалось, любили и ценили в себе только эту, неоплодотворенную собственным сомнением и собственным открытием -своим творчеством - теоретичность, “умненькость”.
Теоретичность воспринималась, пустой, передразненной, попугайной. Она не имела характера, не выражала их или их интересов. Напротив - мешала самовыражению. Весьма затрудняла молодым людям внимание ко всему в себе, что этой теоретичностью не являлось. Затрудняла самоосознание, познание и понимание себя.
Относясь к своей женственности, как к пустяку несущественному, или как к средству для использования в целях, найденных “умненькостью”, женщины, казалось, каждомгновенно себя насилуют или готовы изнасиловать.
Мужчины занимались изысканием теоретических обоснований бытия и поступков. И, видимо, выбрали идеалом собственного существования виртуальную тень.
Они, по сути, и были тенями “Девушки с голубыми волосами” из давнего моего цикла - бледными ее тенями.
И общей всем этим молодым людям обоего пола была похожесть на механизмы без обратной связи, запрограммированные словами. Похожесть на загипнотизированные существа.
Не замечая вне слов себя, они не замечали и других. Надеялись понять всех через выяснение их словесных программ -“системы фраз”. Обезличив себя, эти молодые люди воспринимали и других людей без лиц.
С чьего голоса они пели? Кого передразнивали?
Любовь к кому вынудила их отказаться от всякой иной любви и от интереса даже к себе? Какое предпочтение обезличило их, раздвоило, отвернуло внимание от факта собственной жизни?f
С чем-то таким мы уже сталкивались. С чем?
Ну, конечно Же! Мы же в этом разбирались в самом начале.
Здесь результат очень похож, на тот, что получился с дочерью у мамы Валерии Егоровны. Помните?
“Дозволив” дочери любое самое бездушное отношение ко всем, как к предметам, она, как предательство “сироты-мамы”, запретила той только любить кого-нибудь как людей. За "верность” обещала свою любовь. Прямо героиня Ани Жирардо!
Эти ребята тоже были свободны ото всех!
Первое, что настораживало в манере психолога “не мешать проявляться инициативе других”, это то, что все, кого он “привел” в группу, проявляли себя абсолютно безлико. Как угодно активно, умненько, выкрутасно, вычурно даже... Но без открытия, без новизны, самим себе несвойственно - скучнейше предсказуемо... Как-то не по-человечески безвинно? Безынициативно!
Их живое, иногда обаятельное поведение проявлялось лишь настолько, насколько было бесконтрольно, незамечено ими самими.
Они производили впечатление людей, движимых чувством неполноценности и вызывали сострадание, как подранки.
Кто ты рядом с Вечностью?
Второе. Убедительное сокрытие тридцатилетним мужчиной собственной инициативы было сознательным, ответственным, полностью продуманным, энергичным, весьма инициативным действием.
Предоставление другому возможности проявиться. Ироничное, по принципу “не делай того-то”, подсказывание фабулы, якобы желаемых партнером проявлений. Доброжелательное по форме и безразличное, по сути, подтрунивание надо всем, чего партнер мог бы стесняться, считать своими пороками, недостатками. А вместе с тем, походя, и - надо всеми остальными свойствами партнера. Все в манере психолога общаться - на деле обезразличивало, вместе с мнимыми пороками, все свойства другого. Обезразличивало само ваше, а с вами и всех людей, существование вообще.
Только вечное имеет смысл. А что ты рядом с Вечностью?!
Принявший это отношение человек начинал ощущать себя никтожеством и ничтожеством: “Все мы козявки, и что мы тут делаем, не имеет значения! Все сойдет!”.
Скованность, страх ошибиться проходили. Но приходила не свобода человека, а раскованное существование пищевой трубки, раздражающей приложенный к ней центр удовольствия.
Ощущалась свобода для никтожества. “Как просто быть ни в чем не виноватым!..”.
Кто будет доволен собой, ощущая себя свободной бессмысленностью?!
- Разве имеет смысл жизнь!?
Непоследовательность беспристрастного психолога
Третье. Психолог был непоследователен.
Он оживлялся и становился действительно открытым и очень инициативным, когда партнер перечил ему словами.
По-прежнему сдерживая внешнюю активность, он переставал быть ироничным внутренне. И, возражая, увлеченно демонстрировал партнеру его неправоту, нелогичность и очевидную интеллектуальную недостаточность - глупость.
Партнер (в кабинете чаще партнерша) бывал ошеломлен (ошеломлена). Разделяя яркое отношение психолога, партнерша впервые ощущала, что столкнулась с чем-то, наконец, не незначительным для него, впервые существенным, даже очень важным, пожалуй, единственно имеющим смысл, вместе с ним и для нее.
Но в этом, единственно значимом, восхитителен и вне конкуренции был - только сам психолог. И в этом же, по сравнению с психологом, совершенно несостоятельной начинала ощущать себя партнерша. Но у нее (или у него) есть возможность... совершенствоваться. И она (он) становились... соискателями. Шли в ученичество. Готовые теперь за перспективу равенства платить боготворимому учителю... всем.
Правда, ему ничего собственно и не надо! Он готов потерпеть все, что они предлагают..., “если им так легче”..., а делиться будет по-прежнему “бескорыстно” он.
То, что это волшебное свойство сверхзначимым оказывается не для жизни. Не потому оказывается сверхзначимым, что оно помогает психологу или его ученикам решать насущные свои задачи и осуществлять себя. Что оно (это свойство) просто единственная способность психолога, которая с детства давала ему, всеми шпыняемому мальчику, победить обидчиков. Всех победить! То, что способность (и не важно какая!), которую он в себе ценит, потому лишь ценна, что она дает ему власть. Что от этой власти ни ему, ни другим, никому - не хорошо. Но, зато, он - первый! Он - сверху! Что психолог этой своей способностью мстит всем за детские обиды. То, что “единственно ценное” это свойство выбрано молодым человеком не для жизни, а для демонстрации, жертвы психолога не понимают и не замечают.
Увлеченные искательством, они, ради его признания, отказываются от своих ценностей.
Так получается, что, суля свободу и неподавление, но ни чьей неповторимостью не интересуясь, “беспристрастный” психолог поддерживает в других отражение своих собственных талантов и удобное ему поведение, а не их инициативу.
Но в чужом исполнении его свойства оказываются не только убожеством подражателей, но и бессмыслицей исполнителей, не умеющих эти таланты использовать для себя. Ведь те, кому он “отдает” свой инструментарий, себя перестают замечать.
Фокус в том, что, предоставляя свободу тем, кто не умеет еще быть свободными, наш все приемлющий добряк этой свободы их как раз и лишает. Подавляет инициативу и невольно выбирает тех, из кого штампует безответственных, послушных функционеров (послушанием платящих за возможность быть ни в чем не виноватыми).
Только грандиозное неверие в себя может рождать бесчувственность вынести это оболванивание других, почти детей?!
* * *
Не дай мне бог бесталанных читателей!
Не дай мне бог сделать их такими - впасть в грех “кашпирирования”, “очумления” или “оджунивания”.
Уничтожив другого (не врага), уничтожаешь свою среду, уничтожаешь себя.
Мне кажется, именно так (обратив для себя мир людей в пустыню) лишил себя смыслов, а с ними и сил жить Щедровицкий-старший.
Как подросток третировал девочку...
Ирина Витальевна - одна из тех молодых людей, о которых я пишу. Студентка юридического. Красивая, но похожая на мальчишку-подростка девушка в черных, беззащитно оголяющих ее попу легинсах.
Она так старательно громко и выразительно читала в группе последнюю часть записки, что сама не успевала понимать почти ничего.
Спросил, зачем она так бездарно тратит свою жизнь?
- Я же для всех читала! - что, когда она читает без понимания, то и другие перестают понимать, слышат бессмыслицу, она не догадывалась.
- Кого вы здесь любите больше себя? - я добивался понимания происшедшего.
- Никого!
- Зачем же ради нас, безразличных вам, вы, себе любимая, убиваете свое время, свою жизнь? Лишаете себя шанса получить что-то нужное вам. Да и нас обкрадываете. Мы же вместе с вами перестаем понимать. Ни себе, ни людям?!
- Наверно, я себе не очень важна, - она выглядела совсем беззащитной. А еще - в ее неприкрытых легинсах, без кокетства — совсем без штанов.
* * *
Я снова вспомнил про волчонка, который ждет заботы и не заботится даже о себе.
Волк заботится о волчонке, о волчице, о стае, о себе.
Человеческий детеныш ждет заботы и не заботится ни о ком.
Человек - участник своей человеческой “стаи” - о другом человеке заботится раньше, чем о себе.
Мужчина - тот, кто о женщине заботится раньше, чем о себе!
* * *
В Ирине Витальевне, как и во всех нас, “жили” мужчина и женщина.
Но, если в зрелой женщине ее внутренний мужчина благоговейно относится к женщине в ней. Как всякий зрелый муж, подчинен этой женщине и заботится о ней. То в Ирине Витальевне внутренний мужчина был подростком!
Этот подросток соревновался с девочкой в ней, интересничал, рисовался, доказывал, что он стоящий, интересный человек, а девочка - “так себе, нечего воображать, не стоит внимания!”.
Подросток в ней проделывал то же, что проделывал со всеми своими приятелями и приятельницами ироничный психолог. И проделывал это ее подросток с девочкой в ней -весьма успешно.
Девочка верила. Стушевывалась. Не замечала, что она давно уже - нуждающаяся в совершенно ином отношении к себе женщина.
Лебедь в “Гадком утенке” Г.-Х. Андерсена не знал, что он лебедь. Но и шпыняющим его окружающим не верил. А женщина в Ирине Витальевне - верила!
Всем знакомым психолога - женщинам (и мужчинам тоже) еще предстояло сбросить с себя власть третирующего их подростка. Открыть пока не известный ему (подростку) факт их существования. Этим открытием - помочь своему внутреннему подростку сформироваться в мужчину - в того, кто посвящен женщине.
Встреча с такой женщиной могла бы побудить к открытию, что она существует, и самого психолога.
Поиск понимания с молодым и действительно очень способным психологом привел к новому вопросу.
Что готовит нас к встрече с женщиной?
Что нас готовит к встрече с женщиной?
* Случайные стечения обстоятельств?
* Реальная, уже сформировавшая себя женщина?
* Мама?
* Папина любовь к ней - реальной, неведомой ему нашей маме?..
* * *
Мой отец бывал в отношениях с мамой и жестким и грубым, и обидным, и почти жестоким... Но никогда он, как ощущаю я, не навязал маме несвойственных ей отношений и действий. Никогда на моей памяти, будучи старше мамы и весьма авторитетным для нее человеком, не убедил и не убеждал маму в полезности, разумности нужного ему или нам, даже ей, но несвойственного ее натуре. Не вынудил сделать несвойственные ей выборы.
Это не мешало ему оставаться всегда своеобычным, очень трудным для мамы человеком. Любимым человеком. Родным.
Мы уже много говорили об иных отношениях. Когда с желанной женщиной ведут себя наглядно мягко, демонстративно предупредительно...
Предупредительность отца была способом существования. Как лавирование между мчащимися машинами при переходе улицы в неположенном месте. Но никогда она не была заметной, обязывающей для той, кого касалась.
...Мы говорили, что, стараясь не обеспокоить, с женщиной ведут себя уклончиво. Задаривают собой и всем, чего пожелает, как собственную игрушку. А во всех значимых для мужчины сферах существования навязывают свои направленности, стратегии и тактики жизни. Игнорируют ее инициативу, вкусы, выборы, не считаясь с ней, будто ее как выбирающего существа вовсе нет на свете. За физическую заботу и бытовые удобства берут душу и жизнь.
И дело не в том, что эти направленности или стратегии сами по себе чем-то плохи или социально незначимы. Чаще они, напротив, - замечательны, и в мире мужской морали, где за человека принимается только мужчина, чрезвычайно важны (“не понятно какого рожна ей еще надо?!”).
Недостаток у них один: интересы женщины в них вообще не учитываются.
Эти направленности, стратегии и проекты женщину как существо особое не осознают и не замечают.
Согласившись с этими “мужскими” стратегиями, не начинает или перестает себя осознавать как женщину - и это самое страшное - и сама женщина!
В этом, по-моему, трагедия всех феминистских движений.
Все они отстаивают право женщины быть... мужчиной.
Почти все эти движения вовлекают женщин, верящих, что требуют права быть собой, а в действительности, как и Ирина Витальевна, - отказавшихся от тревоги оставаться в мире мужчин женщинами.
Беда феминистских движений в том, что они (эти движения) вовлекают в себя только тех, кто по подростковому презирает в себе все, что игнорирует “мужская культура”. Презирает все неназванное - женское.
“Я за себя не ручаюсь!”
Ко мне пришла грубоватая с сиплым голосом, обветренная, крупная женщина, с весьма средним образованием и расхристанным видом: “Я за себя не ручаюсь!”.
Узнав, что те, кто “за себя не ручаются” лечатся в другой половине диспансера и у психиатра, а не у психотерапевта, она двинула на нас (в кабинете было еще несколько незнакомых ей людей: пациентов, клиентов и психологов) тяжелую артиллерию сообщений о перенесенных ею утратах.
Оказалось, что сюда никто не пришел от радости. Напротив нее сидели женщины, тоже потерявшие взрослых детей и мужей...
Потом она сама выбрала мою задачу психотерапевта: “не жалеть, а быть полезным”.
На жалость в этом “кабинете несчастий” рассчитывать не приходилось. Но пятидесятичетырехлетняя, потерявшаяся женщина рвалась в бой.
Она “заткнула" собственные уши. Установила остекленевший взгляд поверх голов или мимо них. И обрушила на нас, недостойных, безостановочную канонаду новых сообщений о... “порядочности”.
Эта огромная, грубая, в любой момент грозящая нахамить (только дай слабину!) тетя спешила, словно все ей не верят, всех убедить - какая у нее была “порядочная” семья.
- Какой порядочный был, грамотный,... - она перед ним робела, - диссертацию писал,...- он на десять лет старше был - муж,... - такой порядочный, строгий!.. Директор комбината был! Он столько для нее сделал! Все для нее, для семьи!... К нему в комнату без стука чтоб не входили.... Он не любил,... диссертацию писал!... Сын был такой красивый, умный, скромный, порядочный мальчик. Во всем с нами советовался... Мы все всегда вместе... Вместе на дачу, за Волгу, в театр... В театр редко ходили. Он (муж) очень занят был... Дома почти не бывал. Такой скромный, порядочный мальчик... Послушный. Со всеми девочками знакомил. У отца спрашивался... Постучит: “Можно я с девочкой приду? Мы не помешаем?”... Но девочки у него тоже всегда скромные, порядочные были. Знаете актрису Н? Вот - ее дочка. Очень тихая, скромная, порядочная девочка. Все на глазах. Не подумайте, ничего такого между ними не было. Он мальчик очень порядочный...
Сыну было двадцать три года, и он в ту пору заканчивал институт.
Вначале она попросту не замечала мои “бессмысленные” вопросы типа:
- Порядочность, это когда кому хорошо? Девочке, сыну, вам, мужу, кому? Что это такое - “порядочность” эта?
Потом мои вопросы стали ее натиск на время сбивать. Удивляла моя то ли непонятливость, то ли издевка.
Я не издевался.
Наконец, не умея мне, непонятливому, объяснить, кому была нужна, кому в счастье, для кого, какой был смысл в ее пресловутой “порядочности”, она растерялась окончательно. Прекратила свой натиск, после моего прямого вопроса:
- Он что, с собой покончил?!..
- Да.
- А муж от инсульта?!..
- Нет... Врачи написали: “от сердечной недостаточности”. Он из больницы только выписался после переломов ног, и на третий день вдруг умер. Он очень умный был человек. Он сказал в этот день, что умрет. И сыну предсказал. Я купила ему костюм. “Это, говорит, - последний твой костюм!”. В нем я сына и схоронила.
- Зачем вы ужас какой-то сочиняете? Что отец сыну смерть накаркал? Что муж ваш был деспотом и ни с кем не считался, я понял, но не злодеем же!
- Нет, он для нас очень много сделал. Всегда заботился. Нет, просто он имел в виду, что сын уже взрослый. И теперь сам себе будет костюмы покупать. Что он последний раз ему купил.
- Причем же предсказания! Паленым запахло!..
Когда все ее воинственные и защитительные маски не сработали... Маска не знающей удержу психопатки. Маска холодной истерички. Пьяной, распластавшейся на безразличной ей могиле кликуши. Маска не знающей ропота, фанатичной блюстительницы “порядочности” - порядка, предписанного мужем-деспотом.... Когда все ее маски не сработали и спали за ненадобностью, открылось лицо разбитной, разухабистой, любое горе по колено, деревенской девчонки. Прожившей в застенке брака с облагодетельствовавшим ее самоотверженным деспотом-мужем почти тридцать пять лет. И выжившей, не смотря на тридцатипятилетнюю мимикрию.
Она нажила добра и вырастила взрослых детей. У нее жива дочь и двое внуков, детей дочери. Теперь она одна в трехкомнатной квартире.
* * *
Для меня эта история началась с конца. Вы уже слышали.
Все было замечательно. Муж замечательный. Сын замечательный. Девочки сына замечательные. О себе и дочери она не вспоминала в первом рассказе.
И вдруг, послушный сын “без спросу привел какую-то смазливую девчонку”, про которую они ничего не знали, и которая “Не стыдилась ничуть! Прямо в глаза смотрела!”. Сын потребовал, “явно она его настроила”, чтобы родители согласились на его брак. Иначе он женится без согласия.
- Она была неизвестно из какой семьи. Где-то продавщицей работала. Они поженились. Отец хотел устроить ее учиться в плановый институт. Она не захотела. Жили хорошо. О снохе все заботились, все ей как лучше делали. А она стала поздно приходить, иногда вообще не приходить. Сын как раз диплом защищал. Отец (муж моей пациентки) вышел вечером на улицу прогуляться, и его сбила у тротуара машина.
Были сложные переломы. Он лежал в больнице.
- Вы уже поняли, какой он грамотный был - все знал, во всем разбирался, очень умный. Вышел из больницы, сказал, что у него заражение крови врачи проглядели. Я пришла домой, а он умер. А они пишут сердечная недостаточность! Разве докажешь! Сноха совсем от рук отбилась. Один раз три дня дома не была. Она на следующий день пришла. А сын ее искал, искал и накануне повесился!
Эта женщина выжила. Осиротевшая мать и вдова осталась живой. На этой разбитной, море по колено, девчонке раны потерь заживали, как на собаке: так же мучительно, соответственно темпераменту, и так же всерьез и окончательно.
Не потери ее мучили. Не эту боль прятала она за обвиняющей других агрессивностью, за показной исключительностью страдалицы, требующей показного сострадания. Не от нее она пряталась, неубедительно и для самой себя цепляясь за рассыпающийся каркас здания никого не берегущей, не любящей никого, формальной “порядочности”.
Не позволяло хохотать, во всю спину расправиться, заново строить будущее и жить не упущенное еще время ... Не позволяло...
Эта моя ровесница оставалась все той же девчонкой, у которой отбоя не было от парней, и тоже была обречена на всегдашнюю юность...
Позволить себе будущее ей не разрешало... ощущение вины!..
Любящие свободны
За более чем тридцать лет работы я убедился, что любящие женщины, если на них и обрушилось несчастье похоронить своих мужей, ощущают себя свободными, принадлежащими себе, никому ничего принужденно не должными. Переболевают утрату быстрее, глубже, полнее. И, продолжая жить полноценную, насыщенную содержанием и чувством жизнь, несут опыт счастья в свое будущее.
Женщины, не любившие своих мужей, чаще мучаются долго, наглядно. Словно демонстрируют всем и себе глубину и тяжесть своей потери. Они нередко впадают в глубокие истерические состояния. В том числе и в депрессии.
Они словно не принадлежат себе. Не имеют права и на свое будущее. Несчастливые в браке, они платят за эту несчастливость несчастьем и вне его.
Первые, оправившись от горя, снова любят и снова счастливы с желанным мужчиной. Или, оставаясь одни, черпают силы в берегущем их чувстве к не умершему для них любимому (это чаще люди весьма преклонного возраста).
Вторые демонстративно хранят верность умершему, которому и при жизни не сочувствовали. А потому не могут обрести от него свободу после.
Выходя замуж вновь по рассудочным соображениям, они опять отдают тело без души. Теперь героически обосновывают новое бездушие “верностью прежней любви”!
Они всегда - не здесь.
Это могло бы быть и счастьем для них, если бы было выбрано осознанно и ответственно.
* * *
В три месяца сгорев от саркомы, умер, оставив тридцатидевятилетней своей вдове двух шестнадцатилетних пар-ней-близнецов и дочь, родившую ему внука на следующий день после похорон, умер очень тепло помнящийся мне человек.
Надеясь поддержать и без того реалистическую, добрую по отношению к ней атмосферу в окружении, где оставалась жить жена этого мужчины, я, между прочим, сказал пожилой женщине, бывшей в этом кругу духовным лидером:
- Если она его любила, то через год счастливо выйдет замуж.
“Через год” вся родня, радуясь за нее, играла счастливую свадьбу с до того никому не знакомым человеком. Радовались и дети. Мальчишки с легкой душой оставляли мать, уходя в Советскую Армию.
Интересно было обнаруживать, как молодела, менялась, становилась совсем другой и оставалась той же в этой “поздней”, новой любви эта давно уже не девочка. Ее новая жизнь не вызывала ревности ни у кого, кому был дорог ее первый муж.
Не обездолив ничем его при жизни, она ничего не отняла у него и после смерти. Напротив, продолжала себя любить (может быть и его любовью)!
Чего еще не хватает?!
Почти никогда не кормлю нашу кошку, а она ко мне ластится.
До самого последнего времени, приходя к детям своим и чужим, не нес им никаких сластей и подарков, кроме себя.
К друзьям всю жизнь ходил без ничего, и мне часто бывали рады.
Нет, я ничего не имею против всех этих приятных пустяков. Особенно, когда они - неожиданность, сюрприз. Внутри отношений, когда эти отношения и без того есть, все это -замечательные игры.
Я другого никак не могу понять. Скорее не понять, а принять, согласиться, привыкнуть. Вот к этому отношению:
- Не пьет, не курит, не гуляет, деньги домой приносит, вежливый - чего тебе еще не хватает? - Или:
- Обут, одет, накормлен, рубашечки ему всегда чистенькие, воротничок накрахмален... И в “этом” ему почти никогда не отказывала - сопи! Только, чтоб не беременела! Еще чего надо?!
- Все у меня есть. Жилье получили. Недостатки преодолели. Не обижает. Живи и радуйся! Откуда эта тоска, да болезни навалились?
Не привыкну к этому отношению к человеку, как к скотине, которую на убой кормят:
- Стойло чистое, жратвы - полно корыто, пойла - залейся, на “свадьбу” сводили... Любой бугай был бы доволен! А этот бесится, неймется ему, вишь!
На человека: ребенка, мужчину, женщину, на себя глядят, как на двигатель, в который только заливай топливо, чисть, украшай бирюльками, а то и просто используй, как вечный двигатель, - “все это - одни капризы”.
- Человек должен работать или давать себя иначе использовать, остальное - придурь! Ценны предметы, услуги, продукты, вещи, которые человеку дают. За это он должен. Должен! Сам же человек ничего не стоит!
Не понимаю этого отношения людей к себе, к другому (надо было сказать: “не принимаю”!), где подарком, услугой, вещью надеются “купить” в собственность человека, человеческую жизнь.
Не понимаю я в личных, семейных, родственных отношениях этого спокойствия людей, которые, подменив отношения обслугой (бытовой, материальной, сексуальной - любой), с благодушием слуг и служанок рассчитывают теперь на любовь хозяев (жен, мужей, родителей, детей, сексуальных партнеров, людей вообще).
Не понимаю и “хозяев”, которые, словно осуществив предоплату, не замечая других, как лакеев, рассчитывают на любовь, внимание и всяческую обслугу тех, кого не замечают, но считают близкими, родными.
Не понимаю, как, не участвуя в отношениях, не интересуясь ни своей, ни другого эмоциональной жизнью (то есть действительной жизнью, отражающей интересы и потребности человека), как можно спокойно рассчитывать на отношения с тобой?
А если нельзя, то как поминутная угроза потери любви близких не вынудит встревожиться? Насторожиться, собраться?! Вчувствоваться, всмотреться, вслушаться, внюхаться в другого?!
Не понимаю, как этот ужас потери не принудит вживаться в других поминутно. И до тех пор, пока это вживание не станет такой же беспрерывной привычкой, как рефлекс дышать?
Не пойму, то ли этим людям другие не нужны иначе, как предметы для насилия? Либо они сами ощущают себя продажными предметами и, поэтому, готовы принуждать и “покупать” других?
А может быть, это - психология голодных и нищих, которые за еду, обслугу, жилье и вещи готовы отдавать себя и рассчитывают на это же от других?
Может быть, это, в самом деле - психология и нравственность давно и долго, может быть всегда, голодных, или во многих поколениях..., во многих поколениях напуганных голодом? Психология пресмыкающихся за еду рабов?!
Дайте мне, доктор, то, что я у вас не возьму!
... Этой напитавшейся с детства и вволю здоровьем родной деревни, здоровьем, которое и теперь влечет ее расправиться... Здоровьем, от которого она так неистово открещивается всю жизнь, и теперь... Этой изначально глубоко здоровой, разбитной, разухабистой девочке, моей ровеснице расправиться не позволяло чувство вины.
Теперь это смутное ощущение она наполняла всяческим придуманным содержанием.
Убеждала себя в том, “какой хороший был муж” и как она недостаточно его берегла (с любящими мы не чувствуем себя должниками!)...
...Какой “чистый мальчик” был сын, и как она не доглядела...
- О, у нас с ней (снохой) хорошо все было, мы ни разу не ругались!
В действительности это смутное чувство вины жило в ней всю жизнь.
Почти осознанным оно стало, когда она вышла замуж в восемнадцать лет за “такого грамотного человека” (“Он один институт в Москве закончил. Второй - здесь кончал!”).
Это ощущение усиливалось в браке.
Оно подталкивало и дало силы подчинить привычкам мужа весь уклад семьи, сына, себя, свое сознание. В чувстве вины черпались силы забыть, что уклад, который она обозначала беспрерывно повторяемым словом “порядочный”, и самозабвенную верность которому демонстрировала всем и, во-первых, себе, был безнадежно чужд ее натуре, темпераменту, вкусу, привычкам, всему ее вольному складу деревенской девчонки.
Чувство вины заставило забыть, что этот уклад она никогда сама добровольно не выбирала. Что он был ей насильно навязан. Как, к слову, и человек, его навязавший.
Она забыла, что замуж вышла незабывшей кукол девчонкой, отчасти по беспечности, отчасти обескураженная, за не спрашивающего ее мнений “такого грамотного” человека, хорошего во всех отношениях
- Все равно ж когда-нибудь выходить! Почему ж не выйти?
Да и к удочерившей ее после смерти родителей тетке он,
только раз встретив девушку, приехал, потребовав ответа сразу:
- Отдадите или нет?! Ответ сегодня! Нуждаться она ни в чем не будет!
Парня, с которым она четыре года дружила “по-товарищески” со школы, отшил сразу.
Парней за ней ходило много. Это ей было приятно.
- Один начал было руки распускать... Я ему так два раза влепила! Никогда больше на глаза не попадался. Тогда, сами знаете, как на это смотрели. Я была бойкая. Всегда смеялась. Хулиганистая, шебутная снаружи, как, помните кино “Девчата”, Надежда Румянцева ее играет? Только та была маленькая, а я рослая. Но, чтоб чего-нибудь лишнее кому дозволить - никогда. Просто веселая была. Теперь не выходит смеяться. Вот у вас чего-то первый раз улыбнулась. Неловко. - Это она будет рассказывать уже во второй приход, когда принесет мне показать фотографии сына, мужа и свои в восемнадцать лет.
Никому не показывала. Только вам почему-то хочу показать! - она попробует быть спасибствующе извиняющейся, заискивающей, но теперь быстро откажется и от этой маски.
Она просто по-прежнему - деревенская девушка, и не знает, как с нами “городскими и грамотными” говорить. По привычке с мужем принижает себя.
Вначале она была виноватой девочкой и девушкой, от того что не чувствовала себя “скромной” - была веселой.
Потом - потому, что, искренне веря в то, что “хороший человек” не она, а - муж, старательно, со всей силой своего неистового темперамента и упорства, втискивала себя в эту “хорошесть”, но не смогла втиснуть. Она, с одной стороны, всегда не могла угодить невыбранным, неразделенным, непонятым ею его требованиям. С другой - чувствуя внутренний бунт, сопротивление и скрывая его, втайне ощущала себя лгуньей. Мужа считала все лучше. А себя плохой, и все хуже и хуже.
Теперешние утраты она ощущала справедливым наказанием за ее вину. И всеми своими масками выпрашивала прощения.
Принять прощение она не чувствовала себя вправе.
И вся эта внутренняя морока ощущалась, руководила ею, но не сознавалась.
Жить дальше, обнаружить и признаться себе, что у нее на это есть силы, значило простить себя. Именно этого - ей было нельзя!
Она просила у меня здоровья, значит - будущего, а принять просимого не могла... пока!
Об этом чувстве вины, едва выслушав и перебив, я и заговорил-с ней на первом приеме. Сразу после вопроса о самоубийстве сына.
Такое впечатление, что вы самая виноватая из всех людей на свете! Вы - бог! Вы могли быть другой. Вам надо было себя другой родить... в другом месте и времени. Вырастить себя с другим характером. Лучше б вас не было на свете! Ничего бы этого вообще не произошло!?
Сын бы не погиб и... не родился!
И мужа вы на себе, такой неподходящей ему, насильно женили! Он был беззащитным мальчиком, несмышленышем, а вы на него налетели и обхитрили..., - я наговаривал ей вслух в абсурдной форме чепуху ее невысказанных самообвинений.
- Надо было себя сломать! Выдрессировать! Вообще стать мужчиной, как он. Надо было вам его на мужике женить. Было бы у них полное взаимопонимание. И ваша бабья глупость не мешала бы - рай!
- Я думаю, вы виноваты и очень - в одном...
Я перешел на обычный тон.
- Зачем вы не обнаружили ему сразу и не показывали ему всегда, что вы не такая, какую ему спокойно видеть? Что вы -другая? Не известно какая - живая!
Я знал, к чему клоню, и не ждал ответов.
- Вы понимаете. А нет, так сердцем чувствуете, что женщина с ее желанием жить, во что бы то ни стало, всегда права. Что мужчина, юноша, который осудил женщину, обиделся на нее, посягнул на ее свободу,- не жилец! Потому, что обиделся на живое в ней, в себе, на жизнь.
Обиженный не вынесет натиска неизвестной, непонятной, непредсказуемой для него жизни! Обидится “на судьбу”. Впадет в тоску. Заболеет, сбежит. Ведь, как ни силься, от жизни с ее характерами и положениями не спрячешься!
Сын, взрослея, выбирает жену, любимую - по маме. Он столкнется в его новом времени с теми же трудностями, что и отец.
От вас время, как вы его понимали, требовало “скромности” - сокрытия себя.
В теперешнем времени и в городе тех внешних тормозов у девушки гораздо меньше. Они (тормоза) иные. Если она, как и вы, не умеет доверять себе, то, так же как и вы, переполненная собой, она не будет уметь найти свои пути самовыражения. Она будет “шебутной” на теперешний манер. Так же будет себя сдерживать внутри. И так же срываться, как с цели.
Ведь ваша сноха, несомненно, похожа на вас.
Если бы вы себя обнаружили мужу, сын бы жил в живой “неправильной” атмосфере общения отца с настоящей женщиной - мамой. Сознавал бы, что его тошнит от скучных “воспитанных”, нарисованных, полудохлых цац, которых вы ему прочили. Он бы не боялся живых, похожих на вас. Был бы заранее готов к ним. Уважал бы их характер, инициативу. Не относился бы, как к сласти. Не обольщался бы той, что его не выбрала. Выбрав, доверял бы ей, берег ее.
А так, он интуитивно чувствовал живость мамы. Но привык, что эта живость по праву принадлежит мужчине - папе. И, что так - справедливо. А не так - вероломство, грязь, измена!
Скрыв себя, вы не подготовили сына к женщине, похожей на вас! Обманули невольно, что женщина - услада, обслуга и рабыня. Что ее приобретают за заботы, за собственные достоинства и за преданность.
Все это сын и готов был ей отдать, ее жизнью не интересуясь. Не дал ей выбрать его. Не приручил!
Единственная ваша вина в том, что, поставив мужчину с его “добром”, с его заботами и его моралью над собой, вы отказались от женщины в себе. Отказались от себя.
Там, где тесно женщине, физически тесно всякой жизни, всякому здоровью. Тесно эмоциям - жизни и мужа. Ему тоже плохо. От этого - почти все болезни. И сердце, и давление, и желудок и... усталость от жизни. Плохо женщине - всем плохо!
А вы часто видите, чтобы женщине было хорошо?!
Вот и вините себя в том, что не заботились, чтобы вам было хорошо! Не открыли и не обнаружили себя себе, мужу и сыну.
Но в этом кто ж вас обвинит! Так на Руси растят девочек уже тысячу лет.
Женщина, и мы с ней, здоровы и выживаем настолько, насколько грешны. Насколько рушим эту мужскую мораль, наступающую мягким сапогом на наших мам, жен, дочерей. И на не наших, придавленных мужской эмансипацией женщин.
Переживайте эту свою вину, за то, что вы есть и еще живы!.. Пока не надоест...
А потом будете учиться продолжать жизнь. Которую, как в рефрижератор спрятали, выйдя замуж в восемнадцать лет!
Благо силы у вас на десятерых. Перестанете ее тратить на борьбу с собой и против себя...
А то, вы просите: “Дайте мне, доктор, то, что я у вас не возьму!”.
Одно лицо!..
Во второй приход с фотокарточками..., поняв, естественно, из первой беседы, кажется, только то, что я ей не судья и не враг, и ничего больше, женщина, вынув передо мной фотографии, заговорила.
— Он, конечно, очень умный, очень нас любил и заботился, я ничего не скажу. Трудно ему, конечно, было с нами. Я его даже потом полюбила, он столько для меня... Но вообще я выходила замуж не знай зачем... Он меня привел в магазин - чего тебе купить? Проси, что хочешь! Я думаю, купит чего - значит надо замуж выходить, а мне не охота. Он вещи разные предлагал. Я отказалась. А подружки издали смотрят, мне лестно. Спрашивает тогда, денег у него много: “Ну, сок хочешь? - Хочу! - Еще стакан хочешь? - Хочу! -Еще хочешь?..” - чуть только не лопнула!.. Он такой настойчивый был! Но я замуж не хотела.
Влюблена она так никогда и не была. К мужу привязалась...
Я не буду рассказывать, что, кроме всегда больных глаз, я увидел на фотографиях ее сына...
Какого жесткого, на поколение старше ее, увидел я ее мужа в форме морского офицера.
Я увидел ее в восемнадцать лет! Это были ветер и буря! Красавица и сама жизнь! Которую я мог бы полюбить как свою жену. Не прикрытая позой жизнь!
И еще! Невеста на свадьбе ее сына - ее сноха в подвенечной фате, во время бракосочетания... Удивительно!!!
Ее сноха в подвенечной фате и она в восемнадцать лет, с косой и в шляпке!...
Ее сноха и она в восемнадцать лет - одно лицо!
Невеста сына и его мать в молодости... похожи, как один человек сам на себя в разных нарядах.
Она и жена сына были похожи, как оказалось, не только внутренне!..
* * *
В мире “мужской морали”, где приятие и неприятие себя женщиной зависит от отношения и оценок мужчины... Мужчине (от рождения господствующему), и не только ради женщины, но для собственной успешности, для собственного счастья и здоровья... Для воспитания детей полноценными, жизнеспособными людьми в здоровой, обеспечивающей будущее атмосфере... Мужчине следовало бы осознанно выбрать. Покупать ли женщину мягкостью — “все для нее”. Или поддерживать ее свободу, право на инициативу партнерством с ней — существом равным, но в нашей культуре неназванным, даже себе не представленным, незнакомым!
Специализация заканчивается...
Валерия Егоровна заканчивает специализацию.
Она давно уже не чумазит себя сурьмой и макияжем. Не лезет в глаза приставучими раздеждами. И пахнет не надушенностью, а собственной свежестью.
Занята своими делами в кабинете. Не цепляет больше. Не выпрашивает не причитающегося ей внимания у незамеченных ею людей.
- В макияже я обязана была кокетничать. А теперь отдыхаю. Могу смотреть, слышать, ощущать. И поспевать замечать, что чувствую. В другое измерение попала!
Ее кажущаяся безынициативность обернулась подлинностью Фомы Неверующего. Она не надевала на себя ничьих масок, костюмов и слов. Говорила и делала только то, что понимала и выяснила сама. Внешнее неучастие ни в ком обернулось неброской и теплой привязанностью к ней многих.
Грустно, что она уходит из кабинета.
Первоначальное безликое пристраивание к Елене Сергеевне сменилось ничем не подчеркиваемой, но твердой независимостью.
И Елена Сергеевна от этого вдруг снова стала рядом с ней той же обиженной на свою беспомощность маленькой девочкой из женской гимназии, завидующей старшекласснице.
Валерия Егоровна, наконец, не только догадалась, но впервые в жизни заметила, что и она и другие люди есть. И, как и она себе, не известны ей. Она теперь отзывается, наблюдает, и, в соответствии с силой своего сочувствования, действует.
Все эти ее изменения произошли с ней и с реакциями на нее окружающих, с моим и их восприятием ее как-то незаметно, исподволь, словно чудом.
Она открыла в себе и в мире ту реальность, которой занимается психотерапевт. С уважением относится к этой реальности. Готова отказываться от намерения ее менять, ломать, судить. В состоянии вникать в ее структуру, жизнь и законы. Способствовать ее более свободному существованию.
Стоя на пороге этой реальности, она готова теперь самостоятельно осваивать способы взаимодействия с ней в соответствии с теми задачами, которые будут перед ней как врачом вставать.
Она достаточно не враг себе, чтобы не стать самоутверждающимся за чужой счет халтурщиком. Достаточно открыта другим, чтобы хотеть и не мочь не быть им полезной. Достаточно умна, чтобы задачи эти были ей по силам.
Она готова сама осваивать терапевтическую практику, становиться психотерапевтом.
Открыта. Готова теперь к любым другим специализациям и усовершенствованиям, встречам с самыми серьезными психотерапевтами. Они будут ей доступны и понятны. Она освоила новый язык.
Доступна ей теперь и литература по предмету - предмет для нее перестал быть невидимым.
Готова она и осваивать нравственность моего цеха. Но это уже дело ее судьбы...
Четырехлетняя девочка
Четырехлетняя девочка выглядывала из травы и трогала дерево. И трава была она. И дерево было она. И золотом сквозь зелень сочилась прохладная и теплая голубизна...
Я хотел проводить, но проспал. Когда я выбежал, папа был недалеко. Я бежал, как мог. Но это расстояние не уменьшалось. Уменьшался папа. Папа быстро шел на электричку. Он всегда очень быстро ходит. Иногда папа оборачивался и махал мне рукой. Кажется, он сердился, что я не встал и не вышел с ним, а теперь вот не догоняю. Но земля стала какая-то большая, и дорога удлинилась. По ней надо было делать все больше шагов, чтобы пробежать то же расстояние. И сандалии стали почему-то тяжелее. Папа последний раз махнул мне и исчез в электричке. Электричка разогналась, пропала и увезла папу на работу. Я не догнал и не обнял его за шею. Я пошел домой, на дачу. Обратно спешить не надо было. Я не пошел по дороге. Я пробирался сквозь заросли золотистой ржи. Рожь была выше меня. Так что я теперь был не виден с дороги. А голубые васильки, почти вровень с глазами, были мне ориентирами. Васильки я стал рвать для мамы. Мама сегодня на работу не поедет. У нее каникулы....
* * *
Васильки, запах того ржаного поля я ощущаю и теперь ...
* * *
А еще раньше, на детсадовской даче в Малаховке. Я чуть не поймал сачком самолет. Я только вылез из песочницы, зачем-то взял один из сачков и услышал его. Он летел прямо к нам. Он был больше меня, но короче моего сачка. Я примерился дотянуться рукой с сачком. Не хватало чуть-чуть. Я успел сбегать за стульчиком. Поставил его посредине. Залез и вытянул сачок. Но немного не успел. Самолет оказался впереди моего сачка. Даже за хвост не успел зацепить. Надо было стул поставить ближе к забору. Тогда бы поймал. Он совсем низко летел. Большой бы одной рукой дотянулся...
* * *
Четырехлетняя девочка купалась в ощущении, что папа -рядом, весь с ней и совсем-совсем все с ней чувствует. Мама тоже была здесь. Мама смотрела в другую сторону. И, “ну, кажется, совсем даже не знала, что я есть на свете”! Девочка давно поняла это. Еще, когда накануне видела маму с распухшим носом, заплаканную, обиженную на папу. Мама и теперь занималась не ею. Мама была тайной. Она была волшебна и так - до задыханья - красива, что девочка растворялась и исчезала в этой маминой загадочной, как утро или как дождик, красоте. Когда девочка оставалась одна дома, ей казалось, что родители в окно к ней заглядывают и улыбаются ей. Хотя она знала, что они не могут дотянуться от земли до окошка. Ей было хорошо с ними...
Разговор, собственно, начался не с этого, а с того, что взрослая студентка педагогического вспомнила, что она “рисуется всю жизнь”. Ей даже приходило в голову, что “это все врут, будто люди сочувствуют друг другу,... что вовсе и не надо сочувствовать никому,... надо только притворяться,... и чем лучше притворяешься,... тем больше будут ценить”. И что дело не в той первой “заслуженной учительнице”, которая их муштровала, как истуканчиков, чтобы считаться лучшей... И не в строгости дедушки, заходя в комнату к которому, она заранее чувствовала себя в чем-то виноватой... Это все ей понятно и все уже - только последствия.
- Я от чего расплакалась? Я вспомнила, мне было года четыре. Я была в шубке. Мы опаздывали. И мама меня почти волокла за руку. Я чуть не падала. И было смешно. Вот упаду и стану - снежный ком. И мама меня прикатит на гимнастику. И будут доставать.... Потом там отбор был. Надо было сделать угол. Тренер шла и говорила, кто годится, а кто нет. Я очень старалась. Я привыкла, что я - везде первая. Держала угол и аж носками дергала, ждала, что она меня похвалит. Мне и в голову не приходило, что могут не похвалить.
- Вот так? - Я теперь толстый и, сидя в кресле, попытался сделать угол, который даже прямым получился не очень.
- Очень похоже, - рассмеялась и поддержала мою прыть девушка. - Я так именно и старалась...
- А вы в то время были немножечко полной девочкой?
- Не полной, но и не такой жилистой, как она.
- Тренер была сухощавой, как мужчина?
- Да, как теперь культуристки.
- А мама?
- Ну, что вы! Мама - красивая!
- А тренер?
- Ну, ее было жалко немножко. У нее, наверно, ничего кроме работы не было.
- Это вы теперь знаете?
- Мне ее сразу жалко было. Когда они еще с мамой договаривались. Она дергалась. Стеснялась или суетилась.
- Извините, я вас перебил. Что дальше произошло?
- А дальше я оттуда вышла квадратная!.. Ну как так может подействовать!? Один пустяк - на всю жизнь!.. Как сглазили!
- Теперь говорят: “закодировали”. Не ругайтесь! Расскажите подробно.
- Ну, сидела я, изо всех сил тянула носки, ждала, что она меня похвалит...
- Что похвалит некрасивая, жилистая женщина, которую вам было жалко?
- Я об этом тогда не думала...
- Похвалит женственную, едва только не пухлую, красивую девочку, которой надсаживаться в поту противно и рядом с чьей мамой женщина-тренер тушуется?
- Позвольте я дорасскажу!
- Извините!
- Я тянулась изо всех сил, а она пробежала мимо, и рукой махнула: “Квадратная!”.
- Не понял?!
- Ну, угол должен быть острым. А у меня - не достаточно высоко ноги.
- Ну и что?
- Меня это как ушибло! Я такого не ждала. Я же ее жалела! Значит, и от нее ничего плохого не должно было быть!.. Это, как во сне: как током поразило, прошло в меня. Я вышла и всю жизнь теперь должна была скрывать, что я - “квадратная” ! Квадратная, понимаете?! Чушь какая-то! И учительница, и дедушка, и все остальное - это потом... Им я уже доказывала, показывала, притворялась, что не квадратная!..
Вот тут я и попросил девушку вспомнить что-нибудь, что было до того, как она стала “квадратной”.
* * *
Как много раз доказанную теорему, я знал, что эпизод с тренером ничего нового не привнес. Только выявил скрытое.
Уничтожительное - “Квадратная!” - заставило малышку осознать плачевный результат того, досадно знакомого психотерапевту, свойства, которое тайно управляло девочкой гораздо раньше. Теперь это свойство можно было заметить, контролировать. Можно было понять. Девочка испугалась и выбрала врать. Продолжать казаться и больше не быть! Всегда не быть.
Этот выбор безучастия, когда рвутся природные нити естественного, все проясняющего сочувствования. Когда больше никого не замечаешь. Когда дальше все только слышишь ушами, на все смотришь глазами: “У сороки заболи, а у детки заживи!”, и ничего больше не чувствуешь... Этот выбор обычно совершается от боли. Но, отвлекшись от боли, перестаешь чувствовать! Не чувствуя, не понимаешь больше никого. И всех боишься. Всем угождаешь. И от страха... лезешь всем на глаза. Ищешь всеобщей похвалы... или пытаешься каждого запугать...
Это - не редкий выбор. Хотя и совсем не обязательный для ребенка ее возраста.
Все, продолжившие инициативное развитие, сделали на ее месте другой шаг. Вытерпев необходимую в жизни ребенка (и взрослого!) боль переживания, они сберегли свой дар живо чувствовать себя и отзывчиво сочувствовать другому. Сохранив верность данному природой сочувствию с мамой, со всяким человеком, они сделали первый выбор самостоятельности, инстинктивной заботы о себе. Получили первый осознанный урок свободы.
- Но что спросишь с ребенка?! Разве может человек всю жизнь расплачиваться за поступок в младенчестве?! Это -жестоко!..
- Но это - действительно!
И спрашивает не кто-то, а наша собственная жизнь.
И апеллировать тут можно только к одной справедливости: к справедливости факта. Факта, что жизнь свою человек с первых проблесков самостоятельности делает собственными выборами и поступками. Что за эти выборы - и за расхлябывающее всякого нестойкого “сострадание” жалельщиков - расплачиваться именно ему. И что для расплаты, то есть конечного результата жизни на любом ее эта tie, не важно, насколько внешние обстоятельства способствовали или мешали верному решению, и насколько ты был мал, когда ошибся. Для самооправдания важно! А для реальных результатов жизни - нет! “Дети расплачиваются за ошибки родителей в четвертом колене”... и даже позже.
Так что для себя продуктивнее вопросы:
- Как, когда и на что ты в детстве “купился”?
- За какие мнимые или явные “пряники” отказался от свободы? - Раньше бы сказали: “За что продал душу”?
А для родителей и воспитателей полезен вопрос:
- Чем они (родители, воспитатели) благословляют своего малыша на счастье? А чем сызмальства запрещают своему ребенку счастливые выборы?
* * *
... Я хотел помочь девушке обнаружить для самой себя уже известное мне, сделавшее ее безвольно зависимой от чужого порицания свойство. Хотел, чтобы и для нее, взрослой, это, тяготеющее над ней стеснение стало явным и... ей подвластным.
Но удастся ли девушке теперь присоединиться к... себе первой, еще свободной от нужды всех покорять?!
Чтобы присоединиться, ей надо было отыскать себя еще не “закодированную”, еще - “такую, как все” - не ищущую всеобщего одобрения и опеки, но живо и самостоятельно занятую собой.
С этого эпизода мы и начали наш сегодняшний разговор.
Когда она глядела из травы и трогала дерево, то трава, она и дерево были вместе. И ей было светло и тепло - хорошо, как дома. А дома...
- Дома папа занят вами. А кто для него мама?
- Мама для него - все. Он спиной к ней. Но как будто из нее выходит. Мама - где-то не здесь мыслями.... А он, как ее посланник на земле. Он не видит ее, а как-то, говорю, спиной весь ее чувствует,... что ей надо.... Ведь сказано, что “жена - это шея, которая крутит головой - мужем”. Шея не знает, но крутит. Ну, вот... Папа ее жизнь чувствует. Ведь знать - голове положено?..
- А как мама - к папе?
- Мама в него влюблена! Ну, это очень просто. И сложно объяснить. Только вы меня не перебивайте!..
- ?! - Я не перебивал.
- В общем, мама на папу обижена!
- Как это?
- Не перебивайте!.. В общем, всем своим телом... всем девичеством и всей женственностью, красотой... мама папу любит... Не перебивайте!..
- ?! - Я слушал. Я пытался вместе с ней быть тем четырехлетним ребенком, быть ею теперешней и вместе исследовать ее тогдашние переживания.
- Папа это чувствует, знает. Поэтому они - вместе. Но сама мама про это ничего не знает. Понимаете?!..
- ?! - Я пытался. Я оставался собой и пытался помочь им обеим (моей юной собеседнице и девочке, о ком она рассказы вала и кем на время становилась) оставаться в реальности, а старшей общаться и со мной и с собой маленькой. Ей надо было перевести на взрослый язык то, что знала она - четырехлетняя девочка.
- Любит. Чувствует. Этой своей любовью всем существом ему доверяет. Этим доверием - нас, его детей, рождает. Но ничего про это не знает. Понимаете?! Она вообще про себя не знает. Кажется еще меньше, чем про то, что я есть, ей незнакомая. Я хоть знаю, что она есть и - загадка, а она даже не догадывается о себе. Я путано, наверно, говорю, но вы дослушайте.
- Вы понятно говорите. И я внимательно слушаю.
- Не перебивайте!.. Мама в папу влюблена и обижена, как пятилетняя девочка.... Не перебивайте!.. Она от доверчивости не боится, и совсем про него не догадывается.... Как про меня не догадывается... или про себя.... И совершенно без оглядки влюблена. Мама влюблена и чувствует себя “принцессой”. А папа, наверно, сначала с ней, как с маленькой, играл, как король притворяется принцем. Но в тот момент, про который я рассказываю, папа не играет совсем. Он любит маму, которую я чувствую, но про которую ничего не знаю.... Может быть, и про себя ничего не знаю?.. А он знает! Погодите! Про меня - потом. Я хочу досказать.... Наедине с собой я так подробно не умею думать.... Только не перебивайте!
- !?.
- Папа любит маму и не обращает внимания на “принцессу”... “Ах, вы не считаете меня принцессой?! - Обижается мама. - Значит, я никто?! Значит, вы меня не любите? Значит, вы меня презираете! - “Вы” - это все и никто - это весь злой мир. - Значит, вы меня ненавидите?! Ну и не надо! Сами вы противные! Я вас - не-на-ви-жу I Ах, как я обманулась! Какая я несчастная”! Мама обижена, как ребенок. И втайне ждет, когда ее пожалеют и утешат. Мама сама не заметила себя. Не заметила папиной жизни. И не может знать папиного отношения к себе. Не умеет вникнуть в его отношение к ней и получить от него понятную ей поддержку. Потому, что не знает своего отношения к папе. Вообще не знает, чего хочет, не может узнать, есть это или нет в ответ... Вот!.. Кажется, договорила...
- Правильно ли я понял, что папа той четырех летней девочки любит ее маму не “принцессой”, а реальную, со всеми знакомыми и неизвестными ему ее свойствами? И что на это его отношение ваша мама интуитивно, как дочка, откликается доверием? Чувствует его, но не знает? Потому, что, увлеченная игрой, не знает того, что чувствует она?
- Нет! Это папа откликается на то, что мама всем своим существом его выбрала! Я же чувствую, как она его любит! А уж потом он ее, выбравшую его, выбирает. И не прячет этого.... А дальше, вы правы, она бессознательно отвечает на его отношение.
Девушка подвела меня к какой-то важной догадке, которую я пока никак не мог уловить и вернуть ей вопросами...
- Правильно ли я понял, что ваша мама в том эпизоде любит, скорее, не папу, а его любовь к себе? Сознает не свою нужду в нем, а его к ней отношение? Пока он это отношение выказывал, она жила с верой, что ее мечта сбывается и все чудесно. А, когда папа перестает отношение демонстрировать (мужчин часто тяготит показуха), мама, не умея ощущать его не показываемое чувство к ней, вместо того, чтобы спросить себя: как она сама относится к вашему папе, мама чувствует себя отвергнутой, заброшенной, и обижается? Чего ей от мужа надо, и есть ли это для нее у него, ваша мама тогда не спрашивает и не узнает?
- Да.
- Могу ли я сказать, что, не зная своего отношения к мужу, обиженная, ваша мама отгораживается, и несет жизнь, с папой и вообще, как обузу? Что все, чего она в действительности хочет, но о чем не догадывается, она теперь осуществляет не как свое желание, но для папы, для вас, для страны, как непременную обязанность, жертву...? И устает от жизни?!
- Я же сказала, что мама, как пятилетняя девочка, обиделась. И ото всех отвернулась.... И играет в свои игры.... А чтобы не приставали, откупается: делает все, что положено жене, матери, инженеру. Только все, как в дочки-матери играет, без смысла для себя... Конечно, устает. Не для себя же. И ждет благодарности.
- За халтуру?
- За усилия, за усталость, за то, что жизнь - в прорву!
- Вы сердитесь.
- Я уже привыкла не сердиться. Но, если позволишь себе с этой колокольни посмотреть, - отчаянье кромешное. Я не сержусь. Жалко их! Все меж ними есть, а жизнь - бесконечная морока.
- Это - их выбор.
- Я понимаю.
- Давайте вернемся в тот двор, где трава, дерево и солнце. Дома папа, мама - все вокруг вас. С кем вы еще равны? Кроме травы и дерева.
- С девочками. Да, еще! Я отошла от девочек, к мальчишкам подошла. Они в войну играли. “Тах-тах!”. Держусь за дерево. Прошу, чтобы меня приняли. Они стали объяснять правила. Потом махнули на меня рукой: “Ты - девчонка. Все равно не поймешь”. И убежали.
- Вы опять остались “квадратная”?
- Нет! Совсем нет. Наоборот. Они же ни с кем из девочек не разговаривали, а со мной разговаривали. Я - единственная.
- Не такая, как другие девочки?
- Н-ну, да.
- И мальчиков не заполучили, и от девочек отделились?
- Почему?
- Разве здесь не то же, что с тренером? - Казалось, что иголка с кощеевой смертью где-то совсем рядом. Наплыв догадок толкал рассказывать за девушку. А надо было, чтобы она добиралась до себя сама!
- Нет. Я от них гордая ушла...
- Вы чего просили у мальчишек?
- Чтобы в игру приняли.
- А чего получили?
- Как чего? Ничего.
А чему же рады?
- Ну, как?.. Вы думаете - комплименту?
- А, как вы думаете?
- Но я... Я не думала.... То есть я и у них просила оценки?.. Как и у тренера?.. Только не думала об этом? Но тогда, значит, - я бессознательно у всех просила оценки!.. Не помню, чтобы я с кем-нибудь по-другому общалась!
- Остановитесь пока на тех эпизодах. И не нападайте на ребенка. Вам не судить надо, а узнать. Побудьте в том вашем времени моим помощником-психологом, который хочет помочь девочке. - Теперь вам ясно, что и там, как и с тренером, вы просите оценки, чтобы вам “5” поставили?
- Ну, да...
- В одном случае “пятерку” получили, ею опьянены, и не заметили, что и всех и себя потеряли - вы же “принцесса” и в вас влюблены. Вы играете принцессу и чувствуете себя ею. Уже не собой! - Я все-таки не смог удержаться от систематизации вслух. - В другом случае - вам поставили “двойку", вы - не “принцесса” - вас не любят. Вы себя потеряли и это заметили! Спохватились, испугались. Но уже поздно! Что и почему произошло - не понятно. А без понимания не изменишь! Поверили, что не принцесса... И не захотели узнавать, кто вы. А поверили, что - никто. И стали притворяться. Мама хоть в свой допятилетний мир спряталась. А вы?
- Но это только в рефлексии так. Потом! А там, у дерева, я и с мальчишками и с девочками - в жизни. Вместе. Только, когда отхожу, отделяюсь.
- А возвращаетесь, снова - вместе?
- Ну, не совсем. И да, и нет. Вроде бы я с ними и не с ними. Да, пожалуй, отделена.
- Давайте попробуем иначе! Кто у вас дома занят папой? Не обслугой, а. им, как он вами, мамой?
- Все! Мама ведь только в мыслях его не знает, а жизнью вся с ним!.. Я занята папой. Я их обоих чувствую!
Я не стал спорить. Мелькавшая прежде догадка вылилась в форму простой и грустной мысли.... Вернее я только теперь понял, что имела в виду девушка, когда говорила о папе, что он “посланник мамы на земле”:
“Мама девушки, как и очень многие, чувствующие, что их любят, женщины, делегировала мужу не только угадывание всего своего потаенного внутреннего мира, но и осознание собственных ее нужд. Переложила на него и обязанность все ее нужды осуществлять. Перепоручила заботу о себе - мужу. Не отдав себе в этом своем перепоручении отчета, и, поэтому, даже не спросив и не поставив мужчину в известность, сама любимая мужем женщина заботиться о себе беспечно прекратила. Интуитивно она фактически сделала мужчину, которому доверилась, своей инициативой!
Трагично, что этой своей “переселенной инициативе” мама девушки теперь совершенно не подвластна. Перепирается с “инициативой”, артачится и дуется на “нее”...
Эту мысль, о том, как женщина оставляет себя “без головы” и без заботы, “передавшись” любящему ее человеку, придется оставить на потом. Не потерять бы только суть этого парадокса: в таких отношениях мужчина -живая инициатива любимой женщины!
Интересно, часто ли сам мужчина догадывается об этой делегированной ему функции? И часто ли мы помним, что ту же функцию инициативы и заботы о них безотчетно перепоручают подростки взрослым и инфантильные люди любых психологических возрастов всему миру “хороших людей”?...”
- Остановитесь. Обратите внимание на другое! Кто так точно мне рассказывал про себя, про папу и про маму? Вы?
- Ну, да.
- Значит, вы рассказывали не про них?
- Как?
- ...А - про их отражение в себе? Про себя? Про части своей личности? Вы были папой - вы рассказывали про папу. Вы были мамой - вы рассказывали про маму. Вы были собой и бегали в траве, и приставали к мальчишкам.
- Как это? Я про них говорила.
- Но вы же свои ощущения вспоминали?
- Свои. Погодите. Крыша поехала... Да! Умом я вас поняла. Чего-то не хватает, чтобы догнать ощущением...
- Попробуйте это свое состояние, которым вы вспоминали отца, использовать! Назовем это вашим ресурсом. Не трудитесь понимать. Я спрошу понятнее. Как бы вышел из ситуации с мальчишками ваш отец на вашем месте, будь он вами - девочкой?
- Он бы побежал с ними, - я теперь очень хорошо ощущал обстоятельства за девочку, о которой мне рассказывала девушка. И она тоже изучала себя маленькую вместе со мной из своих теперешних двадцати трех лет. Сочувствовала ей, но и наблюдала со стороны. На этом месте девушка замялась. - Нет! Это я глазами папу придумала, как всех мальчишек! Он бы остался... Как сказать?.. С чувством неловкости.
- Почему?
- Игра не интересовала его. (Меня ж - не игра интересовала!) Чего полез к ребятам?! Взяли бы - не играл, а повинность отбывал - притворялся. Не взяли - обидно. Ему было бы досадно на себя, зачем к ним без нужды пристал, не в свое лез. И других путал.
- Ага... - я чуть не забыл, о чем говорим, так меня обдало ощущением, что мы очень близко подошли к главному. - А как бы на вашем месте поступила мама? - спросил я автоматически. Я вспомнил... Девушка говорила. Я, почти не понимая, слушал...
* * *
...Мы жили тогда на Зацепе. Мне было - лет пять. Большие дворовые ребята - уже школьники - играли у котельной на горах шлака в войну. Они сражались друг с другом “на шпагах”, войско на войско. Шпагами были деревянные палки. У кого - какая. Некоторые заранее специально сооружали себе “настоящее” личное оружие - шпагу с эфесом. В тот день в войске нашего двора не хватило одного бойца, и меня позвали для равного числа. Мне досталась ножка от гнутого стула, которую я еле удерживал двумя руками. Несмотря на то, что “шпага” у меня была такая длинная, меня почему-то сразу доставали и закалывали. И я никак не мог понять, когда начинается новый бой, а когда одно войско выиграло, и все отдыхают. Когда мне удавалось, наконец, кого-нибудь заколоть, оказывалось, что это недействительно - перерыв, и никто еще не играл. А, когда я просто стоял, меня пихали в грудь палкой, и я был убит...
* * *
- ...Ну и не очень-то надо! - глазами сверкнула бы - Я и не хотела! - услышал я последнюю реплику студентки и спохватился.
- Чего не хотели? Извините, я представлял, как ваш папа “играл в войну” - я рассказал свое воспоминание. - Напомните мне, пожалуйста, о чем шла речь. Чего не надо?
- Вы спросили... Я отвечала на ваш вопрос, как за меня повела бы с мальчишками мама.
- Повторите последние слова.
- Мама бы сказала: “Ну и не очень-то надо!.. Я и не хотела!”
- Постаралась бы обидеть?
- Скорее задеть. Да и не до них ей бы было! Хм! Было бы еще хуже!
- ?..
- Мама бы непременно добилась, чтобы ее взяли! Ввязалась бы в игру... ненужную ей. Победила бы в ней всех! Победительница, стала бы играть с ними часто. Забыла бы, что ей это не надо.... Я и вела себя там, как она!.. Только саму маму потом лень бы спасла... Или вкус... Надоело бы -бросила. А я потом добросовестно отрабатываю. Или бросаю от ума, что и надо бы не бросать... Я везде веду себя, как покоряющая, нападающая или обиженная мама. - Я снова включился.
- Я правильно понял, что в своем поведении вы просто храните верность маме?
- Я так не думала... Похоже...
- Маме лучше от этой вашей верности ее стилю?
- Я об этом сходстве сейчас первый раз подумала... Да нет... Кому лучше? Рисовка одна... Мама на меня сердится. Не думаю, что она узнала бы свое - в моем поведении... Сейчас стало как-то неловко маму обсуждать!..
- Не нападайте на меня! Не обсуждайте! Не я вас к этому подбиваю. Никого не обсуждайте! Описывайте. И не маму, а себя. Вы же о “себе-маме” рассказываете...
- Извините, я чего-то испугалась и поспешила себя выгородить. Правда, извините!
- Так, если вы ведете себя на своем месте “мамой”? Чьи интересы вы осуществляете?
- Ничьи.
- Как так?
- “Мама” доказывает, что она “самая”! Доказывает кому-то, что она лучше всех! И лучше этих мальчишек. Она как бы требует, чтобы они, никакие в ее глазах, ее признали “принцессой". И тогда она их забудет. Мама, правда, - самая! Но не этим. “Я-мама” играю роли... “Мама” - осуществляю не интересы чьи-то, а претензии, выдумки беспочвенные. Против всех.
- В каких бы отношениях с недемонстративными - реальными мамиными интересами было бы описанное вами папино поведение на вашем месте, за вас?
- Мама бы сказала: “Ну и не очень-то надо!.. Я и не хотела!”
- Постаралась бы обидеть?
- Скорее задеть. Да и не до них ей бы было! Хм! Было бы еще хуже!
- ?..
- Мама бы непременно добилась, чтобы ее взяли! Ввязалась бы в игру... ненужную ей. Победила бы в ней всех! Победительница, стала бы играть с ними часто. Забыла бы, что ей это не надо.... Я и вела себя там, как она!.. Только саму маму потом лень бы спасла... Или вкус... Надоело бы -бросила. А я потом добросовестно отрабатываю. Или бросаю от ума, что и надо бы не бросать... Я везде веду себя, как покоряющая, нападающая или обиженная мама. - Я снова включился.
- Я правильно понял, что в своем поведении вы просто храните верность маме?
- Я так не думала... Похоже...
- Маме лучше от этой вашей верности ее стилю?
- Я об этом сходстве сейчас первый раз подумала... Да нет... Кому лучше? Рисовка одна... Мама на меня сердится. Не думаю, что она узнала бы свое - в моем поведении... Сейчас стало как-то неловко маму обсуждать!..
- Не нападайте на меня! Не обсуждайте! Не я вас к этому подбиваю. Никого не обсуждайте! Описывайте. И не маму, а себя. Вы же о “себе-маме” рассказываете...
- Извините, я чего-то испугалась и поспешила себя выгородить. Правда, извините!
- Так, если вы ведете себя на своем месте “мамой”? Чьи интересы вы осуществляете?
- Ничьи.
- Как так?
- “Мама” доказывает, что она “самая”! Доказывает кому-то, что она лучше всех! И лучше этих мальчишек. Она как бы требует, чтобы они, никакие в ее глазах, ее признали “принцессой". И тогда она их забудет. Мама, правда, - самая! Но не этим. “Я-мама” играю роли... “Мама” - осуществляю не интересы чьи-то, а претензии, выдумки беспочвенные. Против всех.
- В каких бы отношениях с недемонстративными - реальными мамиными интересами было бы описанное вами папино поведение на вашем месте, за вас?
но и наблюдала со стороны. На этом месте девушка замялась. - Нет! Это я глазами папу придумала, как всех мальчишек! Он бы остался... Как сказать?.. С чувством неловкости.
- Почему?
- Игра не интересовала его. (Меня ж - не игра интересовала!) Чего полез к ребятам?! Взяли бы - не играл, а повинность отбывал - притворялся. Не взяли - обидно. Ему было бы досадно на себя, зачем к ним без нужды пристал, не в свое лез. И других путал.
- Ага... - я чуть не забыл, о чем говорим, так меня обдало ощущением, что мы очень близко подошли к главному. -А как бы на вашем месте поступила мама? - спросил я автоматически. Я вспомнил... Девушка говорила. Я, почти не понимая, слушал...
* * *
...Мы жили тогда на Зацепе. Мне было - лет пять. Большие дворовые ребята - уже школьники - играли у котельной на горах шлака в войну. Они сражались друг с другом “на шпагах", войско на войско. Шпагами были деревянные палки. У кого - какая. Некоторые заранее специально сооружали себе “настоящее” личное оружие - шпагу с эфесом. В тот день в войске нашего двора не хватило одного бойца, и меня позвали для равного числа. Мне досталась ножка от гнутого стула, которую я еле удерживал двумя руками. Несмотря на то, что “шпага” у меня была такая длинная, меня почему-то сразу доставали и закалывали. И я никак не мог понять, когда начинается новый бой, а когда одно войско выиграло, и все отдыхают. Когда мне удавалось, наконец, кого-нибудь заколоть, оказывалось, что это недействительно - перерыв, и никто еще не играл. А, когда я просто стоял, меня пихали в грудь палкой, и я был убит...
* * *
- ...Ну и не очень-то надо! - глазами сверкнула бы - Я и не хотела! - услышал я последнюю реплику студентки и спохватился.
- Чего не хотели? Извините, я представлял, как ваш папа “играл в войну” - я рассказал свое воспоминание. - Напомните мне, пожалуйста, о чем шла речь. Чего не надо?
- Вы спросили... Я отвечала на ваш вопрос, как за меня повела бы с мальчишками мама.
- Повторите последние слова.
- Папа прямо бы осуществлял мамины интересы, приноравливая их к моменту. Я же сказала, что папа - мамин посыльный на земле. Папа чувствует, чего маме нужно. Папа - это мама инициативная - воплощенное мамино хотение...
Никак не умею привыкнуть к тому, что собеседники в моем кабинете сами приходят к тем выводам, которые чуть раньше мелькнули у меня, и которые у меня хватило терпения им не высказать!
- Значит, если вы - реализуете свой “папин ресурс”, то вы осуществляете не только себя - “папу”, но и - “маму”. Вы - “папа” наиболее полно осуществляете оба своих родительских радикала?
- Всю себя!
- Не знаю! Этого я не знаю. Мы вас отдельную из той тройки (мама, папа, вы) еще не рассматривали. Как не рассматривали и “загадку” вашей мамы... Давайте пока - о том, что вы уже вспомнили!.. А как бы, будучи вами, повел себя ваш папа с женщиной - тренером?
- Он бы ее пожалел. Видел бы, что спорт - единственное, что у нее есть...
- Вы тоже пожалели. Тоже видели.
- Не так. Я жалела, как бы надеясь ее задобрить... свысока.... Он бы ушел. Ему нельзя к женщине подходить, если у нее нет с ним шансов.... Если она сама или ее дело его не заботит... Но мне нравились девочки, которые гимнастикой занимались!.. Как они двигались...
- Вы хотели потеть, чтобы так двигаться?
- Нет! Мне, как они выступали, нравилось... Папа бы, как с мальчишками, понял бы, что ему здесь не до гимнастики, не до тренера. Извинился бы и ушел... снежный ком из меня скатывать. Я понимаю, что мы с мамой задели тренера. Она уже была “жизнью задета”! А тут мама с неосторожностью счастливой женщины. Это она только с папой - обиженная, а без него - мимо всех идет! Никого нет. Все маму любят. Я из кожи лезла, чтобы заметили. Добавила - жалостью, может, слишком сытой ей показалась. А, скорее, она за маму на мне отыгралась. Я-то ей кто? Кукла! Меня все любили! Вот и наказала меня “квадратной”.
- Вот это уже - знакомый сказочный сюжет! “В наказание злая колдунья в лягушку превратила”. Это кто сейчас в вас сочинил?! “Папа” или “мама”?
- Сама.
- Я понимаю - все сама. Чьим ресурсом вы воспользовались? Кто в вас эту “порчу” сочинил? “Папа” или “мама”?
- Простите! Теперь я потерялась... Папа эту женщину видит. Не лезет с жалостью в ее дела, но она ему понятна. Он ее не боится. Ею занят, с ней общается. Ее оценка ему -частная реплика. К тому же он знает, что притворялся, а не делал угол. Не было чего оценивать. Для него ситуация -только напоминание - не втирай очки, дураков нет!
- А вы - “мама”?
- Я - “мама” себя показываю. Интуитивно чувствую обидность для других своего поведения. Жду, когда дадут “сдачи”. Другого человека не вижу, не понимаю, и боюсь. Неожиданность приводит в ужас - “Квадратная”! А потом придумываю... чужое злодейство.
- Сама себя наказала? И наказание закрепила знакомым мифом?!
- Ну, да. Народную семантику сказок я изучала.
- Правильно ли я понял, что в “мамином” ресурсе вы маму вовсе не осуществляете?
- Как?!
- Вы сами только что пугались облегченного разговора о маме?! Чуть на меня не свалили? Так?
- Так. Но я извинилась.
- Я не об этом! Не кажется ли вам, что вы как-то увлеклись самокритикой?
- Почему?
- Потому, что самокритика безобидным занятием только кажется! Ошибешься - в таких “играх” увязнешь, не вылезешь. Для дочери снижено думать о матери это - не только добровольно делать себя сиротой... но еще и самой отрывать себя от своих самых глубоких источников энергии, подрубать свои корни! Само такое намерение парализует, заставляет невольно спрятаться, закрыться и от общения, и от самой себя. Угроза отказа от мамы приводит в растерянность, вызывает тупость... в голове! Можно критиковать мамино поведение, но не маму! Мама - всегда права!., для дочери!
- Почему об этом?!..
- Потому, что,... похоже, вы совсем не маме следуете!
- А кому же?
- Разве вы реализуете свое удивление мамой? Маму-загадку, маму-тайну, мамин талант?!
- Н-нет.
- Правильно ли мне показалось, что вы мамину обиду воплощаете? Служите ее давней ошибке, девчоночьей глупости, ее упрямству подростка? Старательно передразниваете судорогу ее злой маски? Сколько маме лет было, когда она в маску эту влезла? Вы же теперь, кажется, старше ее тогдашней? И подчинены давно не маме, а младшей, чем вы, девочке. Может быть, лучше попробовать той девочке посочувствовать?
- Я, кажется, понимаю то, что вы говорите... Да. Я, правда - старше!
* * *
Мне стало вдруг ясно, что девушка никогда не обращалась к материнскому ресурсу. Как не пользовалась и отцовским!
Не выбрала ни папу, ни маму! Не выбрала, какой их жизни следовать!
Передразнивает то, что видит, а не доверяет тому, что чувствует, не замечает чувствования. Зрительными ощущениями отвлеклась, защитилась от боли.
Она передразнила задиристое, обиженное и обидное материнское поведение напоказ и в пику отцу... и всему миру.
Передразнила отцовскую критику маминого поведения, а не его служение маминой жизни.
Этим запретила себе - ей теперь нельзя - наследовать и свойства отца, и свойства матери, нельзя быть похожей ни на кого из них, не “предав” другого из родителей.
Не реализуя своего сочувствия отцу, девочка не осуществляет его участия в его женщине. Только наблюдает и хвалит. Не сочувствует вместе с ним маме.
Мамой тогда любуется, тоже не вникая. Не сочувствуя маме, не чувствует нужды и права пользоваться своим знанием, что та в обидах - лишь маленькая глупая девочка. Послушно подчиненная маминым обидам, им и угождая, не чувствует дочь и не понимает, что маме же будет лучше не от слепого следования ее (мамы) промахам, но если она (дочь) - уже взрослая - пойдет “маме наперекор", но исправит все мамины детские ошибки своей, под свою ответственность самостоятельностью. Своим счастьем осуществит маму живую, обаятельную и любимую.
Вместо этого, безучастно оставив маму для себя “загадкой”, слепо завидуя и подражая ей, как идолу, дочь в отношениях со всеми мазохистски убеждает себя в своем в сравнении со своим идеалом ничтожестве. Упрямо стремясь повторить показушную мамину роль, лишает себя и побуждения и внутреннего права на самостоятельность,... на свои оценки, на свое “хочу”, на выбор поступков, нужных ей, на свою жизнь - "закодирована”!
Не матери она подражает, а ее сомнамбулическому двойнику. Вечному образу проштрафившейся “безгрешницы”, которая загипнотизирована страхом осуждения мужем (и всем миром).
Ее мама этот страх переняла от своей мамы, та - от своей... И терпят они, друг за другом, жизнь, как путь от рождения к смерти, без смысла для себя, без благодарности!
Эту жестокую программу осуществляют своей жизнью, а потом болезнью почти все мои пациентки! Схоронились от ожидаемого бесчестия в злую игру: “Я принцесса! У меня все - окей!.. А вы - никто! И меня не интересуете!.. Я вас победю, или я вас боюсь!”...
И не маме верна моя собеседница, а тысячелетнему запрету... слепоте, в которой нет вопроса: “Почему? Зачем гак? От чего?”. Совсем по Тютчеву:
(Русской женщине. Федор Иванович Тютчев).
Не сочувствуя с матерью, девушка не понимала ее мотивов. Не имела свободы выбирать свои направления. Была подчинена маминой ошибке, как Валерия Егоровна и Сережа подчинены “играм” своих партнеров.
Теперь меня почти знобило от вопроса!
Когда, где девочка ушла от первозданного сочувствия матери?
Что ее от сочувствия отвлекло, что заманило?
* * *
В дверь стучали. Разговор пора было заканчивать. А я теперь слушал ее, как отец моих детей.
Хотелось спросить: догадывается ли девушка, что в действительности, она ждет, когда родители разберутся со своими отношениями и таким своим действием сами благословят те самостоятельность? Что она просто длит в себе их тяжбу? Что ждет их поступка, вместо своего? То ли мстит им, то ли хочет быть им живым укором? Сохраняет мнимую беззаботность детства, живя чужой, не понимаемой ею волей? Больно!
- Вы понимаете, что, отказываясь от своей жизни, зачеркиваете и папину и мамину? - я чувствовал, что не сдержался. - Мама ваша, может быть, то же, что вы, с собой когда-то проделала! Как и она - вам, теперь вы запретите жизнь всем, кого и вы родите! И так бесконечно! Извините за выплеск! Мне показалось, что сочувствие маме и папе не чувство вины у вас вызовет, а даст силы освободиться от “злых чар”!
- Я понимаю вас.
- Тогда не можете ли вы вспомнить, когда и зачем выбрали бояться маму, завидовать ей, а не сочувствовать?
- Я не помню!..
- Оставьте вопрос себе, или для другого разговора. А пока... Правильно ли я понял, что, храня верность маминой обиде, вы не делаете ничего полезного ни себе, ни людям, ничьих интересов не осуществляете? И никакой кому-нибудь нужной жертвы здесь нет?
- Какая жертва?! Унижаю на бегу других, чтобы возвыситься на миг в своих глазах!..
- Доказываете всем, что они “квадратные”? Стали сами “тренером”, и за нее всех избиваете?
- Саму себя избиваю! Мщу себе за слабость, за то, что не смогла себя отстоять, победить, угол сделать... Не знаю зачем!...
- “Сладку ягоду рвали вместе. Горьку ягоду - я одна”?.. А зачем ее рвать - горькую?!.. Зачем всегда - одна?!.. Может быть, мне не показалось, что на этом этапе вашего понимания осуществлять папин радикал (как вы сказали, - “маму инициативную”), учиться заботиться вместе с ним о маме, интересоваться ее неназванными интересами, а не производимым впечатлением и есть для вас пока интересоваться собой и делать то, чего хочешь?.. Может быть пока вести себя, как вел бы себя в ваших положениях, будь он вами, ваш папа, и есть ответ на ваш вопрос, чего вы хотите?.. Ответ на вопрос: кто вы?..
- Н-ну.... Так... неожиданно.... Но “папой” чувствовать мне действительно легче... Свободно как-то...
Кто ранимее?
- Как, по-вашему? Кто ранимее, психотерапевт или пациент?
Девушка плечиком удивилась нелепости вопроса. Собиралась ответить сразу. Потом остановилась от какой-то нестыковки. Долго думает. На лице ее одно выражение сменяет другое. Она видимо сначала собиралась ответить автоматически. “По логике”... Не представив того, о чем говорит. Будто я спросил глупость. Как тогда шестилетняя Дашка ответила, что у палки останется один конец, если один отрезать. Потом спохватилась.... Так и собеседница, тоже неожиданно для себя, догадалась, что вопрос действительно может быть задан. И теперь несколько обескуражена.
- Кто должен обостреннее чувствовать? Тот, кого понимают? Или тот, кто понимает?.. Чтобы понимание состоялось? Чтобы терапия была эффективной? - Поддерживаю я ее догадку вопросом.
- По логике получается — психотерапевт ранимее!? - заключает она свои изыскания несколько огорченная.
- Битый небитого везет!? Тогда, кому кого беречь надо бы?
- Мне вас?!
- Вы - психолог, а не пациентка! Но, если допустить, что я более раним, чем вы? То получается, что в конце задачника есть ответ задачи? И ваша проблема непременно разрешима?!
- Почему?
- Я не произвожу впечатления больного?
- Нет!
- Несчастного, для кого жизненные трудности - непосильны?
- Ну, что вы!
- Может, вы считаете, что у меня нет, и не бывает трудностей?.. Что?... А ведь вы так и считаете, что трудности -только у вас!
- Ну, нет, Михаил Львович! Я уже догадываюсь,... что у других - не меньше... Я ж с больными людьми работаю.... Они часто так думают, как вы сказали! Я ж - с критикой!
- То есть понимаете, что у них - еще большие, чем у вас, трудности? Но... они... - такие талантливые!.. - выберутся!? А вы!?.. Ваши ж проблемы, все равно, как вам страшно, -неразрешимы!?..
- Михаил Львович, вы дразнитесь! - смеется девушка.
- Понял: вы - “с критикой”! Значит, знаете, что трудности - это ни что другое, как первая встреча с новым, казалось бы, невозможным, недопустимым. Понимаете, что трудность - это освоение впервые того, чего прежде не осваивал, что, поэтому, ощущается непреодолимым и невыносимым. Не только - обман, разочарования, утраты, насилие.... Всякое освоение нового, любая действительная жизнь есть трудность! Так?
- По логике - так.
- Вопрос. - как к ней относиться! С благодарностью и желанием одолеть. Или с жалостью к себе, с отвращением к усилию и с обидой на “несправедливость” любых трудностей. Вы это понимаете?!
- Когда вы говорите, понимаю. Но я с этим... согласна.
- И вы уже поняли, почему, если психотерапевт ранимее пациента, значит проблемы пациента разрешимы?
- Мне кажется, я чувствую это, но словами не могу выразить...
- Раз жизнь всякого человека, как и ваша, есть трудность.... Скажу по-вашему: “если жизнь всякого человека полна трудностей”... И если я (психотерапевт и тоже человек) - тот, кто ранимее вас, - от этих трудностей еще не сошел с ума,... не умер,... не заболел... а, напротив, стал счастливее (за одного битого двух небитых дают!)... Если более ранимый человек подобные вашим трудности вынес, значит?.. Значит вам, более выносливой, это, тем более, по силам!? Вопрос в том: принимает ли пациент психотерапевта за человека? За такого же, как он? Вообще, принимает ли других за людей - за таких же, как он!
Если - да, то человек заранее знает, что, раз другие справлялись с такими же трудностями, значит и он сможет.
В школе-я знал, что у задачи есть решение, и более уверенно решал ее сам.
Знание, что мои проблемы разрешимы, дает силу их решать - “превращает депрессию неудовлетворенности в активную”.
Когда другие - такие же, человек может приобщиться к их опыту. Тогда все, уже своим существованием, его обнадеживают, как наличие ответа в задачнике!
Ведь психотерапия и есть приобщение к опыту другого, а через него - присвоение своего опыта.
Человеку, ощущающему, что другие такие же, как он, профессиональный психотерапевт не нужен. Ему все человечество и каждый - психотерапевт.
Проблема в том-то и состоит, что наши пациенты, как дети, не верят, не знают, а точнее, не чувствуют других такими же страдающими людьми, как они. Не могут воспользоваться опытом другого - ничьим опытом. И насколько не чувствуют - не сочувствуют с другими, настолько остановились в человеческом развитии, настолько - неприспособленны и являются нашими пациентами. Все “велосипеды” им приходится открывать заново, самим.
Где открытый сочувствию человек тратит миг на приобщение к известному всем, там наш пациент тратит годы, в лучшем случае, на открытие будто бы небывалого, а чаще -на утверждение своего неведения.
Парадокс: нуждающийся в психотерапии, придя к психотерапевту, не может воспользоваться и моим опытом, ведь для него я - не такой же человек, как он. Ведь по его ощущению больно только ему!
В том и искусство психотерапевта, чтобы стать посредником между миром людей и пациентом.
Так кому кого понимать?!
- Обоим.
- Насколько я пойму моего пациента, насколько сумею использовать его опыт, настолько в нашем общении вырасту и вылечусь я. Насколько я пойму вас, настолько в нашем общении стану опытнее я. Вы пришли, чтобы обогатить меня своим опытом? Спасибо! Я счастлив - у вас вылечиться! Я у каждого пациента лечусь. Вообще - у каждого человека.... И не только у человека: у каждой ветки... собаки... ребенка — у всего живого...
- Значит, мне надо понимать вас?! - “А как же еще эта девочка сможет воспользоваться моим опытом, знанием!?” -удивился я про себя, а вслух спросил:
- Разве вы собираетесь меня понимать? Вам есть до меня дело?
- Конечно! Я же к вам учиться пришла.
- Это ваш интерес. А я тут причем?
- Как?
- Вы пришли учиться, а я тут где? Вам есть дело до моих слез, до моей боли, до моей тоски?
- Зачем это?!.. Вы же - врач!
- Я про то и говорю.... Какое вам дело до меня?! Я же врач - не человек для вас. Вы пришли учиться. В чем тут моя жизнь? Мои интересы?
- Вы же хотите, чтобы я выучилась!
- С чего вы взяли?! - Становилось очевидным, что, как мама нашей “четырехлетней девочки” передоверила себя мужу, так и моя новая клиентка перепоручает себя мне! Она так же будет этим парализована, а после разочарована не в своих стратегиях, а в жизни, во мне. - Мне показалось, что вы смотрите на меня, как на функцию, на инструмент для себя. Как на носителя нужной вам информации и исполнителя обслуживающей вас социальной роли. Но мне -до вас дела, как вам до меня! Для вас это - так. Потому, что вы, как и всякий человек, можете взять у другого из его опыта (и у меня также) только столько, насколько о другом заботитесь, насколько вникаете в его внутреннюю жизнь!
Вы платите за возможность пользоваться ситуацией, которую я здесь создал, пользоваться моим временем, знаниями... моим опытом.... А как вы всем этим воспользуетесь, что возьмете, и чему “научитесь” - это ваша забота и... вопрос вашей инициативы, вашего таланта. Разве вы пришли сюда вникать в мои проблемы? Но, не интересуясь мной, моей жизнью, как вы сумеете заметить, присвоить, использовать этот самый мой опыт? Или чей-то другой в этом кабинете?
К тому же и ваше “учиться” - здесь не точно. И не годится. Тут, не учатся в обычном смысле и не “специализируются”. Здесь приобщаются к своей и чужой жизни - к своему и чужому опыту, к чужой и своей боли. К действительной -боли! Постигают простые вещи, и открывают, почему ты их раньше не замечал. Что тебе не позволяло и не позволяет видеть очевидное.
Если вы здесь всерьез, то вам предстоит обратить внимание на то, что прежде не казалось стоящим внимания, заметить, чего не замечали вовсе. Разбередить душу! Если вы можете жить без этого, то лучше без этого обойтись. И держаться от моего дела подальше.
Мы говорили, что психотерапия - приобщение к чужому, более зрелому опыту. Приобщение к своему опыту через столкновение с опытом другого. Человек потому одинок, что ждет понимания, вместо того, чтобы понимать других, понимать мир. Этим ожиданием - изолирован.
Так что, не заметив меня, любого другого, - вы себя не заметите!
Отцовский ресурс
Еще в дверях она глядела на вас васильковым, обещающе покорным взглядом с неуверенной, робкой, но уже восхищенной вами улыбкой и молила вашей любви. Если вы откажите, ей здесь будет невыносимо холодно и плохо. И обещала - свою. И отказать ей было бы так жестоко с вашей стороны, И когда она снимала оранжевую с капюшоном дубленку, то оставшиеся на ней обтягивающие юбочка и блузка только подчеркивали совершенно открытую для вас ее хрупкую и стройную наготу.
* * *
В действительности эта только что окончившая институт и приступившая к работе в программе “12 шагов” очень молодая психолог пришла ко мне не за моей любовью, а на специализацию.
Кокетничает она потому, что не знает, что я есть, что я мужчина и что она для мужчин привлекательна, а не безразлична. Это - “не ее проблема”. Да и не она это, а ее “тело”.
У нее была своя задача. И она решала свою задачу со мной (как и с вами), будто меня (как и вас) здесь и не было.
Она никогда не замечала своего отца как человека и ничего не знает ни о существовании мужчин с нашими мужскими интересами, ни о своей женственности, ни о том, что, бессознательно приставая к нам, невольно согревается провоцируемым ею мужским влечением, что просит нашего волнения как эмоциональной поддержки и допинга.
Если она так же, не замечая ни их в качестве мужчин и женщин, ни себя, существует в группе “наркозависимых”, то такое бесконтрольно агрессивное женское поведение непрофессионально, так как опасно и для ее клиентов и для нее.
Администрация фирмы, видимо, затем и прислала ее -молодого специалиста, чтобы в моем кабинете она заметила саму себя. Присвоила собственные импульсы, влечения, чувства - свое тело, свои недемонстративные эмоциональные проявления - собственную жизнь. За это они и платят.
* * *
В кабинете девушка оказалось будто бы очень деловитой. Будто бы очень уверенной, что знает, чего ей надо, и очень наглядно игнорирующей все постороннее. Она будто бы очень и настолько была готова к учебе, что даже не заметила ни куда пришла, ни к кому.
Она вела себя будто бы очень неуязвимой, и очень сосредоточенно подглядывающей за всеми (где наши “уязвимые места”? в чем секрет каждого?). При этом боялась подглядывания за собой. Была настороженной, и всегда готовой к отпору без малейшего сострадания.
Психолог, она будто бы очень хотела быть всем полезной. Но из опаски, что ее заденут, оставалась совершенно равнодушной. И от страха казалась высокомерной и недоступной.
Ученица, она очень боялась ошибиться и, отчасти поэтому, ни в чем не участвовала по сути. И не делала ничего содержательного.
Она будто бы достаточно быстро соображала. Но так мучительно долго обдумывала ответ на любой вопрос, что, казалось, искала не свое решение, а подвох или ответ, правильный, по ее мнению, с моей точки зрения.
Будто бы очень неплохо подкованная теоретически, девушка будто совершенно не знала реально происходящего здесь и теперь, не ведала реальности вообще.
Отвлеченная собственными, непременно очень важными, мыслями, она, как я уже говорил, совсем не замечала своего тела. Так что оно (тело со всей его жизнью) оставалось захватывающе свободным. У окружающих поэтому могло сложиться впечатление, будто женщина-психолог своим телом в совершенстве владеет, и им полностью себя доверяет. А это было не так.
Вот тут и начинались сложности.
* * *
Если вы не хотели девушку огорчить...
А у участников работы кабинета складывалось к ней два полярных отношения.
Девушка пристраивалась ко всем, как дитя к родителям, и просила участия в ней, на том основании, что она “красивая, умная, хорошая". Сама она, как и всякое дитя, “родителей” не замечала.
Часть кабинета отвечала ей участием. Тогда женщины ее жалели. А мужчины были влюблены и отвергнуты.
Часть (достаточно большая), защищаясь, реагировала настороженно. Женщины задето не смотрели в ее сторону. Мужчины были сдержанны, опасаясь, что, откликнувшись, на ткнутся на детскую слепую жестокость. Особо настороженные из этой группы будто бы “не замечали” девушку. Они ждали ее активности, чтоб в ее манере уязвить отказом ее.
Но большинство, в том числе и эти последние, относились к девушке скорее с симпатией, как к милому ребенку, которому отказывать - жестоко.
Если вы не хотели девушку огорчить,... например, трезвостью оценки.... А огорчить ее почти никто не хотел...
Если вы не хотели своим отношением ее обидеть... Счесть, например, инфантильной или глупой,... черствой или беспардонной (при ее-то профессии психолога!),... эмоционально и психологически неграмотной,... халтурщицей, занявшей на работе не свое место.... Если вы не хотели огорчить девушку или, того хуже, обидеть, то вы чувствовали для себя недопустимым мнить ее эмоционально расхристанное поведение детским неряшеством.
Недопустимым казалось и думать, что психолог не знает, что “делает ее тело”, не отвечает за то, что она, специалист в общении, проделывает с вами.
Абсурдом казалось принимать представителя ее профессии за наивную девочку.
Если вы не хотели отнестись к психологу, сочтя ее обидно слепой, вам нельзя было согласиться и с тем, что она - профессионал - не знает, что вы, как и она, - живой человек. Нельзя было и помыслить, что она разнагишалась при вас как в одиночестве собственной ванны потому, что вас не заметила!
Чтобы сохранить свое уважение к молодой девушке -профессионалу и человеку на своем месте, вам оставалось тогда только поверить, что ее поведение преднамеренно! Что она специально просит любви у каждого мужчины и пытается задеть каждую женщину! А то, что она этого “не замечает”, - уловки расчетливой кокетки.
Оставалось поверить, что эта молодая женщина, не только из робости, но и от какого-то внутреннего достоинства, демонстрирующая свою независимость, всегда ото всех отделенная, ... что эта молодая женщина, всем видом повелевающая считать ее взрослой и ответственной, ... оставалось поверить, что молодая женщина действительно - взросла, ответственна и... прагматично расчетлива!
И так выбирали думать все, кто не принял ее за “дитя”, и не взял на себя “родительской роли” (ведь, если она дитя, то - не профессионал).
* * *
В обыденной жизни, приняв неосторожную девушку за намеренно ни с кем не считающуюся, рассудочную, холодно просчитывающую каждый свой шаг циничную дрянь, ее кокетство считают злодейством (а не неряшливой игрой маленькой девочки). Злодейства нередко пугаются. В испуге, освободив себя от всяческих обязательств перед “злодейкой”, ведут себя в ответ жестоко, без правил.
У таких, не берегущих от себя ни женщин, ни мужчин, с детства эксплуатировавших отца или просто никогда со своим отцом не считавшихся, не знающих его, не сочувствовавших с ним, у таких эгоцентричных “наивных" девочек первая встреча с мальчиком,... юношей,... мужчиной... становится не праздником знакомства и осуществления своих желаний, но почти всегда - невольно спровоцированным ими неожиданным сексуальным нападением противника, которого они не заметили, к которому ни морально, ни физически не были готовы.
Первая встреча переживается этими девочками пачкающим их “грязным домогательством” или изнасилованием. Вызвав страх, брезгливость, ощущение скотства, эта встреча всегда оказывается будто нарочно ими же “выпрошенной” травмой, иногда пожизненной.
Даже когда случается, что инициаторами “встречи” кажутся они, эти девочки никогда не получают, чего хотели, и всегда получают, чего не хотели.
Отвернутые отвращением от реальности, не зная ни себя, ни партнера, они мечтают о ненужном им, требуют небывалого, а получают пустое.
То, что они мнят любовью - пошлая выдумка, отпугивающая всех здоровых людей неестественностью, а то, что им действительно нужно, - для них отвратительно.
Их первый эротический опыт всегда - разочарование!
Чем меньше человек заботится о других, тем больше он помнит чужие обязанности перед собой и тем более упрямо на эти чужие обязанности рассчитывает.
Не сознающая своего кокетства и не готовая к вызванному ею отношению, “наивное дитя” убеждается, что мир жесток, и этим, в свою очередь, обосновывает свою дальнейшую бессердную жестокость со всеми.
* * *
В действительности эта, просящая внимания и обдающая холодом, привлекающая и никакая, всех цепляющая и ото всех хоронящаяся, вызывающе и обидно ведущая себя, -пугающая деловитой, циничной расчетливостью девочка-подросток умела рассчитывать разве что “деловые отношения”, вещи и деньги. Но всё, как и деньги, - весьма приблизительно, и только в расчете на дурака.
Ослепленная своей прямолинейностью, она наивно “продавала рубль за копейку” и была болезненно ранимой.
Из-за ранимости агрессивно защищалась нападением на всех, особенно на подобных себе.
Уязвляя, травмируя других, создавала себе бесконечные травмирующие обстоятельства и убеждала себя в версии, что “все - насильники”, и что “с волками надо по-волчьи”.
Совсем незащищенная, во-первых, от собственного экстремизма, она совершенно не контролировала создаваемых ею себе человеческих, эмоциональных, даже физических обстоятельств, не контролировала и так жестко программируемого ею своего будущего!
Она не знала, что ее средой являются не вещи, а люди. Не знала и того, что жить среди них не ее намерениям, а ее делам. Не ее мыслям, а ей живой, чувствующей.
Оказывается, здесь ей не только себя присваивать!
Другая, столь же важная, задача ее специализации - заметить, актуализировать для себя факт существования ее среды - других людей. Версию, что “мир - жесток”, заменить вопросом и исследованием этого мира.
Девушке предстояло догадаться, что папа есть. Предстояло начать с ним знакомиться. Ведь мама - это она, а мир, все, что не она, - папа!
* * *
Если молодая психолог пришла бы на специализацию только по инициативе администрации, то постановка всех этих задач - насильственное и бесполезное действие. Но девушка еще в институте долго решалась и не решалась прийти в мой кабинет, наслышанная о его трудности. Теперь она здесь -по собственному почину.
И все же, ей будет очень трудно!
Она не знает, что ранимость означает защищенность.
Не знает, что “человеком стала самая ранимая обезьянка”! Других “все устраивало”.
Не знает, что ранимый с младенчества человек - сегодня сверхвынослив. Его любая мелочь ранила. Даже не сознавая того, он любую шероховатость замечал. Привык к боли. Ко всему привык. Ему не страшна жизнь со всей ее сложностью, со всеми ее нюансами. Ничего не страшно.
Это знаю о ней я, а не она! Она пока мнит себя беззащитной и хоронится от боли, как хоронил ее от реальности кто-то с детства.
Ей страшно. И это надо уважать!
Уважать и поддерживать... страх — готовность к новому, к трудному.
Ей будет трудно.
И втайне и явно она давно уверена в необходимости изменения и сознательно готова заставлять себя меняться. Но именно этого-то и никак нельзя позволить!
Нельзя ни от чего нажитого отказываться. Нельзя ничего ломать, ничего себе навязать. Нельзя принудить себя к большей, чем привыкла, открытости...
Раз до стольких лет она не решилась открыться, значит, такая защита ей пока необходима.
Плохо или хорошо то, в чем она живет, - оно привычно и знакомо. В нем спокойно. Уже только сомнение в достаточности и надежности привычного - страшно. Теряется надежность опоры, а новой еще нет. Трудно существовать в этом межвременье.
Встреча с новым усиливает ощущение зыбкости. Новое требует осторожности, деликатности с новым и с самой собой, обживания нового с уважением к себе.
Необходимо предупредить девушку, чтобы она держалась привычного и ничего не меняла “от ума”.
Ведь все, кто пытаются “себя исправить”, “стать другими”, “совершенствоваться”, чаще лишь мнят, и декларируют, что себя любят. В действительности, с младенчества убежденные кем-то в собственном ничтожестве, такие люди, еще даже не заметив своей жизни, самим этим пресловутым “самосовершенствованием” уже принуждают себя играть “правильные” и “красивые”, но не свои роли и маски - чужие игры. Игрой заняты, отвлечены от жизни. И пока так отвлечены - отгорожены от влияний реальности, останавливаются они в собственном развитии, точно в детской игре “Замри!”. Не растут.
Только желающий остаться тем, кто он есть, догадывается о своем неназванном существовании, ищет встречи с собой. Он подставлен действительности, в столкновениях с ней обнаруживает себя и мир одновременно. Этот мир поминутно формирует его, как лошадь, дрова и дорога формируют шестилетку, по имени “мужичок с ноготок”. Оставаясь всегда самим собой, он углубляет, расширяет и уточняет свою картину мира, совершенствует и множит навыки, осваивает и по своему выбору использует роли, маски. Играет свои игры - осуществляя себя и созидая свой мир. Он растет и взрослеет.
Как и всякому молодому человеку, девушке предстоит научиться использовать все привычные свои “маски” сознательно. Научиться бережности с собой.
Эта бережность начинается с создания себе безопасной среды обитания, то есть с бережности к другому, с умения беречь другого от себя!..
Этот наш разговор с девушкой-психологом состоялся в группе за неделю до конца ее специализации.
Накануне я пересказывал в кабинете историю студентки педагогического, которая вспомнила себя четырехлетней девочкой. И многие, включившись, пытались примерить на себя свой отцовский ресурс. Пробовали ощутить, как бы понимал (себя и другого), что бы чувствовал и делал на их месте, в той или иной значимой для них ситуации, если бы был ими, их любящий маму и жизнь отец?
Пыталась использовать этот ресурс, решая какие-то свои трудные проблемы, и наша молодая психолог.
Сегодня она пришла с вопросом, почему у нее это “плохо получается”:
- Что-то не пускает... Не дает мне... Как будто мне нельзя... нехорошо обращаться к папе... в себе!?.. Почему я не могу в решении своих проблем использовать, как другие, себя -папу?
- Вы действительно хотите и готовы в это вникать?
- Да.
- И готовы вспоминать себя?
- Готова. - Девушка сегодня вызывала доверие.
Около месяца уже жила она на распутье.
Она, конечно, еще не умела беречь вас, но училась этому со всей свойственной ей целеустремленностью. И это давало повод и силы беречь ее вам.
Некоторыми привычными для нее стереотипами поведения - “масками”, или, как говорят, “ролями”, она теперь пользовалась специально. Сознательно защищала ими себя неведомую от слишком стремительных изменений и ударов новизны. Она уже успела почувствовать пусть маленькое, но все-таки уже появившееся расстояние, пространство между собой и “маской", дающее свободу выбирать. Прежде она маску от себя не отличала, не отделяла.
Поколебалась и ее жесткая уверенность, что мир враждебен, и “надо только вид делать”.
Со мной она - очень самостоятельна. Догадывается, что я ей не злодей, поэтому опасно для себя и для меня неосторожна. Хоть и ждет всегда неожиданности, но готова к ней редко.
- Тогда расскажите мне какую-нибудь безоблачную ситуацию из детства: когда вы с родителями, когда вам хорошо, когда между ними все хорошо.
- У меня было что-то с легкими, и положили в больницу. Но без мамы... Потому, что мне было уже где-то около четырех лет, и родителей не клали. Они почти все время ко мне приходили.
- Вы не могли бы взять ситуацию, когда вы “купаетесь” в их внимании, чувствуете, что вас очень хорошо понимают?
- Это так и есть. Ночью была гроза. И я рассказываю маме, как боялась. А она меня очень внимательно слушает, готова со мной заплакать, что я одна ночью. И меня успокаивает.
- Где это происходит?
- Во дворе больницы.
- Вы стоите, ходите?.. Что делаете - опишите.
- Нет, сидим на скамейке. Мама сидит. А я отбегаю от нее, бегаю, подбегаю. Снова бегаю... Играю.
- С закутанной грудью?
- Нет.
Лето. В платьице.
- Жарко?
- Тепло. Я, наверно, выздоравливаю.
- Мама вас на бегу успокаивает?
- Я не далеко отбегаю.
- Правильно я понял, что вы рассказали ночной “ужас” и скачете туда-сюда? Мама чуть не плачет и так вас успокаивает?
- Михаил Львович!
- Хорошо! Мама успокаивает. А где папа?
- Папа - там, в стороне.
- Как же он успокаивает?
- Нет, он в это не включается.
- Остановитесь там еще на минутку! Посмотрите, что делает папа? Попробуйте вникнуть, чем он внутренне занят?..
- ...,- девушка повернула голову в сторону отца и, задержавшись, пыталась разобраться в собственных ощущениях того момента.
- Этого можете мне не рассказывать! Как отец относится к вашему ночному “ужасу”?
- Никак.
- Когда вы заняты отцом, как изменился страх?
- Нет. Я про него забыла.
- Он же вас не успокаивал?
- Он не вникает. Нету.
- Как себя в это время чувствует мама?
- В каком смысле - как?
- Вы занялись папой и забыли страх перед грозой...
- Папа грозу любит!
- Не то... Простите! Вы - с папой. Маме больше не надо “лечить” вас от страха... В каком состоянии,... как себя чувствует в это время мама?
- Мама?.. Мама... в это время... как-то... как... немножко даже растеряна...
- Отчего растеряна?
- Сейчас... Как будто мы с папой... ее одну бросили. Она была занята мной. А теперь не знает, что делать. И ей кажется, что она никому не нужна, что ее все оставили ...
- Зайку бросила хозяйка... а-а-а!.. Под дождем остался зайка, а-а-а!.. Со скамейки слезть не мог... а-а-а!.. Глупенькую деточку обидели!?
- Михаил Львович! - девушка голосом молила меня не кощунствовать.
* * *
Она не замечала, что спроецировала на маму свою собственную, мамой же пестуемую сензитивность - лишенную живого сочувствия к другим, бессердную ранимость-черствость. Не замечала, что принимает мать за не умеющего сориентироваться в реальности, готового от малейшего затруднения отчаяться, беспомощного, нуждающегося в опеке младенца.
Не заметила, что я не над мамой смеюсь, а пеняю за высокомерие ей - дочери! Девушка не глупа и потом “догонит”.
Но самое опасное! Она забыла свой хваленый “самоконтроль” и нечаянно эмоционально открылась больше, чем это было для нее привычно. Гораздо больше, чем была готова обеспечить своим доверием к нам!
Своей притворной “иронией”, реальным нападением, которое ей понятно и которого для нее, поэтому, как бы и нет, я возвращал неосторожную девушку к привычной для нее “маске” настороженности. Загодя и незаметно страхуя, защищал ее от трагического переживания другого, более страшного для нее нападения - мнимого. Того, которое она, испугавшись своей нечаянной открытости и спохватившись, в шоке непременно нафантазирует. И которое, став для нее сверхреальным, повергнет в ужас. Заставит скукожиться, спрятаться, поверить, что ее снова победила Вселенская Черствость или Мировое Зло.
Это - особенность многих “подростков" даже самого зрелого возраста.
Они либо подозрительно и обидно ощетинены, будто не доверяют никому и “их не проведешь”. Либо, вдруг доверившись вам, так выворочено, так, не замечая вас и о вас не заботясь, открыты, так назойливо навязывают вам свое! Словно вы взяли на себя обязательство ради них поступиться даже самыми элементарными своими интересами, вовсе забыть с ними о себе.
* * *
- Хорошо! Как вы реагируете на эту мамину растерянность?
- Мне ее жалко. Я как будто ее предала!
- С папой!? предала?
- Я ж на него отвлеклась.
- Вы там так чувствуете?
- Я здесь так ту себя понимаю.
- Вам стало жалко маму. И что вы сделаете?
- Вернусь к маме.
- Бросите папу?
- Мы же с мамой до того разговаривали!
- И папа был брошенным?
- Почему? Он просто своим чем-то занимался. Его не интересовали наши дела.
- Или он вас не интересовал?
- Причем тут это!? Мы же здесь были. Захотел бы, вмешался. - Девушка не замечала, что папу принимает, как и он себя, за реалистичного, способного самостоятельно о себе позаботиться зрелого человека, не нуждающегося в опеке и заметном внимании. В то же время для нее было так же естественно и то, что в таком показном внимании и опеке нуждается мама. По-видимому, в этом она без критики передразнила мамину претензию к ее отцу.
Такой двойной стандарт у дочери обычно - следствие некритично воспринятой от матери инфантильной претензии на то, что мужчина, муж, как существо более примитив но и грубое, должен предугадывать, понимать и осуществлять все сложные и недоступные его примитивному пониманию желания женщины. В такой ситуации всегда есть повод бестолкового “дурачину и простофилю” упрекнуть. Есть за что “сослать на конюшню”!
- Понятно. Вы вернетесь к маме. И что будете делать?
- Мама будет спрашивать. Я буду рассказывать. Она будет меня уговаривать.
- Что станет с ее растерянностью?
- Успокоится.
- А с вашим страхом?
- Я постараюсь быть мужественной и прогнать страх, как мама велит.
- С папой страх прошел. С мамой вы вернетесь к страху и станете его гнать? То есть борьбой его усиливать и закреплять?
- Очевидно, так.
Как психолог девушка знала, что от такой борьбы страх только усиливается. Тем более что пока ей свой страх устранять нельзя! Он морально нужен девочке, так как по ее ощущению успокаивает маму. Дает той чувство нужности.
- Ради верности маме станете болеть страхом?
- Но я же там ничего такого не думаю! Просто, когда маме плохо, мне тоже плохо. Если бы в грозу мама была со мной, я бы к ней прижалась. Это проще почувствовать, чем объяснить! Я теперь к ней и прижимаюсь. А она ко мне!
- Страхом?
- Какая разница! Я - с мамой. Мы же с ней играем!
- Хорошенькая игра! А если на папу отвлекаетесь?
- Я не отвлекаюсь. Я же чувствую, что она обижается!
- Верна ли моя догадка, что если вы в этот момент здоровы, то мама остается без дела... чувствует себя ненужной и растерянной... и единственный, доступный вам способ успокоить ее, занять и утешить - это стать прежней и бояться?! Болеть, значит!?.. Верно ли, что мама, занимаясь вашим страхом, подкрепляет его своим теплом и вниманием? Верит, что успокаивает?! А на деле невольно поддерживает страх!?
- Но она ж не нарочно! Она же этого не знает!
- У вас строгая мама!? - (в этом была догадка, о правильности которой я спрашивал).
- Она очень дисциплинированный человек.
- Требовательный к вам?
- Да... очень!.. Но я этим горжусь!..
- Она всегда становится встревоженнее, озабоченнее... становится доступнее, когда вы слабы... больны?
- Да. Вы правильно догадались.
- Своей открытостью, лаской мама невольно поддерживает не только страх и болезнь, но и вашу эгоцентричную ранимость?.. - я неожиданно для себя и с досадой вспомнил, что эта ее связанная с подавляемым страхом “болезнь легких” у девушки-психолога продолжалась в детстве действительно почти до десяти лет! - Вам мои рассуждения не кажутся правдоподобными?
- Кажутся. К сожалению!
- Вы понимаете, что речь идет о событиях вашей жизни, о ваших выборах, а не об обсуждении мамы и ни в коем случае не о претензиях к ней?!
- Да.
- Правильно ли я понял, что по вашему ощущению мама чувствует себя спокойно и уверено, чувствует себя нужной, только когда занята, когда делает что-нибудь полезное для вас с папой.
Мне показалось, что я опять столкнулся с тем же. грустным фактом, что и в первом разговоре.
Женщина (мама девушки психолога) также не заметила своего существования вне дел. Тоже - невольно воспринимает себя как приложение к делам, - будто она биоробот. Полезная всем, она - “принцесса”, вне хлопот - никто. Но тогда и все - никто. И ее дочь - никто!
Как и мама той девушки, мама психолога тоже себя не любит! Не умеет этого. Не знает про это. Не знает, что
ее любят. Что любят пи за что. Что и себя люди любят просто за жизнь. За то, что ты есть, за то, что ты - творение и часть этого мира. Ты - его плоть и плоть от его плоти. Женщина не знает, кто им (мамам) запретил любовь? Что это за проклятье?! Не знает.
Не любя себя, она и других ценит, а не любит. Никого не любит. Всех ценит и всех обесценивает! Все - никто.
- Прекратив деланье, мама чувствует себя неприкаянной, ненужной?
- Да. Так.
- И ей надо всегда показать себе, что она сделала много и нужна? А папа, как и все другие, сделал меньше или совсем ничего полезного не делает? И что она его всегда одолжает, осчастливливает собой? Принимает его только из доброты? Приносит себя в жертву ему и... вам?
- Я этого не сказала.
- Как в маминых глазах выглядит то, что папа не занят вашими ночными страхами, не участвует в вашем разговоре?
- Никак. Ему не интересно, он и не участвует. Мужчины все такие.
- Какие?
- Я не буду этого говорить.
- Почему?
- Не надо, Михаил Львович! Вы понимаете, что я подымаю.
- Тогда правильно ли понимаю я, что, глядя мамиными глазами, вы должны верить, что папа, “как и все мужчины”, просто черств и не способен чувствовать так тонко, как вы -женщины?
- Я этого не говорила.
* * *
Теперь было ясно, что у девушки-психолога двойной стандарт не только для мужчин и женщин.
Она в собственной жизни невольно совмещает два не согласующихся мировосприятия.
Одно мировосприятие - осознанное и придуманное.
Оно основано на, кажущемся девушке маминым, представлении о том, каким он (мир) “должен быть” и каким, вопреки “должному", не является. Тогда то, каким он (этот скверный мир) оказывается, - “гадко”, “даже подумать стыдно”, “не может быть”! Мир подлежит ревизии. А все хорошие люди должны знать, разделять только это представление и следовать ему.
Соответствующее этой картине мира поведение нарочито, принудительно, трудно, лишено завершенности, непоследовательно, прерывается, едва от него отвлекается внимание. Бессмысленное для себя, оно всегда рассчитано на награду. Пустое для других, награждается только дежурными наставниками. Внутри этого мироощущения “заслуги” всегда превышают награды.
Сама девушка, убедившись, что все вокруг нарушают ее правила, чаще обижена (что сама она никогда не следовала этим правилам, девушка не заметила) и ведет себя по принципу: “они первые начали” - без правил! Но от других ждет поведения в соответствии с ее изначальными представлениями. К естественному поведению не готова. Всегда имеет основание для обид на все и всех. Тут круг замыкается.
С мамой девушка чувствует себя объединенной в этой картине мира. А в действительности объединилась с инфантильной маминой претензией, обидой.
В этом обиженном мировосприятии дочь объединена с мамой против папы, против всего света, против себя, и, выходит, против мамы - ни с кем!
Второе мировосприятие - реалистическое, соответствующее ее опыту, но неосознанное. Я бы даже сказал “нелегальное”.
Оно осуществляется только нечаянно, всюду, где и когда девушка своего поведения не контролирует. Часто - под защитой ложных мотивов. Зато оно отличается абсолютной точностью интуитивного действия. Ни к ответу за его осуществление перед другими, ни к его результатам для себя девушка не готова. Пример такого ее поведения я описал, рассказывая о ее прикрытом задачей добиться чего-нибудь необходимого (например, чтобы ее приняли на специализацию) бессознательном кокетстве.
В этом мировосприятии она - ясно видит. Переместившись в раннее детство, именно из этого состояния девушка так талантливо и точно исследует происхождение своих страхов и конфликт родителей. В этом состоянии делает свою ситуацию ощущаемой и зримой для меня. В этом состоянии она - вместе с отцом и с той своей мамой, которая ее родила и хочет для дочери жизни и здоровья, а не зависимости от себя и болезни. В этом состоянии она - обретает свободу от маминых обиженных претензий. В нем выздоравливает. В нем присоединится к маме подлинной, любящей и любимой. В этом реалистическом мироощущении она - ясно видящая, в нем - профессиональна, в нем она - психолог.
В этом мировосприятии она - вместе и с мамой и с отцом.
Но, следуя букве их отношений с матерью, то есть в духе первого мировосприятия, реалистичность отцовского отношения ей позволено воспринимать только как черствость и равнодушие. .
В самом деле! Ну, как же: “Девочка потрясена, а он -не вникает! Жена чуть не плачет, а он - не берет в голову”!
При таком взгляде, если и девочка о своих страхах забудет, значит и она - бесчувственная, как папа! А быть бесчувственной плохо!
А она, повернувшись лицом к папе, - забыла!..
И теперь она, глядя и на себя, “забывшую бояться”, глазами мамы, втайне верит, что - бесчувственная (квадратная!).
И всю жизнь эту “бесчувственность” от всех скрывает за... вычурностью, за претенциозной ранимостью...
Если же за подлинные - принять ее молчаливые отношения с отцом.... То ее отношения с матерью - упрямая мелодрама, истерика вдвоем.
Ведь дочь действительно боится не понравиться матери, если обнаружит свою похожесть на отца - “бесчувственностью”, реалистичностью, здоровьем. И компенсирует мнимый недостаток чувствительности нарочитой внимательностью к маме - имитацией. Дальше она подделку принимает за норму. Забывает о возможности подлинного сочувствия.... Тех, кто в понятную ей игру не играет (а это все, кроме мамы), начинает считать черствыми, в том числе снова - себя подлинную и... отца!
Теперь быть вместе с отцом ей нельзя! Нельзя использовать этот ресурс!
Другой пятилетний сын после развода родителей спросил у матери:
- Я хочу видеть папу!?
- Это было бы Мне больно! ~ ответила одинокая мама.
- Но ведь я его вчера не видел. Сегодня не видел. Значит, смогу и завтра не видеть!.. - заключил мужчина, которому шел уже шестой год. И мама приняла эту версию...
Папа того малыша тоже принял...
* * *
Но вернемся к нашему разговору с девушкой, которая девочкой, оставив папу, не вникающего, “как все мужчины”, играет с мамой...
- Правильно ли я понял, что ради того, чтобы мама не чувствовала себя ненужной, чтобы ее успокоить, вы бессознательно становитесь маме мамой и опекаете ее?
- Не поняла?..
- Помните сказку про Курочку рябу?
- Конечно, - девушка с удивлением подняла на меня ресницы.
- Расскажите, пожалуйста!
- ?!.. - Девушка растерялась. Смущенно смотрела, не смеюсь ли я над ней. И лихорадочно искала, - в чем тут подвох. По прежнему опыту она знала, что в кабинете я всегда работаю, даже когда шучу.
- Нет, правда, перескажите в лицах, как это бы сделал еще не рефлектирующий ребенок. И вслушайтесь в свой рассказ.
- Жили-были дед и баба. У них... - Девушка, смущаясь и краснея, - ведь она взрослая и солидная, а сказка для маленьких, - стала пересказывать. От смущения и решимости чуть топырила губы... и не успевала участвовать...
- Нет! Это - халтура. Так мы в сказку не въедем! Почему, как вы думаете, эта, вроде бы совсем без событий история - так живуча? Почему ее знает и любит каждый малыш?
- Не знаю... Может быть... - девушка старательно пыталась угадать “правильный” ответ. Но вдруг выдала свой и совсем неожиданный для меня. - Потому, что золотое яичко - это их Долгожданный ребеночек!..
Приехали! Меня передернуло! Как чем-то черным ударило! В голову не успело прийти, что это могла быть обмолвка. Но и тогда - легче ли?! Как это: “золото - ребенок”! Ужас!
На миг все показалось напрасным и безнадежным. Виноват, я испугался, что ошибся в девушке. Если ошибся, значит, обманул ее, зря согласившись на ее специализацию у меня. Но в следующий момент собрался. И сам стал рассказывать сказку:
- Попробуйте слушать, как ее слушает совсем маленькая девочка с совсем еще конкретным мышлением! Никаких абстракций! Ребенку два годика и он слышит... Представьте: “Жили-были дед и баба!.. У них была курочка-ряба”. Пестрая курочка, значит... - Самому мне дед и старушка представлялись обычными - большими, и курочка - обычной, по сравнению с ними небольшой курицей, которая что-то клюет. - “Курочка снесла яичко! Не простое яичко, а золотое!” - Наверное, какое-то особенное - красивое... - “Дед бил, бил, бил, бил, бил, бил... - не разбил! Баба била, била, била, била, била, била, била... - не разбила!”...
Только теперь, когда пишу, понял, зачем они били. Они хотели высвободить из золотой скорлупы - цыпленка! И, может, я придумал все ужасы про девушку , что для нее вместо ребенка - золото?..
Но тогда я - малыш только бил, бил, бил... вместе со стариком и старухой. И чувствовал, что не разбивается! Не разбивается, потому, что камень! Камень! Не яичко, не ребенок - простой бульник! И никому не надо! Я это открытие, про камень, давно сделал. Сам!
То, что у сочинивших эту сказку славян золото - символ смерти, этого ни я, ни я - малыш, который слушал сказку, еще не знали. Но уже в младенчестве получали первый чувственный урок нравственности, что блестящее и звонкое -не значит нужное, и цыпленка не рождает. Камень! Но я продолжал:
- “Мышка бежала, хвостиком махнула, яичко упало, и разбилось!” - Вряд ли разбилось! Может, камень рассыпался, - долго били... Нету просто. А мышка, наверно, случайно пробежала - случайность какая-то, мелочь. Мелочь -и путаница кончилась! Хорошо! Чего не было, того и нет. Все стало по правде. На картинке я видел - две половинки скорлупки, а лужицы не было. Было пусто! - “Дед плачет: “А-а-а!”. Баба плачет: “А-а-а!””. - Бабу и деда было жалко. Наверно от этого они прямо на глазах уменьшались. Глупенькие, ну чего же они плачут!? Ведь хорошо все!.. Они становились маленькими, меньше меня маленького, меньше той девочки в больнице... - “А курочка кудахчет: “Не плачь, дед! Не плачь, баба!”” - Курочка, а вместе с ней и мы с девочкой, волшебно росли. Росли и становились большими. Старшими. А дедушка с бабушкой - маленькими - младшими детьми из еще ясельной группы.... Как мама девочки, когда девочка ее “бросила”. Большая девочка, вместе с большим папой. Но папа не знал, что мама - маленькая... -“Снесу я вам (другое) яичко!” - утешала Курочка! - “Не золотое - простое!” - Яичко ожидалось парное, теплое...
Я видел на даче в Горках, как дяди-Ванина курица...(дядя Ваня, у которого мы снимали дачу, был после войны без одной ноги, он сидел на ступеньке крыльца, костыли уложил рядом и крутил из газеты цигарку со своим табаком) ...курица потеряла яйцо во дворе, в углу у плетня, в траве. Мы его несли. Оно было теплое. Из него, как и у Курочки Рябы, вот вот мог вылупиться желтенький-желтенький,пушистый, живой цыпленок.
- Я и имела в виду! Что живое яичко! Не золотое, а живое. Я оговорилась! А золотой, в смысле - желтый, цыпленок! Что это - их ребенок! - почти выкрикнула девушка...
- А цыпленок - это вы?
- Почему?
- Правильно ли я понял, что вы?... Постойте!... Так же, как малыш, став настоящим участником сказки.... Жалеет плачущих от мнимой потери деда и бабку.... Начинает ощущать их “маленькими”... “Вырастает” и пытается их - старших - опекать... Так и вы?! “Выросли” от сострадания маме?.. И “стали ей мамой”? Оберегаете ее? Чтобы ей было спокойно, жертвуете здоровьем,... чем можете?.. До скольких лет вы болели? До десяти?
- До девяти! При чем тут это?
- Вы думаете - не при чем?
- Никак не думаю.
- Правильно я понимаю, что объединиться с папой в равнодушии к ночной истерике и догадаться, что он не черств, а реалистичен, что такое объединение для вас - предательство по отношению к маме?
- Примерно так.
- А мужчин вы считаете сильными и жалости не требующими?
- Вы о чем меня спрашивали? О чем весь наш разговор?
- Почем) я не могу в трудной ситуации представить, как бы повел себя папа, будь он мной? На моем месте. Не могу быть им и “вернуть себе свою инициативу”?
- Так почему вы не используете папин ресурс?.. Может быть - по злобе, из дефектности? Или осуществляя своеобразный подвиг верности маме?
- Верности. Только почему подвиг?
- Потому что подвиги вы совершаете гораздо чаще, чем думаете, и искать причины своих и чужих поступков следует не в слабости и гадости, а, как и в этом случае, в доброте и достоинстве! В своей доброте и в своих достоинствах, во-первых!.. Тогда и самые крепкие двери распахиваются.
- Как это?
- А вот так! Как вы относитесь к девочке, которая из любви к маме утешает ее?
- Как? Хорошо.
- С уважением?
- Конечно.
- А к той, кто мамину жизнь - коту под хвост?
- Понятно!
- Больная дочь - это лучшее утешение для мамы и воплощение ее мечты?! Правильно?
- Михаил Львович!
- Чувство незаменимости (особой нужности) и укоризну мужу ценой болезни и сиротства дочери? Или здоровье дочки, пусть даже... в результате ее близости с отцом? Пусть ценой признания своей растерянности перед реалистичностью мужа? Что бы вы выбрали на месте матери?
- Надо отвечать вслух?
- Разве мама хуже вас?! Разве она ради своего покоя, амбиций и распри с мужем - злодей своей дочери?! Что бы выбрала она, если бы выбирала сознательно? Приняла бы она от вас вашу “жертву”?
- Н-нет!
- Если бы вы уважали мать?! Не мнили маму беспомощной, больной, кого надо цацкать четырехлетней дочке? Если бы не мнили ее упрямым убожеством, которому надо во что бы то ни стало доказать мужу, что он примитивен!? Если бы вы действительно уважали мать? Не выслуживались “преданностью”, а сочувствовали бы ей, ее подлинным интересам матери?! Как бы вы отнеслись к отцу и его отношению?.. Даже в четыре года?
- Играла бы с ним.
- Что бы сделала мама?
- Смирилась и играла бы с нами.... Вначале обиделась бы...
- С чем смирилась?
- Ну, как?.. С тем, что я с папой играю, как с ней. Что он, как мы.
- Не чурка, что ли?
- Михаил Львович! Перестаньте, пожалуйста!
- Как бы изменились их отношения?
- Вы думаете...
- Как вы думаете?!
- Мама бы... с папой незнакомым... Столкнулась бы с непонятным... Знакомиться надо было... Маме не на себя,... на папу внимание надо было бы обратить. Она все под свое строит, а он подстраивается... всегда... Чтобы ее самолюбие не задеть... Когда я обернулась... к папе.... То, к чему я обернулась... Мама старается этого не замечать... Как будто нет этого... или глупости... Ей было бы... Она не из-за меня была растеряна!.. Она растерялась,... прямо девочка!., от неожиданности!.. Как в вашем кабинете!.. Правильно! Они бы сблизились!.. Да! Ей бы пришлось ему довериться.... И он бы... перестал чувствовать себя... в ее глазах, что надо угодить.
- Играя с папой, вы потеряли страх и сблизили родителей? Так почему, как по-вашему, вы не можете воспользоваться папиным ресурсом?
- Маму не подвести!?
- Если бы подвели, что с ней стало бы?..
- Вначале обидно! Потом лучше! Можно быть перед папой, какая есть... и перед собой...
- И вы - здоровы!..
- Папа не доказывал бы,... расправился! Им лучше -вместе!
- Так, что легче? Угождать маминой обиде, претензиям или служить ее подлинным интересам женщины, жены, матери?
- Угождать проще!
- В чём верность? Что требует большей честности, больше характера, больше мужества?
- Честно - делать по-своему! Только трудно! Вы не знаете, как мама обижается!
- Я и говорю, что мама обидится, если вы ее ошибки своей свободой, счастьем окупите! Главное, упаси бог, не сблизиться с тем, кого она вам в отцы выбрала! Правильно? Папина реалистичность?.. Да - никогда! Подвиг дочери -хранить верность их распре! Масла в огонь! Все их ошибки растиражировать в своей жизни! Да, еще болеть непременно! А то вдруг мама узнает, что она любима! Что она всем нужна ни за что! Не допускайте этого, никогда! А то и папа перестанет виноватиться за то, что не играет в опасные игры -в обиженную ранимость!
- Михаил Львович! - девушка улыбалась впервые тепло.
- На что вас благословляет мама не обидой, а своей к вам любовью? И любовью к тому, от кого вас родила? И в чем предательство вас всех? И можно ли вам теперь не использовать папин ресурс?..
- Спасибо!
* * *
Закончив специализацию, молодая психолог в книге отзывов запишет:
“Спасибо за Папу и за Мир!”
Пусть все идет, как идет...
Студентка старшего курса медицинского.
Резкая, в черной, обтягивающей маечке с низким вырезом над белой, мраморной грудью и в таких же джинсах с низким набедренным поясом. Так, что между ними мелькал при движении белый, упругий пуп.
Собранная, с всегда приподнятыми плечами. Так, что казалось, что она пренебрежительно задирает чуть покачивающийся от застенчивости, “надменный” подбородок, который она удерживала каким-то упрямо втягивающим щеки сосательным движением губ и языка. Так, что подбородок тяжелел, и подрагивали еще и ноздри. Чуть подрагивая, едва косилась на вас чуткая щека. И остро скашивался глаз, как у норовистой кобылицы. Будто возражал воображаемому упреку: “Ну и что!”.
Каждой клеточкой она энергично отражала всякий, даже случайно коснувшийся ее взгляд, и ощущалась чувствительно опасной.
На фоне всеобщей расхлябанности эта собранность, которая у нее сочеталась с обостренной пугливой впечатлительностью, вызывающе спрятанной за демонстрируемой злой холодностью, ее собранность, даже и настораживая, вызывала уважение и благодарность... Может быть и за то, что вами, пусть и назло, и как-то наоборот, но непрерывно и всегда, она интересовалась...
Эта постоянная готовность к отражению атаки, обычно мнимой, держала девушку в непрерывном тонусе, но и изматывала. Так что, едва забывшись и спохватившись, она, казалось, ощущала себя, как человек, которого застали с разинутым, отвисшим ртом.
По-видимому, без своей увлекающей игры в злодейку девушка ощущала себя кромешно усталой, бесформенной кучей оскомы или апатии. Пустой, никакой - тонким резиновым изделием, из которого вынули содержимое.
Такого своего состояния и ощущения девушка пугалась. Не вникала в него. Не понимала, не умела в нем жить. И никогда, поэтому, сознательно не соприкоснулась со своим содержанием. Верила в пустоту состояния. И втайне подозревала, что эта пустота и есть она настоящая. Убеждена была, что на самом деле она - пуста. Такую себя и скрывала за надменной резкостью, активностью отличницы, всегдашней собранностью.
Ей казалось, что, позволь она себе остановиться на миг, она в этой бездонной пустоте утонет безвозвратно, не поднимется уже никогда. И она не останавливалась. Тратя без смысла и удовлетворения все новые силы и рождая все новую усталость.
Напугав себя, девушка, как ей казалось, заражала страхом своей “демонической” опустошенности и других... “Ну, и что?!”...
Ее “ну, и что” происходило именно из этого страха и этой бравады.
Забывшись, она внутренне сникала. Теряла привлекательность. Как-то скисала. И действительно становилась похожей на то, чем себя мнила. Становилась осунувшейся, рыхлой горой нелюбимого ею тела, оболочкой, из которой она ушла. Казалась оплывшим студнем, усталой, обмякшей медузой, живым мертвецом.... Тем, чем быть боялась!.. Словно, правда, кроме страха и злости не имела никакого содержания.
Застигнутая врасплох такой, она пугалась и пугала других. Ужасаясь, что кто-то мог ее заметить и “раскрыть”, она его заранее ненавидела. Ведь, по ее мнению, нормальный человек не мог бы отнестись к такому “убожеству”, как она, без жалости.
А жалости она бы не снесла!
Но с этой “медузности” она только и начиналась подлинная.
И относиться к ней - значило относиться к такой. Предчувствовать или знать, угадывать или желать... но принимать - такую. Неизвестную себе. Ту, кого она выбрала ненавидеть. Какую запретила себе любить и узнавать.
Всему, что она успешно делала, можно было научиться. Но только в этой, незнаемой - была ее самобытность, ее талант, ее неповторимый и невостребованный ею личностный ресурс.
И если вы хотели общаться с нею, а не с ее “работой”, “маской”, “ролью”, то, при всем обаянии ее собранности, вам нельзя было не замечать этой ее пугающей “вышкребаности” - “пустоты”! Напротив, если вы хотели содержательных отношений с ней, вам надо было остаться независимым от ее неведения и страха. Самому перебояться ее пугающей мертвенности раньше, чем подпустите себя к ней близко. Не использовать ее, но общаться с нею можно было только после того, как вы уже не боялись вместе с ней, а ощущали или предчувствовали содержательность ее “пустоты”. И только тогда можно было приближаться к ней без вреда для жизни, своей и ее, когда она, девушка, с ее пустотой и с содержанием этой пустоты, была уже вам, безусловно, интересна, даже еще неинтересная себе.
Вам - искренне отзываться на нее теперешнюю. Не ожидая от нее, чего нет. И не подменяя ее волнующими иллюзиями...
Ей - проживать (может быть, переждать) это свое состояние. Не требуя от себя до времени иного. Не отвлекаясь от сегодняшнего. Не заполняя, не подменяя переживание “пустоты” деловитостью. Но, используя все, что умеет, как привычные роли...
Это и значило для вас - интересоваться ею, принимать ее. А для нее - значило быть самой собой теперь.
И самое главное! Позволить себе приближаться к этой силе, и к этой хрупкости можно было только, когда вы уже настолько уважали этого человека, что признавали ее выбор. В том числе и выбор ни во что не вникать и оставаться прежней.
Только так относясь к ней, можно было претендовать на встречу с ней и ей самой! Да, да, - и ей, если бы она захотела, надо было бы готовиться к встрече с собой. Тогда только, и очень предупредительно, попроситься в гости к своей “пустоте”. Но для этого и до этого ей надо было гарантировать той себе, которая за заслоном пустоты спрятана, необходимую безопасность и защищенность! Во-первых, от самой себя, от собственной неосторожности, небережности, распорядительного и деловитого желания использовать, продавать и эксплуатировать себя.
Ей надо было гарантировать себе свою любовь!
А до того, подождать и ни во что не вмешиваться. Ведь себя надо не сделать, а дождаться!
А до того... пусть все идет, как идет...
Мамин ресурс.
Шла, как всегда по первым средам месяца, “Мастерская психотерапевта”.
Не терпелось прочитать две предыдущие записки о “четырехлетних девочках”. Но здесь была Алина Владимировна, которая эти записки не раз слышала, к тому же долгое чтение затруднило бы активность других. Спросил, есть ли у кого-нибудь предложения по предстоящему занятию.
Валентин Вадимович напрягся с интригующе заговорщицким видом, зарозовел, как новорожденный, и сообщил, что ему приснился... я. Во сне я давал ему задание просмотреть несколько альбомов и сделать сообщение о художниках. Чем он и поспешил во сне заняться.
К моему смущению, Евгений Николаевич тут же к психологу присоединился - ему я тоже приснился! Будто бы среди множества белых цветов.
“Тоже мне - миллион белых роз!” - с досадой подумал я.
Самостоятельно исследовать свои сны они не взялись. А мне в грезы со мной включаться не хотелось. Пришлось отшучиваться.
Потом я рассказал фабулу записок и о том, что даже однократные возвращения клиентов в эпизоды счастливого детского общения со своими родителями открывают доступ к их совершенно неожиданным личностным ресурсам.
Встреча с молодыми мамой и папой, взгляд на них глазами себя маленького, обогащенный теперешним умением различать и анализировать, разрешают и делают возможными принципиально новые выборы. Позволяют осуществление прежде неизвестных, запретных, сознательно не используемых человеком стратегий реалистического переживания и поведения. Предоставляют шанс понять происхождение, смысл и пустоту непродуктивных стереотипов. Дают свободу принять их или отказаться, наконец, от этих парализующих спонтанность программ - высвобождают инициативу. Благословляют использовать счастливые родительские ресурсы. Открывают к ним допуск...
Я увяз и едва не запутался в объяснениях.
А все из-за того, что сразу понимал и боялся, что надо будет показывать. Но было до задыхания тягостно заставлять себя демонстрировать то, что делаешь, только когда лечишь, и что легко, когда вызвано нуждой партнера.... Наконец решился. Спросил, кто из женщин хочет попутешествовать в детство?
- Почему - из женщин? - возразил кто-то.
- Женщина со мной - защищеннее.
Вызвалась Мария Петровна. Детский психотерапевт. Очень заботливая, разумная и предупредительная. Она всегда работает. Или идет на работу. Или, жертвенно устав, отдыхает до следующей работы. Или украдкой пережидает вынужденную паузу на регулярном семейном пикнике на природе с шашлыками.
Я попросил Марию Петровну вспомнить какую-нибудь счастливую ситуацию из ее раннего детства, когда она вместе с мамой и папой и когда им хорошо друг с другом.
Мария Петровна с всегдашней, чуть усталой улыбкой детского доктора стала рассказывать, как “весело” лет в пять-шесть ее рано утром будил папа.
- Вспомните эпизод, когда вы втроем, - перебил я, но сам удивился тому, как много она уже рассказала о своих родителях и о себе мне.
К сожалению, доктора и психологи слушали задание и смотрели в пол - “в себя” - или на меня. Никто, даже Александр Витальевич и Ирина Юрьевна, не наблюдали и не видели, не опережали Марию Петровну в ее знании о ней.
Оказывается, меня ведет в дальнейшем расспросе наблюдение и настороженное сочувствование, пребываний вместе с партнером в его обстоятельствах. Наблюдение за тем, чего он не заметил, а не моя версия. Я спрашиваю собеседника о том, что он мне уже “рассказал” своим существованием. Как бы галлюцинирую его воспоминаниями вместе с ним. Это я сию минуту про себя понял. И, с досадой отличив этим себя от коллег сейчас, тут же как тренер спросил у всех:
- Что о своих отношениях с родителями вам уже успела сообщить Мария Петровна?
- Что папа у нее бодрый и веселый, - отозвался студент -медицинский психолог.
- Это она сама сказала словами. Что вы узнали из собственного наблюдения, чего Мария Петровна о себе, и о них (родителях) не знает?
- Что она агрессивно относится к отцу! - Поспешил реабилитировать себя в собственных глазах всегда готовым выговором всем женщинам за “неправильное поведение” с мужчинами задетый Евгений Николаевич. А в сторону чертыхнулся, - Как мальчишка, попался! Сам постоянно пациентам твержу: “Наблюдайте!”.
Я “видел”, а точнее слышал в наигранном тоне и ощущал, сопротивляясь излишней отзывчивости маленькой героини Марии Петровны, что тогдашняя эгоцентричная девочка, как и нынешняя устало озабоченная доктор, принимает искренне демонстрируемую заботу отца за — настоящую. Что она не чувствует отца.
“Видел”, что вспоминаемый ею отец увлеченно осуществляет известную понятную роль идеального, заботливого “паи-ки-товарища”. Но не ощущает себя в отличие от роли.
Навязав дочери тоже роль понятной ему, любящей его “хорошей девочки”, он не чувствует и дочку непосредственную.
Между ними нет сочувствия.
Есть игра по понятному обоим, навязанному “хорошим отцом” сценарию.
Вот тебе и сознание как “комплекс социально значимых деятельностей”!
У дочки этого замечательного, веселого и бодрого папы ни он - вне роли, ни сама она - живая, никогда не войдут .в “комплекс социально значимого”. Не будут ни известны, ни осознаны.
Для папы важен сценарий, роль. Он не знает и не догадывается о собственном своем существовании. Не знает, что люди вначале существуют уже какие-то, а потом обучаются сценариям и ролям...
Вот почему Мария Петровна всегда трудится,... завоевывая право на любовь к себе. И всегда так безропотна...
Раньше мне даже приходило в голову, что она детдомовская.
Но для детдомовской Мария Петровна - слишком не стеснена телом, слишком тепла, физически обаятельна и не пугана. Может быть, и тело не входит для нее в “комплекс социально значимых деятельностей”? Живет себе своей отдельной от ее сознания, незамеченной жизнью полезного, обихаживаемого, ласкового, но не имеющего к ней (к ее “душе”!?) отношения, используемого животного.... А может быть ее папа - детдомовский?
Я не стал рассказывать коллегам, что увидел в этой утренней побудке дочки отцом. Все это отражалось в позе, в лице, во взгляде дочери на папу, в ее тоне, когда Мария Петровна вспоминала и рассказывала. В ее утреннем капризе (в дозволенных молчаливым уговором пределах!) и в поспешной, разумной готовности подняться. Каждый следующий жест обоих был предсказуем. Конвенция была по-детдомовски простой и понятной.
Мария Петровна безропотно пережидала нашу дискуссию о ней.
- Вспомните эпизод, когда вы втроем, - повторил я мое предложение, - и когда вам радостно вместе.
- Раньше этого я себя не помню. А позже - я не могу вспомнить. Они все время ругаются. Радостно, только когда мы вдвоем с папой!
- Ну, самое раннее, когда вы - втроем?..
- Но они ссорятся!
- Пусть.
- Это было между пятью и шестью годами. Мама только пришла с работы. И папа ей выговаривал, зачем она оставляла меня одну.
- Это где происходит?
- Дома.
- На кухне?
- Нет, в комнате.
- Возьмите с помощью мужчин стулья и расставьте их так, чтобы обозначить, где вы, где мама, где папа.
- Вот здесь - мама. Здесь - папа. Здесь - я.
Стулья выстроились в треугольник, так, что в вершине развернутого угла поместился отец. Стул-дочка оказался ближе к отцу, справа от него, и они вместе стали параллельно стене, против мамы, оставшейся чуть в стороне, слева от отца. Папа повернулся боком, почти спиной к дочери, лицом к жене и как-то между ними. Но к жене - чуть ближе, чем к дочери.
- Вы сидите, стоите, ходите?
- Они сидят. Я стою виноватая.
- Пересядьте, пожалуйста, на этот стул, который изображает вас виноватую. - Мария Петровна пересела. - В чем вы виноваты?
- Ну, я... как бы... рассказала папе,... что была... одна ...
- Наябедничала, что ли, папе на маму?
- Нет! Но, кажется,... Я сейчас вспоминаю... Ну, в общем, он как-то от меня узнал, что я одна оставалась.
- И вы виноваты, что выдали маму?
- Ну,... как бы - так.
- Где окно?
- Там. Напротив папы.
- Вы и мама - боком к окну?
- Да. Но она - почти спиной. А я лицом, но отворачиваюсь к папе.
- Какая погода?
- Осень. Сыро.
- Какой пол в комнате?
- Крашеный.
- Блестит?
- Нет. Вечереет.
- Что у вас на ногах?
- Не помню.
- Постарайтесь! Вы босая?
- Нет! В домашних тапочках.
- Ноги голые?
- Нет. Я в колготках.
- В капроновых?
- Нет - в обычных детских, хлопчатобумажных.
- В синих, как это называется... - “в резиночку”?
- В коричневых, ребристых таких, все дети раньше носи ли...
- Как детские чулочки?
- Не знаю, тогда дети чулок уже не носили.
- Вы стоите. Тапочки удобные?
- Жестковатые.
- Что на вас еще надето?
- Платьице и кофточка.
- Какая кофточка?
- Такая... полушерстяная.
- Зачем дома - в кофте?
- На дворе промозгло.
- Вы замерзли?
- Нет, в кофточке тепло.
- А мама во что одета?
- Тоже - в тапочках, в платье и в кофте. Как и я.
- На босу ногу?
- Нет. Она только с улицы пришла. Намокла немного продрогла. И оделась в теплое.
- Мама кем работает?
- На железной дороге.
- Кем?
- Путевым обходчиком.
- А какие у нее тапки?
- Жесткие, как у меня.
- Она уже согрелась?
- Нет еще. Она устала и промерзла.
- Мама только что пришла. А папа не работает?
- Нет, он пришел давно, раньше.
- А он во что одет?
- В трико и в рубашку.
- Трико - это то, в чем все выпирает и висит?
- Да. На коленях - чашки.
- Больше ничего не висит?
- Нет.
- Папа на много старше мамы?
- Он на шесть лет моложе.
- ?!... - Я растерялся. Этой разницы я не предполагал, не был готов. В замешательстве начал что-то цитировать из Ломоносова о том, что “жена может быть старее мужа не более чем на шесть лет...” Вспомнил,, что у Ломоносова в действительности - только на два года. И пришел в себя.
Молодость мужа обнаруживала совсем новый пласт вероятной мотивации супругов.
Вечно я к простым вещам прихожу каким-то сложным путем! Как и Евгений Николаевич сегодня, - не заметил почти очевидного!
Как тогда в горах...
...Увидев, что ведущая группу турист ест на привале яблоки в одиночку, “методом дедукции” пришел к открытию, что она... беременна! Хотя вся группа знала, что мастер спорта по горному туризму только потому и пошла с нами эту прогулочную для нее “тройку”, что, будучи на шестом месяце беременности, не хотела терять последний перед ее материнством летний сезон.
- Рубашка у папы - теплая?
- Обычная. Летняя, с короткими рукавами.
- Ему не холодно?
- Нет.
- Вы - в кофтах, а он - с короткими рукавами?
- Ну и что?
- Папа как выглядит?
- Как? Обычно.
- Ну, может быть, у него кожа раскраснелась?
- Почему?
- Вам,же холодно. А он в легкой рубашке.
- Не знаю... Не помню... Он не говорил.
- А мама говорила?
- Но я же чувствую.
Теперь все увлеченно внимательны. Напоказ скучая, “дремлет” только студент-психолог. Разницу между неосознанным отношением девочки к матери и отцу отследили все. Вот-вот заметит и моя партнерша. Она тоже - психотерапевт.
- А как папе - не чувствуете?
- Выходит - нет.
- До прихода в комнату папа, где был?
- На кухне.
- Что он там делал?
- Не знаю. Готовил, наверно.
- Может, он распарен от плиты.
- Да нет.
- Что делает папа?
- Ругает маму. Я же сказала.
- Как это на вас действует?
- Мне не нравится, что маме за меня достается.
- Вам хочется защитить маму?
- Нет. Просто, чтобы это скорей кончилось.
- Как эта ругань влияет на ваше отношение к папе?
- Я же понимаю, что он меня защищает!
- И к чему это вас побуждает?
- В каком смысле?
- Куда вам хочется двигаться от этой защиты? К маме, к папе, от них, на месте оставаться?
- Он же обо мне заботится. Конечно, я к нему хочу двигаться.
- Вы так думаете или так чувствуете?
- И думаю и чувствую.
- Вы верите, что должны быть папе за заботу благодарны?
- Да, конечно.
- Вы сейчас так думаете или тогда?
- Я тогда не думала. Но относилась, как сейчас говорили.
- А что делает мама?
- Мама устала. Немножечко раздосадована. Она упрямится. И никак не хочет вникать в то, что ей говорит папа! Понимает, что виновата, а отговаривается!
- Вас это сердит?
- Ну, конечно! - Удивительно, как пятилетний ребенок “покупается”! Как сан, загодя, и с чужого голоса, запрещает Себе свою будущую “неправильную” свободу, самостоятельность. Сам себя гипнотизирует “дитю понятной правотой” тех, кто его наглядно "защищает”!
- Почему?
- Он же по существу все правильно говорит! Согласилась бы, и все бы кончилось! А она - всегда так. Никого не слушает, и ничего ей не докажешь! - “А тебе так уже нельзя?!.. Нельзя заткнуть уши от ненужных увещеваний?!.. Ты уже боишься быть, как мама?!.. А вы с папой маму слушаете?!” -Хотелось мне закричать пятилетке, разбудить ее от раннего наваждения. Но вслух я только спросил:
- Это вы сами придумали, что мама не слушает? Или так кто-то до вас сказал?
- Но это же - правда!.. Нет.... То есть да. Это говорил папа.... Но она все равно не слушает. По любому пустяку -скандал.
- Вы на нее похожи?!
- Да, к сожалению.... Но я это за собой знаю.
- И соглашаетесь внешне?
- Может быть...
- Извините, вернемся туда. Пана ругает маму, и вам ни капельки ее не жалко?
- Но можно же один раз вникнуть и не упрямиться. Папа же простые вещи всегда говорит. - Интересно, а то, что сейчас происходит с ее мамой, - тоже для понимания ребенка простая вещь?
- А к чему же вас побуждает ваше чувство вины перед мамой? Оно-то приближает к ней? Если бы вы изобразили отношение перемещением между папой и мамой? Куда бы вы двигались?
- К папе.
- Вы не хотите попробовать себе и мне это объяснить?
- Я чувствую, что папа всегда со мной. А маме не до меня. Она на меня за то, что папа ругается, сердится.
- Как вы чувствуете, что папа с вами и что маме не до вас, что она на вас сердится?
- Ну, я же слышу, что папа обо мне все время говорит. Весь же скандал из-за меня. Он на меня все время оборачивается, на меня показывает. Обо мне говорит.
- Но холодно ли ему, вы не чувствуете?
- Не чувствую.
- А мама?
- А мама вообще обо мне ничего не говорит. Я же знаю, что за то, что я ее выдала, она на меня злится. Даже смотреть в мою сторону не хочет. А если взглянет, то таким злым взглядом!..
- Может, грустным? Может быть, она вас жалеет? Что вам приходится присутствовать при их ругани? Может, вы на нее спроецировали - ей приписали - свое собственное обвинение самой себя? Вы же говорите, - она устала, продрогла?
- Ну, не знаю! Может быть... Но она же сама затягивает ссору.
- А куда она смотрит?
- Никуда она не смотрит! Просто в сторону отвернулась...
- Но то, что ей холодно - вы чувствуете?
- Конечно.
- Правильно я понимаю, что в этой ситуации все действия мамы, папы, как и ваше чувство вины и чувство благодарности, отодвигают вас от мамы и двигают к папе?
- Очевидно, да.
- Которого вы слышите, видите, но не чувствуете?
- Нет, не чувствую...
- То есть при вашем тогдашнем подходе вы, не чувствуя папы, не чувствуя чего он сердцем хочет, своим выбором невольно подливаете масла в огонь их ссоры: противопоставляете их друг другу, разделяете? Ссорите? Сами разрушаете свою первую человеческую среду?!
- Я же тогда ничего этого не думала.
- Но делала? Отвечать-то вам потом - за дела?!
- Это я понимаю. - Она психотерапевт. Все-таки разговор с коллегой в этом смысле легче, чем с пациентом.
Теперь все сопереживающие девочке доктора и психологи уже отследили, что отца она видит, слышит, понимает и принимает его озвученные программы как руководство к действию, но не чувствует как живого человека. А маму, как и себя, чувствует самым непосредственным образом, но не придает своему чувствованию значения. Не сознает чувствуемое как полноправное проявление реальности. Сказанное и видимое ей понятно, а чувствуемое смутно.
Наблюдающим диалог ясно, что девочка не использует своего чувствования себя и сочувствия маме в качестве аргумента, ориентира для построения своего сознательного поведения.
Мамин ресурс, как и собственное чувство реального, ею сознательно совсем не используются, просто игнорируются .
Болея за ребенка, мы остро чувствуем, как, увлеченная понятными “правильными” текстами и действиями отца, пятилетняя послушная дочка со слепым энтузиазмом “хорошей девочки” совсем безвольно угождает его (отца) ожиданиям.
Избавленная от тревожного соприкосновения со своими непосредственными чувствами, от соприкосновения с мамой, с реальностью, “правильная” девочка живет в виртуальной реальности схемы, до предела упрощенной и соблазнительной своей ясностью!
Не прожив на этой земле и шести лет, она уже разучилась чувствовать себя. Вернее разучилась замечать, что чувствует. Замечать, что происходит с ней в результате этой самозабвенной “верности папе”.
- Правильно я понимаю, что папу вы видите, слышите, но не чувствуете. А маму хорошо чувствуете, но не позволяете себе с этим считаться? - спросил я, решив прочнее застолбить эту тему и рассчитывая на психологическую грамотность Марии Петровны.
- Чувствую, как вы говорите. А почему не позволяю?
- Потому, что разумно вы, как мы выяснили,... вы выбрали всех ссорить...
- Я этого не выбирала!
- Вы родителей мирите?
- Получается, что ссорю. Но хочу-то мирить!
- Мария Петровна! Вы кто по профессии?!
- Психотерапевт.
- Что значит хотеть?
- Хотеть - значит делать.
- Так хотите мирить или думаете, что хотите? Простите, я отвлекусь на минутку. Помните “Сталкер” Андрея Тарковского? - Я обращался ко всем. - Там есть комната, до которой страшно трудно добраться, но, войдя в которую, ты достигал исполнения самого сокровенного твоего желания. Человек вошел, чтобы воскресить брата. А когда вышел, выиграл огромную сумму денег и... повесился! Оказывается, он, не зная того, более всего любил деньги, а не брата, как он думал. Комната выполняла действительное желание, а не то, что думаешь. По-моему, жизнь и есть такая комната. В ней мы осуществляем то, что хотим, а не то, что думаем, что хотим.... Вы еще не устали, Мария Петровна?
- Нет.
- Вам интересно?
- Да, очень!.. Только тревожно... тоже... очень.
- Хотите продолжить?
- Конечно!
- Тогда постарайтесь быть бережной с собой. Не спешить... И не делать неудобных вам принуждающих выводов! Хорошо?
- Попробую.
- Тогда, напомню. Мы остановились на том, что, действуя привычным для вас тогдашней образом: без сочувствия папе, игнорируя свое сочувствие маме и, по-моему, не чувствуя себя, вы ссорите родителей и лишаете себя мамы... Мне было бы очень интересно узнать: на что вы купились, ради чего “сладенького" лишили себя мамы и папы, любящих друг друга, а с ними и безоблачного детства?! Но пока попробуйте выяснить: куда бы вас, в тех обстоятельствах, двигало бы сочувствие? В чью сторону?
- К маме? Но это же неправильно! Она же ни с кем не считается!
- А с ней кто считается!?
- Как?!..
- Погодите ругаться! И это вы ответили, что - к маме. Я такого не говорил. Попробуйте на минуту посуществовать в мамином отношении к происходящему.
- “Не бери в голову”?
- Это не женская интонация.
- Но мама считает, что папа раздувает из мухи слона! Она сердится и переговаривается, оправдывается...
- Попробуйте не ругаться, не оценивать маму, а просто побыть на мамином месте. Вот!.. - Я обрадовался идее. -Пересядьте, пожалуйста, на стул, изображающий маму. -Мария Петровна-“мама” пересела лицом к мужу и дочери.
- Как вы - мама и жена себя чувствуете?
- Я замерзла, устала. Я не хочу всего этого крика... Я хочу чаю... горячего. А еще лучше - пива.
- Папа любит пиво?
- Они оба любят.
- Как вы относитесь к происшедшему с дочкой?
- Да ничего не произошло. Девочка большая. Пробыла полчаса одна. Все нормально.
- Нет проблемы?
- Нет.
- А чего же он сердится?
- Да у него характер такой. Он очень добрый. Обо всех тревожится. Он без родителей рос. Ему все сиротами кажутся...
- И чего ж вы его не остановите?
- Ну, он сам себя своими страхами заводит. И, пока сам не устанет, не остановится.
- Как вы к нему относитесь?
- Родной. Я люблю его...
- Почему же не успокоите.
- Досадно. Я устала. Да и не мама я ему... Он же все сам понимает. Успокоится. Да я и не вникаю... очень.
- А зачем оправдываетесь?
- Михаил Львович, вы какой маме этот вопрос задаете? -Вышла из роли Мария Петровна.
- То есть?
- Я разговаривала, сочувствуя маме, от мамы подлинной, как в озарении. Мне самой неожиданно то, что я говорю, и удивительно, откуда я это знаю, - с необычной для нее горячностью растолковывала женщина-психотерапевт. - А вы задали вопрос маме действующей. Она в этот момент о себе подлинной, как и я до этого момента, может быть, и не догадывается.
- Я вас понял. Мне удивительно интересно! И тоже все -совершенно неожиданно. Все до сих пор в таких диалогах игнорировали реалистичность отца. То, что сейчас происходит, - для меня впервые! Это захватывающе удивительно.... Простите! Я снова спокоен. Ответьте на мой последний вопрос от кого хотите!
- Я отвечу от себя. Мама, как и я на, сознательном уровне, согласна с претензиями папы. Чувствует себя виноватой. Вот и оправдывается или спорит.
- Я не могу удержаться! Вы сами не понимаете, как интересно и плодотворно то, что вы сейчас говорите! Это же ключ к судьбе этой девочки и многих таких, как она. Это об ответственности лидера - знать, что он лидер! Это о его скромности - брать на себя свое и как угодно много, а не перекладывать это на плечи тех, кто претендует, но не обеспечивает претензии умением отвечать за результат. Вы тоже поняли, что...?! Правильно я понял,...?! Нет, скажите вы, Мария Петровна, первая! Кто в вашей родительской семье действительно реалистичен?
- Мама, конечно!
- Это вы из какой роли отвечаете?
- Это я - из праздника!
- ?
- Если строго... Из себя - дочери, которая чувствует с мамой. Из себя - мамы!
- Кто в вашей семье действительный лидер!? Папа, мама или вы?
- Мама.
- Кто имитирует лидерство?
- Папа.
- Как бы вы ответили на этот же вопрос до этой нашей игры?
- Наоборот. Нет. Что папа лидер - ответила бы точно! А про маму бы сказала, что она всему мешает!
- Почему мама не взяла на себя лидерство?
- Поверила, что, раз папа берется, значит может!
- И не поверила себе?! Не проверила: может ли он лидировать в семье! Лишила дочку своей поддержки в ее самобытности, в ее подлинной инициативе! Оставила ее всю жизнь воевать со своим талантом! И любимого человека -мужа - обрекла стать неудачником! Я об этих причинах передачи лидирования в руки имитатора пишу в записке “Как мы складывали картинку”. В своем кабинете психотерапии я практически не сталкиваюсь с подлинным женским лидированием. Спасибо вам!
- Вам спасибо!
- Нет, вы погодите! Пересаживайтесь-ка на свой детский стул! Если вы “верны папе”, то должны быть виноватой, должны быть благодарной, жить как по уговору и всех поссорили? Так?
- Так.
- Если вы сочувствуете с мамой? Как вы к ней относитесь?
- Нормально.
- Не понял.
- Нет проблем. Шаль ей на ноги принесу.
- Как относитесь к папе?
- Хорошо! Я его люблю.
- Какой папа? Ему холодно?
- Нет. В самом деле, нет! Он большой, сильный и горячий...
- А как ваша вина?
- Нет.
- Но они же ругаются?
- Я тут ни при чем.
- Как?
- Папа, как ребенок. Мама пришла озабоченная. Ему кажется - его не заметили. Он и нашел, неосознанно конечно, повод ее достать. Она расплачется, - он успокоится... И сам ее утешать будет. Он тревожен и знаков любви просит.
- Это вы тогда понимаете?
- Сейчас не имеет значения! Это я понимаю!
- Вам не стыдно так думать и так говорить?
- Сейчас нет.
- Это не предательство папы?
- Ничуть!
- Почему?
- А кому хуже?!
- Если вы сочувствуете маме, то к кому будете двигаться?
- К обоим.
- И чего станете, делать?
- Побегу играть...
- Вы готовы прервать наш диалог?
-Да.
- Спасибо вам!
Вам спасибо!
- Есть ли вопросы по демонстрации?..
* * *
Все сидели под впечатлением. Этим впечатлением объединенные. Молчали.
Когда я уже предложил расходиться, другой детский психотерапевт спросил:
- Почему вы сказали, что женщины защищеннее?
- Когда?
- В начале занятия, когда выбирали партнера для демонстрации.
- Я сказал, что в общении со мной женщина - пациентка или клиентка - защищеннее, чем мужчина. Чувствует себя защищеннее. Потому, что всегда ощущает, что я в нее влюблен, что она мне нужна больше, чем я - ей. Мужчину я могу страховать только как партнер. Но не как откровенно бережный родитель. Настораживать агрессивностью... Женщине же я - кто угодно: сын, мужчина, отец... Хоть дедушка!.. Хоть дитя беспомощное!.. И она это ощущает.
* * *
Мастерская кончилась. Расходиться не хотелось. В прихожей уже одетая Мария Петровна спросила просто, можно ли ей меня обнять.
- Можно!
Исцеление эгоизмом
Эгоизм человека
Я не первый, кто хочет вернуть нравственному принципу “эгоизм” его первозданный смысл...
Можно быть правым, неправым, киником или аскетом, идеалистом или материалистом... нельзя быть трупом.
Для трупа нет нравственности и нравственных критериев. А именно превращения в труп мы требуем от человека, делая себялюбие жупелом, заклеймив его, как принцип бесстыдства, бесчеловечности, зла.
Таким софистским перевертышем мы лишаем энергетических корней всякий естественный и благодарный человеческий альтруизм.
Лишаем основания, делаем бессмыслицей, превращаем в притворство, в лицемерие любую человеческую нравственность. Кроме “нравственности” ханжески скрываемой ненависти ко всему живому, любящему себя и свой мир.
Оставляем допустимой только “нравственность” смерти -ненависти к жизни и стыда за то, что мы живы и хотим.
Потребности - атрибут тела.
Противопоставив дух телу, принизив тело, мы принизили потребности, а с ними любые желания, и всякое себялюбие.
Младенческий страх перед неведомой природой, а позже замешанный на этом же страхе рационалистический подростковый протест против ее законов и их власти над нами -ее детьми - отгородил нас от всего мира наших сестер и братьев — от зверья. А теперь еще и требует отречься от единственного источника наших сил, источника благоговения и любви к другому человеку, ко всем похожим и непохожим на нас творениям этого мира. Страх и неряшливая ненависть к действительному терпеливому познанию требуют от нас отгородиться от себялюбия, от эгоизма, единственно способного родить высочайший вольтеровский императив нравственности: “Я ненавижу то, что вы говорите, но я отдал бы жизнь за то, чтобы вы имели возможность это говорить”.
И подлинным материалистом, в отличие от циника, и истинно верующим, в отличие от суеверного или ханжи, может быть только эгоист.
Вся социальная мотивация человека рушится, лиши его эгоизма, вбирающего в себя все, и социальные, и природные мотивы и стимулы.
Не возможен без эгоизма и глубоко и полно мотивирующий деятельность выбор. Остается только псевдожертвенная его имитация, и принужденное, рабское, энергетически сниженное, всуе надеющееся на награду осуществление такого псевдовыбора. Такой притворный, обманный выбор всегда и сразу обречен на отчаянье и ярость обмана ожиданий, на обиду и ненависть к “обманувшему” миру.
Если себялюбие плохо, то я не позволю себе любить себя.
Не любя себя, и так же, как себя, “любя” другого, я не люблю и его. Мне нечем любить.
Тогда и мое самоотречение бессмысленно. Потому, что никто им не может воспользоваться. Всем нельзя - все отреклись от себя!
Но нет такого живого бога, которому для осуществления себя нужны трупы своих творений.
Для материалиста богом является мир, его сотворивший, мир, утверждая который, и реализуясь в котором, он утверждает себя. Но, отказавшись от себя, я отказываюсь и от мира, для идеалиста - от бога!
Но кому адресованы заповеди самоотречения?
Судя по всему, и по заповедям в эпиграфе, - тому, кто уже эгоистичен.
Ему и предлагается сберечь свой мир (Бога). То есть предлагается оптимальный, наиболее беспрепятственный и перспективный путь утверждения своего эгоизма - альтруизм. Береги, де, сук, на котором сидишь!
Кем предлагаются эти заповеди? Я имею в виду: каким отношением к адресату они рождаются?
Если - тем, кто ощущает нас, каждого из нас, себе подобными: зрело, не во вред себе, без лжи и высокомерия, в меру своего разумения воспринимающими сообщение, и ничего без понимания не делающими? Тогда заповеди - спасение!
Но, если их предлагает тот, кто, проецируя на нас себя взрослого, адресуется, не заметив того, послушному, безынициативному дитяте, и инфантильному, с уже подавленным эгоизмом адресату вовсе не сочувствует, не понимает его - не интересуется нами?! То таким отношением к нам (читай, таким бесчувственным нашим отношением к нему) эти откровения превращаются в глумливую провокацию! А их осуществление - в растянутое во времени уничтожение Рода Человеческого...
Просто знание
Люди не верят себе и требуют доказательств.
Унижающий, опровергающий наш разум аргумент - пугающее и восхищающее нас Чудо - презрительно швырнула нашей тревоге религия.
Я, движимый, наверное, тем же суеверием, что одного лишь ощущения себя - своего желания и чувства реального -для жизни и поступка недостаточно, захотел обратить внимание и разумно обосновать просто знание.
Оно, по-моему, очевидно, как и всякое знание. И утверждает свободу каждого быть частью и творцом мирозданья.
Вот суть этой очевидности.
Другой человек - наша среда.
Он (другой человек), люди, человечество, Род человеческий и только потом весь мир (живой и неживой) - необходимое условие нашего существования, самой нашей жизни.
Утверждая другого человека - этот залог возможности нашего существования, мы утверждаем себя.
Утверждая себя, мы творим человеческую Вечность.
У меня - совсем другое!..
На утренней группе вечно суетливая женщина сидела в кругу своих пожилых сверстниц с привычно жалостным видом.
- Люда, - так называла себя женщина, - Людмила Леонтьевна, как вы относитесь к жалким, ноющим, страдающим напоказ людям? - спросил я.
- Плохо! - спохватилась Люда. И я решил поспрашивать других участниц группы об отношении Людмилы Леонтьевны к “профессиональным страдальцам”.
В Людином кругу, кроме нее, сидело еще восемь женщин. Почти все они были одиноки.
У безропотной голубоглазой Анны Борисовны умерли обе взрослые дочери и муж.
У Натальи Федоровны и Алевтины Павловны мужья спились и тоже рано умерли.
Татьяна Ивановна разошлась через год после замужества и всю жизнь одна.
Исполнительная Полина Львовна и независимая, как подросток, Таиса Егоровна замуж вовсе не выходили. Но Полина Львовна еще собирается.
С мужьями - только Александра Георгиевна и Клавдия Степановна.
Деловитая Александра Георгиевна в этот раз замужем была уже долго, даже дольше, чем во втором браке ее дочь.
У хрупкой, маленькой Клавдии Степановны муж, высокий красавец и богатырь, пьет беспробудно, колотя ее, и допиваясь, время от времени, до белой горячки.
Клавдия Степановна, как всегда страдающая еще более зазубрено и более наглядно, чем Люда, - совсем “горем убитая”, дремала в кругу напротив той.
К ним обеим привыкли. Так что их, всех укоряющая, скорбь никого уж даже и не раздражала. Своим приставанием ко всем они просто изолировали себя, “выкинули” из круга.
- Анна Борисовна, как вы думаете: как Людмила Леонтьевна относится к страдающим людям?
- Никак не относится. Она их не видит!
- Наталья Федоровна?
- Как будто ей одной только плохо! Не интересует никто ее!
- Татьяна Ивановна?
- Ну,... как будто она одна сидит.... Не относится. Она не чувствует других...
- Я, наверно, не сумел спросить. Если Людмила Леонтьевна страдающего заметит... и поверит, что человек страдает?
- Она не поверит, - недовольно удивилась глазами и оттолкнула вопрос губами (будто соску выплюнула) Таиса Егоровна.
- Если придумает,... например, в кино увидит... ей там наглядно покажут страдание человека... - про себя я подумал - “если она спроецирует на героиню свое страдание”. -Как отнесется, когда увидит страдающего, и поверит, что другой страдает?
- Если поверит - хорошо отнесется, - откликнулась, наконец, на мой вопрос Александра Георгиевна.
- Как это - хорошо?
- С вниманием! С уважением. Знаете, Михаил Львович, как она всегда. Заохает, заахает... Запричитает, как будто такой один в кино и есть... Как будто ему все должны... -совсем разогналась Александра Георгиевна.
- Кто должен? Она должна?
- Нет. Вы должны! Мы! Вся группа... Все.
- А она?
- Михаил Львович, можно я скажу? - перебила, включившись теперь, и Полина Львовна.
- Да, конечно!
Полина Львовна подняла и остро вытянула вперед подбородок, будто внимательно рассматривает далеко находящийся предмет, насупила, чтобы лучше рассмотреть, еще и переносье и, пожевывая, стала старательно объяснять:
- Люда, если бы заметила страдающего... вела бы себя... -Полина Львовна размыкала рот, жевала, облизывалась и, казалось, проглатывала проговоренный кусок своей мысли, -...как будто, увидала героя... такого особенно почетного человека... Как будто это особая заслуга!.. На него все должны молиться!.. Я хотела сказать,... она бы вела себя, как будто она одна его понимает! Она бы ему так показывала!.. А все другие люди - черствые, и никто его не понимает!.. И все мы должны их понять и спасать их! А она ничего не должна, потому, что она же одна его понимает! - Полина Львовна проглотила остатки своей речи и поджала челюсть и щеки.
- Что бы она делала?
- Ахала бы! - буркнула обиженно Наталья Федоровна. -Все хуже нее! Она одна хорошая! А ничего никому не делает!
- Людмила Леонтьевна, а как вы относитесь к счастливому человеку?
- К счастливому? - Люда, до сих пор с видом никем не понятой утиравшая сложенным ввосьмеро платочком нос и разглядывавшая потом платочек, будто разговор ее не касался, встрепенулась, как угодливая официанточка. - К счастливому?! - Люда сделала маслянистыми глазки и облизнулась так сладострастно, что мне вспомнились аборигены, которые из любви съели Кука. - К счастливому я хорошо отношусь. Пусть ему!.. Если человеку повезло! Зачем ему мешать? Не надо. - Люда развернула платок и тщательно высморкалась. Было ясно, что она не верит, что повезло, -наверное, украл!
Я снова принялся расспрашивать.
Теперь мой вопрос был всем понятен сразу.
- Счастливому она завидует. Он ей подозрителен, - снова, но теперь утвердительно, сделала обиженными губами Таиса Егоровна. - Он для нее какой-то не настоящий - показала она, поперебирав всеми пальцами обеих рук, и открыв пустые ладони.
- Она не верит счастливым людям... Видит снаружи, а не чувствует человека... Не понимает, откуда взялось! Она не учится у них... не может... Только злится на них и завидует... Простите! Может быть, я не так чего сказала?! -испугалась и застеснялась того, что так много произнесла, Анна Борисовна.
- Счастливый человек для Люды - нехороший. - Снова вмешалась и стала раскладывать все по своим полкам дисциплинированная Полина Львовна. - Если это не положено ему, как вам, “по должности”. Вам она прощает, вы поставлены, ее учить, и должны уметь. Но если она поверила бы, что вы обычный человек и счастливы, то и вы плохой, и должны с ней делиться. Раз вы счастливы, значит, это вы у нее забрали, ее ограбили. Вы должны ей все отдать. - Полина Львовна, вытянув вперед подбородок, прожевала и проглотила этот кусок мысли и продолжила. - Ей нельзя быть похожей на счастливого человека. Быть счастливой, значит быть плохой. Даже вникать в это нельзя. Только завидовать, не зная чему, злиться, обижаться и ждать, когда ей вернут, чего у нее не брали!
— Это она так думает?
- Нет, она этого не знает. Думает, как говорит. Она так... впитывает и так отталкивает.
- Так неосознанно выбирает?
- Михаил Львович! Она, как вы говорите, так “за-про-грам-мирована”!
- Что вы хотели сказать, Александра Георгиевна? -я увидел, что та хочет и не решается вмешаться.
- Она как нищий сосед к богатому относится. Она не знает, что богатый сначала голодный ходил. Не клянчил, как она, не злился, а все своим трудом заработал. Голод заставил. Богатство по копеечке складывал. А она готового хочет. Смотреть досадно. Я так своего второго мужа потеряла. Я же его любила. А все ждала, что он мне чего-то должен. Надо было мне тогда к вам раньше попасть. Ни за что бы не разошлась!
- Людмила Леонтьевна ко мне раньше вас всех пришла. Сколько существует кабинет, столько она сюда ходит. Она тогда еще действительно была Людой.
- Она просто работать не хочет! Над собой. Готового ждет. Никому - ничего. А ее пожалей! И пожалеешь - не воспользуется. Говорить не хочется!
- Почему не воспользуется, Татьяна Ивановна?
- Посмотрите, она со своим платочком сидит, как пятилетка обиженная. Ее не поняли, не вникли, не пожалели, не так подошли. Как будто ей ты чего должна. Ничего не делает. Как дитя малое! Ей не стыдно. Она, как не клянчит, а своего требует! Ей положен уход, что ли?!
- Полина Львовна правильно сказала, - снова утвердила укоряющими губами Тайса Егоровна. - Для Людмилы Леонтьевны нормальный, берущий что-то человек - грабитель.... Ей нельзя ничего нужного, за чем она пришла, нельзя ничего брать.... Признаться, что она взяла... заметить нельзя. Если воспользуется открыто, значит у нее есть.... И значит она, как все, тоже - грабитель... Значит - плохая, и ей никто не должен. А то, что взяла, отнять имеют право. Раз она, как все, то и ждать, получается, не от кого. И ей кажется - лучше не брать или не признаваться, что берет. И тогда она в ее глазах хорошая и ей положено и все еще - впереди, как у ребенка. Она же - Люда.
- Алевтина Павловна, что вы думаете, как к счастливому человеку относится Людмила Леонтьевна.
- Все уже сказали. Плохо относится. Завидует. Не знает про него ничего. Хорошее, считает, надо скрывать, как ворованное, или чтоб не сглазили. Как нечаянное счастье с не своим мужем, - ответила бледная Алевтина Павловна.
- Людмила Леонтьевна, как, по-вашему, к счастью относится такая же “несчастная”, как вы, Клавдия Степановна?
- Кто это? - с готовностью встрепенулась Люда.
- Люда, вы, сколько лет в одном кругу?.. Напротив вас женщина проснулась!
- Она? К счастью?.. Как будто ее громом поразило!.. Как будто вдруг много выиграла и теперь должно уравновеситься такой же, еще больше, потерей! Как к сглазу! И люди завидовать станут! Гадость какую-нибудь сделают! Не дай бог, словом!
- Вы гений, Люда. А как она относится к несчастливым людям?
- С жалостью, с уважением. Хорошо относится. Все святые были великими мучениками. Она себя такой считает. Самой несчастной.
- Она права?
- Головы ни разу ни на кого не подняла.
- А каково ее мужу?
- От такого стона без отпусков - кто не сопьется?!
- Спасибо. Правильно я понял, Люда, что, то, что Клавдия Степановна уважает, то и имеет?
- Конечно!
- Что для нее - идеал, тем становится и она? Как в той комнате, про которую я рассказывал, куда приводил Сталкер: жизнь осуществляет те желания, которые у тебя действительно есть?
- Конечно!
- На великих мучеников равняется, мученицей и живет?
- И всех мучит! Смотреть тошно.
- Как и вы?
- Нет. Ну, зачем вы, Михаил Львович?! У меня - совсем другое! Вы же знаете!..
О Мишиных трудностях с женщинами.
Солнечным и теплым длился, не ломая плавного своего ритма, взятого уже в начале первого дня, второй, заключительный день майского двухдневного “марафона”.
Вчера Миша спросил, как ему “поиграть” здесь в свои трудности с женщинами.
- С кем конкретно поиграть? - неточно улыбнулся я.
- Со всеми, - неточно ответил Миша.
- Будем играть “гарем”?! - Все рассмеялись. Играть в гарем Миша не собирался. Других конкретных воплощений своего намерения у него не было. Он озадачился... Я сообразил, что можно бы...
- Есть вариант!
- Да?
- Можно поиграть “сцены на стульях”. Сцену знакомства мужчины с женщиной в купе поезда, - Миша за идею ухватился с энтузиазмом. - Только одно условие! Женщину в этой сцене будете играть Вы.
Вера Николаевна опять хохотнула, приняв и это мое предложение за шутку. Миша, тоже поверив, что над ним подтрунивают, смутился, и... с грацией молодого медведя в цирковом поклоне отказался: дескать, как же он - женщину? - нет! Так не может быть...
Мишино и мое начинание потерялось в других заботах.
К вечеру, когда до расставания на ночной перерыв времени оставалось в обрез, и уже никто ничего не решался начинать, я вернулся к Мишиной задаче и снова, уже без шутки, предложил ему поиграть в сцене знакомства - женщину.
Когда Миша, сведя коленки, сложив ручки между ног, и склонив головку... с отсутствующим, нарочито наивным видом... уставился в воображаемое окно воображаемого купе (составленного из стульев), изображая ко всему равнодушную жеманницу... когда стало ясно, какой он представляет женщину, с которой намерен общаться... тогда войти в это купе мужчиной - случайным попутчиком и познакомиться с этой безразличной к жизни и к смерти девушкой-монстром (Мишиным персонажем)... я неожиданно поручил Маше.
Маша не отказалась. Но, еще не включившись в игру, даже не “войдя в поезд”, прямо из кабинета, в котором мы занимались, неожиданно зло и грубо рявкнула на Мишу, своего сверстника и знакомого, на Мишу, а не на его персонаж:
- Ты чего тут сидишь дурой?! ...
Миша оторопел, приняв окрик на свой счет... И не зная, что делать “в роли”...
Оставалось меньше тридцати минут до ухода. День до сих пор шел без наигрышей, органично и мягко. Портить всем настроение под занавес, да еще хамским окриком на человека, нужды не было.
От Машки я этого не ждал, и оказался не готовым. Резко оборвал ее. Мишу попросил уйти со “сцены”.
Игра не состоялась. День, как мне казалось, был испорчен всем. И я теперь не подбирал слов. Обрушился на дочь. Она растерялась. Оторопела. Я бранился.
Сутью, которую при желании из моего “монолога” все-таки можно было извлечь, были два вопроса.
Один. Что позволяет Маше нападать на мягкого с ней человека? На что, на чью защиту она рассчитывает, когда задирается с тем, кто не уступает ей в силе? На что надеется, когда обижает, настораживает такой беспардонностью всех, кто хоть чуть-чуть уважает себя? Почему ей это можно? И еще! Откуда такая злость?
Второй вопрос. Почему Миша позволяет давать себе оплеухи. Что за рыцарство в том, что он оставляет “несчастную” девушку сатанеть? Лишает “бедняжку” возможности вовремя ощутить край? Что это за доброта? В чем?!
Не так ли действуют и многие другие “мальчики”, кто, в пику “жестоким отцам”, мнят себя добрыми? Не они ли, становясь мужчинами, обрекают потерявшуюся в обидах женщину (вчерашнюю девочку!) воинственно забыть спасительное чувство реального. Подстрекают ее остаться в кромешном одиночестве беспредела ничем не обеспеченных претензий? Да и не потерявших края не они ли провоцируют, поддавшись соблазну такой “доброты", обречь себя пожизненному обману ожиданий и отчаянью. И все, как и Миша, с самыми добрыми намерениями!.. Что этих мужчин движет обещать, чего не бывает?!
Не то же ли самое сделал в отношении Мишиной мамы его папа? В начале отношений, добиваясь ее внимания, парализовал будущую женщину, дав ей надежду на свое пожизненное безропотное подчинение и опеку. А теперь, через четверть века, оставил взрослую девочку одну у разбитого корыта, совершенно неготовую, обиженную несправедливостью ухода “мужа из семьи”?
Может быть обиженные “за жестокость” отцов, за боль, доставленную папой маме, эти “мальчики”, искренне желая быть иными и лучшими для женщины, надеются и пытаются, в противовес “злым” отцам, утвердить новую, небывалую доброту - без боли, без муки, без страдания? Ту доброту, которую они выпестовали в своих детских страхах? Сочинили в мучительных грезах, в фантазиях о том, как защитят мать от агрессивности мужчины и о том, что они “никогда не станут такими”!?
Не станут мужчинами?!
Может быть, не заметив, что обещают не завоеванную женщиной, полученную без сопротивления, лишенную эгоизма и своего интереса, бесполую доброту, эти “мальчики”, не заметили, что такой “щедростью” покупают, обольщают? И только падкую на “дармовой сыр” девочку. Может быть, превращая ее в товар, которым она же и торгует, покупая в свою очередь их, не заметили они, что ощущают женщин существами безынициативными, в отношениях не участвующими, не способными самостоятельно выбирать, одолевать свои трудности и решать свои задачи? Не знают эти мужчины, что мнят женщин беспомощными, неполноценными, ненастоящими людьми? Принимают их за игрушку, которой за возможность попользоваться надо платить опекой, парализующей ту еще больше?!
Может быть “доброта” таких мужчин — не только следствие отказа от отца и стремления самоутвердиться за его счет, но и результат выработанного в этом стремлении утвердить свою обиду на мир потаенного (несознаваемого), высокомерного презрения к матери, которая не сберегла себе мужа, а им отца, презрения к женщинам вообще?!
- Но ведь нас учили заботиться о других, о женщинах раньше, чем о себе?!..
- Заботиться, или обманывать молчаливым обещанием жить за нее?... Иллюзией, что ей все дозволено, с вами, со всеми все дозволено?!...
- Заботиться!
- Или парализовать ее волю (инициативу, оглядку) своей опекой, надеждой на вашу обслугу... во всем...
- Понятно!..
- Понятно всем. Почему не всем хорошо от этого понятного!?
- Сами не пользуются!...
- Ну, вот!.. Настоящая забота чаще не заметна. Всегда точно адресована, индивидуализирована. Она - “товар штучный”... и никому не мешает. Самое главное: забота - это результат, а не намерение..., и уж никак не наглядная “доброта”. Кто из нас специально учился заботиться не о другом вообще, а об этом конкретном человеке!?... Что вы знаете о своей женщине - что ей надо, чтобы о ней заботиться?! Поэтому в самом близком общении надежная забота - это всегда, во-первых, правда быть собой... Другой тогда не на тебя, а сам на себя надеется... И сможет сам к тебе приспособиться, воспользоваться тобой, как умеет... Сам...
Получалось, что быть мужчиной - это вовсе не подавление в себе всего мужского, не превращение себя в монаха, в ангела или, того пуще, в наваждение, пугающее самого себя.... Напротив, оказывалось, быть мужчиной значит решиться чувствовать, что ты совсем не просто даешься женщине.... И - это ответственность остаться тем, кто ты есть, и продолжать быть ее проблемой. И никогда не пытаться снисходительно облегчать и упрощать себя для нее, как для беспомощного, больного младенца.... В этом, а не в цацка-нье, уважение к женщине. В том, чтобы не лишать отношения жизни, а ее (женщину) - шанса встречи с тобой -живым, незнакомым человеком - мужчиной.
Этим и оборвался вчерашний день марафона... Обсуждение своей “оплеухи", суть которого я только что изложил, Миша вызвал уже сегодняшним утром, во время подведения итогов первого дня.
По дороге я бранился с Машей.
Дочь утверждала, что это не она накричала, и не на Мишу, а в роли выдавала предполагаемый внутренний голос ее героя, возмущенного Мишиной героиней.
- Не мог же мужчина без гнева смотреть на это убожество! Которое Миша изобразил...
- И часто мужчина начинает знакомство с окрика?! -Вопрос обескуражил Машку. Она перестала артачиться. Задумалась.
- Гаркнув на парня, который даже мысли не допускает -тебя одернуть, ты же всех сделала невольными соучастниками безнаказанного глумления над ним. День изгажен перед уходом.... Ничего не поправишь! С этим всем - в ночь.
- Ну не может же быть, что я настолько не реалистична! Это ж тогда я всюду такая! Я ж уверена была, что - в роли! Что я, никого, получается, не вижу? В мною придуманных обстоятельствах существую что ли, (Машка кончает режиссерский факультет педуниверситета)? - Она думала,... выносила вперед ладошку, взвешивая ею исследуемые обстоятельства..., и в напряжении мысли подпирала нижней губой верхнюю, опуская к ней нос.
- Злость-то откуда?!
- Ну, он же очень точно изобразил! Я себя увидела: прямая Дура!
Утром, когда все отвечали на мой дежурный вопрос: “Сколько времени по внутреннему ощущению каждого из участников прошло от ухода из кабинета до прихода?”, кто называл реальное время (12 часов), кто - 6 часов, кто -3 часа, кто миг - “Как за дверь покурить вышел!”, кто месяц..., Машка скажет, что “за ночь словно полгода прожила”.
... Теперь мы снова вернулись к Мишиным трудностям с женщинами...
- Что происходит с вашим телом, Миша, когда вы встречаетесь с нужным, но непонятным, новым для вас человеком? - Миша ответил настолько оптимистически, сразу и, не вникая в вопрос, настолько штампом об “интересе и радости”, что я предпочел поспрашивать других...
* * *
Вначале все, как и Миша, порывались мне рассказывать о “радостных предвкушениях...”, о “волнующих надеждах...”, о том, как они “стараются собраться...” или как их такая встреча “мобилизует...”.
- Я спрашиваю не что вы специально делаете, не о чем думаете, и даже не что вы ощущаете. Но только - о том, что с вами происходит само? Что можно было бы увидеть со стороны? Зарегистрировать датчиками, снять на видеопленку? Я прошу вас обратить внимание, на состояние вашего тела отдельно от его причин, мыслей и надежд. Как увидел бы это состояние обследующий вас врач.... У спартанца, который украл, рисинка с языка скатывалась. От страха разоблачения - становился сухим язык. Вспомните: вы встречаетесь с необходимым, но непонятным вам -не знаете, чего от него ждать, человеком.... Не важно -с мужчиной или с женщиной... С непонятным... Что с вами происходит? Не что вы думаете, а что происходит с вашим телом, с вашим организмом?
- У меня мышцы спины стягивает!
- Руки холодеют, знобит, сердце выскакивает...
- Кишки крутятся, рычат.... Слабит...
- Да! Правильно! И у меня... Неловко сказать... Поджилки трясутся.... Вся в поту!..
- В жар бросит... Огнем горишь...
- Это приятные для вас состояния? Перебил я всеобщий поток воспоминаний вопросом.
- Конечно!
- Как!?
- Ну, вы же сами сказали, что я хочу этой встречи, что она мне нужна. Я же надеюсь!..
- Я - не о надеждах! Если бы эти состояния происходили с вами независимо от ваших надежд, отдельно - сами по себе? Отдельно эти состояния - приятны?
- Отдельно же не бывает! Как это?
- Да, так: не нападайте на меня. Допустите, что я знаю, о чем спрашиваю! Как вам нравится трястись и “гореть огнем”?
- Ну, уж и не знаю, чего вы хотите!..
- Можно я?
- Да, да!
- Совсем не нравится! Я поняла, о чем вы спрашиваете. Очень противное состояние!
- И Вы хотели бы это состояние продлить, удержать, -ощущать как можно дольше?! - допекал я своими вопросами дальше.
- Нет, конечно!
- А что бы хотели с этим своим состоянием делать, если бы оно от вас зависело?
- Избавиться от него... и как можно скорее! - Наконец вопрос мой поняли все, и все снова наперебой включились в обсуждение.
- Как избавиться?
- Любым путем!
- Ну, как? Каким любым?
- Постарался бы подавить...
- Отвлечься...
- Потерпел бы его, пока не пройдет.... Потом бы общался. Сами говорите: надо все доживать до конца!
- Доживать или “дотерпливать” ?
- Какая разница?
- Когда терпите, вы с переживанием боретесь и этой борьбой усиливаете, затягиваете его. Доживая, интересуетесь состоянием, как всякой своей жизнью. Вникаете. И не мешаете ему проходить и пользу из него извлекаете - опытом своим делаете...
- Значит, доживал бы...
- А пока “доживаете”, что бы делали с тем, при ком это состояние возникает?
- Ну, нашел бы, наверно, предлог отложить встречу...
- С необходимым человеком встретились бы, только когда прошло?
- А какое общение, когда трясет?!
- Общались бы, когда уже - все равно? Когда незнакомец безразличен?..
- А что делать?!..
- Я понял, что почти все вы попытались бы от неприятного состояния отделаться. А что бы вы делали с “раздражителем”, при котором такое состояние развивается? - решился я, наконец, задать вопрос прямо.
Тут в разговор снова вмешался Миша:
- Можно я тоже скажу, что со мной бы было? ... - И он рассказал о том, что в таких обстоятельствах весь деревенеет, краснеет... - Язык не ворочается... Кровь в голову ударяет... В извилинах темно, как в пещере.... Ни одного слова в окрестностях.... Без вопросов ясно - “кретин”!
- Кретины, вообще-то, люди головастые и часто очень не глупые... - Я вспомнил киноперсонажей-кретинов, занимавших очень серьезное место в тайной политике королей... -Что вам хочется сделать, Миша, с тем, что, как вам кажется, вызывает у вас такое неудобное состояние?
- Мне не кажется. Состояние - вот оно. - Миша показывал нам то, о чем говорил, взвешивая воображаемое на тяжелой руке. - Его вызывает не что, а, кто! Это же постоянно!
- Если я скажу, что у меня кто-то, что-то вызывает помимо моей воли, например: “на меня действует столб”, значит он - человек, а я - столб! В отличие от мертвых предметов, мы - люди, сами в состоянии выбирать свои эмоциональные реакции на всякое воздействие. И всегда сами определяем, часто бессознательно, не замечая того, значение для себя любого влияния.... Когда бы мы этого не делали, то превратили бы себя в заводные игрушки. В предметы, которыми управляли бы внешние силы или другие, действительно живые, инициативные люди.... Но это, пока, - другой и большой разговор....Извините за комментарий!.. Я повторю вопрос, по-вашему. Что вам хочется сделать с тем, кто “вызывает” у вас это паршивое состояние?
- Ударить ее хочется!.. Или уйти, чтобы этого не сделать.... Спрятаться в какую-нибудь щель... стать невидимым... - Миша не заметил, что говорит не о трудном, незнакомом для него человеке вообще, но о своих трудностях с женщиной. И не мудрено! Кто же не потеряется с такой безучастной, бесчувственной, неживой и от этого бессмысленно жестокой, глупой красавицей, Снежной, всегда готовой холодно высмеять, едко задеть, уколоть самолюбие королевой, которую Миша изобразил и какой он представляет женщину?! (А еще не определившаяся, бесхарактерная девушка, желая не ударить перед ним в грязь лицом, под влиянием его ожиданий нередко такой с ним и становится, веря, что только такой быть с мужчиной достойно, что только такую он и станет уважать... с такой будет считаться...).
- А с состоянием, что делаете?
- Как сказали. Отделаться от него скорее хочется! Взять себя в руки. Быть настоящим мужчиной. Невозмутимым...
- Правильно ли я Вас понял, Миша, что состояние, вызываемое встречей с интересующим вас непонятным человеком, - я сознательно проигнорировал, что Миша говорил о девушке, - состояние, возникающее в общении с малознакомым, вам не “приятно и радостно”, как вы говорили вначале, а, напротив, - очень неприятно, тяжело?
- Да. Но, я тогда говорил, что я хочу общаться... Женщина-то мне нравится.... Я хочу хорошего... - Миша весомо раздвигал воздух большими мягкими ладонями и убедительно тряс на них, протягивал вам это воображаемое “хорошее”.
- Верно ли, что свою заинтересованность в “хорошем” вы сознаете?
- Ну, да...
- Ей подчиняете свое поведение?
- Конечно! Я же хочу встречаться!.. - Миша приподнял, подтянув к щеке, левое плечо, дескать: “как же вы не понимаете?”.
- А тягостное состояние не замечаете или стараетесь не замечать, не обращать на него внимания?
- Я о нем не думаю. Как же?.. Замечаю... Оно мешает... Не обращаю внимания...
- Получается?
- Не всегда ... Нет... Я об этом и спрашиваю. Кто такие они - женщины?
- Верно ли я понял, что, если бы вы придали значение своему “трудному состоянию”, то постарались бы его устранить.
- Ясно!..
- Для этого, избавились бы от партнера - ушли от мучительной встречи?!... - Я снова повторил для всех вопрос о поведении в отношении “раздражителя, вызывающего трудное состояние”. И теперь все ответы свелись к одному: каждый постарался бы “от вредного раздражителя отделаться”. -...Либо подавили бы тревожащее состояние и общались бы без страдания, уже спокойным - равнодушным, холодным? Вы понимаете, что такой холод на эмоциональном уровне пугает и отталкивает партнера?!
- Об этом я не думал. Просто иногда девушки мне не нравятся, какие-то - не настоящие! Я не знаю, о чем с ними говорить... Может я не прав... Я не могу с ними... А, когда нравятся, - они как будто избегают меня! - Надо сказать, что самобытный, большой и вальяжный Миша, манерами похожий на Пьера Безухова, - обаятельный и внешне весьма привлекательный молодой человек.
- Как вы думаете, Миша? Представьте: вам предстоят две встречи. Одна - нужно будет пообщаться по обязанности с непонятным, но именно для вас несущественным человеком. Другая - вас, напротив, ждет, наконец, свидание с тем, кто тоже непредсказуем, но лично, для вас значим чрезвычайно! При встрече с кем ваше тело переживет большее потрясение, с кем обсуждаемое состояние, будет более выраженным, с желанным или с безразличным?
Миша замялся.
Наступила пауза, как от чего-то неожиданного.
Высокая комната с высокими окнами словно перестала дышать. Стало слышно, как шаркают по асфальту за окном подростки. Все будто в трансе застыли с каким-то обескураженным видом.
- .... Естественно, с тем, кто нужен.
- Что с тем, кто нужен?
- Трясти будет больше! - Все выдохнули, задвигались... с удивлением ли? с облегчением? с удовольствием?..
- Вы от чего-то замялись? Что вы хотели сказать первым?
- Да, так... чепуху...
- Все-таки?
- Хотел сказать, наоборот: что от того, с кем больше хочу встречи, не будет трясти, я ж ему рад, а будет трясти с тем, кто не нужен. Ну, как в самом начале говорил. Потом вспомнил: я по работе спокойно встречаюсь, с кем надо, и все спокойно. А с женщиной дурею!
Теперь все ожили. В обсуждение ринулись наперебой. Парадокс открытия поразил всех. Я снова задавал вопросы Мише:
- Правильно ли я понял, что Вы, как и многие, кто сейчас высказывался, привыкли верить, что в общении с малознакомым, непонятным, но желанным человеком должны испытывать и испытываете только приятные чувства? А стесненность ваша - это какая-то ненормальность - дефект вашего характера, и так не должно быть?
- Да.
- Что неудобства должны испытывать только с неприятным человеком?
- Да.
- Верно ли, что сейчас вы обнаружили, что вы, как и все, кто только что рассказывал о себе, в действительности самые неприятные состояния переживаете с теми, кто вам важен, и тем сильнее, чем необходимее вам человек? Но уверенные в противоположном, не умеете отдать себе в этих состояниях отчет?..
- Получается, что помимо нашей воли эти состояния незаметно руководят нами! - Вмешалась Тина Владимировна - И заставляют избавляться от них. А для этого отказываться от необходимых нам людей, с которыми трясет, и предпочитать безразличных, с которыми спокойно?!
- Но ведь Миша не избегает тех, кто ему нравится? Ведь они, как он говорит, его избегают?
- Да, он же к ним "настоящим мужчиной" приходит. Он же ужас какую девушку изображал!.. Наверно и себя таким подает - “невозмутимым"!..
- Это так! Помните, какой он в кабинет впервые пришел?.. - перебила одна из участниц прошлогодних летних марафонов.
- Они ж - обычные, - продолжала Тина Владимировна. - А с ним от чего такие? Просто пугаются такого “супермена”. Вот в дур и превращаются. Или от его холода с перепуга сбегают, как и он от них... Я, конечно, могу ошибаться. Но ведь он очень привлекательный мужчина..., и кажется им неприступным. Я помню себя в юности. Ни за что бы не решилась!
- Вы ему скажите! Что вы мне это рассказываете?!
- Я себе рассказываю. Я, оказывается, всегда избегала мужчин, от которых “трясло”...- Разоткровенничавшаяся очень сосредоточенная женщина была замужем за родственником, с которым вместе все детство росла. И, заботливая, даже давно разойдясь с ним и разъехавшись, все еще его, безработного, “материально поддерживала” - содержала.
Миша выключился. Сидел отрешенный, будто не о нем шла речь. Может быть, смутился. А может быть, что-то свое додумывал.
Мы продолжали разговор, который задел всех.
- А что же делать?
- Это не тот вопрос!
- А какой - тот?
- Что мы делаем лишнее - ненужное?.. Если мы знаем, что делаем неверно... в волнующем нас общении... Например, первое - находим ложные поводы, чтобы уйти, и уходим от трудных нужных отношений. Второе - не замечаем или пытаемся подавить свое живое трудное состояние. Третье — вступаем в отношения, требующие живых чувств, когда уже “спокойны”, когда и эти отношения и сам партнер нам стали безразличны. И так отталкиваем, обманывая желанных людей своим деланным равнодушием... Только зная, что мы делаем неверно, я бы задал себе другой вопрос: "Чего нужно о для общения с волнующими вас людьми мы не делаем.
- Не отслеживаем своих негативных состояний, именно в общении с желанными людьми?
- Это первое.
- ...Поэтому, не заметив их, ничего и не можем сознательно предпринять.
- Понял. Второе?..
- Когда подходишь, подавив волнение и тревогу - безразличным, то теряешь другого. Он закрывается... Без чувств нет контакта...
- Мы говорили об этом только что.
- Когда не подходишь, - то же самое, тоже теряешь.
- Понятно.
- ...А в этом состоянии - недееспособен.
- А как вы сами относитесь, когда чувствуете, что таким стеснением потрясены не вы, а другой, приятный вам человек? Когда он так с вами стеснен?
- Жалею... Нет, не правильно я сказал. Если приятный, - сочувствую. Вначале мне смешно, чего ему стесняться?! Я - вот он! Весь гут. Понятный, как луковица. Потом себя тоже... вспоминаю. Хочется к нему приблизиться..., поддержать... Согреть, чтоб оттаял. Ну, ближе он мне... “Чего меня стесняешься?!” - хочу сказать.
- Какого человека вы предпочтете, Вера Николаевна?
- Веселого.
- И что вы с ним будете делать, с веселым?!
. - Да все! Хоть за Волгу, хоть на работу.
- А, если о своем поговорить?
- А ему мое зачем? - деловитая, всегда самостоятельная и реалистичная полная Вера Николаевна удивилась и даже раскраснелась. - Мое ему не нужно! Ему своего хватает, -отрезала она сама для себя с обычной своей прямотой и ясностью - следствием конкретности восприятия фактов.
- А если по душе надо?
- И на трезвую голову что ли?!
- Вот именно!?
- А тогда, вот того, который трястись не стесняется!
- Почему?
- Он сам живой и моя жизнь его не напугает...
- Разве истукан каменный... в тряске... может кого заинтересовать? - очнулся Миша.
Вера Николаевна, глянула на него боком, как на недоразумение или несмышленыша. И с досадой цокнув языком, отвернулась. Больше его не видя.
Когда выяснилось, что разговор идет не о встрече на пикнике, а об общении, требующем личного участия, то оказалось, что и всем наедине нужен живой, умеющий пребывать в трудном состоянии тревоги человек, не навязывающий, но и не прячущий своего волнения от другого. Когда нужен разговор по душе, желанным становится, взволнованный, пусть смущенный, но трепетный и своим трепетом понятный твоему сердцу человек. “Веселый”, “невозмутимый” тогда кажется поверхностным и отталкивает, а встревоженный - привлекателен!
- Почему же тогда люди тянутся к веселым, а мрачных избегают?
- “Неправда ваша, барыня”! И люди - разные и обстоятельства у нас бывают разные. Одно - на свадьбе, другое -на похоронах! Вы веселая личность или мрачная?
- Скорее мрачная...
- Ну, и как люди с вами себя ведут?
- По-разному... Смотря когда...
- В компаниях?
- Я не часто бываю в компаниях.
- Когда бываете?
- Я всегда дело себе нахожу. Хозяйке помочь, к столу, на кухне...В большой компании всегда хлопот много. С детьми...
- А кроме хлопот?
- Ну люди веселятся... Сижу... Мне тепло с ними...
- Одна сидите?
- Мне не плохо одной... Иногда присядет кто ... поговорим. Я - человек скучный. Больше слушать люблю. Мне все про свое рассказывают. Мне нормально и в компании...
- А дома, на работе?
- Ну! На работе! И дома тоже! Люди, вообще, ко мне очень тепло, почему-то относятся... Я сказала - про все рассказывают... И соседи и на работе - как какая проблема, со мной делятся - будто я - психотерапевт! Иногда даже неловко...
- Я вот только сейчас поняла! Я своих шебуршу... - вмешалась поделиться удивившим ее открытием покрасневшая, как ребенок от диатеза, Вера Николаевна. - Всем хвосты накручу!.. Всех по местам расставлю!.. А проку - вот!... Одна я - прынцессой расселась. Никого не слыхать!.. Вчера, после первого дня ехала. Сын меня на нашей “Волге” вез. Муж, вы знаете, хворал немного. Ему пока не надо ездить. Нет, теперь ничего страшного... Я ж, поэтому в тех марафонах не была.... По мосту через Сок тише еду. Там знак. Головой верчу. Две речки, думаю, сошлись,... и не я их сосватала! Как так?! Дома молчу. Все готово. Только на стол собрать... Как-то они, мужики мои, день жили - без меня?.. Жуют. Голодные. Одни есть не хотели! Ничего я про них не знаю... Шумлю... Чтобы не задуматься!.. Растерялась даже! - Полная покрасневшая женщина мотнула головой и мигнула глазом, как молодой грачонок. - Хорошо дома!... Может, догадалась, они со мной нянькаются?!! Я всегда думала - все на мне! Магазин. Дом. А их никак не расшевелишь! Никому житья не даю!.. Они и живут мимо моих глаз...- Вера Николаевна утерла платком капельки пота. - Я чего хотела сказать. Мы таких, как она говорит, мрачных людей от того сторонимся, что заняты все... “Труженики”, чтобы с собой не встречаться... От себя бежим... А они, молчуны эти, нас... в свою тишину тянут... Носом нас в нашу жизнь, в болячку нашу, в боль тычут. Мы от них нос и воротим. Активные. Земля без нас упадет! А дети у нас деньги делают, водку пьют, да отравой этой ширяются. Ни с бабами, ни с мужиками,... ни с собой ничего не умеют. На людях герои, да красавицы непобедимые, а в личном... - ничего про жизнь не знают... пузыри голо..., прости господи, голопопые.
Стало ясно, что тревожных людей многие избегают, не потому, что те для них уродливы, но оттого, что “с ними надо свою душу ворошить”, а это неприятно...
* * *
На этом месте Елена Николаевна, в среду читавшая вслух эту записку на утренней группе людей старшего возраста, прервалась.
Своим, как всегда, не соответственно произносимому тексту ровным голосом объявила:
- Я тоже всю жизнь берегу себя от трудного состояния. И ничего не знаю про дочь. Только после того, как Зоя заставила меня придти в кабинет, начала понимать, что ничего и не хотела знать ни про кого. Ни про мать, ни про мужа, ни про нее. От боли себя берегла, - заключила шестидесятидвухлетняя врач-пенсионерка, самоотверженным тоном прилежной ученицы, ждущей похвалы за честное признание.
Наталья Федоровна и Ираида Васильевна заговорили вместе о том, что не знакомы с сыновьями:
- Все себя выставляешь, а что с ним и почему, никогда не знаешь. Так, денег дашь. Он пропьет. Снова займешь, а дашь. А почему он не работает,... что у него на душе не знаешь.... В Афган мальчиком ушел, а кем пришел -не ведаю. Грубый. Все себя жалела... Ничего не знаю... - она расплакалась...
- И я сыну ничем помочь не могу. Чего у них со снохой?.. Я ему говорю все. Он приходить перестал. А жалко ведь. И внуков не пускает ко мне.
- А как с дочкой?
- С ней все хорошо. Она спокойная. Никогда мне не перечит. Мы друг друга хорошо понимаем...
- Бывает, чтобы она вам непонятное что-нибудь про себя рассказала?
- Нет, что вы! Она женщина простая. Все понятно, - дочь Ираиды Васильевны я знал. Она уже была моей пациенткой.
- Может она бережет вас? Поддакивает, чтобы не тревожить?..
- Нет, нет... Она от сердца добрая... - Я с грустью подумал, что меньше всего мы знаем о тех своих детях, с которыми “нет проблем”, которые берегут нас от тревог... от себя, будто мы уже умерли.... В омуте ли черти водятся или в тех, кто на берегу у омута сидит, уж и не знаю?! Но разуверять не стал, раз она не хочет!
Включил пластинку.
- Выйду на улицу, солнца нема,... - заливисто, голосом Александры Стрельченко выводили колонки, - ...парни молодые свели меня с ума...
Когда пластинка смолкла, помолодевшие, зардевшиеся, как в девичестве, женщины улыбались, смахивали платочками с уголков глаз слезу... Я расспрашивал, кому из родителей - отцу, матери - рассказывали они о себе в девичестве и много ли?
У одних детство отняла война.
- В 15 лет в город привезли. Не с кем было разговаривать...
Другие отцов не знали.
- Мама на скольких работах работала. Зачем ей своим докучать. Помогать старались...
Те, что, как Елена Николаевна, помоложе, тоже, как оказалось, по разным причинам не хотели беспокоить своими проблемами родителей. Справлялись с тревогами и секретами своими сами.
- Да и время было другое... Стеснялись мы... Я перед отцом робела... А про маму боялась, что она отцу расскажет...
- Много про вас знали родители?
- Да нет, пожалуй.
- Зато вы верите, что про своих детей знаете все!? Они у вас прозрачные!?
Те же, кто ждал от родителей опеки и требовал внимания, жаловались на непонимание и черствость тех. Такие и при живых мамах и папах чувствовали себя всю жизнь сиротами. Так и не вылетев из родительского гнезда, все добиваются родительской любви...
Грузный Иван Петрович жаловался, что всю жизнь ждал от жены понимания, не дождался. А теперь его все обижают.
- На старости лет ни от сына уважения, ни от снохи!..
И от внуков все то же. Всегда отдохнуть хотел, спокоя!.. А как раз наоборот и получилось! Слезы одни!
Старушки сетовали, что как ни старались, а тишины не добились. Чем они безропотнее, тем больше мужики пили и дрались.
- ...А теперь помер, думала, отмучалась. Дак, одной еще хуже! Уж лучше б гонял! Я б, можа, и схоронилась у соседей пока!..
Из этого брызжущего болью и, как вопль, неровного, сбивчивого, похожего на безадресное письмо Ваньки Жукова разговора-жалобы, становилось ясно, что “трудного состояния” избегают не только при знакомстве, а и в наиболее значимых отношениях, с самыми близкими людьми: с родителями, детьми, женами, мужьями, друзьями...
Так, по крайней мере, жили эти люди...
* * *
Марафон шел. Мы снова вернулись к вопросу: чего же, необходимого для общения с самыми важными для нас людьми мы не делаем?
- Так что же все-таки - второе? Первое я уяснил. Не отслеживаем, что в общении с самыми дорогими людьми у нас возникает особое “трудное состояние”. Незамеченное, оно исподволь отвлекает. Или гонит нас от значимых людей. Как сказала Вера Николаевна, жены тогда не общаются с мужьями, матери с сыновьями... Никто ни с кем. Все всё про всех “давно знают”. Все друг друга учат. Бегут покорять планету и ее коммерческие банки!.. Всем есть, чем друг от друга и от себя отвлечься. Это тоже тема для отдельного разговора. Что второе?
- Боимся быть неудобными. Стесняемся не веселить.
- Не решаемся обнаруживать наше смущение.
- Не только обнаруживать! Но и просто оставаться, быть в этом состоянии, - добавил я.
- Не замечаем, что, скрыв, а, тем более, подавив это трудное состояние, мы только себя убедили, что все “тип-топ”! А партнера напугали, оттолкнули, иногда даже обидели!
- Правильно я понял, что второе, чего мы не делаем, это не решаемся быть искренними? Не даем смущенному так же, как мы, партнеру (если мы ему тоже нужны) убедиться, почувствовать, что мы живые и потрясены, смущены, не меньше, чем он?
- А если не нужны?
- Привет! А если не нужны - чего приставать? Мы же не насильники!
- А, если не знает, что я ему нужен?
- Тупой, что ли?! Счастья своего не знает!? Большинство трудных человеческих положений, по-моему, из-за вечного этого отношения к другому, как к убогому. Не хорошо заниматься содомией! Если ты заранее не доверяешь партнеру, чего ты к нему пристаешь? Общаться надо с представителями своей стаи! В своей стае они - понимают тебя. Ты - понимаешь их. В стае друг друга чувствуют.
- А, если не чувствуют?
- Ты его или он тебя?
- И так, и так?
- Значит, либо в чужую стаю забрел... Не лезь к чужому! Гадким утенком - на птичий двор! Или знакомься, осваивайся... Либо кто-то из вас - малый цыпленок. Другой - если боится тебя. Ты - если боишься другого. Оба - если испугались друг друга. Помните у Чехова? На безлюдной дороге пассажир напугался угрюмого, большого и непонятного возницы. С перепуга принялся бахвалиться храбростью. Да так застращал простодушного великана, что тот бросил и лошадь, и телегу, и пассажира. В лес утек. Если еще не стал частью своей людской среды, расти, взрослей! Мы все сюда пришли, чтобы, осваиваясь друг с другом, лучше освоить,свою человеческую “стаю”. Я не очень напряг вас сравнением?
- Не очень!..
- Итак, второе, чего не делаем: не даем партнеру чувствовать наше естественное состояние, знакомиться с нами. А значит, не даем понимать нас - пугаем. Верно?
- Да.
- Хорошо. Заметили! Не стали ни демонстрировать, ни скрывать - естественны? Чего еще мы не делаем нужного?
- Мы не можем этого сделать - не скрывать!
- Почему не можем?
- Потому, что не умеем выносить то, что вы назвали “трудным состоянием”. Не умеем его сколько-нибудь долго терпеть!
- Опять терпеть?
- Ну, пусть, по-вашему, Михаил Львович, не умеем быть в этом состоянии, жить в нем. ...
- Это третье! Не умеем проживать его как нужную свою жизнь. Ведь, если мы не любим быть в этом состоянии тревоги, то всякий, кто в нем находится, пугает нас своей тревогой, и мы от него отталкиваемся. Пугаем друг друга своей жизнью и жизни боимся. Ведь, не умея падать, держать удары и выносить боль, нельзя успешно заниматься рукопашным боем. Также, не умея и не любя переживать эти трудные состояния тревоги, невозможно содержательно общаться, дружить, любить... Невозможно сочувствовать и понимать человека именно тогда, когда ему это всего нужнее - в боли. Невозможно поверить, что другие понимают нас в наших тревогах, поверить, что мы нужны другим,... не только в радости, когда с нами легко, но и в нашей беде, когда с нами трудно. Не умея жить счастливо в боли Встречи с самым нужным незнакомым, мы вынуждаем себя оставаться среди людей в безнадежном одиночестве никого не понимающих подростков. Может быть, для нас теперь это - главное: не умеем жить в живом состоянии нужды, тревоги и муки предвкушения новизны!.. - Я остановился...
Было тихо. Мы как будто одолели трудную часть хорошей работы. И теперь могли перевести дух. Молчали. Каждый доживал что-то свое. Но это свое не разобщало, а добавлялось потребной частью общего.
Происходило что-то важное для всех. Миша вдруг незнакомо подробно различал людей. “А, ведь, он здесь младший, -без повода вспомнил я.... может быть, по контрасту с его неожиданной внимательностью. - И выбрит он тщательно, по-мужски...”...
* * *
- Михаил Александрович, вы готовы попытаться еще раз сыграть сцену знакомства? - Я видел, что Миша ищет момента продолжить игру.
...На самом-то деле, в кабинете принято всех звать по имени и отчеству. Просто с неповторимо светлым музыкантом - Мишиным папой я встретился, когда тому было меньше лет, чем Мише теперь. Он только поступал в консерваторию. Случилось, что мы расходились на многие годы. Но и наши старшие дети, Миша и Маша, знают друг друга с детства. И мы с Мишей знакомы всю его жизнь. Поэтому вольность - звать его в кабинете по имени - Михаил Александрович позволяет мне охотно.
- Да. Готов.
- Только, пожалуйста, на этот раз - с уважением к себе!
- Я и хочу так ...
- Мария Михайловна, - предупредил я дочь, - если вы не расположены играть мужчину, можете отказаться. Претензий к вам не будет.
- Нет, я поиграю...
- Тогда вот - ваше задание. Вам - юноше, Мария Михайловна, надо будет познакомиться с попутчицей,... причем так, чтобы, когда вы расстанетесь, у вас оставалась перспектива продолжения знакомства!.. А вы - девушка, Михаил Александрович, поведете себя по ситуации и настроению, - проинструктировал я молодых людей. - Да, не заводите локти за спинки стульев - это стены купе, не дырявьте их. Это - столик у окна. За окном меняющийся пейзаж. Это -пасутся стада овец, козы... - указал я на сидящих по периметру залы участников... - А к вам, уважаемые “овечки”, огромная просьба не хихикать и не встречаться с пассажирами поезда глазами - они не актеры. Не возвращайте их в обстоятельства кабинета! Перемещаться желательно, не отвлекая участников сцены. Помогите им освоить роли пассажиров.
- А проводник - будет?
- Проводником пока буду я! А там посмотрим. Все остальные пока - зрители. А для едущих в поезде - пейзаж с “овечками”. Для начала вам на все про все времени - три минуты. При необходимости мы его продлим. За мной остается право в любой момент вмешаться и изменить инструкции. Отсчет начнется, как только поезд тронется, - обратился я к Мише и Маше. - Вопросов нету? Нет! Тогда к делу! “Поезд Самара - Москва, - объявил я голосом диктора, -отправится через пять минут. Просим пассажиров занять свои места!”
Миша пошел в “купе”. Еще вставая, он воспринимался иначе, чем прежде. Был мощнее: то ли открытее и собраннее, то ли бережнее и спокойнее. И девушка, которую он стал изображать теперь, неожиданно была проста. “Она" присела за “столик" к. “окну”. В “купе” вошел “Он" (Маша) и несколько принужденно поздоровался. Мишина “Она” взглянула на “парня” внимательно. Ответила скорее приветливо. И снова стала глядеть в окно, не мешая “попутчику” себя рассмотреть.
- Господа, войдите в вагоны! Поезд отправляется, - прокричал я в качестве проводника. - Поехали! - Поезд тронулся. Я включил в “вагоне” музыку. Время пошло.
“Юноша” нарочито непринужденно рассматривал обстановку “купе” и “девушку”. “Девушка” смотрела в окно и была очень похожа на обычного Мишу, только какого-то приоткрытого.
В кабинете ждали, что будет. Некоторые осторожно сменили место, чтобы было удобней видеть интересующего их “пассажира”. “Юноша” рассматривал “девушку”. “Девушка” смотрела в окно. Разговора не начинали. “Девушка” чувствовала интерес юноши и его спрятанную за демонстрируемым присматриванием заминку...
Маша не первый раз участвовала в “сценах на стульях”, и затянувшаяся пауза, казалось, ее мало смущала. Она как бы специально длила ее и осмысленно обживала. Правда, что-то в этой осмысленности тяготило. То ли отсутствие неожиданности?., то ли какая-то вычурность? то ли?... Да! напрягала заученность Маша знала как правильно в таких обстоятельствах жить и... не жила... За имитацией прятала растерянность перед неизвестной и непонятной реальностью момента...
Миша, импровизировавший фактически впервые, казалось, был озабочен тем, что время идет, и надо что-то делать... что все ждут... а они молчат... Вот-вот, не выдержав давления всеобщего внимания и напряжения паузы, он выйдет из роли и заговорит от собственного имени... Опасаясь такого ненужного ему гола в его же ворота, я прервал сцену и попросил ребят поменяться местами и ролями. Машу - войти в поезд девушкой. Мишу - юношей, с тем же заданием, что было дано Маше раньше.
- Вы не знакомы... Понаблюдайте поведение партнера. Чтобы потом поменяться снова, но играть уже Не юношу и девушку вообще, а друг друга.
Они поменялись. Поезд тронулся снова.
Миша заговорил практически сразу: “Здравствуйте... Откуда?.. Куда?.. Какие планы?...”. Он опять, будто и не было сегодняшнего дня, опережал события, не успевал осваивать реплики партнерши.., краснел, тушевался... Но одно сохранилось: он ничем не задевал Машиного самолюбия, будто специально берег ее.
Маша осваивалась в новой роли спокойнее. Больше наблюдала. Пережидала активность попутчика, когда в той не было содержания. Отвечала на вопросы, выбранные ею... И только то, что считала нужным ответить. Но опять! Ее манера ощущалась какой-то избыточной: нарочито жесткой, эмоционально не адресованной, неотзывчивой, себе же неудобной, и для самой себя бессмысленной. Бросалось в глаза, что, при всей их наглядной выверенное™, ее действия не дают ей самой ни свободы, ни удобства... И уверенность ее держится не на этой ее свободе, не на осуществлении своего интереса, а на... покровительственном виденье замешательства партнера! Казалось, его суета питает ее уверенность и, перестань он на миг дергаться, - потеряется она. Похоже, Маша, не замечая того, просто эксплуатировала Мишину слабость.
Но гораздо неожиданнее и интереснее была другая, весьма странная догадка... Дело в том, что одновременное изменение-регресс и Маши - в покровительственную уверенность, оставлявшую ее общаться с самой собой, без полноценного партнера, и Миши, вдруг потерявшегося и, будто нарочно, действовавшего себе во вред, оба изменения были не только одновременны и вредны для обоих. Они были кем-то отзывчиво и точно друг к другу пригнаны. Будто в этом регрессивном действии партнеры хорошо и давно специально спелись!.. Кем пригнаны?! Странным было и то, что ни Маша, ни даже вроде бы потерявший все сегодняшние приобретения Миша вовсе не выглядели огорченными! В чем был смысл происшедшего?
Я вспомнил анекдот из психиатрической практики. Из квартиры, где жили мужчина и женщина, часто раздавались такие душераздирающие вопли, что перепуганные соседи вызывали милицию. Когда по требованию стражей порядка дверь открывалась, перед всеми представала всегда одна и та же картина. Взлохмаченный муж. Растерзанная, в синяках жена... с ним в обнимку. Оба, едва переводя дыхание, заявляли, что у них все хорошо и живут они душа в душу. Закончилась история психиатрической экспертизой. Муж оказался любящим ее садистом. А жена - влюбленной в него мазохисткой....
Что же происходило в нашем "купе”? Кто обеспечил эту точность пристройки? В чем и для кого выгода такого взаимного регресса? “По делам вашим узнаем вас”! Я, как и всегда при анализе отношений, казалось бы явно неэффективных (для решения общих осознанных задач), решил посмотреть на эти отношения с точки зрения их подспудного эмоционального результата (для каждого из участников). Получился парадокс. Застенчивая Маша успокоилась и чувствовала себя уверенно (благодаря Мишиной слабости!), комфортно. “Потерявшийся”, “суетящийся”, но желающий быть бережным Миша выглядел вполне довольным (под Машиным покровительством!), оказывался для Маши поддержкой и чувствовал себя в этом качестве ей нужным. Получалось, что, интуитивно точно пристроившись к ней, как беспомощный ребенок к матери, он, не зная того, и незаметно для обоих решил задачу знакомства! Выглядеть теперь будет, что руководит ситуацией Маша. И все естественно - честно. Насколько все-таки в общении интуиция богаче умствования. Им же хорошо в таких отношениях!
Если бы они еще и догадались об этом!
Если бы Маша умела заметить, что ей комфортно именно от такого внешне немужественного поведения юноши. Что мужчина от щедрости и интуитивной силы, а не от слабости, решился быть с ней младенчески беззащитным и открытым (в детской пристройке). Что она сама не решилась, может быть - струсила, обнаружиться такой же открытой девочкой (пристроиться вровень). Сама выбрала, а потом с готовностью ухватилась за предложенную ей, защитительную для нее материнскую роль (пристройку сверху). Если бы у нее хватило доверия к себе и честности заметить и поверить, что она пока еще совсем не умеет существовать в этой роли, обеспечить материнскую роль заботой о партнере. Что объективно она пользуется не ею вызванной, но авансом подаренной ей его мягкостью. Если бы она догадалась учиться благодарности и пребыванию в растерянности, в “трудном состоянии” знакомства с незнакомым и пока даже незамеченным ею мужчиной! Благодарность дала бы ей силы на освоение всего остального. На все, чему необходимо научиться для трудного общения счастливых людей.
Если бы Миша догадался, что действительный лидер здесь он. Что его суета - успокаивающая пилюля для неуверенной в себе девушки, интуитивно найденная роль, освобождающая ее от страха, раскрепощающая ее активность. Что это совсем не действительное его состояние! Что эту роль и надо играть как роль, пока она нужна женщине! А за этой ролью -этим средством построения отношений - не потерять присутствия духа, не переложить ответственности на опасно самоутверждающуюся, имитирующую лидерство девочку. Внимательно и не демонстрируя того, точно управлять всей стратегией отношений. Заботиться о женщине, о себе - об обоих.
Но в жизни... При таком исходном положении мужчина часто не знает мотивов своего “суетливого” поведения. Он искренне верит как в свою “детскость”, так и в то, что покровительственно ведущая и демонстрирующая уверенность женщина действительно хочет и может его опекать, что за ее показной решительностью не беспечность вечно спотыкающегося ребенка, а действительная уверенность. Мужчина тогда передоверяется самоутверждающейся девочке, перекладывает на нее все бремя ответственности за их настоящее и будущее, буквально повисает на ней. То есть оставляет отношения обезглавленными, летящими в неизвестность, как карета без кучера под уклон, к обрыву - в пропасть...
В жизни... Женщина при таком начале отношений часто вместо того, чтобы сразу заметить, что она выбрала вовсе ненужное ей положение ответственной за все (“я - и лошадь, я - и бык...”), и объявить сразу, что она этого не умеет, а главное и не хочет!.. И уступить, как это ей удобно, место ответственного мужчине. Женщина при таком исходном положении часто (особенно, если ее мама, самоутверждаясь, не доверяла отцу) искренне верит, что мужчина генетически беспомощен и ни на что кроме деятельности бугая-производителя не способен. С этим убеждением демонстрирующая уверенность девочка вначале безответственно взваливает на себя все возможные (хотел сказать - семейные ноши всех членов семьи) ноши своего партнера. Своей бойкостью вновь показывает себе и ему неумелость и бесполезность любой его активности, доказывает бессмысленность всякого его шевеления. Потом тяготится его пассивностью. Сетует, попрекает его, как капризного тунеядца. Безответственно наваливает на себя еще больше обязательств и нош. Не справляется. Ищет и находит виноватых. Устает, отчаивается. Находит повод ноши сбросить и обижается на весь свет.
Я часто спрашивал издерганных жизнью женщин, кто в их семье умнее, она или он? Многие отвечали, что - он.
- А кто у вас главенствует?
- Я! - Отвечала женщина.
Если бы, еще только знакомясь, Он и Она догадались, что между ними происходит в действительности! Сколько изначальной доброты между ними не пошло бы прахом!..
... Я попросил Машу и Мишу снова поменяться местами и ролями.
Теперь в сцене знакомства Маша изображала Мишу. А Миша - Машу.
Маша стала изображать Мишину суету.... А с Мишей снова случилась удивительная метаморфоза. Он играл Машу. Но в его исполнении девушка была не только и не столько спокойной, сколько отзывчивой. Она без малейшего намека на превосходство поддерживала смутившегося юношу. Тот быстро пришел в себя. И между ними как-то незаметно потекла непринужденная и теплая беседа. Было уже непонятно, кто из них кого играет. Они просто увлеченно разговаривали, забыв о зрителях.
Все открыли рты...
Я остановил игру.
* * *
Только теперь, перечитывая текст, заметил, что, захваченный неожиданностью развязки, я даже не вспомнил спросить у участников марафона: кто, по их мнению, был в этом последнем общении молодых людей лидером? Чьей заботой оно состоялась? А может быть, и не стоило спрашивать - все было очевидно!
Но сейчас вопрос неожиданно всплыл в совсем иной форме. Удивительно!
Как получилось, что нерешительный Миша решился взять на себя лидирование?! И не важно, что сам он этого даже не заметил. Как эта перемена его позиции в общении с Машей приключилась? Чем снялся с его инициативы тормоз?! Он ведь только пересел на другой стул!
Неужели смена места в пространстве может так потрясающе влиять на возможности личности?! На одном стуле - беспомощное дитя, чуть только не жалкий уродец, вызывающий у партнерши пренебрежение и досаду. Помните окрик в начале марафона?.. На другом - внимательный мужчина, спокойно и точно владеющий ситуацией, бережно и незаметно поддерживающий свободу и непринужденность той же девушки. Забавно!
Понятно, что стул здесь - это не место в пространстве, а роль! И все равно - удивительно! Неужели роль может затормозить до полного одурения!? Но очевидно же, что и до почти самозабвенной естественности Мишу раскрепостила тоже роль!? Я вспомнил “Пять шагов за горизонт" и не умеющих рисовать, которые, перевоплощаясь под гипнозом у Райкова, вдруг рисовали как одаренные художники. Опять открываю велосипеды!
Но Миша же с “мужского” стула пересел на стул “женский”! Он женщину играл. И именно в женской роли стал самим собой? В женской роли мы увидели его - действительно мужчиной!
Что было для юноши сутью роли на “мужском” стуле? Избегание самостоятельности! По его опыту любое его живое действие могло смутить, задеть самолюбие, вызвать замешательство неуверенной в себе девушки. Проявляться свободно в этой роли ему было - нельзя!
Неужели и здесь та же детская “закодированность”?!
Все видели, как в мужском костюме женщина волшебно превращается в “мальчишку-хулигана”. Видели, как она расковывается за рулем автомобиля или в мужском шлеме богини Афины - Паллады. А насколько храбрее вышагивает она по дому, напялив мужскую вашу рубашку на себя, без ничего больше, насколько “опаснее” набрасывается в ней на вас с лаской! “Мужчине больше позволено”! Мужская роль раз решает женщине вести себя искреннее.
В записках “Четырехлетняя девочка” и “Отцовский ресурс” мы уже сталкивались с тем, как отцовская (мужская) роль раскрепощала инициативу дочерей.
Оказывается, что и для юноши, в чьей родительской семье лидерство захватила мама, женская роль позволяет и “раскодирует” подлинное его лицо и инициативу мужчины? В этой роли просто - можно?!
Действительно, женская роль разрешает юноше использовать все свои ресурсы, не напрягая партнершу, не обижая ее, не вступая с женщиной в конфликт за лидерство?! (Он же с Машей - “мужчиной” общается)! Женская роль здесь позволяет юноше быть открытым, ясно видящим и успешным, не вступая в символический конфликт с неуверенной в себе, и поэтому самоутверждающейся за счет подавления всех других, его мамой! В женской роли он - мужчина.
* * *
В конце дня, когда подводили итоги марафона, я спросил у Миши:
- Что у вас произошло в купе? И что дала Вам игра, Михаил Александрович?
- Когда я еще играл мужчину, я что-то почувствовал. Мне показалось... Я даже испугался, как бред..., что Мария Михайловна - это я. Ну, в общем, такая же, как я!.. А, когда я пересел, за Машу - девушку играть... Ну, в общем, я сегодня понял, что женщина тоже - человек...
- Спасибо всем за сотрудничество!
Марафон закончился.
Чтобы не бояться людей...
Людей боишься тем больше, чем больше сам же наподличал.
* * *
Позвонила девушка. Звонким голосом спросила, как здоровому человеку попасть ко мне на консультацию по поводу личных проблем. Я рассказал.
Через несколько минут звонит она же. Застенчиво-напористым голоском сообщает, что не уверена, стану ли я с ней разговаривать. Спрашиваю, чем от нее так плохо пахнет, что я не смогу терпеть? К слову, добавляю, что не люблю заметного запаха духов. Она возражает, что ни чем таким не пахнет, просто хочет проконсультироваться у меня об отношениях с ее молодым человеком.
- Так и в чем дело?
- Но это, знакомый вам человек: такой-то, сын такого-то.
- Я таких не знаю. Вы же о себе собираетесь говорить?
- Нет, я хотела узнать у вас о нем. Инна Ивановна посоветовала к вам обратиться. Она сказала, что вы дружите семьями, и знаете его с детства.
- Кто такая Инна Ивановна?
- Его мама.
- Вы обращаетесь ко мне как к знакомому ваших знакомых или как к психотерапевту?
- Я хотела с вами как с психиатром посоветоваться, -наивно отвечает она сладковато наглым голоском ангела, которому все дозволено.
... Я в недоумении!..
... Ну и подружку себе нашел этот взрослый мальчик! Совсем слеп, что ли?!
... Неужели она и вправду не понимает, что сама делает подлость и меня миленько просит о преступлении против совести (о должностном тоже - разглашении тайны, доверенной врачу)?! ... Может, сказать ей, что я на работе занимаюсь психологической помощью, а не сплетнями о знакомых!?
...Но и мама его - хороша! Считает себя нравственным человеком.... Учительствуя всю жизнь, других поучала, а девочку подбила вызнавать о сыне за его спиной у психиатра.
...Сколько лет в психиатрии, и все не могу привыкнуть! Из-за этого специально научился забывать и не помнить имена и фамилии пациентов. На моей физиономии все же видно. А так, спросят неожиданно - “по-приятельски”: состоит ли у тебя на учете такая-то, такой-то..., а ты искренно не помнишь, не знаешь..., как сейчас.
Сколько от этого потом недоразумений, конфузов, неприятностей было (не на работе!): ведь научился на свою голову - все имена забываю!
- Нет, я таких не знаю*. Но, если бы и знал, не вспомнил - .... наверно надо объяснить ей? - Представьте, вы мне расскажите что-нибудь доверительно о себе. Потом мне позвонит ваш приятель, захочет о вас поговорить. Мне следует ему рассказать о вас?
- ... - в трубке замолчали.
- Вызнавая так о людях, за их спиной, вы же станете бояться и их подлости. Перестанете доверять другим - всем. Станете вообще людей бояться.... Каждый мерит на свой аршин! Из кабинета врача сведенья о людях выдаются только
по официальному запросу другого врача или прокурора. И то, только записанные в карточку... Или, когда человек сам попросил их рассказать. Тогда - в его присутствии. -В трубке долго молчали.
- Так что же мне делать? - Спросил в растерянности совсем огорченный детский голос.
- Спросить у него, или придти с ним. Или не иметь дела с тем, кому не доверяешь.
В трубке замолчали насовсем. Я повесил свою.
Мальчишке, воюющему “за правду”
против своих, который гордится тем,
что говорит любимым людям, “что думает”,
а не то, то выбирает сказать
I
Ubi tu, Gajus, ibi ego, Gaja
Молодая доктор влетела ко мне вся такая эмансипированная, такая эмансипированная... ну, прямо, как будто только что несла транспарант на первомайской демонстрации:
- Сегодня нас, наконец, развели!.. Я свободная женщина!.. Теперь я могу вам признаться: мой бывший муж - единственный мужчина, которого я люблю,... любила, и всегда буду любить!
- Так зачем же развелись?
- Я не могу и не хочу выносить рабства!
- Любви?
- Зависимости.
- Сын тоже рад?
- Мой сынуля? Он мой! Я его так люблю! Вы сами говорите: когда хорошо матери, хорошо ее ребенку. Я его вполне в состоянии сама вырастить!
- Без отца?
- Ну, почему? Если сын захочет, они вполне могут видеться.
- А как его астма?
- Михаил Львович, не омрачайте мне праздник!
II
Amicus Plato, sed magis arnica veritas
Аристотель
Во времена Советского Союза, когда мы еще жили за “железным занавесом”, ко мне - я тогда только вернулся
в Куйбышев и работал участковым психиатром - пришел рабочий - классный сталевар.
Он требовал, чтобы его “отпустили в Америку”!
- Они мне говорят, что я могу работать, как захочу. “Хоть три дня в неделю, только приходи!” А цех хотели снова перевести на шестидневку! Собрание собрали! Те, как бараны, -со всем соглашаются! Я и сказал: “Отпустите меня в Америку!”... Они меня к вам послали. Может я того - чокнутый...
- Вы не любите Куйбышев?
- Куйбышев - ни причем!
- Вам роднее Америка?
- На черта мне сдалась ваша Америка! Я Алакаевский!
- Что это?
- Не знаете, что ли?! Ленин где жил!
- Нет.
- Здесь. Семьдесят верст от Самары. Усадьба, где Владимир Ильич... - он был готов обидеться за Ленина. - Яблони наши, как бабы беременные.
- Вы Родину не любите?
- Люблю! Поэтому и должен уехать!
- Зачем?
- Я ж говорю! Вся страна перешла на пятидневную неделю. Шестидневка - это незаконно!?
- Может быть.
- Не “может”, а незаконно!
- А Америка причем?
- У нас говорят, что рабочий человек - хозяин. А ничего этого нет! Меня обманывают! Владимир Ильич как писал? “Каждая кухарка должна управлять государством!”. А из меня тупаря делают! Или покупают. “Ты лично приходи, когда хочешь! Ты - мастер!..”. Я стану подкупленной частью пролетариата!? Мы это проходили. А я хочу по закону! Сказано -выполни! У них - капиталистов этого вранья нет. Общество чистогана и антагонизмов. Я - пролетарий, продаю свой труд. У них - все по Марксу, не у нас! Безработица? Пусть мне хуже будет, зато по правде!
- И вы хотите жить в справедливой Америке?
- Ни чего я не хочу! У меня другого выхода нет! Вместе со всеми подчиняться беззаконью - значит врать! С начальством - продаваться!
- Лучше американским начальникам продаваться?
- Не лучше, но они мне не обещали ничего. Что сказано, то и есть! Все по правде.
- Такая правда вам родного дома дороже?!
- А, по-вашему, как?!
- По-моему?.. Нет, я понял, что по вашему: вам - “верному ленинцу”, ради Алакаевских беременных баб, всенепременно надо в Америку!.. На готовенькую правду! А бабами вашими, домом и местной неправдой здесь заниматься останусь я... Раньше я думал, это называется - задача мужику не в жилу... Теперь оказывается - это решение для первого сталевара! Такая на настоящий момент у рабочего человека правда!
- Я бы жену - с собой взял.
- А она хочет?
- Да нет, конечно. Баба. Без понятия. Плачет.
- Вы меня убедили! Я попрошусь, чтобы меня с вами вместе отпустили... в Америку!
- Нельзя!
- Почему?
- Вам людей надо лечить!
- И там люди.
- Вы - доктор! Клятву свою давали!.. Люди не зря сказали. Вы - специалист... классный. Я б к нибудь-кому не пошел. Люди на вас надеются. Вы такого никак не можете сделать! В Америку...
- А - вы, какой специалист?
* * *
Любящий фотографироваться на пляже Н. пользуется успехом у одиноких, неустроенных женщин. Жене же свои частые отлучки из дома предоставляет считать результатом хождения в кабинет и моего демонического влияния.
Вчера в застолье по поводу моего дня рождения Н. говорил тост в честь мою и моего кабинета. С самым, я уверен, Искренним дружеским намерением, больше того, в знак глубочайшего доверия ко мне и к моей заинтересованности “в правде” он радостно наговорил мне кучу уже многие годы безнаказанно повторяемых им дерзостей о моей работе, в которой он естественно же ничего не понимает, о кабинете.
Дерзости эти удобно выставляют его в его собственных глазах и глазах его жены моей марионеткой, а меня - Карабасом Барабасом, дергающим кукол за ниточки. (Если он кукла, зачем он в застолье моих друзей, на нашем празднике?!).
Эта игра давно и постоянно восстанавливает против меня его жену, чьи чужие претензии ко мне тем более тягостны и надоедны, чем менее я к ним имею отношения.
Н. ко мне пришел, а не я ему навязал себя. Он, вопреки моему существованию, ищет идола, освобождающего его от зависимостей совести, а не я нуждаюсь в капризниках, делающих свои “шалости” моим именем.
Ни ответственности, ни уважения к себе,... к другим людям кабинета,... ко мне! Надоело. Взрослый мужик, а перед его женой за него виноват кто-то...
Пусть кончает врать и извиняется, или обижусь я.
Этим на моем дне рождения я его и прервал.
Он не понял:
- Что, мне не говорить, что думаю?! - И позвал с готовностью обидевшуюся за него жену, чтобы она его увела.
* * *
К моим настоящим и бывшим пациентам я отношусь в одном одинаково двойственно.
Я совершенно предан их открытости, подлинности и люто ненавижу любую претензию, позу, штамп, их стесняющие.
Если человек присоединяется к этой своей жизни, он воспринимает мое отношение, как признание и поддержку, если идентифицирует себя с позой, то чувствует мое активное неприятие.
В этой любви и в этой ненависти источник энергии моей психотерапии.
III
На стол мы подаем надерганную редиску, а не всю унавоженную землю огорода, в которой она растет!
Из мусора наших впечатлений и мыслей живой, то есть пристрастный, думающий человек выбирает нужное.
Честность не в том, чтобы говорить, что думаешь, но в том, чтобы осуществлять (и говорить) правду. Не выплескивая на другого весь мусор своей кухни принятия решений. Не вываливая на другого груз ответственности за свои мысли.
Правда же - когда не делаешь, чего не хочешь, и делаешь, что хочешь, что ты сам выбрал сделать (и сказать), осуществляя свои задачи.
Правда принадлежит человеку. Она всегда зачем-то.
* * *
- Бабуля, ты когда-нибудь хотела развестись с дедом? -Спросила у бабушки взрослая внучка.
- Детынька, ты же знаешь этот анекдот. Когда твой вопрос задали женщине в день ее золотой свадьбы. Она возмутилась: “Ну что вы! Ни в коем случае! Никогда. Убить часто хотела, а развестись - нет!”.
- И ты всю жизнь скрывала от деда правду?! - испугалась внучка.
- Нет. Деточка, конечно нет! Он же не всегда был дедом.
- Ты говорила мужу, что хочешь убить?
- Это - не правда, детка! Это - страсть! Правду, деточка, я и теперь от него не скрываю. Правда, что я всегда хочу быть с ним, и с ним в один час умереть. Никогда не бойся своих мыслей, милая. В мыслях бывает все. И это хорошо. Самые страшные мысли берегут от дурных дел. Все у вас будет хорошо!
* * *
В правде выражена
твоя свобода, твое желание сберечь, что тебе дорого и отказаться от того, иногда разрушить, что тебе чуждо.
В этом смысле в сознательном вранье больше правды, чем в принужденном, “откровенном” говорении того, что думаешь, когда это - мучающая тебя самого, разрушающая дорогой тебе мир поза, разделяющая тебя с теми, от кого отказываться не хочешь. В таком сомнамбулическом, подвижнически “искреннем” говорении “правды” - предательство, глупость или шизофрения - отказ от самоутверждения, от своей свободы. Это самая страшная, бессмысленная ложь отречения от жизни - безумие.
Это подростковое требование от близких мазохизма терпеть. Требование, ради доказательства тебе как обвинителю, что они тебе близки, терпеть твою самоотверженную ложь отказа от себя и от них.
Ведь, если твоя “правда” тебе дороже дружбы, то от друга ты уже отказался. Не сетуй, что и такой же, как ты тогда, друг тоже предпочтет тебе свою “правду”.
Если тебе дорог друг, ты бы вначале принял для себя его “правду”. А только потом, зная себестоимость такого приятия, ждал бы или не ждал жертв от него.
Вначале признайся в любви сам, а потом требуй признания от других в любви к тебе (Иначе действует только еще ни во что не вложившийся подросток).
Там, где нет ответственности, нет свободы. Где нет свободы, нет правды.
Честность не в том, чтобы говорить, что думаешь, но в том, чтобы ни словом, ни делом не отрекаться от себя и беречь, что любишь, без перерывов на “искренние” высказывания.
То есть честность в том, чтобы думать, что говоришь!
P. S.
Сейчас вспомнил, что хоть последнее возражение Н. и хотело быть воинственным, но звучало растерянно и обреченно.
Грустно понимать, в какое безвыходное положение он сам себя запер. И не со мной, а в собственной своей жизни.
Он, в самом деле, даже и не догадывался, что - может, и вправе, не покривив душой, выбирать, что говорить.
Его говорение правды происходило как бы без него: без его воли, без его выгоды, без его ответа за говоренное. Он был - репродуктор и не различал содержаний. Но был уверен, что, раз он бескорыстен, то другие как честные люди должны принять его “правду” тоже самоотверженно, с радостью, также без выбора. Ведь ему нельзя было выбирать!
Грустно. Ему, действительно, было нельзя!
Были ли ему дороже те, с кем он говорил, отношения с нами или произносимые им речи, он не знал. И, похоже, даже подумать об этом не догадывался. Не имел права!
Для него выбирать, то есть участвовать в собственной реплике, означало - обманывать вас!
Но с дорогими ему людьми он хотел быть честным. И ради-честности с вами - от вас отказывался! И это был его подвиг - не он говорил словами, слова говорили им. Им управляла не понятая и не выбранная им сила.
Не дожив до честности, он был мучеником желания казаться себе честным.
Завороженный героизмом своей позы, он ради нее отказывался от всех, к кому был привязан, и кого не умел и не смел любить!
Бабья ли это доля?
(об эгоцентризме и женской несчастливости)
“А жить зачем? Если нет цели никакой, если жизнь для жизни нам дана, незачем жить!" - говорит убивший жену, но оставшийся жить герой “Крейцеровой сонаты” Позднышев.
Даже фамилией героя Лев Николаевич Толстой подчеркнул, что тот во всем разбирается поздно.
Поздно разобрался в мерзости своего отношения к женщине и семье, опоздает разобраться и в смысле, существе, ценности жизни.
Но, обесценив жизнь в своих демонстративных, позерских рассуждениях, он все-таки жив. Сила жизни взяла верх над приговором ей кривляющегося своей беспристрастностью позднышевского разума (заряженный пистолет остался лежать на столе под газетой).
Первоклассник, сходив однажды в школу, заявил: “Я там не все понял, придется еще раз сходить”. Не поняв при таком подходе и в другой раз, он решит поступить со школой, как мартышка в басне с очками: “Не надо мне ее!”. Не поняв, заявит, что и землю - не надо, и жизнь - об камень, чтоб “только брызги засверкали”.
“А жить зачем?” - многих в трудную минуту посещает этот вопрос. В отрицательной форме (незачем!) он приходит к нам в минуту слабости, когда, на миг впадая в детство, мы начинаем жалеть себя и сетовать, как малые дети. Но чаще такой вопрос возникает у инфантильных эгоцентричных людей, принимающих мир за нарочно приставленную к ним няньку, обязанную непрерывно обеспечивать их удовольствием, от их* собственной инициативы независимо.
Неудовольствие, тем более страдание, такие люди не связывают с практическими результатами их дел - со своими собственными ошибками, безынициативностью, претенциозностью, ленью, но принимают за нерадивость этой “няньки”, за несправедливое наказание.
Страдание как чья-то персональная несправедливость по отношению к ним вызывает их протест. Во-первых, в виде оправданий себя перед кем-то и перед самими собой. Они обижаются, сетуют, жалуются и ждут “справедливого” избавления. Готовы даже мстить и мстят, будто не способны к поиску зависящих от них причин страдания. К самостоятельному избавлению от несчастья страдание их не побуждает.
Как малые дети, они вечно ждут посторонней заботы о них. Лишенные ее обижаются. Но сами ни о ком не заботятся, не умеют и не хотят уметь заботиться даже о себе.
“Забота” о себе и о других, которую они вменяют себе в заслугу, на поверку оказывается огульной опекой, адресованной “среднеарифметическому”, то есть несуществующему человеку. Не принося пользы никому, такая опека, как известно, обязывает всех и вызывает не благодарность, а ответную, но неожиданную для эгоцентрика агрессию.
В той же “Крейцеровой сонате”, кроме Позднышева, был еще один взрослый участник его семейной драмы... - его жена! Но, даже у автора, нет и поползновения допустить, что она тоже взрослый человек, участник, то есть ответственна. Уж если не за судьбу своих детей и мужа, то, хотя бы, за свою собственную, только однажды проживаемую, жизнь ответственна.
То, что она лицо страдательное, то есть осуществляется не как человек, но скорее как вещь, даже автором принимается за аксиому.
Выйдя замуж, Женщина не только не предприняла никогда ничего для устройства своей жизни, но лишь претерпевала ее, как щепка “терпит” грязный поток, который ее несет. Напротив, словно из само собой разумеющейся претензии, что печься о ней должен муж, она на протяжении всей семейной жизни только обижается (на недостаток опеки, что опека не угождает ее ожиданиям); всякий раз не упускает случая выказать неудовольствие, укорить, пожаловаться, выставить опекуна в дурном свете, отомстить, наконец.
И способ мести она интуитивно находит изощреннейший: сделать себе хуже, изуродовать себе жизнь, поставить свое страдание в вину другому (мужу) и своим несчастьем доказать его (!?) ничтожество ему.
Одни утверждают себя, утверждая жизнь, значимость, нужность им других - всех, с кем они живут и общаются. Они так утверждают свой мир. Живут среди, таких же, как и они, близких им людей. Другие самоутверждаются, доказывая каждому и всем свой верх, и всех прочих никчемность, ничтожество, ненужность. Обесценивая и разрушая всех, кто с ними сталкивается сколь-нибудь близко, они разрушают свой мир. Убеждают себя, что “жизнь - дерьмо”, и “люди - звери”.
Так существует эта женщина.
“Пойду, вырву себе глаз, пусть у моей тещи зять будет кривой!” Даже свою смерть эта жена и мать использует как месть, почти радуясь возможности так отомстить.
Ни разу, даже не попытавшись строить свою жизнь, заботиться о счастье своем, мужа, детей, она сразу обижена обманом своих грез. Сразу несчастлива, и за несчастливость сразу ненавидит другого - мужа.
И для нее жизнь не ценна потому, что не оправдывает ее эгоцентрических ожиданий.
Никакие констатации несправедливости того или иного общества, так же, как и констатация факта социальной дискриминации женщины, не могут освободить самого человека (в этом случае женщину) от ответственности хотя бы за свою личную судьбу, и за судьбы связанных с ним людей тоже. Ни что не может освободить взрослого человека от необходимости самому строить свою жизнь в любых условиях. Я уж не говорю об индивидуальной ответственности за судьбу своего общества и об индивидуальной необходимости влиять на эту общечеловеческую судьбу.
“Крейцерова соната” не только разоблачает безнравственность отношения к женщине в ее обществе, не только обнажает безумие неодухотворенного, маскирующегося под человеческий, инфантильного эгоцентрического эгоизма того, кто еще не стал среди людей человеком, безумие обесценившего живые человеческие нужды, позирующего разума. “Крейцерова соната”, может быть и без всякого авторского умысла, констатирует жуткий, по-моему, факт совершенной инфантильности, человеческой недосформированности женщины современного ей общества, недосформированности тенденциозно этим обществом оберегаемой, поддерживаемой, непременно программируемой
Факт этот обязан своим происхождением всей системе общественных отношений и не в последнюю очередь религиозному воспитанию в его наиболее примитивных формах, приучающих относиться к женщине и женщину к себе как к “рабе Божией”. И в обмен на покорную безынициативность ждать всегдашней опеки со стороны бога.
Трудно думать, что эта недосформированность почему-то необходима самой женщине (может быть она помогает ей зачинать, вынашивать, рожать, выкармливать и растить своего детеныша, то есть осуществлять биологическую функцию?).
Эгоцентризм всегда - следствие воспитания, освобождающего ребенка от забот о самом себе. Тогда, одобряя, поощряют, подменяя инициативу и активность ребенка своей инициативой и активностью воспитателей, берущих на себя все хлопоты о ребенке вместо него - подменяют его собой. Лишая одобрения, наказывают, лишением заботы, грозящим не умеющему теперь заботиться о себе ребенку потерей всего нужного ему. Единственной заботой так напуганного ребенка становится достижение одобрения, а для этого соблюдение предписанных взрослыми правил, обман, что правила соблюдены, оправдания что их не возможно было соблюсти и объяснения, что невозможно по независящим от ребенка обстоятельствам... Наказание же при соблюдении правил воспринимается несправедливостью и вызывает “справедливый” протест.
Перенесение таких отношений во взрослую жизнь и есть эгоцентризм, когда все заботы направлены на достижение самоодобрения и одобрения, а не полезных для жизни результатов и означает неприспособленность, несостоятельность и обиды на всеобщую несправедливость.
В настоящее время инфантильный эгоцентризм остается невольно передаваемым по наследству уже не в осознанных действиях и словах, а самим способом жить, пережитком именно примитивно религиозного отношения, предполагающего наличие постоянной заботы о тебе свыше, наличие изначальной, надчеловеческой, абсолютной Справедливости, наличие бога как опекуна.
Об удовлетворении женщины
Сексуальное удовлетворение женщины - это не вопрос постели...
“Современная женщина”
Я был в отпуске. Но, как это часто бывало в последние годы, иногда проводил “марафоны” и консультировал здоровых людей по поводу тех или иных жизненных трудностей.
Она объяснила по телефону, что хочет участвовать в моих “тренингах”, и мы договорились о предварительной консультации.
Когда я подъехал к кабинету, она, не замечая меня, торопливо прошла вдоль серой стены дома, перед машиной, мимо и поднималась на крыльцо, на ходу суетливо поправляя прическу.
Это невнимательное поправление волос было каким-то очень типичным. Не точным, не отнесенным к этим волосам. Оно не доставляло хозяйке волос удовольствия, не выявляло красоты и не готовило праздника. То ли виновато, то ли украдкой это равнодушное движение руки будто безнадежно пыталось прикрыть изъян, которого все равно же не скрыть и которого в действительности не было. Но который от этого движения начинал невольному зрителю грезиться. Рука не замечала, чего касалась.
Женщина вообще не замечала ничего: ни на своем пути, ни вокруг. Она была нацелена на дверь, перед которой теперь стояла, как сомнамбула, и дергала за ручку, ища звонок. Она была деловито нацелена на предстоящее, которое тоже, казалось, не заметит, прожив предстоящую встречу, стоя здесь теперь перед этой дверью, и зная все, что будет, загодя.
Я за ее спиной, справа от крыльца припарковал машину. Заглушил двигатель. Вылез,., Захлопнул дверцу. Поставил на сигнализацию. Машина за се спиной пропикала два раза, потом еще - три. Она не замечала. Звонила в звонок.
Я достал ключ. Поднялся. Стал рядом. И, протягивая ключ к замочной скважине, спросил: “Вы позволите?”.
Она вздрогнула, перекосившись в испуге. Потом, очнувшись, словно ото сна, н узнав, виновато заулыбалась.... Она поздоровалась. Извинилась. И сразу придвинулась на такое близкое расстояние, словно всю жизнь меня знала, любила и прямо сейчас бросится ко.мне в любовное объятье...
В кабинете она сначала полулегла напротив меня в кресле, вцепившись руками в подлокотники, широко раздвинув ноги, и выпятив вперед лобок. На ней были белые просторные шорты и спортивные тапочки. Но почему-то казалось, что она парится в высоких модных сапогах, которые ей велики и, поэтому, упираются под коленом в суховатое тело и режут жестким голенищем, отстающим на два пальца от бледной голени.
Полежав, вжавшись в кресло в этой проблематичной позе, некоторое время, она решительно перенесла корпус вперед, поставила ноги по-мужски, уперла локти в колени и заговорила по делу...
* * *
...Начав со мной “деловой разговор", двадцатишестилетняя женщина, теперь решительно севшая передо мной локтями в колени, объявила, что “на современном этапе жизни ее основная цель - научиться зарабатывать достаточно, чтобы приобрести материальную самостоятельность”:
- Деньги дают свободу!
- От чего?
- От всего!
- Вы это знаете или верите в это?
- Какая разница!.. -
Я никак не могу привыкнуть, что “подростки” любого паспортного возраста не используют вопросов собеседника. Не обращают внимания на его реплики.
Досадно, что сам я так долго существовал в той же скачке. Доказывал себе, что все уже знаю.
Длилось это соревновательное опережение всех от неосознаваемого страха, что я неинтересен, что все меня умнее, весомее, и от завистливого интереса к другим. Правда, как это всегда бывает в таких случаях, вызывало у многих, напротив, ощущение моего высокомерия и совершенной неинтересности их мне. А если они были впечатлительны, то и им самим. Увы!
- Чтобы иметь деньги, мне надо уметь общаться... -спешила она заранее продемонстрировать свою, независимую от меня причастность к знанию этой магической мысли. - Я вынуждена научиться располагать к себе людей... -
...Может быть, и сейчас, доказывая мальчишечьей позой, резким тоном и дерганым темпом, что настоящий тут мужчина она, девушка верит, что “располагает меня к себе”?
И, когда, как по зазубренному, втемяшивает скучную мне идейку, что деньги - средство обрести свободу, а люди -средство получения денег, что ей надо уметь нами (мной, значит) манипулировать..., - тоже, наверное, мнит, будто “располагает к себе”... и меня в качестве такого средства.
Может быть, совсем не замечая моего присутствия, она и этим - “располагает”? Ведь она же “логично” доказывает свою правоту - а значит, как ей верится, убедит, подчинит этой правоте собеседника и так “расположит” его!
А что, как он не хочет - в подчинение?!
Отдав себя прозрачной, сулящей ей соблазнительное будущее схемке, она не верит, что кто-то может остаться свободным от такой “ясности” и не посвятить себя служению ее “такой убедительной” программе. Прямо хербалайф какой-то!
Ораторствуя в “режиме репродуктора”, она не заметила, что давно - не со мной,... не с собой. Не заметила и того, что и я тоже не включаюсь в ее говорение.
Производимого ею теперь раздражающего впечатления она не замечает.
Так же, как прежде, на крыльце не замечала, сокращая дистанцию до волнующе близкой, магии своего женского обаяния. Как, лежа в кресле, не замечала откровенности своей первой вызывающей позы и впечатления, производимого тогда. Все - наоборот. Ничего не интересуется замечать.
Все знает загодя! В зависимости от настроения.
В плохом настроении - уверенная, что не может быть интересна вам, игнорирует любое ваше движение к ней. В хорошем - прет на вас со своей мальчишечьей активностью, чуть только не по-бредовому уверенная в вашей скрываемой любви к ней. И не замечает, что вы уже давно от нее сбежали в ужасе.
С ее эпатажем она не может не распугать всех... и не может не быть очень одинокой. Совсем одна?!
- А почему Вы одна?
- Я очень привязываюсь к другу!.. Мне невыносимо, когда от меня уходят.... Откуда вы знаете? - спохватилась она.
- И многие уходили?
- Все!
- А почему уходят?
- Вот это тоже - одна из моих проблем! Не знаю.... У нас все было абсолютно хорошо. Праздник понимания! Театр. Филармония. Вместе читали. Туризм. Я была совершенно счастлива! И в постели все чудесно. Но... не подумайте - это для меня совсем не главное! Я только тепла хочу. Понимаете: мне важно взаимопонимание, духовное общение! Поймите, я хочу обладать человеком, а не телом! Чтобы он был мой! Чтобы не предал меня! В детстве у меня была собака - вот она была друг. Наверно теперь, таких нет.
- Собак?
- Мужчин! Не смейтесь! Я бы за такого все отдала. И секса давала бы ему, сколько хочет, и какого ему надо!
- Вы считаете себя фригидной?
- Нет! Мне это всегда приятно. Мужчины говорят, что
получают со мной море удовольствия А потом.... Не знаю.
Я же тоже получаю удовольствие!
-Что, “а потом...”?
- Перестают приходить.... Встреч избегают. Не знаю. Я вообще не понимаю людей, не умею поддерживать контакт. А по работе мне общаться надо! У меня их было
всего только двое Лерик уехал учиться. Я к нему туда
ездила. Он сказал - не надо приезжать. Я все равно ездила. Однажды приехала, а у него с другой - гражданский брак. Едва от жизни не отказалась! Три года была одна. А Олежек сказал, что не может оставить сына?!
- Я правильно понял, что вы не только мужчин, но вообще людей любите... так же, как мужчин?
- Конечно! Только не умею это им доказать!.. Почему -так же? - спохватилась она. - Все люди разные, и отношение должно быть разным! Я хочу сказать, что всем же надо добра желать!
- Всем желаете добра, и всех, как и мужчин, хотите за воевать в собственность, для своих выгод и удовольствий?
- Как это?
- Как куклу свою! Вы сами говорите, как собаку? Правильно я понял, что, как и мужчины, все люди вам нужны, чтобы получать удовольствие, чтобы они стали средством для решения ваших карьерных задач, других выгод? Как собака, как мужчина, они - только понятный вам ваш инструмент, ваша собственность?
- Нет, вы как-то очень грубо меня понимаете.... Я хочу равноправных человеческих отношений! Разве только муж чине положено получать удовольствие?! Я ведь им доставляю!.. Я же объяснила, что всем надо желать добра!...
Наказанная за жизнь
Сексуальное удовлетворение женщины - это не вопрос постели, но - выражение всего ее жизненного стиля.
Цивилизация и девочка
Сексуальное удовлетворение женщины - следствие отношения к ней множества людей, с кем она сталкивается с детства - результат всей той культуры, в которой девочка (ребенок, подросток) формирует себя в человека. Но чаще - результат культуры, которая в большей или меньшей степени это ее свободное формирование тормозит. Подавляет инициативу. Лишает способности узнавать, чего она (женщина) хочет. Отучает выбирать нужное именно ей самой. Отучает брать и использовать для себя кого бы то ни было, или что бы то ни было, кроме еды и вещей.
Девочка растет не для себя, учится не для себя, девушкой,женщиной... работает - не для себя, целуется с мужчиной, чтобы осчастливить его,... с тайной или явной надеждой, что за все ее старания ей, наконец-то, что-нибудь хорошее перепадет.
Надежды эти чаще так и остаются втуне.
Ничего не умея брать и не беря, она ничего нужного ей и не имеет. Так вянет, как цветок брошенный. В бессмыслицу превращая и все усилия, и подвиги заботы о ней всех, кому до нее дело. В бессмыслицу - и их жизни.
Как это торможение развития девочки в выбирающего человека происходит?
Как ей обувают китайский башмак
[264]
Принимая за человека мужчину, а в женщине зная лишь средство для решения его (мужчины) проблем - мужская цивилизация, со времен Ветхого завета автоматически презирающая женщину как существо низменное, а то и грязное, принуждает девочку, уже с пеленок, заранее презирать и стыдиться самой себя - всех своих еще только возможных хотений, даже пока не родившихся.
Из под журнального столика выглядывает в трусиках попа четырехлетней Машки. Я прошу ее “спрятать, и не быть неряхой”. Позже замечаю, что, когда оттуда же и так же вылезает попа Мишкина, это меня, отца, не беспокоит.
Он сидит, широко расставив ноги, я этого и не заметил бы. Но также “по-мужски" села Машка,- “Сядь опрятно!". Тут же вспоминаю, что Мишку младенцем в кроватке с раскинутыми ножками мы даже фотографировали. Машку я старательно прикрывал - “от пыли”!
У меня, как мне верится, самый широкий “диапазон приемлемости", и нет пи малейшего намерения подавлять свободу дочки. А вот прикрываю! И повод убедительный находится - “от пыли”!
С тех пор, больше двадцати лет, замечаю, как также машинально, без умысла, научаем девочку стыдиться самой себя, стесняем ее свободу почти все мы, уверенные, что ее любим.
Эти тысячелетия презрения уже на уровне исподволь управляющего всеми нами неосознанного нравственного чувства воспретили девочке-подростку интересоваться и знакомиться с собственными женскими свойствами и нуждами для себя (“гадко, зазорно”, “даже в голову не приходит”). Так сделали практически невозможным ее знание о себе, открытие себя и самообслуживание.
В книжке “Отец” известная писательница с дочерней благодарностью цитирует нам заповедь ее отца: “Влюбленный мужчина - это прекрасно! Влюбленная женщина -это отвратительно!”.
Думаю, что и ее отец, как и я, не имел ни малейшего намерения испортить дочери ее женскую жизнь!
Свобода быть и ощущать себя собой для женщины осталась возможной только как проявление безудержного темперамента. Или - как следствие невключенности в эту культуру: из-за языческой “дикости”, слабоумия, недосформированности личности (безнравственности), алкогольной и наркотической деградации и так далее.
И еще свобода делается для женщины возможной, когда она - результат счастливо передаваемого из поколения в поколение отступниками нашей цивилизации, освобождающего нас от любых стеснений живой природы, всеми, казалось бы, воспеваемого, а на деле отвергнутого и всех пугающего грехопадения и бунта - ЛЮБВИ!
Взамен свободе быть женщиной наша, вчера еще рабовладельческая культура - разве господин, по сути, не раб? -проделала с девочкой то же, что дрессировщик проделывает со щенком. Лишив свободы, а часто и навыка, обслуживать себя, приучает кутенка служить. С младенчества за службу награждает всем необходимым. Кормит, холит, позже водит на собачью “свадьбу” и... посылает с гранатами под танк!
И, как собачке - награду, весь уклад наших отношений, воспитывая девочку, пообещал ей взамен свободы... опеку -обслугу со стороны всего человеческого сообщества и, во-первых, обслугу мужчиной...
- On был такая лапушка! Так меня понимал, так ласкал.... Нам так хорошо было! Зачем он теперь на меня да вит? Как лютый зверь стал.
Обещание опеки - вместо предоставления свободы узнавать, чего ей надо, свободы искать, самостоятельно нужного добиваться и строить - оставило женщине только ждать... небывалого. Того, что другой за нее проживет ее жизнь.
Вынудив с младенчества, как и у щенка, эгоцентрические ожидания, это обещание парализовало спонтанность, инициативу, самостоятельную заботу женщины о себе (как дрессура парализует инициативу ученой собачки, в отличие от дворняги).
- А ему было хорошо от этого вашего “хорошо”? Вы то его понимали?
- Конечно, понимала. Мужчины, вообще, понятнее женщин устроены. Вы же знаете. Мне ведь хорошо было! Как же ему - плохо? Он бы сказал.
- А он не говорил?
- А чего ему говорить? Он, вообще, все больше шутил, а не разговаривал. Ему меня смешить нравилось. А теперь не смешит.
Навязанное воспитанием ожидание опеки смолоду перенаправило почти всю активность женщины на поиск чужого всеобщего внимания, а с ним похвалы - одобрения. Ведь еще ее мама так томительно пела про “горьку ягоду” и про то, что “женская доля такая: вечно стараться понравиться!..” (совсем, как доля дрессированной собачки!).
Достижение одобрения (за то, что родилась девочкой, за то, что красивая, за то, что живет... себе во вред и т.д.) стало ею - еще ребенком ощущаться волшебным билетом на получение всеобщей обслуги и всех благ.
Она и ждет наивно этой волшебной обслуги и этих, ей самой еще неведомых благ (как дрессированная собачка -награды), как ждут у моря погоды или поры после дождя по четвергам, только - с назойливой претензией ко всем.
Но сочувствия такая претензия не вызывает ни у кого! Разве что - у таких же обиженных, как и она. Но эти (обиженные) не помогут даже себе, где уж другим помочь?! Показуха одна.
- А как он шутил?
- Ну, я не помню. Разве его повторишь!.. .Он всегда неожиданно выдавал.
- И ни одна его шутка вас не насторожила? Ни разу не напугала?
- Нет. Правда, может быть... Я, даже, чуть не обиделась тогда на него. Мне показалось.... Не поняла, то ли он прикалывается, то ли подъелдычивает. У него часто так: не поймешь. Мне в тот раз было так хорошо с ним, а он после, сразу отодвинулся, повернулся к стенке и говорит не пойми что... Вроде: “Пляшешь одна свои пляски. Тебе куклу вместо меня подложи, не заметишь.... Так и будешь выплясывать!”И голос чужой какой-то, злой. Мне не хотелось портить себе настроение. Я заснула. Но до сих пор не забуду... А в другой раз ни с чего совсем. Лежим рядом. Я люблю к нему прижиматься. Он спокойно так говорит: “Я помру, а ты в обнимку дальше спать будешь, не заметишь”. Я полночи ревела. Еле под утро заснула. Ну, зачем он так шутит?! Это ж меня расстраивает!...
Последствия успеха изящной операции
Парализовав инициативу и сформировав характер демонстранта, не знающая и боящаяся женщины цивилизация обусловила и ее (и свою!) трагедию.
Вот некоторые следы этой трагедии, где жертвы - и мужчина и женщина...
Сама женщина, лишенная инициативы, бесполезна для себя, несчастлива и - часто - больна.
Ее мужчина...
Всякий мужчина, знает он о том или нет, чувствует себя полноценным только, когда нужен женщине: когда востребован - взят ею или может быть взятым как человек и, именно, в качестве мужчины.
Женщина с подавленной инициативой не в состоянии брать ничего нужного ей. Она и в эротических отношениях способна только одаривать собой - “давать”. Вступая в отношения с такой “благодетельницей”, мужчина лишается самой возможности быть взятым. Чувствует себя ненужным, каким-то бросовым!
Не востребованный женщиной, мужчина пропорционально его способности к сочувствованию ощущает себя насильником. “Насилуя” желанное человеческое существо, он живет в нарастающей скрытой или явной депрессии, подспудно или явно чувствует себя неполноценным - физическим и нравственным импотентом, теряет основные жизненные смыслы, стимулы и силы. Нарастает его агрессивность. Переставая чувствовать себя человеком, он разрушается, как это раньше говорилось - сатанеет.
Это одна из частых причин того, что мужчины становятся трудоголиками, услужливыми “стариками” из сказки “О рыбаке и рыбке" - успешными добытчиками денег, покупающими женщину и оставляющими ее “у разбитого корыта”. Самоутверждаются за чужой счет в показной общественной деятельности и ином стяжательстве. Избегают собственного дома. Спиваются. Ненавидят мир и ведут себя жестоко. Наконец тоже, как и женщина, болеют неврозами и расстройствами “на нервной почве” - психосоматическими болезнями.
Сын этой женщины (лишенной инициативы), сочувствуя матери, втайне или открыто ненавидит отца. А с ним и все, что в нем самом на отца похоже. Ненавидит в себе мужчину. Не может жить похожим на мужчину, феминизируется, все свои свойства осваивает и использует напоказ. Живет с подавленным эгоизмом и заторможенным инстинктом самосохранения. Поэтому - очень уязвим в любых неординарных человеческих ситуациях. Предчувствуя, что мужчина ничего хорошего не несет женщине, а только использует ее, он, с одной стороны, избегает женщин, втайне не желая им навредить. С другой - боится, ждет, что они “злодейки”, как и мама папе, испортят ему жизнь. А, накапливая неудовлетворенность от такой, по природе несвойственной ему жизни, не хочет жить. Ищет повода и способа с ней (жизнью) покончить. Отчаянно бросается во все тяжкие. Становится, например, “Александром Матросовым” , наркоманом, или иным смертником!
Выжив, повторяет и отчаянье, и эпатаж, и агрессивность отца.
В браке обещает женщине рай на земле, угождает и ждет обслуги, невольно обманывает и обманывается. Доказывая,что он не такой, как отец, приносит и себе и женщине еще больше, чем отец нежданных и ненужных страданий.
Дочь женщины, отказавшейся от своей инициативы, сострадая матери, с одной стороны, заранее втайне ненавидит и боится мужчин, боится людей и жизни. С другой, перенимая материнский стиль, мечтает “о прекрасном”, о “принце”, который ее “поймет” и станет лелеять. То есть, как и мать, эгоцентрически ждет опеки и заботы ото всех, кроме явных врагов. Ждет, во-первых, опеки от мужчины.
Как и мать, она ложится в неродную мужскую постель без собственной нужды, со всеми, как и у матери, последствиями этой интервенции в чужую, ненужную ей жизнь.
Она, как и мать, не чувствует и не знает, что вокруг нее такие же, как и она, люди, такие же уязвимые.
Лишившись инициативы, дочь, как и мать, лишилась “органа”, которым чувствуют боль других. Не чувствует, что все, что они делает с людьми, с мужчиной в том числе, делать нельзя никогда, ни с кем! Разве что пытки ради.
Дочь, как и мать, обречена на обман своих надежд!
Женщина, мужчина, жена, муж, мать, сын, дочь - все мы, в этой трагедии - не на своем месте. Когда плохо женщине, несчастливы и страдают - все!
“Вот такая я скверная!..”
В ответ на бесконечный обман надежд естественным, казалось бы, было отступиться от треклятого ожидания. Обратить внимание и силы на самостоятельное знакомство со своими нуждами. Мобилизовать и потратить энергию неутоленной тоски на постижение стратегий бережного, хозяйского освоения мира людей - своего мира - и на самообслуживание в нем.
Но цивилизация, принимающая за человека именно и только мужчину, распорядилась иначе!
Воспитывая в женщине, а с нею и во всех нас - ее детях, демонстранта (“дрессированную собачку”), она будто ослепила ее. Ослепленную, спеленатую безумием претензий, мужская культура подстрекает неутоленную женщину направить все силы только на протест (обычно по-подростковому разрушительный) против мира, поминутно “обманывающего ее ожидания”. Программирует ее тратиться на пессимистическую критику всех и вся.
Об этом гениально рассказывает Лев Николаевич Толстой в “Крейцеровой сонате”.
Послушное дитя уверено, что раскритикованные они (все!) раскаются, постараются исправиться и... все дадут! (Ведь, когда в детстве ругали ее, она же раскаивалась и исправлялась).
Под горячую руку такой своей критики по инерции подпадает и сама женщина. Разочарованная тогда в собственных возможностях, в себе, с энтузиазмом предается бедненькая, наконец, самоедству и укоризненному отчаянью.
- Вот такая я скверная!
Обнадежив мечтой о “настоящем мужчине”, который решил бы все ее проблемы, не знающая и игнорирующая особое бытие женщины цивилизация обрекла ее и в эротических отношениях
- на романтические грезы,
- на ожидание обслуги,
- на подростковый, не утоляющий поиск удовольствий и
- на совершенную некомпетентность в решении собственных сексуальных и, вообще, всех эмоциональных проблем.
Здесь надо отдельно сказать об ориентации на удовольствие.
В надежде на удовольствие
Знаем мы про это или нет, но уже в досознательном возрасте у любого ребенка сформировалась потребность в другом человеке. В-том, чтобы быть кому-нибудь нужным.
Это значит, что нам непременно нужно, чтобы этот другой просто был. И был иным, чем мы. Просто был, ничего для нас не делая, или даже мешая нам.
Только в конфликте или в дружбе с другим мы можем найти себя, утвердить себя - всё можем! Только когда он есть!
Если другого человека нет, и если нет. надежды встретить его в будущем, тогда тормозится любая наша активность. Мы теряем силы, впадаем в глубокую, разрушающую нас депрессию - хиреем.
Маленькая фантазия о “прекрасном будущем” цивилизации, ориентированной на удовольствие
“,..В конце концов, люди общаться перестали.
Росли и воспитывались они в окружении умных машин. Прежде тех называли роботами.
Это. были очень отзывчивые машины. Они были настроены на выполнение самых обыденных желаний человека.
Собственно,желаний не было..
Потребности удовлетворялись роботами раньше, чем человек успевал их осознать.
Человек отвык от невыполнения его нужд. Неудовлетворенность сколь-нибудь долгую он не мог выносить.
Готовые к тому, что их влечения осуществляют авто маты, сами люди не научились никого понимать, ни о ком заботиться.
Общение с другим человеком означало бы зависимость, новые нужды, которые мог бы удовлетворить только другой или которые можно было бы осуществить только с другим человеком. Но люди не умели сами удовлетворять ни свои, ни, тем более, чужие нужды.
Общение с человеком обрекало на непрерывную муку, обман ожиданий.
Общаться люди перестали. Они жили среди заботливых роботов-нянь, тоскуя по людям и ненавидя их, а среди них... и себя".
(Из цикла: Взрослые люди. “Одиночество”).
Другой человек - наша среда обитания.
Вне своей среды гибнет все живое.
Без другого человека гибнем мы, даже если у нас есть все остальное, что нужно для жизни. И наоборот, так как потребность в другом человеке является одним из главных залогов возможности нашего существования, то, если другой человек есть, даже, если он враждебен нам, но есть, то мы обретаем силы на максимальное самостоятельное осуществление себя!
Вот и в эротических отношениях, не зависимо от того, знаем мы об этом или нет, но именно в них, как ни в каких других, нами движет только что названная потребность в другом человеке. В приобретении его в качестве среды, в которой живешь - потребность в близости с ним.
Переключение внимания только на приятность или неприятность как на цель отношений делает близость невозможной. Лишает эротические отношения их основного смысла. Оставляя привлекающую обертку, выбрасывает содержимое.
Понятно, что, когда отношения есть, внутри них возможны и упоительны самые изощренные удовольствия. Но только - внутри отношении, внутри близости! Здесь же - речь об ориентации на поиск удовольствий до и без такой близости.
Расчет на поиск удовольствий как на ведущий стимул в эротических отношениях не только превращает обоих партнеров в инструменты, то есть обезличивает, выхолащивает отношения. Не только не сближает, но, напротив, разобщает двоих (“И манит страсть к разрывам!..”).
Ориентация на удовольствие как на самоцель - оставляет партнеров без интереса друг к другу как к объектам потребности в другом человеке.
Без партнера как человека, без близости, повторяю, становится невозможным и сексуальное удовлетворение! Как невозможно действительное удовлетворение с куклой.
Кроме удовольствий, и мужчине и женщине - человеку в сексе нужно ощущать себя взятым — нужным. А нужду нельзя сыграть!
- ...Вроде бы “все было". И было “приятно”. И энергия растрачена, и усталость пришла. А нет ни покоя, ни счастья, ни... благодарности к ней. Долги и обязанности есть, а естественной благодарности нету.
- ...Опустошенность и боль головная... и не головная. И что-то подмывает к новым и новым поискам, связям. Или к отказу и от опустошающих отношений...И от вся них поисков надоевших удовольствий. Стоят ли какие-то мгновения этих однообразных дерганий стольких затрат!?..
В группе молодых успешных мужчин спросил: различают ли они свои переживания в эротических отношениях в зависимости от отношения к ним женщины?
Всех женщин мы разделили на три группы - в зависимости от того, чего они ждут от мужчины в постели. И назвали это так.
1. Женщина, “которая хочет тебя”.
Это любящая мужчину женщина. Она занята собой. Она выбрала именно его - этого мужчину. Ей надо, чтоб он был, такой, каким он хочет и умеет быть. Она бережет его, как все, что любит, и со своим интересом занята им. Она умеет взять от него, такого, какой он есть, все, что ей надо. Открыта с ним. Она - либо непосредственное дитя, либо зрелая, реалистичная личность.
2. Женщина, “которая хочет своего оргазма". Это женщина, ищущая в сексе “удовольствия” и готовая доставлять удовольствие мужчине, как бы расплачиваясь с ним за услугу, или, часто, осуществляя предоплату. Мужчина для нее, и она для себя - средство получения благ. Она часто огорчена: “Я-то ему доставила, а он заснул!” или “А он не захотел обо мне позаботиться!”, или “Он не смог меня удовлетворить!”. Мужское эротическое поведение она воспринимает как его обязанность, работу, которую он плохо или хорошо выполняет. Как действие, которым мужчина должен и в состоянии управлять, как любым произвольным действием. Ей, словно и в голову не приходит, что эротическое поведение мужчины - природный эмоциональный отклик на нее, на ее живое (или неживое - наигранное) эмоциональное состояние, во-первых, на ее чувства, а только потом - на ее действия (тем более - на ее суету). Что этот отклик, как и всякая эмоция, в отличие от ее проявлений и действий, совсем мало зависит от его произвола. Разве что, он может запретить себе заметить женщину. Может отказаться осуществить свое влечение к ней замеченной. Она будто не знает, что вызвать у себя влечение к ней, которого не вызвала она, он не может! Эта, обычно ориентированная на действие, хотящая сама себя женщина не умеет чувствовать ни себя, ни партнера. Ничего не знает ни о себе, ни о нем. Она эмоционально безграмотна, как подросток до 12 лет. С моей встречи с такой женщиной мы начали этот разговор.
3. Женщина, “которая отдается”...
Мужчины были единодушны. Напоминаю, я задавал вопросы мужчинам интересным и успешным во всех отношениях.
О близости с женщиной, “которая хочет тебя”, они, каждый по-своему, объявили, что с ней “становишься мужчиной, человеком”, “чувствуешь себя нужным”, значимым.
- С ней нет никаких сексуальных проблем - все может она, все можешь ты.
Мужчины говорили, что “все их успехи - благодаря ей” -такой женщине.
- Это трудно выразить...Ну, в общем, после - дышится... жить хочешь!
- С такой женщиной жизнь только и открывается...-Будто до нее все было только - подготовка к ней!
Суть высказываний о сексуальных отношениях с женщиной, “которая хочет своего оргазма” была следующей.
Все сходились на том, что весь наш мальчишеский и юношеский опыт мы получили с такими женщинами. С ними отчаивались, что “ничего не можем”, с ними же воскресали, когда они теряли под нами сознание-или бывали мультиоргастичны. Их хотели мы. И самоотверженно сами к нам приходили они... Но, почему-то мы никогда с такой женщиной не оставались долго. Чего-то не хватало. Уходила она. Уходили мы. Оставались друзьями, точнее, товарищами. Чего не хватало, мы не знали. Все было упоительно и захватывало до... до первой встречи с женщиной, “которая хотела нас”. Мы не понимали, что происходило. Женщина, “которая хотела нас” не была ни искуснее, ни темпераментнее, ни краше. Мы просто начинали ощущать, что до нее со всеми нашими “всадницами” мы были только “хахалями”! Не мужчинами. Что нас никогда прежде не брали. Нас одаривали оргазмами, но не брали! Мы бывали чьим-то удовольствием, побежденными и победителями, но никогда не становились чьим-то счастьем! Удовольствием, поприщем для самоутверждения были для нас и они! Ни мы их, ни они нас никогда не осчастливили удовлетворением. Отношения с женщиной, “которая хочет оргазма”, увлекали до тех пор, пока секс для нас был спорт... и обучение.
Спасибо вам, превращавшим нас - мальчишек в юношей! Мы помним ваши запахи. Низкий вам поклон. Жалко, что мы никогда не были вам нужны. А вы про это даже и не узнали! Но, и незамеченные, мы вами ращены... Но теперь, когда мы узнали, что мы люди, а не партнеры по спорту...Теперь...
Я процитирую одного из взрослых, влюбленных в женственность мужчин.
- С ней все - замечательно! И она восхитительна в азарте! И я, как молодой конь. Только виновато ловишь себя... именно виновато, ловишь на странном ощущении, что пока она, как наездница в скачке, забыла, на ком скачет и занята не мной, я 6 оставил ей все интересующие ее мои места, а сам бы, пока, ушел, ну, хоть бы бизнесом своим заниматься. Так и уходишь от нее уже под ней. А она не замена ет... И виноват, что после встреч избегаешь. А что ей объяснишь? Она упоительна! Прекрасна! Сладка! И с ума я от нее схожу!.. Но не я ей нужен. Удовольствия, приключения, морока со мной - нужны! Я - не нужен! Хахаль - не мужик. Останься с ней, она про меня через две недели забудет -приключения нет! Ну, так уж она устроена...
И, наконец, об эротических отношениях с женщиной, “которая отдается”.
Сразу оговорюсь, что все успешные мужчины от женщин, “которые отдаются”, отличили и отделили “Варюху-горюху” - девочку, которая счастливо штопает и стирает потом пропахшую майку Давыдова. Отличили девочку, которая, влюбленная в мужчину (еще совсем неграмотная сексуально), хочет отдать ему всю себя, быть его, рожать ему детей, и ничего не требует взамен. Жаль, что она не осведомлена. Жаль, что недостаточно осторожна и ко многому в отношениях с мужчиной сознательно не готова. Но она отважна, подлинна, бескорыстна и искренна. Всей своей интуицией готова одолевать с тобой необходимые трудности. Счастлива возможности быть рядом, а не ждет платы. Мужчины - нормальные мужчины - обычно с ней бережны. Без надобности не подходят. А подходя, отдают ей жизнь, и готовы долго, пока она не вырастет, страховать ее от ошибок. К так отдающейся женщине относятся, как к первой, той “которая хочет тебя”. С ней тоже растут, добреют, мужают, вместе становятся взрослыми.
Отличали мужчины и девочку, которая вступает в отношения, “как дитя любопытное".
- Ей хочется сказать: погоди, не торопись, не обмани сама себя...И ее бережешь...
Про других женщин, “которые отдаются”, мужчины говорили нехотя, сердито и, будто стыдясь, что говорят без благодарности.
- Да с ней - повеситься хочется! Ты к ней шел, как к человеку... Она ж кокетничает - желанна. Весь горишь... Она еще играет - ах! ах!... Думаешь - смущается... Или распаляет... А прольешься... Как в куклу резиновую... Вроде себя растратил, а ничего не взяли! То ли ты Мадонну изнасиловал... То ли с трупом сношался! Мерзко! Хоть удавись!..
Мужчины вспоминали, что в мальчишестве с такой ощущали себя... “гадко”.
- В молодости в таких же женщин влюбляешься. Они ж самые красивые! Чем меньше хочет, тем больше дразнит. Не знаешь. А потом импотентом себя чувствуешь. Если на нормальную не наткнешься, неполноценным считаешь. Будто так и надо. А она этим спекулирует: “это купи!”, да “то подари!", “будь настоящим мужчиной!”. Из кожи вон лезешь. Иногда на этом вдохновении, и действительно, чего достигнешь. Но чаще злой на весь мир - всем чего-то доказать надо, всех победить! Хоть в киллеры иди, хоть в смертники! Если женщину не встретишь, считай - погиб!”
- Вы не очень зло о них?
- Вы сами спросили. Да нет. Я теперь понимаю, что сами они - дети малые. В нас, как в ваньку-встаньку игра ют. Но тогда-tno мне от этого не легче было. Чего я понимал?
- Мы - мужики. Наше дело понимать! Понимать, принимать решения и беречь.
Такой был разговор о роли женщины в нашей жизни.
Ориентация на удовольствие как на самоцель - оставляет женщину всегда неутоленной, и поэтому зависимой от партнера не свободно, как любящий человек, но принужденно, как наркоман от яда.
- Я хочу свободы от этой психической зависимости!
- Вы - о чем?
- О любви этой проклятой! Я к нему, как кошка бегаю. Сама себе противна. Не наркоманка же я!? Свободы хочу!
Тогда и “любовь” так желающей (хотящей не партнера, а саму себя) женщины не привлекает мужчину. Не вызывает его сочувствия, участия, а, как и всякое насилие, пугает, отталкивает!
- Да, вся я - его! Ничего от него не прячу! Сказать стыдно, уже сколько раз обмочусь, а он говорит, что он! меня боится? Что я его пугаю: “Ты не ко мне приходишь. К члену моему!”. Стыдно-то как! Зачем я унижаюсь! - сетует женщина,сама после многих лет семьи ушедшая от мужа.
* * *
Чинимые нашей цивилизацией препятствия формированию женщины в зрелую личность (лишение женщины инициативы, выбора, отсутствие общественного интереса к ее особому - немужскому лицу), так же, как и любые, самые энергичные потуги самой женщины по подростковому имитировать самостоятельную активность (даже, когда эти потуги приводят к наглядным и кажущимся социально полезными достижениям), - ни препятствия, ни имитация активности -ни то, ни другое никогда не приносит ничего полезного самой женщине, женщине как женщине. А, значит, все вместе приносит непоправимый, хоть и не столь очевидный, ущерб всем нам.
* * *
В сексуальных отношениях женщина, претерпевая, как вещь, активность мужчины, или в поисках удовольствия, превращая в вещь его, лишает отношения отношений - лишает себя самой возможности утоления.
Тогда и “Лерик”, и “Олежек”, и “ласковый шутник”, и бывший “муж-наркотик” уходят по “неизвестной" причине, если не сбежит от них по подходящему поводу сама женщина, ищущая удовольствий или “духовного общения” без тела ...
Навязанное женщине нашей цивилизацией самоотречение - возведенные в женскую добродетель жертвенность и ханжество, а теперь еще и самоотверженная рассудочность эмансипантки - сделало почти невозможной встречу двух людей, их близость и удовлетворение. Выставило - содержательные отношения чудачеством “идеалистов”, неприличным вызовом общественному вкусу или... наглой мистификацией.
Самоотречение женщины сделало любовь редкостью.
* * *
И, наконец, несколько слов о подростковой имитации женщиной самостоятельности и активности.
Женщина — подросток
Теперь часто говорят о так называемой “современной женщине”, везде и во всем “не уступающей мужчине”.
Даже в личных отношениях она так же часто расходится и сходится с разными мужчинами, оставляя детей без отца, а себя неустроенной.
И ко мне все чаще обращаются весьма успешные в профессиональном плане предпринимательницы.
I - Я привыкла все делать точно. Во всем - профессионал, - говорит ни на кого tie похожая, весьма самобытная, внешне молодая, как девочка, женщина - крупный и успешный руководитель. - ...И только в самой жизни позволила себе остаться дилетантом, получается - халтурщицей. Не заметила! А дети уже - взрослые. Наново не пере..., не проживешь, не перерастишь!...
В отличие от нее, некоторые из этих успешных женщин боятся возвращения в пустые стены своего холостяцкого жилища.
И наш сегодняшний разговор начался встречей с пока еще только ищущей этого успеха женщиной....
Несовременность “современной женщины”
Я привык верить, что в процессе, который мы зовем человеческой культурой, мужские особи, как и в природе среди животных, используются видом для эксперимента. Ищут новые стратегии, погибают или выживают. Зато, как и в природе, мало подверженные изменению, инертные женщины присваивают и передают по наследству только проверенные, наиболее жизнеспособные находки свои и мужчин - новые человеческие свойства и навыки.
Из этого понимания следовало, что женщина - всегда современна.
Только в отличие от мужской современности, которая ориентирована на самое новое, еще небывалое, часто весьма проблематичное и рискованное, современность женщины отсчитывается:
- от надежности и перспективности ее существования для будущего.,
- от гарантированной адекватности настоящему и
- от глубокой укоренённости в прошлое.
Повторю: современность женщины непременно определяется пригодностью ее существования будущему. -
Такая пригодность будущему рождается безусловной традиционностью существования этой реальной женщины. И обеспечена (эта пригодность будущему) проверенной надежностью существования женщины сегодня.
С этой точки зрения стиль существования, называемый “современная женщина", очень похож на мужской, то есть по-женски - совсем не современный.
Но является ли он мужским?
Попробую посмотреть на этот стиль
- с учетом мужского и женского радикалов личности, и
- с точки зрения нравственно-психологического возраста ее (личности) развития или задержки.
Напомню несколько отправных соображений.
В каждой женщине есть мужчина
Как в биологическом плане каждый из нас имеет мужские и женские гормоны - представляет собой сочетание мужского и женского начал, так и в психологическом смысле, у каждого из нас есть мужской и женский радикалы - направленности личности.
От того, в каких отношениях друг с другом эти части нашей персоны находятся, как взаимодействуют (игнорируют друг друга, стремятся друг друга подавить, взаимно дополняют), как соподчинены, зависит жизненный путь человека.
В каждом мужчине есть и мужчина, и женщина.
В каждой женщине есть женщина и есть мужчина.
Чтобы говорить о них в интересующем нас смысле, надо вспомнить о психологическом возрасте взрослых людей.
О психологическом возрасте мужчины.
Средой человека являются другие люди.
Наша зрелость определяется степенью включенности в свою человеческую среду, то есть степенью ответственного - хозяйского участия в мире людей.
Зрелый человек о людях, как о залоге возможности своего существования заботится прежде, чем о себе. Говорят - он стал.частью своей среды.
Зрелый человек - свободно, то есть по своей нужде прежде бережет другого, а потом уже себя.
Ребенок, подросток, если он находится в развитии, интенсивно учится заботиться о людях. Подражая старшим, стремиться стать активной частью своей среды.
Зрелый мужчина - раньше заботится о первом залоге возможности своего существования - о женщине. Ему надо, чтобы она была, была свободна, была тем, что она есть.
Мальчик, подросток интенсивно учится беречь свободу женщины, ее самоё.
Зрелая женщина, развивающаяся девочка - прежде заботятся... Но давайте пока поговорим о незрелом (инфантильном) мужчине.
Психологически незрелый мужчина, как и остановившийся в развитии мальчик, как и щенок в стае, не заботится ни о ком. Он передразнивает, требует, просит, угождает и получает награду или пинки. Другие для него - средство получения нужного, как любая игрушка, как обслуживающий автомат. Женщина для него (психологически незрелого мужчины) тоже - только источник чего-то нужного ему.
* * *
Наша страна много десятков лет искусственно удерживалась в психологическом возрасте “естественного тоталитаризма” - в возрасте задержки развития до 10 лет.
Совсем недавно Перестройка побудила скачок большой массы людей в следующий - наиболее активный, но очень мало ответственный психологический возраст - до 12-летний.
Вместе со всеми в этот возраст влетели и вчерашние додесятилетние послушные взрослые “мальчики и девочки”.
Подросток 11-12 лет и девочка-невидимка
В додвенадцатилетнем возрасте, как известно, вчера еще слепо верящий старшим догматик впервые разочаровывается в авторитетах - носителях догм - в этих самых старших, а с ними и в их правилах. Правда-своих правил он не придумывает!
В этом психологическом возрасте девочки объединяются с девочками, а мальчики с мальчиками, в противостоящие друг другу и мало понимающие друг друга тусовки.
Я расскажу об этом в “Драке пацанов”. По пока несколько тезисов оттуда.
* * *
Какие основные тенденции в отношении к девочке подростка этого (до 12-летнего) переходного возраста?
Мальчик Ощущает, что девочка провоцирует его на какое-то незнакомое ему, волнующее и проблематичное, да еще и ставящее его в зависимость от нее отношение. Предчувствует, что самим фактом своего существования она дезорганизует всю систему его мировосприятия.
Подросток этого психологического .возраста с одной стороны задет девочкой и тянется к ней. С другой - обеспокоенный ее влиянием, борется с ним. Пытается защититься, дискредитировать это влияние в своих глазах, а вместе и девочку. Пытаясь сохранить свой, знакомый ему мир, ничего не подозревая еще о существовании иного мира - мира девочки, он пытается общаться с девочкой, как с мальчиком. Делает это совершенно искренне.
Он не знает, что так игнорирует девочку как отличную от него.
Девочка, привыкшая к “бесполому”, а в действительности мужскому миру, искренне старается поддержать это привычное, по сути гомосексуальное, общение с мальчиком, как мальчика с мальчиком. Если это ей удается, она маскулинизируется, и как девочка почти не развивается.
Чаще же она теперь начинает отставать от мальчика в мужских проявлениях.
Но это возраст соревнования и непременное побед.
Мальчик соревнуется с девочкой, как соревновался бы с любым другим своим товарищем, будь на ее месте тот. Побеждая постоянно, мальчик начинает сомневаться в “полноценности” девочки и убеждаться в ее “неполноценности”. “А, что с нее взять - девчонка!”. К тому же девочка его беспокоит иначе, чем мальчики.
Неосознанно защищаясь от беспокоящего переживания, он начинает третировать девочку как бы за ее отставание в соревновании, как третировал бы любого всегда проигрывающего товарища.
Как и он, не зная ничего о возможности иного своего существования, девочка тоже начинает чувствовать себя неполноценным мужчиной. Неполноценным человеком!
Далее, в зависимости от других, определяющих ее выборы личностных направленностей, девочка выбирает свои способы реагирования на мнимую неполноценность.
Один из этих способов реагирования девочки на переживание своей мнимой неполноценности - гиперкомпенсация наглядно успешным самоутверждением в мужских делах, совсем не выражающих ее как личность. Часто успешность такого самоутверждения дополняется еще и мстительным третированием мужчин - доказательством себе и нм их несостоятельности, непривлекательности для нее, ненужности...
“Пойду, вырву себе глаз! Пусть у бывшего зятя моей мамы бывшая жена будет кривая!”.
Грязь “чистоты”
Сутью отношения к женщине подростка-мужчины додвенадцатилетнего психологического возраста является:
- незнание о существовании женщины как женщины,
- демонстративное игнорирование ее,
- обеспокоенность ею,
- направление энергии этой, плохо понятой обеспокоенности на агрессию против женщины по любому поводу,
- презрение к женщине со всеми ее дезорганизующими “нормальное существование” импульсами (именно это презрение закреплено в передаваемых без критики из века в век нравственных догматах нашей культуры).
Мужчина-подросток этого психологического возраста стыдится и презирает себя за свое влечение к женщине, презирает “грязные” женские импульсы, “вызывающие” это влечение и соответствующее поведение. Третирует женщину, подавляя всякую ее инициативу.
Женщину с подавленной инициативой, не участвующую в собственной женственности, незрелый мужчина воспринимает “чистой” . Такую - признает. От такой ждет признания.
Но именно такая, в силу своей сексуальной заторможенности, оказывается единственным полем деятельности, в котором он терпит крах, не умея добиться ее непосредственного отклика. Об этом мы уже говорили, и будем еще говорить в “Драке пацанов”.
И это единственное поле деятельности, где она как мальчик -подросток может его победить, отомстив за все свои проигрыши.
Не заметив женщину, мужчина-подросток начал “драку”, подавил женщину раньше, чем та открылась самой себе, а потом сам стал жертвой этой драки с женщиной-подрост-ком, не заметившей самое себя. Не заметившей теперь и его!
Теперь вернемся к началу той части разговора, где речь шла о внутреннем мужчине в женщине.
Внутренний мальчишка
Представьте, что и ее (женщины) внутренний мужчина (ее мужской радикал) вместе со всей страной в процессе Перестройки шагнул в додвенадцатилетний психологический возраст.
Этот внутренний мальчик-подросток в женщине
- претендует на доминирование в ней;
- ценит в ней только мужские или полезные мужчине свойства;
- побуждает ее отстаивать себя только через них.
Мы уже слышали, как “современная женщина” называет это “обрести материальную и моральную независимость”, “стать свободной! , “эмансипироваться”, “утвердиться”, “самореализоваться” ...
Подросток-мужчина в ней не знает, не замечает или стыдится и презирает, подавляет малейшие проявления ее специфически женских импульсов. Доводит нередко свою хозяйку до существования в постоянной спазме, в стеснении и неловкости. Разрешая ей отдушину только в тайном онанизме, он и здесь после замучивает ее стыдом.
Не позволяя чувствовать саму себя, внутренний ее подросток лишает женщину состояния, которым она могла бы выбирать.
Не выбирая, она всеми воспринимается хитрой, или хитренькой, обманщицей. Ей не доверяют.
Не понимая сама себя, не позволяя понимать себя другим, агрессивно цепляя нас, она не дает себя беречь.
И задетые мужчины, защищаясь от задетости, перестают беречь ее.
Командующий женщиной ее внутренний подросток легко догадывается, что, используя свои внешние женские атрибуты, она могла бы весьма преуспеть среди мужчин, особенно среди мужчин, так же, как и она, презирающих женщину и свое отношение к ней: “запретный плод слаще!”.
Как хозяйка публичного дома или расчетливый сутенер, посылает внутренний ее подросток не чувствующую саму себя женщину зло обольщать своими бесчувственными прелестями с целью унизить другого, самоутвердиться или приобрести социальные блага.
“Павиан, павиан, павианчик!.. - поет она полуголая тому, кого ее нагота увлекла. Будто это - не ее, а его проблема! Будто это не она, а он разделся, перед презираемой, а не перед желанной публикой.
Внутренний подросток превращает саму женщину в средство. И она не чувствует под его властью, как и чем мучает себя. У нее все “тип-топ”.
Одиночество, воспаления придатков, гастродуодениты, колиты, холециститы, гипотонии и выпадение волос в счет не идут.
* * *
Мне кажется, что так называемая “современная женщина” - вовсе не мужчина в юбке! Но забытая миром девочка, одержимая внутренним своим мужчиной-подростком, словно бесом. Девочка, не заметившая себя - женщину и самоотверженно, с разной степенью социальной полезности или злобы, имитирующая мужчину. А впрочем...
В спектакле Виктюка “Служанки” по настоянию автора всех женщин играют мужчины.
Ниже пояса они одеты в юбки.
Выше - у каждой только голый мужской торс.
Весь спектакль эти женщины делают друг другу пакости и бранятся.
А мы видим грациозно и спокойно движущиеся женские юбки, совсем сторонние от брани,живущие своей отдельной и неназванной жизнью. И сцепившихся в стремлении любыми средствами утвердить свой верх пакостных мальчишек-подростков,... искрение убежденных, что другой “первый начал”...
Впрочем... Скорее всего это все-таки - пойманные в силки соблазна легкой победы над другим человеком внутренние мальчишки, отказавшие себе в дальнейшем развитии в мужчину.
Цивилизация под зад женщине
Для развития, женщине теперь надо было бы соревноваться только с собой.
А своему внутреннему “мальчишке” поручить его основную функцию - расти и заботиться о ней незнаемой.
Интересоваться девочкой в ней.
Отличать и замечать девушку.
И благоговейно ждать женщину - существо в нашей цивилизации неведомое никому, кроме разве что слабоумных, да любящих!
Иными словами: “Пойди туда, не знаю, куда. Принеси то, не знаю, что!”.
Чтобы стать женщиной, женщине теперь надо позволить своему внутреннему подростку стать зрелым мужчиной и... седалищем под зад современной Евы.
Переживать сексуальное удовлетворение по-женски не может ни мальчишка в юбке, ни ангел во плоти - никто, кроме самой женщины.
Но для этого надо позволить себе ею стать.
И так всю жизнь...
Он должен завтра приехать из командировки.
Она спешила переделать сегодня все дела. Сделать праздничную уборку, привести в порядок себя, выспаться, чтобы быть завтра во всеоружии своей красоты, бодрости, домашнего уюта и неповторимого обаяния. Она его любит и ждет...завтра! Как хорошо, что он, наконец, приезжает! Она так истосковалась! Только бы он не задержался еще на один день!
Она ждет его завтра.
А сегодня - гора дел. Дела поглотили ее. Сегодня ей не до него. То есть ей, конечно, всегда до него. Но сегодня она занята не им.
А он приехал... сегодня.
Врасплох, в разор... Застал ее простоволосую, не успевшую...
Приходилось ли вам когда-нибудь пережить огорчение, когда вы готовились сделать любимому сюрприз, ждали этого не прикрытого сдержанностью эффекта неожиданности, когда действительно соприкасаешься с сердцем другого, обнаженно обнаруживающим свою неподготовленную, как “ох”, радость... Как счастливо наслаждаться его радостью, действительной, невежливой, неблагодарной, не деланной... Приходилось ли вам когда-нибудь пережить огорчение, когда этот любимый, непрошено опередив, явившись, когда вы не готовы, лишил вас такой возможности... обрадовать его?
Не успев удивиться, не проглотив огорчения, она бросила свои детские, еще не им занятые, руки ему на шею, и вся, как ребенок, повисла на нем.
Ведь она ему всегда рада... Ведь это же он...
Какой он сию минуту для нее? Какая для него она сама?
Этого заметить не успела,... да и не стремилась. Они же теперь - муж и жена. Его отношение запротоколировано загсом... Навсегда.
А он, настороженно ждавший ее появления из комнат, в нетерпеливом предвкушении, как она обрадуется его неожиданному приезду на день раньше, каждой жилкой, как ему казалось, прислушивавшийся к ее сердцу, вдруг под ее не чувствующим его, не замечающим, отсутствующим, торопливым телом, машинальными и от того чрезмерно бурными поцелуями, он как-то вдруг сразу устал. Он сник, обмяк, чуть коснулся губами ее словно уже в следующей минуте живущей щеки... Постарался возможно бережнее, как ему казалось, освободиться от ее объятий. Отстранил ее.
Она обиделась.
В нем закипела досада, почти злоба. Он - мчался к ней...
Он изнемог без нее!.. Он!.. А она!.. Бросила ему на грудь что-то машинальное, неживое, ватное... и суетливое... Видимо, забыв себя в комнатах. Теперь еще и обиделась... Уверив
себя, будто это она суетилась здесь губами. А ведь чувствует, что ей самой не до него... Зачем поспешила показывать восторг? Лишив его... его святого права... действительно обрадовать ее. Ведь, не поторопись она одно мгновенье, она бы не смогла не обрадоваться ему!.. Ну, хоть бы мельком, заметь она его... саму себя, прежде чем рухнуть на шею... как по зазубренной, не пережитой роли... А теперь так плохо!
Отвечать на дежурные жесты он не умел... и не хотел.
Она огорчилась от его холодности и... испугалась.
- Ты изменяешь мне со своей программой супружеского счастья... - отредактировал он, наконец, вслух злую сентенцию. - Зачем ты лжешь!? - Они поссорились.
Как часто, слишком часто,, обманываем мы друг друга такими запрограммированными еще в детстве ожиданиями и объятиями! Как трудно на них отвечать и как рискованно не ответить!
- Помнишь, что ты ему рада, а в то, что чувствуешь сию минуту, не заглядываешь...
Вот и обнимают два отсутствующих человека двух не существующих в действительности, вчерашних людей.
Листья перед моим окном и те сегодня изменили оттенок и настроение, не те, что вчера. Не лучше, не хуже, просто -не те, иные, другие....
Драка “пацанов”
Но есть мир подростка! Десяти - двенадцати лет.... Чуть раньше, чуть позже - не. в этом суть. Суть в том, что в эту пору каждое мое движение - соревнование, преодоление -победа. Догнать, обогнать, оторваться - взять верх! Я так paсту. Расширяю, углубляю, ращу свое пространство... и ощущение своих возможностей - овладеваю миром. И -очень важно - ощущаю себя овладевающим, захватывающим мир. Прочь с Дороги - я пришел!
И это замечательно, нормально - добро! Другой делает то же самое со мной. Все честно. В этом соревновании растет . каждый и все. Как молодая, березовая роща! Я видел такую весной. На высоте рыжего холма, только-только высвободившего телячий свой лоб от грузного снега. Еще без листьев, прозрачную, слепящую голубой белизной. Каждая березка тянется взапуски с другой к солнцу. Каждая - другим свет застит и всех подгоняет. И все в этом состязании высоченны, стройны, и... примерно вровень верхушками,
Я побеждаю, расталкиваю, дерусь, иногда жестоко. Ведь в этом мчащемся времени сверхактивности я еще не умею сочувствовать. В этом вихре я чувствую другого только на обходе, только побеждая. Или, когда другой побеждает меня. И-это— очень острые, но и очень разные ощущения другого - побежденного или победившего. Чувствовать и различать я уже учусь. Побеждая и стремясь победить, я ищу свое место в мире, утверждаю себя - самоутверждаюсь.
То, что, в отличие от березок, меж людьми возможно обгонять других не только за счет реальных достижений -не только научаться, постигать, развиваться, и перегонять, созидая себя и мир.... Что в этом состязании подростков возможно, и часто случается, не только подлинно расти, но даже совсем наоборот! Что в соперничестве людей возможно еще и “пыль в глаза пускать”, “тень на плетень наводить”, хитрить... Можно ничего в действительности не строить, даже разрушать, создавая видимость успеха обманом. Что, в отличие от березок, люди могут занять не свое место. Украсть, выклянчить принадлежащее другому; лицедейством добиться лучшего положения и, не вырастая, выглядеть победителями. Скольких пройдох и мистификаторов мы мним великими!.. То, что люди могут, казаться и чувствовать себя сверху, вовсе не развиваясь реально.... Что, обманув, мы можем - самоутверждаться за чужой счет и, “ничего не знача, быть притчей на устах у всех”... Что, остановившись в развитии, отстав, можем казаться и другим и себе(!) растущими и выросшими.... То, что, в отличие от березок, меж людьми возможно, и нередко, притворство и иллюзии, в которые, заигравшись верит и сам притворщик. Что самообман случается, пожалуй, чаще обмана Что в соревновании людей ложь сплошь занимает место развития и как важнейший рычаг нашей культуры тормозит рост всех - всей человеческой “рощи” - нашего Рода Человеческого... то, что.... Иными словами, обсуждение места лжи в стремлении людей к небу... - оставим для другого разговора. Рожденный отцом и матерью... второй раз рождается, (сам рождает себя), когда открывает в себе лицедея и решается жить узнанным, узнанными ощущать себя.
Сейчас меня в этом жестоком, без сочувствия друг к другу состязании подростков интересует другое. Удивительно! Не смотря на то, что в этом возрасте всё “беспощадно разделились” на девочек и мальчиков - реально разделились на соответствующие однополые группы, отгороженные друг от друга каждая своей тайной,... удивительно, что при современной системе воспитания (другой я просто не знаю) и в группах мальчиков, и в группах девочек все общаются друг с другом и с представителями другого пола... все общаются друг с другом одинаково “гомосексуально” - как мальчик с мальчиком! Да, да - именно и только так. И девочки между собой общаются, как мальчик с мальчиком! Как соревнующиеся и побеждающие друг друга пацаны! Пацаны, устанавливающие так - соответственно победам - иерархию в отношениях, в правах на место и на притязания.
- Об особом существовании девочки, с ее немужскими нуждами, интересами, значимостями и влечениями, ни в мужских группах подростков, ни, тем более, в женских - просто не догадываются.
Сейчас меня интересует, как это подростковое “гомосексуальное” общение - “мальчика” с “мальчиком” - сказывается на отношении реального мальчика к девочке и девочки к самой себе? Как такое общение в обеих группах сказывается на отношении и мальчика и девочки к женскому в ней? Интересует меня и как это подростковое наивное игнорирование существования немальчика влияет на дальнейшие гетеросексуальные отношения - отношения между ними как представителями разных полов?
Вспомним снова, как мы общаемся в этом возрасте? Не важно, к какой реальной половой группе мы принадлежим. Все - люди, то есть все - “пацаны”, все - мужчины!
- Я тебе доказал, что лучше тебя решаю, задачи? Доказал, что умнее тебя? Займи свое место! Занял? - мы с тобой друзья. Я буду тебе помогать, подтягивать тебя до себя.
- Я победил тебя в драке? Доказал, что - сильнее? Ты занял свое место - мы друзья! Я буду тебя защищать, и тренировать в искусстве драки, а ты научишь меня решать задачи...
Обратите внимание, как трудно формулировать ту же мысль наоборот.
-Ты меня победил. Ты доказал, что - сильнее. Я признал свое место - я тебе друг. Я буду просить твоей защиты, и учиться у тебя...
Чтобы признать победу другого над собой, нужно иное-мужество, честность, нужен ум... или страх... Выбор твой! Подступает беспокойство: “а зачем тебе я? нужен ли?”. Легко испугаться,- что не нужен. Никому не нужен!..
-Ты мне доказал, что лучше меня решаешь задачи. Ты умнее меня. Я это признаю и занимаю свое место! Я тебе ДРУГ. -
Для такого признания нужно еще больше ума... и честности... и самоуважения, или... доброты. Легче сказать: “ну это мы еще посмотрим!” И посвятить жизнь доказательству себе, что мир - дураки и пустыня.... А ты - демонически не понят...
Но вернемся к моей победе над тобой! Я тебя победил. Ты меня признал, занял свое место (чем и доказал, что признал меня). Мы друзья. Твои переживания меня не интересовали.: Но, когда ты признал меня, мое место и право, - я тебя понимаю, тебе сочувствую (!), твои чувства и твой поступок уважают Так тебе, побежденному отдаю победу надо мной! Научаюсь сочувствовать, любить тебя! Научаясь любить - становлюсь другом.... Остановимся. Сегодня - другая тема. -
Вспомните иные последствия такой же победы в том же психологическом возрасте!
Ты меня победил! А я не признаю тебя победителем!
Я на тебя наскакиваю, лезу, как моська на слона, ярюсь, веду себя, будто победил я, а не ты. Но ты-то в этом возрасте тоже еще “слоненок”. Еще не осознал своей силы. Только еще доказываешь ее себе. Для тебя еще-очень важно, за кого тебя принимают. Ты, как и я, только самоутверждаясь, с удивлением открываешь, что ты, и вправду, - слон! Задираясь и пытаясь преувеличить свои достоинства за счет твоих, я, может быть и не имея такого намерения, нечаянно умаляю тебя. Уязвляю твое самолюбие. Вынуждаю дать мне отпор - повторить состязание. Не важно в чем -в силе, в уме, в чем угодно из значимых для мужчины свойств...
О женских свойствах (своих или ее, или его), значимых для того, чтобы быть (и ощущать себя или ее) человеком, мы еще ничего не знаем. Женские наши свойства в эту пору “гомосексуального” общения будущих женщин и мужчин в качестве “хороших парней” еще не различились для нас, как не видны предметы в густом тумане. Женские свойства не стали для нас значимыми человеческими свойствами, не стали еще для нашего сознания фигурой, имеющей контуры. Женское еще не замечено, не распознано. Женщина растворена для всех в фоне. Она и интересует всех (!) пока только в этом качестве. В качестве - загадки... предвкушения... мечты... о чем-то сладком для всех: “Вино и женщины”. Блюду этому мы не сочувствуем, как, впрочем, и всякому блюду: “Конфеты и мужчины!” . “Хороший ты парень, Наташка! Тебя еще и трахнуть можно”! Человеком мы все пока ощущаем только мужчину.
Важно, что и сама девочка в эту пору ощущает себя полноценным человеком только, когда чувствует, что она -“не хуже мальчика”, “такая, как мальчик”, “лучше мальчика” - “настоящий мальчик”. Девочка этой поры усердно и доказывает другим и себе, что она - настоящий мальчик, то есть настоящий человек! Осознанно или машинально, но в этом психологическом возрасте всем, что отличает ее от мальчика, девочка тяготится. Тяготится - и немальчишечьим телом. К женскому своему телу с его незамеченными и неведомыми, или смутными и беспокоящими, немальчишечьими влечениями относится теперь, если не брезгливо - со стыдом, то пренебрежительно, равнодушно или с потребительским мальчишечьим интересом, но - никогда не бережно.
Итак, этот, казалось, “хороший парень”, которого мы победили, не признает нашей победы и своего поражения! Это - не хорошо! И в этом возрасте мы ему, задирающемуся, доказываем, что он “не прав” и, вообще, 7 слабак, и полный тупица! Теперь он для нас - “плохой парень” и в друзья мы его больше не берём. Изгоняем из своей группы “настоящих парней”. Или окончательно снижаем до положения мальчика-никтожества. “Не наскакивай, и найми свое место”!
С этих пор сниженный “пацан” постоянно будет недоволен и станет втайне или явно порываться занять те места, с которых его прогнали. А нас всегда будет раздражать ощущение, что он требует незаслуженного внимания и похвалы, суетится, рисуется, выпендривается, и претендует не на свое место. Мы будем его шпынять или, пожалев, опекать, нянчить: “чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало”. А ему будет все мало. Унижённый внутренне он будет требовать все большего внимания, уважения.... И так до тех пор, пока не добьется новых... пинков. Кто же может вечно нянчиться с взрослым, который сам не занят собой,... не занят делом, вечно требует аплодисментов, вечно готов обидеться, и успокаивается, только когда докажет себе, что он обойден несправедливо,-потому, что “век жесток” и “люди - звери”!
Но именно такое снижение не признающего ничьих побед и рвущегося на чужое место “пацана” происходит в “гомосексуальном” общении мальчика с девочкой, как с мальчиком! Именно такое!
Быстрее развивавшиеся, до поры всегда и во всем обгонявшие мальчиков девочки, знающие и в себе и друг в дружке только мужские свойства, соревнуясь, как мальчик с мальчиком, и между собой и с мальчишками..., быстрее развивающиеся девочки в начале этого, лишенного сочувствия возраста и умом и силой превосходят и опережают мальчиков, во всем побеждают их. Снизив мальчиков в своем представлении как “ненастоящих мужчин” (но, сохранив ощущение, что человек - это все-таки мальчик, но “настоящий”), они к реальным мальчикам-сверстникам теряют интерес и продолжают “настоящими” мальчиками быть сами.
Но именно к двенадцатилетнему, примерно, возрасту отвергнутые мальчики, еще раньше объединенные не только изгнанием из группы девочек, но и некритично перенятым у старших пренебрежительным отношением к-“девчонке” как к существу низшему..., к этому возрасту мальчики догоняют девочек и в силе и в подвижности ума. Догнав, они начинают доказывать ей и себе (!), что они (мальчики) - сильнее, умнее...- впереди.
Когда теперь уже девочка не хочет признавать своего поражения, но претендует сохранить престиж победителя за собой, тогда и ее, как и всякого “пацана”, претендующего не на свое место, снижают. Окончательно доказывают, что и силой, и умом она мальчику не конкурент и убеждают теперь себя и ее (!), что она - девочка - “пацан ненастоящий” и вообще - не “пацан”. “Ты не человек, потому что -не мужчина”, - так сформулировал это отношение подростка к женщине один мой знакомый.
Именно в этом десяти - двенадцатилетнем подростковом возрасте начинается такая взаимоуничтожительная драка мужчин и женщин друг против друга - правая рука мутузит левую!
Застрявшие в этом психологическом возрасте мужчины и женщины растягивают это взаиморазрушение на всю жизнь, со всеми вытекающими из этого последствиями.
Некоторые из девочек, не выдержав, выбирают действительно жить в роли пацана. Забывают окончательно и о физических свойствах женственности (надо помнить, что такое забвение - не только крах их женского будущего - женской индивидуальности, но и угроза биологическому самосохранению женщины - психосоматическая болезнь). В стремлении самоутвердиться такие “девочки” нередко сами начинают третировать, порой жестоко, других представительниц своего пола, “пацанами не ставших.
Как “соревнование” развивается дальше?
Если женщина не отказалась от своего пола, и не стала, в пику инфантильным “настоящим” мужчинам, “мужиком в юбке”, то оставаться в униженном положении и, главное, с чувством собственной малоценности ей тягостно. Есть, конечно, путь расти в женщину и тем снять проблему. Но об этом позже. А пока это затруднено в том числе и незнанием, что женщина^- некто иное, нежели только- иная биология. И - иное, чем мужчина, иное, чем манящая подростка “загадка в тумане”.
Напоминаю, девочка-подросток, как и мальчик этого возраста, как и все,- застрявшие в этом активнейшем психологическом возрасте - все не знают и не могут догадаться, что женщина - не мужчина. В Средние века Вселенский собор решал вопрос: “Есть ли у женщины душа?”. И признал, что есть большинством в... 2 (два!) голоса. Фактически решался вопрос - человек ли женщина, такая ли она, как мужчина. Другого они не знали. Другое была - ведьма! Сжечь! Представьте - сожгли бы всех “ненастоящих людей” и больше -нет проблем. К нашему времени было бы уже тихо. Тихо.-Спокойная планета. Нет никого! Нет- и времени! Ничьего! Слава этим двоим мужикам! Бабники, наверно! Слава! Вернемся в наше время. Бой подростков продолжается. Женщине, которая чувствует себя “пацаном ненастоящим” плохо. Она терпит, временами клянчит и канючит, временами дергается, просит внимания и одобрения, лезет на глаза кокетством или пытается зацепить всех без разбору иной агрессией: “Вот такая я - загадочная!”... Но, лучше ей не становится и подспудно она ждет случая для настоящей сатисфакции. И, наконец... дожидается. (Мы уже знаем: “этот подросток еще не умеет сочувствовать и чувствует другого только на обгоне, когда побеждает...”).
Но вот этот случай!
“Настоящий мужчина”, во всем победитель - мы же все такие! - “Настоящий пацан” наконец победительно или робко объявляет: “Я тебя хочу!”. А она - “мужчина неполноценный” (помните приписанный Фрейдом женской природе внутриличностный конфликт - “Penis Neid”[285]“Penis Neid” букв. тоска по половому члену (нем.) Название, якобы свойственное девочке от рождения комплекса, чувства ущербности из-за делающего ее неполноценным человеком отсутствия у нее мужского полового органа.
или “Verlezter Mann”, а с ним и комплекс женской неполноценности? А комплекс-то этот, оказывается, по природе мужской и женщине только навязанный мужской, боящейся всего женского, культурой!)...
Он, полный противоречивых или вполне однозначных предвкушений, говорит ей: “Я тебя хочу!”.
И она - “неполноценный мужчина” ему взволнованно и радостно, ведь она так давно ждала этой просьбы или даже уже спокойно так, даже уже не удивившись,- глазом не моргнув, радостно отвечает: “А я тебя... - нет!”... Во, как она его! Некоторые даже говорят: “Ты можешь купить мое тело, но хотеть я тебя не буду!”.
Правда, это только нокдаун. Нокаут еще впереди. Погодите!
И только, когда он задел ее пренебрежением, как никто еще не задевал.... Только, когда он ее вообще не заметил, как Онегин Татьяну... То есть уязвил уж вовсе неотразимо... (мы помнив, что подросток умеет остро чувствовать другого только на обгоне, только, когда побеждает или когда побеждают его!).... Тогда только она, окончательно потрясенная его победой над собой, и окончательно... счастливая, сама сдается в его плен. И тогда только, как пушкинская Татьяна влюбленная, и, как та, забыв о самолюбии, сама творит она все, что в силах ее, лишь бы только он ее заметил. Сама письмо пишет, сама ищет встречи, и сама добивается сто долгожданного: “Я тебя хочу!”. И, конечно же, теперь она отвечает искренне и без малейшего жеманства... Помните у Пушкина:
Именно - в сновидениях, и непременно - незримый!
Конечно же, она отвечает ему: “И я тебя тоже хочу!”.
И тогда только она, “неполноценный пацан”,.у которого никогда до того не было ничего своего немальчишечьего, ничего любимого женского, не было и присвоенного ею, любимого немальчишечьего тела... совершенно побежденная, и окончательно в собственном своем мнении сниженная, дарит она себя нелюбимую ему. “На тебе, убоже, что мне негоже!
И, не предчувствуя беды, забыв обо всяком соперничестве, он, для которого она реальна, как мечта, как силуэт в тумане,-он, влюбленный в свою влюбленность, принимает этот сказочный дар. Чуть ни в забытьи,, в упоении своего чувства к собственному чувству он берет ее.... И потом она нежно и ласково, бережно и с глубоким состраданием, чтобы как-нибудь только не задеть его самолюбия, не-ранить, она потом совсем по-матерински и как маленького успокаивает его: “Не огорчайся! Ну не отчаивайся так! Не сегодня, так завтра!.. Я же с тобой! Следующий раз будет лучше!”.
Оказывается, думая, что берет ее, он брал то, что было ему доступно. Он взял ее женское тело, которое у нее - не она!
Оказывается он, “настоящий пацан”, ее не удовлетворил! Он не смог! Вот!!! Вот где - нокаут! Настоящий! Во, как снизили! Хоть,- в петлю! Крах мужчины! И полнейшая сатисфакция! “Ты можешь меня насиловать, но победить не можешь!”. . -
Оказывается, что в этой драке пацанов Госпожа Фригидность - неотразимое оружие. Вот зачем вместе со страхом одарила ею девочку Мать Женщины - Природа. Не насилуй! Не побеждай женщину!
Натали Гончарова даже замуж за Пушкина вышла, детей без любви родила, а все-таки он ее не победил. Всех победил, весь мир подлунный победил, но не ее. И погиб. Не поэт погиб - мужчина. Нельзя безнаказанно, теша свое тщеславие, глумиться над проклятой от Евы за инициативу, лишенной вместе с инициативой всех прав девочкой. Дантес придет!
Нельзя глумиться над человеком, не замечать его, не разрушив себя. Никому нельзя, ни мужчине, ни женщине!
Иногда этот разрушаемый человек ты сама! Когда не заметила или по-мальчишески используешь женщину в себе, как инструмент, товар, средство - не для себя! Ведь и отомстив ему, и разрушив его фригидностью, и сохранив от него независимость, и родив в несчастье детей, одна осталась и ты,... и они - сиротами при нелюбимом отце. Отмщение, как и в Гамлетовском королевстве, убило всех. Ведь Ева - значит Жизнь.
Никому нельзя побеждать женщину.
И в тумане скрыты люди!
Послесловие
И женщина, и мужчина, которые первыми прочли эту записку, не сговариваясь друг с другом, заявили, что “все это — тревожно и проблематично”!
- Никогда я не стыдилась своего женского тела! - Сказала женщина.
- Девочки-подростки часами же на себя в зеркале любуются! - Сказал мужчина.
Я перечитал последнюю сноску, и понял, что в этом месте, а может-быть и раньше, не только они спросят или возразят мне: “Как это вы пишите, что у девочки не было немальчишечьего тела?!”.
Возразят мужчины, которые, как и мой товарищ, взволнованы знанием, что девочка в возрастах своего превращения в девушку, в женщину, очень внимательно изучает свои, даже едва зарождающиеся половые отличия и “любуется собой” в зеркале. Иногда подолгу рассматривает в нем самые потаенные места своего нового тела.
Возразят женщины, живущие, как им велела природа, - по-женски. С самого начала своего превращения заметившие в себе немальчика. Искренне признавшие новый факт, и без слов и оценок осуществляющие себя тем, что они есть. Многие, так миновали описываемый мной период развития, даже, не заметив и не запомнив его. В “драке пацанов” они не участвовали.
Возразят и те, о ком я пишу: “Что вы?! Я знаю, что я красавица! Я очень люблю себя! Я в себе все разглядела. И теперь часто любуюсь своим телом! Могу показать! Что, коленочка понравилась?! Ну, потрогайте! Мне все равно. Я-то равнодушна. Я ничего не чувствую!.. .
Дело в том, что и эти разной судьбы женщины на себя в зеркало., и мы из-за их спины на них уже мальчишками и девчонками смотрели по-разному.
Если мальчик, увидев тело девочки, был захвачен, и отвлечен волнующей и счастливой остротой собственного переживания, то он не мог заметить переживаний обладательницы тела: Ему было не до нее! А она могла в это время испытывать что угодно, например, страх перед тем, что видела в зеркале, и даже и не догадываться о его (мальчика) существовании.- Ее нагота могла никак с его желаниями не соотноситься. Нагота была сама по себе - ни для кого! Взволнованный так мальчик на девочку смотрел, как на предмет для себя. Ему было не до ее жизни,.не до забот девочки. Правда, обычно он готов был за обладание телом платить услугами, которые многие мальчики мнили тогда и мнят теперь заботой: Мальчик на нее смотрел.. Чувствовал он себя. Чем она занята, он знать не мог. Ее он не чувствовал. От неучастия в ней ему казалось, что и она собой любуется так же по-мальчишечьи, как он ею - безучастно!
Девочка, которая вместе с другими испугалась неизвестности быть немальчиком, смотрит на себя в зеркало, так же, как и этот, равнодушный к ней мальчик - глазами,- как не на себя,- как на постороннее тело. Она тоже себя видит, но не чувствует. Такое глядение избавляет от ощущения своей боли,-от живых тревог. Разглядывая себя, глядя на себя оценивающим взглядом, как на дорогой предмет, она иногда и восхищается собой:
- Какой лак! Какой макияж! Какое платье! Сережки какие!..
- А духи зачем?
- Ну, не потом же вонять?!..
Даже намек на чувствование ей нередко отвратителен, как снижение до скотского уровня. Не чувствует она и людей. Живет в.мире, сочиненном из слов. Всегда невпопад. Всегда в предчувствии, в страхе встречи с собой.
В отличие от этого мальчика и этой девочки, девочка, которая будет жить женщиной, — себя чувствует. Сосредоточенная на своих новых ощущениях, встревоженная собой, она, глядя на свой новый образ в зеркале, узнает разницу между внутренним ощущением себя и сторонним восприятием глазами. Она узнает, что, как не видна глазу она, так и другой не виден ее глазам. Она научается наполнять зрительный образ - и свой, и чужой - жизнью. Научается чувствовать и сочувствовать. Так же, как мы не можем не отдернуть руку от случайного прикосновения раскаленного утюга, так и она, чувствуя себя, не может не отдернуться от чужого ненужного прикосновения даже взглядом. Не может отдать трогать свою коленку без своей нужды. Она чувствует себя и чувствует собой любое касание мира.
И другой мальчик, который раньше дружил с девочкой, а потом увидел ее тело, раньше сочувствовал ей, а потом ощутил желание ее использовать, другой мальчик почувствовал, что человека использовать нельзя. Сочувствие не дало потребительскому желанию возобладать. Он выбрал, во-первых, интерес к ее-жизни, а только потом - к своим удовольствиям. Не обязательно удовольствиям от ее тела! Некоторые хотят от девочки заботы и ласки, иной обслуги. Когда мальчик чувствовал, а не глазел, он не оказался поглощенным собой. Он “увидел” - почувствовал, что перед зеркалом человек. Дав девочке свободу остаться человеком, - он оставил ей возможность самостоятельно выбирать. А когда она сама выбрала его, то одарила его не телом только,-но всею собой, своей любовью. Одарила его - признанием его нужности ей, нужности на земле. Сделала из мальчишки мужчину.
И то, что и перед зеркалом девочки существуют по-разному, он, конечно, тоже узнал. Бескорыстно поддержав девочку, он обрел себя. Но это уже - другая судьба и другая история.
В самом начале этого незнающего о женственности возраста, о котором я писал, чаще именно вначале, мы делимся на тех, кто в нем застревает, и на тех, кто сделает его ступенькой в своем развитии.
Первые будут на себя и на всех глазеть безучастно, себя показывать, собой распоряжаться ради второстепенных выгод. Они, как под действием местного обезболивания, себя не почувствуют, не почувствуют вредности ненужного прикосновения. Вот и станут издеваться над собой распорядительностью. Им нечем будет чувствовать и других. Люди будут им непонятны, и будут пугать нереальностью.
Вторые не испугались боли, тревоги встречи с фактами жизни. Они чувствуют себя. Чувствуя, узнают, что чувствовать не страшно. Даже, когда по каким-то причинам они не могут ощутить другого, например, другой далеко находится. Даже тогда они наполняют его зрительный образ вероятным и ощущаемым человеческим содержанием, сочувствуют. Люди им поэтому не страшны, а родны и близки.
Комплекс Наины
и другие проблемы российской эмансипантки
Я нередко.встречал людей, кто считает Александра Сергеевича Пушкина легким и весьма доступным поэтом.
Однако, несмотря на то, что для большинства из нас А. С. Пушкин был создателем нашей языковой, а с нею и нравственной среды и одним из наших первых литературных переживаний, а может быть и благодаря этому, нравственный и прагматический смысл его “простых” поэтических текстов для многих остался,- как я убедился, вне поля сознания - просто незамеченным.
Даже, всю жизнь повторяя наизусть привычные строчки, поставленные здесь во главу угла, мы,долго не замечаем захватывающего психологического пушкинского парадокса. Не замечаем, что вместе с божеством, вдохновеньем, жизнью, любовью этот человек в ряд высших ценностей поставил слезы!
Сделай мы это открытие в свою пору, мы бы давно и навсегда прекратили вечную, пошлую и бесплодную борьбу со своими с л е з а м и - со своей тревогой, тоской, с самими собой, со своей жизнью. Ведь известно, что невыплаканные слезы плачут органами”, но, становясь “активной” тоской, превращаются в инструмент созидания себя и своего мира.
Без такой тоски нет освоения новизны, нет творчества, нет развития. Именно тоска — механизм всякой перестройки мотивационной системы личности, то есть условие личностного роста.
Факт, что “общедоступные” и “простые” тексты А. С. Пушкина всегда будут оставаться недостаточно прочтенными, позволяет и эту мою реплику о пушкинской постановке некоторых нравственных проблем нашей культуры, быта и внутренней жизни, отдельного человека.
Здесь я продолжу конкретизацию темы о “бесчеловечных идеалах человечества” - неосознанных нравственных, стереотипах, “запрещающих” на уровне осуществления творчество, физическое и душевное здоровье. Меня будет интересовать наше отношение к женщине и женщины к себе.
Идея “равенства” женщины с мужчиной, гипнотизирующая уже не одно поколение людей, лишает женщину шанса не только быть собой, но даже просто догадаться о своем существовании в качестве отличного от мужчины, особого человеческого существа.
Как и всякое утверждение, не различающее две разные, неповторимые жизни, а подразумевающее их тождественность, отказывает в существовании обоим, так и эта, вдохновляемая самыми благими намерениями идея, лишив нас вести об особом бытии женщины, тормозит инициативу всех. (Моцарт захотел бы стать Сальери. Сердце - разумом. Жизнь - “покоем” бессмертия. Белая лебедь - петухом. Женщина -мужчиной!).
Навязанная женщине в рамках мужской культуры и мужской морали эмансипация требует, чтобы она, вместо выявления и осуществления специфических своих нужд, и мотивируемых этими особыми нуждами способностей, отличающих ее ото всех и вся, чтобы она активно утверждалась в наличии у нее мужских свойств или свойств полезных мужчине как использующему ее насильнику. Эмансипация требует от женщины утверждения мужских свойств “с мужчиной наравне”. Мужская культура предоставила девушке в качестве адекватной требованиям среды формы поведения - агрессивное кокетство, а женщине только материнство и обслугу всех.
А. С. Пушкин привлек наше сострадание и сознание к этому вековечному конфликту и вооружил нас его примерами, пожалуй, раньше, чем мы успели это осознать.
В этом плане, в стихах, строфу из которых я здесь цитировал, А. С. Пушкин выразил нас с нашим “возвышенным отношением к женщине”.
Как и множество-знакомых мне мужчин, лирический герой, .с восторгом занят собственным переживанием влюбленности и своего обновления. Приносит женщине в подарок свою историю о себе и свою... благодарность!
Он (мужчина) даже не догадывается заметить женщину в ее реальных обстоятельствах, с ее отдельными от него своими нуждами.
Она (вдохновляющая его женщина) - только фетиш. Средство, используя которое он осуществляет свою высоко ценимую внутреннюю жизнь, приводит в желанное состояние самого себя.
Ни кого не дивит, что и сама женщина, воспитанная довольствоваться этим поэтизированным идолопоклонством и воспринимать его с восторгом, должна и видит в этом использовании себя свое предназначение. Сама женщина не замечает себя иначе как - средство для мужчины.
А. С. Пушкин не назойливо, но совершенно открыто показывает нам нас.
И в “Сказке о рыбаке и рыбке” мы жалеем “доброго” старика и досадуем на вздорную” старуху.
И в “Руслане и Людмиле” мы без тени сомнения принимаем покровительствующего Руслану старца - добрым, а Наину - коварной.
И в “Онегине” мы благоговеем перед удобной стареющему генералу (и нам), считающей себя его собственностью, ханжествующей вместе со всем светом, Татьяной.
В конфронтации женщины с мужчиной мы все (а эмансипантки - в особенности!) принимаем сторону мужчин, хотя очевидно, что и во всех этих случаях в отношениях с женщиной злодействуют эти мужчины.
“Старик” из сказки, собирая всеобщее сострадание, паразитирует на женской инициативе безответственной девочки - “старухи” и оставляет доверившуюся ему жену у разбитого корыта. Оказывается мужская “феминизация” началась не вчера!
“Старец” из поэмы, вначале без какого бы то ни было, интереса к ее выбору, ее инициативе; назойливо пристает к “красавице". Так, что у нее остается единственный способ сохранить внимание этого самоутверждающегося за ее счет холодного демонстранта - остаться недоступной: Потерпев неудачу, он уже совершенно злодейски психологически насилует ее. А добившись своего; обнаруживает, что она ему вовсе не нужна. Сбегает.
Онегин, элегантно читает отповедь безразличной ему девице и нравится себе.
Генерал, пользуясь потерянностью девушки, вместе с нами интересуется только ее “добродетелью”, но не ею и, как “карла - Черномор”, приобретает человека в собственность!
А мы говорим: “хороший шкаф”, “хорошая собака”, “хороший человек” и смотрим на все эти “средства” с точки зрения собственных выгод и абсолютно демонического одиночества потребителей друг друга.
Мужчины в произведениях А: С. Пушкина, как и в жизни, в большинстве своем относятся к женщине эгоцентрически. Как к объекту восхваления. Как к няньке, к инструменту наслаждения, объекту сексуальных побед ради самоутверждения. Как к фетишу - вдохновительнице героизма и медитаций, зрительнице, перед которой нужно покрасоваться, ради восхищения которой можно совершать что угодно, в том числе и подвиги насилия, Как к презирающей реальность фантазерке. Наконец, как к “божеству”, жертвующему ради наших ценностей всяким своим интересом. А, в противном случае, как к “шалунье”, глупой или злой кокетке, а то и вероломной нарушительнице всяческих конвенций, обманщице и злодейке.
Женщина, разделяя мужское отношение, утверждает и ждет удовлетворения от достижения тех же, часто безразличных или враждебных ей мужских ценностей. А от мужчины - благодарности за свою жертву и ответной обслуги. Не получая ожидаемого, она ощущает себя обманутой. И обманывает, под чужую ответственность, сама. Круг замыкается.
Хочу специально остановиться на одном удивительном образе поэта, раскрывающем существо и причины трагедии многих российских женщин.
Наина, добивающаяся любви влюбленного в нее состарившегося пастуха, разбойника и “героя” - колдуна, - “томится! своими желаниями, лезет в его “объятья”, .хватается “тощими руками" за его “кафтан”, пугает, становится отталкивающе безобразной, приводит влюбленного в ужас.
Взгляните на образ старухи, как на художественный прием и гиперболу для наглядности, и обнажится очень частая в нашей жизни бытовая ситуация:
Пока женщина остается безынициативным и недоступным для мужчины предметом она ощущает себя желанной и сохраняет -уверенность в себе. В такой ситуаций она умеет существовать, в пространстве этой роли ей все знакомо, в нем она обеспечена заботой. Понятна себе она, понятен ей и мужчина. В этом пространстве ее учили жить с детства, приучили, что в таком существовании “равнодушницы” - ее “женская добродетель”.
Как только женщина обнаруживает собственную инициативу (в библии срывает яблоко), то есть перестает быть действующим по внешней для нее программе "биороботом”, она тут же попадает в совершенно неведомую ей область существования.
Она не знает себя желающую. Не знает, чем движим ее партнер. Как и почему он себя поведет так, а не иначе. Не знает и средств взаимодействия с ним.
В пространстве собственной (не мужской) инициативы у нее нет опыта. Более того, приобретение этого опыта для нее затруднено нравственно. Это пространство для нее “не добродетельно”.
Ей можно в пику мужчинам разыгрывать эмансипантку, отстаивать права, но нельзя их осуществить. Органично действовать эгоистически - для себя запрещено несознаваемым внутренним запретом.
Повторю: нет опыта, нет уважения к себе новой , нет уважения и интереса к партнеру, нет поиска адекватных средств. С внутренним ужасом, сломя голову бросаясь во все тяжкие, “решившаяся” проявиться женщина “тычет пальцем в небо”, а попадает чаще всего в глаз партнеру. Вызывает ужас.
В жизни “Наина” безобразна не тем, что стара. Не имеющая опыта в мире инициативы, то есть равенства, не зная, что другой такой же человек, как и она, “Наина” невольно становится “насильником” и себя, и мужчины. Этим и при-водит в ужас.
Мужская мораль с ее игнорированием инобытия женщины, запретив той психологическое, развитие, возвращается мужчине самым безобразным игнорированием и его.
Такая ситуация повторяется в эротических, сексуальных, семейных, любых отношениях, сплошь и рядом принося страдание всем: И, чтобы стать “Наиной”, совсем не обязательно набрасываться физически на мужчину , достаточно безоглядно влезть в любое неосвоенное пространство: “сесть не в свои сани”.
Особенно наглядна эта трагедия в жизненном стиле отрекающейся от себя эмансипантки:
Я ХОЧУ ХОТЕТЬ ЕЕ ХОТЕТЬ!..
Письмо в газету
Привет!
Я постоянный читатель Вашей газеты с самого первого номера.
Проблема моя хоть и актуальная, но почему-то у Вас еще не поднималась. Хотя нетронутую Вами проблему уже трудно найти.
Не знаю, как посмотреть. У меня, наверное, уже “крыша протекла”.
Раньше я был очень ревнив, но жене доверял почти слепо и верил в ее непогрешимость. Сейчас все это, кажется, потеряло всякий смысл. И так...
Началось все 10 лет назад.
Жена собиралась рожать. Схватки длились уже пару часов. Мы вызвали “скорую”. Приехал врач - молодой парень. В роддоме он проходит в приемное отделение с моей женой, а я остаюсь ждать за дверью в маленькой комнатке, когда отдадут одежду. Испытываю радостное волнение первенец все-таки.
Врач, слышу, сидит, оформляет документы, предварительно распорядившись, чтобы она разделась, и, как я понял, он хотел ее осмотреть.
Я был удивлен, ведь .он только врач “скорой” . Слух обострился. Было к тому же чрезвычайно тихо, прислушался.., она раздевается. Вдруг возникла пауза, видимо осталось последнее из нижнего белья, и она что-то тихо сказала. Тогда врач говорит: “А как же ты рожать будешь?”
Через несколько минут вынесли всю одежду, в том числе и все нижнее белье. Некоторое время слышал тихий голос врача, а потом он повел ее куда-то (наверное, в предродовую).
Может быть я больной, но при мысли, что посторонний мужчина (пусть даже врач “скорой”) наблюдал, как раздевается моя жена, и близко видел ее обнаженной, да еще наверняка осматривал ее, я испытал сильное пьянящее чувство и возбуждение .
Когда мы с женой жили еще. в коммуналке, то как-то ночью далеко за полночь довольно долго и очень увлеченно занимались любовью (а я это люблю делать при ярком свете). Когда мы уже отвалились без сил, через неплотно задернутую штору я заметил на балконе соседа с сигаретой,живущего этажом выше и понял, что он все это время за нами наблюдал... (архитектура дома такая, что это было возможно). Его я не осуждаю, пожалуй, и сам едва ли бы отвернулся от такого “шоу”; Но дело не в том и, судя по ширине проема в шторах (жарко было, лето), “кино” было захватывающим. Увлеклись, знаете ли... Сильно испугавшись за жену и представив, какая это будет для нее травма (тем более, сосед), если она это узнает и все поймет, я отвлек ее внимание какой-то шуткой и отправил на кухню. В душе осталось ревностно-сладкое и сильно пьянящее чувство. И тут я понял, что зрительное присутствие третьего мне стало очень приятно, но без пошлостей и хамства!
Потом как-то днем жена пошла в душ и я, случайно приоткрыв дверь из пашей комнаты, увидел, как соседский мальчик семи лет приник к полу и из-под двери ванной комнаты наблюдает, как она моется под душем. Дома его родителей не было, а длилось это минут 15-20, и его это так заинтриговало, что от пола он подпрыгнул только, когда жена стала открывать дверь. Но она так ничего и не заметила. Прогонять его я почему-то не стал, а от неожиданности поначалу остолбенел. А на душе осталось все то же ощущение. Глупо, конечно, ребенок, но... факт.
Далее в жизни было несколько ситуаций, что мой очень близкий друг в моем присутствии видел жену полностью обнаженной, и ей это, кажется, даже поправилось (не без кокетства), а я давно уже тайно хотел, чтобы он с ней переспал.
Потом как-то вернулся я из командировки, и она сама с “рисованным“ стыдом мне рассказала, как все было, даже призналась, что у них был оральный секс. Но был у нее за эти несколько дней и еще один тайный друг-воздыхатель с такими же подробностями: И опять на душе появился привкус чего-то ревностно -сладкого.
После того как она мне это рассказала, я был настолько возбужден, что не смог даже попытаться дотянуть до кровати и трахнул ее прямо в прихожей квартиры (через два часа после ее последнего приключения).
Мы женаты уже 13 лет. Жена по-прежнему красива и лицом и фигурой. Она просто очаровательна и я ее очень люблю, только все отношения приобрели несколько другой оттенок.
Разобравшись в себе, я понял только одно... хочу, чтобы у нее был кто-то еще кроме меня, но только со встречами fie на стороне, а у нас дома, т.е. не тайком от меня, я даже согласен исчезать на необходимое время. Меня это не смущает, наоборот очень возбуждает и стимулирует. Даже пусть он не знает про мои прихоти. (Что со мной происходит!!!? Не пойму!!!). Но нереализованные фантазии сексуального плана оказались очень серьезным препятствием, начал сравнивать это с неврозом навязчивых идей. Сексуальные отношения с женой держатся практически только на моих фантазиях, и она всегда в них присутствует.
Но тут возникла проблема!
Жена, когда услышала про мои фантазии, вроде бы отреагировала адекватно, даже одно время это очень стимулировало наши отношения, а потом через некоторое время начались истерики на эту тему. Нет таких гадостей и оскорблений, которыми она меня не окрестила, хотя секс на стороне не отвергла до сих пор (это я чувствую интуитивно). А когда на стороне - у меня жуткий прилив ревности. И опять скандалы и истерики. Теперь я никуда не хочу ее отпускать бесконтрольно, зная, что она запросто может поехать к своему другу-воздыхателю. Это кризис, из которого, кажется, выхода нет. Из-за этого она требовала развод. Отказал. Семья разваливается на глазах. Хотел обратиться к врачу, но не смог переступить этот барьер. Я очень люблю свою жену и ребенка. А ведь нужно так мало для спокойствия (?) в семье.
Это ведь верно, что 50% семейного счастья базируется на сексе. Что делать? Как поступать дальше? Может мне надо подлечиться? Без иронии уже говорить на эту тему не получается. Это стало схоже с наркоманией.
Виктор К. [289]Своим именем подписываться не хочу, хотя от вас это не секрет. Слишком широк наш круг общения и сдерживает наше социальное положение. Практически все мое окружение читает вашу газету. Очень не хотелось бы попасть в Ваши “приколы”. То, что смешно одному - другому грустно. Вся жизнь - прикол. К сожалению, могу оставить только координаты своего пейджера в Тольятти.
г. Тольятти.
Ответ для газеты
На мой взгляд, Виктор описывает очень распространенный случай так называемой “фрагментарной импотенции”, когда снижается или вовсе пропадает влечение только к одной, обычно любимой женщине. Он находит своеобразный, но тоже нередкий способ сексуальной стимуляции и так компенсирует кажущийся дефект потенции.
Новое переживание захватило Виктора, раньше, чем он успел отдать себе отчет в снижении влечения к жене. Не зная, что к поиску “приключений его побуждает именно эта эмоциональная потеря, он не устраняет причины охлаждения. Не в состоянии он и справиться со своим переживанием - подчинен ему.
То, что Виктор и его жена делают специально, по тем же причинам и с теми же результатами проделывают многие, но чаще “нечаянно”. Бессознательно провоцируя подхлестывающие их чувственность “измены” своих сексуальных партнеров, они тогда тех же еще и обвиняют в вероломстве и безнравственности.
Но во всем, что происходит с двоими, участвуют двое. Представляя жену жертвой, Виктор заблуждается.
Как бы ему не хотелось мнить себя “постановщиком спектакля”, жена такой же режиссер и участник происходящего с ними, а он такая же жертва, как и она. За радость их отношений, как и за печаль, ответственны в равной мере они оба.
Убеждение, что в их отношениях “все в порядке”, как это часто бывает, помешало Виктору и его жене заметить, что они лишаются и- лишают друг друга важнейших сексуальных стимулов, которые их сблизили. Они не придают им значения или не знают, что в действительности является такими стимулами? Думаю в этом одна из причин их эротических проблем.
Вера мужчины и женщины в то, что, однажды выбранные, они останутся привлекательными друг для друга навсегда, что они имеют права на партнера, вера женщины в то, что желать ее - мужская обязанность, что ее тело, само по себе всегда вызовет сексуальное возбуждение мужчины -заблуждение и одна из частых причин угасания многих, поначалу захватывающих сексуальных отношений.
Женское тело, его оголенность сами по себе сексуального возбуждения мужчины не вызывают!
В действительности, если мальчика возбуждает приключение подглядывания, запретность влечения, острота борьбы с самим собой, то мужчину, во-первых, волнует предполагаемое желание женщины: ее взволнованность, женское отношение к нему, ее реальное (или кажущееся!) стремление нравиться, волновать, вызывать его.влечение. (Такое желание - вызывать волнение другого человеческого существа -особенно ярко выражено в эксгибиционизме, в артистической деятельности, в кокетстве). Обнажение, любое поведение женщины, даже мелочь, напоминающая о ней, становятся эротическими - волнуют лишь, когда символизируют для мужчины трепет ее желания или создают такую иллюзию. Поэтому как угодно обнаженное поведение женщины без этого волнующего ее саму желания нравиться воспринимается, пустым ломанием, бездушным жеманством, отталкивает:
Ведущим сексуальным стимулом для мужчины является женское влечение и все, что его обещает (как и для женщины, его влечение).
Виктор верит, что их с женой проблемы начались с приезда в роддом. Но обратите внимание на то, о чем он пишет вскользь до этого и о чем.не пишет вовсе. Станет ясно, что все началось гораздо раньше и Виктор обращает внимание только на “верхушку айсберга”.
Первое: “Раньше я был очень ревнив, но жене доверял слёпо...”
Надо вспомнить, что ревность, кроме всего прочего, симптом ощущения себя ненужным партнеру, следствие чувства своей сексуальной несостоятельности в отношениях с ним. К тому же она еще и - самое распространенное интуитивное средство возбудить у себя угасающее чувство, которое партнер не умеет или не заботится вызывать, но и сам ты не умеешь сколь-нибудь долго вытерпеть.
Второе: Виктор начинает свою историю с приезда жены в. роддом беременной. А женщины, которые участвуют в сексуальных отношениях по инициативе мужчин, - “отдаются”, нередко и беременеют ка$ бы не для себя, а “в подарок мужу” (такое в нашей культуре, к сожалению, случается часто, особенно с женами темпераментных, нетерпеливых мужчин, спешащих навязать свою инициативу).
Беременность для таких, сексуально инфантильных женщин - не праздник, а тяжелая нагрузка.-Они и носят ее чаще с осложнениями, труднее рожают, у них беспокойнее и болезненнее дети в раннем младенчестве. Все это изматывает их. Погруженные в свои трудности, они не,замечают своих сексуальных влечений. После первых же признаков беременности, словно “восходя на крест” материнства, забывают они и о себе, и о мужчине как о сексуальных партнерах, а иногда и вовсе. “Не до того”! Такое реагирование женщины, вместе с навязанным ею воздержанием нередко искажает сексуальное влечение мужчины, к ней, обусловливает выше названную, частичную или полную - “фрагментарную импотенцию”.
Понятно, что дел о не в потенции," а в утрате сексуальных стимулов, о сохранении которых никто не заботился. На сознательном уровне отношение мужчины остается прежним, сохраняются эстетическое восхищение ее женственностью, остаются обязанности перед ней. Меняется что-то на уровне неуправляемого чувства. “Жена по-прежнему красива и лицом и фигурой. Она просто очаровательна и я ее очень люблю, только все отношения приобрели несколько другой оттенок", - пишет Виктор.
В случаях, когда беременность женщины не становится общей заботой супругов, она разобщает их, рождает массу явных или скрываемых обид, и тогда становится трудно преодолимым испытанием для семьи. Снижение влечения друг к другу, а с ними пьянство, “измены”, сознательные или интуитивные поиски (как у Виктора и его жены) способа подхлестнуть чувства искусственно становятся платой за такое отношение к беременности.
Имитация сексуальной активности, пассивность, эротический эгоцентризм женщины — следствие нашей культуры, воспитывающей девочку в рамках мужской морали вещью или соревнующейся в мужественности с мужчиной эмансипэ!
И то, что многие из нас начинают самостоятельную жизнь невежественными во всем, где дело касается.чувств, человеческих отношений вообще и отношений между мужчиной и женщиной в частности - тоже одно из печальных следствий ханжеской морали.
Невнимание к своим и друг друга переживаниям усложняют tie только сексуальные отношения!
По-моему, особенно существенны следующие .причины такого усложнения.
* В любом начинании, желая успеха, мы надеемся только на себя. В эротических отношениях буквально впадаем
в детство: предъявляем претензии и ждем, постоянно ждем чего-то от партнера. Ждем чуда, заботы, понимания, обслуги, угождения, наконец.
* Желая заполучить партнера в собственность, мы не держим дистанцию. Так лишаем другого всяческой свободы выбирать, чего ему надо от нас и чего с нами не надо.
* Видя в нем свою собственность, мы требуем такой откровенности, которая лишает партнера возможности иметь и сберечь собственную тайну. А без тайны нет личности. Нам становится не с кем общаться. Требуя того же и от себя, мы и сами себе становимся неинтересны. Неинтересен нам становится партнер.
* В партнере мы видим только средство для получения ярких переживаний и удовольствий. Наше же собственное дежурное, механическое реагирование тормозит сексуальность (его и свою).
* Утратив необходимые сексуальные стимулы, мы вместо того, чтобы найти действительные, доступные нам причины их утраты, либо принимаем это, как должное (“возраст”, -“все рано или поздно приедается...”), либо виним другого и ощущаем неполноценными себя.
* Не получая ожидаемого, разочаровываемся. Отношения двух “пустых мест” превращаются в пустоту, скуку.
В действительности мы просто не выдержали тревоги поддерживать эмоциональную дистанцию, устали быть внимательными и точными. Ведь от отношений нет отдыха!
Чтобы остаться вместе, супруги пытаются оживить отношения или_ “сбежать” от них в систематические и длительные командировки-разлуки, цепляются за нарочитую “духовную близость” и вырабатывают негативное отношение к сексуальности и телесным переживаниям вообще [290]Пренебрежение к “телесному” в отличие-от “духовного"" и как следствие игнорирование ощущений, связанных с нашими чувствами - непременное условие всех болезней на “нервной почве!" (психосоматических болезней). См. также: Словарь. Дух выше! и Бесчеловечные идеалы человечества, в кн.: Терапия поведением: :
, изображают бесполое товарищество, с головой прячутся от приевшихся “обязанностей” в позу жизни “ради- детей”, в работу,-в хобби, в болезни, “спасаются” пьянством.
Те же, для кого сексуальные отношения представляют, тем не менее, самостоятельную ценность, в бегстве от холодности, импотенции и распада семьи интуитивно (как Виктор и его жена) ищут средств подхлестнуть свою эротическую активность, удержать ее на привычном уровне, сделать ярче в семье или с новыми партнерами - “на стороне”. И здесь - либо пользуются готовыми шаблонами (эротическое искусство, порнография, групповой секс, лекарства, алкоголизация, и т. д.), либо помогает Господин случай. Последнее произошло и с Виктором.
В основе его переживаний — самые обычные человеческие свойства. Как и все эмоциональные люди, он нуждается в полнозвучных, ярких, сочных переживаниях. Не умеет и не хочет подменить важные для него, прежде живые сексуальные отношения механическим функционированием по обязанности, Стремится сохранить их именно с женой, а не с другой женщиной. Бессознательно силится удержать знакомые чувства на прежнем уже известном ему "накале” [291]Как борьба с захватившим чувством усиливают его, так и попытка вызывать или удерживать у себя такое чувство специально — лучший способ его угасить! (См. в кн.: Терапия поведением).
. Интуитивно ищет способ себя подхлестнуть.
С.женой автора письма происходит то же самое. С той лишь разницей, что она оживляет свою ситуацию, вызывая ревность не свою, а мужа. Благо он сам ее на это толкает.
То о чем пишет Виктор (ревность, фантазии о сексуальной демонстрации, жены другим мужчинам, о ее “изменах” и подглядывании за ее эротическим поведением, с другими) является одной из экстравагантных форм сексуального стимулирования супругами друг друга. Допустимость или недопустимость такого стимулирования определяется их “диапазоном приемлемости”.
Попытка подавить захватившее влечение, волевым усилием, если она не удалась сразу (это бывает, когда взамен подавляемому чувству не находится ничего для личности более значимого), только усиливает “запретное” влечение, делает желание навязчивым. Об этом и о том, как такие навязчивости устранить, я писал в книжке “Терапия поведением”.
- Я люблю ее, но мне приходится долго возбуждать себя фантазиями о других, чтобы мочь выполнять свои супружеские обязанности. Я хочу хотеть ее хотеть!., - жаловался один мой пациент.
Случай с Виктором и его женой - пример того, как мы мало знаем о себе. Внимание к эмоциональной жизни своей и партнера, интерес партнеров друг к другу как к человеку становятся условием для совместного решения возникших трудностей.
Ответ Виктору К.
Уважаемый Виктор!
Я знаю множество мужчин и женщин, которые по тем же эмоциональным причинам, что и вы, неосознанно переживают и проделывают со своими сексуальными партнерами, мужьями и женами то же самое, что и вы, но даже не догадываются об этом.
Больше того, провоцируя волнующие их измены (а нередко и социальную деградацию близких) совершенно бессознательно, они, сваливая с больной головы на здоровую, к этим же близким предъявляют с возмущением и обидами нравственно-этические претензии. А себя искренне считают пострадавшими!
Похоже, в отличие от них, вы относитесь к людям, которые, встретившись с незнакомым, захватывающим переживанием, не включенным их средой в “общепринятый” моральный контекст, имеют храбрость не спрятаться за ханжескую мораль, но остаются лицом к лицу с неизвестностью.
Создавая-себе чрезвычайную .ситуацию, вы, как и каждый на вашем месте, вольно или невольно оказываетесь перед весьма понятным выбором:
* либо испугаться, пойти на попятную и с недоверием отвергнуть новое, не понимая его, и вечно жить в страхе,
* либо вникать, с мальчишеским бесстрашием и интересом попытаться понять, откуда взялось это новое, почему вам необходимо, в чем его смысл для вас; присвоить новое так, чтобы оно стало вашей силой.
Выбрав страх, мы воспринимаем неизвестное с подозрительностью, как что-то чуждое нам, недопустимое, разрушительное, скверное. Пытаемся новое переживание “скрыть”, “отбросить”, “подавить”, “запретить себе”. Индуцируем нашим отношением близких. Они, вслед за нами пугаясь, вместо того, чтобы вникать и осмысливать новую, общую нашу с ними ситуацию, верят, что “у нас крыша протекла”. Так освобождают себя от нравственной нагрузки, к которой оказались не готовы. Оставляют общую проблему нам одним.
Запретность нашего состояния становится той “крупицей перца”, которая делает его для нас и ненавистным и захватывающе увлекательным. Мы за него себя осуждаем. Не присваиваем его, считаем “ненормальным”. В своем собственном отношении к себе становимся изгоями! Яркое, притягательное и ненавистное переживание, подхлестываемое борьбой с ним, усиливается, становится навязчивым. Именно борьба делает состояние захватывающим наваждением, закрепляет его. Запретность состояния делает его острым и нужным нам. Круг замыкается. Недоверием к себе и страхом перед собственными “подспудными силами”, борьбой с ними (с самими собой) мы обессиливаем себя. Пугаем и отталкиваем близких. Мечемся в холоде одиночества.
Если вы, Виктор, выбрали этот путь, то есть отношение к себе, как к больному, то разве тут поможешь советами в газете? Тогда надо обращаться к врачу: сексопатологу, психотерапевту, психиатру. С их помощью возвращать свое утраченное доверие к самому себе...
Зато, выбрав риск узнавать неизведанное в нас, мы, во-первых, делаем величайшее по его значению для индивидуальной жизни каждого,человека открытие, что мы себе незнакомы, не знаем, что движет нами, не знаем себя! Это открытие тянет за собой другое: мы не знаем и других, особенно самых близких нам людей. Наша природа будто “для того” и подсовывает нам новизну, чтобы в столкновении с ней мы открывали себя и мир.
Потрясения этими открытиями бывает достаточно, чтобы вызвать самый сосредоточенный интерес к неизвестному в себе и в другом. Мы начинаем интересоваться и собой и им, будто “с луны свалившимися”, будто и с ним, и с собой впервые встретились. Открываемся подаренному жизнью незнакомому переживанию с благодарностью, как открываются предвкушению, открытия.
Выбрав второе, Виктор, вы просто продолжите наблюдать за собой, как наблюдали бы за другим, незнакомым вам человеком, но теперь с доверием к своей “нормальности”, а-не как за подсудимым.
Нельзя вести археологические раскопки методом “не бери в голову!” или читая нотации открывающемуся рельефу.
Будете проникать в суть новых ваших отношений, не морализуя, а накапливая необходимые для понимания себя (жены, ваших партнеров) факты. Не руководствуясь чьими-то объяснениями, не теоретически, но, как снимают кожуру с плода -слой за слоем, до сердцевины. Будете не логически, а в жизни, в завтрашнем дне, в ваших и жены изменениях узнавать, что готовит вам каждый следующий пласт знакомства с собой.
Уверяю вас: это рискованно, но надежно. В решении личных проблем ни у кого из нас нет другого “подопытного кролика”, кроме себя самого.
Решившись понимать суть происходящего, вам придется выяснить многое. Например. Чем была подготовлена почва для неожиданного переживания и всех последующих событий? Какие неведомые вам ваши (и жены) подспудные потребности призвали их к жизни? Какой вакуум в вашей эмоциональной жизни и в отношениях с женщиной новые переживания заполнили? Какую психологическую загадку о вас, а, может быть, и обо всех людях, все происшедшее загадывает? Что вам открылось и в чем значение этого открытия для вас, для жены, для ваших детей? Каково, наконец, моральное содержание этой, прежде небывалой для вас информации?
Так открывают себя неизвестного! Без доверия к себе вы не придадите значения ни одному из подобных вопросов -не заметите “ньютонова яблока”. Ничего нового не узнаете ни про себя, ни про жизнь. Спутаете себя “с наркоманом”! Но, доверив, вынуждены будете стать “белой вороной”, все оценки делать в одиночку, по своему разумению. Одна такая готовность взять на себя ответственность самостоятельного исследования мобилизует. Дает силы быть бережным с собой и с другим. Личность это - “гадкий утенок” по определению. Он благоговейно ищет и поддерживает себе подобных.
Отважившись присвоить новое переживание, сделать его частью себя, как голод и дыхание, как тоску о смысле, как стремление узнавать, мы обретаем свой секрет. Секрет формирует нас. Бережно носимая в себе тайна помогает отличиться ото всех и найти то, чем мы на всех похожи. Мы осваиваем себя как одного из людей. Догадываемся, что такие же секреты есть у всех. Но, когда знаешь, что твоя проблема есть у многих и что другие с нею справляются, то, раз задача решаема, чего заглядывать в ответ г приходит азарт решить ее самому. Свой способ решения находишь сам.
Предстоящее рискованно. Но чаще —,вовсе не проблематичностью поведения. Даже совсем наоборот. Например, тем, что, перестав быть фетишем, оказавшись живой, жена станет для вас снова менее волнительной. Риск и ,в том, что для удивления реальной женщиной, для любви к ней, не интригующей, нужен иной талант, чем для детского волнения от запретности подглядывания. Рискованно и то, что без крамольного оттенка новые отношения станут в ряд обыденных, утратят привлекательность, добытую с такими потерями.
Вы же понимаете, Виктор, что во всех ваших переживаниях существенны не события, но то мальчишеское ощущение затаенного подглядывания (под дверью, с балкона), подслушивания (обрывков разговора с врачом), фантазирования и приключения. Мы все переживали это в детстве и охотно переживаем теперь, когда нас наши собственные чувства интересуют больше, чем вызывающая их женщина. Все мы хотим не только хлеба, но и зрелищ!
Весьма привлекательный и во всех отношениях успешный мужчина, не привыкший к отказам, позвал женщину, которую-он знал как “жрицу любви . В ответ она возразила:
~ Я лучше тому пьяному или тому горбатому дам! А тебе не дам!
- Что так? - удивился он.
— Ты не меня хочешь. Ты сам себя хочешь!
Все мы проходим одни и те же фазы развития отношения к сексуальному партнеру, где каждая последующая фаза вбирает в себя навыки предыдущих. Сначала женщина для нас - инструмент получения только физических ощущений, мало отличных от получаемых в онанизме; потом - фетиш - повод для вызывания ярких эротических предвкушений и соответствующих им состояний; только потом - человек, тот, кто интересует и влечет нас своей жизнью, чья нужда, боль становится нашей. Каждое последующее отношение для нас богаче предыдущего, хотя вовсе не обязательно острее..Вы рискуете попасть в нравственно-психологическую ситуацию более сложного порядка, чем та, в которой пребываете теперь. Она может потребовать большей сексуальной, а главное -личностной зрелости.
Если, Виктор, вы выберете этот путь, где “за всякое-удовольствие всегда самому и платить”, где ни от жены, ни от кого не ждешь снисхождения, то и здесь есть помощники. Люди, которые не постеснялись доверить своим- открытиям о себе. Ими могут стать и Руссо и Горький, и Набоков и Сартр, Пушкин и Пастернак (и в их прозе!), Лев Толстой и Куприн, Достоевский и Леонид Андреев... У них и у многих других вы найдете многократное описание, ваших и подобных переживаний и положений.
В этом самостоятельном движении тоже могут быть полезны владеющие недостающей вам информацией специалисты: психотерапевты, психологи, сексологи, ориентированные “личностно”. Общение с ними теперь может быть и анонимным.
Позволю себе несколько конкретных замечаний. Если они для вас, Виктор, излишни, не придавайте им значения, не читайте и извините меня!
Кто не любит острых ощущений?! Повторяю: события, которые вы описываете, происходят со многими. Чаще к ним, как и вы, относятся с удовольствием, обогащая ими мир своих интимных переживаний. И только немногие недоверием к себе и борьбой с ними превращают их в навязчивые.
Обычно, когда мужчина и женщина видят друг в друге людей, с отдельным миром ценностей каждого, а не только объекты для своего наслаждения (фаза зрелых отношений), то неодолимых проблем не возникает, они разрешаются, обогащая отношения двоих. Партнер, открывший новое для себя переживание не требует от другого пониманий. Не “насилует” новым поведением, но сам пытается понять - насколько оно нужно и нужно ли вообще другому. Ставя перед фактом появления у себя новых желаний, бережно расширяет “диапазон приемлемости” другого. Двое вместе находят причины происходящего в их отношениях и новые стратегии поведения.
Сложности возникают, когда более “продвинувшийся” партнер в силу собственного эгоцентризма не считается с другим (фаза - “фетишизма”). Навязывает свои тактики без понимания переживаний другого. Такое отношение, в отличие от любви, обычно называют влюбленностью. Для переживающего его это “чувство к собственному чувству” прекрасно и упоительно. Для того же, в кого влюблены и кого не замечают, оно много обещает, но часто обманывает ожидания... Тогда в какой-то момент у предмета влюбленности не хватает компенсаторных возможностей. “Как гром среди, ясного неба” для влюбленного, а в действительности закономерно, обнаруживается, что, увлеченный собой, он потерял личностную связь с другим, в чьи интересы давно не вникал. Это сплошь и рядом. Это одна из причин неожиданного развала многих внешне “без проблемных” браков. Это главная причина часто трагических финалов так называемой “первой любви”.
Мне показалось, Виктор, что вас особенно тревожит изменение отношения к вам жены.
О том, что вы заражаете ее своим скрытым недоверием к самому себе, я уже говорил. Не обратили ли вы внимание на то, что, за собственным переживанием, перестали чувствовать жену, и тех ее любовников, которых хотите использовать? Ведь все они живые люди и у всех есть свои, не связанные с вами интересы. А вы на всех смотрите только через призму своих желаний. Это констатация, а не укоризна, Виктор! Заметили ли вы, что стали смотреть на них, как на подвижные предметы, персонажи в вашем спектакле. Этого люди не выносят!
Два слова о том, что, мне кажется, происходит с вашей женщиной: Как ясно из письма, вы для жены — особо значимый человек. Это значит, что для нее вы - подобны зеркалу, в которое она глядится, узнавая свою нужность людям. Мы не многих знаем близко, поэтому любимый человек в нашем переживании всегда - представитель всех людей, Человечества. Нужные ему, мы чувствуем себя нужными всем. Ненужные - будто не нужны никому. Боль вашей жены, что в качестве “зеркала” вы отражаете ее только как фетиш, а она тогда чувствует себя лишь инструментом для использования. Из отношений уходит душа. Своей человеческой нужды и боли она в “зеркале” не видит. Чувствовать себя объектом наслаждения - это много, но не достаточно.
Женщина в таком случае утрачивает ощущение реальности своего существования. Теряет ощущение себя. Чтобы не чувствовать себя надувной куклой, она пытается “разбить зеркало”, в котором с ужасом не находит своего отражения. Пробует найти свое отражение в других. Но они незначимы и не убедительны. Делает что угодно экстраординарное, только чтобы или вернуть вашу реакцию на себя и себе ощущение реальности своей личности или... оторваться от вас. Ей необходимо ваше отношение к ней с ее (не вашими!) интересами!
Не показное внимание, а именно отношение, живое сочувствование с ней, ваша боль. Иначе вы ее потеряете.
Повторяю: не вернув вашего отношения, женщина остается перед дилеммой для нее мучительной. Либо “разбить зеркало” - сделать вас для себя не значимым - разлюбить! Либо, ощущая себя только механизмом, махнуть на себя рукой, потеряешь себя, деградировать, опуститься.
- Ей необходима ваша любовь к ней как к человеку, а только потом как к игрушке. Женщина ищет вас, и только потом удовольствия с вами.
Однажды ко мне в тягчайшей печали обратился средних лет мужчина, очень известный в том городе, откуда он прилетел. Он- потерял женщину:
- Она совершенно чуждый мне по духу человек, - рассказывал он. — Порой казалась вульгарной до отвращения. Но никакая другая мне ее не заменит! Ни одна не сможет вызвать столько богатейших сексуальных переживаний! Ни одна больше не сумеет дать мне почувствовать себя действительно мужчиной!
Его жена регулярно спала с другими, всегда временными, мужчинами. Возвратясь после своих встреч, она непременно долго, как Шахерезада, с самыми мельчайшими подробностями, пересказывала мужу свои эротические приключения.
Особенно его возбуждал рассказ, как другой целовал ее “в самую родинку на бедре” и о “ритмах влагалища”, которые она “слушала при движении в ней другого члена”.
- Ее рассказы творили чудо! Я никогда не мог к ним привыкнуть. Приходил в состояние ,какого-то словами непередаваемого экстаза... Я потом мог длить наши сексуальные диалоги часами. Раз за разом она падала в обмороки на мне, теряла сознание подо мной. Я доводил ее до полного изнеможения. Этим не мог похвалиться ни один из ее любовников! Она была - не их, а моя!” - заключал он.
Мой пациент верил, что у него снижена сексуальная возбудимость. Поэтому больше его “никто полноценно не взволнует” .
На самом же деле, как и многие из мужчин, сосредоточенных на собственном переживании, он не достаточно умел чувствовать непосредственное состояние женщины, ее влечение. Не замечаемое, оно его не волновало, как и обычное женское эротическое поведение. Зрительными же образами женщины, сексуальных сцен, затаенностью борьбы с желанием он возбуждался великолепно. Так повелось с детства, когда он подглядывал и потом фантазировал. Поэтому прикосновение к реальной женщине скорее отвлекало его от возбуждения, и исключение составляли лишь мгновения перед оргазмом. Если женщине удавалось его взволновать, то близость длилась долго, иногда мучительно долго для нее. Этим он гордился, как мальчишка, победивший в единоборстве.
Из-за своего равнодушия к не игранному женскому существованию он замечал женщин только артистичных, внутренне холодных, как он говорил — "с гнильцой"... Только тех, которых интриговало его “равнодушие” к ним и которые азартно добивались его. Так он и женился. Они родили дочь. Прожили много лет, и жена с очередным любовником погибла в автокатастрофе.
Часто “сниженная сексуальная возбудимость” или только опасение такого снижения, или пресыщение монотонными, без тревоги и собранности партнеров отношениями, создают то" подспудное ощущение пустоты и скуки, которое рождает необходимость.“воскресить” знакомую остроту и яркость, необходимость подхлестывающих, “запретных” переживаний.
— Я люблю ее. Но мне приходится долго возбуждать себя фантазиями о других, чтобы мочь выполнять свои супружеские обязанности. Я хочу хотеть ее хотеть!..” -жаловался мне другой пациент.
Об этих пресловутых “супружеских обязанностях”!
С детства многие мальчики воспитываются в ощущении, что они будут “должны удовлетворить” женщину, что это их забота, в этом их доблесть, будто сама она беспомощна. Девочкам же, напротив, вдалбливается предвкушение, что мужчина их обслужит: добьется, удовлетворит, осчастливит. В такой нравственной традиции причина многих сексуальных проблем и личных трагедий.
Вменяемая себе обязанность сексуально обслуживать другого и ожидание обслуги донельзя затрудняют всякую естественность обоих, и становится одной из главных причин большинства трудностей в сексуальных отношениях и для мужчин и для женщин.
Женщины, загодя парализованные ожиданием обслуги, не научаются и не умеют сами реализовать себя в сексуальном общении. Невежественны, ничего не знают ни о себе, ни о своих сексуальных партнерах. До встречи - безадресно, наивно или агрессивно кокетливы. В браке сексуально беспомощны. Если любят, доверчиво и беспечно не замечая реагирования своих мужчин, будто нарочно, делают все, чтобы стать сексуально безразличными им, вызвать в отношении себя “фрагментарную импотенцию”! Без любви - или дежурной жертвенностью добиваются: того же, провоцируя скрытую депрессию и пьянство, или допингуют мужчин пренебрежением. И те, и другие живут, как дети, не замечая реального существования мужчины. Не умеют управлять эмоциональной дистанцией, эмоциональной, атмосферой в отношениях (она, как известно, в силу ранних детских рефлексов зависит от женщины). В сексуальных отношениях взваливают ответственность за себя на мужчин, и сплошь обманываются в ожиданиях. Как удовлетворить едой ребенка, который сам за едой не тянется, а ждет уговоров и обслуги? Он, и объедаясь, ненавидит еду.
Мужчины обещают, чего не могут. Ставят перед собой невыполнимые и потому никому ненужные задачи (как если бы попытались управлять слюнотечением). Мало зная о желаниях женщины, ее переживаниях и реальных сексуальных нуждах, мало знают и о своих возможностях. Живут под дамокловым мечом неудачи. Под гнетом тайного ощущения, что они “должны хотеть и мочь”, ищут помогающих “выполнять супружеские обязанности” подхлестывающих средств.
Эту же разрушающую человеческие отношения задачу использовать женщину и ее же обслужить часто поддерживает и “популярная сексология”.
Сексуальность - часть эмоционального реагирования. Всюду в природе эмоции партнера, их телесные и поведенческие проявления вызываются собственной активностью. И только человек, избегая тревог, придумал требовать от другого эмоциональной обслуги. Согласие с этим требованием и попытки (особенно неосознанные) эмоционально (в том числе и сексуально) обслужить другого становятся почвой, требующей. эмоционального подхлестывания.
Когда идешь нетореной дорогой, не жди понимания!
В человеческих отношениях мало помогают чужие советы и чужой опыт. Доверяя себе, оставаясь самим собой и соглашаясь за это платить, не спрашивая ни у кого индульгенций, оберегая свой секрет и уважая секрет другого; спрашивая советов,- но действуя по своему разумению, измеряя заранее плату за удовольствие и не сетуя, а, если плата не по силе, отказываясь от удовольствия - осуществляя эти, вроде бы не имеющие прямого отношения к семье и сексу принципы, Виктор, вы могли бы приобрести тот свой опыт, который стал бы ответом на все ваши вопросы. Свои открытия надежнее иных помогли бы вам подчинить себя ситуации и ситуацию себе!
Если хочешь договориться с китайцем, не жди, чтобы тот интересовался твоим языком, изучай его китайский!
С тех пор, как “создатель смешал языки”, каждый каждому - китаец. Чтобы счастливо выходить из любых сложностей в человеческих отношениях надо “говорить” о том, что важно другому и на его языке.
Мы нуждаемся в мире, нам его и беречь! Мы нуждаемся в другом, нам его и понимать!
“Спящая красавица” и алкоголизм
(информация для женщин)
Случай на лекции
После одной из лекций о мужском алкоголизме кто-то из мужчин бросил реплику:
- Вы все говорите мужья, мужья... А что, жены не пьют?
Время, отпущенное мне, кончалось. Некогда было пускаться в подробности.v Да и не о женщинах, шла речь (их было в аудитории всего две), и я только возразил, что: “если у мужчины на плечах голова, то его жена не запьет”.
Зал одобрительно захлопал, лекция кончилась.
Обе женщины подошли ко мне с благодарностью. Уж “очень им понравилось”, как я “хорошо сказал о женщинах”:
- Пусть мужчины подумают!
Беседа с ними стала толчком к последующим разговорам с женщинами об алкоголизме мужчин.
“Всех бы их перестрелять!”
Собеседницы мои, несмотря на разницу в возрасте (одной было 27, другой - 48 лет) были.очень похожи.
Обе выглядели добрыми, уступчивыми и безответными. У обеих с лица не сходила предупредительная, робкая улыбка. И у обеих мужья... пили!
У старшей пили уже и оба сына. А меньшой искалечил себе правую кисть. Остался с одним большим пальцем.
Обе терпели, безропотно снося брань, пьяные драки. Обеим приходилось убегать “с малыми детьми” от побоев, ночуя у соседей, знакомых. Обе чувствовали себя обездоленными и только плакали и жаловались.
Они просили совета. Но- упреки, кипящая, годами накопленная обида не давали им слушать. Их словно прорвало, слезы высохли.
Не давая вставить слова, они обвиняли, клеймили, с ненавистью приговаривали и теперь уже не казались добрыми:
-Всех бы и$ перестрелять! - Всех мужей, всех пьяниц, всех мужчин. - Все они такие!..
Вот уж, действительно, обжегся на молоке, дует на воду!
Они словно очнулись ото сна... Это уже была страсть!
А ведь я только всего и сказал, продолжив сказанное мужчинам, что: “если у женщины есть сердце, ее муж тоже пить не будет”.
Разве невиноватой легче?
Реакция понятна.
Женщины натерпелись от пьяниц. Верят, что сделали все, что в человеческих силах, чтобы спасти мужей. И угождали, и терпели, и общественность на помощь призывали и даже ругались!
Понятно и то, что для человека, который плохо знает, чего хочет, главным становится найти “виновных”. Снять с себя ответственность. Будто, если “виноват”, не ты, то и терпеть станет легче: Пожалуй,, в самом деле: терпеть легче.
Но разве настолько уж легче матери, у которой сыну “по пьянке” отрезало руку, когда она найдет, что “виноват” отец?! Неужели настолько легче, чтобы не искать пути уберечь его от пьянства?
А ведь в семье всегда “виноваты” двое, даже когда “вина” одного бросается в глаза, а другой кажется пострадавшим. Все.зависит от двоих!
И страдает тоже вся семья, а не один человек. Болен весь организм.
Я пишу для вас
Но речь пойдет не о вине и страдании, а о том, как искать пути предотвратить беду, или поправить то, что еще живо.
Ведь прежде, чем ожесточиться, женщины долго ищут, или, по меньшей мере, думают, что ищут помощи. Думая,, что делают все зависящее от них, они часто только усугубляют несчастье...
Я пищу для тех женщин, которые еще не отчаялись. Для тех, кто еще ищет ответ на вопрос “что делать?”. Кто готов действовать, думать, а не плакать, жаловаться и винить всех и себя.
Соседи посочувствуют и разойдутся...
...Чего вы только не перепробовали, оставаясь за четырьмя стенами в своей семье наедине с пьянством!
И бранились и ласкались. И угождали, и стыдили. И жаловались, и плакали. И с детьми уходить пробовали. И собутыльников разгоняли... Ничего не помогло, “впору с ним пить садиться!..”
В лучшем случае кончалось его клятвами бросить пить,-уговорами остаться, уверениями в любви (“Я-без тебя жить не могу!”), а потом страхом, что запьет снова, и затем все сначала. И так без конца.
В худших случаях - драки, угрозы. Вы решаете уйти “навсегда”, но боитесь. И “куда с детьми пойдешь?”, и одной без мужчины несладко, кому нужна, и его жалко: “пропадет он, совсем пропадет”.
А что делать?! Ведь делать вам!
Соседи посочувствуют и разойдутся. На работе... раньше бы поругали, на собрании осудили, а то и уволили бы за пьянку - себе же хуже. Милиция? Но ведь вам нужен муж," отец и хозяин дома. .
Если радость у всех одна, у всех и беда одна...
А может быть, все, что вы делаете и что делает множество жен, у которых мужья только начинают пить, уже пьют, деградируют от пьянства и передают эстафету детям (сыновьям - пьянство, дочерям - страх перед мужчиной) - может быть, все, что вы делаете, не то, не так, не в ту пору?!
А может быть и то, и так, и в ту пору, но без души!? Без сердца? Без смысла? Без понимания, что и зачем?
Ведь, может быть, в том и беда, что все делают одно и тоже (откуда бы мне иначе знать, что вы делаете?).
А ведь мужья-то у вас разные! Ведь вы (и это самое главное) все тоже разные! То, что одна может, другой не по характеру.
Если разные характеры у ваших мужей, что же может за вас решить соседка? Чем заменит вашу любовь, ваше внимание врач? Кто кроме вас поймет, почувствует вашего мужа? Кто, как не вы, найдет стежку к его душе? Ведь вы годами делите один кров, один труд, одну боль и радость (“Какая уж там радость!”), делите пот и кровь.
Все люди разные. Все женщины разные.
Люди хотят близости с людьми!
Мужья тоже люди и тоже разные. Может, потому и пьют водку, что она усыпляет разное, делает всех одинаковыми. Создает иллюзию понимания. Ведь не зря, изображая беседу двух пьяниц, в анекдотах повторяют реплику: “Ты меня понимаешь? Я тебя понимаю”. Ведь в ней главное содержание общения пьяных.
Сами того не сознавая, собутыльники ищут, прежде всего, понимания (читай: признания), а уж потом настроения. Многие ведь пьяные плачут, тоскуют, буянят или спят, а вовсе не радуются.
У каждого есть потребность в общении. А настоящее общение начинается с сочувствования (чувствования вместе), с понимания. В общении человек ищет признания, ощущения себя кому-нибудь нужным. Потребность эта становится основой любви, дружбы, товарищества.
вольно, конечно насмехаться над самими собой. И вместе о Иваном Андреевичем Крыловым стыдиться себя) на- том основании, что мы не все умеем!
Но именно то и важно в отношениях людей, что я тебя хвалю, признаю-значительным для себя человеком, люблю... и безголосого ( “полюбите меня черненьким, а беленького меня всяк полюбит!”). В этом основа любого поддерживающего общения людей. У любимых нас не только голос прорезывается. Я надеюсь уважаемый мной баснописец простит мне мое инакомыслие. Ведь, открещиваясь от смущающего нас человеческого свойства в другом, мы запрещаем, теряем человеческое и в себе.
Ведь и сексуальная потребность у человека перестает быть биологической и становится (мы этого часто не сознаем!) проявлением потребности в признании, потребности чувствовать себя нужными. Отдавая себя одной женщине, одному мужчине, рождая детей, мы, и не думая о том, удовлетворяем потребность ощущать себя нужными людям, приобщенными к человечеству. Удовлетворяем потребность становиться и быть частицей его (Человечества!) будущего.
И мужчины, и женщины, часто сами того не зная, не понимая, ищут друг в друге удовлетворения не физических надобностей, но потребностей души: в общении, в признании, в самопожертвовании, в “понимании”.
Ваша доброта обкрадывает!
Забота о теле, о желудке, о рубашках, чистоте в доме -необходима. Но не достаточна! Ею нельзя заменить заботу о душе.
Когда нет понимания, внимания к сокровенному, любви, то забота о физическом комфорте, удобствах, только злит, раздражает. Даже унижает!
Такая забота становится гнетом, упреком, делает виноватым, когда человек сознает, что ему надо.
Еще хуже, когда человек сам не понимает, что ему нужно, но только чувствует, что ему дают не то.
Тогда такая забота, раздражая и обозливая, вызывает чувство собственной скверности, плохости по сравнению с .заботящимся. Делая безнадежно виноватым перед ним, придавливает.
Человек считает себя обязанным, хочет быть благодарным и не может. Он начинает презирать, ненавидеть себя. Но ненависть эта потом непременно переносится на того, кто так неумело, надоедливо заботится. На того, кого “надо благодарить”, кто дает второстепенное, не давая главного, часто отнимая это главное. Так как и семейная жизнь тогда кажется препятствием для поиска понимания вне семьи.
Главная потребность - потребность в общении остается неудовлетворенной.
Риск живых отношений, или Чего делать нельзя!
Ищите свою особую дорожку к своему особому мужу. Ищите не словами, а сердцем, доверьтесь его подсказке, своему женскому чутью, интуиции. Извините меня за совет!
Я понимаю, что нельзя давать советов. Да и нет советов, что надо делать. Но чего делать-нельзя - известно.
1. Нельзя метаться от одного способа поведения к другому.
2. Нельзя угождать (это не значит, что следует все делать наперекор).
Если вы притворяетесь такой, какой вас хочет (по вашему мнению) видеть муж, это держит вас в напряжении.
Чувствуя это напряжение, вашу неестественность, другой сердится.
Напряжение ваше не может длиться бесконечно. Вы срываетесь, и оказывается, что обманули и себя, и его.
* Будьте сама собой. Естественный человек всегда привлекателен.
* Пусть вы боитесь, что это может вначале не понравиться, испугать мужчину, даже вызвать ссору. Бойтесь! Но ведите себя искренне.
Потерять его при этом вы рискуете только в том случае, если ваша встреча и ваши отношения были случайны и оказались ошибкой.
Зато потом он сам будет вам благодарен, потому что откроет вас настоящую.
- Тогда и ему не надо будет себя корежить, обманывать вас.
Легче, светлее станет дома, начнется настоящее, раскрепощенное общение двух людей. Оно гораздо полнее, чем безликое общение пьяниц. В дом захочется приходить.
3. Нельзя ничего бояться. Точнее было бы сказать, нельзя руководствоваться страхом, идти у него на поводу, поддаваться страху.
* Известно, что даже собаки кусают тех, кто их боится. Человек тоже чувствует ваш страх. Если он вас любит, этот страх обижает его, злит.
* Страх обезличивает вас.
* Любые важные для нас отношения - это всегда поминутный риск.
* Нельзя любить того, кто сам себя не любит. Речь не о дутой бессмысленной гордости - упрямстве “из принципа”, а об уважении к себе. Ведь вы сошлись не по принуждению, а ради того, чтобы вам обоим было лучше.
* Вот и делайте, чтобы вам было с ним хорошо. Делайте для себя. И ничего не бойтесь.
* Вы рискуете потерять только то, чего не имеете, или. годы испорченной жизни.
* А приобрести можете счастье для вас обоих и для ваших детей.-
4. Не мечитесь. Доверившись своему чувству, выбрав какую-либо одну линию поведения, следуйте ей неотступно, -вопреки сомнениям.
* Нет заведомо правильного или неправильного поведения, есть поведение непоследовательное - оно обречено.
* К последовательному поведению другому легче приспосабливаться, и это происходит само, без слов и даже вопреки им.
5. Старайтесь лучше почувствовать, понять другого, найти и разделить с ним то, что он любит.
* Иногда он сам этого не знает, приходится за него подглядеть.
* Для вас не может быть мелочью то, что его тревожит, даже если он об этом и думать стесняется.
* Только хорошо чувствуя или видя дорогу, можно уверенно по ней идти. Только понимая человека, его заботы, можно положительно влиять на него.
* Но нельзя подчинять. Рабства не терпит никто!
6. Не меряйтесь добром, которое делаете друг другу. Если оно от сердца, а не в упрек, то все, что сделали вы для другого, вернется к вам радостью.
* Добро - только то, что делаешь безвозмездно. Остальное - лишь обмен полезным, базар.
7. Будьте ленивы: делайте необходимое, а сверх того не делайте ничего, чего можете не делать. Здесь я имею в виду проявления чувств. Помните, мы говорили, что все, что делается без души, только раздражает.
* То, что не согревает душу, не прошло через нее, не приносит пользы и телу. Часто наоборот: унижает, обижает.
* Лучше не израсходовать всю ласку (она и на расстоянии чувствуется), чем ласкать, когда в сердце холод (он тоже мучительно чувствуется и отталкивает).
8. Не дарите .себя мужу, наоборот, берите у него все, что он может и хочет отдать, тогда только он почувствует, что нужен.
9. Не давайте мужчине чувствовать себя обязанным вам.
* Он, может быть, от того и пьет, что и так ощущает себя
целиком от вас зависимым, ненужным, не чувствует себя полноценным. Иногда он сам этого не сознает.
10. Помогите И ему понимать вас.
11. Не ленитесь искать, искать по-своему.
Прекрасная безразличная
Психологи подметили, что среди жен алкоголиков преобладает тип женщин, условно названный “прекрасная безразличная” или, по-русски, “спящая красавица”.
Этот тип характеризуется удивительным равнодушием к нередко драматическим событиям, происходящим в душе другого, близкого человека, нечуткостью к тому, что в другом не похоже на них, к чужой боли, если она нестандартна.
Иногда кажется, что такие женщины даже испытывают удовольствие от собственных мучений. Гордятся ими - “вот до чего меня довели!” Они предпочитают жаловаться, страдать, искать участия, но не действовать, чтобы устранить причину мук.
Они несамостоятельны и предпочитают быть выбранными, а не выбирать. Механически следовать за чужим мнением, а не решать самим. -
Они эгоцентричны, а их желания (в отличие от обид и капризов) неярки. Любовь скорее в словах и стандартных хлопотах, чем в чувствах и поступках.
В сказке спящую красавицу разбудил поцелуем принц, но то же в сказке. А в жизни эти инфантильные (свойственные ребенку) черты характера стоят испорченных жизней.
Чем эмоциональнее человек, тем он труднее переносит безразличие, холодность близкого, любимой. Нередко и запивает, убеждаясь в своей невостребованности, ненужности.
Каково бы пришлось принцу, если бы его “спящая красавица” не проснулась?!..
Когда необходим врач...
А теперь несколько слов собственно о пьянстве и алкоголизме.
Пьянство - это привычка здорового человека, для которого вино заполняет время, создает иллюзию общения, иновда устраняет страх и так далее.
Алкоголизм - это болезнь, при которой организм привык к яду и без него не может существовать. Биологической зависимости от яда сопутствует и психологическая зависимость человека от спиртного.
От пьянства человека могут увести любая увлеченность, заинтересованность, -даже просто смена обстоятельств. Пока это пьянство, все зависит от самого пьющего, .от его жены, бытового и производственного окружения.
Иначе обстоит дело при алкоголизме. Алкоголизм - это уже болезнь всего мозга и организма.
Здесь личность “снижается”. Сам человек бросить пить не может. А от окружения и жены зависит (особенно на первой и второй стадии болезни) создание заинтересованности пьющего в лечении, создание необходимости перестать пить. Это многое, это главное, но не все.
Необходимо участие врача. Серьезное и систематическое на протяжении нескольких лет лечение.
Так как пьянство и алкоголизм требуют разных мер воздействия, становится ясной необходимость их разграничения.
Сам пьющий, почти до конца второй стадии, когда биологические изменения и дефект личности становятся необратимыми, почти никогда алкоголиком себя не считает. -
Диагноз становится делом врача.
Три признака
Ho-есть .три признака перехода пьянства в болезнь, которые будут просты и понятны и неспециалисту. Я их перечислю. .
1. Исчезновение защитной реакции на превышение индивидуальной опьяняющей дозы спиртного.
Превышение индивидуальной дозы спиртного у-здорового человека вызывают интоксикацию (отравление). И его организм защищается, возникает рвота.
Это испытал на себе каждый хоть однажды перепивший человек.
После рвоты к спиртному возникает на некоторое время отвращение.
С возникновением привыкания к яду защитная рвотная реакция пропадает. Это первый, предупредительный “звонок болезни”.
2. Возникновение потребности “опохмелиться”.
Здоровый человек наутро после значительной выпивки
и долго потом испытывает к спиртному отвращение.
Алкоголик, напротив, наутро не в состоянии нормально жить до тех пор, пока не выпьет некоторую дозу алкоголя.
“Опохмеления” часто переходит в так называемый “ложный запой”, когда пьют ежедневно, пока есть на что пить.
3. Возрастание необходимой для опьянения дозы яда.
Это обычно малоизвестный признак.
Многие даже хвастаются тем, что могут пить много, не пьянея.
Действительно при частом употреблении яда, на первых порах организм приспосабливается: повышается устойчивость к алкоголю. Необходимая для опьянения доза возрастает в 2-3, а иногда и в 8-10 раз, по сравнению с первоначальной, иногда доходя до полутора-двух литров водки.
Это вторая стадия болезни.
Вот и получается, что хвастающийся “выносливостью” в выпивке - не “сильный мужчина”, а запущенный алкоголик.
Перечисленные признаки могут помочь в быту предположить алкоголизм. Но окончательное распознавание следует поручать врачу.
Результаты лечения будут зависеть в первую очередь от заинтересованности лечащегося (пусть даже вынужденной обстоятельствами) и, во вторую, - от последовательности поведения с ним его... жены.
- К непротиворечивому, последовательному поведению легче приспособиться всем.
Изменилась я сама...
Заканчивая нашу беседу, хочу напомнить, что я обращался к женщинам, и потому, что они. и их дети страдают от алкоголизма мужчины не меньше, чем он сам.
Женщины ищут пути предупреждения этой беды и избавления от нее, часто не находят. Топчут одни и те же, заводящие в тупик, дорожки. Действуют трафаретно, не умея вложить в дело понимание, смысл - душу, согреть его сердцем, не понимая, что помочь человеку можно, только глубоко поняв его.
Надо знать близкого человека не в том, в чем он похож на других, а в том, чем он ото всех отличается.
Любовь не на словах, а в сердце, в искренних делах предупреждает, лечит пьянство.
Она побуждает избавляться и от алкоголизма.
Оказывается, что любить надо еще и уметь. -И этому никогда не поздно учиться.
Бывшая моя пациентка, заболела, когда, в позднем ноябре, вернувшись из роддома с младенцем домой, застала квар-тиру с выбитыми стеклами. Запивший “на радостях” муж .не вынес из дома и не пропил только крупную мебель.
Спрашиваю у этой, к тому времени уже вылечившейся, женщины, пьет ли муж?
- Пьет, - отвечает, - но меньше.
- Почему? - спрашиваю.
- Не знаю.
Задаю тот же вопрос через полгода (тогда такие пациенты находились на диспансерном наблюдении два года после выздоровления).
- Не пьет.
- Почему?
- Не знаю.
Спрашиваю в день снятия с учета, еще через год.
- Почему?
- Да бросьте, Михаил Львович, я же понимаю, что я сама изменилась.
Вначале — изменилась она - лечась в психотерапевтической группе. Потом, в течение двух лет (!), обнаружила результат своего изменения. И только потом эта добрая и неглупая женщина, медсестра поняла, что все зависело от нее.
И нельзя ничего бояться!
Страх, убивая личность, убивает отношения, убивает любовь.
Все-таки, если у женщины есть сердце, ее муж пить не будет!
Я тебя люблю - я тебя обману!
Я тебя люблю - я тебя хочу... заполучить. Я тебя обману. Покажусь таким, каким ты хочешь меня видеть. Но и сам буду рассчитывать на то, что и ты “станешь таким,, как я хочу”.
История первая
Во время группы участница резко вышла из круга.
- Что случилось?
- Мне там плохо!
- Отчего?
- Я сижу напротив него и боюсь, что он мне понравится.
- Почему?
- Я снова буду стараться понравиться ему и стану никакой!
- Вы знаете другой способ поведения с теми, кто нравится вам? - Молодая женщина задумалась.
- Нет! - Собеседница сидела вся какая-то скрученная.... Ноги закручены друг за друга. Руки закручены и поджаты на груди. Голова, с уставленными-в очки глазами, чуть только не подмышкой. Выглядела она совершенно мокрым куренком.
В деловых отношениях женщина была энергична, подвижна, весьма предприимчива. Справлялась без мужа с большим своим домом и двумя детьми. У нее был свой небольшой, но успешный, выдержавший августовское падение рубля, бизнес. В психотерапевтическую группу она приехала на собственной новой девятке.
Напротив нее с отсутствующим видом сидел высокий, двигавшийся, как герой-любовник по сцене самодеятельного театра, молодой парень, живший с мамой на- свое пособие по безработице и мамину пенсию.
Когда я задал тот же вопрос ему (“знает ли он другой способ нравится, кроме как обманывать, пуская пыль в глаза?), он почему-то вдруг заговорил басом:
- Конечно! Делать вид, что ты ее абсолютно не замечаешь. - Вид у него действительно был абсолютно неотразимого дамоведа.
Юноша был одинок и неприкаян. -Женщина только что рассталась с мужчиной, который, по ее словам, “совсем затиранил ее своим диктатом”.
- Я уж совсем никто! Как падаль какая-то!, Я так просто не смогла больше! Пусть буду, кто угодно, но. хочу жить сама и быть человеком. Почему я хуже всех!
Я вспомнил Кэт -"“русскую пианистку” из “Семнадцати мгновений весны”. Как мужественна она и находчива с врагом и как превращается в маленькую растерянную девочку - со Штирлицем!
Похоже, что, пошли любую из моих пациенток с заданием Родины к Мюллеру, она отучит его от алкоголизма и перевербует. А с родным мужем и детьми “никакого нет сладу”!
История вторая
Женщина - весьма эффективный, жесткий и точный психолог. Она умет построить отношения с любым нуждающимся в ее помощи клиентом.
В своих личных отношениях - одинока, как в поле сосна. Со всеми, кого любит, перессорилась мучительнейше и для себя и для них.
Любя вас, она почти сразу требует “уважения к ее мнению” и “свободы действий”.
Через десять минут после счастливой встречи уже обижена,на то, что вы “подавляете ее самостоятельность”.
Она так предупредительна и заботлива, так сковывает себя обязанностями, что любое ваше живое действие вызывает у нее почти шоковую реакцию. Всякое свойственное вам проявление обрушивается на нее вероломством.
По телефону она заботливо спрашивает:
- С вами ничего не случилось (у нее тяжелое предчувствие)? - И когда вы виновато извинитесь, что “ничего”, то слышите в трубке ее разочарованное:
- Ну, извините! - И короткие гудки - она бросила трубку. Вы понимаете, что опять обидели, ее и раскаиваетесь, что не придумали себе какого-нибудь несчастья, чтобы она могла в вас поучаствовать. Продемонстрировать себе свою чуткость.
В профессиональной деятельности у нее нет ни к кому никаких претензий, и она великолепно находит общий язык с любым и в самой безвыходной ситуации.
Вот и мои дети: с чужими - общаются, а друг друга любят - нетерпимы.
История третья
В субботний день, прямо из магазина, в новом замечательном вельветовом пиджаке, который “заставила” меня купить жена и который я уже не смог снять, мы зашли в аптеку. Я набирал лекарства для своего простуженного друга - холостяка. Слегка утомленная скучающая провизор оживилась:
- Ему нужно еще одно средство...— это звучит так многозначительно, что я не знаю, кому молодая женщина делает предложение - мне или ему. Рядом жена, но откровенные люди мне нравятся.
- Какое?
- Чтобы кто-то был рядом, - волнующе улыбается она.
- Он был бы очень рад, если бы это были вы, - девушка уклончиво молчит, жена у витрины начинает сердиться.
- Вы до скольки работаете?
- До четырех.
Теперь только час... Я успею до него доехать... Я прошу, и она записывает свой телефон на чеке.
Когда мы выходим, жена говорит, что следующий раз просто уйдет одна .
- Зачем кокетничать с ломливой, неустроенной женщиной! Она хочет замуж. Увидела приличного человека с. женой. Друг, наверно, тоже порядочный человек... Ты хочешь видеть ее женой М.?...- Женой я ее не хотел видеть ничьей...
В ощущениях прожилась заново вся ситуация аптечного общения.
Я хотел похвалы моему пиджаку ото всего света. Пристал к озабоченной своим -девушке, заставил ее меня охмурить. Ни я не заметил ее, ни она меня. Глухарь токующий! Но в жены?.. Кто же захочет родниться с женщиной, которая в самом мужчине и не нуждается, а старается ему нравиться, чтобы устроить свои дела. Я спохватился, что, занятый обновкой, совсем не знакомил себя с собеседницей. Не очень я люблю себя слепо-глухим. Но взволнован возможным приключением я уже был.
Другу, которому после аспирина “Upsa” и сосательных таблеток от горла стало лучше, я рассказал о предложении провизора и позвонил ей от него сам.
- Вы помните разговор о помощи больному товарищу,
- Да, конечно, - голос потеплел.
- Вы так взволновали меня, что не друг, а я сам хочу встречи.
- Но, может быть, ваш друг преувеличил мой достоинства? - Голос стал совершенно влюбленным в меня и обворожительным.
- Да нет. Я - не мой друг, а тот, кто покупал лекарства. -Голос стал спокойным.
- Но вы были с дамой.
- Это была жена.
- Вот видите. Так, и что вы предлагаете?
- Мой товарищ - закоренелый холостяк. То есть он, как и я, замечательно относится к женщинам.... Нет, я, конечно, -лучше! Но жениться не собирается вовсе. А видеться с вами рад и я, а после моего рассказа о вас и он. Я могу к вам приехать. Вы ведь одна живете? Могу сказать, куда приехать вам? Надеюсь, я ничем не надерзил?..
- Ну, как сказать.... Нет, просто это уже прожитый этап. Ваш друг бесповоротно не собирается жениться? - голос стал деловой.
- Совершенно.
- Не знаю, как сказать.
- Говорите, как вам удобно. Вы меня не обидите и отказом.
- Вы правы, я живу вдвоем с ребенком. Мне надо устраивать семью, и ребенку нужен отец. Не до себя уже!
- А тогда, - я оставил игривый тон, - можно прямотой -за прямоту?
- Конечно. - Тон в трубке стал человеческим, - тоном женщины, озабоченной жизнью.
- Я психотерапевт. У меня в кабинете люди учатся превращать такие, как у вас, проблемы в разрешимые.
- Это мне, в самом деле, нужно. Подождите, пожалуйста, я отпущу лекарство... - вернувшись, она записала мое имя, телефон и адрес моего центра.
Втайне мне было неловко, что из трепа я попал в реальные отношения.
- Вы меня консультировали по поводу лекарств, хотите мини-лекцию по телефону?
- Конечно! Я знаю ваше имя. Я к вам давно собиралась.
- Я буду говорить “я” от .имени мужчин вообще, а не от себя только...
Мини-лекция по телефону
Есть три отношения...
Первое, когда вы хотите мне - мужчине - понравиться.
Оно мне понятно.. Я чувствую, что вам не до меня, но знаю, что мое восхищение, волнение, желание придают вам уверенности в себе и сил. Чувствую, что вы любите не меня, а мою любовь. Но в этой роли, любящего вас, я вам нужен. Мне есть место в вашей жизни. Тогда я вас добивалось, завоевываю, кажусь доступным. Это называют влюбленностью. На такой основе строится очень много супружеств.
Мужчинам потом иногда приходится расплачиваться за то, что взяли тех, кто их не хотел." Они чувствуют себя ненужными, спиваются, “гуляют”, уходят в работу, в болезнь, уходят совсем.
Женщины чувствуют себя обманутыми, когда первый пыл .завоевателя пропадает, и начинается быт с нелюбимым. Дармовой сыр - в мышеловке!
Второе отношение. Когда женщина меня выбрала. Выбрала не умом, но желанием, всем своим голодом. Это более редкое событие. Но в этом случае мужчина остается самим собой. Он тогда - так же мало доступен, как и вы. Не суетится: “Ты женщина, ты и хлопочешь!”. Но если ты его нашла так, тут властвует сама природа, - он твой и себя чувствует нужным. Это счастливое везение для обоих называют любовью. В семье оказываются трудные отношения близких, но разных людей.
Третье отношение. Когда мужчина чувствует, что женщина, ради каких то важных целей (ради ребенка, например), самоотверженно и себя забыла, и на мужчин смотрит, как на полезную в хозяйстве вещь, за которую готова платить обслугой, благодарной “заботой”, “сексом”. Мужчина чувствует, что женщина просто устраивает свои дела, хочет замуж, а он для нее никто. Что ласкова она не от любви, а от безвыходности, чтобы обворожить и овладеть. На такое соглашается только пьяный или ущербный, обескураженный жизнью, потерянный мужчина,- а иногда тот, кто ищет бесплатную служанку под. свою власть.
Соответственны и последствия. Детям потом в этом холоде и_обиде трудно формировать себя здоровыми.
Вы уже угадали свое отношение... Похоже,.оно не самое перспективное... Приходите!
- Спасибо!
Так мой товарищ и остался без хожалки!
Собственное отражение...
Я тебя люблю - я тебя хочу... использовать. Как кошка - мышку. Я тебя обману - покажусь таким (такой), каким (какой), ты хочешь меня видеть. Но и сам (сама) буду рассчитывать на то, что и ты станешь таким (такой), как я хочу.
В результате. Стараясь казаться тебе таким (такой), каким (какой) мне кажется, ты меня хочешь видеть, я буду до крайности стеснен (стеснена). И за то, что перед тобой приходится ломаться, сердит (сердита) буду - на тебя.
Буду презирать тебя, за то, что ты поддаешься на мои уловки, - если угождение достигнет цели.
Если мои усилия будут мало эффективны - буду злиться, на твою привередливость и неблагодарность.
Осознанно или неосознанно, но на эмоциональном уровне я всегда буду копить явную или тайную к тебе ненависть. Ведь причина моей несвободы - ты.
Нй ведь и сам (сама) я буду рассчитывать на то, что и ты “в ответ на мою доброту” станешь таким (такой), как хочу я.
Хорошо, если ты моих ожиданий не оправдаешь. Я буду только разочарован (разочарована), обижен (обижена) на себя за наивность, на тебя и мир - за ваше несовершенство и свободен (свободна) искать следующую жертву. У меня будет перспектива, и я останусь здоров (здорова).
Трагичнее, если ты оправдаешь все ожидания ...
Если ты оправдаешь ожидания, то на осознанном уровне у меня не будет к тебе претензий. Более того, я буду сознавать себя благодарным (благодарной), и принуждать себя к благодарности. Это утомительно, если не обеспечено эмоционально.
В эмоциональном же плане в моей жизни не произойдет ничего нового, до того неведомого. Я же получил (получила) только то, что соответствовало моим знаемым представлениям - нет сюрприза! На уровне жизни произойдет обман ожидания новизны!
Обман ожиданий вызовет отрицательную эмоцию, а при сколь-нибудь длительном существовании такой ситуации -явную или скрытую депрессию. Эта депрессия, не имея осознанных оснований для отреагирования, либо прямо станет основой психосоматических расстройств, либо проявится неосознанным поиском ложных поводов для внешней агрессии -поводов для придирок. Выльется в раздражительность и в раздражение, разжигающее множество ненужных конфликтов. Будет разрушать отношения по этим ложным поводам. Родит бесконечное количество случайных травм себе и другим. Эти травмы в свою очередь чреваты теми же болезнями тела.
Да будьте же вы, наконец, собой!
Оказывается, есть и другое отношение
Я тебя люблю и поэтому обманывать тебя не могу.
Я хочу и попытаюсь явить себя таким (такой), каков (какая) есть. Чтобы ты мог (могла) отвергнуть меня или принять такого (такую).
Я рискну сразу. Не одурачу тебя, но и сам (сама) не буду жить в судороге страха разоблачения. Мне не надо чужого. Ведь есть же где-то и мое!
Я люблю тебя и хочу, чтобы ты оставался (оставалась) тем, кто ты есть и кем выберешь быть.
Об этом отношении, которым в действительности только и начинается всякая своя жизнь, настоящая, освоившая необходимость существования другого свобода, начинается всякая индивидуальность, об этом отношении, названном любовью, гениально рассказал Ганс-Христиан Андерсен в “Гадком утенке”.
“Утенок узнал этих прекрасных птиц, и его охватила какая-то непонятная грусть.
“Полечу к ним, к этим величавым птицам. Они, наверно, заклюют меня насмерть за то, что я, такой гадкий, осмелился приблизиться к ним. Но все равно! Лучше погибнуть от их ударов, чем сносить щипки уток и кур, щипки птичницы да терпеть холод зимой!"
И он опустился на воду и поплыл навстречу прекрасным лебедям, а лебеди, завидев его, замахали крыльями и поплыли прямо к нему.
— Убейте меня! - сказал гадкий утенок и низко опустил голову. И вдруг в чистой, как зеркало, воде он увидел свое собственное отражение”.